...в нём сотрудничал писатель Николай Шпанов,

тот, что трофейных обожал штанов,

и длинных написал романов

для поддержания карманов.

(поэт-завистник М. Дудин)

Авиационно-воздухоплавательный журнал «Самолёт»

1) Освещение всех вопросов, связанных с быстрым ростом советской гражданской авиации и могущих интересовать ее работников с точки зрения расширения кругозора в этой области, а также специальную информацию по ходу реализации пятилетнего плана строительства гражданского воздушного флота СССР в полном его объеме и особенно в части организации и строительства местной авиации и участия в этом строительстве исполкомов, хозорганов и местных общественных организаций.

2) Освещение вопросов самолето- моторо- и дирижаблестроения.

3) Руководство работой авиационных, планерных и модельных кружков и школ; привлечение и воспитание будущих кадров авиаработников из числа актива Осоавиахима, путем широкой популяризации деятельности авиационно-спортивных организаций, а также повышение технических как теоретических, так и практических и методических знаний этих кадров.

4) Освещение достижений и вопросов практического применения безмоторной и легко-моторной авиации в деле выработки авиационных, летных, технических и конструкторских кадров и в деле реконструкции хозяйственной жизни Советского союза.

Потребность в специальном журнале, посвященном перечисленным вопросам безусловно вполне назрела, так как остальные советские авиажурналы не имеют возможности уделить им достаточный объем, будучи принуждены прежде всего давать материал по основным вопросам важным для кадров их читателей («ВВФ» — вопросы тактики и технической эксплуатации материальной части военных воздушных сил, «Техника воздушного флота» — научный материал, необходимый специалистам высшей технической квалификации — инженерам и слушателям ВВА, «Хроника воздушного дела» — текущая, главным образом зарубежная, информационная и аннотирование авиационной литературы, «Авиация и Химия» — массовый популярный материал не допускающий серьезных проработок отдельных частных вопросов).

Помимо этого в журнале предполагалось, конечно, давать и текущую информацию как о советских, так и о зарубежных — авиационной жизни, технических достижениях, новых, главным образом гражданских, типах самолетов и т. д. Работу свою журнал рассчитывает проводить с привлечением не только руководящих работников и авторов-специалистов, но и широких масс осоавиахимовского актива.

Как же справился журнал с взятыми на себя задачами? Удалось ли редакционному коллективу использовать канцелярские товары тех времен в полной мере на благо общества — остро отточенные карандаши, бумагу и перья?

Следует отдать должное, что поскольку, после трехлетнего перерыва в издании, всю работу фактически нужно было начинать на «голом» месте, редакция хорошо «взяла старт», дав читателю с первых же номеров обильный, разнообразнейший и богато иллюстрированный материал.

Не укладываясь в рамки своих пяти листов, редакция во многих номерах использовала под текст даже внутренние страницы обложки.

Некоторые материалы журнал начал преподносить в новой, еще не практиковавшейся, живой и интересной форме, например, статья о перелете легкого самолета тов. Яковлева сопровождалась статьей конструктора, с описанием конструкции и истории постройки этого самолета, а также отзывами летчиков и авиатехников о его летных свойствах и особенностях эксплуатации.

Вообще материалу по легкомоторной авиации в журнале отведено много места и материал этот обильно иллюстрирован как фотографиями, так и специальными схемами и эскизами деталей.

Наибольший объем, как и следовало ожидать, журнал уделил планеризму. Здесь читатель найдет и организационно-руководящий материал и учебно-методический и технический, и информационно-описательный.

Помимо материалов по советскому планеризму дается также много сведений и по зарубежному безмоторному летанию. К сожалению журнал не проявил в своей работе должных темпов и к концу года не успел дать на своих страницах хотя бы краткого информационного обзора Седьмого всесоюзного планерного слета, что, например, успел сделать «ВВФ», занимающийся вопросами планеризма в значительно меньшей степени. Для «Самолета» это несомненно крупное упущение.

Значительный объем в журнале уделен очеркам из советской и иностранной авиационной жизни, написанным участниками различных авиационных экспедиций, а также советскими авиаработниками, побывавшими в командировках заграницей. Весьма много места уделено также информационно-хроникальному материалу, построенному на данных заграничной авиационной прессы.

Небольшим, но очень ценным отделом «следует признать летопись — календарь авиации и воздухоплавания, в котором, путем кратких заметок с указанием дат важнейших событий, дана в сжатом виде вся история завоевания воздуха.

Несколько особняком стоят статьи теоретического характера, например, серия статей тов. Ольховского — «Прикладная аэродинамика» или статья тов. Ромейко-Гурко — «Определение летучести» и пр. Обилие формул делает эти статьи малоудобными для чтения, а для многих и вовсе недоступными. Мы сомневаемся, чтобы подобные статьи имели большой процент читателей от общего числа подписчиков журнала, и что целесообразно занимать под них довольно значительный листаж. Сказанное подтверждается еще и тем, что даже теоретический материал вполне возможно бывает преподнести во вполне популярной и свободной от формул форме, как это сделано, например, тов. Гореловым в его интересных статьях на тему «Разрезное крыло и безопасность полета».

Статьи же пересыпанные формулами страдают еще и тем, что при довольно плохом качестве корректуры, часто грешат ошибками, вовсе лишающими их смысла.

Как это не странно, но почти что наименьший объем в журнале, являющемся также и органом гражданской авиации, отведен статьям по гражданской авиации. Здесь не считая очерков беллетристического характера и чисто информационных заметок мы находим всего двадцать небольших статей, из которых шесть по своему характеру полухроникальны и только четыре-пять действительно серьезно разбирают определенную заголовком тему. И это при том масштабе работ, который уже сейчас взят нашим гражданским воздушными флотом. Вместе с тем по части дирижаблестроения и применения аэростатов, к которому пока вплотную мы еще не подошли, помещено тридцать три статьи, из которых многие по объему довольно значительны. Диспропорция резко бросающаяся в глаза! В последнем номере (№ 12) 1930 г. «Самолет» даже снял с титульного листа «марку» органа гражданской авиации; интересно, значит ли это, что журнал совершенно отказался от печатания материала по гражданскому воздушному флоту или это только типографская ошибка? Если правильно первое предположение, то журнал как-то должен, быть был информировать об этом читателей — работников гражданского воздушного флота, готовящихся подписаться на 1931 г.

«Переходя к внешнему оформлению журнала следует еще раз отметить обилие помещаемых в нем иллюстраций, но вместе с тем и не всегда хорошее их качество, обусловленное посредственным сортом бумаги и неважной работой типографии (то же можно сказать и о качестве обложки). В журнале встречается довольно много опечаток. В общем же журнал производит хорошее впечатление и нашим пожеланием ему на 1931 г. будет лишь увеличение листажа, отводимого вопросам гражданской авиации ее менее, чем до половины годового объема журнала. Сказанное тем более важно, что, по-видимому, в связи с появлением «Самолета» почти совершенно свернул отдел гражданской авиации «ВВФ», что же касается внешнего качества, то тут дело зависит больше от издательства, чем от редакций.

Элерон.

http://www.retroplan.ru/oldnews/363-Aviac...

Дирижабль СССР В-6 ОСОАВИАХИМ

Тимур Литовченко, заступник голови Творчого об’єднання пригодників і фантастів при Київській організації Національної спілки письменників України

За період 1991-2015 років українська фантастика, як жанр сучасної української літератури, оформилася в самодостатню течію й почала набирати обертів. Спробуємо бодай побіжно, в загальних рисах окреслити, що вона собою являє.

Мовний аспект

Попри те, що жахливо заполітизована тема «мовного розколу» в Україні давно нав’язла в зубах, не можна заперечувати простого й очевидного факту: в царині сучасної української фантастики активно працюють україномовні й російськомовні автори, а також «білінгви». Ці контингенти не є стабільними й замкненими, тому провести між ними чіткі межі доволі важко. Зокрема, після Революції Гідності у «мовній» царині розпочались нові тектонічні зрушення і зсуви, до завершення яких ще далеко.

Тим не менш, для розуміння загального співвідношення україномовних і російськомовних письменників можна проаналізувати дані довідника «Фантасты современной Украины» (далі — ФСУ), два видання якого виходили друком у Харкові. Упорядники ФСУ розділили весь контингент письменників-фантастів на два «дивізіони», а саме:

1. письменники, які в 1991-2006 роках мали 3 і більше виданих «несамвидавівських» книг фантастики або увійшли до першого видання ФСУ (додаток 1);

2. письменники, які в 1991-2006 роках мали по 2 чи по 1 виданій книзі, а також невизначену кількість виданих книг (додаток 2).

Звісно, з такою класифікацією можна не погоджуватись. Окрім того, протягом 2007-2015 років в обох «дивізіонах» сталися певні зміни: хтось видав нові книги й мав би перейти у вищий «дивізіон» (наприклад, у львів’янина Олександра Левченка вийшла друком третя книга у видавництві «Дуліби»), хтось помер (Володимир Заєць, Володимир Кожелянко, Людмила Козинець, Ігор Росоховатський, Борис Штерн, Юрій Ячейкін та ін.) чи змінив місце проживання. Проте оскільки на загальне співвідношення україномовних та російськомовних письменників обидва процеси впливають поки що слабко, можна легко вирахувати частку чітко україномовних письменників у «першому дивізіоні», згідно з градацією ФСУ (додаток 1).

Отже, у списку з 63-х авторів, які протягом 15 років незалежності України примудрилися випустити 3 і більше книг, україномовних авторів набереться не більше десятка — грубо кажучи, близько 15% від загальної кількості. Решту (85%) складають або російськомовні українські автори, або «білінгви». Щоб якось розрізняти обидва контингенти, їх називають:

1. «українська україномовна фантастика» (УУФ) або «українська фантастика» (УФ);

2. «українська російськомовна фантастика» (УРФ) або «фантастика України» (ФУ).

Хоча ці назви не є усталеними, їх потрібно знати і враховувати при спробах проаналізувати тенденції в сучасній українській літературній фантастиці. А виходити потрібно з наступного співвідношення:

УФ(УУФ) : ФУ(УРФ) = 15% : 85% = 3:17 ~ 1:6

УФ зростає, ФУ переживає розкол

Як було сказано вище, розмежувати обидва контингенти вкрай важко. Втім, за роки незалежності розвивалися обидва контингенти — кожен по-своєму.

