Рисунки В. Лося
Человечество не останется вечно на Земле...
но нельзя вечно жить в колыбели.
К. Э. Циолковский
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Катастрофа. — Поиски и надежды. — Трагедия планеты Марс. — Открытие Виктора Сергеева. — Корабли летят к Сирасколии. — Штурм «Зоны неприступности». — Пробуждение.
Большой хронометр на центральном пульте управления отсчитывал уже двадцать первый час с того мгновения, как потерявший управление межгалактический фотонный звездолёт высшего класса «Малахит» начал блуждать в бесконечных просторах вселенной. Точнейшие астронавигационные приборы в окутанной полумраком штурманской рубке вычерчивали на карте звёздного неба сложную кривую маршрута. Скорость корабля резко падала.
Андрей Дмитриевич Ожегов, командир звездолёта, двадцать первый час не отрывал воспалённых глаз от полусферического экрана локатора фронтального осмотра. Всякий раз, когда на чёрном бархатном поле появлялась огненная точка, в рубке раздавался резкий тревожный звонок, сопровождавшийся сухим потрескиванием. Это сверхскоростная электронная вычислительная машина, соединённая с локатором, производила расчёт траектории движущегося навстречу кораблю космического тела.
Шесть звонков, шесть огненных точек, пересёкших экран локатора за двадцать часов, говорили о том, что «Малахит» находится в зоне густых метеоритных потоков.
На наклонном пульте, у которого сидел Ожегов, мерно заколебался хоровод разноцветных стрелок бесчисленных приборов. Командир корабля посмотрел на них и облегчённо вздохнул: вычисления, сделанные с колоссальным упережением, показывали, что ближайшие восемь часов «Малахит» будет идти по свободному от космических тел пространству.
Катастрофа произошла тогда, когда её меньше всего ожидали. «Малахит» прошёл «Зону неприступности» и готовился совершить последний прыжок к двойной 14-й звезде в созвездии Омега. Ожегов уже собирался вызвать из отсека главного двигателя Крылова и Соколова, чтобы вместе отметить замечательную победу над космосом, когда страшный взрыв швырнул корабль вперёд, и командир, ослеплённый пламенем, вспыхнувшим на экранах локаторов, смятый внезапно возникшей перегрузкой, потерял сознание.
Когда Ожегов очнулся, «Малахит» уже ничем не напоминал могучий корабль; это было многотонное металлическое веретено, которое сила инерции несла по неведомым просторам.
Андрей Дмитриевич откинулся в гидравлическом кресле и длинными узловатыми пальцами сжал тронутые преждевременной сединой виски. Но ведь они прошли «Зону неприступности»! Со времени запуска первого советского искусственного спутника Земли, который был произведён 4-го октября 1957 года, за 932 года до старта «Малахита», это была величайшая победа человечества над непроницаемым мраком вселенной. Девять веков шли к ней люди сквозь самые тяжёлые испытания, и опять неразгаданные ещё силы космоса преградили им путь.
...Их было четверо в этом звездолёте — вершине инженерного гения землян. Четыре человека и тысячи сложнейших машин и приборов, которые должны были помочь им проникнуть в неизмеримые просторы космоса. Широкоплечий, голубоглазый великан Ожегов — командир корабля и астронавигатор; юркий, подвижный как ртуть астробиолог и врач Крылов; суровый, всегда сосредоточенный и замкнутый Соколов — инженер-механик электронных машин и системы двигателей и двенадцатилетний сын командира Икар, который по корабельным спискам числился оператором съёмочной аппаратуры, но охотно помогал чем только мог всем членам экипажа. Они летели к планете Сирасколия — крупнейшей из четырёх планет двойной 14-й звезды в созвездии Омега, расположенном в глухой провинции спиральной ветви К—12—8 нашей галактики.
Свыше ста двух лет двигался луч света двойной звезды, чтобы преодолеть чудовищное расстояние в тридцать с лишним парсек , отделяющее её от Земли. «Малахит» должен был совершить всё путешествие за 11 зависимых лет. Он был третьим звездолётом, сделавшим попытку достичь района двойной звезды, и вот, как и две предыдущие, она потерпела неудачу.
...Почти тысячелетний путь побед и поражений медленно проплыл перед усталыми глазами Ожегова.
Меньше чем через четверть столетия после запуска первого спутника планетолёт «СССР-1» совершил посадку на Луне. В 1992 году люди уже достигли Марса. К середине XXI века ионные планетолёты землян побывали на всех планетах Солнечной системы.
С трепетом смотрели люди на экраны телевизоров, ожидая сообщений от первых межпланетных путешественников. Человеческое воображение, подогретое сотнями фантастических романов и научных гипотез, рисовало причудливые картины жизни на других планетах, встречи людей разных миров.
И эти сообщения пришли. Унылые пейзажи Луны — остроконечные горы, долины, гигантские кратеры вулканов, «моря», заполненные вместо воды космической пылью, зияющие трещины, — безмолвный и страшный в своей неподвижности мир глядел на людей с экранов телевизоров.
А потом замелькали другие картины, и они заставили всю Землю содрогнуться от ужаса.
Планетолёт «Молния» начал спиральный облёт Марса, и его передатчики послали на Землю рассказ о страшной трагедии, постигшей много веков тому назад эту планету, о гибели цивилизации на ней. Люди увидели выжженную землю, покрытую плотным слоем радиоактивного пепла. Руины изумительных дворцов, согнутые в узлы нечеловеческой силой металлические конструкции, гигантские каналы, заваленные землёй, моря, в которых радиоактивные лучи убили даже бактерии, — всё это говорило о страшной войне, которая стала самоубийством для марсиан.
Боль и отчаяние, охватившие землян при виде победы смерти над жизнью, сменились безмерной радостью от сознания того, что нам удалось предотвратить гибель своей прекрасной, цветущей планеты, что трагедия Марса никогда не повторится на Земле.
Поиски разумных существ, высших форм жизни на других планетах Солнечной системы продолжались. Но они были обречены на неудачу. На Венере из-за отсутствия свободного кислорода и колоссального количества энергии, которую планета получает от солнца, жизнь была представлена только мхами и лишайниками, простейшими микробами и бактериями, которые учёным удалось отыскать в полярных областях.
Встретить людей на далёких планетах — Юпитере, Уране и Нептуне никто не ожидал. Вечный холод и мрак царили в этих страшных мирах, не знающих ласки солнечного луча, тихого дуновения ветерка, задумчивого всплеска волны...
Но Солнечная система была только крохотным островком в безграничных просторах вселенной. Где-то там, за десятками и сотнями парсек пути, лежали «архипелаги» систем, подобных Солнечной. И не на одной, а на сотнях планет развивалась жизнь, где близкая к уровню жизни на Земле, а где и намного превзошедшая её. И люди устремили свои взоры к этим мирам. Встретиться с теми, кто населяет их, наладить с ними постоянную связь — это была величайшая мечта уже первого века Коммунистической эры. А сейчас шёл девятый, но люди были по-прежнему далеки от своей мечты.
Ожегов выключил локатор. Он должен был осуществить эту мечту, а теперь она оттянется ещё на целый земной век. Но всё равно, что бы ни случилось, она не умрёт. Сергеев не мог ошибиться: на Сирасколии должна быть жизнь.
...В 2541 году молодой учёный, главный астроном лунной обсерватории Виктор Сергеев впервые занялся изучением звёздной системы Омега. Отсутствие атмосферы, затруднявшей наблюдение, мощные электронные телескопы, быстродействующая вычислительная аппаратура, которой была оборудована лунная обсерватория, позволили ему установить, что у шести из семидесяти двух звёзд созвездия Омега есть свои планетные системы.
Особое внимание Сергеева привлекла планетная система двойной 14-й звезды. Расчётным путём он доказал, что она состоит из четырёх планет, вращающихся вокруг своего солнца — двойной звезды. Одна из этих планет по физической характеристике и по положению в системе двойной звезды приближалась к положению Земли в нашей Солнечной системе. Виктор назвал её Сирасколией — Надеждой.
Обобщив данные наблюдений и вычислений, астроном сделал вывод, что на Сирасколии сила тяжести, атмосферное давление и температура почти такие же, как и на Земле. А значит, на планете есть все условия для появления живых существ, подобных человеку, потому что по возрасту Сирасколия намного превосходит Землю.
Открытие астронома Сергеева вызвало у землян огромный интерес.
Пятьдесят лет спустя, в 2591 году, была предпринята первая попытка достичь Сирасколии. Ионный звездолёт «Надежда» стартовал с космодрома Луны. Экспедицию возглавил Виктор Петрович Сергеев.
Свыше ста лет напрасно были нацелены в небо мощные радиоприёмные установки и телескопы Земли. Свыше ста лет Земля напрасно посылала радиосигналы, разыскивая своих отважных сыновей. «Надежда» бесследно исчезла в чёрных просторах вселенной.
Но человечество не теряло надежды достичь Сирасколии. За сто лет наука и техника на Земле совершили гигантский прыжок вперёд. В 2709 году на Сирасколию была направлена вторая экспедиция. И опять звездолёт и его экипаж не вернулись домой.
Шесть лет Ожегов добивался разрешения на третью экспедицию. Шесть лет борьбы... Блестящее подтверждение всех догадок и предположений, ставшее вдруг совершенно ненужным...
Как Ожегов и ожидал, путь к Сирасколии закрывала область необычайного скопления осколков каких-то неизвестных планет, разрушенных в результате сложных химических и физических процессов, миллиарды лет тому назад протекавших в их недрах. Эти осколки, занимая площадь поперечником в сотни световых лет, мчались по сложной завихряющейся спирали с огромной скоростью и обладали чудовищной силой притяжения.
Причина гибели «Надежды» и «Луча» была разгадана.
Попав в гравитационное поле, корабли не смогли вырваться из плена «Зоны неприступности», как назвал область скопления осколочной материи Икар. Поток осколков мгновенно разрушил обшивку кораблей, превратил их в мельчайшие частички космической пыли, не дав космонавтам даже послать радиограмму о бедствии.
Несложные расчёты показали, что пробиться через «Зону неприступности» даже такому кораблю, как «Малахит», невозможно.
Двенадцать дней искал Ожегов проход. Словно гигантская рыба-веретено, скользил звездолёт в чёрном океане космоса, прощупывая высокочувствительными приборами его просторы. Фотонный двигатель, вынесенный далёко назад, чтобы уберечь экипаж от губительного действия излучения, и соединённый с кораблём трубой-туннелем, по которой сновали скоростные лифты, придавал ему фантастическую форму.
На исходе двенадцатых суток, когда Ожегов уже начал колебаться, стоит ли продолжать поиски, потому что, борясь с колоссальным притяжением «Зоны неприступности», «Малахит» расходовал очень много горючего, радиолокационные приборы отметили границу перехода твёрдых частиц зоны в газообразные. В квадрате Альфа-217 Ожегов дал приказ бросить «Малахит» на прорыв.
Крылов и Соколов ушли в отсек главного двигателя. Несмотря на показания приборов, свидетельствующие, что обшивка «Малахита» должна выдержать давление и температуру газов, а двигатели — преодолеть силу притяжения, члены экипажа понимали, что всех обстоятельств предусмотреть нельзя, что борьба будет тяжёлой и напряжённой.
Как ни упрашивал Икар отца разрешить ему быть в штурманской рубке, пока «Малахит» пройдёт через раскалённый вихревой поток, Ожегов был неумолим. Повинуясь его ласковому, но твёрдому взгляду, Икар удобно улёгся в гидравлическом кресле, принял снотворную таблетку и через несколько секунд уснул.
«Малахит» вошёл в «Зону неприступности».
Могучий светящийся поток потряс корпус корабля. Стрелки приборов, отмечающих вибрацию, поползли вверх. Но металл выстоял. Ожегов включил все холодильные установки, чтобы сбить быстро поднимающуюся температуру, и это удалось ему, хотя иногда жара в рубке достигала 50–60 градусов.
...Их было четверо в «Малахите», и корабль за 2 часа 17 минут прошёл «Зону неприступности». Взрыв произошёл, когда звездолёт уже выходил на свободный космический простор и начал торможение. Очевидно, колоссальная температура газа вызвала перегрев отражателей главного двигателя, изменила атомную структуру металла. Отражатели начали оплавляться. Заменить их мгновенно механические роботы почему-то не смогли.
...На панели, привлекая внимание Ожегова, тревожно защёлкал прибор, контролирующий запасы энергии в аварийных батареях. Андрей Дмитриевич равнодушно посмотрел на него. Ещё тридцать пять часов аварийные батареи будут питать энергией приборы, подавать воздух, поддерживать температуру в рубке. А затем...
Ожегов решительно встал с кресла. Нет, о смерти думать рано. Тридцать пять часов — это время, когда надо думать о жизни. Прежде всего надо осмотреть остатки корабля. Радиации можно уже не опасаться.
Неслышно ступая по мягкому ворсистому ковру, затягивавшему пол рубки, Ожегов подошёл к креслу, в котором сладко спал Икар, и осторожно положил ему на плечо руку.
— Вставай, сынок, — негромко сказал он.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Отец и сын. — Осмотр звездолёта. — Звезда, зажжённая «Малахитом». — Подвиг Крылова и Соколова. — Ожегов ищет решение.
Икар тут же открыл глаза. Автоматические зажимы, поддерживавшие его в кресле, разошлись, и он вскочил на ноги.
Это был невысокий коренастый крепыш с порозовевшим от сна лицом. Он был очень похож на отца: такой же бугристый, тронутый лёгким загаром лоб, беспокойные голубые глаза, прямой, с чуть заметной горбинкой нос, тяжеловатый подбородок... Мягкие, цвета спелой соломы волосы мальчика прикрывала сетка-паутинка: Икар не любил, когда они лезли в глаза во время работы. Одет он был в короткие брюки из белого немнущегося синтетического материала и такую же курточку с короткими рукавами, очень удобную, потому что на ней было множество карманов. Лёгкие сандалии дополняли его наряд.
Ожегов с затаённой нежностью посмотрел на сына. Вот уже пять с лишним лет Икар делил с ним радости и трудности жизни астролётчика, и только сейчас Андрей Дмитриевич мучительно пожалел о том, что взял сына в это опасное путешествие. А был ли другой выход? Густые кустистые брови Ожегова сошлись на переносице, он отрицательно покачал головой: нет, не было. Конечно, малышу лучше было бы оставаться на Земле, учиться в школе со своими сверстниками, и только достигнув физической и духовной зрелости, вступить на тропу покорителей межзвёздных просторов. Но с тех пор, как, предотвратив взрыв атомного реактора и спасая сотни людей, погибла его мать, Икар ни одного дня не мог прожить без отца.
Совет Покорения Космоса, учитывая выдающиеся заслуги Ожегова, разрешил ему взять сына с собой. После восьмимесячной тренировки он привёз Икара в лунную колонию, где разместился главный космопорт.
Андрей Дмитриевич в душе гордился сыном. Икар рос смелым, не по возрасту смышлёным парнишкой. Окружённый сложнейшими механизмами и приборами, он пытливо присматривался к ним, незаметно усваивая основы науки звездоплавания. Горячий, непоседливый, живущий среди людей, чьи имена на Земле стали легендарными, он, как губка воду, впитывал знания, учился выдержке, мужеству, точному расчёту.
Со времени старта «Малахита» пошёл пятый год. Глядя на сына, Ожегов с мягкой улыбкой подумал о том, что останься он на Земле, он был бы сейчас не двенадцатилетним подростком, а пятидесятилетним мужчиной — ведь на Земле со дня отлёта «Малахита» прошло уже свыше сорока лет, и сын стал бы старше своего отца. С пилотами фотонных кораблей такое случалось не раз.
— Ты разбудил меня, отец? Мы уже прошли «Зону неприступности»? — прервал его размышления Икар.
Ожегов молча кивнул и повернулся к карте, на которой огненным пунктиром отмечалась трасса «Малахита».
Икар проследил за его взглядом, и предчувствие беды охватило его. Прожив большую половину своей маленькой жизни с отцом на космических кораблях, он знал, что звездолёт, движущийся с субсветовой скоростью (а именно такой должна была быть скорость «Малахита», вышедшего из плена осколочной материи), может идти только по прямой: луч света в своём пути в пустоте не знает никаких отклонений. На карте же вырисовывалась огненная изломанная кривая, и она безмолвно сказала Икару, что «Малахит» движется с незначительной скоростью, иначе они не выдержали бы перегрузок, возникавших при малейших отклонениях корабля от курса.
Мальчик растерянно схватил отца за руку и впился в него ожидающим взглядом. Продолжая смотреть на карту, Ожегов сурово сказал:
— Да, малыш, катастрофа. И, кажется, серьёзная.
Он в нескольких словах рассказал Икару о том, почему, по его мнению, произошла катастрофа.
— Сейчас мы выйдем и осмотрим останки «Малахита», — сказал он, не выпуская руки Икара из своих больших ладоней. — Раньше этого сделать было нельзя: дозиметры отмечали, что мы, как хвост, тянем за собой жёсткие излучения, возникшие от взрыва двигателей и запаса горючего. Наши скафандры их не выдержали бы. Сейчас радиация уменьшилась. Одевайся. Когда вернёмся, подумаем, что делать дальше.
В шлюзовой камере они быстро надели скафандры, снабжённые портативными радиостанциями и крохотными реактивными двигателями для перемещения в безвоздушном пространстве. Ровно загудели насосы, отсасывая из шлюзовой камеры воздух, бесшумно отодвинулся тяжёлый люк, и по лёгкой металлической лесенке они вышли на площадку верхнего обзора корабля, вернее того, что от него осталось.
