Что такое?… Что здесь происходит?… Ничего не знаю. Я фантаст. Я писатель-фантаст. Какие вокзалы?… Какие билеты?… Этим вопросом занимается жена и малолетний сын Кранц. А я фантаст. Дорогу мне. Разойдись. Я рассеянный. Могу в любой момент под трамвай.

Крупноголовые существа планеты Большой Центавр обрушили ядерные заряды на планету Цветущий Галибарс. Война миров.

Какой обмен, какой квартиры? Я подавал? Чтоб ты так жил, паразит. Что у тебя там есть? Что ты меняешь?… Отдельная? А тишина? Шум тракторов, вой ленточных пил, визг домашних хозяек, звяканье бидонов и бой посуды это мне мешает сосредоточиться. Я фантаст. Я все время у себя. Там тишина, понимаешь, Гамильтон?… Костя?… Ну, Федор, там есть цветы, от запаха которых насыщаешься. Там не надо искать женщин. Там – наоборот. Сидишь на поляне в цветах, а они тебя ищут и окликают: «Глюкентавр, Глюкентавр».

Понял, Харитон? Это значит «Где ты?», «Где ты?» А ты цветы собираешь и сидишь в юбочке и в шелковых чулочках и поешь: «Крошечка, моте-чка, мотылечек. Цветенька, метенька, голубочек».

Вчера планета Малый Центурион покрылась Дымом. Кажется, на них напали…

Кто?… Если бы я знал, я бы с тобой не говорил, я бы им помог. Я узнаю. Я не тороплюсь…

Где вы видите «Дарью»? Какая? У кого «Дарья»?… У меня в руках? Да… Я не знаю, где я ее брал. Тут где-то. Жена мне сунула. Я ее жду.

Сейчас окутался дымом Рекс, планета слабого свечения в созвездии Купера. Ну, там мне ясно. Там могучая группировка шестипалых организмов борется за власть…

Какая «Дарья»? Где я брал? Где я брал «Дарью»? Я не знаю. Наверно, там еще есть, откуда я знаю? Я фантаст. Покоя нет. Эта проклятущая «Дарья».

Черт его знает, где у вас продают порошок… Советский, советский, но я фантаст. Я международник. Я межпланетник. Два часа назад пал Гарменон, последний оплот думающих папоротников. Причем взят был обманом…

Подавись своей «Дарьей». Мне ее дали подержать, «Дарью» твою. Мылом стирай. Ты знаешь, чем Иван Грозный стирал? На реке. Бил об воду. Бил об реку, стоя по колено в воде в закатанной скуфье. И лошади рядом пили. Осторожно, красиво. И вздрагивали. И лошади и царь. И тишина. И никого… Ни мыла, ни твоих трамваев. И рыба плескалась, и девки с песнями, а сейчас они все на Центурионе, в реке Макакац…

Я идиот? А твое воображение не поднимается выше миски с этой «Дарьей»?!

Бери пакет, подавись! Не бойся меня, не бойся… Не смей бежать от меня!… Я не соблюдаю правил движения, я могу попасть под машину… А вы чего, фантаста не видели? У!… Перепугаю сейчас всех!…

Точно курциане… Но каждый из них издавал облако! Вы можете издать облако? Эй, вы, пятеро, я вам сейчас скажу, где я брал «Дарью»… А оттого, что ты меня стукнешь, ничего не изменится. Ай!… Ты что, с ума сошел? Хорошо. Я скажу. Здесь, за углом, в хозяйственном. Идите все туда. Бегом. Бегом. Но там уже ничего нет. А, ха-ха-ха-ха! Я залился сатанинским смехом. Не мешайте мне заливаться… Нет, бабушка, я не идиот. Я просто неместный, я фантаст.

А вот и жена. Моя Маша. Мой единственный переводчик. Маша, скажи им, что я не понимаю их жизни. Куда они побежали? Зачем им эта «Дарья»? Скажи им, что я фантаст… Сказала?… Они поняли?… В любом случае пошли. Я тебе нужен, Маш?… Да. Ну идем домой, Геба. Идем, моя единственная связь. Гаснет комета Когоутека.

подписано к печати 11.08.41 г.

"Hаучно-фантастическое произведение должно удовлетворять всем требованиям,

которые предъявляются к художественной литературе. Но сверх этого на авторе

научно-фантастического произведения лежит дополнительная нагрузка: он должен

овладеть научным материалом и умело подать его".

  "Hаучная фантастика — труднейший жанр. Жанр очень трудоемкий и требует для

каждой работы большой предварительной подготовки"

  А. Беляев

  Б. Ляпунов "Александр Беляев".

"Удивительно другое — перечисляя города «Руськой земли», летописцы аккуратно пропускали Смоленск… И если бы только Смоленск — так ведь и Великий Новгород, Псков, Суздаль, Владимир, Рязань тоже не были для летописца русскими!

Как это понять? Ответ можно отыскать в той же летописи: Смоленск — это город кривичей, славянского, но все-таки нерусского племени. Можно, конечно, не соглашаться с летописцем… Но вот такой факт: сравнительно недавно, в 30-х годах XIX века, помещик Викентий Павлович Ровинский, чье имение находилось в Духовщинском уезде Смоленской губернии, сочинил шуточную поэму на языке своих крепостных и назвал ее: «Энеида, на смоленское крестьянское наречие переложенная».

Начиналась она так:

Жыв-быв Эней, дзяцюк хупавы,

Парнюк няввошта украсив;

Хоць пан, а вдався нялукавы,

Даступен, весял, неспясив…

Сегодня эта поэма под названием «Энеида навыворот» считается классикой… белорусской литературы — «Энеiда навыварат»!

А как щедро был одарен Смоленск при рождении: встал на великой реке — Днепр, на славном торговом пути «из варяг в греки», раскинулся на семи холмах, как Москва, Киев, Константинополь, Рим и Иерусалим… Но что-то не задалось.

Бывало, что смоленские князья садились на киевский престол — если сложить все годы таких княжений, срок получится немалый — 33 года, треть столетия. И все-таки смоляне чувствовали себя чужими на Руси… А в дальнейшем и вовсе переметнулись к Литве. И вышло так, что частью Руси — уже Московской — город стал лишь в 1514 году, а окончательно еще через полтора века, в 1654-м… Одновременно с Украиной!"

Зеев Бар-Селла "Александр Беляев" https://www.litmir.co/br/?b=196944&p=2

Поэт Беларуской Смоленщины.

Белорусская Смоленщина богата выдающимися композиторами, художниками, литераторами, родившимися на бедных, но плодородных на личности просторах.

Пад нябеснай сіньню глыбокаю

У жытнёвых шнурох ля ракі

Засінелісь мяжой сінявокія

У блакітных палёх васількі.

