Данная рубрика представляет собой «уголок страшного» на сайте FantLab. В первую очередь рубрика ориентируется на соответствующие книги и фильмы, но в поле ее зрения будет попадать все мрачное искусство: живопись, комиксы, игры, музыка и т.д.
Здесь планируются анонсы жанровых новинок, рецензии на мировые бестселлеры и произведения, которые известны лишь в узких кругах любителей ужасов. Вы сможете найти информацию об интересных проектах, конкурсах, новых именах и незаслуженно забытых авторах.
Приглашаем к сотрудничеству:
— писателей, работающих в данных направлениях;
— издательства, выпускающие соответствующие книги и журналы;
— рецензентов и авторов статей и материалов для нашей рубрики.
Обратите внимание на облако тегов: используйте выборку по соответствующему тегу.
Норман в смятении. Всё началось с того, что в комнате его жены обнаружились пряди волос, обрезки ногтей и амулеты, изготовленные в традициях афроамериканской и индейской культур. Тех самых магических культов, которые он, профессор социологии, не так давно изучал по всей Америке, используя супругу в качестве добровольного секретаря и помощника. Конечно же он не собирается класть свою Тэнси в психиатрическую больницу! Тем более что в личной беседе она признала нервное расстройство и согласилась покончить с «колдовством» и всё сжечь. Зачем ему, молодому учёному и преуспевающему преподавателю колледжа, «защита от сглаза» и прочие суеверия? Только вот удача его разом кончилась, а неприятности посыпались на голову одна за другой. Интересно, почему?..
***
Роман «Ведьма» впервые опубликован в 1943-м году, но практически неотличим от типового сценария современных фильмов в жанре мистического триллера. Профессор, преподаватель и автор монографий о социальных основах колдовства узнаёт, что его рациональный материализм не даёт полной картины окружающего мира. То, что он считал суеверием давно прошедших исторических формаций, живо до сих пор и непосредственно влияет на жизнь общества и его лично. Все ходы и неожиданные повороты сюжета предсказуемы – но это сейчас, после многочисленных повторений.
Герой полагает, что у его жены невроз, а та – что все женщины ведьмы. Мужчинам невдомёк, какие изощрённые и жестокие битвы ежедневно и ежечасно ведутся за их спиной. Они даже влюбляются, женятся, изменяют, уходят к другим и возвращаются не просто так. Карьера, удача и здоровье мужчины вообще прямое следствие и показатель уровня колдовского мастерства его жены. Профессор Норман смог всё узнать лишь потому, что его Тэнси не такая как все. Увы, она тут же поплатилась за откровенность, и теперь уже Норману предстоит исправлять содеянное и возвращать утраченное.
Казалось бы, читатель двадцать первого века на каждой странице будет встречать историзмы и архаизмы разного уровня – но в тексте Фрица Лейбера их почти нет. Не то чтобы абсолютно без упоминаний, нет. Но его герой живёт здесь и сейчас, и пиетета к вещам и явлениям окружающего не испытывает. Никакого сравнения с намеренно ретроспективным подходом «художественных мемуаров» Стивена Кинга. Кроме того, в университетах и некоторых других сообществах ничего не меняется десятилетиями, а конкуренция за место и закулисные интриги так и вовсе вечны.
Интересны модернизация магии и её половая принадлежность. Мир не стоит на месте, и вместо флейты или свистка в ритуале приходится использовать патефонную иглу. Задача современной ведьмы состоит в том, чтобы подобрать замену ныне исчезнувшим из обихода элементам таким образом, чтобы ритуал оказывал по-прежнему актуальное и желаемое воздействие на реальность. Но женщины генетически идут путём практических проб и ошибок, а Норман решил перевести колдовство в чистую теорию и математические уравнения. Пускай остальные ведьмы хранят секрет от собственных мужей, ему же легче.
Роман из тех, которым больше подходит определение «рассказ» или «повесть». Минимум персонажей, сцен и действия, много описаний и рассуждений, эротики и юмора нет вовсе. Воплощённая идея и единичный случай, не вписанные в глобальную картину мира. Короткий отрезок жизни героев без начала и конца, зато с несколькими вариантами толкования финала. Читается легко и не воспринимается устаревшим, но оригинальным не выглядит, и будто чего-то не хватает. Возможно потому, что произведение несколько раз экранизировали и за восемьдесят лет существования успели разобрать на цитаты.
