В этой рубрике публикуются материалы о литературе, которая не относится к фантастической: исторические романы и исторически исследования, научно-популярные книги, детективы и приключения, и другое.
С 1 января 2023 года некоторые произведения Артура Конан Дойла, Эрнеста Хемингуэя, Агаты Кристи и других писателей, а также работы режиссеров станут общественным достоянием.
Согласно сложившейся практике, в большинстве стран срок истечения авторских прав зафиксирован на начало года. После этого современные издатели и авторы могут их совершенно законно распространять, использовать и переделывать без оглядки на наследников авторов и правообладателей.
В большинстве стран мира срок действия авторского права по умолчанию составляет срок жизни автора плюс 50 или 70 лет. В Соединенных Штатах для большинства существующих произведений речь идет о фиксированном количестве лет с даты создания или публикации. Первоначально предполагалось, что произведения 1927 года будут защищены авторским правом на 75 лет, но закон о продлении срока действия авторских прав 1998 года продлил защиту еще на 20 лет. Общественным достоянием станут сборник рассказов «Архив Шерлока Холмса», «На маяк» Вирджинии Вулф, «Мужчины без женщин» Эрнеста Хемингуэя, «Москиты» Уильяма Фолкнера, «Большая четверка» Агаты Кристи и «Америка» Франца Кафки.
Среди фильмов, получивших новый статус, стали «Певец джаза»Алана Кросленда, «Метрополис» Фрица Ланга, «Жилец»Альфреда Хичкока, «Вверх по течению»Джона Форда и «Восход солнца»Фридриха Мурнау. В музыке — мелодии, слова и ноты, джазовые хиты Луи Армстронга и Дюка Эллингтона.
Издательство: М.: АСТ, 2016 год, 3000 экз. Формат: 70x100/16, твёрдая обложка, 334 стр. ISBN: 978-5-17-095820-7 Серия: Мировые шедевры. Иллюстрированное издание
Комментарий: Внецикловые произведения.
«Однажды, несколько лет спустя, я встретил на бульваре Сен-Жермен Джойса... [...]. — Что вы скажете об Уолше*? — спросил он. — О мёртвых или хорошо или ничего.»
Хемингуэй «Праздник, который всегда с тобой».
В этой странной книге обнаружить следы праздника оказалось не просто. Прогуляемся для начала по городу вместе с Автором. «Когда ты отказался от журналистики и пишешь то, что никто в Америке не хочет покупать, и поэтому должен пропускать еду и объяснять дома, что пообедал с кем-то в городе, тогда лучше всего отправиться в Люксембургский сад, где не увидишь и не унюхаешь ничего съестного от площади Обсерватории до улицы Вожирар. Можно зайти в Люксембургский музей, и все картины становятся выразительнее, ярче, прекраснее, когда смотришь их натощак, с пустым брюхом. Голодным я научился понимать Сезанна гораздо лучше и видеть, как он строит свои пейзажи. И порой задумывался: не был ли он тоже голоден, когда писал...». Ну, тут трудно спорить, и в самом тексте и между строк чувствуется "праздничное" настроение Автора, для которого конечно же нет ничего важнее, чем сезанновский гештальт (вход в музей, видимо, почти ничего не стоил тогда), а соврать жене проще простого, они ведь так хорошо понимают друг друга. Вот пример диалога.
— Думаю, надо поехать, — сказала жена. — Мы давно не ездили. Возьмём с собой еду и вино. Я сделаю вкусные сандвичи.
— Поедем на поезде — так дешевле. Но если думаешь, что не стоит, давай не поедем. Сегодня сколько угодно найдётся хороших занятий. Чудесный день.
— Думаю, надо поехать.
— А не хочешь как-нибудь по другому его провести?
— Нет, — надменно сказала она.