Расьсьцілалася вокал жытнёвая

Залацістая сьпелая гладзь,

Перапёлка ў ночку ліпнёвую

Адбівала ў жытох: “падзі спаць”...

І плыла навакол задуменная,

Сьветлазорная ціхая ноч.

Межань песьні насіў сьветлазвонныя

Над лугамі ў сівых туманох.

Колькі казак і песень тых марылась,

Нават нельга і ўспомніць усіх!..

Раньнем сонейка росы крышталіла,

Углядадася ў нівы, аўсы.

Нікла цемра пад сонцам праменьнямі,

Расплываўся туман ля ракі.

І сьмяяліся зноў па-вясеньняму

У жытнёвых палёх васількі.

Так умильно писал в 1927 году о родном Смоленщину человек, жизнь которого обязательно станет когда-то сюжетом романа, содержание которого должно быть сколько приключенческом, столько и трагическим.

Дмитрий Остапенко — это, пожалуй, одна из самых загадочных фигур белорусского литературы. Он родился 23 ноября 1910 г. в семье учителей в Колесников — маленькой деревушке, находящейся в Хиславичский районе Смоленской области. Уроженец Белорусского Смоленщины, он еще в детстве переехал на родину своего отца Емельян. Ровно через 15 лет после переезда Змитрака в Сяргеевку Шумячская района, там увидел свет еще один писатель и известный смоленский краевед — Михаил Лубягав, автор книги "Под Ельней в сорок первом", что делает маленькую смоленскую деревушку достаточно знаковым местом на карте Смоленского края.

В 1929 году Остапенко закончил Мстиславский педагогический техникум, учеба в котором стала для него началом творческой карьеры, ведь именно здесь появилась литературная группа «мсьциславцав» — Остапенко, Товбин, Кулешова. Змитрок, во время учебы в пэдтэхникуме, живя с Аркадием Кулешовым и Юлием Товбин «коммуной», издал свои первые стихи (1926 г.), кометой ворвавшись в белорусский литературу. После Мстислава был Минск, учеба на литературном факультете Минского педагогического института, работа в редакциях республиканских газет и журналов. В 1931-32 гг. выходят книги стихов Змитрака «К востоку солнца: Первая книга стихов», «Стране», «Возмущенные», которыми он делает себе имя молодого, подающего надежды поэта. А дальше был первый в белорусском литературы фантастический роман "Освобождение сил», первый арест, работа в Николаеве и Москве, второй арест, Сибляг, смерть храбрых в горах Словакии и воскресение в Москве в 1949-м.

Или погиб тогда поэт, умер позже, мы вряд ли когда-то узнаем. Хотя это и не очень принципиально, ведь Остапенко успел таки сделать главное в своей жизни — послужить своими ожерельями пламенных слов в пользу земле своих предков — его Смоленщине.

http://www.smalensk.org/?page_id=24

Зьмітрок Астапенка «Вызваленьне сіл» // «Маладняк», 1932.

Один из первых белорусских научно-фантастических романов. Первая часть появилась в журнале «Маладняк» в 1932 году (№№ 7, 8). В 1933 году автор арестован по делу «Беларускай народнай грамады» и получил три года исправительных работ. Едва вышел на свободу — в 1936 году второй арест. Очевидцы рассказывают, как во дворе минского НКВД горели костры, улетали вместе с дымом в том числе и рукописи, изъятые у врагов народа. Так что вторая часть романа не появилась, и вряд ли мы узнаем, как планировал автор завершить сюжет, брошенный едва ли не на полуслове. Поэтому и претензии трудно предъявлять. Текст-то клочковатый, сюжетные линии связаны на живую нитку, научно-фантастическая линия больше напоминает мистификацию, но, может, как раз во второй части и нитки были бы подобраны, и прибор разрушительной силы явился бы во всей красе, а не в виде муляжа, наскоро собранного весёлыми берлинскими студентами, и вообще всё засверкало бы? Кто знает...

http://fantlab.ru/work359526

https://fantlab.ru/blogarticle25942

****************************************************** *******

"Лишь однажды и лишь в одном произведении он упомянул свой родной город:

«Какая-то река показалась вдали. На высоких прибрежных холмах раскинулся город. На правом берегу город был опоясан старинными зубчатыми стенами кремля с высокими башнями. Над всем городом царил огромный пятиглавый собор.

— Днепр!.. Смоленск!.. Наша первая остановка!..

Аэроплан пролетел над лесом и плавно опустился на хороший аэродром.

Позавтракали и пустились в дальнейший путь»[8].

[8] Беляев А. Человек, который не спит // Беляев А. Голова профессора Доуэля. М.; Л., 1926. С. 113.

Вот и всё упоминание — мимолетное! А ведь в городе этом он не только родился, но провел целых 30 лет своей жизни!.."

Зеев Бар-Селла "Александр Беляев" https://www.litmir.co/br/?b=196944&p=2

Теперь уже дважды:

http://az.lib.ru/b/beljaew_a_r/text_1941_...

****************************************************** **************************

Мнение московского исследователя, кфн Коренькова Александра:

Посмотрел pdf-ные №№. Судя по редакционной практике, постоянные авторы печатаются всегда унифицировано. Для "Костра" 1930-1941 гг. везде — А.Беляев, С.Маршак. Если бы, полагаю, был "другой "А.Беляев", то его имя "развернули" бы или в крайнем случае дали б со вторым инициалом (иначе можно нарваться на скандал с постоянным автором)...

Т.ч. гипотеза вполне оправдана. "Костёр" №8 вышел в первых числах сентября (5~6).

****************************************************** ***************************

коллега visto:

Отправлено 9 февраля 07:29  

Моя версия: рассказ, скорее всего, принадлежит перу А.Р. Беляева.

Мои аргументы: Из письма С.А. Беляевой ко мне от 2 февраля 1987 г., в котором цитируется письмо А.Р. Беляева Всеволоду Борисовичу Азарову от 15 июля 1941 года (см. также: С. Беляева. Новое о Беляеве. Газ. "За знания" (Комсомольск-на-Амуре), 11 июня 1987. С. 4; Зеев Бар-Селла. Александр Беляев. М. 2013. С. 362):

"...Дорогой Всеволод Борисович! Благодарю за письмо.

Поблагодарите и Вашу жену, которая уведомила меня о Вас.

О темах, о которых Вы пишите, я подумал в первую очередь и написал такой рассказ "Черная смерть", — подготовка фашистскими учеными — (неудавшейся) бактериологической войны. Послал в газету "Красная Звезда" — вернули. Послал в "Ленинград" (журнал — Вс. Азаров), вернули под тем предлогом, что "Ленинград" будет теперь выходить раз в месяц, при том же объеме. Но ведь, если бы подошло, это не мотив. Кетлинская писала мне, что для бюро оборонной печати при С.С.П. нужны "зарисовки", "портреты героев" и т.д.

