Хоррор, мистика и саспенс

Октябрь, дамы и господа! Близится Самайн, а это значит, что наступает пора моего традиционного хоррор-запоя. И в честь такого случая будет у нас не одна, а сразу четыре книги. Правда из одного цикла. Вообще, сегодня Избу-читальню стоит переименовать в Избу-глядельню, потому как на разделочном столе у нас один из самых известных российских хоррор-комиксов.

Рэт Джеймс Уайт (Wrath James White, р. 1970) — личность незаурядная. Он одновременно и кикбоксер международного класса в тяжёлом весе, и писатель, работающий в жанре сплаттерпанк (его роман "The Resurrectionist", по которому сняли фильм, — точно не для слабонервных). Еще он пишет стихи.

Представляю вашему вниманию свой перевод его статьи "В погоне за мистером Кингом", написанной в 2020-м году (после массовых беспорядков, вызванных убийством Джорджа Флойда).

Когда я узнал, что Стивен Кинг, оказывается, опубликовал несколько романов под псевдонимом, меня это не на шутку разозлило. Сейчас я вам всё объясню.

С самого первого дня, как только я научился читать, у меня появилась одна привычка (или лучше сказать — одержимость): выбрать какую-то тему и прочитать все книги по этому вопросу. В моём распоряжении были три местные библиотеки — Мемориальная библиотека Ловетта, Северо-Западная региональная библиотека и маленькая школьная библиотека Лингелбаха. Первой моей навязчивой идеей, первой темой, на которой я зациклился, как и многие шестилетние мальчишки, были динозавры.

Моя бабушка, Лювадер Логан, подарила мне книгу о динозаврах. С тех пор динозавры стали моей страстью. За год я прочитал о доисторических животных всё, что было возможно прочитать в этих трёх библиотеках. Затем пришла очередь книг о современных животных, как диких, так и домашних, потом я увлёкся паранормальными явлениями, инопланетянами и Толкином. А затем я прочитал "Воспламеняющую взглядом".

"Воспламеняющая взглядом" стала началом моего литературного романа со Стивеном Кингом. Мне было лет одиннадцать или двенадцать, когда я впервые открыл её в 1982 году. С тех пор я перечитал её семь или восемь раз. Меня поразило и пленило в ней то, что в отличие от хоббитов и троллей, в историю Кинга легко было поверить. Я поверил "Воспламеняющей взглядом". Я поверил в пирокинез и телепатию. Не было необходимости "подавлять недоверие" — Кинг убедил меня (хотя бы на время чтения), что всё это реально, и меня это потрясло до глубины души. Так начался мой новый квест: прочитать каждую книгу, которая выходит из-под его пера.

Но вот беда: я начал поздно, а добрый мистер Кинг всё ещё продолжал писать свои книги. Это были восьмидесятые, когда он ежедневно выдавал по шесть тысяч слов и выпускал по два-три романа в год. Но я был полон решимости догнать его.

В своём воображении я представлял, что мы соревнуемся и он участвует в этой безумной игре со мной. Он пишет, а я догоняю, страница за страницей. Я прочитал "Куджо" и "Жребий Салема" — он выпускает "Кристину" и "Кладбище домашних животных". Я поглотил "Кэрри", "Противостояние", "Мёртвую зону", "Цикл оборотня" — он отвечает "Талисманом". Я читаю "Кристину" и "Кладбище домашних животных", а он выпускает "Оно", "Мизери" и "Томминокеров". Это была гонка, в которой я отчаянно пытался победить. Я не мог позволить себе отстать, не мог позволить себе проиграть.

В какой-то момент, за один год, я прочитал "Ночную смену", "Талисман", "Сияние", "Разные сезоны", "Глаза дракона" и "Команду скелетов". Я даже уговорил своего учителя английского разрешить мне прочитать "Оно" вместо "Юлия Цезаря", потому что эта книга «более соответствовала моему росту и становлению как писателя в современных реалиях».

Я приближался к цели. Никто на свете, даже дико плодовитый мистер Стивен Кинг, не мог писать быстрее, чем я читал. И где-то между 1987 и 1988 годами, незадолго до выпуска из Филадельфийской школы искусств, я его догнал. Я прочитал все книги Кинга, выпущенные на тот день (кроме "Тёмной башни"), или, по крайней мере, так мне казалось. И именно в этот момент мой тогдашний лучший друг, который тоже увлекался творческим письмом, поведал мне про "Книги Бахмана".