«Ведьма» Р. Эггерса рассказывает о конфликтах внутри пуританской семьи, которая боится принять язычество. Склоняющие к этому обстоятельства вырастают из Голода. Пустой амбар с голым погребом заставляют верующих думать, что Бог покинул их дом. Оставил наедине с Природой, лишив надежды раздобыть пропитание в лесу, и испытывает свою паству отчаянием. Но страх рождается не от чувства покинутости, а из беспомощности перед догадкой, что за пустующий без пищи стол вскоре сядет Смерть. Возможно, она постучит в дверь рогами Черного Козла, с которым забавляются на улице младшие детишки.
Может быть, голод наступил потому, что именно детишки отвернулись от бога?
Настоящую причину узнать сложно. Остаётся лишь молиться и уповать на волю Всевышнего. Семья пуритан делает это с первого дня, оказавшись на лесной окраине будущего дома. В первых минутах просмотра мы видим, как герои воздают руки к небесам перед чащей. Из-за постановки кадра сложно понять, чему те молятся. Объектив большей частью занят лесом, так что небо занимает всего четверть изображения. С помощью такого операторского решения не понятно, кому герои воздают руки — богу или природе. Кажется, что, поклоняясь Богу перед гущей леса, семья поклоняется Лесу.
Смещение акцента на Природу особенно любопытно тем, что неба, с которым у зрителя ассоциируется христианский бог, можно было поместить в кадр больше. Ведь Эггерс снимает широкоформатным объективом. Режиссер будто специально фиксирует зрительское внимание на лесе. Не без мотивов: в дальнейшем повествовании чаща имеет свою роль.
Отметим, что динамика самого повествования тоже напрямую зависит от камеры. Благодаря работе с «широким» кадром, объекты в нём кажутся крупнее, чем привык видеть зритель. Из-за чего картинка выделяется «объёмом». Он особенно выделяется при изображении небольшого числа объектов. Тогда внимание приковывается исключительно к ним, а мы не столько читаем контекст происходящей сцены, сколько погружаемся в фактическое изображение. Максимально ёмко такой эффект раскрывается при панорамной съемке, где несколько вещей (или людей) изображены на разном расстоянии друг от друга. Из-за чего сцена получает особую многомерность и просто «заглатывает» зрителя. Как следствие, меняется динамика повествования: увязнув в многомерном изображении, зритель теряет ход времени. Становится тяжело уследить, как долго картинка держится на экране — и действие растягивается даже при стандартном хронометраже.
Растягивание действия – не самый удачный приём для кино. Но в случае с «Ведьмой» это работает эффектно. Когда смотрящий «проглочен» картинкой, ему не до скорости событий: внимание без того напряжёно. Длительное напряжение – отличный способ, чтобы вселить в зрителя не отпускающую тревогу перед появлением чего-то жуткого. И Эггерс вселяет такое чувство, работая по всем канонам слоубернера.
На психологический неуют влияет не только ширина объектива. Нагнетание дискомфорта создаётся планировкой. Это происходит в сценах ритуалов. Как отмечалось выше, режиссёр использует широкий формат на полную мощность, помещая в границы экрана минимум предметов и людей. Например, в первой сцене с ведьмой мы крупным планом видим нагую, дряхлую старуху, которая готовит ритуал. Она то ли мажется примочками, то ли что-то режет или кого-то потрошит. Мы не можем рассмотреть действий колдуньи полностью: мешает темнота и, самое главное, сам план — сцена показана фрагментарно. Это приковывает внимание к ее частям, не попавшим в кадр. Из-за чего воображение вынуждено дорисовывать картинку. Умножим концентрат внимания на такую многомерность кадра – и получим объёмную сцену. Которых в «Ведьме» действительно множество.
Так же фрагментарно, как с жутким изображением, Эггерс работает с религиозными символами. В отличие от визуально емких сцен, библейских отсылок в картине не так уж много. Однако чтобы понять смысл одного символа, необходимо сложить его с другими. А иногда вовсе отказаться от первой интерпретации, потому что основная мысль символа раскрывается после его появления в другой сцене. Речь идёт о библейском символизме поедания яблока.
