Хоррор, мистика и саспенс

Вы никогда не задумывались над тем, как Питер Страуб и Стивен Кинг писали "Талисман" в 1984 году, живя в разных штатах? Интернета тогда еще не было...

Ответ на этот вопрос можно найти в интервью с Питером Страубом, которое он дал французскому журналу "Тэнэбр Мэгэзин" в 2000-м году.

Вопрос (В): Как бы вы описали Стивена Кинга как друга и как писателя?

Питер Страуб (ПС): Стив — это человек с ярким умом, острым чувством юмора, невероятной щедростью и огромным сердцем. Его личность многослойна, и то, что видят другие, — лишь малая часть того, что скрывается за фасадом. Он похож на огромный особняк со множеством комнат. И от этого становится восхитительным собеседником. А как писатель, он невероятно изобретателен, с первых страниц захватывает читателя и полон человечности.

В: А как писатели, чем вы с Кингом отличаетесь? И что у вас общего?

ПС: Он проще в подаче, чем я. Его сюжеты и персонажи менее запутанны, и эта относительная простота — его сильнейшая сторона. Мы оба любим масштабное эпическое повествование и разделяем страсть к традиционному роману. Оба тяготеем к величественным темам и исследуем природу зла. И, конечно, у нас схожее чувство юмора — мы можем довести друг друга до слёз от истерического смеха.

В: Есть ли среди книг Кинга такая, которую вы бы хотели написать сами? А среди ваших произведений есть что-то, что, по вашему мнению, понравилось ему?

ПС: Я был бы очень горд, если бы написал «Сияние». А что касается Стива, мне трудно говорить за него, но думаю, что ему приглянулись некоторые аспекты моей «Обители Теней». Когда я читал его роман «Оно», которым безоговорочно восхищаюсь, у меня возникло ощущение, что он как бы играет в мою игру — вплетает множество историй в одну и делает это великолепно, возможно, даже лучше меня.

В: Помните вашу первую встречу? Расскажите, как это было.

ПС: Впервые мы встретились в отеле "Браунс Хоутел" в Лондоне — милом и очень уютном местечке. Первое, что меня поразило, — это его рост (он оказался еще выше, чем я себе представлял), а также его словоохотливость, остроумие и интеллект. Несколько недель мы пытались встретиться, чтобы пообщаться тет-а-тет, и когда наконец увидели друг друга в обшитом тканью и кожей интерьере возле бара отеля, он прокричал моё имя на весь зал и вскинул руки. Мы пошли в бар и долго разговаривали, конечно, затронули и деньги — это любимая тема писателей. Мы обсуждали, какие книги нам нравятся, и нашли много общего. Я никогда не полюблю Шейна Стивенса так, как он, а ему не понравится «Хороший солдат», но мы сошлись на любви к Рэймонду Чандлеру и ряду других писателей детективов.

В итоге у меня осталось яркое впечатление о человеке увлеченном, проницательном и интересном, с которым сразу же завязалась дружба, что меня невероятно порадовало.

В: Поведайте, как родилась идея «Талисмана». Помните, как всё началось?

ПС: Кажется, Стив предложил эту идею в ту ночь, когда они с Табби впервые приехали к нам в гости, в дом на Хиллфилд-авеню в Лондоне. Наши жены уже ушли спать, а мы сидели, болтали без умолку и выпили столько пива, что трудно было сосчитать. «Мы просто обязаны написать книгу вместе», – заявил он или что-то в таком духе, и мы сразу же начали обсуждать, когда сможем взяться за дело. Оказалось, что из-за наших контрактных обязательств начать можно было только через четыре года. Мы назначили дату на будущее и завалились спать.

