«…Всім, всім, всім! Сьогодні, 18 серпня, в сімнадцятій годині великі з’єднання фашистів перелетіли радянський кордон. Ворог був зустрінутий частинами наших повітряних сил. Після впертого бою літаки ворога повернули назад, переслідувані нами...»

«Рев оскаженілого океану був би нічим в порівнянні з могутнім криком, що піднявся над натовпом. Обурення народу, заклик до боротьби, впевненість у своїй силі були в цьому крикові. Та навіть цей шум був раптом покритий ревом мотора. Над натовпом нісся винищувач. Він виробляв замислуваті фігури, розвороти. За ним тягся струмінь димного сліду. Літак розвернувся, шугнув вище. Народжуючись там, де він промчався, виникло гігантське слово: СТАЛІН. Слово ширилось, росло. Воно пронеслось над затихлим натовпом, велично пропливло над містом і пішло в країну».

Так почалася війна. Тема книги Шпанова – показ глибокого рейду нашої бойової авіації, показ, так би мовити, частини цієї війни.

Вже з першої сторінки автор знайомить читача з героями своєї повісті – нашими славними льотчиками! Прекрасно уявляєш собі кремезного силача Сафара – командира комсомольського екіпажу; капітана Косих – спокійного і врівноваженого; майора Грозу – підтягнутого і суворого. Кожен з них мислить і говорить по-своєму, але їх з’єднує, споріднює спільне – безмежна любов до батьківщини, мужність, безстрашшя. Шпанову вдалося змалювати правдиві образи наших льотчиків.

Він зумів розгорнути тему в напружених, захоплюючих картинах, зумів донести задум до читача. Читаючи повість, у всій складності відчуваєш обстановку, що її змальовує автор, відчуваєш війну.

А війна вперта, жорстока, сувора. Велика ескадра наших швидкісних бомбардувальників узяла курс на Варшаву. Але Варшава їй не потрібна, ескадра, мине польську столицю і помчить курсом на Берлін. У повітрі 660 машин головної колони. Це величезна сила, яка здатна за 10 хвилин змести з лиця землі столицю Німеччини... Ясно, що ворог зосередить свої основні сили по шляху до Берліна, столиці він даром не віддасть. Це саме й потрібно нашому командуванню. Курс на Берлін – тільки маневр. Берлін нам не потрібний. Туди полетять тільки передові частини, щоб відвернути увагу ворога. Головні ж сили круто повернуть на південь. Курс – Фюрт – Нюрнберг. Основне завдання – розгромити цей район, котел війни, в якому зосереджена військова промисловість. І ескадра радянських бомбардувальників виконала завдання командування. Головні військові заводи ворога, величезні склади пального і запаси зброї були знищені.

Багато літаків не повернулося з цього славного походу, чимало льотчиків загинуло смертю хоробрих. Загинув і Сафар – силач і весельчак. Але своє життя він віддав не дешево. Він знищив десятки ворожих винищувачів, знищив підземний аеродром ворога...

Книжка Шпанова фантастична, але ця фантастика, основана на дійсності, з документальним врахуванням економічних можливостей противників. Тому вона звучить правдиво.

Мільйони радянських патріотів, що готові в першу-ліпшу хвилину стати на захист своєї прекрасної вітчизни, з великим інтересом прочитають правдиву, захоплюючу книжку М. Шпанова про майбутню війну.

В. БЕРЕЖНИЙ

газета » МОЛОДИЙ КОМУНАР (Чернігів) 1939. № 91

http://argo-unf.at.ua/load/nf_gazeti/molo...

1) Можно посетить магазин только один раз; 2) Здесь шесть этажей и характеристики мужчин с каждым этажом улучшаются; 3) Можно выбрать любого мужчину или же подняться на этаж выше; 4) Нельзя возвращаться этажом ниже.

Одна женщина решила сходить в этот магазин и найти себе спутника жизни. На первом этаже ее встретила табличка: "Эти мужчины имеют работу". Она решает пойти выше. На втором табличка гласит: "Эти мужчины имеют работу и любят детей". Женщина решает подняться выше. На третьем: "Эти мужчины имеют работу, любят детей и невероятно красивы". — Вау! — говорит женщина, но… решает идти выше. На четвертом этаже сообщается, что "Эти мужчины имеют работу, любят детей, красивы как боги и помогают по дому". — Невероятно! — восклицает женщина. — С трудом могу удержаться. Но, сказав так, решает идти этажом выше. На пятом этаже табличка: "Эти мужчины имеют работу, любят детей, красивы как боги, помогают по дому и экстремально романтичны и чувственны". Женщина у же собралась зайти на этот этаж и выбрать себе кого-нибудь здесь, но все же решает взойти на шестой. Там ее встречает электронная надпись: "Вы являетесь посетительницей номер 3145612 этого этажа, здесь нет мужчин, этот этаж существует лишь для того, чтобы продемонстрировать, что женщину невозможно удовлетворить никак. Спасибо за то, что выбрали наш магазин".

Напротив же был открыт магазин жен. На первом этаже табличка: "Женщины, которые любят секс". На втором этаже табличка: "Женщины, которые любят секс и не выносят мозг". Этажи с третьего по шестой не были посещены ни разу....

...словно утешает Скорину голос незримой силы.

И тут он увидел. Безголосые простые люди из горо­

дов и весей, с торжищ и капищ стали молчаливыми те­

нями двигаться мимо него. Первыми шли безъязыкие.

Языки им обрезали наместники, воеводы, тиуны, вой­

ты 12. Зачем им языки, зачем им слово! Они — всего

лишь рабы. Им достаточно и мычания — хватит с них!

А то если заговорят, сговариваться станут. Наш король

сполна прославлен и устами вельможной дворни.

Безъязыкие рты были широко раскрыты. Красные до

пурпурности. Круглые, как солнца. Скорина прижму­

рился.

— Не щурься! Они уже прошли. Уже идут безрукие.

Они были молчунами, да осмелились ударить шляхтича.

Больше не ударят. А эти больше никогда не увидят

солнца! А эти не услышат жаворонка и грома! А эти

хоть видят и слышат — пот им слепит глаза, пыль заби­

вает уши, но кто_же за них будет выжигать ляды, тас­

кать орала и бороны, сеять и жать, молотить и мякину

отвеивать от зерна? Кто же станет заниматься бортни­

чеством, кто выйдет на рыбные, птичьи, зубриные ловы и

бобровые. гоны? Кто будет гнать смолу и деготь, добы­

вать руду, сгребать золу? Ты, ученый муж, или они, му­

жики: сеятели и молотильщики, бортники и загонщики,

рыболовы и бобровники, ловцы и подсочники, стрельцы и

псари, сокольничие и шатерники? Смотри же, смотри: вот

выходят из смолокурен смолокуры и дегтяри, из солевар­

ниц — солевары, из трясинных рудников — рудоплавы,

из княжеских дубрав — клепочники-бондари...

Голос невидимой силы вынуждал напрягать зрение,

голос вещал:

— А теперь, печатник, обслуга — не твоя, понят­

но, — обслуга господаря, князя! Почему ты не родился

князем — вон какую обслугу имел бы, а не эту пару че-

лядников? Прошу, прошу, дети мои: кухари, пекари;

медоставы, пивовары, винокуры; кузнецы, котельщики,

32

слесари; зодчие, плотники; колесники, санники, бонда­

ри, корабелы; гутники и стеклодувы; гончары, каменщи­

ки; плитнпки, меловщики, терновники; скорняки, коже­

мяки, шорники, хомутники, седельники; сапожники, че-

ботари; рогатники, лучники, тульники, мечники; ткачи,

убрусники, скатерники, портные, кольчужники!..