— Чьи книги? Ты о чём вообще?

— "Книги Бахмана". Да ладно тебе, ты разве не знал? Кинг написал кучу книг под псевдонимом Ричард Бахман. Об этом говорилось в "Райтерс Дайджест" пару лет назад.

— Да ты, блин, издеваешься!

Что за дьявольщина? Меня обманули, надули, обвели вокруг пальца! Мистер Кинг играл нечестно. Я же прочитал всё, что он написал! Я шёл в ногу с его новинками, успевая учиться и выполнять задания по чтению и письму. Даже когда его книги становились всё толще и толще, мне всё равно удавалось прочесть их все. Но, оказывается, всё это время он тайком выпускал книги, о которых я даже не подозревал. Я был вне себя от злости. Был в нелепой ярости. Но я не собирался сдаваться. И вот, я прочитал "Ярость", "Дорожные работы", "Долгую прогулку", "Худеющего" и, наконец, "Бегущего человека".

Романы Бахмана заметно отличались. Они были мрачнее, злее. Главные герои не были особенно симпатичными. Например, Бен Ричардс — расист, сексист и гомофоб. Слово на букву «н» срывалось с его губ слишком легко, как и «педик» и прочие нелестные выражения. Но я знал таких, как он. Необузданных, грубых, невежественных, презирающих власть, но при этом умных и отчаянно смелых. И, честно говоря, в те времена мы все были немного расистами, сексистами и гомофобами. Это были менее просвещённые времена. Я с содроганием вспоминаю некоторые из своих убеждений 80-х. Бен Ричардс был не самым лучшим парнем, но я понимал его. Он был парнем с улицы, как и я.

Я рос в таком районе Филадельфии, где ребятам вроде Стивена Кинга лучше было не появляться, особенно ночью. Однако я надеялся выбраться оттуда и рассчитывал на свои способности рассказывать страшные истории. Мои шансы были не намного лучше, чем у Бена Ричардса продержаться месяц, убегая от охотников.

Полицейские в нашем районе были такими же жестокими и коррумпированными, как и те, что преследовали Ричардса. В 80-е можно было за пять баксов откупиться от штрафа за нарушение правил дорожного движения, и все знали, что лучшую травку можно было достать у копов. Они отбирали её у белых студентов колледжа, отпускали их с предупреждением, а потом продавали наркотики нам. Нужно оружие, которое нельзя отследить? Обращайся в полицию. Вот такой была Филадельфия в те времена. Те, кто умел лавировать в этом болоте коррупции и преступности, справлялись. А остальные? Не так уж хорошо.

Жители более благополучных и зажиточных районов вроде Маунт-Эйри или Честнат-Хилл были так же далеки и равнодушны к нашему образу жизни, как Амелия Уильямс к судьбе участников игры «Бегущий человек». Для богатых это было всего лишь шоу, где бедняков вытаскивали из трущоб, чтобы те умирали на потеху публике, при этом создавая иллюзию, будто у них есть хоть какой-то шанс.

Подобно замечательным людям, которые фразой «Все жизни важны» пытаются заглушить голос тех, кто борется за равную ценность жизни чернокожих американцев, Амелия и её окружение свято верили, что участников шоу казнили за преступления заслуженно. Для них это были закоренелые преступники, анархисты и головорезы, а не отчаявшиеся бедняки, готовые отдать собственную жизнь ради спасения своих семей. В их глазах люди из низов — это звери, которые рано или поздно пришли бы за их комфортной, изолированной жизнью, разрушили бы весь их мир, изнасиловали женщин и убили детей, если их не остановить. Их смерть была оправдана.

Бедные опасны. Это не просто сюжетный ход, придуманный Кингом для большей остроты и драматизма. Так на нас всегда смотрели представители высшего класса. Для них мы — не люди, а дикие опасные животные, недочеловеки, варвары, которым невозможно сопереживать и которые недостойны сочувствия. Если мы бедны, значит, сами виноваты. В их глазах наша нищета — это следствие лени и низких моральных качеств. Именно такая дегуманизация позволила привилегированным зрителям из антиутопического будущего Кинга наслаждаться убийствами бедняков ради развлечения — и такое же восприятие позволяет современным людям с достатком оправдывать убийства цветных полицейскими.

