В этой рубрике публикуются материалы о литературе, которая не относится к фантастической: исторические романы и исторически исследования, научно-популярные книги, детективы и приключения, и другое.
Читательское интернет-голосование выиграла книга архимандрита Тихона ""Несвятые святые" и другие рассказыНа втором месте по числу зрительских симпатий Мария Галина с романом "Медведки" (очень жаль, что не первое), а на третьем Мария Степанова.
Специальный приз "за вклад в литературу" получил французский издатель Антуан Галлимар, внук основателя одноимённого издательского дома.
Организаторы национальной литературной премии "Большая книга" 4 июля открыли читательское голосование и выложили все произведения финалистов в интернет. В этом году голосование пройдет на платформе социальной сети Facebook и продлится до ноября. Победителями станут три автора, набравшие наибольшее число "лайков".
Вот так эти тексты охарактеризовал Дмитрий Бак во время церемонии:
Мария Галина, «Медведки» — «о том, как соприкасается реальность и миф без всяких границ»;
Даниил Гранин, «Мой лейтенант…» — «отличается от традиционной лейтенантской прозы тем, что повествование продолжено во времени, когда бывшие враги становятся друзьями»;
Александр Григоренко, «Мэбэт» — «эпос об отсутствии конфликта между природой и цивилизацией»;
Владимир Губайловский, «Учитель цинизма» (в «Длинном списке» текст был обозначен как «рукопись № 268», выйдет в №№ 7-8 «Нового мира») – «о том, как физики становятся лириками»;
Андрей Дмитриев, «Крестьянин и тинейджер» — «масштабный сюжет от толстовских «Казаков» до деревни Простоквашино»;
Александр Кабаков, Евгений Попов, «Аксёнов» — «воспоминания о близком друге и беседы о том, каково быть великим писателем в нашем непростом, еще совсем недавнем прошлом»;
Владимир Маканин, «Две сестры и Кандинский» — «драматизированная лирика о 90-х — «годах лихих», или «годах свободы»;
Сергей Носов, «Франсуаза, или Путь к леднику» — «о том, куда надо отправляться, чтобы жизнь в России понять»;
Валерий Попов, «Плясать досмерти» — «страшная повесть самого нескучного писателя современности»;
Захар Прилепин, «Чёрная обезьяна» — «поиски писателем своей идентичности»;
Андрей Рубанов, «Стыдные подвиги» — «роман о жизни «по понятиям»;
Марина Степнова, «Женщины Лазаря» — «роман о самом таинственном феномене бытия – о любви»;
Архимандрит Тихон (Шевкунов), «Несвятые святые» — «неназойловое назидание о прошлом и настоящем православной культуры»;
Лена Элтанг, «Другие барабаны» – «о литераторе, который сталкивается с полнотой непредсказуемости жизни».
"Российская Газета" (РГ) продолжает печатать интервью с финалистами литературной премии "Большая книга".
Писатель и сценарист Алексей Слаповский, автор романов "Качество жизни" и "День денег", создатель сценариев к таким популярным телесериалам, как "Остановка по требованию" и "Пятый угол". В финал "Большой книги" вышел его новый роман "Большая книга перемен".
Российская газета: Ваш последний роман — о нашей действительности или все-таки о чем-то большем, вневременном?
Алексей Слаповский: О нашей действительности. Которая включает большое и вневременное. Потому что о любви, деньгах, долге, дружбе, о Боге и богах, о поколениях. Возможно, это самое реалистичное из всех моих произведений. Но предчувствую, что следующая книга будет чистым вымыслом. И опять будут критики гадать, куда меня запихнуть.
РГ: С чего для вас началась литература: с драматургии или все-таки с прозы?