Шествие не кончалось. Шествие было нудным, одно­

образным, хотя люди разного ремесла и опыта проходи­

ли мимо с опущенными вниз руками и головами, как бы

ничего не желая, ни о чем не думая...

— А это всё Я! — слышал Скорина. — Я — Молча­

ливое, Безликое. Не для них же ты готовишь свою

Псалтырь! Деткам небось адресуешь иль мужам, как сам,

ученым. А у них сегодня важнецкий диспут о тебе —

их ученике, их надежде. Желаешь услышать?..

Франтишек не желал. Только здесь это было не в его

власти — желать или не желать. Не его памятью, не его

благодарностью всем своим учителям оживлялись здесь

голоса, а силою как будто совсем ему посторонней, да,

оказывается, вон какой мощной. Он еще не отошел от

удручающего видения шествия безголосых, а уже улав­

ливал голоса действительно тех, кого некогда слышал; го­

лоса довольно спокойные, рассудительные, какими они

были у его старших в Кракове учителей — Яна из Гло-

гова, Матея из Мехова, прозванного Меховитом, — и бо­

лее горячие, задиристые, какими они были у младших

Яна из Стобницы и Михала из Быстрикова.

Первыми говорили старшие:

Ян Г л о г о в ч и к : 13 — Многоуважаемые коллеги!

Как вам известно, я есть тот, для кого свобода души

была наипервейшим вопросом. Быть свободным душою —

значит уважать и свободу души ближнего, свободу ду­

ши нашего молодого Францискуса!..

Ма те й М е х о в и т : 14 — Что касается меня, то я

всегда придерживался того взгляда, что лишь такие

сыны Варварии, как юный наш Францискус, окончатель­

но развеют все невероятные представления о людях и

землях ориентальной Европы, которые укоренились

у нас, подобно плевелам, и в ничтожность превращают

то, что, мыслю, наибольшего почитания достойно.

Ян из С т о б н и ц ы : 15 — Присоединяясь к словам

старших моих и знаменитейших мужей академии нашей

Краковской, я пока что лишь об одном хотел бы спро­

сить у вас, милейший Яне из Глогова, а именно: обучая

почтенной латыни таких выходцев из Литуании, как

2 О Лойко

33

Францискус, сын Луки из Полоцка, не хотите ли вы в то

же время сказать, что вовсе не на этом языке он должен

прославлять стены знатной нашей академии, забота ко­

торой о Литуании ведет свою историю еще от незабвен­

ной ее основательницы королевы Ядвиги, от не менее

достойного обладателя жезла на Вавеле, каковым был

муж любимой всеми Ядвиги Ягайло могутный?..

Я н Гло го вч ик : — Я не хотел этого сказать, кол­

лега, ибо я, преподавая латынь, на латыни и говорил о

свободе души.

Ян из Стобницы: — Но разве свобода души есть

свобода от благодарности учителю?

Ян Глого вч ик : — Для учителя благодарный уче­

ник тот, чья душа несвободна от памяти о нем.

Ян из Стобницы: — Вера для меня, как знает

ваша честь, — дело воли, а не разума. Но то, чем занят

Францискус, сын Луки из Полоцка, есть дело разума.

И не делом ли разума будет сегодня открывать Новый

Свет, а не возвращаться к свету старому в письменах

старых?

Ма те й Меховит: — Но почему уважаемый оппо­

нент полагает, что перевод письмен на язык альбарус-

ский* есть перевод на язык старый? Когда мой «Тгайа-

Ыэ с!е ёиаЬиБ БагтаШ». ** ученые мужи собираются пе­

реводить на языки польский, немецкий, итальянский, то

я не склонен считать эти языки старыми... Открытый

Христофором Колумбом заморский свет в своем много­

славном «1п1хос1ис1:ю т Р1а1оте{ Соэпк^гарЫат» *** вы

называете Новым Светом, но разве не тот же новый свет

открывает для нас и наш младоперый ученик Францис­

кус, сын Луки из Полоцка?

...Скорине хотелось крикнуть, подтвердить: «Новый,

новый!..» Ведь он, как никто, понимал, какую новизну,

какое обновление несет его' Полоцку его печатничество.

Книги пойдут и по всему свету — и по Старому, и по

Новому, который сейчас далекими от Праги испанскими

да португальскими каравеллами открывается. Скорине

очень хотелось крикнуть все это своим учителям, поде­

литься с ними своей радостью, что они еще помнят его,

что к судьбе его небезучастны. И полегчало в груди, ста­

ло свободней дышать. Только слышать бы ему голоса

* А л ь б а — по-латыни «белое», а л ь б а р у с с к и й — бе­

лорусский.

** «Трактат о двух Сарматиях» (лат.).

*** «Введение в географию Птолемея» (лат.).

34

таких людей, как Ян из Глогова, Матей из Мехова!

Однако все в типографии Скорины не по воле

его, Франтишека, свершалось в этот поздний-поздний

час.

— Любишь голоса?.. — вновь отозвался, зловеще и

коварно, все тот же самый первый, уже знакомый Ско-

рине голос, назвавшийся его Временем, Жизнью. —

Если любишь, то епге наслушаешься их, ибо я —

не только Безголосье, я — Многоголосье! Дети мои —

цветы жизни, floris vitae, прошу вас, прошу! Будьте

знакомы с его светлостью Печатником, будьте знакомы!..

Первым объявился Голем — ему из еврейского гетто,

что в самом сердце Праги, было совсем недалеко.

— Я — Прекрасный цветок средневековья, — возве­

стил он, — ибо я, как и Адам, вылеплен из глины, толь­

ко Адама лепил бог, а меня пражанин рабби Лем. Я —

живой, но лишенный души. Кто же вдохнет молитвами

душу в мою глиняную грудь?!

Скорина мало еще слышал о средневековье, но ежели

полночный гость что-то знает о нем, то знает он, по-ви­

димому, только потому, что гость полночный. Оттого, ни­

чуть не удивляясь, и принимает Скорина поклоны и

самопредставления всех остальных элегантных и неэле­

гантных полночных гостей.

— Я — Прекрасный цветок средневековья, пан

Твардовский! А пану годится собой гордиться. Маэстро

магии, чернокнижник, сам я — гуляка известный, выпи­

воха честный. Я прибыл сюда из более далекого, чем

Краков, ошмянского края, в качестве кареты использо­

вав колесо месяца!..

Этим пан Твардовский, очевидно, поддевал хромоного­

го Станьчика, явившегося тут же — следом за ним:

— Я — Прекрасный цветок средневековья, королев­

ский шут Станьчик, жеманный, негожий, но кто, помимо

меня, королю правду-матку в глаза резать может?

— А я — Прекрасный цветок средневековья, доктор

магии Фауст: дьяволу душу продам, лишь бы больше

знать, чем Адам!..

— А я — Прекрасный цветок, Великая Болезнь *.

Я — великая, ибо сам бог моими устами правду гла­

голет, правду свою моими устами всем доступною де­

лает!..

* Так в средневековье называли эпилепсию.

3 *

35

Казалось бы, столько гостей в типографии многоува­

жаемого Павла Северина сразу и пе вместится, но, к

удивлению даже самого ее сегодняшнего хозяина, места

в ней всем хватает и еще остается. И, может, как раз

потому здесь и поднялся невероятнейший грохот совсем

уже не любезного и не галантного самопредставления, а

грозно рычащего, лающего, мычащего. И вот все это

грозно рычащее, лающее, мычащее Франциск взял и

спросил:

— Вы тоже — цветы жизни?

