Этот замечательный сборник представляет собой полное собрание "Денискиных рассказов", в том числе тех, которые в советское время не издавались или издавались с купюрами. Кто как, а я на них выросла, и многие помню с детства практически наизусть, а отдельные цитаты настолько прижились, что мы уже забыли, откуда они, используя их в разговоре.

Когда перечитываешь любимую в детстве книгу, всегда есть опасения, что она окажется не такой классной и смешной, как когда-то. Но "Денискины рассказы", слава богу, от времени не постарадали, и многие фразы в них как тогда, так и сейчас кажутся гениальными. Что-то есть такое в стиле Драгунского, это прекрасная точность, краткость и оригинальность, из-за чего все его замечания и слова героев начинают казаться очень живыми, нешаблонными и настоящими. Стиль, не испорченный скучными и слащавыми представлениями о том, какой должна быть "правильная" детская литература. Что-то такое есть еще у Коваля, а больше — я не знаю, у кого.

Прелесть Драгунского отдельно в том, что эти вещи подходят действительно для любого возраста, от малышового до взрослого, и для его восприятия не нужно ни малейших усилий или "настоя" — он сам быстро его создает. Такое приподнятое ощущение из счастливого детства, когда все весело и интересно, даже банальные скучнейшие вещи. Мир "Денискиных рассказов" — очень уютный, комфортный и добрый. Притом, что ничего такого особенного в нем нет, и против истины автор нигде особо не грешит, вроде бы, но вот это ощущение безопасности и доброжелательности мироздания, которое создает книга, просто прекрасно. А еще у него встречаются действительно добрые и хорошие люди, в смысле, взрослые. Казалось бы, эка невидаль, но на самом деле-то этого не так много, чтобы было достоверно, чтобы такие характеры были нарисованы одним-двумя штрихами, и им верилось. И несмотря на детское восприятие, как-то очень приятно читать, что такие люди есть, и их много, просто в жизни ты этого обычно не замечаешь, а в "книжной" подаче все становится лучше видно.

сабж

Сборник малой прозы, повестей и рассказов. Честно признаюсь, я, как многие, наверное, раньше из Замятина читала только "Мы" в рамках школьной программы, и совершенно не понимала, чего от него ждать. Вначале было тяжело вчитываться: все-таки слог у Замятина тяжелый, специфический, в нем не то чтобы посконное-домотканое, но скорее такое неприятное сочетание некой псеводорускости, этого нарочито испорченного народного языка, с какой-то даже мистикой, недоговоренностью, часто — откровенным потоком сознания. Пожалуй, из современных авторов, как ни странно звучит, по языку и манере писать ближе всего к Замятину будет Галина.

Я не могу понять, как я отношусь к тому, что он пишет, и даже не могу понять, что Замятин думает, например, про Революцию, как относится к извечной проблеме своего поколения "старая аристократия vs нищий народ vs пламенные революционеры". В его изложении как-то становится поочередно жалко их всех и омерзительно от того, что с ними происходит.

Не все вещи из сборника производят впечатление, и не сразу. Замятин как-то очень подспудно действует, вроде бы читаешь, больше испытывая раздражение от тяжелого и слегка корявого языка, и много у него откровенно "свинцовых мерзостей" про провинциальную дичь и нищету. И только где-то под конец произведения, среди всего этого полудикарского безумия, внезапно открывается такая глубина, и красота, и жуть. В его прозе правда есть что-то очень природное и дикое, такая же естественность и жестокость. Движения сердца, не сдерживаемые разумом и приличиями, только какими-то древними инстинками и зашитыми в подсознание, а не осознаваемыми представлениями о должном. Как в прекрасном маленьком рассказе "Письменно" — все в нем идеально от первого до последнего слова, и весь он — квитэссенция всей остальной замятинской малой прозы, где с одной стороны — вот эта звериная дикость и с другой — такая же звериная покорность судьбе, следование предписанному, как инстинкту, даже вопреки разуму и явным желаниям.

