Бралась за этот огромный том, документальное описание кругосветного плавания секретаря адмирала Путятина И.А. Гончарова на фрегате "Паллада", с намерением совершить подвиг терпения, о котором не стыдно будет рассказать потомкам. Потому что, думала я, наверняка это ужасно занудная вещь, впридачу к тому, что очень длинная.

Длинная, действительно. Занудная — ничуть. Откровенно говоря, я давно так не смеялась, как по прочтении этой книги. И дело не в том, что она смешная сама по себе — описание ее вполне соответствует содержанию, и смешного в сюжете нет ничего. Дело в изумительном чувстве юмора у самого автора, которое, если оно есть, не скроешь, вне зависимости от того, пишет человек художественную прозу или научную работу. Гончаров умеет так изумительно четко подмечать детали, в частности, комические, так ловко характеризует людей и обстоятельства, что невольно начинаешь ржать, осознавая, что да, девяносто девять в такой ситуации не увидят ничего смешного вообще, а один не просто увидит, но и всем покажет. Собственно, гончаровский слог — основное, ради чего следует читать "Фрегат" среди всех других подобных документальных книг. При этом нигде нет "шуток специально", этого натужного юмора "комических" романов, от которого зубы сводит уже на третьей странице — нет, где есть повод, там смешно, где нет — там просто интересно.

Собственно, и рассказ о путешествии тоже очень интересен, особенно в той части, где описывается пребывание русской миссии в Японии. Дело происходит в 1854 году, еще не отменили крепостное право, а Япония только-только начала открываться европейцам, тщательно ограничивая все контакты. Мучительные попытки русских развить отношения с японцами, наладить торговлю, добиться права заходить кораблям в японские порты и тд. — сама по себе тема не очень смешная. Но Гончаров описывает конкретные взаимоотношения с конкретным губернатором и прочими чиновниками в Нагасаки, обращая особое внимание именно на те моменты, которые составляют различие культур, и в итоге получается невероятно забавно. И различия в еде, и в подходе к приему подарков, и в общении с европейцами — множество мелких деталей, фраз, характеристики людей — и поучительны, и забавны. Особенно учитывая очень сильно заметную черту в мировоззрении и самого Гончарова, и всего сопровождающего его общества, видимо. С их точки зрения, Россия — это, безусловно, Европа, а все, что не Европа — отсталые дикари и варвары. Особенно хороша в этой связи характеристика, данная Гончаровым кому-то из японских чиновников или переводчиков: он-де был настолько "продвинутым" среди остальных, что осознавал ужасную отсталость своего народа и его неполноценность по сравнению с европейцами. Пройдет 50 лет, и эти "неполноценные", варвары разгромят к чертям флот Российской империи. Но пока позиция автора очень проста: приплыли, притащили им в мешке бремя белого человека, а эти варвары еще кочевряжатся!

Впрочем, ничего унижающего в его взгляде нет, никакой сознательной злобы и презрения, но подспудное ощущение некого своего превосходства (не лично автора, а русских и европейцев вообще) очень чувствуется и проглядывает периодически. Не стесняясь, он выражает подобное отношение и к другим азиатским народам, и, например, к якутам, высказываясь в покровительственном духе, что надо же, эти недавние дикари научились хлеб растить, какие молодцы. Русская аристократия середины 19 века определенно не знала, что такое толерантность. Очень поучительно, между прочим, ведь у современных людей совсем другой взгляд на ситуацию, и по поводу равенства, и по поводу превосходства, и все это, в общем-то, плоды революции.

Кстати, что мне очень еще понравилось и импонирует в тексте — это полное отсутствие романтической чепухи по поводу дальних странствий и новых берегов. Автор, видимо, человек весьма практический, твердо стоящий на ногах на грешной земле и ценящий комфорт — поэтому вместо длинных занудных и совершенно недостоверных описаний новых частей света (как часто бывает в приключенческой литературе, с романтизацией или, напротив, демонизацией увиденного), он дает очень точные, практические и интересные наблюдения, при этом воздерживаясь, в основном, от моральных оценок. Его интересует экономика, причем скорее в деталях, культура — в той степени, в которой она проявляется в бытовом общении, и в рамках путевых заметок это вполне оправданно и логично. Вообще интересно посмотреть на мир, каким он был полторы сотни лет назад — а взгляд Гончарова именно такого свойства, детальный, практический и почти фотографический.

