Блог

Издательства

загрузка списка...


Вы здесь: Авторские колонки FantLab > Авторская колонка «slovar06» облако тэгов
Поиск статьи:
   расширенный поиск »


Страницы: 123456789...389390391392393394395396397...416417418



Статья написана 14 декабря 2014 г. 20:28

http://fantlab.ru/edition97428



...а также "Человек, нашедший своё лицо" , "Человек-амфибия" и "Властелин мира" ( прижизненные издания )






Спасибо пользователю teron!


http://www.litforum.ru/lofiversion/index....


Тэги: Беляев
Файлы: 10001.png (776 Кб)
99
просмотры
0
комментарии


Статья написана 14 декабря 2014 г. 18:49

http://fantlab.ru/edition27300

Первое молодежное кафе в Москве назвали "Аэлита". В

те годы (конец 50-х) было принято думать, что молодежь по

природе (или от природы) романтична. Оттого называли

молодежные кафе — "Аэлита", а молодежную страничку в

газете — "Алый парус".




Файлы: 10003.png (2127 Кб)
273
просмотры
0
комментарии


Статья написана 13 декабря 2014 г. 22:07

Текст повісті з чудовими ілюстраціями Г. С. Ковпаненко у прикріпленному файлі pdf




Файлы: Dity_Bezmezhzhia_vyd1964.pdf (3273 Кб)
276
просмотры
3
комментарии


Статья написана 10 декабря 2014 г. 19:23

https://fantlab.ru/edition97199

Моя душа формировалась в соприкосновении

с Жюлем Верном

С. Лем. Книги детства [260]

Я очень завидую тем, кто впервые открывает «Робинзона Крузо», «Повести Белкина», «Черную курицу», «Последнего из могикан», «Вечера на хуторе близ Диканьки», «Трех мушкетеров», «Остров сокровищ». И еще десятки, сотни книг, с которых надо начинать свой путь в мировой литературе. Человек вырастает человеком только тогда, когда в детстве читает, по такому точному определению В. С. Высоцкого, «нужные» книги. И в их числе, конечно же, роман Жюля Верна «Дети капитана Гранта».

Жюль Габриэль Верн родился 8 февраля 1828 г. в городе Нанте, в провинции Бретань, на западе Франции. Бретань – полуостров, почти три четверти которого омывается водами Ла-Манша и Атлантического океана. Потому-то в старину он назывался Арморика, «страна у моря». Бретань долгое время сохраняла независимость, только в XV в. она стала провинцией Франции. Бретонцы – люди сильные и целеустремленные, они считаются лучшими во Франции рыбаками. Как предполагают некоторые исследователи, в Бретани – и в Нанте – некоторое время жил Кретьен де Труа, автор самого раннего из сохранившихся средневековых книг о короле Артура и его рыцарях Круглого Стола.

Жюль Верн вырос в городе, жизнь которого – впрочем, как и жизнь всего полуострова, – была связана с морем. Из окон родительского дома Жюль Верн мог видеть гавань, всегда полную судов, приходивших из разных стран мира. Мальчик дышал с первых недель жизни воздухом странствий и не мог представить без моря своей судьбы. В романе «Зеленый луч» один из героев говорит то, что, конечно же, повторял про себя сам писатель: «Я не могу равнодушно видеть, как отчаливает судно – военное, торговое, даже просто баркас, чтобы всем своим существом не перенестись на его борт. Я, должно быть, родился моряком и теперь каждый день сожалею, что морская карьера не выпала на мою долю с детства…»

Однако мечтам мальчика не суждено было осуществиться. Отец Жюля Верна, Пьер Верн, был потомственным адвокатом. И как только у него появился первенец; решил, что тот продолжит семейную традицию. А вот второму сыну – Полю, который был моложе Жюля на шестнадцать месяцев, – была уготована карьера моряка, столь желанная для его брата.

Мать Жюля Верна, Софи Верн, в девичестве носила фамилию Аллот де ля Фюйи и происходила, согласно семейному преданию, из семьи, берущей начало от шотландского стрелка Аллота, служившего в гвардии Людовика II. Впоследствии Жюль Верн будет интересоваться историей Шотландии, полюбит творчество Вальтера Скотта; наверное, с особым удовольствием он читал его роман «Квентин Дорвард» – о судьбе шотландского дворянина, находившегося на службе у французского короля Людовика I в середине XV в. Еще в семье Вернов были три сестры, правда, в жизни будущего писателя они особой роли не сыграли, в отличие от младшего брата, Поля, который был участником игр старшего брата и на всю жизнь остался его первым другом и главным советчиком.

И еще одного члена семьи Вернов надо упомянуть. Это дядя Жюля Верна Прюдан Аллот, брат его матери, моряк, совершивший не одно кругосветное плавание. Прюдан Аллот, весельчак и жизнелюб, наполнил душу мальчика страстью к плаваниям. С него Жюль Верн позже напишет образ дядюшки Антифера, героя романа Жюля Верна «Удивительные приключения дядюшки Антифера».

Три года Жюль и Поль отучились в школе святого Станислава, после чего отец перевел братьев в Малую семинарию Сент-Донатьен. Учился Жюль легко, во многом благодаря своей памяти и склонности как к точным, так и к гуманитарным наукам. Не менее важной, чем общеобразовательная, стала для него школа впечатлений от походов в порт (куда Жюль и Поль убегали тайком от родителей), встреч с моряками самой причудливой внешности, упоенное наблюдение (часами!) за швартовкой, выгрузкой и погрузкой судов.

Не менее любимым занятием было для мальчиков чтение. Фенимор Купер, капитан Марриет, Диккенс, «Похождения барона Мюнхгаузена» и, конечно же, «Приключения Робинзона Крузо»… Книги давали богатую пищу воображению, и мальчики перевоплощались в моряков, пиратов, индейцев, ощущая себя то Робинзоном, то Пятницей, то исследователями далеких экзотических стран.

Много лет спустя, когда Жюль Верн стал всемирно известным писателем, одна англичанка, бравшая у него интервью, рассказала о его богатой домашней библиотеке, в которой было множество работ по географии, геологии, физике, астрономии, мемуаров ученых, записок путешественников, а также всевозможные справочники и энциклопедии. В шкафах с художественной литературой Гомер, Вергилий, Рабле, Монтень, Шекспир соседствовали с Мольером, Купером, Вальтер Скоттом, Лоренсом Стерном, с современными авторами (из них он выделял Мопассана). Особое отношение было у Жюля Верна к Диккенсу, он ставил его выше остальных английских писателей. В одном из поздних интервью Жюль Верн сказал: «Я несколько раз перечитывал Диккенса от корки до корки. У него можно найти все: воображение, юмор, любовь, милосердие, жалость к бедным и угнетенным – одним словом, все…»

С детства Жюль Верн читал много книг по географии – быть может потому, что она неразрывно была связана с впечатлениями детства, с тем зовом, который слышала издавна его душа – как и души тех тысяч и тысяч людей, которые уходят в море, о чем прекрасно сказал Эдуард Багрицкий: «Кто услышал раковины пенье, / Бросит берег – и уйдет в туман; / Даст ему покой и вдохновенье / Окруженный ветром океан» [261] .

Потому-то летом 1839 г., когда ему было одиннадцать лет, Жюль Верн попытался убежать в Индию. Ранним утром он обменялся одеждой с юнгой со шхуной «Корали» и оказался на судне. Хотя отец мальчика узнал о случившемся лишь к вечеру, он тут же предпринял решительные меры. Был снаряжен паровой катер, который догнал шхуну в устье Луары. Неизвестно, какое последовало наказание, но оно, надо думать, было достаточно суровым, чтобы мальчик прочувствовал свою вину, иначе бы он не дал потом матери обещание: «Я никогда больше не отправляюсь путешествовать иначе, чем как в мечтах…»

В 1844 г., когда Жюлю исполнилось шестнадцать, а Полю пятнадцать, братья поступили в нантский Королевский лицей. Жюль сразу зарекомендовал себя как вдумчивый и прилежный ученик. Но не только учеба занимала его ум. Он по-прежнему много читал: своего любимого Фенимора Купера, а из французских писателей Эжена Сю, Жорж Санд, Бальзака, Виктора Гюго – и, конечно же, Александра Дюма, прежде всего, его «Трех мушкетеров» и «Графа Монте-Кристо». Кроме того, у него появились новые друзья – начинающие поэты, музыканты.