За рахунок політики русифікації, що мала місце в Радянському Союзі, після набуття незадежності УФ(УУФ) від початку мала слабші позиції. Через сусідство України з Російською Федерацією, через приблизне співвідношення кількості населення України й РФ як 1:3 та через загальне вільне володіння російською мовою переважною більшістю населення України, на початквому етапі нашої незалежності («лихі 90-ті») існувала думка про загальну недоцільність розгляду УФ(УУФ) як самостійного літературного явища. Більш того, самі лише розмови про УФ(УУФ) розцінювались як шкідливі й могли бути кваліфіковані співрозмовниками як «диверсія», спрямована на підрив української фантастики — ясна річ, в такому аспекті виключно російськомовної. Українські журнали «Наука — фантастика» (колишній «Знання та праця»), «Світ пригод», «Універсум» або переставали друкувати фантастику, або закривалися.

Проте у 2000-х роках УФ(УУФ) все ж оформилась у більш-менш самостійну течію, одним з осередків якого було Віртуальне об’єднання «Українська фантастика» (2003-2010 роки). На базі ВОУФ з’явився та у 2007-2013 роках виходив друком літературний щоквартальник «Український Фантастичний Оглядач (УФО)» — його друк припинився лише через Революцію Гідності та подальшу війну. Окрім «УФО», донедавна виходили літературні альманахи фантастики «Позапростір» (Луцьк) і «Маникора» (Івано-Франківськ). В усіх перелічених часописах активно друкувались молоді письменники, двоє з яких (Марія Ряполова й Олег Сілін) згодом були відзначені на міжнародних конвентах фантастики.

Що ж до конкурсів, то найбільш стабільним з-поміж них, де розглядається українська україномовна фантастика, є «Зоряна Фортеця». Також багато творчої молоді пройшло через «Майстерню чудес» (літоб’єднання «Кобзар») і «молодіжну» літпремію ім. Олександри Кравченко (Девіль).

Насамкінець, в останні роки в рамках авторитетного Міжнародного літконкурсу «Коронація слова» почали розглядатися твори у жанрах НФ, фентезі та соціальної фантастики (хоча на початкових етапах «Коронації слова» будь-яку фантастику експерти й журі конкурсу розглядали неохоче). А на цьогорічній церемонії «КС» навіть відбулося вручення кількох спецвідзнак від фестивалю фантастики «Волкфон».

Цьогоріч проект «Гучні імена» та київський Музей фантастики і космонавтики започаткували низку інтелектуальних дискусій, дві з яких (травень 2015 року, київський Планетарій) були присвячені безпосередньо фантастиці. Веде проект письменниця Маріанна Малина.

Що ж до ФУ(УРФ), то незалежність України вона зустріла у незмірно кращих умовах, успадкувавши від успадкувала від колишньої радянської фантастики весь організаційний багаж у вигляді усталеної системи стосунків. В Україні це, насамперед, регулярні зустрічі шанувальників фантастики — конвенти «Зоряний міст» (Харків), «Портал» (Київ, Міжнародна асоціація фантастики «Портал»), конвент «Аю-Даг» і семінар «Партеніт» (Крим) з семінарами, майстер-класами та ін. Тривалий час в Києві виходив друком один з найавторитетніших в СНД російськомовних літчасописів — щомісячник «Реальность Фантастики (РФ)» (не враховуючи деяких інших, менш помітних періодичних видань). Почало діяти Всеукраїнське товариство любителів фантастики (російська абревіатура — ВОЛФ) з центральним керівництвом у Києві. Російськомовних українських авторів охоче друкували в численних книжкових серіях фантастики практично на будь-який смак, що виходили як в Росії, так і в Україні.

Але з часом ситуація для ФУ(УРФ) почала змінюватися. Першим «дзвіночком» стало перенесення видання «РФ» з Києва до Волгограду під час кризи 2008-2009 років. По мірі зміцнення та структурування УФ(УУФ) наприкінці «нульових» — на початку 2010-х років почалися спроби налагодження співпраці між ВОУФ і ВОЛФ, «двоканального» (в залежності від мови) висування кандидатів на міжнародні конкурси тощо. Але найбільший вплив на становище ФУ(УРФ) спричинила Революція Гідності, оскільки:

— частина російськомовних письменників з Донбасу і Криму (Федір Березін, Владислав Русанов та ін.) перестала співвідносили себе з Україною та українською фантастикою;

— частина російськомовних письменників і «білінгв» почали з різною активністю дрейфувати в бік української мови;

— лави ВОЛФ втратили монолітність;

— зазнав змін контингент конвенту «Аю-Даг» і семінару «Партеніт», які проводяться в окупованому Криму.

Ці процеси далекі від завершення, але разом із кількісними змінами співвідношення УФ(УУФ) : ФУ(УРФ) змінюється й обличчя української фантастики в цілому.

Покоління української фантастики доби незалежності

В сучасних динамічних умовах життя нове покоління літераторів формується приблизно кожні 10 років. Тому за період незалежності України встигло сформуватися мінімум два літературних покоління сучасних фантастів — умовно їх можна назвати «дев’яностниками» та «нульовиками» (зважаючи на аналогічні терміни, що використовуються в дискусіях про загальний стан сучасної української літератури).

Нині на сцену активно виходить чергове покоління — назвемо його умовно «десятниками». А ще у царині УФ(УУФ) працюють письменники, покоління яких формувались в останні три десятиліття радянської доби (наприклад, 2 гостросюжетні фантастичні трілери з елементами гротеска видав Юрій Щербак, якого сміливо можна віднести до «сімдесятників», а можливо — навіть до «шістдесятників»).

Якщо ж зосередитись на літературних поколіннях, становлення та активна діяльність яких розпочалася вже в незалежній Україні, то це «дев’яностники», «нульовики» й «десятники» (додаток 3). Найменш достовірними є дані щодо покоління «десятників» через такі причини, як:

— надто мала (поки що) кількість відомостей про них;

— складність здобуття таких відомостей останнім часом (через Революцію Гідності, окупацію Криму, війну в Донбасі й пов’язані з цими процесами міграції населення);

— незавершеність часового періоду «десятих» років.

На повноті відомостей про різні літпокоління позначається й така обставина, як відносна відкритість літературних груп і течій. В розвиток української фантастики традиційно роблять багатий внесок письменники, які мають неабиякий доробок в інших жанрах. Наприклад, поета і сатирика Олександра Ірванця укладачі згаданого вище довідника ФСУ віднесли до лав українських фантастів — безумовно, україномовних. Але чи погодяться з цим як літературознавці, так і сам Олександр Ірванець?.. Аналогічні питання можуть виникнути щодо творчості Любка Дереша та деяких інших письменників.

Окрема проблема виникає з розмежуванням літературних поколінь. На думку автора цих рядків, для цього варто використовувати три критерії:

— рік народження;

— рік літературного дебюту (першої публікації в мас-медіа або першої книги);

— рік виходу першої авторської книги фантастики (може не збігатися з літературним дебютом).

Літературне покоління — це сукупність письменників, схожих між собою за двома чи трьома критеріями.

Усереднені дані по літературним поколінням сучасних УУФ

Покоління

Рік народж.

Літ. дебют

1-ша фантастична книга

«Дев’яностники»

1959

1991 (~32 роки)

2002 (~43 роки, від дебюту 11 років)

«Нульовики»

1966

2005 (~39 років)

2008 (~42 років, від дебюту 3 роки)

«Десятники»

1983

2005 (~22 роки)

2011 (~28 років, від дебюту 6 років)

З аналізу усереднених відомостей про літературні покоління (а це одвічна проблема співвідношення і взаємодії поколінь у мистецтві) випливає наступне:

1. віковий розрив між «дев’яностниками» і «нульовиками» (7 років) значно менший, ніж між «нульовиками» й «десятниками» (17 років);

2. щодо дебюту:

— «нульовики» й «десятники» дебютували в літературі практично одночасно — у 2005 році, хоча книги у «десятників» почали виходити дещо пізніше;

— у порівнянні з «дев’яностниками», літературний дебют «нульовиків» затримався на 5 років (що можна пояснити значними пертурбаціями і кризовими явищами на мас-медійному та книжковому ринку), тоді як «десятники» ситуацію надолужили, дебютувавши раніше «дев’яностників» на 10 років!

3. щодо першої книги:

— саме «нульовики» заклали тенденцію дебютувати книжками (на відміну від «дев’яностників», у яких від літдебюту до виходу першої книги минало близько 11 років);

— від літдебюту до виходу першої книги у «десятників» минає все ж таки більше часу (6 років), ніж минало у «нульовиків» (3 роки).

Завдання, що стоять перед різними поколіннями

Всі літературні покоління працюють над вирішенням притаманними йому засобами і прийомами проблем трьох типів:

1. одвічні проблеми — боротьба добра і зла, пошук сенсу життя тощо;

2. довготривалі (задавнені, але не одвічні) проблеми — наприклад, для за умов понад 300-літнього життя в Російській імперії українські митці змушені покоління за поколінням окреслювати українські цінності, доводити їх значущість тощо;

3. специфічні проблеми, що постають перед кожним новим літпоколінням (у разі нездатності вирішити їх, ці проблеми можуть перейти в категорію задавнених).

Українські фантасти також намагаються вирішити ті ж самі проблеми, що й літератори інших жанрів, просто вони мають специфічний набор методів, технік, інструментарій для творчої роботи. До кола задавнених проблем УФ(УУФ) можна віднести, зокрема:

1. роздуми щодо ролі української нації у більш-менш віддаленому майбутньому людства (проблема окреслювання українських цінностей в НФ-літературі);

2. намагання розвинути жанри українського фентезі та «сайєнс фентезі» (знов-таки проблема окреслювання українських цінностей);

3. розвиток тематики змін, зламів у житті й долі (проблема змін, яку не змогли остаточно вирішити «вісімдесятники» й яка перейшла до новітніх поколінь, особливо актуалізувалася з початком Революції Гідності).

До переліку специфічних проблем, що постали і продовжують поставати перед новітніми поколіннями УФ(УУФ), слід віднести:

— пошук відповідей на різку девальвацію нещодавно непохитних цінностей (проблема «клятих 90-х» — проблема «дев’яностників», що позначилася й на «нульовиках»);

— реагування на тотальну показушність та лицемірство (проблема «нульовиків» і «десятників»);

— необхідність прискорення змін у житті суспільства і пошук наддефіцитних ресурсів для цього (проблема «десятників»).

Щодо жанрових тенденцій в українській фантастиці у розрізі літературних поколінь, можна сказати наступне:

1. «дев’яностники» писали менше наукової фантастики, віддаючи перевагу містиці, фентезі, «сайєнс фентезі» й жахлику, «нульовики» намагалися навпаки дотримуватися канви НФ, тоді як «десятники» знов відійшли від НФ, тепер вже на користо синтетичних жанрів (технотрилер Макса Кідрука, кіберпанк Ігоря Сіліври та ін.);

2. водночас, спостерігається і спадковість тематики творчості між різними літературними поколіннями, як-от антиімперський дискурс, присутній у творчості і «дев’яностників» (Кожелянко, Литовченко), і «нульовиків» (Радутний), і «десятників» (Дев’ятко) незалежно від жанрового кваліфікування того чи іншого твору.

