Веселка [Текст] : антологія української літератури : для дітей : В 3 т. Т. 3 : Твори радянського періоду : проза / гол. ред. М. Г. Жулинський. – К. : Веселка, 1985. – 685 с. ; ВВ- біографія с.186-187 , Плівка на окулярах с.187-189

Веселка [Текст] : антологія української художньої літератури : для дітей : В 3 т. Т. 2 : Література радянського періоду / упоряд. І. Соболь, Б. Чайковський. – К. : Веселка, 1968. – 428 с. ; ВВ- біографія с. 254-255, Аргонавти Всесвіту с.255-263

Веселка [Текст] : антологія української літератури : для дітей : В 2 т. Т. 1; упор. Соболь І.П., Чайковський Б.Й, редколегія: Бичко В.В., Забіла Н.Л., Збанацький Ю.О.;ВВ- біографія с.179-180, Аргонавти Всесвіту — с.181-192.

Червоні квіти [Текст] : вірші та оповідання / [упоряд. В.Півторадні ; вступ. сл. В.Бичка]. – К. : Молодь, 1972. – 294 с., ВВ-Зустріч с.257-261

Владко, В. Камінь з планети Тау [Текст] : зі скарбниці української фантастики / В. Владко // Дніпро. – 2009. – № 8. – С. 45-48; с.49-біографія ВВ. https://fantlab.ru/work575082

Владко, В. На крилах Великого Жовтня. Знання та праця №11/1961. с.1-3

Владко, В. Київ (нарис). Піонерія №5/1954, с.15-19

*****

Білецький, О. І. В. Владко і проблеми науково-фантастичного жанру [Текст] / О. І. Білецький // Письменник і епоха. – 1963. – С. 336-347.

Білецький, О. І. Письменник і епоха [Текст] : збірник статей, досліджень, рецензій з питань укр. літ-ри / О. І. Білецький. – К. : Держвидав України, 1963. – 538 с. –

Лінкевич, Л. Володимир Владко — "український Жюль Верн" [Текст] : матеріали до проведення факультативного заняття / Л. Лінкевич // Українська література в загальноосвітній школі. – 2011. – № 1. – С. 37-43.

Ткаченко, Роман Роман В. Владка "Нащадки скіфів" як науково-фантастичний експеримент [Текст] / Роман Ткаченко // Українська література в загальноосвітній школі. – 2013. – № 2. – С. 25–27.

http://catalog.library.tnpu.edu.ua:8080/l...

Олександр БІЛЕЦЬКИЙ — Наукова електронна бібліотека ...

dspace.nbuv.gov.ua/bitstream/handle/123456789/18032/09 -Gureeva.pdf?sequence...

автор: Л Гурєєва — ‎2009 — ‎Цитируется: 1 — ‎Похожие статьи

ника статей Олександра Білецького з історії української літера тури (б. д.); ..... «Творчество. В.Н. Владка» – стаття [1960], дод. маш. статті з автор. правками ... ко і проблеми науково фантастичного жанру» з правками не встанов.

В. Владко "Фантастика реальности" машинописна стаття . 1960

http://ru.calameo.com/books/000632945bed8...

******

ВВ Як писати книжки. Друг читача №17 27.4.71 с.4

ВВ Фантастика реальности. Правда Украины. №301 27.12.60 с.3,4; №305 31.12.60 с.4

*****

В дитинстві захоплювався Владком. Але не можу не відмітити: "Сивий капітан" надто нагадує "20 тис. льє під водою", а "Аргонавти всесвіту" (у частині про пригоди на Венері) сюжетно часто співпадають з "Загубленим світом" Конан-Дойля

нащадки скіфів 1939 та 1952 — ідентичні по тексту, але в 1939 р. ілюстрації кращі. у 1937 в часописі Піонерія 1937— Дорога скіфів (Вернадка) — та в 1939 р. у книжці — Арон, а далі вже Артем), скіф. князь Сколат, далі вже Сколот).

P'i︠a︠tyĭ z'ĭzd pys'menaykiv Radi︠a︠ns'koĭ Ukraĭny — Страница 58

https://books.google.com.ua/books?id... — Перевести эту страницу

1967 — ‎Просмотр фрагмента — ‎Другие издания

З повноцінними творами йдуть до юних читачів Платон Воронько, Юрій Збанацький, Іван Багмут, Володимир Владко, Лариса Письменна, Анатолій Дімаров, Агата Турчинська. Надаючи ваги цій роботі, Спілка письменників України ...

Kanivsʹki vechory: — Страница 172

https://books.google.com.ua/books?id... — Перевести эту страницу

IUkhym Martych — 1973 — ‎Просмотр фрагмента

То було 1943 року в найбільшій кімнаті, де працювала радіостанція імені Тараса Шевченка, за столом поруч сиділа, як завжди схвильована, Марія Пригара, біля вікна, як завжди стриманий, Володимир Владко, а Іван Цюпа ...

Na vyshyvanykh rushnykakh: biohrafichni povisti i narysy

https://books.google.com.ua/books?id... — Перевести эту страницу

I︠U︡khym Martych (pseud.) — 1967 — ‎Просмотр фрагмента

... Олекса Слісаренко, Юрій Смолич, Дмитро Бузько, Майк Йогансен, Володимир Владко... можна назвати ще ряд імен письменників старшого і молодшого поколінь, що працювали і працюють у жанрі гостросю- жетної літератури.

Ukraina: hromads'ko-politycnyi, literaturno-khudozhnii iliustrovanyi ...

https://books.google.com.ua/books?id... — Перевести эту страницу

1957 — ‎Просмотр фрагмента — ‎Другие издания

2 : Володимир ВЛАДКО пі, до воєнних міркувань? Щоб розібратися в цьому, треба дещо. s Тиждень минає за тижнем, а він Усе ще кружляє навколо земної кулі, наш перший радянський "штучний супутник Землil I, мабуть, буде ще ...

U pam'i︠a︡ti Kyi︠e︡va: naukovyĭ fotoili︠u︡strovanyĭ dovidnyk-posibnyk

https://books.google.com.ua/books?id... — Перевести эту страницу

Viktor Z︠H︡adʹko — 2007 — ‎Просмотр фрагмента

Володимир Миколайович Владко (справж. прввище — Єроменко) народився 26 грудня 1900 р. (8 С1чня 1901 р.) у м.Санкт-Петербурзь Закшчив Воронезький шститут народно? освгга. 3 1917 р. пра- цював у газетах 1 журнала

8375288583518_8319653255896547542_n.jpg?oh=ed4e304e09e3637dbf3028ac4692f51a&oe=59B4846D[/IMG]

Знай вождь, как схулиганил одобренный им автор, он бы вместо премии ему лагерный срок «припаял». Ведь многие собственные имена в романе — «говорящие» на языке Библии и Талмуда. Действие происходит в городке Бакбук, что на иврите означает «бутылка». Один малосимпатичный персонаж — Цфардейа, другой — Эдуф, что на том же языке означает «лягушка» и «раб». И это в то время, когда языкознание становилось политикой, и вовсю боролись с «безродными космополитами». Но цензоры не знали иврит.

***

В 1947 году писатель Лазарь Лагин, автор знаменитого «Старика Хоттабыча», родившийся в Витебске, где его больше знали, как Лазаря Гинзбурга, издал роман «Патент АВ».

Новое произведение приняли "на ура" и даже удостоили Сталинской премии.

Говорят, что «отец народов» лично читал все произведения, которым грозила премия «имени Его». Но то ли в юные годы, посещая семинарию, Иосиф Джугашвили не доучился до того класса, где штудировали древнееврейский язык, то ли ученик был неважный, но ничего подозрительного он не заметил. Хотя напомню, дело было в то время, когда в голове у тирана уже созрел чудовищный план кампании против «безродных космополитов». Сталина не смутило, что действие фантастического романа происходит в городе Бакбук. Многие персонажи носят странные имена и фамилии: Цфардейа, Сус, Эдуф и т.д. Все эти названия и имена – ивритские слова, обозначающие соответственно: «бутылка», «лягушка», «лошадь», «сдача».

Интересно, а для того времени и поразительно, что среди людей, знавших иврит, не нашлось ни одного доносчика, и Лазарь Лагин благополучно дожил до старости.

http://www.mishpoha.org/library/21/2109.php

***

Стивен — один из вариантов имени Стефанос, Степа́н — мужское русское личное имя греческого происхождения; восходит к др.-греч. Στέφανος (стефанос) — «венок, венец, корона, диадема». В древнегреческой мифологии венец или диадема — традиционный атрибут богини Геры (реже — других богинь).

Примо Падреле — первосвященник

Альфред Вандерхунт с нидерландского — охотник, Альфред Значение имени Альфред:

Переводится как «хороший советник».

Мин Ашрэй https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%90%D1%8...

Береника

https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%91%D0%B...

Прадо

Бамболи

Аптекарь Морг Бамболи

— помещение при больницах, учреждениях судебно-медицинской экспертизы для хранения, опознания, вскрытия и выдачи трупов для захоронения.

Морг (от нем. Morgen, утро) — устаревшая единица измерения площади земли в средневековой Западной Европе, равная приблизительно 0,56 гектара.

Гарго французскон имя

Игнац Игна́тий (возможно от латинского слова ignis — «огонь»), обрусевшая форма — Игнат, польский — Игнаций, литовский вариант — Игнас (популярная производная форма), немецкий — Игнац, итальянский — Иньяцио, испанский — Игнасио.

ИГНАТИЙ, -я, м.; разг. Игнат, -а.

Отч.: Игнатиевич, Игнатиевна и Игнатьевич, Игнатьевна.

Производные: Игнатка; Игнаха; Игнаша; Игоня; Игоша.

[Предположительно лат. ignatus — не родившийся.]

Лойз — Лойс (нидерл. Loois) — имя собственное; распространено в виде фамилий.

ТОМАЗО МАГАРАФ   Имя Томас (Том) происходит от арамейского имени Томас (Фомас), означающее «близнец». Имя Томас – это европейский вариант русского имени Фома. Женский вариант имени – Томазина (Томазин), Томазия, Томаи, Томаис, Томашка.

От имени Θωμᾶς (Томас, поздн. Томас, Фомас) — древнегреческой транскрипции арамейского имени, происходящего от др.-евр. תאום (теом) — "близнец".

Магараф (иврит)

Сууке — П. С. Паллас в XVIII веке зафиксировал два варианта названия соседствующей пары хребтов (Большой и Малой Суки): Сука и Сукатау. Существует три версии происхождения названия.

