Другая литература

Рассматривая иллюстрации к пушкинской "Сказке о золотом петушке", нельзя не обратить внимания на многочисленные попытки стилизации художниками этой сказки под архаические образцы. И художники все такие разные и стилизации разные: Селещук (https://fantlab.ru/blogarticle58320), Маврина (https://fantlab.ru/blogarticle58443), Зотов (https://fantlab.ru/blogarticle58665), Масютин (https://fantlab.ru/blogarticle58691), палехские мастера (https://fantlab.ru/blogarticle58707).

Но вот одна стилизация показалась мне не совсем обычной, почему и решился выставить её на обозрение широкому кругу лиц. Отношение к теме "Коллекционеры" — в том, что это набор открыток (почтовых карточек), а открытки — самостоятельный предмет коллекционирования.

Итак, набор открыток с иллюстрациями к "Сказке о золотом петушке". Художник — М.Фёдоров.

Сказка о золотом петушке. 16 открыток: Худ. М.Фёдоров. — М.: Изобразительное искусство, 1989.

Тираж не указан. Цена 54 коп.

В виде отдельной книги эти иллюстрации не издавались. Было, правда, странное издание: в 2013 году "Рипол-Классик" выпустил книгу, где на переплёте значился Гауф, а внутри был Гауф и Пушкин — вот там открытки Фёдорова были воспроизведены:https://www.ozon.ru/context/detail/id/145...).

Фёдоров — художник выдающийся. На Фантлабе представлен: https://fantlab.ru/art2478. Набора открыток на сайте не нашёл.

Иллюстрации Фёдорова — тоже стилизация под старину, но в духе постмодернизма. С манерой Фёдорова в "Золотом петушке" определиться сложно — надо его творчество в целом учитывать.

За несколько лет до "Золотого петушка" — в 1983 году — были изданы открытки с картинками Фёдорова к "Коту в сапогах". Там Фёдоров вдохновляется той западной миниатюрой, которая наиболее известна по "Роскошному часослову герцога Беррийского". Это XV век — переход от Средних веков к Возрождению ("Часослов" лет 80 разрисовывали). Слева — картинка из "Роскошного часослова", справа — из "Кота в сапогах".

И позднее Фёдоров в этом стиле виртуозно делал иллюстрации к европейским сказкам. В общем-то, узнаваемость Фёдорова — это узнаваемость его стилизации под западно-европейский "Часослов".

А какая стилизация у Фёдорова в "Золотом петушке"? Все стилизаторы рисуют пушкинскую сказку в стиле русского XVII века. Это была застывшая форма, которая не очень далеко ушла, от средневекового канона (вплоть до начала XIV века), когда манера рисунков в русских летописях была схожа с манерой рисунков в западных хрониках. Фёдоров тоже решил придать "Золотому петушку" русский колорит, но искал свои образцы всё равно в ранней западной миниатюре — когда пути русской и западной живописи (миниатюр в книгах) ещё не разошлись так сильно. Поэтому европейское происхождение не очень выпячивается. Ну и постмодернизм тоже на европейскую традицию указывает.

Стилизация раскрывается не сразу.

1) Смотрим на первую иллюстрацию: царь Дадон на коне. Нормальная современная авторская забавная картинка. На средневековую западную стилизацию намекает только выразительная лошадиная морда. Но это мы сейчас, благодаря "Страдающему Средневековью", осведомлены об особенностях рисования лошадей в ту эпоху. В 1989 году у нас об этом немногие знали. Но Фёдоров не выпячивает свои познания — это был знак для внимательных зрителей — в дальнейших картинках лошади будут играть всё большую роль.

2) Вторая иллюстрация — а вот тут уже какое-то смутное узнавание манеры рисунков к средневековым рыцарским хроникам. Юмор современный: рыцарь корову за хвост держит.

3) Третья иллюстрация — имитации всё больше. Условное изображение крепости, звонаря — вроде бы русские летописи узнаются.

4) А вот уже четвёртая иллюстрация намекает на собственную манеру художника, показывает как будет происходить сочетание разных слоёв. В целом картинка с царём и скопцом современная. Но слева стоит скоморох — он исполнен в стиле абсолютно точной имитации, однако не выглядит инородным, а включён в современную манеру очень органично.

