| |
| Статья написана 17 августа 2020 г. 22:56 |
Антон Первушин. Писатель, нашедший своё лицо. Мало кто из писателей может похвастаться тем, что пришел в литературу зрелым автором. Работа со словом, как и любой профессиональный труд, требует навыков, которые формируются в процессе обучения.
И тут, конечно, не обойтись без обязательного периода подражательства. Как известно, книги порождают книги, а писатель в первую очередь — читатель, поэтому влияние предшествующей литературы неизбежно: оно может проявляться в выбранном стиле, в системе метафор, аллюзий и скрытых цитат. Даже если автор-дебютант обладает богатым жизненным опытом, он зачастую еще не готов переложить его на бумагу, художественно осмыслив, поэтому первые тексты получаются выхолощенными, поверхностными, инфантильными, состоящими из шаблонных фраз и оборотов. Всё это в полной мере относится и к фантастам, причем специфика жанра такова, что прощает многое: красивая идея искупает схематичность образов, яркое воображение компенсирует бедность выразительных средств, философские обобщения прикрывают неувязки в достоверности. Посему, вероятно, в фантастику часто приходят, думая, что «делать» ее легче, чем, скажем, реализм, драматургию или документальную прозу. И ошибаются, потому что фантастика не прощает одного, но самого главного — отсутствия оригинальности. Автор может написать сотню фантастических романов, Антон Первушин 6 но если он не сумеет найти оригинальные идеи, придумать оригинальную вселенную и проявить свое оригинальное мировидение, то он вряд ли оставит след в литературе: читатель забудет его текст, как только перелистнет последнюю страницу. Итак, путь успеха в фантастике лежит через поиск оригинального — того, что еще никто не придумал до тебя. Но, разумеется, вначале этого пути приходится преодолеть период вольного или невольного воспроизведения чужих достижений. Часто молодой автор, осененный «гениальной» идеей, и не подозревает о том, что она давно обыграна в жанре, имеет почтенную историю. Куда реже он, чувствуя свою неумелость, вдохновляется старыми идеями и пытается за счет создания принципиально нового качества обрести навык, чтобы двинуться дальше. Русский советский писатель-фантаст Александр Романович Беляев был из тех, кто начинал как подражатель, но быстро сумел найти свое место в жанре, которое и обеспечило ему всеобщее признание. Несмотря на усилия биографов, в детстве и юности Беляева не удалось выявить нечто такое, что указывало бы на будущий выбор профессии. Отпрыск семьи православного священника и выпускник-отличник Смоленской духовной семинарии вдруг превращается в убежденного атеиста, увлекается фотографированием, играет в театре, поступает в Демидовский юридический лицей, учится в консерватории по классу скрипки. Да, юный Александр обожал Жюля Верна, которого в конце XIX века активно издавали в России, но при этом поглощал и множество другой художественной литературы, преимущественно классической. Студентомюристом он в 1905 году примкнул к революционному движению, но без яростной убежденности, приводящей Писатель, нашедший свое лицо 7 на каторгу, поэтому всё-таки сумел закончить лицей, получил диплом и должность помощника присяжного поверенного. К тому времени Беляев нашел себе еще одно занятие — с 1906 года он печатается как репортер, музыкальный критик и рецензент в газете «Смоленский вестник», постепенно набирая опыт работы с текстами и даже войдя в штат издания. Адвокатская практика приносила ему хороший доход, что позволило молодому человеку в 1913 году совершить большое путешествие по европейским странам, впечатления о котором будут подпитывать его прозу всю дальнейшую жизнь. Понятно, что, посвящая большую часть свободного времени театру и журналистике, Беляев должен был раньше или позже попробовать себя в качестве драматурга. И действительно — в 1914 году, в приложении к седьмому номеру московского детского журнала «Проталинка», появилась его пьеса-сказка в четырех действиях «Бабушка Мойра». При этом она была рассчитана не только на детей-зрителей, но и на детей-исполнителей, что определило формат: постановка не должна продолжаться дольше часа, а сюжет ее прямолинеен (персонаж Кот оказывается кошачьим царем, ведет Петю и Машу к волшебнице Мойре, которая наглядно демонстрирует детям, как нехорошо быть жадным). Тут можно было бы сказать, что Беляев впервые опробовал фантастический метод, но это будет натяжкой: современная сказка — особая область литературы, имеющая лишь опосредованное отношение к фантастике. Весна 1915 года стала переломной в жизни Беляева. Он заболел плевритом. Смоленский врач произвел прокол плевральной полости и случайно внес инфекцию в один из спинных позвонков, что привело к развитию костного туберкулеза. В поисках лечения молодой че- Антон Первушин 8 ловек отправляется на юг и оказывается в Ростове-наДону. Там он привычно находит печатную площадку — местную газету «Приазовский край»; на ее страницах вскоре появляются его тексты. 25 декабря 1915 года был опубликован очерк «Берлин в 1925 году», в котором Беляев сатирически описывал мир ближайшего будущего. Германия завязла в войне, потеряла почти всё мужское население, после чего немецкое правительство было вынуждено ввести тотальную механизацию быта и трудовую повинность для женщин. Но воля к победе не угасла, поэтому для продолжения войны привлечены передовые ученые, которые предлагают использовать против врага бактериологическое и лучевое оружие. И тут автор... просыпается. Очерк Беляева нельзя назвать чем-то оригинальным: в то время было модно сочинять футурологические зарисовки — достаточно вспомнить, например, популярного французского карикатуриста Альбера Робиду, выпустившего иллюстрированную трилогию о будущем: «ХХ век» (1883), «Война в ХХ веке» (1887) и «Двадцатый век. Электрическая жизнь» (1890). Однако в коротком тексте молодого журналиста можно найти в дистиллированном виде идеологию, которую он эксплуатировал потом всю писательскую жизнь: будущее принадлежит ученым, но они достаточно безнравственны, чтобы превратить его в кошмар для обычных людей. Через год, 25 декабря 1916 года, «Приазовский край» публикует первый художественный рассказ Александра Беляева «Чаши гнева Господня», напоминающий ранние бытописательские новеллы Антона Павловича Чехова. Однако по ходу повествования рядовая провинциальная история приобретает глобальный смысл: квасник Назарыч (Назаретянин?) утешает нуждающихся обывателей строками из Священного Писания, а однажды ре- Писатель, нашедший свое лицо 9 шается применить библейские пророчества к происходящему в России, делая удивительно точный прогноз: война закончится в январе 1918 года (в реальности Брестский мирный договор был подписан 18 февраля по старому стилю), а дальше... «А дальше придет великий день гнева Божьего! — пророчески произнес Назарыч, поднимая вверх указательный палец. — Исполнились пророчества, свершились времена. Восстал народ на народ и царство на царство, были глады и моры, и знамения небесные, и лжепророки. “Се гряду скоро и возмездие Мое со Мною, чтобы воздать каждому по делам его”. Горе, горе живущим на земле! В те дни люди будут искать смерти, но не найдут ее; пожелают умереть, но смерть убежит от них...» Хотя рассказ заканчивается юмористически, он производит сильное впечатление грозным метафизическим подтекстом. Перед нами, конечно, проба пера, но весьма успешная. Жизненные неприятности, связанные с прогрессирующей болезнью, надолго выбили Александра Беляева из колеи. В одном из писем он сообщал, что из-за паралича ног был прикован к постели больше трех лет! Но нет худа без добра: революционные события и гражданская война застали Беляева в Ялте, и, вероятно, именно болезнь уберегла его от красного террора. Позднее он пошел на поправку, а при новой власти даже устроился на службу в уголовный розыск. В то время Крым бедствовал и голодал, поэтому в начале 1923 года, воспользовавшись любезным приглашением друзей, Беляев с женой уехали в Москву. Там он получил должность юрисконсульта в Наркомпочтеле (Народный комиссариат почт и телеграфа), где проработал пять лет. В 1925 году на страницах популярного журнала «Всемирный следопыт» (№№ 3, 4) появляется рассказ Алек- Антон Первушин 10 сандра Беляева «Голова профессора Доуэля». Научнофантастическая идея, положенная в основу рассказа, как утверждал сам Александр Романович в заметке «О моих работах» (1939), сформировалась еще в период его вынужденного ялтинского безделья: «“Голова профессора Доуэля” — произведение в значительной степени автобиографическое. Болезнь уложила меня однажды на три с половиной года в гипсовую кровать. Этот период болезни сопровождался параличом нижней половины тела. И хотя руками я владел, всё же моя жизнь сводилась в эти годы к жизни “головы без тела”, которого я совершенно не чувствовал... Вот когда я передумал и перечувствовал всё, что может испытать “голова без тела”». Тут писатель несколько преувеличил, рассказ трудно назвать автобиографическим (тем более «в значительной степени»), ведь он вовсе не о профессоре Доуэле, а о тех людях, которые его окружали: профессоре Керне, ассистентке мисс Адамс и сыне профессора Артуре. Голова, живущая отдельно от тела, — это идеальный пример фантастического допущения, которое само по себе «запускает» сюжет, развивающийся внутри «нормального» современного мира, поэтому созданный писателем образ не нуждался в предшествующем личном опыте, было достаточно воображения. Почему Александр Беляев решил стать именно фантастом, ведь до сих пор он занимался журналистикой? Вероятно, потому, что когда речь шла о художественном творчестве, он изначально тяготел к литературе с заметным элементом вымысла, чему служат подтверждением пьеса «Бабушка Мойра», футурологический очерк «Берлин в 1925 году» и эсхатологический рассказ «Чаши гнева Господня». Непосредственно в научную фантастику его подтолкнул явный дефицит русскоязычных авторов, пишущих в этом жанре: достаточно по- Писатель, нашедший свое лицо 11 листать тот же «Всемирный следопыт», чтобы убедиться, как мало их было в первой половине 1920-х годов. При этом популярность фантастики быстро росла, а спрос, как известно, рождает предложение. Чем вдохновлялся Александр Беляев, когда приступил к рассказу? В заметке «О моих работах» он сообщает, что толчком послужила «научная статья с описанием работы Броун-Секара (1817—1894), который делал опыты, еще очень несовершенные, оживления головы собаки». Однако в небольшом вступлении, опубликованном вместе с рассказом, читаем: «Современные ученые пересаживают не только кожу. В последнее время производится, напр., пересадка человеку мужских половых желез (опыты Вокера и др.) от низших животных, высшего типа обезьян (лучшие результаты) и, наконец, пользуясь человеческой тканью (самые стойкие результаты). Эти опыты натолкнули ученых на мысль: не могут ли ткани человеческого (и животных) тела жить отделенными от тела, если их снабжать необходимым для жизни питанием. Можно ли оживить и продлить деятельность сердца, вырезанного из свежего трупа. Опыты над оживлением сердца имеют уже двадцатилетнюю давность и привели к благоприятным результатам. Целый ряд ученых работал над разрешением этой задачи: Гаскель и Эсвальд, Ашов и Тавара, в Америке — Керель и др. <...> Итак, мы видим, что современная наука уже способна оживлять отдельные части человеческого тела и его органы. Даже такой сложный орган, как сердце, удалось оживлять на некоторое время. Невольно напрашивается мысль: нельзя ли проделать самый интересный опыт — оживления той части человеческого тела, где сосредоточивается его интеллекту- Антон Первушин 12 альная деятельность, его сознание: голову. Успех этого опыта, если бы он удался, открыл бы перед нами удивительные перспективы. Вернуть к жизни голову умершего человека, вернуть после смерти сознание, — ведь это было бы уже подлинное “воскрешение из мертвых”, что в век религиозного суеверия считалось прерогативой (исключительным правом) “божества”. “Воскрешение головы” было бы таким же сильным ударом по этому религиозному суеверию, какой в свое время нанес Дарвин библейским сказкам о творении мира своим учением об изменчивости видов. Нанесен был бы удар и вере в бессмертие “души”, которая по этому верованию, после смерти должна немедленно отправится на “тот свет”. Но можно ли разрешить эту задачу? Целый ряд препятствий стоит на пути к ее достижению в настоящее время. Сегодня об этом можно лишь фантазировать. Но разве мы не живем в тот век, когда вчерашние “несбыточные фантазии” завтра становятся обычным явлением повседневности. И разве здравствующему ныне профессору Кулябко не удалось уже оживить голову, — правда, пока всего лишь рыбы, но всё же оживить голову. Не так давно в печати промелькнуло известие о том, что во Франции уже делались опыты оживления и человеческой головы. Сообщение это нуждается в проверке, но идея, очевидно, уже “носится в воздухе”». Получается, что источников вдохновения Беляеву хватало. Обращает на себя внимание следующая фраза: «в Америке — Керель». Речь идет о французском хирурге Алексисе Карреле, который получил Нобелевскую премию в 1912 году за «работы по сосудистому шву и трансплантации кровеносных сосудов и органов». Общепризнанный успех операций Карреля, о которых много писала пресса, тоже мог послужить направляю- Писатель, нашедший свое лицо 13 щим толчком для воображения Беляева, на что косвенно указывает упоминание Америки, ведь с 1904 года хирург действительно жил сначала в Канаде, затем в США, вернувшись на родину только после начала Второй мировой войны. Однако Беляев быстро разобрался в своей ошибке и в романе «Голова профессора Доуэля» перенес действие из США во Францию, а мисс Адамс превратил в Мари Лоран. При этом профессор Керн остался Керном, потому что, как остроумно отмечает исследователь Зеев Бар-Селла в книге «Александр Беляев» (2012), «даже именами своими герои рассказа могли быть обязаны фамилии нобелевского лауреата (как ее запомнил Беляев): Доуэлю досталась вторая половина (Кер-ель), а Керну — первая (Кер-)». Научно-фантастический дебют Беляева претерпел и другие изменения. Расширенная версия рассказа вышла через год в авторском сборнике «Голова профессора Доуэля» (1926). Еще через два года писатель переработал рассказ в роман под названием «Воскресшие из мертвых»*, добавив мощную сюжетную линию: живую голову можно соединить со свежим трупом и получить гибридного человека. К сожалению, полный текст этого романа так и не увидел свет — Беляев серьезно «почистил» его от разных «сомнительных» эпизодов типа поцелуя между головой Доуэля и ассистенткой Лоран, поэтому нам известен только сокращенный вариант публикации под старым названием «Голова профессора Доуэля», впервые увидевший свет в 1937 году: в ленинградской газете «Смена» (1—6, 8—9, 11, 14—18, 24, 28 февр., 1, 3—6, 9—11 марта) и московском журнале «Вокруг света» (№№ 6—10, 12). Роман стал одним из самых переиздаваемых в творчестве Александра Беляева, поэтому привлек внимание литературоведов. В частности, они пытались найти Антон Первушин 14 предшественников, ведь идея и впрямь «носилась в воздухе». Например, исследователь Евгений Брандис «выкопал» и в 1978 году опубликовал перевод рассказа известного немецкого фантаста Карла Грунерта «Мистер Вивасиус Стайл» («Mr. Vivacius Style», 1908) под названием «Голова мистера Стайла». При этом было заявлено, что Беляев наверняка читал рассказ, потому что Грунерт публиковался на русском языке, но никаких доказательств Брандис не представил. Если уж искать литературных предшественников, то стоит обратить внимание на рассказы американского фантаста Клемента Фезандие, входящие в цикл «Таинственные изобретения доктора Хэкенсоу» («Doctor Hackensaw’s Secrets», 1921— 1926): десять из них действительно были переведены и печатались в журнале «Мир приключений» с 1924 по 1926 год. Среди переведенных есть рассказы «Тайна вечной молодости» («The Secret of Perpetual Youth», 1924) и «Тайна сирены» («The Secret of the Mermaid», 1924), в которых описываются операции по пересадке органов и получению гибридных существ. Вполне может оказаться, что именно эти рассказы подтолкнули Беляева не только к написанию «Головы профессора Доуэля», но и цикла «Изобретения профессора Вагнера» (1926–1936). Однако точно мы не знаем! Сам Беляев не отрицал факт заимствований в своем раннем творчестве. В заметке «О моих работах» он сообщал: «Советская научная фантастика неизбежно должна была пройти стадию ученичества у западноевропейских мастеров. Естественно, мы должны были овладеть и стандартными формами. “Голова” и отражает этот период». Впрочем, отражает не только «Голова». Следующим текстом, который можно с полным на то правом назвать «ученическим», стал рассказ «Остров погибших Писатель, нашедший свое лицо 15 кораблей», опубликованный через год в том же «Всемирном следопыте» (1926, №№ 3, 4). Он был написан под впечатлением от немого американского кинофильма, который назвался «Остров пропавших кораблей» («The Isle of Lost Ships», 1923) и который в свою очередь был снят режиссером Ирвином Виллатом по одноименному роману Криттенден Марриот, опубликованному в 1909 году. Примечательно, что кинофильм утерян, а роман был переиздан только в 2015 году в специфической серии «Забытые книги» («Forgotten Books»). Получается, что история о странном обществе, выживающем на обломках судов посреди Саргассова моря, сохранилась для нас благодаря Александру Романовичу Беляеву, в ином случае она была бы забыта. Писатель в целом сохранил фабулу, но творчески «доработал» персонажей: детектив Джексон превратился в сыщика Джима Симпкинса, подозреваемый Фрэнк Говард — в Реджинальда Гатлинга, дочь миллионера Дороти Фэрфакс — в Вивиан Кингман. Но, вероятно, Беляев изменил бы себе, если бы через год не вернулся к рассказу и не довел его до повести с новым финалом: герои возвращаются на остров и спасают его население от прозябания. Дополнительные главы были ожидаемо опубликованы во «Всемирном следопыте» (1927, № 6). Еще одним примером творческого заимствования может служить роман «Человек-амфибия». История Ихтиандра — юноши, способного жить под водой благодаря пересаженным ему акульим жабрам, — появилась в журнале «Вокруг света» (1928, №№ 1–6, 11–13) и сразу была издана в виде отдельных книг. Популярность очередного текста Беляева была столь огромна, что по результатам опроса читателей журнала он был признан лучшим фантастическим текстом среди напечатанных в Советском Союзе за пять лет. 15 Ознакомительный фрагмент из предисловия https://fantlab.ru/edition192378 *** Впервые роман увидел свет в 1937 году на страницах ленинградской газеты «Смена» (1 — 6, 8 — 9, 11, 14 — 18, 24, 28 февраля, 1, 3 — 6, 9 — 11 марта), затем в 6 — 10 номерах журнала «Вокруг света» за тот же год. * в конце 1937 — начале 1938 гг. роман был напечатан в рижской "Газете для всехъ" под названием "Когда мёртвые оживутъ" 
======= Professor DoWell's Head Laboratory W А. Беляев. Лаборатория Дубль-Вэ. Впервые роман был опубликован в журнале «Вокруг света» за 1938 год (N 7-9, 11-12) Ник.Погодин. Лаборатория W. Роман-фантазия из русско-японской войны 19** года Газета для всех 1938 11 сентября-11 декабря 