От татарского сука, башкирского һуҡа, что означает «соха». Отдалённое сходство с сохой действительно отмечается, если смотреть на хребет с определенного ракурса и расстояния. Поскольку тюркское слово заимствовано из русского языка, такое название хребет мог приобрести лишь в сравнительно недавнее время, что довольно сомнительно.

От башкирского суҡы — «сопка», «пик», «островерхие выступы скал на вершине горы», «гребень горы», то есть «гора с каменистым гребнем»[6]. В связи с тем, что Сука состоит из двух хребтов, а не из одной горы, такой вариант также маловероятен.

Наиболее вероятно происхождение от башкирского сыуык (суук) — «холодный». Но в этом случае стоит учитывать возможное татарское либо татаризированное происхождение оронима (ср. татарское суык — «холодный» и башкирское һыуыҡ с тем же значением)[7].

Известный уральский топонимист А. К. Матвеев отмечал, что русские жители из села Тюлюк называют хребет Сука, мотивируя это тем, что там очень неудобные места для ходьбы[5].

Джошуа Боорос —

аврелий

АВРЕЛИЙ

(лат., от aurum — золото). Имя собственное: золотой.

диго

(ИсточнОт французского Диг и итальянской Diga .

DIGO ( винительный единственное число двуугольника , множественный digoj , винительная множественное число digojn )

насыпь

дамба ик: «Словарь иностранных слов, вошедших в состав русского языка». Чудинов А.Н., 1910)

АВРЕЛИЙ

от aurum, золото. Имя собственное: золотой.

Что означает имя Хуана: имя Хуана испанского происхождения. Исследователи, анализируя значение имени Хуана с точки зрения происхождения, говорят о том, что оно также может иметь еврейские и русские корни. Распространено в странах, жители которых исповедуют православие и католичество. Другое дело, что варианты имени Хуана могут быть различными: Жанна, Иванна, джоан, Джейн, Яна, Йоанна, Джоанна, Иванна, Джуан, Юхана, Йоханна, Иоганна, Шуван и т.д.

Считается, что Хуана – это вариант женского имени Иоанна, которое, в свою очередь, было образовано от мужского имени Иоанн, в современности употребляемого как Ян или Иван. Если переводить его с древнееврейского языка, то можно увидеть, что значение имени Хуана – «помилованная Богом». Известно, что данное имя носили многие французские королевы, но оно звучало в варианте «Жанна». В русском языке наиболее близкий аналог имени Хуана – Иоанна.

он бы ему тогда дал несколько уроков скрипичного мастерства. Он хочет обязательно подарить господину Магарафу автограф великого Крейслера — самого замечательного из всех скрипачей мира — и автограф профессора Ауэра.

Филиппо Попф

Тубероза

Новом Эдем

господин Аква (лат.) —   вода

профессор Камилла Спуина

в веселом городе Жужар.

Розалия

Хуан Пизарро, или Дешапо, или Крюгер, или Макмагон, или Диего Альварес ди Ривера!

Огастеса Карба

Эуген Циммарон

Корнелий Эдуф — ... Раб

Сим Мидруб — глава колена народа Израиля

Синдирак Цфардейа — ... Лягушка

Город Больших Жаб

Аврелий Аэроб

Прокруст др. геч.миф

Тэк Урсус

доктор Астороляб

Буко Сус — ... Лошадь

Манхеим Бероиме (идиш)

Дан Паппула — глава колена народа Израиля

город Ломм —

Ломм, Пьер (фр. Pierre Lhomme; род. 1930) — французский кинооператор.

Алекса́ндр Ломм (настоящее имя Вацлав Иозефович Кличка, чеш. Václav Klička; 20 ноября 1925, Черемхово, Иркутская область, СССР — 30 ноября 1993, Чехия) — чешский писатель-фантаст, писавший преимущественно на русском языке.

Пелеп — город, палиндром (или анаграмма Пепел)

амврозий и кадмий заргарум

Имя Роза происходит от латинского rosa — роза. Есть также версия происхождения от древнегерманского женского имени Hrodheir, составленного из элементов hrod — «слава» и heid — «род»[1] которое стало ассоциироваться с латинским rosa.

Также Роза — это краткая форма различных женских имен (Розалия[2], Розанна, Розелла, Розеллина, Розетта, Розинелла, Розита, Розабелла, Розальда, Розалинда, Розанджела, Розаура)[3].

Роза — это русское произношение, в европейских странах распространены другие формы — Рози, Роуз. Сейчас имя стало самостоятельным.

РЭЙЗЕЛ

«Рэйзел» – «розочка» на идиш. Варианты: РОЗА, РЭЙСЕЛ, РАИСА, РИСА.

*******

ПОДКЛАСС 1: ОБЩИЕ ИЗМЕНЕНИЯ ОРГАНИЗМА

1. Изменения роста

1-б. "Скрещивание"

2. Изменения темпов развития

3. Изменения внешности

4. Приспособление организма к необычным условиям жизни

4-б. Биоморфизм (трансформация человека в формы, приспособленные для жизни в других условиях)

5. Изменения обмена веществ или структуры организма

6. Прочие изменения

ГРУППА

ПОДГРУППА

ПРИМЕРЫ

1. Изменения роста.

1. Увеличение роста.

Г.Уэллс "Пища богов" (1904)

Л.Лагин "Патент АВ" (1947)

3. Ускорение роста.

Л.Лагин "Патент АВ" (1947)

2. Вырождение капиталистического общества.

1. Использование научных достижений капиталистами в корыстных, антиобщественных и т.п. целях.

Напр., А. Толстой "Союз пяти" (1925)

А. Беляев "Продавец воздуха" (1929)

В. Владко "Идут роботы" (укр. 1936)

А Казанцев "Пылающий остров" (1940)

Л. Лагин "Патент АБ" (1947)

http://www.altshuller.ru/rtv/sf-register-...

Иеремия Павлович Маламыга встал и закрыл дверь:

— Пожалуйста, — сказал он, — не мешайте мне. До от’езда осталось почти сутки, и если вы мне не будете мешать, я за это время постараюсь для вас написать три-четыре подвальных статьи. А то и все пять...

В ответ редактор посмотрел на Маламыгу с немым обожанием.

Поздно ночью, когда номер газеты был спущен на машины, редакционные работники собрались на прощальную вечеринку. Маламыга, разомлевший от многочисленных из’явлений любви и почтения, передал редактору под гром аплодисментов пять совершенно готовых к печати подвальных статей.

После того как улеглась буря восторгов по поводу феноменальной работоспособности и начитанности от’езжающего, Маламыга произнес небольшой спич.

— Товарищи, — воскликнул он, — вы все мне очень нравитесь. Я уезжаю по необходимости и крайне об этом сожалею. Но, товарищи, не унывайте. На смену старшим, в борьбе уставшим, молодая рать идет. И я уезжаю, оставив после себя подготовленные и выросшие кадры. Все вы знаете, товарищи, Васю Галкина. Он довольно грамотный парень, но пишет еще неважно. Теперь, после моего огезда, он будет писать значительно лучше. Я передал ему кой-какие секреты нашего трудного ремесла. Правда, Вася?

Галкин смущенно покраснел, и все оживленно зааплодировали Маламыге. А потом под общее одобрение Маламыга целовался с редактором, с Васей Галкиным, с секретарем редакции. И уехал.

Прошло несколько дней, и Васю Галкина нельзя было узнать. Он молниеносно посолиднел. В голосе его появилась этакая седина. И как-то незаметно получилось, что Ваську Галкина начали в редакции величать Василием Федотычем.

Василий Федотыч ежедневно приносил пышущие эрудицией статьи. На самые разнообразные темы. Со ссылкой на мириады источников. По разносторонности тематики и использованных источников, равно как и по несколько парадоксальной неожиданности манеры изложения, его статьи нисколько не отличались от классических произведений Маламыги.

И точно так же, как и Маламыга, Васька стал божком редакции. Единственный из сотрудников, он получил собственный кабинет. Чай и бутерброды престарелая редакционная курьерша Матреша приносила ему в любой момент и в неограниченном количестве. Никто не смел выбросить ни строчки из его статей. А когда на ежедневной критике номера кто-либо и находил тот или иной дефект в статье уважаемого товарища Галкина, то заявлялось об этом с такой почтительностью, с какой частнопрактикующий дантист рвет зубы у заведующего райфинотделом.

Редактор, хранивший обыкновенно на редакционных совещаниях благосклонное молчание, открывал рот только для того, чтобы поговорить о Василии Федотыче, и тогда из его рта валили густые клубы благовонного фимиама.

— Вот истинный пример того, как журналист должен повышать свою квалификацию и теоретическую подготовку! — воскликнул он как-то после детального разбора последней васькиной статьи. — Человек еще недавно еле-еле писал маленькие плохонькие заметочки, а теперь... Орел, а не журналист. И какую бездну литературы осваивает. Для одной сегодняшней статьи человек использовал и высшую математику, и стихи Хераскова, и географические труды Элизе Реклю...

— Вот интересно, — продолжал редактор, обращаясь к сидевшему тут же редактору стенной газеты Глазкову, — интересно, почему вы до сих пор не посвятили в своей стеннушке хотя бы одну колонку Василию Федотычу? Пусть молодежь с него берет пример.

— Мы сами собирались поместить статейку о нем,— виновато ответил Глазков,—даже фотографию приготовили. В следующем номере обязательно дадим подробный материал о Василь Федотыче. Мы даже собираемся выдвинуть предложение, чтобы товарищу Галкину дали звание почетного и ведущего ударника нашей редакции...

Все шумно одобрили мысль Глазкова, и редактор продолжал свою похвалу Галкину.

— Василий Федотьгч, милый, в чем дело? — прервал вдруг свою речь редактор, бросив оторопелый взгляд на героя дня.

Случилось нечто совершенно неожиданное.

Васька Галкин смертельно побледнел, зашатался и вдруг бухнул на колени.

— Простите меня, — закричал он истошным голосом, — простите меня за нахальный мой обман. Недостоин я вашей любви. Поддался я Маламыге на удочку.

Польстился на легкую славу. Никакой с не публицист. Жулик я. Пусть меня немедленно карает суровая пролетарская десница за мое арапство.

— Да в чем дело? — простопал окончательно ошалевший редактор.

— Никакого у меня теоретического багажа нет, — покаянно орал Васька, продолжая стоять на коленях,— и нисколько я своей квалификации не повышал. Честное слово!

Заметив недоверчивые взгляды присутствующих, он быстро вскочил на ноги.

— Что, — прохрипел он редактору, — не верите? А хотите я вам тут же в присутствии всех такую статейку с эрудицией напишу, что вы только ахнете? На какую тему прикажете писать? Об электроутюгах? О патефонных пластинках? Пожалуйста.

