сабж

Стандартный роман-воспитание, очень простой, но в то же время очень хороший и, как бы сказать, честный. В том плане, что герой не достигает никаких особых высот, печальные события не разрушают его жизнь, и, как и в реальности, после каждого периода безумного увлечения чем-то или кем-то спустя время это постепенно сглаживается, оставляя только воспоминания. В этом роман куда более реалистичен, чем большая часть подобных историй с описанием сколь-либо длительных и близких отношений между героями (интимные или нет, не суть). Самые острые и болезненные опыты юности со временем утрачивают яркость, их заслоняют более поздние впечатления. У Дафны отлично удалось показать, мне кажется, как меняется характер юноши-героя под влиянием разных людей и обстоятельств, с которыми ему приходится встречаться. Двадцатилетний человек — как глина, из которого встречный, стоит ему подойти поближе, может вылепить практически все, что угодно. И как в итоге этот характер формируется — совсем не в то, чего можно было ожидать в начале.

Роман состоит из двух больших частей, двух вех в этапе становления героя — периода его друга Джейка и периода его подруги Хесты.

Джейк — практически первый встретившийся юному герою человек после того, как он сбежал из дома, от холодного равнодушного отца-гения и зашуганной матери. И, появившись, натурально, спасает наивного юноша от самоубийства, просто вовремя положив ему руку на плечо. А потом как-то незаметно, но очень легко становится тем старшим другом, который должен в свое время быть у каждого человека. Тем, кто ненавязчиво, легко и исподволь научит тому, что есть мир и, самое главное, что есть ты. Именно с Джейком они плавают матросами на разных судах по северным морям, потом путешествуют по горам Норвегии. Опять же Джейк оказывается рядом, когда герой переживает первое (недолгое) любовное разочарование. При этом по диалогам и описаниям между героями отношения такой высоты и глубины, которые не снились никаким ромео и джульеттам. Не буду оскорблять текст шуточками про геев, на самом деле, это образец очень хорошего жанра bromance в лучшем своем проявлении. Про них действительно приятно читать, хотя временами обидно, что юный герой не ценит своего старшего друга и воспринимает все то, что он для него делает, for granted. Так длится до тех пор, пока они не попадают матросами на очень неудачное судно...

Хеста — это следующий период в жизни. Герой вырос до такой степени, чтобы завести себе девушку. Вообще эта часть тоже очень милая и весьма достоверная история про то, как складываются отношения между полами, единство и борьба противоположностей на фоне Парижа, отчаянных попыток "найти себя", тяги к развлечениям, безденежья и юношеской беспечности. За что я люблю Дафну — у нее получается писать такие вещи очень психологически достоверно. И герой, и его еще более юная девушка ведут себя, думают, чувствуют и поступают настолько естественное, что каждое их действие и решение натурально кажется необходимым. И по сути, с возрастом ничего особо не меняется в этом плане, так люди и ведут себя в романах. Сначала — забывают обо всем остальном, потом расплачиваются, потом чувства постепенно начинают остывать, и начинаешь задумываться, а стоило ли оно таких жертв с твоей стороны. Отношения полов, опять же, отлично показаны: в определенный момент жизни девушка, как и положено женщинам, начинает говорить о браке, ребенке и тд. Герой, который еще вовсю юный придурок, совершенно не готовый ни к ответственности, ни к решениям, отговаривает ее какими-то дебильными аргументами о том, что брак — это по-мещански и разрушает чувства. Проходит время, девушка находит другого, и тут уже герой начинает уговаривать ее остаться чуть ли не теми же фразами. "Поезд ушел" — такая типичная отношенческая ситуация, когда участники в разное время проходят разные эмоциональные стадии, смешно и грустно одновременно. Ничего особенного в этой части романа нет, но она мила, забавна и очень, очень жизненна.