В 1847 г., когда ему исполнилось 19 лет, Жюль Верн уехал в Париж поступать в Школу права. А его брат Поль отправился в свою первую навигацию, к Антильским островам…

Первые, быть может, самые сильные парижские впечатления Жюля Верна – события революции июля 1848 года, образование республики и принятие конституции. Студенческая жизнь была непростой: отец посылал ежемесячно из дома денег в обрез, ровно столько, сколько он считал нужным для поддержания жизни студента. Но Жюль Верн не унывал – он очень быстро приобщился к жизни богемы. Он завел знакомства среди начинающих литераторов, художников, музыкантов, актеров, постоянно бывал в кафе и погребках Монмартра. И много писал. В письмах родным в Нант он, обращаясь, прежде всего, к отцу, сообщал о том, что он твердо решил заниматься только литературой, но не юриспруденцией: «Я предпочитаю стать хорошим литератором и не быть плохим адвокатом…»

В основном он тогда сочинял куплеты и жанровые песенки. Его друг еще по Нанту, одаренный музыкант Аристид Иньяр, писал на них музыку, и эти «композиции» имели немалый успех у посетителей кабачков, где бывали молодые люди. Одна из таких песенок, «Марсовые», приобрела такую популярность, что не только стала любимой песней французских моряков, но и включалась в фольклорные сборники как народная.

Хотя надежды на будущее Жюль Верн связывал с театром, его по-прежнему привлекали книги о морских путешествиях, географических открытиях, судьбе научных изобретений – он даже завел тетрадку (потом она выросла до картотеки), куда заносил сведения о последних достижениях в области науки и техники.

Из множества тогда возникших литературных знакомств самым, безусловно, важным и памятным стала для него встреча с Александром Дюма. Жюль Верн восхищался Дюма всю жизнь, его жизнерадостностью, оптимизмом, талантом. Впоследствии он посвятит своему старшему другу роман «Матеас Шандор» (1885) и получит от сына классика (к тому времени Дюма-старший ушел в иной мир) благодарственное письмо с такой лестной для Верна характеристикой: «Никто не приходил в больший восторг от чтения ваших блестящих оригинальных и увлекательных фантазий, чем автор “Монте-Кристо”. Между ним и Вами столь явное литературное родство, что, говоря литературным языком, скорее Вы являетесь его сыном, чем я».

Жюль Верн показал Дюма несколько своих исторических драм, которые мэтр не одобрил, посоветовав заняться водевилем. И 15 июня 1850 г. в «Историческом театре», принадлежавшем Дюма, был поставлен водевиль Жюля Верна «Сломанные соломинки», на премьере присутствовали его отец и мать. Спектакль выдержал двенадцать постановок, затем пьеса была напечатана отдельным изданием, с посвящением Александру Дюма. Мэтр ободрил молодого автора: «Не беспокойтесь. Даю вам полную гарантию, что найдется хотя бы один покупатель. Этим покупателем буду я!»

Драматургия влекла Жюля Верна неудержимо. Спустя много лет он вспоминал, что написал в то время около сорока пьес, либретто нескольких комических опер, музыку для которых, как всегда, сочинял Аристид Иньяр. Сценическая судьба этих вещей была различна: что-то было поставлено, что-то осталось в архиве писателя до его смерти. Важно, что мало-помалу имя Жюля Верна становилось все более известным публике.

В 1851 г. Жюль Верн познакомился с Питром Шевалье, его земляком, в то время редактором журнала «Семейные музей». Шевалье предложил Жюлю Верну сотрудничество. На недоуменный вопрос будущего автора, о чем ему писать, редактор ответил: «О чем угодно. О Мексике, воздухоплавании, о землетрясениях, лишь бы было занимательно». (Чем-то эта фраза напоминает обещание Моржа из «Алисы» Льюиса Кэрролла, данное устрицам «потолковать о многих вещах: о башмаках, о кораблях, о сургучных печатях, о капусте и королях…».)

Жюль Верн отнесся к предложению очень серьезно, и летом 1851 г. состоялся его дебют в прозе – Шевалье напечатал его рассказ «Первые корабли мексиканского флота». Публикация имела успех, редактор начал требовать от Жюля Верна рассказов в том же ключе. С того времени Жюль Верн становится завсегдатаем Национальной библиотеки – он проводит там практически все свободное время, читая книги по физике и геологии, астрономии и математике, ботанике и зоологии. Второй рассказ, «Путешествие на воздушном шаре», также имел успех, равно как и последующие рассказы. Среди ранних вещей Жюля Верна выделяется повесть «Зимовка во льдах. История двух обрученных из Дюнкерка». В повести он, как ему кажется, начал нащупывать свою тему, ту, которая была ему ближе остальных, – географию. И он начал понимать, что ближе всего ему именно география, люди, которые занимаются географическими изысканиями. Не случайно несколько лет спустя он скажет Дюма, с которым к тому времени он подружился, что хочет сделать для географии то же, что тот сделал для истории.

В немалой степени помог ему в этом его новый парижский приятель Феликс Турнашон, которого друзья называли Надар. Издатель юмористических журналов, театральный художник, карикатурист, писатель, Надар был человеком увлеченным. В то время, когда с ним познакомился Жюль Верн, он увлекался воздухоплаванием. Надар построил крупнейший в мире воздушный шар «Гигант», грузоподъемностью около пяти тонн… Надар стал прообразом героев двух книг Жюля Верна – романов «Из пушки на Луну» и «Вокруг Луны», в которых он действует под именем Мишель Ардан.

Осенью 1862 г. Жюль Верн закончил роман и по рекомендации одного из знакомых отнес рукопись Пьеру Жюлю Этцелю, известному в издательском мире.

Роман был напечатан в декабре 1862 г. под названием «Пять недель на воздушном шаре». Читатели встретили роман восторженно. Мнение критиков – что бывает не так часто – совпало с читательским, причем не только на родине Жюля Верна, но и за рубежом (одним из первых одобрительную рецензию на роман молодого автора напечатал петербургский журнал «Современник»; и хотя под рецензией не стояла фамилия автора, позже было установлено, что написал ее М. Е. Салтыков-Щедрин).

Вслед за читательским успехом пришел и успех издательский – стали поступать запросы на перевод романа из Лондона, Рима, Берлина. Этцель сразу понял, сколь важен для него этот новый автор, и предложил заключить договор о том, что Жюль Верн обязуется каждый год представлять в издательство по три книги, каждая около 10 печатных листов, тематика которых определялась названием серии, предложенное писатель: «Необыкновенные путешествия».

В издательском договоре, подписанном Жюлем Верном сразу после выхода первой книги, жанр произведений, которые ему предстояло создать, был определен как «романы нового типа». Тогда ни он сам, ни Этцель не могли представить, что впереди у них более чем сорок лет совместной работы (после смерти Этцеля в 1886 г. Жюль Верн сотрудничал уже с его сыном), которая выльется в шестьдесят три романа и два сборника рассказов и повестей, составляющих многотомную серию «Необыкновенные приключения».

Впоследствии Жюль Верн в предисловии к роману «Капитан Гаттерас» скажет, что в «Необыкновенных путешествиях» поставил перед собой задачу «описать весь земной шар», «резюмировать все географические, геологические, астрономические, физические знания, накопленные современной наукой, и в красочной, занимательной форме создать универсальную картину мира».