Но, пока, я не могу это делать. Я пришел к выводу, что сейчас научная фантастика пока не ко времени, не звучит: внимание поглощено не тем, что может быть, а тем, что есть.

Возможно, что немного позже научная фантастика и пойдет. Думал о темах из эпохи Отечественной войны 1812 года, но не хватает материала, да и с "историками" (очевидно имеются в виду писатели, пишущие на исторические темы — Вс. Азаров) мне не тягаться.

Никогда не сетовал на свою инвалидность, а теперь досадно. Вот Ю. Гусев, моих лет, еще в народное ополчение записался.

Дочь все лежит. Вчера хоть удалось положить гипс на ногу. Бабушка (теща) совсем плоха, — сердечные припадки от жары, духоты и забот.

Но надеюсь, что все поправится. Только бы мне скорее найти свою линию. Хотя писать трудно: жара и на меня действует расслабляюще, да много времени приходится отдавать дочери.

Крепко жму руку. А. Беляев".

https://fantlab.ru/forum/forum14page1/top...

Последний стул с возможными бриллиантами, т.е. биографической справкой — журнал " Ленинград", Лениздат, 1941, №18 – с.7

Версия авторства: А.Р. Беляев (16.03.1884 — 23.12.1941)

Контрверсия авторства: ....?

В статье проанализирована деятельность ленинградского отделения издательства «Советский писатель» в 1941 г., когда основной задачей всех издательств стал выпуск книг обо-ронного значения. В течение первых месяцев войны отделение подготовило около тридцати

изданий, многие из которых сегодня являются библиографической редкостью. После сентября 1941 г. издательство в Ленинграде фактически не функционировало, так как в результате прямого попадания бомбы помещение редакции было разрушено.

1941 год должен был стать для ленинградской редакции «Советского писателя» рекордным по количеству планируемых к печати книг: в проекте

тематического плана стояло 40 названий, в резерве было указано 24 рукописи [5, л. 3–4]. Пожалуй, са-мыми значительными, но не реализованными про-

ектами были собрания сочинений М. Зощенко и Ю.Тынянова — первые тома собраний стояли в те-матическом плане. Ожидалась рукопись А. Н. Ле-

скова о жизни и творчестве отца — Н. С. Лескова. Об истории этой рукописи рассказал в своих вос-поминаниях А.Н.Узилевский [7, с.29–32]. В резер-

ве значились произведения А.Н.Толстого «ПётрI» (договорные отношения по которому были начаты еще в 1934 г., но так и не завершились выпуском

книги) и «Хождение по мукам» (заключительная часть трилогии вышла в конце 1941 г.). В мае 1941 года ленотделение "Советского писателя" выпустило последний роман А.Р. Беляева "Ариэль", в издательском тематическом плане также значилось переиздание "Головы профессора Доуэля", но оно осуществлено не было. Учитывая рост количества планируемых к печати книг, руководство издательства присту-пило к расширению редакционного аппарата:в штатное расписание, помимо должностей главного редактора, редактора-организатора, за-ведующего редакцией и заведующего отделом «Библиотеки поэта» были введены должности художника-консультанта, старшего техреда и старшего корректора [8, л. 1].

Довоенный архив издательства содержит документы, отражаю-щие прохождение рукописей в производстве [3; 4]. И хотя протоколы и стенограммы редак-ционных советов практически не сохранились, отдельные выписки из них находятся в личных делах авторов по первому кварталу 1941 г. Из них мы узнаём, какие мотивировки, помимо традиционных, служили поводом для принятия

решения об издании рукописи в канун Великой Отечественной войны. Например, выписка из рукописи Б. Лихарева «Записки сапёра» (о вой-не с белофиннами) свидетельствует: «рукопись принять... считать необходимым срочно выпу-стить в свет, принимая во внимание её большое оборонное значение (курсив наш. — Е. Н.)

https://fantlab.ru/edition141534

https://data.fantlab.ru/images/editions/p...

О романе А. Зонина «Адмирал Нахимов» гово-рится: «считать необходимым издание книги в объёме 15 л. Ввиду того, что вариант книги был издан Военгизом для закрытого распростране-ния, и ввиду того, что представленная автором книга подвергнута коренной переработке, воз-будить ходатайство перед центральным изда-тельством о разрешении издания книги Зонина,

имеющей большое оборонное значение (курсив наш. — Е. Н.)» [1, л. 36].

За первые пять неполных месяцев 1941 г. отделение успело выпустить 32 издания, более половины из них входили в годовой план. На-чавшаяся война перестроила всю работу изда-тельства. А. Узилевский рассказывает: «Ушли на фронт сотрудники издательства, способные носить оружие. Первым был призван Николай Брыкин; выполнять директорские обязанности по совместительству стал Павел Федорович Герасимов, известный тогда в писательском и издательском мире директор Ленинградского отделения Гослитиздата. При тусклом свете коптилок продолжали работу корректоры , тех-реды, выпускающие, производственной дея-тельностью руководил хорошо знавший изда-тельское и типографское дело Г. Драгунский. Главный редактор Александр Михайлович Семенов был единственным редакционным ра-

ботником» [7, с. 32–33].

За первые месяцы войны отделение подго-товило 19 книг, большая часть которых – мало-объёмные и малоформатные издания о героизме советских воинов. «Написать художественное произведение в малом объёме было не просто, но это диктовалось обстоятельствами военного времени. Боец должен был успеть прочитать такую книжечку за короткое время относитель-ного затишья на фронте» [7, с. 33]. Отметим, со ссылкой на А. Узилевского, что серия этих книг была инициирована В. К. Кетлинской – первым секретарём Союза писателей Ленинграда. Она же в числе первых написала для серии очерк «Скорость». Короткие очерки и рассказы летом 1941 г. были подготовлены В. Кавериным («Са-лют» и «Трое»), И. Краттом («Партизаны» и «Шестой хейнкель»). В соавторстве был написан рассказ «Разъезд 105» детскими писательница-ми Д. Л. Бродской (погибла в блокаду в 1942 г.) и А. Г. Голубевой. В примечании на начальной полосе этих изданий можно встретить слова о том, что всё рассказанное на страницах книги произошло в реальной жизни: например, рас-сказ В. Каверина «Трое» основан на подлинных фактах, приведённых в газете «Красный флот» от 8 июля 1941 г., в основу рассказа И. Кратта «Партизаны» лёг действительный случай, отра-жённый в сводках советского информбюро.

П. Лукницкий записал в своём военном дневнике 4 сентября 1941 г.: «Мы, корреспон-денты ТАСС, ждём направления в части и фрон-товых пропусков. Но заниматься нами сейчас, конечно, некому. Что ж!.. Дела у меня хватает и здесь, в самом Ленинграде! Как бойцы нуж-даются в винтовках, так газеты и издательства ждут от писателей действенного оружия – сло-ва... За последние дни написал для “Советского писателя” пять рассказов и немало статей для газет» [2, с. 39]. Сборник рассказов П. Лукниц-кого «Друзья» был напечатан уже в сентябре.