В «Ведьме» отец голодного семейства втайне от жены ведет сына в лес. Цель мужчины и мальчика – отыскать добычу, попавшую в расставленные капканы. Конечно же, дичи в них нет. Бог, на которого уповают охотники, будто забыл о доверившихся ему людях. Спустя несколько сцен зрителя может посетить мысль, что, возможно, нужный бог просто не пришёл. В конце концов, результат всех их усилий спастись от голода половинчат. Нашли неподвижного зайца, но не подстрелили, расставили капканы, но не обнаружили добычи, протянули руки к лесу, а молятся своему богу. Пуританам как будто намекают провести начатое до конца. Возможно, помехой в пропитании враждебная природная среда требует, чтобы ей поклонились полностью, без молитв христианскому богу.
Но что бы ни являлось причиной неудач, охотникам стыдно признавать поражение перед семьей. И отец говорит домашним, что водил сына за яблоками. Старик прикрывается походом к дереву с плодами, которые порадуют жену – сам, без её указки. С одной стороны это действительно всего лишь прикрытие, потому что мужчина шёл за пропитанием, выполняя свою роль добытчика, а с другой – странный реверанс к библейскому символу в его обратной подаче. Аллюзия стала бы более емкой, отправь сама жена мужа за яблоками в лес, где супруга бы загрызли волки. С одной стороны, такая губительная для мужчины инициатива женщины, возжелавшей плода осталось бы прямой отсылкой к Библии. А с другой, связалась бы с желанием избавиться от члена семьи, отправив его в лес, сыграв на мотиве некоторых сказок о ведьмах.
Здесь же мужчина сам говорит о желании пойти за яблоками. Как будто ветхозаветный грех заложен в нём, а не в жене. Интересно, что в лесу отец убеждает сына в изначальной греховности («грех во мне и тебе»). Возможно, намерением угодить женщине поиском яблока прикрывается неудачное выполнение своей роли кормильца.
Так или иначе, понять этот библейский символизм сложно. Ясность вносит последующая, более внятная метафора с сыном Вильяма. Когда мальчик сам оказывается в лесу, то становится жертвой ведьмы, съев предложенные ей яблоки. От колдовской пиши он умирает. Мотив смерти из-за причащения запретными плодами известен в сказках. Но трактовать этот мотив со сказочных позиций в разборе «Ведьмы» не совсем уместно. Библейский слой в её символах работает мощнее сказочного. Так что в поедании умертвляющих яблок здесь больше Ветхозаветного. В конечном итоге, причиной смерти мальчика становится плод греха, который оказался внутри него («грех во мне и тебе»). Только теперь буквально, а не в виде метафоры. Также отметим, что, получив и съев ядовитый плод, Калеб завершает дело отца, который «шёл за яблоками, но не дошёл». Мальчик будто заканчивает то, что не смог сделать старший христианин.
Да и яблок Калеб наелся не просто так. Войдя в лес, он оказался глубже чащи, в которую его впервые завёл старший. Здесь напрашивается главный вопрос, какая связь между упомянутой верой в пуританской семье, ритуалом, нуждающимся в завершении, и возрастом каждого домочадца.
Здесь библейские мотивы истории уступают фольклорным. Желая завершить дело отца, сын с оседлавшей лошадь сестрой возвращается в лес. Отметим, что лошадь, как и лес в мифологической традиции – символы загробного мира. Животное, несущее всадника в мир мертвых, и лес, который отделяет царство мертвых от мира живых, имеют схожую функцию проводника в пространство по Ту Сторону. Шаг туда – инициация, необходимая охотникам, желавшим провести определенное кол-во дней в лесу. По сути, умереть в нём и переродиться, согласно языческим традициям.
Калеб проходит эту инициаю. Взяв оружие, чтобы подстрелить дичь для пропитания семьи, он как охотник, идёт на смерть. Здесь герой развивается в системе языческих координат, в отличие от христианина-отца, который не смог перейти черту. Играя по законам природы, сын нарушает христианское табу не пробовать запретный плод, из-за чего наступает смерть. Здесь Эггерс использует достаточно понятную игру символов.