Он схватил с полки первую попавшуюся книгу, оказавшуюся гегелевской «Наукой логики», раскрыл ее на первой попавшейся странице и ткнул пальцем наугад.

— Только скажите, пожалуйста, кто такой был Гегель? Немецкий философ-идеалист? Спасибо. Пишите, — обратился он к секретарше редактора. — Пишите.

«Еще великий немецкий философ-идеалист Георг Вильгельм Фридрих Гегель сказал в своей гениальной «Науке логики»: «Эта направленная вовне деятельность есть единичность, тождественная в суб’ективной цели с особенностью, которая вмещает в себе, на ряду с содержанием, также и внешнюю об’ективность». Это положение великого философа больше всего можно отнести к производству патефонных пластинок, где существуют «суб’ективные цели», попросту говоря, «блат», и где ссылки на «внешнюю об’ективность», т.е. на любимые нашими бюрократами «объективные причины», заменяют собой налаженное производство пластинок».

— Теперь, будьте добры, — обратился раскрасневшийся от волнения Васька К редактору, — возьмите, пожалуйста, с полочки любую книжку. Очень хорошо. Как она называется? «Жизнь животных» А. Брэма? Замечательно. Раскройте, пожалуйста, на любой ''Странице и возьмите первую попавшуюся фразу. Брэм кто был по специальности? Естествоиспытатель? Прелестно.

— Пишите, — обратился он к секретарше: «Характерно, что сказал по этому поводу А. Брэм в своем бессмертном труде «Жизнь животных»: «Замечательно, что тумана и гермона различили только новейшие ихтиологи; в самом деле, последний ловился большими массами, чем тот, и, конечно, его должны

бы были заметить древние, наблюдавшие столь тщательно».

Нужно ли говорить, насколько эти поистине пророческие слова гиганта естествознания бьют не в бровь, а прямо по обезличке, царящей до сих пор безраздельно на любом патефонном предприятии».

— Теперь, — обратился Васька к раз’ездному корреспонденту Богатыреву, — возьмите, пожалуйста, какую-нибудь книгу, ну, хотя бы с верхней полки. Как она называется? «Сочинения лорда Байрона»? Замечательно. Кстати, кто он такой? Ах, поэт? Английский поэт? Благодарю вас, товарищ Богатырев. Итак, продолжаем...

«Где причина продолжающегося преступного выпуска пластинок легкого жанра. Лучший ответ на этот вопрос даст современный английский твердолобый поэт лорд Байрон. Возьмите хотя бы его последнюю трагедию «Вернер или наследство»...

Через полчаса была готова статья с цитатами из тридцати двух источников. Секретарша прочитала ее вслух. Редактор плюнул, чертыхнулся и, скомкав васькину статью, бросил ее в корзину. Потом с минуту подумал, опасливо оглянувшись вокруг, вытащил ее из корзины, разгладил и красным карандашом написал: «В набор, корпусом».

СЛУЧАЙ НА УЛИЦЕ БРАТЬЕВ ГРАКХОВ

— Эй, товарищ, — крикнул толстый веселоглазый гражданин, нежившийся на самой верхней полке, завидев внизу, в тумане, высокого и тощего человека с киденькой бородкой и гривыми ногами. — Будь добр, поддай пару.

— Я вам, уважаемый гражданин, не банщик,— желчно ответил бородатый гражданин. — Не мое дело пар поддавать. Я, уважаемый гражданин, — ответственный работник. Поддавайте сами, если требуется.

Бородатый ответственный работник надменно поднял голову, продефилировал в самый угол парильни и, усевшись на первой полке, начал с ожесточением намыливаться.

Толстый гражданин тактично промолчал, покряхтывая спустился вниз и, переваливаясь с ноги на ногу, направился к крану, брезгливо держа в руках покрытую многолетней слизью шайку.

«Ишь сволочь, — подумал бородатый гражданин и с еще большим ожесточением начал натирать мочалкой свое хилое тело. — Держит шайку как ночной горшок. Интеллигенция. Буржуй недорезанный».

Толстый набрал в шайку кипятку, выплеснул его на камни, высившиеся унылой грудой в разверстой пасти печи, и предусмотрительно быстро отпрянул в сторону. Раздалось слабое, еле сльппное шипение, и от печки чуть-чуть повеяло теплым паром. Толстый нацедил еще одну шайку, плеснул. Пару не последовало. Не падая духом, настойчивый толстяк хотел нацедить еще одну шайку, но сколько ни крутил кран, из крана не вытекло ни капли кипятку.

— Ну и баня!— вздохнул толстый гражданин и полез снова на полку.

— Баня как баня, — вызывающе выкрикнул из своего угла бородатый ответственный работник. — А что кипятку нет, так это временные неполадки. Дров не хватило. А сейчас вот подвезли дрова. Слышите, колют?

На толстого гражданина это не произвело никакого впечатления.

— Временные неполадки, — заворчал он и обратился к задумчиво сидевшему без дела лысому банщику. — Скажите, пожалуйста, давно вы по вашей специальности работаете? Двадцать два года? Значит, и при прежнем владельце? Так... А тогда тоже оставляли посетителей без горячей воды?

— Да как будто не случалось, — отвечал правдивый банщик, опасливо косясь на насторожившегося бородатого ответственного работника.

Тот огорченно всплеснул руками и закричал из угла:

— Ты, Пахомыч, лучше скажи, какая эксплоатация была у прежнего хозяина. Ты говори, не стесняйся, давай отпор.

— Что касаемо эксплоатации, то при хозяине спору нет, эксплоатация была хоть куда. Прямо скажу, невтерпеж была эксплоатация. Но кипяток, конечно, тек.

Пахомыч собирался было на этом закончить свои воспоминания, но, увидев выражение лица бородатого борца с эксплоататорами, жестко добавил:

— А эксплоатация при хозяине действительно была очень подлая.

И поспешил ретироваться подальше от непривычного для него политического разговора.

Выбравшись из парильной в предбанник, он облегченно вздохнул. На холодном каменном полу, покрытом в целях гигиены соломой, лежали, нежась в послебанной истоме, старожилы. Люди курили козьи ножки и папиросы «Гадость». Они смачно сплевывали на солому и вели истовый традиционный банный

спор о том, у кого лошадп лучше: у председателя райисполкома или начальника милиции.

Пахомыч присел на корточки, быстро свернул козью ножку и ринулся в дискуссию.

Затухавший было за отсутствием новых аргументов спор разгорелся с приходом Пахомыча с новой силой.

Параллельно продолжался все более обострявшийся разговор и в парильне.

— Ну и городок, — доносился сверху голос толстяка. — На весь город одна баня, да и в той нет горячей воды.

— Пардон-с, гражданин. Ошибаетесь, — волновался бородатый. — Не одна баня, а две.

— То-есть как две, когда мне в гостинице ясно сказали: поезжайте на улицу Братьев Гракхов, там, мол, у нас на весь город одна единственная баня топится.

— Топится одна, а имеются две. Эта — старая, а новая — на Малой Популярной. Только в прошлом году выстроили. Двухэтажная. Куколка. Красавица-баня. По последнему слову техники баня.

— Вот бы вы ее и топили, — а эту — развалину — закрыли бы, — донесся сверху рассудительный басок толстяка.

— Ну, вы это, гражданин, полегче. Нечего государственное предприятие развалиной называть. Довольно странно такие слова слышать на семнадцатом году. А что касается новой бани, то ее пока что топить нельзя.

— А почему нельзя?

— А потому, что в ней трубы замерзли.

— Да ведь нынче лето. Июль месяц, — удивился толстяк.

— Ну и что ж, что июль. Не до бани сейчас рику. Рик сейчас парк культуры строит. Заметьте, при царизме в нашем городе никаких парков культуры не было.

— А баня работала исправно, — возразил толстяк и сел. Он уже начинал терять надежду, что когда-нибудь потечет горячая вода.

— Значит, при капитализме было лучше? — задал его бородатый оппонент каверзный, полный желчи вопрос.

— Выходит, что насчет бань в вашем городе сейчас хуже, — отвечал, не замечая подвоха, толстяк.

— А когда новую баню пустят?

— А тогда будет лучше, — спокойно согласился толстый гражданин.

— А насчет парка культуры и отдыха?

— И насчет парка культуры и отдыха лучше.

— Значит, советская власть все-таки хорошая власть? — иронически спросил бородатый и пронзительно посмотрел на толстяка.

Вопрос был поставлен в упор. Толстый гражданин задумался и прикинул в уме, сколько времени он дожидается горячей воды. Вышло что-то очень много. Он махнул рукой и взбешенный полез с полок.

— Значит, дорогой гражданин, райисполком парк культуры строит? А потом уже за баню возьмется? Так-с. О-ч-ч-ень приятно! А при царизме парка не было? Что вы говорите?! Ах, ах! А вы мне, милый, не скажете, как отсюда поближе пройти к председателю райисполкома? Или к секретарю райкома?

— Уж не насчет ли бани вы, гражданин, с ними собираетесь разговаривать? — язвительно спросил бородатый.

— Вот именно-с. Насчет бани-с, с вашего позволения. Насчет дурацких порядков в вашем городе-с.

— Никаких дурацких порядков у нас в городе нет и не было, — с достоинством ответил бородатый, — за такие слова вы вполне свободно ответить можете. А вот к секретарю райкома с разговорами насчет бань, действительно, только дурак ходить может. Вы бы еще с ним насчет мочалок поговорили. И еще очень интересный факт: вас ответственный работник спрашивает о вашем отношении к советской власти, а вы отмалчиваетесь. И всякую агитацию ведете...

— Боже мой, — простонал вконец расстроившийся толстяк. — Боже мой, какой дурак! Привязался ке мне этот идиот с нелепыми вопросами.

— Ах так! — торжествующе воскликнул бородатый.— «Идиот с нелепыми вопросами»? Так вот вы какой типчик. Ладно!

И бородатый ответственный работник крупной рысью выбежал в предбанник.

В предбаннике никого не было. Все спорщики во главе с банщиком Пахомычем стояли в дверях и продолжали дискуссию о лошадях, имея в качестве отправной точки серую в яблоках райисполкомовскую кобылу, стоявшую у бани.

— Вот пусть Иван Иваныч скажет, — воскликнул

Пахомыч, кивая на бородатого. — Пусть он скажет: у кого лошади лучше. Посмотрите, Иван Иваныч, на исполкомовскую кобылку. Разве она может пойти против милицейской? По-моему, ни в жисть.