Самое сильное из этого тома, пожалуй, "На куличках". История, которая на первый взгляд кажется переиначенным вариантом "Мелкого беса", внезапно раскрывается и как трагедия, и как фарс, и все одновременно, и неясно, чья трагедия больше — того, кто погиб, или того, кто остался в этом обществе и этом уездном городке. Так же почти впечатлил меня "Север" — в нем много не особо ясного, во всяком случае, мне не всегда ясна мотивация отдельных поступков персонажей, но при этом создается совершенно четкое ощущение всей картины их чувств — необъяснимое, на кончиках пальцев. И так же понятен становится исход, хотя он и кажется внезапным и ужасным.

Впрочем, нет все вещи из "Уездного" такие мрачные и тяжелые, в том же духе и стиле есть и комические, и просто милейшие. "Сподручница грешных" очень хороша, это сочетание жути и предвкушения крови с неожиданно мягким и забавным финалом. Такие же "Чудеса". Вообще в изображении околорелигиозных вещей у Замятина есть что-то очень уютное, немного комическое, но успокаювающее и доброе — та доброта, которая часто полностью отсутствует в его повестях и рассказах на другие темы.

Замятин оказался довольно тяжелым чтением и технически, и психологически, но это того стоит. В нем, как ни странно, гораздо больше в итоге от Достоевского, но много и от Сологуба, и это совсем не "советская литература", как я боялась, даже не Серебряный век, что-то более классическое и "дремучее" (не в плохом смысле слова). Честно говоря, я была приятно удивлена тем, насколько он глубок и хорош.

Читала вроде много, но как-то ничего особенно не запало в душу. Сильным впечатлением было, пожалуй, только "Дерни за веревочку" Рыбакова — лучшее из художки в этом году. И не менее прекрасное, но совсем в другой ипостаси — умнейшая и веселейшая книга Малгожаты Мусерович «Целестина, или Шестое чувство».

Порадовала трилогия Ксении Медведевич "Страж престола", по крайней мере, ей я действительно увлеклась, хоть и не могу сказать, что это особо великие романы, но действительно интересные.

Из нехудожки самое шикарное была, конечно, работа Аверинцева "Поэтика ранневизантийской литературы".

И последнее сильное впечатление года — Jonathan Franzen «The Corrections» — большая, тяжелая и не самая радостная книга, но очень глубокая и очень цепляющая за живое. Буду читать Франзена дальше, он правда живой классик.

Полный список прочитанного за год:

Система английских судов выглядит, конечно, довольно безумной и хаотичной по сравнению с нашей, с этим их перескакиванием через инстанции и разделением по indictable offences and summary offences. Наша вторая кассация, конечно, тоже внесла некую нотку безумия, но у нас хотя бы иерархичность соблюдается строго. Честно скажу, я даже не пыталась всю систему судов запомнить, учитывая, что практической цели у меня нет.

Зато наконец-то вроде бы поняла разницу между common law и equity — но для романо-германского логического правосознания это нечто совершенно мозговыносящее

С другой стороны, значительная часть текста посвящена тому, как работать со сборниками кейсов, которые выпускаются с разной степенью периодичности и полноты и до недавнего времени не существовали в оцифрованном варианте. Притом, что сборники разных видов, и есть установленная манера цитирования кейсов по разным сборникам. Понимаешь, насколько просто и разумно все устроено у нас в этом плане — ровно до тех пор, пока не возникает потребность искать практику СОЮ, конечно. С другой стороны, очень интересно читать про то, как выявлять ratio decidendi — хотя в моих глазах это уже работа на грани софистики, а не права

Из прочего полезного — разнообразие чисто практических вещей, вроде списков популярных юридических терминов, аббревиатур и тд. А также советы, которые пригодятся именно начинающему юристу в Англии, по поводу построения карьеры, и всего-всего, что может пригодиться студенту-юристу в жизни.