— Мы — не цветы, мы — люди, — хором ответили

ему и в черных сутанах до пола бритощекие, и в чер­

ных сутанах до пола не бритощекие, а с длинными — до

пола — бородами бородатые.

Одних Франтишек вроде бы узнавал — если не в ли­

цо, так по голосу, по одежде. И едва ли не всех теснил,

маячил впереди гладковыбритый кардинал' Гозий.

Он других неистовей и колотил кулаками по столу,

где стопками лежала Псалтырь, и ревел во всю глот­

ку:

— Позволить народу читать Библию — это значит

псам святыню выбросить, перед свиньями бисер раз­

метать!..

Стол аж тапцевал под кулаками дородного кардина­

ла, и даже пан Твардовский зашаркал в .поклоне перед

его преосвященством:

— Кардинал Гозий... Кардинал Гозий...

— Гозий? Вульгарные типы! Кардинал Станислав

Гозиус вам этого не простит... .

— Не простим! Не простим!.. — кричали и менее

элегантные, без красной кардинальской шапочки, —

не то что Гозий, но, подобно Гозию, гладковыбритые

здоровилы; кричали и черные старцы с дремучими, кос­

матыми, хоть пол подметай, бородами.

— Не простим! Все равно — еретика руками или мо­

литвой убить. Убить!..

И махали руками, сжимали пальпы в кулаки, под­

нимали кулаки над своими головами, заносили над

лицом Франциска, осененным тихой в тихом сне улыб­

кой.

— Не ищи, человече, мудрости, ищи кротости!..

— Не чти много книг, да не в ересь впадешь!..

— Всякого высокоумия убежати! Не выситься слове­

сами книжными!..

36

— Хочешь неиспытанное испытати, яже бог не по­

велел есть!..

— Не верьте тому, кто поучает вас от своего мозга,

а не от разума Христова!..

А это они уже требовали, со всей жестокостью и

суровостью требовали, чтобы ему, Скорине, люди не ве­

рили. Ни Иосифа Волоцкого 16, ни Стефана Пермского 17,

ни других воинственных требователей Франциск не зна­

ет, даже имен их не слышал. Но почему они так хлопо­

чут о том, чтоб не высился он словесами книжными, не

искал мудрости, не верил в свою мудрость, опытом на­

житую?! Да и что им его Псалтырь — книжка для де­

ток, для доброй науки их?! Для деток?..

И тут Франтишек вдруг видит со всей отчетливостью,

как притихшие, бородатые святые чины словно прилипли

глазами к листам его Псалтыри. Читают!

— Linqua vulgaris! * — восклицает кардинал Гозий.

— Греховная гордыня! — гортанно гремит бас одно­

го из бородачей. — И куда только подевалась богу угод­

ная рукописная вязь кириллицы?

— Глосы на боцех! ** О, горе тому, кто черка­

ет на полях книг, — на оном свете по лицу нечес­

тивца те письмена жигалом железным бесы будут чер­

кать...

— Жалом каленым щеки исчерканы будут?! — во­

прошает, крича, может, самый здоровенный из бритоли­

цых. — Ха!.. Ха!.. Ха!.. Жечь нужно — огнем, огнем!

Молитвой убивать, ведь сколько времени понадобится?

Жечь! На костер, на костер, да еще на самые сухие дро­

ва, которые дружно горят, дружно! Это я вам говорю —

Великий инквизитор.

— То же и мы твердим, Малые инквизиторы, — за­

гомонили поменьше ростом черносутанные.

И тут, может быть, началось для Скорины самое не­

понятное, потому что гомон и Великого и всех Малых

черносутанников перешел незаметно для него, Франци­

ска, поначалу во вздохи, а затем во всхлипы — все воз­

растающие, завершившиеся в конце концов растерянным

плачем и рыданием.

И рыдал впереди других сам Великий инквизитор,

сам Томас Торквемада:

— Какой же я Великий, если не могу етого Печатни-

* Вульгарный язык (лат.).

** Замечания на полях (етаробел.).

37

чка сжечь? Сжечь в колыбели надобно было, в колы­

бели!..

— В колыбели мы не могли, ибо колыбели его еще

не было, когда мы жгли Жанну д’Арк18, Яна Гуса 19,

Иеронима Пражского!..20

— И мы не сможем сжечь его даже в гробу, ибо мы

еще не родились, как некогда епископ Кошон, имевший

счастье жечь Жанну д’Арк!..

Именно еще не родившиеся Малые инквизиторы и за­

шлись самым долгим рыданием, и особенно бедовал

Фульдский епископ Юлиус, который жаждал души Ско-

рины как девятьсот первой: о том, что в своей епархии

он сожжет девятьсот еретиков, епископ знал, как знал и

о том, что до его девятьсот первого костра Скорина по­

просту не доживет.

И рыдал следом за епископом Юлиусом фульдским,

так же безутешно рыдал судья чародеев Балтазар Фосс.

Фосс рыдал, не скрывая своей огромной обиды на ерети­

ка Скорину: как же это он, Скорина, померев до време­

ни, не дал ему, сжегшему уже 700 мерзавцев обоего

пола, довести это святое число до 1000?!

И рыдал следом за Юлиусом Фульдским и Балтаза­

ром Фоссом епископ Бомберский, который только немно­

гим более шестисот одержимых дьволом душ сожжет в

1624—1630 годах, а ведь мог бы, застань он на земле

это сатанинское отродье — Франциска Скорину, тоже

увеличить свой перечень еще хотя бы на одного схизма­

тика.

И стояли рядом с Великим инквизитором Томасом

Торквемадой и Малыми инквизиторами епископами Ко-

шоном, Юлиусом Фульдским и Балтазаром Фос­

сом черные сутаны в черных ермолках с большими

счетами в руках. И щелкали громко черными костяшка­

ми черные сутаны на своих огромных счетах и выкрики­

вали:

— Самый точный подсчет у нас!

— Настоящая правда у нас!

— Вычисляйте только у нас — у каббалистов из луч­

ших домов Кастилии и Мадрида!..

Черные костяшки их громадных счетов показывали,

что каждого человека окружают 11000 дьяволов: спра­

ва — 1000, слева 10 000. А вокруг каждой женщины,

согласно их подсчетам, вертится на 15 000 дьяволов

больше, чем вокруг мужчин.

38

Но каббалистов в ермолках из лучших домов Касти­

лии и Мадрида по всем правилам многочтимого диспута

оспаривал тип с тонзурой на большущей, как тыква,

голове:

— Это, о наидостойнейшие ученые мужи, коллеги мои

каббалисты, еще не может быть нам с точностью изве­

стно, сколько на свете дьяволов, ибо нам с точностью

также неизвестно, сколько людей на свете божьем сла­

вит имя божье, сколько их вообще бог наш всевышний

в доброте своей на свет пустил. А что касается того,

сколько вообще дьяволов на свете, то я, католический

писатель Вейер, могу вас, уважаемые коллеги, заверить,

что самый точный тут подсчет — мой! Всего на свете

дьяволов существует 44 635 569. Тютелька в тютельку!

И вот проблема: не зная, сколько языцей славит имя

божье, сколько не славит, мы не можем сказать, дей­

ствительно ли 11000 дьяволов каждого человека

окружают? А вдруг на какую-то дробь меньше или

больше?