— Ты, Пахомыч, брось спорить, — отмахнулся бородатый. — Одевайся поскорей и сбегай в милицию. Скажи: Иван Иваныч велел сказать, что в бане один буржуйчик засел. Контрик. Агитацию разводит. Пусть пришлют кого-нибудь протокольчик составить.

Пахомыч понимающе шмыгнул носом, засуетился, быстро натянул портки, обул на босу ногу сапоги и побежал по улице Братьев Гракхов.

В эго время райисполкомовский кучер заметил бородатого.

— Иван Иваныч, — донесся с улицы плачущий голос кучера. — Я уже полчаса жду. Тут в бане председатель из области моется. Товарищ Парамонов. Я за ним на вокзал ездил встречать, да мы разминулись. Я за ним в гостиницу. А там, говорят, пошел председатель в баню. Так вы, может, ему скажете, что его тут бричка ждет. А то у меня лошадь непоеная.

— Председатель? Из области?—обрадовался Иван Иваныч и вдруг осекся. — А какой он из себя?

Он схватился за голову и, не дожидаясь ответа, ринулся в парильню.

— Кто здесь товарищ Парамонов? — спросил Иван Иваныч прерывающимся от волнения голосом.

— Я — товарищ Парамонов, — отозвался домывавшийся холодной водой толстяк. — Вы что, опять насчет советской власти спрашивать пришли?

— Что вы, товарищ Парамонов, что вы-с, — залебезил Иван Иваныч. — Это я по глупости своей. Прошу пардону. Я, товарищ Парамонов, пришел сказать вам, что из исполкома вам лошадь подана. Оч-чень хорошая лошадь. Полукровочка-с...

Выезжая на Малую Популярную улицу, Парамонов встретил спешивших по направлению к бане милиционера с папкой под мышкой и Пахомыча, деловито поддерживавшего брюки. Лицо у Пахомыча сияло. Он был горд ответственной миссией, возложенной на него Иваном Иванычем.

РАССКАЗ О КОНДОВОМ ХАМЕ

И возбуждал восторги дам

Огнем кулацких эпиграмм.

Явление Пасюкова народу произошло несколько лет назад. В некоем литературном сборище. Встал за столом совсем молодой человек и нараспев прочитал поэму «Караковые буераки».

Он еще не успел закончить чтение. Еще звенели пламенные строфы поэмы:

В курене моем, поверьте,

Сытно было, хорошо.

В сундуках, как тихий ветер,

Шелестел старинный шелк.

Еще исходил Пасюков в безысходной тоске:

Тот далекий милый хутор Виден мне в пшеничной дали,

Вижу: вот идет как будто Подхорунжий весь в медалях...

И вдруг в затихшем зале раздался душераздирающий крик. Это известная литературная дама Антонина Мокроглаз от избытка чувств упала в обморок и тут же, не приходя в сознание, написала восторженную статью.

Напрасно более уравновешенные соседи пытались привести ее в чувство. Она на миг приоткрыла свои набухшие от слез веки и простонала:

— Какая прелесть! Да ведь это настоящий поэт кулачества. Какой лиризм! Дайте ему только подрасти. Ну, вылитый ранний Есенин! Какая чудная тоска по старине! Какой слог! Какая антисоветскость! «Вижу: вот идет как будто подхорунжий весь в медалях». Ведь этот подхорунжий так и стоит перед моими глазами. Какая стихийная реакционность! Ах,

как чудненько! Нет, нет, пожалуйста, не приводите меня в чувство, — простонала обильно политая водой из графина товарищ Мокроглаз и снова потеряла сознание.

Домой ее бездыханное тело отправили в карете скорой помощи.

И шел дорогой той редактор. Почтенный и безмерно спокойный. Редактор путешествовал в прекрасном. Он был влюблен, в красоту и мечтал о лаврах мецената. Ему хотелось найти большое жемчужное зерно. И чтобы в веках пошла немеркнущая слава, что это большое жемчужное зерно раскопал он — почтенный, уважаемый и безмерно спокойный редактор.

И вот шел дорогой той редактор, встретил юного Пасюкова, взял его рукопись и напечатал ее раз. И еще раз. И еще много, много раз.

Пасюков входил в славу. Его приглашали на банкеты и возили на курорты, хвалили в журналах, воспевали в «Колоратурной газете». Вокруг него плясали, притоптывали, шаманили и били в кимвалы: «Ах, какой интересный! Ах, какой чужденький! Ах, какой реакционненький!»

Соответствующего звания читатели восторженно ахали, ухали, вздыхали, причмокивали, крякали, щебетали, заливались от счастья и изнемогали от неги, закатывали глаза и глотали слюни, падали в обморок и плясали от радости, визжали, стонали и рыдали навзрыд.

У Пасюкова оказалась широкая, удалая натура. Восторженная молва о его веселых похождениях переполнила сердца его почитателей гордостью и счастьем.

— Слыхали? — спрашивали друг у друга завсегдатаи «Кутка писателя», — слыхали, как Пасюков вчера набил морду кондуктору в трамвае? Тот, болван, понимаете, нагло спрашивает у него, у поэта, у такого чудненького поэта, деньги за билет. Ну, Пасюков, конечно, не выдержал этого безобразия и как стукнет этого идиота по морде. У того, ясно, кровь на всю морду. Пасюков, он ударить может. Силушка в нем сермяжная. Мы с Иван Иванычем так хохотали, так хохотали!

— Знаете, — толковали на другой день на уютном междусобойчике, — вчера Пасюков очень мило издевался над своей женой. Совсем как когда-то, когда еще не было «победоносного пролетариата». Он таскал ее за косы как бог, как ангел, как настоящий довоенный муж. Ах, какой милый хам! Какой избяной хам! Какой кондовый хамчик! Какая шикарная сермяжность!

Пасюкова распирало от денег. В «Кутке писателя» его встречали угодливо изгибавшиеся официанты. Он бросал им червонцы и требовал поктонения. И поклонение следовало.

— Кто единственный на всю Россию поэт? — вопиял упившийся славой и водкой Пасюков. И тыкал в самого себя перстом. — Я единственный на всю Россию поэт. Я единственней всех. Что мне советская власть. Захочу — полюблю, захочу — разлюблю. Меня сама Мокроглазиха денно и нощно славит. Меня сам ответственный редактор родным называет.

Горы бутылок, нагроможденные на письменном столе Пасюкова, мешали ему писать. Пасюков ходил по знакомым, гулял с тросточкой по широким кудрявым московским бульварам и изнемогал от сермяжности. Он бросил курить папиросы. Даже самые дорогие. Он перестал курить табак. Даже самый импортный. Он круто набивал свою трубку фимиамом и с наслаждением затягивался.

С сожалением, смешанным с нескрываемым презрением, смотрел он на молодых инженеров, проводивших бессонные ночи над чертежами великолепных изобретений, на химиков, напряженно вычислявших заветные формулы, на писателей и поэтов, упорствовавших в боях за убедительное, ясное слово, за книгу, нужную Советской стране.

— Разве это жизнь! — иронически восклицал он. — Ну, выдумают еще одну машину, еще один препарат, еще один, извините за выражение, тук, напишут еще один роман. А потом что? А потом снова садятся за работу. Нет-с. Извините. Слуга покорный. Я — поэт. Настоящий поэт. Вот напишу поэму и потом год, два, три года желаю и буду жить вовсю. И хамить буду. Настоящий поэт должен хамить. Например, Есенин. Например, я.

— Вы бы как-нибудь перековались, Пасючок,— ласково увещевали ето не самые восторженные его почитатели. — Все-таки, знаете, как-то неудобно. Все-таки, знаете ли, у нас советская власть. А вы, извините, кулацкий апологет. Может быть, все-таки перековались бы полегоньку?

— Мне и так хорошо, — рассудительно отвечал Пасюков, — меня и так печатают и так хвалят. Ваше дело — перевоспитывать, мое — хулиганить.

— Бросьте хамить, — усовещали Пасюкова рассудительные люди. — Как-то неудобно. Разговоры про вас ходят нехорошие.

— И пусть ходят. Во-первых, мне от них только известность прибавляется. А во-вторых, все это жидовские разговорчики...

Тут уже на что Пасюков волю чувствовал и тот испугался. Дернула его нелегкая выговорить слово «жид»... Он опасливо посмотрел на лица своих слушателей. И действительно, все они явно смутились, минуту застенчиво промолчали. Но потом оправились от смущения и восторженно заахали: «Ну, совсем как Геббельс! Антисемит, хамит. Ах, какой непосредственный! До чего интересно такого перевоспитывать. Не страшно, если один поэт и будет у нас ходить в антисемитах».

Тогда Пасюков развернулся вовсю...

И вдруг появилась в газетах статья. И в этой статье Пасюкова назвали его настоящим именем: классовым врагом и грязным осколком буржуазной литературной богемы.

Почитатели Пасюкова спрятались по своим щелям. Остальные начали говорить о нем полным голосом как о враге, как о пакости, от которой нужно очистить советскую литературу.

А Пасюков продолжает ходить по улицам и кабакам, спокойный и веселый.

— Вот это реклама,— радуется он в кругу своих друзей. — Теперь меня вся страна узнает. Теперь я по червонцу за строчку брать буду.

— А может быть, тебя, Пасючок, теперь приглашать не будут, — осторожно спрашивают его тактичные почитатели.

— Будут, — уверенно отвечает сермяжный Пасюков. — И не такое со мной случалось — и то ничего. Пригласят...

Есть основания предполагать, что на сей раз Пасюков ошибся.

КОНЕЦ КАРЬЕРЫ ШЕРЛОКА ХОЛМСА

(ПОСЛЕДНИЙ РАССКАЗ ДОКТОРА ВАТСОНА)

Чудесный майский день был на исходе. Мы сидели с моим другом в комфортабельном номере одной из фешенебельных московских гостиниц и изнывали от потока излишних услуг, расточавшихся нам администрацией гостиницы. Каждая наша просьба и пожелание выполнялись с такой торжественностью и такими помпезными подробностями, как будто мы были послами влиятельной державы, приглашенными на королевский прием в Букингэмский дворец.

Когда официант в белом традиционном переднике, изгибавшийся как гибкая лоза в бесчисленных поклонах, оставил нас, наконец, наедине с превосходно сервированным для ужина столом, Шерлок Холмс, не проронивший во все время этой экзотической церемонии ни одного слова, выколотил трубку и, любовно разглядывая ее, задумчиво начал:

— Вы, Ватсон, всегда сопровождая меня в наиболее интересные из моих приключений, безусловно усвоили уже себе основную прелесть моей профессии. Главное в ней — не борьба с оружием в руках,

не пальба из кольтов и не гонка на автомобиле за поездом. Вся прелесть — в распутывании логического клубка, в раскрытии тайны, существующей где-то под боком у тех, которые должны были бы ее разгадать в первую очередь. Когда все раскрыто и становится известным, где притаился преступник, нам делать уже нечего. Тут уже начинается сфера приложения вооруженных сил порядка. Вспомните хотя бы...