5) Следующие иллюстрации — закрепляют общий стиль. Царь дрыхнет: манера рисунка и юмор современные. Но кот в опочивальне — средневековый.

6) Если имитация выходит на первый план, то подчёркнуто гиперболизированно (чтобы не подумали, что это всерьёз). Слишком откровенное нарушение пропорций фигур и искривление ландшафтов.

7) "Смерть обоих сыновей...". В роли сочувствующих — только средневековые лошади.

8) Тема шамаханской царицы. Вместо осуждающих и любопытствующих соратников, в шатёр пытается заглянуть средневековая лошадиная морда. Картинок с пьянкой соратников нет — наверное, советская цензура запретила — а то бы там были пьяные средневековые лошади.

9) Конфликт царя со скопцом — по всем законам драматургии.

10) Конец царя Дадона. Лошади потрясены.

Приближаются осенние каникулы (осень на фото — слева; нетипичное для октябрятско-пионерской литературы изображение грустных детей, бредущих в школу).

Надо отдохнуть: Пушкина отложить, совсем детскую сказочку полистать — пусть это будет "Теремок", к которому у меня много иллюстрированных изданий (само так вышло).

Для начала определимся с текстологией "Теремка" — это важно, потому что художник иллюстрирует определенный вариант текста; меняться могут не только детали, но и сам сюжет (точнее, концовка). Изначальные варианты смотрим в академическом издании сказок Афанасьева в серии "Литературные памятники" (1984). Приведены три варианта (нумерация Афанасьева):

1) «Терем мухи», № 82. Записано в Архангельской губ.

2) «Терем мухи» («Ехал мужик с горшками...»), № 83. Место записи неизвестно.

3) «Терем мухи» («Лежит в поле лошадиная голова...»), № 84. Записано в Московском уезде.

В первом варианте — теремок без уточнения, во втором — кувшин, оброненный с телеги мужиком, в третьем — лошадиная голова (череп). В примечаниях к академическому изданию "Теремка" сказано, что "такие детские сказки, полные юмора, близкие по стилю шуточным песням, замечательны затейливым словесным узором. Они имеют свои традиционные формулы, свои постоянные эпитеты (комические прозвища персонажей)". Юмора, в "Теремке", конечно, много. Но вот что заметно нам — цивилизованным потомкам: ни в одном варианте сказки у Афанасьева жильцы не спасаются (в дореволюционной литературной обработке Ушинского тоже). Может, для крестьянских детей это было естественно...

В первом варианте медведь лапой разбивает терем (про судьбу жильцов не уточняется). Во втором и третьем — прямо указано, что медведь сел на теремок (кувшин и лошадиную голову) и при этом "всех раздавил", т.е. жильцы однозначно гибнут. Никто не смог противиться медведю, хоть порознь, хоть вместе. Напротив, зверюшки как будто специально скучились для того, чтобы медведю одним движением задницы было сподручнее всех их подавить.

А нас-то учат, что мораль "Теремка" — хорошо вместе жить дружно (на каком-то сайте для мамочек разъясняется). Это потому что читаем не подлинный текст — в литературных обработках конец "Теремка" смягчен. Попадались варианты без смертоубийства и до революции в книжках с картинками: "Никого медведь не подавил — только себе больно сделал" (Теремок : Сказка / Рис. А.В. Неручева. — М.: Издание В.М. Саблина, [1909] — в РГБ в открытом доступе). Но массово детская книга стала издаваться в советское время. Со второй половины 1930-х гг. после реабилитации народной сказки потребовалась её литературная обработка хорошего качества. Уже у А.Н. Толстого (автора "Буратино"), который очень удачно переложил афанасьевские сказки для советских детей, медведь теремок раздавил, но зверей не убил, а просто "распугал". Позднейшие переработчики (развивавшие больше концепцию А.Толстого, чем дававшие собственную интерпретацию) приделали к "Теремку" и вовсе счастливые концы: малые звери не расстались, построили новый теремок, а кое-где и медведь разрушил теремок не умышленно, а по косолапости, и потом помогал новый терем строить.