И тут поднял вверх указательный палец Великий

инквизитор Томас Торквемада:

— Главное, многоуважаемая публика, что они,

дьяволы, существуют, что они вселяются в бренные тела

вероотступников, самоотпадающих от неба и святого ко­

стела!.. Небо и святой костел — не простят! Небо и свя­

той костел — не простят!..

...И ты еще спокойно спишь, ты не проснулся —

с!ос1опз агЧшт * и лекарских наук доктор?! Вечером,

так непохожим на эту ночь, думая о своем не последнем

ли уже экзамене, о предназначении своем и о судьбе

своей, разве ты предполагал, что можешь услышать и

такие речи, какие от полночных людей (или — нелю­

дей?) услышал?

На ратушной башне на Старом Мясте часы послед­

ними ударами отбивали двенадцатый час. Теперь уже и

впрямь кончались сутки, кончалось 6 августа 1517 года.

Скорина сейчас же — спустя минуту — вновь уснет,

чтобы завтра пробудиться раным-рано и взяться опять

за печатный пресс, за новые предисловия и послесловия,

за новые листы с ароматным запахом свежей типограф­

* Доктор гуманитарных наук (лат.). Дословно агМит — худо­

жественных; в средневековье гуманитарные науки обычно назы­

вались «вызволенными», то есть свободными, — отсюда ученые

ступени магистра свободных наук, доктора свободных наук.

39

ской краски. Но пока еще он, разбуженный боем ратуш­

ных часов, уснет, прозвучит в его сознании отчетливый и

вразумительный вопрос — вопрос и к самому себе, н

как бы ко всему своему будущему:

«Осуществит ли он полностью то, что сегодня им

начато, что хотел бы исполнить, сделать, в действитель­

ность воплотить? Оно в мыслях его, в душе — глубоко­

глубоко. Он и сам для себя окончательно прояснить не

может, во что этот начатый им труд выльется, какие со­

бытия вызовет, повлечет за собой. Однако надежда, что

все-таки следом родится и что-то большее, нежели про­

сто чтение древних письмен, живет в нем. Что же там

будет, в той будущности, — посмотреть бы собственны­ми

глазами...