Доминантой каждого романа была география. Герои Жюля Верна всегда отправляются в странствия, одержимые идеей путешествовать. Как отмечал в работе «Жюль Верн и вопросы развития научно-фантастического романа» крупнейший жюльверновед Е. П. Брандис, посвятивший жизнь изучению творчества французского писателя, каждая из книг Жюля Верна, «будь то роман на современную или историческую тему, с научно-фантастическим, социально-утопическим или даже детективным сюжетом… остается географическим приключенческим романом» [262] . Все «Необыкновенные путешествия» в своей совокупности представляют, по словам Брандиса, «универсальный географический очерк земного шара – единственная в своем роде географическая эпопея, какой никогда прежде не было в художественной литературе» [263] .

О книге одного из крупнейших отечественных исследователей фантастики Е. П. Брандиса «Жюль Верн и вопросы развития научно-фантастического романа» хотелось бы сказать особо. Мне посчастливилось в течение довольно долгого времени быть в весьма хороших отношениях с Евгением Павловичем, как дружеских, так и профессиональных. Евгений Павлович посылал мне некоторые свои работы, но этой книги у меня не было. Найдя ее в каталоге Всероссийской библиотеки иностранной литературы (ВГБИЛ), я сделал заказ на читальный зал. Представьте себе мое изумление, когда, получив книгу, я открыл ее на титульной странице и увидел посвящение: «Дорогой Маргарите Ивановне Рудомино от Е. П. Брандиса в знак глубокого уважения и признательности от автора. 11.XII. 1955 г.». М. И. Рудомино – женщина удивительной судьбы, основательница Библиотеки иностранной литературы и ее первый директор, с которой меня также сводила судьба. И, сидя в зале библиотеки, носящей имя Маргариты Ивановны, читая посвящение ей на книге Евгения Павловича, я почувствовал, сколь прекрасно и таинственно-неожиданно это явление – связь времен…

Параллельно с художественной прозой Жюль Верн начал писать «Историю великих путешествий». В 1870 г. вышла первая книга из этого цикла, завершена работа была в 1880 году, когда вышла последняя, шестая, книга. Обширный историко-географический труд опубликован на русском в 1958 г. в трех томах: «Открытие Земли» – охватывает период с VI в. до н. э. по XVII в., «Мореплаватели XVIII века» и «Путешественники XIX века».

То, что сделал Жюль Верн в литературе, было возможно только благодаря бесконечной преданности своей работе, подлинному самоотречению. Образно определил особенности творческой работы Жюля Верна Е. П. Брандис, в предисловии к книге внука писателя, Жана Жюля-Верна (будучи прямым потомком писателя, сыном единственного сына Жюля Верна, Мишеля, внук, в знак глубокого уважения к дедушке, взял себе такую составную фамилию). Брандис пишет: «…По своему темпераменту Жюль Верн просто не мог разрешить себе такой роскоши, как шлифовка каждой фразы, поиски единственно незаменимого эпитета или какой-нибудь яркой метафоры. Воображение гнало его вперед, стремительно развивающееся действие не позволяло задерживаться. Особенно в первые годы работы он до такой степени вживался в образы своих героев и обстановку действия, когда, например, писал о путешествии капитана Гаттераса к Северному полюсу, “схватил насморк и чувствовал озноб от холода”, “ощущал себя вместе с героями пленником ледяного царства”» [264] .

Интересны обстоятельства создания романа «Путешествие к центру Земли». Жюль Верн писал его осенью, в доме было холодно, отовсюду дуло. А путешественники по сюжету оказываются на плоту, несущемуся по кипящей подземной реке. Ощущая невыносимый жар, писатель то и дело вытирал с лица пот полотенцем. Вдруг почувствовал сильную боль в руках – на ладонях были волдыри. Когда он по настоянию жены пошел к врачу, то тот поставил диагноз – ожог второй степени, и удивленно спросил, где же так угораздило его пациента. «Меня обожгло раскаленной лавой», ответил писатель. А когда врач вышел за перевязочными материалами в соседнюю комнату и вернулся обратно в свой кабинет, то ожоги бесследно исчезли…

Роберт Луи Стивенсон в 1876 г. написал статью «Сочинения Жюля Верна», в которой дал свое определение успеха книг французского коллеги: он, по мнению английского писателя, ведет за собой читателя, на шаг опережая действительность, соединяя необыкновенное с реальным.

Жюль Верн не был первым, кто соединил в литературе фантазию и науку. Но именно он стал вносить в реальность своих романов определенные научные допущения таким образом, чтобы у читателя не возникло сомнения в достоверности происходящего. Вот что писал об этом Паскаль Груссе, друг Жюля Верна: «И до него были писатели, начиная от Свифта и кончая Эдгаром По, которые вводили науку в роман, но использовали ее главным образом в сатирических целях. Еще ни один писатель до Жюля Верна не делал из науки монументального произведения, посвященного изучению Земли и вселенной, промышленного прогресса, результатов, достигнутых человеческим знанием, и предстоящих завоеваний. Благодаря исключительному разнообразию подробностей и деталей, гармонии и выполнения, его романы составляют единый и целостный ансамбль, и их распространение на всех языках земного шара еще при жизни автора делает его труд еще более удивительным и плодотворным…»

Жюль Верн по праву называется одним из основоположников научно-фантастической литературы (НФ), которая вместе с фэнтези считается основными видами фантастической литературы XX века. Скажем об этом подробнее.

Научная фантастика – вид фантастической литературы, использующей т. н. вторичную художественную условность, основанную на единой сюжетной посылке (допущении) рационального характера. Согласно этому допущению, необычайное (небывалое, даже, казалось бы, невозможное) в произведении создается с помощью законов природы, научных открытий или технических изобретений, в принципе не противоречащих естественно-научным воззрениям, существующим в то время, когда создавалось научно-фантастическое произведение. Именно так и писал Жюль Верн.

Мир, творимый автором НФ, должен быть объяснен логично и развиваться согласно изначально заданным автором физическим константам. Возникающая сюжетная ситуация может быть невозможна в той реальности, что известна нам, но вероятна гипотетически, т. к. зависит от научных открытий или технических новаций, о существовании которых мы пока ничего не знаем. Иными словами, посылка (допущение) неизменно обосновывается автором согласно представлению современной ему науки об устройстве мироздания, в результате чего возникает литература, использующая идеи гипотетически реальные, т. е. те, которые в принципе могут быть осуществлены (потому НФ можно назвать «литературой принципиально возможного»). Рациональное допущение в НФ базируется на единстве фантастической посылки – это означает, что сюжет развивается в рамках одного-единственного допущения, сделанного автором. Иллюзию достоверности автор поддерживает за счет наличия правдивых реалистических деталей, что нередко дает основание говорить о «реализме достоверности» НФ.

Фэнтези – вид фантастической литературы, использующей вторичную художественную условность, основанную на сюжетной посылке (допущении) иррационального характера. Это допущение не имеет «логической» мотивации в тексте, предполагает существование фактов и явлений, не поддающихся рациональному объяснению.

В НФ посылка единична, в фэнтези же фантастических допущений в одном произведении может быть сколько угодно; то есть, если в НФ мы имеем дело с единой (центральной) научно обоснованной посылкой, то в фэнтези мы оказываемся в особом мире, в котором все возможно, все может случиться, в мире, в котором происходящее не поддается рациональной интерпретации. Фантастическая посылка в фэнтези, не претендуя, как в НФ, на научность и логическую мотивацию изображаемых событий, переносит человека в мир небывалый. Появляются боги, демоны, добрые и злые волшебники, говорящие животные и предметы, мифологические и легендарные существа, таинственные двойники, привидения, вампиры, человек встречается с дьяволом.