*** Антон Первушин Создатель космической утопии Будущее космонавтики — одно из самых популярных тематических направлений в фантастике. Можно даже сказать, что жанр фантастики сформировался в то время, когда сказочные космические полеты в художественных текстах сменились инженерными проектами, как это, например, произошло в романе Жюля Верна «С Земли на Луну прямым путем за 97 часов 20 минут» (1865). Величественная огромность Вселенной, гипотеза множественности обитаемых миров, астрономические тайны будили воображение, и мало кто из «ранних» фантастов не коснулся этой темы. Разумеется, Александр Романович Беляев не стал исключением и, получив признание на почве популяризации перспектив биотехнологий («Голова профессора Доуэля», «Человек-амфибия», «Вечный хлеб», «Человек, потерявший лицо», «Хойти-Тойти»), вплотную занялся межпланетными полетами. Надо отметить, что конец 1920-х годов стал этапным периодом в истории космонавтики: видные теоретики начинали первые практические работы в области ракетостроения. Скажем, в Германии появилось целое Общество космоплавания (Verein für Raumschiff ahrt), члены которого не только занимались продвижением идеи внеземной экспансии, но и пытались построить настоящую ракету на жидком топливе. О ходе работ регулярно и восторженно писала европейская пресса, что, конечно, замечали и в Советском Союзе, благо здесь был свой авторитетный уче- Антон Первушин 6 ный — Константин Эдуардович Циолковский. Именно на его статьи, признанные в научном мире, опирались такие пионеры советского ракетостроения, как Фридрих Артурович Цандер и Сергей Павлович Королев. Примечательно, что Беляев обратил внимание на Циолковского задолго до всемирной славы последнего. Мы находим первое упоминание о калужском ученом в статье «Изобретатели», опубликованной в газете «Приазовский край» в январе 1916 года. Беляев писал: «Вот еще один изобретатель: К. Циолковский, приславший в редакцию свою брошюру о построении металлической оболочки дирижабля без дорогой верфи. Задолго до опытов гр. Цеппелина К. Э. Циолковский нашел принцип управляемого аэростата с сжимаемой жесткой (металлической) оболочкой. Более двадцати лет посвятил разработке этой идеи, — принципиальная правильность которой “подтверждена” цеппелинами, — и до настоящего времени не может приступить к ее практическому осуществлению ввиду недостатка средств и общественного внимания. Мы, конечно, не знаем, насколько целесообразен и удачен проект К. Э. Циолковского (хотя, по его словам, модель аппарата в 2 метра “чисто функционирует”), но, как бы то ни было, на этот проект, в особенности теперь, необходимо обратить внимание, чтобы использовать его, если он пригоден, или указать автору недостатки этого изобретения…» Как видно из заметки, Беляев, интересовавшийся достижениями науки на грани фантастики, тем не менее ничего не сообщал о важнейшем приоритете Циолковского, позднее обеспечившем тому научное признание. Действительно — две части фундаментальной работы «Исследование мировых пространств реактивными приборами», опубликованные в 1903 и 1911 годах, остались практически незамеченными широкой публикой. В то время и сам калужский ученый не считал свои теоретические изыска- Создатель космической утопии 7 ния в области космонавтики чем-то важным, предпочитая рассуждать о будущем воздухоплавания. Впрочем, при этом у него уже появились собственные популяризаторы: материалы о значении формулы Циолковского для проектирования будущих межпланетных ракет опубликовали Владимир Рюмин и Яков Перельман — получается, что Беляев их то ли не заметил, то ли не оценил заложенный потенциал. Осознание пришло позже — в середине 1920-х годов, когда Циолковский начал бороться за свой приоритет, привлекая к процессу других теоретиков. И все же Беляев долго не верил, что практический прорыв в области межпланетных полетов произойдет именно в России, ведь реальность говорила об обратном: первую жидкостную ракету запустил американец Роберт Годдард, первое техническое описание многоступенчатой космической ракеты дал немец Герман Оберт. И о том, и о другом пресса писала как о конструкторах, готовых вскоре отправить исследовательский аппарат на Луну. Поэтому в романе «Борьба в эфире», который Александр Беляев представил читателям в 1927 году под названием «Радиополис», мы видим космический корабль, построенный, увы, не советскими инженерами. Новый текст был написан под явным влиянием российских утопистов — от Николая Чернышевского до Вадима Никольского. Персонаж «Борьбы в эфире» силой мысли переносится в коммунистическое будущее, в величественный город Радиополис паневропейского паназиатского союза советских социалистических республик. Как было принято в утопиях новейшего времени, он наблюдает различные технические усовершенствования, в корне изменившие жизнь: портативные радиоприемники, персональные крылья, синтетическая еда в виде таблеток, коттеджи в окружении садов. Как обычно, тяжелый труд передоверен автоматам; необременительная обязательная работа не занимает больше трех часов в день, а остальное время жители утопии тратят на творчество. Однако есть еще место, Антон Первушин 8 где правят капиталисты — Америка, защищенная страшными «лучами смерти». Пришелец из прошлого становится свидетелем последней битвы, когда коммунары проламывают оборону, и в бой идут армии причудливых машин. После различных перипетий он попадает на огромный космический корабль, который американцы построили для того, чтобы в последний момент сбежать с Земли, обрушив на нее «атомные» бомбы. Вымышленный генеральный конструктор Крукс рассказывает о своем детище: «Вы знаете, что я сконструировал огромный летающий корабль — целый город, который может вместить всех нас. <…> Его движущая сила основана на принципе ракет, и потому на нем мы можем подняться выше атмосферы и летать в безвоздушном пространстве. Мы могли бы продержаться на нем неопределенно долгое время далеко от Земли. Но… тут есть большое “но”. Несмотря на все успехи химии, мы не можем обеспечить питанием всех нас более чем на два-три года. Если бы нам удалось возобновить запасы, ну, хотя бы клетчатки, мы бы добыли из нее все, что нужно для питания. Но для этого мы должны держаться ближе к Земле, чтобы наши небольшие суда могли от времени до времени спускаться на Землю в безлюдных местах и пополнять запасы химических продуктов и воды». Полет на американском корабле — единственный эпизод романа, связанный с космосом, да и то условно, ведь до орбиты зловредные капиталисты так и не добрались. Но тема уже зацепила Беляева, и он решил развить ее в романе «Прыжок в ничто», появившемся в 1933 году. Текст писался долго и трудно, но так в идеале должно писаться любое научно-фантастическое произведение, посвященное столь сложной теме, как космические полеты. При создании «Прыжка в ничто» Беляев активно пользовался работами популяризатора Якова Перельмана и теоретика космонавтики Николая Рынина. Что касается Циолковского, Создатель космической утопии 9 то к тому времени калужский ученый стал для Беляева высочайшим авторитетом, причем не только в области ракетостроения. Подтверждением служит, например, очерк «Гражданин Эфирного острова», написанный фантастом для «Всемирного следопыта» в 1930 году. Он выдержан в столь превосходных тонах, что даже немного неловко делается за писателя, который и сам был не из последних деятелей эпохи. «Гигант мысли, первоклассный физик, гениальный старик», — так пишет Беляев о Циолковском. Очерк интересен еще и тем, что в нем подробно и доступно излагается необычная техническая идея, предложенная Циолковским в брошюре «Космические ракетные поезда» (1929): «Под ракетным поездом он подразумевает соединение нескольких одинаковых реактивных приборов, двигающихся сначала по дороге, потом в воздухе, затем в пустоте вне атмосферы, наконец, где-нибудь между планетами и солнцами. Дело представляется так. Несколько ракет — скажем, пять, соединяются, как вагоны поезда, — одна за другой. При отправлении первая головная ракета играет как бы роль паровоза: она, взрывая горючее, везет за собой поезд, набирая все большую и большую скорость. Когда у этого “паровоза” запас горючего начинает истощаться, головная ракета на лету отцепляется от поезда и возвращается на Землю. Вторая ракета становится головною и ведет поезд, пока и она не истощит свой запас горючего. Так происходит с каждой ракетой, кроме последней, предназначенной для межпланетного полета. Когда предпоследняя ракета отчалит и снизится на Землю, у последней уже будет набрана необходимая скорость для полета в межпланетном пространстве. Причем она не истратит на преодоление земной тяжести и на приобретение необходимой скорости ни одного грамма из своего горючего. А свои запасы горючего последняя ракета может расходовать уже на “небе” для необходимого маневрирования или спуска (торможения)». Антон Первушин 10 Важно это описание не только тем, что им зафиксирован очередной важный приоритет Циолковского, но и тем, что именно «космический ракетный поезд» описан в романе «Прыжок в ничто» как разгонная ракета-носитель многоразового использования. Начало сюжета напоминает финал «Борьбы в эфире»: капиталистический мир рушится под ударами революций. Хитрые капиталисты задумывают сбежать от неминуемой гибели в космос. Примечательно, что идею о необходимости строительства ковчега для спасения от революции в первом издании романа Беляев вложил в уста знаменитого английского фантаста Герберта Уэллса и даже вынес приписываемые ему слова в качестве эпиграфа: «Многим из сидящих здесь молодых людей приготовлен ужасный жребий. Многие из вас будут расстреляны, или уничтожены, или изувечены, или отравлены, или обречены на голодную смерть. Мир, как мы видим, явно обречен. Капиталистическая система рушится. Признаки этого видны повсюду. И нет выхода. Разве… построить ковчег подобно библейскому Ною, в котором мы могли бы укрыться от угрожающего нам разрушения…» Из второго издания «Прыжка в ничто», которое хорошо известно нам по многочисленным сборникам Беляева, всякие упоминания об Уэллсе выкинуты. Тем не менее и в первом, и во втором вариантах романа капиталисты поручают выдающемуся инженеру Лео Цандеру построить межпланетный ковчег, что тот и проделывает, воспользовавшись их деньгами и проектом Циолковского, о чем прямо сказано в тексте: «— Да, ковчег Ноя был более вместительный, — продолжал Цандер. — Наш “ковчег” имеет всего четыре метра в диаметре. В сущности, он представляет из себя комбинацию двадцати простых ракет. Это так называемая “составная пассажирская ракета 2017 года” Циолковского. Моя скромная роль при проектировании ограничилась некоторыми Создатель космической утопии 11 незначительными дополнениями и конструктивными изменениями. Каждая простая ракета заключает в себе запас взрывчатых веществ, взрывную камеру с самодействующим инжектором и прочее. Среднее — двадцать первое — отделение не имеет реактивного прибора и служит кают-компанией». Поясню, что речь здесь идет о проекте Циолковского, изложенном в его фантастической повести «Вне Земли» (1918—1920), действие которой происходит в 2017 году. Достать оригинальный текст повести тогда было довольно трудно, но Беляев мог воспользоваться многотомной энциклопедией «Межпланетные сообщения» (1928—1932), составленной Николаем Алексеевичем Рыниным, который постарался собрать в одном издании не только инженерные, но и чисто фантастические проекты. Таким образом, «Прыжок в ничто» популяризировал сразу несколько идей Циолковского, подтверждая заявленную ранее гениальность калужского ученого. По результатам в межпланетный полет отправилась довольно пестрая компания персонажей: банкиры, аристократы, философ, епископ, сыщик, их слуги — в качестве пассажиров; Лео Цандер и два законспирированных коммуниста Ганс Фингер и Альфред Винклер — в качестве экипажа. Впрочем, уверенность Беляева, что именно западные державы станут первыми в космосе, сменилась надеждой, что благодаря гению Циолковского социалистическая республика сумеет добиться не менее впечатляющих успехов на этом поприще: «Не забывайте, что родина звездолетов — Россия. Там родилась и была научно разработана теория реактивных двигателей. Вокруг Циолковского выросла целая плеяда молодых советских специалистов — его учеников. Что, если советская Россия двинет на “Ноев ковчег”, который вздумал бы принять участие в боевых наступательных операциях, целую флотилию “красных” звездолетов? Пассажирам “ковчега” не поздоровится!» Антон Первушин 12 Ближе к финалу романа выясняется, что и впрямь советские ракетные корабли бороздят просторы Солнечной системы. Больше того, гений Циолковского помог преобразовать саму Землю: «Коммунизм победил во всем мире. <…> Давнишний “спор” аэроплана с дирижаблем окончен. На сравнительно небольших расстояниях применяются аэропланы, свыше тысячи километров — стратопланы и цельнометаллические дирижабли — несколько измененная конструкция Циолковского. Не “ссорятся” меж собою и стратопланы с дирижаблями: стратопланы применяются преимущественно для сверхскорого передвижения, дирижабли — для туристов и товаро-пассажирского движения. <…> Весь свет стал новым. Его не узнать. Единое социалистическое плановое хозяйство изменило лицо Земли. Надземные солнечные станции отеплили тундры, приполярные страны. Воздушные и морские течения текут и дуют в том направлении, которое указано им наукой и техникой по заданиям победившего класса. Многие грандиозные проекты Циолковского сбылись раньше, чем он предполагал. <…> Многомиллионная армия трудящихся освоила тропики, превратив некогда гиблые места колониального гнета в цветущие культурные свободные земли. Первый удар был нанесен этой армией экваториальным джунглям Африки. Наступление велось со стороны берега Атлантического океана. Дикая растительность сжигалась, и вместе с нею гибли ее обитатели — гады, хищные звери, насекомые, разносящие эпидемические болезни. На месте пустынь и непроходимых джунглей освободилась огромная “жилплощадь”. Неприступные горы с их разреженным воздухом покрылись стеклянными сводами и зазеленели садами и огородами, щедро поливаемыми лучами горного солнца. Даже часть неизмеримого пространства океанов была приспособлена для жилья и земледелия “на плотах”…» Создатель космической утопии 13 В этих строках Беляев фактически описывал план благоустройства планеты, предложенный Циолковским в разных ранних работах, включая «Вне Земли». Получалось, что если принять идеи калужского гения не только в части покорения космических высот, то можно будет построить самую настоящую утопию, причем куда более рационально устроенную, чем предлагали авторы типа Чернышевского. Хотя к первому изданию «Прыжка в ничто» подробное послесловие написал признанный ленинградский теоретик космонавтики Николай Рынин, роман вызвал противоречивые отклики. Например, очеркист и фантаст Абрам Палей упрекал Беляева за научные неточности. Но наиболее зло высказался Яков Перельман: он раскритиковал идею двигателя на «внутриатомной энергии», которую считал «проблематической для технического использования», и советовал автору поменять его на обычные химические двигатели, работающие на «промышленном топливе», причем сам допустил ошибку в трактовке природы реактивного движения. Тем не менее авторитет Перельмана как специалиста по межпланетным полетам был столь высок, что в редакции «Молодой гвардии», выпустившей роман, возникли сомнения в необходимости его переиздания, несмотря на огромный спрос, которым с определенного времени пользовались новые тексты Беляева. Казалось, что литературная судьба «Прыжка в ничто» будет плачевной, однако в процесс неожиданно вмешался сам Циолковский. После того, как журнал «Вокруг света» начал публиковать повесть Александра Беляева «Воздушный корабль», популяризирующую проект цельнометаллического дирижабля, 10 декабря 1934 года калужский основоположник направил письмо с похвалой автору и просьбой прислать «его другой фантастический рассказ, посвященный межпланетным скитаниям». 27 декабря Беляев откликнулся следующим посланием: Антон Первушин 14 «Глубокоуважаемый Константин Эдуардович! Редакция журнала “Вокруг света” передала мне копию Вашего письма по поводу моей повести “Воздушный корабль” в № 10 журнала. Я очень признателен Вам за Ваш отзыв и внимание. Экземпляр романа о межпланетных путешествиях “Прыжок в ничто” высылаю заказной бандеролью. В этом романе я сделал попытку, не вдаваясь в самостоятельное фантазирование, изложить современные научные взгляды на возможность межпланетных сообщений, основываясь главным образом на Ваших работах. У меня была даже мысль — посвятить этот роман Вам, но я опасался того, что он “не будет стоить этого”. И я не ошибся, хотя у читателей роман встретил теплый прием. Як. Ис. Перельман дал о нем довольно отрицательный отзыв в № 10 газеты “Литературный Ленинград” (от 28 февр.). Вот конец этой рецензии: “В итоге никак нельзя признать новый роман Беляева сколько-нибудь ценным обогащением советской научнофантастической литературы. Родина Циолковского вправе ожидать появления более высококачественных произведений научной фантастики, трактующих проблему межпланетных сообщений”. Лично я считаю, что статья Перельмана написана далеко не во всем объективно. Но как бы то ни было, после такого отзыва я не решился даже послать Вам экземпляра этого. Но теперь, поскольку Вы сами об этом просите, охотно исполняю Вашу просьбу и посылаю роман на Ваш суд. В настоящее время роман переиздается вторым изданием, и я очень просил бы Вас сообщить Ваши замечания и поправки. И я, и издатель были бы Вам очень благодарны, если бы Вы написали и предисловие ко второму изданию романа (если, конечно, Вы найдете, что роман заслуживает Вашего предисловия). Искренне уважающий Вас А. Беляев. Создатель космической утопии 15 И еще одна просьба: если роман найдете не слишком плохим, разрешите мне посвятить его Вам — ведь Ваше имя проходит через весь роман». Надо сказать, что Циолковский был уже очень стар, и ему было трудно участвовать в редактуре романа и тем более — писать к нему развернутое предисловие. Но Беляев оказался настойчивым, поскольку понимал, что участие авторитетного основоположника в подготовке второго издания защитит текст от любой критики. Между фантастом и калужским ученым завязалась переписка. В конечном итоге Беляев получил и одобрение нового варианта романа, и комплиментарное предисловие к нему: «Обстоятельный, добросовестный и благоприятный отзыв о романе А. Р. Беляева “Прыжок в ничто” сделан уважаемым проф. Н. А. Рыниным. Этот отзыв в качестве послесловия помещен в настоящем, втором, издании. Я же могу только подтвердить этот отзыв и прибавить, что из всех известных мне рассказов, оригинальных и переводных, на тему о межпланетных сообщениях роман А. Р. Беляева мне кажется наиболее содержательным и научным. Конечно, возможно лучшее, но однако пока его нет. Поэтому я сердечно и искренне приветствую появление второго издания, которое, несомненно, будет способствовать распространению в массах интереса к заатмосферным полетам. Вероятно, их ожидает великое будущее. Калуга. Март, 1935 г. К. Циолковский». Если сравнивать тексты первого издания со вторым, появившимся в 1935 году, то они довольно сильно отличаются друг от друга: Беляев переработал многие главы, добавив новые эпизоды и при этом сократив популяризаторские страницы в пользу большего драматизма. Помимо Циолковского и Рынина в выходных данных можно найти и Перельмана: он значится научным редактором. Таким 15 Ознакомительный фрагмент из предисловия https://fantlab.ru/edition204218 *** В книгу входит и роман "Звезда КЭЦ". Гaзета Для Всехъ №44 //15 November 1936 с.14,15 А. БЪЛЯЕВЪ. Путешествіе на Луну (ОТРЫВОКЪ ИЗЪ РОМАНА «ЗВЪЗДА КЭЦЪ» А. БЬЛЯЕВА). Молодой бюлогъ Артемьевъ, пилотъ ракеты между планетнаго сообщения Соко ловсшй и профессоръ Тюринъ, летятъ въ ракетЬ на Луну для изслЪдоваИя спутни ка Земли, Вотъ какъ рисуетъ въ фантастическомъ романЪ «Звезда Кэцъ» авторъ ро мана А. БЬляевъ это путешеств!е. Къ лунной орбітЪ. Под названием «Путешествие на Луну»: Отрывок из романа «Звезда КЭЦ» А. Беляева // Газета для всех: Воскресная газета для города и деревни (Рига), 1936, №44 (15 ноября) – с. 12-13, №45 (22 ноября) – с. 6-8, №46 (29 ноября) — с. 6-8, 14 
|
| | |
| Статья написана 17 августа 2020 г. 17:26 |
Добавлена нумерация томов. [Полное собрание сочинений в 7 томах] Данное собрание печатается с одобрения Светланы Александровны Беляевой; Сост. Евгений Харитонов и Дмитрий Байкалов.