Чи вдасться (і якою мірою) українським фантастам вирішити ці завдання, покажуть наступні п’ять років — період, протягом якого завершиться формування літературного покоління «десятників». Тоді з’явиться чергове літпокоління — «двадцятників»…

Київ, 22 вересня 2015 року

Додаток 1

«Перший дивізіон» української фантастики: автори, які в 1991-2006 роках мали не менше 3-х «несамвидавівських» книг або які були включені до 1-го видання довідника «Фантасты современной Украины»

Джерело: довідник «Фантасты современной Украины», 2-е видання, Харків, 2006 рік (редакт.-упорядн. І.В.Чорний//Харків, Видавничий дім «Інвестор», 2007, 640 с., іл.)

1. Олег АВРАМЕНКО

2. Володимир АРЕНЄВ (справж. Пузій)

3. Слав АСТРОВ-ЧУБЕНКО (справж. В’ячеслав Чубенко)

4. Дмитро БАРІНОВ (справж. Дудко)

5. Олесь (справж. Олександр) БЕРДНИК

6. Федір БЕРЕЗІН

7. Олексій БЕССОНОВ (справж. Єна)

8. Аліна БОЛОТО (справж. Болото-Бояджян)

9. Олександр БОРЯНСЬКИЙ

10. Владислав БИЛИНСЬКИЙ

11. Андрій ВАЛЄНТІНОВ (справж. Шмалько)

12. Володимир ВАСИЛЬЄВ

13. Петро ВЕРЕЩАГІН (справж. Яков Каліко, інший псевд. — Кайл ІТОРР)

14. Ярослав ВЄРОВ (справж. Гліб Гусаков і ще двоє літераторів, які зберігають інкогніто)

15. Лев ВЕРШИНІН

16. Юрій ВИННИЧУК

17. Владислав ВІНОГОРОВ (справж. Рябенко)

18. Сергій ВОЛЬНОВ (справж. Стульник)

19. Наталія ГАЙДАМАКА (справж. Набока)

20. Сергій ГЕРАСІМОВ

21. Юлія ГОРИШНЯЯ

22. Володимир ГУСЄВ

23. Андрій ДАШКОВ

24. Яна (справж. Тетяна) ДУБИНЯНСЬКА

25. Марина і Сергій ДЯЧЕНКИ

26. Віталій ЗАБІРКО

27. Олександр ЗОРИЧ (справж. Яна Боцман і Дмитро Гордієвський)

28. Юрій ІВАНИЧЕНКО

29. Валерій ІВАЩЕНКО

30. Олександр ІРВАНЕЦЬ

31. Людмила КОЗИНЕЦЬ

32. Олексій КОРЕПАНОВ

33. Володимир КРИШТАЛЄВ

34. Андрій КУРКОВ

35. Олександр ЛАЙК (справж. фон Кіссель)

36. Борис ЛЕВАНДОВСЬКИЙ (справж. Михайленко)

37. Валентин ЛЕЖЕНДА (справж. Несвітенко)

38. Анна ЛІ (справж. Кітаєва)

39. Тимур ЛИТОВЧЕНКО

40. Андрій ЛЬГОВ

41. Ернст МАРІНІН (справж. Рабінович)

42. Марина НАУМОВА (справж. Цвєткова-Верниченко)

43. Ілля НОВАК (справж. Андрій Левицький)

44. Віктор НОЧКІН (справж. Ісьєміні)

45. Генрі Лайон ОЛДІ (справж. Дмитро Громов і Олег Ладиженський)

46. Юлія ОСТАПЕНКО

47. Леонід ПАНАСЕНКО

48. Оксана ПАНКЕЄВА

49. Григорій ПАНЧЕНКО

50. Андрій ПЕЧЕНЕЖСЬКИЙ

51. Ірина ПОТАНІНА

52. Радій РАДУТНИЙ

53. Владислав РУСАНОВ

54. Володимир САВЧЕНКО

55. Володимир СВЄРЖИН (справж. Фідельман)

56. Вікторія і Олег УГРЮМОВИ

57. Андрій ЧЕРЕЦОВ (справж. Ігор Чорний)

58. Федір ЧЕШКО

59. Руслан ШАБЕЛЬНИК

60. Валерій ШЕВЧУК

61. Борис ШТЕРН

62. Світлана ЯГУПОВА

63. Юрій ЯЧЕЙКІН

Додаток 2

«Другий дивізіон» української фантастики

Джерело: довідник «Фантасты современной Украины», 2-е видання, Харків, 2006 рік (редакт.-упорядн. І.В.Чорний//Харків, Видавничий дім «Інвестор», 2007, 640 с., іл.)

Автори, які в 1991-2006 роках мали по 2 «несамвидавівські» книги

1. Олександр КРАФТ

2. Олег КУЛАГІН

3. Олександр ЛЕВЧЕНКО

4. Андрій ПЕХНИК

5. Антоній ЧАСОВ

6. Ніна ЧЕШКО

7. Костянтин ЯКИМЕНКО

8. Гєнєчка ВОРЗЕЛЬСЬКА

Автори, які в 1991-2006 роках мали по 1 «несамвидавівській» книзі

1. Павло АФРИКАНОВ

2. Юлія БАТКІЛІНА

3. Валерій ГАЄВСЬКИЙ

4. Олександр ЄРМАКОВ

5. Ігор ЖЕЛЕМ

6. Олексій ІГНАТЕНКО

7. Олег КОТЕНКО

8. Ігор МАСЛЄНКОВ

9. Олександр МОКІН

10. Аліна НЕМИРОВА

11. Євген НЕСТЕРЕНКО

12. Олена РУДЕНОК

13. Костянтин РИБАЧУК

14. Рудий Бєнь

15. Сергій СЛЮСАРЕНКО

16. Антон ФАРБ

17. Олексій ХАВРЮЧЕНКО

18. Ілля ХОМЕНКО (співавт. з 19)

19. Володимир ФОМЕНКО (співавт. з 18)

20. Олександр ШАКІЛОВ

21. Юрій БЕДЗИК

22. Дан БОРИВІТЕР

23. Олексій БРИК

24. Олег ВОЛИК

25. Олександр ГРАНТ

26. Олексій «Спейсер» КАЦАЙ

27. Єлизавета МАНОВА

28. Микола ПАВЛЕНКО

29. П.Бондаренко

30. А.Гудов

31. Г.Іванов

32. Є.Ушакова

Автори, які в 1991-2006 роках мали нез’ясовану кількість «несамвидавівських» книг

1. Ольга БРІЛЄВА (справж. Ольга Чигиринська, інший псевд. — Берен Белгаріон)

2. Гарм Відар (справж. Сергій Іванов)

3. Володимир ГРИНЬКОВ

4. Андрій ДМИТРУК

5. Марія ДУБІНА (фантаст. поеми)

6. Володимир ЗАЄЦЬ

7. Олександр ЗОЛОТЬКО

8. Ернест МАРІНІН

9. Лада ЛУЗІНА

10. Ольга ПОЛЄВІНА

11. Ігор РОСОХОВАТСЬКИЙ

12. Ігор ФЕДОРОВ

13. Леонід ЦЕЛЬ (справж. Леонід Циплаков)

14. Олена ЧЕРНИШОВА

15. Володимир КОЖЕЛЯНКО

16. Віктор САВЧЕНКО

17. «Магічні енциклопедії» Гаррі Поттера (колективне псевдо)

Додаток 3

Перелік деяких сучасних українських письменників,

які мають напрацювання у царині фантастики,

умовно розбитий за літературними поколіннями,

що використовувався для аналізу ситуації в сучасній УУФ

Прізвище, ім’я

Р/нар.

Літ. дебют

Перша фант. книга

Жанри

«Дев’яностники»

Батурин Сергій

1960

1984

2002 (2006 «Меч королів»)

Фентезі

Винничук Юрій

1952

1990

90-ті

Містика, жахлик

Горбань Світлана,

Лапіна Наталія

1955, 1953

1995

2000

Містичний детектив, жіночий роман

Дубинянська Яна

1975

1998

1999 («Три дні у Сиренополі»)

Фантастика, містика, жахлик, психологічна проза

Єшкілєв Володимир

1965

1995

1997 («Адепт»)

Філософічна фантастика

Кацай Олексій Спейсер

1954

1986

1997 (2006 «Пекло»)

Фантастична поезія, НФ

Кожелянко Василь

1957

1994

1997 («Дефіляда у Москві»)

Альтернативна історія

Левченко Олександр

1960

1992

2003 («Я, володар»)

НФ

Литовченко Тимур

1963

1989

1996 («До комунізму…»)

Містика, жахлик, НФ, альтернативна історія

Пагутяк Галина

1958

1982

2010 («Слуга з Добромиля»)

Казки, фентезі

Черненко Сусанна

?

?

2011 («Знайти за регістром»)

НФ

«Нульовики»

Андрос Олег

?

2005

2008 («Територія Духу»)

Екофантастика

Верховський Валерій

?

2002

2011 («Ера електрики»)

НФ

Малина Маріанна

1967

?

2009 («Фіолетові діти»)

Містичний детектив

Муляр Юрій

1964

2007

2007 («Адреналінові сутінки»)

НФ-бойовик

Радутний Радій

1969

?

2003 («Три життя про запас»)

НФ-бойовик

Росіцький Роман

1965

90-ті

2000-і

Фентезі, НФ, казки

«Десятники»

Антипович Тарас

1978

2007

2011 ( «Хронос»)

Антиутопія

Дев’ятко Наталія

1983

1999

2011 («Карта і компас»)

Підліткове фентезі

Кідрук Максим

1984

2009

2012 («Бот»)

Технотрилер

Ряполова Марія

1987

2007

2010 («Бурецвіт»)

Магія

В основном, как-то принято писать статьи о писателях-классиках, чаще всего ушедших от нас за горизонт.

Но вот замечательное интервью со здравствующим классиком фантастиковедения и библиографии, пишущим под псевдонимом БВИ (Большой Всепланетный Информаторий / или аббревиатурой от ф.и.о) :

В романе А. и Б. Стругацких "Жук в муравейнике" упоминается БВИ (Большой Всепланетный Информаторий) — этакий вариант современного интернета, который впервые упоминается в цикле Полдень, XXII век. Но работает этот «Интернет», мягко говоря, небыстро: на получение справки по несложному запросу Каммерер тратит более двух часов[8]. При этом пользователь, как можно интерпретировать, получает на свой запрос один однозначный ответ, которому доверяет как (и в соответствующей степени) некоему официальному источнику: вероятно, БВИ — некая централизованная система (Википедия)

Смотришь вперёд — книги, сзади — тоже. И по бокам — стеллажи, забитые от пола до потолка различными изданиями.