НФ по своей природе связана с передовым мировоззрением своего времени. Ситуации, создаваемые НФ, в принципе не должны противоречить материальности мира, развитие сюжета должно быть подчинено логике исходного допущения, сделав которое, писатель не может выходить за его рамки, обосновывать его «истинность» всеми средствами. Научность в литературе заключается не в скрупулезном следовании фактам конкретных наук, а в подходе в науке, в умении пользоваться ее методом, основанным на убежденности в познаваемости мира, признании его объективности. НФ не занимается прогнозированием технических чудес будущего – относительно подобного подхода к фантастике Б. Олдисс язвительно заметил: «НФ пишется для ученых в той же степени, в какой истории о привидениях – для привидений» [265] . Это не «литература идей», сфера ее применения – исследование жизни социума и индивидуума, происходящие в них изменения под действием сдвигов в развитии науки и техники. Элементы такого подхода к литературе видны уже в произведениях Т. Мора, И. Кеплера, Ф. Бэкона, Д. Свифта. Начало формирования НФ приходится на XIX в., в начале которого вышел роман М. Шелли «Франкенштейн, или Новый Прометей», а в конце – романы Ж. Верна и Г. Уэллса, представлявшие традиции фантастики научно-технической, прогностической и социально-философской.

Какую же фантастику писал Жюль Верн? Чтобы ответить на этот вопрос, лучше всего будет сопоставить его с писателем, который считался одним из основных продолжателей этого направления в литературе – с Гербертом Уэллсом. В интервью, данном мэтром Верном за год до смерти, содержится весьма любопытный пассаж: «На меня произвел сильное впечатление ваш новый писатель Уэллс. У него совершенно особая манера, и книги его очень любопытны. Но путь, по которому он идет, в корне противоположен моему. Если я стараюсь отталкиваться от правдоподобного и в принципе возможного, то Уэллс придумывает для осуществления подвигов своих героев самые невероятные способы. Например, если он хочет выбросить своего героя в пространство, то придумывает металл, не имеющий веса [речь идет о романе «Первые люди на Луне» – В.Г.]… Уэллс больше, чем кто-либо другой, является представителем английского воображения» [266] .

Уэллс, которого сравнивали с самого начала его пути в литературе с Жюлем Верном (сравнение это ему не нравилось – он хотел всегда быть только самим собой), ответил своим критикам в 1934 г., в предисловии к сборнику «Семь знаменитых романов» (куда вошли «Машина времени», «Остров доктора Моро», «Человек-невидимка», «Война миров», «Первые люди на Луне», «Пища богов», «В дни кометы»). Уэллс писал: «Это повести сравнивали с произведениями Жюля Верна; литературные обозреватели склонны были даже когда-то называть меня английским Жюлем Верном. На самом деле нет решительно никакого сходства между предсказаниями будущего у великого француза и этими фантазиями. В его произведениях речь почти всегда идет о вполне осуществимых изобретениях и открытиях, и в некоторых случаях он замечательно предвосхитил действительность. Его романы вызывали практический интерес: он верил, что описанное будет создано. Он помогал своему читателю освоиться с будущим изобретением и понять, какие оно будет иметь последствия – забавные, волнующие или вредные. Многие из его предсказаний осуществились. Но мои повести, собранные здесь, не претендуют на достоверность; это фантазии совсем другого рода. Они принадлежат к тому же литературному ряду, что и «Золотой осел» Апулея, «Правдивая история» Лукиана, «Петер Шлемиль» и «Франкенштейн» [267] .

И далее Уэллс подчеркивал: «Интерес во всех историях подобного типа поддерживается не самой выдумкой, а нефантастическими элементами. Эти истории обращены к чувствам читателя точно так же, как и романы, «пробуждающие сострадание». Фантастический элемент – о необычных ли частностях идет речь или о необычном мире – используется здесь только для того, чтобы оттенить и усилить обычное наше чувство удивления, страха или смущения. Сама по себе фантастическая находка – ничто, и когда за этот род литературы берутся неумелые писатели, не понимающие этого главного принципа, у них получается нечто невообразимо глупое и экстравагантное. Всякий может придумать людей наизнанку, антигравитацию или миры вроде гантелей. Интерес возникает, когда все это переводится на язык повседневности и все прочие чудеса начисто отметаются. Тогда рассказ становится человечным» [268] .

Хотя Жюля Верна нередко называют фантастом техническим, уделяющим преимущественное внимание путям развития науки и техники в будущем, причем в будущем близком, а то и в настоящем, его лучшие произведения, по определению Уэллса, «человечные».

Идея будущего пронизывает творчество Жюля Верна и Уэллса. Они неизменно думали о будущем, независимо от того, когда происходило действие их романов. Бесспорно, писателям помогало видеть будущее знание и понимание законов развития науки и техники своего времени. Интересно посмотреть, каким — с точки зрения настоящего и в каких конкретных формах предстает это будущее. Иными словами, какие фантастические идеи использовали Жюль Верн и Уэллс при изображении мира будущего и насколько точны оказались они при описании этих идей.

Генрих Альтов, известный отечественный писатель-фантаст, исследователь фантастики и создатель «Регистра научно-фантастических идей, сюжетов, ситуаций», составил списки научных идей Жюля Верна и Уэллса в работах «Судьба предвидений Жюля Верна» [269] и «Судьба научно-фантастических предвидений Герберта Уэллса» [270] . В этих работах Альтов анализирует творчество писателей, выбирая три критерия: идея, выдвинутая писателем; отношение к ней его современников; возможность осуществления с точки зрения современной науки. Из 108 идей Жюля Верна «попали в десятку» или близко 76, 32 идеи оказалсь ошибочны.

Думается, что с полным основанием можно сказать, что именно после Жюля Верна и Уэллса стало ясно, что нельзя изображать современность, не думая о ее будущем – и будущем не какого-то одного героя, но всего человечества.

Жюль Верн – один из самых переводимых авторов в мире. Его книги до сих пор оказывают влияние на умы новых и новых поколений.

Жюль Верн создал роман о науке и ее бесконечных возможностях, открыл для литературы неизведанную область – поэзию науки и научного творчества. Создал нового героя – рыцаря науки, бескорыстного ученого, готового ради воплощения творческой мечты пойти на подвиг.

Жюль Верн создал классическую научную фантастику и новый тип романа, сочетающего увлекательный сюжет, популяризацию научных знаний и научную фантазию.

Когда советский космический аппарат передал на Землю фотографии обратной стороны Луны, на которой были обнаружены кратеры, то одному из них было присвоено имя Жюля Верна.

Жюля Верна высоко ценили писатели самых разных школ и направлений.

Л. Н. Толстой любил читать своим детям вслух романы французского писателя. Сам иллюстрировал роман «Вокруг света в восемьдесят дней». Один из сыновей, Илья Львович, спустя много лет вспоминал: «…Он приготовлял к вечеру подходящие рисунки, и они были настолько интересны, что нравились нам гораздо больше, чем те иллюстрации, что были в остальных книгах…»

Сам Толстой 1891 г. в беседе с физиком А. В. Цингером сказал: «Романы Жюля Верна превосходны! Я читал их совсем взрослым, и все-таки, помню, они меня восхищали. В построении интригующей, захватывающей фабулы он удивительный мастер. А послушали бы вы, с каким восторгом о нем отзывается Тургенев! Я не помню, чтобы он кем-нибудь так восхищался, как Жюлем Верном!»

А вот оценка писателя, данная Жорж Санд: «У Вас восхитительный талант и сердце, способное еще больше его возвысить».

О своей признательности Жюлю Верну говорили многие отечественные ученые.

К. Э. Циолковский: «Стремление к космическим путешествиям заложено во мне известным фантазером Жюлем Верном. Он пробудил работу мозга в этом направлении».

В. А. Обручев: «В качестве примера я могу сказать, что сделался путешественником и исследователем Азии благодаря чтению романов Жюля Верна».

Д. И. Менделеев называл Жюля Верна «научным гением».

