Говорят: «В нем, как в зеркале, отразилось»... А ведь в зеркале все отражается до малейших деталей, но наоборот: правое плечо выглядит левым, левая рука — правой. При разговорах насчет натурализма и реализма это соображение могло бы, пожалуй, пригодиться.

Цинизм — не что иное, как принципиальная беспринципность.

Даже купаясь в славе, не забывай о скромности; купайся в трусиках.

Не всякий блондин — светлая личность.

Место работы и занимаемая должность — член семьи.

Одному человеку всю жизнь снился один и тот же страшный сон: будто у него в поезде украли чемодан. Трудно было найти более счастливого человека: весь день после такого сна он радовался, что то был только сон.

Клопа танком не раздавишь.

Черви орлов не боятся. Черви боятся кур.

Как мухомор заботой ни окружай, не вырастить из него боровик.

Конечно, истинный друг познается в беде. Но и удаче твоей по-настоящему порадуется только настоящий друг.

Пришел в институт наниматься в караульные начальники — караулить науку от уклонов. Ан наука уже давно перешла на самообслуживание.

Мерный басовитый храп, как если бы где-то поблизости пилили дрова.

Вершина лицемерия — санитарный день в аду.

Геркулес совершил двенадцать подвигов, после чего Зевс даровал ему бессмертие. А бывает ведь и так, что сначала даруют человеку бессмертие, а уже потом срочно подыскивают для него дюжину подвигов.

Хороших стихов мало у кого много.

Кое-какие критические статьи я уподобил бы производству слонов из мух заказчика.

Один человек клеветал на Солнце. Ему дали отпор. Теперь он пишет заявления на всю Солнечную систему.

Сидят в своей поликлинике, ждут приема, толкуют о пустяках. Этакий, можно сказать, хворум.

Своя голова ближе к телу.

Чтобы скрыться, этой гражданке достаточно было стереть со своего лица парфюмерию.

Никогда не рой другому яму, если можешь поручить это своему подчиненному.

Ушел на пенсию и только тогда стал приносить пользу обществу: ничего не делал.

Плоды прелой мысли.

Поэт молочно-восковой спелости.

Завсегдатаев стоило бы иногда маленечко потеснить в интересах иногдатаев, которые ведь тоже люди, тоже человеки.

Трудовые блудни гражданина Н.

Этой группе была дана установка: не торопиться, разобраться как следует. Пока что задание выполнено на 50 процентов: не торопятся.

Собака — друг человека. Она тебя любит, какая бы рецензия ни была опубликована на твой роман.

Человек весьма расчетливого и продуманного самоотвержения.

Умывать руки—далеко не всегда признак чистоплотности.

Дерзать и дерзить — это, как говорят в Одессе, две большие разницы.

Ответственный съемщик сливок.

Ума у этого человека—палата, но палата эта — казенная.

Болван замедленного действия.

Удивительная игра природы: человек с камнем за пазухой не так часто тонет, как человек без такового.

Очень может быть, этот человек и родился в сорочке, но он ее с тех пор ни разу не стирал.

И у бильярдиста можно найти общее с Антеем: оба должны хоть одной ногой касаться земли.

Этот поэт полагает, что он глаголом жжет сердца людей. На самом деле он просто действует людям на нервы.

Бумага, засиженная музами.

Моложавое дарование.

Говорят: «Знаю, как свои пять пальцев». Ой ли? Так ли вы уж знаете свои пять пальцев, если вы их без устали не маникюрите? Проверьте!

Ничего не делал: руки были заняты. Обеими руками все время крепко держался за свое кресло.

Шуберт долгие годы проживал в одном городе с Бетховеном, мечтал познакомиться с ним лично, но так и не осмелился. Склоним свои грешные головы перед величественной скромностью гения.

— Мусенька, тебе не стыдно принимать духи от такого типа?

— Плевать! Духи не пахнут.

Человек, напичканный болезнями, как медицинский справочник.

Начало сказки: «В здоровую семью советских больных затесался один симулянт».

Что может быть величественней и прекрасней океанской волны! А попробуйте зачерпнуть ее любым ведром, пусть даже самым большим, и вы будете иметь всего лишь ведро соленой воды.

Как часто люди в соревновании на культурность побеждают только «по очкам». А сними с такого соревнователя очки, и ау, культура, где ты?

От совета жен покойного выступала гражданка Н.

У него маленький стакан, но он пьет из чужого стакана.

