Хоррор, мистика и саспенс

Стивен Кинг, наконец-то, определился с окончательным названием новой книги, которая выйдет 27 мая 2025 года в издательстве "Скрибнер" (как и почти все его последние произведения). Сначала он говорил, что она будет называться "Мы так не считаем" (We Think Not), потом — "Холли навсегда" (Always Holly). И вот теперь финальный вариант — Never Flinch (рискну предварительно перевести как "Не показывай страха", но надо полностью прочитать). На книгу уже можно сделать предзаказ, цена в различных вариациях колеблется от $34.95 (стандартное издание) до $295 (!!).

За $60 можно купить книгу в слипкейсе (футляре) с серебристым тиснением, за $69.95 — книгу, подписанную художником Чадборном (автором обложки).

Мастер повествования Стивен Кинг вновь приглашает читателей в захватывающий мир, в котором переплетаются две сюжетные линии: одна — об убийце с дьявольскими планами мести, другая — о сталкере, выбравшем целью известную активистку-феминистку. В центре событий — полюбившаяся нам Холли Гибни и целый калейдоскоп новых персонажей.

Полицейское управление Бакай-сити получает зловещее письмо — таинственный автор грозит расправой над «тринадцатью невиновными и одним виновным» в «знак искупления за несправедливую гибель невинного человека». Детектив Иззи Джеймс в замешательстве: что это — реальная угроза или чья-то шутка? Неужели четырнадцать граждан станут жертвами безумного акта возмездия? В ходе расследования становится понятно, что автор письма настроен крайне серьезно, и Иззи обращается за помощью к своей давней подруге Холли Гибни.

В то же время Кейт Маккей, известная своими острыми выступлениями на тему прав женщин, отправляется в турне по стране. Её лекции вызывают бурные дискуссии и привлекают как сторонников, так и противников. Среди последних оказывается человек, решительно настроенный сорвать её выступления. Поначалу всё ограничивается провокациями, но ситуация быстро накаляется, и Холли соглашается стать телохранителем Кейт, хотя это обещает быть нелёгким испытанием: сильная духом активистка не склонна к компромиссам, а её фанатичный преследователь готов пойти на всё.

Повествование насыщено как старыми, так и новыми персонажами, от всемирно известной певицы госпела Систы Бесси до одержимого злодея, наслаждающегося каждой своей жертвой. Две сюжетные линии сходятся в захватывающей дух кульминации — мощному финалу, который способен создать лишь Стивен Кинг.

«Не показывай страха» — один из самых насыщенных и увлекательных романов Кинга.

P.S. Обложка книги — не окончательная.

Вы не сможете ощутить, каково быть на месте жертвы, если не прочли роман «Расшатанные люди» Наны Рай. Как все авторы психологических триллеров, она умеет препарировать человеческие души. За что стала финалистом молодежной премии от Роскультцентра 2020 года и дважды проходила в финал конкурса "Проект особого значения" в 2022-2023 гг. В своей недавней работе Нана оправдывает статус инженера человеческих душ – и действительно разбирает людей до винтиков, чтобы показать их начинку и… уже не собрать опять.

По иронии судьбы, главная героиня «Расшатанных людей» — психолог. Она лишилась памяти, когда ее ребенок погиб в аварии. В год траура смерть забрала также ее отца. Но женщина справилась: она вычеркнула из головы жуткие образы и живет, получая удовольствие от новой реальности, которую выстроила по кирпичикам. Пока на хрупкий мир не обрушивается новый, более жуткий кошмар. Рядом с жертвой прошлого появился некто, кто старательно возвращает все воспоминания. И плетет сеть из событий, которых, возможно, даже не было.

Из-за катастрофических событий жизнь Юлианы сыплется, будто карточный домик. С каждым разом на нее падает все большая плита, грозя раздавить. Жуткий принцип домино включается с первых же страниц, захватывая нас в воронку растущего вглубь конфликта. Он начинает работать особенно явно, когда женщина открывает дома коробку с фотографиями из прошлого и обнаруживает, что в ее жизни было нечто, о чем она не помнит.

Искушенный читатель заметит параллель с сюжетом из греческой мифологии. История о Пандоре, открывшей амфору с вырвавшимися оттуда бедами – прозрачный намек Рай на то, что она умеет работать с мифологической базой, и потому способна сконструировать крепкий сюжет.