«Не надо было убегать».

«Не стоило сопротивляться».

«Она не должна была огрызаться».

«Ей следовало быстрее подчиниться приказам офицера».

«Если его остановили, значит, было за что».

За все эти годы видение Кинга 2028 года приходило ко мне снова и снова вспышками дежавю — каждый раз, когда в эфир выходили новые реалити-шоу, такие как «Копы», «Самые разыскиваемые в Америке» и турниры UFC. В двадцать четыре года, ожидая появления своего первенца и работая вышибалой в ночном клубе, я посмотрел первый бой UFC и начал тренироваться, чтобы принять в нём участие. За несколько сотен долларов я дрался в турнирах по боям без правил по всей области Залива, чтобы купить еду и одежду для жены и сына.

Когда в 2009 году экономика рухнула, и я потерял работу менеджера по строительству с зарплатой в девяносто тысяч долларов в год, я всерьёз подумывал о возвращении на ринг, хотя мне было уже сорок. Я стал старше, медленнее, суставы ныли от артрита и старых травм, но был готов рисковать жизнью, чтобы прокормить свою семью. Я отлично понимал, через что проходил Бен Ричардс.

К счастью, до этого не дошло. Вместо боёв я продал пару рукописей. Но кто знает, что могло бы случиться, если бы мои книги не нашли своего покупателя? Если бы страной управляла всемогущая телевизионная сеть, а единственным шансом на достойную жизнь были бы шоу вроде «По беговой дорожке к баксам», «Поплавай с крокодилами», «Гонка за оружием» или «Бегущий человек». Видите ли, самое удивительное в произведениях Стивена Кинга, как я понял ещё в одиннадцать лет, когда впервые прочитал его роман «Воспламеняющая взглядом», заключается в том, что не нужно было иметь много воображения, чтобы представить себя на месте его героев. Я знал, что принял бы те же решения. Если бы выбор стоял между голодной смертью моей семьи и бегством от целой страны, жаждущей моей крови ради зрелища, я бы поступил так же, как и Бен Ричардс, ухмыляясь и показывая системе средний палец.

Ах, да, если вам интересно, догнал ли я Стивена Кинга, успел ли я прочесть всё, что он написал — нет, не успел и не догнал. Но игра ещё не окончена.

Развращение властью, или Великий Манипулятор за работой

Галадриэль встретилась лицом к лицу со своим сокровенным врагом. Вместо цветущих Южных земель зияет рана безжизненного Мордора, в которой копошатся легионы орков. В Казад-думе беда. В Нуменоре к власти приходят гонители Верных. Эльфы бьются над проблемой угасания, собираясь покидать Средиземье. Пара полуросликов и Незнакомец бредут по свету в поисках ответов.

А в Эрегионе владыка Келебримбор по наущению старого друга Халбранда, сказавшегося посланцем Валлар, завершив три эльфийских кольца, принимается за работу над семью гномьими. А следом за девять людских. Ведь как утверждает Халбранд, именно кольца власти способны остановить тьму, накрывающую континент.

Первый сезон долгожданных The Rings of Power оставил крайне противоречивое впечатление. Великолепная картинка совмещалась с бредовостью многих сценарных ходов, преступной плавностью развития сюжета и местечковостью боев.

К сожалению, Кольца, как и их основной фентезийный соперник, не слишком усердно поработали над ошибками. Впрочем, есть и приятные моменты.

Сперва о грустном.

Создается упорное ощущение, что ребята-постановщики слабо понимают нюансы мира Толкиена. И даже если по форме сцена вроде не противоречит средиземским будням, по сути, и по духу выходит натуральный бред. Приколов, от которых у любого, кто вдумчиво читал Профессора, начнется гомерическое лошадиное ржание, нам подгонят выше крыши.

-Сау, толкающий вдохновляющие речи перед орками, нещадно критикующими своего вождя и участвующими в демократических выборах его темнейшего величества. Заодно в Цезаря поиграл. –Развоплощение Саурона у Толкиена было? И у нас будет! Темным эльфом Адаром (которого вроде как уконрапупил Халбранд в конце первого сезона?!!), совращенным лично Морготом и явно сбежавшим от Ниэнны разом с социально продвинутыми орками, предками служак Еськова. А что вы думали! Ирчи не просто бездумное зло, а гордый народ. Сюда же орчихи-мамы с немовлятами. Впрочем, в утверждениях о том, что не все орки сволочи, создатели The Rings of Power не первые и даже не десятые.