Забавно, совершенно не помню своего впечатления от "Обломова" из школы (помню только раздражение от рассуждений учительницы о "голубиной душе" и прочих соплей). Но сейчас, видимо, начну читать Гончарова — совершенно не ожидала, что это будет так прекрасно, а если он тем же прекрасным слогом и с тем же прекрасным юмором пишет романы, то ему цены нет. Хотя в 15 лет я бы этого комического не заметила и не оценила, думаю.

Чосер написал "Декамерон" на английский лад: группа паломников числом 29 человек отправляется в Кентербери поклониться святым мощам. Чтобы развлечь себя по дороге, они решают рассказывать истории — кто во что гораздо. Но, слава богу, Чосер и значительно меньше размером, и совсем не так зануден, как Боккаччо (да простят меня поклонники). И если персонажи у Боккаччо — это такие говорящие картонки, все одного воспитания и круга, все на один лад, то у Чосера и сами по себе рассказчики — те еще характеры. Пожалуй, представление героев (Пролог) — самая интересная часть во всем тексте. Паломники подобрались совершенно из разных слоев общества, среди них есть и священнослужители (и хорошие, и лжецы и пьянчуги), и торговцы, и женщины (и сомнительного поведения, и вполне приличного), и даже один рыцарь. Как различаются сами герои, так различаются и их рассказы: и по форме, и по содержанию. Если у Боккаччо (а Чосер был, несомненно, знаком с "Декамероном", если не с его автором, и позаимствовал у него парочку сюжетов) достаточно строго выдерживаются единые формы и конкретно заданные темы, то Чосеровские персонажи болтают, кто во что горазд, иногда не в свою очередь или совсем не так, как от них ожидали остальные. Вставки о рассказчиках и их пути в данном случае очень оживляют повествование.

Большинство рассказов — в стихах, но есть и несколько прозаических. Впрочем, и стихотворные изрядно отличаются друг от друга и по содержанию, и по стилю. Чосер, безусловно, мастер, потому что написать такую бездну историй и рассказать их все на разные голоса, думаю, непросто, учитывая, что все эти голоса достаточно интересы и симпатичны. Стихи, насколько я могу судить по переводу, читаются очень легко и живо, и некоторые места действительно очень смешные (хотя есть и серьезные).

В целом тематика Чосера также достаточно однообразная и ориентирована, скажем так, ниже пояса, то есть касается вопросов достижения плотской любви и нарушения супружеской верности (или героической борьбы за недостижение и ненарушение). Сюжеты весьма различны по уровню, есть довольно плоские и простые, в некоторых историях сюжета толком нет вообще (например, рассказ священника — и не рассказ вовсе, а проповедь), в нескольких историях сюжеты настолько интересные и необычные, что действительно очень интересно, что же дальше. Я лично считаю самым интересным в сюжетном плане рассказ юриста (и не из профессиональной солидарности). Несколько историй, как и книга в целом, не закончены. Чосер не реализовал свой замысел: чтобы каждый из 29 персонажей рассказал по 4 истории (итого он бы переплюнул Боккаччо), но оно и к лучшему, я думаю. Несмотря на разнообразие, от подобного рода повествования, если читать быстро и подряд, все равно несколько устаешь. Хотя по итогам, между Чосером и Боккаччо я однозначно голосую за Чосера: он и разнообразней, и куда веселей.

Знаменитые "Записки у изголовья", признаюсь, слегка разочаровали. На свою беду я успела раньше прочитать Кэнко-хоси и прониклась им куда больше. У Кэнко-хоси чувствуется и блестящее образование, и широкий кругозор, и прекрасное чувство юмора (или даже скорее иронии). По сравнению с ним Сэй-Сэнагон чуть более ограниченная. И о, эта бесконечные бабские обсуждения, кто во что одет! Нет, я понимаю, что это существенная часть культуры, безусловно, но все же у разных авторов уровень фетиширования над вещами различен, да и потом, можно делать это всерьез, а можно нет.