О благодарности Жюлю Верну говорили основатель современной аэромеханики Н. Е. Жуковский, И. А. Ефремов, французский спелеолог Норберт Кастере, бразильский авиатор и строитель дирижаблей Сантос-Дюмон, путешественник Фритьоф Нансен, изобретатель радиосвязи Маркони, исследователь моря Огюст Пикар, вулканолог Гарун Тазиев.

Вот что писал Е. П. Брандис о судьбе книг Жюль Верна: «Придуманные Жюлем Верном машины теперь кажутся допотопными. Устарели его научные идеи. Нуждаются в серьезных поправках даже географические описания. <…> В мире произошло столько изменений, наука достигла такого могущества, что в книгах великого фантаста почти уже нечему удивляться. Но слава Жюля Верна не потускнела со временем. <…> Не стареют и не обесцениваются герои “Необыкновенных путешествий”, их отвага, дерзания, подвиг. И не в том его главная заслуга, что он предвидел подводный корабль, авиацию, звуковое кино, дальнобойную артиллерию и т. д., а в том, что сумел найти нового положительного героя, воплотившего в себе многие черты человека завтрашнего дня. <…> Не умирает живая душа героев “Необыкновенных путешествий”!» [271]

Жизнь Жюля Верна была лишена ярких, примечательных событий. Однако читатели его книг думали иначе, убежденные, что писатель описывает в своих книгах то, что ему довелось пережить самому. О Жюле Верне ходило много выдумок. Говорили, например, что его имя – псевдоним, за которым скрывается группа литераторов, т. к. одному человеку не по силам написать столько книг такой разнообразной тематики.

Сам Жюль Верн относился к слухам, ходившим о нем, с юмором. О себе, о своей жизни говорить он не любил – в том числе не любил говорить, сколько ему лет. Это никому не интересно, заявлял он, даже мне самому!

Суть жизни Жюля Верна составляла работа. Как он сказал в одном интервью, «Труд для меня – источник единственного и подлинно счастья… Это моя жизненная функция. Как только кончаю очередную книгу, я чувствую себя несчастным и не нахожу покоя до тех пор, пока не начну следующую. Праздность является для меня пыткой».

Увы, поддержки и помощи он не находил ни у кого из домашних. В 1857 г. он женился на Онорине Анне Эбе, у которой были две дочери от первого брака. Довольно скоро Жюль Верн понял, насколько далека была от его интересов Онорина и тем более ее дочери – существа ограниченные и меркантильные, не понимавшие – да и не способные понять, – чем он жил. Родившийся сын Мишель не стал радостью для отца. Воспитанием мальчика занималась Онорина, и тот вырос эгоистом до мозга костей, интересующимся лишь собственной персоной.

Не складывались у Жюля Верна отношения с женским полом в жизни, не получались у него и героини. Об этом точно написал в своей книге внук писателя Жан Жюль-Верн: «Романы Жюля. Верна – это не романы о любви. Их главный предмет – борьба человека с природой, и потому любовь в них может занимать только второстепенное место» [272] .

Сам писатель к этой проблеме относился с печальной иронией: «Ах, если бы я мог сунуть туда несколько адюльтеров, мне было бы гораздо легче! Если бы руки у меня были развязаны, как у Дюма, я бы над двадцатью книгами трудился бы меньше, чем над четырьмя своими» [273] .

В 1886 г., когда ушел из жизни Этцель, Жюль Верн был ранен из пистолета (в бедро и в плечо) психически больным племянником, сыном Поля, который хотел таким образом привлечь внимание общественности к положению его дяди, который, по его мнению, находился в тени старшего брата.

Дома становилось все тяжелее. Росли злость и зависть дочерей Онорины, направленные на Мишеля, который начал заниматься предпринимательством, но регулярно терпел неудачи. Жюль Верн вынужден был работать как каторжный, чтобы оплатить долги Мишеля. Росло одиночество, отчуждение его от окружающих, чему способствовало то, что он стал слепнуть и глохнуть, словно отгораживался от жизни, от мира, для которого он столько сделал. В такой обстановке истекали два последних десятилетия его жизни.

Утешение писатель находил только в том, о чем как-то сказал племяннику: «Больше всего на свете я люблю море, музыку и свободу».

…Ушел из жизни Жюль Верн 24 марта 1905 г.

* * *

Высшее достижение Жюля Верна, бесспорно, – трилогия «Дети капитана Гранта» (1868), «Двадцать тысяч лье под водой» (1870), «Таинственный остров» (1874).

«Дети капитана Гранта», пятый роман Жюля Верна, печатался с продолжением в «Журнале воспитания и развлечения» с середины 1866 до начала 1868 гг. Отдельным изданием вышел в 1868 г.

Роман начинается стремительно. Жюль Верн не тратит время на предварительное представление героев читателю – он сразу вовлекает читателя в действие. Обозначены сразу и время действия – 26 июля 1864 года, и его место – Северный пролив, вблизи восточного побережья Шотландии. Обозначены и герои (пока их только половина), которые будут участвовать в последующих приключениях: лорд Эдуард Гленерван, его жена Элен, его двоюродный брат, майор Мак-Наббс, наконец, Джон Манглс, капитан яхты «Дункан», на которой все они находились.

Действие завязывается романтично: матросы «Дункана» ловят гигантскую акулу, в брюхе которой находят бутылку, а в ней – письмо. Это загадочное письмо, текст которого испорчен морской водой, проникшей в бутылку, есть не что иное как очевидная «цитата» из рассказа американского писателя Эдгара Алана По «Золотой жук». Жюль Верн очень любил По, считал его одним из своих учителей.

В 1864 г. в парижском журнале «Семейный музей» Жюль Верн напечатал статью «Эдгар По и его сочинения», посвященную рассказам американского писателя «Убийство на улице Морг», «Похищенное письмо» и «Золотой жук». При рассмотрении последнего рассказа Жюль Верн особо выделил эпизоды дешифровки пергамента, на котором после нагрева выступило изображение черепа и несколько строчек цифр. Жюль Верн подчеркнул, что именно этот рассказ – образец такого жанра, который он назвал бы «жанром Эдгара По» (сегодня мы сказали бы, что речь идет о детективе, который невозможен без героя, наделенного аналитическими способностями и потому успешно расследующего преступления).

В письме содержалась просьба трем морякам, оказавшимся на необитаемом острове, подписано письмо было именем известного мореплавателя капитана Гранта. Лорд Гленерван решает отправиться в Лондон, в Адмиралтейство, чтобы сообщить о находке и упросить снарядить экспедицию на поиски пропавшего капитана Гранта.

Действие переносится в поместье Гленервана в Шотландии. Это делается для того, чтобы автор получил возможность сообщить читателю, во-первых, побольше о самом Гленерване и его молодой жене, их взглядах, характере; а во-вторых, о слугах лорда и об атмосфере, царившей в его замке. Слуги лорда Гленервана были, по словам автора, «люди честные, душой и телом преданные своему господину», и именно из них был набран весь экипаж яхты «Дункан».

Здесь же, в поместье, происходят важные для оформления завязки романа события: сюда приезжают дети капитана Гранта, Мери и Роберта, которые знакомятся с Элен, сюда возвращается лорд Гленерван, привезший сообщение об отказе руководства Адмиралтейства искать капитана Гранта. И именно здесь Элен предлагает мужу отправиться на поиски пропавшего капитана.

В самом начале плавания героев ждал сюрприз – на борту «Дункана» оказался знаменитый французский географ Жак-Элиасен-Франсуа-Мари Паганель, секретарь Парижского географического общества, севший по рассеянности не на тот корабль поздно вечером и проспавший выход в море. Паганель, намеревавшийся отправиться в Индию для научных исследований, проникается важностью миссии «Дункана», а потому соглашается остаться на корабле и принять участие в поисках капитана Гранта. Не случайно, что глава, посвященная этому, имеет символическое название: «Одним хорошим человеком больше на “Дункане”».