— В этой комнате в основном фантастика. И в других тоже, — объясняет Владимир Борисов.

— В других тоже есть книги?

— Во всех.

— Да вы что!

— А как... Не входят они. Периодически... Приходится как-то умещать...

Библиограф, литературный критик, переводчик научной фантастики, короче говоря, человек-легенда обводит взглядом комнату и предлагает присесть. Разговор наш можно было поделить на две части: одна — о журналисте Григории Тарнаруцком (читать в №№ 181 — 182, 186 — 187 соответственно от 23 и 30 сентября 2015 года), другая — о самом Владимире Ивановиче.

Путь к Стругацким и Лему

— Владимир Иванович, о Григории Ароновиче Тарнаруцком мы поговорили, теперь давайте — о вас. Как пришли к фантастике вы? Братья Стругацкие — не первые авторы, книги которых вы прочитали.

— Зайду издалека... Первая моя в жизни публикация была в газете «Советская Хакасия». Не догадаетесь, на какую тему. Об игре го. Это такая японская игра. Достаточно сложная. Интересная, интеллектуальная. Гораздо круче шахмат.

Может быть, знакомо вам имя Валентин Степанов? Поэт из Абазы. Валентин Герасимович написал заметку про го. А я в то время увлекался этой игрой. Даже участвовал в соревнованиях. И я написал маленькое дополнение. Познакомился я со Степановым лично много позже, а вот заочно, когда приехал в Абакан. А приехал я в 1978 году. Родом я из Беи. Но так вот помотался. Учился в Томске, в институте автоматизированных систем управления и радиоэлектроники, распределился в Пермь. В НИИ управляющих машин и систем. Затем попал в Бийск вместе с женой. Это уже Алтайский НИИ химической технологии. Потом армия. Львовская область. Вернулись в Хакасию — ни кола, ни двора. Двое детей. Хотели уезжать, но один мой друг уговорил остаться. Тормознулись. Так вот и живём тут. Работал и в Абаканском технологическом отделе ВГПТИ, и на «Абаканвагонмаше»...

Фантастикой я интересовался с детства. Почему именно фантастика — не знаю. В детстве я читал всё подряд. Моя мать была неграмотной, вообще никогда не училась в школе, но именно она научила меня читать и приохотила к книгам. А сестра была учителем русского языка и литературы. Она уже работала, когда я учился во втором классе. У нас разница — 15 лет. Она выписывала целые собрания сочинений, и я читал практически всё, что попадало под руку. Чехова, Толстого, Горького... Я рос мальчиком начитанным. Благодаря книжкам у меня была хорошая грамотность. Сестра даже доверяла мне проверять тетрадки своих учеников. Она преподавала в 5 — 6-х классах, а я

учился... во втором. Красным карандашом выставлял оценки. Когда она им рассказала, они меня так зауважали. Представляете, второклассник — пятикласснику. Шелупонь вроде бы всякая...

В общем, читал всё подряд, но фантастику выделял. В «Пионерской правде» тогда частенько печатались фантастические рассказы. Помню, рассказ школьника Толи Фоменко «Тайна Млечного Пути». Теперь Анатолий Тимофеевич Фоменко — академик, математик, тополог...

Из журналов выписывал «Пионер», позже — «Костёр». Ещё позже заинтересовали иностранные журналы. Румынские фантастические мне попадались. Уже тогда начал изучать румынский.

В Бейской детской библиотеке я был своим человеком. Мне разрешали шариться по фондам. Мне позволяли регистрировать новые книги, чтоб можно было взять побыстрее почитать. Сверхдоверие — это когда мне давали почитать книги незарегистрированные.

Я проводил в библиотеке практически все выходные. Там же всякие конкурсы устраивали, чтения, проводили соревнования. Мы выступали на радио в Бее. В районной газете печатались. Мои публикации там тоже появлялись, но я их не сохранил. Поэтому первая публикация, считаю, вышла в «Советской Хакасии».

А Стругацких я заметил сразу. Фамилия тогда ещё, может быть, и не отложилась в памяти, но рассказик, опубликованный в 1958 году в журнале «Техника — молодёжи», мне понравился. Запомнились первые крупные вещи — «Страна багровых туч», «Путь на Амальтею» Я уже запомнил авторов. Тем более две фамилии рядом, и такие звучные — Стругацкие.

Тогда же, в начале 1960-х, выделил писателя Станислава Самуэльевича Лема. И почему, совершенно ясно. Он, как и Стругацкие, действительно был крупнее, интереснее. Они, как айсберги, возвышались над всеми с самого начала. И чем дальше, тем больше это всё продолжалось. Хотя был ряд очень хороших, сильных писателей...

— Их сейчас уже никто не вспомнит.

— Почему? Помнят. Вот эта серия «Фантастический раритет», где напечатали в прошлом году фантастические вещи Григория Ароновича Тарнаруцкого, о них как раз и напоминает. Издают пусть маленькими тиражами, но издают... Мы сейчас приходим к целевому тиражированию. Такое время. А из тех, кого помнят, могу назвать многих. Со многими из них вёл переписку. Генрих Альтов и Валентина Журавлёва. Супружеский дуэт из Баку. Потом они в Петрозаводске жили. Писали мало и в основном рассказы. Но рассказы просто замечательные. Ариадна Громова, Илья Варшавский, Дмитрий Биленкин, Евгений Войскунский, Исай Лукодьянов. «Экипаж «Меконга» Войскунского — отличнейшая вещь. Как сейчас помню, мы с одним моим другом одно время только и делали, что переписывались цитатами оттуда. Владимира Григорьева можно назвать из того числа.

Но я всё время рос со Стругацкими. И они оказывались чуть-чуть впереди остальных. Каждая их новая вещь тянула за собой. Остальные авторы были на уровне. Иногда ниже уровня. Но вот такого, как у Стругацких, не было. Хотя отдельные произведения до сих пор остаются любимыми. У того же Кира Булычёва.

Из-за Станислава Лема я вообще занялся польским языком. Я любил языки. Их штук 20 выучил в студенческие годы, мог запросто читать. И немножко зациклился на Леме тоже.

Книги Стругацких и Лема подстёгивали не только к тому, чтобы читать и размышлять. Они меня подтолкнули к некоторым исследованиям. В частности, у Стругацких действие многих книг происходит в так называемом мире Полудня.

А есть те, которые с ним не связаны. И мне очень хотелось всё ими написанное увязать в единое целое. Так, в начале 1980-х

начал составлять указатель имён собственных. Это увлечение чуть позже вылилось в двухтомник «Миры братьев Стругацких». Энциклопудия, я её называю.

Вот я хотел к миру Полудня привязать «Улитку на склоне». Там, в романе, есть одно имя, которое, как мне казалось, может встречаться в других вещах. И моя интуитивная догадка оправдалась. Действие романа «Улитка на склоне» действительно изначально развивалось в мире Полудня. Но авторам потом задуманное не понравилось — внесли изменения. Вот это лишь одна часть работы. Библиографирование — другая. Она связана с моей основной профессиональной специальностью: я — специалист по информационно-поисковым системам. Вся беда в том, что информационно-поисковые системы в жизни не очень-то востребованы.

Сейчас эту работу выполняют поисковики — Google, «Яндекс» и прочие... Но делают это примитивно, неинтересно. На самом деле то, чему нас учили в советские годы, — это наука, как правильно находить нужную информацию. Без помощи компьютеров естественно. Всё было гораздо сложнее. Но тогда создавались библиотечные каталоги. Если посмотреть на каждой книжке есть УДК (универсальная десятичная классификация) и ББК (библиотечно-библиографическая классификация). И цифры идут, позволяющие найти любую книгу. В 1970 — 1980-е годы существовало много интересных наработок, которые до сих пор забыты и не реализованы. Вот, видите учебник «Основы информатики»? Я по нему учился. Если поизучать... Целая система была придумана...

Я работал несколько лет по специальности в НИИ, а потом стал просто программистом. Создал для себя информационно-поисковую систему по фантастике. Туда я заношу не просто библиографии... Заношу всё, что позволяет при желании найти любую книжку, произведение... Или неологизм. Очень люблю фантастические неологизмы. Их в фантастике огромное количество. У меня есть специальная программка... Она шерстит текст и находит слова, которых нет в словарях.

В 1980-е годы начал переводить Лема. Правда, время выбрал не совсем удачное для этого. Когда в Польше объявили военное положение, он уехал в Вену. А у нас на подобные вещи очень чётко реагировали. Практически тут же перестали публиковать. Прошло несколько лет — возобновили. Но о моих переводах никто тогда не вспомнил, а я не подсуетился. Однако я наверстал чуть позже...

— Вы и сейчас занимаетесь переводами?

— Занимаюсь. Понемножечку. Перевожу — что предложат. Бывает такое... Последнее, что переводил, — это из такой книжки (показывает сборник польских авторов, посвящённый Станиславу Лему). Перевёл частично. Должна скоро выйти на русском языке. А вот та уже вышла. Из серии «Жизнь замечательных людей». «Станислав Лем». В соавторстве с Геннадием Прашкевичем. Это писатель-фантаст из Питера. Мой добрый товарищ. Писал её я, а он редактировал. Много цитат из Лема. Фотографии брали у его жены, сына...

— Как долго писалась эта книга?

— Полтора года. Дело в том, что Геннадий Маркович не так давно выпустил такую книжку, как «Красный сфинкс. История русской фантастики». Кроме того, он автор серии биографий самых выдающихся писателей-фантастов. Написал об Уэллсе, о Жюле Верне, о братьях Стругацких, о Рэе Бредбери... Вместе мы написали о Леме. Сейчас вышла книга о Толкине. Самые крутые авторы.

Мы с ним очень хорошо знакомы. Когда решил взяться за Лема, позвонил мне: «Я без тебя не буду...» «Ладно, какие проблемы, давай вместе».

Прежде чем взяться за работу, поехал к нему в Новосибирск. Несколько дней прошли в разговорах, обсуждали как и что лучше сделать. И как нам построить работу на расстоянии... Всё обговорили, вернулся. Я пишу, отправляю ему, он что-то правит, добавляет, меняет, отсылает мне. И вот так несколько раз.

Читатель амфибрахия

— Владимир Иванович, а российских авторов вы отслеживаете? Я так понимаю, есть премии, по итогам которых появляются новые имена.

— И не только отслеживаю... Я — зачастую член жюри большинства этих премий. Понимаете, какая ситуация, сейчас в России выходит примерно полторы тысячи книг в год. Из них около 600 — это новые романы. Прочитать всё — просто невозможно. А 99 процентов изданного, слава богу, и читать не надо.