В течение следующих лет мы со Стивом периодически возвращались к этой идее. Потом подошло время, и мы с женой отправились в Портленд, штат Мэн, чтобы погостить несколько дней у Кингов и превратить размытые идеи в полноценный сюжет или хотя бы в его набросок. У нас была лишь сцена из рассказа, который Стив начал ещё в университете, но потом забросил: мальчик должен найти некий волшебный артефакт, чтобы спасти свою умирающую мать. Остальное мы, кажется, придумали во время нескольких двадцатимильных поездок из дома Кингов в торговый центр в Портленде и обратно, потому что Стив постоянно что-то забывал, и нам приходилось возвращаться. Потом оказывалось, что он взял не то, и приходилось ехать снова. Думаю, мы трижды ездили туда-сюда, и эти часы в машине оказались крайне продуктивными — именно тогда мы и разработали основные сюжетные линии.

В: Поделитесь, как вы со Стивеном Кингом организовали работу над «Талисманом» — от первых черновиков до финальных правок? Какой у вас был график?

ПС: К тому моменту мы с женой уже вернулись в США, и когда я и Стивен были готовы приступить к работе, он приехал ко мне из Мэна в Вестпорт, Коннектикут, чтобы начать роман. Мы поработали вместе четыре дня, кажется; по очереди садились за мой компьютер и набросали первые пятнадцать-двадцать страниц. Затем Стив вернулся к себе в Мэн, а я за десять дней написал аутлайн на семьдесят страниц, который охватывал все наши задумки. После этого Стивен продолжил с того места, на котором мы остановились, прислал мне свои страницы, а я подхватил нить повествования с его последней строки. Так мы проработали на протяжении полутора лет, передавая друг другу по сто–сто пятьдесят страниц примерно раз в месяц. Когда мы почти дошли до финала, я снова поехал в Мэн, и последние пятьдесят страниц мы дописывали уже у Стивена дома, поочерёдно усаживаясь за его компьютер. Когда книга была готова, к нам присоединился наш редактор, и мы втроём вместе прошлись по рукописи, внося необходимые правки и сокращения.

В: Открыли ли вы что-то новое в Стивене Кинге во время совместной работы над книгой?

ПС: Простите, если честно, этот вопрос слишком «фанатский». Думаю, лучше его пропустить.

В: Прошло уже шестнадцать лет с момента выхода «Талисмана». Как вы оцениваете книгу сейчас? Перечитывали ли вы её в последнее время? Сделали бы что-то иначе, если бы писали её сегодня?

ПС: Я перечитал её около полугода назад, готовясь к работе над продолжением. И, знаете, она оказалась даже лучше, чем я её запомнил. Захватывающая и в то же время очень трогательная. Я отметил для себя, что в «Талисмане» много прекрасных моментов. Единственный недостаток — она слишком длинная. Если бы мы писали её сегодня, мы бы постарались сделать текст короче.

В: Несколько месяцев назад вы со Стивеном объявили о планах написать «Талисман 2». Когда и как возникло желание снова поработать вместе?

ПС: Инициатива исходила от Стивена. Он вспомнил одну идею, которую я озвучил ещё во время работы над первой книгой, и она его зацепила. Стив, будучи человеком благородным, сначала спросил меня, не хочу ли я развить эту задумку вместе с ним. Это было около полутора лет назад. Похоже, наши мысли и так уже сходились, поскольку в своих последних произведениях мы оба ссылались на "Ребекку" и "Писца Бартлби". Мы восприняли это как добрый знак.

В: Почему вы решили написать продолжение «Талисмана», а не взяться за что-то совершенно новое? Были ли у вас с Кингом другие идеи, которые вы в итоге отложили?

ПС: Сиквел казался самым естественным и логичным шагом. Честно говоря, нам с Стивеном даже не приходило в голову писать что-то другое. У нас уже был создан мир, персонажи, события — это просто напрашивалось на продолжение.

В: По сообщениям в прессе, вторая часть «Талисмана» будет о повзрослевшем Джеке Сойере и гораздо мрачнее первой книги. Можете немного приоткрыть завесу? И можно ли ожидать, что это будет "роман взросления"?

ПС: Ну, это не может быть "романом взросления", поскольку Джек Сойер уже взрослый человек. По непонятным для него самого причинам он оставил многообещающую карьеру детектива в Лос-Анджелесе и сейчас живёт в небольшом городке в западном Висконсине. Но вскоре город охватывает волна чудовищных преступлений, и Джек вынужден снова вернуться к расследованиям.