https://fantlab.ru/edition137269

31 июня — это ведь все равно что пятая сторона света, двадцать пятый час суток и много хуже, чем прошлогодний снег. Так неужели вы совершенно сознательно, как говорят, в здравом уме и твердой памяти поддадитесь явной мистификации? Я поддался ей лишь потому, что мне нужно было написать предисловие (антипредисловие). Причина вполне уважительная. А вот почему вы собираетесь последовать за человеком, декларативно утверждающим существование 31 июня, это мне совершенно непонятно. Ведь стоит только хотя бы на мгновение допустить, что 31 июня возможно, и наш жестко детерминированный мир затрещит, как пустой орех, говоря словами популярной песни из кинофильма «Последний дюйм». Тогда станут возможными самые невероятные, а главное, совершенно нелепые и никому не нужные вещи. Ну, например, тогда можно будет войти в конторский шкаф и провалиться в давнопрошедшее время, не успев даже чихнуть от пыли и застарелого запаха клея. Это же нелепо, правда? И кому это нужно? Я еще понимаю Марка Твена. Он отправил своего Янки во времена короля Артура, предварительно трахнув его по голове чем-то тяжелым. Это вполне логично. Так не то что в Камелоте очутишься, но и на тот свет очень даже легко попадешь. Хотя его, конечно, нет, того света. «Янки при дворе короля Артура» — произведение явно реалистическое. Даже знаменитый колдун Мерлин выведен там как безграмотный шарлатан, который нахватался отрывочных сведений из брошюры «Демонстрация химических опытов учащимся». Я уж не говорю о фее Моргане, этой садистке, ничем не уступающей нашей действительно существовавшей Салтычихе. А что мы видим после нуль — транспортировки посредством шкафа или стены питейного заведения «Вороной конь»? Марлаграма и Мальгрима мы видим, даже язык — и тот заплетается. Это уж настоящие волшебники. Один все время оборачивается жирной крысой и противно хихикает: «Хи-хи-хи». Смешно ему, видите ли. Они производят всевозможные звуковые и световые эффекты (автор, конечно, не объясняет физико-химического механизма), после которых остается запах серы. Улавливаете намек? То-то и оно! Более того, они могут превращать людей в кого угодно. В рыжебородых рыцарей-многоборцев, животных и драконов. Мы-то знаем, что драконы из народных сказок имеют реальные предпосылки в лице представителей вымершей фауны юрского, мезозойского и прочих каменноугольных периодов. Именно их гумифицированные и сильно минерализованные остатки дали пищу крылатой народной фантазии. Вот с этих позиций я и подошел к рассмотрению главы «Драконография» за номером 13. Странное совпадение, между прочим. И, думается, не случайное. Если учесть 31 июня. Но вернемся к нашим баранам, то бишь к драконам. Я цитирую главного оружейника: «Если дракон мечехвостый или копьехвостый, тогда можно. Но если вам попадется рогохвостый или рыбохвостый… И опять же… взять хоть клинохвостого или свирепого исполинского винтохвостого дракона…» Оставляя в стороне реминесценции с Безенчуком из «Двенадцати стульев», рассуждающим о гробах, в объяснениях мастера-оружейника можно уловить зачатки научной классификации. Но стоит нам сравнить ее с классификацией Карла Линнея, прибегнуть к помощи Кювье, и все рассыпается в прах… Не было никогда и нет на земле подобной фауны. А Пристли пишет о драконах так, что их буквально видишь и осязаешь. Вот вам и 31 июня. Стоит только раз пожертвовать здравым смыслом (я говорил об этом с самого начала), как все станет возможным. Телега продолжает катиться под откос, даже если у нее отваливаются колеса. Каждый из нас помнит нелепую, хотя и вполне безобидную детскую абракадабру: эне бене рес, квинтер минтер жес. Ну скажите но чести, когда-нибудь что-нибудь после нее происходило? А Марлаграм с ее помощью разбивает чугунные цепи весом 400 фунтов! Говорите сказка? Не рассказывайте мне сказок! Я не против того, чтобы разбивали цепи. Просто автор должен был придумать более правдоподобное заклинание. Халдейское, что ли. Или позаимствовать оное у Гауфа и Андерсена. А то эне, бене… В это не веришь. Это расходится с личным опытом. И расходится не менее радикально, чем число 31 июня. Пристли не довольствуется «чудесами», совершаемыми Марлаграмом и Мальгримом. Исподволь и постепенно он реабилитирует старика Мерлина, разоблачаемого Марком Твеном. Читателю прививается мысль, что Мерлин был на самом деле еще более изощренным чародеем, чем Марлаграм. Столь последовательное и одновременно противоречивое поведение автора нуждается в строгом анализе. С последовательностью все более или менее ясно. Она проистекает из последовательного развития тезиса о существовании 31 июня и вольно или невольно приводит автора к конфликту с Марком Твеном. А вот противоречие, или непоследовательность, порождается последствиями применения последовательности. Автор не хочет конфликта с Марком Твеном, но не может избежать его, поскольку последовательно раскручивает свое 31 июня. И он прав. Все-таки Марк Твен — классик и первооткрыватель (для людей XX века) доброй старой Англии времен короля Артура. Поэтому, опровергнув тезис Марка Твена о профессиональной непригодности Мерлина, Пристли спешит загладить свою вину. Он до мелочей подтверждает версию Марка Твена о географии, быте и нравах легендарных королевств. Вслед за Твеном он делает намек, что королева Джиневра изменяет Артуру с сэром Ланселотом. Пристли повторяет те же дворцовые сплетни. Увы, люди всегда остаются людьми. Марк Твен убедительно показал последствия взаимотрансгрессии различных по уровню культур. В частности, эти последствия могут выливаться и во внешне смешные формы. Сэр Гадахад, к примеру, играя на понижение, разорил остальных рыцарей-акциедержателей. Пристли, тяготясь своей виной перед Марком Твеном за Мерлина, спешит, так сказать, оправдаться в мелочах. На трибунах ристалища организуются кассы взаимных пари, волшебники вкупе с предприимчивыми бизнесменами из нашего века создают акционерное общество по обслуживанию туристов-толстосумов. Все это скорее грустно, чем смешно. Есть в повести «31 июня» и любовная интрига. Как же без оной? Художник Сэм (не дядя Сэм, а англичанин — представитель современной полубогемы) влюбляется в прелестную, улыбающуюся принцессу Мелисенту. Она тоже, разумеется, без памяти влюбляется в Сэма. Между влюбленными — пропасть глубиной в несколько столетий, дорога длиной, так сказать, далеко не в один год. Для Сэма закопченный от смога Лондон — это объективная реальность, а королевство Бергамора, Марралора, Парлота, Лансингтона, Нижних Мхов и Трех Мостов — воображение, легкая дымка, сон. Для прелестной Мелисенты соответственно наоборот. Оба мира находятся в такой же взаимосвязи, как мир и антимир. Их разделяет неумолимый закон причинности, вытекающей из постоянства скорости света. Но любовь, как всегда, одерживает верх. На этот раз даже над фундаментальными законами природы, что совершенно недопустимо в фантастике, которая должна быть строго научной. Как же удается автору и тут провести читателя? А все за счет описания прелестной, улыбающейся, яркой такой и излучающей свет принцессы Мелисенты. Ну прямо видишь ее, как живую, в милом допотопном наряде, изумленно разглядывающую капроновые чулки — паутинку без шва. Вся она умыта солнцем и блестит, точно отлакированная. Лакомый кусочек, как говорит старик Марлаграм. И в то же время — голубой сон, нереальная блистающая эфемерида. Конечно, это пленяет, но разве прав Пристли, устами своего героя утверждающий, что всякий мужчина мечтает об улыбающейся принцессе? Вовсе не всякий! Бездельник фантазер и к тому же неженатый, конечно, может помечтать… Стоит она себе, красавица, и излучает сияние… Смешно мечтать о принцессах! В наше время они отказываются от номинальных тронов, чтобы выйти замуж за летчика или фотографа. В общем фабула повести довольно незатейливая, а интрижки и вовсе затасканные. Я совершенно не понимаю, почему отдельные сцены вызывают радостный смех, точно так же непостижима для меня тонкая игра юмора и удивительная атмосфера нежной поэтической мечтательности, которая пробуждает в нас лучшие воспоминания детства. Мне кажется, это лишь усугубляет вину автора, увлекшего читателя в мир, где осуществляются мечты. Так недолго и поверить, что 31 июня действительно существует. На этом, пожалуй, можно было бы закончить разбор повести, если бы не один персонаж, который не дает мне покоя. Это шкипер Планкет — ужасно прожженный тип и тертый калач. Он побывал во всех портах и тавернах, попадал в невероятные передряги и пускался в немыслимые авантюры. Всех он называет «старик», со всеми он на «ты» и в любой момент готов прозакладывать голову за медяк. Знаем мы таких! Барон Мюнхгаузен или, положим, капитан Врунгель тоже ребята не промах. Но их создатели ясно дают нам понять, где правда и где ложь. А вот Пристли даже намеком не дезавуировал Планкета. Понимай, как хочешь. В итоге вы начинаете верить любым небылицам, которые рассказывает этот «шкипер». А ведь он типичное порождение 31 июня. Только в такой день и могут существовать подобные псевдоромантические типы, знакомые к тому же со всеми азартными играми и горячительными напитками всех времен и народов. К сожалению, такие «энциклопедисты» порока в рваных зюйдвестках рождают не столько негодование, сколько желание испробовать какое-нибудь экзотическое пойло. Тем паче что старый греховодник Марлаграм тоже мастер уговаривать. Не могу удержаться и приведу небольшой отрывок. При этом обращаю внимание читателя на сноску по поводу коктейля «Кровавая Мери». До этой сноски наша цитата, правда, не дойдет. Но при чтении текста могут быть недоуменные вопросы. Вот почему хочется сразу же дать разъяснения по поводу «Кровавой Мери». Этот коктейль не является, как утверждает сноска, смесью водки с томатным соком. Это смесь чистого спирта с томатным соком. И к тому же не смесь, так как спирт осторожно наливают на предварительно посоленный и поперченный томатный сок. В физикохимии такое называют расслоением фаз. Но вернемся к цитированию отрывка о драконовой крови, которая якобы напоминает «Кровавую Мери», только покрепче ее. Действие происходит все в том же пресловутом «Вороном коне». Буфетчица Куини только что нуль — транспортировалась в королевство Бергамора и прочая. Марлаграм лениво, без всякой цели совращает случайного посетителя, полного мужчину: «— Что-то у меня с глазами неладно, — сказал толстяк. Послушайте, а куда девалась Куини? — Это ты о буфетчице? Хи-хи-хи! Завтра утром у нее будет по горло дел на перадорском турнире, хоть сама она, конечно, об этом еще и не подозревает, А твои глаза… да разве ими что-нибудь увидишь? — То есть как это? — Да ты уж сколько лет как мертвец, — сказал Марлаграм. Выпьешь чего-нибудь? — Легкого с горьким, — уныло ответил толстяк. — Ты себя губишь, хи-хи-хи! Нет, пинта драконовой крови вот что пойдет тебе впрок. Держи!» Видите, как совращает? Но минуту терпения, и вы поймете, зачем он это делает. Вот что говорит он дальше: «…А теперь выпей и оживи. А то куда ни плюнь — одни мертвяки: тыкаются повсюду, высматривают, нет ли где свободной могилы. — Ну что ж, я выпью. — Давно пора. А как хлебнешь драконовой крови, скажешь, какое сегодня число. Толстяк отхлебнул большой глоток темно-красной жидкости. Глаза у него полезли на лоб, но он сразу же так и расплылся в блаженной улыбке. — А ведь вы правы, ей-богу. И Куини тоже, и тот малый, художник, что был тут нынче утром. Сегодня и впрямь тридцать первое июня». Теперь понимаете, в чем дело? Комментарии, я считаю, излишни. Я уверен, что мне удалось вам раскрыть глаза, и вы не станете читать эту повесть.

https://fantlab.ru/edition634

***

31 июня: Повесть о верной любви, предприимчивости и прогрессе в век короля Артура и век атома.

Фантастика в творчестве автора. В творчестве Пристли неоднократно обращался к жанру фантастики: романы «The Doomsday Men» (1938), «Дженни Вильерс» (1947), с ожившими экспонатами и персонажами минувших лет, «The Magicians» (1954) с психологическими вывертами в стиле Карла Юнга и игрой со временем, «31 июня» (1962) — хроноопера с описанием встречи легендарных персонажей из окружения короля Артура с англичанами второй половины XX века, а также ряд рассказов (сборник «Другое место», 1953).