Итак, команда готова. И Паганель формулирует цель экспедиции: «Мы пройдем наш путь, как честные люди, делая как можно больше добра. Transire benefaciendo – это наш девиз».

Роман состоит из четырех частей, двух морских – плавание от берегов Великобритании к Южной Америке, а также от этого континента к Австралии (и Новой Зеландии); и двух сухопутных – путешествия через Южную Америку вдоль тридцать седьмой параллели и путешествия вдоль той же параллели по Австралии. Путешественники стартовали с территории Чили, и пересекли Южную Америку, по словам Паганеля, «вплоть до того пункта, где параллель доходит до Атлантического океана». Путешествие по территории Чили, затем через Андские Кордильеры, далее по пампе, на территории Аргентины, описано не только весьма увлекательно, но и познавательно, и читательское внимание не ослабевает ни на минуту.

Каких только препятствий не выпадало на долю путешественников во время перехода через Кордильеры: поиск прохода в горном массиве, подъем в гору в условиях разреженного воздуха, когда возникало болезненное удушье, а головокружение лишало сил… ночевка в горной хижине, занесенной снегом, землетрясение, особенно опасное в горах, в результате которого часть площадки, где находилась хижина, оторвалась и покатилась вниз со скоростью почти восемьдесят километров в час. И если почти все участники экспедиции уцелели, то потерявшего сознание Роберта Гранта подхватил гигантский кондор, которого метким выстрелом убил появившийся неожиданно патагонец Талькав. И кто знает, от скольких бед путешественники избавились благодаря Талькаву, оказавшегося профессиональным проводником по пампе.

На равнине их ожидали новые опасности. Чуть не погибли от жажды в местности, где все реки и озера высохли от засухи. Лорд Гленерван, Роберт и Талькав заехали на ночлег в загон для скота, на который ночью напали агуары, красные волки пампы. В течение нескольких часов лорд Гленерван, Роберт и Талькав отстреливались, но когда подошли к концу запасы пороха и пуль, а также закончилось топливо для костра, с помощью которого они могли защищаться от животных, Роберт вскочил на лошадь Талькава и поскакал, самоотверженно увлекая за собой волков и тем самым спасая своих спутников. Позже, отвечая на вопрос Гленервана, почему он так поступил, юноша ответил, что он хотел искупить свой долг перед Талькавом, который уже спас жизнь юноше, и перед лордом, отправившимся спасать жизнь его отцу.

Жюль Верн придерживается строгой, почти документальной формы повествования, подобно капитану, фиксирующему в судовом журнале происходящие каждый день события и время, когда они случаются. По мере развития событий Жюль Верн обостряет сюжет, вводя в него иной, чем природный, фактор противодействия героям. И когда путешественники оказываются в Австралии, то встречают боцмана Айртона, служившего на судне капитана Гранта «Британия». С Айртоном связаны последующие драматические события – и таким образом «отыгрывается» фраза Жюля Верна, завершающая первую, «южноамериканскую», часть и сказанная будто вскользь о том, что путешественникам, в сущности, повезло, т. к. они не столкнулись со «злой волей других людей».

Путешествие по Австралии по тридцать седьмой параллели Жюль Верн подробно, с указанием особенностей климата, рельефа, флоры и фауны. Описывает он это так наглядно, что читать это интересно и увлекательно, как будто видишь все своими глазами.

Жюль Верн обладал столь важным для романиста умением держать читателя в постоянном напряжении, оставаясь верным своему давнишнему правилу: «Если читатель сможет угадать, чем все закончится, то такую книгу не стоило бы и писать».

Развязка наступает именно тогда, когда, казалось бы, невозможно более сгибать тугую пружину сюжета. И, в полном соответствии с законами жанра, каждому воздается по его заслугам: зло терпит поражение, капитан Грант найден, экспедиция благополучно возвращается домой. Но Жюль Верн снимает патетичность счастливого финала заключительным трагикомическим эпизодом с Паганелем, который в конце концов женится на родственнице майора Мак-Наббса.

Книга построена по классической схеме приключенческого романа, и ее герои – почти все – проявляют чудеса героизма. Но все-таки один из них, кто находится на авансцене событий, наиболее активен, наиболее ярок.

Особая роль в романе, как нам представляется, отведена Паганелю. Он обладает самой впечатляющей индивидуальностью, он самый живой, лишенный статичности, которой грешит Гленерван. При всех достоинствах лорда в нем нет жизни – в сравнении, например, с майором Мак-Наббсом, который, казалось, находится на периферии действия, но при этом образ его куда полнокровнее.

Очевидно, что в образе Паганеля много от самого Жюля Верна. Но это не только всепоглощающая любовь к географии и энциклопедические знания. Паганель говорит поэтично и образно: «О море, море! Что было бы с человечеством, если бы не существовало морей?.. Корабль – это настоящая колесница цивилизации!» Речь его точна и философична: «Чем меньше удобств, тем меньше потребностей, а чем меньше потребностей, тем человек счастливее», «Вы не верите, что можно быть счастливым на необитаемом острове? – Нет, не верю. Человек создан для общества, а не для уединения».

И, конечно, Паганель обладал не часто встречающейся самоиронией, умением взглянуть на себя со стороны, как в эпизоде, в котором выясняется, что долго изучавшийся им испанский язык на самом деле португальский.

Паганель доверчив, в чем-то наивен, во многом напоминает большого ребенка – собственно говоря, именно так и характеризует его автор, когда в сцене подготовки для похода через Кордильеры и Паганель, и Роберт радовались, облачаясь в чилийские пончо.

И еще в одном эпизоде Паганель напоминает Жюля Верна. О религии в романе говорится немного, но упоминается, например, что члены экипажа «Дункана» сходили в церковь перед отплытием. И это «по умолчанию» подразумевало, что все герои романа – верующие. Все – кроме, пожалуй, Паганеля. Ведь он ученый, представитель естественного знания (как, заметим, и Жюль Верн). И именно Паганель в ответ на эмоциональное пожелание Элен Гленерван перед первым путешествием по Южной Америке: «Друзья, да поможет вам бог!», сдержанно отвечает: «И он поможет, ибо, поверьте, мы и сами будем друг другу помогать».

Думаю, что многим читателям старшего поколения Паганель представляется в образе замечательного актера Н. К. Черкасова, сыгравшего эту роль в прекрасном отечественном фильме 1936 г. Черкасов сумел найти яркие краски для этого образа – его Паганель высокий, тощий, нескладный, забавный, но удивительно обаятельный.

Фильм обязан своим успехом также блестящей режиссуре В. Вайнтшока (снявшему год спустя еще один знаменитый фильм, «Остров сокровищ») и звучащим в нем песням, музыку которых написал И. Дунаевский на стихи В. Лебедева-Кумача. Не случайно, что песни в фильме поют самые привлекательные герои: Паганель – «Песню о капитане» («Капитан, капитан, улыбнитесь, Ведь улыбка – это флаг корабля…») и Роберт – «Песню о веселом ветре» («А ну-ка песенку пропой, веселый ветер…»). Именно эта музыка наполнила романтикой паруса «Дункана» в фильме.

* * *

И в заключение – несколько слов о моем личном отношении к Жюлю Верну. С детства он было одним из самых моих любимых писателей. И когда в 1977 г. я и мой тогдашний соавтор М. Ковальчук (мы писали статьи по теории и истории фантастики под общим псевдонимом Вл. Гаков) получили шведскую премию за работу в области фантастической литературы, приз имени Жюля Верна (Prix Jules Verne), первую литературную награду в нашей тогда совсем недолгой творческой жизни, то я увидел в этом некое знамение свыше.