1 том. Человек-амфибия: Фантастические романы, 2009. – 608 с. 5 100 экз. ISBN 978-5-699-37358-1 – подписано к печати 21.08.2009 г. – [Повесть «Последний человек из Атлантиды» в издании ошибочно названа романами] Светлана Александровна Беляева. Обращение к читателям – с.5-7 Евгений Харитонов, Дмитрий Байкалов. От составителей: Предисловие к первому тому Беляева «Человек-амфибия» – с.8-10 Остров погибших кораблей: Роман – с.11-130 Властелин мира: Роман – с.131-328 Последний человек из Атлантиды: Роман – с.329-432 Человек-амфибия: Роман – с.433-596 Подводный враг: Глава из романа «Человек-амфибия» – с.597-599 Евгений Харитонов. Комментарии (К первому тому Беляева «Человек-амфибия») – с.600-605 *** 2 том. Продавец воздуха: Фантастические романы, 2009. – 608 с. 4 000 экз. ISBN 978-5-699-38296-5 – [Повести «Вечный хлеб» и «Золотая гора» в издании ошибочно названы романами] Борьба в эфире: Роман – с.5-104 Вечный хлеб: Роман – с.105-172 Человек, потерявший лицо: Роман – с.173-258 Продавец воздуха: Роман – с.259-394 Золотая гора: Роман – с.395-444 Подводные земледельцы: Роман – с.445-601 Евгений Харитонов. Комментарии – с.602-606 *** 3 том. Прыжок в ничто: Фантастические романы, 2009. – 576 с. 4 000 экз. ISBN 978-5-699-38773-1 – подписано к печати 03.11.2009 г. – [Повесть «Земля горит» в содержании обозначена как роман] Прыжок в ничто: Роман – с.5-296 Воздушный корабль: Роман – с.297-382 Земля горит: Роман – с.383-460 Когда погаснет свет: Пьеса – с.461-569 Евгений Харитонов. Комментарии – с.570-573 *** 4 том. Голова профессора Доуэля: Фантастические произведения, 2010. – 576 с. 4 000 экз. ISBN 978-5-699-39393-0 – подписано к печати 27.11.2009 г. – [Повесть «Небесный гость» в сборнике названа романом] Чудесное око: Роман – с.5-168 Звезда «КЭЦ»: Роман – с.169-336 Голова профессора Доуэля: Роман – с.337-490 Небесный гость: Роман – с.491-570 Евгений Харитонов. Комментарии к четвертому тому ПСС А. Р. Беляева – с.571-573 *** 5 том. Ариэль: Фантастические произведения, 2010. – 576 с. 4 000 экз. ISBN 978-5-699-39902-4 – подписано к печати 18.12.2009 г. Лаборатория Дубльвэ: Роман – с.5-78 Под небом Арктики: Роман – с.79-204 Замок ведьм: Повесть – с.205-232 Человек, нашедший свое лицо: Роман – с.233-394 Ариэль: Роман – с.395-570 Евгений Харитонов. Комментарии – с.571-573 *** 6 том. Невидимый свет: Фантастические произведения: Повести и рассказы, 2010. – 576 с. 4 000 экз. ISBN 978-5-699-41035-4 – подписано к печати 18.03.2010 г. Голова профессора Доуэля – с.5-39 Белый дикарь – с.39-67 Идеофон – с.68-75 Ни жизнь, ни смерть – с.76-112 Охота на Большую Медведицу – с.112-115 Мертвая голова – с.165-184 Сезам, откройся!!! – с.115-165 Держи на Запад! – с.184-195 Инстинкт предков – с.195-210 Мёртвая зона – с.210-223 В трубе – с.223-230 Легко ли быть раком? – с.231-235 Отворотное средство – с.235-244 Светопреставление – с.245-304 Нетленный мир – с.305-315 ВЦБИД – с.315-338 Зелёная симфония – с.338-353 Город победителя – с.353-378 Заочный инженер – с.378-389 Шторм – с.389-404 На воздушных столбах – с.404-417 Воздушный змей – с.417-428 Сильнее бога – с.428-444 Чёртово болото – с.444-458 Рекордный полёт – с.458-465 Встреча Нового, 1954 года – с.465-470 Необычайные происшествия – с.470-475 Пропавший остров – с.475-494 Слепой полет – с.494-506 Мистер Смех – с.506-528 Невидимый свет – с.528-543 Рогатый мамонт – с.543-553 Анатомический жених – с.554-565 Евгений Харитонов. Комментарии – с.566-572 *** 7 том. Изобретения профессора Вагнера: Фантастические произведения: Повести, рассказы, эссе, 2010. – 576 с. 4 000 экз. ISBN 978-5-699-41940-1 – подписано к печати 12.04.2010 г. Изобретения профессора Вагнера. Фантастические рассказы и повести Творимые легенды и апокрифы: [Рассказ] – с.7-35 Ковер-самолет: [Рассказ] – с.35-45 Чертова мельница: [Рассказ] – с.45-59 Над бездной: [Рассказ] – с.59-75 Человек, который не спит: [Рассказ] – с.75-120 Гость из книжного шкапа: [Рассказ] – с.120-147 Амба: [Рассказ] – с.147-171 Хойти-Тойти: [Повесть] – с.172-234 Верхом на ветре. Рассказы Бабушка Мойра: [Пьеса-сказка] – с.237-249 Восхождение на Везувий: [Очерк] – с.249-261 В киргизских степях: [Рассказ] – с.261-270 Три портрета: [Рассказ] – с.270-279 Страх: [Рассказ] – с.279-286 Среди одичавших коней: [Рассказ] – с.286-306 Верхом на ветре: [Рассказ] – с.306-323 Дорогой Чандана: [Рассказ] – с.324-346 Весёлый Таи: [Рассказ] – с.346-359 Освобождённые рабы: [Рассказ] – с.359-370 Каменное сердце: [Рассказ] – с.370-378 Рассказы о дедушке Дурове: [Рассказы] – с.379-390 Игры у животных: [Рассказ] – с.390-392 Аргонавты вселенной. Избранные статьи Золушка: о научной фантастике в нашей литературе – с.395-397 О моих работах – с.397-400 Иллюстрация в научной фантастике – с.400-409 Аргонавты вселенной – с.409-416 О научно-фантастическом романе и книге Гр. Адамова «Победители недр» – с.416-423 Создадим советскую научную фантастику – с.423-434 Гражданин Эфирного Острова – с.434-441 Константин Эдуардович Циолковский – с.441-451 Огни социализма, или Господин Уэллс во мгле – с.451-458 Светлана Беляева. Воспоминания об отце – с.459-564 Евгений Харитонов. Комментарии – с.565-572 http://archivsf.narod.ru/1884/aleksander_...
|
| | |
| Статья написана 12 августа 2020 г. 00:02 |
От редакции Многим читателям "Всемирного следопыта", вероятно, известны успешные опыты современной медицины в области пересадки тканей. Сорванная случайным повреждением с лица человека кожа может быть заменена лоскутом живой кожи, вырезанной, напр., с ноги человека. Этот лоскут кожи быстро "приживается" на новом месте. Современные ученые пересаживают не только кожу. В последнее время производится, напр., пересадка человеку мужских половых желез (опыты Вокера и др.) от низших животных, высшего типа обезьян (лучшие результаты) и, наконец, пользуясь человеческой тканью (самые стойкие результаты).
Эти опыты натолкнули ученых на мысль: не могут ли ткани человеческого (и животных) тела жить отделёнными от тела, если их снабжать необходимым для жизни питанием. Можно ли оживить и продлить деятельность сердца, вырезанного из свежего трупа. Опыты над оживлением сердца имеют уже двадцатилетнюю давность и привели к благоприятным результатам. Целый ряд ученых работал над разрешением этой задачи: Гаскель и Эсвальд, Ашов и Тавара, в Америке — Керель и др. Ашову и Тавара удалось с достоверностью установить, что исходный пункт сердечной деятельности, "primum movens", как говорят врачи, заложен там, где кровь вливается в сердце, следовательно, в месте впадения полых вен в правое предсердие, где находится узел. Оживление сердца производится следующим образом: сердце нагревают до температуры тела, затем берут так называемую Рингерлеховскую жидкость, состоящую из раствора солей; кали, натрия кальция и магния, с прибавлением глюкозы. Жидкость эта насыщается кислородом и вводится в сердечную аорту у самого основания в противоположном обычному направлении, чтобы питались сердечные сосуды, — и сердце вновь начинает "работать". Сердце, вырезанное из трупа, продолжает жить самостоятельной жизнью. И не одно только сердце оживляют современные ученые. Умерший год тому назад русский ученый воен. медиц. академии, проф. Кравков, оживлял напр. отрезанное ухо кролика. Когда питание уха уменьшалось или прекращалось (в виде опыта), ухо как бы "увядало", сморщивалось, становилось безжизненным. Но довольно было его "сбрызнуть живой водой", — дать питание, и ухо распрямлялось, оживало и, если можно так выразиться, чувствовало себя вполне хорошо. Особенно интересен опыт профессора Кравкова с оживлением отрезанного человеческого пальца. Палец не только сохранял все жизненные свойства (обычную мягкость живого тела, рост ногтя и пр.), но и реагировал (т.-е. отвечал на известное воздействие), как палец на руке живого человека, на различного рода раздражения. Так, прикосновение к этому оживленному пальцу раскаленного железа или едких кислот вызывало красноту, опухоль, словом — все явления ожога живого тела, которые медленно исчезали, "залечивались". Итак, мы видим, что современная наука уже способна оживлять отдельные части человеческого тела и его органы. Даже такой сложный орган, как сердце, удалось оживлять на некоторое время. Невольно напрашивается мысль: нельзя ли проделать самый интересный опыт оживления той части человеческого тела, где сосредоточивается его интеллектуальная деятельность, его сознание: голову. Успех этого опыта, если бы он удался, открыл бы перед нами удивительные перспективы. Вернуть к жизни голову умершего человека, вернуть после смерти сознание, — ведь это было бы уже подлинное "воскрешение из мертвых", что в век религиозного суеверия считалось прерогативой (исключительным правом) "божества". "Воскрешение головы" было бы таким же сильным ударом по этому религиозному суеверию, какой в свое время нанес Дарвин библейским сказкам о творении мира своим учением об изменчивости видов. Нанесен был бы удар и вере в бессмертие "души", которая по этому верованию, после смерти должна немедленно отправится на "тот свет". Но можно ли разрешить эту задачу? Целый ряд препятствий стоит на пути к ее достижению в настоящее время. Сегодня об этом можно лишь фантазировать. Но разве мы не живем в тот век, когда вчерашние "несбыточные фантазии" завтра становятся обычным явлением повседневности. И разве здравствующему ныне профессору Кулябко не удалось уже оживить голову, — правда, пока всего лишь рыбы, но всё же оживить голову. Не так давно в печати промелькнуло известие о том, что во Франции уже делались опыты оживления и человеческой головы. Сообщение это нуждается в проверке, но идея, очевидно, уже "носится в воздухе". Помещаемый ниже рассказ и посвящён этой теме: оживления человеческой головы. Пока это только "научная фантастика". Это — смелый прыжок в "завтра". Но эта фантастика стоит на линии научных открытий сегодняшнего дня. Она является лишь как бы логическим завершением того пути, куда ведут уже проделанные опыты в этой области. Вместе с тем, рассказ изображает разлагающее влияние капитализма даже на ту "головку" буржуазной интеллигенции, которую принято называть "солью земли": на мир учёных. Зависть, интриги, борьба, а иногда и преступления — довольно обычные явления в среде ученых капиталистических стран. Иначе и быть не может там, где даже научные открытия, так называемая слава, могут, быть обращены в "валюту" и потому служат предметом нездоровой и даже преступной спекуляции. ===== I. Первая встреча. — Прошу садиться... Мисс Адамс опустилась в глубокое кожаное кресло. Пока профессор Керн вскрывал и читал письмо, она бегло осмотрела кабинет. Какая мрачная комната! Но заниматься здесь хорошо: ничто не отвлекает внимания. Лампа с глухим абажуром освещает только письменный стол, заваленный книгами, рукописями, корректурными оттисками. Глаз едва различает солидную мебель черного дуба. Темные обои, темные драпри. В полумраке поблескивает только золото тисненых переплетов в тяжелых шкапах. Старинные стенные часы медлительно и важно режут ленту времени длинным маятником. Переведя взгляд на Керна, мисс Адамс улыбнулась мысли: кто-то очень удачно подобрал его под стиль кабинета. Будто вырубленная из черного дуба, его тяжеловесная, суровая солидная фигура казалась часть меблировки. Большие очки в черепаховой оправе напоминали два циферблата часов. Как маятники, двигались его зрачки серо-стального цвета, переходя со стороны на сторону письма. Прямоугольный нос, прямой разрез рта и квадратный, выдающийся вперед, подбородок придавали лицу вид стилизованной декоративной маски, вылепленной скульптором кубистом. Камин украшать такой маской, а не письменный стол, — подумала мисс Адамс. — Коллега Смит говорил уже о вас. Да, мне нужна помощница. Вы медичка? Отлично. Семь долларов в день. Расчет еженедельный. Работа несложная. Но я ставлю одно непременное условие... Побарабанив сухими пальцами по столу, профессор Керн задал неожиданный вопрос. — Вы умеете молчать?.. Все женщины болтливы! Вы женщина — это плохо. Вы красивы — это еще хуже. — Но какое отношение?.. — Самое близкое! Самое близкое. Красивая женщина — женщина вдвойне. Значит, вдвойне обладает и женскими недостатками. Если их еще нет у вас, может быть муж, друг, жених. И тогда — все тайны к черту! — Но... — Никаких "но"! Вы должны быть немы, как рыба. Вы должны молчать обо всем, что услышите здесь. Принимаете это условие?.. Должен предупредить: неисполнение этого условия повлечет за собой крайне неприятные для вас последствия. Крайне неприятные! Мисс Адамс была смущена и заинтересована. — Я согласна, если во всем этом нет ... — Преступления, хотите вы сказать? Можете быть совершенно спокойны. И вам не грозит никакая ответственность... Ваши нервы в порядке? — Я здорова... Профессор Керн кивнул головой. Его сухой, острый палец впился в кнопку электрического звонка. Дверь бесшумно открылась. В полумраке комнаты, как на проявляемой фотографической пластинке мисс Адамс увидала только белки глаз, затем постепенно проявились блики лоснящегося лица негра. Черные волосы и костюм сливались с темными драпри двери. — Джон, покажите мисс лабораторию. Негр кивнул головой, предлагая следовать за собой, и открыл вторую дверь. Мисс Адамс вошла в совершенно темную комнату. Щелкнул выключатель, и яркий свет от матовых полушарий на потолке залил комнату. Мисс Адамс невольно прикрыла глаза... После полумрака кабинета, белизна стен слепила глаза. Сверкали стекла шкапов с блестящими хирургическими инструментами. Холодным светом горели сталь и алюминий различных аппаратов. Темными, желтыми бликами ложился свет на медных полированных частях. Трубы, колбы, машины. Стекло и металл. Посреди комнаты стоял большой прозекторский стол. На столе лежал труп человека без головы. Грудная клетка была вскрыта. Рядом со столом стоял стеклянный ящик, и в нем пульсировало человеческое сердце. От сердца шли трубки к баллонам. Мисс Адамс повернула голову в сторону и вдруг увидела нечто, заставившее ее вздрогнуть, как от электрического удара. На нее смотрела человеческая голова, — одна голова, без туловища. Она была прикреплена к квадратной стеклянной доске. Доску поддерживали четыре высокие, блестящие, металлические ножки. Из отреза шеи, от аорт, через отверстия в стекле, шли две трубки к баллонам. Третья, более толстая трубка выходила из горла и сообщалась с большим цилиндром. Цилиндр и баллоны были снабжены кранами, манометрами, термометрами и какими-то неизвестными приборами. Голова внимательно и скорбно смотрела на мисс Адамс, мигая веками. Не могло быть сомнения: голова жила, отделенная от тела, жила самостоятельной и сознательной жизнью. Несмотря на потрясающее впечатление, мисс Адамс не могла не заметить, что эта голова была удивительно похожа на недавно умершего известного ученого, хирурга, профессора Доуэля, прославившегося своими опытами оживления органов, вырезанных из свежего трупа. Мисс Адамс не раз была на его блестящих публичных лекциях, и ей хорошо запомнился этот высокий лоб, характерный профиль, волнистые, посеребренные сединой русые волосы головы и бороды, голубые глаза... Да, это была голова профессора Доуэля! Только губы и нос его стали тоньше, суше, виски и щеки втянулись, глаза глубже запали в орбиты, и белая кожа приобрела желто темный оттенок мумий... Но в глазах светилась живая человеческая мысль... Мисс Адамс почувствовала, как шевелятся у ней корни волос... но она, как зачарованная, не могла оторвать своего взгляда от этих голубых глаз... Голова беззвучно шевельнула губами... Это было слишком для нервов мисс Адамс. Она почувствовала, что близка к обмороку. Негр поддержал ее и вывел из лаборатории. ...................................................... ..................... — Это ужасно... это ужасно... — повторяла мисс Адамс, опустившись в кресло. Профессор Керн молча барабанил пальцами по столу. — Скажите, неужели эта голова... — Профессора Доуэля? Да, это его голова. Голова Доуэля, моего умершего уважаемого коллеги, возвращенная мною к жизни. К сожалению, я мог воскресить одну только голову. Не все сразу! Мы, ученые и так вторгаемся в "незыблемые законы" природы, бросаем вызов самой смерти и отбиваем хлеб у чудотворцев и самого божества. Но не все сразу, говорю я. Бедный доуэль страдал неизлечимым, пока, недугом. Умирая, он завещал свое тело для научных опытов, которые мы вели с ним вместе. "Вся моя жизнь была посвящена науке. Пусть же науке послужит и моя смерь. Я предпочитаю, чтобы в моем трупе копался мой друг ученый, а не могильный червь". Вот какое завещание оставил профессор Доуэль. И чтобы перевести разговор на другую тему, профессор Керн спросил: — Итак, вы принимаете мое предложение? Отлично! Я жду вас завтра к девяти утра. Но помните: молчание, молчание и молчание!.. II. Тайна запретного крана. Мисс Адамс не легко давалась жизнь. Ей было семнадцать лет, когда умер ее отец. На плечи мисс Адамс легла забота о больной матери и младшей сестре. Небольших средств, оставшихся после отца, не хватило даже на окончание высшего образования. Приходилось учиться и поддерживать семью. Несколько лет она работала корректором в газете. Получив звание врача, тщетно пыталась она найти место. Были предложения ехать в южную Америку, — в гиблые места, где свирепствовала желтая лихорадка. Мисс Адамс не решалась ехать туда с семьей, не хотелось бросать и семью. Предложение профессора Керна явилось для нее выходом из положения. Несмотря на всю странность работы, она согласилась без колебаний. Мисс Адамс не знала, что профессор Керн прежде, чем предложить ей место у себя, наводил о ней тщательные справки. Уже две недели работала она у Керна. Обязанности ее были несложны. Она должна была в продолжение дня следить за аппаратами, поддерживающими жизнь головы. Ночью ее сменял Джон. Профессор Керн об'яснил ей, как нужно обращаться с кранами у баллонов. Указав на большой цилиндр, от которого шла толстая трубка к горлу головы, Керн строжайше запретил ей открывать кран этого цилиндра. — Довольно повернуть этот кран, как голова будет немедленно убита! Как-нибудь я об'ясню вам мою систему питания головы и назначение этого цилиндра. Пока вам довольно знать, как обращаться с аппаратами. С обещанными об'яснениями профессор Керн, однако, не спешил. В одну из ноздрей головы был глубоко вставлен маленький термометр. В определенные часы нужно было вынимать его и записывать температуру. Термометрами же и манометрами были снабжены и баллоны. Нужно было следить за температурой жидкостей и давлением. Но хорошо отрегулированные аппараты не доставляли хлопот, действуя с точностью часового механизма. Наконец, особой чувствительности прибор, приставленный к виску головы, отмечал пульсацию, механически вычерчивая кривую. Нужно было через известные промежутки заменять ленту. Содержимое