— И как понять, где этот один процент?

— Вот это самое сложное. Есть сетевые сообщества. Слушаешь мнения других людей. Есть те, от кого уже ждёшь чего-то. Беда в том, что огромное количество людей, — совершенно новые авторы. Одно дело, когда Оля Кноблох с Севой Пименовым написали роман и принесли почитать... Оценить рукопись — это я могу...

— Их роман вам понравился?

— «Белоснежка и семь апостолов»? Да.

— По-моему, вы, как и Наталья Марковна Ахпашева, Ольга Юрьевна Ашмарина, приложили руку к восхождению Ольги Кноблох на писательский Олимп.

— Было такое. Я её и на семинары молодых писателей во­зил, и на мастер-классы в различные города. В Москве, кстати, на мастер-классе у Святослава Логинова была отмечена дипломом победителя за роман «Чёрный колодец» в 2003 году.

— Вы ведь тоже обладатель премии — имени Ивана Ефремова.

— Но я же не писатель, а фэн-критик. Премию Ефремова дают именно деятелям фантастики: критикам, библиографам, литературоведам. Мне вручили за вклад в развитие и пропаганду фантастики.

Вот последнее моё достижение — вышел в финал литературной премии братьев Стругацких. Она так и называется — «Премия АБС». Международная. Присуждается 21 июня за достижения в области фантастической литературы. Это Борис Натанович подсчитал среднее астрономическое между днём рождения своим и брата. Получилось 21 июня. И, когда премию создали, решили присуждать именно в этот день. Её дают в Пулковской обсерватории Российской академии наук, где работал Борис Стругацкий. Вручают вместе с такой вот штукой. Здесь изображены Земля и прочие планеты. А вот — астероид Стругацкия. Показано его положение в Солнечной системе на 21 июня относительно других небесных тел. Мне вручили этот презент с дипломом в 2015 году в номинации «Критика и публицистика» за книгу «Читатель амфибрахия». Это моя первая книга.

— Это же не литература?

— Это книга о фантастике. Несколько разделов: «Мастера», «Шедевры», «История»... Фантастика — в персоналиях: Станислав Лем, Аркадий и Борис Стругацкие, естественно, Олаф Стэпл­дон, Владимир Савченко... Все мои любимые фантасты. В разделе «Голоса» можно найти мои интервью со многими из тех, кого я уже перечислил. И со мной тут парочка интервью тоже есть. И о моих родственниках можно прочитать. Как деда раскулачили и сослали... Раздел «Шаги» — это что-то наподобие мемуаров.

(Окончание в следующую среду)

Александр ДУБРОВИН

http://gazeta19.ru/news/34694

Спасибо коллеге razrub!

https://fantlab.ru/blogarticle32489

Джордж Аллан Инглэнд в России практически неизвестен. Между тем он во всем мире считается одним из предтеч современной приключенческой фантастики — хотя в списке изданных им книг есть также детективы, записки о путешествиях и даже вполне научные социальные исследования.

Джордж Аллан Инглэнд / George Allan EnglandИнглэнд родился в 1877 году в Форт Макферсоне, штат Нью-Йорк, но большую часть жизни прожил в Брэдфорде (штат Нью-Гэмпшир). Первую книгу — сборник стихов "Под ветвью" ("Underneath the bough") — он опубликовал в 1903 году, а первый рассказ, который можно отнести к фантастике, "Отражатель времени" ("The Time Reflector") — двумя годами позже.

Чаще всего Инглэнда вспоминают как автора первых американских фантастических романов социалистического толка. Темы социализма и классовой борьбы пролетариата были ему близки и знакомы: в 1912 году он даже баллотировался в губернаторы штата Мэн от социалистической партии, а в 1913 году издал книгу "Социализм и закон", где оценивал применимость судебных процедур того времени к практике рабочего движения. Конечно, он не мог оставить без внимания социалистические идеи и в своих художественных произведениях.

Тот, кто полагает, будто "антикапиталистическую" фантастику изобрели писатели Советской России в двадцатых-тридцатых годах, жестоко ошибается. Джордж Аллан Инглэнд на полтора десятка лет до этого вовсю пользовался теми же приемами — и даже строил сюжеты на тех же фантастических идеях.

Сравните.

В романе "Воздушный трест" ("The Air Trust", 1915) группа капиталистов пытается коварно установить монополию на воздух земной атмосферы. Повесть Александра Беляева "Продавец воздуха", напомню, была опубликована только в 1929 году, через четырнадцать лет.

В 1912 году в журнале "Cavalier" печатался роман Ингдэнда "Золотой прах" ("The Golden Blight", вышел отдельным изданием в 1916 году), сюжет которого по какому-то роковому совпадению напоминает другой фантастический роман советской эпохи, признанный в СССР безусловной классикой жанра. Гений-одиночка Джон Сторм изобретает излучатель, с помощью которого он может превратить все золото на Земле в ни на что не годный порошок. Инженер пытается шантажировать капиталистических воротил, требуя прекратить развязанную ими войну и угрожая уничтожить золотой стандарт в экономике. Воротилы во главе с самым богатым человеком планеты Ван Хорном Мэрчисоном поднимают Сторма насмех и тот включает свою адскую машинку. Все золото на Манхэттене превращается в бесполезный прах, из-за чего начинаются ужасающие беспорядки в деловых районах. Богатеи пытаются убить Сторма, но терпят неудачу. Гибельные для золота "радиационные волны" распространяются все шире, экономика разваливается на глазах. Однако находится человек, который берется спасти гибнущий капиталистический мир: Граф Брауншвайг (Граф здесь — имя, а не титул), богатейший в Европе представитель еврейского капитала, выкупает весь "золотой прах" за серебро. Он предполагает, что со временем разрушительная радиация ослабнет и золото вновь обретет прежние свойства, и тогда он один будет диктовать цены на мировом рынке драгоценных металлов. Брауншвайг собирает весь выкупленный золотой прах в гиганских подземных хранилищах в Вашингтоне, и когда золото действительно начинает восстанавливаться, ведет в хранилище приятелей-капиталистов, чтобы сполна насладиться своим триумфом. Но драгоценный металл занимает (почему-то) больший объем, чем порошок, и акулы капитала оказываются заживо замурованными в золоте. Мировой экономический кризис приводит к пролетарскому восстанию, которое заканчивается полной и окончательной победой людей труда.

У Алексея Толстого в "Гиперболоиде инженера Гарина", напомню, изобретение излучателя (впрочем, действующего совершенно иначе, чем "адская машинка" Джона Сторма) дает Гарину возможность начать неограниченную добычу золота из "Оливинового Пояса" в земной коре и он шантажирует "акул мирового капитала", угрожая уничтожить золотой стандарт, что приводит в итоге к мировому экономическому кризису, пролетарскому восстанию и, опять же, всемирной победе рабочего класса... Безусловно, такое совпадение сюжетов может быть и случайным, однако не стоит забывать и о том, что граф Толстой (в данном случае "граф" — это титул, а не имя) английский язык знал отлично, а книги Инглэнда издавались в те времена весьма большими тиражами.

Наивысшим литературным достижением Инглэнда и самым известным его произведением считается трилогия "Тьма и рассвет" ("Darkness and dawn", 1914) — романы "Незанятый мир" ("The Vacant World"), "По ту сторону Забвения" ("Beyond the Great Oblivion") и "Отблеск" ("The Afterglow"). Действие их разворачивается в Америке, погубленной каким-то невероятным катаклизмом. Инженер Аллан Стерн и его секретарша Беатрис Кендрик во время катастрофы впадают в таинственный летаргический сон и пробуждаются через много десятилетий в разрушенном и опустошенном Нью-Йорке. Их приключения в необитаемом мире и медленное возрождение цивилизации составляют основную тему трилогии. "Тьма и рассвет" стала одним из хрестоматийных произведений "пост-катастрофической" фантастики начала XX века и даже удостоилась переиздания в расширенной редакции в середине 60-х годов.

Джон Клют пишет, что хотя Инглэнд и был одним из лидеров среди авторов ранней журнальной фантастики, его произведения зачастую вторичны по отношению к работам предшественников — в частности, Герберта Уэллса, Гаррета П. Сирвисса и Фитц-Джеймса О`Брайена. Такая "преемственность" вообще характерна для всей pulp-литературы, ориентированной на поточное производство и с фатальной обреченностью скатывающейся к копированию удачных "образцов" и самоповторам. Инглэнд, например, многократно возвращался к теме бессмертия и вечной молодости; эта тема возникает в рассказе "Мой аннигилятор времени" ("My Time Annihilator", 1909), повестях "За Белым Морем" ("Beyond White Sea", 1909-1910) и "Эликсир ненависти" ("The Elixir of Hate", 1911). Впрочем, у Инглэнда было достаточно и вполне оригинальных для своего времени придумок: в романе "Воздушная Империя" ("The Empire of the Air", 1914) он описал вторжение из параллельного мира, а рассказ "6 июля 2016 года" посвятил "футуристической" теме эмансипации женщин.

Еще два крупных произведения Инглэнда имеют более-менее прямое отношение к фантастике: сюжет романа "Проклятый" ("Cursed", 1919) носит отчетливый мистический оттенок, а политико-фантастический роман "Летучий легион" ("The Flying Legion", 1920) рассказывает об очередной неудачной попытке завоевать власть над миром.

Кроме фантастических произведений, благодаря которым он и остался в истории массовой литературы, Инглэнд писал также детективы. Многие из них даже выходили отдельными изданиями — например, "The Alibi" (полицейское расследование, 1916), "The Gift Supreme" (история о наркоманах и криминальном подполье, 1917), "The Greater Crime" (роман о несправедливо осужденном, который бежит из тюрьмы Синг-Синг для того, чтобы доказать свою невиновность, 1917). Публиковал он и записки о своих путешествиях — в 1924 году вышла его книга "Викинги льдов, или Записки новичка о великой ньюфаундлендской охоте на тюленей" ("Vikings of the Ice, Being the Log of a Tenderfoot on the Great Newfoundland Seal Hunt").

Хотя имя Джорджа Аллана Инглэнда и упоминается регулярно в историко-литературоведческих работах, творчество его почти забыто. Уже в конце 10-х годов его безжалостно оттеснил к краю ковра pulp-тяжеловес Эдгар Райс Берроуз. На протяжении двадцатых и тридцатых годов произведения Инглэнда все еще переиздаются в журналах, но во второй половине 30-х наступает время "молодых львов" и мгновенно оказывается, что стиль его романов архаичен и смешон...