Два издания для серии подготовил Н. Ни-китин в соавторстве со Вс. Лебедевым – «Удар Брусилова» и «Чапаев на германском фронте». Вскоре соавторы выпустили книги «Как Воро-шилов встретил немцев и как Щорс их проводил» (Л.: Детгиз, 1941) и «Как в 1916 году русские войска прорвали австро-германский фронт» (Л.: Политуправление лен. фронта, 1942).

Историческая тема первых военных книг не ограничивалась событиями Гражданской войны. «Советский писатель» выпустил в свет книги, говорившие о героизме и патриотизме наших предков: С. Хмельницкий «Ярославич», Е. Федоров «Повесть о храброй и героической партизанке Василисе» о войне 1812 г. Интерес-но, что последнее произведение было опублико-вано в сборнике Е. Федорова «Уральские пове-сти», вышедшем в «Советском писателе» пятью месяцами ранее, где оно называлось «Повесть о злоключениях первого русского золотоискате-ля». В послевоенном сборнике автора (Л.: Сов. писатель, 1946) к повести вернулось довоенное название. Были переизданы партизанские рас-сказы Л. Канторовича, сборник которого вышел в январе 1941 г., а сам автор героически погиб в самом начале войны – 30 июня.

В первые месяцы войны Ленотделение выпу-стило два коллективных сборника под единым названием «Родина зовет», в которых были опу-бликованы произведения А. Ахматовой, М. Зо-щенко, В. Каверина, М. Слонимского, В. Кет-линской, И. Кратта, А. Беляева, Б. Лавренёва и других ленинградских писателей и поэтов.

Произведения, связанные с войной, были созданы и литературоведами: И. А. Груздев под-готовил очерк «Максим Горький о фашизме», Б. В. Казанский, «не писавший до этого време-ни художественных произведений, в короткий срок написал книжечку “Счетовод Протасьев – рассказ артиллериста”» [7, с. 34].

241

Учёные записки ЗабГГПУ

В журнале «Звезда» (№ 9, 1941) была опубли-кована подробная рецензия на книги Ленотделе-ния «Советского писателя», вышедшие в первые месяцы войны. Прозвучавшая в рецензии оцен-ка этих изданий выявляет их несовершенство. В книгах видны следы спешки: материалы по-верхностны и недостаточно значительны, тек-сты стилистически небрежны. «Выпуская серию оборонных, патриотических брошюр, – писал рецензент, – необходимо или отобрать то луч-шее, что появилось в это время в периодической печати, или дать наиболее художественно полно-ценные произведения, в которых злободневные боевые эпизоды нашли бы свое углублённое ху-дожественное выражение. Судя по первым вы-пускам таких книжек, вышедших в издательстве “Советский писатель”, эта задача ещё далеко не разрешена, и материал, появляющийся в пе-риодической печати, часто гораздо актуальнее и значительнее, чем те книжки, которые вышли в свет» [6]. Надежде, выраженной в рецензии: «Перечисленные здесь книжки – только начало большой и важной работы издательства по соз-данию оборонной литературы» [6], к сожалению, не суждено было сбыться.

Издательство продолжило бы и дальше вы-пускать книги, но в одну из сильных бомбежек 22 сентября 1941 г. на территории Гостиного двора, где все довоенные годы размещалось отделение «Советского писателя», разорвалась бомба, здание рухнуло. П. Лукницкий писал в своем дневнике (запись от 27 сентября 1941 г.): «Разрушено издательство “Советский писатель”, убиты давние мои знакомые (только за день до этого в последний раз я разговаривал с ними): Таисия Александровна, редактор Татьяна Ев-сеевна [Т. Е. Гуревич, литературный секретарь Ю. Тынянова], корректорша, старший бухгал-тер — всего восемь сотрудников издательства. Двое тяжело ранены. Директор издательства А. М. Семенов, извлеченный из-под обломков через семь-восемь часов, тяжело ранен в лицо» [2, с. 76]. Несколько расходится с этой дневни-ковой записью свидетельство А. Узилевского:

«Под обломками оказались многие сотрудники, пять из них были заживо погребены; погибло много рукописей и корректур. С того дня до кон-ца войны ленинградское отделение издательства прекратило свою деятельность...» [7, с. 35].

Последний документ военного времени, сохранившийся в архиве, — объяснительная записка от 28 марта 1942 г. в Бюро заборных продкарточек Куйбышевского района, в кото-рой отмечается, что штатное расписание на 1942 г. не утверждено «ввиду выезда Правления из Москвы», но в прилагаемой справке назы-ваются фактические сотрудники Ленотделения на 1 апреля 1942 г.: директор П. Ф. Герасимов, главный редактор А. М. Семенов, редактор «Библиотеки поэта» А. Г. Островский, зав. про-изводством Г. Б. Драгунский, его заместитель, главный бухгалтер и курьер.

В военные 1942–1945 гг. рукописи ленинград-ских авторов, выходившие под маркой «Советско-го писателя», печатались, в основном, в Москве. Среди них две книги О. Берггольц, написанные в блокадном городе: «Ленинградская тетрадь» (1942) и «Ленинград» (1944), куда вошли «Ле-нинградская поэма» и «Февральский дневник». В 1943 г. был напечатан сборник рассказов В. Каве-рина «Мы стали другими», повесть Н. Раковской «Мальчик из Ленинграда» и сборник М. Слоним-ского «Председатель горсовета». В Москве вышел

посмертный сборник избранных стихов Ю.Инге «Вахтенный журнал» (поэт погиб в самом начале войны). Некоторые издания «Советского писа-теля» готовились к печати в Ташкенте и Казани. Так, книга Н. Тихонова «Ленинградские рассказы

стихи» вышла в Ташкенте в 1942 г.

Деятельность Ленинградского отделения издательства «Советский писатель» была воз-обновлена летом 1945 г. Сначала представи-тельство издательства отслеживало печать московских изданий, а с 1946 г. составляло и собственный тематический план, осуществляя необходимую редакционно-издательскую под-готовку книг ленинградских литераторов.

Список литературы

1. Дело автора П. П. Евстафьева // ЦГАЛИ СПб. Ф. 344. Оп. 1. Д. 63. 47 л.

2. Лукницкий П. Сквозь всю блокаду. Л. : Лениздат, 1988. 720 с.

3. Оперативные отчеты о выполнении плана отделением за январь-июнь 1941 г. // ЦГАЛИ СПб. Ф. 344.

Оп. 1. Д. 56. 28 л.

4. Планы сдачи рукописей в производство на II кв. 1941 г. // ЦГАЛИ СПб. Ф. 344. Оп. 1. Д. 55. 3 л.