Стремление, с одной стороны, к наиболее возможной концентрации действия, с другой — к наиболее широкому охвату действительности привлекали внимание Пристли к теориям, которые позволили бы совместить в настоящем различные временные отрезки. Конструкцию пьесы «Опасный поворот» определило не раз использованное в фантастике представление о «двух возможных реальностях», каждая из которых коренится в настоящем. Это прямо подводило Пристли к проблеме времени. На творчество Пристли как драматурга повлияли теории времени и повторения процессов Джона В. Данна, который доказывал одномоментность настоящего, прошлого и будущего, а также работы П. Успенски о новой модели Вселенной. Идеи Дж. Данна были поставлены на сцене в глубокомысленных «пьесах о времени» («time plays»), почти сверхъестественных пьесах Пристли о природе времени — «Время и семья Конвей» (1937), «I Have Been There Before» (1938) и «Johnson Over Jordan» (1939). Согласно теории Данна, параллельные слои времени скрыты от наших чувств и открываются только в сновидениях и в те редкие мгновения, когда человеку кажется, что он уже пережил когда-то то, что сейчас с ним происходит.

https://fantlab.ru/autor2360

31 июня

The Thirty-First of June

Другие названия: 31-е июня

Повесть, 1961 год

Язык написания: английский

Перевод на русский:

Ф. Протасов, В. Хинкис (31 июня), 1968 — 2 изд.

С. Маркиш, В. Хинкис (31 июня), 1990 — 10 изд.

В. Хинкис (31 июня), 1998 — 1 изд.

Жанрово-тематический классификатор:

Жанры/поджанры: Фэнтези (Героическое фэнтези ) | Фантастика (Темпоральная фантастика, хроноопера )

Общие характеристики: Приключенческое | Юмористическое

Место действия: Наш мир (Земля) (Европа (Западная ))

Время действия: 20 век | Позднее средневековье / эпоха возрождения

Сюжетные ходы: Путешественники (попаданцы) (в прошлое )

Линейность сюжета: Линейно-параллельный

Возраст читателя: Любой

Аннотация:

«31 июня» — модернистская сказка о любви принцессы из времен короля Артура к лондонскому художнику из ХХI века. Все началось с того, что волшебное зеркало стало показывать прелестной принцессе молодого художника из далекого будущего. Его же, в свою очередь, стали посещать видения средневековья. Поможет ли сила любви преодолеть пространство и время?

Первая русская публикация: 31 июня: Повесть о верной любви, предприимчивости и прогрессе в век короля Артура и век атома. Пер. с английского Ф. Протасова и В. Хинкиса. — ж-л «Иностранная литература», 1962, #9, с. 53-127.

В произведение входит:

Драконография / Dragon Lore

Обозначения: циклы романы повести графические произведения рассказы и пр.

Входит в:

— условный цикл «Зарубежная фантастика» > антологию «31 июня», 1968 г. (Редактор-составитель: Аркадий Стругацкий)

— антологию «Самое мощное оружие», 1998 г.

— «Модель для сборки», 1995 г.

— антологию «Король Артур. Приключения в разных временах», 1992 г.

— «Продолжение следует», 1993 г.

Экранизации:

— «31 июня» 1978, СССР, реж: Леонид Квинихидзе

https://fantlab.ru/work66440

«31 ию́ня» — советский двухсерийный телевизионный фильм-мюзикл в жанре фэнтези по мотивам одноимённой повести (1961) английского писателя Джона Бойнтона Пристли, снятый в 1978 году. Существенно отличается от оригинальной книги. Это одна из самых значительных работ режиссёра Леонида Квинихидзе и композитора Александра Зацепина.

Премьера фильма состоялась 31 декабря 1978 года на Первой программе Центрального телевидения Гостелерадио СССР, после чего картина на семь лет легла «на полку» по причине того, что исполнитель одной из главных ролей, танцор Большого театра Александр Годунов попросил политического убежища в США.

Действие фильма происходит в Великобритании в двух временны́х линиях — в XII и XXI веках. Мелиот, правитель королевства Перадор, ищет жениха для своей дочери, принцессы Мелисенты. Те претенденты на её руку, что живут с ней в одно время, не подходят принцессе. В этот же день, 30 июня, житель XXI века, художник Сэм Пенти, ищет образ девушки для рекламы чулок, которую ему необходимо сдать 1 июля. Увидев Мелисенту в зеркале, Сэм понимает, что нашёл ту, которую так долго искал.

Злой волшебник Мальгрим устроил недолгую встречу Мелисенты и Сэма на звёздном мосту. Они полюбили друг друга с первого взгляда, но за их соединение Мальгрим просит слишком большую плату — волшебную брошь Великого Мерлина, принадлежащую Мелисенте. Добрый волшебник Марлаграм пытается помочь влюблённым, но безуспешно.

Обитатели двух миров путешествуют туда и обратно, попадая в комические ситуации. С брошью приходится расстаться, но Сэм и Мелисента наконец обретают друг друга. Лунный день 31 июня заканчивается, и участники истории забывают всё, что с ними случилось в этот день. Только Сэм и Мелисента продолжают любить друг друга.

В ролях

Наталья Трубникова — принцесса Мелисента (вокал — Татьяна Анциферова)

Николай Ерёменко-младший — Сэм Пенти (он же Белый Рыцарь), художник

Владимир Зельдин — Мелиот, король Перадора, высокий повелитель Бергамора, Марралора и Парлота, властелин Лансингтона, Нижних Мхов и Трёх Мостов / мистер Диммок, шеф рекламного агентства

Владимир Этуш — Мальгрим, магистр чёрной и белой магии, племянник Марлаграма (в конце фильма — экскурсовод в музее)

Эммануил Геллер — волшебник Марлаграм, ученик Великого Мерлина и дядя Мальгрима

Людмила Власова — леди Нинет, фрейлина Мелисенты, отвергнувшая любовь Лемисона (вокал — Лариса Долина)/ Энн, сотрудница рекламного агентства

Александр Годунов — Лемисон, придворный музыкант / Боб Тейлор

озвучивание — Алексей Золотницкий

вокал Лемисона — Яак Йоала

вокал Боба Тейлора — Владимир Мозенков (в титрах как «В. Мазенков»)

Любовь Полищук — мисс Куини, хозяйка «Вороного коня» (вокал — Лариса Долина и Жанна Рождественская)

Игорь Ясулович — магистр Джарви / доктор Джарвис

Марина Нудьга — леди Джейн, привидение (вокал — Жанна Рождественская и Татьяна Анциферова)

Михаил Кокшенов — слуга короля Мелиота

Владимир Сошальский — шкипер Планкет

Ансамбль балета Государственного Академического Большого театра Союза ССР

Л. Исаева, Г. Лузина, Марина Нудьга, Е. Лапкина, Е. Малахова, Г. Чурсина — танцовщицы

Юрий Ветров — сэр Генри (он же Чёрный Рыцарь), властелин Верхних Мхов и Нижних Отрогов (вокал — Сергей Беликов)

В эпизодах

Андрей Бродский

Николай Лопушихин

Мартин Ренский

Ян Янакиев — Филл, художник и друг Сэма

Вячеслав Войнаровский — Джек, глашатай (в титрах не указан)

Создатели

Режиссёр — Леонид Квинихидзе

Сценарий Нины Фоминой при участии Леонида Квинихидзе

Музыка Александра Зацепина

Стихи Леонида Дербенёва, Риммы Казаковой, Юрия Энтина

Хореография Веры Боккадоро

Главный оператор — Илья Миньковецкий

Главный художник — Георгий Колганов

Художник по костюмам — Наталья Фирсова

Киноконцерн «Мосфильм» (по заказу «Гостелерадио СССР»), 1978 год, цветной, 14 частей, 3892 метра, 2 серии, 142 минуты.