Отдельно хочется сказать про еще одну затронутую в романе тему, тоже очень болезненную и очень жизненную — отношения героя с отцом. Забавно, что на протяжении текста герой с ним, собственно, ни разу не встречается, отец остался в доме, из которого он сбежал. Но тень отца есть во всем романе, вот они, детские травмы в действии. Возможно, отец героя действительно нехорош — мы этого не знаем, поскольку видим его только глазами героя. С одной стороны, отец — признанный гениальный поэт, и в конце это признает даже сам герой. С другой — холодный, равнодушный и совершенно не родной герою человек. И вся жизнь бедного мальчика в итоге проходит под знаком борьбы с отцом, попыток ему что-то доказать, попыток добиться его внимания и одобрения хоть каким-нибудь способом. Все бесполезно, разумеется. И если с равнодушием посторонних людей во взрослом возрасте, ушедшими женщинами и друзьями еще можно смириться, то равнодушие собственных родителей всегда фатально. Наблюдала это много раз на практике, печальная и болезненная тема, и у Дафны раскрыта отлично.

Знать не знала этого автора, а он внезапно оказался совершенно потрясающим. С одной стороны, роман обладает всеми типичными признаками современной интеллектуальной классики: псевдоисторический, полумифологический антураж, медленное неспешное повествование с изрядным количеством лирических отступлений, почти аллегорических изображений царей и рабов Древнего мира, с упором на мелкие детали, опять же имеющие аллегорическое значение (сладости, ладан и мирра, белоснежная слониха). Турнье как-то очень хорошо вписался в ряд тех современных классиков, которых я люблю. Если считать Кутзее за 1, а Сарамаго за 10, Турнье будет где-то в районе 7.

Роман, по сути, ровно о том, о чем заявлено в названии — это персональная история каждого из волхвов. Причем факт встречи на определенном отрезке пути на эту персональную историю уже не сильно влияет — она состоялась практически вся до, во время путешествия за звездой. И только встреча с младенцем Иисусом выступает своеобразным катарсисом истории каждого из трех волхвов.

"- И что же ты нашел в Вифлееме?

— Младенца на соломе в хлеву, как мы уже тебе сказали; и мои спутники, и все прочие свидетели этой ночи, самой длинной в году, не устанут это свидетельствовать. Но это стойло в то же время храм, и плотник, отец Младенца, — патриарх, мать его — девственница, а сам Младенец — Бог, воплотившийся в самой гуще обездоленного человечества, и соломенную крышу этого убогого приюта пронизывал столп света. Все это наделено для меня глубоким смыслом, это был ответ на главный вопрос моей жизни, и ответ этот состоял в небывалом сочетании несовместимых противоположностей".

Это так забавно, когда Турнье говорит о "несовместимых противоположностях", я слышу за ним голос Кьеркегора: несозревшая вера, которая всегда спотыкается на одной точке — парадоксе. Младенец и бог — это и есть парадокс, и волхвам, которые во всех остальных отношениях люди весьма разумные, повидавшие жизнь, причем совершенно другую, никак не в рамках иудаизма, нужна личная встреча с младенцем, личный опыт, чтобы это осознать. Царь Ирод, который точно так же повидал и пережил многое и страшное и сам натворил еще больше, этого опыта не получает, и спокойствия и просветления в конце не обретает. История волхвов у Турнье есть по сути история обретения совершенно разными людьми внутренней свободы и гармонии, как бы глупо это не звучало в пересказе. Разумеется, в тексте и слов-то таких нет, каждый просто уходит своей дорогой после встречи с Иисусом, и с одной стороны, в жизни каждого из них произошел серьезный перелом, а с другой — ничто не свидетельствует о том, что именно встреча с новорожденным богом была причиной этого перелома — просто так все совпало.

