Так странным образом вышло, что до этого момента я даже имени Боэция не слышала — притом, что по совокупности его заслуг в симпатичных мне областях (теология и философия) давно должна была бы знать. Но лучше поздно, чем никогда, хотя это даже как-то странно. Надо бы при случае добраться до его теологических сочинений, но только в русском переводе. Скорее всего, это, конечно, издержки английского перевода, который представляет собой практически подстрочник (входящие в текст стихи переведены эквилинеарно прозой, хоть по отдельным строчкам и видно, что они, наверное, были хороши в оригинале) — но текст достаточно не то чтобы тяжелый, а, скажем так, громоздкий. Там, где мысль можно было бы выразить значительно короче, Боэций раз за разом повторяет на разные лады одни и те же аргументы.

Собственно, "Утешение" представляет собой диалог автора с персонифицированной Философией. Ситуация вполне реальная: сделав блестящую карьеру при римском дворе в начале 6 века, в конце жизни Боэций попадает в немилость, его обвиняют в государственной измене, заключают в тюрьму и впоследствии казнят. "Утешение" написано в этой самой тюрьме, из которой автор уже не вышел, что придает тексту дополнительный горький привкус. И, в общем-то, определяет содержание. Боэций начинает с адресованных собеседнице жалоб (более чем оправданных) на тяготы своей жизни. На протяжении всего текста автор обсуждает с Философией различные, эмн, философские же вопросы, точнее — слушает ее наставления, уточняет, пытается спорить. Вопросы разные, но наиболее общего характера: о счастье и несчастье, награждении добродетели и наказании порока, человеческих достоинствах, о том, что не должность красит человека, а человек должность и т.д.

Не могу сказать, что я везде согласна или что даже меня правда интересуют все поднимаемые Боэцием вопросы. К примеру, вопрос о "плохих государственных должностях" кажется мне откровенно высосанным из пальца, и вывод, сделанный Боэцием после долгих рассуждений, о том, что высокий пост увеличивает как пороки, так и добродетели человека, тоже не впечатляет. С другой стороны, у него очень милые рассуждения о счастье и несчастье, иногда очень точные, но иногда отдающие софистикой. Вот, к примеру: "He who is most happy is also the most delicately sensitive, so that unless everything is exactly as he wants it to be, he is so unused to any adversity that he is put out by even the least upset". Практика показывает, что человек наиболее счастлив в наше непростое время (если нет войны и ничего такого), когда ему возвращают отобранную по лету горячую воду. Казалось бы, такая малость по сравнению с мировой революцией, но сколько проблем доставляет ее отсутствие.

Но это я отвлеклась. В целом рассуждения Боэция носят очень общий характер и касаются очень общих предметов — как и всякая приличная философия. Это не скрашивается даже рассыпанными по тексту отсылками к его печальной биографии, упоминании его недругов и заслуг. Вообще в Боэциевском тексте очень много наследия Платона и Аристотеля (и прямых отсылок к Планоту, в частности), так что это своего рода трибьют классикам с позиций философа еще римского, но уже христианского. Христианское мировоззрение и ценности Боэция не подлежат сомнению, но при этом он приходит к своим выводам именно через философские рассуждения (хотя в большинстве случаев к тому же результату можно было бы подойти через христианскую мораль). Единственное исключение — последняя часть с рассуждениями о всезнании Бога, разве что.

Что искренне восхищает в авторе, так это легкие вкрапления юмора в его достаточно серьезный и "возвышенный", если так можно сказать, текст. Вот чего мало ожидаешь от произведения, которое пишется, чтобы примириться с мыслью о собственной скорой и неестественной смерти. Однако они есть, и вызывают улыбку. Где-то Боэций очень мило рассуждает о ценности семейства, брака и тд, но при этом замечает, цитируя Еврипида:"one who lacks children is happy in his misfortune". Не могу судить со своей колокольни, но, кажется, похоже на правду))

Последняя часть — наиболее интересная мне — почти целиком посвящена проблеме свободной воли и предопределению. Боэций пытается разрешить популярную проблему того, что с одной стороны, все все предвидящий Бог, а с другой стороны, человек наделен свободной волей. Найденный им ответ, конечно, не является оригинальным: "So if you should wish to consider his foreknowledge, by which he discerns all things, you will more rightly judge it not to be foreknowledge as it were of future but knowledge of a never-passing instant". Идея Бога, для которого не существует понятия времени как процесса, и каждая временная точка в настоящем и будущем — это его "сейчас", конечно, Боэцию не принадлежит (хотя я не возьмусь сходу вспомнить, кому она таки принадлежит изначально). Но из всех возможных ответов на данный вопрос этот всегда нравился мне, и окружающие его рассуждения весьма изящны.

Очень жаль, что за недостатком перевода не смогла нормально оценить стихи, которых в книге много. Судя по неким отдаленным признакам (насколько вообще можно судить по подстрочнику), они хороши. Тем более, что тематика стихов развивает рассуждения предшествующего им параграфа, что придает им дополнительную прелесть — стихов на такие темы мало кто пишет.