В: Изменился ли ваш совместный рабочий процесс при написании «Талисмана 2»?

ПС: На этот раз мы работали в основном через электронную почту, переписываясь почти каждый день в течение пары месяцев. Потом я приехал во Флориду, где Кинги арендовали дом, и мы со Стивом пять дней создавали «карту действий» — своего рода ускоренную версию романа. Затем я вернулся домой в Нью-Йорк, и мы продолжили писать куски по пятьдесят страниц и отправлять их друг другу по электронной почте. Сейчас у нас уже больше двухсот страниц, и работа продолжается.

В: И напоследок — традиционный вопрос: если бы вы лежали на смертном одре (не дай Бог, конечно), что бы вы сказали Стивену Кингу?

ПС: Мои последние слова будут сказаны Стиву? Ну, представим, что он пришёл попрощаться со мной. Я бы, наверное, сказал, что люблю его и что это было огромной честью знать его и работать с ним. А затем напомнил бы ему последние слова, которые Джеймс Эллрой услышал от своего умирающего отца, и мы бы оба расхохотались. Но, боюсь, эти слова я не могу озвучить — они не для ушей юных читателей.

Питер Страуб скончался в 2022 году.

Наиболее яркий представитель русского dark fantasy – таким принято считать Алексея Провоторова. Писателя, что прославился жутким, в какой-то степени хрестоматийным для жанра «Костяным». Автора, взявшего гран-при «Рукопись года» еще до того, как читатели услышали его имя на «Чертовой Дюжине». Мастера, который победил на этом конкурсе – и надолго ушел в тень. Лишь спустя десяток лет, в текущем году, у него вышел авторский сборник, где кроме страшного «Костяного» есть не менее пугающие рассказы. Но чем они нас пугают? Ведьмами, восставшими мертвецами? Или тем, как их создатель работает с самым сложным, что есть в мрачной литературе – темой пола, возраста и рефлексии?

В рассказах Алексея данные темы выражены сильнее всего. Автор работает с ними, проводя своих героев через множество инициаций. И зачастую использует узнаваемую фигуру воина-странника. Потому знакомые с автором читатели хорошо знают, что чаще всего он рассказывает о скитальцах с мечом. Закономерно, что образ пилигрима в доспехах принято ассоциировать с наиболее удавшимися текстами Провоторова. Однако это не так. В сборнике среди историй о воителях-путниках сильных меньше половины (46%). Поэтому нельзя сказать, что они особо выделяются по качеству. Так что, образ скитальцев у Алексея зачастую универсален, и вписывается в произведение любого качества.

Подавляющее большинство сюжетов о скитальцах с мечом здесь построены на пути к цели (поиске человека, добычи и проч.). Но, несмотря на общий нарратив, у них нет четкой обусловленности финала, который в нашем случае запросто может быть положительным, отрицательным и минорным. Проходя инициацию, герои Провоторова часто обретают желаемое, но утрачивают что-то важное внутри себя. Подобный финал мы часто можем встретить в работах, где мотив протагониста не вполне ясен, и сам он не знает, куда и зачем идет. Что видно по истории «К зверю», где главное лицо – маг, желающий колдовством вернуть голос, чтобы расставить точки над «и» в давно исчерпавших себя отношениях.

Зачастую странники в латах у Провоторова глубоко рефлексируют. Даже направляясь к заветнейшей цели, они часто переосмысливает свои желания. Но, сколь бы сложной или простой не была мотивация, воители всегда что-то или кого-то ищут. Причем, не только взрослые, но и дети. Об этом говорят внушительные цифры: из всего сборника поискам посвящены 74 % рассказов. В их числе наиболее показателен «Сие — тварям», герой которого, ориентируясь по древней карте, буквально ищет край света мира, где живет. И, что характерно, — снова без особой, личной цели.