— К вам пришел один гражданин.

— Пожилой?

— Нет, с бородой.

Человек слишком учтивый, чтобы быть приятным.

«Бестолковость человеческая! — восклицал один, вообще говоря, неглупый рак.— Заладили: «Красный, как рак», «Покраснел, как рак». А где они видели красных раков? Укажите мне хоть одного рака, который видел бы хоть одного красного рака. А кто лучше самих раков знает раков?..» Из сего могут последовать сравнительно глубокие философические выводы.

Чем выше человек задирает нос, тем меньше он видит, что пишет.

Сумерки. Сидит человек в качалке и сам себе напевает под нос дифирамбы.

Замечено, что попугаи намного переживают тех людей, слова которых они бессмысленно повторяют.

Некоторых деятелей литературы и искусства я уподобил бы работникам питания. Ибо и они добывают себе средства к существованию тем, что торгуют водой с сиропом.

Н.— типичный классик. Давно уже ничего не пишет, но весьма обильно и часто переиздается.

Человек горит на работе. Но горит, как сырые дрова: трещит, шипит, дымит, плюется. А тепла от него или, скажем, углей — ни на грош.

Все знают: карась любит, чтобы его жарили в сметане. Но еще никогда и никому не приходилось слышать об этом из уст карася.

Серое бывает разных цветов.

Долог, не прям и зачастую мучителен процесс перерастания образования в культуру.

Этот поэт только потому молодой, что вчера снова женился.

Вряд ли даже в самом далеком будущем будут играть в футбол по переписке.

Надо верить человеческому опыту. Люди никогда не мыли бы руки, если бы последние от этого не становились чище.

Пора, ох пора заменить мирный заседательный труд бурным созидательным!

И среди некурящих порой попадаются неважные люди.

Покажешь человеку палец, и тот смеется. А покажи ему же кулак, то есть в пять раз больше пальцев, и он почему-то смеется раз в двадцать меньше.

Мал гарнитур, да дорог.

Мало ли что человек может написать под пьяную ногу!

Пожелание Хоттабыча: «Пусть твоя бритва так гладко и чисто бреет твои щеки, чтобы раздражение проступало на щеках твоих врагов».

Один сотрудник придумал механическую баклушебойку, чем создал невыносимые условия для тех, кто бьет баклуши старинным способом — от руки.

Никто из писателей не выразил, на мой взгляд, с такой потрясающей убедительностью роль денег в капиталистическом обществе, как Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин в своей комедии «Смерть Пазухина». Надворный советник Фурначев говорит своей супруге Настасье Ивановне, урожденной Пазухиной: «Деньги, сударыня, всякому человеку нужны... даже нищий на улице стоит, и тому деньги надобны».

— Как ты думаешь, успею я забежать в «Гастроном» купить двести граммов колбасы?

— Нет. Уже поздно.

— А сто граммов?

Человек потливого ума.

Слабое знание русского языка заставляло его подолгу подбирать фразу. Вследствие этого он прослыл спокойным и рассудительным работником.

Мистическая табличка над санаторной душевой: «ЗАЛ С ДУШАМИ».

Обсуждают иную книжку, и как начнут говорить о ее сюжете,

всем становится и неудобно и совестно. А надо в таком случае говорить не о сюжете, а о СЮСЮЖЕТЕ. Сей термин с сияющим лицом вношу как ценный вклад в

науку.

То же самое и о реализме некоторых наших произведений искусства. Не реализм это, а СЮСЮРЕАЛИЗМ.

Даже сны этому критику снились только реалистические.

Не стоит путать стадный инстинкт с общественным.

Он так ценил себя, что даже храпел под стенограмму.

Не мужчина, а самоходные брюки.

Насколько эффективней действовали бы на футбольном поле некоторые наши футболисты, если бы им не мешали игроки противника!

Ни в каком прейскуранте не узнаешь, почем пуд лиха.

«Семья-то большая, да два человека всего драматургов — отец мой да я». В лесу раздавался топор драматурга.

Опасен не градусник, а температура.

Новехонькое здание, а бельем поросло.

Бывает скоропись, бывает машинопись. Бывает и серопись

Фильтрующийся склочник.

Разница между человеком и курицей: курицу никогда не зарежешь без ножа.

Чего только в сказках не бывает! В одной сказке человек брал взятки.

Не нытьем, так карканьем.

Род занятий — собутыльник.