Резкий звонок телефона прервал его слова.

— Это телефон номер 3-94-33? — раздался из трубки взволнованный женский голос.

— Да. В чем дело? — заинтересовался я.

— Ничего особенного,—ответил успокоенный голос.—Повесьте трубку. Проверяется телефон.

Я с досадой повесил трубку. Холмс, чуть улыбнувшись, продолжал:

— Вспомните хотя бы знаменитую историю о страшной находке в Брест-Литовске. Это случилось лет тридцать тому назад. Среди невостребованных грузов на багажной станции была обнаружена корзина, начавшая издавать страшное зловоние. Когда ее вскрыли, глазам присутствующих представилось полное ужаса зрелище. Полуразложившийся женский труп с вырезанными щеками. В окровавленном белье метки были вырезаны. Фамилия адресата, которому надлежит получить корзину, была, конечно, вымышлена, равно как и фамилия отправителя. И все же...

Снова тревожно залился телефонный звонок.

— Будьте добры, позовите к телефону гражданина Кошке.

— Простите, сударыня, вы, очевидно, не туда попали.

— Ну, тогда Марью Ивановну из двенадцатого номера.

— Простите, сударыня, тут Марьи Ивановны тоже нет.

— Боже мой, но это 3-24-33?

— Нет, сударыня, это 3-94-33...

— Ах, простите,—донесся из телефонной трубки плачущий женский голос.—Прямо удивительно, как это станция все время умудряется перевирать номера телефона...

— Так, вот, — невозмутимо продолжал мистер Холмс, задумчиво раскуривая трубку,—несмотря на вымышленные фамилии адресата и отправителя, несмотря на отсутствие меток на белье, убийца, оказавшийся содержателем мелкой московской гостиницы, все же был найден. Может быть, помните, в «Таймсе» ему была посвящена не одна сотня строк. Николай Викторов. Он украсил потом своей персоной отвратительный букет сахалинской каторги. Детектив, ведший следствие, установил, что обе вымышленные фамилии начинались на букву «В». Наиболее вероятно было, что на эту букву начиналась и фамилия действительного отправителя страшной посылки, так как взволнованному до последней степени человеку в голову приходят всегда фамилии, начинающиеся той же буквой, что и его собственная. Эта небольшая логическая зацепка плюс осмотр белья убитой, которое по своей убогой роскоши вероятней всего принадлежало женщине легкого поведения, и составили руководящую нить для дальнейших розысков. Представьте себе огромный миллионный город...

Тут телефонный звонок в третий раз прервал торжественную вечернюю тишину.

На этот раз телефонную трубку взял мой друг. Я отмахнулся от этой бесцельной и раздражающей операции обеими руками. Однако, к моему удивлению, Шерлок Холмс не бросил телефонной трубки. Любезно поговорив минуты две с невидимым своим собеседником, он записал что-то в своей записной книжке и обратился ко мне со ставшим уже традиционным вопросом: согласен лп я, Ватсон, через полчаса выехать с ним по чрезвычайно интересному делу? Куда? На юг СССР, в город Новороссийск.

— Мне только что сообщили, что в Новороссийске, на вокзале, в камере хранения ручного багажа уже долгое время лежит невостребованным какой-то загадочный чемодан. Справедливо предполагая, что с этим связана какая-то тайна, администрация просит меня срочно прибыть в Новороссийск, чтобы присутствовать при вскрытии чемодана...

Через два дня мы были уже на новороссийском вокзале, в тесном помещении камеры хранения ручного багажа. Запыленный неказистый чемодан лежал на грязном дощатом прилавке. Чуть взволнованный

Холмс собрался было закурить свою трубку, но, заметив плакат «не курить», смущенно спрятал ее в жилетный карман.

— Пожалуйста, курите,—любезно сказал ему один из руководящих станционных работников,—вы видите, тут все курят.

Действительно, невзирая на плакат в помещении камеры курили все, кому не лень.

Наконец, явились все приглашенные. Заведующий камерой стер с чемодана многодневную пыль. Затем с тщательной осторожностью были развязаны веревки и открыты замки. Когда в результате всех этих операций чемодан раскрылся, общий вздох удивления огласил камеру. Чемодан был наполнен недоставленными письмами: простыми, заказными, спешными и международными...

— Нам придется, милый Ватсон, еще сегодня по горячим следам выехать в Анапу,—промолвил после некоторого раздумья Шерлок Холмс.

Не задавая лишних вопросов, я молча упаковал свои вещи, и через десять минут изящный «линкольн» бесшумно подкатил нас к пассажирской пристани огромного Новороссийского порта. Еще четверть часа, и белоснежный катер, деловито пыхтя, повез нас в крохотный курортный городок, расположенный на живописном берегу Черного моря.

Детально изучив за долгие годы нашего знакомства привычки моего знаменитого друга, я ни о чем не расспрашивал его, зная, что он сам поставит меня

в известность о своих заключениях, лишь только он придет к какому-нибудь определенному выводу.

И действительно, не успела еще скрыться за горизонтом живописная панорама Новороссийска, как Шерлок Холмс, до этого задумчиво расхаживавший по миниатюрной палубе катера, присел рядом со мной и, пуская голубоватые клубы ароматичного дыма, начал:

— По совести говоря, доктор, придется, наверно, немало поработать. Но мне почему-то кажется, что мы уже находимся на верном пути. Вы обратили, я надеюсь, внимание на тот интересный факт, что все обнаруженные в чемодане письма были адресованы в Анапу. Больше того, на всех конвертах варьируется только несколько названий улиц. Есть основание предполагать, что мы в данном случае имеем дело с улицами, входящими в один из маршрутов, ежедневно проделываемых джентльменами, разносящими письма, или, как их здесь называют, письмоносцами. Подтверждение этой моей догадки я надеюсь получить через несколько часов в личной беседе с дирекцией местной почты. Небольшая рекогносцировка на месте поможет нам выяснить мотивы этого оригинального преступления. Что же касается фамилии преступника, то она скорее всего начинается на ту же букву, что и об’явленная при сдаче на хранение чемодана, т. е. на букву «В». Нет, конечно, никакого сомнения, что значащаяся в документах камеры фамилия сдатчика «Вейкшта» явно выдумана. Сообщать свою подлинную фамилию было бы, конечно, подлинным безумием.

Затем наша беседа незаметно перешла на восхищение красотами Черноморского побережья, и изумительные его виды дали нам богатую пищу для разговоров до самого момента прибытия в Анапу.

Мы пошли с Холмсом по тихим улицам Анапы. Изредка он останавливался, вынимал лупу и шаг за шагом исследовал пышный кустарник, красиво обрамлявший тихие городские тротуары. И почти каждый раз эти тщательные поиски увенчивались успехом. К концу первого часа поисков карманы Холмса уже были доотказу переполнены отсыревшими, запыленными и измятыми не доставленными адресатам письмами и открытками.

— Да-а-а,— произнес задумчиво Холмс,— клубок начинает запутываться. Чья-то таинственная рука старается всеми способами подорвать доверие к почте. Придется, пожалуй, предупредить местного мэра еще сегодня до конца следствия. Попробуем поискать еще ка той улице... Стой! — закричал он вдруг, резко повернувшись и молниеносно выхватив из кармана револьвер.—Руки вверх!

Громкий испуганный рев трех здоровых детских глоток был ответом на грозное восклицание знаменитого детектива. Трое малолетних анапских джентльменов, подняв вверх измазанные и исцарапанные руки, горько плакали, с ужасом взирая на зияющее дуло револьвера. Нужно сказать, что и сам Холмс, удостоверившийся, что таинственный шорох и треск, раздававшиеся некоторое время вокруг нас, создавали такие юные граждане, чрезвычайно смутился и

сунув револьвер в карман, затребовал от них немедленных об’яснений.

— Напрасно вы, гражданин, в нас револьвером тычете. Вы только сегодня начали искать письма, а мы уже который месяц каждый день собираем конверты и открытки. Тут, гражданин, на всех хватит: и на вас и на нас.

— На этой улице собираете? — осведомился Холмс.

— Почему на этой? У нас их на всех улицах хватает. Мы недавно даже целую сумку почтальонную нашли. Писем там было!..

Шерлок Холмс взволнованно потер руки.

— Скорее на почту, — бросил он мне, — нужно немедленно информировать директора о невероятном преступлении, ежедневно творящемся таинственной преступной рукой. Не хотел бы я быть на месте этого несчастного директора почты. Вдруг такое известие сваливается на голову.

— По некоторым причинам, которых нам пока не хотелось бы об’яснять, разрешите, сударь, не раскрывать своего инкогнито, — заявил несколько торжественно Холмс, крепко пожимая руку директора почты. — Нам было бы очень интересно получить несколько раз’яснений по чрезвычайно интересующему нас вопросу.

В ответ директор почты вяло поморгал глазами, что, очевидно, должно было означать согласие.

— Не будете ли вы настолько любезны сообщить, имеются ли среди письмоносцев вверенной вам конторы люди, носящие фамилию, начинающуюся на букву «В».

Директор задумчиво почесал затылок, беззвучно зашевелил губами и, глубоко вздохнув, отрицательно качнул головой.

— В таком случае разрешите узнать, не приходилось ли вам слышать о каком-нибудь подчиненном вам нерадивом письмоносце? О человеке, который, я сказал бы, недостаточно внимательно относится к своим обязанностям и даже иногда задерживает доставку писем адресатам? Не исключены и случаи пьянства с его стороны.

— Разве всех упомнишь, — ответил директор почты, сладко потягиваясь в кресле. — Конечно, приходилось слышать. Случается, не только задерживают, а и вовсе не доставляют писем.

— Мне бы не хотелось вас огорчать, гражданин директор, — сказал Шерлок Холмс и извлек из кармана пиджака подобранную на улице корреспонденцию.

— Нашли на улице? — спросил директор, спокойно взглянув на груду грязных конвертов и открыток. — Занесите их завтра к моему заместителю. Он их просмотрит и, пожалуй, разошлет адресатам...

Холмс оторопело посмотрел на невозмутимого директора.

— Позвольте, — вскричал он, — да знаете ли вы, что на новороссийском вокзале найден целый чемодан недоставленных анапских писем?

— А известно, кто сдал чемодан? — неожиданно взволнованно спросил директор.