Техничный подход к тексту виден и на примере того, как Нана работает со структурой. От фрагмента к фрагменту писательница использует прием клиф-хангера (крючка), цепляющий аудиторию в конце каждой главы внезапно появившемся вопросом, ответ на который – ключ к решению главной загадки: что сокрыто в травмирующем прошлом психолога. Четко показывая, что свои тайны есть у всех окружающих Юлианы, автор завязывает узлы в каждой сюжетной нити по отдельности – чтобы затем переплести их и усложнить сеть, оставив на всех концах по одной или паре неразрешенных загадок.

В эту сеть легко погрузиться. Благодаря методу изложения «здесь и сейчас», публика особенно глубоко проникает в происходящее и смотрит на события глазами героев – в независимости, от чьего лица идет повествование конкретной главы.

Бывалые писатели знают, что изложение в реальном времени – весьма сложная техника, если градус накала нужно выдерживать долго: она позволяет насыщенно передать настроение рассказа. Но в длинных формах типа романа или повести эффект такого подхода гаснет даже при большой сноровке мастера-писателя. Потому, что выдержать напряжение с постоянно действующим эффектом «здесь и сейчас» трудно. На длинной дистанции либо автор теряет внутреннюю хватку, не сохранив пси-давления, либо читатель, погрузившись в текст максимально глубоко, устает.

Однако в «Расшатанных людях» интенсивная внутренняя динамика нас не грузит. Рай грамотно работает с темпоритмом, сбивая лишний накал событийностью и эмоциональной окраской отдельных сцен. В результате, драматургия не ослабевает и сохраняется связанный с конфликтом саспенс.

Коснувшись жанровой составляющей, нужно иметь в виду, что Нана работает не только с классической темной триадой литературы (триллер, ужас, мистика), но комбинирует их с детективом. Триллером, как уже ясно, историю делает растущая вокруг Юлианы опасность, чей источник сокрыт. Детективный же элемент вступает в силу, когда причина угрозы становится понятной – остается лишь вопрос, где злодей обнаружит себя. Тогда саспенс ослабевает, и напряжение держится уже не на тревоге, а на интриге: нам интересно, выдаст ли маньяк себя в принципе.

К сожалению, психологический портрет маньяка смутный. Прежде всего, не ясен его мотив. Первое время даже кажется, что автору трудно дается проработка отрицательных образов. Но все несколько сложнее. Как было сказано выше, кроме главного антагониста, вокруг женщины вращаются другие «плохие» парни, мотивы у которых присутствуют. Они вполне логичны и не вызывают вопросов. Мотив же главного «злодея», согласно детективной канве, раскрывается лишь в финале, и с немалым числом оговорок. Здесь стоит сделать поправку лишь на то, что маньяк – психопат, чьи ценности отличаются от общечеловеческих. В определенной степени естественно, что при раскрытии его мотивы кажутся не логичными и «высосанными из пальца».

Возможно, такова задумка писательницы. На примере других персонажей видно, что она не раскрывает характеров до конца и не описывает их полностью. Рай словно ставит знак равенства между понятиями «действующих лиц» и «масок», чьи носители — полые болванки с душевным конфликтом внутри, которые вплетены в сеть конфликтов внешних. Мы видим, как фигурки людей пересекаются между собой прямо (в открытом союзе / противостоянии) или косвенно: например, через минувшие события, о которых один из них может даже не помнить. Здесь, действительно, не столь и важно, естественен ли человек в собственных мотивах или двигается по инерции, оказавшись заложником стечения обстоятельств.

Такой подход умалчивания полностью оправдан. Ведь трудности всех героев усиливается, когда мы видим, как они без объяснения уходят в прошлое. Сюжетные линии романа идут вниз, к одной плоскости. Благодаря чему рисунок общей интриги проявляет себя ближе к концу действия, когда серия загадок становится очерченной в одном понятном контуре. На него автор нанизывает дополнительные детали, которые усиливают существующее в системе напряжение – и кратно растет общая драматургия (срабатывает принцип сообщающихся сосудов, по которому рост накала в одной точке приведет к росту в других).

Нана действительно пишет технологично. Владея текстом, она в одном месте может недосказать, в другом – бросить тень, а в третьем – подсветить деталь так, чтобы перед нами сложилась цельная картина.

Но искушенному читателю, который любит многослойные произведения, не стоит очаровываться романом. Вопреки сложной структуре, работу Рай не стоит относить к интеллектуальной прозе. Она именно развлекательная – настолько, что порой сложно оторваться. Возможно потому, что автор открыто говорит о проблемах пандемии, актуальных в год издания, словно подчеркивая: ее история про «здесь и сейчас». Но подобный трюк не гарантирует злободневности. Проблематика сегодняшнего дня – вещь слишком непостоянная, чтобы быть актуальной всегда. Так что, история «Расшатанных людей» — это, прежде всего, о крепком сюжете с интригой, и только во вторую очередь про нас сегодняшних.