Родился в сорочке из водоотталкивающей ткани и всю жизнь выходит сухим из воды.

Сон — единственное дело, которым этот человек занимался всерьез.

Ушла на пенсию и работает бабушкой у своей дочери.

У этого юноши еще молоко на бороде не обсохло.

Лев не стыдится, что он из семейства кошачьих.

Один и тот же дождь родит урожай и грязь на дорогах. Показухины дети.

Романс алкоголика: «Лежу ли я вдоль улиц шумных, валяюсь ли у входа в храм».

Одни строят, другие пристраиваются, третьи устраиваются. Вредно путать социальный заказ с сусальным.

В семье геолога три девочки: Зоя, Палеозоя и Мезозоя.

Не ногти красят человека, а человек — ногти.

Жандармский ротмистр Е. Е. Попытко-Непытко.

Это научное учреждение не столько цитадель, сколько читатель науки.

Нервный тот, кто топает ногами на своих начальников. Человек же, топающий ногами на подчиненных,— хам.

Бывает, человек умирает за много лет до своей смерти.

Величавый смех респектабельного идиота.

— Мы с Николаем Ивановичем порядочные люди.

— А без Николая Ивановича?

Если судьба стучится к тебе в дверь, не прикидывайся, будто тебя нет дома.

Когда собака лает, это признак ее душевного здоровья.

Единожды солгавший?! Кто тебе поверит!

Покойный бып здоров хворать.

На головокружительной горной вершине одних тянет декламировать Пушкина и Маяковского, других — плюнуть вниз.

Изо всей колесницы Аполлона этот критик оставил для себя только оглоблю.

Лакеи не уважают как раз тех, кто их уважазт.

Кончил дело — шнуруй смело.

Наследить в литературе и оставить в ней след — совсем не одно и то же.

Одни писатели мыслят образами, другие образами.

Не от хорошей жизни обезьяна превратилась в человека.

Опоздал на банкет и остался вне икры.

Не лезь в бутылку — пригодится воды напиться.

Для некоторых ловкачей передние рубежи — передние.

Нет в мире совершенства: у Нефертити были растопыренные уши.

Полагал о себе, что он пуп земли, а он еле-еле чирей.

Не столько литературная находка, сколько литературная выходка. Одни люди вносят в общее дело свою лепту, другие — свой лепет.

далеко не каждый назовет тебе имя писателя Лазаря Лагина.

Полюбопытствуйте далее, какие ещё книги написал автор

полюбившейся всем сказки. Так называемый широкий читатель в

лучшем случае назовет «Обидные сказки» и «Голубого

человека», а кто постарше, добавят, что им когда-то очень

понравился сатирический «Патент АВ». Пожалуй, ещё те, кто

сегодня переступил порог шестидесятилетия, вспомнят,

возможно (называют же!), острый сатирический памфлет

«Остров Разочарования»...

Так случилось, что «Хоттабыча», «Сказки» да ещё

«Голубого человека» сейчас переиздают довольно часто. Что до

«Хоттабыча», то с ним просто обвал переизданий, большинство

из которых пиратские. Мне, дочери Лагина, уже просто недостает

сил, чтобы бороться с литературными бандитами, которые,

бывает, ссылаются на то, что им якобы сказали в Российском

авторском обществе, что «у Лагина наследников нет». Стало

быть, меня нет. Ладно, надеюсь, что с таких сплетен буду жить

долго и в конце концов добьюсь, чтобы переиздать сатирические

памфлеты («Майор Велл Эндъю», «Белокурая бестия» и другие),

как и бесконечно любимый мною фантастический политический

роман «Атавия Проксима» (или «Трагический астероид»).

Ясно, что отец не был только автором «Старика Хоттабыча».

У него ещё немало и того, что я не назвала. Но моя задача сейчас,

в канун столетия со дня рождения писателя Лазаря Иосифовича

Лагина, рассказать кое-что из его биографии, которая читателям

совсем неизвестна. Сами понимаете, как трудно рассказывать о

собственном отце: хочется сказать и про то, и про это, и про

многое-многое другое. Размер же газетной статьи, даже на

полосу, диктует свои законы. Поэтому приходится выбирать то,

что, на мой взгляд, может особенно заинтересовать тех, кто

обратится к этому эссе.