— Какой-то мифический Вейкшта.

— Ах, Вейкшта, — облегченно вздохнул директор, — ну, слава богу, он уже у нас сейчас не работает. Ишь ты, сукин сын,— с восхищением добавил он, — значит, говорите — целый чемодан? Вот здорово! То-то он мало задерживался на работе. Значит, он все время письма не относил, а складывал в чемодан, а потом, когда уволился со службы, уехал в Новороссийск и сдал чемодан на хранение. Ай да он!

— Значит, это не вымышленная фамилия? А нельзя ли узнать?..

— Да чего вы ко мне с вопросами пристали! Шерлоки Холмсы драные? — окрысился вдруг директор почты и подозрительно посмотрел на нас...

Когда мы вышли из комнаты, Шерлок Холмс, зябко подняв воротник пиджака и надвинув на лоб шляпу, спокойно закурил и чуть дрогнувшим голосом сказал:

— Ну вот и кончилась, дорогой мистер Ватсон, моя карьера. Хватит. Дряхлеть начал. Да не возражайте, милый доктор, я это решил окончательно. Подумать только, взяться с серьезным видом за рас следование преступления, о котором директор почты говорит совершенно спокойно, как об обыкновенном явлении...

— Да ведь учтите, Шерлок, что это не обыкновенное, не нормальное учреждение. Ведь это почта, — попытался я возразить.

— Не придумывайте для меня, милый доктор, смягчающих обстоятельств. Я должен был сразу учесть, что имею дело с ведомством связи. Стар я уже стал, доктор.

За окном благоухала чудесная субтропическая летняя ночь. Трещали цикады. Торжественно шумело море. И о чем-то задумчиво пели черные нити телеграфных проводов.

— «Шерлоки Холмсы драные», — вспомнил великий сыщик слова директора почты, грустно улыбнулся и принялся насвистывать скрипичный концерт Мендельсона.

ЗОЛОТОЙ ГУСЬ

Старик любил покушать. И особенно он любил гусей.

В этом, право же, не было ничего сверх’естественного. Поджаренный румяный гусь, особенно с яблоками, безусловно представляет собой очень привлекательное блюдо.

За несколько дней до нового года старику позвонили по телефону:

— Это обойдется, правда, рублей по тридцать с души, но зато каждый из нас наряду со всякими другими приятностями насладится замечательной гусятиной. Как твое мнение, Алеша?

— Странный вопрос, — ответил с под’емом наш герой,— конечно, я согласен.

Есть особая прелесть в настроении человека, собирающегося через два-три часа вкусить в кругу веселых и жизнерадостных друзей чудесной румяной гусятины. Мы сравнили бы эти переживания с теми, которые испытывает каждый из нас, приступая к приему внутрь блинов, отбивной свиной котлеты, шашлыка по-карски и тому подобных аппетитных продуктов изысканной европейской и азиатской кухни.

Спору нет, вое это чрезвычайно достойные, вкусные и питательные блюда. Но до гуся им все же далеко. Гусь — вне конкуренции.

Алексей Абрамович был поэтому в особо приподнятом настроении. В новом шикарном костюме, в белоснежной сорочке, повязанной галстуком самой безукоризненной импортной расцветки, сидел он за письменным столом и дописывал стихотворение-тост, которое он собирался прочесть в торжественный момент появления дымящегося гуся на пиршественном столе.

Телефонный звонок раздался над его ухом как раз в тот момент, когда поставлена была последняя точка в стихотворении.

— Слушай, мужественный старик, выяснилось, что народу будет значительно больше, чем ожидалось. Боюсь, что не хватит посуды. Захвати-ка с собой полдюжины глубоких тарелок. Да, чуть не забыл, забеги по дороге за бутылкой уксуса.

— Есть, капитан, — молодцевато ответил Алексей Абрамыч. — Когда прикажете становиться на работу?

Оказалось, что нужно было выезжать немедленно. И через пять минут старик отбыл на трамвае «А» с тарелками и большой бутылкой уксуса в руках. Еще через десять минут он, тяжело дыша и обливаясь седьмым потом, поднялся на пятый этаж дома, в котором была назначена новогодняя встреча друзей.

Он долго чиркал спичкой, прежде чем увидел на обитой войлоком двери квартиры № 43 записку:

Милый Алеша, собирается так много народу, что моей квартиры не хватит. Все скопом ушли на Сыромятники, дом № 14, квартира 32. Будет весело. Шпарь трамваем «Б».

Двадцать минут трамвайных страданий — и Алексей Абрамыч вошел в широкие ворота огромного жилищного комбината.

Где найти тридцать второй номер? В каком из двенадцати совершенно одинаковых по окраске, планировке и внешней отделке корпусов? Черная доска величиной с добрую волейбольную площадку, доска, на которой маленькими буковками белели номера квартир и фамилии ответственных с’емщиков, висела так высоко и освещалась такой крохотной лампочкой, что разобраться в надписях не было никакой возможности.

Совершенно озверевший после получаса странствований по коридорам и парадным доброго полудесятка корпусов, наш герой нашел, наконец, квартиру № 32. Пришлось долго стучаться, пока заспанная грансданка не полуоткрыла на цепочке дверь.

— Вы, дорогой гражданин, не туда попали. Никаких новогодних встреч у нас не предвидится. Шляются всякие... — раздраженно прошипела она и с шумом захлопнула дверь перед самым носом оторопевшего Алексея Абрамыча.

— Неужели перепутал адрес? — разволновался он и, бережно поставив стопку тарелок и уксус на ступеньки, вытащил записку. Закорючка на двойке была подозрительна. Может быть, это была девятка. Тогда нужно итти в квартиру номер тридцать девять.

Еще на площадке перед тридцать девятой квартирой слышны были веселые голоса и шум посуды. Алексей Абрамыч постучался и вошел в квартиру, полную предпраздничной суеты.

В то время как наш герой, ожесточенно действуя локтями, проталкивался в трамвае к выходу, чтобы выйти у Сыромятников, В ОДНОМ ИЗ московских клубов сослуживцы Алексея Абрамыча коллективно терзались угрызениями совести.

— По-моему, мы все-таки слишком уж зло разигрываем старика: у него может из-за нас пропасть встреча нового года, — произнес наиболее мягкосердечный из них, обводя рассевшихся вокруг стола сослуживцев увлажненным взором.

— Да-а-а, — протянули хором остальные и опечаленно покачали головами.

— Но, с другой стороны, товарищи, пусть он побегает немножко с тарелками подмышками. Небось, он нас не пожалел, когда разыгрывал в последний раз.

Все углубились на минуту в воспоминания, и лица их понемногу приняли жестокое выражение.

— Пусть побегает, — решили они, наконец. — Побегает, а потом обязательно придет сюда.

Прошло, однако, пятнадцать, двадцать минут, полчаса. Потом часы пробили двенадцать, все закричали «ура», музыка заиграла туш. А Алексея Абрамыча все не было видно. Разошлись часа в три ночи, полные позднего раскаяния.

В квартире № 39 Алексея Абрамовича встретили дружными приветствиями и аплодисментами.

— Со стихами или без стихов, товарищ Схимников?

— Со стихами, конечно, со стихами, — откликнулся он и озабоченно справился. — Тарелки кому сдавать?

Избавившись от тарелок и уксуса, Алексей Абрамыч осмотрелся. В большой комнате толпилось человек десять его знакомых по работе в радио артистов, певцов, музыкантов, человек пятнадцать незнакомых граждан и никого из его сослуживцев.

«Ищут, небось, голубчики, тридцать вторую квартиру», — подумал он не без злорадства.

Скрипач Петриков подвел Алексея Абрамыча к седоусому гражданину в новом шерстяном костюме и с орденом Ленина.

— Знакомьтесь, — сказал он, — мастер Энергокомбината Алексей Петрович Степанов, кавалер ордена Ленина и ответственный с’емщик данной квартиры, а это, Алексей Петрович, — известный поэт юморист Алексей Абрамыч Схимников.

Минут за десять до наступления нового года с катка, запыхавшись, прибежал сын Алексея Петровича, вузовец Володя.

— Неважные, наверное, конечки? — сочувственно спросил тоном матерого знатока Схимников. Он написал за последний год минимум два десятка стихотворений, в которых в порядке жестокой самокритики развенчивал качество этих популярных средств кругового передвижения. — Разболтанные, наверное, конечки?

— Да нет, почему же? Коньки уже стали делать сейчас неплохие, — возразил находу Володя и бросился ставить электрический чайник. Он вспомнилг что не успел побриться.

К великому изумлению Алексея Абрамыча чайник повел себя вполне добросовестно. Он исправно вскипятил воду, не распаялся. Чайник, как выяснилось из расспросов, имел наредкость ровный характер и вел себя точно так же уже добрых полтора года.

Но вот часы пробили двенадцать, собравшиеся подняли бокалы, посыпались тосты. Алексей Абрамыч прочитал заготовленное еще заранее стихотворение-тост. Все долго хлопали.

Вскоре на столе появился огромный поджаристый тусь, и Алексей Абрамыч наряду со всеми остальными гостями вкусил этой пищи богов. А затем начался настоящий концерт. Актеры читали рассказы. Скрипачи, пианисты и певцы, как торжественно об’являл каждый раз Алексей Абрамыч, взявший на себя роль конферансье, выступали в собственном репертуаре.

Только в половине четвертого Алексей Абрамыч вспомнил и обеспокоился о судьбе своих сослуживцев, так и не появившихся на этой вечеринке. Он высказал хозяину квартиры беспокоившее его чувство; услышав ответ Алексея Петровича, в изнеможении опустился на стул.

Никто из его сослуживцев и не ожидался на квартиру к Степанову. Алексей Петрович, растроганно обнимая нашего героя, торжественно заявил ему, что он страшно рад, что познакомился с Алексеем Абрамычем, хочет продолжать с ним знакомство и очень доволен, что последний совершенно случайно попал на встречу нового года, устроенную на его квартире старыми кадровиками Энергокомбината.

Гостей развозили по домам в заводском автобусе.

Сослуживцы Схимникова собирались первого января в редакцию с тяжелым чувством. Предстояла чрезвычайно грустная встреча с Алексей Абрамычем, у которого в результате их далеко зашедшего розигрыша пропала встреча нового года. После долгого совещания отрядили сотрудника для срочных покупок.

— Алеша, — пробормотал смущенно заикаясь Крюков (тот самый, который вел накануне со Схимниковым телефонные переговоры), — Алеша, мы должны перед тобой глубоко извиниться. Из-за нашего глупого розыгрыша у тебя пропал вчерашний вечер. Прими же от нас в компенсацию шикарного жареного гуся выше средней упитанности. Ешь его, Алеша, и не обижайся на нас.