5. Проект тематического плана отделения на 1941 г. // ЦГАЛИ СПБ. Ф. 344. Оп. 1. Д. 54. 4 л.

6. Степанов Н. Оборонные книги издательства «Советский писатель» // Звезда. 1941. № 9. С. 97.

7. Узилевский А. Дом книги : записки издателя. Л. : Советский писатель, 1990. 544 с.

8. Штатное расписание и смета административно-управленческих расходов на 1941 г. // ЦГАЛИ СПб.

Ф. 344. Оп. 1. Д. 94. 18 л.

Статья поступила в редакцию 22 ноября 2011 г.

242

http://cyberleninka.ru/article/n/lenotdel...

Книги для детей, изданные в Ленинграде в годы Великой Отечественной войны.

Указанные издания — выписка из каталога, предоставленного Музеем-библиотекой "КНИГИ БЛОКАДНОГО ГОРОДА" в ходе проекта "БЛОКАДА ЛЕНИНГРАДА В ТВОРЧЕСТВЕ ДЕТЕЙ" в 2003 году.

С 2003 года все три тома каталога вошли в собрание книг Ленинградской областной детской библиотеки.

ТОМ 1

Издания 1941-1942 гг.

Дар Д.Я. Господин Гориллиус: Фантастическая повесть/ Д.Я.Дар.-Л.: СПб., 1941.-104с.-15000 экз. Подп. к печ. 10.08.41.

За Родину.-Л.: Детгиз, 1941.-20с.: ил.-(Пионеру и школьнику).-50000 экз. Подп. к печ. 11.07.41.

Каверин В.А. Наши защитники/ В.А.Каверин; Рис. А.Ф.Пахомова.-Л.;М.: Искусство, 1941.-28с.: ил.-25000 экз. Подп. к печ. 23.10.41. Формат 85х117 мм.

Кетлинская В.К. Танкисты/ В.К.Кетлинская.-[Л.]: Госполитиздат, 1941.-32с.-(Герои Отечественной войны советского народа).-50000 экз. Подп. к печ. 26.08.41.

Лавренёв Б.А. Выстрел с Невы: Морские рассказы/ Б.А.Лавренев.-М.;Л.: Военмориздат, 1941.-116с.

Лихарев Б.М. Рассказы про сапёров/ Б.М.Лихарев; Рис. С.Мочалова.-М.; Л.: Детгиз, 1941.-72с.: ил.-(Военная библиотека школьника).-25000 экз.

Лурье М.Л. Легендарный начдив Н.А.Щорс/ М.Л.Лурье.-Л.: Лениздат, 1941.-24с.-15000 экз. Подп. к печ. 29.07.41.

Мавродин В.В. Ледовое побоище/ В.В.Мавродин.-Л.;М.: Госполитиздат, 1941.-16с.-74000 экз. Подп. к печ. 23.07.41.

Мавродин В.В. Мы били и будем бить немецких разбойников/ В.В.Мавродин.-Л.: Детгиз, 1941.-16с.-(Пионеру и школьнику).

Мануйлов В.А. Великий поэт-патриот: К 100-летию со дня гибели М.Ю.Лермонтова/ В.А.Мануйлов/ ИРЛИ.-М.;Л.: Изд-во АН СССР, 1941.-16с.-100000 экз. (оборон. сер.). Подп. к печ. 30.07.41.

Мирошниченко Г.И. Белая птица: Рассказ/ Г.И.Мирошниченко/ ПУ КБФ.-М.;Л.: Военмориздат, 1941.-24с. Подп. к печ. 29.12.41.

Молодёжь Ленинграда/ ЛО и ГК ВЛКСМ; Ред. коллегия: В.Иванов и др.-[Л.]: СПб., 1941.-102с.: 4л. ил., портр.

Стихи, рассказы, очерки О.Берггольц, Е.Вечтомовой, В.Волженина, В.Дружинина, М.Жестева, В.Иванова, Ю.Инге, Р.Июльского, В.Каверина, В.Кетлинской, Е.Лейбовича, Г.Макогоненко, А.Прокофьева, А.Решетова, В.Саянова, П.Смирнова, Г.Трифонова, Е.Шварца, В.Эуккац.

Не отдадим.-Л.: Искусство, 1941.-40с. Подп. к печ. 08.09.41.

Стихи, рассказы, пьесы А.д'Актиля, Д.Бедного, Н.Верховского, А.Евина, Л.Кронфельда, В.Лебедева-Кумача и др.

Попова Л.М. Счастье летать: Повесть в стихах/ Л.И.Попова.-Л.: Госполитиздат, 1941.-88с.: ил.-10000 экз.

Походный песенник: Тексты массовых песен/ Сост. М.Ожигова.-Л.: Музгиз, 1941.-64с.: ил. Подп. в печ. 19.08.41.

Песни А.Александрова, Н.Богословского, И.Дзержинского, З.Компонейца, К.Листова, Ю.Милютина, А.Новикова, Г.Носова, В.Соловьёва-Седого, В.Томилина и др. на слова С.Алымова, Н.Асеева, Н.Брауна, В.Гусева, М.Исаковского, В.Лебедева-Кумача, Е.Рывиной, М.Светлова, Л.Ошанина и др.

Раковский Л.И. Генералиссимус Суворов/ Л.И.Раковский.-Л.: СП., 1941.-268с.-10000 экз. Подп. к печ. с матриц 31.07.41.

Решетов А.Е. Северные стихи/ А.Е.Решетов.-Л.: СП., 1941.-36с.-15000 экз. Подп. к печ. 10.07.41.

Родина зовёт: Сборник ленинградских писателей. Вып.1/ Ред. коллегия И.Кратт и др.-Л.: СПб., 1941.-52с.-20000 экз. Подп. к печ. 17.07.41.

Авторы: О.Берггольц, М.Зощенко, И.Кратт, В.Кетлинская, Б.Лавренёв, Е.Лаганский, Б.Лихарев, А.Прокофьев, Е.Рывина, И.Садофьев, М.Слонимский, Н.Тихонов, Б.Шмидт.

Родина зовёт: Сборник ленинградских писателей. Вып.2/ Ред. коллегия И.Кратт и др.-Л.: СПб., 1941.-91с.-15000 экз. Подп. к печ. 11.08.41.

Авторы: А.Ахматова, А.Беляев, В.Вороченко, М.Зощенко, В.Каверин, И.Кратт, В.Кетлинская, Б.Лавренёв, Л.Леонов, И.Никитин, Е.Рывина, М.Слонимский, С.Хмельницкий, Б.Шмидт.

Розанов М. Народный герой. Г.И.Котовский/ М.Розанов.-Л.: Лениздат, 1941.-28с.-17 000 экз. Подп. к печ. 02.08.41.