С чего же начать? Может, с того, что отец родился 4 декабря

1903 года в белорусском городе Витебске в совершенно нищей

многодетной семье. Дедушка поначалу гонял плоты по Западной

Двине, потом работал продавцом в скобяной лавочке, а старший

сын Лазарь успешно окончил двухгодичное Высшее начальное

училище. Позже семья переехала в Минск, откуда отец и ринулся

добровольцем на фронт Гражданской, вступив сначала в партию,

а потом уже в комсомол (именно в такой последовательности).

По окончании Гражданской войны он очутился на вокальном

отделении Минской консерватории, откуда через год сбежал —

не мог справиться с теоретическими дисциплинами. А вот голос

— мягкий, красивый лирический баритон — остался у него на

всю жизнь. Отец очень любил петь «Застольные» Бетховена и

старинные романсы, особенно «Снился мне сад»...

Уйдя из консерватории, он продолжал служить в армии. В

Ростове-на-Дону написал свои первые стихи, которые охотно

печатала войсковая газета. Однажды, когда в гости к ростовчанам

приехал Маяковский, отец рискнул показать ему свои опыты, и

уже на следующий день, выступая в другой дивизии, великий

поэт читал его «Старшину» наизусть. А потом, уже в Москве,

неоднократно спрашивал его (они подружились): «Ну, когда же

вы принесете мне в «Леф» свои новые стихотворения? На что

отец отвечал: «Так, как вы, Владимир Владимирович, не могу, а

хуже не хочется»...

Когда он был молод, его называли «Сероглазарь» (термин

Кукрыниксов), чуть позже — «Лагин с трубкой» (Олеша), а

последние тридцать лет — «Лагин с дочкой» (родители

разошлись, и я, студентка, переехала к отцу) — так придумал

Аркадий Стругацкий.

...Отец был удивительно доброжелательным и отзывчивым

человеком. Его любимым занятием было помогать людям, хотя

«накалывался» он не раз. Но чистоту и детскую наивность его

души ошибки в людях не замутили. Помню, его обидели

безразличием (отец очень хвалил в письме «Эру милосердия»)

братья Вайнеры, зато братья Стругацкие нескрываемо обожали

его с того момента, как он вынул из мусорной редакционной

корзины их «Страну багровых туч» и в своей внутренней

рецензии поздравил нашу литературу с приходом в неё

уникально талантливых писателей.

В его письмах, которые я разбирала, приводя в порядок

архив, масса слов признательности от Зощенко и Козачинского,

Эренбурга, Светлова, Олеши, Виктора Некрасова (с ним папа

близко дружил ещё с войны), не говоря уже о детских писателях.

Его не просто уважали. Его любили, с его мнением чутко

считались, а в вопросах фантастики и сказки он был просто

энциклопедически образован. Вообще-то, будучи по профессии

политэкономом (окончил «Плешку» и Институт Красной

профессуры), кандидатом наук, доцентом, журналистом

(заведовал экономическим отделом «Правды»), редактором (был

заместителем главного редактора, т.е. Михаила Кольцова, в

журнале «Крокодил»), фельетонистом, писателем-сатириком, он

знал и умел очень многое (хотя так и не научился вбивать гвоздь

в стенку). До последних своих дней (а умер он в 75 лет) он

учился: занимался английским и итальянским языками, старался

максимально быть в курсе современных естественных наук,

очень много слушал музыки и много читал о ней. Собственно,

именно он «втянул» в музыку и меня, а я, признаться,

поддавалась туго, хотя и училась в музыкальной школе. С

музыкой мы «разобрались» в тот вечер, когда я впервые

услышала Первую симфонию Густава Малера. Ночью отец

подсунул мне под дверь тоненькую книжечку И. Соллертинского

«Симфонии Малера» 1934 года издания, чтобы я обнаружила её

утром. Потом писала о Малере дипломную работу в музыкальном

училище, сделала о нём несколько больших радиопередач. Отец

этим очень гордился.

На всю жизнь была у него слабость, которая так или иначе

мешала ему работать: он безумно любил сладкое. Мама

рассказывала: когда он начал писать «Хоттабыча», она, уходя на

работу, запирала его на ключ, оставляя на столе тарелку с

огромным количеством конфет. Он был сладкоежкой и

патологическим лентяем, когда дело касалось его собственного

творчества. Но в 1937-м стиль жизни и работы ему пришлось

изменить. Благодаря Александру Фадееву, которого он

поддержал в «Правде» с его «Разгромом», отец, спасаясь от

ареста в Москве, оказался в командировке на Крайнем Севере.