Чёрная космическая ночь, густая, как тушь, окружала их. Где-то там, вдалеке, ярко сверкали звёзды Омеги, словно драгоценные камни, вкраплённые в чёрный бархат. Отсюда их можно было видеть невооружённым глазом. Левее клубилась пересыпанная крохотными звёздочками спиральная туманность, уходящая к центру Галактики. Мир безмолвия, враждебный мир температуры абсолютного нуля раскинулся вокруг на миллиарды километров, словно в немом изумлении глядя на «Малахит» — крохотную песчинку, занесённую сюда силой и дерзостью человеческого гения.
Внимание Икара привлекла необычная звезда, горевшая совсем недалеко, у самого края чуть светящейся полосы, охватывавшей огромную часть неба. Звезда горела пульсирующим неровным светом. Время от времени из неё вырывались огненные вихри. Какое-то мгновение они спиралями вписывались в небо, а затем бессильно падали на звезду, взметая фонтаны крупных искр. На карте звёздного неба, на которую Икар взглянул перед выходом из звездолёта, этой звезды не было.
— Что это за звезда, отец? — крикнул он в микрофон.
— Это всё, что осталось от нашего двигателя и запасов горючего,— услышал мальчик в наушниках глухой голос отца. — Сейчас там происходит цепная ядерная реакция колоссальной мощности.
Ожегов включил прожектор, укреплённый на скафандре. Широкий луч света вырвал «Малахит» из черноты вечной ночи. И только помня о том, что Икар слышит каждый его вздох, он сдержался и не вскрикнул от горя, охватившего его.
Силой взрыва шестидесятиметровое сооружение высотой с трёхэтажный дом, в котором размещались главный и вспомогательные двигатели, вместе с соединительной трубой было отрезано, словно бритвой. От корабля осталось только помещение для экипажа лабораторий, приборов — сорокадвухметровая сигара девяти метров высоты с днищем, увенчанным вздыбившимися волнами расплавленного, разодранного металла.
Потрясённый, смотрел Ожегов на результаты катастрофы. Весь опыт учёного и инженера не мог ему подсказать, какие силы бросили корабль в момент взрыва вперёд и этим спасли его от верной гибели. Объяснение могло быть только одно: в последнее мгновение перед взрывом Крылов и Соколов, чтобы спасти их, автоматически отсоединили корабль от двигателей и успели переключить их на торможение. Этого мгновения было достаточно, чтобы «Малахит» ушёл от центра взрыва на безопасное расстояние.
Энергии в резервных аварийных аккумуляторах оставалось совсем немного. Приняв какое-то решение, Ожегов выключил прожектор и шагнул в открытый люк шлюзовой камеры. Ничего не говоря, Икар пошёл вслед за ним.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
В штурманской рубке. — «Я не оставлю тебя!» — «Звёздочка» — надежда астронавтов. — Дорога длиною в десять лет. — Жестокое слово: «надо». — Перед отлётом. — «Я вернусь, отец!»
Сев в глубокое вращающееся кресло у пульта управления и мельком взглянув на экран локатора, Ожегов указал Икару на соседнее кресло. Мальчик осторожно сел на самый краешек и вопросительно посмотрел на отца.
— Через тридцать часов двадцать восемь минут аварийные аккумуляторы иссякнут, — спокойно, как о чём-то совсем обыденном, сказал он. — Вся энергетика «Малахита» переключится на питание от гелиоэлектростанции. Она улавливает сейчас совсем ничтожное количество лучей. Боюсь, что этой энергии не хватит даже на то, чтобы поддерживать равновесие термоизоляционного покрытия корабля и приводить в действие приборы по выработке кислорода и регулированию состава воздуха. Если мы не замёрзнем и не задохнёмся, «Малахит» сможет продолжать свободный полёт до тех пор, пока не столкнётся с метеоритом, или не попадёт в зону притяжения какой-нибудь звезды и не сгорит в ней.
Отец испытующе посмотрел на сына.
— Я послал радиограмму на Землю. Если она не встретит никаких помех, то приблизительно через полвека людям станут известны подробности катастрофы. И тогда на Сирасколию полетят новые корабли.
— Но нас уже не будет, отец, — чуть слышно сказал Икар.
— Нет, мы должны быть, малыш, — уверенно ответил Андрей Дмитриевич. — Не знаю, как я, но ты... ты обязательно должен быть. Я мечтал о Сирасколии всю жизнь, и если мне не удастся, ты должен быть среди первых, которые достигнут её. Именно поэтому нам с тобой придётся расстаться, сынок. «Звездочка» отнесёт тебя на Землю всего за шесть–семь лет. Ты достигнешь её в восемь раз быстрее, чем наши радиосигналы достигнут пределов Солнечной системы.
Синеватая бледность разлилась по лицу Икара. Словно подброшенный тугой пружиной, он вскочил с кресла и схватил отца за руки.
— Я не оставлю тебя! Слышишь!.. Я не оставлю тебя, я не полечу на «Звёздочке», — задыхаясь, шептал Икар, и крупные слёзы дрожали в уголках его глаз. — Если нам обоим нельзя спастись, мы погибнем вместе.
Сдерживая волнение, Ожегов ласково погладил сына по голове.
— Погибнуть — это самое простое, что мы можем сделать. Но мы должны жить, непременно должны жить, чтобы открыть людям тайну «Зоны неприступности», чтобы опять повести к Омеге свои корабли. Поверь, что мне тоже нелегко расставаться с тобой, но это единственный выход. Ты приведёшь сюда новый звездолёт, и, может быть, мы ещё встретимся с тобой, чтобы после такого перерыва закончить наш полёт. Будь мужчиной, Икар, Земля ждёт тебя. А здесь, в космосе, тебя буду ждать я.
Икар знал, что если отец заговорил о «Звёздочке», значит, это действительно единственный выход. Прижавшись лицом к его ладоням, он беззвучно плакал, потому что понимал, что пока он вернётся с Земли с новым кораблём и найдёт останки «Малахита», отца уже не будет в живых.
«Звёздочка» была двенадцатиметровым конусом «Малахита», автоматической аварийной ракетой с самостоятельным двигателем. Запаса энергии в ракете должно было хватить только на первый толчок, который бы вывел её на заданную траекторию. Дальше она должна была двигаться в свободном полёте. Все её отсеки были заполнены контрольной аппаратурой. В случае катастрофы ракета автоматически отделялась от корпуса корабля. После этого кибернетический робот должен был включить механизмы, рассчитать курс и перевести её по направлению к Земле, чтобы люди могли познакомиться с результатами работы экспедиции.
Использовать двигатель «Звёздочки» для «Малахита» было невозможно: маломощный, он не смог бы провести большой корабль через «Зону неприступности», не выдержал бы единоборства с силой притяжения осколочной материи.
«Звёздочка» не предназначалась для спасения людей. В ракетах подобного типа строго рассчитан каждый килограмм веса, каждый квадратный сантиметр площади. Губительными были бы для пассажиров ракеты и жёсткие радиоактивные излучения, которые, хотя и в незначительной степени, проникали сюда сквозь защитные приспособления.
Однако после сложных расчётов, выполненных с помощью электронной вычислительной машины, Ожегов понял, что вместе с приборами в ракете может улететь Икар, и, если одеть его в непроницаемый для излучений скафандр, есть надежда, что он благополучно достигнет Земли. Для этого надо облегчить вес ракеты на столько, сколько весит Икар в скафандре и приборы для выработки и регулирования воздуха. Всего около семидесяти килограммов. Ровно столько весит одно из трёх автоматических импульсных орудий, предназначенных для уничтожения метеоритов. Из опыта полёта в «Малахите» Ожегов знал, что третья пушка — конструкторский просчёт, двух было бы вполне достаточно, потому что вероятность столкновения крохотной «Звёздочки» с метеоритом в безбрежных просторах космоса ничтожна.
Всё это Андрей Дмитриевич объяснил вздрагивающему от волнения Икару. И только в одном он покривил душой: путешествие на «Звёздочке» к Земле даже при самых благоприятных условиях, когда ракете не пришлось бы ни разу менять свой курс, должно было занять не шесть, а по крайней мере 10–12 лет. Ожегов знал: открой он это Икару, забери у мальчика надежду спасти отца — и всё было бы кончено: он никогда не оставил бы «Малахит».
— Возьми себя в руки, сынок, — сказал Андрей Дмитриевич. — Запасы энергии подходят к концу, а у нас ещё много работы. Давай не будем тратить зря времени.
И, бережно отстранив Икара, он вышел из штурманской рубки. Скоростной лифт тут же перенёс его в носовой конус корабля. Неслышно отодвинулся люк, и в свете ярких ламп Ожегов увидел стальной блеск приборов, густое переплетение проводов, панель, усеянную кнопками и рычагами управления.
Надо было освободить место для Икара, сделать какое-то подобие каюты, и Ожегов приступил к работе. Насупленный Икар молча помогал ему: относил разобранные детали в глубь корабля.
Вскоре «каюта» была готова. Это была прямоугольная выемка шириной в семьдесят сантиметров, длиной в два и высотой в полтора метра, которая выходила к пульту управления ракетой. Стараясь не глядеть на сына, Ожегов установил в каюте гидравлическое кресло, потому что Икар большую часть пути должен был провести во сне, принёс микрофильмы и любимые микрокниги мальчика. Обдуманно, не торопясь уложил он в контейнеры документы экспедиции, корабельный журнал, карты, плёнки — всё, что там, на Земле, должно было помочь людям довершить его дело; отрегулировал аппараты, подающие и меняющие воздух; зарядил автоматическое устройство питательными таблетками и засунул в карман Икару коробку с таблетками, к которым было подмешано снотворное вещество. Его движения были точны и размеренны, и только по тому, как посерело лицо, как резко бились синие жилки на его висках, как судорожно сглатывал он время от времени сухой ком, застрявший в горле, можно было понять, что ему очень тяжело.
Сигнальная красная лампа на потолке коридора трижды моргнула, предупреждая, что запасы энергии в аккумуляторах подходят к концу. Молочно-белый дневной свет, заливавший всё вокруг, стал медленно блёкнуть, разбрасывая по углам густые тени. Ожегов бережно прижал к себе Икара и начал помогать ему одевать тяжёлый скафандр.
Мальчик уже не плакал. Привыкнув всегда и во всём верить отцу, он и сейчас поверил в то, что скоро вернётся на новом корабле, который будет в сто, нет, в тысячу раз лучше «Малахита». Он разыщет останки «Малахита» в космической пучине и спасёт отца. А потом они вместе возьмут курс на Сирасколию. А «Малахит»... Корпус «Малахита» они приведут на Землю и установят его на самой большой площади Москвы как памятник Крылову, Соколову и другим героям, погибшим в борьбе за покорение межзвёздных пространств.
Щёлкнули затворы шлема, и Икар шагнул в каюту. Медленно закрылся люк, и уже в наушниках он услышал приглушённый голос отца:
— Мужайся, сынок, — говорил Ожегов. — Помни, я верю в тебя. Верю, что ты поведёшь ещё не один корабль на штурм звёздного мира через «Зону неприступности», через все трудности, которые выпадают на долю первооткрывателя. Лети, Икар! Счастливого тебе пути, малыш!
— Прощай, отец, — глотая набегающие слёзы, крикнул Икар в микрофон. — Я ещё вернусь! Слышишь! Я обязательно вернусь!
Ожегов нажал на кнопку, и «Звёздочка», отделившись от «Малахита», превратившегося сейчас в металлический цилиндр, начала стремительно набирать скорость. Некоторое время Ожегов, припав к электронному телескопу, ещё видел яркую точку, катившуюся по небу, а затем она растаяла в черноте космической ночи. Он остался один. У командира больше не было ни экипажа, ни корабля.
ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ
Одиночество. — Годы, события, люди... — Мечте навстречу. — В погоне за скоростью. — Во имя жизни. — «Малахит» теряет скорость. — Звезда или планета?
Пошатываясь, Ожегов вернулся в штурманскую рубку и устало опустился в кресло. Почти все источники освещения погасли, только небольшой замаскированный плафон над пультом управления скупо освещал приборы. Корабль перешёл на питание от гелиоэлектростанции, всю энергию Ожегов переключил на локатор и приборы, регулирующие воздух и термоизоляционную обшивку. На этом его работа была пока закончена. Оставались наблюдения, но ими Ожегов решил заняться позже.
Сейчас с каждой секундой Икар удалялся от него почти на 100 тысяч километров. Долетит ли он до Земли? Ожегов почувствовал лёгкий холодок, когда представил себя на месте Икара. Десять–двенадцать лет в одиночестве. Какое это счастье, что эти долгие годы он проведёт во сне! Автоматы будут поддерживать его организм питательными таблетками, они, как заботливые няньки, будут следить за каждым его движением.
Мальчик в космосе... Ожегов вспомнил своё детство. Он не спешил. Впервые в жизни у него появилось время, чтобы подумать о себе, много времени, и прервать его неторопливый ход может только смерть. Но о смерти он старался не думать.
...Как это было давно — тихая улица в небольшом городке сельскохозяйственной зоны, одноэтажный воздушный дом, просторный двор, заросший буйной акацией и сиренью, тонкий перезвон пчёл над цветущими яблонями... И он, белоголовый, бронзовый от солнца и ветра, с книгой Циолковского «Исследование мировых пространств реактивными приборами» в руках, задумчивым взглядом провожающий невесомые серебристые облака...
Это было удивительное время, когда коммунизм вступил в девятый век, когда только на уроках истории можно было услыхать рассказы о том, что когда-то всё было по-иному. Земля, обжитая человеком, как родной дом, уже была тесной для него, всё смелее и смелее проникал он в глубины мирозданья. В небе на недосягаемой высоте мчались по своим орбитам десятки искусственных спутников различного назначения. Они несли научную, радио- и телевизионную аппаратуру и бесконечно далеко раздвинули границы человеческого познания. На Луну и Марс строго по расписанию летали рейсовые ракеты. Над Арктикой и Антарктикой пылали искусственные солнца, расплавляя многокилометровые ледяные панцири, — старый, но вечно юный мир одерживал одну величественную победу над природой за другой.
И мальчишки на этой тихой улице, как и на тысячах других улиц городов и сёл, припав к экранам телевизоров, жадно глядели на лунные ландшафты, проникали вместе с учёными в кратеры гигантских цирков, строили планы уничтожения радиации и оживления Марса, бредили межпланетными перелётами и другими великими делами, достойными их времени. И тогда, как и в далёком 1957 году, году первого советского спутника, будущие космонавты мастерили десятки ракет самых диковинных конструкций, начиняли их головками от спичек, старыми кинолентами, порохом, и они взрывались со страшным грохотом, извергая клубы дыма и оставляя на одежде испытателей зримые следы катастроф.
Но ничто не могло отбить у Андрея и миллионов других мальчишек охоту экспериментировать. Физика, химия, математика стали самыми любимыми предметами в школе, и порой даже учителям трудно было удовлетворить, неуёмную любознательность ребят.
Андрей был первым учеником, гордостью своей школы-интерната. Он блестяще знал точные науки, его лабораторные работы по атомной физике, термоядерным двигателям, радиотехнике сверхдальней связи удивляли опытных учителей. В пятнадцать лет он с отличием окончил школу и, как проявивший склонности к технике, был переведён в промышленную зону на крупный металлургический комбинат.
Ожегову было 18 лет, когда он защитил диплом на звание инженера-металлурга, специалиста по сверхпрочным сплавам для космических кораблей. Его опыты по изменению атомной структуры металлов привлекли внимание крупных учёных, занимавшихся проблемами космонавтики. Мечта Андрея осуществилась — он был приглашён работать и учиться в Межгалактический институт.
Годы, события, люди... Они нанизываются на невидимую нить воспоминаний и неторопливо проходят перед глазами, словно страницы увлекательной книги, читающей текст и одновременно показывающей его изображение.
Шесть долгих лет, увлечённый гипотезой Сергеева о возможности жизни на Сирасколии, создавал Ожегов проект «Малахита». Сотни учёных самоотверженно помогали ему решать большие и малые проблемы, связанные с сооружением фотонного двигателя, который позволил бы кораблю развить скорость хотя бы до 260 километров в секунду.
...Весёлые звуки марша, заполнившие рубку, заставили Ожегова вздрогнуть, отогнали воспоминания. Он включил локатор.
«Малахит» вступил в зону тёмной туманности и медленно, но неуклонно терял скорость. Стрелка электронного измерителя продолжала падать. Линия маршрута на карте превращалась в широкую дугу.
Маленькое пятнышко на экране локатора насторожило Ожегова. В это же мгновение ровно загудела вычислительная машина, на матовой панели вспыхнул длинный ряд цифр, и Андрей Дмитриевич, похолодевший от волнения, включил аварийные тормозные парашюты. Останки «Малахита» стремительно притягивались к какому-то космическому телу, скрытому в глубине тёмной туманности.
Безвоздушное пространство отнюдь не представляет собой какой-то абсолютной пустоты, как некогда думали. В нём есть разрежённые газы, и именно в расчёте на них создавались аварийные тормозные устройства «Малахита». Это были гигантские парашюты из синтетической сверхпрочной плёнки, которые, улавливая разрежённый газ, медленно гасили скорость корабля. Особенно неоценимыми становились они, когда корабль входил в атмосферу.
«Малахит» вздрогнул. Мгновенно возникшую двухсоткратную перегрузку мог выдержать только такой закалённый и натренированный человек, как Ожегов. Для всякого другого такая перегрузка была бы губительной.
Через некоторое время скорость «Малахита» упала до двух тысяч километров в час. Поддерживаемый парашютами, он начал входить в атмосферу неизвестной планеты.