В комментариях это не нуждается. Редкостное взаимопонимание. А ещё есть в книге эпизод, когда переливание из пустого в порожнее длится шесть страниц (!). Идёт обсуждение с женой новой моды причёсок, начинающееся с утверждения Автора, что он никогда не будет стричься и закачивающееся фразой: «В парикмахерской, которую я посещал, мастер отнёсся к новой моде с большим интересом...».** Если эти разговоры с женой самые интересные, то что же было выброшено?
И всё-таки с женой Автор обошёлся по божески. Но то, что он написал о Фицджеральде, уж точно не вызывает праздничных ассоциаций. Их совместная поездка в Лион была для Хемингуэя серьёзным испытанием выдержки, и Скотт предстаёт здесь перед читателем в весьма неприглядном, если не сказать скотском, облике. Опубликовав эти воспоминания, Хемингуэй оказал Скотту поистине медвежью услугу, как минимум, это бестактность.
И опять-таки, учитывая, что всё лучше познаётся в сравнении, я должен сказать, что со Скоттом (возможно, под влиянием «Великого Гэтсби») Хемингуэй обошёлся ещё по божески. Но уж то, что он написал про издателя журнала «Трансатлантик ревью» Форда Мэдокса Хьюффера, с Парижем-праздником не совмещается никак, да и вообще не лезет ни в какие ворота. Вот это место: «У меня была необъяснимая физическая антипатия к Форду — и не только потому, что у него плохо пахло изо рта: с этим я справлялся, стараясь каждый раз занять наветренную сторону. От него исходил другой отчётливый запах, не имевший ничего общего с запахом изо рта; из-за него для меня было почти невозможно находиться с Фордом в помещении. Этот запах усиливался, когда Форд врал, и был он сладковато-едким. Возможно, Форд испускал этот запах, когда уставал. Встречаться с ним я старался по возможности на открытом воздухе...». Это даже бестактностью трудно назвать, и не имеет значения, что опубликовано это было после смерти описываемого человека.
Так был ли праздник-то, спросит читатель, переврав известный классический вопрос? Был, но в книге о нём упоминается буквально мимоходом — это сам Париж, его улицы и особенно набережные и, что ещё менее заметно, парижские художники. В живописи Хемингуэй разбирался, исключая, конечно, живопись японских парижан. Достаточно того, что он называет Жюля Паскина очень хорошим художником. Поэтому, читая «Праздник...», надо, как минимум, запастись хорошим альбомом с видами Парижа и репродукциями картин из его музеев (например, книгой Жана-Мари Перуза де Монкло «Париж» из серии «Великие Города Мира») и посмотреть хотя бы Паскина, который в интернете представлен едва ли не полностью. Надо постараться увидеть хоть что-нибудь из того, что видел Хемингуэй. Пожалуй, при таком сопровождении недоумение, вызываемое у читателя большей частью этой книги... хотел написать ослабнет, но разве не наоборот? Разве не покажется кому-то ещё более удивительным, что в этих прекрасных декорациях и на такой знаменитой сцене Автор говорит о мёртвых пусть много, но зачем же так плохо? При этом, очевидно, ни в малейшей степени не ощущая себя лицемером.
И последнее. Мысль о том, что в этой книге Автор делится с читателем секретами писательского мастерства мне в голову приходила, но вскоре ушла, т. к. секреты эти оказались выше моего понимания. Вот один такой секрет: «После работы мне необходимо было читать, чтобы отвлечься от мыслей о рассказе, над которым я работал. Если продолжишь думать о нём, упустишь то, о чём писал, и не от чего будет оттолкнуться завтра.» Думай, не думай — как возможно упустить уже записанное?! Тайна сия велика есть.
*) Эрнест Уолш (1895 — 1926), поэт.
**) Эта парикмахерская находится в Шрунсе, в Австрии, куда бедная американская семья регулярно ездит кататься на лыжах. А летом они отдыхают преимущественно в Испании.