Мама рассказывала, что с ордером на арест приходили буквально

через день, ибо ордер был действителен только на конкретный

день. А отец в это время мёрз на Шпицбергене и писал про

веселого джинна и его верного друга и спасителя Вольку

Костылькова. «Хоттабыча» печатали одновременно «Пионерская

правда» и журнал «Пионер», в 1940 году вышло первое издание

книги. Но первую редакцию «Старика Хоттабыча» мне удалось

напечатать уже после кончины отца — до того выходили

издания, по его словам, с категорически требуемыми от него

«сталинскими наслоениями». Он мечтал увидеть первую

редакцию. Увы, не довелось... Возвращению оригинала сказки

помог Аркадий Стругацкий, издав книжку в руководимом им

издательстве...

Отец обожал мультипликационное кино, и мы с ним в

соавторстве написали несколько сценариев по его «Обидным

сказкам» и оригинальную рисованную пародию «Шпионские

страсти», которая, насколько мне известно, вот уже четверть века

пользуется оглушительной популярностью, едва ли не такой же,

как «Старик Хоттабыч».

Теперь о другом. Естественно, мне хочется немного

поговорить о том, как меня воспитывал писатель Лазарь Лагин.

Он обожал оперетту. Но когда я, обманув его, поступила на

отделение актёров музыкальной комедии в ГИТИС (теперь

РАТИ), он был возмущен и выпорол меня морским ремнем (он

привез его с Великой Отечественной, которую провел на

Черноморской и Дунайской флотилиях). А при этом

приговаривал, что не хочет иметь дома «кокотку». Что ж, и

умным людям иногда свойственно ошибаться!.. Он настоял на

пединституте имени Ленина, за что я ему всю жизнь благодарна.

Он воспитывал меня жестко, сурово. Не баловал лишними

деньгами, не покупал лишних тряпок, говорил, что «если тебе

нужна ещё одна кофта, пожалуйста, заработай её сама». И я стала

переписывать ноты с переводом из одной тональности в другую

(за транспонирование платили вдвое), позже репетиторствовала и

т.д. Зато книги, пластинки, абонементы в консерваторию, театры,

кино, учителя по английскому языку и латыни — всего этого

было предостаточно. Английский я выучила благодаря хитрости

отца. Он привозил из-за границы детективы Агаты Кристи (очень

увлекался такого рода литературой), переводил мне несколько

страниц, а потом отрубал: «Дальше читай сама!» И приходилось.

Ведь «бабку Агафью» у нас в шестидесятые годы не очень-то

переводили...

Характер у отца был ироничный, весёлый и очень

покладистый. Хотя бывал он нетерпелив и вспыльчив. К

примеру, мой бывший муж, одарённый композитор, ужасно

переживал, когда отец наотмашь «срезал» его, услышав

невольное музыкальное заимствование из Шумана. Именно по

этой причине он не дал написать ему мюзикл по «Хоттабычу»,

предоставив это право Геннадию Гладкову, который здорово

намаялся с «классиком», обладающим на редкость ленивой

натурой. Его лень, как ни странно, сработала и на меня, потому

что отец стал учить меня редактированию и добился того, что я

работала над его сочинениями перед сдачей их в издательство, на

киностудию, радио или телевидение.

Так же страстно, как сладкое, он любил собак.

Эрдельтерьеров. Трогательно рассказывал, как в детстве, в

Витебске, в его нищем дворе жил общеничейный «дворник» по

имени Бобик... Но собаку я завести не могла: папа постоянно

болел, а я ездила в командировки, прогуливать пса было некому.

Тогда в нашем доме появились кошки, которых раньше отец

терпеть не мог. Филю, Филимона, который при ближайшем

рассмотрении оказался Филуменой (наречена отцом!) очень

пытался полюбить. Но у кошки был скверный и склочный

характер, хотя чистюлей она была ослепительной. Именно из-за

её индивидуальности (а Филька была личность!) он начал писать

очень интересную и острую повесть... о культе личности, где

рассказ о 1952 годе шёл от лица кошки. Называлась повесть

«Филумена-Филимон, или Вторая попытка», мы пытались писать

её вместе. Отцу очень нравилась придуманная мною

классификация кошачьих поз, а за удачные реплики или

афоризмы (например, «Мышь Доброй Надежды») он выдавал мне

премию от пяти до пятнадцати рублей.