Мощный телескоп, снабжённый расчётным устройством, от которого ни на мгновение не отходил Ожегов после того, как убедился, что парашюты крепко удерживают корабль, рассказал ему о том, что сверкавшая отражённым светом красной звезды неизвестная планета остыла миллионы лет тому назад. Сейчас это было главное. Ожегов знал: если «Малахит» не сгорит в её атмосфере, планета сможет стать ему надёжным пристанищем на долгие годы, пока не появится в этом районе новая экспедиция землян. А это было лучше, чем бесцельно бороздить просторы космоса, рискуя быть в любое мгновение уничтоженным каким-нибудь метеоритом или осколком материи.
ГЛАВА ПЯТАЯ
К орбите Венеры. — Встреча с Землёй. — Поединок с метеоритом. — К «Проходу Ожегова». — Сигнал из космоса. — Глаза, управляющие машинами. — Удар. — Во власти неведомого. — Чужой звездолёт.
Сознание медленно возвращалось к Икару. Вначале перед глазами в быстром хороводе проплыли оранжевые, фиолетовые, жёлтые круги, затем появилось ощущение ноющей тупой боли во всём теле, вызванной перегрузкой при отлёте «Звёздочки». Икар уже не раз испытывал такую боль и знал, что через несколько минут она пройдёт, оставив после себя лишь чувство непомерной усталости, которое тоже незаметно исчезнет.
Но на этот раз всё было совсем по-другому. Заточённому в тесной кабине мальчику казалось, что он попал под многотонный паровой каток: тонкий комариный звон заложил ему уши, жгучая тоска по отцу захлёстывала воспалённый мозг.
Вот и всё. «Звёздочка» мчится по направлению к орбите Венеры, ведомая сложнейшими машинами. Она не собьётся с курса, заданного отцом, и, если ему удастся благополучно миновать «Зону неприступности», через шесть лет космические корабли Земли, возможно, подберут его. Через шесть световых лет... И тогда Икар передаст им документы, которые отец сложил в эти продолговатые контейнеры, тускло поблёскивавшие в своих гнёздах, и поведёт новый корабль к 14-й звезде в созвездии Омеги, до которой так и не долетел его отец.
Пробыть шесть лет одному в крохотной кабине, в которой можно сделать только три шага в длину и один шаг в ширину... Икар вспомнил, старинную книгу об узниках Петропавловской крепости, которые томились в таких одиночках десятки лет, и ему стало страшно.
И вдруг он услышал песню. Здесь, в космосе, в миллиардах километров от Земли, сильный мужской голос пел песню о смелых людях, проложивших дорогу к звёздам. Это была любимая песня отца.
Икар привстал, и глубокое чувство благодарности к отцу заполнило его. Милый, славный отец, такой суровый и ласковый, добрый и чуткий! Он знал, как тоскливо будет Икару в первые часы пути, и подумал о том, как скрасить их. Это по его приказу кибернетический робот включил телевизионную установку, это он подобрал программу передач, которые они так любили смотреть вместе...
Икар подошёл к пульту управления. Все приборы работали безукоризненно. Не снимая скафандра, мальчик с ногами забрался в кресло, затем нажал кнопку, вмонтированную в подлокотник, кресло повернулось, и он начал смотреть телевизионную передачу. Принятая с Земли на искусственном спутнике-космодроме, она была записана на магнитную плёнку и по заданию могла любое количество раз оживать на большом экране телевизионной установки.
Земля... Густые боры, подпирающие вершинами деревьев небо, такое голубое и такое прозрачное, каким оно может быть только на Земле. Величавые реки, несущие свои воды в моря и океаны. Горные хребты, нахлобучившие снеговые шапки. Золотой разлив хлебов...
В тесную кабину ворвался перезвон кремлёвских курантов, на экране засверкали негасимые звёзды Кремля. Мальчик, как зачарованный, смотрел на них. В это мгновение он забыл о том, что он совсем один — крохотная песчинка в безбрежном океане вселенной. Ему казалось, что рядом сидит отец, что он сжимает двумя руками его тяжёлую руку и слышит его глухой, хрипловатый голос: «Лети, Икар! Ты обязательно должен долететь!» Об этом же говорили города и сёла, проплывавшие на телевизионном экране, музыка, которая лилась из репродукторов, весёлая радуга над озером, закованным в зелёную оправу из ивы, вербы, зарослей камыша,— о жизни, побеждающей смерть.
Икар потерял счёт времени, он смотрел и смотрел, не в силах отвести взгляд от прекрасной картины расцветающей Земли.
Наконец раздался сухой щелчок, и экран погас. И репродуктор голосом отца произнёс:
— А сейчас, сынок, прими три таблетки, в которые подмешано снотворное. Ты уснёшь и проснёшься через шесть лет, когда «Звёздочка» уже приблизится к орбите Венеры или выйдет на неё. Будь мужественным, Икар! Ты непременно должен долететь!
Прокусив до крови губу, Икар молча смотрел в репродуктор, скрытый за серым металлом корпуса телевизионной установки. Ещё одно, хоть одно слово!
Но репродуктор молчал.
Проглотив солоноватую слюну, он достал из кармана куртки плоскую коробочку и раскрыл её. В ней лежало двенадцать небольших шариков. Икар подержал шарики на ладони и положил их в коробочку. Это ещё успеется.
«Звёздочка» приближалась к «зоне неприступности». Вот на экране локатора появился первый её вестник — метеорит. Электронная вычислительная машина мгновенно рассчитала его траекторию, и Икар отчётливо увидел его в оптическом прицеле атомной пушки. Затем раздался залп, и метеорит исчез.
В первый раз за последнее время Икар рассмеялся. Всегда, когда грозные орудия звездолётов на расстоянии в тысячи километров расстреливали космические тела, встававшие на их пути, он не мог удержаться от смеха, этот светловолосый вихрастый мальчишка в длинной курточке и лёгких сандалиях. Он смеялся над грозными силами природы, которые не выдерживали поединка с человеческим гением. В такие мгновения, сам того не понимая, он чувствовал себя победителем космоса.
«Звёздочка», пожирая в каждую секунду около ста тысяч километров пути, неслась к «Проходу Ожегова», как Икар мысленно уже назвал проход «Альфа-217» в «Зоне неприступности». Делать было нечего. Икар снова достал коробочку с шариками и подбросил её на ладони. Да, наверно надо ложиться спать.
Резкий свисток, как удар бича, ожёг Икара. Инстинктивно он обернулся к телевизионной установке.
Свисток обозначал, что она начала принимать какие-то сигналы.
Сигналы из космоса? Каким образом? Почему? Кто мог их передавать?
Но раздумывать об этом было некогда. На экране телеустановки задрожало мутное пятно. С каждым мгновением оно принимало всё более и более чёткие очертания. А через несколько минут с экрана на Икара в упор, не моргая, уже смотрели чьи-то огромные глаза. Только глаза, окружённые студенистой массой, — лицо неведомого существа ещё не сфокусировалось. Цветной экран хорошо передавал их холодный, металлический блеск, расширенные в недоумённом вопросе чёрные, как уголь, зрачки и густую паутину красных жилок вокруг них. У этих глаз не было ни ресниц, ни бровей; широко расставленные, они, как магнит, притягивали Икара к себе.
В ужасе закрыв лицо руками, Икар отшатнулся к пульту управления. Но удивительные глаза быстро обшарили кабину, нашли его и заставили обернуться. Они были хозяевами в этом крохотном пространстве, и Икар почувствовал, что у него не хватает сил им противиться. Он подошёл к экрану и замер перед ним.
Несколько минут глаза внимательно изучали его, каждым сантиметрам кожи он ощущал их цепкое прикосновение. Подчиняясь их безмолвному приказанию, Икар сел в кресло, потом встал, согнулся, сделал несколько движений, напоминавших гимнастические упражнения. Странный холодный взгляд гипнотизировал его, превращая в подопытное животное, за которым кто-то наблюдает сквозь прозрачную, но непроницаемую стену.
Наконец, глаза оставили его в покое. Равнодушно скользнув поверх его головы, они начали пядь за пядью осматривать кабину «Звёздочки». Нигде подолгу не останавливаясь, они ощупали каждый винтик на пульте управления, осмотрели локатор и механизмы, управляющие импульсными орудиями, предназначенными для уничтожения метеоритов и комет, электронные вычислительные машины, прокладывающие курс корабля... Карты звёздного неба на вращающихся дисках они рассматривали более внимательно. Икару, который, оправившись от испуга, следил за странными глазами, проникшими в звездолёт из космических глубин, даже показалось, что в них появилось выражение интереса.
Глаза неизвестного существа осмотрели корабль довольно быстро и, по-видимому, остались довольны. Они снова перешли на центральный пульт управления, и Икар вдруг увидел, как заморгали на нём разноцветные лампочки, показывая, что «Звёздочка» начала торможение и меняет курс. Они повелевали не только людьми, но и машинами, эти таинственные глаза, и, повинуясь их воле, машины начали производить сложные манипуляции.
Чувство ненависти к странному существу с удивительными глазами охватило Икара. Почему оно хозяйничает на чужом звездолёте? Почему меняет курс, уводя корабль по неведомому маршруту? И куда? Ведь это удлинит его путешествие, оттянет встречу с отцом!
Воспользовавшись тем, что глаза неведомого существа были прикованы к пульту управления, Икар резко бросился вперёд и повернул ручку выключателя. И сразу же экран погас. Теперь, не теряя ни секунды, надо было переключать двигатели и направить корабль по старому курсу. Икар прыгнул к пульту управления. Но страшный удар, похожий на сильный разряд электричества, швырнул его на пол.
Когда резкая боль в теле утихла, он увидел, что телеустановка опять включена и холодные чёрные глаза, не обращая на него никакого внимания, продолжают командовать приборами на пульте управления. Стрелка ЭИС — электронного измерителя скорости — непрерывно падала.
Дотянувшись руками до кресла, Икар тяжело всполз на него. Сопротивляться было невозможно, второй такой удар мог бы его убить. Оставалось только одно — наблюдать за приборами и ждать, чем это окончится.
И потекли томительные часы ожидания. Они нужны были для того, чтобы, постепенно сбавляя скорость, остановить ракету. Глаза, овладевшие пультом управления, видимо, хорошо знали, как это делается.
Наконец, стрелка ЭИС задрожала и замерла на нуле. И опять Икар почувствовал на себе тяжёлый взгляд страшных глаз. Они стали огромными, заполнили весь экран телеустановки, спокойные, пытливые глаза существа, оказавшегося в безднах космоса. Они подняли Икара с кресла и заставили его войти в шлюзовую камеру. Они проникли сквозь её стены, приказав Икару включить «механические руки» — манипуляторы, отвинтившие люк. Они вели его по гулким ступенькам, и он не перестал чувствовать их силу даже тогда, когда шагнул на верхнюю палубу корабля.
И тогда мальчик громко вскрикнул. Рядом со «Звездочкой», медленно покачиваясь и сверкая в непроглядной темноте космоса холодным голубым светом, стоял огромный звездолёт невиданной конструкции. Рядом с ним «Звёздочка» казалась карликом.
Открыв от изумления рот, Икар смотрел на корабль с неведомой планеты. Он напоминал гигантское веретено, на которое были надеты три огромных шара, опутанных сложной сетью проводов. Шары светились ровным немигающим светом, похожим на нежную голубизну залитого солнцем весеннего неба. У основания «веретена» не видно было отражателей, которые обычно устанавливаются на фотонных ракетах, корабль оканчивался скошенными серебристыми крыльями.
Больше Икар ничего рассмотреть не успел. В центре среднего шара, против которого стояла «Звёздочка», зазияло чёрное отверстие люка; из него, как тугие пружины, вылетело три гибких, толщиной в человеческую руку троса, которые туго запеленали его по рукам и ногам. Потом последовал сильный рывок, и, потеряв под ногами борт своего корабля, Икар полетел в бездну, усеянную мириадами звёзд бесконечно далёких галактик.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Встреча. — Друзья или враги? — Совет экспедиции. — В поисках решения. — Генератор биотоков. — Человек в беде. — Астроном Сергеев был прав.
— Справа по курсу — космический корабль неизвестного происхождения. Предполагаемая скорость — около ста тысяч километров в секунду. Направление — спиральная туманность НТ-13-121. Находится на расстоянии 28 миллионов километров.
Эти слова произнёс штурман гравитационного звездолёта «Ар» Нор Инд. Подхваченные мощными микрофонами, они мгновенно разнеслись по всем жилым помещениям, лабораториям и отсекам корабля. На телевидеофонах появились очертания главного локатора звездолёта — почти в центре его можно было без труда различить сверкающую точку, стремительно катившуюся к правому нижнему углу. Показания сложных приборов, наблюдающих за изменением траектории движения «точки», дали ей исчерпывающую характеристику. Это был не астероид, не метеорит, не блуждающая комета, а корабль, созданный руками и мозгом разумного существа.
На панелях телевидеофонов вспыхнули красные лампочки — сигнал, требующий всеобщего внимания, а затем на матовых экранах выросла массивная фигура начальника экспедиции Эда Алюа. Всегда сосредоточенный и спокойный, на этот раз он не скрывал своего волнения. Коротко приказав группе управления звездолётом вести наблюдения за неизвестным кораблём, он сказал:
— Пусть все остаются на своих местах. Через несколько часов мы догоним неизвестный корабль и, наверно, встретимся с обитателями другой планеты. Кто бы они ни были, эти существа, если они смогли проникнуть в такие глубины космоса, — значит это наши братья по поискам и стремлениям, это — люди. Нам надо хорошо подготовиться к этой встрече, может быть, она будет непродолжительной. Приказываю всем научным группам приготовить карты, схемы, книги, рисунки — всё, что поможет неведомым существам узнать как можно больше о нас и о нашей планете.
— Может, подготовить средства обороны? — послышался в телевидеофонах осторожный голос Нора Инда. — Этот маленький корабль может атаковать нас, Алюа. Мы ведь не знаем замыслов тех, кто ведёт его.
Командир звездолёта отрицательно покачал головой.
— Нет, средства обороны готовить не надо, — уверенно ответил он. — Люди, которые разорвали цепи притяжения своей планеты, не могут быть кровожадными зверями. Они должны быть миролюбивыми, они должны жаждать встречи с нами не меньше, чем мы с ними. А поэтому за работу, друзья!
Алюа замолчал, и изображение его исчезло с экранов. Напряжённое возбуждение охватило экипаж огромного звездолёта. Люди так мечтали об этой встрече, так ждали её! И теперь их разделяют только считанные часы, всего 28 миллионов километров. При скорости «Ара», равной семи восьмым абсолютной единицы , это было ничтожно малое расстояние, при преодолении которого надо было больше времени затратить на торможение, чем на погоню.
В Зале Мудрости, огромном круглом салоне, стены и купол которого, казалось, сплошь состояли из карт звёздного неба, Алюа собрал Совет экспедиции, чтобы обсудить, как вступить в сношения с кораблём с неизвестной планеты.
— Может быть, используем локатор? — сказал Нор. — Локатор или какой-нибудь иной прибор, позволяющий на расстоянии видеть космические тела, на звездолёте должен быть. Когда мы приблизимся к космонавтам, они увидят нас и затормозят свой корабль.
Алюа в раздумье забарабанил пальцами по тускло поблёскивавшей полировке стола.
— Идея хороша, но только при иных обстоятельствах, — взвешивая каждое слово, сказал он. — Судя по всему, корабль приближается к спиральной туманности и, видимо, войдёт в неё. Последовать за ним мы не можем: в этой зоне уже погибло несколько наших звездолётов. У чужого корабля корпус, наверно, сделан из очень прочных сплавов, или он нашёл проход в скоплении осколочной материи. Даже если случилось второе, мы должны исследовать проход при помощи автоматических ракет, управляемых по радио, а только потом вступить в него. За это время чужой звездолёт уйдёт так далеко, что мы, пожалуй, больше никогда не разыщем его в просторах Вселенной.
Члены Совета одобрительным гулом поддержали эти слова. Действительно, налаживание локационной связи требовало очень много времени. Надо было придумать что-нибудь другое.
Слова попросила Ия, главный врач экспедиции, двадцатитрёхлетняя девушка — крупный специалист в области биотоков. Нервно теребя лёгкий шарфик, который лежал на её плечах, она сказала:
— Надо применить биотоки и остановить корабль. У нас есть огромный опыт управления приборами на расстоянии. Значит, задача заключается только в том, чтобы понять принципы управления кораблём. Мне кажется, как бы они ни были сложны, Алюа в них сможет разобраться.
Алюа улыбнулся. Ему нравилась горячая запальчивость молодого врача. Идея, которую она предложила, была самой простой и наиболее легко осуществимой.
—А уверена ли ты, что существам, летящим в корабле, понравится, что кто-то неведомый будет менять их курс, включать аппараты торможения? Объясниться до встречи с ними мы наверняка не сможем: трудно даже предположить, что они знают наш язык. Полупроводниковые переводчики, работающие на биотоках, на расстоянии мы не используем. А если так, значит, может случиться, что нам придётся при помощи биотоков не только управлять чужими механизмами, но и удерживать на месте членов экипажа, что уже похоже на насилие. Имеем ли мы право так поступить?
— Но ведь мы сделаем это с самыми добрыми намерениями, — живо возразила Ия. — Мне кажется, иного выхода нет. И времени для раздумий нет. Корабль удаляется. Неужели мы откажемся от встречи, о которой мечтали долгие тысячелетия? — с неподдельным огорчением воскликнула она.