Создатель социалистической фантастики умер в 1936 году. У него не было возможности узнать, что заложенные им традиции антибуржуазной НФ расцветут пышным цветом в противоположном полушарии, что истории о гениальных изобретателях, противостоящих бездушному миру капитала, будут с завидной регулярностью издаваться и переиздаваться на русском языке вплоть до самого конца тысячелетия...

Правда, скорее всего, никто из поздних советских последователей Джорджа Аллана Инглэнда так и не услышал о нем — ничего и никогда.

Материал написан как часть историко-критического очерка об американской журнальной фантастике первой половины XX века. Публикуется впервые.

http://barros.rusf.ru/article002.html

До Барнарда был... Доуэль

"Даже если умрет последний пациент Барнарда — значение этой операции огромно. Дан толчок науке. Зажглась новая надежда для многих больных..." Вы, конечно, догадываетесь, о чем идет речь? Сенсационные сообщения об эксперименте доктора Барнарда обошли в конце 1967 года всю мировую прессу. Ученые оживленно комментировали на страницах газет дерзкую попытку хирурга из Кейптауна пересадить неизлечимо больному человеку чужое сердце. Читатели с волнением ждали новых сообщений. Успех? Или опять горькая неудача?.. В те дни мне невольно приходили на ум прочитанные когда-то строки: "Голова внимательно и скорбно смотрела на Лоран, мигая веками. Не могло быть сомнения: голова жила, отделенная от тела, самостоятельной и сознательной жизнью..." В волнующую, неправдоподобно волшебную историю уводили эти строчки, — в историю, где была тайна, было преступление, была борьба простых и честных людей за торжество правды, за разоблачение жестокого преступника. Было все, что так завораживает нас в детстве... И вот — давняя уже теперь статья в февральском номере "Литературной газеты" 1968 года, — цитатой из нее начаты эти заметки. "Еще не улеглись страсти с пересадкой сердца, а уже говорят об изолированном мозге... Нет, не следует думать, что проблема изолированной головы может быть решена в течение нескольких месяцев. Нужна очень большая работа, но мне не представляется это более трудным, чем анабиоз или преодоление индивидуальной несовместимости тканей..." Известный советский хирург Н. М. Амосов — член-корреспондент Академии медицинских наук СССР, лауреат Ленинской премии — детально обосновывал в этой статье все "за" и "против" фантастической операции... Мог ли я не вспомнить снова об Александре Беляеве? Мне захотелось перечитать его книгу об удивительной жизни головы, отделенной от тела, неудержимо захотелось как можно больше узнать и о самом фантасте.

В 1925 году во "Всемирном следопыте" был напечатан первый рассказ А. Беляева — "Голова профессора Доуэля". Первоначальный вариант едва ли не самого знаменитого ныне его романа. А в 1941 году — перед самой войной — в издательстве "Советский писатель" вышла последняя при жизни Беляева книга — роман "Ариэль". Между этими двумя датами уместилось шестнадцать лет. Шестнадцать лет поисков, надежд, разочарований. Больших творческих удач. Горьких (потому что вынужденных) перерывов в работе. Шестнадцать лет — и десятки рассказов, повести, пьесы, сценарии, наконец, семнадцать романов!.. В предвоенной советской литературе не найти больше примеров такой удивительной верности научной фантастике. Кто же он — Александр Беляев? Каким путем пришел он в ту область литературы, где тогда, вроде бы очень четко отграничившись один от другого, еще почти безраздельно властвовали Жюль Верн и Герберт Уэллс? И какая сила помогла ему не только выдержать мелочную, часто незаслуженную придирчивость современников — не читателей, нет, критиков! — но и утвердить в заповедной Стране Фантазии свой, истинно беляевский, неповторимый уголок, своих героев: мужественного мыслителя Доуэля, жизнерадостного Тонио Престо, изобретательного профессора Вагнера, отважного метеоролога Клименко, любознательного "небожителя" Артемьева, наконец, парящего в небе Ариэля и восторженно трубящего на спине дельфина в свой рог Ихтиандра?.. К моменту появления первого рассказа фантасту было уже сорок. Семь отроческих лет под строгим надзором духовных отцов, Беляев-старший, сам будучи священником, и сыну своему прочил духовную карьеру. А порядки в Смоленской семинарии были действительно суровые: без "особых письменных разрешений ректора" семинаристам запрещалось даже чтение газет и журналов в. библиотеках! Безудержное увлечение театром. "Если вы решитесь посвятить себя искусству, я вижу, что вы сделаете это с большим успехом", — это замечание К. С. Станиславского (в 1914 году Беляев "показывался" ему как актер), право же, имело под собой почву. "Г-н Беляев был недурен... г-н Беляев выдавался из среды играющих по тонкому исполнению своей роли..." — так оценивала местная газета роли, сыгранные Беляевым на сцене смоленского театра. "Г-ну Беляеву" в те дни шел восемнадцатый год... Демидовский юридический лицей в Ярославле, и снова — Смоленск. Теперь "г-н Беляев" выступает в роли помощника присяжного поверенного. И одновременно подрабатывает в газете театральными рецензиями. Но вот скоплены деньги — и преуспевающий молодой юрист отправляется в заграничное путешествие. Венеция, Рим, Марсель, Тулон, Париж... В Россию Беляев возвращается с массою ярких впечатлений и мечтою о новых путешествиях: в Америку, в Японию, в Африку. Он еще не знает, что путешествовать ему больше не придется. Разве что переезжать с места на место в поисках целительного сухого воздуха. В 1915-м, на тридцать первом году жизни, Беляев заболевает. Туберкулез позвоночника. "Обречен..." — считают врачи, друзья, близкие. Мать увозит его в Ялту. Постельный режим, с 1917 года — в гипсе. В 1919 году умирает его мать, и Александр Романович, тяжелобольной, не может даже проводить ее на кладбище... В 1921-м Беляев все-таки встает на ноги. Работает в уголовном розыске, в детском доме, позднее в Москве, в Наркомпочтеле, юрисконсультом в Наркомпросе. Вечерами пишет, пробуя силы в литературе. И вот в 1925 году, в третьем номере только-только возникшего "Всемирного следопыта", появляется неведомый дотоле фантаст — А. Беляев. За полтора десятилетия Александром Беляевым была создана целая библиотека фантастики. Ее открывали книги, рисовавшие печальную участь талантливого изобретателя в буржуазном обществе, в мире всеобщей купли-продажи. Знаменитейшими из этих книг стали "Человек-амфибия" и "Голова профессора Доуэля". В конце двадцатых годов в произведениях Беляева широко зазвучала тема противоборства двух социальных систем. "Борьба в эфире", "Властелин мира", "Продавец воздуха", "Золотая гора"... Даже вооруженные новейшими достижениями науки, силы зла терпят неизбежный крах в этих произведениях, оказываются бессильны перед лицом нового мира, на знамени которого объединились серп и молот. Одновременно писатель успешно разрабатывает в своих рассказах традиционный для фантастики прием парадоксально-экстремальной ситуации: "что было бы, если бы.."? Что произойдет, если вдруг замедлится скорость света ("Светопреставление")? Или исчезнет притяжение Земли ("Над бездной")? Или будут побеждены вездесущие коварные невидимки-микробы ("Нетленный мир")? Или человек получит в свое распоряжение органы чувств животных ("Хойти-Тойти")? Или сумеет расправиться с потребностью в сне ("Человек, который не спит")? Героем многих подобных историй стал один из любимейших беляевских персонажей — Иван Степанович Вагнер, профессор кафедры биологии Московского университета, человек исключительно разносторонних знаний, вершащий свои открытия отнюдь не только в биологии, но и в самых далеких от нее областях. "Изобретения профессора Вагнера" таким подзаголовком отмечен целый цикл беляевских рассказов. А в тридцатых годах — с самого их начала — Беляев ставит главной своей задачей заглянуть в завтрашний день нашей страны. Его герои создают подводные дома и фермы ("Подводные земледельцы"), возрождают к жизни бесплодные прежде пустыни ("Земля горит"), осваивают суровую северную тундру ("Под небом Арктики"). В целом ряде своих произведений писатель активно пропагандирует идеи К. Э. Циолковского: межпланетные путешествия (романы "Прыжок в ничто" и "Небесный гость"), строительство и использование дирижаблей ("Воздушный корабль"), создание "второй Луны" — исследовательской внеземной станции ("Звезда КЭЦ"). "За эрой аэропланов поршневых последует эра аэропланов реактивных", — предсказывал ученый. И в рассказе "Слепой полет", написанном для довоенного "Уральского следопыта", Беляев показывает испытания первого опытного образца такого самолета. Вплотную подходит Беляев к созданию широкого полотна, посвященного грядущему; в многочисленных рассказах и очерках уже найдены, нащупаны им новые конфликтные ситуации, которые позволили бы обойтись в таком произведении без избитого, приевшегося читателю уже и в те давние дни шпионско-диверсантского "присутствия". Предтечей многопланового романа о грядущем явилась "Лаборатория Дубльвэ" (1938), сюжет которой строился на соперничестве научных школ, разными путями идущих к решению проблемы продления человеческой жизни. Но начавшаяся война перечеркнула замыслы писателя; уже не Беляеву, а фантасту следующего поколения — Ивану Ефремову — суждено было создать "энциклопедию будущего", каковой по праву можно считать "Туманность Андромеды"... Углубляясь в историю нашей фантастики, изучая условия, в которых формировалось творчество Александра Беляева, мы невольно задаем себе вопрос: был ли он первооткрывателем в своих книгах? Задаем — и, естественно, пытаемся на него ответить. ...Жил когда-то во Франции такой писатель — Жан де Ла Ир. Особой славы он как будто не снискал, однако книги его охотно издавали в предреволюционной России: "Сверкающее колесо", "Искатели молодости", "Иктанэр и Моизета", "Тайна XV-ти", "Клад в пропасти"... Так вот, в одном из этих романов (в каком именно, нетрудно догадаться по сходству его названия с именем едва ли не самого популярного беляевского героя) талантливый ученый Оксус приживляет человеку акульи жабры. И тот вольготно — вполне как рыба чувствует себя в водной стихии... Роман этот, по-видимому, попался когда-то в руки молодому юристу (как попал он, к примеру, и Валерию Брюсову, пересказавшему занятный сюжет в не опубликованной при жизни поэта статье "Пределы фантазии"). Но наш юрист еще и не помышлял тогда о литературном поприще, а потому роман де Ла Ира попался ему и... отложился в памяти, как откладывается в ней многое, не имеющее прямого отношения к насущным нашим заботам. Однако много лет спустя газетная заметка о чудо-хирурге профессоре Сальваторе (именно из этой заметки выводит замысел "Человека-амфибии" О. Орлов — ленинградский исследователь жизни и творчества А. Беляева, в результате неустанных поисков воссоздавший для нас многие подробности биографии писателя) напомнила о старом романе, породив желание написать о том же, но — лучше. Примерно так, как "Путешествие к центру Земли" — с точки зрения В. А. Обручева, самый слабый из романов Жюля Верна — побудило нашего академика написать "Плутонию". Воздадим должное таланту Беляева: забытый ныне роман де Ла Ира, герой которого оставался всего лишь случайным научным феноменом, жертвой поданного вне социальных связей преступного эксперимента, попросту бессилен соперничать с "Человеком-амфибией". Романом не только остросоциальным, но и по-жюльверновски провидческим. Вспомним речь беляевского Сальватора на суде: "Первая, рыба среди людей и первый человек среди рыб, Ихтиандр не мог не чувствовать одиночества. Но если бы следом за ним и другие люди проникли в океан, жизнь стала бы совершенно иной. Тогда люди легко победили бы могучую стихию — воду... Эта пустыня с ее неистощимыми запасами пищи и промышленного сырья могла бы вместить миллионы, миллиарды человек..." Разве не эта глубоко человечная цель экспериментов профессора Сальватора является главным для нас в романе Беляева? Главным в наши дни, когда вполне реальный герой морских глубин прославленный Жак Ив Кусто — публично заявляет: "Рано или поздно человечество поселится на дне моря; наш опыт-начало большого вторжения. В океане появятся города, больницы, театры... Я вижу новую расу "Гомо Акватикус" — грядущее поколение, рожденное в подводных деревнях и окончательно приспособившееся к новой окружающей среде..." Еще один старый роман — "Тайна его глаз" Мориса Ренара. Он появился в переводе на русский язык в 1924 году и рассказывал о необычайной судьбе молодого француза, потерявшего на войне зрение. С корыстными (опять!) целями таинственный доктор Прозоп заменяет ему глаза аппаратами, которые улавливают электричество, излучаемое различными предметами, "как ухо ловит звук, как глаз ловит видимый свет...". Но точно так же — лишь электрический облик внешнего мира — видит и электромонтер Доббель в рассказе Беляева "Невидимый свет" (1938)! Опять заимствование? Темы пожалуй, да. Но не сюжета! Ренар написал добротный — по тем временам — детектив. Однако, как и у де Ла Ира, события в его романе носят сугубо частный характер, они никак не окрашены социально: и злодей Прозоп, и жертва его обитают словно бы в мире абстрактных межчеловеческих отношений. Сюжет беляевского рассказа имеет в основе своей четкий социальный конфликт. Обретя в результате новой операции полноценное зрение, Доббель, не сумевший найти работу, через месяц-другой возвращается к своему спасителю с просьбой... опять сделать его слепцом, видящим только движение электронов! Но поздно: "спаситель", усовершенствовав свой аппарат, уже запатентовал его. Ясновидящие слепцы никому больше не нужны, и безработному Доббелю (жертве не частного преступника, но — преступного общества) одна дорога — на улицу... Мы могли бы найти литературные параллели и для некоторых других произведений А. Беляева. С его романом о Штирнере, возмечтавшем — при помощи чудесного аппарата — стать "властелином мира", можно было бы, например, сопоставить повесть "Машина ужаса" не переводного отечественного фантаста двадцатых годов В. Орловского. С повестью В. Орловского же "Человек, укравший газ" могли бы мы сопоставить роман "Продавец воздуха". В пару к беляевскому "Хойти-Тойти" можно было бы подобрать еще один роман М. Ренара — "Новый зверь (Доктор Лерн)", где взаимно пересаживались мозг человека и мозг быка... Но, оставив напоследок одно подобное сопоставление, воздержимся от всех прочих. Ведь и без того уже ясна истина, которую мы констатировали и в предыдущих очерках: выйти на оригинальную фантастическую идею (кстати, в беляевских книгах поистине оригинальных сюжетов и замыслов больше чем достаточно!) — это еще не все; самое главное — как и во имя чего эта идея используется. И вот в этом-то главном Александр Беляев, соединивший в своем творчестве научный оптимизм и социальную глубину с органическим синтезом фантастической идеи и динамичного сюжета, безусловно, явился новатором, несомненным первопроходцем в нашей советской фантастике. А теперь вернемся к первому рассказу Беляева. В 1978 году в "Искателе" был перепечатан рассказ немецкого фантаста начала нашего века Карла Груннерта "Голова мистера Стайла". Содержание его сводится к следующему. Появляются в популярной газете острые публицистические статьи, стилем своим заставляющие вспомнить талантливого журналиста, погибшего незадолго до того в железнодорожной катастрофе. И выясняется: доктору Мэджишену удалось вернуть и сохранить жизнь отделенной от туловища голове. Позднее Мэджишен конструирует и приспособления, с помощью которых "погибший" печатает новые свои статьи... Что ж, и этот рассказ мог быть читан Беляевым и сохранен в памяти. Приплюсуем к тому популярный и в дореволюционные времена аттракцион "живая голова": она взирала на посетителей с блюда на столике, установленном посреди помещения, а тело ее владельца ловко маскировали отражающие пол зеркала, искусно встроенные между ножками стола... Можно, к слову сказать, вспомнить по этому поводу и рассказ малоизвестной русской писательницы В. Желиховской "Человек с приклеенной головой" (1891), в котором умелец-хирург доктор Себаллос тоже оживлял — отметим, крайне вульгарно — погибшего... Впрочем, мотив "живой головы" в русской литературе можно было бы выводить еще из "Руслана и Людмилы": ведь именно с нею сталкивает Пушкин своего героя. Но ясно, что натолкнули Беляева на мысль о первом его фантастическом рассказе, переросшем впоследствии в широко известный роман, конечно же, не только и не столько литературные ассоциации, сколько прежде всего обстоятельства собственной жизни. "Голова профессора Доуэля", — писал он в одной из своих статей, произведение в значительной степени автобиографическое. Болезнь уложила меня однажды на три с половиной года в гипсовую кровать. Этот период болезни сопровождался параличом нижней половины тела. И хотя руками я владел, все же моя жизнь сводилась в эти годы к жизни "головы без тела", которого я совершенно не чувствовал... Вот когда я передумал и перечувствовал все, что может испытывать "голова без тела". Отсюда-то оно и идет-то жгучее впечатление достоверности происходящего, с каким читается "Голова профессора Доуэля". Разработка этого сюжета, ставшего под пером А. Беляева неизмеримо глубже и значительней всех предшествующих литературных вариаций, явилась для писателя своеобразным вызовом собственной болезни, физической беспомощности, которую с лихвой перекрывало неукротимое мужество духа.