— Умилительная попытка озаботить зрителя судьбой Исильдура. А вдруг он до Войны последнего союза не доживет?

-Милитари-эльфы бодро и радостно марширующие строем в красивеньких одинаковых доспехах под лающие команды предводителей.

-Фаразон, дурящий Манвэ в лице его орла.

-Бомбадил активно продвигающий мотивационные речи для белошвеек, пардон несмышленых истари. Ах да! Фансервиса для токиенутых обеспечат выше крыши. Тут вам и упорно игнорируемый Джексоном Том. И умертвия, смахивающие на тормознутых цепных зомби. И энты, посеявшие по дороге мудрость и набравшиеся ненависти похлеще гворнов. И Черный лес с мелкой шелобкой (или скорее с кем-то из ее потомков). И нажористый тролль. А чтобы показать, что мы и сами с усами – болотная тварь и морской змей в роли Фемиды.

-Дурин, сокрушающийся о том, что отец может послать против него гномью армию. При том, что у тангаров весь народ и есть армия.

-Концепция победы над Сауроном с помощью совместных действий, внимание!: короны Моргота, трех эльфийских колец, объединенных сил орков и эльфов!!! Все же трава у сценаристов Колец забористая, не отнять.

Новости от Людмилы Бриловой.

В "Азбуке" продолжает публиковаться новая серия — "Таинственные рассказы". Про уже подготовленные 4-х книги мы писали в августе. Пришло время рассказать о новых трёх. Обратите внимание на сборник "Тень на занавеске" с преимущественно новыми переводами.

PS Ожидаются сборники с новыми переводами.

антология Тень на занавеске Издательство: СПб.: Азбука, М.: Азбука-Аттикус, 2025 год, 3000 экз. Формат: 76x100/32, твёрдая обложка, 384 стр. ISBN: 978-5-389-23635-6 Серия: Таинственные рассказы Аннотация: Серия «Таинственные рассказы» — это сборники произведений малой прозы, написанных в XIX — первой половине ХХ века. Истории, вводящие читателей в мир, где обыденное соседствует со сверхъестественным, где судьбы героев вершат вселяющие страх потусторонние силы, а сама граница между жизнью и смертью оказывается зыбкой, издавна пользовались популярностью. Овеянные мрачным колоритом, драматичные сюжеты о родовых проклятиях, загадках старинных портретов, сделках с дьяволом, неприкаянных душах, призраках и т. д. стали особенно популярны в эпоху романтизма. Но и позднее интерес читателей к ним не иссяк: даже во времена философского скептицизма, расцвета науки и триумфа техники готическая литература остается востребованной, а таинственное, необъяснимое, чудесное по-прежнему и привлекает, и завораживает. В сборник вошли мистические рассказы английских, ирландских, канадских и американских писателей, в их числе Грант Аллен, Шарлотта Ридделл, Сэйбин Бэринг-Гулд, Генри ван Дайк, Люси Мод Монтгомери и др. Комментарий: Сборник мистических рассказов английских, ирландских, канадских и американских писателей. Иллюстрация на обложке — фрагмент картины С. Маккьяти.

антология Наблюдатель у порога Издательство: СПб.: Азбука, М.: Азбука-Аттикус, 2024 год, 3000 экз. Формат: 76x100/32, твёрдая обложка, 352 стр. ISBN: 978-5-389-26754-1 Серия: Таинственные рассказы Аннотация: Серия «Таинственные рассказы» — это сборники произведений малой прозы, написанных в XIX — первой половине ХХ века. Истории, вводящие читателей в мир, где обыденное соседствует со сверхъестественным, где судьбы героев вершат вселяющие страх потусторонние силы, а сама граница между жизнью и смертью оказывается зыбкой, издавна пользовались популярностью. Овеянные мрачным колоритом, драматичные сюжеты о родовых проклятиях, загадках старинных портретов, сделках с дьяволом, неприкаянных душах, призраках и т. д. стали особенно популярны в эпоху романтизма. Но и позднее интерес читателей к ним не иссяк: даже во времена философского скептицизма, расцвета науки и триумфа техники готическая литература остается востребованной, а таинственное, необъяснимое, чудесное по-прежнему и привлекает, и завораживает. В сборник вошли мистические рассказы британских и американских писателей, среди авторов Элизабет Гаскелл, Джон Кендрик Бангз, Эдвард Фредерик Бенсон и др. Комментарий: Мистические рассказы британских и американских писателей XIX-начала XX вв. Иллюстрация на обложке — фрагмент картины С. Маккьяти.