Члены Совета повернулись к экрану контрольного локатора. Раздумывать и впрямь было некогда, И созвездие зелёных огней, вспыхнувших на наклонном пульте, смонтированном на возвышении, показало командиру корабля, что члены Совета принимают предложение Ии.
…«Ар» стремительно догонял неизвестный звездолёт. Корабли сближались под углом в 127°. Вскоре на экране локатора уже можно было рассмотреть стреловидный корпус чужого звездолёта.
Потекли томительные часы ожидания. Наконец, Нор сообщил, что расстояние между кораблями приближается к зоне действия биотоков. Высокочувствительные приборы обнаружили на корпусе корабля приёмно-передаточные антенны. Этого было достаточно для того, чтобы взгляд Алюа, излучавший биоэнергию, усиленную в миллиарды раз сложными генераторами, мог проникнуть в космический корабль и стать в нём полновластным хозяином.
Наступили решающие минуты. Все члены экипажа «Ара» застыли у телевизионных установок. Вместе с Алюа они должны были увидеть тех, кто уверенно вёл свой корабль по только им известному курсу.
Алюа подошёл к громоздкому прибору, от которого, словно змеи, отходили десятки гибких трубок, оканчивающихся мягкими пористыми наконечниками. Он сел в удобное кресло, откинулся в нём и начал неторопливо приставлять трубки одну за другой к бугристому черепу. Они мгновенно присасывались к сероватой коже, зажигая на продолговатом вогнутом экране красные, зелёные, синие, жёлтые огоньки. Ия внимательно следила за ними и время от времени обменивалась с Алюа короткими замечаниями.
Наконец, голова командира оказалась тесно оплетённой гибкими трубками. Казалось, что это не человек, а огромный паук притаился в густой неразберихе паутины. Ия повернула рычажок, и в глуби установки мягким серебристым светом затеплился круглый, словно иллюминатор, экран, оправленный узкой бирюзовой панелью. Протяжно загудели генераторы, на лице Алюа чётче выступили скулы, глаза его расширились, словно вглядываясь во что-то неведомое, что должно вот-вот возникнуть перед ними.
Прошло несколько томительных мгновений, и экипаж «Ара» увидел на серебристом экране тесную кабину звездолёта и маленького светлокожего человека, на щеках у которого застыли дорожки от высохших слёз.
Алюа мгновенно догадался, что только какая-то страшная катастрофа заставила человека сесть в эту кабину. Кто из людей рискнул бы в одиночестве отправиться в это путешествие, которое длится годами, а порой и десятилетиями? Кто отправился бы на штурм космоса в такой неудобной щели, явно не предназначенной для членов экипажа?
Он тут же принял решение остановить корабль, взять на борт его пассажира и при помощи кибернетических переводчиков, работающих на биотоках, узнать, откуда он летит и что с ним случилось, а если понадобится, оказать ему помощь. Ия бросилась готовить приборы, чтобы после того, как человека примут на борт «Ара», исследовать, какой атмосферой он дышит, и уничтожить бактерии. Они могли бы причинить экипажу много серьёзных неприятностей.
…Икар в это время не знал, что он стал первым человеком Земли, увидевшим, как оправдалось гениальное предвидение астронома Виктора Сергеева. Он не знал, что неведомый космический корабль был отправлен с Сирасколии, что он встретился с людьми, к которым держал путь «Малахит».
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Сон или действительность? — Люди неведомой планеты. — Удушье.— Браслеты. — На одном языке. — Звёзды неба Родины. — Проход в квадрате Альфа-217. — Провал.
Неужели это был только сон, один из тех странных снов, которые потом долго-долго преследуют человека?
...Большой круглый зал со сферическим потолком. Где-то там спрятаны сильные источники освещения. Они расположены так, что предметы в зале совершенно не отбрасывают тени. Собственно, никаких предметов здесь нет, если не считать бесчисленных рычажков, кнопок и сверкающих разноцветных окошечек, которые, словно пчелиные соты, заткали стены.
Посреди зала стоит большой стол, снежно-белый куб, каждое ребро которого равно примерно полутора метрам. Икар лежит на этом столе в скафандре, прикрытый каким-то колпаком, таким прозрачным, что его невозможно рассмотреть. Но мальчик знает, что колпак есть: он упирается в него ногами и кончиками пальцев рук.
Икар вспоминает, что под такие колпаки на земных звездолётах помещались различные мелкие зверюшки и растения, которые космонавты привозили с других планет для Музея Вселенной. Значит, он сам оказался сейчас таким экспонатом. Но у кого?
Он поворачивает голову и видит устремлённые на него глаза. Много глаз, похожих на те, которые он впервые увидел на экране телеустановки. Но теперь Икар уже не чувствует страха — можно рассмотреть обитателей и хозяев этого удивительного корабля.
Это — люди. Только короткие могучие туловища и непомерно большие головы со скошенными лбами и удлинёнными, глубоко посаженными глазами, излучающими таинственную энергию, отличают их от землян. Шестеро, они склонились над колпаком, закрывающим Икара, и о чём-то оживлённо разговаривают, резко жестикулируя. Вот один из них сделал какой-то знак, и с потолка свесилась целая гирлянда длинных трубок. В одно мгновение они присосались к колпаку так плотно, что Икар от страха забился под ним, как подстреленная птица. Но тот же леденящий взгляд уложил его на место...
На экране, который внезапно вспыхнул на стене, заплясали какие-то разноцветные ломаные линии, кружочки, пунктирные полосы. Хозяева корабля внимательно смотрели на них и одобрительно кивали головами.
Запас кислорода в резервуаре скафандра заканчивался. Икар начал задыхаться. Лоб его покрылся крупными каплями пота, мальчик чувствовал, как они медленно сбегают по вискам.
Очевидно, это как-то отразилось на экране, который рассматривали люди с неизвестной планеты, потому что один из них сухо щёлкнул пальцами, и трубки исчезли где-то под потолком, унося с собой колпак.
Икар терял сознание. Грудь разрывало от недостатка воздуха. Он не чувствовал, как эти люди снимали с него скафандр, и пришёл в себя только тогда, когда сильная струя кислорода, напоенного ароматом сосновых боров, ударила ему в лицо.
Зажмурившись, он пил этот воздух, дышал им и не мог надышаться. У мальчика закружилась голова. Сферический потолок превратился в бешено вращающееся туманное кольцо...
Может быть, всё это — и странные люди, и колпак, и змеевидные присоски, которые, казалось, впивались в его тело, было только сном? Нет, потому что когда головокружение прошло и он открыл глаза, он увидел всё тех же людей, склонившихся над ним.
Неловко опершись на локоть, Икар поднялся. Люди расступились. Икар спрыгнул на упругий, словно пористая резина, пол. И тут же услышал чей-то удивительно добрый, звучный голос.
Говорил всё тот же человек, видимо, старший на корабле, который распоряжался здесь всем. Икар выслушал длинный ручеёк резких согласных звуков и отрицательно покачал головой: он ничего не понял. Тогда старший сделал какой-то знак, и ему передали узкую, металлическую пластинку, оканчивающуюся браслетами. Он подошёл к Икару, сжал его руки, и через мгновение на них с сухим треском защёлкнулись кольца.
Браслеты с пластинкой были похожи на наручники, которые Икар видел в какой-то старинной книге. Там их надевали на руки заключённым. Икар с силой рванул руки, но браслеты впились ему в кожу. И в то же мгновение он услышал уже знакомый насмешливый голос:
— Спокойнее, друг мой, спокойнее. Во-первых, ты эти игрушки не разорвёшь, силы не хватит; а во-вторых, этого делать не стоит. Без браслетов мы очень нескоро сможем понять друг друга.
Икар онемел от изумления. Человек с неизвестной планеты говорил на понятном для него языке.
— Кто вы такие? — закричал Икар, бросившись к старшему. — Вы знаете наш язык? Как вас зовут?
Люди в зале рассмеялись. Улыбнулся и старший. Теперь его глаза не были такими страшными, они как бы подёрнулись дымкой, которая преградила путь неведомой энергии, излучавшейся из них.
— Не всё сразу, друг мой, не всё сразу. Сначала расскажи нам о себе, о том, как ты сюда попал, а потом мы ответим на твои вопросы, — сказал старший.
Путаясь и сбиваясь от волнения, Икар начал рассказывать о Земле, с которой они отправились на штурм космоса. В то же мгновение купол потолка опустился низко-низко, и на нём зажглась огромная карта звёздного неба. По карте проплывали звёзды и созвездия, но Икар не узнавал их. До боли напрягая глаза, он пытался найти Полярную звезду или Большую Медведицу, но миры, сменявшие друг друга, были непохожи на те, которые он привык видеть на отцовских картах.
Люди вопросительно смотрели то на мальчика, то на купол. Но Икар отрицательно качал головой. И хоровод звёзд на подвижной карте всё плыл и плыл, беспрерывно обновляясь, и казалось, ему никогда не будет конца.
Но, наконец, Икар радостно поднял руку. На карте сверкало наше Солнце. Медленно бежало оно по своей орбите, а вокруг него двигались Сатурн, Уран, Юпитер, Нептун, Венера, Земля...
— Земля! — воскликнул Икар. — Вот наша Земля!
Теперь рассказывать стало легче. Все шесть человек жадно ловили каждое слово мальчика. По мере того, как он рассказывал об экспедиции «Малахита», карта меняла свои очертания, повторяя маршрут «Малахита» чёткой красной стрелой.
— Мы уже прошли «Зону неприступности», когда произошла авария,— говорил Икар.
Он видел, что при упоминании о «Зоне неприступности» его новых знакомых охватило какое-то непонятное волнение. Несколько минут они молча рассматривали квадрат Альфа-217 на застывшей карте, а потом заговорили все вместе. И в хаосе звуков Икар уловил ликующее:
— Проход есть!
Больше он ничего не слышал. Усталость взяла своё. Тяжело осунувшись, он опустился на пол и через мгновение уже беспокойно спал, выкрикивая какие-то бессвязные обрывки фраз. Сильные руки старшего бережно подняли его с пола, и маленькая процессия медленно вышла из зала. Бесшумно поднялся вверх купол, карта звёздного неба исчезла с него, и ровный синевато-зелёный свет опять залил опустевший просторный зал.
На сложнейших приборах, соединённых сотнями метров переплетённых проводов, вспыхивали, перемигиваясь, разноцветные огоньки.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Знакомство.— В Зале Мудрости.— Сирасколийцы приветствуют посланцев Земли. — Планета оранжевого и синего солнц. — Осмотр корабля.
Икар открыл глаза и несколько минут лежал неподвижно в солнечной комнате, немногим большей, чем его кабина в «Звёздочке». Ложе его напоминало гамак, он был подвешен почти в центре комнаты невысоко над полом. Вернее, подвешен он не был: сколько Икар ни вглядывался, он не увидел никаких верёвок или тросов, которые поддерживали бы застывший в воздухе гамак.
Но Икар уже не мог удивляться. Глаза, управляющие машинами, фантастический корабль в космосе, люди, умеющие говорить на земном языке, змеевидные трубки и колпак — право, этого многовато для двенадцатилетнего мальчишки, даже если ему уже и приходилось бывать на других планетах и летать в фотонных звездолётах. Поэтому он легко спрыгнул с гамака на упругий пол и сделал несколько резких движений, чтобы размяться. И тут же с тихим шорохом в сторону отошла часть стены, и в проёме показался старший.
Икар подбежал к нему и с готовностью протянул руки. Тысячи вопросов мучили его, ему не терпелось получить на них ответ. Снова сухо щёлкнули браслеты, и Икар услышал знакомое и ласковое:
— Здравствуй, малыш. Ну, как тебе спалось?
— Спасибо, — весело ответил Икар. — Вы...
— Да, да, сегодня мы тебе всё расскажем. Да и ты нам ещё ответишь на некоторые вопросы. Но прежде всего нам надо познакомиться. Меня зовут Алюа.
— А меня — Икар, — ответил мальчик. — Товарищ Алюа, спасите моего отца! Может, он ещё жив! Ведь у вас такой чудесный корабль!
Глазами, полными мольбы и надежды, он посмотрел на Алюа.
Командир улыбнулся.
— Мы уже летим по курсу, который приведёт нас к твоему отцу. Будем надеяться, что ваш «Малахит» ещё цел. И тогда ты скоро сможешь обнять своего отца.
И Алюа погладил по голове Икара, припавшего к его широкой груди.
— А теперь пойдём, нас ждёт Совет Экспедиции! Старейшины хотят видеть тебя и беседовать с тобой.
Вслед за Алюа Икар вышел на узкую площадку перед комнатой, огороженную невысоким барьером. Командир обнял мальчика, и пол под их ногами провалился. Легкий холодок в груди подсказал Икару, что они со стремительной скоростью несутся куда-то вниз.
Через мгновение этот странный лифт остановился. Как и в комнате Икара, часть стены ушла куда-то в сторону, и вслед за Алюа Икар вошёл в тот самый зал, в котором уже был, когда попал на корабль.
В центре зала на возвышении в глубоких креслах сидели люди. Их было много, около двадцати человек. Мужчины и женщины, закутанные в белые, ниспадающие тяжёлыми складками просторные одежды, они внимательно и дружелюбно смотрели на Икара. Алюа усадил его в такое же кресло, стоявшее перед возвышением, и ласково похлопал по плечу: «Не робей, малыш». Потом сел рядом с ним и сказал:
— Сегодня мы собрались здесь для того, чтобы приветствовать первого посланца далёкой планеты Земля и в его лице всех её обитателей.
И Совет Экспедиции торжественно встал перёд Икаром. Растерявшийся, он тоже встал, низко склонив голову.
— Наш дорогой гость ещё очень молод, — продолжал Алюа, когда все заняли свои места, — и только чрезвычайные обстоятельства заставили его оставить отца, на помощь к которому мы теперь спешим. В его рассказе мы не нашли и не найдём многих сведений, которые нам хотелось бы получить о планете Земля и других планетах системы земного Солнца. Но он нам принёс весть, которая стоит этих сведений: его отец Андрей Дмитриевич Ожегов нашёл проход к «Зоне неприступности», как они называют спиральную туманность НТ-13-121, проход, который безуспешно искали наши корабли вот уже несколько сот лет. Мы были близки к цели, но первооткрывателями стали они. Честь им и слава!
И снова Совет Экспедиции встал, чтобы почтить память тех, кто жизнью своей заплатил за штурм «Зоны неприступности».
— Нашего юного друга терзает любопытство. — Алюа ласково улыбнулся. — Любого из нас, окажись он на его месте, любопытство одолевало бы не меньше, хотя мы видели и знаем гораздо больше его. Давайте же расскажем ему о нашей Родине, о Стране Человеческого Счастья, или Сирасколии, как её называют земляне.
Светло-зелёный свет в зале медленно погас, и на куполе его зажглось созвездие Омеги. Звёзды созвездия по спирали уходили к центру купола и исчезали там, уступая место двойной звезде, которая вскоре заняла всю карту. Икар вскрикнул от изумления: он увидел два солнца — оранжевое и синее, стоящие рядом в чёрном, как бархат, небе, и четыре планеты-спутника, вращающиеся вокруг них.
— Оранжевую звезду мы называем Хатра — звезда жизни, — негромко, задумчиво рассказывал Алюа. — Эта звезда — копия вашего Солнца. Она обладает одинаковой с ним массой и отличается от него только спектральным классом. Синяя — Энтра — звезда созидания — примерно в восемь раз больше Солнца, но менее тяжёлая, чем оно. Эти две звезды — источники жизни на нашей планете.
Затаив дыхание, смотрел Икар на звёзды, которые казались огромными плоскими дисками, вписанными в непроницаемую черноту космической ночи. Свет их был так ярок, что только специальные светофильтры, укреплённые под куполом, позволяли смотреть на них. Звёзды были окружены сверкающими коронами, из их недр вырывались огромные, завихряющиеся языки пламени — протуберанцы. Казалось, синие и оранжевые змеи, выброшенные страшной силой ядерного распада внутри звёзд, вот-вот сплетутся и превратят светила в хаос всепожирающего пламени, который уничтожит всё вокруг. Но проходило несколько секунд, и неистовый разгул синего и оранжевого огня опадал, чтобы вскоре вспыхнуть снова.
Затем откуда-то из-за края купола, оттесняя неистовые звёзды, выплыл огромный шар. Окутанный плотной бронёй атмосферы, пронизанной оранжево-синим светом, он поплыл по небосводу, приближаясь и заполняя собой весь купол.
Сотни раз рассказывал Андрей Дмитриевич Икару об открытии и вычислениях Виктора Петровича Сергеева, и сейчас, слушая Алюа, мальчик поражался силе человеческого гения, сумевшего через головокружительное расстояние в сто с лишним световых лет дать такую точную характеристику планете. Масса, гравитационное поле, атмосферное давление, температура, период обращения — всё, о чём говорил Алюа, на Земле было известно сотни лет тому назад, благодаря работам замечательного астронома.
А потом Икар почувствовал, что какая-то неведомая сила подхватила его, и вот уже он летел над удивительной страной, которую её жители называли Родиной Человеческого Счастья. Ощущение у мальчика было такое, словно он попал в циркораму,— он стал участником событий, которые видел заснятыми на магнитную плёнку.
Свет оранжевого и синего солнц перепутал все представления Икара о цвете. Перед его глазами проплывали светло-зелёные реки, и моря у берегов дымились изумрудно-зелёными волнами. Розовато-синие леса сменяли жёлтые и голубые разливы степей, чёрно-сиреневые цепи гор; лёгкие облака в небе отливали всеми цветами радуги. Икар видел огромные города, дома в которых были похожи на гигантские белоснежные купола, бесконечные ленты эскалаторов, опоясавших всю планету, толпы весёлых, оживлённых людей в снежно-белых одеждах.