баллонов пополнялось в отсутствие мисс Адамс, — до ее прихода. Мисс Адамс несколько привыкла к голове и даже сдружилась с нею. Когда она утром входила в лабораторию, с порозовевшими от ходьбы и свежего воздуха щеками, голова слабо улыбалась ей, и веки головы дрожали в знак приветствия. Голова не могла говорить. Но между ними скоро установился условный язык, хотя и очень ограниченный в мимической части лексикона. Опускание головою век означало "да". Поднятие их вверх — "нет". — Несколько помогали и беззвучно шевелящиеся губы. При помощи этого мимического языка головы и обычной речи мисс Адамс, им удавалось даже вести разговор "по вопросно-ответному методу": мисс Адамс задавала вопросы, голова сигнализировала "да" или "нет". — Ну, как вы себя сегодня чувствуете? — спросила мисс Адамс. Голова улыбнулась и опустила веки "хорошо, благодарю"... — Как провели ночь? Та же мимика. Мисс Адамс забрасывала голову вопросами и проворно исполняла утренние обязанности. Проверила аппараты, температуру, пульс. Сделала записи в журнале. Затем, с величайшей осторожностью, омыла водой со спиртом лицо головы при помощи мягкой губки, вытерла гигроскопической ватой. Сняла кусочек ваты, повисший на щеке. Промыла глаза, уши, нос и рот. В рот и нос для этого вводились особые трубки. Привела в порядок волосы. Руки ее проворно и ловко касались головы. На лице головы было довольное выражение. — Сегодня чудесный день, — оживленно говорила мисс Адамс. — Легкий, морозный воздух. Так и хочется дышать всей грудью. Смотрите, как ярко светит солнце. Совсем по-весеннему! Углы губ профессора Доуэля печально опустились. Глаза с тоской глянули на окно и остановились на мисс Адамс. Она покраснела от легкой досады на себя. Она, с инстинктивной чуткостью женщины, избегала говорить обо всем, что было недостижимо для головы и могло лишний раз напомнить об убожестве ее физического существования. Она испытывала какую-то материнскую жалость к голове, как к беспомощному, обиженному природой ребенку. — Ну-с, давайте заниматься! — поспешно сказала мисс Адамс, — чтобы поправить свою ошибку. По утрам, до прихода профессора Керн, голова занималась чтением. Мисс Адамс приносила ворох последних медицинских журналов и книг и показывала их голове. Голова просматривала; на нужной статье шевелила бровями. Мисс Адамс клала журнал на пюпитр, и голова погружалась в чтение. Мисс Адамс привыкла, следя за глазами головы, угадывать, какую строчку голова читает, и во-время переворачивала страницы. Когда нужно было на полях сделать отметку, голова делала знак, и мисс Адамс проводила пальцем по строчкам, следя за глазами головы, и отмечала карандашом черту на полях. Для чего голова заставляла делать на полях эти отметки, мисс Адамс не понимала; но при помощи их бедного мимического языка она не надеялась получить раз'яснения и потому не спрашивала. Но, однажды, проходя через кабинет профессора Керн в его отсутствие, она увидела на письменном столе журналы, со сделанными ею, по указанию головы, отметками. А на листе бумаги, рукою профессора Керна, несколько таких заметок было переписано. Это заставило ее задуматься Вспомнив сейчас об этом, мисс Адамс не удержалась от вопроса. — Скажите, зачем мы отмечаем некоторые места в научных статьях? Лицо профессора Доуэля выразило неудовольствие и нетерпение. Голова выразительно посмотрела на мисс Адамс, потом на кран, от которого шла трубка к горлу голова, и два раза подняла брови. Это означало просьбу. Мисс Адамс поняла, что голова хочет, чтобы мисс Адамс открыла этот запретный кран. Уже не в первый раз голова обращалась к ней с такой просьбой. Но мисс Адамс об'ясняла желание головы по своему: голова, очевидно, хочет покончить со своим безотрадным существованием. Мисс Адамс не решалась открыть запретный кран. Она боялась ответственности, боялась потерять место. — Нет, нет! — со страхом ответила мисс Адамс на просьбу головы, — если я открою этот кран, вы умрете! Я не хочу, не могу, не смею убивать вас! — От нетерпения и сознания бессилия по лицу головы прошла судорога. Голова заскрипела зубами. Три раза голова энергично поднимала вверх веки и глаза... — Нет, нет, нет... я не умру, — так поняла мисс Адамс. Она колебалась. Голова стала беззвучно шевелить губами, и мисс Адамс показалось, что эти губы пытаются сказать: — Откройте, откройте, умоляю... Любопытство мисс Адамс было возбуждено до крайней степени. Она почувствовала, что здесь скрывается какая-то тайна... Она и раньше не совсем доверяла словам профессора Керна о смертности запретного крана. Между тем, в глазах головы светилась безграничная тоска... Глаза просили, умоляли, требовали... Казалось вся сила человеческой мысли, все напряжение воли сосредоточились в этом взгляде. И мисс Адамс решилась. С сильно бьющимся сердцем, дрожащею рукою она осторожно приоткрыла кран. Тотчас из горла головы послышалось шипенье. Мисс Адамс услышала слабый, глухой, надтреснутый, как испорченный граммофон, голос головы. — Бла-го-да-рю...вас!.. Запретный кран пропускал сжатый в цилиндре воздух. Проходя через горло головы, воздух приводил в движение горловые связки, и голова получала возможность говорить. Мышцы горла и связки не могли уже действовать нормально, и потому воздух, с шипеньем проходил через горло и тогда, когда голова не говорила. А ослабленные горловые связки придавали голосу этот глухой, дребезжащий тембр. Лицо головы выражало удовлетворение. Но в этот момент послышались шаги в кабинете и звук открываемого замка, дверь лаборатории всегда закрывалась ключом со стороны кабинета. Мисс Адамс едва успела повернуть кран на место. Шипенье в горле головы прекратилось. Вошел профессор Керн. III. Голова заговорила. С тех пор, как мисс Адамс открыла тайну запретного крана, прошло около недели. За это время между мисс Адамс и головой установились еще более дружеские отношения. В те часы, когда профессор Керн уходил в университет, мисс Адамс открывала кран, направляя в горло головы небольшую струю воздуха, чтобы голова могла говорить внятным шепотом. Тихо говорила и мисс Адамс. Они опасались, чтобы негр не услышал их разговора. На голову профессора Доуэля их разговоры, видимо, производили благотворное действие. Глаза стали живее, и даже скорбная морщина меж бровей разгладилась. Голова говорила много и охотно, как бы вознаграждая себя за время вынужденного молчания. Прошлую ночь мисс Адамс видала во сне голову профессора Доуэля, и, проснувшись, подумала: видит ли сны голова профессора Доуэля? — Сны... — тихо прошипела голова. — Да, я вижу сны. Лицо головы просветлело от воспоминаний, но тотчас омрачилось. Будто луч осеннего солнца пробрался на мгновенье сквозь серую пелену осенних туч и погас... — Прошлой ночью я видел во сне моего сына... Как бы я хотел посмотреть на него ещё раз!.. Но я не смею подвергать его этому испытанию... Для него я умер... — Он взрослый?.. Где он находится сейчас? — Да он взрослый... он почти одних лет с вами или немного старше. Кончил университет... В настоящее время должен находиться в Англии, у своей тетки по матери... Нет, лучше бы не видеть снов! Сейчас я веду существование почти бесплотного духа. И какой смешной, нелепой кажется мне мечта об этом бесплотном существовании! Мы — сыны земли, из плоти и крови. И мы можем быть счастливы только с нашей милой землей и на земле. Знаете ли вы, что значит жить без тела, одним сознанием? Меня не только мучат сны своей обманчивой реальностью. Наяву меня мучат обманы чувств. Как это ни странно, иногда мне кажется, что я чувствую свое тело. Мне вдруг захочется вздохнуть полной грудью, потянуться, расправить широко руки, как это делает засидевшийся человек. А иногда я ощущаю подагрическую боль в левой ноге. Не правда ли, смешно? Хотя, как врачу, это должно быть вам понятно. Боль так реальна, что я невольно опускаю глаза вниз, и, конечно, сквозь стекло вижу под собой пустое пространство и каменные плиты пола... По временам мне кажется, что сейчас начнется припадок удушья, тогда я почти доволен своим "посмертным" существованием, избавляющим меня хоть от астмы... Все это — чисто рефлективная деятельность мозговых клеток, связанных когда-то с жизнью тела... — Все это ужасно!.. — не удержалась мисс Адамс. — Да, ужасно... — Странно, при жизни мне казалось, что я жил одной работой мысли. Я, право, как-то не замечал своего тела, весь погруженный в научные занятия. И только потеряв тело, я почувствовал, чего я лишился... Мир ощущений тела! Сколько здесь наслаждения! Теперь, как никогда за всю мою жизнь, я думаю о запахах цветов, душистого сена где-нибудь на опушке леса, о дальних прогулках пешком, о шуме морского прибоя... Утратив тело, я утратил мир, — весь необ'ятный прекрасный мир вещей, которых я не замечал, вещей, которые можно взять, потрогать, и в то же время почувствовать свое тело, — себя! О, я бы охотно отдал все это химерическое существование за одну радость почувствовать в своей руке тяжесть простого булыжника! Я завидую грузчику, который изнемогает под тяжестью груза на своей спине... Я только теперь понял, что даже в физической боли есть доля наслаждения. Боль — это крик живого тела!.. Да... от недостатка осязательных ощущений я страдаю больше всего. В тот вечер, разбираясь в своих впечатлениях, мисс Адамс долго не могла уснуть. А во сне ей опять приснилась голова... печальные глаза профессора Доуэля... Мисс Адамс убегала по каким-то корридорам, голова преследовала ее. Двери задерживали ее бег, открывались с трудом, голова настигала... Вот она уже слышит за собой шипящий свист воздуха... Мисс Адамс проснулась с сильно бьющимся сердцем... — Однако, нервы мои становятся никуда не годными... Однажды, просматривая перед сном медицинские журналы, мисс Адамс прочла статью профессора Керна о его новой научной работе. В этой статье ее внимание обратили на себя ссылки Керна на некоторые работы других ученых. Все это были выдержки из научных журналов и книг, которые отмечались мисс Адамс по указанию головы во время их утренних занятий. На другой день, как только представилась возможность поговорить с головой, мисс Адамс спросила: — Чем занимается профессор Керн в лаборатории в мое отсутствие? После некоторого колебания голова ответила: — Мы с ним продолжаем научные работы. — Значит, и все эти отметки вы делаете для него? Но вам известно, что вашу работу он опубликовывает от своего имени? — Я догадывался... — Но это возмутительно! — Возможно... Но что же я могу поделать? — Если не можете вы, то это смогу сделать я! — гневно воскликнула мисс Адамс. — Тише!.. Напрасно... Было бы смешно в моем положении иметь претензию на авторские права! Деньги? На что они мне? Слава? Что может дать мне слава? И потом... если все это откроется, работа не будет доведена до конца. А в этом я сам заинтересован. Признаться, мне хочется видеть результаты моих трудов. Мисс Адамс задумалась. — Да, такой человек, как Керн способен на все, — тихо проговорила она. — Профессор Керн говорил мне, когда я поступила к нему на службу, что вы умерли от неизлечимой болезни и сами завещали свое тело для научных работ. Это правда? — Мне трудно говорить об этом... Я могу ошибиться... Это правда, но может быть... не вся правда. Мы работали с ним вместе над оживлением человеческих органов, взятых из свежего трупа. Керн был мой ассистент. Венцом моих трудов должно было явиться разрешение вопроса об оживлении головы. Мною была закончена вся подготовительная работа. Мы уже оживляли головы животных, но не опубликовали наши успехи, пока нам не удастся продемонстрировать оживленную человеческую голову. Перед этим последним опытом, в успехе которого я не сомневался, я передал Керну рукопись о моей научной работе для подготовки к печати. Одновременно мы работали над другой научной работой, которая также была близка к разрешению. В это время со мной случился один из ужасных припадков астмы, — той самой болезни, которую я пытался победить. Между мною и ею шла давняя борьба: кто кого? И я, действительно, завещал свое тело для анатомических работ, — хотя и не ожидал, что именно моя голова будет оживлена. Так вот... во время этого последнего припадка Керн был около меня и оказал мне медицинскую помощь. Он впрыснул мне морфий. Может быть... доза была слишком велика, а может и астма сделала свое дело... — Ну, а потом?.. — Потом я проснулся как после глубокого сна вот здесь, на этой стеклянной доске...Тело мое лежало на прозекторском столе, и Керн вскрывал грудную клетку... Вот, видите, в этом стеклянном сосуде бьется мое сердце... Мисс Адамс с ужасом смотрела на голову. — И после этого... после этого вы продолжаете с ним работать? Если бы не он, вы победили бы астму и были теперь здоровым человеком... Он вор и убийца, и вы возносите его на вершину славы? Вы работаете на него! Он, как паразит, питается вашей мозговой деятельностью, он сделал из вашей головы какой-то аккумулятор творческой мысли и зарабатывает на этом деньги и славу. А вы?.. Что дает он вам? Какова ваша жизнь?.. Вы лишены всего! Вы — несчастный обрубок, в котором еще живут желания! Весь мир украл у вас Керн! Простите меня, но я не понимаю вас! И неужели вы покорно, безропотно работаете на него?.. Голова улыбнулась печальной улыбкой. — Бунт головы? Это эффектно? Что же мог я сделать? Ведь я лишен даже последней человеческой возможности: покончить с собой. — Но вы могли отказаться работать с ним. — И я отказывался. Если хотите, я прошел через это восстание ангелов. Но мой бунт не был вызван тем, что Керн пользуется моим мыслительным аппаратом. В конце концов, какое значение имеет имя автора? Важно, чтобы идея вошла в мир и сделала свое дело. Я бунтовал только потому, что мне тяжело было привыкнуть к моему новому существованию. Я предпочитал смерть жизни... — Я расскажу вам один случай, произошедший в то время. Как-то я был в лаборатории один. Вдруг в окно влетел большой черный жук с клешнями у головы. Откуда он мог появиться в центре громадного города? Не знаю. Может быть, его завез авто, возвращавшийся из загородной поездки. Жук покружился подо мной и сел на стеклянную доску моего столика, рядом со мной. Я, скосив глаза, следил за этим отвратительным насекомым, не имея возможности сбросить его. Лапки жука скользили по стеклу, и он шурша, медленно приближался к моей голове. Не знаю, поймете ли вы меня... я чувствовал всегда какую-то необычайную брезгливость, чувство отвращения к таким насекомым. Я никогда не мог заставить себя дотронуться до них пальцем. И вот, я был бессилен перед этим ничтожным врагом. А для него моя голова была только удобным местом для взлета. И он продолжал медленно приближаться шурша ножками по стеклу. после некоторых усилий, ему удалось зацепиться за волосы бороды. Он долго барахтался запутавшись в волосах, но упорно поднимался все выше. Так он прополз по сжатым губам, по левой стороне носа, через прикрытый левый глаз, пока, наконец, добравшись до лба, не упал на стекло, а оттуда на пол. Пустой случай! Но в том настроении, в котором я находился, он произвел на меня потрясающее впечатление. И, когда пришел профессор Керн, я категорически отказался продолжать с ним научные работы. Я знал, что для публичной демонстрации он не выставит мою голову. Без пользы же для своих работ он не станет держать у себя голову, которая может явиться уликой против него. И он убьет меня. Таков был мой расчет. Между нами завязалась борьба. Он прибег к довольно жестоким мерам. Прижимая к моим вискам концы электрических проводов, он пускал ток, все усиливая его. Казалось, мой мозг просверливают раскаленным буравом. Он смотрел на меня, но мои губы шептали: — Нет! Тогда он начал пускать в питающие меня баллоны вещества, которые вызывали в моей голове новые мучительные боли. Я был непоколебим. Он ушел взбешенный, осыпая меня тысячью проклятий. Я торжествовал победу. Несколько дней Керн не появлялся в лабораторию, и со дня на день я ожидал избавительницы-смерти. На четвертый или пятый день он пришел, как ни в чем не бывало, весело насвистывая песенку. Не глядя на меня, он стал продолжать работу. Дня два или три я наблюдал за ним, не принимая в ней участия. Но работа не могла не интересовать меня. И когда он сделал, производя опыты, ряд ошибок, которые могли погубить результаты всех наших усилий, я не утерпел и сделал ему знак. — Давно бы так! — проговорил он с довольной улыбкой и пустил воздух через мое горло. Я об'яснил ему ошибки с тех пор продолжаю руководить работой... Он перехитрил меня!.. IV. Жертва большого города. С тех пор, как мисс Адамс узнала тайну головы, она возненавидела Керна всеми силами души. И это чувство росло с каждым днем. Она засыпала с этим чувством и просыпалась с ним. Она, в страшных кошмарах, видела его во сне. Она была прямо больна ненавистью. В последнее время, при встречах с Керном, она едва удерживалась, чтобы не бросить ему в лицо: — Убийца! Она держалась с ним натянуто и холодно. Возможно, что это настроение поддерживалось ее все более расшатывающимися нервами. Дни, проведенные ею в обществе оживленной головы трупа, — все, что она узнала здесь, все потрясения не могли пройти бесследно. Не мудрено, что во всем этом она считала виновным Керна. — Я донесу на него! Я буду кричать о его преступлении! Я не успокоюсь, пока не развенчаю эту краденую славу, не раскрою всех его преступлений! Я себя не пощажу... — Тише... успокойтесь... Я уже говорил вам, что во мне нет чувства мести. Но если ваше нравственное чувство возмущено и жаждет возмездия, я не буду отговаривать вас... только не спешите... я прошу вас подождать до конца наших опытов... Ведь я нуждаюсь сейчас в Керне, как и он во мне. Он без меня не может окончить труд, но также и я без него. А ведь это все, что мне осталось... Больше мне не создать. Но начатые работы должны быть окончены... В кабинете послышались шаги. Мисс Адамс быстро закрыла кран и уселась с книжкой в руке, все еще возбужденная. Голова Доуэля опустила веки, как у человека, погруженного в дремоту. Вошел профессор Керн. Он подозрительно посмотрел на мисс Адамс. — В чем дело? Вы чем-то расстроены? Все в порядке? — Нет... Ничего... Все в порядке... семейные неприятности... — Дайте ваш пульс. Мисс Адамс неохотно протянула руку. — Бьется учащенно... Нервы пошаливают? Для нервных, пожалуй, это тяжелая работа. Но я вами доволен. Я удваиваю вам вознаграждение. — Мне не нужно. Благодарю вас. — "Мне не нужно"! Кому же не нужны деньги? Ведь у вас семья! Мисс Адамс ничего не ответила. — Вот что. Надо сделать кое-какие приготовления. Голову профессора Доуэля мы поместим в комнату за лабораторией . — Временно, коллега, временно! Вы не спите? — обратился он к голове. — А сюда завтра привезут два свеженьких трупа, и мы приготовим из них пару хороших говорящих голов и продемонстрируем их в научном обществе. Пора обнародовать