Мне очень понравилось, как легко и весело написано, кстати говоря. При том, что автор — жутко именитый чуваг и про него даже есть статья в Википедии — в тексте совершенно нечувствуется никакой "торжественности" и "регалий", наоборот, при краткости и информативности — периодически проскальзывают такие моменты, знаете, personal touch. То, чего категорически не умеют делать в нашей научной или околонауной литературе и что из людей вытравляют еще на уровне студенческих курсовых. Помню, когда я впервые встретила настоящую шутку во французском учебнике по микроэкономике, сильно удивлялась. Так же и здесь — сухость предмета ни в коей мере не ограничивает автора показывать изредка, что он тоже человек, что очень приятно.

сабж

Первый роман Лондона, который мне наконец-то был интересен. Не скажу понравился, потому что в целом по итогам он, пожалуй, сильно далек от идеала, но именно в процессе было интересно и местами не чувствовалось того картонного шаблона, по которому живут и двигаются герои, "хорошие" и "плохие". И в этом целиком, надо сказать, заслуга Волка Ларсена, который как ни крути, а все же оказался романтическим злодеем.

Увы, в лучших традициях злодея ждала в итоге кара господня и милость тех, кого он раньше мучал, но тем не менее, именно жесткие и неожиданные эпизоды с Ларсеном очень оживляют повествование.

"Морской волк" — название обманка, потому что этот эпитет применим в равной степени как к зловредному капитану, которого так и зовут, Волк, так и к горемыке-герою, волею случая угодившему к нему в лапы. Надо отдать Ларсену должное, он действительно сумел сделать за все это время, путем угроз, мучений и унижений, из героя настоящего мужчину. Как это ни забавно, потому что Ван-Вейден, попав в руки к злодею Ларсену, по хорошему вообще не должен был бы выйти оттуда живым и целым — я скорее поверила бы в вариант, что это им будут развлекать акулу, а не поваром, который все-таки "свой". Но если Ларсену не чужды понятия классовой ненависти, но чужды понятия классовой мести по крайней мере — он обращался с Ван-Вейденом не хуже, чем со всеми остальными, а пожалуй что даже и лучше. Забавно, что герой ни на секунду не задумывается, что именно науке Волка Ларсена он обязан тем, что в принципе сумел выжить на том необитаемом острове и выбраться домой.

Любовная линия, появившаяся внезапно, как рояль из куста, несколько оживляет уже начавшие приедаться издевательства Ларсена над всеми и страдания угнетенных. Я уж было обрадовалась, что это будет любовная линия с участием самого Волка — вот это было бы действительно интересно и неожиданно. Но увы, Лондон пошел по пути наименьшего сопротивления — двое героев-жертв каким-то чудом умудрились сбежать и не погибнуть (хотя несколько глав тому назад былые моряки, брошенные в море на лодке, как говорилось, наверняка погибли бы), не пойми как продержаться на острове и еще и убежать потом в рассвет, держась за руки. Только присутствие умирающего Ларсена несколько скрашивало эту идиллию и придавало ей жутковатый оттенок. Странно, что героям ни на секунду не пришло в голову, что парализованного Ларсена, возможно, милосерднее было бы убить. И еще более странно, что это не пришло в голову ему самому — хотя вероятно, что пришло, просто он не хотел просить о помощи, и устроенный им пожар был попыткой самоубийства, а вовсе не намерением специально повредить героям.

В целом роман произодит впечатление довольно разнородного и разнопланового. В частности, кардинально различаются периоды до появления на корабле Мод и после. С одной стороны, очень интересны были все приметы морской жизни, локальные бунты отдельных моряков против Волка и общие злоключения. С другой, неизменно интересен сам Волк Ларсен; в чем-то его поведение постоянно представляло собой своего рода заигрывания с Ван-Вейденом и читателем: то он показывает удивительно человеческую личину, то снова прячется под своей злодейской маской. Я ждала определенного катарсиса в его отношении, честно говоря, не такого, как в финале, а настоящего катарсиса. Если бы у Лондона хватило духу провести любовную линию типа "Красавица и Чудовище" и заставить Ван-Вейдена и Мод вместе что-то изменить в Волке — было бы круто. Хотя согласна, что сделать это убедительно было бы также и очень сложно.