Алюа взволнованно рассказывал мальчику о том, как миллионы лет тому назад на планете возникла жизнь, какой мучительно длинный и трудный путь развития прошла она, пока не появился на планете человек. Люди объединили свои усилия в борьбе с природой и пронесли это объединение через века.
Удивительная «машина времени» перенесла Икара в далёкое прошлое планеты. И то, что он видел, во многом напоминало ему историю Земли.
Всё более и более сложные машины появляются на Сирасколии. Учёные, инженеры, рабочие расщепили ядро атома, строят гигантские летательные аппараты, соединяют невесомыми ажурными мостами целые материки. Сирасколия разделена на четыре — по числу материков — страны. На Великом Собрании представители этих стран принимают решение об объединении в одну семью.
Икар видит, как меняется облик планеты с началом новой эры — эры одной семьи. Люди перекраивают свою землю. Могучие машины помогают им проводить каналы в пустынях, уничтожать хищных зверей и вредных насекомых, строить прекрасные города. Двумя широкими лентами опоясывают эти города приэкваториальные области — здесь наилучшие условия для жизни. Средние широты занимают гигантские пастбища для скота, густые леса, необозримые поля. Сирасколийцам не приходится заботиться о пище: почти все виды продуктов вырабатываются на огромных заводах-лабораториях химическим путём из органических и неорганических соединений.
...Словно от резкого толчка, Икар открывает глаза. Зеленовато-оранжевый свет медленно зажигается под погасшим куполом.
— На сегодня хватит, — ласково говорит Алюа. — Ты ещё много узнаешь о нашей стране. Сейчас ты пойдёшь с Ией. Она покажет тебе наш корабль и ответит на твои вопросы. А мы здесь начнём разбирать и изучать документы, которые взяли с вашего корабля.
Ия встала и, взяв Икара за руку, вышла с ним из Зала Мудрости. Члены Совета Экспедиции разобрали документы и материалы, предназначенные Ожеговым для отправки на Землю, и склонились над ними.
Ия и Икар остановились на лифтовой площадке. Ия нажала кнопку на панели ограды, и они полетели вниз, к корме корабля.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
По следам «Малахита». — Ия выступает на Совете. — «Ар» ложится на новый курс. — Трит — планета красного солнца. — Посадка.
Определив предполагаемую скорость «Малахита» с учётом влияния на неё космических тел района, по которому ракета должна была идти, Алюа вёл «Ар» по сложной трассе, разыскивая останки корабля. Вместе со звездолётом по параллельным курсам поиски вели четыре автоматические ракеты, запущенные с борта «Ара» и оборудованные высокочувствительными приборами. Радиолокаторы, пеленгаторы, инфракрасные уловители невидимыми щупальцами ощупывали космический фронт поперечником в несколько сот тысяч километров.
С тех пор как «Ар» вышел на трассу «Малахита», Икар ни на минуту не покидал зал главного локатора. Алюа, хорошо понимавший состояние мальчика, разрешил ему даже обедать, наблюдая за экраном. Прогулки Икара по кораблю прекратились.
Дважды, то уменьшая, то увеличивая скорость, «Ар» прошёл зону предполагаемого нахождения «Малахита», но корабля нигде не было.
На Совете, доложив о ходе поисков, Алюа сказал:
— Метеороотметчики показали, что в период нахождения «Малахита» в этой зоне он не мог столкнуться с космическим телом. Траектории метеоритов и осколков, которые могли бы уничтожить корабль, пролегают в иных плоскостях и не совпадают с траекторией его движения. Значит, остаётся предположить только одно: «Малахит» попал в зону притяжения планеты Трит, и его следы надо искать там. Продолжение поисков «Малахита» значительно отклонит «Ар» от цели, намного удлинит наш маршрут. Поэтому я не мог решить этот вопрос, не выслушав мнения членов Совета.
Окончив речь, Алюа сел в кресло и внимательно посмотрел на своих соратников. У Икара тревожно сжалось сердце: от решения этих людей сейчас зависела судьба его отца. Мальчик упорно верил в то, что отец жив.
Раздумье членов Совета длилось недолго, его прервала Ия. Смуглое лицо её посерело от волнения, решительно и открыто смотрела она на членов Совета.
— Долгие тысячелетия знали мы, люди Родины Человеческого Счастья, о том, что где-то в неизведанных глубинах вселенной есть миры, где живут такие же разумные существа, как и мы. Мы мечтали о встрече с ними, о тех временах, когда люди, отделённые друг от друга чудовищными расстояниями, объединятся в одну семью, смогут передавать друг другу опыт и знания, накопленные ими за века суровой борьбы с природой.Мы пошли навстречу им и встретились с ними, и узнали, что где-то там, далеко, на планете Земля, люди тоже мечтали о том же, о чём мечтали мы, и осуществляли свои мечты решительно и упорно.Так неужели же мы дадим погибнуть одному из них, потерпевшему катастрофу в безднах космоса? Неужели мы не сделаем всё, чтобы спасти его, если он ещё жив, и помочь ему вернуться на свою родную планету?Мы должны полететь на планету Трит и обыскать каждый её уголок, если Трит — действительно единственное место, где может оказаться «Малахит». Члены Совета Экспедиции, говоря о миллионах километров пути, об изменении маршрута и о других очень важных делах, помните, что вы говорите о Человеке!
Члены Совета Экспедиции, выступившие вслед за Ией, единодушно решили продолжить поиски Ожегова на планете Трит. Нор Инд положил «Ар» на новый курс. Ракеты-спутники были отозваны на корабль, стремительно снижавший скорость. Через сто пятьдесят восемь часов «Ар» вошёл в атмосферу планеты Трит и начал облёт её, гася скорость и готовясь к посадке.
Могучие оптические и локационные приборы нацелились на планету.
Припав к оптическому аппарату, Икар смотрел на чужой мир, где надеялся встретить отца.
Выбрав огромную равнину, Алюа повёл корабль на посадку. И через несколько минут, оттолкнувшись выпущенными шасси от песка, корабль стал, взметнул в небо клубы пыли.
Анализы и расчёты, произведённые при входе в атмосферу планеты и завершённые в момент посадки корабля, показывали, что кислорода, имеющегося в воздухе, для дыхания не достаточно, высаживаться надо в скафандрах.
Гигантские прожекторы пядь за пядью ощупали пространство вокруг «Ара». Манипуляторы вынесли из корабля установки, излучающие смертоносные лучи, и оградили огромный участок от нападения возможных врагов. Полусферы больших шаров «Ара» раздвинулись, и первая группа космонавтов ступила на планету Трит.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Подарок. — Карты Трита. — Поиски. — По странной просеке. — Догадка. — «Малахит» найден! — Ожегов исчез.
Перед выходом из корабля Ия вручила Икару подарок — крохотный антигравитационный двигатель, который позволял мальчику свободно парить в воздухе, поднимаясь и опускаясь, где ему заблагорассудится. Такими двигателями были снабжены скафандры всех членов экипажа.
Чтобы иметь свободные руки, Икар воспользовался другим типом биокибернетического переводчика — обручем, плотно, но легко охватывавшим голову. Он позволял мальчику поддерживать беспрерывную двустороннюю связь со всеми членами экипажа, где бы они ни находились.
Алюа приказал всем собраться. Картографы корабля, использовав теле- и аэросъёмки, уже приготовили карты планеты Трит. Вся планета была разбита на тридцать пять квадратов — в экспедиции по розыскам «Малахита», вместе с Икаром, участвовало семьдесят человек. Остальные остались в корабле, чтобы подготовить научную аппаратуру и начать изучение планеты.
Вручив начальникам групп карты и договорившись о сигнализации, Алюа дал команду приступить к поискам. Люди, одетые в скафандры и похожие на каких-то удивительных чудовищ, словно невесомые, взмыли над планетой и, поднявшись на высоту до трёх метров, быстро разлетелись в разные стороны.
Все на корабле видели, как крепко привязался Икар к Ие, и поэтому Алюа поручил девушке опекать его во время поисков. Он дал им самый лёгкий, первый квадрат, включавший район посадки «Ара» и занимавший площадь всего 82 тысячи квадратных километров.
Быстро освоившись со способом управления двигателем, Икар вслед за Ией полетел на восток, туда, где высились гигантские буро-сизые деревья непроходимого леса.
Это был удивительный лес без мелколесья. Казалось, что огромные деревья выросли все сразу, и после этого там, внизу, уже не росло ничего, кроме коричневого мха. Они так густо сплелись узловатыми безлистными руками-ветвями, что почти не пропускали под свои своды даже света мощных прожекторов, укреплённых на шлемах скафандров Ии и Икара. Ни голоса птиц, ни рёв зверя — ничто не оглашало этот огромный и враждебный лес, подпиравший вершинами раскалённые, пылающие небеса.
Внезапно внимание Икара привлекла группа деревьев, клином выступавших вперёд. У многометровых исполинов, словно гигантской бритвой, были срезаны верхушки; внизу на мху валялись обугленные, как от пожара, ветки. Икар поднялся выше и, взмыв над лесом, увидел, что впереди, насколько хватало взгляда, вершины деревьев были так же изуродованы и обожжены. Казалось, что кто-то проложил в чаще огромный коридор, шагая с дерева на дерево и подминая их под себя.
Ию эта удивительная просека тоже заинтересовала.
— Давай посмотрим, что это такое, а потом закончим наш облёт,— предложила она, и Икар с радостью согласился. Предчувствие чего-то необыкновенного с невероятной силой охватило его. Словно легкокрылая птица, он полетел вперёд, внимательно осматриваясь вокруг. Ия летела рядом с ним.
Этот полёт длился около часа. Ия и Икар пролетели больше двухсот километров, а гигантской просеке всё ещё не было конца. Но теперь уже неведомый лесоруб скашивал не вершины, а целые деревья, и они сплошным завалом громоздились на земле, устремив вверх грозные пики поверженных стволов.
Догадка обожгла обоих одновременно: такую просеку мог вырубить только приземлявшийся звездолёт. Глухо вскрикнув, Икар увеличил скорость, чтобы скорее пройти этот путь. Ия устремилась за ним.
Внезапно лес кончился, и Икар и Ия вылетели на огромную поляну, примыкавшую к озеру. Почти в центре поляны, распластав на траве гигантские паруса-парашюты, стоял металлический цилиндр. Это был «Малахит», вернее, то, что осталось от него после аварии и отлёта «Звёздочки».
Ия молнией устремилась вниз, а Икар, как подбитая птица, затрепыхался в воздухе: от волнения он забыл, как надо переключать двигатель на спуск. Ия подлетела к нему и перевела рычажки. Икар плавно полетел на землю.
Приземляясь, Ия успела крикнуть в микрофон: «Все в 24-й сектор первого квадрата! “Малахит” найден!»
Икар не совсем точно рассчитал точку приземления и опустился метрах в восьмидесяти от «Малахита». Но сила притяжения на Трите была почти в три раза меньше земной, даже в тяжёлом скафандре мальчик в десяток прыжков достиг своего корабля.
— Отец, где ты? Это я, Икар, — задыхаясь от волнения, кричал мальчик, забыв о том, что он в скафандре и отец не может его услышать.— Где ты, отец?!
Подбежав к «Малахиту», Икар тяжело упал на землю. Ия бережно подхватила его. Люк «Малахита» был открыт. Всё вокруг — разбросанные книги, разбитые приборы, обрывки карт, фото- и кинолент — свидетельствовало о жестокой борьбе. Положив обессилевшего, потрясённого Икара на землю, Ия поднялась на площадку верхнего обзора. Внешний люк шлюзовой камеры был открыт, внутренний плотно завинчен, преграждая путь в корабль.
Над поляной показались первые сирасколийцы, прилетевшие по сигналу, поданному Ией.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Первая вылазка. — Планета красной звезды. — Схватка двух исполинов. — Возмездие. — Пещера у малинового озера. — Находка.
Ожегов, не отрывая взгляда от экрана локатора, вёл «Малахит» на посадку. Грохот и вой воздуха, рассекаемого кораблём, сотрясал его стены, гигантским молотом бил по голове. Из носа у Андрея Дмитриевича хлынула кровь. Сглатывая вязкую слюну и чувствуя, как незримой волной подкатывает к горлу тошнота, он нажимал на кнопки и рычажки центрального пульта, регулируя площадь парашютов, и напряжённо выбирал место, где можно было бы приземлиться, не разбив останки звездолёта.
Лес, темневший на горизонте, привлёк его внимание. Он мог служить хорошей тормозной подушкой и смягчить удар. Изменив расположение парашютов, Андрей Дмитриевич повёл звездолёт туда.
«Малахит» с погашенными парашютами, словно смерч, пронёсся над лесом, подминая его под себя, и тяжело упал на поляну, пройдя на днище около километра по бурой выжженной земле. Перед глазами у Ожегова замельтешила разноцветная метель, и он упал на пульт управления.
Он не знал, сколько времени пробыл без сознания. Когда он очнулся и открыл створы иллюминаторов, там, за бортом корабля, уже была ночь.
Спать не хотелось. Умывшись и сменив окровавленную одежду, Андрей Дмитриевич стал внимательно изучать показания приборов, автоматически записавших характеристику неизвестной планеты.
Анализы были ободряющими. К трёхкратному уменьшению силы тяжести и красному солнцу можно было привыкнуть, приспособиться: климат, высокая влажность воздуха, леса, луга и горы, которые Ожегов успел рассмотреть при приземлении, говорили о том, что на планете должен быть обильный и разнообразный растительный и животный мир.
Ожегов взглянул на часы. Ночь по его расчётам должна была скоро окончиться. Независимо от положения планеты по отношению к красной звезде, больше 6–8 часов длиться она не могла. Решив утром совершить первую вылазку, чтобы ознакомиться с окрестностями, он лёг в кресло-кровать и, утомлённый событиями последних дней, крепко уснул.
Он проснулся, едва багрово-красные лучи восходящей звезды проникли сквозь прозрачные стёкла иллюминаторов. Призрачный тревожный свет мутным потоком залил штурманскую рубку — день мгновенно пришёл на смену ночи, как будто в затемнённой комнате кто-то сразу включил свет.
Раскалённый огненный шар повис низко над планетой на светло-желтом небе, испятнанном островками густо-фиолетовых облаков.
Для вылазки Андрей Дмитриевич решил использовать лёгкий наземный скафандр с запасом кислорода на 89 часов. Сделанный из исключительно прочных пластмасс, скафандр весил всего шесть килограммов, специальные терморегулирующие устройства поддерживали в нём постоянную температуру.
На смотровом стекле шлема Ожегов укрепил систему светофильтров, которые смягчали неприятную резкость световых лучей. Мощный прожектор, коротким раструбом выступавший над шлемом и соединённый с автоматическим микрокиноаппаратом, позволял продолжать путь даже в самую тёмную ночь и в любое время делать снимки. Крохотная радиостанция, смонтированная в левом манжете скафандра, невидимыми нитями должна была связывать Андрея Дмитриевича с кораблём, позволять ему свободно ориентироваться на местности.
Внимательно осмотрев скафандр, Ожегов надел его, укрепил на поясе два К-лучевых пистолета н нож-резак и, взяв бухту прочного и почти невесомого синтетического троса, пошёл в шлюзовую камеру. Насосы быстро откачали из неё драгоценный кислород, люк бесшумно открылся, и Андрей Дмитриевич вышел на палубу корабля.
Звезда уже поднялась почти к самому зениту, её лучи отвесно падали на землю. С высоты корабля Ожегов осмотрелся вокруг.
Под ногами у него, широкой длинной полосой простираясь с севера на юг, лежала холмистая степь, заросшая гигантскими папоротникообразными растениями, буйной ржавой травой. Очевидно, было время цветения — степь переливалась белыми, чёрными, фиолетовыми, жёлтыми цветами огромных размеров. Покачиваясь на тонких ножках, достигавших двух–трёх метров высоты, они упрямо тянулись к красной звезде, жадно впитывая её лучи. Над цветами медленно кружились разноцветные бабочки. Устрашающих размеров насекомые наполняли воздух ровным и сильным жужжанием, которое Ожегов мог хорошо расслышать, благодаря внешним микрофонам, вмонтированным в шлем...
На западе высился лес, с востока к степи подступало окаймлённое мрачными утёсами огромное озеро; нежно-малинового цвета вода его, казалось, была подожжена; над озером колыхалось зыбкое марево.
По вмонтированным в корпус ступенькам-скобам Ожегов спустился на землю и смело углубился в траву, скрывшую его с головой. Он знал, что одетому в сверхпрочный скафандр, здесь ему ничто не угрожает, но всё же шёл настороженно, раздвигая левой рукой высокие стебли, а правой сжимая рубчатую ручку пистолета.
Мягкий светло-жёлтый мох, стлавшийся по земле, пружинил, идти было необыкновенно легко. Андрей Дмитриевич знал, что эта лёгкость вызвана меньшей, чем на Земле, силой тяжести на планете.
В небе над ним кружили птицы, жадно высматривая добычу. Размерами они превосходили самых крупных земных птиц, которых Андрею Дмитриевичу когда-либо приходилось видеть. Гигантские крылья позволяли птицам подолгу планировать над одним местом, их треугольные туловища и вытянутые шеи со свистом рассекали воздух.
Недостаток кислорода на планете, небольшая сила притяжения вызвали к жизни необычайные по сравнению с земными формы растений и животных. Взобравшись на высокий пологий холм, он убедился в этом.