Слаповский: Со стихов. Было исписано и выкинуто несколько общих тетрадей. К счастью, нигде не опубликовал. Потом были песни. Но всерьез все-таки началось с пьес. Первая, одноактная, написанная примерно в 1983-м году, называлась "Анкета". В голове у меня без перерыва звучали диалоги, я их записывал. За пару лет написал штук десять одноактовок. Но решил, что "лета к суровой прозе клонят", начал писать повесть. О любви. Однако собственная авторская речь мне мешала. Я ее выкинул, оставил диалоги, получилась опять пьеса. Уже большая, в двух действиях. Ее и поставили в 1986-м году в Ярославле под названием "Любил, люблю, буду любить". Все, сказал я себе, ты окончательно драматург. И пошел катать пьесы дальше. Но в одной из них герои стали меньше болтать, больше задумываться. И ремарки становились все длиннее. Я понял, что пишу прозу. И сразу же, размявшись несколькими рассказами, начал роман "Я — не я". А в 1999-м я начал писать сценарии — так, как их не пишут нормальные люди: для себя, в стол. Просто чтобы попробовать. И тут вдруг сначала предложение от киношников, а потом от телевидения. Дескать, составьте какую-нибудь заявку, а мы посмотрим. Я составил, они посмотрели. Заявка называлась "Остановка по требованию". В следующем году появился сериал. Так я обрел третью профессию. С ними тремя до сих пор и живу. При этом больше всего я люблю писать о том, как разговаривают люди. Возможно, это вообще самое интересное в жизни.
РГ: Насколько сильно влияет работа над пьесами и сценариями на прозу? Формирует ли драматургия ваш писательский метод?
Слаповский: Всё влияет на всё. Насчет формирования — вряд ли. Хотя некоторые считают, что моя проза более драматургична, чем мои же пьесы. Сценарии же при всем к ним уважении, технологичны, я этого опыта при работе над прозой стараюсь не использовать. Но иногда сам влезает.
РГ: Нет ли, по-вашему, некоего диссонанса в том, чтобы одновременно быть автором сценариев к телесериалам и финалистом премии "Большая книга"?
Слаповский: Я понимаю суть вопроса. Само слово "телесериалы" подразумевает второй сорт. Но, во-первых, их тоже можно делать хорошо. А во-вторых, у меня есть не сериалы, а телевизионные фильмы, в том числе по книгам "Я — не я" и по "Синдрому феникса", этот роман, между прочим, тоже входил в финал БК. А сейчас написан сценарий по книге "Пересуд". Никакого диссонанса. Единственное неудобство касается не меня, а зрителей и читателей. Для некоторых я по определению не могу быть хорошим писателем, поскольку, фи, сериальщик! Они даже и читать не будут. А многие зрители понятия не имеют, что я писатель. Некоторые коллеги говорят: ты портишь сам себе репутацию. Но я ж не виноват, что время приучило людей к "брендовости" и привычке все раскладывать по полкам. Меня трудно позиционировать, я это знаю. В Интернете, набрав мою фамилию, можно наткнуться на кучу определений: "постмодернист", "реалист", "абсурдист", "народный", "попсовый" и даже "создатель интеллектуально-психологических романов". Короче, будто целая бригада работает под моим именем. А репутацию себе порчу, да. Тем еще, что фильмы по моим сериалам получаются неплохими. Были бы они действительно чистым "мылом", прошли тихо, никто бы внимания не обратил: ну, заколачивает деньги человек, все понятно.
РГ: Интересно, что в списке финалистов этого года есть еще один писатель-сценарист — Юрий Арабов, в числе прочего, автор сценариев к фильмам Александра Сокурова. Это просто совпадение? Или сценаристы привносят в современную словесность новый стиль и технику?
Слаповский: Предполагаю, наоборот: в сценарии вносят новый стиль. Арабов в сценариях по-хорошему литературен, это не мешает. И потом писателям всегда интересно пробовать себя в разных ипостасях. И Геласимов у нас сценарии пишет, и Андрей Дмитриев, и Леонид Юзефович, и Владимир Сорокин, есть такой опыт у Людмилы Улицкой... Легче найти тех, кто ни разу не пробовал. Тут еще вопрос заработка: литературой не проживешь.
РГ: Становится ли победа в литературной премии залогом будущего успеха у читателей? Или книжные ярлыки "Лауреат такой-то премии" не работают в читательском сознании?
Слаповский: Увы, работают. Лучше бы работало само имя, но такова эпоха: без продвижения ни один автор, если он не коммерческий, не выйдет на приличные тиражи. Книг — море безбрежное. Читатель растерян. Ему нужно, чтобы кто-то сказал, что такая-то книга достойна прочтения. Премии уже одним тем хороши, что пробуждают хоть какой-то интерес к книгам. Пусть сработает ярлык, пусть книга окажется не столь достойной, как ожидалось — важно открыть, начать читать. Потом, смотришь, вторая книга попадется, третья...
РГ: Читаете ли вы романы других финалистов? Кто и почему наиболее близок вам?