Напрасно. Такие переделки вообще не имеют идеи, это просто анекдоты. Идея есть у сказки в ее жёстком варианте: будь осторожен, берегись медведя, спасайся. У юного слушателя (скорее, горожанина) возникают и другие чувства: горечь от беспомощности хороших персонажей, острое ощущение неправды, жажда справедливости... В общем, такая сказка — "вы жертвою пали в борьбе роковой" — готовила бойцов для борьбы с зарвавшимися извергами-самодурами.

Это первая концепция "Теремка" — по настоящему народная, в смысле крестьянско-низовая. А то как эту идею понимает интеллигенция, очень ярко показывают предреволюционные иллюстрации Г.Нарбута (1910 год).

Издание, которое есть у меня, такое: "Сказки и потешки: Иллюстрации Э.Э.Лисснера, Г.И.Нарбута". — М.: Издательский дом Мещерякова, 2013 (в серии "Дверца в сказку"). На Фантлабе этого издания не нашёл.

А вот картинки Нарбута к "Теремку" в первоначальной редакции. И по технике, и по настроению очень сильные иллюстрации. Статус зверей показан их одеждой и аксессуарами.

Ужас: на последней картинке видна лужа крови от замученных животных (и хвост торчит, чтобы сомнений не оставалось). Медведь на картинках в полном соответствии с медведями Салтыкова-Щедрина ("Медведь на воеводстве" и проч.): тупое ограниченное создание, и очень злобное притом. Да, отличался Нарбут по своему психическому состоянию от Билибина и прочих сказочников русского модерна.

Конечно, подобного не будет в картинках для советских детей, поскольку нет больше ни кровавого медведя-сатрапа, ни тёмной крестьянской психологии. "Теремок" для взрослых сделал через сто лет И.Олейников (https://fantlab.ru/edition225887), но всё-таки без лубочной политизированности. Ну и черепа-теремка в советских сказках больше не будет.

Но как всё-таки рождались народные сказки? Знаменитый писатель Бианки, вероятно, считал, что в основе лежит народное наблюдение над повадками животных. Его "Теремок" (1928 год) — это дупло, которое вмещает всё более крупных животных, поскольку имеет свойство расширяться. Звери при этом живут в теремке последовательно, выгоняя друг друга. Понятно, что в этой истории нет ни зайцев, ни волков — они в дуплах не живут. Медведь-разрушитель есть. Разрушать старые трухлявые деревья — это повадка медведя. Медведь не виноват — но и ждать от него другого нельзя. Это вторая концепция "Теремка". Поучительно и в лучших просветительских традициях. Ориентировано уже больше на городских детей.

Первая публикация под названием "Терем" и с первоначальной редакцией текста была напечатана в журнале "Ёж" (1928. № 6) с иллюстрациями Е.Чарушина. У меня этот текст и картинки в таком издании: Архив журнала "Ёж". Том 1. — М.: ТриМаг, 2016 (на Фантлабе пока не представлен).

Сами картинки в непередаваемой чарушинской манере. Симбиоз автора и художника очень характерный для той эпохи детской литературы: эти картинки составляют с текстом одно целое.

В 1920-х годах и в первой половине 1930-х годов такая концепция прочтения народных сказок была востребована педагогической политикой советской власти. Но интерес к бианковскому "Теремку" не пропал и позднее. У меня две книжки позднесоветского времени, иллюстрированные хорошими художницами-анималистами. Обе книжки сейчас переизданы.

Бианки В. "Теремок" (худ. Т.Капустина).- Л.: Художник РСФСР, 1977. На Фантлабе есть другое советское издание: https://fantlab.ru/edition158679. Современное переиздание (издательство "Речь", 2014): https://www.labirint.ru/books/439082/.

Бианки В. "Теремок" (худ. Т.Васильева).- М.: Советская Россия, 1987 (в издании три рассказа: Теремок, Люля, Терентий-тетерев). Этого издания на Фантлабе нет. Расширенное современное переиздание (издательство "Стрекоза", 2017): https://www.labirint.ru/books/622265/.