Но, тем не менее, действия Калеба парадоксальны. Нарушая христианское табу ради выживания, в дальнейшем он нарушает даже цепь первобытных, языческих запретов. Идя в лес как воин-добытчик, мальчик встречается с ведьмой и, несмотря на страх, сближается с ней. Так проходящий инициацию воин сбит с цели женщиной, которая несёт угрозу, играя на мужских же инстинктах. По сути, ведьма обманула охотника, потому что он сам обманул себя. Возможно, христианские запреты были нарушены из-за того, что жертва отошла от первобытных правил.
Тем не менее, благодаря их нарушению Калеб приблизился к своей цели. В отличие от отца, боящегося выйти за границы христианской морали. Не считаясь с последствиями, старик держится религиозного стержня. В этом смысле фигура старика более цельная, хотя и приводит к половинчатости результатов в прокормлении семьи. Действия же сына последовательны, при парадоксальной двойственности двигающих им мотивов. По-другому быть не может: Калеб слишком противоречивая фигура, которая имеет несколько функций-ролей. Фольклорные сюжеты раскрывают их посредством библейского и сказочного символизма. Но не меняют статуса: эти роли психологические, как роли других героев.
С одной стороны, Калеб — сын, который не доверяет отцу и желает от него отделиться, но принимающий заложенную старшим программу «грех внутри меня». С другой стороны, это младший брат, сдерживающий влечение к сестре. А с третьей – мужчина, пытающийся стать охотником, но не знающий, как вести себя с враждебной природой. Отметим, что каждая из перечисленных ролей двойственна. Сын признаёт отца, не желая копировать его действия, брат ссорится с сестрой, но хочет познать её тело, мужчина намерен помочь семье, но не имеет опыта добытчика.
Любопытно, что психологическое решение одной из ролей усугубляет болезненность другой роли. Так, Калеб идёт в лес, чтобы стать охотником, но поддаётся чарам ведьмы и теряется. Мы видим, как мальчик, приняв запретный плод у женщины, становится мужчиной в половом плане. Но не становится им в социальном смысле, не успев найти добычу для семьи. Интересно, что из-за такой метаморфозы в герое сюжет теряет один из пластов. Сделав Калеба мужчиной, режиссёр не раскрыл полностью его влечения к сестре. По большому счёту, Эггерс принёс этот мотив в жертву библейскому мотиву. Ведь у влечения к сестре не может быть развития, потому что Калеб умирает из-за проглоченных яблок. А без отравления запретным плодом невозможна метафора смерти от «греха, который внутри».
Видимо, для Эггерса метафора имеет больший вес, чем завершённость намеченных конфликтов. Стоит отметить, что режиссёр подчиняет символизму даже психологию, строго разделяя отношения между ролями. Например, чем моложе члены Семьи, тем меньше разногласий между ними; от возраста также зависит степень веры: так, младшенькие близнецы не ссорятся и свято чтят Бога, не думая, к чему приведут игры с Чёрным Козлом. Старшие брат и сестра пререкаются как подростки и, наследуя родителям, побаиваются голода, но худо-бедно стремятся подчинить выживание семьи библейским заповедям. Родители давно перешагнули черту: из-за повсеместного ужаса перед природой, лесом и голодом, они скандалят и разочаровываются в библейском законе. Для отца христианская мораль превращается в предлог не корить себя за бездействие, прячась за ожиданием Высшего Промысла, а для матери христианская покорность судьбе — фикция, потерявшая смысл из-за подкрадывающейся голодной смерти.
Парадоксально, что чем более взрослы и психологически зрелы герои, тем больший дискомфорт от обстоятельств они испытывают. В отличие от детей, для которых выход из привычной городской среды и попадание на окраину леса могли оказаться травматическим опытом. Однако в «Ведьме» всё наоборот: Эггерс изменил свойства ролей.
Режиссер экспериментирует с символикой ролей не только сюжетно и психологически. Он, где возможно, старается использовать символизм на максимум. Для этого работает с визуальным образом. Так, Калеб после смерти – не только сын, принёсший младшего ребёнка матери, но и мертвый мальчик с младенцем на руках. А мать – это помешавшаяся из-за смертей женщина, которая кормит грудью ворону.
Не вырастая и не деградируя (в отличие от Калеба), герои распадаются на множество типов и символов.