Слаповский: Читаю — и не только финалистов. Я любопытен, мне интересно знать, кто вокруг и рядом. Если о списке, то ближе других Славникова и Буйда. Очень интересен Солоух. Всегда любопытен Сорокин. Люблю писателей с фантазией.
"Российская Газета" (РГ) продолжает печатать интервью с финалистами литературной премии "Большая книга".
В 2010 году писатель и журналист Дмитрий Быков выпустил роман "Остромов, или Ученик чародея", завершивший трилогию, в которую ранее вошли его романы "Оправдание" и "Орфография". В интервью "РГ" Дмитрий Быков рассказал о своих отношениях с этой книгой и о значении литературных премий.
Российская газета: Роман "Остромов, или Ученик чародея" уже выиграл премию "Национальный бестселлер" и попал в шорт-лист "Большой книги". В чем причина успеха этого романа? Мистика, левитация, масоны? Или есть еще какой-то секрет этого текста?
Дмитрий Быков: Премия как раз не показатель успеха. Ее ведь присуждает чаще всего не экспертное сообщество, а жюри, состоящее из разных людей с разными интересами. Даже тиражи не самый надежный критерий, хотя у "Остромова" в этом смысле неплохие цифры — четыре издания ушли за полгода. Никакого сенсационного успеха нет, а есть, судя по отзывам важных для меня людей и по самоощущению, попадание в некоторые болевые точки.
Мистика сама по себе вряд ли способна привлечь читателя, особенно российского — у нас эта традиция по разным причинам не очень сильна, разве что Гоголю и Булгакову удалось написать оригинальную русскую готику. А вот левитация как образ жизни — это, кажется, действительно вовремя, потому что больше сейчас по большому счету заниматься нечем. Возможно, читатель чувствует совпадение, которое там действительно есть: вещь о поисках предела личных возможностей написана на пределе моих тогдашних способностей. Я и сам на этой книге многому научился и многое преодолел, так что и с читателем она что-то такое делает, не совсем объяснимое. Никому не посоветую проходить через описанные там практики, но прочесть про них невредно. Сейчас, может быть, я умею больше и написал бы иначе, и следующий роман будет совсем другой, но этим ростом я обязан "Остромову" и очень эту книгу люблю.
РГ: Существует ли некая писательская ответственность за тех, о ком написали? Ведь персонажи "Остромова" — реально существовавшие люди, чьи образы хранятся в общей исторической памяти. Где проходит та грань, которую лучше не переступать, работая с реальными персонажами? Или писателю все дозволено?
Быков: Почти у всех моих героев есть прототипы, но никто из героев не тождествен реальному лицу: Варченко — не Барченко, Остромов — не Астромов, Галицкий — не Жуковский, Михаил Алексеевич все-таки не совсем Кузмин и даже Одинокий не совсем Тиняков. События происходят в параллельной реальности и лишь иногда пересекаются с тем, что было на самом деле... Некоторые читатели это заметили, спасибо им...
РГ: В чем вы видите основное значение литературных премий и всевозможных писательских соревнований и состязаний для литературного процесса в целом?
Быков: Это привлекает внимание некоторых (не самых квалифицированных) читателей, иногда позволяет раздуть скандал вокруг достойной книги, чаще — вокруг недостойной. Иногда хороший писатель получает деньги, тоже не последнее дело...
РГ: Назовите главное, на ваш взгляд, литературное событие этого года.
Быков: Для меня такими событиями бывают только книги — скажем, новый роман Александра Житинского "Плавун", книга Алана Кубатиева о Джойсе в ЖЗЛ, в ноябре обещан новый Пелевин.
РГ: Можно ли назвать сегодняшний литературный процесс сугубо прозоцентричным? Какое место в нем отведено поэзии и ее влиянию на общественное мнение?
Быков: Проза как раз, по-моему, сдает позиции — сейчас время интуиции, все в тумане, зыбко, неопределенно, и тут поэзия с ее обостренной интуицией многое может. Проза пишется, когда эпоха определилась, закостенела — года два нам еще сейчас до настоящей прозы, и то она будет наверняка вязкой, как "Обломов". Много было хорошей прозы в 1855 году? Второй том "Мертвых душ" был сожжен не просто так — новую эпопею можно будет написать, когда у страны начнется новая жизнь. Страстно жду этого момента.
облако тэгов