наше открытие. И Керн опять с некоторым недоверием посмотрел на мисс Адамс. Чтобы раньше времени не обнаружить слишком ярко своей неприязни, мисс Адамс заставила себя задать вопрос, первый из пришедших ей в голову. — Чьи трупы будут привезены? — Я не знаю, и никто не знает. Потому, что сейчас это еще не трупы, а живые и здоровые люди. Здоровее нас с вами. Это я могу сказать с уверенностью. Мне нужны головы абсолютно здоровых людей. Но завтра их ожидает неизбежная смерть. А через час, не позже, после этого они будут здесь, — на прозекторском столе. Я уж позаботился об этом. Мисс Адамс, которая ожидала от профессора Керна всего, посмотрела на него таким недоуменным и испытующим взглядом, что он на мгновение смешался, а потом громко рассмеялся. — Нет ничего проще! Я заказал пару свеженьких трупов в морге. Дело, видите ли в том, что город, — этот современный Молох, — требует ежедневных человеческих жертв. Каждый день, с непреложностью законов природы, в городе гибнут от уличного движения несколько человек, — не считая несчастных случаев на заводах, фабриках, постройках. Ну, и вот, эти обреченные, жизнерадостные, полные сил и здоровья люди, сегодня спокойно уснут, не зная, что их ожидает завтра. Завтра утром они встанут, весело напевая песню, будут одеваться, чтобы итти, — как они будут думать, — на работу, а на самом деле — навстречу своей неизбежной смерти. В то же время, в другом конце города, также беззаботно напевая, будет одеваться их невольный палач: шоффер или вагоновожатый. Потом жертва выйдет из своей квартиры, палач выйдет с противоположного конца города из своего гаража или трамвайного парка. Преодолевая поток уличного движения, они упорно будут приближаться друг к другу, — не зная друг друга, — до самой роковой точки пересечениях путей. Потом, на одно короткое мгновение, кто-то из них зазевается, и — готов! На статистических счетах, отмечающих число жертв уличного движения, прибавится одна косточка. Именно та, которой не хватало для статистика, чтобы оправдать его предвидение. Тысячи случайностей должны привести их к этой фатальной точке пересечения. И, тем не менее, все это неуклонно совершится с точностью часового механизма, сдвигающего на одно мгновение в одной точке две часовых стрелки, идущие с различной скоростью Никогда еще профессор Керн не был так разговорчив с мисс Адамс. И эта неожиданная щедрость!.. — Он хочет задобрить, купить меня, — подумала мисс Адамс, — он, кажется, подозревает, что я догадываюсь или даже знаю о многом. Но ему не удастся купить меня! V. Новые обитатели лаборатории. Тот сложный механизм, который называют теорией вероятности, свел тысячи случайностей в одной точке времени и пространства, и на утро на прозекторском столе лаборатории профессора Керна действительно лежали два свежих трупа. Две новые головы, предназначенные для публичной демонстрации, не должны были знать о существовании головы профессора Доуэля. И потому она была предусмотрительно перемещена профессором Керном в смежную комнату. Первый труп принадлежал рабочему лет тридцати, погибшему в потоке уличного движения. Его могучее тело было разрезано пополам. В полуоткрытых остекленевших глазах замер испуг. Профессор Керн, мисс Адамс и Джон, — в белых халатах, — работали над трупами. — Было еще несколько трупов, — говорил профессор Керн. — Один рабочий упал с лесов. Но у него могло быть повреждение мозга от сотрясения. Забраковал я и нескольких самоубийц, отравившихся ядами. Вот этот парень оказался подходящим. Да вот эта еще... ночная красавица. За доброкачественность ее крови не ручаюсь, но другого выбора не было. Он кивком головы указал на труп женщины с красивым, но увядшим лицом. На лице сохранились еще следы румян и гримировального карандаша. Лицо было спокойно. Только приподнятые брови и полуоткрытый рот выражали какое-то детское удивление. — Певичка из бара в порту. Была убита наповал шальной пулей во время ссоры пьяных матросов. Прямо в сердце, — видите? Нарочно так не попадешь! Профессор Керн работал быстро и уверенно. Головы были отделены от тела, трупы унесены. Еще несколько минут, — и головы были помещены на высокие столики. В горло, в венозную и артериальную аорты, были введены трубки. Профессор Керн был в приятно возбужденном состоянии. Приближался момент его торжества. В успехе он не сомневался. На предстоящую демонстрацию и доклад профессора Керна в научном обществе были приглашены научные светила. Пресса, руководимая умелой рукой, помещала предварительные статьи, в которых восхвалялся научный гений профессора Керна. Журналы помещали его портреты. Выступлению Керна, с его изумительным опытом оживления мертвых человеческих голов, придавали характер национального торжества. Вся честь открытия приписывалась Керну. Только в одном медицинском журнале, вскользь, упоминалось имя покойного профессора Доуэля, "производившего некоторые опыты в этом направлении" Мисс Адамс жадно читала эти статьи. Они давали ей какое-то острое наслаждение, питая ее ненависть к профессору Керну. Весело насвистывая, профессор Керн умыл руки, закурил сигару и самодовольно посмотрел на стоящие перед ним головы. — Хе-хе! На блюдо попала голова не только Иоанна, но и самой Саломеи! Недурная будет встреча! Остается только открыть краны, — и... мертвые оживут! А ведь мы не на шутку начинаем конкурировать с господом богом! — Ну, что же мисс? Оживляйте! Откройте все три крана! В этом большом цилиндре содержится сжатый воздух, а не яд, хе-хе... Для мисс Адамс это давно было не новость. Но она, по бессознательной почти хитрости, не подала виду. Мисс Адамс стала открыла краны. Первой стала подавать признаки жизни голова рабочего. Едва заметно дрогнули веки. Зрачки стали прозрачнее. Почти неуловимо изменился цвет кожи. — Циркуляция есть. Все идет хорошо... Вдруг глаза изменили свое направление, повернувшись к свету окна. Медленно возвращалось сознание. — Живет! — весело крикнул Керн. — Дайте сильнее воздушную струю! Мисс Адамс открыла кран больше. Воздух засвистел в горле. — Что это?.. Где я?.. — были первые, еще не внятные слова головы. — В больнице, друг мой! — В боль-ни-це?.. — Голова повела глазами, опустила их вниз и увидала под собой пустое пространство. — А где же мои ноги? Где мои руки? Где мое тело?.. — Нет его, голубчик! Оно разбито вдребезги. Только одна голова и уцелела, а туловище пришлось отрезать! — Как это отрезать? Ну, нет, я не согласен! Какая же это операция! Куда я годен такой? Одной головой куска хлеба не заработаешь! Мне руки надо! Без рук, без ног меня никто на работу не возьмет!.. Выйдешь из больницы... тьфу! и выйти-то не на чем! Как же теперь? Жить, кушать надо! больницы-то ваши знаю я! Подержите маленько, да и выпишете: вылечили! Вот так вылечили! Нет, я не согласен! — твердил он. Неправильность его произношения, его широкое, загорелое веснушчатое лицо, наивный взгляд голубых глаз — все обличало в нем деревенского жителя, быть-может, далекой страны. Нужда оторвала его от родных полей, город растерзал его молодое здоровое тело... — Как вас зовут? — спросил профессор Керн. — Меня-то? Томом звали. Том Беггинс, вот оно как. — Так вот что Том... Вы не будете ни в чем нуждаться и не будете страдать ни от голода, ни от холода, ни от жажды. Вас не выкинут на улицу, не беспокойтесь! — Что-ж, задаром кормить будете, аль на ярмарках за деньги показывать? — Показать покажем, только не на ярмарках. Ученым покажем! Ну, а теперь отдохните! — и, посмотрев на голову женщины, Керн сказал. — Что-то Саломея заставляет себя долго ждать! — А это что-ж? тоже голова без тела? — обратилась голова Тома с вопросом, показывая на голову женщины. — Как видите! Что-б вам скучно не было, мы вам позаботились доставить эту мисс в компанию!.. Закройте-ка мисс Адамс, его воздушный кран, чтоб не мешал пока болтовней! Керн вынул из ноздри головы женщины термометр. — Температура выше трупной, но еще низка. Что-то оживление идет медленно... Время шло. Голова женщины не оживала. Профессор Керн начал волноваться. Он нервно ходил по лаборатории, посматривал на часы и каждый его шаг по каменному полу звонко отдавался по всей комнате. Голова Тома с недоумением смотрела на них и беззвучно шевелила губами. Наконец, Керн подошел к голове женщины и внимательно осмотрел стеклянную трубочку, которой оканчивалась каучуковая, введенная в шейную аорту. — Вот где причина! Трубка входит слишком свободно, и циркуляция идет медленно. Дайте трубку шире! Керн заменил трубку, и через несколько минут голова ожила. Голова Уотсон, — так звали женщину, — реагировала более сильно на свое оживление. Когда она окончательно пришла в себя и заговорила, то стала хрипло кричать, умоляла лучше убить ее, но не оставлять таким уродом. — Ах, ах, ах... мое тело... мое бедное тело... Что вы сделали со мной? Спасите меня или убейте! Я не хочу жить без тела!.. Дайте мне хоть посмотреть на него!.. Нет, нет, не надо! Оно без головы... какой ужас... какой ужас!.. Когда она немного успокоилась, то сказала: — Вы говорите, что оживили меня. Я мало образована, но я знаю, что голова не может жить без тела. Что это: чудо или колдовство? — Ни то ни другое. Это — достижение науки. — Если ваша наука способна творить такие чудеса, то она должна уметь делать и другие. Приставьте мне другое тело! Осел Тедди продырявил мое тело пулей... Но ведь не мало девушек пускают себе пулю в лоб. Отрежьте их тело и приставьте их тело к моей голове. Только раньше покажите мне. Надо выбрать красивое тело. А так я не могу... Женщина без тела! Это хуже чем мужчина без головы! И, обратившись к мисс Адамс, она попросила: — Будьте добры дать мне зеркало! Взглянув в зеркало, мисс Уотсон долго и серьезно изучала себя. — Ужасно!.. Можно вас попросить поправить мне волосы? Я даже не могу сама сделать себе прическу!.. — Ну-с, все благополучно, — сказал профессор Керн, обращаясь к мисс Адамс. — У вас работы прибавилось. Соответственно будет увеличено и ваше вознаграждение. Мне пора. Керн посмотрел на часы и, подойдя близко к мисс Адамс, шепнул ей: — В их присутствии, — и он показал глазами на головы, — ни слова о голове профессора Доуэля! И, звучно отбивая шаги высокими каблуками, он вышел из лаборатории. А мисс Адамс пошла навестить голову профессора Доуэля. Глаза Доуэля смотрели на нее грустно. Печальная улыбка шевельнула ус. — Бедный мой, бедный!.. — прошептала мисс Адамс. — Но вы скоро будете отомщены! ---------------------------- [На этом месте заканчивается глава V в No3 за 1925, в No4 текст начинается с главы VII , что говорит об ошибочной нумерации глав в журнале] Содержание первой половины рассказа напечатанной в No3 "Всемирного Следопыта" Мисс Адамс поступает на службу к американскому профессору Керну. Работа ее заключается в уходе за оживленной человеческой головой профессора Доуэля. Керн убил профессора Доуэля, впрыснув ему большую дозу морфия во время припадка астмы, которой страдал Доуэль. Оживив затем голову Доуэля, Керн заставляет голову продолжить научные работы, выдавая их за свои. Себе же он присваивает и честь научного открытия оживления человеческой головы, где все предварительные работы были проделаны Доуэлем. Для публичной демонстрации оживленной головы Керн оживляет еще две головы: рабочего Тома и певицы Уотсон, так как голову профессора Доуэля он сохраняет в тайне. Но мисс Адамс, узнавшая от головы профессора Доуэля о преступлениях Керна и возмущенная его вероломством, решается отомстить Керну и заявить публично о его преступлении. ____ *** VII. Том умирает во второй раз. Приближался день демонстрации голов. Профессор Керн нервничал и все чаще поглядывал недоверчивым, испытующим взглядом на мисс Адамс. Но внешне он был с нею удвоенно любезен. В ночь накануне торжественного выступления Керна в научном обществе голова Тома неожиданно занемогла. Утром, когда мисс Адамс пришла сменить негра, голова Тома была уже без сознания. Профессор Керн бранил Джона за то, что он не разбудил его ночью, как только голове Тома стало плохо. Керн стал возиться около головы. — Ах, какой ужас... — шипела голова мисс Уотсон, — он умер!.. Я так боюсь покойников!.. И я тоже боюсь умереть... отчего он умер?.. — Закройте у нее кран с воздушной струей! — сердито приказал Керн. Мисс Уотсон умолкла на полуслове, но продолжала испуганно и умоляюще смотреть в глаза мисс Адамс, беспомощно шевеля губами. — Если через двадцать минут я не верну голову к жизни, ее останется только выбросить! — сказал Керн. Через пятнадцать минут голова подала некоторые признаки жизни. Веки и губы ее дрогнули, но глаза смотрели тупо, бессмысленно. Еще через две минуты голова произнесла несколько бессвязных слов. Керн уже торжествовал победу. Но голова вдруг опять замолкла. Ни один нерв не дрожал на лице. Керн посмотрел термометр. — Температура трупа. Кончено! И забыв о присутствии мисс Уотсон, он со злобой дернул голову за густые волосы, сорвал со столика и бросил в большой металлический таз. — Вынеси на ледник!.. Надо будет произвести вскрытие и узнать причину. Негр быстро подхватил таз и вышел. Голова мисс Уотсон смотрела на него расширенными от ужаса глазами. Керн зашагал по лаборатории крупными шагами и нервно крутил пальцами сигару, которую забыл зажечь. Смерть головы Тома на половину уменьшала эффект демонстрации. Наконец, он обратился к голове мисс Уотсон, которая продолжала следить за ним широко раскрытыми глазами. — Вот что. Сегодня в восемь вечера вас повезут в многолюдное собрание. Там вам придется говорить. Отвечайте кратко на вопросы, которые вам будут задавать. Не болтайте лишнего. Поняли? Керн открыл воздушный кран, и мисс Уотсон прошипела: — Поняла... но я просила бы... позвольте... Керн вышел, не дослушав ее. Мисс Уотсон стала готовиться к выезду в свет. Забыв о смерти головы Тома, она была поглощена заботами о своей внешности. Она измучила мисс Адамс прической и "татуировкой", как мысленно называла Адамс косметическое украшение головы. Неожиданно голова Уотсон заявила, что она не выйдет "в таком виде", и требовала, чтобы из каркаса ей было сделано туловище и обтянуто модной материей. Понадобилось вмешательство Керна. — Голов с туловищем, — сказал он ей, — будет полный зал. Вы-же, обладая одной головой, будете в этом собрании самой оригинальной женщиной. Довод показался мисс Уотсон убедительным, и она отказалась от своей затеи. Волнение Керна все увеличивалось. Предстояла нелегкая задача — доставить голову в зал заседания научного общества. Малейший толчок мог оказаться роковым для жизни головы. Будь жива голова Тома, шансы на успех удваивались-бы. Был приготовлен специально приспособленный автомобиль. Столик, на котором помещалась голова, со всеми аппаратами был поставлен на особую площадку, снабженную колесами для передвижения по полу и ручками для переноса по лестницам. Наконец, все было готово. В семь часов вечера отправились в путь. Голова мисс Уотсон, завитая, причесанная, накрашенная и закутанная вуалями, сияла от предстоящего удовольствия выезда в свет. VIII. Испорченный триумф. Громадный белый зал был залит ярким светом. В партере преобладали седины и блестящие лысины мужей науки, облаченных в черные фраки и сюртуки. Поблескивали стекла тысячи очков. Ложи и амфитеатр предоставлены были избранной публике, имеющей то или иное отношение к ученому миру. Сдержанный шум наполнял переполненный зал. Внизу эстрады, за своими столиками, оживленным муравейником хлопотали корреспонденты газет, очиняя карандаши для стенографической записи. Справа от эстрады был установлен ряд кино-аппаратов, чтобы запечатлеть на ленте все моменты интересного выступления Керна и оживленной головы. На эстраде разместился почетный президиум из наиболее крупных представителей ученого мира. Посреди эстрады возвышалась кафедра. На ней микрофон для передачи по радиотелефону речей по всему миру. Второй микрофон стоял перед головой мисс Уотсон. Она возвышалась с правой стороны эстрады, вся сияющая от удовольствия. Уроки "татуировки" не пропали даром для мисс Адамс: умело и умеренно наложенный грим придавал голове мисс Уотсон свежий и привлекательный вид, сглаживая тяжелое впечатление, которое должна была производить голова на неподготовленного зрителя. Мисс Адамс и Джон стояли около ее столика. Ровно в восемь часов на кафедру взошел профессор Керн. Собрание приветствовало его долго не смолкавшими аплодисментами. Он был бледнее обычного, но полон достоинства. Кино-аппарат затрещал. Газетный муравейник затих и весь обратился во внимание. Профессор Керн начал речь. Это была блестящая по выполнению и ловко построенная речь. Керн не забыл упомянуть о "предварительных, но очень ценных работах безвременно скончавшегося профессора Доуэля". Но, воздавая дань работам покойного, он не забывал и своих "скромных заслуг". Для слушателей не должно было остаться никакого сомнения в том, что вся честь открытия целиком принадлежит ему, профессору Керну. Его речь несколько раз прерывалась аплодисментами. Сотни биноклей дам были направлены на него. Бинокли мужчин, с не меньшим интересом, были устремлены на голову мисс Уотсон, расточавшую очаровательные улыбки. Она чувствовала себя героиней в этом блестящем собрании и упивалась успехом. Зато лицо мисс Адамс было зловеще и мертвенно бледно. По знаку профессора Керна, она открыла воздушный кран, и голова Уотсон имела удовольствие сказать несколько фраз. — Как вы себя чувствуете? — спросил ее какой-то старичок-ученый. — О, благодарю вас, прелестно! Этот ответ вызвал улыбки на лицах собравшихся. Еще несколько наивных ответов развеселило весь зал. Зрелище оказалось интереснее, чем ожидала публика лож и амфитеатра. Несмотря на то, что голос Уотсон был глухой и хриплый, сильно пущенная струя воздуха издавала свист, и звук был почти лишен модуляций, ее выступление произвело необычайное впечатление. Такую бурю аплодисментов не всегда приходилось слышать и мировым артистам. Простодушная мисс Уотсон, привыкшая к лаврам маленьких кабачков, приняла этот энтузиазм зала на свой счет. Не будучи в состоянии раскланяться, — о чем она ужасно сожалела, — она томно опустила веки и осчастливила зал обворожительной улыбкой. Волнение мисс Адамс все увеличивалось. Ее начала трясти нервная лихорадка, и она крепко сжала зубы, чтобы они не стали отбивать дробь. "Пора!", несколько раз говорила она себе, но каждый раз не хватало решимости. Обстановка подавляла ее. После каждого пропущенного момента она старалась успокоить себя мыслью, что чем выше будет вознесен профессор Керн, тем ниже будет его падение. Начались речи. На кафедру взошел седенький старичок, — один из крупнейших американских ученых. Слабым, надтреснутым голосом он говорил о гениальном открытии профессора Керна, о всемогуществе науки, о победе над смертью, об Америке, рождающей такие умы и дарящей миру величайшие научные