Сегодня мы говорим с Ангелиной Саратовцевой – лауреатом премии «Рукопись года» (2023) в жанре триллер за роман «Сказочник», который повествует об отношениях маньяка и жертвы. Книга написана на стыке нескольких направлений. Благодаря чему также попала в лонг-лист «Русского детектива» (2023), уже в номинации «Открытие года» Примечательно, что роман – первый из изданных автором. Что делает ее перспективным дебютантом в жанровой литературе.

Ангелина планирует написать еще одну книгу в цикле о Сказочнике. Сегодня автор расскажет нам о характере отношений маньяка и жертвы. Естественно ли женщине быть в роли добычи? Или такую роль ей навязали? Если да, то почему? И что за наши годы изменилось: почему слабый пол все чаще воспринимают как хищниц? Возможно, дамы опекают мужчин, дабы контролировать их. Есть ли тогда грань между гиперопекой и насилием? Если да, то почему порочное кольцо закрывается и наши женщины, опекая мужей и сыновей, так часто оказываются жертвами бытовой агрессии? Чего в этой опеке больше: желания служить или управлять сильным?

И вообще, насколько глубоко в каждом из нас скрывается желание быть маньяком или жертвой? Возможно, это заложено в человеческой природе, как размножение? Может ли быть так, что секс – один из факторов, порождающих сегодня насилие? Возможно, оно, как близость, случается по обоюдному согласию. Притягивает ли тогда жертва хищника сама? Способен ли хищник сделать что-то с ней, если она этого не хочет? Может быть, жертва в глубине души хочет стать частью мира, который принадлежит ее палачу…

Холодный: Здравствуйте, Ангелина.

В начале вашего романа есть показательная сцена. Героиня Маша просыпается в доме маньяка, который ее похитил, но ведет себя странно. Находясь в «логове» палача, девушка не ищет выхода. Наоборот, стоит перед зеркалом в ванной и думает, насколько она, как жертва, органично смотрится в интерьере дома-клетки. Что это: авторское желание посмаковать жанром? Или пример того, что жертва в глубине души хочет быть частью мира, который принадлежит ее палачу?

Ангелина Саратовцева: Когда меня зажали в технические рамки серии “на месте жертвы”, я первым делом стала думать, как из них вывернуться. Едва ли это было желание посмаковать жанром.

Маша, безусловно, хочет быть частью этого мира. Даже не так. Она есть часть этого мира по генотипу, фенотипу и гормональному фону. По жестам, мимике и стилю мышления. Она в своём праве. И этот герой не меняется на протяжении истории, он только раскрывается нам. Это Имаго.

Х: На презентации книги вы сказали, что личности героев для вас первичны, а сюжет вторичен. Как вы создаете характеры в своих произведениях? Они «всплывают» сами или вы методично конструируете их до цельного образа?

С: Под жертву можно замаскировать того кто не-родился-жертвой. [Поэтому] я могу написать и под заказ [сконструировать героя] Почему бы и нет. Но по доброй воле я выбираю тех героев, с которыми мне легче. Персонажей вроде Маши, Сказочника и Костика. Потому что я в состоянии их уважать и мне проще с ними работать.

Х: Работаете ли вы сознательно с конкретными архетипами?

С: Да. Я вообще по большей части работаю сознательно.

Х: Наиболее сложный, но показательный архетип романа – это образ Маши. Она первое время кажется незрелой, экзальтированной девочкой, которая боготворит далекого, таинственного мужчину. Маша восхищается им, даже когда объект желания становится ее мучителем. Но, сближаясь с ним, девушка взрослеет и раскрывает суть хладнокровной хищницы, которая способна стать женой своему палачу.

Прототип этой истории – архаичный сюжет об Аиде и Персефоне. Аид – мрачный владыка подземного царства, околдовывает невинную девушку Персефону, которая повелась на его чары, не зная мужчин. Оказавшись в подземном царстве, Персефона забывает свою прошлую жизнь, на время разрывает контакты с внешним миром и служит Аиду, постепенно становясь с ним единым целым. Со временем она осваивается в новой роли и превращается в полноценную супругу владыки тьмы. По сути, раскрепощается и обретает большую зрелость, чем ее сверстницы. В точности, как Маша, которая создает с маньяком семью и рожает ему ребенка. Знаете ли вы об этом мифе? Если да, использовали ли его намеренно? Или вдохновлялась другими, но похожими историями?

С: Знаю. Использовала намеренно. Больше вам скажу – материалы для питчинга (для гипотетической экранизации) были подготовлены еще до завершения редактуры книги. И среди референсов прямым текстом указано “Аид и Персефона”.