Хотя жанр, конечно, все еще прекрасен и, за исключением скучных перечней различных топонимов типа "дуб — дерево" (и "смерть неизбежна), получаешь большое удовольствие. Сколько читаю японцев, а не перестаю удивляться, с одной стороны, насколько это другой мир и другое мировоззрение, а с другой стороны, насколько все НЕ изменилось за прошедшую тысячу лет ни в отношениях людей, ни в вещах, ни вообще в мире. С этой точки зрения "Записки" очень замечательны: они одновременно веселят и дают пищу для размышлений.

"С особым старанием напишешь кому-нибудь письмо. Пора бы уже получить ответ, но посланный тобой слуга подозрительно запаздывает. Ждешь долго-долго и вдруг твое письмо, красиво завязанное узлом или скрученное на концах, возвращается к тебе назад, но в каком виде! Испачкано, смято, черта туши, для сохранности тайны проведенная сверху, бесследно стерта. Слуга отдает письмо со словами: "Дома не изволят быть", или: "Нынче, сказали, соблюдают День удаления, письма принять не могут". Такое чувство, что у них в эпоху Хэйан уже была изобретена Почта России.

"Все живое, что подает свой голос ночью, обычно радует слух. Впрочем, есть одно исключение: младенцы."

"Полнота также очень идет губернаторам провинций и людям в чинах"

"ТО, ЧТО РЕДКО ВСТРЕЧАЕТСЯ: Тесть, который хвалит зятя. Невестка, которую любит свекровь. Серебряные щипчики, которые хорошо выщипывают волоски бровей" — да! мы полетели в космос, а удобный пинцет для бровей по-прежнему фиг найдешь! Да и в остальном правда жизни.

"Но мужчины, они не способны почувствовать сострадание или понять сердце женщины" И в этой области тоже ничего не изменилось.

При всей своей ироничности Сенагон все-таки больше романтическая и восторженная натура: то она любуется красотами природы, то императорским выездом, то очередными стихами. Кое-что из предметов ее восхищения можно понять, кое-что — совершенно неясно. К примеру, стихи: каким образом они отличают хорошие стихи от плохих, для меня полная загадка. Да, я знаю про идею омофонии и тд, но результат, на мой вкус, совершенно одинаков. В общем, это непостижимая часть японской культуры, которая дает много пищи для домашних шуток на всякие дурацкие темы.

Или, скажем, придворные ранги. Сенагон постоянно упоминает "куродо шестого ранга", которые могут носить светло-зеленые штаны. Чем это принципиально отличается от эльфа восьмидесятого уровня и малиновых штанов, русскому человеку не понять — а в итоге выходит весьма забавно там, где автор и не думал никого насмешить. Дивность подобных записок еще и в том, что, преломляясь в каждой очередной эпохе читателей, помимо собственно информативной части они создают дополнительное развлечение за счет разности культур, и чем дальше ты от культуры автора, тем тебе веселей и непонятней.

"Записки из кельи" — совсем другая вещь, хоть и тоже в жанре дзуйхицу. Если Сенагон — придворная дама со всеми вытекающими, то Камо-но Темэй — монах-отшельник, живущий один в глуши и пишущий о предметах совсем другого толка. С одной стороны, он пишет о ситуации в стране: глобальный бедствиях, переезде двора, жизни людей, причем делает это не как участник, а как сторонний наблюдатель, историк. С другой стороны, он пишет о себе, своем отшельничестве и устройстве жизни. И если у Сенагон чувствовалось, что она не создает никакие специальные красоты стиля, то монах грешит этим куда в большей мере: его слог гораздо более плавен и красочен, уж не знаю, было ли это сделано самим автором или переводчиком. Но в отличие от простого дневникового слога Сенагон, он куда пафоснее и пространней. Чувствуется, что человек писал для вечности, и это слегка печалит, потому что кроме занятия на полчаса вечность от этого текста ничего особенного не получила. Он куда менее интересный, чем записки Сенагон.