Причем совпало только у трех волхвов, но был еще и четвертый — который также двигался по направлению к Иисусу, за звездой, но не успел тогда, вместе со всеми. И если для трех волхвов встреча с Иисусом стала лишь одним из событий их бурной жизни, то для четвертого само движение по направлению к — по сути, составило содержание всей жизни. Можно рассуждать об этих 3+1 сколько угодно, оценивая историю с разных точек зрения — благо, текст Турнье настолько одновременно простой и сложный, что поддается практически бесчисленному количеству толкований. Мне, пожалуй, наиболее интересно то, в соответствии с которым к каждому событию своей жизни надо подойти готовым — и пока ты не готов, ничего не случится, бог родится в нескольких часах пути от тебя, но ты встретишь его только через тридцать лет, когда пройдешь все круги ада и достигнешь необходимой степени просветления. По сути, тогда и бог тебе будет не нужен, и эта встреча не станет каким-то глобальным переворотом, потому что переворот в тебе уже давно случился, а возможность наконец увидеть бога лишь подтверждает этот факт. "Бог", разумеется, заменяется на любой другой сходный по наполнению ноумен. Аналогичный пример, только наоборот, — с царем Иродом, который, несмотря на все усилия, всю свою жизнь оставался лишь одним собой, не меняясь и не изменяя себе — и потому к месту и времени рандеву с богом не попал, хотя мог бы.

Чем больше начинаю раздумывать об очень простом на первый взгляд тексте Турнье, тем больше осознаю, что в нем, с одной стороны, все неслучайно, а со второй, все очень непросто. Пожалуй, это будет сомнительный комплимент и сравнение, но все же скажу: Турнье — это Коэльо, помноженный на бездну таланта. Подход, по большому счету, один: простая история, наполненая глубоким притчевым смыслом, как деревянный колодец на селе, у которого на проверку не оказывается дна. С той разницей, что простые истории есть у них обоих, а вот смысл — только у Турнье.

Большая заслуга автора, кстати, и, имхо, признак таланта: Турнье почти не использует оценочных понятий и критериев. Он не пытается объяснить "общими словами", что герои чувствуют — но заставляет их поступать и рассуждать таким образом, что это становится ясно. Точно так же он не говорит общими словами о взрослении, самопознании, внутренней перемене, милосердии, сопереживании, — но в тексте это все есть, и настолько ярко и четко прописано, что кажется совершенно нормальным слегка сопереживать даже царю Ироду.

В целом Турнье — это вопрос плана восприятия, и редкий автор, который отлично читается на нескольких уровнях. Он хорош и как легкая, отлично написанная, развлекательная с легким оттенком притчевости история про волхвов. И остается хорош, если закопаться глубже и выискивать не то чтобы тайные смысл, но смыслы ненаписанные, общую мораль.

сабж

Люблю читать современных братьев-славян — они подчас пишут совершенно фееричные вещи. Правда, хорватских авторов как-то еще, кажется, и не попалось, Угрешич будет первой.

Вообще история очень странная — роман, состоящий из трех не связанных между собой частей, объединенных общей темой — собственно Бабы Яги. Причем части эти сделаны совершенно неожиданно — первые две как житейские истории (с возрастающим градусом безумия по мере перехода ко второй), а третья — как научная работа по фольклористике, якобы посвященная литературному анализу двух первых. Несмотря на то, что звучит слегка мозговыносяще, воспринимается очень легко.

По большому счету, первые две истории не имеют ни к какой фантастике, мистике или фольклористике ни малейшего отношения. И к сказочной Бабе Яге относятся исключительно тем, что их героини — старушки. В первой истории девушка рассказывает про свою очень пожилую мать с Альцгеймером, старческими капризами, полузабытыми, но не до конца прощенными детскими обидами, семейными историями и байками. Во второй — история трех старушек, решивших шикануть "напоследок" и поехавших на отдых в дорогой отель за границей. Там с ними, как водится, происходят разные странные, забавные и не очень происшествия, в результате одна умирает, зато вторая находит давно потерянную родственницу. В целом эти две части — образец того, что называется "хорошая женская проза". И не надо говорить, что хорошая проза не может иметь гендерного признака — еще как может, хотя и не обязана. А хорошую женскую прозу отличает, прежде всего, особое внимание к самым незначительным бытовым деталям — одежда, вещи, особенности чьей-то фигуры, еще какая-то ерунда, которой мужчина-классик никогда не будет заморачиваться. У мужчин на весь роман две подобных детали, у женщины — двести двадцать две. Угрешич не исключение, и у нее многочисленные детали мира и быта ее старушек как раз и придают тексту с одной стороны реалистичность, а с другой — фантастичность. Героини одновременно необычайно милые и слегка раздражающие.