Х: Греческие архетипы – это не только о литературных сюжетах. Сюжеты могут быть вполне реальными. Так, по сценарию «Аид-Персефона» часто развиваются отношения маньяка и очарованной им жертвы. Как правило, мужчина в таких случаях играет роль хищника. Естественно ли тогда женщине быть в роли добычи? Или такую роль ей навязали? Если да, то почему?

С: Отвечу просто, даже не вдаваясь в азы эндокринной андрологии. Гендерные роли таковы: мужчина завоеватель. Так действует высокий уровень тестостерона. Замечали, что когда человек стареет, он меняется? У женщин борода проклевывается. У мужчин трансформируется тело. Очень обидно видеть пожилого бывшего идола (от которого лет сорок назад верещали стадионы девчонок), который теперь похож на старуху. Даже не на старика. Тестостерон. Делает агрессивным, делает достигатором. Если у женщины тестостерон относительно высок – она тоже будет вести себя так. Можно разными поведенческими моментами (или, скажем, гормональными препаратами) слегка качнуть себя в ту или другую сторону. Мне это печально – я фанат классических гендерных ролей. Но это выбор каждого.

Х: Мы коснулись темы ролей. Жертва и добыча — разные понятия?

С: Можно быть жертвой и не быть добычей. Я недолюбливаю эти патологические роды межличностных отношений: жертва-агрессор-спасатель. Хотелось бы чтобы люди вынесли суть: это путь вникуда. У настоящей жертвы и настоящего тирана – нет будущего. Жертва сгорит. Тирану – невыгодно менять поведение. Проще найти новую жертву. Изъяны воспитания, особенно традиционно принятые в некоторых локациях, наделали жертв настолько много – что всем желающим тиранам хватит с горочкой.

Х: Роли нужны, чтобы общество держало себя в границах, пригодных для выживания. Но литература, как искусство, стремится выйти за любые рамки, пример чему – жанры хоррора и триллера. Они же — удобные инструменты в нарушении табу. Можно ли написать сильный хоррор и триллер, изменив привычные нам роли: сделав, например, жертвой мужчину, а женщину — палачом?

С: Это некомфортно. Любой специалист по контенту скажет: сделаем так и потеряем 5\6 аудитории. Потеряем, даже если представим главного героя светловолосым мужчиной, а не брюнетом, – потому, что темненький воспринимается более доминантным. Женщину хотят нежную, а мужчину сильного. Это так работает. Это база. И на ней стоит выживание популяции. Сейчас происходит некий шаляй-валяй в этом плане. Может потому, что вопрос выживания не стоит настолько остро?.. Не знаю.

Х: В последнее время такой шаляй-валяй (разрыв между принципами литературы и биологическими законами) развивается особенно сильно. Как показывает опыт, гендерные роли взаимозаменяемы, и тенденция к их смене начинается с того же искусства.

Так, в классическом триллере ранее палачом действительно представал мужчина, а жертвой был слабый пол. Но сегодня, как вы отметили, позиции изменились. Например, с выходом «Основного инстинкта» образ хищника в массовой культуре начала примерять женщина. В нашей реальности она, конечно, сохраняет роль заботливой жены. Однако теперь использует статус домашней хозяйки как властная мать, которая опекает мужа, дабы контролировать его. А сам мужчина живет в роли беспомощного инфантила, зависимого от опеки. Что тому причиной? И почему в современной культуре женщин все чаще воспринимают как хищниц?

С: Воспитание. Конкретно на нашей территории и стран СНГ в целом. Предположу, что причина в войнах, выкосивших огромное количество сильных мужчин. Из-за нехватки последних [со временем включилась] установка “не ссытся под себя – будет моим королем”. Это выращивание мужчин в гиперопеке, где он молодец просто по факту. Отсюда два относительно простых выхода для такого мужчины: в маменькины сынки, то есть в слабаки, жертвы. Или через преодоление удушающей любви – в тираны.

А какой выход у женщин? Когда абсолютное большинство мужчин в окружении “позвоночником не вышли”? Принять на себя мужскую гендерную роль и иметь кучу “живописных” последствий.

Опять же, это схема. Существенно упрощенная. И речь не идет ни об интеллекте, ни о каких-либо профессиональных навыках и соответствии должностям.

Х: О жертвах, маменькиных сынках и тиранах. Какая грань между самоотверженной заботой о мужчине и опекой над ним? Чего в этой опеке больше: желания служить или управлять им?

С: При отсутствии патологии и то и другое неуместно. Вот это всё – надо применять к ребёнку до того как он вырос. До сепарации. Опекать, служить, управлять. А в отношении взрослого мужчины – это жесть какая-то. На выходе будем иметь или чмо или чудовищное чмо. А хотелось бы – автономную единицу, которую есть за что уважать.

Насчет самоотверженной заботы… Забота – это нормально. Это взаимное явление. Но самоотверженная забота – нет, ведь у здорового человека в приоритете он сам. Так велит базовый инстинкт самосохранения. Если у кого-то иначе и другой человек приоритетен перед собой-любимым – не лишним будет обратиться к специалисту: скорее всего “самоотверженный” стоит на пути саморазрушения. Возможно, он вскоре бросится на случайно подвернувшуюся амбразуру, чтобы получить социальные доказательства своей значимости (в которую сам не верит). Если своя жизнь не в приоритете – скорее всего, имеет место низкая самооценка (низкая ценность своей жизни, и, кстати, в итоге – обесценивание чужой жизни тоже) – это люди слабые, простые в управлении, ими сам Бог велел манипулировать (шутка! или нет?). Это и есть жертвы.

Х: Может ли у патологической заботы быть светлая сторона? Может ли быть так, что, например, у маньяков тяга к контролю над жертвой – это комплекс родителя, который желает опекать ребенка?

С: Комплекс родителя – это не светлая сторона ни при каких обстоятельствах. Отношения в здоровой паре – это отношения двух взрослых и никак иначе. Другое дело, что так называемая “милая агрессия” – когда котенок или человечек такой милый, что хочется сжать в объятиях до хруста, а то и не остановиться на этом, – это вариант нормы. Насколько мне известно, этот феномен – разновидность психической защиты от эмоционального перегруза.

Выбор раздавить или не раздавить – по-прежнему за нами. Этот импульс – не порок, не зло и не наказуем. А вот реализация... Поэтому я выбрала именно таких героев – Машу и Сказочника. Всё, что они делали – это осознанный выбор, каким бы он ни был. Не истерика, не психоз, не экзальтация. Это стратегия. Я бы сказала у них обоих – так называемый “макиавеллизм” (получить желаемое любой ценой) – приоритетная черта (или совокупность черт).

Х: Есть ли грань между гиперопекой и насилием? Почему наши женщины, опекая мужчин, так часто оказываются жертвами бытовой агрессии?

С: Ну, это ожидаемо. Потому, что не надо опекать взрослых людей, особенно мужчин. Не надо женщине подниматься “над” мужчиной, как и не надо вставать с ним в конкурентную позицию. Ну, хотя бы потому, что с учетом различий в анатомии, – понятно, кто победит. Опекающая женщина тут кормит свои комплексы, а мужчина естественно взбрыкивает и выходит из этой ситуации так, как “природа приказывает”. А все это решается очень просто. Зрелые люди должны создавать пары. А тем, кто пытается проигрывать детско-родительские сценарии и/или не способен противостоять спонтанно возникшему импульсу агрессии – им в идеале сначала подлечиться, а потом сходиться с таким же подлеченным партнером.

Х: Как бы сильно наше общество не подчинялось гендерным условностям, всегда есть исключение из правил. Например, бывает, что доминантная от природы личность (не важно, речь о женщине или мужчине) злоупотребляет полномочиями в доме или на работе. По сути, перегибает палку в отношении слабого и зависящего человека — так хищник превращается в палача. Как на это влияет сама жертва? Способна ли она в принципе на что-то влиять?

С: Из таких отношений надо выходить. С жертвами не надо связываться. Их надо лечить у специалистов – их в отличие от тиранов есть внятная перспектива исцелить, если самому человеку это нужно. Но чаще жертвам не нужно. “От природы доминантная личность”, когда пропадет гормональное очарование влюбленности – скорее всего, начнет “от природы не-доминантную личность” презирать. И при хорошем раскладе мирно отправится искать себе подходящего партнера. Итог: всё, что жертва может – уйти.

Х: Каков характер ролей «хищника» и «жертвы»? Он постоянный или ситуативный? К примеру, одна из таких ролей может быть постоянным пси-вектором, которому личность следует на протяжении многих лет (по сути, живет под конкретной маской). А может быть ситуативным, сложившимся под давлением обстоятельств, когда «человек со стержнем», прогнувшись под партнера в браке, становится безвольной амебой (оказался в роли жертвы здесь и сейчас — принял “правила игры”). Чего в этих ролях больше: постоянства или ситуативности?

С: Это очень индивидуально. О ситуативности. Любой конфликтолог скажет: прогиб – это не решение конфликта. “Долго на корточках не усидишь”, это касается всего – и бытового поведения и половой конституции и еще чертовой кучи вещей.