Но куда дороже для меня другое воспоминание, которое я бережно храню столько лет…

Моя дочь росла в атмосфере Книги (иначе и не могло случиться, поскольку родители были филологами). Больше всего на свете она любила, когда ей читали вслух. За чтение она была готова сделать что угодно: есть нелюбимую кашу, убирать вечером игрушки и т. п. К пяти годам она знала азбуку, однако читать ленилась, хотя и могла сложить из кубиков нехитрые слова: дом, ежик, корова. Летом 1979 г. мы жили на даче прабабушки в Подмосковье. Первую неделю погода стояла плохая, гулять мы выходили редко. Как-то утром я сказал дочери, чтобы она посидела тихо, пока я буду помогать прабабушке.

Прошло полчаса, а из комнаты, где сидела дочь, не доносилось ни звука. Обеспокоенный, я заглянул туда – и увидел ошеломившее меня зрелище. Дочь сидела на диване, держала в руках книгу, и не просто какую-нибудь детскую, с картинками, но «Дети капитана Гранта»!.. «Что ты делаешь, доченька?» – спросил я осторожно. Дочь подняла на меня затуманенный взор и ответила: «Как что, ты разве не видишь, я читаю!..» – «Ты сама взяла эту книгу?» – спросил я еще осторожнее. «Ну конечно, – ответила дочь, и в ее голосе прозвучало обида на взрослых, оставивших ее одну, – вы же с бабушкой были на кухне».

Читала она весь день, и вечером, укладывая ее спать, я спросил, нравится ли ей книга, на что она ответила с воодушевлением: «Конечно!» – «А кто же тебе понравился больше других?» – спросил я. И получил ответ: «Мальчик, который летал на птице» (эпизод с Робертом, на который явно наложились воспоминания о путешествии Нильса Хольгерссона с дикими гусями – книгу Лагерлеф мы читали с полгода назад), «и смешной дядя, который так много говорил» (вполне адекватное описание Паганеля).

Роман она прочитала за три дня – действительно читала, шевеля губами, переворачивала страницы. А потом довольно внятно – с поправкой на почти полное непонимание реалий – пересказала сюжет. После этого читать она стала только сама…

Я подглядывал в комнату, где шло таинство самостоятельного Приобщения к Книге. Сложное чувство владело мною: в нем была и гордость за дочь (сама стала читать!), и грусть от того, что она так явственно – за один день – начала взрослеть…

…Ах, как я завидую тем, кто ВПЕРВЫЕ открывает эту замечательную книгу…


485
просмотры
0
комментарии


Статья написана 10 декабря 2014 г. 17:55

https://fantlab.ru/edition22458

Может показаться странным, что "Аэлита", ставшая для Алексея Толстого чем-то вроде моста на родину, оказалась фантастическим романом. Стоит, однако, вспомнить, что этот жанр очень характерен для ранней советской прозы: в том же 1922г., что и "Аэлита", вышли "Страна Гонгури" В.Итина и "Месс-Менд" М.Шагинян, в 1923 — "Трест Д. Е." И.Эренбурга, "Грядущий мир" Я.Окунева. Список можно продолжить.

Обращение к фантастике Алексея Толстого, убежденного реалиста, несколько даже старомодного на фоне пестрого новаторства тех лет, было не совсем случайным. Еще в 1915г. он начал роман "Свет уединенный". У героя, Егора Ивановича, сообщал Толстой жене, "возникла идея о новом изучении психики (души) при помощи физических приборов и логики (такой прибор можно придумать)... при помощи своего прибора он математически определяет, что ему нужно Варвару Н<иколаевну> убить".[81] (Незаконченный роман опубликован под названием "Егор Абозов").

В реалистической по характерам и стилистике пьесе Толстого "День битвы" (1913) изображалась будущая империалистическая война. В сходном полуфантастическом жанре Толстой напишет (совместно с П.Сухотиным) в 1930г. пьесу "Это будет". Реально-исторические картины революции и гражданской войны завершаются здесь фантастическим эпилогом о будущей войне Советской России против капиталистической агрессии (роман П.Павленко "На Востоке" появился лишь три года спустя).

Самой ранней "фантастической привязанностью" Толстого были сказка, легенда, предание. Его тянуло написать когда-нибудь, передает Н.Крандиевская-Толстая разговор с Толстым, "роман с привидениями, с подземельями, с зарытыми кладами, со всякой чертовщиной. С детских лет неутолена эта мечта... Насчет привидений это, конечно, ерунда. Но знаешь, без фантастики скушно все же художнику, благоразумно как-то ...художник по природе — враль, — вот в чем дело!".[82]

Фантастика была близка дарованию Толстого, его богатому воображению, склонности к импровизации, блестящему мастерству занимательного сюжета. Тяга к чудесному отчасти утолена была в таких бытовых произведениях, как "Чудаки" (1911), "Харитоновское золото" (1911), "Детство Никиты" (1920-1922).

В 1921г., незадолго до "Аэлиты", Толстой закончил повесть "Граф Калиостро", где по-гоголевски натурально и вместе с тем насмешливо изобразил "чертовщину". Здесь появляются злое волшебство и волшебная любовь — едва ли не прямая предшественница любви Лося и Аэлиты. В "Графе Калиостро" Толстой также обнаружил знакомство с теософской литературой, которой воспользуется в "Аэлите".

В повести можно усмотреть художественную полемику с реакциионными фантастами-мистиками. Накануне первой мировой войны получили известность мистические романы В.Крыжановской-Рочестер "Маги", "Смерть планеты", "Законодатели", где маги-теософы изображены носителями высшего добра и справедливости. У Толстого же маг Калиостро — авантюрист и шарлатан. Подвизавшийся под этим и другими именами Джузеппе Бальзаме, по-видимому, искусно пользовался внушением. Своими чудесами он стяжал славу в европейских столицах и в 1778г. объявился в Петербурге. Толстой воспользовался этим фактом для вымышленной истории о том, как Калиостро в имении некоего русского дворянина материализовал портрет злющей красавицы. Чистое чувство хозяина к живой женщине, юной жене волшебника, вытеснило надуманную от скуки мечту о неземной любви к портрету. Черное искусство чародея было посрамлено, а сам он с позором изгнан. Нравственная нить этой истории тоже протягивается к "Аэлите".

"Аэлита" явилась известным синтезом опыта Толстого в утопической, приключенческой и научной разновидностях фантастики. В то же время в этом романе писатель решительно стал на сторону революции. В марсианской фантазии он впервые попытался понять русскую революцию как художник, увидеть в ней закономерный этап истории человечества — истории, развернутой не только в прошлое, но и в будущее. Такую историю желал теперь иметь русский народ, объяснял Вадиму Рощину "красный" подполковник Тетькин в "Восемнадцатом годе".

Научной фантастикой и романтическим "историзмом" легенд об Атлантиде "Аэлита" безмерно далека от "Хождения по мукам". И все-таки именно она была написана между двумя редакциями "Сестер" — эмигрантской и первой советской. Ее, а не другую вещь, читал Толстой в советском посольстве в Берлине накануне возвращения на родину. В это время было написано письмо А.Соболю и опубликовано второе — Н.Чайковскому, в которых Толстой отрекался от добровольного изгнания и из-за которых эмиграция отреклась от него.

Не случайно русская революция проецируется в "Аэлите" на фантастический экран марсианско-земной цивилизации. В легендах об Атлантиде отразились раздумья Толстого о вселенских судьбах человечества. В фантастике Толстой искал простора своему историческому мышлению. Это помогало увидеть в событиях на родине закономерное звено в цепи всемирно-исторических потрясений. Вот почему Толстого заинтересовала баснословно древняя заря человечества и почему он прибегнул к фантастической перелицовке легенд.

Толстой отталкивался от эзотерического (тайного) предания, бытующего в атлантологии наряду с научными трудами. Начало XX в. было отмечено вспышкой атлантомании. Атлантидой бредил не только гимназист Степка по прозвищу Атлантида из "Кондуита и Швамбрании" Л.Кассиля. В народном университете Шанявского В.Брюсов читал лекции о легендарной стране (опубликованы в виде большой статьи "Учители учителей" в горьковской "Летописи" за 1916 год). Характерный для рассказов Аэлиты образ истории-экрана, истории-кинематографа встречается в стихотворении Брюсова 1917г. "Мировой кинематограф". В том бурном году Брюсов и Толстой встречались в комиссариате Временного правительства по регистрации печати, разбирали "какие-то архивы".[83] К легендам об Атлантиде Толстого мог приобщить поэт М.Волошин, с которым они были близки, большой любитель и знаток исторических сказок.