сабж

Попавшийся мне сборник — это практически все, что М.Р. Джеймс, собственно, написал из художественной литературы (помимо этого он написал еще кучу научных работ по Средневековью), и совсем все, что переведено у него на русский язык. Сборник представляет собой, собственно, классический образчик готического рассказа конца 19 — начала 20 века. Он очень-очень ровный и за счет этого несколько занудный. Когда читаешь первые пять, они кажутся необычными (хотя и не скажу, чтобы захватывающими), но если сходу прочитать все подряд, становится очень понятно, как именно Джеймс конструирует свои рассказы. Мне кажется, это в равной степени примета эпохи и черта авторского стиля. Прежде всего, большая часть историй подана через третьи руки: то герою рассказывают свои приключения случайные знакомые, то он наткнулся на чьи-то доисторически дневники в букинистике, то это местная легенда. С самим повествователем, как правило, не происходит ничего удивительного, в лучшем случае он становится спокойным, не подвергающемся опасности наблюдателем. Поскольку читатель по привычке встает на точку зрения повествователя, а не кого-нибудь, уже не страшно, скажем так.

Далее, значительная часть всего страшного произошла в 16 веке, да и то по неподтвержденным слухам (но в народе говоря, понятно). Учитывая, что в 16 веке и без того ужасов происходило, тоже не страшно.

Что забавно, изрядная часть всякой жути в рассказах связана с церковью, скрывающимися в ней неупокоенными душами, одержимыми священнослужителями и таинственными черномагическими ритуалами. Я предположила сходу, что вот оно, прорывающееся сквозь англиканскую благопристойность язычество, тянется к официальной религии как подобное к подобному. Впрочем, любое иное объяснение (включая то, что не здоровые нуждаются во враче, но больные) тоже сгодится. Не то чтобы я имею что-то против мистики подобного толка — напротив, это придает дополнительный художественный эффект, особенно в кино. Просто обилие разнообразных церквей и соборов, в которых что-то не так, начинает несколько утомлять.

Еще одно свойство Джеймсовской прозы — эрудиция ученого, которую он даже не пытается спрятать. Тексты изобилуют латинскими цитатами (местами с очень ржачным неправильным переводом, над "свиными одеяниями" уже без меня посмеялись), отсылками к различным историческим личностям, реалиям и тд. Впрочем, это не мешает читать совершенно и обычно носит исключительно декоративный характер.

В целом — Джеймс очень мягкая, качественная и интересная в своем роде проза. Не занудная, но и ни капли не страшная.

Мои впечатления о Петронии до сего момента были почерпнуты в основном из "Камо грядеши" и потому, видимо, отличались некоторой однобокостью. Как все помнят (с), у Сенкевича Петроний — образчик высококультурного просвещенного римлянина, этакой интеллигенции от патрициев, и погибает-то только потому, что, вняв христианской проповеди, помогает христианам, которым при Нероне приходилось, действительно, довольно хреново. Короче, вполне соответствует своему прозвищу "арбитр изящества" — весь такой утонченный, образованный, аккуратно одетый и тд.

В общем, как-то не ожидаешь, что, припав к источнику его творчества, прям с порога встретишься с гомосексуализмом и педофилией, а также пьянством, обжорством и развратом. Причем в изложении Петрония это необычайно комично, но никакого морального урока из этого читатель не выносит. Хотя, честно говоря, некоторые сцены даже меня слегка фраппировали, а я уже больше 10 лет как в фандоме, между прочим.

Из "Сатирикона" сохранилось, конечно, не так уж много, более ли менее связных части всего две — пир Тримальхиона (ставший нарицательным для изощренного обжорства и бессмысленной траты денег "когда в Африке дети голодают") и приключений героя в Евмолпом в некотором неназываемом городе, во время которых особенно остро поднимается проблема "нестояния". Обе части, разумеется, гротескны до комичности, и тем более гротескны, что и в них достаточно лакун, так что за логикой повествования следить особо не приходится.

В целом, я скорее была немного изумлена, чем позабавлена. Для меня это слишком гротескный юмор, и не то чтобы я была особенно ханжой, но мои представления о нормальном все-таки сильно отличаются от древнеримских, видимо, потому и пародия над упадком нравов показалось мне несколько странной. В основном, признаться, потому, что я не могу толком разобрать, где — нормальные факты общепринятой жизни, а где уже пародия, по мне и то, и другое равно дико и забавно.

В рамках ликвидации безграмотности по плану Р. ознакомилась с очаровательной вещицей, о которой иначе отродясь бы не услышала, наверное, а зря. Поэма 14 века неизвестного английского автора, то есть представьте себе английский язык времен Чосера, собственно, еще не совсем английский. По тем небольшим отрывкам, что приведены в сопутствующей критической статье, понимаешь через два слова на третье, и то в лучшем случае. С другой стороны, спасибо им, потому что только по ним понятно, что же такое аллитерационный стих (то есть построенный на повторении согласных в строке) — в переводе Бетаки это не сохранено, увы (разве что в крайне редких местах, на которые, конечно, не обращаешь внимания). Но с другой стороны, помимо этого, не могу сказать ничего плохого про перевод — он удивительно легко читается, уж не знаю, насколько такой подход соответствует характеру оригинала.