Соболев Л.С. Грузинские сказки/ Л.С.Соболев.-М.;Л.: Военмориздат, 1941.-12с.-(Боевая библиотека краснофлотца).

Толстой А.Н. Хмурое утро/ А.Н.Толстой.-Л.: СП., 1941.(обл. 1942).-245с.-20000 экз. Подп. к печ. 27.10.41.

Толстой Л.Н. Война и мир/ Л.Н.Толстой.-Л.: Госполитиздат, 1941.-688с., портр.-100000 экз. Подп. к печ. 16.08.41.

Хмельницкий С. Ярославич/ С.Хмельницкий.-Л.: СП., 1941.-52с.-20000 экз. Подп.к печ. 07.08.41. Исторический очерк об Александре Невском.

Ходза Н.А. Большевистский комиссар Семён Рошаль/ Н.А.Ходза.-М.;Л.: Военмориздат, 1941.-44с.-(Библиотека краснофлотца).

Шишков В.Я. Партизан Денис Давыдов/ В.Я.Шишков.-Л.: СП., 1941.-44с.-20000 экз.

http://www.deti.spb.ru/glory_days/27_jan/...

В мае 1941 года Перельман завершил подготовку новых изданий «Занимательной физики» и «Межпланетных путешествий». 25 июня 1941 года ДЗН спешно издал три брошюры Якова Исидоровича, посвященные военной тематике: «Почему стальные корабли держатся на воде», «Сверхбыстрая пуля» и «Загадки движущегося танка». Военной теме были посвящены также брошюра «10 задач о подводной лодке» и книга полковника В.П. Внукова «Физика и оборона страны», выходу в свет которой в немалой степени способствовал Перельман.

Великая Отечественная война Советского Союза круто сломала весь прежний мирный уклад жизни. Каждый советский человек стремился сделать все для защиты своей Родины, для победы над фашизмом. Не были исключением и супруги Перельманы. Достаточно пожилые (Якову Исидоровичу шел 60-й год, его жене — 58-й), они, однако, отказались эвакуироваться из Ленинграда. Жена Перельмана, Анна Давидовна, врач, стала работать в госпитале на улице академика Павлова (она была лазаретным врачом еще в годы первой мировой войны) и находилась на казарменном положении.

Во вторник 1 июля 1941 года Яков Исидорович пришел в Петроградский райвоенкомат и предложил свои услуги в качестве лектора-инструктора по подготовке войсковых разведчиков. Он прочитал десятки лекций для красноармейцев, краснофлотцев, ополченцев, а также для партизан, готовившихся для борьбы в тылу врага. В августе 1941 года Л.В. Успенский, ставший членом группы писателей при Политическом управлении Краснознаменного Балтийского флота, рекомендовал Перельмана флотским политработникам.

Ленинград: двухнедельный литературно-художественный журнал / Союз советских писателей. – 1941. — №15. – Август. Рисунок Е. Я. Хигера.

Так Яков Исидорович приобщился к активной пропагандистской работе в частях фронта и флота, в то же время продолжая литературную деятельность. В августе 1941 года газеты напечатали сообщение о том, что гитлеровское командование накачивает своих солдат шнапсом и наркотиками и гонит их в «психические» атаки, па верную гибель. Перельман написал об этом статью в «Ленинградскую правду». Однако главным в деятельности Перельмана осенью и зимой 1941 года было чтение лекций. Он разработал несколько тем, касавшихся главным образом умения ориентироваться на любой местности и в любую погоду, не пользуясь при этом никакими техническими средствами, инструментами и приборами, а полагаясь только на то, что было «под руками». «Измерительными инструментами» были карандаш, палец руки, спичка, полоска бумаги, наручные часы, муравьиная куча, звезды и Луна, расположение сучьев на деревьях. Темы лекций: «Как найти дорогу в чаще зимой и летом», «Как определить расстояние до объекта», «Как измерить ширину и глубину реки, озера», «Как ориентироваться по звездам и Луне», «Как измерить высоту дерева, здания, башни»…

Пока была возможность ездить на городском транспорте, Перельман колесил по городу, посещая сборные пункты военкоматов, казармы воинских частей, корабли, стоявшие на Неве. Но когда 8 декабря 1941 года остановился весь транспорт, пришлось ходить на лекции пешком. Перельману выдали специальный пропуск, дававший право ходить по городу с наступлением комендантского часа. Как и все ленинградцы, Яков Исидорович, щадя последние силы, истощенный голодом и холодом, выработал неспешный, экономный шаг. Опираясь на палку, ходил он из конца в конец огромного города, все больше принимавшего облик раненного в бою воина. Перельман перестал со временем обращать внимание на артиллерийские обстрелы и воздушные бомбардировки, лишь досадуя па то, что они отнимали много драгоценного времени…

Поздним декабрьским вечером 1941 года Перельман возвращался пешком с Обводного канала, из казармы морских пехотинцев. Дорога до Плуталовой улицы отняла почти четыре часа. Сперва воздушный палет вынудил искать убежища в подвале дома на Лермонтовском проспекте, где пришлось пробыть более часа. Затем, когда Яков Исидорович добрел до Летнего сада, начался жестокий артиллерийский обстрел района Марсова поля, и дежурный МПВО заставил спуститься в бомбоубежище неподалеку от Ленэнерго. Здесь тоже пришлось провести более часа.

Под ногами хрустело битое стекло. Снег местами был красного цвета — от кирпичной пыли, оседавшей после взрыва авиабомбы, словно вулканический пепел. Резкий, леденящий ветер, дувший с Невы, рвал полы пальто, забирался под пиджак и свитер. Хуже всего было то, что при выходе из бомбоубежища кто-то нечаянно сбил с Якова Исидоровича пенсне, и теперь он, напрягая близорукие глаза, шел тише обычного.

В тот особенно памятный для него вечер он прочитал подряд три лекции для морских пехотинцев, которые должны были на рассвете уйти па позиции под Пулковом. В путевке политоргана говорилось, что «товарищу Перельману Я.И. поручается прочитать лекции о способах ориентирования на местности в подразделениях Энской бригады морской пехоты». Он выполнил поручение: в течение нескольких часов обучал флотских разведчиков умению определяться на местности без всяких приборов (это было очень важно для моряков, сошедших с кораблей на сушу и не имевших опыта стрелков-общевойсковиков в этой области). Перельман выписал на карточки полезные для моряков советы. Такие карточки лектор составил для различных аудиторий своих слушателей: для пехотинцев — свой набор карточек, для танкистов — свой и т.д.

Отвечая па многочисленные вопросы слушателей, Перельман растолковывал физические основы дальнего меткого броска гранаты, ведения прицельного огня, полета пуль, снарядов и мин, эффективного метания бутылки с зажигательной смесью по вражеским танкам.