Без отца я не смогла завершить эту работу. Буду ещё

пытаться — ведь сюжет продуман и «прожит» до мельчайших

деталей... Отец мечтал, чтобы я писала прозу, хотел, чтобы

повесть о Фильке подтолкнула меня к беллетристике... Пока не

дано... А вот наш дымчатый колорпойнт Кузя, который снялся в

двенадцати фильмах (последний — «Леди Макбет Мценского

уезда») окончательно и бесповоротно примирил отца с

кошками...

У него было много друзей вне литературы. Физики Ландау и

Виталий Гинзбург, математик Александр Гельфанд, летчик-

испытатель Марк Галлай, художник Леонид Сойфертис, с

которым он вместе воевал, другой замечательный художник

Виталий Горяев, который блестяще проиллюстрировал его

«Хоттабыча». Увы, книжка увидела свет через несколько дней

после ухода отца из жизни...

Его друзьями моментально становились и «мои» музыканты

— от Спивакова и Димы Ситковецкого, от Володи Фельцмана

(чья эмиграционная «одиссея» сыграла роковую роль для отца в

мае 1979 года) до дирижеров Александра Лазарева и Василия

Синайского. Он не мог не очаровывать людей — иначе не

придумал бы своего прелестного чудака Хоттабыча! И очень,

очень (повторю!) любил «очаровываться» людьми совсем

молодыми и совсем не знаменитыми. У него был какой-то

особенный «глаз» — умел увидеть талант в самом его

зародыше...

Ну а кроме того, он был очень хорошим писателем и крайне

скромным человеком. Обожал в кино итальянский неореализм,

влюблялся в мюзиклы, увлекался фламандской живописью и Ван

Гогом, боготворил Рея Бредбери, был ярым поклонником

оперетты, но никак не мог полюбить современную оперу и

напрочь не переносил балет. Улыбаясь, говорил: «Она ему

танцует, что любит его, а он ей танцует, что любит ее тоже...».

Наград у него было много. Но — военные, севастопольские.

Его имя — на стеле в Севастополе, там же и его боевые ордена и

медали в местном музее, где у него своя экспозиция с полевым

планшетом. А «трудовик» он получил к семидесятилетию.

Закончить же хочу коротенькой историей, случившейся с

ним, когда его «Остров Разочарования» выдвинули на

Сталинскую премию. Пришел маститый фотограф из «Правды»,

сфотографировал отца, поздравил с премией второй степени

(первая была у Катаева)... Дело было в конце февраля 1953 года.

Нужны ли здесь комментарии?..

Отец, иронично улыбаясь, говаривал: судить о таланте

нынче надо не по количеству наград, а по их отсутствию...

Может быть, он был прав?!

В повести Анстея джинна выпускает на волю не советский пионер Волька, а молодой лондонский архитектор Гораций. Джинна зовут Факраш-эль-Аамаш,

"— ...У меня была родственница, Бидия-эль-Джемаль, которая обладала несравненной красотой и многообразными совершенствами. И так как она, хотя и джиннья, принадлежала к числу верных, то я отправил послов к Сулейману Великому, сыну Дауда, которому предложил ее в супруги. Но некий Джарджарис, сын Реджмуса, сына Ибрагима — да будет он проклят навеки! — благосклонно отнесся к девице и, тайно пойдя к Сулейману, убедил его, что я готовлю царю коварную западню на его погибель".

Про Хоттабыча же известно лишь то, что он со своим братом "ослушались" Соломона — и больше ничего конкретного. Зато в сказке старик постоянно упоминает своего заклятого врага со знакомым именем "Джирджис ибн Реджмус". Правда, у Лагина Джирджис — не просто наветчик, а "царь шайтанов и ифритов". Именно его козни Хоттабыч усматривает во всём, что ему кажется страшным и непонятным — будь то паровоз, машина или автомат, выдающий билеты.

У обоих джиннов есть враги, которых они смертельно боятся – у Факраша это Джарджарис, у Хоттабыча – Джирджис.

Многие пассажи повести Лагина звучат прямо-таки с агитационной страстностью – и, прежде всего, в тех эпизодах, в которых утверждается: в СССР не так, как на Западе, это там все продается и покупается, унижается человеческое достоинство, властвует капитал и царит классовое и расовое неравенство [177] . Примечательно, кстати, что если в первом варианте книги владельцем кольца Соломона (т. е. кольца, которое показалось Хоттабычу таковым) был советский гражданин Хапугин, «бывший частник, а теперь помощник заведующего хозяйством кустарной артели «Красный пух» [178] , то во втором им стал турист из Нью-Йорка Вандендаллес (соединение фамилий миллиардера Вандербильда и госсекретаря США Дж. Ф. Даллеса, в 1950-е гг. бывшего одной из главных мишеней для советских политических карикатуристов). Пожалуй, наиболее наглядно виден классовый подход ребят из Страны Советов во время их посещения Италии.