— Чудесно,— ответил Алексей Абрамыч ухмыляясь,— значит, уже два гуся получаются. — Так сказал Схимников и торжественно развернул об’емистый пакет. Он извлек из пакета полдюжины тарелок, бутылку уксуса, ножи, вилки, ситный хлеб, пеклеванный батон, калачи, баранки и... огромного жареного гуся.

— Этого гуся я принес вам, уважаемые граждане, в подарок. Дарю вам его ото всей души. Вы его честно заслужили. Если бы не ваш розыгрыш, я никогда не увидел бы столько интересных людей и вещей, как вчера. Теперь я настоящими темами для стихов обеспечен на весь наступивший год...

Есть особая прелесть в настроении человека, собирающегося вкусить в кругу веселых и жизнерадостных друзей чудесной румяной гусятины. Мы сравнили бы эти переживания...

Впрочем, на этом мы уже достаточно подробно останавливались в начале нашего традиционного новогоднего рассказа.

https://fantlab.ru/edition36363

С понятием "фантастика" дело обстоит еще сложнее. Во времена Жюля Верна справедливо было одно определение фантастики, в первой четверти XX века — другое, в наши дни — третье. Я не встречала еще определения, которое учитывало бы фактор времени.

Вероятно, почти невозможно дать удовлетворительную "формулу" стола. Но это не мешает пользоваться столами. Прогрессу "столостроения" это тоже не препятствует. Так и в фантастике. Лучше не выдвигать никакого определения этого жанра, чем произвольно устанавливать: вот это надлежит считать фантастикой, а все прочее — от лукавого.

Мне кажется, было бы полезно принять в качестве аксиом три достаточно очевидных положения:

Фантастика включает многие "поджанры". В разные периоды на авансцену выдвигались разные "поджанры". Но в принципе все "поджанры" равноправны.

Каждый "поджанр" имеет свою специфику. Не нужно предписывать всей научно-фантастической литературе критерии, справедливые только для какого-то одного "поджанра". Каждое произведение надо оценивать по законам данного "поджанра".

В пределах одного "поджанра" лучше стремиться к разнообразию, а не к унификации.

Грустно, когда, например, в "поджанре", называемом "фантастика как метод", идет стрижка "под братьев Стругацких". Разумнее терпеливо раздувать искорку оригинальности, чем вытравлять оригинальное, чтобы быть "похожее" на Стругацких. Когда артист Филимонов имитирует Райкина, это делается в шутку. Но ведь многие имитируют Стругацких всерьез, отдавая этому всю писательскую жизнь.

Трудно представить, чтобы в не фантастической литературе произведения оценивались с точки зрения "похожести" на романы Шолохова или Федина. Но в фантастике "погоду" делают именно такие статьи. Всем памятна, например, статья В. Шитовой "Вымысел без мысли" ("Юность", № 8, 1962). В статье есть немало справедливых упреков, адресованных фантастам. Но крупицы полезного не окупают вреда, обусловленного исходной позицией критика. Шитовой нравятся только произведения Ефремова и Лема. С изумительной непосредственностью она объединяет их и объявляет эталоном. Все отличающееся безапелляционно объявляется плохим...

Статья Шитовой, написанная с явным отсутствием "фантастического слуха", почти не оказала влияния на практику работы редакций и издательств. Зато другие статьи самым непосредственным образом воздействуют на издание фантастики и на вкусы читателей. Таковы, например, критические статьи в журнале "Техника — молодежи" — излишне категоричные, противоречивые, бросающиеся из одной крайности в другую.

В статье "Возвращение со звезд" Р. Нудельман с энтузиазмом отмечает, что космическая тема потеряла свое ведущее положение. "Возвращение фантастики со звезд, — пишет Р. Нудельман, — означает возвращение к настоящему, к сомнениям и поискам людей" 1. В этой связи невольно вспоминается утверждение Л. Лагина: "Нет, только приверженностью к привычным сюжетным схемам и конфликтам можно объяснить исключительное преобладание в нашей фантастике космической темы" 2. Это было сказано в феврале 1961 года. И ровно через два месяца Юрий Гагарин поднялся в космос! Человечество вступило в космическую эру. Начало быстро изменяться мироощущение людей. В жизнь вошло нечто принципиально новое.

Вот передо мной "Экономическая газета" со статьей проф. Г.В.Петровича "Энергетика космических ракет" 3. Суховатая деловая статья. Ученый приходит к закономерному выводу: развитие человечества и развитие космонавтики со временем станут идентичными понятиями.

О космосе за последние годы пишут действительно меньше. Но это идет скорее не от силы фантастики, а от ее слабости. Уже нельзя писать только о путешествиях и приключениях в космосе. А социальные и философские аспекты космической темы — орешек весьма крепкий. И вот "приверженность к привычным сюжетам" заставляет теперь вернуться со звезд и переключиться на путешествия в машине времени и на приключения при глубоководных спусках…

Космос — одна из вечных тем в фантастике. Критик вправе, конечно, предпочитать некосмические темы. Но зачем личные вкусы возводить в ранг эталонов?

Поразительно: мы до сих пор не можем освоиться с простой мыслью, что фантастика имеет право по крайней мере на два десятка разных эталонов. А ведь произведения, которые сегодня считаются универсальными эталонами, вчера еще сами несправедливо критиковались за несоответствие тогдашним эталонам.

Было, например, время, когда "Туманность Андромеды" подвергалась резким нападкам. На совещании по научно-фантастической литературе в 1958 году писатель С. Сартаков говорил: "Прочтешь такую книгу и задумаешься. А где же та Полярная звезда, направляя на которую, человек уверенно будет вести свой корабль дальше? Полярной звезды нет. Перед ним — "Туманности Андромеды". Нет в этих книгах такого героя, за подвигами которого неотступно следит читатель" 4. И тут же: ".. .это литература, которую я не могу ни понять, ни принять".

Потом наступило время, когда "Туманность Андромеды" была канонизирована. Теперь уже не могли "ни понять, ни принять" то, что отличалось от "Туманности Андромеды". Любопытно вспомнить, как оценивали тогда "Страну багровых туч" Стругацких — книгу вполне добротную. Приведу несколько строк из статьи Г. П. Нефедовой: "Дети читают, например, Б. и А. Стругацких "В стране багровых туч" (даже название указано неправильно. — В. Ж.). Она привлекает их тем же острым сюжетом. А вообще-то — это грубая и неумная книга. В ней есть и драка, и любовная история, и всевозможные препятствия, но нет мысли, нет большого полета мечты, нет ничего от настоящей науки. Не умея создать характеры, авторы вкладывают в уста своих героев чрезвычайно грубую речь, заставляют их беспрерывно чертыхаться, видимо считая это признаком мужественности" 5.

Прошло несколько лет — и всеобщим эталоном стали произведения братьев Стругацких. Вот, например, что пишет А. Громова в статье "Герои Далеких Радуг": "Уже первой своей повестью "Страна багровых туч" Стругацкие внесли в советскую фантастику нечто новое — углубленный психологизм, внимание к человеческой индивидуальности" 6.

Вновь возникает живучая формула, по которой все отличающееся нельзя "ни понять, ни принять".

"Так что же такое фантастика?" — спрашивает А. Громова в упомянутой статье. И объясняет совершенно серьезно, что фантастика — это последние произведения Стругацких: "В последних произведениях Стругацких многие характернейшие свойства современной фантастики воплощены наиболее отчетливо и полно".

Почему, например, "Лезвие бритвы" И. Ефремова менее "отчетливо и полно" воплощает "свойства" современной фантастики, чем "Суета вокруг дивана"?! На этот вопрос А. Громова, конечно, не отвечает.

Для республиканских и областных издательств, для отраслевых журналов, публикующих фантастику, такие легковесные статьи в значительной мере играют директивную роль, указывая, что "хорошо" и что "плохо". Вот почему я хочу еще раз подчеркнуть: не надо отождествлять всю фантастику с одним из ее поджанров.

Все, о чем я буду говорить дальше, относится лишь к тому "поджанру" фантастики, который мне наиболее близок. Главное в этом "поджанре" — драма идей.

Еще совсем недавно нам, работающим в этом "поджанре", говорили: "Литература занимается человеком, а у вас какие-то там гипотезы..." — теперь (и это очень радостно) почти все поняли, что драма идей — тоже человековедение, ибо идеи-то человеческие...

В драме идей действующими лицами могут быть и люди, и идеи. Иногда художественнее "столкнуть" между собой непосредственно идеи, иногда больший художественный результат получается от того, что носителями идей выступают конкретные люди.

Раньше я писала обязательно "сюжетные" рассказы. И вот обнаружилось, что в некоторых случаях идеи никак не "увязывались" с логикой сюжета. От этого страдали и сюжет, и идеи. В повести "Баллада о звездах", написанной совместно с Г. Альтовым, мы сделали попытку выдвинуть на первый план идеи. Противопоставить "потоку действий" своего рода "поток мыслей". Это было не так просто, потому что пришлось переступить через истины, считавшиеся абсолютными. Одна из этих истин, например, гласит, что в художественной прозе надо не рассказывать, а показывать. Мы же собирались именно рассказывать...

Но в ходе работы над повестью оказалось, что "поток мыслей" вполне может сосуществовать с "потоком действий". Более того, мысли, если так можно сказать, помогали действию.

Каждому писателю знакома такая ситуация: надо перейти от события А к событию Б, но переход никак не удается. Суть дела тут в том, что оба события интересны для писателя, а переход ("соединительная ткань") нужен только для сюжета. Работаешь над таким переходом долго, но он все равно получается вялым, неудачным. "Поток мыслей" позволяет, не снижая художественного эффекта, свободно "передвигаться" по сюжету. Правда, сами мысли должны быть новыми и интересными. Они должны быть именно мыслями, то есть отражением мыслительного процесса, а не простым пересказом откуда-то почерпнутых сведений. Заряд новых мыслей играет роль горючего: свободный полет над сюжетом зависит от количества и качества этого горючего.

Вероятно, свободный полет над сюжетом — если иметь в виду литературу вообще — был открытием уже открытой Америки. Но в фантастике — это, как мне кажется, чрезвычайная редкость. Во всяком случае, я была обрадована, прочитав у Паустовского строки, датированные августом 1964 года и относящиеся к новым его рассказам:

"Это новое, на мой взгляд, заключается во внутренней свободе названных рассказов, не связанных ни сюжетом, ни той или иной обязательной композицией...