А болезнь не ушла, побеждена она лишь временно и еще часто будет возвращаться к писателю, на долгие месяцы приковывая его к постели... Но не только физические преграды вставали на его пути. Советская литература делала свои первые шаги, и в литературной критике нередко проявлялась резкая субъективность суждений. Находились люди, в корне отрицавшие фантастику. "Бессмысленные мечтания" видели они в ней, "пустое развлекательство", и только. Ненаучную, вредную маниловщину. Те же, кто все-таки признавал за фантастикой право на существование, слишком крепко привязывали ее к "нуждам сегодняшнего дня". В ходу была формула, гласившая, что "советская фантастика — изображение возможного будущего, обоснованного настоящим". Собственно, сама по себе эта формула не вызывала тогда особых возражений, но у многих критиков она превратилась в некое всемогущее заклинание, с помощью которого мечте подрезались крылья и горизонты ее ограничивались ближайшими пятью — десятью годами. "Фантастика должна только развивать фантастические достижения науки", писал, например, в журнале "Сибирские огни" критик А. Михалковский. Я добросовестнейшим образом пролистал множество комплектов газет и журнальных подшивок двадцатых-тридцатых годов. И почти не обнаружил статей, проникнутых хоть малой долей симпатии к творчеству А. Беляева едва ли не единственного писателя в предвоенной нашей литературе, столь преданно и целеустремленно посвятившего себя разработке трудного жанра. "Шила в мешке не утаишь, и в каком бы "взрослом" издательстве ни вышел новый роман А. Беляева, он прежде всего попадает в руки детей", — с откровенным беспокойством начинает критик М. Мейерович рецензию на "Человека, нашедшего свое лицо". И далее отказывает этому роману даже... в "минимуме убедительности". Другой критик, А. Ивич, рецензию на тот же роман заканчивает снисходительным похлопыванием по плечу: мол, у него (это у 56-летнего больного писателя, автора уже шестнадцати романов!) лучшие произведения "впереди"... Даже и сейчас, полвека спустя, становится до боли обидно за писателя, к подвижническому труду которого с таким непониманием относились при его жизни. Становится особо ощутимой та горечь, с которой он, по воспоминаниям близких ему людей, "чувствовал себя забытым писателем, забытым коллегами, непонятым критиками". Становится, наконец, просто страшно, когда узнаешь, что пожилой, скованный гуттаперчевым ортопедическим корсетом человек этот в 1932 году поехал работать в Мурманск — плавать на рыболовном траулере. Не потому, что требовалось пополнить запас жизненных впечатлений. Нет. Просто зарабатывать на хлеб... Но в одном критик предпоследней книги фантаста оказался прав: впереди у Беляева был "Ариэль" — действительно превосходный роман! Эта книга — восторженный гимн человеку. Всю свою тоску и боль, всю свою жажду жизни вложил писатель в роман о юноше Ариэле, взлетевшем навстречу солнцу, свету, счастью — без крыльев, без каких бы то ни было миниатюрных моторчиков, "без ничего!". "Всего-навсего" управляя движением молекул собственного тела... Сегодня уже редко услышишь, чтобы кто-то, рассуждая об Ихтиандре, непременно оговаривался, что, дескать, реальное решение задачи даст не биология, а техника; не люди-амфибии, а люди, вооруженные специальными аппаратами, освоят неизведанные глубины. Техника техникой, но поистине фантастические достижения биологов дают основание верить в возможность совсем иных решений, близких к мечте Беляева. Так, может быть, и говоря об Ариэле, мы со временем перестанем подменять великолепную беляевскую мечту о свободном парении в воздухе стыдливой оговоркой о том, что вот, "может быть, удастся снабдить человека столь совершенными крыльями, что он с их помощью овладеет искусством свободного полета..."?! Ведь мечта-то была не о крыльях, даже и самых-самых новейших, а именно о полете "без ничего"! Большой это дар — видеть "то, что временем сокрыто". Александр Беляев в совершенстве владел этим даром. И он не растерял его, не растратил на полпути: сберечь этот редкий дар помогла ему безграничная читательская любовь к его книгам. Критики в один голос обвиняли "Человека-амфибию" в научной и художественной несостоятельности. А роман этот, опубликованный в 1928 году журналом "Вокруг света", в читательской анкете был признан лучшим произведением за пять лет работы журнала... В том же 1928 году он вышел отдельной книгой. И тут же был дважды переиздан, — настолько велик был спрос на эту книгу! В печатных выступлениях доказывалась ненаучность "Головы профессора Доуэля". А юная читательница из Курска писала — пусть наивно, но очень искренне: "Прочитав такой роман, я сама решила учиться на врача, чтобы делать открытия, которых не знают профессора мира..." И ведь уже тогда, в предвоенные годы, не только рядовые читатели восторженно отзывались о книгах Беляева. Высокий гость — знаменитый Герберт Уэллс! — говорил в 1934 году на встрече с группой ленинградских ученых и литераторов (среди них был и А. Беляев): "...я с огромным удовольствием, господин Беляев, прочитал ваши чудесные романы "Голова профессора Доуэля" и "Человек-амфибия". О! они весьма выгодно отличаются от западных книг. Я даже немного завидую их успеху..." К слову сказать, среди читателей Беляева был в студенческие годы и известный наш хирург В. П. Демихов. Тот самый доктор, который, словно беляевский Сальватор, подсаживал собакам вторые головы (и они жили, эти вторые, и даже покусывали за ухо тех, к кому были "подселены"...), приживлял им второе сердце (и одна из собак умерла лишь на тридцать третьи сутки, это было в 1956 году — за добрый десяток лет до сенсационных экспериментов Кристиана Барнарда), а в 1960 году выпустил монографию "Пересадка жизненно важных органов в эксперименте", проиллюстрированную совершенно фантастическими фотографиями, на одной из которых лакали молоко две головы одной дворняги. И в том же 1960-м в лаборатории Демихова, набираясь опыта, ассистировал молодой еще хирург из Кейптауна Кристиан Барнард...