И к концу книги мы видим, как джинн, чей возраст превышает 3700 лет, «распропагандирован» своими друзьями-пионерами и становится убежденным сторонником советского образа жизни.

Не случайно, что именно эти качества книги – воспитательные, дидактические, т. е. идеологические – обычно выделяли исследователи советской литературы, называвшие «Старика Хоттабыча» то «воспитательно-приключенческой сказкой» [179] , то сказкой «приключенческо-социальной» [180] , а то и «детской повестью-сказкой, рассказывающей о веселых и поучительных приключениях двух пионеров и джинна, перенесенного из сказки Шахерезады в наши дни» [181] .

В. Гопман https://fantlab.ru/work522316

***

После обеда он полез на полки и достал «Арабские сказки» издания Лэна в трех томах, за перечитывание которых и взялся с возобновившимся интересом. Давно не заглядывал он в эти чудные сказки, неисчислимо древние, но тем не менее даже и теперь более свежие, чем большинство новых популярных романов! Кроме того, ому хотелось думать, что и в историческом отношении они мало уступают многим другим сочинениям, более серьезно претендующим на точное воспроизведение истины.

Он нашел полный отчет о единоборстве с эфритом в «Истории Второго Царственного Нищего», в первом томе, и был неприятно удивлен, когда узнал, что эфрит на самом деле назван там «Джарджарисом, сыном Рсджмуса, сына Иблиса», будучи, очевидно, тем именно лицом, о котором Факраш упоминал, как о своем злейшем враге. О нем сообщалось, что он был «образом гнусен» и не только, как видно, похитил дочь Владыки Эбенового Острова в ее брачную ночь, но еще, заставши ее в обществе Царственного Нищего, отомстил ей, отрубив ей руки, ноги и голову и превратив своего смертного соперника в обезьяну.

«С этим молодчиком и стариком Факрашем, — с прискорбием подумал Гораций, дойдя до этого места, — я, кажется не соскучусь!»

Он читал до тех пор, пока не дошел до памятной встречи царской дочери с Джарджарисом, который явился «в самом гнусном образе: с руками, как вилы, ногами, как мачты, глазами, как горящие факелы», — в расчете на устрашение неопытного противника, Эфрит начал с того, что превратился изо льва в скорпиона, после чего царевна стала змеею, тогда он перекинулся в орла, а она — в коршуна; он — в черного кота, она — в волка; он — в лопнувшую гранату, а она — в повара; он — в рыбу, а она — в более крупную рыбу.

«Если Факраш сумеет протащить меня через все это, нигде не зацепивши, то я буду приятно разочарован», — думал про себя Вентимор, но, прочитав еще несколько строк, он воспрянул духом. Ибо эфрит стал наконец пламенем, а царевна — костром. «И когда мы взглянули в его сторону, — продолжает повествователь, — то заметили, что от него осталась груда пепла».

— Ну, — сказал себе Гораций, — это, во всяком случае, выводит Джарджариса из строя! Чудно только, что Факраш так и не слыхал об этом.

Но по размышлении он нашел это не так уж странным, так как этот инцидент, вероятно, имел место после заключения джинна в его медную бутыль, куда к нему вряд ли могли дойти какие-либо слухи.

Не отдыхая, он одолел весь второй том и часть третьего, однако, хотя и приобрел некоторые знания относительно восточных нравов и тамошнего образа мыслей и речи, которые могли пригодиться в будущем, но интерес его подлинно воскрес только на 24-и главе третьего тома.

В 24-й главе содержится «История Сейф-эль-Мулука и Бидии-эль-Джемаль», и ему было естественно пожелать узнать все прошлое особы, которая вскоре могла оказаться его невестой. Он усердно стал читать далее.

Выяснилось, что Бидия была прелестная дочь Шаяла, одного из царей правоверных джиннов, ее отец (а не Факраш, как тот облыжно повествовал) предложил ее в жены, ни много ни мало, как самому царю Сулейману, который, однако, предпочел царицу Савскую. Впоследствии Сейф, сын египетского царя, безнадежно влюбился в Бидию, но она и ее бабушка единогласно заявили, что между родом человеческим и джинном не может быть союзов.