антология Потерянная комната Издательство: СПб.: Азбука, М.: Азбука-Аттикус, 2024 год, 3000 экз. Формат: 76x100/32, твёрдая обложка, 384 стр. ISBN: 978-5-389-26755-8 Серия: Таинственные рассказы Аннотация: Серия «Таинственные рассказы» — это сборники произведений малой прозы, написанных в XIX — первой половине ХХ века. Истории, вводящие читателей в мир, где обыденное соседствует со сверхъестественным, где судьбы героев вершат вселяющие страх потусторонние силы, а сама граница между жизнью и смертью оказывается зыбкой, издавна пользовались популярностью. Овеянные мрачным колоритом, драматичные сюжеты о родовых проклятиях, загадках старинных портретов, сделках с дьяволом, неприкаянных душах, призраках и т. д. стали особенно популярны в эпоху романтизма. Но и позднее интерес читателей к ним не иссяк: даже во времена философского скептицизма, расцвета науки и триумфа техники готическая литература остается востребованной, а таинственное, необъяснимое, чудесное по-прежнему и привлекает, и завораживает. В сборнике печатаются мистические рассказы британских и американских писателей, среди которых такие мастера, как Джозеф Шеридан Ле Фаню, Монтегю Родс Джеймс, Э. и Х. Херон и др. Комментарий: Мистические рассказы британских и американских писателей XIX-начала XX вв. Иллюстрация на обложке — фрагмент картины А. фон Менцеля.

Дмитрий Костюкевич имеет репутацию создателя интеллектуальных хорроров. В его рассказах мы встречаемся с иной, не до конца традиционной жанру интерпретацией Зла. Там нельзя найти чистого мистического кошмара, который свойственен историям о потусторонних существах. Также, как и приземленных страшилок, где угрозой оказывается условный пьяница-насильник, живущий по соседству. Автор изображает пугающее иначе. Кошмар у него действительно не ушел от мистики и имеет метафизическую, непостижимую людям природу. Однако он проявляется через знакомые нам формы типа опасной для жизни стихии. То есть, достаточно приземлен – но, при этом, не уходит в бытовой триллер про условных маньяков.

Видно, что Дмитрий исследует природу Зла. Желает понять ее суть. К этому выводу с первых строк прочтения нас толкает манера автора работать с ужасным. Источники страха в его работах (будь то кровожадные боги древности или банальная стихия) постигаются рационально.

Потусторонним выглядит, как правило, космический ужас за пределами планеты. Но и в подобных случаях он проявляется более-менее логично: как иная форма жизни или не открытый человечеством физический закон. Но современного читателя трудно испугать понятными вещами. Из-за чего встает вопрос, как много в «Холодных песнях» настоящего кошмара? И, если он есть, насколько жутким является? Почему нас пробирает до костей при встрече со злом, о котором говорит писатель? Имеет ли оно экзистенциальную природу…

Откровенно говоря, настоящих хорроров в сборнике мало. Большей частью он состоит из триллеров, чьи герои сталкиваются с Первобытным ужасом в местах, казалось бы, покорившихся человеку. Реки, озера, леса и моря, как таковые, не несут угрозы – но в произведениях Костюкевича раскрывают свою древнюю, агрессивную сущность. Отметим, что безликая стихия здесь не несет угрозы, если ее не “провоцировать”. Но жестоко дает отпор любому человеку: прогоняет насильника, который хочет ее подчинить — например, колониста, пришедшего освоить Антарктиду («На Восток»).

Глядя на то, как жестоко природа дает отпор человеку, трудно допустить, что она не желает смерти людям. Но, тем не менее, большинство борющихся с ней героев первое время как бы хотят доказать, что агрессивность любой среды – это не качество ее, а свойство, которое нельзя изменить, но можно использовать. Что, например, делает водолаз из «Шуги», изучая рельеф подо льдом.

Несмотря на то, что история о подводнике успела стать визитной карточкой писателя, произведения с водным сетингом – редкость для книги. Как правило, древний кошмар ждет читателя в лесах, джунглях и болотах, а не на воде (прямую угрозу она несет лишь в «Морских пейзажах»). В сюжетах, чье действие разворачивается в океане или море, злом оказываются живущие рядом с человеком сущности. Даже упомянутая «Шуга», где герой борется со стихией, чтобы не утонуть, по факту не изображает воду агрессивной: она описана как нейтральная сила, могущая стать опасной, если человек ведет себя не осторожно.

При поверхностном взгляде кажется, что с угрожающей природой сталкиваются герои, которые ее обуздывают — то есть, суровые профессионалы, дерзнувшие бросить вызов стихии. Но по факту столкнувшиеся с такой мощью спецы не всегда изображены хладнокровными. В половине случаев они признают слабость перед стихией, не хотят с ней бороться и отступают, завидев угрозу (например, дети из “Дрожи”).

Но, какова бы ни была природа такого Зла, с ним сталкиваются не все профессионалы. В половине историй о нем, главные герои — обычные люди, которые боятся и не знают, как противостоять обрушившемуся на них кошмару.

Каким бы «крепким орешком» ни был герой, его статус существенно влияет на характер самого текста – в том числе, на жанровую составляющую. Как правило, в зависимости от типажа героя уже в начале чтения понятно, будет история психологичным триллером или, наоборот, динамичным экшеном, где человек станет бороться за выживание. Во многом это определено логикой действий, что видна в начале. Так, задача спеца при столкновении с опасностью – остановиться, определить источник угрозы и выбрать стратегию, как можно спасти себя и других. То есть, герои-профессионалы у автора больше подвержены саморефлексии. За счет чего произведения о них отличаются большим внутренним накалом и сильно растущей тревожностью. Естественно, здесь характерен саспенс – беспокойное ожидание приближающегося ужаса. Что и видно по первым строкам таких рассказов.

Признаться, этот стиль узнаваем: истории с крепким саспенсом характерны Костюкевичу. Но, когда он создает напряженный сюжет, тревога там основательно проседает. Поэтому среди работ с интенсивной динамикой так мало крепких рассказов.

Закономерно, что их герои тоже имеют общие черты. Зачастую это обычные люди, не способные противостоять злу. Их модель поведения при встрече с угрозой – бежать. Естественно, действие текстов более подвижно и не отягощено медленной, свойственной психологическому триллеру рефлексией.

Но странно, что вовсе не каждая сильная фабула держится на сюжете, богатом событиями. Создавая тревожное произведение, Костюкевич работает с разными типами накала, иногда совмещая их («Заживо») — причем, не всегда удачно.

Видно, что пугать для автора – не главное. Даже несмотря на то, что подавляющее большинство материалов в сборнике вызывают гнетущую неопределенность, саспенс для Дмитрия – лишь одна из приправ, которая используется по необходимости. Если она нужна, то тревога нагнетается визуальными приемами. Так писатель четко очерчивает зрительные образы, чтобы создать реалистичный эффект присутствия угрозы, которая притаилась в обычных предметах вокруг.

Там же, где их нет, чудовищем оказывается человек как таковой. Подобная подача делает рассказы достоверными — и потому особенно страшными. Просто потому, что мы сами вообразили чудовищ. Однако чтобы читатель обрисовал монстра в красочных деталях, одной-двух сцен недостаточно – иначе не получится передать все оттенки жути. Ведь скрытая угроза ощущается особенно сильно, когда мы подолгу скользим вглубь переживаний героя. А их трудно прочувствовать при интенсивном сюжете. Возможно, именно поэтому большинство историй сборника не отличаются яркой динамикой и, скорее, медитативны.

Это свойственно для всех сильных работ сборника. Нужное настроение сочинитель закладывает между строк. Так же, как при изображении монстров, он широкими штрихами очерчивает факты и события, которые ближе к кульминации или развязке сами заставляют аудиторию испытывать конкретные чувства – например, возросший психологический дискомфорт.