Впереди, у подножия холма, паслось огромное травоядное животное. Благодаря оптическим особенностям смотрового стекла Ожегов смог издали хорошо рассмотреть его. Массивная туша, короткие толстые ноги животного заросли волнистой голубой шерстью, длинная утончающаяся шея, на которой кожа висела толстыми складками, была совершенно голой. Она оканчивалась огромной головой, увенчанной острым рогом.
Животное захватывало целые охапки травы и медленно жевало её, время от времени издавая трубный рёв, сотрясавший окрестности.
Андрей Дмитриевич сфотографировал чудовище и собирался уже двинуться дальше, чтобы обойти его, как вдруг животное перестало есть и беспокойно затопталось на месте. Заинтересованный, Ожегов принялся снова наблюдать за ним. И через несколько мгновений он оказался свидетелем смертельной схватки двух исполинов.
Внезапно переменившийся ветер сообщил животному о приближении врага. Ожегов даже не смог рассмотреть этого врага, настолько молниеносным был его прыжок. Казалось, просто лёгкая, рваная тень взметнулась над беспокойно топтавшимся животным, но грозный рёв показал, что враг не промахнулся и удар его был точным. Огромный чёрный зверь, чем-то неуловимо напоминавший пантеру, впился в шею животного и рвал её острыми клыками.
Животное замотало головой, разбрызгивая далеко вокруг фонтаны крови, но сбросить противника с шеи не могло. Пантера крепко оседлала его, стремясь скорее прогрызть толстую кожу.
Тогда многотонная туша вдруг рухнула и начала кататься по земле, чтобы тяжестью своей раздавить противника. Приём этот, очевидно, был хорошо знаком пантере, потому что она тут же выпустила добычу и, как стальная вороненая пружина, метнулась в сторону, описывая вокруг разъярённого животного большие круги и выискивая место, откуда можно было бы ещё раз безопасно напасть.
Ожегов понимал, что неповоротливое животное было безоружным против железных когтей и длинных саблевидных клыков хищника. Борьба должна была вот-вот закончиться, и он следил за ней затаив дыхание.
Животное встало, нацелив на врага своё единственное оружие — острый полутораметровый рог. Но пантера сделала обманное движение, и пока животное повернулось, снова оказалась у него на загривке.
Пантера уже торжествовала победу. Животное, отчаянно тряся головой и истекая кровью, неуклюже топталось на месте, не в силах сбросить врага. Опьянённый успехом хищник на какое-то мгновение потерял бдительность и тут же оказался под ногами у животного.
Андрей Дмитриевич вздрогнул: положение изменилось. Взбешённое от нестерпимой боли многотонное чудовище топтало своего врага, и через несколько секунд от могучего хищника осталось только тёмно-бурое пятно, вбитое в окровавленную землю.
Расправившись с пантерой, животное издало торжествующий рёв и тяжело рухнуло на землю.
Потрясённый кровавым зрелищем, Андрей Дмитриевич медленно побрёл к озеру, чтобы у светло-малиновой воды отдохнуть и собраться с мыслями. Планета изобиловала хищными зверями. Несмотря на сверхпрочный скафандр и грозное оружие, надо было соблюдать осторожность. Под огромной тушей такого животного скафандр мог лопнуть, как скорлупа ореха.
Короткий день шёл к концу, когда Ожегов добрался до озера.
Ещё засветло он увидел на берегу под одиноким утесом узкий вход в пещеру и решил заночевать в ней.
Осторожно пробравшись по тесной штольне, Андрей Дмитриевич включил прожектор. Перед ним лежало просторное сводчатое помещение.
Тёмный круг в центре привлёк внимание Ожегова. Подойдя к нему и нагнувшись, Андрей Дмитриевич глухо вскрикнул: он увидел догорающий костёр.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Люди? — При свете костра. — Встреча. — В плену у пигмеев. — Схватка в ущелье. — Снова в плену. — Привал.
Люди на неведомой планете? Люди, способные жить при таком незначительном количестве кислорода в воздухе? В первое мгновение всё это показалось Андрею Дмитриевичу каким-то фантастическим сном. Но угли, неярко мерцавшие в кострище, обглоданные кости в углу и куски недоеденного мяса говорили о том, что это не сон.
Люди... Ожегов так стремился к ним, к могучим, разумным существам, населяющим другие миры вселенной. Судьба жестоко посмеялась над ним, осуществив его мечту. Он встретится с ними, но это будут не существа, покорившие себе природу, а жалкие рабы её, пещерные люди, дикари, кромсающие мясо кремневыми ножами.
Ожегов подобрал один такой нож у костра и с чувством горького сожаления подбросил его на руке. Кремневый нож и... звездолёт, летящий с субсветовой скоростью... А впрочем, всё правильно. Разве не он сам вместе с другими учёными утверждал, что, развиваясь по единым законам, жизнь на планетах вселенной и должна находиться на разных ступенях развития, в зависимости от возраста планеты и многих других причин? До сегодняшнего дня это было предположением, теперь это — научная теория, подкреплённая неопровержимыми доводами. А значит, и мечта Ожегова о встрече с людьми, стоящими на уровне развития землян, тоже не бесплодная фантазия. Такие люди есть, и если не он, то другие встретятся с ними.
Не вставая со своего места, Андрей Дмитриевич дотянулся до хвороста, разгрёб золу и бросил на уголья несколько сухих сучьев. Через несколько минут затрещал весёлый огонёк, осветив дрожащим светом своды пещеры.
Конечно, в первую очередь надо будет познакомиться и подружиться с людьми — хозяевами планеты, изучить их язык. А затем? О, затем он не станет тратить времени даром. Вооружённый знаниями, добытыми историческим развитием человечества, сложнейшими приборами, механизмами и орудиями, оставшимися на «Малахите», он поможет людям планеты за срок своего заточения совершить прыжок из первобытного состояния в новую эру. Он научит их строить жилища, выплавлять металлы, обрабатывать землю; вместе с ними он истребит на планете всех хищников, приручит полезных животных; он создаст школы, прогонит невежество и суеверие, царящие в головах у дикарей, соединит их племена в одну великую семью...
Андрей Дмитриевич был уверен, что у него хватит силы и энергии, чтобы осуществить свои обширные планы с помощью наиболее толковых и смышлёных обитателей планеты.
Тщательно обдумав своё положение, он решил с наступлением дня вернуться к звездолёту.
Размышления Ожегова прервало красное зарево, вспыхнувшее у входа в пещеру. Начался второй день его пребывания на планете, которой он не успел ещё дать наименования.
Он осторожно вышел из пещеры и осмотрелся — вокруг никого не было. Тогда, неслышно ступая по крупной гальке, усеявшей берег, он быстро пошёл к кораблю.
«Малахит» стоял на своём месте. Буйная растительность уже уничтожила все следы огня, бушевавшего здесь при его приземлении. У корабля на длинных тонких ножках покачивались чёрные цветы. Ожегов поднялся на палубу, открыл люк шлюзовой камеры и вошёл в звездолёт.
Прошла ещё одна ночь. Перед второй вылазкой Андрей Дмитриевич сменил кислородный баллон и прикрепил к поясу два запасных. Теперь он мог оставить корабль на 267 часов. С собой он взял несколько альбомов, рисунки в которых должны были рассказать жителям планеты о развитии жизни на Земле, коробки с телефильмами и маленький проекционный аппарат, питавшийся от аккумулятора. Для первой встречи с хозяевами планеты этого было достаточно.
Перед тем как войти в шлюзовую камеру, Ожегов через систему перископических устройств внимательно осмотрел окрестности. Несколько раз колебания высокой травы у «Малахита» показались ему подозрительными, но, сколько он ни напрягал зрение, рассмотреть ему ничего не удалось. Очевидно, в траве в поисках добычи бегали мелкие грызуны.
Решив направиться к озеру, чтобы обстоятельно осмотреть пещеры, Ожегов вышел на палубу корабля. Он уже собирался пустить в ход автоматическое устройство, закрывающее внешний люк, как оказался буквально погребённым под лавиной человеческих тел, совершенно непостижимо взлетавших из травы на пятиметровую высоту палубной площадки.
Выронив альбомы и коробки с фильмами, собрав все силы, он попытался освободиться, и на какие-то доли минуты это ему удалось.
Пустив в ход пистолет, он живо разметал бы их, но это были люди, и Ожегов решил не применять оружия. Вскоре он тяжело упал на траву, связанный по рукам и ногам. «Ну что ж, будем считать, что знакомство состоялось. Хорошо, что на мне скафандр, иначе оно могло бы плохо кончиться», — подумал Андрей Дмитриевич и принялся рассматривать своих победителей.
Это были пигмеи, самый высокий из которых едва достигал одного метра. По сравнению с ними Ожегов выглядел гигантом, и только благодаря тому, что их собралось так много, они отважились напасть на него. У дикарей была багрово-красная кожа, покрытая длинными серыми волосами, короткое мускулистое тело и длинные могучие трёхпалые руки. Огромные, расширяющиеся кверху головы росли, казалось, прямо из плеч. Ожегов глянул на них и содрогнулся: это были головы людей-птиц. Обтянутые сухой морщинистой кожей огромные черепа, чётко очерченные приплюснутые лбы, глубоко под которыми были запрятаны маленькие глаза, горевшие огнём борьбы, вытянутые треугольные клювы-рты, усеянные крупными коническими зубами, плотно прижатые уши с оттянутыми мочками — всё это придавало людям свирепое выражение.
«И этих чудовищ я хотел научить читать и писать, выплавлять металлы и строить дома, — с грустью подумал Ожегов... — Пожалуй, для этого двадцати лет мало...»
Повернув голову, он посмотрел на дикарей, столпившихся вокруг него. Они терзали альбомы, которые он собирался им показать, рвали друг у друга из рук микрокиноленты, время от времени переговариваясь скрипучими отрывистыми звуками. О нём они, казалось, забыли. Но это было не так. Едва Ожегов попробовал пошевелить связанными руками, как тут же снова оказался погребённым под скользкими блестящими телами.
Через несколько минут дикари подхватили его на руки и весь отряд двинулся к малиновому озеру.
После нескольких часов ходьбы отряд прибыл на берег озера, но не остановился у пещеры, где Ожегов провёл ночь, а пошёл дальше, углубляясь в бесконечные лабиринты горных отрогов, несколькими цепями протянувшихся вдоль побережья. Отряд спешил, словно уходя от преследования.
Андрей Дмитриевич видел, как по пути большая группа воинов зачем-то отлучилась от отряда. Вскоре они вернулись, тяжело нагружённые убитыми животными, напоминавшими огромных ящериц, и пучками растений, видимо, съедобных.
Войдя в глубокое ущелье, отряд выставил часовых и стал на привал. Добычу охотники сложили в центре, и старейшины — трое наиболее рослых и свирепых дикарей, ловко орудуя когтями и клювами, быстро разделили её на большие куски.
Возбуждённые запахом пищи и, видимо, опасавшиеся, что им ничего не достанется, часовые оставили свои посты у выходов из ущелья и тоже присоединились к пиршеству.
Резкий, пронзительный крик заставил Ожегова сделать попытку приподняться, и это удалось ему.
Ущелье, окружённое со всех сторон голыми обрывистыми утёсами, напоминало большой каменный мешок, из которого было только два выхода — проход, в который они вошли, и узкая щель впереди. И в обоих проходах Андрей Дмитриевич увидел людей, отличавшихся по виду от тех, которые взяли его в плен. Свист камней, дротиков и пронзительные крики подтвердили, что он не ошибся, что люди, появившиеся в проходах, и пигмеи — враги.
На этот раз Ожегов стал свидетелем не схватки животных, а кровавого сражения людей.
Нападавшие, очевидно, устроили у выхода из ущелья засаду, а то, что часовые бросили свои посты, позволило им отрезать пигмеям путь к отступлению. Через мгновение лавина воинов влилась с обеих сторон в ущелье. Закипел рукопашный бой.
Нападавшие значительно превосходили пигмеев ростом. Кожа у них была светлее, размеры туловища, рук и ног пропорциональнее. Вооружены они были двухметровыми дубинами, утолщавшимися на конце. Стремительно вращая их, они опускали это грозное оружие на головы своих противников.
Несколько минут в ущелье ничего нельзя было разобрать. Потом из сумятицы борьбы Ожегов выделил высокого широкоплечего и, по-видимому, ещё молодого воина и начал наблюдать за ним.
Ростом юноша, пожалуй, не уступал Андрею Дмитриевичу. Лицо его, широкое, скуластое, с высоким лбом, оттенённым шапкой густых фиолетовых волос, в которые были воткнуты длинные перья, казалось одухотворённым борьбой. Большие глаза внимательно осматривали поле битвы; неутомимый, он успевал всюду, где его соплеменникам приходилось худо, где нужна была помощь.
Сражение длилось менее получаса, а Ожегову казалось, что уже долгие часы наблюдает он за ним. Окончилось оно так же внезапно, как и началось. Пигмеи были разбиты.
И опять Андрей Дмитриевич увидел юношу, которого было потерял в догоравшей схватке. Юноша приблизился к нему, упал на колени и простёр над головой руки. Все воины, оставшиеся в живых, в немом безмолвии повторили его жест.
Он приподнялся, но снова упал на колени. И только тогда юноша увидел лианы, опутавшие Ожегова. Разбив два камня, он острым краем перепилил их.
Ожегов встал на ноги. По тому почтительному вниманию, которым был окружён юноша, Андрей Дмитриевич решил, что это вождь.
Вождь указал Андрею Дмитриевичу на выход из ущелья и что-то крикнул своим воинам. Они окружили Ожегова плотным кольцом и, оставив ущелье, над которым уже окружили стаи хищных птиц в ожидании добычи, быстро пошли вперёд.
На ночь отряд остановился в огромной базальтовой пещере на самом берегу малинового озера. Волны с мягким шорохом перекатывали гальку у самого её входа — узкой извилистой норы, загромождённой острыми уступали. Ещё засветло воины натаскали хвороста, охотники, посланные вождём, вернулись, тяжело нагружённые добычей, и когда густая тьма закупорила проход из пещеры, в центре её уже пылал большой костёр, освещая угрюмые, цвета светлой меди лица дикарей.
Костёр разжигал вождь. Из сумочки, прикреплённой к левому бедру, он достал два плоских камня, с силой ударил ими, и рой искр обрушился на сухой мох, прикрытый хворостом. Мох начал тлеть и вскоре, раздуваемый могучими лёгкими людей, вспыхнул трепетным огоньком.
Ожегов с интересом наблюдал за тем, как дикари разделывали острыми каменными пластинками добычу.
Несколько, видимо, наиболее лакомых кусков вождь сам вырезал из части туши, лежавшей перед ним, поджарил их и протянул Ожегову, сидевшему у огня на плоском камне. Когда Андрей Дмитриевич отрицательно покачал головой, вождь, с недоумением посмотрев на него, отложил мясо в сторону и сам принялся за еду.
Пиршество окончилось, и утомлённые битвой и тяжёлым переходом дикари легли у костра ногами к догорающему огню и уснули. Только часовые у входа бодрствовали. Сжимая в руках тяжёлые дубинки и переступая с ноги на ногу, они упорно боролись с дремотой, настороженно прислушиваясь к чёрной тишине, царившей за входом.
Положив под голову плоский камень, Андрей Дмитриевич тоже прилёг, но не у костра, а в дальнем углу пещеры. Убаюканный негромким шорохом волн, доносившимся от озера, он вскоре уснул, утомлённый событиями минувшего дня.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Привидение малинового озера. — За мгновение до смерти. — Победа. — В глубь планеты.
Сколько он проспал, трудно было сказать — может, два часа, а может, двадцать минут, — когда крики ужаса и зловещие стоны разбудили его. В первое мгновение Ожегов ничего не мог понять: костёр погас, космическая ночь стояла в пещере. В фиолетовой черноте можно было только различить смутные очертания толпы людей, мечущихся из одного угла пещеры в другой, давящих друг друга и оглашавших всё вокруг страшными криками отчаяния и животного страха.
В следующее мгновение он увидел, что по всей пещере шевелятся фосфоресцирующие светло-красные нити, проникая в каждый уголок пространства.
Ожегов включил прожектер. Молочно-белый свет залил пещеру, и то, что он увидел в ней, заставило его стремительно вскочить на ноги и лихорадочно нащупать рукоятку пистолета.
Гигантское существо, порождённое неведомыми глубинами малинового озера, напало на беззащитных людей, заперев их под каменными сводами пещеры. Десятки рук его — длинных тёмно-бурых щупальцев с крохотными головками-присосками, на которых горели огнём рубиновые глаза, метались по пещере, словно принюхиваясь к чему-то. Нащупав жертву, щупальца мгновенно обвивались вокруг неё, сокрушая и дробя кости захлёбывающегося от крика человека, и утаскивали к выходу. Там, заполнив всё пространство, тяжело колыхалась расплывчатая студенистая масса тела чудовища, сухо щёлкавшая огромным клювом.
Луч света ошеломил, парализовал чудовище, огромные щупальца его замерли на скользких от крови камнях, не выпуская своей добычи. Дикари, сражённые этой новой, неведомой опасностью упали на землю. Но тут же, со свистом разрезая воздух, от тела исполина отделился тёмно-бурый жгут толщиной в руку и могучим ударом в грудь сбил Ожегова с ног. Словно увидев в нём главного своего врага, все щупальца чудовища метнулись к нему, и Андрей Дмитриевич ещё не успел опомниться, как оказался спеленатым ими по рукам и ногам.
Несколько десятков щупальцев, охвативших Ожегова, начали медленно сокращаться, подтягивая его к страшной пасти. Сквозь стекло скафандра, похолодевший от ужаса, он увидел огромный фосфоресцирующий глаз чудовища, устремлённый на него и парализующий его волю, увидел гигантские бородавчатые наросты на его теле, шевелившиеся грязными лоскутами. Ожеговым овладело какое-то оцепенение.