Видеоиздания

Фильм был издан в начале 1990-х годов на видеокассетах кинообъединением «Крупный план», позже — компанией «Видеовосток», в начале 2000-х годов — компаниями «Мастер Тэйп» и «Твик-Лирек», а позже на дисках (PC).

DVD-издание (PAL): дистрибьютор — «Крупный план» (фильм отреставрирован в 2005 году), длительность 131 минута[1].

История создания

Сценарий фильма написан по отдалённым мотивам фантастической повести Джона Бойнтона Пристли «31 июня» с подзаголовком «История настоящей любви, предприимчивости и прогресса в век короля Артура и атомно-рекламный век»[2].

Используя завязку сюжета о художнике из недалёкого будущего, который влюбился в девушку из XII века, сценаристы придумали свою историю. В СССР это был распространённый ход при создании фильмов: используя имя «прогрессивного» писателя, фактически написать собственный и оригинальный сценарий[3].

На главные роли пробовались ведущие исполнители страны:

На роль леди Нинет планировали Ирину Понаровскую и Аллу Пугачёву, а на роль музыканта Лемисона — Андрея Миронова.

Принцессу Мелисенту хотели сыграть Ирина Алфёрова и Елена Шанина.

В итоге на ведущие роли режиссёр Леонид Квинихидзе выбрал артистов с хореографическим образованием:

Людмилу Власову, Александра Годунова и Марину Нудьгу из Большого Театра;

Наталью Трубникову из Музыкального театра имени К. С. Станиславского и Вл. И. Немировича-Данченко[4].

Делая ставку на артистов балета, режиссёр понимал, что идёт на определённый риск. В СССР они имели худшую репутацию, так как многие становились невозвращенцами[4]. Первая жена Квинихидзе, балерина Наталия Макарова, во время гастролей в 1970 году осталась в США.

Весь фильм, за исключением небольшой сцены поездки Мелисенты и Сэма на природу, был снят в павильоне. Съёмки картины прошли летом 1978 года всего за полтора месяца. Режиссёр был вынужден подстроиться под рабочий график танцоров, у которых летом был отпуск в театре, а съёмки шли в две смены[5].

Когда меня пригласили сниматься в фильме «31 июня», я с ужасом подумал, что меня там заставят петь. Мне казалось, что это будет не слишком эстетично. Я был «непоколебим» до конца и оказался единственным, кто не поёт. Всё, что они смогли заставить меня сделать, — это пройти с партнёршей по «Звёздному мосту» — вариация танца.

— Николай Ерёменко[6]

Зрителей привлекло в фильме интересное смешение жанров мюзикла и фантастики. Однако любопытно, что во главе сюжета картины — проникновенная любовная история, но главные герои так ни разу и не поцеловали друг друга[4][7].

Музыка в фильме

В середине 1970-х годов композитор и по совместительству радиолюбитель Александр Зацепин оборудовал в своей московской квартире полноценную звукозаписывающую студию. В ней и были записаны и аранжированы все композиции для фильма. Хотя фильм снимался вполне официально, в звукозаписывающей студии «Мосфильма» не было условий для того, чтобы реализовать все замыслы композитора.

Саундтрек фильма отличают оригинальные аранжировки, в которых аранжировщики Михаил Литвин и Виталий Клейнот использовали смешение различных музыкальных стилей. Использовались синтезатор Роберта Муга и модуляционные эффекты, а также революционная для популярной музыки в СССР обработка звука: фланжер, фузз и вау-вау[8]. Звукорежиссёром фильма стал друг Александра Зацепина, известный специалист Виктор Бабушкин.

Главный технолог Государственного дома радиовещания и звукозаписи Борис Меерзон отозвался о вкладе Бабушкина в создание фильма как о «выдающейся работе»[9].

Лейтмотивом фильма (темой Мелисенты) служит мелодия песни «Ищу тебя». Для исполнения песен привлекли ведущих эстрадных исполнителей страны: рок-группу «Аракс» и ансамбль «Мелодия», но самым неожиданным оказался выбор голоса для принцессы Мелисенты. 23-летнюю солистку ансамбля «Музыки» из Ужгорода, Татьяну Анциферову пригласил в Москву на пробную запись Александр Зацепин. Эти записи оказались настолько удачными, что так и вошли в фильм без дублей[10].

Помимо Анциферовой, в пробах участвовали Лариса Долина и Ирина Понаровская[11]. Несколько лет спустя, в 1984 году песню «Мир без любимого» Анциферовой запретили исполнять на сцене, потому что именно в это время режиссёра Юрия Любимова отстранили от должности художественного руководителя и главного режиссёра Театра на Таганке из-за интервью, данного им тогда журналисту газеты "Таймс", где Юрий Петрович резко высказался насчёт развития культурной политики в СССР. В результате чего его лишили советского гражданства и он был вынужден эмигрировать за рубеж. Поэтому в худсовете насчёт песни "Мир без любимого" тогда сказали:

Как мы можем пропустить эту песню? Ведь подумают, что мы сожалеем, что Любимов остался на Западе[11].

В 1980 году после выхода картины фирма «Мелодия» записала LP-диск — «Песни из кинофильма „31 июня“», куда вошли композиции из фильма (8 песен: треки 3, 5, 6, 10, 12, 13, 14 + «Что было однажды» (Алла Пугачёва)). В основном, все песни были записаны теми же исполнителями, что и в фильме. Заглавную композицию «Ищу тебя» (в аранжировке Михаила Литвина) перезаписали в исполнении Ксении Георгиади, так как голос Татьяны Анциферовой не устроил худсовет студии[12]. На пластинке композицию «Он пришёл, этот добрый день» Татьяна Владимировна исполнила одна, а в фильме — вместе с Владимиром Мозенковым.

Песня «Ищу тебя» в исполнении Георгиади стала одним из самых популярных шлягеров СССР, но на самом деле в фильме её исполняет именно Анциферова. Так, в октябре 1979 года песня заняла второе место по версии хит-парада «Московского комсомольца» (первое место заняла «Поднимись над суетой» в исполнении Аллы Пугачёвой)[13].

В 1997 году новую версию песни «Ищу тебя» в фильме «Старые песни о главном 3» исполнила Лариса Долина. Песни «Лунный день» (в исполнении Михаила Файбушевича) и «Что было однажды» (в исполнении Аллы Пугачёвой) присутствовали в фильме во время его премьеры на ЦТ, а потом исчезли (последняя была издана на грампластинке).

https://ru.wikipedia.org/wiki/31_%D0%B8%D...

***

действие происходит в конце 12 века и в начале 21 века;

Мелиот, Мелисента, Марлаграм, Мальгрим, Мерлин, фея Моргана, король Марк, Марралор, магистр...

***

т.н. "иллюзионист" Мальгрим — то же в "Старике Хоттабыче" (- а, так Вы цирковой иллюзионист? 2-я глава; сцена в цирке...)

в эпилоге все забыли , что с ними случилось — эпизод с караваном верблюдов и на футболе в "Старике Хоттабыче";

деньги превращаются в сухие листы — "Мастер и Маргарита" (варьете); деньги Вандендаллеса ("Старик Хоттабыч");

Марлаграм удалил на время Мальгрима, старик Хоттабыч удалял на время цирковых артистов, зверей и зрителей;

Хоттабыч проявлял свое остроумие в цирке — с фокусником, а деньги раздавал зрителям у входа;

маг Мальгрим своему дяде, магу Марлаграму: опять, дядя, эти ваши пещерные трюки...

Ну и, конечно, «в действие вмешались двое молодых людей. По приглашению администрации они еще в начале представления вышли на арену, чтобы следить за фокусником» (функция Жоржа Бенгальского у Булгакова).