Ощущение от австрийского лыжного отдыха гораздо больше похоже на праздничное. По сравнению с ним ощущение Автором Парижа, как праздника, можно понять только, как иронию. Это, по моему, подтверждает эпизод, когда за окном кафе дважды мелькает зловещая фигура английского поэта и сатаниста Алистера Кроули. Кого только нет в этом центре цивилизации! Тот ещё праздничек!
Мексиканские страсти -- только по-человечески. Невероятная настоящесть Хемингуэя.
Собрался сказать несколько слов о Хемингуэе. А потом подумал: да что я скажу? Я совсем немного его читал. «Фиеста». «Старик и море», конечно. «Острова в океане», «Иметь и не иметь». «Убийцы», «Непобежденный». «Прощай, оружие» -- с третьей попытки. Что-то еще из рассказов.
Короче, дилетант. Не эстет, увы. Или – к счастью.
«Фиеста». Мужчина любит женщину, женщина любит его -- а самого главного между ними быть не может. Не повезло мужчине на войне. Ранили неудачно.
Может быть любовь без физического контакта, без обладания?
Он любит, она любит. Они пробовали, у них не получилось. Какие к черту друзья?! Ну да. Друзья.
И вот этим мощным, сладким, тягучим, проклятым и неумолимым влечением пропитано все. И это страшно. Изматывающе. Они делают больно друг другу. Они бьются, как мухи, влипшие в застывающий сахар. А все остальные -- не понимают, что эти нити протянуты насквозь. С кем бы она не спала -- нить к нему есть всегда. Нудный еврей? Фигня. Молодой красивый матадор? А вдруг?..
Она спала со всеми его друзьями.
А с ним...
Молодой красивый матадор тоже фигня.
Звенящая прозрачная нить. Из все еще горячего сахара. Когда плавишь его в ложке, потом накручиваешь на деревянную палочку -- и тянешь.
А еще в романе есть коррида. А еще -- строки про то, что бойцовых быков успокаивают волы. Гибнут порой. Но успокаивают. Чтобы быки не калечили друг друга перед боем. В тексте нет ни одной строчки,где бы герой проводил параллели между собой и этим эпизодом... но ведь эта параллель есть в романе! Блин, я чувствую. Все эти Хэмингуэевские пропуски, умолчания, пустоты -- это паузы.
Вол – миротворец по неволе.
Из каких передряг герой не вытаскивал свою женщину! Да нет, свою, пусть и – совершенно чужую.
В мире «Фиесты» светит солнце. А герои плавятся, как леденцы.
И еще через весь роман проходит предощущение чего-то страшного. Словно весь этот праздник, все это солнце, все это утомительно-усталое ничегониделание -- скоро обернется чем-то страшным. Вот, вот, вот сейчас... Нет. Вроде нарастало, но -- нет. Опять солнце, жара, томление, опять эти липкие леденцовые нити. Обманывает Хемингуэй. Где кровь, резня? Даже избиение нудным евреем молодого матадора происходит за кадром. А потом матадор выходит на арену – и убивает быка. Хотя до последнего момента у меня было ощущение, что матадор умрет. Не умер. Обманул Хэм.
Потом она бежит в Испанию с молодым матадором. Он едет куда-то еще. И вроде бы даже не вспоминает ее совершенно...
А потом -- телеграмма. И он, «не вспоминавший ее совершенно», в Мадриде. Ага. Ближний свет.
Потом они снова куда-то едут. И понимают, что так будет и дальше.
И я понимаю.
Не надо читать Хемингуэя как Большую Литературу. К черту эстетство. Его надо просто почувствовать. И все.
Хемингуэй, "Иметь и не иметь"
Роман, который считается не самым удачным у Хэма.
Но, что интересно, именно его я перечитывал раз двадцать.
Роман странный. На первый взгляд он неровный, дерганый, словно слепленный из трех разных кусков, плюс вставки от имени американки в третьей части и жены героя. Но на удивление, когда я перечитывал его третий или четвертый раз, я начал ощущать, что в этом есть определенная логика.
Роман жесткий и пессимистичный. Герой не получает никакой награды, а умирает (спойлер, да), потеряв почти все.
Кроме, возможно, себя.
И вот я перечитывал роман -- иногда с середины, реже -- с начала, иногда вообще с третьей части. Злился, но опять перечитывал. А потом спросил себя: Что за черт? Почему я опять это делаю?
И начал понимать -- меня это цепляет. По настоящему цепляет.
Имхо, структура романа не обязательна должна быть прямой, как телеграфный столб. Вполне возможно, что она будет кривой сосной, выросшей на обдуваемом всеми ветрами каменистом утесе. Она кривая, да. Но она так вцепилась в камень, так сильна, что хрен ее вырвет даже ураганом. И, черт возьми, с этого своего утеса она каждый день смотрит на море...
Гарри Морган -- настоящий человек. Кажется, его стоит назвать неудачником -- но нет, не могу. Он не неудачник. Он -- герой, против которого играет Судьба.
Все-таки отличный роман. Кривая сосна, да -- но отличный роман.
P.S. И про экранизацию:
Кажется, единственный фильм в истории кино, над которым работали сразу два нобелевских лауреата плюс два лауреата Оскара. Роман Хемингуэя, сценарий Фолкнера. Режиссер Говард Хоукс, в главной роли Хэмфри Богарт -- у обоих по Оскару (правда, не на момент съемок фильма)
Кстати, режиссер Говард Хоукс считал, что Фолкнер пишет отвратительные диалоги. И, скорее всего, сокращал их во время съемок -- режиссеры часто так делают (и актеры тоже, если позволяет статус). Это забавное ощущение. Потому что обычно герои Фолкнера треплются только так, а в фильме почти все диалоги очень лаконичны и афористичны -- словно их писал Чандлер или Хэммет, а не Фолкнер.
Фильм общего с романом имеет только пару сцен, да героя-пьяницу. Смешно. Это оптимистичный, легкий фильм с хэппи-эндом. И с отличными репликами. «Ты умеешь свистеть? Это так просто. Достаточно только сложить губы вот так». Это реплики Фолкнера, таких фраз в оригинале Хэма нет.
Да, еще фильм замечателен тем, что на съемках Богарт встретил свою жену -- Лорен Бэколл. Счастливый брак, на удивление. А Лорен Бэколл в фильме хороша. Этот ее низкий голос... и притяжение между ней и Богартом...
В общем, фильм я тоже рекомендую Хотя с романом он имеет мало общего.
Хэмингуэй, "Прощай, оружие!"
Главное, что есть во всех произведениях Хэма, — печаль.
Печаль по уходящей жизни. По каждому уходящему дню жизни. По людям, которые были рядом. Печаль по любви, что была в те дни — если она была. Если ее не было, то печаль по тому, что ее в те дни не было. Печаль по прошедшим хорошим мгновениям жизни. По холодному свежему воздуху из окна, когда в комнате душно. По ледяной чистоте вермута туманным утром в маленькой гостинице в горах. По скачкам, по азарту. По ощущению победы, когда выигрываешь. По ощущению жизни, когда проигрываешь. По голоду и утолению голода. По женщинам, которых знал. По женщинам, которых знал не ты...
Кстати, о выпивке.
Герои Хэма всегда пьют. При каждом удобном случае.
Я им немного завидую. Честное слово. Можно пить, можно не пить. Но иногда кажется, лучше пить — чтобы прощание с уходящим днем было не таким печальным.
Я раньше пил очень мало и редко. Никогда в одиночку, всегда только в компании.
Не то, чтобы я сейчас сожалел об этих днях, когда я не пил.
Но я был очень печальным. Это точно. Гораздо печальнее, чем мог бы быть.
Хемингуэй, "Старик и море"
Прекрасная вещь. Я не знаю, что еще сказать. Это как у музыкантов есть камертон, чтобы настроиться, чтобы не единой фальшивой ноты даже близко...
Так вот, это такая книга. Книга-камертон.
У нее особенный, кристально чистый и прозрачный звук. Очень светлый. И очень печальный, как и положено затихающему звуку.
Мой любимый момент -- когда старику снятся львы, что выходят на берег Африки. Он видел это, когда был молодым. Потрясающей силы ощущение времени -- и разницы между молодостью и старостью. А всего-то написано четверть страницы...
Не всегда человек встаёт на кривую дорожку, потому что лямка натёрла плечо. Чаще обстоятельства не оставляют иного выбора. Гарри Морган циничен и резок, и он идёт, куда толкает его судьба — ниже и ещё ниже. Рыбак не может остаться рыбаком, если нет денег на снасти, а бутлегер — продолжить возить груз без руки.
История Гарри Моргана, если вырезать её из контекста, — на десять баллов. История антиромантическая, отрывистая и чертовски правдоподобная, как и он сам. Чем-то отдалённо напомнила Кормака Маккарти, но у Кормака романы былинно-отстранённые, а здесь бурлит страсть — к жизни, к женщине — словно озеро терпкого вина, заключённое плотиной хлёсткого, лаконичного стиля, и плотина выцеживает благородную жидкость — брызги падают вниз, с плотины, и читатель счастлив. Такую страсть, наверное, можно было увидеть в глазах всамделишных пиратов минувших столетий: щетина, губы плотно сжаты, их уголки презрительно опущены книзу, во всей позе сила и уверенность. Очень мужская, маскулинная история. Как, впрочем, и другие, что читал у Хэма, за исключением романа «Прощай оружие», где герой больше смахивает на юношу, чем на мужчину и ведёт себя порой инфантильно.
Контекст слаб. Много второстепенных персонажей — характеры не запоминаются и чувств не рождают. Кругом алкоголь, как и всегда, мужчины и женщины, любовники и любовницы, блондинки, писатели, совсем уж опустившиеся личности, привлечённые к общественным работам, и даже член тайного общества «Череп и кости». Много маленьких историй, и все герои на пределе, но «полотнА» не рождается. Чувство, будто писатель взял запредельно высокую ноту, и ты сначала думаешь: «Вот это да!» а потом «Чёрт, пискляво-то как» и хочется даже зажать уши — пролистать скорее всю эту муру про местную мадемуазель, которая всем даёт, и как она чуть не дала заезжему писателю, а он пришёл домой в её помаде и жена сказала, что это последняя капля, и она уходит с профессором, и писатель пошёл в бар, надрался вместе с ветеранами общественных работ (все сифилитики), заметил вдруг профессора, и чуть его не избил. А профессору было потом жаль, что он не дал себя избить — так он снял бы груз с души писателя. Мура же, друзья, — она и есть! Конфликт бедности и богатства, о котором заявлено в аннотации, если и можно здесь разглядеть, то с трудом.
В целом, то, что читал раньше у Хэма, нравилось больше («Фиеста», «Старик и море», некоторые рассказы) либо гораздо больше («Прощай, оружие!»). На очереди «По ком звонит колокол». Кстати, эпиграф там глубокий — про человека, который часть материка, но никак не остров. Любопытно, что и в этой книге (в конце) Гарри Морган высказывает схожую мысль: «человек один ни черта не может». «Ему понадобилась жизнь, чтобы прийти к такому выводу», — поясняет автор. Если честно, зачем это конкретно здесь, — не понял. Может, действительно упустил некий пласт в романе? Надо будет перечитать.
После того, как написал отзыв, почитал чужие рецензии и публиковать свою собственную заметно расхотелось. Люди в этом романе что только не видят: «историю любви» (категорически не согласен), антивоенный памфлет (однозначно не лейтмотив), «роман о том, что в жизни ничего больше не остается, кроме как избрать для себя одну-единственную достижимую цель и верить в нее, ни секунды не сомневаясь» (Вы уверены, что у героя всегда была цель?).
А потом я начал гуглить имя главного героя, потому что оно очень редко встречается в тексте, и я его забыл. Нелёгкая дёрнула меня прочесть характеристику образа Фредерика Генри. «Хемингуэй исследует генезис надломленного поколения, прослеживая процесс становления его жизненных ценностей. Лейтмотив такого становления, протекающего в координатах гордой замкнутости в себе и намеренной отрешенности от всякого рода житейской суеты, — категорическое неприятие героем Хемингуэя фальши и лицемерия в чем бы то ни было». Это меня добило. Нет, друзья, я не думал о таких вещах, ни когда читал, ни когда писал отзыв. А читал я книжку просто как очень интересную историю, написанную крайне правдиво (о чём ниже). Эта история оказалась грустной, но мне всё равно было интересно её читать и сопереживать героям, которые немного потерялись в хаосе эпохи, и размышлять над тем, что изменилось за сто лет, а что нет. Все мои надежды сейчас на то, что хорошую историю, быть может, нельзя понять неправильно, потому что её вообще нельзя понять как-то определённо.
Начну с того, что «Прощай оружие» — не потому, что война кончилась. Просто главный герой дезертировал. Роман под стать названию: в гораздо большей степени пересказ нескольких лет жизни одного человека, чем попытка осмыслить происходящее вокруг.
Казалось, что читаю хорошего блоггера, который честно постит предельно откровенный отчёт о каждом дне своих приключений. Разумеется, в центре внимания — его впечатления, тогда как глобальные вопросы отодвинуты на второй план.
Первая Мировая здесь грустным фоном из слякоти, дешёвого кофе, казарменных шуток, публичных домов на постое, марширующих по жиже шеренг, нелепых смертей и череды военных манёвров, которые нужны офицерам, чтобы передвинуть линию фронта, а солдатам не нужны вовсе. Солдаты выполняют приказ.
Молодой американец по имени Фредерик воюет за Антанту на итальянском фронте. Руководит группой из нескольких шофёров, вывозящих людей, которые не могут идти сами. Зачем? Воюет и всё. Хотя морального долга перед итальянцами и вообще Союзниками у ГГ нет.
Хемингуэй на самом деле воевал в Италии. Ему даже, как и главному герою, оперировали колено в миланском госпитале. Так что роман автобиографический; вопрос только, в какой степени: где правда, а где вымысел. Действительно ли Хэм дезертировал, а потом бежал через всю Италию, и его чуть не застрелили, а потом он нашёл свою возлюбленную, и они попытались пересечь границу Италии?
Даже если нет, написано так, что веришь; рассказано так, как обычно рассказывают правдивые люди о своих приключениях. Отсутсвует мишура типа «я почувствовал душевное томление и мои губы потянулись к её губам» или «гнев, сдобренный горечью ударил мне в голову и мой дрожащий палец спустил курок». Нет нарочитых рефлексий, которые часто выглядят ну очень фальшиво. Я пошёл. Я сделал. Это был мой выбор. Фредерик просто рассказывает о своих поступках и поступках других людей, не пытаясь оправдывать или оправдываться или обвинять. Или даже оценивать.
Может быть, не всем придётся по душе подход писателя: внутренний голос героя — крайне прозаичен, скуп на эмоции и анализ происходящего; диалоги рубленые. Но почему-то именно такие реплики «звучат» в голове, когда читаешь; кажется, что тот или иной человек должен был ТАК именно сказать или просто повторить фразу собеседника. Помните, когда герой беседует с Кэтрин — в Милане или уже в Швейцарии? Эти все «Мы же и так муж и жена, милый?»… Вроде бы ужасная банальность, но через диалоги удивительным образом раскрываются их отношения.
А ведь в начале, когда завязка, и американец только знакомится с шотландкой Кэтрин, Хэм просто пишет что-то вроде «Я понял, что люблю её». И всё. Или когда машина одного из людей под началом героя забуксовала, а сержант, которого они везли с собой, и который всех их ненавидел, вместо того, чтобы помочь вытащить машину, бросился прочь, и один из шофёров выстрелил в него, убил — Хэм тоже не даёт никаких разъяснений, никаких авторских субтитров. Читатель может подумать над этим эпизодом, вспомнить, как пламенно шофёр-убийца, сидя в окопе с американцем, говорил про социализм, про «солдат и офицеров»; вспомнить, что до этого делал и говорил сержант и найти мотив — или не найти, но «подсказок», назиданий не будет.
И весь роман такой. Как набор сюжетов очень хорошего блоггера, извините уж за самоповтор. В событиях нет никакой «логики», никаких подготовленных поворотов. Вспомните те места, где герой смотрит за скачками или играет на бильярде со старым графом, который говорит ему о ложной мудрости стариков. Зачем нужны эти сцены, можно было бы спросить? Просто это часть истории героя. Некто записал её от первого лица; будем считать, он сам, в очень правдивой манере, не навязывая какое-то «правильное» восприятие.
Конечно, одна из великих целей Литературы — раскрыть душу человека, чтобы найти мотивы его поступков, вытащить их наружу сверкающим писательским скальпелем, как это делал Достоевский. Но у Хэма совсем другой подход: он просто рассказывает, как было дело, а препарировать оставляет нам, если, конечно, захочется. И это тоже по-своему хорошо.
Да, друзья, по-видимому, я уже начал «закапываться» в отзыв, он ведёт меня в дальние дали, а я иду за ним, словно поляки за Сусаниным. Пора заканчивать. Очень хочется «поймать» особый метод писателя, передать ощущение от прозы Хэма «в общем», потому что она меня очень взбудоражила и впечатлила, но это, как выяснилось, нелёгкая задача.
Уйдя в тонкие вопросы, совсем забыл отметить необычайно точный стиль Хемингуэя там, где он описывает жизнь в заснеженной альпийской деревушке или страшные минуты в окопе, когда над тобой рвутся снаряды, или залитую Солнцем улицу большого города в утренний час. На первый взгляд написано очень сухо, очень лаконично, но почему-то трогает, задевает за живое, рождает образы.
Всю книгу огорчала жизненная бесцельность Фредерика Генри. Он словно плывёт по течению. Сначала пошёл воевать на итальянский фронт, хотя, вроде бы, никогда не понимал, зачем (ради свежих впечатлений?); дезертировал, потому что к этому подтолкнула некая череда случайностей (захотелось к любимой и подальше от чёртовой мясорубки?); бежал, когда преследовали; ходил в бордель, когда все ходили, а на утро «счищал с себя публичный дом зубной щёткой». Такой вот милый порядочный «англо-саксонский бэби». Неправильно мягкий, на мой взгляд. И, Боги, сколько он пьёт! В каждом эпизоде — мартини, граппа, шампанское, капри, виски, коньяк… Ужас-ужасный. А откуда у героя деньги на всё это добро, да на фешенебельные гостиницы? Ну, конечно, присылают богатые родственники!
Как бы то ни было, роман хорош и его стоит прочесть хотя бы из-за точного, блоггерского, честного стиля Хемингуэя.
P.S. Почитал, что люди пишут про книгу. Действительно, в конце героя "прорвало" на длинный и очень тяжёлый внутренний монолог. Но это скорее исключение.
облако тэгов
М.: 
Очень хочется «поймать» особый метод писателя, передать ощущение от прозы Хэма «в общем», потому что она меня очень взбудоражила и впечатлила, но это, как выяснилось, нелёгкая задача. 