На поисках держится нарратив почти двух третей от сильнейших историй книги. Они, в свою очередь, часто завязаны на выполнении договора о мене или услуге. Важно, что многие тексты пересекаются. Так, одна треть произведений одновременно повествуют о следовании персонажа к цели и, в то же время, о договоре-мене. Как, например, в «В свое время» — сильнейшей работе сборника, которая показывает всю силу Провоторова-мастера. Разумеется, не без помощи соавтора Е. Ульяничевой.

На примере «Чувства долга» видно, что часто следование за целью имеет форму погони или побега вследствие нарушенного договора. Когда, не сдержав слово, герой хитростью или воровством освобождает себя от обязательств и получает дополнительное время (годы жизни или возможность остаться живым после смертельного удара), что более ярко выражено в вирдовом «Волке, Всаднике и Цветке».

В рассказах с нарушенным договором, как правило, фигурируют ведьмы и колдуны. Где-то, например, действующее лицо уходит от условий сделки, обманув напарника с помощью колдовства. В других сам колдун, согласившийся помочь герою, узнает об обмане со стороны последнего и насылает на него чары, чтобы наказать. Интересно, что злое колдовство исходит только от мужчин или потусторонних сущностей в мужской ипостаси, а не от ведьм. Ни одна из них у Алексея не является злом. Даже в пресловутом «Костяном» колдунья Буга, выполняя роль посредницы между мирами живых и мертвых, оказывает помощь герою Люту в обмен на плату. То же касается вообще всех женщин из других произведений автора, которые не являются колдуньями: они либо положительны, либо нейтральны. Что похоже на мотивы старых сказок, где Яга – весьма условное зло, не вмешивающееся в дела людей.

Нужно признать, что такая роль колдуний выглядит аутентично. Сочинитель «Костяного» осознанно работает с мотивами сказок, порой совмещая образы восточнославянского и западного фольклора. Эти совмещения относятся не только к культурному коду разных народностей, но и, как ни странно, к гендерным ролям. Отделив женщину от негативного контекста, Провоторов делает ее центральным персонажем даже когда повествует о воине-страннике. В отдельных случаях он экспериментирует с возрастом, превращая героиню-воина в ребенка. К примеру, в рассказах «Долли» и «Приблуда», повествующих об одной девушке, героиня оказывается в роли боевого следопыта, что ходит по лесу с призраками, дабы отыскать заблудившихся в чаще людей.

Нужно сказать, работ о детях в сборнике всего лишь 21% Но к ним относятся все психологичные тексты, которых в сборнике всего пара. В связи с чем накладывается подозрение, что автор не может или не хочет написать сильную историю о ребенке без использования психологических тем. К подобным выводам толкает и специфика работы с гендерными образами, о чем сказано выше. Во всех психологичных текстах отсутствуют не то, что взрослые герои – там нет ни одного протагониста-мужчины. Последние только на вторых ролях, как моряки в «Елке». Что, в принципе, касается всех произведений о детях: большая их часть повествует о девочках / девушках (3 из 4) и лишь один – о мальчике (не мужчине) в «Молоке».

Не вдаваясь глубоко в психологическую и половую плоскости, отметим, что образ героя у Провоторова много проще в сюжетном плане. По закону жанра, добрые (или нейтральные) действующие лица не могут иметь большого веса: в хоррор и триллер-историях значимые фигуры, как правило, остаются на стороне зла. Вполне закономерно, что сильные персонажи у Провоторова – темные антагонисты, чьи мотивы не понятны. Их функция – испугать нас неизвестностью и совершить неожиданный поступок. Мотивация же главных действующих лиц в основном достаточно проста, а сложности у «добрых» парней и девушек лишь в том, чтобы осуществить задуманное (например, укрыться от колдуна через побег). Опять же, нарушив слово или освободившись от неволи, когда тебя сковали чары договора.