Я писала в качестве бреда о тех, для кого такие особенные черты характера – данность [считайте — постоянство]. Как цвет глаз и наличие чешуи на рептилиях. Где-то я намеренно сгустила краски для простоты восприятия, заострив особые качества героев – и назвала их между делом “другим биологическим видом”. Как, допустим, вампиров или инопланетян. Это мой авторский замысел. На самом деле, зла – не существует. Это упрощение. А дегуманизация людей и нарекание их иным биологическим видом в реальной жизни – плохой путь. Но в моей книге герои особенные. Я так решила.

Х: Роли хищника и жертвы формирует среда воспитания? Или они врожденные?

С: Насколько мне известно, преимущественно – воспитание. Однако при прочих равных из одних и тех же условий воспитания выходят очень разные личности. Так что врожденные наклонности (сколько каких будет нейромедиаторов, какой гормональный фон и уровень тревожности) – решат очень многое. А потом это спонтанное поведение закрепится в зависимости от реакции окружения. Одобрят? Подчинятся? Побьют? А если побьют – снова будешь пробовать?

Очень важно, знал ли ребенок, что его безусловно любят, принимают, что он в безопасности. Это потом решит очень много в нём-взрослом. И где был изъян – там и “выстрелит”.

Х: Вы затронули реакцию окружения. Если человек ведет себя как жертва, окружающие автоматически превращаются в хищников, принимая ее правила игры?

С: Мой опыт говорит – да. В абсолютном большинстве случаев. Но мы существа разумные. И вполне можем осознанно удержаться от травли жертвы. Но хотеть этого – вполне нормально. Агрессия – это именно поступок. Это не мысль. Можно сколько угодно думать что ты “ с удовольствием забил бы этого слабака ногами”. Но пока ты этого не делаешь – ты не злодей. Да и вообще “зло” – это серьёзное упрощение того, что происходит в разуме. Это просто ярлык.

Х: В тему о скрытом желании, намерении и поступке. Когда грань нарушается? Когда игра в охотника и добычу перестает быть игрой?

С: Твоя свобода заканчивается там, где начинается свобода другого. Когда хотя бы одного из игроков перестаёт устраивать игра – тогда и хватит. Плюс регламент действующего законодательства.

Х: Игры со сменой ролей, как правило, прочно связаны с темой секса. Поэтому также нужно учитывать биологическую составляющую. Отношения маньяка и добычи, как видно на примере Маши и Сказочника – это раскрытие женщины мужчиной через интимную связь (пусть даже насильственную). То есть, речь о все той же сексуальности. Могут ли отношения “хищник-жертва” обойтись без сексуального подтекста?

С: Без секса? Это скучно. Может и могут. Но кто про это будет читать? Я бы не стала.

Касательно моих героев – насилия не было. Была закономерная естественная связь. Есть акцент на том, что у Сказочника нет потомства – никто ему не подходит, как бы “не его биологический вид”. И вот он нашел представителя “своего” вида. И все получилось. Извращенная история о том, что, мол, вступайте в партнерские отношения только с тем, кто вам соответствует – и будет вам счастье. Эдакая семейная психология по Тиму Бартону.

Х: Говоря о биологическом виде, нужно учитывать, что мужчины, как вы сказали выше, – завоеватели. Поэтому часто они охотятся на других мужчин, дабы удовлетворить врожденную тягу к насилию (войне, ловле преступников т .п.). Так они служат обществу, и в этом нет ничего деструктивного. Напротив, деструктивное есть в охоте мужчины на женщину, там же присутствует и сексуальный подтекст. То есть, когда между охотником и добычей включается тема сексуальности, ситуация выходит из-под контроля. Секс – один из факторов, порождающих сегодня насилие?

С: Нет, я так не считаю. Классические гендерные роли таковы, что мужчина доминирует (берет) а женщина подчиняется (отдает). Таков технически и сам половой акт – один организм вторгается в другой. Секс не порождает насилие. Он нормален. Но чтобы им заниматься, мужчине – нужно иметь определенную меру агрессивности. Заявлять о себе. А если он не будет – здоровая самка не сочтет его перспективным для продолжения рода. Он будет транслировать ей, что его гены – не ценные, он слабак, и потомство и самку защитить не сможет. А значит, и “скрещиваться не стоит”.

Если речь о сексуальном насилии, то деструктивное поведение в охоте мужчины на женщину – это, скорее, про “ущербных” особей мужского пола (тоже своего рода ярлык, но тем не менее). Потому как, если самец “стоящий”, получить согласие самки не составляет проблемы. А если мужчину бракуют (он “не вывозит” конкурентную борьбу за самку с другими самцами), и «отбракованный» прибегает к насилию – это не продолжение доминантного поведения в современных реалиях. Наоборот, это анти-мужское поведение, про которое говорят что-то вроде “дно пробито”.