— А ведь Сейф был царский сын! — соображал Гораций. — Мне нечего бояться. Обо мне не может быть и речи. Точь-в-точь, как я говорил Факрашу.

У него стало еще легче на сердце, когда он дошел до конца, ибо он узнал, что после многих приключений, о которых здесь не стоит упоминать, преданный Сейф, наконец, успел добыть гордую Бидию себе в жены.

«Даже Факраш не может предложить мне жениться на особе, у которой уже есть муж, — подумал он. — Впрочем, она ведь могла овдоветь!»

К его облегчению, однако, в конце оказалось следующее: «Сейф-эль-Мулук прожил с Бидией-эль-Джемаль весьма счастливо и приятно… пока их не посетила просительница наслаждений и разлучительница близких».

— Если это имеет какой-либо смысл, — рассудил Гораций, — то означает, что Сейф и Бидия — покойники. Видно, и джинны бывают смертными. Или она стала такою вследствие брака со смертным? Полагаю, что и сам Факраш не протянул бы столько времени, если бы не был закупорен, как томат в жестянке. Но я рад, что проведал об этом, потому что Факраш, очевидно, не знает и если станет настаивать на этой чепухе, то, я, кажется, сумею надуть его!

Так, с воскресшею надеждою и в гораздо лучшем расположении духа, он лег в постель и вскоре крепко заснул.

https://fantlab.ru/work167061

***

Рис. 3. Село Джарджарис Апаранского района Армянской ССР. В статистических сведениях, касающихся населенных мест Эриванской

http://www.kurdist.ru/index.php?option=co......

МЫ, КУРДЫ, СЛИШКОМ РАЗРОЗНЕНЫ, СЛИШКОМ РАЗДЕЛЕНЫ ...

riataza.com › Аналитика RiaTaza

18 июн. 2016 г. — После прогулки по Еревану Мустафа Барзани и сопровождающая его делегация направились в Апаранский район, село Джарджарис.

А также, ассоциации с английским названием Грузии Georgia — "Джорджия" .

***

Бенэм — мужское персидское имя.

https://imena-znachenie.ru/imena/benem.html

Behnam Alley Gilan Province, Rudsar, Иран

Бенхэм — город местного самоуправления в округе Харлан, штат Кентукки, США.

Сокка является разновидностью мини-футбола, отличаясь количеством игроков и размером поля. Матчи проходят в формате шесть на шесть игроков, два тайма по 20 минут.

https://fantlab.ru/edition52064

Лагин Л. Старик Хоттабыч. Повесть-сказка. Серия: Мальчишкам и девчонкам. М., Московский рабочий 1987г. 381 с. Мягкий картонный переплет, уменьшенный формат.

Не указано, из какого прижизненного издания взят текст.

Скульптура старика Хоттабыча появится в Витебске. О том, чтобы установить в городе над Двиной памятник этому литературному герою, речь идет уже много лет. Хоттабыч к Витебску очень даже «при чем» — ведь именно здесь прошло детство автора знаменитой сказки Лазаря Лагина (настоящее имя — Лазарь Гинзбург), пишет

kp.by ("Комсомольская правда в Беларуси).

Бронзовую фигуру сказочного джина высотой 1.8 метра создал скульптор Сергей Сотников.

http://www.kp.by/online/news/2551541/

***

В Витебске начали монтировать две новые скульптуры — «Старик Хоттабыч» и «Рыбка». Это подарок городу на его 1043-й день рождения.

Бронзовый «Старик Хоттабыч» поселится в любимом витебской детворой месте — на улице Пушкина, 2 возле театра «Лялька». Фигуру сказочного старика высотой 1,8 метра создал скульптор Сергей Сотников. За скульптурой находится парапет смотровой площадки на реку Витьбу.

Автор знаменитой сказки про волшебника — Лазарь Лагин (литературный псевдоним появился от слияния первых слогов его настоящих имени и фамилии: Лазарь Гинзбург) — родился в 1903 году в Витебске. Дом, где жила его семья, находился неподалеку от места, где поставили памятник Хоттабычу, — на улице Подвинской (сейчас Толстого).

Читать полностью: https://news.tut.by/society/548261.html

За гранитным парапетом виднеется узкая полоска реки Витьбы.

фото Юрия Шепелева

фото Сергея Глуша