Текст читается очень легко, несмотря на обилие диалогов и местами — шутки на нескольких славянских языках, причем разом (есть даже русский транслитом). Отдельное спасибо, видимо, Ларисе Савельевой, известной прекрасными переводами Павича. В общем, и за счет первых двух частей роман был бы хорош — хоть их связь осталась бы неясна.

Но третья часть несколько меняет восприятие первых двух. Она не просто написана в стиле научного исследования по фольклору — она им и является. Автор честно перекопал все, что можно сказать балканскому и славянскому вообще фольклору на тему Бабы Яги, различных ее атрибутов, символики, нелегкой женской доли и тд. Отличный шанс убедиться в фатальных пробелах в своем образовании — я лично и десятой части не знала. Причем это исследование по сути представляет собой разбор первых двух частей с точки зрения наличия в них фольклорной тематики — а кто ищет, тот всегда найдет. Самоанализ получился очень забавным — особенно смешно видеть, как совершенно невинные и незначительные детали из первых частей вдруг приобретают едва ли не сакральный смысл. При этом авторские трактовки мифов местами бывают, скажем так, традиционными, а местами — совершенно мозговыносящими (особенно под конец, на феминистическом гимне, я аж слегка испугалась). Однако они в обоих случаях равно забавны и очень, очень информативны, практически краткая энциклопедия.

сабж

Несмотря на всю мою любовь к Эко, я сразу поняла, что с этим романом что-то не так. И потом долго пыталась разобраться, что же именно не так — и предмет интересен (как и любые исторические изыскания, в общем), и написано хорошо, и переведено отлично. И только потом до меня дошло:

В хороших, скажем так, удачных исторических романах (именно романах, не исследованиях) действие всегда происходит чуть в стороне от основной канвы истории. Исторические события и персонажи присутствуют, но скорее где-то на втором плане. А то, что составляет канву повествования, основной сюжет, может, конечно, быть связано с общеизвестными историческими событиями, но исторические события все же служат фоном, а не содержанием сюжета. "Война и мир" — хороший пример сочетания истории мира и истории героев, мне кажется.

Огрех Эко в том, что ему не хватает одной важной для писателя вещи — умеренности. В результате получился и не исторический текст, и не художественный. Собственной истории героя, строго говоря, нет — она состоит из череды общеизвестных исторических событий, в которых Эко заставляет героя так или иначе участвовать. Причем событие это не одно, а множество — и поход Гарибальди, и Лео Таксиль с его смешными антирелигиозными памфлетами (забавная история с ним, в СССР его знает каждый школьник, а во Франции-Италии — только эрудиты уровня Эко, видимо), и Диана Воган, и дело Дрейфуса. Ко всему добавляются еще разведки и контрразведки ряда государств, не исключая наше родное Третье отделение. В результате герой вынужден безостановочно мотаться по Европе, чтобы успеть везде "отметиться". Мало того, осознавая, что одного человека, пусть он даже воплощение зла, на такое все равно не хватит, Эко вынужден создать своему герою Симонини двойника, вторую личность, аббата Далла Пиккола. Когда мозг Симонини, измученный потоком мистической белиберды, секретных сведений и антисемитских бредней, уходит в астрал, его подменяет личность аббата, по счастью, ничего не помняещего о происходящем с Симонини. Общаются они при помощи дневника. Разумеется, во всем этом многообразии у героя, как у Сонечки Мармеладовой, нет никакой личной жизни, поскольку живет он искючительно для общества, и в те моменты, когда не занимается подделкой каких-либо "исторических" документов, шпионажем, мистификациями и убийствами, просто не существует. Это не личность, а историческая функция. Эко отчаянно, правда, пытался доказать нам обратное, описывая в деталях, как и что именно герой любит пожрать — читать это так же мучительно, как избранные места из Макса Фрая, но психологической достоверности персонажу не прибавляет.