Причины нарушения слова у протагонистов разные. В рассказе «Ларец», например, один из них действительно совершает преступление. Но в других ситуациях он, обманывая сильную фигуру, совершает благое дело. Например, хитростью собирает души, чтобы вернуть память любимой женщине, как в «Дунге». Часто для этого герою приходится отправиться в путешествие, дабы отыскать заветный предмет, который нужно обменять для нового, уже выгодного себе договора – и, конечно же, сделать все незаметно, скрываясь от погони.

В данной модели жанр вступает в свои полномочия особенно крепко, потому что большинство историй с погоней / побегом у Алексея относится именно к тревожным рассказам. Конечно, не каждый тревожный текст основан на таких «догонялках» (всего лишь 30% от всех с погоней), но четко видна взаимосвязь — работая с нарративом погони, писатель a priori нагнетает крепкий саспенс.

Особенно важно то, что ни одна из тревожных работ не построена на мудреном сюжете (там нет сложных причинно-следственных связей), а твист содержится лишь в одном. То есть, тревожное произведение автор делает простым. Максимум, чем он его может усложнить – это один-два флэшбека или повествование от нескольких лиц. Как говорится, множество деталей – излишни, и не должно быть ничего, кроме жанра.

Однако, сохраняя динамику повествования внутренним напряжением, Алексей не повышает ее по ходу действия. Даже при наличии саспенса, большинство рассказов нельзя назвать жуткими. Вопреки негласному канону dark fantasy, в них нет хоррор-составляющей, а имеющиеся жанровые элементы немного пресноваты. Во многом потому, что кровь и насилие поданы в легком виде. Они вовсе не бросаются в глаза. Из-за чего не ощущается беспросветного ужаса, желанного ценителями мрачной литературы. Закономерно, что ставки конфликта в подобных историях не растут, а драматический накал ослаблен.

Несмотря на простой сюжет и отсутствие хоррор-элементов, крепкие рассказы писателя все же недалеко ушли от канона черного фэнтези. Как минимум потому, что, наряду с минимальным саспенсом, у них выражен свойственный жанру символизм. Сюжетов, где он крепок, в сборнике почти треть. Возможно, именно благодаря таким примерам образ воина-странника и принято ассоциировать у мастера с наиболее удавшимися текстами. Потому что именно за счет яркой символики пилигрима, ищущего заветную цель, в них наиболее полно раскрываются глубинный, психологический слой.

Смотря на образ странника через психологическую призму, создается впечатление, что Провоторов в своих произведениях исследует образ мужчины. Фигура последнего для него будто бы понятна не до конца. Алексей словно желает ее осмыслить, часто ввергая своих героев в рефлексию. Персонаж-мужчина у него выглядит «хорошим парнем», только когда погрузился в себя и ушел от конфликтов окружающего мира. Там же, где погружения в себя нет, мужской персонаж творит волю открыто и всегда – агрессивно (хотя, порой, и не со зла).

Это поведение контрастно с женскими действующими лицами и детьми, которые не рефлексируют и не творят зло, даже будучи ведьмами. В отличие от мужчин, провоцирующих «хорошего парня» войти с ними в конфликт. Как следствие, у протагонистов Алексея не остается выбора: они вынуждены вступить в борьбу с сильной фигурой, совершая путь личностной трансформации. По той же причина он часто ведет их сквозь лес – архетипичный символ преодоления себя. Вполне естественно, что перед встречей с «великим и ужасным» герои заранее устанавливают особые взаимоотношения со спутником – конем, что олицетворяет зрелую маскулинность. Возможно, именно из бессознательного контакта с ней автор черпает образы для своих историй. И, таким образом, неосознанно работает с темами возраста и пола, которые, как мы видим, довольно специфично выражены в его рассказах.

Голливудский сказочник Гильермо дель Торо — эстет и фанбой с широким кругозором. Мексика оставила на его душе раны, но помогла сформировать самобытное мировоззрение и неповторимый режиссерский стиль. Фильмы дель Торо доказывают, что кино может быть одновременно развлекательным, интеллектуальным и красивым.

Подготовил материал о мрачном прошлом и творчестве одного из самых оригинальных, на мой скромный взгляд, режиссеров: