Есть такие писатели, про которых знать биографию совершенно необязательно. Какая нам разница, сколько любовниц было у Жюля Верна и был ли он кутилой? А вот про Дюма это знать интересно, это помогает понять, сколь много от себя он внес в Портоса. Пушкина мы, слава богу, начинаем любить в раннем детстве, до получения информаций про всяких Керн в стогу и раненений в бедро. Мне даже кажется, что разочарованиие взрослеющего человека в Пушкине идет параллельно с получением информации о его печальной биографии.

А вот Леонид Словин -- из тех, знание биографии которого, наоборот, читателя обогащает.

Фото: Л. Словин в последние годы

И еще она помогает почувствовать историю России 2-й половины ХХ века, ее завихрения и неожиданности.

Словин был еврей, он родился на Украине в 1930 году, и отца его расстреляли как латвийского шпиона, когда мальчику было восемь лет.

Он сумел поступить в московский юридический институт, но с такой анкетой -- пятой графой и репрессированным отцом, карьера ему не светила.

По распределению выпускника Словина загнали аж в Костромскую область, в городок Шарья (сегодня население 24 тыс. человек; в 1952 году -- и того меньше, глухой угол).

Ему очень хотелось служить милиционером и насаждать справедливость, но в органы его не брали из-за папы-шпиона. Четыре года он отработал в этой заштатной Шарье адвокатом, в том смысле, как это можно было делать в СССР в пятидесятые годы.

Город Шарья в 1950-е. Фото kostromka.ru

Энергии у молодого Словина было вдоволь, и наконец, его приняли в местную милицию. Люди удивлялись, что это пошел на такое понижение, на казенные деньги -- с должности адвоката-то. Сначала Словин был следователем (благодаря диплому юрфака), но и это ему было не по душе, и он скатился еще ниже -- перешел в оперативники-розыскники.

В Шарье человек с таким интеллектом, эрудицией и шилом в заднице воистину стал звездой. Сначала его назначили заниматься расследованием краж скота, этим традиционно промышляют цыгане. Решил выучить их язык, учебника не было, в итоге чуть ли не из Ленинки ему прислали фотокопии дореволюционного самоучителя. Местных скотокрадов он запугивал подцепленными из самоучителя фразочками. Но наука не очень пригодилась: перспективного экс-адвоката перекинули на более сложные преступления.

Потом его забрала Кострома, и Словин стал опером уже в столице района. Там его не притесняли по пятой графе: как он рассказывал в интервью потом, местный начальник сам был Зильберман. В Костроме дела шли очень хорошо, рвение и наблюдательность очень помогали, и он достиг пика своей карьеры -- в начале 1960-х стал начальником УГРО Костромы. Покойного отца к этому времени очень кстати реабилитировали.

Город Кострома в 1960-е

Примерно в 1960-м году в Костроме у Словина зарезали коллегу. Он его не очень любил, пикировался с ним частенько. Но все равно неприятно.

Убийцу нашли.

А потом их коллега и старший офицер П. Коляда написал (и главное, опубликовал!) об этом расследовании детектив, назвав его «Неизвестное такси».

Книга была написана в формате "с блэкджеком и шлюхами", с погонями, стрельбой по-македонски с обеих рук и всякое такое.

И в Словине, который был непосредственным участником событий, взыграло ретивое.

Он написал собственную книгу про то же преступление. Она называлась "Такая работа".

Сегодня она читается с трудом, очень наивная и простецовая книжка. Не рекомендую (только для атмосферы).

Но главное в ней Словин отразил -- коллегу убил гопник, за просто так, а милицейская работа -- это просто такая работа и банальная рутина.

Но внезапно выстрелило: роман наградило МВД как лучшую работу о милиции, да плюс и Союз писателей тоже наградил. Словин нашел свое хобби, потом оказалось -- второе призвание, свою отдушину.

Это был 1965 год.

К этому времени Словин уже покинул Кострому. Мама-москвичка попросила его перевестись.

И он перевелся -- с понижением, в транспортную милицию Павелецкого вокзала, где и остался работать еще лет на двадцать. (Не знаю, была ли к этому времени у него уже жена и дети).

Этот перевод -- именно в милицию транспортную, железнодорожную, очевидно, был случайностью, однако для творческого наследия Леонида Словина оказался ключевым. Его дальнейшему детективному наследию он придал особенную специфику, эксклюзивную тематику. Да и знание цыганских фраз и тут пригодилось: он описывает колоритные эпизоды, как пугал этим табор, уже не деревенский, а вокзальный.

Но поначалу Словин должен был выплеснуть свой провинциальный опыт. Его вторая книга «Задержать на рассвете» -- это 1969 год. К этому времени он на Павелецком вокзале уже несколько лет, но пока еще он пишет про Кострому.

Вторая книга получше, но не сильно: стилистика, язык, идеология, мораль -- в ней все также наивны, хотя интрига и персонажи уже гораздо более продуманы и даже увлекают.

Глаз цепляет главное -- Словин, как рассказчик, при этом имеет очень сильно выраженную авторскую позицию, отношение к уголовникам, которое не будет меняться у него в следующие десятилетия вообще никак. Это заметно отличает его от советских интеллигентов -- авторов детективов не из опыта, а из головы. Леонид Словин, как милиционер с огромным багажом настоящих дел, не испытывает к ворам вообще никакой симпатии, никакой жалости, никакого сочувствия, не верит им ни капли и считает их вообще за иную породу человекообразных.

Варлам Шаламов бы одобрил, совершенно точно.

В конце 1960-х, когда Словин уже пообжился в Москве, и, наверно, не так горит на работе, как в Костроме, литературные произведения у него начинают появляться гораздо чаще. Это рассказы и недлинные повести.

И вот возникает его коронный персонаж, милиционер Денисов, сотрудник вымышленного Астраханского вокзала (на самом деле Павелецкого).

Сам Словин говорил, что Денисов списан с одного его супернаблюдательного коллеги, но, читая сочинения писателя, мы понимаем, что он не менее наблюдателен, и тут, конечно, большая доля альтер эго (как это всегда бывает в любимых авторами персонажах).

Кадр из фильма "Дополнтельный прибывает на второй путь"

Сочинений о Денисове у Словина много, и, продолжая их читать, этому факту очень радуешься. Словин обладает удивительным для авторов детективов качеством. Во-первых, ему крайне сложно придумывать факты и ситуации из головы, и поэтому он в своих текстах описывает реальные вокзальные преступления.

И это действительно круто.

Запой по чтению Словина случился у меня во время месячишки на даче, и когда я, проглотив этот цикл про Денисова, оказалась после этого на железнодорожном вокзале -- то на все функционирование этого крайне сложного человеческого механизма я смотрела теперь совершенно по-новому.

Помню, так в середине нулевых, когда только вышло первое "Метро" Глуховского, было стрёмно заходить на станцию Ботанический сад и ездить по той самой ветке. Но то ощущение достаточно быстро прошло, потому что ты понимаешь -- фантастика же. А Словин описывает таким мощным фоном совершенно повседневную работу транспортной милиции, а заодно и работу других сотрудников РЖД самой разной специализации, что это резко врезается в память, тем более, что с 1960-70-х не сильно много и изменилось-то.

(Если не считать отношения к пассажирам, конечно, которых стало больше, и посему они сильнее достают персонал).

Илл. к книге "Транспортный вариант".

Словин описывает реальные вокзальные преступления, свою повседневность, рутинную работу: кражу чемоданов, подбор кода к ячейкам камер хранения, женщину, которая то ли перебегала пути перед электричкой, то ли ее толкнули, брачного афериста, гастролирующего по вокзальным ресторанам, картежников-катал, работающих в купе дальнего следования, таксистов-грабителей, мелкие мошенничества в почтовом вагоне. И прочее, что для нас, на самом деле, экзотика, связанная с достаточно редкими путешествиями.

Даниэль Клугер в отличной теоретической книге "Баскервильская мистерия", посвященной тому, как сделаны великие детективы, формулирует, что обязательно нужен труп, убийство, потому что без него сакральный акт погружения в мир детектива остается неосуществленным. Формулирует очень хорошо -- веришь, что пролитие крови действительно необходимо. Однако, прочитав подряд много Словина, понимаешь, что Клугер ошибается: детективщикам необходим обычно труп, убийство, просто потому, что они -- интеллигенты, теоретики, придумывающие преступления из головы, и поэтому им и нужен стимул пострашнее, преступление пожутче.

Словин же, оттоптавший "на земле" немало, способен и из кражи из камер хранения очень нехилый саспенс раздуть!

Во-вторых, у него все в порядке со структурой и интригой. Несмотря на то, что он постоянно использует реальные случаи в своих произведениях -- это заметно в том, что у него некоторые детали и шаблоны ситуаций повторяются в разных книгах. При этом, в отличие, скажем, от Хмелевской, которой для вдохновения тоже нужны были реальные факты и люди, и она их, одних и тех же, как кошка дохлую мышь, таскала из романа в роман, Словин жонглирует ими очень спокойно. Загадки -- загадочны, ничего не понятно, напряжение есть, но в конце все логические линии очень неожиданно и красиво закругляются.

Персонажи, опять таки, выписаны подробно и увлекательно, его книги -- это прекрасное бытописание советской эпохи.

Контраст между двумя первыми романами и последующими книжками огромен -- он явно очень много читал, много думал и многому научился. Так что серию из полутора десятков повестей и рассказов про Денисова я смело рекомендую всем любителям спокойной классики.

Тем временем жизнь продолжала идти. Словин продолжал служить в транспортной милиции. Писательство приносило ему какие-то бонусы, например, отдых в Доме Писателей в Коктыбеле (и это тоже пойдет в дело как топливо для очередного романа: в книге "Теннисные мячи для профессионалов" туда Денисова приведут следы очередного преступления на железной дороге).

Однако в Москве он был "жид", и из-за этого его не повышали, что озвучивалось прямо. Он получил звание майора, и это оказался потолок. По срокам 4 раза подходила очередь присвоения Словину очередного чина, но его прокатывали. В итоге он ушел из милиции, после 26 лет службы, в 1981 году, с должности заместителя начальника отделения уголовного розыска вокзала. (И, прочитав его следующий цикл романов, вы поймете, что на самом деле означала эта должность при советской власти, прочувствуете ее ужас).

Словин в 1984 году, фото М. Пазий

Следующие десять лет до развала СССР Словин продолжает писать книги про Денисова.

Из них остановлюcь на романе "Цапля ловит рыбу", целиком основанном на реальном уголовном деле с актером Талгатом Нигматулиным. Очень, очень хорошо, что такую книгу написал именно практик с четвертью века стажа общения с криминальным элементом. Но не кондовый милиционер, а человек с даром слова и умением замечать типические черты. Это дело 1985 года и он описывает всю вот эту интеллигентскую тусовочку, которая подсела на эзотерику, восточные единоборства, нью-эйдж, вегетарианство и прочую муть. Но описывает их не как "один из них" (как это у детективщика Анатолия Степанова, например), а именно глазами сотрудника органов, описывает их наивность, виктимное поведение, провокативность, грубо говоря, как они "светят лопатником с деньгами". И эзотерических азиатских гуру он описывает не как Учителей и Сэнсеев, которых неправильно поняли, или которые заигрались. А ровно так же, как он описывал вокзальных жуликов и воров, через те же циничные фильтры восприятия усталого милиционера, который такого навидался...

В девяностые Словин вместе с одним из братьев Вайнеров (второй был его однокурсником) делает сценарий «Кодекс молчания», по которому тоже снят известный фильм, и его продолжение. Вот это мне совсем не нравится: не люблю такое, про борьбу доблестного позднесоветского милиционера со страшной позднесоветской/раннероссийской мафией. Несколько романов этого периода у меня совсем не пошли, да и Словину, очевидно, это междуцарствие тоже было не по душе, потому что вскоре он затевает две новые серии, одну про Игумнова, другую про детективное агенство Lions.

Про Игумнова в итоге получится у него 4 романа, первый в 1991 году, последний в 2010 году, и все они (несмотря на дебильные названия, явно навязанные издательством) весьма хороши и увлекательны. Только они совсем другие, не такие, как про Денисова. Главный герой тут -- тоже советский милиционер на вокзале, но он не функция "хороший умный добрый полицейский", каким был Денисов, а такой "Грязный Гарри".

Словин, рассказывая об этом цикле, радовался, что с 1991 годом кончилась цензурирование детективов со стороны МВД, и стало возможным писать не только про доблестные победы нашей милиции. Этот Игумнов пьет, бьет, манипулирует информаторшей-проституткой и информатором-блатным, совершает подлоги служебной документации (но все в поисках истины, конечно). Собственно, первую книгу этого цикла "Бронированные жилеты" Словин написал в 1991 году явно для того, чтобы наконец проорать про вокзальную милицию, что у царя Мидаса ослиные уши. Традиционно тут хороший сюжет и персонажи; и бытописательство тоже подробное и тщательное, только уже бесцензурное. Словин изображает поздний застой, мерзкое толстое коррумпированное начальство, чиновников (в которых мы с легкостью узнаем и сегодняшних наглых туш, также кичащихся своей безнаказанностью и кумовством). Честно скажу, я барышня условно юная, и как страна жила в девяностые и тем более в восьмидесятые -- не помню. Слово "застой" знаю, а что в нем происходило -- нет. Так вот, из этого цикла я, наконец, хоть что-то поняла душой про то, что такое застой, и с чего случился Горбачев, и почему его так приветствовали.

Жизнь вокзального мента 1980-х годов описана столь безотрадной, что -- поскольку Словин пишет книги, утилизируя свой личный опыт -- как-то сразу понятно, почему он уволился, несмотря на явную любовь к этому ремеслу, азарту розыска и адреналину ловли.

Транспортный отдел КГБ с их подставами... Начальство с требованием держать раскрываемость на уровне 95%, и из-за этого преступников просто не ищут, поскольку заявления не регистрируют... Сквозные второстепенные персонажи цикла -- заместитель министра МВД и его любимый подчиненный генерал, которые плетут грязные интриги и подставляют всех, кого можно (включая главного героя). Сначала проникаешься к ним отвращением, но поскольку их противники, плетущие интриги, ровно так же отвратительны, к концу цикла они тебе прямо как родные, ты к ним уже привык, остальные -- такие же, а этих воспринимаешь уже как комических персонажей.

Ну вот, все четыре романа цикла Игумнова -- про поздний совок, и только финальный "Погоны, ксива, ствол", ставший последним и для самого писателя -- про первые годы РФ, сразу после убийства Листьева. Как мы понимаем, где-то после окончания действия этого романа Игумнов уйдет из органов и станет работать в частном сыскном агентстве.

Самому Словину, тем временем, в девяностые очень хотелось кушать, а с этим были проблемы. Что произошло далее, из нескольких его интервью мне не очень четко понятно, но история выходит примерно такая. Где-то между 1991 и 1994 годом он, в поисках работы, позвонил по обьявлению частной детективной конторы, которая набирала бывших работников КГБ и МВД. А Словину, между прочим, уже 61-64 года. Он искал хоть какую-нибудь подработку. (За сценарий 5-серийного "Следа черной рыбы", написанного совместно с Г. Вайнером в 1994 году, ему дали такую сумму денег, которую хватило на покупку одной колбасы). Услышав его возраст, Словину отказали, но через несколько часов ему перезвонил глава этого агентства Сергей Степнов, тоже бывший мент, который сказал, что первая книга про Игумнова (которая про ослиные уши), перевернула его жизнь и вдохновила выйти в отставку. Он взял Словина консультантом в свое агентство под названием Lions.

А у Словина вскоре появляется новый цикл «Лайнс», вдохновленный вот этим самым новым опытом работы. (И уволившийся Игумнов приходит в это агенство работать).

В цикле пять романов и читать его совершенно не интересно.

Это загадочный феномен, над которым увлекательно поразмыслить, ведь цикл про позднесоветского Игумнова он пишет параллельно в те же годы, и с ним все окей. Само агентство «Лайнс» и его глава по прозванию Рэмбо у Словина впервые появляется во 2-м романе про Игумнова "Точку поставит пуля", и там описано все просто шикарно и очень сочно: бывший мент, ютящийся со своим как бы офисом на сьемной квартире, подбирающий для работы других бывших ментов, его зам-консильери, бывший КГБшник, колоритно описанный так, что представляешь его рептилоидом (а Словин так к особистам и относился). Их брезгливость, когда их нанимают братки-уголовники, и то, что они все-таки работают на них, за деньжищи...

Рэмбо этот -- конечно тот самый работодатель Словина, Сергей Степнов -- известный в своем бизнесе человек, умер совсем недавно. Вот тут можно почитать его беседу 1996 года с газетой "Коммерсант" о специфике ремесла ("...Первый критерий, по которому мы для себя выбираем заказы, — это их выполнимость. Второй — заказ не должен иметь криминального налета. Работая с информацией, мы понимаем, что она может принести как пользу, так и вред. Предположим, какой-то киллер получает заказ на убийство. Он не может организовать слежку за объектом, сбор информации по месту работы. Он делает просто. Берет часть денег, идет в любое сыскное бюро и под видом слежки за своим производственным клиентом или за любовником жены поручает эту работу агентству. А потом ему остается только выбрать место, где наиболее часто появляется этот человек, и сделать свое дело...") А вот попытка Степнова начать свои мемуары.

Сергей Степнов, глава частного детективного агентства

Но продолжать реалистичную линию при описании агентства "Лайнс" Словин не стал. Я листала эти книги -- по тексту вообще не опознается, что их автор -- он, такой отличный профессионал. Это стандартные мафиозно-братковые-детективные боевички девяностых годов. Возможно, конечно, жизнь в 90-е реально была вот такой вот, не мне судить, не видала. Но я и 80-е не видала, но когда Словин их описывает -- ощущение художественной правды возникает. А в этом цикле -- совершенно нет. Быть может, реальные дела в этом агентстве были такие, что их описывать было совершенно невозможно -- поэтому и книги выходили такие пластиковые? Или пожилого Словина до реальных дел они вообще не допускали, и просто платили ему ренту, за то, что хорошие книжки когда-то писал -- и поэтому он не мог использовать новый материал? А может, дело в том, что тут совершенно ничего, вот вообще ничего, больше нет про железнодорожные вокзалы, и от этого исчезла магия Словина?

Кушать, однако, все также хотелось.

И в 1994 году пожилой Словин с женой, тоже бывшим милиционером, репатриируются в Израиль.

В Израиле он пишет книги про агентство "Лайнс" и его борьбу с израильско-российской мафией (плохие) и про Игумнова в годы застоя (хорошие). Наверно, раз про Игумнова получалось, значит, дело было все-таки в отсутствии реального погружения в реальные дела агентства? (UPD: вот тут в комментариях версия, что мб. у него просто откупили фамилию в Москве, и этот цикл писали литературные негры, поэтому так плохо и без вокзалов? Хотя, с другой стороны, много израильского фона в них).

Помимо написания книг, которые издавались в России и, видимо, больших сумм ему не приносили, в Израиле Словин работал литературным обозревателем в местной газете, активно пользовался интернетом, общался.

Умер он в 2013 году в возрасте 82 лет. На солнышке, там где пальмы растут.

Какой долгий и сложный длинный жизненный путь: рождение в пыльных Черкассах -- московский юрфак -- поиск конокрадов в Костромской области -- десятилетия наблюдений за людьми на Павелецком вокзале -- приятные бонусы успешных членов советского Союза писателей -- голодные девяностые -- детективное агенство на службе у "хороших" мафиози -- и вот, наконец, покой и спокойная старость. Не удивительно, что его книги как будто писало четыре разных писателя.

Надеюсь, я вас вдохновила получить удовольствие с помощью некоторых из них.

***

Библиография:

https://ru.wikipedia.org/wiki/Словин, Леонид Семенович

Отдельная благодарность dimitry1967 (soviet_books) за оцифровку книг.

Не удалось найти и прочитать следующие книги Словина: "Без гнева и пристрастия", "Расстояние в один вечер", "Не оставь меня, надежда", "Победителям не светит ничего".

https://shakko-kitsune.livejournal.com/14...

Вот, например, в викторианской Англии серийный убийца появился поначалу в ре-

альной жизни, убив с 1888-го по 1891 год одиннадцать проституток в лондонском районе

Уайтчепель (позже его назвали "Джек Потрошитель"). Лишь после этого он начал свое

литературное существование, не окончившееся по сегодняшний день. И первым книжным

отражением уайтчепельского убийцы стал в 1897 году, когда еще свежа была память о тех

кровавых событиях, герой фантастический – изысканный кровосос граф Дракула. Несмот-

ря на то, что в романе он получил имя и частично даже биографию реального человека –

валашского господаря XV века Влада Цепеша. имевшего фамильное имя Дракула, – все-

таки на идею романа о вампире Брэма Стокера натолкнула именно история Джека Потро-

шителя 2 .

Из реальной жизни пришел в литературу Дон Жуан – севильский соблазнитель дон

Хуан Тенорио. Из реальности пришел доктор Фауст – Иоанн-Генрих Фауст из Вюртемберга.

Из реальности пришел создатель Голема – пражский раввин Иегуда-Лѐв бен-Бецалель.

Я неслучайно перечислил несколько (их можно назвать гораздо больше) литератур-

ных героев фантастических произведений. Реальные люди, с помощью авторского вооб-

ражения, претерпели волшебную метаморфозу и – крибле-крабле-бумс! – стали персона-

жами событий невероятных, не просто не происходивших с ними, но и не могущих про-

изойти ни с кем: подписывает кровью договор с дьяволом доктор Фауст, оживляет глиня-

ного великана раввин Иегуда-Лѐв, уносит Дон Жуана (Дон Гуана) в ад статуя убитого им

Командора...

Ничего в этом удивительного нет. Сказано же – литература отражает жизнь (еще од-

но общее место). Да и как, скажите на милость, могло случиться иначе? Представьте себе

ситуацию: после того как. скажем. Тирсо де Молина описал бы адскую статую каменного

гостя, явившуюся за распутником, вдруг и в реальности появляется ожившая статуя... Аб-

сурд, верно?

Да. но только не в СССР. Парадокс, возможно, объяснимый именно советской лите-

ратуроцентричностью, заключается в том, что первый (и самый знаменитый) советский

серийный убийца Ионесян по прозвищу "Мосгаз" сначала появился в литературе. Мало

того: не в реалистической, а самой что ни на есть фантастической (вернее, сказочной) по-

вести. И природу он имел вполне фантастическую. А прозвище – прозвище этот персонаж

носил почти такое же:

"– Кто там? – недовольно спросила она.

– Могэс. – сказал спокойный голос.

– Не можете пять минут подождать! – грубо сказала Лиля, открыла дверь и впусти-

ла... худощавого человека с чемоданчиком... " 3

В сказочной повести Виктора Витковича и Григория Ягдфельда "Кукольная коме-

дия", впервые вышедшей в 1961 году. Могэс (другого имени в повести у него нет) – вол-

1 От греческого "онейро" – сновидение.

2 Нельзя назвать эту точку зрения общепринятой, но она имеет место в современной критике. Об этом писал В.Л. Гоп-

ман ("Носферату: судьба мифа"); на этом же предположении построен сюжет романа Дж. Риза "Досье Дракулы". См.:

Стокер Брэм. Дракула. М., Энигма, 2005; Риз Дж. Досье Дракулы. М., Эксмо, Домино, 2010.

3 Виткович В., Ягдфельд Г. Кукольная комедия // Виткович В., Ягдфельд Г. День чудес. М.: Детгиз, 1961, с. 164.

шебник. Согласно мнению авторов – добрый волшебник. С этим можно было бы согла-

ситься, если бы не одно "но". Как правило, сказочные добрые волшебники – дарители.

Они дарят, например, волшебную палочку, шапку-невидимку, ковер-самолет, принцессу,

корону... Да мало ли! Все, что герой не может добыть сам, получает он от волшебного по-

мощника.

Не то с Могэсом в "Кукольной комедии". Могэс не дарит, он только наказывает.

Правда, наказывает он плохих людей. Причем страшным образом – он превращает их в

кукол, а потом продает этих кукол в своем магазинчике игрушек. А плохие люди – они не

то чтобы отъявленные чудовища, убийцы-грабители или еще что похуже, нет. Он превра-

щает в кукол непослушных детей, грубых таксистов, нерадивых поваров, недобросовест-

ных врачей-шарлатанов. Строго говоря, из всех перечисленных к настоящим преступни-

кам можно отнести разве что последних – все-таки врач-шарлатан сродни убийце. Но про-

чие! Но остальные! Вот. скажем, пришел Могэс в дом. где живут две девочки. Тата и Ли-

ля. Тата тяжело болеет, а ее соседка Лиля, не желая с этим считаться, гремит на рояле. Не

играет, а просто с удовольствием барабанит по клавишам. Добрый волшебник Могэс не

излечивает больную девочку. Он наказывает девочку здоровую, которая своим шумом

(злостным бренчанием на рояле) не дает спать больной. А превращенную в куклу Лилю

кладет в свой чемоданчик.

Вот типичное для него волшебство:

"У Могэса сегодня выдался трудный день. Уже два раза он отнес к себе в мастер-

скую полный чемодан кукол и снова вышел на поиски кукольных душ.

Ну, разве можно было пройти мимо поливочной машины: представьте, только что

прошел дождь, улица была мокрая, а шофер вовсю поливал мостовую, чтобы только вы-

лить воду и выполнить план литро-километров. Пришлось шофера – в чемоданчик! Меж-

ду прочим, пустая поливочная машина до сих пор стоит возле „Гастронома”, и на нее ни-

кто не обращает внимания.

Потряхивая чемоданчиком. Могэс возвращался, обходя куски ломаного асфальта,

сваленные на обочине мостовой.

<...>

„Надо разобраться, кого в куклу”. – озабоченно подумал Могэс".

Судите сами, насколько такое волшебство – доброе. Тем более те самые кукольные

души, о которых сказано, на деле оказываются не такими уж плохими – и больную Тату в

конце концов спасают от смерти те же самые куклы – вернее, плохие люди, превращенные

в кукол добрым волшебником Могэсом...

В отличие, кстати, от кукол из другой книги, странным образом перекликающейся с

"Кукольной комедией". В детективно-мистическом романе американского писателя Абра-

хама Меррита "Гори, ведьма, гори!" (в России больше известен под названием "Дьяволь-

ские куклы мадам Менделип") описана схожая ситуация. Ведьма мадам Менделип тоже

превращает людей в кукол, но куклы эти становятся не спасателями, а убийцами. Они

убивают по указанию кукольницы тех, кого та считает своими врагами. А вот куклы Мо-

гэса спасают. Причем если американские куклы становятся зловещими убийцами по пове-

лению колдуньи, то куклы советские превращаются в спасателей самостоятельно. Парал-

лели в тексте словно призваны показать внешнее сходство ситуаций при внутреннем их

различии.

"– Это куклы. Я видел, как они вели машину".

"– Это кукла. Она убила босса" 4 . Словом, кукольник Могэс – странный добрый вол-

шебник. Умеет он только наказывать – превращать в кукол (и больше – никаких чудес), а

доброта его выражается в том, что наказывает Могэс "плохих".

Я вполне отдаю себе отчет в том, что детское восприятие сказочных страшилок и

жестокостей, сказочной алогичности существенно отличается от взрослого восприятия.

Но все-таки источником жестокостей в традиционных детских сказках является персонаж

4 Меррит А. Дьявольские куклы мадам Менделип. Пер. с англ. Д. Арсеньева. М.: Орион, 1994, с. 38.

отрицательный. Это ведь не добрый волшебник заманивает Гензеля и Гретель в прянич-

ный домик, не добрый волшебник делает сердце Кая куском льда, не добрый волшебник

пытается посадить в печку Иванушку-дурачка. Все это совершают злая ведьма, Снежная

Королева, Баба-Яга. Положительные же сверхъестественные существа занимаются помо-

щью или спасением героев. То есть, конечно, не только – бывает, что и наказывают. Пре-

вращают, скажем, злую мачеху в дворовую собаку. Или в змею. Но эти действия происхо-

дят на периферии сюжета. А вот чтоб добрый волшебник занимался только наказаниями...

Нет, не помню я таких сказок. Хотя не исключаю, что они существуют.

Словом, ходит по Москве некто в особых синих очках, ходит по домам, стучит в

дверь, на вопрос "Кто там?" отвечает: "Могэс". А потом превращает обитателей в беспо-

мощных кукол. Обитатели ведут себя неправильно: грубят, хамят, обманывают, манкиру-

ют обязанностями... Приходится нашему Могэсу наводить порядок: складывать вновь

появившихся кукол в чемоданчик и относить их в игрушечный магазин, с которым у него,

как у "частника", был договор.

Такое вот наведение порядка.

Шел по городу Мосгаз

МОГЭС. Московское объединение гидроэлектростанций. Могэс.

Почти Мосгаз.

МОСГАЗ. Московское объединение газоснабжения. Мосгаз.

Почти Могэс.

Выдержка из Википедии:

"Владимир Михайлович Ионесян („Мосгаз”) (27 августа, 1937, Тбилиси, Грузинская

ССР, СССР – 31 января 1964, Москва, РСФСР, СССР) – один из первых советских серий-

ных убийц. Его популярной в народе кличкой стал „Мосгаз”, поскольку Ионесян прони-

кал в квартиры, представляясь работником Мосгаза".

Первый и до ареста Чикатило самый известный советский серийный убийца, он

словно шагнул в реальную жизнь со страниц детской сказочной повести. Так же как ку-

кольник в сказке, он проникал в квартиры, представляясь инспектором – правда, не из

МОГЭСа, а из МОСГАЗа. Так же как кукольник в сказке, он имел дело главным образом с

детьми. Что, впрочем, неудивительно: приходил он в намеченные квартиры днем, в будни,

когда взрослые были на работе. Потому и становились жертвами "Мосгаза" дети и подро-

стки. Согласно следствию, жертв жестокого убийцы было пятеро: четверо детей и подро-

стков – и только одна взрослая – пенсионерка.

Хотя поначалу считалось, что преступником двигала страсть к наживе, в большинст-

ве случаев он довольствовался какими-то мелочами, не обращая внимания на ценности

убитых. Известный антрополог М.М. Герасимов, привлеченный к следствию (в частности,

он создавал объемный портрет преступника), утверждал, что главными мотивами "Мосга-

за" было стремление находиться в центре внимания, управлять событиями... Однако все

это лишь домыслы, так сказать, post hoc: истинную его цель, к сожалению, следствие не

установило. Н.С. Хрущев лично потребовал провести следствие в кратчайшие сроки: "И

чтоб через две недели его не было!"

"Мосгаза" и не стало через две недели.

12 января 1964 года его арестовали, а 31 января того же года убийца был расстрелян

в Бутырской тюрьме. В любом случае, жестокие убийства действительно никак не были

связаны с корыстью. Ионесян брал в квартирах жертв главным образом недорогие безде-

лушки, скорее – памятные сувениры. И это поведение может означать, что он наказывал

"плохих" людей. Может, он считал себя судьей, суровым, но справедливым, каравшим за

прегрешения и проступки. Например, за то, что, вопреки воле родителей, мальчик пускал

постороннего в дом... Вообще, о его склонности причислять себя к правоохранительной

системе, к властям говорит и тот факт, что он своей сообщнице представлялся сотрудни-

ком госбезопасности.

Поспешность следствия и суда не позволила ответить и на другой вопрос. Впрочем,

он мог и не возникнуть у следователей и судей. Но вот у меня он возник – после чтения

книги "Товарищ убийца", о другом советском маньяке – Андрее Чикатило 5 . В интервью,

которое осужденный преступник дал, находясь в тюрьме, был неожиданный вопрос о чте-

нии – о том, что он любил читать. И Чикатило назвал своими любимыми книгами роман

Бориса Романенко "Плавни" и роман Александра Фадеева "Молодая гвардия". На самом

деле весьма символичное признание. С одной стороны, вполне "приличные" произведе-

ния, без особых отклонений: о Гражданской войне на Кубани ("Плавни"), о юных под-

польщиках Донбасса в годы Второй мировой войны ("Молодая гвардия"). Но, с другой

стороны, кто знает, что может вычитать нездоровый человек с криминальными склонно-

стями в описаниях мучений (скрытые садомазохистские мотивы), в подростковом эротиз-

ме, нет-нет да возникающем на страницах, в общем-то, пуританских советских романов...

Роман Фадеева "Молодая гвардия" (равно как "Плавни" Бориса Романенко) не явля-

ется объектом моего интереса в данном случае. Хотя проанализировать оба произведения

не с литературной, а психологической позиции было бы весьма любопытно и, возможно,

поучительно 6 . Усматривают же психоаналитики бездну неожиданных, скрытых авторских

комплексов, исследуя русскую классику – "Страшную месть" Гоголя, "Двойника" Досто-

евского или "Маленькие трагедии" Пушкина 7 .

Но в данном случае интересует меня другое:

Читал ли Ионесян, по прозвищу "Мосгаз", сказочную повесть "Кукольная комедия"?

Вопрос не праздный. Интересуются же криминалисты и судебные психиатры влия-

нием на преступные умы, среди прочего, прочитанных преступником (особенно если речь

идет о маньяке) книг или фильмов. Ведь любимые книги действительно влияют на нас,

формируют нашу личность. А для некоторых именно многократно прочитанный литера-

турный текст может оказаться триггером, провоцирующим спонтанные, непредсказуемые

действия.

Что, в общем, не удивительно: все мы родом из страны литературоцентричной.

В том числе и серийные убийцы.

*ср. с Деточкиным из к/ф "Берегись автомобиля".

Шел по городу Мессир.

Роман Булгакова "Мастер и Маргарита" я читал странноватым образом. Как извест-

но, роман первоначально был опубликован (в сокращенном виде) в журнале "Москва".

Причем не подряд, а вот так: первая часть – в 11-м номере за 1966 год. а вторая – в 1-м

номере за 1967-й. И первой, на книжном рынке (неофициальном, разумеется) в Симферо-

поле, за Зеленым театром в горсаду. я купил часть, увы. вторую – выдранные страницы

"Москвы" за 67-й год. соединенные канцелярскими скрепками. За пятерку. Дорого, но

очень хотелось.

А первую часть я искал-искал и не мог найти никак. Терпения не хватило, и я начал

читать прославленный роман с "За мной, читатель!.." Думаю, я перечитал вторую полови-

ну книги не менее трех раз. прежде чем наконец купил 11-й номер, уже за десятку.

Потому, возможно, сразу же, при чтении первой части появившееся "дежа вю".

странное чувство, будто нечто подобное мне уже попадалось, я объяснил тем, что в части

второй хватало отсылок к части первой, хватало упоминаний о событиях, описанных в на-

чале романа. А она. эта вторая часть, была прочитана раньше первой.

Но чем дальше, тем больше становилось ясно: память подбрасывала мне образы, об-

стоятельства, порой и слова – не из второй части романа, а из совсем другой книги. На-

пример, упоминание Патриарших Прудов в начале булгаковского романа немедленно вы-

звало цитату:

5 Кривич М., Ольгин О. Товарищ убийца. М.: Текст, 1992.

6 См., в частности: Галина М. Маркиз де Сад в Стране Советов.

7 См., например: Ермаков И.Д. Психоанализ русской литературы: Пушкин, Гоголь, Достоевский. М.: Новое литератур-

ное обозрение, 1999.

"Было это возле Патриарших Прудов. Могэс вспомнил, что на этом месте уже три

раза ломали асфальт, варили его с ужасным дымом и заливали опять..." 8

Причем не только из-за упоминания места действия, но и из-за ассоциаций, которые

в детстве не появлялись, но вот сейчас возникли немедленно: ад. Явление нечистой силы.

Сцены превращения хамки-таксистки Валентины или повара-лентяя в кукол были

необыкновенно похожи на эпизод превращения в вампира администратора Варенухи. В

общем, за такое же поведение, помните?

"Однажды она не захотела везти какую-то старушку, опаздывавшую на поезд... „Мне

надо план выполнять, а не пассажиров катать! Я не извозчик!”...

<...>

– А ты что-нибудь поняла за эти три недели?

– Что сама виновата, – буркнула Валентина, глядя в сторону" 9 .

Это из "Кукольной комедии".

"Лишь только начинал звенеть телефон. Варенуха брал трубку и лгал в нее:

– Кого? Варенуху? Его нету. Вышел из театра.

<...>

–...Хамить не надо по телефону. Лгать не надо по телефону. Понятно? Не будете

больше этим заниматься?"

10 А это из "Мастера и Маргариты".

Или, скажем, вот такое описание:

"Могэс посмотрел в дверь напротив и увидел Тату. А Тата увидела Могэса: он гля-

дел на нее так пристально, что потом, когда ее просили рассказать, она не могла вспом-

нить ничего, кроме глаз. И другие, которые видели Могэса, никогда ничего не могли

вспомнить, кроме его глаз" 11 , – оно тоже отсылает к описанию внешности Воланда:

"Впоследствии, когда, откровенно говоря, было уже поздно, разные учреждения

представили свои сводки с описанием этого человека. Сличение их не может не вызвать

изумления. Так, в первой из них сказано, что человек этот был маленького роста, зубы

имел золотые и хромал на правую ногу. Во второй – что человек был росту громадного,

коронки имел платиновые, хромал на левую ногу. Третья лаконически сообщает, что осо-

бых примет у человека не было" 12 .

Конечно, эти совпадения – а их, повторюсь, много, гораздо больше приведенных

выше – можно было бы объяснить случайностью. Ну, бывает, что поделаешь. Тем более

что они – не текстуальные, а скорее интонационные и смысловые. И то, что я увидел в них

родство, еще не означает, что это родство существует, и что другие читатели его видели.

Здесь – только и исключительно субъективные впечатления от чтения двух, безусловно,

разных книг, написанных в разные эпохи и очень разными писателями. Просто написаны-

то они были в разное время, а я прочитал их (перечитал их) почти одновременно.

Случайностями объяснить пытался и я – самому себе, – если бы не одно "но", кото-

рое заставило меня после "Мастера и Маргариты" немедленно перечитать сказку Витко-

вича и Ягдфельда. Этим "но" было внутреннее сходство двух произведений, написанных

разными писателями, в разное время и для разных аудиторий. И отрицательные персона-

жи булгаковского романа, все эти Римские, Варенухи, Семплеяровы, и "кукольные серд-

ца" сказочной повести – отнюдь не выглядели преступниками. Их прегрешения – поступ-

ки и проступки, вполне типичные для большинства обычных людей: ложь по телефону (не

криминальная, бытовая!), отказ от неудобной поездки (эка невидаль!), но в обеих книгах

за эти и им подобные прегрешения наказание одно: смерть.

Да, смерть. Ведь и превращение в вампира (кровососущего мертвеца, встающего из

могилы), и превращение в куклу (раскрашенный кусок дерева или целлулоида) – что это,

8 Виткович В., Ягдфельд Г., с. 176.

9 Там же., с. 190.

10 Булгаков М. Мастер и Маргарита // Булгаков М. Мой бедный, бедный мастер... (Полное собрание редакций и вариан-

тов романа "Мастер и Маргарита"). М.: Вагриус, 2006, с. 857.

11 Виткович В., Ягдфельд Г., с. 165.

12 Булгаков М., стр. 649.

как не смерть? И структура двух разных и в разное время написанных книг – появление в

Москве сверхъестественной личности, призванной "навести порядок", – присуща в равной

степени и сказочной повести для детей, и любимому роману советской интеллигенции.

Кукольник Могэс вполне сродни дьяволу, он не просто собирает "кукольные души" (чи-

тай: души умерших), он относит их в магазинчик, а там их продают всем желающим – по

сути, отправляют души на мучения. Или же, что тоже не сахар, – в новый круговорот ре-

инкарнаций, для исправления.

Это уже не только внешнее сходство, объяснимое случайными совпадениями. Тут

уже сходство внутреннее: в обеих книгах неведомо откуда появляется в Москве дьявол и

наводит порядок – так, как он умеет.

Неведомо откуда?

Почему же неведомо – вот он, вход: на Патриарших Прудах, где "...уже три раза ло-

мали асфальт, варили его с ужасным дымом и заливали опять..." Конечно. Откуда же еще

является дьявол, как не из Преисподней? Один – в образе инспектора МОГЭС, с экзотиче-

ским хобби кукольника, другой – в образе профессора, с не менее экзотическим хобби ил-

люзиониста ("черного мага"). Профессор Воланд ведь впервые появляется не только на

страницах романа, но и вообще – в Москве, тут же, на Патриарших. Символично и назва-

ние – для адских врат. Сатана – и вошел через Патриаршие Пруды.

"– Вы... сколько времени в Москве?

– А я только что сию минуту приехал в Москву, – растерянно ответил профессор..." 13

Ни в романе Булгакова, ни в повести Витковича и Ягдфельда никто из ненаказанных

не интересуется судьбой исчезающих соседей или детей. Раз исчезли – значит так и надо.

В сказочной повести этот нюанс можно объяснить условностью детской сказки. В романе

Булгакова – и об этом говорится открытым текстом – бытом сталинской Москвы.

Так все-таки: откуда взялось родство, удивительное сходство этих книг? Выйди

"Кукольная комедия" после 1967 года, я бы предположил, что Виткович и Ягдфельд напи-

сали ее под впечатлением от "Мастера и Маргариты". Но впервые она была опубликована

за шесть с лишним лет до первой публикации "Мастера" – и советской, в журнале "Моск-

ва", и зарубежной, в "YMKA-Press"! И даже первое упоминание в печати о существовании

романа появилось в предисловии Вениамина Каверина к булгаковской "Жизни Мольера" в

1962 году, спустя год после первой публикации сказки. К тому же. повторюсь, текстуаль-

ных совпадений почти нет. Есть совпадения сюжетные и смысловые, но ключевые совпа-

дения.

Можно, конечно, предположить, что авторы "Кукольной комедии" знали о романе

Булгакова до его публикации – от знакомых литераторов, читавших рукопись. Таких было

немного, но они были – как тот же Каверин, например. А учитывая, что Виткович и Ягд-

фельд с Кавериным были не просто коллегами по цеху, но, можно сказать, соседями по

станкам – ведь и Вениамин Александрович тоже писал сказочные повести и вообще – счи-

тался писателем для детей и подростков, такое предположение не выглядит чересчур сме-

лым. Хотя, конечно же, никаких подтверждений тому у меня нет...

А еще можно предположить, что жившие в разное время писатели независимо друг

от друга пришли к одному выводу: "навести порядок" в современной им Москве сумеет

только дьявол. Такая вот попытка оспорить поговорку "Тут сам черт ногу сломит". А черт

не только не сломит, но даже наоборот – порядок наведет, чтобы и другие ног не ломали и

шей не сворачивали.

Или наоборот.

Что, в сущности, одно и то же.

Шел по городу Морфей

Странное, ей же богу, странное ощущение вызывает чтение в преклонном возрасте

детских книг. Конечно, иной раз и улыбнешься наивности своего собственного детского

13 Булгаков М., стр. 674.

впечатления, иной раз обнаруживаешь вопиющие ошибки автора, которые в детстве не то

что прощал – и не замечал вовсе. Да вот хоть в обожаемом мною в детстве романе Жозефа

Рони-старшего "Борьба за огонь"! Только в преклонном возрасте я вдруг задумался: это

сколько же времени несчастное племя уламров ожидало огня, за которым отправились

главные герои и их соперники? Но в детстве читал взахлеб, видимо, интуитивно чувствуя,

хотя и не отдавая себе отчета, что этот роман – сказка о храбром рыцаре, отправившемся в

дальний поход за чашей Грааля (за чем там еще ходили рыцари?) и в награду надеющемся

получить руку принцессы (не в каннибальском смысле)... И сражался он со злобными

гномами или троллями (в романе – рыжие карлики), и дружил с диковинными существа-

ми, мудрыми и могучими (мамонты), и пытался объясниться с великанами (синеволосые

гигантопитеки), и общался с вымирающим племенем чудотворцев (они умели извлекать

огонь из камня!)...

Но вернемся к "Кукольной комедии".

Итак, я перечитал ее уже в преклонном возрасте.

Ничего удивительного в этом нет. Старые книги – часть детства и юности, а ведь так

хочется вернуть те ощущения, чтобы ненадолго помолодеть.

Увы. Глаз уже другой, чувства другие, жизненный и читательский опыт другие.

"– Мама! Знаешь что! – Тата задыхалась от бега. – Могэс превратил Лилю в куклу!

Надо ее спасти!.. Бежим вместе!

– Бредит! – ахнула мама" 14 .

В детстве я досадливо пенял Татиной маме на взрослую непонятливость. Сейчас же

я горько улыбнулся и кивнул: конечно, бредит девочка. Температура выше сорока, приви-

делось ей, бедной, черт-те что: волшебник по имени Могэс, превращение непослушной

девочки в куклу....

Случилось что-то с моим читательским зрением. Далее я читал книгу как запись вот

этого самого горячечного бреда несчастной, смертельно больной девочки Таты, мама ко-

торой, на свою и дочкину беду, доверилась шарлатану.

"И все опять придвинулись. Алла Павловна приложила свою тряпичную руку к Та-

тиному лбу.

– Температура, как на чайнике!

<...>

Куклы смотрели на Тату. Она металась по кровати и не могла найти себе места, по-

том сказала, будто в полусне:

– Лекарства! Помогите мне...

И тут куклы увидели такое, что было удивительно даже для них: все перед глазами

поплыло и закачалось, самый толстый, самый большой и самый коричневый пузырек, на

котором было написано „Ипекакуана”, важно повернулся, и сигнатурка поднялась над его

головой.

Куклы испуганно нырнули за подушку.

<...>

– Коллеги! – сказал пузырек стеклянным голосом. – Консилиум начинается!

И остальные пузырьки и баночки сдвинулись с места, откашлялись звенящими голо-

сами и расположились, образовав круг и покачивая сигнатурками. Выглядывая из-за по-

душки, куклы смотрели во все глаза.

– Положение угрожающее, коллеги, – сказал профессор Ипекакуана. – Ваше мнение,

доктор Марганцовокислый Калий?

Марганцовокислый Калий взволнованно поплескался в стакане и сказал:

– Вчера еще я мог бы ей помочь, но сейчас я... бессилен.

<...>

–...Если бы она еще утром принимала меня. – я сделала бы ее здоровой!

<...>

14 Виткович В., Ягдфельд Г. День чудес, 1961, с. 183.

– А что скажете вы, коллеги Пенициллин и Новокаин?

– Если бы нас смешали еще час назад и ввели больной, мы бы ее безусловно выле-

чили, но теперь – увы! – поздно.

– Поздно... Увы... – зашелестели сигнатурками лекарства.

<...>

– Консилиум окончен! – И опустил свою сигнатурку; сложенную гармошкой. Все зака-

чалось, поплыло, и лекарства оказались на своих местах, как будто ничего и не было" 15 .

А ничего и не было. Ведь в реальной жизни не бывает ни волшебников, ни чудесно-

го лекарства кукарекуина, для приготовления которого "собирают на заре крики петухов и

потом полощут этим горло..." 16

Вот и получилось, что прочел я очень печальную сказку. Да и не сказку вовсе – это

оказался, увы, предсмертный горячечный бред несчастной девочки, погубленной само-

уверенным шарлатаном – профессором элоквенции доктором Краксом. И в самом конце, в

последнюю минуту видит она свое спасение:

"В это мгновение солнце прорвалось сквозь тучи и засверкало среди нитей серпантина.

Тата открыла глаза и увидала, или ей показалось, что перед нею. словно в блестящем

тумане, закачались, поплыли и ожили на столике лекарства. Они высоко подняли сигна-

турки и прозвенели стеклянными голосами:

– Да здравствует волшебное лекарство!

Профессор Ипекакуана сказал дрогнувшим голосом:

– Коллеги! Мы больше не нужны! Тата здорова!

И все лекарства выстроились по ранжиру и сделали по столику прощальный круг.

Профессор Ипекакуана шествовал впереди. Он подошел к краю столика, мгновенье по-

медлил и бросился вниз головой, то есть вниз пробкой, в таз с водой, стоявший на полу.

Раздалось мелодичное „блям!”. И все лекарства – одно за другим – последовали за про-

фессором. Раздалось тринадцать „блям”, и все стихло. Столик возле кровати был пуст, как

у здоровой девочки" 17 .

Ах, если бы так...

Шел по городу Мастер

Тогда, в детстве, я поверил в избавление, в чудесное исцеление бедной девочки. Это

сейчас сердце мое при прочтении детской сказки сжимается от глухой тоски. Это сейчас я

понимаю, что финал сказки – трагедия, обыденная и жесткая, что лишь яркие вспышки

умирающего сознания создали иллюзию счастливого финала.

Которого на самом деле не было и быть не могло.

Но почему же я верю в то, что произошло в другой книге?..

"...А вы мне лучше скажите, – задушевно попросил Иван. – а что рядом, в сто восем-

надцатой комнате сейчас случилось?

<...>

– Скончался сосед ваш сейчас. – прошептала Прасковья Федоровна" 18 .

Скончался Мастер.

Умер в психиатрической больнице.

И перед тем. в лихорадочных, предсмертных видениях пережил он все то, что и ста-

ло содержанием романа Булгакова. Это в них, в предсмертных видениях примчался в Мо-

скву дьявол со свитой помощников, чтобы спасти несчастного больного. Больше ни на ко-

го не мог рассчитывать отчаявшийся, умирающий на больничной койке безымянный пи-

сатель. Вспомним: ведь по роману буквально рассыпаны эпизоды, точь-в-точь напоми-

15 Там же, с. 192–197.

16 Там же, с. 219.

17 Виткович В., Ягдфельд Г. День чудес, стр. 217.

18 Булгаков М. Мой бедный, бедный мастер..., с. 918.

нающие сцены из кошмарного сна. И, в общем-то, так и написанные. Вот пример подоб-

ной сцены:

"Рука ее стала удлиняться, как резиновая, и покрылась трупной зеленью. Наконец

зеленые пальцы мертвой обхватили головку шпингалета, повернули ее. и рама стала от-

крываться" 19 .

Или вот такой:

"В руках у него был бархатный берет с петушьим потрепанным пером. Буфетчик пе-

рекрестился. В то же мгновение берет мяукнул, превратился в черного котенка и. вскочив

обратно на голову Андрею Фокичу, всеми когтями впился в его лысину. Испустив крик

отчаяния, буфетчик кинулся бежать вниз, а котенок свалился с головы и брызнул вверх по

лестнице" 20 .

Или такой:

"Положив трубку на рычажок, опять-таки профессор повернулся к столу и тут же

испустил вопль. За столом этим сидела в косынке сестры милосердия женщина с сумоч-

кой с надписью на ней: „Пиявки”. Вопил профессор, вглядевшись в ее рот. Он был муж-

ской, кривой, до ушей, с одним клыком. Глаза у сестры были мертвые.

– Денежки я приберу. – мужским басом сказала сестра. – нечего им тут валяться. –

Сгребла птичьей лапой этикетки и стала таять в воздухе" 21 .

Все. что происходит после знаменитого сеанса в театре-варьете, люди, вдруг ока-

завшиеся на улице нагишом, – типичный навязчивый сон... Множество примеров, каза-

лось бы, незначительных, казалось бы – фантастических.

Но нет. это не фантастика, это фантасмагория, кошмар, горячечные видения. Именно

в таких видениях, повторяю, и появляется непонятный, театральный (М. Каганская и 3.

Бар-Селла правы безусловно! 22 ), почти балаганный дьявол – Воланд, на которого только и

может надеяться умирающий в психиатричке несчастный, лишенный имени писатель.

Так же точно, как умирающая, залеченная бездарным шарлатаном девочка могла

рассчитывать только на...

На такого же дьявола, шагающего по Москве в обличье скромного инспектора МОГЭС.

Вот в чем секрет сходства двух столь, казалось бы, непохожих книг. Они рассказы-

вают о невозможной, безумной, последней надежде. О той самой соломинке собственного

воображения, за которую хватаются – если больше не за что. И становится вполне понят-

ным странность булгаковского романа, отмечаемая всеми исследователями и объясняемая

по-разному: почему всесильный повелитель зла Воланд, Князь мира сего, Сатана занялся

по приезде в Москву наказанием мелких бюрократов, служащих власти литературных

критиков, жадных обывателей – но никак не истинных виновников случившегося. Его не

интересует Кремль, его не интересует НКВД. Почему? Да потому же, почему "добрый

волшебник" Могэс в "Кукольной комедии" наказывает скверных девчонок да хамоватых

таксисток. И врачей-шарлатанов. Потому что вершители справедливости приходят из того

истинного, но очень личного, индивидуального Ада – из горячечного, воспаленного, бре-

дящего подсознания умирающего. И для того приходят, чтобы лично его спасти и личных

врагов его наказать – хотя бы в видениях, рожденных агонией.

Все события "Мастера и Маргариты" укладываются в три дня (от вечера среды до

вечера субботы). А в "Кукольной комедии" вообще все происходит в течение суток. Точно

так же как, к слову сказать, в еще одном хрестоматийном сновидческом романе – "Улис-

се" Джойса. Время, как и положено времени во сне, эластично. Резиновое время.

Так же написана вторая часть знаменитого романа А. Дюма "Граф Монте-Кристо",

выстроенная не столько как авантюрный роман, сколько как предсмертные видения тону-

щего Эдмона Дантеса. Несчастный узник так и не сумел выбраться из холщового мешка с

1919 Там же. с. 758.

20 Там же, с.797.

21 Булгаков М. Мой бедный, бедный мастер..., с. 800.

22 См.: Каганская М., Бар-Селла З. Мастер Гамбс и Маргарита. Тель-Авив, "Salaandra P.V.V.", 1984.

привязанным к ногам ядром 23 . Отсюда алогичность событий, аляповатость феерии второй

половины романа.

А в хрестоматийном^ассказе Амброза Бирса "Случай на мосту через Совиный ру-

чей" или рассказе Стефана Хѐрмлина "Лейтенант Йорк фон Вартенбург". навеянном рас-

сказом Бирса, этот прием и не скрывается автором – так же как в головокружительном ан-

тиутопическом триллере Яна Вайсса "Дом в тысячу этажей", где невероятные приключе-

ния героя оказываются бредом тифозного больного 24 ...

Хотели того авторы или нет. но кроме как приемами онейропоэтики. поэтики снови-

дения, описать то, что происходит в их книгах, невозможно. Что есть сон как не мозаика

событий, имен и явлений, лежащих глубоко в памяти и высвобождающихся, когда созна-

ние наше ослабевает? И тогда ритм действий становится прихотливым, как в "Strawberry

Fields Forever" или "In the Court of Crimson King", время то растягивается, то сжимается,

дьявол зовется Воландом или Могэсом (ах, да не все ли равно – ну пусть его зовут, ска-

жем. Агасфер Мюллер, как в романе Вайсса!). И сопровождает его почему-то не Кохави-

эль или Шамхазай (хотя мог бы!), а Азазель, не Бафомет, а Бегемот. Абадонной зовут не

один из уровней Ада-Шеола (что соответствует этому имени), а почему-то демона-

убийцу... Коротко говоря, какие сведения застряли в памяти автора (и его героя), такие и

вошли в мозаику – причудливо, подчиняясь не какой-то старательно изъятой из библио-

течных томов информации, а прихотливости видений. И пространство скромной квартиры

то сокращается, то растягивается, как и должно растягиваться пространство сна...

"...Непересказуемость сна делает всякое запоминание его трансформацией, лишь

приблизительно выражающей его сущность.

Таким образом, сон обставлен многочисленными ограничениями, делающими его

чрезвычайно хрупким и многозначным средством хранения сведений.

Но именно эти „недостатки” позволяют приписывать сну особую и весьма сущест-

венную культурную функцию: быть резервом семиотической неопределенности, про-

странством, которое еще надлежит заполнить смыслами" 25 .

Все вышесказанное вовсе не означает, что именно так задумывали свои тексты Бул-

гаков, Дюма или Виткович с Ягдфельдом. Конечно же, нет. При том, правда, что и у Бул-

гакова есть произведения, в которых этот прием использован сознательно, – например,

пьеса "Бег" имеет подзаголовок: "Восемь снов". И каждая картина (каждый "сон") начина-

ется с ремарки: "...Мне снился монастырь...", "...Сны мои становятся все тяжелее...",

"...Игла светит во сне..." и так далее.

В финале "Бега" между Серафимой Корзухиной и Сергеем Голубковым происходит

следующий диалог:

"Серафима. Что это было, Сережа, за эти полтора года? Сны? Объясни мне! Куда,

зачем мы бежали? Фонари на перроне, черные мешки... потом зной! Я хочу опять на Кара-

ванную, я хочу опять увидеть снег! Я хочу все забыть, как будто ничего не было!

Хор разливается шире: „Господу Богу помолимся, древнюю быль возвестим!..” Из-

дали полился голос муэдзина: „La illah illa illah...”

Голубков. Ничего, ничего не было, все мерещилось! Забудь, забудь!" 26

В пьесе "Иван Васильевич" фантастический сюжет оказывается сном инженера Ти-

мофеева. А Иван Грозный, по сути, исполняет функции Воланда, наводит, так сказать, по-

рядок в советской коммуналке: управдом же Бунша, карикатурный двойник Грозного, –

своего рода анти-Воланд в средневековой Москве, вносящий в тамошнюю жизнь как раз

хаос, анти-порядок. У Витковича с Ягдфельдом есть аналогичный пример – повесть

"Сказка о малярной кисти", в которой происходящие чудеса просто приснились мальчику.

И там. и там реальность монтируется причудливейшим образом в фантасмагорию.

23 Я подробнее разбирал это в "Баскервильской мистерии", интересующиеся могут посмотреть.

24 Так же как и в рассказе А. Грина "Смерть Ромелинка" (прим. ред.).

25 Лотман Ю. Сон – семиотическое окно // Лотман Ю. Семиосфера. Культура и взрыв. Внутри мыслящих миров. Статьи.

Исследования. Заметки (1968–1992). СПб.: Искусство, 1998.

26 Булгаков М. Бег // Булгаков М. Собр. соч. в 10 тт., М.: ГОЛОС, 1997. Т. 5, с. 300.

Тут уместно отметить, что именно "поэтикой сновидения" можно объяснить тот

факт, что "Мастера и Маргариту" никому не удалось экранизировать успешно. Все экра-

низации строились как реальное фантастическое произведение (никакого противоречия в

этом определении нет – именно реальное и именно фантастическое) – но не как сон. От-

сюда и появился, в частности, нелепый кот в последней экранизации. Действительно: от-

куда взять в фантастическом реализме традиционного кинематографа правдоподобного

кота – не кота?!

А вот в фильме-сказке "Новые похождения Кота в сапогах" Александра Роу реаль-

ный кот девочки Любы в ее сне превращается в котообразного человека, с круглым весе-

лым лицом и кошачьими усиками, в шляпе и со шпагой (роль проказливого и остроумного

человеко-кота исполнила замечательная актриса М. Барабанова) 27 .

Замечу здесь, что и с "Кукольной комедией" та же история – экранизация "Внима-

ние! В городе волшебник!" явно не удалась, причем по той же причине.

Но хотя бы из того, что авторы в других случаях не скрывали прием, а. напротив,

финал сводили именно к пробуждению героя, можно однозначно утверждать: ни Булга-

ков, ни Ягдфельд с Витковичем не задумывались над онейропоэтикой своих произведений.

И это не имеет ровным счетом никакого значения. Текст уходит от автора к читате-

лю и живет своей собственной жизнью. Творец не властен над восприятием творения. Чи-

тая Софокла, мы вспоминаем Фрейда, которого Софокл не знал, и усматриваем (или не

усматриваем) в "Царе Эдипе" интерпретацию "эдипова комплекса". Читая Томаса Мэлори.

мы невольно обращаемся памятью не только к собственно легенде о короле Артуре и ры-

царях Крутого стола, но и к поэмам Альфреда Теннисона. написанным много лет спустя

после "Смерти Артура", и к роману Твена "Янки при дворе короля Артура", и даже к по-

вести А. и Б. Стругацких "Понедельник начинается в субботу"... Так оно само получается.

А само получается именно потому, что вселенная этих книг – вселенная сна, сновидения,

она слеплена из неожиданных, но точных мелочей реальной жизни, в которые вплелись,

впечатались черты ирреальные, черты фантасмагорические.

Из вещества того же, что и сон.

Мы созданы, и жизнь на сон похожа.

И наша жизнь лишь сном окружена... 28

27 Это было снято очень здорово, и сегодня смотрится как удачная версия соответствующих эпизодов "Мастера и Мар-

гариты". И хотя Сергей Михалков (автор сценария) вовсю назаимствовал из классики (шахматное королевство явно

пришло из "Алисы в Зазеркалье", а карты-заговорщики – из "Алисы в Стране чудес"), с "Мастером и Маргаритой" он,

скорее всего, тогда (в 1957 году) не был знаком. А может, был. Кто их, советских писателей, разберет?

28 Шекспир У. Буря. Пер. Н. Сатина.

http://www.nm1925.ru/Archive/Journal6_201...

Этот факт является главной причиной расхождения в восприятии фильма "Место встре-

чи изменить нельзя" и романа "Эра милосердия", бывшего его основой. Потому что в романе о

Жеглове говорится следующее:

– Жеглов комсомолец? – удивился я.

– Конечно! Правда, ему уже двадцать шестой год... Скоро будем его рекомендовать

кандидатом партии 2 .

Интересно, что в случае с главным героем (а в книге к тому же рассказчиком) – Влади-

миром Шараповым – такого не произошло: Владимиру Конкину, когда он сыграл двадцати-

двухлетнего Шарапова, было немногим больше, чем его герою, – двадцать восемь лет. Но эта

явно заметная разница в возрасте персонажей, внезапно появившаяся в фильме, существенно

изменила подоплеку отношений Шарапова и Жеглова, вернее, читательское восприятие этой

подоплеки.

Причем самым неожиданным и очень важным образом.

А в первую очередь изменилась кинематографическая биография Глеба Жеглова – по

сравнению с биографией романной. Причем, что интересно, биография, не рассказанная авто-

рами, а угадывающаяся за героем (или героями). Ярчайшая личность Владимира Высоцкого со-

вершенно поглотила личность придуманного писателями (и режиссером, кстати) персонажа.

Высоцкий никогда не был "просто актером", потому и фильм и – опосредованно – роман – ста-

ли, как теперь говорят, культовыми. Не просто детективом из жизни послевоенной милиции.

Фильм проявил те черты книги, о которых, возможно, читатели не догадывались – в относи-

тельно краткий, но все же достаточно значительный временной промежуток между первой пуб-

ликацией (1975) и экранизацией (1979).

Но прежде вспомним, о чем рассказывает роман Аркадия и Георгия Вайнеров "Эра ми-

лосердия". И, кстати, "Место встречи изменить нельзя" – название не только фильма, но и пер-

воначального, журнального варианта романа. Именно под названием "Место встречи изменить

нельзя" роман Вайнеров о соперничестве двух МУРовских оперов, Глеба Жеглова и Владимира

Шарапова, впервые увидел свет на страницах журнала "Смена" в 1975 году 3 .

Пестрая лента и черная кошка

Фронтовой разведчик, молодой лейтенант, вернувшись после войны в Москву, получает

от райкома комсомола направление на службу в уголовный розыск – знаменитый МУР, на Пет-

ровку, 38. Здесь он попадает под начало более опытного сотрудника и начинает свою карьеру с

1 О символике и художественных решениях фильма см. также: Карасев Л. Рука сюжета – "Новый мир", 2011, № 11.

2 Вайнер Аркадий, Вайнер Георгий. Эра милосердия. – В кн.: Вайнер А., Вайнер Г. Место встречи изменить нельзя. М., "Экс-

мо", 1993, стр. 158.

3 Вайнер А., Вайнер Г. Место встречи изменить нельзя. – "Смена", 1975, №№ 15–22, 24.

участия в расследовании убийства молодой женщины и одновременно – противостояния банде

грабителей, терроризирующих послевоенную столицу. По ходу сюжета перед нами проходят

картины жизни послевоенной Москвы – в том числе жуликоватых хозяйственников, профес-

сиональных уголовников, театральной богемы.

В конце концов дело завершается победой оперативников, причем важную роль сыграло

успешное внедрение бывшего фронтовика в уголовную среду, под чужим именем...

Нет, перед вами отнюдь не краткое изложение сюжета "Эры милосердия" (а похоже,

правда?). Собственно, я решил немного помистифицировать, и внимательный читатель, навер-

ное, это понял. Потому хотя бы, что в романе Вайнеров бывший разведчик, ставший опером

МУРа, Владимир Шарапов, имеет звание старший лейтенант. А я пишу о лейтенанте. О лейте-

нанте Сергее Коршунове, главном герое детективной повесга Аркадия Адамова "Дело „пестрых" 4 :

Ранней весной демобилизованный офицер комсомолец Сергей Коршунов возвращался

домой из Германии.

Именно так развивается сюжет повести, которую принято считать первым советским

милицейским детективом. Действительно, она вышла на заре хрущевской "оттепели", в 1956

году, сначала в журнале "Юность", затем, в том же году, отдельным изданием – в "Молодой

гвардии". До войны, правда, были попытки, более или менее успешные; что до послевоенных,

то тут первенство за военными приключениями и "шпионскими" романами.

Вот о старшем товарище Коршунова, ставшем его наставником:

Гаранин был на четыре года старше Сергея. Он родился на Урале, вечернюю школу

окончил уже в Москве, работая у мартена на "Серпе и молоте". Войну Костя провел на броне-

поезде, в глубине души полагая, что для него, металлурга, на фронте нет более подходящего

места. Возвратившись в Москву через год после победы, он мечтал снова стать к мартену, но

райком партии рассудил иначе, и коммунист Гаранин пришел в уголовный розыск 5 .

А вот знаменитый Глеб Жеглов из "Эры милосердия":

Я как-то и не задумывался над тем, что Жеглову всего на три года больше, чем мне . 6

Правда, насчет пребывания на фронте прямо не сказано. Но... "Жеглов привинтил свой

орден Красной Звезды, значки отличника милиции, парашютиста и еще какую-то ерунду " 7 .

Личным оружием у Жеглова был парабеллум-люгер:

Жеглов... высунулся наружу, и его длинноствольный парабеллум качался в такт прыж-

кам машины... 8

Официально этот пистолет не стоял на вооружении в СССР, но в годы Великой Отечест-

венной войны много люгеров досталось бойцам Красной армии в качестве трофеев. Иногда, в

послевоенное время, люгеры использовались в качестве наградного оружия.

Конечно, орден Красной Звезды Жеглов мог получить и не на войне, а за какую-то серь-

езную операцию в тылу, которую проводил МУР. Правда, боевые ордена работникам тыла, да-

же за подвиги, давали неохотно. И, учитывая сочетание с не самым распространенным личным

оружием, можно предположить, что старший оперуполномоченный МУРа Глеб Жеглов какое-

то время воевал на фронте. Возможно, он, как многие московские милиционеры, был зачислен в

народное ополчение и отправился оборонять столицу в особо тяжкое, критическое время – осе-

нью 1941 года. Когда же немцев отбросили от столицы, вернулся в уголовный розыск.

Дальнейшая судьба Сергея Коршунова и Владимира Шарапова так же схожа. В романе

Адамова "Круги на воде" и последующих произведениях главным героем серии становится ин-

спектор угрозыска Лосев, который говорит о подполковнике Коршунове как своем учителе:

4 Адамов Аркадий. Дело "пестрых". М., "Молодая гвардия", 1956, стр. 3.

5 Там же, стр. 16.

6 Вайнер А., Вайнер Г. Место встречи изменить нельзя, 1993, стр. 158.

7 Там же, стр. 184.

8 Там же, стр. 239.

Мне становится удивительно легко и уверенно на душе. Я уже кажусь самому себе эда-

ким асом розыска, эдаким Meгрэ, черт возьми, для которого нет тайн, с которым советуется на

равных Кузьмич, а полковник Коршунов (курсив мой – Д.К.) из министерства, мой и Игоря дав-

ний кумир, приглашает меня к себе в помощники, инспектором по особо важным делам 9 .

В романе Вайнеров "Ощупью в полдень" и последующих произведениях у главного ге-

роя, инспектора угрозыска Тихонова, учитель и начальник – подполковник (затем полковник и

даже генерал) Владимир Шарапов:

Я пошел к Шарапову (курсив мой – Д.К.). Как было бы хорошо, окажись он на месте, мне

так был нужен чей-то разумный совет ! 10

Принципиальная же разница – порядок написания книг. Адамов пишет последовательно,

его герой от книги к книге становится старше, читатель оказывается свидетелем этого процесса.

Не то у Вайнеров: в первых произведениях Шарапов предстает перед читателями опытным опе-

ративником и следователем и лишь в последнем романе 11 цикла мы узнаем о начале его пути.

II эта разница отнюдь не случайна. Она говорит о том, что Вайнеры вполне сознательно,

фактически уже в финале своей эпопеи о советской милиции, отсылают читателей к повести

Адамова – первому советскому детективу.

Да и странно было бы подозревать прославленных писателей в плагиате по отношению к

предшественнику и старшему товарищу, создателю детективного жанра в советской литерату-

ре, к которому Аркадий и Георгий Вайнеры относились с величайшим уважением. Уж чего-

чего, а блистательной сюжетной фантазии братьям Вайнерам занимать вряд ли было нужно.

Все равно что предположить, например, заимствование А. и Б. Стругацкими какого-

нибудь сюжета у А.П. Казанцева. Ту же "Полярную мечту", к примеру.

Такое можно было бы предположить, если б мы имели дело с начинающими авторами, –

подражали мэтру. Но тут-то мэтры, мастера и знатоки. Откуда же и почему появилось это уди-

вительное сходство "Дела „пестрых"" и "Эры милосердия"?

Нет, сходство двух книг, написанных с интервалом в двадцать лет, вовсе не связано со

слепым заимствованием. Смысл этого сходства куда глубже, сложнее и важнее – не только для

конкретной книги А. и Г. Вайнеров, но и – шире – для всего жанра в целом.

II это еще одна загадка популярного произведения.

"Воронья слободка" послевоенной Москвы

При первом же прочтении романа Вайнеров я обратил внимание на удивительную осо-

бенность. Некоторые детали меня просто поразили. Причем детали, казалось бы, не главные,

второстепенные.

На кухне огромной коммунальной квартиры оказался только один человек — Михаил

Михайлович Бомзе (курсив мой – Д.К.). Он сидел на колченогом табурете у своего стола – а на

кухне их было девять – и ел вареную картошку с луком. Отправлял в рот кусок белой рассып-

чатой картошки, осторожно макал в солонку четвертушку луковицы, внимательно рассматри-

вал (курсив мой – Д.К.) ее прищуренными близорукими глазами, будто хотел убедиться, что

ничего с луковицей от соли не произошло, и неспешно с хрустом разжевывал ее. Он взглянул

на меня также рассеянно-задумчиво, как смотрел на лук, и предложил:

– Володя, если хотите, я угощу вас луком – в нем есть витамины, фитонциды, острота и

общественный вызов, то есть все, чего нет в моей жизни . 12

Бог мой, ну зачем, зачем в милицейском детективе, написанном уже на излете существо-

вания СССР, вдруг появляются отсылки к знаменитой сатирической дилогии Ильи Ильфа и Ев-

9 Адамов А. Петля.

– В кн.: Адамов А. Инспектор Лосев. М., "Дрофа", 1994, стр. 237.

10 Вайнер А., Вайнер Г. Место встречи изменить нельзя, 1993, стр. 404.

11 Формально "Эра милосердия" – предпоследний роман (1976). Последний из условного цикла – "Лекарство для Несмеяны"

("Лекарство пропго страха", 1978). Спустя 8 лет, в 1986 вышла еще маленькая повесть "Завещание Колумба", она же "Теле-

грамма с того света". Но в ней Вайнеры сделали Тихонова фактически – частным сыщиком.

12 Вайнер А., Вайнер Г. Место встречи изменить нельзя, 1993, стр. 17.

гения Петрова?! А ведь достаточно сравнить приведенную выше цитату с соответствующим

фрагментом из "Золотого теленка".

Из планового отдела вышел служащий благороднейшей наружности. Молодая округлая

борода висела на его бледном ласковом лице. В руке он держал холодную котлету, которую то

и дело подносил ко рту, каждый раз разглядев ее внимательно (курсив мой – Д. К.). В этом за-

нятии служащему с благороднейшей наружностью чуть не помешал Балаганов, желавший уз-

нать, на каком этаже находится финсчетный отдел.

– Разве вы не видите, товарищ, что я закусываю? – сказал служащий, с негодованием

отвернувшись от Балаганова...

<...>

... И, не обращая больше внимания на молочных братьев, погрузился в разглядывание

последнего кусочка котлеты. Осмотрев его со всех сторон самым тщательным образом и даже

понюхав на прощанье, служащий отправил его в рот, выпятил грудь, сбросил с пиджака крошки

и медленно подошел к другому служащему у дверей своего отдела.

– Ну, что, – спросил он, оглянувшись, – как самочувствие?

– Лучше б не спрашивали, товарищ Бомзе... 13 (курсив мой – Д.К.)

Вообще Бомзе – фамилия очень редкая и старинная, это фамилия-аббревиатура, которая

расшифровывается как "бен Мордехай Зеэв ha-Леви" – "сын Мордехая-3еэва из рода Левитов".

Это я к тому, что тут никак не спишешь на то, что, дескать, взяли братья первую попавшуюся

фамилию. Такие фамилии первыми не попадаются – опять-таки по причине редкости. А бли-

жайший литературный источник – именно роман Ильфа и Петрова.

II это один лишь пример. Как видим, не только фамилии героев совпадают, но и привычки.

Зося Синицкая из "Золотого теленка" превратилась в Варю Синичкину, а свою "яблоч-

ную родинку", так умилявшую персонажей-мужчин в "Теленке", она уступила найденному в

романе Вайнеров ребенку.

Разумеется, речь не идет о буквальном и стопроцентном переносе. Тот же Бомзе у Вай-

неров, например, соединяет черты двух персонажей из романа Ильфа и Петрова и одного – из

"Двенадцата стульев":

В области ребусов, шарад, шарадоидов, лoгoгрифoв и загадочных картинок пошли но-

вые веяния. Работа по старинке вышла из моды. Секретари газетных и журнальных отделов...

не брали товара без идеологии. И пока великая страна шумела, пока строились тракторные за-

воды и создавались грандиозные зерновые фабрики, старик Синицкий, ребусник по профессии,

сидел в своей комнате и, уставив остекленевшие глаза в потолок, сочинял шараду на модное

слово "индустриализация" 14 .

Вот и Бомзе, уйдя из "Геркулеса", перейдя из одной книги в другую, освоил профессию,

сходную с профессией старика Синицкого:

Работа у Бомзе была необычная. До войны я вообще не мог понять, как такую ерунду

можно считать работой: Mихал Михалыч был профессиональный шутник. Он придумывал для

газет и журналов шутки, платили ему очень немного и весьма неаккуратно, но он не обижался,

снова и снова приносил свои шутки, а если они не нравились – забирал или переделывал . 15

А возможно профессию персонажа не из "Теленка", а из "Двенадцати стульев":

Шаляпин пел. Горький писал большой роман. Капабланка готовился к матчу с Алѐхи-

ным. Мельников рвал рекорды. Ассириец доводил штиблеты граждан до солнечного блеска.

Авессалом Изнуренков – острил.

Он никогда не острил бесцельно, ради красного словца. Он делал это по заданиям

юмористических журналов. На своих плечах он выносил ответственнейшие кампании, снабжал

темами для рисунков и фельетонов большинство московских сатирических журналов.

<...>

13 Ильф И., Петров Е. Золотой теленок. М., Текст, 2003, стр. 115.

14 Там же, стр. 98-99.

15 Вайнер А., Вайнер Г. Место встречи изменить нельзя, 1993, стр. 19.

После выхода журналов в свет остроты произносились с цирковой арены, перепечаты-

вались вечерними газетами без указания источника и преподносились публике с эстрады "ав-

торами-куплетистами".

Изнуренков умудрялся острить в тех областях, где, казалось, уже ничего смешного

нельзя было сказать 16 .

Ну да, в профессиональном шутнике Михал Михалыче Бомзе можно усмотреть и намек

на другого шутника, уже из нашего времени, Михал Михалыча Жванецкого, этакая легкая дру-

жеская подколка. Но и отсылка все к той же ’знаменитой книге (или книгам). Во всяком случае,

для анализа романа-загадки последнее – гораздо важнее.

... На кухню ввалилась Шурка Баранова со всеми пятью своими отпрысками, и сразу’

поднялся здесь невыразимый гвалт, суета, беготня, топот.. . 17

Мне почему-то видится здесь веселый намек на еще одного персонажа Ильфа и Петрова

– на Шуру Балаганова (Шура Баранова – Шура Балаганов), но это совершенно недоказуемо, так

что я готов отказаться от такого утверждения. Достаточно и приведенных выше, вполне види-

мых параллелей между двумя, столь, на первый взгляд, непохожими книгами. Вообще же па-

раллелей этих на самом деле много, они щедро разбросаны по тексту:

... в уголке черного мутного глаза застыла печаль, едкая, как неупавшая слеза 18 .

... уже вырвалась из очей Паниковского крупная слеза.. . 19

Интересно, что оба последних, слезливых персонажа – киевляне.

А водителю служебного автобуса Копырину придано неожиданное сходство с Адамом

Козлевичем. Соответственно, и автомобили обоих персонажей описываются в сходной манере.

Вот "лорен-дитрих" Адама Козлевича, с завлекательной надписью "Эх, прокачу!":

– Оригинальная конструкция, – сказал, наконец, один из них, – заря автомобилизма. Ви-

дите, Балаганов, что можно сделать из простой швейной машинки Зингера? Небольшое при-

способление – и получилась прелестная колхозная сноповязалка.

– Отойди! – угрюмо сказал Козлевич.

<...>

– Адам! – закричал он, покрывая скрежет мотора. – Как зовут вашу тележку?

– "Лорен-Дитрих", – ответил Козлевич.

– Ну, что это за название? Машина, как военный корабль, должна иметь собственное

имя. Ваш "Лорен-Дитрих" отличается замечательной скоростью и благородной красотой ли-

ний. Посему предлагаю присвоить машине название – Антилопа. Антилопа-Гну. <...>

Зеленая Антилопа, скрипя всеми своими частями, помчалась по внешнему’ проезду

Бульвара Молодых Дарований и вылетела на рыночную площадь..." (курсив мой – Д.К.) 20

А вот – "опель блитц" Копырпна из "Эры милосердия":

Во дворе около столовой стоял старый красно-голубой автобус с полуоблезшей надпи-

сью "милиция" на боку. Шесть-на-девять крикнул мне:

– Гляди, Шарапов, удивляйся: чудо века – самоходный автобус! Двигается без помощи

человека...

Водитель автобуса Копырин... <...> сказал мне доверительно:

– Эх, достать бы два баллона от "доджа", на задок поставить – цены бы "фердинанду"

не было.

– Какому "фердинанду’"? – спросил я серьезно. Копырин засмеялся:

– Да вот они, балбесы наши, окрестили машину, теперь уж и все так кличут.

<...>

16 Ильф И., Петров Е. Двенадцать стульев. М., Текст, 2004, стр. 228-229.

17 Вайнер А., Вайнер Г. Место встречи изменить нельзя, 1993, стр. 19.

18 Вайнер А., Вайнер Г. Место встречи изменить нельзя, стр. 18.

19 Ильф И., Петров Е. Золотой теленок, 2003, стр. 127.

20 Там же, стр. 43-46.

Копырин нажал ногой на педаль, стартер завыл... <...> И мотор наконец чихнул... заре-

вел громко и счастливо, заволок двор синим едучим угаром, и "фердинанд" тронулся, выполз

на Большой Каретный и взял курс на Садовую 21 ^.

Кстати, в том же "Золотом теленке" можно увидеть пародию на детектив. Остап Бендер

пытается применить "дедуктивный метод" Шерлока Холмса:

Они вошли в гогочущий, наполненный посетителями зал, и Балаганов повел Бендера в

угол, где за желтой перегородкой сидели Чеважевская, Корейко, Кукушкинд и Дрейфус. Бала-

ганов уже поднял руку, чтобы указать ею миллионера, когда Остап сердито шепнул:

– Вы бы еще закричали во всю глотку: "Вот он, богатей! Держите его!" Спокойствие. Я

угадаю сам. Который же из четырех?

Остап уселся на прохладный мраморный подоконник и, по-детски болтая ногами, при-

нялся рассуждать:

– Девушка не в счет. Остаются трое: красномордый подхалим с белыми глазами, стари-

чок-боровичок в железных очках и толстый барбос серьезнейшего вида. Старичка-боровичка я

с негодованием отметаю. Кроме ваты, которой он заткнул свои мохнатые уши, никаких ценно-

стей у него не имеется. Остаются двое: Барбос и белоглазый подхалим. Кто же из них Корей-

ко? Надо подумать.

Остап вытянул шею и стал сравнивать кандидатов. Он так быстро вертел головой,

словно следил за игрой в теннис, провожая взглядом каждый мяч.

– Знаете, бортмеханик, – сказал он наконец, – толстый барбос больше подходит к роли

подпольного миллионера, нежели белоглазый подхалим. Вы обратите внимание на тревожный

блеск в глазах барбоса. Ему не сидится на месте, ему не терпится, ему хочется поскорее по-

бежать домой и запустить свои лапы в пакеты с червонцами. Конечно, это он – собиратель ка-

ратов и долларов. Разве вы не видите, что эта толстая харя является не чем иным, как демо-

кратической комбинацией из лиц Шейлока, Скупого рыцаря и Гарпагона? А тот другой, бело-

глазый, просто ничтожество, советский мышонок. У него, конечно, есть состояние – 12 рублей в

сберкассе, и предел его ночных грез – покупка волосатого пальто с телячьим воротником. Это

не Корейко. Это мышь, которая...

Но тут полная блеска речь великого комбинатора была прервана мужественным криком,

который донесся из глубин финсчетного зала и, несомненно, принадлежал работнику, имею-

щему право кричать:

– Товарищ Корейко! Где же цифровые данные о задолженности нам Коммунотдела? То-

варищ Полыхаев срочно требует.

Остап толкнул Балаганов а ногой. Но барбос спокойно продолжал скрипеть пером. Его

лицо, носившее характернейшие черты Шейлока, Гарпагона и Скупого рыцаря, не дрогнуло.

Зато красномордый блондин с белыми глазами, это ничтожество, этот советский мышонок,

обуянный мечтою о пальто с телячьим воротником, проявил необыкновенное оживление. Он

хлопотливо застучал ящиками стола, схватил какую-то бумажонку и быстро побежал на зов 22 .

В случае же "Эры милосердия" мы видим обратную пародию, пародирующую (простите

за неизбежную тавтологию) пародию сатирическую. Разумеется, я имею в виду лишь некото-

рые элементы по преимуществу серьезного и весьма непростого романа.

Зачем же, для чего понадобилось Вайнерам вводить героев сатирического произведения

в качестве второстепенных, фоновых персонажей в милицейский детектив – вопрос непростой.

И ответ на него – тем более. Возможно, конечно, просто из литературного озорства ярких писа-

телей, отплативших Ильфу и Петрову за насмешки над любимым жанром той же монетой. Воз-

можно, чтобы вплести в ткань повествования ниточки, привязывающие "Эру милосердия" к оп-

ределенному культурному контексту.

Но, кажется мне, была еще одна причина.

Между "Золотым теленком" и "Эрой милосердия", словно черная дыра, словно непре-

одолимая пропасть, пролегла война. Страшная, жестокая война. II эти несколько персонажей из

довоенного произведения оказываются крохотными осколками безвозвратно ушедшего време-

21 Вайнер А., Вайнер Г. Место встречи изменить нельзя, 1993, стр. 21-22.

22 Ильф И., Петров Е. Золотой теленок, 2003, стр. 120-121.

ни. Чудом уцелевшие единички из великого множества забавных и колоритных фигур, вышед-

ших некогда из-под пера (из-под перьев) веселых друзей-писателей.

Киевские родственники Бомзе (или Паниковского) – где они?

В Бабьем Яру.

Пикейные жилеты, спорившие о мировой политике на улицах Черноморска (за которым

явственно проглядывает Одесса), все эти Валиадис, Фунт – где они? Дрейфус, старик Кукуш-

кинд из канувшего в Лету "Геркулеса" – где они?

Во рву Дольниского гетто под Одессой.

А молодые персонажи? Сколько из них могли пережить войну, сколько вернулись в род-

ные дома калеками?

Сын Бомзе (вайнеровского Бомзе) погиб в ополчении, под Москвой, в 1941 году.

Сына Бомзе – студента четвертого курса консерватории – убили под Москвой в октябре

сорок первого. Он играл на виолончели, был сильно близорук и в день стипендии приносил ма-

тери цветы 23 .

II нет больше озорства. Есть очень грустная и изящная отсылка к трагедии войны и Хо-

локоста. Обратная сторона пародии, ее изнанка – трагедия.

Его года – его богатство

Вот ведь какие неожиданные открытия можно сделать, зацепившись за одну лишь

странность – несовпадение кинематографического возраста с возрастом романным. Разумеется,

они, эта открытия, субъективны. Разумеется, я мог вычитать следы из "Золотого теленка", кото-

рые свидетельствуют просто о том, что писатели, без всяких задних мыслей, задействовали за-

стрявшие в памяти детали из "Теленка" и "Стульев" – ведь недаром сатирическая дилогия вхо-

дила в состав обязательного чтения для советского интеллигента, не зря цитатами из Ильфа и

Петрова сыпали направо и налево. Так что, может быть, случайность.

II сходство сюжетов и ситуаций из повести Аркадия Адамова и романа братьев Вайнеров

тоже можно объяснить случайностью. Застряла в памяти история, читанная два десятилетия на-

зад, легла на возникший замысел – вот и сходство.

Посмотрим же на третью загадку. Вернее – первую, с которой я начал все эти заметки.

Владимир Высоцкий в роли Глеба Жеглова. Может быть, и появление в фильме Высоцкого

случайность? По словам авторов романа и сценария, прочитав за одну ночь, еще в рукописи,

"Эру милосердия", Высоцкий следующим утром же пришел к ним:

"Я пришел застолбить Жеглова. <...> Вы же не делаете вид, что не знаете, что это –

сценарий гигантского многосерийного фильма, и Жеглова в этом фильме хотел бы играть я. И

вообще, так, как я, вам Жеглова никто не сыграет".

Мы тут, естественно, съехидничали и сказали: "А чего ты так уж... Неужели, например,

Сергей Шакуров сыграет хуже тебя?" Володя задумался... "Да... Сережка сыграет, как я". Но мы

на этом не угомонились и продолжали ехидничать. Я его спросил: "А Николай Губенко чем бы

хуже тебя сыграет?" Тут уже Высоцкий задумался всерьез – это при той быстроте, которая бы-

ла ему свойственна! Потом сказал: "М-да... Об этом я не подумал... Коля лучше меня сыграет...

Да вам-то лучше не надо, вам надо, как я его сыграю!" 24

Авторы просто поддразнивали Высоцкого. Впоследствии Георгий Вайнер рассказывал:

Роль писалась на Володю, и Володя с самого начала знал, что он любой ценой сыграет

эту роль. Проблема была в том, что Высоцкий был не экранный артист, его не пускали на теле-

видение никогда, и поэтому главная задача была пробить Высоцкого на роль. Это стоило ог-

ромной крови, и надо отдать должное Говорухину, что он, будучи товарищем Высоцкого, пошел

на риск закрытия картины, отстаивая именно кандидатуру Высоцкого перед всей этой чудо-

вищной оравой с телевидения. II это удалось сделать 25 .

23 Вайнер А., Вайнер Г. Место встречи изменить нельзя, 1993, стр. 18.

24 Вайнер Аркадий. Из фонограммы вечера братьев Вайнеров. Л, 1983.

25 Вайль Петр. Глеб Жеглов. Передача из цикла "Герои времени". Радио "Свобода".

Но любопытно тут другое. Названные в шутку "соперники" Высоцкого – Николай Гу-

бенко, Сергей Шакуров – всего лишь на три года моложе Высоцкого. А как же двадцатипяти-

летний романный Жеглов, "смуглый, волосы до синевы – черные, глаза веселые и злые, а плечи

в пиджаке не помещаются"? 26 Что же, выходит, авторы с самого начала, с момента замысла эк-

ранизации, планировали "состарить" своего героя? Предположение, что они внезапно забыли о

возрасте романного Жеглова, о том, что в книге ему всего лишь двадцать пять лет ("двадцать

шестой год"), что он комсомолец, я рассматривать не буду.

Высоцкий написал заготовки всех пяти песен, но, когда шли съемки на Одесской кино-

студии, он вдруг сказал: "Ребята, а ведь это неправильно, если я буду выступать как автор-

исполнитель. Мы тратим большие усилия, чтобы к десятой минуте первой серии зритель за-

был, что я Высоцкий. Я – Жеглов. А когда я запою свою песню, все труды пойдут прахом". Мы

скрепя сердце вынуждены были с ним согласиться 27 .

Но отдавая эту роль Высоцкому, написав ее в сценарии для него, авторы собственноруч-

но изменили акценты, первоначально сделанные ими в собственном произведении. II что же

получилось?

... Высоцкому в фильме – сорок лет. С небольшим хвостиком. Значит и Жеглову – тоже.

Время действия – 1945 год, только что закончилась война. Что же, выходит, он (Жеглов) родил-

ся до революции – между 1900 и 1904 годами, а значит, вполне мог оказаться... участником

Гражданской войны! Ведь Гражданская война закончилась, когда ему, в экранном его вопло-

щении, было уже то ли семнадцать, то ли даже двадцать лет, самый что ни на есть возраст для

службы в РККА! Со здоровьем у него как будто тоже все в порядке, значит и по медицинским

показателям не мог избежать призыва. А уж уклоняться от службы он никак не мог – уклониста, а

тем более дезертира, не взяли бы в органы рабоче-крестьянской милиции. Иметь сомнительную

биографию, болтаться где-то после окончания Гражданской войны и до вступления на службу в

МУР, тоже не мог, по той же причине. По характеру, по стремлению всегда и во всем быть пер-

вым, не мог он отираться где-то в задних рядах. II то сказать: во время действия романа он счи-

тается едва ли не лучшим оперативником, которого в уголовном мире "каждая собака знает" 28 ...

Что ж он в таком случае, всего лишь капитан? Проштрафился? Например, в 1937-38 го-

дах? Но нет, Вайнеры говорили, что их Жеглов – самый что ни на есть сталинский орел, из тех,

кто сажал, а не садился.

И, что для нас еще важнее, почему же он ни в одной книге братьев Вайнеров более не

появлялся – ни до "Эры милосердия", ни после? Даже не упоминался вскользь?

Вот она, загадка Глеба Жеглова. Третья загадка, если предыдущими двумя считать "слу-

чайное" сходство между романами Вайнеров и Адамова и разбросанные по тексту "случайные"

аллюзии на романы Ильфа и Петрова.

Или даже первая – учитывая ее значение: ведь присутствие этой загадки выводит преды-

дущие из категории случайного в категорию вполне осознанного.

Тогда – почему? Что дает сочетание этих трех загадок? Что должно было прояснить

(именно в романе, не фильме!) появление в экранизации Жеглова-Высоцкого? А даже и гипоте-

тическое появление в той же роли тоже немолодых Шакурова или Губенко? Для чего понадо-

билось так изменить биографию персонажа? А она, как видим, меняется кардинально.

Конец романа, рождение Героя

Г.Л. Олди (Дмитрий Громов и Олег Ладыженский) написали роман "Герой должен быть

один". Название этого романа обречено было немедленно превратиться в афоризм, даже для

тех, кто его не читал (если среди моих читателей таковые имеются – настоятельно рекомен-

дую): лапидарная формула вмещает в себя один из главных принципов литературы, растущей

из мифа, эпоса и фольклора.

26 Вайнер А., Вайнер Г. Место встречи изменить нельзя, 1993, стр. 16.

27 Ларина Юлия. Кто предал Глеба Жеглова. – "Московские новости", от 22.01.2003.

28 Он мог быть и из беспризорников, и трактовка этого образа Высоцким вполне укладывается в это предположение (прим. ред.).

Чтобы яснее представить себе связь этой максимы с романом Вайнеров, задумаемся над

вопросом: что такое детектив?

Вот что говорит по этому’ поводу’ один из классиков – Гилберт К. Честертон:

... герой или сыщик в этих детективных историях странствует по Лондону, одинокий и

свободный, как принц в волшебной сказке, и по ходу этого непредсказуемого путешествия слу-

чайный омнибус обретает первичные цвета сказочного корабля. Вечерние огни города начи-

нают светиться, как глаза бессчетных домовых – хранителей тайны (курсив везде мой – Д.К.),

пусть самой грубой, которая известна писателю, а читателю – нет . 29

А вот – более современное высказывание, американского писателя и филолога Джеймса Н. Фрэя:

Современный детективный роман является версией самого древнего предания на Зем-

ле – мифического сказания о скитаниях героя-воина 30 .

Таким образом, современные знатоки детектива сходятся в мысли, что Великий Сыщик

– главная фигура жанра – является сегодняшней ипостасью героя-воина. Воин из героического

эпоса, из героических мифов, из фольклорных легенд и преданий, которые, согласно В.Я.

Проппу, в большинстве представляют собой образно-сказочное осмысление архаичных обрядов

инициации юноши, превращения его в героя-вонна, в Героя, с большой буквы, – вот кто такой

герой сегодняшнего детективного произведения.

А Герой должен быть один.

От Дюпена из рассказов Эдгара По – и до Эркюля Пуаро из произведений Агаты Кристи:

Огюст Дюпен, Шерлок Холмс, патер Браун, Арсен Люпен, Нестор Бурма́ , – все они одиночки.

Они холостяки, или вдовцы, или старые девы, как мисс Марпл, или священники, давшие обет

безбрачия, – подобно патеру Брауну. В некоторых произведениях они так и вовсе покойники 31 .

Теперь попробуем вернуться к роману братьев Вайнеров – о чем он? Кроме того, что это

восстановленный с большей или меньшей (скорее меньшей) точностью рассказ о борьбе с уго-

ловниками в послевоенной Москве?

По всей видимости, "Эру милосердия" можно рассматривать и как ту самую "волшеб-

ную скажу'", о которой писал Честертон. И мы имеем в данном случае историю "инициации"

юного будущего героя – Володи Шарапова. Инициация символизировала, среди прочего, и

смерть – в художественном авторском тексте это не только смерть / чудесное избавление прота-

гониста, но и обрыв нитей, пришивающих его к "профанному". Такими нитями являются все

привязанности, составляющие личную жизнь героя. II поэтому:

Левченко поднял на меня глаза, и была в них тоска и боль.

Я шагнул к нему, чтобы сказать: ты мне жизнь спас, я сегодня же...

Левченко ткнул милиционера в грудь протянутыми руками, и тот упал. Левченко... бежал

прямо, не петляя, будто и мысли не допускал, что в него могут выстрелить.

<...>

Жеглов взял у конвойного милиционера винтовку и вскинул ее.

<...>

... Левченко нагнулся резко вперед, будто голова у него все тело перевесила или увидел

он на снегу что-то бесконечно интересное, самое интересное во всей его жизни, и хотел на бе-

гу присмотреться и так и вошел лицом в снег...

Я добежал до него, перевернул лицом вверх, глаза уже были прозрачно стеклянными. И

снег только один миг был от крови красным и сразу же становился черным. Я поднял голову –

рядом со мной стоял Жеглов.. . 32

Глеб Жеглов не только совершает ненаказуемое, но убийство беззащитного – он завер-

шает процесс инициации. Кто же он такой, этот странный персонаж, благодаря фильму ставший

29 Честертон Г.К. В защиту детективной литературы. Перевод с английского В. Воронина. – В кн.: Как сделать детектив. Сбор-

ник. Составитель А. Строев. М., "Радуга", 1992, стр. 17.

30 Фрэй Джеймс Н. Как написать гениальный детектив. Перевод с английского Вуль Н.А. М.: Амфора, 2005, стр. 14.

31 См. цикл фантастических детективов Г. Кука о сыщике Гаррете или "Лазарус" киевлянки Светланы Тараториной.

32 Вайнер А., Вайнер Г. Место встречи изменить не льзя, 1993, стр. 295.

еще "страньше и страныие"?! Что за странный и страшный наставник дан был авторами своему

герою – наверное, любимому герою, иначе он не кочевал бы из романа в роман?

Петр Вайль в уже цитировавшейся передаче радио "Свобода" о Жеглове и фильме "Ме-

сто встречи изменить нельзя" обронил очень интересное замечание – об одной из второстепен-

ных, казалось бы, фигур, однако на самом деле персонаже очень значимом, недаром именно его

высказывание дало название окончательной версии романа: о Михал Михалыче Бомзе:

– Ошибаетесь, молодые люди. Милосердие – это доброта и мудрость, это та форма су-

ществования, о которой я мечтаю, к которой все мы стремимся, в конце концов. Может быть,

кто знает, сейчас в бедности, скудости, в нищете, лишениях зарождается эпоха, да не эпоха –

эра милосердия. Именно эра милосердия.

Петр Вайль: Этот прекраснодушный манифест пришел из какого-то промежуточного

времени, не из 45-го и не из 79-го, а явно из 60-х, из эпохи, дорогой сердцу авторов. А вот Жег-

лов уже говорил иным языком, чем сосед Михал Михалыч. У него тоже своя идеология...

В том-то и дело, что, как мне кажется, и сосед Михал Михалыч, и собеседник его Глеб

Жеглов – пришли в роман (и фильм) из эпохи, "дорогой сердцу авторов". Михал Михалыч Бом-

зе говорит о милосердии, и тут возникает ассоциация, почти цитирование, с еще одним литера-

турным персонажем:

Хорошие дела делает хороший человек. Революция – это хорошее дело хороших людей.

<...>

Я хочу Интернационала добрых людей, я хочу, чтобы каждую душу взяли на учет и дали

бы ей паек по первой категории...

<...>

Гедали – основатель несбыточного Интернационала – ушел в синагогу молиться. 33

Михал Михалыч у Вайнеров мечтает о несбыточном – об "Эре милосердия", которая по-

кончит с уголовщиной и прочей несправедливостью, – точно так же, как бабелевский Гедали

мечтал об "Интернационале добрых людей".

В 60-х – а по-моему’, и в 70-х тоже – несбыточные свои, в сущности, мессианские, "по-

повские", по словам Жеглова, мечты старый еврей облекает в слова, привычные для времени:

"эра", "эпоха", "милосердие". В 20-х – 30-х тот же, в сущности, старый еврей говорит о том же,

но в словах, привычных для другого времени: "интернационал", "революция". Этот старый ев-

рей – он же вне времени, тут Петр Вайль, безусловно, прав.

Ну, а Глеб Жеглов, исполняющий при юном Шарапове функции шамана, ведущего об-

ряд инициации, кто он?

Прежде всего – он человек без прошлого, человек без будущего (ни в одной книге более

не упоминается). И в то же время словно бы из будущего.

Без будущего – из будущего.

Единственный наставник. Единственный настоящий учитель настоящего героя – в том

числе и на примере не только того, как надо, но и того, как не надо...

Сделав все необходимое, он должен исчезнуть – потому’ что Герой должен быть один и

в будущем. Второму в будущем места нет. Потому-то он не появляется в дальнейшем. И не

сможет появиться. Останется только один. Владимир Шарапов – майор (1967, "Часы для мисте-

ра Келли"), подполковник (1969, "Ощупью в полдень"), полковник (1972, "Гонки по вертика-

ли"), генерал (1978, "Лекарство против страха"). Глеб Жеглов исчезнет, его нет даже на втором

или третьем плане, даже в воспоминаниях персонажей он не упоминается.

Эта "фигура умолчания", это отсутствие столь колоритного персонажа весьма многозна-

чительно. Это отсутствие можно было бы опять счесть случайным (не многовато ли столь важ-

ных случайностей для одной книги?) – ну, не планировали писатели такого героя, а когда решили

рассказать о начале сыщицкой карьеры Шарапова, придумали и Жеглова – как антипода 34 .

33 Бабель И. Гедали – В кн.: Бабель И. Конармия. М. – Л., Государственное издательство, 1928, стр. 38 – 39.

34 Классический детектив как раз предполагает пару сыщиков – всезнайки и простака, который мог бы уводить читателя в сто-

рону и одновременно задавать уточняющие вопросы; от Холмса и Ватсона, Эркюля Пуаро и Гастингса до Илайджа Бейли и

Вот только как объяснить отсутствие его в романе, написанном после "Эры милосер-

дия"? Я ведь не случайно обратил ваше внимание на то, что "Эра милосердия" ("Место встречи

изменить нельзя") – не последний, а предпоследний роман милицейской эпопеи Вайнеров. По-

следним стал роман "Лекарство против страха" (он же "Лекарство для Несмеяны"), вышедший в

1978 году, через три года после публикации "Эры милосердия". В романе немало страниц уде-

лено состарившемуся и достигшему генеральского звания Владимиру Ивановичу Шарапову. II

вспоминает его ученик-рассказчик Стас Тихонов как раз о деле "Черной кошки". А ведь чита-

тель "Лекарства..." уже ’знает о том, что молодой Володя Шарапов – герой, внедрившийся в

страшную банду’. Но все-таки "Черную кошку’" прихлопнул Глеб Жеглов, руководивший всей

операцией. В предыдущих книгах о нем могли и не упоминать, поскольку Вайнеры еще не пла-

нировали писать "Эру милосердия". Но после знаменитого романа – что мешало хотя бы словом

обмолвиться о Глебе Жеглове?

Жеглов исчез. Из романа – и словно бы из жизни героя, главного героя. Ибо Герой дол-

жен быть один. Пока прошлое держит Шарапова, он не может стать Героем. II потому убийство

Левченко – это резкое, грубое и эффективное отсечение военной часта прошлого. Оно необхо-

димо, а значит необходим и Жеглов, чтобы завершить гештальт...

Когда вслед за убийством Левченко приходит известие о гибели Вари Синичкиной,

прошлое уходит окончательно.

Последние фразы "Эры милосердия" – отсылают уже не к прошлому, а к будущему.

... Я снял телефонную трубку. Долго грел в ладонях ее черное эбонитовое тельце, и гу-

док в ней звучал просительно и гулко. Медленно повернул диск аппарата до отказа – сначала

ноль, потом девятку, – коротко пискнуло в ухе, и звонкий девчачий голос ответил:

– Справочная служба...

Еще короткий миг я молчал – и снова передо мной возникло лицо Вари – и, прикрыв

глаза, потому что боль в сердце стала невыносимой, быстро сказал:

– Девушка, разыщите мне телефон родильного дома имени Грауэрмана ... 35

Роман оканчивается этой зыбкой надеждой, но читатель, до этого уже узнавший о пожи-

лом Шарапове из других книг, узнавший о семье генерала Владимира Ивановича Шарапова, –

он-то понимает: ничего не будет. Мальчишку-подкидыша Шарапов не найдет.

Потом, много позже, он женится, в его жизни появятся дочь и зять:

Он отворил дверь, и я чуть не расхохотался – так непривычен был его вид моему глазу,

намозоленному повседневным генеральским мундиром. На нем была пижамная куртка, старые

спортивные шаровары, шлепанцы, а поверх всего этого домашнего великолепия был он обвя-

зан очень симпатичным домашним фартучком. И я подумал, что... человеческая природа моего

генерала, безусловно, гораздо сильнее проявлялась вот сейчас, в фартуке, или четверть века

назад, когда он в ватнике и кирзачах, бритый наголо, внедрился в банду грабителей и убийц

"Черная кошка"...

<...>

Мы прошли на кухню, небольшую, всю в белом кафеле и цветном пластике польского

гарнитура.

– За этим гарнитуром моя старуха ходила год отмечаться, а дочь получила месяц назад

квартиру, прихожу к ним – стоит такой же столярный шедевр 36 .

Но ни в одном романе мы не увидим его семьи – подобно тому, как в сериале "Коломбо"

лейтенант часто поминает свою жену, но зритель ее так и не увидит. Потому у читателя-зрите

ля возникает иллюзия (а возможно, и не иллюзия вовсе), что ни жены Коломбо, ни семьи Ша-

робота Дэниэла Оливо ("Стальные пещеры" Айзека Азимова). Популярность романа и фильма, где действуют именно клас-

сическая пара напарников-антагонистов, чьи особенности оттеняют друг друга, как раз во многом и обусловлена наличием

такой пары Жеглов/Шарапов, другие романы Вайнеров, где действуют один Шарапов или его ученик Тихонов, оказались от-

нюдь не так популярны. К тому же основное отличие детектива от милицейского романа как раз и состоит в фигуре сыщика

– он аутсайдер и одиночка в классическом детективе и плоть от плота своей среды в милицейском романе; впрочем Стаса Ти-

хонова, ученика Шарапова, тоже постиг крах в личной жизни, посредством предательства любимой женщины (прим. ред.).

35 Вайнер А., Вайнер Г. Место встречи изменить нельзя, 1993, стр. 298.

36 Вайнер А., Вайнер Г. Лекарство против страха. – В кн.: Вайнер А., Вайнер Г. Место встречи изменить нельзя, 1993, стр. 478.

рапова в природе не существует, они придуманы самими сыщиками, это их игра – игра в нор-

мальную жизнь. И, возможно, тот факт, что в романе "Гонки по вертикали" (1974) упоминается

жена подполковника Шарапова Варвара, а через два года, в 1976-м, мы узнаем, что Варвара,

возлюбленная и невеста старшего лейтенанта Шарапова, погибла вскоре после их знакомства, –

указывает на то, что нету у Шарапова никакой семьи. Просто нафантазировал он себе теплый

семейный дом с женой Варварой, воскрешенной, живой. II рассказчик Тихонов эту фантазию,

эту скорбную игру поддерживает.

... Роман завершен. Завершен тремя этими утратами, тремя ударами: убийством фронто-

вого друга, гибелью первой любви, исчезновением едва обретенного сына, словом – тремя сим-

волами обычной жизни. Тут кстати вспомнить максиму из повести А. и Б. Стругацких "Стажеры":

– Жизнь дает человеку три радости, тезка. Друга, любовь и работу. Каждая из этих ра-

достей отдельно уже стоит многого. Но как редко они собираются вместе . 37

Первые две радости у Шарапова отняты. Осталась одна – работа. Нет, не случайно ни в

одной книге Вайнеров больше не появляется Жеглов, не случайно Говорухин не смог продол-

жить фильм (дело вовсе не в смерти Высоцкого). Ведь волею всесильного Сергея Лапина, пред-

седателя Гостелерадио СССР, финал истории изменили, он стал другим – сентиментальным и

неестественным (для жанра): Варя жива, ребенок найден, Шарапов счастлив. Фотография Вари

Синичкиной с траурного стенда переместилась в продовольственный склад, чтобы подсказать

ему выход из смертельно опасной ситуации, спасти его. Но...

Счастливый человек, имеющий столько привязок к миру сему, не может быть Великим

Сыщиком...

"Дело „пестрых"" и "Эра милосердия", волею судьбы (а возможно, по внезапному писа-

тельскому наитию, кто знает?) стали вехами, обозначившими начало и конец советского детек-

тива, альфой и омегой исчезнувшего жанра, закольцевали его историю.

II тем самым обрели совершенно особый смысл. Если бы можно было предположить у

братьев Вайнеров дар предвидения, я бы сказал, что они совершенно сознательно взяли сюжет

первого советского милицейского детектива и заполнили его иным содержанием, создав на его

основе зеркальное (именно зеркальное, не копию, нечто прямо противоположное) отражение –

последний советский милицейский детектив.

Словно для того, чтобы завершить историю советского милицейского детектива, подвес-

ти под ней, под этой историей жирную черту – уже навсегда.

37 Стругацкий А., Стругацкий Б. Стажеры. В кн.: Стругацкий А., Стругацкий Б. Стажеры. Второе нашествие марсиан.

М., "Молодая гвардия", 1968, с. 18

http://www.nm1925.ru/Archive/Journal6_201...

Любопытно, не восходят ли все эти случаи к какому-нибудь одному реальному?.. Любопытно также, почему практически во всех случаях используются "баян и его родственники". Ну, концертино удобно тем, что оно маленькое... Губная гармошка в то время ассоциировалась скорее с немецкими солдатами. А что еще может быть такое же удобное и маленькое?..

А вот гитара не упоминается ни разу. Она в то время в моду еще не вошла вновь...

3-окт-2019 13:39 — Любопытно...

18. Любопытное

Обычно преступников только _сравнивают_ с какими-нибудь животными ("В ответ Папаша лишь глухо, по-звериному зарычал и стал ожесточенно вырываться, пытаясь кусать державшие его руки"). А тут все открытым текстом:

"На мостике лодки под охраной моряков стоял человек в гражданском костюме. С одежды его скатывались на палубу капли воды. Он вертел головой, стараясь отвернуть лицо от слепящих лучей.

— Удивительное дело, товарищ майор, — сказал Долгоносов, улыбаясь и морщась от боли. — Вы заметили, что все преступники не могут переносить яркого света?

— Нормальное явление, капитан. Хищнику нужна ночь. Это закон природы, — отозвался Сечин. — Смотрите, это же «Мятежный» подходит?!"

"Это будет мораль, свежая и оригинальная". Кстати, хороший вопрос: характерна ли вот такая финальная мораль (не путать с морализированием!) для шпионских романов?..

1-июн-2019 12:36 — Любопытно...

13. Книги-приключения

Неужели противники у Г.Адамова — та самая краснокнижная и исчезающе редкая разновидность, достойный_ (т.е. ведущий себя с достоинством) враг?..

Понятно, что победить они не могут по определению, для "у каждого своя правда" — не те время и жанр. Но ведь даже серпентарием они не показаны, да и недостойного поведения вроде так не замечено.

Любопытно: это примета времени или особенность творческой манеры Адамова?..

28-май-2019 10:22 — Любопытно...

12. Книги-море

То, что Горелова должен забрать с "Пионера" корабль под названием "Леди Макбет" (а также именно ему надо сообщать координаты Саргассовой станции и именно он должен указать, когда "следует пустить пояса" — кстати, что это значит?) — не есть ли иллюстрация фразы "Императорская клика и военщина готовили удар против Советского Союза, _надеясь на помощь с Запада_"? Т.е. а японский ли это корабль?.. Правда, капитан Маэда говорит, что до конца похода "«Леди Макбет» или _другой наш корабль_ даст вам своевременно знать об этом" (в смысле что о моменте забирания с "Пионера").

Интересно, что более вероятно — что в императорском флоте есть корабль "Леди Макбет" или что у описываемой страны ("Старый враг, упорно и неутомимо добивавшийся господства на Азиатском континенте") настолько тесные контакты с некоей другой страной, в чьем флоте может быть корабль "Леди Макбет", что "старый враг" может называть корабли этой другой страны "своими"?..

24-май-2019 01:54 — Любопытно...

12. Книги-море

У Адамова в "Тайне двух океанов" основной (и "на редкость трудно опознаваемый") противник — "старый враг, упорно и неутомимо добивавшийся господства на Азиатском континенте, не оставлял своих захватнических замыслов относительно Советского Приморья. Этот цветущий край разжигал его аппетиты. Императорская клика и военщина готовили удар против Советского Союза, надеясь на помощь с Запада".

И замечается, что "двадцать четвертого августа, в день рождения императора, ожидалось принятие решений, от которых зависела мирная жизнь миллионов трудящихся".

Все бы ничего, но день рождения Хирохито (японского императора, правившего в т.ч. и в предвоенный период) — 29 апреля. Хоть как-то в августе (правда, 31) — день рождения его предшественника, Ёсихито (но он правил с 1912 по 1926 годы; как-то сложно предположить, что действие романа происходит в середине 1920-х).

Интересно, почему такое изменение ("чтобы никто не догадался") и почему именно такое...

17-май-2019 11:47 — Любопытно...

13. Книги-приключения

А откуда Г.Адамов брал японские имена?.. Я догадываюсь, откуда взялся, скажем, (лейтенант) Тодзио (и то не факт, что догадываюсь верно). Но откуда Маэда, к примеру, Хасегава, Айдзава, Судзуки, Осима?.. (Фамилии эти, похоже, реально существующие, но откуда их взял Г.Адамов?)

28-июн-2018 12:26 — Вот, кстати, забавный момент

18. Любопытное

В советской массовой фантастической и шпионской (я как-то так и не понимаю, как проводить между ними границу) литературе, похоже, довольно часто встречается момент, долженствующий подтверждать гуманизм советского строя: разрабатывается/существует некий вид оружия, который принципиально вреден только для техники (и условно безвреден для человека) — я не говорю, как бы результат применения этого оружия выглядел в "реальной жизни", но позиционируется оно как "гуманное". Что у Казанцева в "Пылающем острове" (газ, который "глушит" самолетный мотор"), что у В.Михайлова в "Бумеранг не возвращается" (акустический снаряд,который вибрацией вызывает разрушение самолета). Или, в крайнем случае, "негуманное" оружие применяется исключительно "по технике" (Адамов, "Тайна двух океанов" и инфразвуковая пушка). Или, как вариант, вообще не позиционируется как оружие (Ланин, не к ночи будь помянут, с его "Островом Алмазов" и этими самыми лучами)...

Глючится мне, что можно и еще примеры вспомнить, просто не так сходу.

И еще глючится мне, что с какого-то момента эта тема потихоньку сходит на нет. То ли потому, что с какого-то момента фантастика и шпионское все-таки расползаются в разные стороны, то ли потому, что с какого-то же момента шпионское становится куда более "абстрактным" (вот у того же Шмелева с Востоковым — упоминается интерес к разным производствам, но что именно там производят — не говорится). То ли потому, что тема войны (особенно грядущей) как-то становится менее популярной...

30-май-2017 12:51 — Удивительное таки рядом

13. Книги-приключения

В абсолютном большинстве советских шпионских романах шпионы так или иначе будут связаны с нацистами. В сущности, исключения крайне редки, я так сходу и не припомню... Кроме...

И вот мне встретилось одно из них. А.Адамов, "Дело "пестрых"". Да, там действие (за кадром) происходит в Германии — но уже в послевоенной. И Пит с зарубежными (традиционно неопознаваемыми... начальником разведшколы чего может быть человек по фамилии Кардан, при том что в ней преподает отец Скворенцо, а расположена она где-то в Германии? С другой стороны, в США найдутся фамилии всех типов, с третьей — кто сказал, что это фамилия настоящая...) спецслужбами связан, что естественно и неизбежно. Но — не с нацистами (даже про Герту этого не говорится). И даже насчет _фашистского_ прошлого отца Скворенцо не упоминается.

Может быть, дело в том, что "Дело "пестрых"" все-таки не "про шпионов", линия Пита — только одна из нескольких и не самая главная...

Но все же сабж.

24-апр-2017 13:32 — А вот еще такой момент...

18. Любопытное

В советских детективах и шпионских романах встречается сравнение противника (шпиона/преступника) со зверем. Не совсем в лоб, а что-нибудь типа "звериная ухмылка", или, чтобы далеко не ходить — у Адамова: "В ответ Папаша лишь глухо, по-звериному зарычал и стал ожесточенно вырываться, пытаясь кусать державшие его руки".

Встречается это настолько часто, что, пожалуй, можно сказать даже не про "как правило", а про "чаще всего". Исключения, конечно, есть — тот же цикл про Тульева, к примеру... Но это именно редкие исключения.

А вот в зарубежных детективах/шпионских романах этого то ли нет вообще, то ли исчезает при переводе... До высот достойного врага (не опасного, а именно достойного, в т.ч. — "в моральном плане") — да, поднимаются не всегда, но и сравнений со зверем я что-то не помню... Хотя, может, там свои штампы, которые я плохо вижу.

21-апр-2017 14:33 — А вот еще любопытно...

18. Любопытное

В "Деле пестрых" линия Пита завершается так:

"Сандлер сел за стол начальника МУРа, Просмотрев переданные ему материалы, он поднял голову и сказал:

— Все ясно. Так начнем, товарищи?

Он резким движением руки направил яркий свет настольной лампы на одинокий стул посреди кабинета, где должен был сидеть арестованный иностранный разведчик."

Все. Собственно допрос не описан.

И вот почему — потому ли, что "а что о нем говорить, забыть и все тут", или потому, что ход (и, главное, результат) допроса читателю должен быть знаком из многих других произведений — шпион всех выдает и рассказывает, "за чьи деньги подкладывал мину в двигатель звездолета" (ну, максимум — поторгуется, с предсказуемым результатом), а главное — демонстрирует низость своей натуры, показывая еще раз, что у противников советского строя никаких высоких побуждений и т.д. быть не может по определению...

И, чтобы два раза не вставать — "отец Скворенцо, сухой, высокий старик с живыми черными глазами, член ордена иезуитов, великий знаток человеческой психологии, преподававший в школе Кардана". Какое-то у него подозрительное имя — автор имел в виду, что он — перемещенное лицо из первой волны эмиграции, или просто подобрал условно-иностранно выглядящий набор букв?..

30-сент-2016 13:01 — Интересно...

18. Любопытное

Помните, может быть, в "Тайне двух океанов" диалог, как именно следует называть Гольфстрим — Гольфстримом или Гольфштремом? ("— Гольфштрем, — быстро ответил Марат.

По правде сказать, Шелавин задал этот вопрос просто по привычке, не столько другим, сколько себе, чтобы продлить удовольствие и придать немного загадочности своему рассказу. Марат испортил ему игру, и океанограф почувствовал некоторое неудовольствие.

— Во-первых, — сказал он, — не говорите, Марат, «Гольфштрем». Это неправильно. Это слово английское, и его нужно произносить «Гольфстрим».").

Так вот, я тут все-таки затеяла сверку двух вариантов "Энергия подвластна нам" (правда, еще и до четверти не доползла). И в журнальном варианте это течение называют Гольфстримом, а в книжном (более позднем) — Гольфштремом.

("Тайна двух океанов" — 1939 год, журнальный вариант "Энергии..." — 1949-1950, книжный — 1951).

26-авг-2016 13:06 — Кстати про золото

12. Книги-море

Вообще в советской приключенческой литературе это довольно частый ход — находят _нечто_. Плохие люди думают, что это золото (которое абсолютно незачем сдавать государству — им самим пригодится), и обламываются, хорошие — сдают _это_ государству (и узнают, что это не золото, но нечто не менее полезное).

В общем, фишка в том, что находится нечто полезное, но полезное государству, а не индивиду (индивиду будет польза потом).

В принципе говоря, в "Тайне двух океанов" этот момент тоже есть — "золотоносные" моллюски Лордкипанидзе (если те моллюски таки будут акклиматизированы). Золото, конечно, полезно и индивиду, но индивид не сможет его извлечь...

Кстати, интересно в этом плане, что золотые самородки нашел Шелавин, а не Горелов. Интересно, как бы повел себя Горелов, найдя те россыпи?.. Впрочем, деньги для него не главное, так что, может, и никак особо...

22-авг-2016 17:21 — Кстати про имена

18. Любопытное

Вот в "Тайне двух океанов" есть как минимум два любопытных имени. То есть фамилии. Бронштейн (Марат, помните? Похоже, к упоминанию настоящей фамилии Троцкого относились куда спокойнее; впрочем, тут и имя интересное — характерное для первых послереволюционных лет. Ну а что? Ему 20 лет, ) и Тодзио (лейтенант, который "с сердечной дружбой и любовью" помог Маэде в харакири; если кому интересно, чем именно эта фамилия так любопытна — то вот: https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A2%D0%B... ; "Тайна двух океанов" написана в 1939, так что про _этого_ Тодзио Адамов вполне мог слышать). Возможно, среди японских есть и еще интересные фамилии, но я недостаточно знаю историю Японии тех лет...

Интересно, а в других шпионско-приключенческих романах тоже есть такие интересные фамилии? А на Западе как с этим?..

16-авг-2016 20:11 — Вот кстати...

14. Книги-фантастика

О смерти как каре и смерти как милосердии.

В "Тайне двух океанов" мы "видим смерть троих хоть как-то поименованных: Кравцова, командира "Идзумо" и Маэды.

Про Кравцова капитан "Пионера" прямо говорит (что характерно, при торжественном прощании):

"Открыв траурный митинг, капитан произнес краткую речь над гробом погибшего. Он сказал между прочим, что лейтенант допустил в результате беспечности серьезный проступок, выпустив изменника Горелова из подлодки за несколько минут до подготовленного последним взрыва. За это он должен был бы понести суровую кару, но своей мужественной борьбой с предателем при попытке его задержать он во многом искупил свою тяжкую вину перед Родиной. Еще слабый после перенесенного ранения, он погиб славной смертью героя. И Родина и все его боевые товарищи прощают ему проступок, допущенный им по молодости и отсутствию выдержки."

(Что характерно, Горелова берут живым.)

Про командира "Идзумо" неизвестно ничего, разве что "пусть теперь расплачивается за всех один этот волк" и "в последний раз мы слишком дорого заплатили за это заблуждение, потеряв наш лучший крейсер и лучшего капитана флота его величества." Но ему хоть досталась... не то чтобы почетная, но внушающая уважение смерть. Вместе с кораблем.

Ну и Маэда — "не перенеся бесчестия поражения, учинил над собой харакири, в чем ему с сердечной дружбой и любовью помог лейтенант Тодзио. Командование крейсером принял старший лейтенант Ясугуро Накано."

(Что-то мне фамилия того лейтенанта напоминает.)

Не уверена, что два последних случая можно рассматривать как милосердие. Может, как уважение?.. Или поскольку _компетентные органы_ дотянуться до них гарантированно не смогут (ледорубы и проч. оставим пока — ну не при детях же...), пусть они хоть так заплатят за свои преступления?..

12. Книги-море

Вот у Адамова, в "Тайне двух океанов", противником является, опять же, не названная прямо страна — но ошибиться невозможно: "Старый враг, упорно и неутомимо добивавшийся господства на Азиатском континенте, не оставлял своих захватнических замыслов относительно Советского Приморья", "императорская клика и военщина"... Это даже не учитывая имен, крейсера "Ямато" и того, что "Матвея Петровича Ивашева" таки называют японцем.

Но в начале романа Крока планирует забрать корабль под названием "Леди Макбет". И позже он упоминается так: "«Леди Макбет» или другой наш корабль даст вам своевременно знать об этом…" Т.е. очень похоже, что "Леди Макбет" тоже принадлежит флоту "старого врага... и т.д.".

Но что могло японцев подвигнуть назвать свой корабль "Леди Макбет"?..

Если же это не японский корабль, то... Во-первых, почему? Намек на то, что и с Британией у Советского Союза были сложные отношения? Или на силу Японии? (Примерно как в послевоенной книге американские спецслужбы могли бы использовать западногерманский корабль.) Во-вторых, "как"?..

14-май-2015 10:59 — Вот, совсем другое дело!

13. Книги-приключения

По причине недостатка времени (а на самом деле — ломов) проверка "Когда исчез Пит" отложена до лучших дней.

Когда-нибудь я все-таки доберусь до РГБ, закажу все издания и проверю. Мне уже тихо интересно.

Но пока главное — то, что svinka_p сказала мне, что у ее экземпляра "Дела пестрых" 1958 года издания Пит присутствует. А я пошла на Алиб, нашла там это издание (можно было и другие, конечно, но одного эксперимента пока хватит). И теперь у меня есть _правильный_ вариант. Может, он, конечно, автору нравился меньше — но автор никогда не узнает...

И у него _приличная_ обложка!

5-май-2015 02:37 — Однако, облом...

13. Книги-приключения

Есть такой детектив — "Дело пестрых", авторства А.Адамова. Я его читала в электронном виде, и он мне нравился. Особенно нравилась шпионская линия. Начинается-то все даже не столько как детектив, сколько как милицейский роман, так же, в общем, и продолжается, но постепенно вводится линия связи "стиляг" с иностранной разведкой, ну, все в привычном духе.

И вот решила я как-то завести бумажную версию. Все равно надо было чем-то добить заказ до бесплатной доставки, так почему бы не "Делом пестрых"?..

И представляете — вот этой вот шпионской линии в бумажном варианте нет! И вообще, у меня такое чувство, что там как-то "сужено" повествование, практически отсутствует и линия "борьбы" с Арнольдом...

Интересно, сколько всего редакций "Дела пестрых" есть в природе?.. И с которой исчезла шпионская линия?..

19-апр-2014 15:50 — А вот еще забавное совпадение...

09. Книги

В неоднократно тут поминавшейся "На критических углах" В.Михайлова шпион использует для связи радиостанцию, вмонтированную в концертино (некий музыкальный инструмент, судя по описанию — в родстве с баяном и проч.).

Если я ничего ни с чем не путаю (что сильно не факт), в _фильме_ (не путать с книгой!) "Тайна двух океанов" шпион для связи использует рояль.

А в не менее неоднократно поминавшейся здесь "Тайне Стонущей пещеры" шпион покупает аккордеон. И потом играет на нем. Правда, о недокументированных свойствах этого аккордеона ничего не говорится (подозреваю, что их и нет).

Мораль: отсутствует.

15-июн-2010 03:29 — Виктор Михайлов, "Бумеранг не возвращается"

04. Девушка на ступеньках

С определенного момента (интересно, с какого, кстати говоря...) авторы шпионских детективов (и не только) "о современности" почему-то испытывают амбивалентную потребность: а) довести до сознания читателя, что "мир капитала" и в первую очередь США (а раньше, видимо, Япония или Германия? В общем, основной предполагаемый противник) — это очень плохо; б) ни в коем случае не назвать этого основного предполагаемого противника _прямо_. Дорогу эвфемизмам (типа "старый враг, упорно и неутомимо добивавшийся господства на Азиатском континенте", "держава, считавшая себя владычицей Востока и азиатских морей". Это Адамов, "Тайна двух океанов". И захочешь ошибиться — Японию не узнать — особенно в сочетании с именами — невозможно. Да и Маэду прямо называют японцем, и о командировке Горелова в Японию открыто говорится. Но условность соблюдена)!

Иногда они устают искать эвфемизмы и просто изобретают какую-нибудь страну (типа Аржантейи или, как вот здесь, Марсонвиля). Но, опасаясь, что читатель не поймет, против кого направлено произведение ("А _Вы_ кого имели в виду, товарищ Берия???"), они подкидывают детали, которые должны указать на то, что скрывается под псевдонимом (например, многонациональность Аржантейи, Город Больших Жаб там же). Или вот: "- Это символ современной России, если «Марсонвиль бэнк билдинг» или бронзовая группа Марса и Меркурия у пирса Марсонвильской гавани являются символом нашей родины.

— А что же, по-вашему, является символом нашей родины?

— Трущобы Марсонвиля и дворцы пригорода, бараки химического концерна «Фроман», Марсонвиль-авеню, богатство и нищета, высокий уровень производства и низкий уровень потребления.", "Он, быть может, видел сейчас каменную громаду «Марсонвиль бэнк билдинга» и сверкающую бронзу Меркурия и Марса на пирсе огромной гавани, аркады ажурного моста через полноводную Саговар и слепящие огни реклам на Марсонвиль-авеню, быть может, он слышал грохот надземных дорог и протяжные гудки океанских лайнеров, быть может, он думал сейчас о том, зачем его занесло в эту далекую и непонятную страну..."

Фамилии — английские, иногда встречающиеся реплики на иностранных языках — тоже английские ("Сан оф эйбич! — выругался Эдмонсон и широким жестом выплеснул шампанское в лицо Роггльса."), упоминается "комиссия по расследованию антипатриотической деятельности"

И вот эта неназванная, но так легко узнающаяся англоязычная страна и засылает в СССР шпионов, и вообще по-всякому гадит. И не только СССР. Она еще преследует своих прогрессивных граждан.

Впрочем, это уже немалое достижение. Не преследование прогрессивных граждан, а признание того факта, что они вообще в природе _есть_. Раньше, как-то, умудрялись обходиться и без этого. Ну, то есть если так подумать, понятно, что пусть даже сотня... ладно, тысяча, я не жадная... шпионов, их руководителей и т.д. не могут быть _всеми_ гражданами неназванной страны. Но о тех, кто не одобряет этой деятельности, ничего не говорилось.

А шпионы... Не люблю этого выражения, но оно точно. "Шпионы такие шпионы"... Как обычно: помимо попыток добыть какое-то изобретение (ну, им положено) — убийства (в т.ч. своих "пособников", причем, что характерно, пособников _идейных_, тех, кто работает не только за деньги) и, что самое, по мнению автора, отвратительное, — использование влюбившейся честной советской девушки в своих грязных целях. (Или все же более отвратительно — использование произведения и честного имени "прогрессивного марсонвильца"?).

Кстати о влюбленных: обратите внимание, тот же мотив, что и у Кочетова: любовь к иностранцу — нехорошо, от этого только проблемы...

Забавно: преступник готов "работать" на другого, убить по его приказу — не вопрос. Но когда он узнает о том, что работал на _шпиона_...

"Пряхин держался на допросе вяло и безразлично. Ему было все равно: оставалось восемнадцать лет по старому приговору, новый срок за побег из лагеря, да еще разбой в Истре. «Дадут на полную катушку!» — думал Конь, и это наполняло его тупым безразличием ко всему тому, что говорилось в этой комнате.

На столе перед следователем лежали кольцо с изумрудом и наручные часы на муаровой ленточке. Они были обнаружены у преступника при личном обыске. Здесь же лежала разбитая бутылка.

Пряхин не отрицал ни грабежа, ни факта покушения, но, как только речь заходила о том, откуда он знал, кто потерпевшая, преступник молчал или отделывался прибаутками на своеобразном тюремном жаргоне.

— Я вас спрашиваю, — добивался следователь, — откуда вы знали Крылову?

Пряхин упорно молчал.

— Придется мне подсказать ему, — вмешался полковник и, вынув портрет Роггльса, вырезанный с обложки книги «Предатели нации», показал его Пряхину. — Узнаете?

Пряхин бросил безразличный взгляд на фотографию Роггльса, затем посмотрел, уже с интересом, на полковника и с долей уважения обронил:

— Факир, начальничек!

— Этот человек поручил вам убить Крылову, снять с нее ценности и вернуть ему кольцо, часы его не интересовали, — продолжал полковник.

Пряхин осклабился, отчего его маленькие глазки превратились в щелки. Все его лицо, густо залепленное веснушками, выражало неподдельный интерес и восхищение полковником.

[...]

— Вы кто, Пряхин?! — спросил его полковник.

— Я жиган , — видимо, гордясь этим, ответил Пряхин.

— Какой ты жиган, — презрительно бросил полковник, — если в шестерках состоишь у шпиона!

Полковник отлично знал психологию преступника и сумел задеть его за живое, и Пряхин сказал, уже утратив свою заносчивость:

— Я у контриков не шестерил!..

— Крылова, простая русская девушка, разоблачила шпиона, она помогла сохранить важную государственную тайну, а он за это ее убить хотел твоими руками...

— Хорошо, гражданин начальничек, спрашивайте, — после паузы сказал Пряхин.

— Где вы познакомились с этим человеком и как он себя называл? — спросил полковник.

— В закусочной на Тишинском рынке. Он назвал себя Петром Роговым.

Допрос Пряхина продолжался долго. Уже после того, как преступника увели, прощаясь с Куприяновым, полковник сказал:

— Не на кого опереться им в нашей стране. Даже преступник, узнав, что он был орудием в руках шпиона, с отвращением отворачивается от него.

[...]

— Я любил эту девушку всей душой...

— Вы любили? — прервал его Зубов и, позвонив, распорядился:

— Введите Пряхина.

Преступник в сопровождении конвоира вошел в кабинет и, увидев Лассарда, направился прямо к нему:

— У, шакал! — сказал он, сжимая кулаки. — Кусок мяса!

— Пряхин, вы знаете этого человека? — спросил Зубов.

— Знаю, гражданин начальник, это Петр Рогов, — ответил он.

— Когда и при каких обстоятельствах вы встречались с ним в последний раз? — спросил Зубов.

— Тринадцатого, против «Ударника», в саду.

— «...По делу покушения на Марию Крылову арестованный Пряхин показал: человек, назвавший себя Роговым, поручил мне убить отдыхавшую в Истринском доме отдыха Марию Крылову и в качестве вещественного доказательства представить Рогову кольцо с изумрудом, сняв его с руки убитой. За эту расправу с Крыловой Рогов обещал мне вознаграждение в сумме пяти тысяч рублей», — прочел Зубов. — Пряхин, вы подтверждаете ваши показания?

— Подтверждаю, гражданин начальник."

15-апр-2009 15:53 — Гипотеза?...

04. Девушка на ступеньках

У советского шпионского романа (именно той разновидности, где суть, основа — поиски "шпиона" в СССР) постепенно расширяется "поле деятельности". Сначала чисто "шпионская линия в СССР", потом — уже показ "западного мозгового центра", западных спецслужб и т.д. (не конкретного шпиона или даже их группы в СССР, а "западной спецслужбы как гадючника"), потом — уже показ действий "наших" "не на своей территории"...

Хотя — возьмем Адамова. У него вполне себе "поддержка Западом" прослеживается. А ведь 1930-е годы... А Овалов — тот писал... когда, кстати говоря? А, вот — первые "Рассказы о майоре Пронине" — конец 1930-х.

Зато вот у Семенова (конец 1970-х, "ТАСС уполномочен заявить") — действие наполовину происходит на "чужой территории". Не в "логове врага", нет. Но почти. А "защищаемая территория" расширилась — уже не только СССР, но и некая африканская страна с "прогрессивным режимом"...

24-янв-2009 10:25 — О войне против СССР

04. Девушка на ступеньках

Опять же, в шпионских романах.

Даже, скажем так, в _фантастических_ шпионских романах.

Вот интересно, мне кажется или нет, что в какой-то _определенный момент_, помимо привычных средств борьбы с СССР (ну там шпионы, диверсанты и все такое прочее) в литературе стало модно описывать "климатическое оружие"?... Первым — если не рассматривать романы в стиле "красного Пинкертона" — был, кажется, Адамов, где в "Тайне двух океанов" упоминается идея "перегородить Гольфстрим" (правда, как явно невыполнимая — "по техническим причинам"). Да, был еще Беляев с "Продавцом воздуха" — но это все же не _шпионский_ роман.

Вот тот же Цацулин (все еще недочитанный; интересно, верно ли мне глючится, что климатическое оружие может обернуться против его же создателей? В книге Цацулина, в смысле), до какой-то степени — Казанцев, кажется — Тушкан с "Черным смерчем", но не уверена...

Или даже правильнее будет сказать так: в какой-то момент к собственно шпионским приключениям начинают примешиваться "проблемы экологии", причем с уклоном в "катастрофизм" (ср., скажем, "Изгнание владыки" и "Льды возвращаются"). Так вот, вопрос — в _какой_ момент? И с чем тот момент связан?...

18-дек-2008 10:58 — Два типа "шпионских романов"

04. Девушка на ступеньках

В одном проповедуется «всеобщая бдительность», причем «бдительность активная». Мол, смотри вокруг, как только заметишь что-то подозрительное – немедленно сообщи Куда Следует. И продолжай бдить. Вот, например, у Цацулина (да, я именно его читаю!):

«Постовой внимательно смотрел на Снэйка. У него появились смутные, еще не осознанные подозрения. Не первый год дежурил он в этих местах, но до сегодняшнего дня ему еще ни разу не приходилось видеть, чтобы пассажир такси специально останавливал машину и лез на обочину дороги только для того, чтобы выпросить папиросу у незнакомого ему гражданина, ведь папиросы здесь можно купить через какие-нибудь три — четыре минуты езды, в первом встречном ларьке или магазине… И почему этот сутулый в черной шляпе подошел именно к инженеру Силину? На шоссе было много и других прохожих и проезжих. Стало быть, папироса — лишь предлог, сутулому нужно было зачем-то встретиться вот так именно с Силиным. Но, в таком случае, почему же оба они сделали вид, что незнакомы? Нет, тут что-то не то…

Когда коричневая машина скрылась из виду, милиционер возвратился на то место на обочине дороги, где она стояла, и стал внимательно осматривать цветы, траву.

"По-моему, он что-то тут бросил", — вспоминал милиционер, убеждая себя, что здесь произошла не просто случайная встреча. Ему пришлось довольно долго ползать на коленях, но все же он обнаружил и подобрал несколько крошечных кусочков бумаги. Разложив найденные обрывки на служебном блокноте, он принялся за поистине мозаичную работу. После некоторых усилий ему удалось восстановить слово "приказ". Что бы это значило? Бумажку эту инженер Силин порвал и бросил сейчас же после того, как от него отошел высокий гражданин в черной шляпе. Очевидно, именно тот человек и вручил ему эту бумажку, так как трудно предположить, что Силин, возясь с карбюратором своего автомобиля, стал бы зачем-то держать ее в кулаке. К тому же, хотя бумажка и измята, но она чистая, стало быть, находилась в руках этого Силина всего какую-нибудь минуту и не успела загрязниться. Не значит ли это, что сутулый мужчина в черной шляпе и вручил Силину эту бумажку, прочтя которую Силин немедленно уехал? Что-то он ковырялся-ковырялся, а тут вдруг сразу исправил свою машину! Очевидно, здесь Силин поджидал того, другого. Та-ак… Но что значит "приказ"? По-видимому, Силину или приказали что-то сделать, или сообщали о каком-то приказе, который имеет к нему непосредственное отношение. Надо действовать! Номера обеих автомашин были записаны. Прежде всего следовало установить личность того, кто ехал в такси. Приказ Силину он передал, и теперь ему вряд ли есть смысл уезжать очень далеко, он должен скоро возвратиться»;

«Он вошел в подъезд дома и остановился: ему нужно было выиграть хотя бы минут десять, чтобы шофер убедился в том, что его пассажир находится у человека, к которому он и ехал по срочному делу. Однако не прошло и двух минут, как на лестничной площадке показалась молодая женщина.

— Вам кого, гражданин? — спросила она, с явным любопытством рассматривая незнакомца.

— Я ищу Стрекопытова, — соврал застигнутый врасплох Шервуд. — Вы не знаете, в какой квартире он живет?

— Стрекопытова? — повторила женщина. — У нас такого нет.

— Значит, я спутал… в другом доме…

— Я тут в поселке всех знаю, — сказала женщина. — Никакого Стрекопытова у нас нет. Да вам какой адрес-то нужен?

Шервуд пробурчал что-то неопределенное и решительно направился к выходу. За женщиной закрылась дверь, и, несколько успокоившись, Шервуд вышел на улицу.

— Я останусь здесь, у приятеля. Вам придется возвращаться одному, сказал он шоферу и, расплатившись, снова вошел в подъезд. Но на этот раз он оставался в подъезде какие-то доли минуты: едва машина скрылась за поворотом, как Шервуд вышел на дорогу и быстро пошел по направлению к станции Лианозово. Если бы Шервуд не так спешил, возможно, он заметил бы, что невдалеке от него, в том же направлении, шла и женщина, которую он видел на лестничной площадке: она слышала, как, расплачиваясь с шофером, Шервуд говорил, что он останется здесь у приятеля. И удивилась: ведь никакого Стрекопытова поблизости не было, это-то она хорошо знала. Когда же она увидела, как, отделавшись от шофера, незнакомец немедленно отправился на станцию, это ее насторожило. Что все это значило? Зачем этот человек приезжал сюда из Москвы, заплатив сорок рублей за такси? Движимая любопытством и еще не совсем осознанным беспокойством, женщина пошла следом за Шервудом, стараясь не быть им замеченной.

Они пришли на станцию. Шервуд подошел к кассе, взял билет на электричку до Москвы и стал с нетерпением ожидать поезда. Женщина же направилась к уполномоченному государственной безопасности.»

Или, скажем, у Усыченко: «Машина гудела случайному прохожему, шагавшему по шоссе. Прохожий свернул к обочине, торопливым движением снял с головы пилотку, вытер лоб. Шофер резко затормозил, прохожему что-то передали из автомобиля, затем машина умчалась.

Сперва Гречко не придал этому никакого значения. Однако потом он забеспокоился. О чем может беседовать пассажир машины с иностранным флажком со случайным прохожим? Узнавать дорогу? Узнавать-то нечего — одно шоссе без развилок и перекрестков ведет из Энска в Воскресенск. Захочешь — не собьешься с пути. А что передали из машины? Тут дело не чисто.»

Другой же тип... Изображенный в нем образ мышления «среднего человека» принципиально иной: о шпионах и т.д. он, «средний человек», не думает и не заморачивается ими до «момента Х». По умолчанию – все люди хороши и да, интересны, но интересны как личности (ну, или не интересны), но не как особи, совершающие «подозрительные действия» (понимаете мысль?). Ну вот как у того же Овалова, скажем... Галина не замечает, что ее спутник занимается чем-то неблаговидным. И не только потому, что он умело маскируется, но и потому, что в ее картине мира шпионам и т.д. просто нет места. Или, допустим, Леночка – она не может заподозрить в «капитане Королеве» шпиона потому, что мир, где есть шпионы и т.д, предельно от нее далек. Ну, об «Ошибке резидента» в этой связи тоже можно вспомнить.

Т.е. в первом типе, можно сказать, изображается противостояние вражеской спецслужбы и Всего Советского

Народа, во втором же – вражеской и отечественной спецслужб.

Не уверена, можно ли связывать эти два типа с «идеологией осажденной крепости» (первый очень похож на ее проявление, а вот второй – не очень; но ведь эта идеология никуда не девалась чуть ли не до конца СССР; о том, что с ней стало сейчас – не будем) или, скажем, с «дооттепельными» временами, «оттепелью» и «застоем» (в первую очередь потому, что не знаю, когда была написана «Атомная крепость» — а в Интернете не могу посмотреть, потому что сижу без него; хотя... «Энциклопедия фантастики» — вам повезет!»: первая часть – 1958, вторая часть – 1974; если гипотеза верна, то эти две части должны довольно сильно различаться, вот дочитаю и узнаю).

Итак, что у нас с датами: «Атомная крепость» — 1958, «Когда город спит» — 1956 (публикация), «Секретное оружие» и «Букет алых роз» — точно не скажу, но, по-моему, все же времена «оттепели», «Ошибка резидента» — не знаю, но точно не «до оттепели».

Еще примеры нужны.

С другой стороны, вот тот же Адамов, «Изгнание владыки» (не позже 1946 года... а, вот: 1938-1942), а шпионами там занимаются именно те, «кому положено» (Ирина и пр. не видят в каждом встречном и поперечном шпиона), и его же «Тайна двух океанов» (то же самое; причем очень забавно сопоставить с фильмом; книга – 1938, про фильм не знаю; так вот, в фильме «общей подозрительности» куда больше). Или вот, скажем, «Судьба барабанщика».

Получается, что надо выделить еще «довоенные шпионские романы»? Которые по некоторым параметрам близки к «оттепельным»? Забавно. Но, опять же, мало примеров...

PS. Мироощущение, описанное в вышеупомянутом первом типе, меня «напрягает». Хотя читать забавно.

9-дек-2008 06:15 — "Внешняя политика для чайников"

04. Девушка на ступеньках

Вот интересно — могут ли советские шпионские романы считаться таким "пособием по советской внешней политике для чайников"?... (И вообще шпионские романы — по соответствующей внешней политике).

По крайней мере, кто враг, а кто друг (хотя с последним хуже) по "официальной версии" из них, кажется, узнать можно. Перед Второй мировой войной это были в основном японцы (Адамов, "Тайна двух океанов", скажем) или "нечто капиталистическое" (хотя фамилия чаще всего оказывалась английской — он же — "Изгнание владыки", опять же Овалов... но на страну в этом случае прямо не указывалось. Интересно, в виду все же имелись Великобритания или США?). Французских, скажем, или итальянских шпионов я что-то не припоминаю; немецких — кажется, тоже... Ну, были еще белогвардейские, да.

В войну — по понятным прицинам — шпионы немецкие. А были ли японские? (не в реальности, я имею в виду, а в литературе).

После войны — "интернационал" (с явным преобладанием русских, ранее работавших на нацистские спецслужбы, и бывших нацистов) под "чутким руководством" ЦРУ (то есть США) (Шмелев с Востоковым, тот же Овалов, Авдеенко...)

Вот интересно — если бы существовал детектив, написанный в краткий промежуток между концом Второй мировой и началом холодной войны — кто бы был "главгадом"?...

11-мар-2008 15:31 — Оказывается...

04. Девушка на ступеньках

...знаменитую "Пуговку" ("Коричневая пуговка лежала на дороге...") написал Долматовский.

Судя по тому, что ivonn пишет — http://ivonn.livejournal.com/58924.html — шпиономания была не только в литературе, но и "в жизни". Что неудивительно.

Да, так о шпионах и советской шпионской литературе... Есть у меня чувство, что в какой-то момент настроения несколько изменились. "Сначала" — где-то в 1950-е годы... "настороженны" были все (ну, почти все, а то и книги бы не было) — шпиона подозревали в любом чужаке. Кстати, вот интересный вопрос: кому можно было проявлять "не-бдительность"?... Девушке (Авдеенко, "Над Тиссой"; о, кстати, Шебалов!..., в какой-то мере — Овалов... но там уже речь идет о "прямом пособничестве" — а не о чем-то вроде ослепления влюбленностью... Хотя грань малозаметная), ребенку/подростку (тот же Шебалов)... Народ бдил и о любом мало-мальски подозрительном человеке сообщал "куда следует".

Потом же — с какого-то момента — эта настороженность резко убавилась. Можно общаться с иностранцем — и никто (ну, почти никто...) ничего не скажет. Нет, "те, кому положено" — есть и бдят, и каждый должен знать что-то типа "правил бдительности" (н-да, ну и термин... имелось в виду нечто типа "правил оказания первой помощи") — но все же "компетентные органы" должны (по мысли "общественного сознания", отраженной в литературе) сами вести "наблюдение", не ожидая, пока к ним придут с информацией. То есть количество "просто граждан", добровольно идущих туда, где "прием граждан круглосуточно", и докладывающих о странных людях, в литературе (по-моему, где-то с 1960-х годов) уменьшается.

Органы как знали, так и знают все (сравните, например, Авдеенко "Над Тиссой" — яркий пример "первого этапа" — и... да хоть того же Ардаматского "Бог, мистер Глен и Юрий Коробцов"). Но такое чувство, что каким-то "магическим способом".

А вот еще интересно... Ведь советская литература не с 1950-х годов началась... И в тех шпионских произведениях, что я могу вспомнить из 30-х годов (Овалов — "Рассказы майора Пронина", в какой-то степени — "Тайна двух океанов" и "Изгнание владыки", что-то у Гайдара...) — положение с бдительностью, скорее, ближе к 1960-м годам (есть те, "кому положено", пусть они этим и заморачиваются, а у нас своих проблем хватает...).

14-янв-2008 00:31 — Чего-то я в этом мире не понимаю...

04. Девушка на ступеньках

Читаю "Тайну двух океанов" (Г.Адамов) — и натыкаюсь на фразу: "К концу третьих суток благодаря такой быстроте подлодка выиграла во времени около пяти часов, и ее отделяло теперь от северной оконечности острова Ниппон — самого крупного среди Японских островов — расстояние всего лишь около тысячи километров".

И как это понимать?... То ли у Хонсю (или Хоккайдо?...) было второе название — Ниппон, то ли что?...

Кстати, вот тоже интересно сравнить было бы книгу и ее экранизацию. Но для этого надо фильм пересмотреть. Ну да когда-нибудь...

https://silent-gluk.livejournal.com/tag/%...

16-мар-2019 03:28 — Любопытно...

18. Любопытное

Почему истребитель — 2Z, нам объяснили:

Лебедев прищурил глаза:

— Я не химик, я летчик. Поэтому меня интересует вопрос, который Груздев забыл вам задать: почему вы назвали свою машину не просто истребителем, а истребителем «2Z»?

Урландо опустил голову и молчал. Голованов переглянулся с Груздевым:

— Действительно, почему «2Z»?

Глаза Лебедева весело смеялись:

— Я и не физик. Но в данном случае я, пожалуй, смогу вам помочь. Вы, Урландо, склонны к мечтательности. Только ваша мечтательность — очень дурного свойства. Ваши способности изуродованы отвратительным воспитанием, лакейством перед фашистскими чиновниками. И все же вы хотели… да… Вспомните-ка стихи Пушкина.

Урландо поднял голову вопросительно. Лебедев кивнул:

— Да, да, вспомните: вы хотели «…и в подлости сохранить оттенок благородства». Вы — фашист-истребитель. Но вы прятали это под личиной ученого и изобретателя. И два ваших «зета» — это…

Тут Лебедев вежливо обратился к стенографистке:

— Товарищ Васильева, простите, я вас спрошу: вы пудритесь?

Та пожала плечами, но увидала в глазах Лебедева, помимо улыбки, что-то очень серьезное и ответила:

— «Элладой»… Любимый запах.

— Не найдется ли в таком случае у вас в сумочке зеркала?

Стенографистка быстро порылась в сумочке, вынула кругленькое зеркальце:

— Оно маленькое, товарищ Лебедев.

— Хватит, — заметил тот.

Посмотрелся в зеркальце, пригладил волосы и продолжал:

— Так вот, насчет «зета». Смотрите сюда…

Он начертил на бумаге один «зет». Груздев с любопытством следил за кончиком карандаша, двигавшегося по бумаге. Голованов тоже посмотрел и написал такой же «зет» у себя в ручном блокноте.

— А теперь напишем второй «зет», но только не рядом с первым, а поперек…

Лебедев старательно вывел латинскую букву и кивнул стенографистке:

— Этого не записывайте. Я занимаюсь математикой. Пишу главную формулу Урландо. И сейчас постараюсь расшифровать его политическую алгебру.

— Что же получилось? — пошевелил губами Груздев.

Лебедев усмехнулся:

— Поглядите на эти перекрещенные «зеты» в зеркальце.

Он поставил зеркало против написанных букв:

— Ну?

— Фашистская свастика! — крикнул Голованов.

— А ведь верно! — удивилась стенографистка.

А вот почему "17У"?.. Хотя, пожалуй, если 17 раз написать — поверх друг друга — У, результат сойдет за фасции. (И за много что еще.)

11-мар-2019 03:08 — Любопытно...

18. Любопытное

Если исходить из теории "смерть как милосердие" (правда, с одной стороны, я не очень хорошо представляю, насколько эта теория применима к довоенной литературе, а с другой стороны — милосердие может быть по отношению не только к самому покойнику), то чем "Хох, Хессельбард, Эдвар Мильх и еще четыре молчаливых, гладко причесанных и выбритых человека" (в общем, агенты Пумпеля разных уровней) лучше Мерца ("директор Национального института прикладной химии" — занимается ядами) и Пумпеля ("начальник разведывательной полиции")?.. Первые погибают (правда, несколько как пауки в банке), вторые оказываются заперты в виварии и там дожидаются "победной поступи восставшего народа".

Чем мельче "пешка", тем больше ей милосердия?..

5-мар-2019 01:42 — Любопытно...

18. Любопытное

Произведение написано в 1938 году (издано в 1939). Правда, это переработанный вариант того, что было написано в 1928, но переработанный очень сильно...

Собственно, С.Беляев, "Истребитель 2Z".

Да, ну так вот 1938-1939 годы. Советским людям противостоят фашисты — но под знаком свастики. Да и "немецкому" милитаризму там достается. (Есть подозрение, что "итальянскому" фашизму тоже, но только подозрение.) А кавычки — потому, что ни Германия, ни Италия не упоминаются. Только намеками. Прозрачными, ошибиться невозможно, но прямо ничто не названо.

Не повезло роману со временем издания. Интересно, его из библиотек не изымали?.. Или эвфемистичность спасла?..

8-фев-2019 02:42 — Любопытно...

18. Любопытное

"Истребитель 17У" хотя бы воспринимался многообещающим. Наброском, который, может быть, разовьют во что-нибудь хорошее. А недостатки можно было списать на эту "набросковость".

Но развили только в памятник эпохи — "Истребитель 2Z".

17-янв-2019 01:33 — Любопытно...

14. Книги-фантастика

Идея использовать золото на канализацию в "Воздушном корабле" Беляева -

"Стормеру надо было во что бы то ни стало продержаться до этого времени, сохранив видимость процветания. Поэтому он не мог изъять из обращения, как Маршаль, значительную часть своего золотого запаса. И все же он приготовил увесистый чемодан. Но он не хотел оставлять его Земле. Землю он считал недостаточно безопасным местом с тех пор, как опасность революции стала реальностью.

И он спрашивал Цандера, нельзя ли сделать хотя бы часть ракеты из его золота. Цандер объяснил, что это невозможно. Золото даже мягче серебра. Плавится оно при тысяче шестидесяти двух градусах Цельсия, тогда как железо — при тысяче пятиста. Поверхность же ракеты при перелете через атмосферу подвергается сильному нагреванию.

— Мы рискуем сгореть в нашей золотой ракете или расплющиться при посадке. Для оболочки ракеты необходимы самые прочные тугоплавкие сорта специальной стали.

Стормер был разочарован и даже обижен. Впервые ему приходилось слышать, что золото ставят ниже стали.

— Ну а на внутренние поделки?

— Это можно, хотя и невыгодно: золото чересчур массивно, увеличивает мертвый груз. На газо- и водопроводные трубы, пожалуй, можно употребить этот металл, если вы настаиваете.

— На канализацию, может быть? — возмущаясь такой профанацией «золотого тельца», спросил Стормер.

— А хотя бы и для уборных, — спокойно ответил Цандер. — На небе иная котировка ценностей.

На том и порешили: в «Ноевом ковчеге» трубы и некоторые детали оборудования будут сделаны из золота."

Так вот, является ли эта идея отсылкой к ленинскому "Когда мы победим в мировом масштабе, мы, думается мне, сделаем из золота обще­ственные отхожие места на улицах нескольких самых больших городов мира"? Или это "независимое" стремление унизить не столько благородный металл (ему все равно), сколько его владельца (да, связанное с советской идеологией, но все же не напрямую цитирующее В.И.Ленина)?

14-дек-2018 00:52 — Все еще продолжая тему "Воздушного корабля"

14. Книги-фантастика

Вот Бачелли трясется над своими археологическими находками (над их сохранностью и над тем, чтобы они не достались американцам, англичанам, китайцам... в общем, чтобы они в целости и сохранности попали в музеи Италии).

Лично я его вполне понимаю, но интересно, какую реакцию на его переживания имел в виду автор? "Чего он цепляется за свои древности, тут вон будущее наступило!"? "Он прав"? "Эти капиталисты вечно чем-нибудь не тем заморочатся"? и т.д.

11-дек-2018 01:47 — В продолжение разговора о "Воздушном корабле"

14. Книги-фантастика

Какой, однако, полезный персонаж этот Бачелли (итальянский археолог)! Помимо того, что он обеспечивает "комедийную разрядку" читателю, его еще и _просвещать_ нужно.

Ну не будь его — кому бы Ханмурадов показывал "места, над которыми вы пролетали, а также и те, по которым проходил ваш Марко Поло", демонстрируя не столько их, сколько успехи социалистического строительства ("Нефть из недр земли сама поступает по трубам прямо на заводы. Ни одна капля не вытекает больше на поверхность. Воздух Баку пахнет розами, а не нефтью")?.. Этому мальчику, Суну? Но, во-первых, откуда бы он тогда взялся на дирижабле, во-вторых, читать лекции ребенку — это явно штамп (вспомните хоть "Тайну двух океанов").

И вообще, есть в этом Бачелли что-то жюль-верновское. Хотя, скорее, "жюль-верновское наоборот". Если те же Паганель или кузен Бенедикт, хотя и напоминают Бачелли оторванностью от жизни и зацикленностью на любимом предмете, сами кому угодно прочтут сколько угодно лекций (правда, все о том же предмете), то Бачелли лекции читаЮт; Бачелли, может, и мог бы прочесть N... нет, N мало, лучше М лекций об археологии, но автор ему такой возможности почти не дает.

8-дек-2018 14:28 — А вот еще интересно

18. Любопытное

История со спасением _итальянского_ археолога в "Воздушном корабле" А.Беляева — не отголосок ли истории с экспедицией Нобиле?.. Правда, экспедиция — 1928 год, а "Воздушный корабль" — 1934...

3-дек-2018 04:26 — А вот еще интересно

14. Книги-фантастика

Финал "Подводных земледельцев" Беляева.

Последние слова Таямы, антагониста: «Когда из четырёх японцев двое оказываются коммунистами и когда измена проникает в собственный дом, не надо больше жить».

Проблема в том, что двое "не-коммунистов" — это сам Таяма и Цзи Цзы, который везде по тексту упоминается как кореец. Так вот, Цзи Цзы на самом деле японец (маскировавшийся под корейца с какими-нибудь шпионскими целями) или положение Таямы было еще хуже (учитывая отношение тогдашних японцев к корейцам... когда тебя, японца, поддерживает только _кореец_... ну это примерно как для нациста — причем такого, идейного — быть поддержанным только евреем — в то время как товарищи-нацисты дружным дуэтом переходят на сторону англосаксов)?

25-фев-2010 01:42 — Ф.Лукманов, "Пленники подземного тайника"

04. Девушка на ступеньках

Добрый человек com_2 существенно расширил мои познания в области подростково-шпионских книг. Вот, например, сабж...

Как сказано на Алибе, который-таки "наше почти все", — "повесть насыщена элементами научной фантастики". И это чистейшая правда. Причем... как бы сказать... фантастично _все_. Я уж молчу о базе-заводе-оранжерее-что-там-было-еще-в-пещере. Но сама идея... То, что более-менее гармонично смотрелось у Беляева в "Продавце воздуха" — 1920-е годы, да еще и в Якутии... мало ли что там и тогда могло быть... — уж очень странно смотрится в Башкирии и в 1940-е. Идея снабжения этой базы с помощью самолетов (база, напоминаю, на Южном Урале — сколько там до какой-нибудь границы?) вошла в такой "когнитивный диссонанс" с читанными ранее шпионскими книгами, где самолеты засекали чуть ли не до пересечения границы, а потом либо сажали, либо они взрывались (или падали; или падали и взрывались), что глюк надолго завис кверху лапками. Потом, правда, решил, что фантастика должна быть фантастичной — и перевернулся обратно.

Идея "подмены туриста" меня (хорошо помнящую "Нокаут" Сидельникова... кстати, спасибо за идею!) тоже искренне порадовала. Равно как и чей-то монолог (пытающийся притвориться частью диалога), в котором подробно рассказывается история этой несчастной базы. С другой стороны — ну а как эту историю изложить еще? Да так, чтобы читателю сразу стало понятно, что это очень-очень плохое место, и сделали его очень-очень-очень плохие люди? Радует и идея трогательного союза немцев-гитлеровцев и американцев (впрочем, книга издана в 1971 году, тогда это уже было общим местом. Но действие-то происходит, повторяю, в 1940!). Радует и уровень преподавания иностранных языков: чтобы со "школьным немецким" понимать беглую сложную речь — это круто!

И кончается все, конечно же, хорошо. Но вот общее впечатление... Рассказ "Молекулярное кафе" помните?.. Так, надеюсь, вы уже поняли общее впечатление. Хотя как знать — если бы мне в детстве попались "Пленники подземного тайника", а не "Тайна Стонущей пещеры" — как знать, не стала бы я фанатеть по ним?..

PS. Есть у меня одно чувство: что идея нацистских тайных баз была в большой моде еще в те времена. Любопытно, с чего эта тема пошла?...

PPS. Ну, надо же о книжке сказать хоть что-то хорошее? Так вот: там _нет_ всеобщего восстания угнетенных. И прочих аллюзий на мировую революцию. Что, с одной стороны, очень приятно — а с другой побуждает подумать на тему "а почему". К 1970-м "мировая революция" и прочие восстания вышли из моды?..

24-янв-2009 10:25 — О войне против СССР

04. Девушка на ступеньках

Опять же, в шпионских романах.

Даже, скажем так, в _фантастических_ шпионских романах.

Вот интересно, мне кажется или нет, что в какой-то _определенный момент_, помимо привычных средств борьбы с СССР (ну там шпионы, диверсанты и все такое прочее) в литературе стало модно описывать "климатическое оружие"?... Первым — если не рассматривать романы в стиле "красного Пинкертона" — был, кажется, Адамов, где в "Тайне двух океанов" упоминается идея "перегородить Гольфстрим" (правда, как явно невыполнимая — "по техническим причинам"). Да, был еще Беляев с "Продавцом воздуха" — но это все же не _шпионский_ роман.

Вот тот же Цацулин (все еще недочитанный; интересно, верно ли мне глючится, что климатическое оружие может обернуться против его же создателей? В книге Цацулина, в смысле), до какой-то степени — Казанцев, кажется — Тушкан с "Черным смерчем", но не уверена...

Или даже правильнее будет сказать так: в какой-то момент к собственно шпионским приключениям начинают примешиваться "проблемы экологии", причем с уклоном в "катастрофизм" (ср., скажем, "Изгнание владыки" и "Льды возвращаются"). Так вот, вопрос — в _какой_ момент? И с чем тот момент связан?...

https://silent-gluk.livejournal.com/tag/%...