Мужчины конкурируют с мужчинами. Завоевывают – женщин (а не принуждают). А женщина либо соглашается, либо нет. А до кого это своевременно не доходит – даже в местах лишения свободы осужденным за половые преступления, как мне известно, всё популярно объясняют. Тоже своего рода “культурный код”.

Х: О завоевании женщин. Насколько здесь замешана наша первобытная, животная сущность? В романе вы подчеркиваете связь Сказочника и его брата с животным, рептильим естеством.

С: Насчет рептильного естества – тут больше не про секс, а про манеру думать. То есть, про норму морали и систему мер. “Ты не будешь пенять змее за то, что она тебя кусает”. Им тебя не жалко, и это их норма. Их эмпатия или подключается избирательно или не подключается вообще. Или они только изображают эмпатию. Рептилии здесь – чтобы показать систему морально-нравственных мер, в которой живут мои герои.

Х: Речь о конкретных героях или рептилии близок сам типаж хладнокровного охотника, который следит за жертвой ледяным, немигающим глазом?

С: Я говорю о своих героях. А все, что есть в книге кроме них – работает на них. Чтобы их оттенить и показать. Они не хотят кого-то убить, чтобы убить или потешить комплексы. Они вне этого всего. Это просто их природа. Порой убийство – эволюционно закрепленная выигрышная стратегия.

Х: Люди-рептилии, в числе которых и ставшая хищницей Маша, описаны вами весьма достоверно. Однако эти детали остаются фантастическими. Насколько фантастика или ее элементы важны для хоррора или триллера?

С: В жанре без них можно обойтись. Но мне так удобно. И вопрос остаётся подвешенным – это герой так видит в своей голове или воистину элементы фэнтези вошли в чат.

Х: Что такое – крепкий хоррор или триллер?

С: Это терапевтические жанры, которые дают читателям прожить желаемый спектр эмоций (по большей части страх, порой отчаяние), будучи физически в безопасности. Перепрожить травму или восполнить дефицит. Чем лучше в этом плане “отработал” текст – тем он более крепкий.

Для меня этот жанр был вызовом. Я хотела сделать триллер уютным. Я знаю, что со мной многие не согласны – но для меня “Сказочник” именно такой. Под него очень приятно свернуться кольцами и впасть в зимнюю спячку.

Дин Кунц Краем глаза Издательство: СПб.: Азбука, М.: Азбука-Аттикус, 2019 год, 5000 экз. Формат: 75x100/32, мягкая обложка, 768 стр. ISBN: 978-5-389-16719-3 Серия: The Big Book (мягкая обложка) Аннотация: Дин Кунц по-прежнему верен себе. Он прибавляет от книги к книге и с искусством музыканта-виртуоза бередит самые глубинные струны человеческой души, закручивая тонкую интригу на насыщенном мистическими красками фоне. В этом романе он рассказывает о многолетнем противостоянии маньяка-убийцы по имени Каин и полицейского, одержимого жаждой справедливости. Комментарий: Внецикловый роман. Иллюстрация на обложке Д.У. Хилла (в издании не указан).

С творчеством Дина Кунца у меня сложные отношения, а точнее их отсутствие. Видимо статус постоянного читателя Стивена Кинга подсознательно накладывает свой отпечаток и порождает ряд предубеждений. В свое время была попытка прочитать роман «Вторжение», но он был брошен на первой трети. С тех пор и до этого момента других книг у автора я не читала.

«Краем глаза» я решила прочесть, ибо сколько же можно быть в статусе «не читала, но осуждаю», пора выйти на новый уровень. Да и именно его мне в последнее время нахваливали разные люди, кто прочел уже много чего у Кунца. Это один из лучших романов, говорили они. Ну, так если и начинать, то с самого лучшего, подумала я и взялась за чтение длиною в 700 страниц.

В романе действительно идет речь о противостоянии маньяка-убийцы по имени Каин и полицейского, одержимого жаждой справедливости. Но это лишь связующее звено между всеми ниточками паутины. Это скорее роман о человеческих страстях, поступках и о том, как всё в этом мире и не только в этом очень взаимосвязано. Автор пытается глубоко копнуть, достать из самой глубины смысл нашего существования, что все мы на этом свете появились не просто так.