После лекции поднялся один из моряков — бывший комендор с эсминца.

— Я вас хорошо знаю, товарищ Перельман! Читал ваши книги, не раз бывал в Доме занимательной науки на Фонтанке. Вот вы сказали, что гитлеровские варвары разрушили Пулковскую обсерваторию и разбили знаки меридиана. Так вы, товарищ лектор, не сомневайтесь, мы по-флотски врежем фрицам и за обсерваторию, и за меридиан!

Что ж, лучшей наградой лектору были эти слова комендора…

Как обычно, после лекции Яков Исидорович роздал морякам напечатанную на машинке памятку: «Помните, товарищи бойцы!

На расстоянии до 50 шагов хорошо различаются глаза и рты фашистских солдат.

На расстоянии 200 шагов можно различить пуговицы и погоны гитлеровцев.

На расстоянии 300 шагов видны лица.

На расстоянии 400 шагов различаются движения ног.

На расстоянии 700 шагов видны оконные переплеты в зданиях».

Поясняя эту памятку, лектор добавлял:

— Стало быть, товарищи, фашиста можно уверенно сразить меткой пулей уже с расстояния в триста шагов, а из винтовки с оптическим прицелом — и за километр.

Затем на большом чертеже он пояснял, где у немецких танков находятся уязвимые места и мертвые секторы обстрелов.

Моряки накормили лектора жиденькой пшенной кашей, напоили горячим морковным чаем и проводили до выхода из казармы. А от нее лежал неблизкий и опасный путь на Плуталову улицу, по городу, застывшему в ледяном оцепенении…

Перейдя через Кировский мост, Яков Исидорович присел на скамейку перед памятником «Стерегущему», чтобы перевести дух и собраться с силами для дальнейшего пути.

Домой он пришел поздно. Едва успев согреть чайник с набитым в него снегом — воды не было, услышал вой сирены: снова воздушная тревога. В убежище не пошел и до отбоя, последовавшего только во втором часу ночи, читал при свете коптилки, делал записи в толстой тетради, куда по долголетней привычке заносил свои впечатления о прожитом дне.

Не о нем ли впоследствии напишет поэт Вадим Шефнер такие строки:

Склонясь над раскрытой тетрадью.

Сидит одинокий старик.

О голоде и о блокаде

Ведет он вечерний дневник…

Мерцает коптилка во мраке.

И тени теснятся толпой.

Бредет карандаш по бумаге.

Петляя, как странник слепой…

Жаль, что ни одна из тетрадей Перельмана до нас не дошла…

Ровно в семь утра он был уже на ногах — надо было идти в булочную занимать очередь, чтобы получить свои сто двадцать пять граммов блокадного хлеба.

И так — каждый день.

28 декабря 1941 года, вернувшись с очередной лекции, Яков Исидорович увидел возле соседнего дома огромную воронку от авиабомбы. Все стекла в его квартире были выбиты. И прежде в ней царила стужа, а теперь и вовсе все заледенело. Зажегши коптилку, хозяин квартиры прежде всего завесил ватными одеялами пустые оконницы, заткнул дыры в них подушками, потом зажег печку-«буржуйку», поставил на нее чайник, набитый снегом, и стал приводить комнату в порядок. Подойдя к письменному столу, заметил, что висевшая над ним карта Европы пробита осколком бомбы как раз в том месте, где коричневой краской была обозначена гитлеровская Германия. «Что ж, — подумал Яков Исидорович, — «мене», «текел», «фарес»: отмерено, взвешено, исчислено… Таким и будет конец фашизма!» [49]]

Когда голод и холод стали нестерпимыми и отняли последние силы, Перельман уже не мог ходить на лекции. Некоторое время он консультировал начальников клубов и политработников по телефону (по ходатайству флотского начальства аппарат в его квартире не был отключен). Но когда в начале января 1942 года и эта последняя связь с внешним миром оборвалась — взрывом снаряда разбило уличный телефонный шкаф — Перельман прекратил свою лекционную работу.

В пятницу 18 января 1942 года грянуло новое горе — на дежурстве в госпитале скончалась от истощения жена, и Яков Исидорович остался один.

В «буржуйке» сгорел последний стул. Не было хлеба, воды, тепла, света, а без них уходила и жизнь. Яков Исидорович уже не мог подняться с постели. 16 марта 1942 года его не стало…

http://www.e-reading.club/chapter.php/145...

А вот ситуация с хорошо знакомым ему при жизни земляком А.Р. Беляевым.

В 1954 году, как уже было сказано, опубликовала в эмигрантском журнале свои записки, которым дала провокационное название «Дневник коллаборантки». Дневник был напечатан с большими купюрами. Это выяснилось, когда в Бахметьевском архиве (Нью-Йорк) был найден оригинальный текст, который через 50 лет (и тоже в извлечениях) был напечатан Н. А. Ломакиным в сборнике «Неизвестная блокада». О первой публикации в «Гранях» и о том, что «Лидия Осипова» — псевдоним, Ломакин не подозревал.

Но сейчас нас интересуют лишь три дневниковые записи:

23 декабря [1941 года]

Умер Александр Нилович Карцев. Умер, имея несколько фунтов гречневой крупы и муки. Умер от голода, имея, по нашим понятиям, очень много золота. Это еще один вид самоубийц. Люди боятся будущего голода и потому голодают до смерти сейчас и умирают на продуктах… [все] боятся будущего. А настоящее таково, что никакого будущего может и не быть. <…>

Писатель Беляев, что писал научно-фантастические романы вроде «Человек-Амфибия», замерз от голода у себя в комнате. «Замерз от голода» — абсолютно точное выражение. Люди так ослабевают от голода, что не в состоянии подняться и принести дров. Его нашли уже совершенно закоченевшим[390]. <…>

Профессор Чернов умирает от психического голода… <…> Человек физически не голодает, но так боится начать голодать, что умирает… <…>

24 декабря.

Морозы стоят невыносимые. Люди умирают от голода в постелях уже сотнями в день. В Царском Селе оставалось к приходу немцев примерно тысяч 25. Тысяч 5–6 рассосалось в тыл и по ближайшим деревням, тысячи две — две с половиной выбиты снарядами, а по последней переписи Управы, которая проводилась на днях, осталось восемь с чем-то тысяч. Всё остальное вымерло. Уже совершенно не поражает, когда слышишь, что тот или другой из наших знакомых умер. Все попрятались по своим норам, и никто никого не навещает без самого нужнейшего дела. А дело всегда одно и то же — достать какой-нибудь еды[391]. <…>

26 декабря.

Профессор Чернов умер. Говорят, что жена отнеслась к этому безразлично. Инстинкт самосохранения в этой семье превалирует над остальными. Наш городской юрист также заболел психическим голодом. А они питаются гораздо лучше нас… <…> Как много полезного могли бы найти для себя психологи и философы, если бы наблюдали людей в нашем положении[392].