Толстого, вероятно, привлекло то, что у теософов-атлантоманов древность причудливо перемешалась с новейшими представлениями. Вот что об этом пишет атлантолог Н.Жиров: "Во времена гибели Атлантиды часть атлантов спаслась на реактивных кораблях, перелетев в Америку и Африку, а другая часть на космических ракетах якобы улетела на другие планеты. Эта легенда... была положена в основу ряда глав фантастического романа А.Н.Толстого "Аэлита"[84] (ее использовала и Крыжановская-Рочестер в романе "Смерть планеты").

Основательница теософии Е.Блаватская и ее последователи У.Скотт-Эллиот, Р.Штейнер и др. (рассказы Аэлиты ближе всего к Штейнеру) изукрасили Платоново предание об Атлантиде множеством неправдоподобных подробностей. Космические ракеты, например, были бы невозможны уже по примитивности производительных сил в кастовом строе, который существовал в Атлантиде согласно теософам. Платон был более историчен, изображая культуру Атлантиды на уровне века бронзы. Н.Ф.Жиров установил, что космическую часть своего псевдомифа теософы заимствовали из научно-фантастических романов XIX в. Скотт-Эллиот, например, взял фантастическую силу "врил", якобы применявшуюся атлантами для воздушных кораблей, из романов Э.Бульвер-Литтона.[85]

Почему же Толстой воспользовался псевдомифом, а не научным сочинением? Да потому что художнику не было нужды доказывать существование Атлантиды, сочиненный же оккультистами миф красив и поэтичен. Создатели мифа обладали незаурядным беллетристическим дарованием, да и черпали свою "атлантологию" из индийского эпоса и других народно-поэтических произведений высокой художественной ценности. "Аэлита" примыкает к поэтической традиции, уходящей в глубину тысячелетий.

2

В "Графе Калиостро" Толстой посмеялся над теософской мистикой. В "Аэлите" разглядел содержавшийся в теософском псевдомифе глухой намек на социальное неравенство в царстве атлантов. Своим колдовством Калиостро порабощает женскую душу. Тускуб силой "древней чертовщины" подавляет волю к жизни своей дочери Аэлиты. Если черная магия Калиостро бессильна против любви и в конце концов смешна, то бесчеловечно холодная рассудочность Тускуба страшновата. Калиостро — нечистая сила из сказки, за Тускубом угадываются безжалостные социальные силы.

В этом наследнике рафинированного интеллекта атлантов-магацитлов Толстой как бы довел до логического завершения просвещенный технократизм, которому Уэллс и Богданов поручали в своих фантастических романах прогрессивную миссию. Мудрецом Тускубом руководит не жажда наживы или иная низменная страсть. Он желает "всего лишь" власти — безраздельной, и прежде всего над умами и душами. Он не хочет обновлять угасающее марсианское человечество (мотив, близкий брюсовской "Земле") не потому, что это невозможно — кипучая кровь атлантов однажды уже влила жизнь в оранжевых обитателей Тумы. Но возрождение грозит поколебать его власть и разрушить его философию, его "эстетику" пышного заката (журнальная публикация "Аэлиты" назвалась "Закат Марса") — вот в чем мораль его деспотизма. Жажда жить, проснувшаяся в шахтах и подземных заводах, говорит Тускуб, — всего лишь темный инстинкт продления рода, "красная тьма", враждебная высшему духу и потому кощунственная.

Философией Тускуба Толстой откликнулся на волновавшую мировую общественность проблему буржуазной цивилизации (Г.Уэллс, И.Эренбург). Ее конец некоторые западные писатели (О.Шпенглер) отождествляли с закатом человечества. В эмиграции Толстой остро ощутил пессимизм послевоенной Европы — "уныние опустошенных душ" (т. 10, с.41). Фатализм Тускуба сконцентрировал мироощущение общества, охваченного чувством обреченности.

С деспотической цепкостью навязывает Тускуб человечеству свой собственный закат. Он почти искренен и по-своему прав, когда оправдывает философию заката двадцатитысячелетней цивилизацией угнетения: так жить в самом деле не стоит... Трудно отделаться от впечатления, что Алексей Толстой угадал самоубийственную психологию современного империализма, готового обречь человечество на истребление, лишь бы не допустить коммунизма.

Утопическая, философски-романтизированная, символическая фигура Тускуба, фанатика и аскета, ничем не напоминает Гарина из второго научно-фантастического романа А.Толстого "Гиперболоид инженера Гарина" (1925-1926) — эпикурейца и гениального авантюриста из белоэмигрантских кабаков. Но в одном они равны — в чудовищном властолюбии.

Алексею Толстому больше чем кому-либо удалось остро современно использовать фантастику для философско-психологического памфлета: в вымышленном марсианине, полностью сохраняя весь фантастический колорит, открыть злодейство глубоко земное, сегодняшнее, а в совершенно реалистическом Гарине дать властолюбие почти космическое, злодейство фантастическое. Тускуб, Гарин и люди их породы — Роллинг, Зоя Монроз — большая удача советской фантастической и приключенческой литературы.

Но, конечно, главная и лучшая фигура Толстого-фантаста — Гусев. Даже в пристрастно-несправедливой статье о первых советских годах Алексея Толстого Корней Чуковский не смог не признать, что ради Гусева затеян был роман, что это "образ широчайше обобщенный, доведенный до размеров национального типа... Миллионы рядовых делателей революции воплотились в этом одном человеке".[86] Именно через Гусева Толстой понял революцию, увидел, что она народная и — что для него было особенно важно — национальная. Гусев пока еще не поставлен в связь с эволюцией писателя от эмигрантской редакции "Сестер" — к "Восемнадцатому году".

Человек из народа, человек действия, Гусев стал новым героем и в научной фантастике. У Жюля Верна положительный герой — ученый или журналист, лицо в известной мере экстерриториальное, пользующееся в буржуазном обществе чем-то вроде социального иммунитета. Герой романов Уэллса — типичный обыватель доброй старой Англии. Волей случая они делаются свидетелями или участниками фантастических событий. Гусев же — борец и исследователь, космопроходец и революционер не по случаю, но по зову сердца.

Лететь в космос, чтобы устроить "у них" революцию, чтобы освободить угнетенных и добыть "бумагу о присоединении к Ресефесер планеты Марс" — без этой цели, без этой идеи не только нет Гусева, весь сюжет без нее лишился бы благородной романтичности и исторического аромата. Гусев, не могущий расстаться с оружием, не умеющий ждать и взвешивать, пытающийся одолеть препятствия кавалерийским наскоком, тлеющий при нэпе после чистого горения в боях за справедливость и свободу, — этот человеческий тип был характерным для эпохи и будет варьироваться Толстым в "Гадюке" и "Голубых городах" (в последнем рассказе, кстати сказать, тоже в связи с утопическими мотивами). Образ Гусева больше чем что-либо делает "Аэлиту" романом, неотъемлемым от своего времени, — качество, редкое в научной фантастике, секретом такого историзма владели разве что Жюль Верн и Уэллс. С Гусевым связано то обстоятельство, что советский научно-фантастический роман возникал как утверждение нового отношения к миру: не страха перед будущим (многие романы Уэллса), но оптимистической веры и борьбы за переделку мира к лучшему.

http://www.litmir.net/br/?b=129361&p=17


Тэги: "Аэлита"
154
просмотры
0
комментарии

Страницы: 123456789...389390391392393394395396397...416417418




  Подписка

Количество подписчиков: 92

⇓ ⇑ Наверх