В этом основной трабл. Эко попытался совместить в судьбе одной личности множество исторических событий, касающихся одной темы — антисемитизма. Но для одной личности этого оказалось слишком много, и личность за событиями потерялась. По этой причине к герою не испытываешь никакой антипатии — он может сколько угодно утверждать о своей ненависти, демонстрировать примеры исключительной моральной нечистоплотности и сочинять пасквили, из-за которых потом миллионы пойдут в газовые камеры — ну и что, он же все равно ненастоящий человек. Нет, я вполне допускаю, что и такие личности могли существовать, и еще не такие — но Эко как-то не раскрывает тех деталей, которые нужны, чтобы поверить в существование человека, эмоций и рефлексии, к примеру.

Что касается самой темы книги — нарастания антисемитизма в обществе конца 19 века и различных мистификаций вокруг этого — мне скорее больше нравился вариант "Баудолино". По сути, "Кладбище", как и "Баудолино" и "Маятник", глобально раскрывает одну ту же тему: как одни люди шутки ради выдумывают всякую ерунду, а другие не просто в нее верят, но готовы ради нее положить свою и много чужих жизней. Как выдумка постепенно переходит в реальность за счет того, что в нее поверили и начали действовать в соответствии с ней. Тема, я считаю, отличная. Но в "Баудолино" ее воплощение наиболее идеально: с иронией и практически без моральных оценок; мы сами придумали — и сами поверили, и почти никто не пострадал. В "Маятнике Фуко" та же тема развивается в мрачную сторону: придумывают и верят почти одни и те же, но без жертв в этот раз не обошлось. А вот с "Кладбищем" вышло совсем плохо: придумывают одни, да еще и не из любви к искусству, а за деньги, верят другие, а пострадали в итоге третии. Исторический факт, разумеется, но слишком уж мрачная картина на мой вкус получается — и отсутствие очаровательного юмора Эко сильно чувствуется, хотя как бы ясно, что про газовые камеры шутить не бонтонно.

Еще момент, который меня поражает и в этом романе, и вообще каждый раз, если всерьез задуматься: как, черт возьми, люди могут всерьез верить в *такой бред*?! В ахинею просто за гранью добра и зла — мировой жидо-масонский заговор, к примеру. Что у них, опилки в голове? Увы и ах, если не жидомасонский заговор (мода меняется), то в что-нибудь другое подобное верят всегда. В мировую революцию, к примеру. Или что гомосексуализм заразен. И это, если вдуматься, очень печально.

Сомневаюсь, что Эко преследовал цели, описанные в предисловии Еленой Костюкович — заклеймить агрессивных придурков-антисемитов, грубо говоря. Вторая мировая все расставила на свои места без него. Но вот посмотреть, смоделировать, откуда растут ноги у подобных глобальных бредовых идей — и интересно, и поучительно. По большому счету, получилась хорошая публицистика под видом романа. Пожалуй, в форме чистой публицистики я бы ее даже с большим удовольствием прочитала.

это была фольклорная экспедиция

для пополненья словарной базы

просыпались с первыми птицами

засыпали с первого раза

медленно проводя по коже

концом травинки

распадались на две половинки

боже

записывали какие-то

матерные срамные

в графе "источник" указывали

"местные пацаны"

и

писали стихи

как пишут в истерике

в америке

в пубертате

на тот берег

за самогоном плавали к бабе кате

с леной и двумя ирами

всю ночь трепались возле колодца

не называй свою смерть по имени

вдруг она отзовётся

(с) Некто Каневский