...Такая вот прослеживается интересная взаимосвязь. Книги фантаста, разрушая неизбежную инерцию мышления, растормаживают воображение — играют роль того неприметного подчас первотолчка, каковым для самого фантаста оказывались порою произведения его коллег по жанру. И — совершаются удивительнейшие эксперименты, о которых долго-долго шумит охочая до сенсаций пресса... А сами эти эксперименты, в чем-то подтвердив несбыточный, казалось бы, прогноз фантаста, рождают новый интерес к его книгам, обеспечивают им вторую, новую жизнь. Своим творчеством Беляев утверждал в советской фантастике романтику научного поиска, активную гуманистическую направленность, беззаветную преданность высокой Мечте, веру в величие человека и его разума. Осваивая новые темы, придавая своим произведениям остросоциальное звучание, писатель прокладывал дорогу новым поколениям советских фантастов. Книги Беляева будили интерес к науке, учили добру и мужеству, заражали всепоглощающей жаждой познания. Это-то их качество и находило живейший отклик в сердцах читателей. Впрочем, почему "находило"? Прошло сто четыре года со дня рождения Александра Романовича Беляева. И сорок шесть лет с тех пор, как его не стало: измученный болезнью и голодом, писатель умер 6 января 1942 года в захваченном фашистами городе Пушкине под Ленинградом... Давно нет среди нас первопроходца советской фантастики. А книги его живут. Изданные в миллионах экземпляров, они и сегодня не задерживаются на полках библиотек, они и сегодня с нами, и сегодня находят отклик в наших сердцах.

Придумана Платоном?

"- Послушайте, ну а "Атлантида"?.. — Четыреста девяносто девять, сэр! Четыреста девяносто семь авторов четыреста девяносто девять раз писали об этом. Один из них трижды..." Эту цитату мы взяли из рассказа Александра Шалимова "Брефанид" (1972). Однако названная фантастом цифра (она нужна в рассказе, чтобы посмеяться над мнимой "отработанностью" темы) не так уж и велика. Имей мы время и возможность пропустить сквозь сеть поиска все запасы мировой фантастики, мы, вероятно, уже и сегодня значительно превысили бы эту цифру... Да, об Атлантиде писали многие. Писали по-разному, предлагая разные — то один, то другой — варианты ее происхождения, былого месторасположения и гибели, для разных целей используя популярную эту тему. В заметках о "лжеиностранцах" шла у нас речь о романе "француза" Ренэ Каду "Атлантида под водой" (1927). По сведениям этого автора, Атлантида погибла много позже традиционно отводимых ей сроков — лишь в 1914 году, когда окончательно прохудились искусно возведенные купола, дававшие приют на океанском дне постепенно вырождавшимся потомкам мудрых атлантов... От них же, древних атлантов, успевших покинуть гибнущую родину, выводят свою родословную элитарные слои марсианского общества в "Аэлите" Алексея Толстого (1923): в двадцатые годы еще не было повода сомневаться в обитаемости Марса. Этот повод (многократно выросшее знание ближнего космоса) появился значительно позднее-с запуском спутников и автоматических межпланетных станций. Но уж зато, появившись, тотчас до неузнаваемости трансформировал старый сюжет: уже не атланты отныне осваивали иные миры, а совсем наоборот — пришельцы-инопланетяне создавали на древней Земле могущественную колонию, широко распространявшую свои владения. Так обстоит дело, например, в рассказе А. Шалимова "Возвращение последнего атланта (Музей Атлантиды)" (1961), где материк, заселенный выходцами с далекой планеты Ассор, гибнет в результате не до конца продуманных работ по растоплению северных льдов. Впрочем, мы несколько забежали во времени, давайте-ка вернемся в двадцатые и более ранние годы. Атлантиде посвятил один из первых своих романов ("Последний человек из Атлантиды", 1926) и А. Беляев. Не только природные, по и убедительно изображенные писателем социальные катаклизмы были причиной гибели легендарной цивилизации в этом романе. О том же, в сущности, говорило и еще одно произведение, на которое есть смысл остановиться чуть подробнее.

Атлантиде угрожает гибель... Чтобы умилостивить наступающее море, жрецы храма Панхимеры готовят в жертву богам юношу Леида. В течение года он будет теперь пользоваться божескими почестями... Что ж, Леид согласен стать искупительной жертвой. Он надеется, что привилегированное — пусть и кратковременно — положение поможет ему осуществить тайную его цель. "Есть далеко отсюда, далеко от наших скал, за вспененным полем океана, новая земля", — убеждает Леид соотечественников и призывает их спешно строить корабли, чтобы плыть на север, "туда, где нет кровожадных богов". Но жрецы, безраздельно управляющие страной, устами богини по-своему истолковывают призывы обреченного: "Имя этой страны благословенной — раскаяние и смирение. Раскайся же, парод мои избранный, и не будет смерти, но вернется жизнь и осветится долгий и темный путь в страну спасения. И расцветет жизнь в очищенных сердцах. Ждут тебя корабли последнего спасения — слезы и вопли раскаяния. Смирись же, смирись, о, народ мой!.." Леид в конце концов гибнет, ему так и не удалось поднять народ на борьбу с судьбой. Гибнет и Атлантида, а вместе с нею и жрецы, и невежественная толпа, во всем следовавшая за ними. Но... "На горизонте белые паруса уходящих кораблей" — это лучшие из атлантов, поверившие Леиду, танком выстроив корабли, отправляются на север искать лучшей доли... Пьеса, сюжет которой здесь пересказан, так и называется — "Атлантида". Появилась она в 1913 году на страницах очередного выпуска альманаха петербургского издательства "Шиповник". Вспомнили же мы о ней и потому, в частности, что автором этого романтического произведения была... юная Лариса Рейснер. В очень близком будущем — женщина-комиссар, прошедшая с моряками весь путь Волжской флотилии в гражданскую войну, талантливый советский журналист. Но все это было в будущем: в год выхода "Атлантиды" ее автору только-только исполнилось восемнадцать...

В послевоенной нашей фантастике одним из наиболее любопытных произведений об Атлантиде, несомненно, следует признать рассказ Валентины Журавлевой "Человек, создавший Атлантиду". Героиня рассказа работает над фантастическим романом о затонувшем острове. Она придерживается точки зрения А. С. Норова — русского ученого, человека яркой и беспокойной судьбы (в семнадцать лет он, к примеру, участвовал в Бородинской битве, где лишился ноги). В 1854 году Норов первым высказал мысль о том, что легендарная "Атлантия" расположена была не за Гибралтаром (где ее по традиции и сейчас еще помещают фантасты), а в восточной части Средиземного моря. Героиня В. Журавлевой ищет и находит доводы, свидетельствующие в пользу гипотезы Норова и его сторонников. Если верить Платону, атланты собирались завоевать Грецию и Египет. Для островной державы, расположенной в восточной части Средиземноморья, обе эти страны-соседи, и потому такая война была вполне возможна. Если же Атлантида находилась за Геракловыми столбами, трудно допустить, чтобы эту войну атланты начали, не завоевав предварительно Испанию, Италию, северо-западное побережье Африки. Но в таком случае, полагает героиня рассказа, гибель метрополии еще не означала бы гибели государства атлантов в целом! Если бы, например, Македония погибла в то время, когда Александр Македонский дошел до границ Индии, — уничтожило бы это созданную им империю? Разумеется, нет. Но точно так же не могло исчезнуть бесследно государство атлантов, пройди его воины от Гибралтара до Греции. Логичнее потому предположить, что Атлантида была сравнительно небольшим островом, близким к берегам Греции и Египта. Многие современные атлантологи утверждают, что под легендарной Атлантидой следует понимать Санторин — затонувший в большей своей части архипелаг в Эгейском море. Что ж, отдадим должное прозорливости В. Журавлевой, тогда еще совсем молодой писательницы, чей рассказ был опубликован в 1959 году... Однако это не все. Валентина Журавлева идет дальше: истинный герой ее рассказа, Завитаев, вообще склонен полагать, что Атлантида — миф, придуманный Платоном. Сторонники атлантической гипотезы ссылаются на то, что описанная Платоном столица атлантов похожа на Теночтитлан ацтеков. Отсюда делается вывод, что ацтеки копировали атлантов. Сторонники же Норова считают, что Атлантида как две капли воды похожа на Кносс — раскопанную археологами столицу критского царя Миноса. Кто же прав? И те и другие, отвечает Завитаев. В этом вся суть: описанная Платоном Атлантида похожа на любой город той эпохи. У каждого реального города есть свои неповторимые черты. У Атлантиды их нет. И это, считает Завитаев, ярче всего свидетельствует о мифическом характере описанной Платоном державы... Искать этот мифический город бесполезно. Но... "Его можно создать!" заявляет Завитаев. И действительно, создает Атлантиду. Искусственный остров, рожденный в клубах пара, дыма, пепла искусственно вызванным подводным извержением...

https://fantlab.ru/blogarticle31346