Как старшая сестра Калеба Томасин, сорвавшая с себя ряд условностей перед раскрытием личной сути. Несмотря на то, что суть героини противоречит христианству, образ девушки имеет сходство с образом отца. Томасин такая же цельная: двойственности в ней даже меньше, чем в старике-родителе. Но в силу пола девушка психологически ближе к разочаровавшейся в христианстве матери. И сама воспринимает христианство не как Закон Божий, а как систему запретов, важных только для мужчин в семье. В этом – единственная двойственность Томасин. Причем, не столько её, сколько ситуации, в которой девушка оказалась.
Будучи цельной, героиня отказывается от веры с большей легкостью, чем воспитанный пуританином-отцом брат. Однако свою не христианскую инициацию она получает именно на примере брата, когда тот стал мужчиной в половом смысле. Кто бы ни был первым, взрослые дети принимают связь с языческой реальностью раньше своих родителей. Интуитивно Калеб и Томасин завершают начатый семьей ритуал, словно не желают мучиться оскоминой после винограда, съеденного их родителями.
Не хочется делать вывод, что Эггерс ставит точку в семейном конфликте, освобождая детей от родительского опыта. Потому что психологический слой истории здесь вторичен. Акцент ставится на метафорах и библейском символизме. Который сложен из-за вольностей в его художественной интерпретации. Более того, психологические роли героев раскрываются через саму ветхозаветную и сказочную символику. Благодаря ним же передаётся двойственность внутри героев. Но, к счастью, обходится без сложного психологизма, потому что герои не меняются, а раскрываются. Чему помогает и сама техника съемки. Ведь на конфликт с раскрывающей героев средой намекают образы, визуально акцентированные работой камеры. Впрочем, об этом было сказано в начале.
Как режиссер, Эггерс сложен. Но в его работах достаточно кодов для разгадки. Зрителю лишь остаётся в них не запутаться.
Ведьма: Сказки Новой Англии (The VVitch: A New-England Folktale), США — Великобритания — Канада — Бразилия, 2015.
«Ведьма: Сказки Новой Англии» – это, по моему мнению, лучшее из того, что вышло на экраны в жанре «ужасы» за последние несколько лет. Не собираюсь с пеной у рта отстаивать гениальность тридцатипятилетнего режиссёра и одновременно автора сценария Роберта Эггерса, а также шедевральность его дебютной картины. Автор и его произведение сказали всё сами. Понимаю и признаю, что мои вкусы и предпочтения одним могут показаться старомодными, другим и вовсе напрочь устаревшими. Я делюсь здесь своими впечатлениями и замечаниями, и буду рад, если для кого-то фильм тоже станет находкой. Для меня это образцовый классический сюжет, вписывающийся как в народную, так и в литературную традицию, качественно исполненный и великолепно снятый на современном уровне.
В традиционном, то есть неизменённом виде, легли в основу сюжета фольклорные предания о ведьмах, общие для всех народов Европы. Использовались исторически правдоподобные одежда, постройки, орудия труда и утварь. Порадовала стилизация языковых конструкций Новой Англии 17-го века. Кто как, а я уже от одного этого набора млею. Освещение едва присутствует, но его, как ни странно, вполне достаточно. Удачно подобраны и естественно загримированы сообразно исполняемой ими роли актёры. Вот супружеская чета, Уильям и Катерина. Обоим за сорок, оба изработаны донельзя и выглядят гораздо старше своих лет. Муж худощав, но упёрт, жилист и крепок. Жена выглядит старухой с иссохшим и вечно недовольным лицом, но всё ещё беременеет. В тех редких кадрах, где она без чепца, раздирает душу резкий контраст между её до срока состарившимся телом и всё ещё прекрасными волосами. Вот старшая дочь, Томасин, юная прелестница с широко расставленными распахнутыми глазищами и вздёрнутым носиком. Не скажешь, что красавица, но и далеко не дурнушка. Вот средний сын, Калеб, маленький мужичок со взрослым взглядом и не по-детски сжатыми губами, расслабляющимися только во сне. О младших, близнецах Джонасе и Мерси, говорить как об актёрах ещё, конечно, слишком рано, но со своими ролями они справились полностью. Не могу не упомянуть козла – огромное чёрное чудовище – чрезвычайно колоритный персонаж, затмивший и собаку, и даже близнецов. Кто не видел и не обонял взрослого козла вживую, тому не понять моих восторгов. Снимаю шляпу перед дрессировщиком!