достижения... Когда мисс Адамс меньше всего ожидала, какой-то вихрь долго сдерживаемого гнева и ненависти подхватил и унес ее. Она уже не владела собой. Она бросилась на кафедру, едва не сбив с ног ошеломленного старичка, почти сбросила его, заняла его место и с смертельно бледным лицом и лихорадочно горящими глазами фурии, преследующей убийцу, задыхающимся голосом начала свою пламенную, сумбурную речь. Весь зал всколыхнулся при ее появлении. В первое мгновение профессор Керн смутился и сделал невольное движение в сторону мисс Адамс, как-бы желая удержать ее. Потом он быстро обернулся к Джону и шепнул ему на ухо несколько слов. Джон выскользнул за дверь. В общем замешательстве никто на это не обратил внимания. — Не верьте ему! — кричала мисс Адамс, указывая на Керна. — Он вор и убийца!. Он украл труды профессора Доуэля! Он убил Доуэля! Он и сейчас работает с ним... Он мучит Доуэля... Он пыткой заставлял Доуэля продолжать научные работы и выдавал их за свои... Мне сам Доуэль говорил, что его отравил Керн... В публике смятение переходило в панику. Многие повставали со своих мест. Даже некоторые корреспонденты выронили свои карандаши и застыли в ошеломленных позах. Только кино-оператор, видавший всякие виды, усиленно крутил ручку аппарата, радуясь этому неожиданному трюку, который обеспечивал ленте успех сенсации. Профессор Керн вполне овладел собой. Он стоял спокойно, с улыбкой наслаждения. Дождавшись момента, когда нервная судорога сдавила горло мисс Адамс, он воспользовался наступившей паузой и, обратившись к стоявшим у дверей сторожам аудитории, сказал им спокойно и властно: — Уведите ее! Неужели вы не видите, что она в припадке безумия? Сторожа некоторое время стояли неподвижно, быть может, будучи слишком взволнованы. Но мисс Адамс облегчила их задачу. Истерический припадок потряс ее тело, и с безумным смехом она упала около кафедры. Ее унесли... Когда волнение несколько улеглось, профессор Керн взошел на кафедру и извинился перед собранием за печальный инцидент. — Мисс Адамс, — девушка нервная и истерическая, — не вынесла тех сильных переживаний, которые ей приходилось испытывать, проводя день за днем в обществе головы трупа (подчеркнул Керн) мисс Уотсон, оживленной искусственно мною. Психика мисс Адамс надломилась. Она сошла с ума... — Мы, конечно, позаботимся об этой жертве научного долга!... Будто веяние смерти пронеслось над залом. И тысячи глаз, уже с ужасом и жалостью смотрели на голову мисс Уотсон, как на выходца с из могилы. Наскоро прочитали ораторы заготовленные речи, приветственные телеграммы, акты об избрании профессора Керна почетным членом и доктором gonoris causa различных институтов и академий наук, — и собрание было закрыто. Перед самым концом за спиною профессора Керна появился негр и, незаметно кивнув Керну, стал возиться над обратной отправкой головы мисс Уотсон, — сразу поблекшей, усталой и испуганной. Только оставшись один в закрытом автомобиле, профессор Керн дал волю кипевшему в нем гневу. Он сжимал кулаки, скрипел зубами и так бранился, что шоффер несколько раз сдерживал ход автомобиля и спрашивал по слуховой трубке: — Алло?" IX. "Сумасшедшая". Небольшая комната с окном в сад. Белые стены. Белая кровать, застеленная светло-серым одеялом. Белый столик и два таких-же белых стула. Мисс Адамс сидит у окна и рассеянно смотрит в сад. Луч солнца золотит ее русые волосы. Она очень побледнела и похудела. Из окна видна аллея, по которой гуляют группы больных. Между ними мелькают белые халаты сестер. — Сумасшедшие!.. — тихо говорит она, глядя на гуляющих больных. — И я сумасшедшая! Какая нелепость!... И это все, чего я достигла!... Она сжала свои тонкие руки и хрустнула пальцами. Вот уже месяц, как стараниями профессора Керна, позаботившегося о "жертве научного долга", она находится в загородной больнице для душевнобольных. Профессору Керну тем легче было засадить ее в психиатрическую лечебницу, что нервы ее после описанного вечера находились, действительно в ужасном состоянии. Она лишилась места, и заботы о семье томили ее. Главное же — она понимала всю безвыходность своего положения. Она была слишком опасна для Керна. И ее пребывание в доме для умалишенных могло продолжаться неопределенно долгое время... Возможно, что и власти не особенно заботились о защите ее интересов. Выступлению Керна придали характер общегосударственного торжества. Им гордилась Америка перед всем миром. И теперь было невыгодно показать миру обратную сторону медали: соперничество, алчность и вероломство в среде тех, кого считают солью науки... Профессор Керн привел в исполнение свою угрозу о "чрезвычайно тяжелых для нее последствиях", — если она не сохранит тайну. Могло быть и хуже. От Керна она ожидала всего. Он отомстил, а сам остался не отомщенным за голову профессора Доуэля. Мисс Адамс принесла в жертву себя, но ее жертва осталась напрасною. Сознание этого еще больше нарушало ее душевное равновесие. Она была близка к отчаянью и готова была покончить с собой. Даже здесь она чувствовала влияние Керна. Другим больным разрешались свидания с друзьями и родными. Ее держали в строжайшей изоляции. Не смотря на это, ей удалось войти в дружбу с одной сиделкой. И та, под величайшим секретом, приносила ей иногда газеты. В одной из газет она прочла и о себе: "Мисс Адамс, служившая у профессора Керна, после случившегося с ней припадка безумия во время доклада профессора Керна в научном обществе, помещена в психиатрическую лечебницу. Врачи находят ее положение тяжелым и подающим мало надежд на выздоровление"... — Вот мой приговор! — прошептала мисс Адамс, роняя газету на колени. В другом номере газеты ей удалось узнать, что у профессора Керна, тотчас после доклада, был произведен обыск. "Как и следовало ожидать, — говорилось в заметке, — никакой головы профессора Доуэля обнаружено не было. В свое время было установлено, что смерть его последовала после припадка астмы, которой покойный страдал давно. Таким образом, рассеиваются последние сомнения, — если они у кого и были, — о виновности профессора Керна. Все это не более, как бред больного воображения мисс Адамс". "Неужели голова погибла?.. Бедный профессор Доуэль!.." — подумала девушка. Больше мисс Адамс не находила заметок об этом деле. Его заслонили другие сенсации. По утрам мисс Адамс посещали врачи. — Ну, как живем? — задавали они неизменный вопрос. Она ненавидела их: или они все невежды, которые не умеют отличить здорового от больного, или подкуплены Керном. Она им не отвечала, или отвечала с несвойственной ей грубостью. И они уходили, неодобрительно покачивая головами, быть может, искренне убежденные, что имеют дело с душевнобольной... В комнату постучали. Мисс Адамс, думая, что это сиделка принесла чай, сказала безучастным голосом, не поворачивая головы от окна: — Войдите! Кто-то вошел. И молодой мужской голос прозвучал за ее спиной: — Могу я видеть мисс Адамс? Это было так неожиданно, что девушка круто повернулась. Перед ней стоял молодой человек, одетый с изящной простотой. В лице его было что-то знакомое. Но мисс Адамс никак не могла вспомнить, где она могла его видеть. — Это я... — Позвольте представиться: Артур Доуэль. Сын профессора Доуэля. "Так вот откуда это сходство! Те же глаза, тот же открытый лоб и овал лица", — подумала мисс Адамс. — Как же вы... прошли ко мне? — с изумлением спросила она. Артур Доуэль улыбнулся. — Да, это было не легко! Вас хорошо стерегут. Признаться, мне пришлось употребить маленькую хитрость. И сейчас у меня всего несколько минут. Позвольте приступить прямо к делу. — Я жил в Англии у тетки, когда узнал по газетам о событиях во время доклада профессора Керна и о вашем... благородном выступлении в защиту моего отца. Я не мог оставаться безучастным к этому делу. В нем замешано имя моего... отца... Он хотел сказать "покойного отца", но удержался. — ...Судьба его научных трудов и тайна смерти. При том, в этом деле оказались пострадавшей и вы. Я вижу вас в этом заключении. Сейчас не время говорить о моей благодарности за ваш самоотверженный поступок. Я знаю несколько Керна и, признаюсь, считал его способным на все то, о чем вы говорили тогда. Я не поверил вашему безумию. И теперь, видя вас, убеждаюсь, что я был прав. Сумасшедшие так не выглядят. Но мне хочется убедиться от вас самих в верности всего, о чем вы говорили. Все это правда? — Да, правда! — Я верю вам!... Какой бесчестный поступок!... Еще я хотел-бы узнать ваше мнение: сохранил-ли Керн голову моего отца? Как жаль, что болезнь задержала меня! Боюсь, что я приехал слишком поздно! — О судьбе головы профессора Доуэля я, к сожалению, знаю не больше вашего. Могу только сообщить, что голова ему была еще нужна для окончания одной крупной работы. — Так... Ее надо найти! Но прежде всего нужно освободить вас! Об этом позабочусь я! И помните: я не Доуэль, а Бин, — ваш кузен. Вы меня понимаете? Так мы скорей достигнем цели! В дверь постучались. — К сожалению, наше свидание окончилось. Но я надеюсь, что мы с вами скоро встретимся в другой обстановке! Всего лучшего! И он ушел также неожиданно, как и явился. Мисс Адамс продолжала стоять, неподвижно устремив глаза на дверь. Потом она прошептала: — Неужели освобождение?.." (Прошу прощения, восьмая глава присутствует в журнале Всемирный следопыт за 1925-26 годы, выложена в предыдущем посте перед девятой главой) X. На свободе. — Уверены-ли вы, что автомобиль направился на вас не случайно? — спросил Артур Доуэль мисс Адамс. — Совершенно уверена, — ответила она. — Я шла по одной из боковых улиц, где уличное движение не велико. Я уже раньше обратила внимание на черный "Форд", который, казалось, медленно следовал за мной. Когда я переходила улицу, шоффер вдруг перешел на большую скорость, направляя машину прямо на меня. Я метнулась в сторону. Шоффер сделал вираж вслед за мной. Меня спас только экипаж, случайно преградивший путь автомобилю. — Да... вам нужно быть осторожной! Керн не может быть спокоен, пока вы находитесь на свободе! Этот разговор происходил в маленькой гостиной мисс Адамс, на четвертый день после того, как новоявленному кузену Бину удалось освободить ее из психиатрической лечебницы. Это была нелегкая задача. Администрация лечебницы вначале категорически отказала, ссылаясь на то, что форма заболевания мисс Адамс представляет большую опасность для окружающих, и больную нельзя держать вне стен лечебницы. Но Доуэль-Бин был настойчив. Он брал мисс Адамс под свою ответственность, убеждал, настаивал, наконец, заявил, что он потребует особой экспертизы, в присутствии представителей суда. Дальнейшее упорство могло иметь плохие последствия для лечебницы, и администрация принуждена была уступить. Дома мисс Адамс встретили, как воскресшую из мертвых. Старушка-мать мисс Адамс смотрела на Артура восторженно, как на спасителя ее дочери, которую уж не надеялась увидеть. Артур проводил все время в этой семье, обсуждая планы розыска головы. На четвертый день радость матери была омрачена упомянутым случаем с автомобилем, который едва не раздавил мисс Адамс. — Тот же автомобиль еще раз пытался перерезать мне путь на перекрестке, продолжала мисс Адамс. — Я хорошо заметила шоффера. — Тебе лучше посидеть несколько дней дома! — с тревогой произнесла мать. — Да, вам надо быть крайне осторожной, — сказал Артур. Борьба разгорается не на шутку. Возможно, что Керн догадывается о моем приезде. Ваш выход заставил его насторожиться. Надо принимать быстрые и решительные меры. Когда я ехал сюда, я думал проникнуть к Керну под чужим именем, как врач, желающий работать с ним, заслужить его доверие, получить доступ в таинственную лабораторию... — Но ваше сходство?.. — сказала мисс Адамс. — Да, сходство... хотя я порядочно изменился с тех пор, как меня видел Керн. Ведь я последние годы пробыл в Англии. Но сейчас этот план не годится уже потому, что требует времени. При том Керн сейчас будет подозрителен, как никогда. — Что если попробовать действовать через Джона, — негра, который служит у Керна? Керн бывал груб с ним, и я не думаю, чтобы Джон был ему слишком предан, — предложила мисс Адамс. — Прекрасно! Надо попытаться. И тут же был разработан план действий. Нашли надежного человека, которому предложили взять на себя эту задачу. Билль — так звали этого человека — быстро свел знакомство с Джоном в одном из дешевых ресторанов, где Джон имел обыкновение проводить свои свободные часы. Джон охотно поглощал предлагаемую ему новым приятелем соду с виски, но язык у него не развязывался. На все наводящие, будто случайно предложенные вопросы Джон или отмалчивался, или уверял, что он ничего не знает. После двух или трех безуспешно проведенных вечеров, Билл принужден был действовать открыто. Он предложил Джону двести долларов, — если только он скажет, жива-ли голова профессора Доуэля и где она находится. Но Джон, с невинным видом, продолжал уверять, что ему ничего не известно. Билль удваивал, утраивал вознаграждение, но безуспешно. Наконец, ставка дошла до двух тысяч долларов. Глаза Джона загорелись жадностью. Минуту он колебался. Но затем заявил с простодушным видом: — Да если-ж бы я знал!.. Видимо, Керн хорошо оплатил молчание Джона, если даже такая сумма для него оказалась несоблазнительной. Единственным результатом торга явилось убеждение Билля в том, что Джону известна судьба головы, но он по тем или иным причинам, остается верен Керну. Когда Билль сообщил об этом Артуру Доуэлю, Доуэль решил, что дальнейший торг бесполезен. — Если Джон верен Керну, то Керн уже осведомлен обо всем. Ваше освобождение, мисс Адамс, и попытка подкупить Джона, — все это достаточно предупредило Керна о надвигающейся на него опасности. Для Керна продолжать хранить голову моего отца при таких обстоятельствах, — как-бы она ему ни была нужна, — крайняя смелость, или безрассудная неосторожность. Если уже не поздно, нам медлить больше нельзя ни одного дня. Остается об'явить открытую войну. Я — сын профессора Доуэля, и имею все права на то, чтобы потребовать возобновления судебного следствия и производства вторичного обыска. Или моя карта, или карта Керна будет бита. Ваше присутствие, мисс Адамс, при этом обыске я считал-бы крайне полезным. — А вдруг ее убьет этот разбойник! — с испугом произнесла старушка Адамс. — Я пойду во что бы то ни стало! — решительно заявила мисс Адамс. — Я надеюсь, что вашей дочери ничего не угрожает. Мы явимся туда с судебным следователем и достаточным количеством полисменов! В тот-же день Артуру удалось уладить дело с следственными властями. Обыск был назначен на другой день, в восемь часов утра, — прежде чем профессор Керн уйдет из дому. XI. Последнее свидание. Негр Джон открыл тяжелую дубовую дверь. — Профессор Керн не принимает. Вступивший на сцену полисмен заставил Джона пропустить нежданных гостей. Профессор Керн, увидя мисс Адамс входящей в кабинет, бросил на нее уничтожающий взгляд, но сейчас-же принял вид оскорбленного достоинства. — Прошу вас, — сказал он ледяным тоном, широко открывая двери лаборатории. Следователь, мисс Адамс, Артур и Керн вошли. Сердце мисс Адамс сильно забилось, когда она увидала знакомую обстановку, среди которой перенесла столько тягостных впечатлений. В лаборатории нашли голову мисс Уотсон. Она была еще жива, хотя значительно усохла. Щеки, лишенные румян, были темно-желтого цвета мумии. Увидя мисс Адамс, она улыбнулась и заморгала глазами. В надежде получить какие-либо сведения мисс Адамс открыла воздушный кран. Но голова мисс Уотсон ничего не знала о голове Доуэля. Она, по обыкновению, лепетала всякий вздор. Жаловалась на то, что ей обрезали волосы, жаловалась на скуку и на то, что ее больше не вывозят из лаборатории, вспоминала Тома... — Как вы находите меня? Скажите, меня не портят обрезанные волосы? О, я плакала, когда меня стригли... Мои волосы... ведь это все, что еще оставалось у меня от женщины!.. Вошли в смежную с лабораторией комнату. Там находились две головы. Первая — голова мальчика, кудрявого, как рафаэлевский ангелочек. Голубые глаза мальчика с детским любопытством устремились на вошедших. Вторая голова была пожилого человека с сбритыми волосами и громадным мясистым носом. На глазах этой головы были одеты совершенно черные очки. — Глаза болят, — пояснил Керн. — Вот и все, что я могу вам предложить, — добавил он с иронической улыбкой. — Подождите! — воскликнула мисс Адамс. И подойдя к голове с толстым носом, открыла воздушный кран. — Кто вы? — спросила мисс Адамс. Голова шевельнула губами, но голос не звучал. Мисс Адамс пустила сильную струю воздуха. Тогда послышался свистящий шопот. — Кто это? Вы Керн? Откройте-же мне уши! Я не слышу вас. Мисс Адамс заглянула в уши и вытащила оттуда плотные куски ваты. — Кто вы? — повторила она вопрос. — Я был профессор Доуэль... — Но ваше лицо?.. Голова говорила с трудом. — Лицо?.. Да... меня лишили даже моего лица... Маленькая операция... парафин введен под кожу... Увы... моим остался только мой мозг в этой чужой коробочке... Но и он отказывается служить... Я умираю... Наши опыты... Мои опыты несовершенны. Хотя моя голова прожила больше, чем я рассчитывал теоретически... — Зачем у вас очки? — Последнее время коллега не доверяет мне, -- и голова попыталась улыбнуться, — он лишает меня возможности слышать и видеть... очки не прозрачные, чтобы я не выдал себя перед нежелательными для него посетителями... но я, кажется узнаю ваш голос... снимите с меня очки. Мисс Адамс сняла очки. И вдруг, увидав Артура, который, пораженный видом головы отца, стоял неподвижно, — голова радостно произнесла: — Артур!.. сын мой!.. На мгновение, будто, жизнь вернулась к голове. Тусклые глаза прояснились. Артур подошел к голове отца. — Отец, дорогой мой! Что с тобой сделали?.. — Вот... хорошо... Еще раз мы свиделись с тобой... после мой смерти... Горловые связки почти не работали, голова Доуэля говорила урывками. В паузах воздух со свистом вылетал из горла. К голове подошел следователь. — Профессор Доуэль, можете ли вы сообщить нам об обстоятельствах вашей смерти? Я — следователь... Голова посмотрела на следователя потухшим взглядом, не понимая. Потом, очевидно, поняла, в чем дело, и, переведя взгляд на мисс Адамс, прошептала. — Я... ей... говорил... она знает все... — Конец!.. — сказала мисс Адамс. Некоторое время все стояли молча, подавленные и взволнованные. — Ну, что ж, дело ясно! — прервал тягостное молчание следователь. И, обратившись к Керну, произнес повелительным тоном: — Прошу следовать за мной в кабинет. Мне надо снять с вас допрос. Керн молча повиновался. Они вышли. Артур тяжело опустился на стул возле головы отца и низко склонил на руки свою голову. — Бедный, бедный отец... Потом встал. Молча и крепко пожал руку мисс Адамс." Публикация Александра Антипова. Текст набран по изданию: "Всемирный следопыт", 1925 г., No 3 стр. 16-27, No 4 стр. 24-31. 