До недавних пор считалось, что профессор Сергей Николаевич Чернов скончался в 1942 году — 5 января. Но авторы новейшей биографии историка добрались до дневника Осиповой, а еще разыскали воспоминания Е. А. Матеровой, двоюродной племянницы Чернова:

«Зима 1941 г. была лютой. С[ергей] Н[иколаевич], не обладая крепким здоровьем, быстро стал терять силы и превратился в дистрофика. В декабре он тихо скончался».

Итак, два независимых свидетеля в один голос утверждают: профессор Чернов скончался в декабре 1941 года…

Откуда же взялась дата 5 января 1942-го?

Из документа — свидетельства о смерти. Выдано 2 января 1948 года пушкинским бюро загса за подписью врача Н. Малининой. Вдове оно понадобилось при устройстве на работу…

На основании чего было это свидетельство выдано? Архив пушкинской оккупационной управы не сохранился… Значит, основанием могли стать лишь показания свидетелей — точнее, одного свидетеля, Маргариты Алексеевны Черновой… Что заставило ее сообщить неверную дату?

О личном знакомстве с Черновым или Беляевым Осипова нигде не упоминает. Значит, в дневниковых записях она указывает не даты их смерти, но день, когда ей стало об этом известно. С чужих слов. Следовательно, Чернов скончался не 26 декабря, но не позднее 26 декабря 1941 года, а Беляев — не позднее 23 декабря. Так или иначе, до 1942 года оба они не дожили.

Откуда же взялась дата смерти С. Н. Чернова в справке загса?

Дневников Маргарита Алексеевна не вела… Но попытаемся представить жизнь в Пушкине под оккупацией. Ни газет, ни радио — с началом войны власти заставили сдать все радиоприемники (населению оставили лишь «радиоточки», способные принимать вещание местной радиосети). Новый день отличается от прошедшего тем, что сегодня еды еще меньше, чем вчера, еще меньше надежды выжить. И друг с другом уже не видятся: любой гость — нежеланный нахлебник… Календарь — это планы, надежды, ожидания… Здесь же никакой надежды, никакого завтрашнего дня, а значит, и потребности в календаре больше нет. И праздников тоже нет.

Впрочем, не для всех… Осипова-Полякова записывает:

«25 декабря [1941 г.].

Были вчера на елке у Давыдова [переводчика при СД (Sicherheitsdienst) — контрразведке СС. — З. Б.-С.]. Сказочное изобилие. Хлебных лепешечек сколько угодно. Тех самых, которых не хватает для умирающего от голода населения… <…> В гостях был городской голова со своей женой… Они знают всех немцев, стоящих в городе, имеют с ними связи и этой связью пользуются. А населению они, конечно, не помогают нисколько. Хорошо, что хоть сами не грабят это население»[393].

Здесь, видимо, и кроется разгадка. Обратившись за свидетельством, вдова Чернова смогла припомнить лишь, что муж умер в канун Рождества. И врач Малинина написала: «5 января». Но в Пушкине зимой 1941 года Рождество праздновали только немцы и их прихвостни. А православное Рождество приходится на 25 декабря по старому стилю! И с 1917 года в России его встречают 7 января. Вот жизнь профессора Чернова и продлилась на полторы недели. На бумаге…

Но нас по-прежнему интересует Беляев. И Чернов — не более чем ниточка…

Вспоминает Маргарита Беляева:

«Пока я достала от доктора свидетельство о смерти, пока сделали гроб, ждали лошадь, прошло две недели. Приходилось ежедневно ходить в Городскую управу. Как-то прихожу и слышу, кто-то говорил: „Профессор Чернов умер“. И я подумала, хорошо бы похоронить их рядом. В дверях я столкнулась с женщиной. Мне почему-то показалось, что это жена Чернова. Я не ошиблась. Мы познакомились и договорились, что, как только я достану лошадь, мы вместе отвезем наших покойников и похороним их рядом. Чернова обещала сходить на кладбище и выбрать место. Наконец я получила подводу, и мы поехали на кладбище. Когда мы добрались до Софии, начался артиллерийский обстрел. Снаряды рвались так близко, что нас то и дело засыпало мерзлой землей и снегом. Комендант кладбища принял наших покойников и положил их в склеп, как он сказал, временно. За место на кладбище мы заплатили в Управе. А могильщики брали за работу продуктами или одеждой, которую потом меняли.

Когда мы приехали, никого из них не было. Морозы стояли страшные, умирало много. На кладбище находилось около трехсот покойников. Ими были забиты все склепы. Все были без гробов, кто завернут в рогожу или одеяло. Кто одет, а кто в одном белье. Лежали друг на друге, как дрова. <…> Я еще раз побывала на кладбище. <…> Муж все еще не был похоронен. Я рассказала коменданту, что мой муж известный писатель, и очень просила его похоронить мужа не в братской могиле, а рядом с профессором Черновым. Комендант пообещал мне»[394].

Две женщины… Что общего между ними, кроме вдовства и места жительства? Имя — Маргарита. Но больше этого случайного совпадения расскажут фамилии — Беляева и Чернова. Цвет, в котором соединяются все цвета, — белый. И черный — все цвета отрицающий, зияние, тьма… Вдова фантаста, который видел то, чего не бывает, и вдова историка, знавшего всё о том, что прошло навсегда и кануло во мрак забвения.

И оба они, фантаст и историк, скрылись в безвестной яме — за индивидуальное захоронение надо было платить (деньгами или вещами), а потому и закопали их в общей — братской — могиле без опознавательных знаков.

И когда спустя 15 лет Маргарита и Светлана Беляевы пришли на царскосельское Казанское кладбище, могилы мужа и отца они не нашли.

Но Беляев, не оставивший следа в земле, оставил ценности нетленные — свои романы. И пришло время получить за них гонорар — именно в 1956 году издательство «Молодая гвардия» выпустило беляевский двухтомник.

Но наследник вступает в права лишь тогда, когда может доказать факт смерти автора.

И тогда Маргарита Беляева вспомнила, видимо, свою случайную знакомую. Вдова Беляева наверняка помнила дату смерти мужа, но единственный документ, на который можно было опереться, находился в руках Маргариты Черновой. И пришлось подогнать дату смерти писателя к свидетельству о смерти историка… Решили, что Беляеву было отпущено на день дольше Чернова.

А на самом деле Беляев скончался за день или за два до Чернова — не позднее 23 декабря 1941 года[395]. Так что тот давний спор — кто умрет раньше? — Беляев выиграл.

Удивительное дело — такой же цветовой рок преследовал и отца писателя, Романа Петровича Беляева. После его смерти вакантное место священника Одигитриевской церкви в Смоленске занял Алексей Чернавский…

https://www.litmir.co/br/?b=196944&p=85