Давным-давно, должно быть с первых дней зарождения литературы, возникли разговоры о "свободной прозе". Недавно один пылкий прозаик сказал, волнуясь, что проза должна быть "божественно свободна и прекрасна".

Да, очевидно, это так!..

Как определить жанр тех вещей, о которых я упомянул?

Не знаю. Это — не рассказы в точном смысле слова, не очерки и не статьи. Это — не стихотворения в прозе.

Это — записи размышлений, простой разговор с друзьями" 7.

Фантастика, занимающаяся драмой идей, соприкасается с идеями все более сложными. С каждым годом труднее разыгрывать драму идей только в репликах и сюжете. Даже огненные идеи гаснут, становясь неестественными репликами. Поэтому здесь особенно важно владеть искусством свободного полета.

У драмы идей есть и свои внешние трудности. Сравнительно редко сталкиваются идеи более или менее равноценные. Значительно чаще непризнанные идеи вступают в конфликт с идеями "благополучными" и признанными. И вот здесь писатель слышит: "Вместо того чтобы популяризовать, пропагандировать науку, вы вступаете с ней в конфликт?!" Редакторы, которые попрямолинейнее, говорят так: "Да ведь то, о чем вы пишете, просто невозможно!"

В других "поджанрах" фантастики тоже приходится сталкиваться с требованием: "Нужно, чтобы соответствовало современным научным данным". Но там всегда есть возможность обойти это требование. Возьмем, например, "Возвращение" Стругацких. Авторам надо, чтобы их герои летали в космос со сверхсветовой скоростью. Очень просто: появляются слова "деритринитация", "Д-принцип", "Д-космолеты". Попробуй возрази что-нибудь против неведомой деритринитации... Но драма идей в фантастике имеет смысл лишь в том случае, если идеи не условные, а настоящие (пусть даже маловероятные).

Самый тяжелый случай, когда фантасту вообще отказывают в праве на самостоятельное научное мышление. "Если принять эту теорию, — ужасается литературовед К. Андреев, — то выходит, что даже наука вынуждена следовать по пути писателей-фантастов" 8. Литератор, таким образом, заступается за ученых, "вынужденных" следовать за фантастами. Сами ученые смотрят на это иначе. Вот, например, что говорит академик А. Н. Колмогоров: "На современном этапе при этом не следует пренебрегать и построением "в запас" нескольких произвольных гипотез, как бы ни сближалась иногда такая деятельность ученого с построениями писателей-фантастов" 9. Вдумайтесь в эти слова. Речь идет о том, что наиболее дальние гипотезы должны создаваться в науке теми же методами, какими они создаются в фантастике. И это вполне закономерно. Ученый и писатель, выдвигая дальние гипотезы, используют один и тот же метод — фантазию. Ученому помогает (а иногда мешает) лучшая информированность. Писателю помогает (а иногда мешает) большая способность к фантазированию. Шансы примерно равные.

Это, конечно, не значит, что писатель может работать как ученый. Ведь мы говорим только об одной стороне работы ученого — о создании дальних гипотез. В современной науке дальнее "гипотезообразование" занимает еще очень скромное место. Быть может, со временем будут ученые, специализирующиеся на создании таких гипотез. Пока же ученые занимаются этим эпизодически. Хороший пример — книга И. С. Шкловского "Вселенная, жизнь, разум". Почти вся третья часть этой книги построена на научно-фантастических гипотезах. Проблема межзвездной связи с другими цивилизациями вообще одна из тем, в которых фантастика и наука идут рука об рукv.

Создание дальних гипотез — дело сложное. Нельзя не согласиться с И. Ефремовым, когда он говорит: "Для того чтобы идти в научную фантастику этим путем, надо быть ученым, стоящим на переднем краю исследований, широко образованным в области истории науки и накопленных ею фактов" 10 . Труднее принять вывод, который отсюда делает И. Ефремов: "Следовательно, надо работать сразу в двух областях, то есть находиться в наш век узкой специализации в самом невыгодном положении".

Вот что писал А. М. Горький начинающему литератору И. А. Арамилеву: "Бальзак за несколько десятков лет до того, как возникла гипотеза эманации психофизической энергии, уже писал в одной из своих книг о возможности такой эманации. Стриндберг первый указал на возможность добычи азота из воздуха, осуществленную почти через 20 лет после того. Вы говорите: "Писателю почти невозможно быть энциклопедистом". Если это Ваше крепкое убеждение — бросьте писать, ибо убеждение это говорит, что Вы не способны или не хотите учиться. От литератора — к сожалению — не требуют, чтоб он был энциклопедистом, — а надо, чтоб требовали. Писатель должен знать как можно больше, должен стоять на высоте современных ему научных знаний" 11.

Попытки "принципиально" отказать фантасту в праве на создание "настоящих" гипотез становятся все более редкими. Значительно чаще редактор говорит: "Конечно, конечно, это фантастика... Но вот тут вы уже того... чересчур... Это же невозможно!"

В "Путешествии к эпицентру полемики" нам надо было столкнуть две идеи. Одна принадлежала Коккони и Моррисону (искать радиосигналы чужих цивилизаций на волне в 21 см), другая была еще в 1959 году выдвинута нами (сигналы надо искать в звездных спектрах). Журнал "Знание — сила" отклонил "Путешествие". Нам разъяснили, что идея Коккони и Моррисона является общепризнанной и что в книге И. С. Шкловского "Вселенная, жизнь, разум" она названа "блестящей". Кроме того, нам посоветовали прочитать в ближайших номерах журнала статьи о радиопоиске по методу Коккони и Моррисона...

"Путешествие к эпицентру полемики" опубликовал журнал "Звезда". Прошло некоторое время. Теперь общепризнано, что идея Коккони и Моррисона ошибочна. Вот что мы писали в "Путешествии": "Нам представляется, что неудача была закономерной. Идея Г. Коккони и Ф. Моррисона методологически ошибочна" 12. То же самое теперь пишет проф. И. С. Шкловский: "Нам, однако, представляется, что проект "Озма" порочен в своей основе" 13. С этим теперь согласны и другие астрономы. Например, в статье кандидата физико-математических наук Л. М. Гиндилиса "О возможностях связи с внеземными цивилизациями" говорится: "Следует, однако, заметить, что блестящая идея Коккони и Моррисона об использовании частоты радиолинии водорода 21 см при внимательном рассмотрении оказывается небезупречной" 14.

Такие случаи нередки. В сущности, вся история фантастики свидетельствует, что рано или поздно невозможное оказывается возможным.

Могут спросить: что же, редакторы вообще не имеют права говорить "невозможно"? Конечно, имеют! Например, в тех случаях, когда произведение построено на научном или техническом ляпсусе. Возьмем, например, рассказ Ю. Сафронова "Осколок звезды". Герой рассказа нашел метеорит, обладающий способностью превращать свет в "твердое черное вещество". Вообще-то фотоны при определенных условиях могут превращаться в позитроны и электроны. Это процесс, обратный тому, который намереваются применить в фотонных ракетах. Но если аннигиляция вещества сопровождается огромным выходом энергии, то обратный процесс связан со столь же огромным поглощением энергии. Между тем в рассказе вещество "растет" буквально на глазах: "Я навел лупу на его поверхность. На том месте, где было солнечное пятно, на камне появился небольшой бугорок. Спустя полчаса на камне был уже не бугорок, а черная веточка длиной чуть больше сантиметра! Час от часу она становилась все длиннее и длиннее" 15. Нетрудно подсчитать, что потребуются миллионы лет, чтобы получить несколько граммов вещества из света, падающего на поверхность даже очень большой лупы. Стремясь проиллюстрировать закон сохранения материи, автор грубо его нарушил. Вот в таких случаях и уместно вмешаться редактору. Ведь на ляпсусе с превращением света в "черное вещество" держится весь рассказ...

Проблема редактирования фантастики — одна из сложнейших. В особенности, когда речь идет о "драме идей". Тут нет внешней занимательности и все сосредоточено в очень тонкой сфере взаимодействия мыслей. Вторжение редактора порой напоминает попытку "покопаться" в часовом механизме с помощью лопаты.

Приведу конкретный пример. В рассказе "Летящие пo Вселенной" есть такие строки: "Считалось, что мы ведем свободный поиск. Правильнее было бы сказать — слепой. Мы искали наугад. Не было таких гипотез, которые мы бы отказывались проверить. Мы заново обрабатывали записи, полученные, когда шла вахта прослушивания. Наши инженеры изобретали тончайшие радио-фильтры и конструировали сверхчувствительные системы молекулярных усилителей 16. В "Искателе" кто-то внес поправки, "выкорчевал" все "излишние" трудности. Получилось: "Не было таких гипотез, которые мы бы отказывались проверить. Наши инженеры изобретали тончайшие радиофильтры и конструировали сверхчувствительные системы молекулярных усилителей. Мы готовились к новым поискам" 17. Ситуацию, нужную для драмы идей, вытеснил лихой победный марш...

В современной фантастике немало нерешенных проблем. Но это трудности роста. Фантастика берется за решение все более сложных задач. Признаюсь, я уверена, что фантастика когда-нибудь станет ведущим литературным жанром. В быстро развивающемся обществе литература должна смотреть вперед.

1 "Техника — молодежи", 1964, № 5, стр. 25.

2 "Литературная газета", 1961, 11 февраля.

3 "Экономическая газета", 1964, 4 ноября.

4 О фантастике и приключениях. Л., Детгиз, I960, стр. 252—254.

5 "Комсомольская правда", 1960, 29 ноября.

6 "Комсомольская правда", 1964, 26 декабря.

7 К.Паустовский Избранная проза. М., "Художественная литература", 1965, стр. 4.

8 Сборник "О фантастике и приключениях". Л., Детгиз, 1960, стр. 330.

9 А. Н. Колмогоров. Жизнь и мышление как особые формы существования материи. В сб. "О сущности жизни". М., "Наука", 1964, стр. 51,

10 И. Ефремов. Наука и научная фантастика. "Природа", 1961, № 12, стр. 44.

11 Сб. "Пути в незнаемое". М.—Л., "Советский писатель", 1964, стр. 469.

12 "Звезда", 1964, № 2, стр. 137—138.

13 "Наука и жизнь", 1965, № 1, стр. 64.

14 "Земля и вселенная", 1965, № 1, стр. 25.

15 "Техника — молодежи", 1962, № 4, стр. 24.

16 В. Журавлева. Человек, создавший Атлантиду. М., Детгиз, 1963, стр. 119—120.

17 "Искатель", 1963, № 3, стр. 56.

© Журавлева В.Н. В сб. "О литературе для детей", — Ленинград: "Детская литература", 1965. – С. 204-214.