Рассказ Александра Беляева «Голова профессора Доуэля» (1924) – первое полноценное фантастическое произведение Александра Беляева. До этого был еще очерк «Берлин в 1925 г.» (1915), но он скорее представлял собой набросок, нежели произведение с законченной сюжетной линией. Сюжет рассказа начинается с того момента, когда мисс Адамс, имевшая медицинское образование, нанимается к профессору Керну сиделкой. Она поначалу и подумать не могла, чем предстояло ей заниматься у именитого ученого, но когда вошла в лабораторию, была поражена: «Сверкали стёкла шкафов с блестящими хирургическими инструментами. Холодным светом горели сталь и алюминий различных аппаратов. Тёплыми, жёлтыми бликами ложился свет на медных полированных частях. Трубы, колбы, машины. Стекло и металл. Посреди комнаты стоял большой прозекторский стол. На столе лежал труп человека без головы. Грудная клетка была вскрыта. Рядом со столом стоял стеклянный ящик, и в нем пульсировало человеческое сердце. От сердца шли трубки к баллонам. Мисс Адамс повернула голову и вдруг увидела нечто, заставившее её вздрогнуть, как от электрического удара. На неё смотрела человеческая голова – одна голова, без туловища. Она была прикреплена к квадратной стеклянной доске. Доску поддерживали четыре высокие, блестящие, металлические ножки. Из отрезка шеи, от аорт, через отверстия в стекле, шли две трубки к баллонам. Третья, более толстая трубка выходила из горла и сообщалась с большим цилиндром. Цилиндр и баллоны были снабжены кранами, манометрами, термометрами и какими-то неизвестными приборами. Голова внимательно и скорбно смотрела на мисс Адамс, мигая веками. Не могло быть сомнения: голова жила, отделенная от тела, самостоятельной и сознательной жизнью». Так мисс Адамс узнает о фантастическом опыте – воскрешении головы недавно умершего ученого Доуэля, за которым теперь ей придется ухаживать. А спустя две недели общения с головой знаменитого профессора, которая шевелит губами и моргает глазами, знаками отвечает на вопросы, но не умеет говорить, втайне от Керна девушка открыла один из кранов, подходивший к баллонам, и голова заговорила! Профессор Доуэль рассказал Мари о том, как он оказался в таком положении, завещав перед смертью свое тело науке, чем смог воспользоваться его ученик профессор Керн, представленным в рассказе злым гением. Керн смог сделать уникальную операцию по оживлению головы и теперь с помощью шантажа и пыток заставляет Доуэля работать на него. Зная, что великий профессор не может без процесса мышления, он пользуется его пометками. В лаборатории появились еще две «живых» головы – рабочего Тома Беггинса и певички Уотсон. И если рабочий вскорости умер, то голову девушки профессор Керн представил широкой публике ученых, репортеров и зевак. А после выступления Керна, где он присвоил все заслуги себе одному, мисс Адамс бросилась на сцену и в гневе обвинила профессора в лжи и преступлении против Доуэля. Но только помощь сына профессора Доуэля – Артура, помогла мисс Адамс раскрыть коварные планы Керна. Голова профессора, когда в лабораторию проникли девушка, Артур и следователь, уже была на грани смерти, но Доуэль все же успел перед смертью увидеть своего сына. !!! При публикации рассказа в журнале «Всемирный следопыт» (1925, №3 и №4) в 3-м номере заканчивается глава V, а в 4-м рассказ начинается с VII главы. Отсутствующая VI глава, видимо, была или опущена редактором, или ошибочно не напечатана. !!! В рассказе и одноименном романе автор некоторые имена персонажей оставил неизменными (Доуэль, Керн, Артур), а другие решил изменить. Если в рассказе героиню звали мисс Адамс, то в романе – Мари Лоран. Упоминавшийся вначале Смит, помощник Керна, в романе звался Сабатье. По-иному звались и оживленные головы: Том Беггинс стал Томом Бушем, а Уотсон – Брике. http://archivsf.narod.ru/1884/aleksander_... Журнал был создан по инициативе его первого главного редактора В. А. Попова и зарегистрирован в марте 1925 года. т.е. 1-март, 2- апрель, 3-май 4- июнь. Исследователь фантастики А. Караваев утверждает, что 1-й номер вышел в апреле. Тогда 2-й-май, 3-й-июнь, 4-й-июль.
|
| | |
| Статья написана 6 августа 2020 г. 00:07 |
Янка Мавр (белорусское имя — Я́нка Ма́ўр; настоящее имя — Иван Михайлович Фёдоров; белорусское имя — Іва́н Міха́йлавіч Фёдараў) белорусский советский писатель. Один из основателей белорусской детской литературы, основоположник приключенческого и научно-познавательного жанров в белорусской литературе, создатель первой белорусской научно-фантастической повести. Автор книг для детей, пьес, переводов. Член СП СССР (1934). Член ВКП(б) с 1950 года. Лауреат Государственной премии Белорусской ССР (1968). Заслуженный деятель культуры Белорусской ССР (1968). Наиболее известные произведения: повести «В стране райской птицы» (1926), «Сын воды» (1928), «Полесские робинзоны» (1932), «ТВТ» (1934), роман «Амок» (1929), автобиографическая повесть «Путь из тьмы» (1948). С 1993 года в Белоруссии присуждается премия имени Янки Мавра за лучшие произведения для детей. Родился в городе Либаве (ныне Лиепая, Латвия) в семье выходца из Белоруссии (который в этом городе оказался в поисках работы). Его отец был отставным солдатом, происходил из безземельных белорусских крестьян, работал столяром. До военной службы он носил фамилию Ильин, а фамилия Фёдоров появилась в результате ошибки армейского писаря, записавшего Михаила Фёдоровича — Михаилом Фёдоровым. Отец рано умер, и маленький Янка (Иван) вместе с матерью переехал на её родину — в русскую деревню Лебенишки (бывшей Ковенской губернии). Они жили в бедности, и только благодаря стараниям матери, которая во что бы то ни стало мечтала дать образование сыну, в 1895 году он закончил начальную школу, а в 1899 году — Ковенское ремесленное училище. После училища он поступил в Поневежскую учительскую семинарию. В конце 1902 года его исключили из последнего, выпускного класса — за вольнодумство и «за сомнения в религии». Тем не менее, в 1903 году он всё же получил удостоверение учителя начальной школы, сдав экстерном экзамены за семинарский курс. После обучения в учительской семинарии Фёдоров начал работать в школе под Поневежем (Новое Место), а затем его перевели в деревню Бытча на Борисовщине. В 1906 году он принял участие в нелегальном педагогическом съезде, который состоялся в Николаевщине. В этом же съезде принял участие и будущий классик белорусской литературы Якуб Колас. В «Трудовом списке», который сохранился в архиве писателя, отмечен итог этого события для его участника: «1906. VIII. Уволен со службы и отдан под суд…» Судя по документам, Иван Фёдоров был не просто участником того съезда, а одним из его инициаторов — его подпись, учителя Бытчинского народного училища, стояла первой под протоколом. В ходе следствия этому факту придавалось немаловажное значение. Иван Фёдоров и Якуб Колас входили во временное бюро Минской группы учителей, выбранное во время съезда. Следователи по делу съезда пришли к выводу, что Фёдоров был одним из зачинщиков и играл на учительском съезде едва ли не главную роль, а потому надо, по их мнению, «совершенно устранить его от занимаемой должности». В 1909 году вступил в церковный брак. Переехал в деревню Турец. Судебное разбирательство по делу об учительском съезде длилось почти два года. Фёдорова отстранили от педагогической деятельности и взяли под надзор полиции. Лишь через 5 лет, в 1911 году, ему удалось устроиться преподавателем в частную торговую школу в Минске. С осени 1917 года он устроился учителем географии и истории в минскую железнодорожную гимназию. После революции он стал учителем 25-й железнодорожной школы имени А.Г.Червякова. В 1920-е также работал в Наркомате просвещения Беларуси и в республиканском союзе работников просвещения. Работу учителя Фёдоров оставил только в 1930 году, когда перешёл на работу в Белорусское государственное издательство (где проработал до 1936 года). Дебютировал в 1923 году как фельетонист в газете «Советская Белоруссия» и ленинградском журнале «Бегемот». В 1925 году в журнале «Белорусский пионер» напечатал первую научно-фантастическую повесть на белорусском языке «Человек идёт», которая положила начало фантастическому и приключенческому жанрам в белорусской литературе. Повесть напечатал под псевдонимом «Янка Мавр». «Янка» — это белорусский аналог имени «Иван». Как отмечала исследовательница творчества Янки Мавра белорусский литературовед Эсфирь Гуревич, писатель, сохранив своё настоящее имя в первой части псевдонима, недвусмысленно указывал на то, что он — сын белорусской земли. Значение псевдонима «Мавр» широко раскроется в его последующих повестях: «В стране райской птицы» (1926), «Сын воды» (1927), в которых он показал себя как защитник прав колониальных и зависимых народов, с сочувствием относившийся к коренным народам Северо-Западной Африки, и проявил себя как интернационалист. Свою первую повесть «Человек идёт» Фёдоров написал в возрасте 44 лет, будучи преподавателем 25-й минской железнодорожной школы. В повести автор обратился к жизни первобытного человека на той стадии его развития, когда тот только становился на ноги, ничего ещё не умея, и всё, чего он достигал, — охота с орудиями, получение огня, использование камня в качестве инструмента — было для него впервые. Всё впервые — этот найденный автором художественный ход соответствует видению и восприятию ребёнка, его предчувствию первооткрытия, ожиданию им чего-то нового и необычного. Основой сюжета стал процесс развития человека, мучительный и драматический, наполненный борьбой за свою жизнь, путь длительного и постепенного накопления практического и духовного опыта. Это был замах начинающего писателя на новый для всей национальной литературы жанр, согласно собственному авторскому определению — научно-фантастической повести, которая представляла собой сочетание науки и фантазии. После читательского успеха повести «Человек идёт» писатель продолжил работать в жанре детской приключенческой и научно-познавательной литературы. Янка Мавр писал преимущественно для юных читателей. В произведениях «В стране райской птицы» (1926), «Сын воды» (1928) автор постарался опровергнуть представление о туземцах как о кровожадных людоедах, лишённых элементарных человеческих чувств, людях второго сорта. В повести «В стране райской птицы» действие происходит на Новой Гвинее, на тех островах Тихого океана, на которых побывал путешественник Миклухо-Маклай, исследователь местных жителей-папуасов. Повесть построена на социальном конфликте, на прорисовке двух враждующих сил — угнетаемых и хозяев-колонизаторов. В повести «В стране райской птицы» определились основные особенности художественной манеры Я.Мавра-приключенца, который сумел вобрать в себя энергию, характер и традиции западной приключенческой классики. Повесть «Сын воды», самая поэтическая в этом цикле, согласно признанию самого автора, была наиболее ему дорога. Сюжетная линия главного героя, юного фиджийца Манга, в ней построена на распространённой в приключенческой литературе схеме: спасение белого человека от диких туземцев. Кстати, именно это и не воспринял тогдашний рецензент повести на страницах журнала «Полымя», посчитав эту историю неоправданной данью «низкокачественному приключенчеству». Повесть «Человек идёт» очертила ту тенденцию сочетания узнаваемости и приключенчества, которую Мавр развил потом в следующих своих повестях и в романе «Амок» (1929) — о восстании 1926 года на острове Ява; к написанию романа автора подтолкнули прочитанные им мемуары русского консула на Яве Модеста Бакунина. Для своей повести Янка Мавр собирал материалы, изучал документальную литературу по свежим следам событий. Многие наиболее важные материалы (журналы, газеты, фотографии, использованные потом как иллюстрации) он получал непосредственно с Явы и из Голландии через учителей-эсперантистов, с которыми он вёл переписку как старый эсперантист. В предисловии к роману писатель отметил, что «Амок» более документальный «даже в мелочах», чем может показаться на первый взгляд. В романе «Амок» заметное место занимает познавательный материал о природных особенностях острова, подробностях быта, устоях народа. В 1930-х годах писатель, словно насытившись «экзотическим» иноземным материалом, обратился к родным местам, к жизненной реальности, в которой действуют юные герои. Последовали пользовавшиеся успехом у юных читателей повесть «Полесские робинзоны» (1930), рассказывавшая о приключениях двух подростков в глухом Полесье, утопическая «Повесть будущих дней» (1932) о коммунистическом будущем СССР, «ТВТ» (1934), в которой с юмором рассказывается об обыденных делах школьников. В повести «Полесские робинзоны» автор использовал робинзонаду, подсказанную всемирно известным «Робинзоном Крузо» Даниэля Дефо. Мавр, отбросив псевдоромантику, восхищение экзотикой далёких заморских стран, обратился к своей родной стороне, к познанию своего края. Он показал, что и под белорусским небом, в далёких и близких уголках родного края есть своя романтика и своя красота, каждый раз новая и неожиданная. Повествование держится преимущественно на диалогах-спорах между героями-студентами, которые под впечатлением от книг о далёких странах, прежде всего от книг Жюля Верна, Майн Рида и Ф. Купера, отправляются во время весеннего разлива в путешествие по Полесью. Главной идеей робинзонады стала победа человека над стихией. Эту стихию писатель осмысливает в духе классической русской и белорусской литературных традиций. Природа для героев повести — не только материальное, но и духовное богатство. Самым ярким переживанием для героев стало убийство зубра контрабандистами, которое они восприняли с настоящей болью и волнением, «как убийство человека». Сцена убийства зубра, показанная через отношение к этому главных героев — Мирона и Виктора, стала ключевой в понимании авторских отношений к проблеме «человек и природа». Мораль повести заключается в том, что природа — это воплощение спокойствия и уравновешенности, которые не стыкуются со злом и человеческой жестокостью, а те, кто нарушают естественную жизнь природы, сеют враждебность и ненависть между людьми. Следует отметить, что повесть была написана в то время, когда активно осваивались природные богатства Белоруссии и когда преобразования природы воспринимались как нечто безоговорочно грандиозное и полезное, свидетельство созидательной силы человека, а трагедия наносимого ей ущерба ещё не осознавалась. Эволюция жанра приключенческой повести прослеживается и в повести «ТВТ» (1934), получившей первую премию на всебелорусском конкурсе детской книги, после чего ею заинтересовался Максим Горький. По просьбе Горького Янка Мавр перевёл повесть на русский язык и отослал ему. Это было накануне I съезда писателей СССР. Художественная новизна этой повести заключалась в том, что так называемая тема рабочего воспитания зазвучала натурально благодаря живому духу игры, по законам которой и создано таинственное и загадочное «Товарищество (Общество) воинствующих техников». Через игру ребята включались в жизнь с её повседневными заботами и мелкими бытовыми проблемами. Ребята собственными силами исправляют все неисправности, наводят порядок и практично обживают этот мир. Во время войны писатель вынужденно оказался далеко от родной земли — вначале в Новосибирске, затем в Алма-Ате. Это время он перенёс как тяжёлое испытание, даже как «психическую травму», о чём он признался в письме к Федосу Шинклеру 2 февраля 1942 года. В 1943 году Мавр переехал в Москву, где, сильно заболев, попал в больницу. В родной Минск он вернулся только после освобождения его от фашистских захватчиков. На протяжении 1946—1948 годов Янка Мавр совместно с Петром Рунцом занимался сбором и редактированием воспоминаний белорусских детей о войне для книги «Никогда не забудем» (белор. «Ніколі не забудзем»), которая вышла в 1948 году с предисловием Якуба Коласа. Изданная книга получила высокую оценку не только в Белоруссии, но и за её пределами. После войны Янка Мавр опубликовал цикл рассказов о трагических испытаниях, которые довелось испытать детям в военные годы («Счастье», «Две правды», «Максимка»). Психологическая миниатюра «Счастье» (1945) основана на эмоциональном напряжении, на внутреннем конфликте. В рассказе нет внешних событий, сюжет определяется психологическим столкновением мира детства и мира взрослых на фоне безмятежной природы. Но в этом небольшом повествовании происходят полные драматизма смены душевного состояния героев, внутреннее движение их настроений и переживаний. Психологическая проблема, затронутая автором в рассказе, показывает, как взаимодействуют мир взрослых и мир детства, какие отношения существуют между ними, что представляет интерес как для взрослой, так и для детской литературы. В повествовании «Максимка» (1946) писатель отобразил душу парнишки, сироты-детдомовца, в моменты высшего драматического напряжения, когда он увидел в солдате, возвращавшемся с войны, своего отца, но вдруг осознал свою горькую ошибку. Автору удалось передать душевное состояние маленького героя. В том же году Мавр написал рассказ «Завошта?» (русское название — «За что?»), в основу которого лёг реальный трагический факт — гибель жены и сына писателя М.Лынькова. В 1948 году он написал автобиографическую повесть «Путь из тьмы». В 1954 году вышла его научно-фантастическая повесть «Фантамобиль профессора Циляковского», которая стала третьей его книгой, написанной в жанре социальной утопии (первая — фантастическая сказка «Путешествие по звёздам» (1927) из цикла «Пионерские сказки», а затем — «Повесть будущих дней» (1932)). В основу сюжета положена фантастическая идея технического толка — о возможности использования энергии человеческой мысли: на энергии детской фантазии, которая намного большая, чем фантазия взрослых, внуки профессора Циляковского Светозар и Светлана отправляются в далёкое путешествие — сначала в Америку, а потом на Луну и на Марс. В повести совмещено реальное и фантастическое, в ней прослеживается опора на традиции предшественников, таких как К.Э.Циолковский (как автор астрономических повестей), А.Н.Толстой, В.А.Обручев, а также классики мировой фантастики — Жюль Верн, Г.Уэллс; в повести есть прямые ссылки на этих авторов. Янка Мавр выступил как провидец и предсказатель (вслед за Циолковским) эры космических полётов. Но его интересовала больше не столько научная идея, сколько морально-этическая сторона, проблема человеческих взаимоотношений, будущих контактов при встрече с другими цивилизациями. Янка Мавр выполнил переводы на белорусский язык произведений таких классиков мировой литературы, как Жюль Верн — «20 000 лье под водой» (белор. «80 000 кіламетраў пад вадой», 1937); Марк Твен — «Приключения Тома Сойера» («Прыгоды Тома Сойера», 1939) и «Принц и нищий» («Прынц і жабрак», 1940); А.П.