В этом смысле интересно, что среди по-настоящему тревожных произведений много тех, у которых есть черты, не характерные большинству текстов книги. Так, к тревожным относятся все материалы, писаные вязким стилем, в настоящем времени, от первого лица и в направлении ужасов. То есть, автор выходит за привычные для своих рассказов рамки сразу в нескольких местах. Вполне закономерно, что это отражается на стилистике и, одновременно, жанре – в ряде случаев последний кардинально меняется. Например, триллер превращается в хоррор. Это бросается в глаза потому как последних в сборнике мало.

Но, несмотря на такую исключительность, хорроры в сборнике все-таки имеют общую черту с наиболее характерными для Костюкевича сюжетами. В каждом угроза исходит от того самого Первородного Зла. Но уже с поправкой: им оказывается не стихия. В большей части страшных историй таким кошмаром являются потусторонние сущности типа духов, демонов и русалок.

Парадоксально, но, даже, несмотря на характер монстров, большая часть хорроров – реалистична. Возможно, ничего странного здесь нет, и перед нами доказательство того, что реализм у автора имеет ту же функцию, что и тревога: это не стремление изобразить объективную реальность, но техника и инструмент, при помощи которых он достоверно описывает фантастические грани мира, где происходит действие. Настолько достоверно, что потусторонние существа типа духов и инопланетян кажутся естественными – даже когда реальность, где они живут, ничем не отличается от нашей.

Также хорроры схожи с большинством других сильных работ в книге за счет крепкого внутреннего динамизма и высокого психологического накала. Последний усилен довольно редкой для автора чертой – вязким стилем. Длинные предложения, сложные словесные конструкции – отличительная черта большинства ужасов в сборнике.

Такой стиль бросается в глаза. Ведь уже давно Костюкевич зарекомендовал себя как писатель, излагающий просто. Даже в сценах с «мясным» потенциалом, где другие мастера не удержались бы от подробных описаний, желая посмаковать кровавой жанровой эстетикой, сочинитель обходит ее стороной. Он не описывает страдания героев, а просто ставит нас перед фактом: “Ивана ударили — тот упал” и т.п. Из-за чего напряженные сцены ряда острых сюжетов (не обязательно хорроров) трудно назвать эмоциональными.

Столь же осторожно Дмитрий ведет себя с фактической базой. Владея мат. частью и деталями узких тем, с которыми сталкиваются его герои-профессионалы, он, конечно, пользуется специфической терминологией, — но не объясняет, что значат конкретные понятия. Этому подходу следует отдать должное: отсутствие пояснительных сносок не отвлекает нас от главного текста, за счет чего легче погрузиться в происходящее с головой. К тому же, специфических – не расшифрованных – терминов используется мало и они не мозолят глаз.

Однако иногда Костюкевич погружает нас в действие, которое нельзя назвать медитативным из-за быстрой смены событий. Конечно, она редка для интеллектуального хоррора как суб-жанра, ведь в «умных» ужасах события зачастую развивается медленно. Основная ставка там сделана на растущем психологическом дискомфорте. Тем не менее, среди тревожных (засасывающих читателя) рассказов книги редко, но встречаются такие, где медитативностью и не пахнет. Возможно, автор умеет писать тревожные произведения, изредка выходя за рамки жанра. И не стесняет себя границами исключительно внутреннего динамизма, свойственного классическим слоубернерам.

Как видим, стиль для Дмитрия – не константа, но переменная. Она меняется, когда того требует фабула и проблематика истории. Выход за рамки привычного стиля, комбинация не свойственных сочинителю техник, работа с триллером как с методом изложения, где саспенс и реализм – лишь приемы, а не условия хорошего текста, а также чередование краткого слога с «вязкими» словесными конструкциями – примеры литературно-богатого сборника, которым будут довольны многие ценители жанра.

Важно, что столь же универсален подход есть в изображении Зла. Складывается впечатление, что понятие Тьмы для писателя — мистическое и абсолютное. В сборнике она изображена как часть бытия, один из его столпов, на которых держится зримый и невидимый мир. Или таким себе законом мироздания, что существовал до человека, и будет существовать после. Но, с другой стороны (пусть и в меньшей степени), мы видим, что Зло – это также и сам человек с его ошибками и «неправильным» выбором, когда личность соглашается стать источником Тьмы, как в рассказе «Свои». Или, не в силах противостоять Тьме подобно герою «Ззолета», пропускает Ее в окружающий мир.

Первая публикация — на странице автора ВК.