Часть жгутов резко сократилась, и Андрей Дмитриевич оказался в горизонтальном положении. Очевидно, намереваясь проглотить его, чудовище хотело как можно дальше отбросить источник света. Рука Андрея Дмитриевича с пистолетом, плотно прижатая к туловищу, оказалась против пасти чудовища. И тогда он мягко нажал на спусковую кнопку.
В то же мгновение он отлетел в дальний угол пещеры и, ударившись о камни, упал на землю. Смертоносный К-луч пронзил чудовище, предсмертная судорога свела все его щупальца, и они начали конвульсивно биться о камни. Лежа на боку, Ожегов снова направил пистолет, целясь в то место, где должен был находиться глаз чудовища. Судороги тут же прекратились — чудовище было мертво.
Дикари, сбившиеся в углу, с трепетным ужасом наблюдали за этим поединком. Они не могли поверить неожиданному спасению и со страхом ожидали, что сейчас снова зашевелятся щупальца, уничтожая их. Но щупальца были неподвижны, и Ожегов уже с любопытством рассматривал их.
Широкий поток багрово-красного света ударил в пещеру. Ожегов погасил прожектор — начался третий день его пребывания на планете пигмеев, дикарей и чудовищ. Шагнув на поддавшийся под его ногами труп чудовища, он взмахом руки предложил дикарям, сбившимся в углу, выйти из пещеры.
Вскоре маленький отряд во главе с Ожеговым и вождём скрылся в высокой траве.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
У останков «Малахита». — Осмотр корабля. — По лучу индикатора. — Над Тритом. — В пасти у ящера. — К «Ару».
Сирасколийцы безмолвно стояли у останков «Малахита». Ия поддерживала Икара и быстро увеличивала доступ кислорода в его скафандр. Наконец мальчик открыл глаза и из груди у всех вырвался вздох облегчения. Алюа положил свою тяжёлую руку на плечо Икара и бережно привлёк его к себе.
— Ты должен радоваться, Икар, радоваться, а не огорчаться, — ласково сказал он. — Ваш «Малахит» выдержал самое серьёзное испытание: не сгорел в атмосфере при посадке на Трит. Значит, теперь тебе нечего опасаться за жизнь отца. У вас надёжные скафандры — ни человек, ни животное не страшны ему на этой планете, и мы быстро найдём его. Давай-ка пока осмотрим внимательнее всё вокруг, может, мы быстрее поймём, что здесь происходило.
Кроме первой догадки, перешедшей в уверенность, что корабль и небольшая площадь вокруг него были ареной борьбы, осмотр ничего не дал.
Алюа связался по радио с «Аром» и приказал доставить к «Малахиту» прибор «ИЗ» — «индикатор запахов». Икар тем временем открыл внутренний люк, и большая группа сирасколийцев зашла в корабль. С невольным трепетом переступил Икар порог штурманской рубки. Слова Алюа ободрили его, сейчас он верил, что скоро увидится с отцом.
Удар о поверхность планеты при посадке не произвёл значительных разрушений внутри «Малахита».
— Покажи нам ваш корабль, Икар, — попросил мальчика Алюа.— Всё равно до прибытия прибора мы не сможем заняться поисками.
Икар с радостью согласился. Из штурманской рубки они вышли в длинный коридор, разделённый на отсеки, и Икар повёл сирасколийцев в лаборатории, обсерваторию, салон-библиотеку корабля. Сирасколийцы с интересом осматривали приборы, прокладывавшие курс корабля, антиметеоритные пушки, устройства, регулирующие температуру и влажность воздуха, освещение... Несколько раз Икар улавливал возгласы восхищения удивительной оригинальностью и смелостью конструкторского решения аппаратуры «Малахита».
Икар повёл сирасколийцев по жилым помещениям корабля. В небольших каютах стояли удобные кресла-кровати, откидные столики, приборы, автоматически дублирующие показания главных аппаратов центрального пульта управления.
Дальнейший осмотр был прерван появлением Нора, который по радио вызывал их на палубную площадку. Нор доставил «индикатор запахов»; можно было приступить к поискам Ожегова.
Индикатор оказался длинной плоской коробочкой, большую часть которой занимал продолговатый молочно-белый объёмный экран с чёрной стрелкой. На панели были смонтированы бесчисленные кнопки управления.
— Как ты думаешь, к чему на корабле чаще всего прикасался твой отец? — спросил у Икара Алюа.
— К книгам, к картам, — уверенно ответил мальчик.
— Произведите анализ, — приказал командир Нору и Ие. — И поскорее. А затем вместе с Икаром займитесь поисками. Думаю, что втроём вы с этим легко справитесь. А мы продолжим изучение планеты.
Анализ занял несколько минут. Вскоре на пластмассовом листке записной книжки Нора появилась сложная формула. Поочерёдно нажимая на кнопки, он начал передавать команду индикатору.
Вскоре стрелка на экране ожила. Включив двигатели, Икар, Нор и Ия приступили к поискам.
Индикатор, словно хорошая собака-ищейка, безошибочно вёл Ию, Нора и Икара по следам Ожегова. Они побывали на холме, с которого он наблюдал бой двух гигантов, у озера, в пещере, где он заночевал. Потом прибор повёл их по пути пигмеев, и, увидев в ущелье растерзанные хищниками трупы дикарей, Икар содрогнулся от ужаса при мысли, что вместе с ними был его отец. Они тщательно осмотрели ущелье, но стрелка прибора приказывала им продолжать поиски.
Наступила ночь. Включив прожекторы, Икар, Ия и Нор, словно большие фантастические птицы, медленно парили в воздухе. Осмотр пещеры с разлагающимися останками гигантского спрута потряс друзей — ни на Земле, ни на Сирасколии таких чудовищ не было. Икар понял, что отец был вооружён, и это придало ему бодрости.
Новый день застал их над степью. Потом они углубились в безлистный лес. А стрелка индикатора упорно звала вперёд, туда, где поднимались отроги высоких гор.
Потом они круто повернули на север. Лес расступился, и они увидели большую овальную поляну. На поляне, занимая большую часть её, раскинулось селение, обнесённое высокой оградой из обожжённых стволов деревьев. За оградой стояли лёгкие конусообразные хижины, вились дымки костров. В центре возвышалось высокое строение, похожее на пожарную каланчу древности и увенчанное настилом из лёгких жердей. Очевидно, с него жители селения наблюдали за своими противниками и животными, которые бродили окрест.
На помосте стояло несколько светло-бронзовых воинов. Потрясая дротиками, они что-то кричали и указывали руками в небо, в бессильной ярости подпрыгивая на помосте. В то же мгновение, словно услышав их крики, стрелка индикатора дёрнулась вверх.
Как по команде, Икар, Ия и Нор посмотрели на багрово-красное небо, затканное пятнами серо-чёрных облаков. Прямо над собой они увидели гигантского ящера. Широко раскинув могучие крылья, обтянутые чёрной блестящей кожей, он медленно набирал высоту. В длинной прямоугольной пасти, усеянной несколькими рядами огромных треугольных зубов, ящер нёс добычу. Она, видно, была тяжела для него: хищник летел медленно.
Стрелка индикатора упорно показывала вверх, и, озарённый страшной догадкой, Нор, державший индикатор, первым взмыл за ящером. Ия и Икар, обгоняя друг друга, бросились за ним.
Ящер нёс в пасти Ожегова.
Двигатели Икара, Ии и Нора были гораздо мощнее «двигателя» страшной птицы. Через несколько минут друзья уже кружили вокруг ящера, выбирая удобную точку для нападения. Оружие у них было слишком грозным, чтобы им пользоваться неосторожно — это могло бы сделать то, чего не удалось сделать ящеру — разрушить скафандр Ожегова.
— Стрелять буду я, — крикнул Нор, заметив, что Икар выхватил пистолет. — Отвлекайте ящера.
Хищник уже заметил преследователей. Огромные выпуклые жёлтые глаза его равнодушно скользнули по трём странным птицам, кружившим вокруг него. Так бывало всегда; стоило ему захватить добычу, как всякая мелочь уже собиралась невесть откуда, надеясь поживиться остатками. Но эти птицы как-то странно вели себя. Они скользили у него перед самой пастью, и ящер начал сердиться; выпустив огромные изогнутые когти, он на всякий случай приготовился защищать свою добычу.
Тонкий, словно игла, луч света, вырвавшийся из трубки, укреплённой на правом плече Нора, прервал полёт ящера. Выпустив из пасти тело Ожегова, он полетел вниз.
Икар стремительно метнулся к отцу и на лету подхватил его. С другой стороны Андрея Дмитриевича подхватила Ия. И маленькая группа людей стремительно понеслась к месту стоянки «Ара».
Дикари, с суеверным ужасом наблюдавшие за битвой в воздухе, скатились с помоста и, громко крича, побежали к своим хижинам.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
Кислорода оказалось мало. — «Ар» готовится к отлёту. — В операционной. — К внепланетной станции. — Рассказ Ожегова. — В полёте. — Клятва. — Диплом Икара.
Ожегов был мёртв. Он лежал на снежно-белом операционном столе в госпитале «Ара», восково-бледный, с вздувшимися венами на высоком лбу. Бескровные губы были туго сжаты, судорога нечеловеческой муки исказила лицо. Икар прижался лицом к его холодной руке, тело мальчика содрогалось от рыданий. Сирасколийцы в скорбном молчании стояли вокруг.
Ия установила, что смерть наступила от удушья. В то мгновение, когда Ожегова схватил гигантский ящер, в его баллоне оканчивались последние капли жидкого кислорода.
Алюа вопросительно посмотрел на Ию. Под его тяжёлым взглядом девушка разогнулась, отложила в сторону длинную блестящую иглу с шариком на острие, которой она время от времени прикасалась к Андрею Дмитриевичу, и чуть слышно сказала:
— Попробую что-нибудь сделать, но за исход ручаться трудно.
Словно подброшенный её словами, Икар бросился к девушке.
— Спаси его, Ия, спаси его! — умоляюще закричал он, с внезапно вспыхнувшей надеждой глядя ей в глаза. — Неужели его нельзя спасти?
— Клянусь тебе, я сделаю всё, что в моих силах, — сказала она. — Успокойся, Икар, и пусть все выйдут. Мне надо остаться одной.
Сирасколийцы бесшумно друг за другом вышли в открытый люк. Алюа поддерживал ослабевшего от горя Икара.
«Ар» готовился к отлёту. На Совете Экспедиции было принято решение отвести останки «Малахита» во внепланетный космический порт Сирасколии, где учёные и инженеры по чертежам землян могли бы отремонтировать его, построить новый двигатель и подготовить для возращения на Землю.
— Пора приступать к работе, — сказал Алюа, когда они вышли из операционной. — Надо соединить «Звёздочку» с «Малахитом» и укрепить корабль между центральным и кормовым шарами «Ара». Этим займётся аварийная группа во главе с Нором. К группе прикрепляется Икар.
— Но ведь тогда мне придётся покинуть «Ар»! — воскликнул Икар. — И я не буду знать, как проходит операция! Оставьте меня здесь, Алюа!
— Ты пойдёшь с аварийной группой, — строго сказал Алюа. — Наши люди не знают соединительных устройств ступеней «Малахита», а ты знаешь их.
Икар растерянно оглянулся на товарищей, ища поддержки, но все уже направились к шлюзовому отсеку за скафандрами. Тогда, привычным жестом откинув волосы, он твёрдо сказал:
— Хорошо.
И, пошатываясь, пошёл за Нором.
Алюа с сожалением посмотрел ему вслед. Мальчик не знал, что начальник корабля умышленно поручил ему эту работу, чтобы неизвестность ожидания меньше томила его, чтобы ему легче было пережить эти страшные часы, когда шла борьба со смертью, сразившей его отца.
Круто повернувшись, он пошёл в рубку, соединённую телевизионной аппаратурой с операционной госпиталя.
Крепко сжав подлокотники кресла и подавшись вперёд, Алюа впился взглядом в экран телевизора. Он видел, как, нажимая на различные кнопки, Ия окружила операционный стол десятками приборов. Они свешивались с потолка, толпились у изголовья, сверкающие красными и синими глазками лампочек, готовые вступить в борьбу за жизнь человека. Послушные мысли Ии, переданной через усилитель биотоков, они исследовали каждую клетку тела Ожегова, сердце, лёгкие, мозг... Вот они отключили сердце, изолировали его от кровеносной системы и подали в него сильную струю свежей крови. Они продули его лёгкие и наполнили их живительным кислородом. Они бомбардировали кору головного мозга омега-лучами, чтобы вызвать к жизни деятельность нервных клеток. Но стрелки всех приборов продолжали оставаться на нуле.
Алюа на экране телевизора видел, как мелкие капельки пота покрыли лоб Ии. Мягким прикосновением манипуляторы стёрли пот, но она, казалось, не замечала этого. Губы её беззвучно шевелились, словно девушка решала в уме какую-то трудную задачу.
Алюа никогда раньше не видел этого человека, распростёртого на операционном столе. Но во всей Вселенной не было сейчас ничего, чего Алюа не отдал бы, чтобы он очнулся от своего страшного сна. Он любил его, как сына, и даже больше, потому что это был человек, о встрече с которым он мечтал всю жизнь.
Алюа взглянул на хронометр — операция уже длилась два с половиной часа. Сколько ещё сможет продержаться Ия?
И вдруг стрелка на приборе, контролировавшем сердечную деятельность Ожегова, чуть заметно дрогнула. В то же мгновение Алюа услышал ликующий крик Ии: Ожегов был спасен! За дальнейшим ходом операции Алюа наблюдать не стал.
Икар вместе с Нором укреплял на «Малахите» второй двигатель, когда услышал взволнованный голос Алюа:
— Возвращайся на корабль, Икар! Твой отец спасен!
***
«Ар», развив скорость в 272 тысячи километров в секунду, летел к внепланетной космической станции Сирасколии. В чёрной бездне космоса растворилась планета Трит, и только красную звезду её можно было ещё рассмотреть в мощные телескопы. Андрей Дмитриевич сидел в Зал Мудрости, держа в своих руках руку Икара, и глуховатым от волнения голосом рассказывал сирасколийцам о своих приключениях у дикарей племени нгхаро.
— После двухдневного пути мы прибыли на родовую стоянку. Оказывается, дикари наблюдали за посадкой «Малахита» и выслали отряд чтобы пригласить «посланцев неба» к себе. Племя нгхаро враждовало с пигмеями, а я как раз попал в их владения.Нгхаро знакомы с огнём, живут не в пещерах, а в хижинах. Кроме каменных, у них есть орудия из серебристого очень лёгкого и прочного металла. Это племя охотников, исключительно мужественных и добрых людей.Мой скафандр, оружие, прожектор внушали дикарям суеверный ужас. В селении мне отвели самую большую хижину. Возвращаясь с охоты, воины оставляли у её дверей лучшие куски мяса, съедобные коренья и плоды.Три баллона кислорода позволяли мне без отлучек на корабль пробыть среди дикарей 16 с лишним суток. Двадцать часов нужно было на обратный путь — я мог передвигаться по планете значительно быстрее дикарей. Сказывалась разница в силе притяжения Трита и Земли.Через несколько дней я смог уже довольно сносно объясняться с дикарями.
Ожегов рассказывал, как он ходил на охоту вместе с дикарями, как помогал им уничтожать грозных хищников, которыми кишит планета. Во время коротких вылазок он убедился, что Трит богат железом, углём, нефтью и другими полезными ископаемыми. Разработку их Ожегов думал начать после того, как вместе с воинами племени возьмёт на корабле необходимые приборы, инструменты и двигатели и установит связь с другими племенами, населяющими планету.
— На двенадцатый день после того, как я покинул «Малахит», — говорил Ожегов, — я пошёл к горному кряжу, богатому каким-то неизвестным мне металлом, тем самым серебристым металлом, которым пользовались дикари. По рассказам вождя племени Втра, особенно много его было у самой вершины высочайшей горы кряжа. Там он выходил обнажённым пластом.С трудом добравшись до площадки, нависшей над пропастью, я почувствовал, что начал задыхаться. Во втором баллоне заканчивался кислород. А до выхода металла лезть ещё надо было метров шестьдесят. Тогда я отстегнул от скафандра третий баллон, чтобы поставить его на смену, но вдруг какой-то страшный удар выбил его из моих рук. Сверкнув на солнце, баллон полетел в пропасть.Уже теряя сознание от недостатка воздуха, я увидел гигантского ящера, напавшего на меня. Я потянулся к пистолету, но новый удар свалил меня с ног, и я покатился в пропасть. Ящер подхватил меня...
Андрей Дмитриевич побледнел, вспоминая страшные минуты на обнажённой каменной площадке, нависшей над бездной. Икар крепко сжал его руку.
… На корабле незаметно летели часы и дни полёта. Всё время Андрей Дмитриевич проводил с Алюа. И всегда рядом с ним был Икар. Не довольствуясь биокибернетическими переводчиками, Ожегов начал изучать язык Сирасколии, перечитывал сотни книг, рассказывающих об этой удивительной планете, рассматривал карты и чертежи.
Его киноаппарат, заряжённый микроплёнкой, беспрерывно работал, чтобы запечатлеть всё, чего ещё не было на Земле; диктофоны спешили записать каждую мысль, каждое открытие, которое Ожегов делал для себя на «Аре».