Отдельно хочу выделить музыкальную составляющую. У меня, признаюсь, банально нет нужных слов. Здесь я даже жалею, что не имею специального образования, чтобы в должной мере описать её. Я нахожусь на положении собаки, которая вроде как всё понимает, но сказать ничего не может, и всё же попробую. Все композиции осознанно написаны Марком Корвеном именно к этому фильму. Они в точности соответствуют моменту, который сопровождают, предвосхищают, предваряют или закрывают. Они действительно воздействуют на психику и эмоциональное состояние зрителя и при этом удивительно ненавязчивы. Более того, режиссёр не побоялся использовать тишину, занимающую большую часть хронометража, и это также принесло свои плоды. В сравнение могу привести только саундтрек к фильму «Омен» 1976 года выпуска.
Как неотъемлемая часть жизни персонажей, затронуты историческая и религиозная темы. Уильям и Катерина – пуритане. Вероятно, они бежали в Америку из-за религиозных реформ Карла 1, желавшего создать единую Англиканскую церковь. Видимо, свои «староверы» были повсюду. От цивилизованной жизни и былого достатка остались лишь серебряный кубок и воспоминания Томасин о застеклённых окнах их старого дома. Колонисты поневоле… «Тот, кто страдает, побеждает». Уильям, видимо, отличился особым религиозным фанатизмом, раз его изгнали из своей общины даже пуритане. Теперь удел его и его семьи – медленное неизбежное умирание в голоде и нищете и ежедневный вытягивающий жилы непосильный труд. Одному мужику не прокормить семью в чужой и незнакомой земле. Супруга, прекрасно сознающая их общую участь и рожающая, не смотря ни на что, очередного ребёнка. На этом фоне особенно дико выглядят отцовские поучения юного Калеба в вопросах веры. Фатализм и стойкость. Изначальный неизбывный грех от Адама и своя слабость в каждом из нас. Любовь человеческая, которая не способна дать ничего, кроме надежды, ибо является лишь отражением Любви Истинной, любви к Богу. Молитвы и строки Священного Писания как единственный путь к Спасению, не дающий никаких гарантий, поскольку всё в руках Господа. Наивные детские вопросы со слезами на глазах, вызванные жестокими событиями реальности, и один-единственный ответ на все: «Верь!»
Личная жизнь семьи, поданная с позиции каждого из её членов. Отец хрипит, но тянет лямку из одной только уже силы воли и делает вид, что всё ему просто и ясно, как чурки колоть. Мать ему «опора и утешение» при детях, а на деле едва может дождаться очередной ночи для разговоров «как жить будем» и слезливых истерик. Дочь Томасин и сын Калеб, «радость» и «помощь» под строгим надзором родительского ока, уже осознали себя как отдельную личность каждый и разве что не обжимаются друг с дружкой по углам за неимением сверстников. Джонас и Мерси, милые ангелочки, без родительской заботы и внимания старших детей, занятых работами на выживание, уже осатанели от одиночества. Семья, расколотая обстоятельствами на куски. Каждый невольно ищет себе пару, чтобы сцепиться хотя бы по двое, но это приводит к ещё более плачевным последствиям. Все вместе, но всё же порознь. Отец с матерью, совокупляющиеся, секретничающие и скандалящие за тонкой перегородкой. Дети разного пола и возраста, лежащие вповалку на полу в тесной комнате, невольно подслушивающие то, что знать им ещё не положено, а часто и ещё и не способные ни понять, ни принять услышанное.
Чем дальше – тем страшнее. Бесследно пропадает младенец. Кукуруза оказывается погубленной заразой. Чего-то пугается и убегает лошадь. Кто-то выпускает кишки собаке. Уильям, бывший городской житель, не умеет ни охотиться, ни ставить капканы. Из запасов на зиму – одни дрова и планы. Смерть всей семьи в самом ближайшем будущем. Как будто всего этого мало, начинается форменная чертовщина. Кто виноват? Конечно, ведьма. Осталось только найти её… Огромным достоинством фильма считаю то, что толкование дальнейших событий и самой концовки всей этой истории вариативно. Воздержусь от раскрытия сюжета и анализа. Смотрите сами, смотрите ночью и получайте удовольствие! Приятного просмотра!
облако тэгов