Чехов — «Детвора» («Дзетвара») и «Избранные произведения» («Выбраныя творы», 1954). Произведения Янки Мавра переведены на русский, украинский, армянский, таджикский, литовский, польский и чешский языки. Отдельные его произведения изданы в Америке, Англии и других странах. Янка Мавр умер 3 августа 1971 года. Похоронен в Минске на Восточном кладбище. Янка Мавр был известным эсперантистом. Эсперанто он начал изучать ещё в 1904 году. В 1926 году он вёл передачу для эсперантистов на белорусском радио. Своему зятю Михасю Мицкевичу он читал «Евгения Онегина» на эсперанто. Ведя переписку с эсперантистами мира и получая от них напрямую редкую информацию, он написал книгу «Амок». Янка Мавр собрал большую домашнюю библиотеку, которая была одной из лучших в довоенные годы в Белоруссии. Писатель увлекался спиритизмом. В его доме собирались компании, которые практиковали вызов духов. У Мавра был философский склад ума, и в спиритизме он видел не мистику, а неисследованное природное явление, и пытался понять его механизм. У писателя были две толстые тетради, в которые он записывал результаты спиритических сеансов, но в 1938 году он их сжёг. Спиритические сеансы проводил при помощи блюдца на столе с алфавитом. Известен случай, когда он устроил некоему партийному работнику мини-сеанс спиритизма, во время которого заставил двигаться карандаш. По мнению Михася Мицкевича, Янка Мавр обладал необычными способностями. Любил Янка Мавр и езду на велосипеде и хорошо играл на скрипке. На своей даче под Минском, в Ждановичах, Янка Мавр построил шалаш-кабинет из лозы. На мостках над Свислочью он поставил импровизированный письменный стол, так, что можно было сочинять книги о дальних странах, свесив ноги в воду и воображая себя на берегу океана. Янка Мавр находился в дружеских отношениях с классиком белорусской литературы Якубом Коласом. Они оба учились в учительских семинариях (где также получили и музыкальное образование). Оба участвовали и в учительском съезде (на котором они и познакомились) в 1906 году, после которого Якуб Колас был посажен в Пищаловский замок, а Янка Мавр (тогда ещё Иван Фёдоров) отдан под надзор полиции и, кроме этого, лишён права преподавать в школе. В годы войны во время эвакуации семьи Янки Мавра в Алма-Ату Мавр вёл дружескую переписку с Якубом Коласом, который, также покинув Белоруссию, проживал в те годы в Ташкенте. В письмах друг другу они желали поскорее вернуться в родную Белоруссию: «…Увидим ли мы наши белорусские боровички под ёлкой? Останутся ли они после поганых немцев?…» После освобождения Белоруссии Мавр вернулся в Минск. Однако и после войны переписка писателей не оборвалась, они переписывались и в 1950-е годы. В дальнейшем Янка Мавр стал прообразом учителя Ивана Тадорика в трилогии Коласа «На росстанях» (1955). Позже они породнились: дочь Янки Мавра, Наталья, вышла замуж за сына Якуба Коласа — Михася. В Государственном литературно-мемориальном музее Якуба Коласа хранится скрипка, на которой играл Янка Мавр. Якуб Колас также любил играть на этом инструменте. Дочь Янки Мавра, Наталья, часто музицировала на пару с отцом: он — на скрипке, а она — на фортепиано. Янка Мавр по праву считается «отцом» белорусской детской литературы. Его вклад в белорусскую детскую литературу ценен тем, что он как первооткрыватель и первопроходец определил дальнейшее её направление и развитие, стал создателем новых для неё жанровых форм — приключенческого и научно-фантастического, вследствие чего ему удалось расширить временные и пространственные границы белорусской детской литературы. Его новаторские находки предопределялись прекрасным знанием литературных традиций — национальной, русской, западной. Он умело использовал художественные приёмы таких классиков приключенческой литературы, как Жюль Верн, Майн Рид, Фенимор Купер. В его творчестве имелось немало реминисценций из произведений Даниеля Дефо, Александра Дюма, Гюстава Эмара, Луи Жаколио, Луи Буссенара, Генри Хаггарда. Написанная им в 1927 году лирическая повесть «Сын воды» была наиболее дорога самому автору. Повесть не отличалась резкостью и непримиримостью социального противостояния. В ней главный конфликт между героями раскрывается не в откровенном столкновении разных социальных сил, как в его предыдущей повести «В стране райской птицы», а преимущественно в моральном плане. Янка Мавр постарался в ней утвердить именно ценность общечеловеческих взаимоотношений независимо от социальных преград. И именно за то, что повесть не отразила социальной борьбы туземцев против колонизаторов, официальная критика 1930-х годов упрекала автора в невыразительности классовой позиции, в аполитичности и «социальной притуплённости». Писателя обвинили в том, что он не наделил полудикого жителя Огненной Земли высокой революционной сознательностью, зрелым классовым чувством, и что взаимоотношения героев раскрываются «не в плане борьбы классов, а только в плане борьбы человека с природой за своё существование». В то время занятая поисками идеологических «срывов» официальная критика и не заметила, что Мавр сделал серьёзный шаг вперёд в овладении секретами приключенческого жанра и что его повесть выгодно отличается композиционной целостностью, которая создаётся концентрацией событий вокруг двух главных героев, что сочетание приключенчества и узнаваемости имело в ней намного более органический характер. Тем не менее, почти сразу после выхода в свет «Сына воды» в журнале «Працаўнік асветы» (рус. «Труженик просвещения») (1928, № 13) рецензент, скромно подписавшийся «Учитель», отметил: «У нас появился настоящий автор детской приключенческой книжки». Автора «Полесских робинзонов» (1930) упрекали за то, что приключения приятелей не ассоциируются с идеалами и жизнью всей республики — ничего не говорится про реконструкцию и мелиорацию Полесья, что путешествие героев повести основано на неугодном влиянии М.Рида, Ж.Верна, Ф.Купера. Неоднозначность авторского замысла повести не была оценена тогдашней критикой, которая хотела видеть в книге прямую и чёткую связь с современностью, с процессами индустриализации и коллективизации, происходившими в то время в стране, или с практичными школьными проблемами. Его повесть «ТВТ» (1934), получившую первую премию на всебелорусском конкурсе детской книги, на I съезде писателей СССР отметил русский писатель Самуил Маршак в своём докладе «О большой литературе для маленьких». Говоря о достижениях литературы, Маршак среди других отметил и «значительную школьную повесть, написанную в Белоруссии». В то же время в республиканском Министерстве образования к повести отнеслись с настороженностью, так как организация «Товарищество воинствующих техников» не предусмотрена школьным уставом. Министерские чиновники рассуждали: «Есть ли нужда в создании каких-то разных обществ и команд, когда деятельность школьников должна регламентироваться «Правилами поведения учеников»?» Именно эти опасения и запреты со стороны чиновников образовательных учреждений и приостановили движение «ТВТ-вцев», которое в послевоенные годы стало было разворачиваться во многих городах Белоруссии и бывшего Советского Союза — в Бресте, Пинске, Кобрине, Калининграде, Иванове, Ставрополе, Петрозаводске, Элекмонаре (Алтайский край). В те годы «ТВТ» стало откровенным вызовом официальной нормативной педагогике. Их принцип был: «Если не я — то кто?». Мавр считал, что в обществе все люди постепенно должны становиться такими «ТВТ-вцами», то есть — настоящими хозяевами. Но эта идея оказалась иллюзией. При написании книг писателю помогали его богатые знания по истории и географии и использование в творчестве мемуаров и книг воспоминаний учёных и путешественников. Мавра называли белорусским Миклухо-Маклаем и Жюлем Верном в одном лице. Настоящие путешественники порой удивлялись точности деталей в описании той или иной страны в его произведениях. В своём творчестве он опирался на традиции творчества Жюля Верна, Фенимора Купера, Майна Рида, при помощи чего создал новый, социальный тип приключенческого романа и приключенческой повести. В повестях «Полесские робинзоны» и «ТВТ» он отобразил советскую действительность, ему удалось ярко и правдоподобно описать молодых героев. В 1934 году на экраны вышел фильм «Полесские робинзоны», снятый по сценарию Янки Мавра. Его сказка «Вандраванне па зорках» (русское название — «Путешествие по звёздам»), «Повесть будущих дней» и повесть «Фантамобиль профессора Циляковского» заложили основы научно-фантастического жанра в белорусской литературе. Киноинсценировки: 1934 «Полесские робинзоны» (режиссёры Л.М.Молчанов и И.Бахар, по мотивам повести «Полесские робинзоны»; «Белгоскино»); 1971 «Неоткрытые острова» (режиссёр Л.В.Мартынюк, по мотивам повести «Полесские робинзоны»; «Беларусьфильм»); 2014 «Чудо-остров, или Полесские робинзоны» (режиссёр С.Г.Сычёв, по мотивам повести «Полесские робинзоны»; «Беларусьфильм»). Награды, почётные звания и премии: заслуженный деятель культуры Белорусской ССР (1968); Государственная премия БССР (1972 — посмертно) за повести «Человек идёт», «В стране райской птицы», «Сын воды», «Полесские робинзоны», «ТВТ», «Путь из тьмы», роман «Амок»; два ордена Трудового Красного Знамени; орден «Знак Почёта»; медали. Память: Улица Янки Мавра в Минске; Улица Мавра в Пинске; Минская областная детская библиотека имени Янки Мавра; Районная борисовская школа имени Янки Мавра; С 1993 года в Белоруссии присуждается премия имени Я. Мавра за лучшие произведения для детей. Я.Мавру посвящены документальные фильмы: «Острова капитана Мавра» (1983, режиссёр В. Сукманов, «Летопись»); «След детства» (2004, режиссёр А. Суханова, РУП «Белорусский видеоцентр»); «Янка Маўр. Капітан дзіцячых мараў» (рус. «Янка Мавр. Капитан детских мечт») (2013, режиссёр А.Левчик, РУП «Белорусский видеоцентр»). Семья: жена — Стефанида Александровна; сын — академик Национальной академии наук Белоруссии Фёдор Иванович Фёдоров (19 июня 1911, деревня Турец, Минская губерния — 13 октября 1994, Минск); сын — Арсений Иванович Фёдоров (23 января 1917 — 13 октября 2001), кандидат технических наук; дочь — Александра Ивановна (Копылова) (1 мая 1919 — 3 мая 2005); дочь — Наталья Ивановна (Мицкевич) (27 июля 1924 — 22 февраля 2012, Минск) — кандидат технических наук (1953); замужем (с 1946 года) за сыном Якуба Коласа, Михасём Мицкевичем. Литература: Барсток М. М. Віднейшы беларускі дзіцячы пісьменнік Янка Маўр. — Мінск, 1958; Гурэвіч Э. С. Янка Маўр // Гісторыя беларускай літаратуры ХХ стагоддзя : У 4 т.. — Минск, 1999. — Т. 2: 1921—1941. — Страницы 747—770; Гурэвіч Э. С. Янка Маўр : Нарыс жыцця і творчасці / Э. С. Гурэвіч. — 2-е выд., дапрац. изд. — Мінск: Беларуская навука, 2004. — 148 страниц; Канэ Ю. М. Мавр, Янка // Краткая литературная энциклопедия / Под редакцией Суркова А.А.. — Москва: Советская энциклопедия, 1967. — Том 4. — Страница 487; Янка Мавр — статья из Большой советской энциклопедии (Проверено 11 сентября 2013); Маўр Янка // Беларускія пісьменнікі (1917—1990) : Даведнік / Склад. А. К. Гардзіцкі; нав. рэд. А. Л. Верабей. — Мінск: Мастацкая літаратура, 1994. — Страницы 374—375; Маўр Янка // Беларускія пісьменнікі : Біябібліяграфічны слоўнік. У 6 т. / Пад рэд. А. І. Мальдзіса. — Мінск: БелЭн, 1992—1995; Миронов А. Дед Мавр / А. Миронов. — Минск: Мастацкая літаратура, 1979. — 168 страниц. Статьи: Гурэвіч Э. С. Художественный космос Янки Мавра (белор.) = Мастацкі космас Янкі Маўра // Лiтаратурная Беларусь : газета. — 2013-05-31. — В. 81. — № 5. — Страница 1; Рублевская Л. И. 125 лет Янке Мавру // Советская Белоруссия : газета. — 2008-06-07. Архивировано из первоисточника 20 июля 2013; Дроздова З. «Капитану наших первых странствий» — 130! Мой Мавр // Нёман : журнал. — 2013. — № 5. — Страницы 208—224; Яфімава М.Б. Дзіцячым пісьменнікам трэба нарадзіцца // Полымя. — 2008. — № 5. — Страницы 161—164; Яфімава М. Б. Добры і мудры настаўнік: творчасць Янкі Маўра // Роднае слова. — 1993. — № 5. — Страница 7; Яфімава М. Б. Цэлы свет — дзецям : [аб творчасці, наватраскіх пошукаў Я. Маўра] / М. Б. Яфімава. — Мінск: БДУ, 1983. — Страница 136. https://www.liveinternet.ru/users/kakula/... 
Не раз убеждалась: смахни с классика бронзу и позолоту – и можно блокбастер по мотивам биографии снимать… Янка Мавр, он же – Иван Михайлович Фёдоров, личность настолько колоритная, что подойдет и для сериала. Да вспомнить хотя бы историю, когда он, старый, ослепший, на отдыхе в Крыму кинулся в море на голос и спас тонущую девочку. А чудесные книги о приключениях в экзотических странах, написанные человеком, который ни разу в тех краях не побывал! А занятия эсперанто и спиритизмом! Жизнь человека – источник неисчерпаемый. В Белорусском государственном архиве-музее литературы и искусства открылась выставка к 135-летию Янки Мавра. Давайте же рассмотрим старые фотографии и документы и узнаем еще кое-что новое о создателе «Палескiх рабiнзонаў». 1. Отец Янки Мавра сгорел от алкоголя Осталось совсем немного документов о молодых годах Янки Мавра. Не в последнюю очередь потому, что изрядная часть его жизни прошла до революции, а значит, нуждалась в корректировке: дабы не подумали, что он какой-то буржуазный элемент. Поэтому основной источник сведений о детстве и юности Мавра – автобиографическая повесть «Шлях з цемры». Разумеется, автор рисует весьма мрачные картины дореволюционного прошлого. Первое, что мы видим – как маленький Иван с мамой встречают возле фабрики отца в день получки вместе с другими родственниками рабочих: чтобы те не отправились в кабак, где спустят все деньги. Самое раннее воспоминание… Янка Мавр в кругу семьи 1955 г. Янка Мавр в кругу семьи «А бацьку свайго я ўсё ж такi не памятаю, хоць ён памёр, калi мне было гадоў восем. Ды i не памёр ён, а згарэў: iшоў, iшоў па вулiцы, павалiўся, задымiўся, сiнi агонь пайшоў – i ад чалавека адзiн чорны вугольчык застаўся. Прынамсi так мне растлумачылi ў свой час добрыя людзi». Да, случается такая почти мистическая смерть – для проспиртованного насквозь организма… И еще один скелет из семейного шкафа: Иван уже подростком познакомился со старшей сестрой. Когда мать Мавра была молоденькой, ее соблазнил и обманул местный писарь. Незаконнорожденный ребенок воспитывался у родни. 2. Будущему писателю вместе с мамой пришлось просить подаяния Мать всю жизнь мечтала, чтобы любимый сынок выбился в люди, выучился. Хотя жили бедно, все по чужим углам, прислуживая, батрача. Однажды в родной деревне случился пожар. Сгорели даже сапоги, которые мать из последних копеек справила Ивану – чтобы пошел в них учиться. «I вось адправiлiся мы жабраваць. Работа гэтая мне вельмi спадабалася. Iдзеш сабе па палях i лясах, кожны дзень, кожную гадзiну ўсё новыя месцы, незнаёмыя, цiкавыя… А ўбачыш дзе страху i iдзеш, як у свой дом, заўсёды нешта дадуць. Нiколi раней не даводзiлася мне столькi папiць малака, як у гэтыя часы. Мы ж, апрача ўсяго, былi «ўдава з дзiцем», i гэта давала некаторыя перавагi». 3. Янка Мавр женился на своей работодательнице Учитель минской частной торговой школы Янка Мавр с первой женой Варварой Федоровной и детьми.jpg Учитель минской частной торговой школы Янка Мавр с первой женой Варварой Фёдоровной и детьми Снимок 1909 – 1910 гг. «Настаўнiк Мiнскай прыватнай гандлёвай школы Янка Маўр з першай жонкай Варварай Фёдараўнай i дзецьмi. Мястэчка Турэц Карэлiцкага раёна» Двадцатишестилетний Иван Фёдоров – интеллигентное, немного нервное лицо с тонкими чертами, народническая кепка, круглые очки – сидя на траве, обнимает хрупкую даму. За ними стоят трое детей, девочка и два мальчика. Старшему ребенку лет, наверное, восемь. Неужели писатель так рано женился? Разгадка проста. Молодой учитель поступил на должность гувернера. Вскоре у него завязались сердечные отношения с хозяйкой. Ее муж умер, а гувернер продолжал жить в доме. Работодательница была вдовой священника, и положение казалось ей нестерпимым. Молодому учителю пришлось жениться. Как уверяет его внучка – ради детей. Родились еще дети, уже общие. Но в 1919 году Варвара Фёдоровна умерла. А в следующем году Иван Фёдоров женился на Стефаниде, с которой и прожил счастливо почти всю жизнь. Именно дочь от этого брака стала женой сына Якуба Коласа, у классиков появилось трое общих внуков. 4. Оставил неопубликованный роман о спасении еврейской девочки – Думаю, найбольш незвычайных фактаў пра пiсьменнiка сабрала Марыя Мiцкевiч, унучка Янкi Маўра i Якуба Коласа, – считает создатель выставки Виктор Жибуль. – Марыя Мiхайлаўна рыхтуе кнiгу пад назвай «Недзiцячы Маўр». Туды ўвойдзе невядомы раман «Дзяўчына-мацi», якi нiколi не публiкаваўся. Там пра тое, як у часы вайны беларуская дзяўчына выратавала з гета маленькую дзяўчынку i выдала сябе за яе мацi. Рукапiс захоўваецца ў нашым архiве. Калi Маўр пiсаў гэты раман, у яго былi праблемы са здароўем, думаю, таму ён і не падрыхтаваў яго да друку. Кстати, и печататься учитель географии начал поздно – в сорок лет. Янка Мавр с женой Стефанидой Александровной 1955 г. Янка Мавр с женой Стефанидой Александровной 5. Идею романа «Амок» взял из эсперантистского журнала На выставке много писем и открыток на экзотическом для нас языке – эсперанто. А в начале ХХ века это была повальная мода среди интеллигенции. Янка Мавр – один из основателей эсперантистского движения в Беларуси. Что, безусловно, расширяло для него границы. Во всяком случае, вот на выставке документ 1946 г. – автограф предисловия к роману «Амок» о замысле романа. Предисловие к роману «Амок» 
1946 г. Предисловие к роману «Амок» «Падштурхнула мяне адно паведамленне ў французскiм эсперанцкiм часопiсу, дзе апiсваўся захоп паўстанцамi галандскага ваеннага карабля. Я зараз жа сабраў яшчэ “цёплы” матэрыял у нашым друку аб ходзе паўстання i якiя ў нас былi кнiгi аб Яве… Вельмi карыснымi былi для мяне матэрыялы, якiя я атрымлiваў непасрэдна з Явы, а таксама з Галандыi, ад таварышоў-эсперантыстаў». Сообщения с Явы присылал учитель местной школы, эсперантист. Кстати, еще одно любопытное признание: «Назву “Амок” я дэманстратыўна ўзяў ад нашумеўшай у тыя часы аповесцi Стэфана Цвейга, якi ўклаў у гэтае слова нейкi мiстычны сэнс…» Обидно, что из всего наследия Янки Мавра сейчас на слуху только «Палескiя рабiнзоны». Почитайте что-нибудь еще – думаю, вас ждут сюрпризы. Источник: сайт Людмилы Рублевской Национальной библиотекой Беларуси к 130-летию со дня рождения первооткрывателя приключенческого и научно-познавательного жанров в белорусской детской литературе создан проект «Виртуальное путешествие с Янкой Мавром». https://www.nlb.by/content/news/library-n...
|
| | |
| Статья написана 4 августа 2020 г. 21:38 |
Ты можешь ходить, как запущенный сад, А можешь все наголо сбрить И то, и другое я видел не раз, Кого ты хотел удивить?
Ты верил в гитару, "битлов" и цветы, Мечтая весь мир возлюбить, Но все эти песни придумал не ты Кого ты хотел удивить? Ты стал бунтарем, и дрогнула тьма, Весь мир ты хотел изменить, Но всех бунтарей ожидает тюрьма, Кого ты хотел удивить? Теперь ты устал, и тебе все равно, Как жизни остаток прожить. И пусть на тебя все похожи давно, Кого ты хотел удивить. Ты думал собой осчастливить весь свет, Сияньем его озарить. Но ветер подул — и тебя уже нет Кого ты хотел удивить? Скажи мне, чему ты рад? Постой, оглянись назад. Постой, оглянись назад, и ты увидишь Как вянет листопад, И вороны кружат Там, где раньше был цветущий сад. Андрей Макаревич
|
|
|
облако тэгов