Художники, понятно, рассказ Бианки иллюстрировали строго в реалистичной манере. Очень хорошее наглядное пособие. Такая манера изображения персонажей свойственна именно для рассказов писателей-натуралистов. Но идея натуралистически изображённых животных встречалась изредка и в картинках к сказочному "Теремку" (условно — "неочеловеченные (неодетые) звери").

Третья концепция — концепция сказки-праздника, сказки-волшебства — это поздняя Маврина.

Собственно сказки с циклом картинок художницы я не нашёл. Мотив "Теремка" есть в "Сказочной азбуке". У меня вот такое современное переиздание очень хорошего качества: Маврина Т. "Сказочная азбука". — СПб.-М.: Речь, 2016 (на Фантлабе ни одного издания не нашёл).

Всего один рисунок, но какой восторг для детей!

Ну а теперь четвёртая концепция "Теремка" — нормальной детской сказки для современных детей.

В примечаниях к академическому изданию указано, что русских вариантов — 25, украинских — 10, белорусских — 3. В целом сюжет локализован у этих народов (у соседей "встречается изредка"). Украинская и белорусская версии "Теремка" уже литературно обработаны, в них обходятся без смертоубийства. Первоначальные редакции мне неизвестны (есть сведения, что в одном варианте украинской сказки охотник стреляет в зверей). Украинская версия называется "Рукавичка", белорусская — " Муха-певуха".

В "Рукавичке" — варежка, оброненная селянином, которую заселяют звери от мала до велика (вплоть до медведя — он здесь одной крови с мелким зверьём). Но селянин находит свою потерянную варежку, и звери разбегаются, освобождая её. Здесь мораль — "Пикник на обочине", соприкосновение с иным чуждым разумом — хорошо хоть не злобным (забрал подарочек, но никого не пришиб). На Западе знают эту сказку, не русский "Теремок" — зарубежные художники иллюстрируют "Рукавичку".

Белорусским считается вариант "Муха-певуха" ("муха-хахавка"). В академических примечаниях к "Теремку" белорусская версия названа особой разновидностью сюжета. Удивительно, но этот сюжет — первая половина "Тараканища" Чуковского. В общем, звери, постепенно присоединяясь к мухе, "едут и смеются", пока их недружелюбный волк не разгоняет.

Посмотрим вот такие книжки одного издательства и одного художника: "Теремок" (рисунки Е.Рачёва). — СПб.-М.: Речь, 2016; "Рукавичка" (рисунки Е.Рачёва). — СПб.-М.: Речь, 2016; "Муха-певуха" (рисунки Е.Рачёва). — СПб.-М.: Речь, 2016 (на Фантлабе отдельных изданий этих рачёвских сказок не обнаружил).

Очень удачно получилось, что все три варианта сказки проиллюстрировал замечательный художник Е.Рачёв. Он же задаёт и тон для этой концепции доброй сказки, принятый в позднее сталинское время: звери очеловечены, но не окарикатурены и не политизированы. Условно можно назвать манеру, в которой Рачёв рисовал персонажей как "одетые звери" — они в человеческих костюмах, подходящих к ситуации. Для народных сказок — это народные костюмы. Есть у Рачёва разные варианты иллюстраций (в первом комментарии ув. Artstasya примеры приводит), но все варианты выдержаны в рамках принятой им однажды манеры. Большинство художников и в после-сталинские времена будет придерживаться такой же подачи персонажей в сказках про зверей.

У Рачёва в этих сказках персонажи, соответственно, в русских ("Теремок"), украинских ("Рукавичка") и белорусских ("Муха-певуха") народных костюмах. Фамилии у зверей тоже разные (только у русской и украинской мышки одинаковые). Белорусская сказка без медведя — там волк досрочно олицетворяет злобного самодура.

Ну, раз уж начал про "Теремок", то в ближайшее время посмотрим имеющиеся у меня картинки к нему, во всём многообразии (или однообразии) концепций прочтения этой сказки. Может быть, выявятся ещё какие-нибудь новые направления в теремковедении.