У сирасколийцев не было от него никаких тайн. Вырвав его из рук смерти, они распахнули перед ним все двери звездолёта, потому что знали, что он понесёт эти знания на Землю. «Малахит», соединённый с «Аром» герметически закрытым шлюзом, наполнялся снимками, книгами, чертежами, описаниями машин и приборов... А к сирасколийцам шёл встречный поток знаний, добытых человечеством.
Ещё только оправившись от болезни и изумления, вызванного необычной встречей, Ожегов расспросил Алюа о планах экспедиции.
— Мы хотим установить связи с планетными системами звёзд в созвездии Лебедя, — ответил Алюа. — Вот уже свыше ста лет мы на Сирасколии улавливаем непонятные сигналы, которые идут с одной из этих планет. Наши учёные пока ещё сигналы расшифровать не смогли, но происхождение их не оставляет у нас сомнения — это радиосигналы, посылаемые разумными существами. Что в них — желание установить связь с другими планетами или мольба о помощи? Это и должна узнать наша экспедиция.
— А может, вы измените маршрут, и оба наши корабля пойдут на Землю? — спросил Андрей Дмитриевич. — Вы увидите наш мир во всём его своеобразии и величии, мы встретим вас как самых дорогих гостей.
Алюа улыбнулся и отрицательно покачал головой.
— Я думаю, что Совет Экспедиции пока (Алюа голосом выделил это слово) отклонит это приглашение. Счастливый случай, который свёл нас в космосе, позволил нам много узнать о Солнечной системе и вашей планете, о людях, населяющих её. По вашим рассказам, книгам и фильмам, картинам и нотам, коллекциям и чертежам мы познакомимся с историей развития жизни на Земле, с богатством её недр, со всеми основными достижениями землян в науке и технике. Узнав вас двоих, мы увидели, что люди Земли храбры и добры, честны и талантливы, что они умеют самоотверженно любить и неутомимо трудиться. Те годы, которые мы затратили бы на путешествие до Земли и обратно, немного прибавили бы к нашим знаниям о вас по сравнению с тем, что откроют перед нами планетные миры Лебедя. Но я уверен, — продолжал Алюа, — что, раз встретившись, мы уже никогда не потеряем друг друга в просторах вселенной. Побывав на внепланетной станции Сирасколии, вы вместе с нашими учёными решите вопрос о постоянной связи между нашими планетами. И мы всегда будем знать, что где-то там, в бездне Галактики, есть наши братья. Мы будем включать в эту великую связь всё новые и новые планеты нашей и других галактик, и она объединит в одну семью всю вселенную. И тогда наши звёздные корабли полетят на такие планеты, как Трит, отставшие от нас в своём развитии на десятки тысяч лет. Мы зажжём на них могучие факелы знаний и поможем людям избежать тех ужасов тьмы и невежества, разрушительных войн и эксплуатации, которые выпали на долю наших народов.
Алюа говорил твёрдо и уверенно.
В больших и выразительных глазах его горел неукротимый огонь, на одухотворённом лице разгладились глубокие морщины, немного непривычные для землян черты его сейчас показались законченными и прекрасными.
Прошло почти полтора земных года с того мгновения, как «Ар» и «Малахит» оставили Трит и устремились к внепланетному космодрому Сирасколии. Для Икара это было время напряжённой учёбы; как губка воду, впитывал он в себя знания, которые открыли перед ним отец, Ия, Алюа, Нор — все члены экипажа, горячо полюбившие угловатого подростка с пытливым взглядом голубых глаз и льняной шапкой волос. Икар вытянулся; благодаря ежедневным занятиям в спортивном зале у него налились тугие бугры мускулов, кварцевые лампы сделали кожу его смуглой и блестящей.
В день пятнадцатилетия по постановлению Совета Экспедиции Алюа вручил мальчику диплом инженера-механика главного двигателя, и теперь он нёс вахту наравне со всеми членами экипажа.
Ожегов был занят огромной научной работой. Вместо Икара, его помощником стала Ия. Вместе с нею он подготавливал материалы, которые «Малахит» после ремонта должен был отвезти на Землю, обрабатывал данные астрономов «Ара» об этом совершенно не изученном на Земле участке галактики.
Ия оказалась не только замечательной помощницей, но и талантливой учительницей. Андрея Дмитриевича с каждым днём связывала с девушкой всё более и более крепкая дружба.
Пройдя три четверти пути с субсветовой скоростью, «Ар» перешёл на торможение. Четыре месяца спустя на экранах локатора корабля замерцала крохотная голубая звёздочка. Это был постоянный искусственный спутник Сирасколии — космический порт для её звездных кораблей.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Посадка. — Встреча. — Ремонт «Малахита». — «До встречи, друзья!»
Подробную радиограмму на искусственный спутник Сирасколии о необыкновенной встрече экипажа с землянами и о причине возвращения «Ара» Алюа послал ещё тогда, когда корабль только начал торможение. Оттуда она была передана на Сирасколию.
Вся планета с ликованием готовилась к встрече дорогих гостей. Конструкторы изучали чертежи «Малахита», переданные Алюа. Задолго до прилёта «Ара» грузовые ракеты начали доставлять на спутник-космодром первые узлы и детали будущего двигателя «Малахита».
Икар вместе с Нором нёс вахту у центрального пульта управления «Ара», когда радиофоны разнесли по кораблю радостную весть — на экранах локаторов появились первые ракеты, встречающие их. Включив локатор флангового обзора, Икар с волнением наблюдал за огромными, похожими на серебристых рыб, ракетами, которые, казалось, неподвижно висели на почтительном расстоянии от «Ара» и в то же время ни на один метр не отставали от него. И чем больше приближалась цель, тем больше ракет пятнало зеленоватый экран локатора, словно демонстрируя удивительное могущество, которого достиг народ Сирасколии.
Двигатели обратного действия плавно гасили скорость звездолёта. А когда спутник «С-14» из светящейся точки превратился в гигантское слегка вытянутое колесо, соединённое, вместо спиц, сложными металлическими конструкциями, Алюа сам стал к центральному пульту управления.
Мощные радиопеленгаторы уверенно вели «Ар» на посадку. Совершив два широких витка вокруг спутника, он мягко скользнул на внешнюю плоскость «колеса», пробежал по ней на лыжеобразных шасси и уверенно вошёл в закрытый ангар.
Прошло несколько томительных минут, прежде чем сигнальная лампочка на панели сообщила, что шлюзовая камера корабля соединена с внутренними помещениями спутника-порта. Весь экипаж «Ара» собрался у готового распахнуться люка. Впереди всех стояли Икар и Ожегов.
— Это ещё не наша планета, это просто частичка её, созданная гением нашего народа, и вам, прошедшим чудовищно далёкий путь, мы предоставляем почётное право первыми ступить на неё, — дрогнувшим от волнения голосом сказал Алюа.
Загудел мотор, отодвигая тяжёлый люк «Ара». Андрей Дмитриевич и Икар, взявшись за руки, ступили на широкую площадку трапа. Приветственные крики сотен людей ошеломили их, внезапно увлажнившимися глазами смотрели они на людской поток, конец которого терялся где-то за плавным изгибом помещения. Они стояли, полные гордости за свою Землю, пославшую их сюда, а позади них стояли Алюа, Ия, Нор — люди, так много сделавшие для того, чтобы они могли достичь искусственного спутника их планеты.
Увлекаемые ликующей толпой, Андрей Дмитриевич и Икар медленно шли вперёд по ярко освещённому внутреннему коридору-кольцу спутника. На повороте Андрей Дмитриевич оглянулся: могучие электромагнитные, краны уже подхватили корпус «Малахита» и легко, словно пушинку, понесли многотонную громаду к ангару, где звездолёт, получив двигатель, должен был заново родиться для окончания великого полёта.
***
Дни на искусственном спутнике Сирасколии слились для Икара и Ожегова в один непрерывный поток. После короткого сна и лёгкого завтрака они оставляли свою каюту, чтобы вернуться в неё уже поздно ночью. Скоростной лифт относил их в ангар, где создавалась третья ступень «Малахита» — его двигатель.
Работы велись днём и ночью. С каждым часом спутник улетал всё дальше и дальше по своей орбите, удлиняя и без того невероятно далёкий путь Ожегова и Икара до Земли. Ждать его возвращения к наиболее приближенной точке было нельзя — это потребовало бы свыше трёх земных лет.
Почти весь экипаж «Ара» на время ремонта «Малахита» вылетел на Родину. Андрей Дмитриевич и Икар горько сожалели, что им не доведётся побывать на Сирасколии — они нужны были здесь. Инженеры оборудовали двигатели «Малахита» новыми приборами и приспособлениями, их надо было изучить до отлёта «Малахита».
Горечь от того, что не удастся осмотреть планету, смягчилась ежедневными специальными телевизионными передачами с Сирасколии да тем, что рядом с Ожеговым и Икаром на стапелях ангара работала Ия. Она не полетела на свою планету и осталась на спутнике, несмотря на уговоры Алюа и Нора.
С каждым днём «Малахит» всё больше и больше напоминал прежний красавец-звездолёт. Заново окрашенный светло-зелёной защитной краской, он заставлял сильнее биться сердца Ожегова и Икара, он обещал скорую встречу с Землёй.
Вместе с Андреем Дмитриевичем Ия работала на монтаже аппаратуры двигателей — самой ответственной операции по восстановлению «Малахита». Она с грустью думала о том, что скоро расстанется с этими удивительными светлокожими людьми, к которым так привязалась за это время.
Часто, оставив работу, Ия заходила в корабль, в каюту Ожегова, и с волнением рассматривала фотокарточку его погибшей жены. Оттуда она отправлялась в обсерваторию спутника. Сосредоточенная, замкнутая, она садилась у бинокулярного объектива электронного телескопа и подолгу смотрела туда, где в лёгком тумане атмосферы величаво плыла по космосу планета двух звёзд — Сирасколия. Иногда объективы затягивала плотная пелена — Ия беззвучно плакала.
Андрей Дмитриевич и Икар заметили, как резко переменилась Ия. И они тоже всё чаще и чаще с сожалением думали о том, что скоро им придётся расстаться.
Однажды, когда после работы они вернулись в свою каюту, Ожегов испытующе посмотрел на Икара и сказал:
— А что, если мы попробуем пригласить Ию полететь с нами на Землю?
— Она откажется, — безнадёжно ответил Икар. — Нет, она, конечно, откажется...
— А всё-таки я с нею поговорю,— задумчиво, словно припоминая что-то, сказал Ожегов. — Может быть...
Он резко повернулся и вышел из каюты.
Икар настороженно ждал прихода отца. Он ещё не мог объяснить себе долгих разговоров Ожегова с Ией во время полёта, взглядов, которыми они иногда обменивались. Он не понимал, почему отец всё чаще и чаше уединяется в своей каюте на «Малахите». Но мальчик чувствовал, что Ия навсегда вошла в их жизнь и что отец и он, где бы они ни были, будут с тоской вспоминать о ней. Как хорошо было бы, если бы Ия согласилась полететь с ними!
Резкий стук в двери заставил Икара вскочить на ноги. В каюту вошли Андрей Дмитриевич и Ия, и Икар услышал ликующий голос отца:
— Она согласна, Икар! Она согласна! Мы вместе полетим на Землю!
Икар бросился к Ие и крепко-крепко обнял её. А она, взволнованная, счастливая, ласково гладила его по мягким сбившимся волосам, по вздрагивающим плечам и тихонько говорила:
— Мы будем хорошими друзьями, Икар! Правда ведь? Мы будем очень хорошими друзьями. Я помогу Андрею Дмитриевичу наладить связь с Сирасколией... Я должна быть там, где будет он...
***
Через два месяца ремонт «Малахита» был окончен. Экипаж «Ара» тоже собрался на спутнике-космодроме: корабли должны были стартовать почти одновременно.
Решение Ии лететь на Землю с Ожеговым и Икаром не встретило на Сирасколии осуждения: каждый гражданин Родины Человеческого Счастья волен сам решать свою судьбу, если его решение не приносит вреда обществу. В отлёте же Ии сирасколийцы видели пользу — она поможет землянам быстрее установить с ними связь. Вместо Ии в состав экспедиции «Ара» был включён новый врач.
И вот наступили минуты прощания. Крепкие рукопожатия, дружеские взгляды, огромные букеты цветов... Алюа, Нор и другие члены экипажа поднимаются по трапу на корабль. Электромагнитные краны выводят его на стартовую площадку, и он медленно вонзается в космическую ночь длинной сверкающей молнией.
Вслед за ним стартует «Малахит». Некоторое время корабли, разделённые тысячами километров, летят по одному курсу. На экране локатора Ия, Ожегов и Икар видят светящуюся черту. Затем Алюа меняет курс своего звездолёта, и черта исчезает. Андрей Дмитриевич включает двигатели, постепенно наращивая их мощность, и замирает у центрального пульта управления. «Малахит» летит к Земле.
ЭПИЛОГ
Они стояли на Красной площади Москвы — высокий широкоплечий мужчина с обветренным открытым лицом, смуглая тоненькая женщина с копной иссиня-чёрных волос, и коренастый юноша с таким же, как у мужчины, бугристым лбом, широкими, сведёнными на переносице бровями, похожими на два созревших пшеничных колоса, и слегка тяжеловатым подбородком. Они стояли на единственном на земном шаре месте, которого не коснулось время, и прислушивались к малиновым всплескам курантов на Спасской башне. Благодарное человечество, как святыню, сохранило эту башню, и седые стены Кремля, и сизые ели, застывшие в строгом молчании у этих стен, и источенную веками брусчатку площади, и казавшиеся игрушечными рядом с устремлёнными в небо громадами из бетона, алюминия и стекла, резные купола собора Василия Блаженного. Сохранило, чтобы даже через миллионы лет люди могли приходить и стоять, оцепенев от волнения, как эти трое, там, где начинался Коммунизм.
Раннее майское утро позолотило звёзды на старинных башнях, сотнями разноцветных огоньков вспыхнуло на окнах дворцов, а они стояли, крепко держась за руки, и ещё не изведанное счастье заполняло их. Они мчались сюда сквозь миллиарды километров космической ночи, сквозь бесчисленные испытания, лежавшие на их пути, — и они победили, потому что нет во вселенной силы, которая не покорилась бы силе человека, вооружённого знаниями и любовью. Любовью к своей земле, ко всему живому, что населяет бесконечные миры космоса. Они принесли сюда свою любовь и свою победу.
Лёгкий ветерок, напоённый ароматом далёких полей, обдувал их взволнованные лица, приглаживал волосы. Глубокая тишина окружала их: город ещё спал, и никто не мешал им громким словом, весёлым смехом, звонкой песней — троим на площади нужна была тишина.
А потом Андрей Дмитриевич достал спрятанный на груди узелок и развязал его. И все трое склонились над горстью родной сухой земли, которую он взял с собой, отправляясь в этот полёт. В минуты одиночества и отчаяния, в минуты, когда казалось, что вот-вот наступит конец, эта горсть родной земли согревала Андрея Дмитриевича, вливала в него новые силы, как вливала когда-то мать-земля силы в своего сына — легендарного Антея. В суровом молчании он поцеловал эту землю, и Ия и Икар тоже поцеловали её, и ветер подхватил эту землю и разнёс, потому что она принадлежала всем людям, живущим на планете Земля.
Их видели в этот день на площади Дерзновенных у памятника героям, павшим в чёрных глубинах космоса. Гигантская серебристая ракета, устремлённая в небо, и бронзовые многометровые фигуры людей утопали в цветах. Они тоже положили к подножию цветы, яркие, прекрасные цветы Сирасколии, и долго стояли, склонив головы и вспоминая товарищей, отдавших свои жизни, чтобы проложить человечеству путь к звёздам.
Потом они оказались далеко за городом, на космодроме, где стояла на ажурной эстакаде готовая к старту ракета «Стремительная». Она должна была отнести Икара на постоянный искусственный спутник Земли «Пионер-8», который был космическим портом для кораблей, улетающих в космос. Советом Института Покорения Космоса Икар был назначен начальником экспедиции, которая должна была исследовать центральные звёзды Млечного пути. Экспедиция была рассчитана на 15 зависимых лет, 40 000 лет должно было пройти на Земле к моменту её возвращения. Андрей Дмитриевич и Ия прощались с Икаром навсегда — они должны были остаться на Земле, чтобы наладить постоянную связь с Сирасколией.
...Он стоял на трапе перед готовым захлопнуться люком — юный, взволнованный, и огромные голубые глаза его ласково глядели на отца и Ию. Грусть расставания захлёстывала его, пригибала его широкие плечи, но он знал, что так надо, что человечество не может остановиться в своём движении вперёд. Андрей Дмитриевич и Ия махали ему руками, любовью и гордостью светились их глаза.
Люк захлопнулся, но в какое-то последнее мгновение юноша ещё услышал глуховатый голос отца, усиленный микрофонами:
— Лети, Икар! Счастливого тебе пути, сынок!
Текст по газетной первопубликации: газета ЗОРЬКА. Орган Центрального Комитета ЛКСМ Белоруссии и Республиканского Совета пионерской организации им. В.И. Ленина. Минск, 1959. №№ 41 (10 октября, суббота) (с. 4), 42 (17 октября, суббота) (с. 4), 43 (24 октября, суббота) (с. 4), 44 (31 октября, суббота) (с. 4), 45 (6 ноября, пятница) (с. 4), 46 (14 ноября, суббота) (с. 4), 47 (21 ноября, суббота) (с. 4), 48 (28 ноября, суббота) (с. 4), 49 (5 декабря, суббота) (с. 4), 50 (12 декабря, суббота) (с. 4), 51 (19 декабря, суббота) (с. 4), 52 (26 декабря, суббота) (с. 4).
облако тэгов
-P04-GN.jpg){kind=link}