Сюжет, собственно, представляет собой некий трансформированный образчик рыцарских романов, с учетом английских особенностей жанра, а также традиционной теме Артуровских рыцарей Круглого стола и тд. Чтобы не сильно спойлерить. Одному из рыцарей при неких загадочных обстоятельствах (во время празднования нового года) бросают загадочный вызов, в условленное время он отправляется на поиски своего противника, проходит предварительное испытание и благополучно закрывает челлендж.

Текст очень хорош тем, что он легок и совершенно не пафосен (ну, насколько позволяет жанр), а местами скорее ироничен. В нем нет этой тяжеловесности перечислений и нагромождения эпитетов, над которой так славно постебались в ДонКихоте. Нет и каких-то сложных конструкций или неудобоваримых описаний и образов. Читать примерно так же приятно, как рассматривать очень яркую средневековую миниатюру — и красиво, и все понятно, просто радует глаз. Не скажу, конечно, чтобы оно перевернуло мое мировоззрение или что там еще обычно приписывают хорошим книгам — но в рамках ознакомления с литературой соответствующей страны и периода это было очень приятно, и всем интересующимся рекомендую.

Я, как и все люди, само собой, знала, что Пропп — бессмертный классик в своей области итд. Но толком не представляла, что, собственно, увижу, поскольку раньше никогда его не читала, и сильно подозревала, что столкнуть со сложным наукообразным текстом для специалистов, изобилующим неизвестными мне терминами и отсылками к неизвестным мне концепциям.

Ничего подобного, читается как приключенческий роман, на одном дыхании. И, признаться, следить за ходом авторской мысли значительно интереснее, чем за большинством приключений. Вот, казалось бы, материал, с которым знакомы ну буквально все, и нет такого русского человека, который не читал бы ни одной русской сказки и не представляет хотя бы в общих чертах, как они устроены. Но сделать из их устройства какие-то выводы, причем имеющие подлинную научную ценность, — совсем другое дело.

Собственно, что делает Пропп. Он разбивает сказку на отдельные сюжетные элементы и рассматривает эти элементы сначала каждый по отдельности. К примеру, такой элемент как "волшебный помощник", будь то серый волк, то-не-знаю-что, волшебный конь, коровушка или что там еще бывает. Во-первых, Пропп анализирует материал, то есть использование этого элемента в разных сказках. Во-вторых, помимо этого, Пропп рассматривает буквально огромный объем "дружественного" околосказочного материала, от легенд и мифологии до современных обрядов всяких африканских племен, этнографических источников по черной Африке и тд. Так что если кто думает, что объем исследования Проппа начинается и заканчивается только русскими сказками, сильно удивится, увидев там пересказ мифов каких-нибудь австралийских аборигенов. С другой стороны, именно за счет анализа сопутствующего, так сказать, материала Пропп получает возможность сделать определенные выводы именно по сказке, поскольку сказочные элементы заимствованы не откуда-нибудь, а из вполне реальных обрядов и верований.

В целом структура пропповского текста выглядит следующим образом: он расчленяет сказку на отдельные элементы и рассматривает их в отдельности, пытаясь найти, во1, схожие элементы в сказках, мифах, легендах и тд других народов, а во2, установить происхождение этого элемента.

К примеру, рассматривается такой элемент, как "волшебный помощник", будь то серый волк, коровушка, конь (а-ля Конек-Горбунок), то-не-знаю-что и тд. Сначала Пропп собирает и анализирует все его проявления в различных сказках. Потом выбирает схожие элементы из других областей, и постепенно приходит к выводу, что фигура волшебного помощника вырастает их тотемных животных, а также из идеи превращения самого героя в тотемное животное при инициации.

Какие-то выводы Проппа более очевидны, какие-то менее, но по здравому размышлению, с ним невозможно не согласиться, несмотря на то, что они слегка переворачивают привычное представление о сказке как о чем-то исключительно искусственном, выдуманном, нереальном.

Потому что в итоге Пропп приходит к выводу, что любая волшебная сказка строится на сочетании двух основных сюжетов: представлений и обрядов, связанных со взрослением (будь то инициация, женитьба и тд) и представлений и обрядов, связанных со смертью. Каждый сказочный элемент является проявлением либо одного, либо другого. В качестве итогового вывода это все равно кажется каким-то внезапным, но стоит вернтуься назад, и признаешь, что вот тут он был прав, и вот тут тоже...

С другой стороны, именно за счет этого и создается, так сказать, интрига, потому что текст Проппа получается как упражнение фокусника: исходные элементы знакомы с детства, совершаемые с ними действия вроде бы вполне логичны и понятны, а результат все равно изумляет. Это как очень изящное решение громоздкого сложного уравнения. Остается только восхищаться автором, в общем.