«На этом основании они уже считали себя специалистами циркового дела и тонкими знатоками черной и белой магии[708]. Один из них развязно подбежал к Хоттабычу и с возгласом: “Я, кажется, понимаю в чем дело!” попытался залезть к нему под пиджак, но тут же бесследно исчез под гром аплодисментов ревевшей от восторга публики. Такая же бесславная участь постигла и второго развязного молодого человека» (с. 65–66; курсив наш. – М. Ч.).

Те же самые, кажется, молодые люди подают голос в романе Булгакова:

«– Стара штука, – послышалось с галерки, – этот в партере из той же компании.

– Вы полагаете? – заорал Фагот, прищуриваясь на галерею. – В таком случае, и вы в одной шайке с нами, потому что колода у вас в кармане!» (с. 121).

по окончании "лунного дня 31 июня" Мелисента и Сэм остаются в 21-м веке, все остальные возвращаются на исходные позиции, забыв о том, что было;

по окончании "особого дня": "Золушка" — принцесса в золушку, карета в тыкву + см. по тексту.

***

— Понимаешь, старик, надо держать ухо востро: всякая женщина становится колдуньей, когда захочет, — сказал Планкет.

***

Предлагая читателю избранные фрагменты «Звездных дневников» Ийона Тихого, издатель не станет понапрасну тратить чернила на описание достоинств этого путешественника, имя которого хорошо известно в обоих сегментах Млечного Пути. Знаменитый звездопроходец, капитан дальнего галактического плавания, охотник за метеорами и кометами, неутомимый исследователь и первооткрыватель восьмидесяти тысяч трех миров, доктор Honoris causa университетов обеих Медведиц, член Общества Охраны малых планет и многих других обществ, кавалер орденов Млечного Пути и туманностей, Ийон Тихий сам отрекомендуется читателю в публикуемых «Дневниках», которые ставят его в один ряд о такими неустрашимыми деятелями прошлого, как Карл Фредерик Иероним Мюнхгаузен, Павел Маслобойников, Лемюэль Гулливер или метр Алькофрибас.

С. Лем.

*****

Ийон Тихий — С. Лем

Карл Фредерик Иероним Мюнхгаузен — Э. Распе

Павел Маслобойников — «смиренный Павлушка, Маслобойников сын» — один из авторов летописи города Глупова в «Истории одного города» М. Е. Салтыкова-Щедрина

Лемюэль Гулливер — Дж. Свифт

мэтр Алькофрибас — акроним фамилии Ф. Рабле (магистр Алькофрибас Назье (псевдоним Франсуа Рабле, под которым он издал роман «Гаргантюа и Пантагрюэль»)

Фаддей Балакирев — Л. Лагин

капитан Планкет — Дж. Б. Пристли "31 июня"

Капитан Врунгель и боцман Лом — А. Некрасов

Капитан Небреха и штурман Азимут — Ю. Ячейкин

Капитан Альварец и штурман Кошкин — Д. Клугер

Капитан Ван-Страатен ( голландский капитан Филипп Ван дер Деккен (или по некоторым версиям Ван Страатен) — легенда о Летучем Голландце

Капитан Антоний Эндотелиус-младший — В. Заяц

Капитаны Буран и Ким — К. Булычёв

Инспектор Бел-Амор и робот Стабилизатор — Б. Штерн

(Тартарен из Тараскона — А. Додэ)

(бригадир Жеоар — А. Конан-Дойль)

***

Притча о Доверии

В далекой-далекой стране, почти на самом краю земли, стоял древний замок. Его хозяином был страшный дракон, звали его Одиночество. Редкий рыцарь нарушал границы его владений.

Но если и находились такие смельчаки, то причиной, заведшей их в такую даль, была лишь слава о загадочной пленнице чудовища. Нежная и прекрасная принцесса всю свою жизнь провела в этом замке, ничего другого она не знала.

Иногда рыцари даже доходили до ее окон, звали ее, обещали показать свои владения княжество Удовольствия, королевство Радости. Но принцесса лишь посмеивалась над их бахвальством, не веря ни единому слову.

Ей говорили, что она в плену, но кто держал ее? Дракон Одиночество не раз говорил ей, что она вольна уйти в любой момент. Но разве плохо ей здесь было? И кто сказал, что в другом месте будет лучше?

Ей казалось, что за крепкими стенами старого замка ее ожидает лишь разочарование. Впрочем, она не часто задумывалась над этим. Рыцари приходили и уходили.

Обещали несметное богатство и неземное счастье. Хотели выкрасть или увести обманом. Вызывали Одиночество на смертный бой и неизменно проигрывали.

Но однажды появился тот, кто затронул сердце неприступной принцессы. Он ничего не обещал, просто прошел в ее комнату и взял за руку.

В этот самый миг принцесса поняла, что чудеса все же бывают.

— Кто ты? — одними глазами спросила она.

— Доверие, из страны Любви, — мягко улыбнулся он в ответ.

— Ты пришел, чтобы увести меня с собой?

— Только если ты сама этого захочешь.

— Но как же ты прошел мимо дракона?

— Разве ты не знаешь? Одиночество уходит навсегда, когда появляется Доверие.

Кем написан был сценарий? Что за странный фантазер

этот равно гениальный и безумный режиссер?

Как свободно он монтирует различные куски

ликованья и отчаянья, веселья и тоски!

Он актеру не прощает плохо сыгранную роль —

будь то комик или трагик, будь то шут или король.

О, как трудно, как прекрасно действующим быть лицом

в этой драме, где всего-то меж началом и концом

два часа, а то и меньше, лишь мгновение одно…

Жизнь моя, кинематограф, черно-белое кино!

Я не сразу замечаю, как проигрываешь ты

от нехватки ярких красок, от невольной немоты.

Ты кричишь еще беззвучно. Ты берешь меня сперва

выразительностью жестов, заменяющих слова.

И спешат твои актеры, все бегут они, бегут —

по щекам их белым-белым слезы черные текут.

Я слезам их черным верю, плачу с ними заодно…

Жизнь моя, кинематограф, черно-белое кино!

Ты накапливаешь опыт и в теченье этих лет,

хоть и медленно, а все же обретаешь звук и цвет.

Звук твой резок в эти годы, слишком грубы голоса.

Слишком красные восходы. Слишком синие глаза.

Слишком черное от крови на руке твоей пятно…

Жизнь моя, начальный возраст, детство нашего кино!

А потом придут оттенки, а потом полутона,

то уменье, та свобода, что лишь зрелости дана.

А потом и эта зрелость тоже станет в некий час

детством, первыми шагами тех, что будут после нас

жить, участвовать в событьях, пить, любить, идти на дно…

Жизнь моя, мое цветное, панорамное кино!

Я люблю твой свет и сумрак — старый зритель, я готов

занимать любое место в тесноте твоих рядов.

Но в великой этой драме я со всеми наравне

тоже, в сущности, играю роль, доставшуюся мне.

Даже если где-то с краю перед камерой стою,

даже тем, что не играю, я играю роль свою.

И, участвуя в сюжете, я смотрю со стороны,

как текут мои мгновенья, мои годы, мои сны,

как сплетается с другими эта тоненькая нить,

где уже мне, к сожаленью, ничего не изменить,

потому что в этой драме, будь ты шут или король,

дважды роли не играют, только раз играют роль.

И над собственною ролью плачу я и хохочу.

То, что вижу, с тем, что видел, я в одно сложить хочу.

То, что видел, с тем, что знаю, помоги связать в одно,

жизнь моя, кинематограф, черно-белое кино!