Если рассматривать сюжет с точки зрения технаря, а не гуманитария, то мне представлялись круги Эйлера. У нас в наличии есть три основные сюжетные линии: про семью Лампионов, про семью Уайтов и про маньяка и детектива. И вот шаг за шагом, строчка за строчкой, все эти линии начинают переплетаться в один большой клубок нервов.

Первая треть книги читалась с большим интересом, на середине я забуксовала, а вот финал был на удивление динамичным, пока автор не перешел в хронологическое описание событий после основной развязки. Перевод местами меня удивлял, но возможно на тот момент можно было и не знать каких-то иностранных нюансов, ну да ладно…

Основная моя претензия к этому роману, что почти все герои у Кунца черно-белые. И это я не про цвет кожи , хотя и это имеет место быть. Я очень удивилась когда почти на трети книги узнала , что одно из семейств было афроамериканцами… Особенные дети, которые в три года уже так разумны, совсем меня расстроили, было бы им хотя бы лет пять или семь…

У автора герои либо хорошие, либо плохие. Нет никаких полутонов, внутренней борьбы, душевных метаний. Единственный персонаж, который у меня вызывал интерес и уважение – это полицейский Томас Ванадий.

Не скажу, что я разочарована книгой, но и не сильно впечатлена. Скорее всего, прочту у автора еще парочку самых популярных романов, таких как «Ангелы-хранители» и «Фантомы», а там посмотрим.

Сердце Ангела (Angel Heart), Великобритания, Канада, США, 1987

***

1955-й год, Нью-Йорк. К частному детективу Гарри Ангелу обращается Луи Сайфер с просьбой разыскать некоего Джонни Либлинга. В 1943-м году мистер Сайфер заключил с Джонни контракт, но тот, вернувшись с войны, попал в психиатрическую лечебницу. До недавнего времени мистер Сайфер получал уведомления о том, что этот человек всё ещё пребывает в лечебнице, сейчас же считает, что его попросту обманывают. Гарри соглашается. Однако чем дальше продвигается он в своих поисках, тем больше загадок встречается на его пути. Расследование осложняется ещё и тем, что каждый, у кого сыщик пытается выведать хоть какие-то сведения о пропавшем Джонни, после разговора с ним погибает. Джонни Либлинг явно не хочет, чтобы его нашли…

***

С первых же кадров зритель погружается в тягостную, гнетущую атмосферу. Нам демонстрируют города, людей и помещения Америки «золотых» пятидесятых, но что-то с ними не так. Словно вернулась Великая депрессия тридцатых годов. Художественная реальность технически изменена. Цвета и цветность окружающего, «плотность» воздуха, испарения, выбор «случайно» попавших в поле зрения объектов, ракурс, подсветка, освещение… Я не специалист. Но то, что есть – действует.

Луи Сайфер – по-европейски аристократический джентльмен в возрасте, наоборот, едва не разрушает интригу в самом начале. Роберт Де Ниро великолепен даже в бороде и усах! Если частный сыщик Гарри Ангел почему-то не догадывается, кто его наниматель, то культурно образованный зритель узнает этого господина в первую же встречу. Атрибуты на виду, и это явно сделано намеренно. Почему, станет ясно лишь в финале.

Фильм стремится выглядеть проще, чем он есть на самом деле. Алан Паркер выставляет напоказ очевидное, чтобы лучше спрятать действительно важное. Он не боится выглядеть пошло именно потому, что таковым не является. К примеру, Гарри Ангела преследуют курицы, которых он терпеть не может. Ничего не означающая мелочь для создания комического эффекта? Я бы так не сказал. Подобных значимых деталей много, но они не обязательны. Не детали головоломки, а лишь дополнение к повествованию.

Алан Паркер ведёт игру. Он – ведущий, помещающий зрителя на поле наравне с фишками выдуманных персонажей. Вы привыкли, что знаете и видите больше героя? Здесь этого не получится. Вы будете знать только то, что играете. «Удалённые» сцены продемонстрируют в конце истории, Гарри и зрительному залу одновременно. Это не классический детектив, и предугадать развязку действительно сложно. Фильм живёт по своим законам, и логика его реальности неуловимо нарушена в той же мере, что и визуальный ряд.

Обман прячется в столкновении жанров, стилей и культур. Детектив и мистика. Нуар и классическая литература. Европейский католицизм и американский культ вуду. Что не типично, здесь они не сливаются в синкретический субжанр. Каждый шаг героя, каждый сюжетный ход происходит в двух параллельных мирах одновременно. Кругозор Гарри и зрителей ограничен одним миром. Луи Сайфер и Алан Паркер видят оба, спрятавшись в пустоте между мирами, но молчат до самого финала. Они наблюдают и ждут момента. Здесь они демиурги.