сабж

Книга из серии тех, что начинала читать в детстве урывками, в каких-то отрывках и пересказах. Ничего не запомнилось по сюжету, но запомнилось ощущение своеобразной восточной сказки с моралью. Во взрослом возрасте информация о том, что "Ходжу Насреддина" написал русский советский автор, причем вторая часть писалась в лагерях. Впрочем, на тексте это никак не сказалось: никакой особой разницы между первой и второй частями, помимо той, которая логично обусловлена течением сюжетного времени и изменением обстоятельств, не чувствуется.

Из всех сказок с моралью "Ходжа Насреддин" — пожалуй, единственная, в которой мораль не вызывает стойкого отторжения. Потому что ее ровно столько, сколько должно быть, она не вмешивается в то, что нельзя вмешиваться, и клеймит лишь то, что нельзя не клеймить. Помню, в детстве мне больше всего нравились сами приключения, а "моралистическая" часть во всех текстах безумно раздражала — не знаю, правильная ли это реакция на то, ради чего в основном и пишутся детские книги. С возрастом я стала относиться к ней поспокойнее и в данном случае должна признать, что у Соловьева все части текста — на своем месте и отмерены в идеальных пропорциях. И теперь я даже затрудняюсь сказать, нравится ли мне больше приключенческая часть или "лирическая" — описания природы, диалоги, наблюдения, лирические отступления. Текст за счет такого перемежения материала получается очень гладким и плавным.

В детстве я бы сказала, что лучшее в тексте — это хитроумные приключения, обманы и издевки над злобными жадными ханами и прочим начальством. Теперь же на первый план вышел изумительный язык и юмор — внезапно осознала, что часть цитат из "Ходжи Насреддина" уже давно была у меня в голове, при этом я совершенно не помнила, откуда они. "За двадцать лет кто-нибудь из нас обязательно умрет — или эмир, или ишак, или я" и "не сдавливай мне голову с помощью веревки и палки". Оказалось, из романа Соловьева. И много еще такого, все не упомнишь. При этом, в отличие от многих подобных текстов, с которым за сатирической частью видны пятна яда, стекающего с авторских клыков (по делу, безусловно), в "Ходже Насреддине" ничего подобного нет. Это исключительно добрый роман, и поэтому заслуженно вошел в круг детского чтения — как ни крути, а он учит правильным вещам, не оставляя этого желчного послевкусия, которое подчас не могут скрыть даже лучшие сатирические авторы.

В общем, это чудесная книга на все времена. Очень необычная, очень сильно отличающаяся от всего в этом же духе — и за счет восточного колорита, и за счет очень верного и мягкого сочетания морали, приключений и юмора.

сабж

Милая, очень простенькая и ни к чему не обязывающая повестушка, которую язык не повернется назвать романом. Особого действия нет: то, что у Реверте составило сюжет романа целиком, у Дюма едва потянуло бы на завязку. В конце даже как-то слегка обидно, потому что то, что ты невольно считаешь завязкой, оказывается всем сюжетом, и больше уже ничего не происходит. Хотя, конечно, и текст очень небольшой, и продолжения уже достаточно.

Вообще создается обманчивое впечатление такого неторопливого 18-19 века — притом, что тогдашние приключенческие авторы делали гораздо более динамичные и сюжетные вещи. У Реверте изрядная доля текста уходит в лирические отступления, характеристики персонажей, исторический срез и цитирование стихов Кеведо. Стихи Кеведо, между прочим, дивно хороши, и с одной стороны, спасибо, конечно, автору за них, с другой стороны, текст Реверте тем сильнее бледнеет на их фоне. И это притом, что он очень хорошо переведен, четко и красочно, хотя я не знаю, кому приписать достоинства текста в данном случае, автору или переводчику.

Собственно, у меня к этому роману как таковому претензий нет, поскольку по прочтении очевидно, что и по объему, и по событиям он едва тянет на крупную часть в настоящем, полном романе, в котором и действия, и внутренней логики будет достаточно, так что я собираюсь при случае Реверте почитать еще.

Ну а про этот текст и сказать нечего особо, кроме того, что здесь проходит знакомство читателя с Алатристе и его ближайшим окружением, Алатристе нарывается на первое приключение и относительно благополучно с ним справляется. В общем, представьте себе роман Дюма, закончившийся в тот момент, когда Д'Артаньян провел бы дуэль с тремя мушкетерами.