В «Старике Хоттабыче» главный герой Волька Костыльков сначала жил в Трёхпрудном переулке (с 1951 и далее), а потом со всей семьёй переехал в новый дом, где и познакомился со старым джинном.

На тот момент там жил сам автор.

В телефонном спр. 1954 г. указано местожительство Лагина : "Лагин-Гинзбург Л. И., Трехпрудный пер., 11/13, тел. Д1-39-20."

Позднее, Лагин вывел своего соседа по лестничной площадке как агента царской охранки в романе "Голубой человек" (1964).

И тот, воспользовавшись телефонным справочником, звонил ему ночами с вопросом: когда ты, наконец, уберёшься в свой Израиль? А Лагин отвечал, что убраться не может, т.к.мама у него белоруска (из воспоминаний дочери).

***

Н. Лагина род. в дек. 1941 , 3(?), её мать ск.после 1979 г.

*

Дочь известного советского писателя Наталья Лазаревна ЛАГИНА родилась в 1941 году (а вероятнее – 3 декабря 1936 года), родители её развелись в 1946-м, так что у Н. было ещё двое отчимов. Занималась журналистикой, в 1960-е годы работала в журнале «Юность», выступала как театральный и музыкальный критик. Автор трёх книг об артистах. В 2000-х решила продолжить известную сказку отца, опубликовала две книги серии «И снова Хоттабыч» (2006, 2008).

Об её творчестве по нашей теме:

https://gorky.media/context/mutanty-v-str...

***

Исследовательница творчества Лагина Светлана Козлова (Витебск):

"О том, что большая семья Гинзбургов, в которой родился будущий писатель Л. Лагин, проживала в Витебске в доме по улице Подвинской , на втором его этаже, мне сообщил один старожил в начале 1990-х гг., имени его я не записала , как и не зафиксировала эти воспоминания. Он сказал, что в дом попала бомба в ВОВ. На его месте долгие годы находился сквер. Сейчас-- Николаевский хуторок. Подвинская улица, ныне Л. Толстого , идет вдоль Витьбы до самой Двины, сформировалась в эпоху средневековья.

*

Л. Лагин в большой степени был человеком своей эпохи, человеком, который пережил сталинские времена. Что- то в нём было спрятано очень глубоко, и его можно понять. Семья была очень закрыта для внешнего мира. Я поняла, что Л. Лагин не хотел говорить о себе много, но, осознавал силу своего таланта.

Первоначально дочь Лазаря Лагина говорила -- это бабушка писателя, а позже не подтвердила .Это о фотографии.Наталья Лагина, дочь, я поняла, очень смутно представляла своих далеких родственников. Уже когда Подлипский с ней разговаривал, об этом фото не было и разговоров. А было представлено фото большой семьи и не аннотированное.

Она говорила о том, что больше общалась с родными ее матери. Вероятно, это фото её (Натальи) бабушки Екатерины. Наталья вместе с бабушкой Катей со стороны мамы Татьяны Васильевой, вскоре после развода родителей переехала к отцу. Однако, не исключено, что это фото её бвабушки Ханы Лазаревны (мамы Лазаря Иосифовича).

Нет пояснения к этому фото и со стороны ныне здравствующих племянника и племянницы Лагина.

*

"Герои книг Лазаря Лагина вспоминали: “Мама утром ведет меня за ручку по переулку. В морозном воздухе искрится, переливается цветами радуги снег. Темная река, как “море-океан” из бабушкиной сказки, спряталась за крутыми берегами… В нищем витебском дворике нас встречает общеничейный “дворник” по кличке Бобик…”

Но на самом деле эти строки относятся к детству самого писателя.

Роман ' Остров Разочарования". Советский моряк Егорычев во время крушения корабля оказывается в водах океана. Перед лицом смертельной опасности он вспоминает своё детство. Мама ведет его за ручку....Но, не совсем точно передан этот текст, когда я сравниваю с изданием, которое находится у меня под рукой. Это издание 1956г, а были еще 1951, 1953, 1961, в фонды музея попала и рукопись этого произведения. Воспоминания героя произведения относятся к Москве. Мне показалось, что там просматриваются личные воспоминания автора. Особенно синь — река, на берегу которой стоял дом его детства. Однако в издании 1956 г упоминается про тёмносиний бор как "море- окиян" из бабушкиных сказок. Взято из этого произведения , возможны разночтения в других изданиях, доступа я к ним не имею сейчас."

Светлана Козлова.

*

Находим в ОР 1956 и 1961 г. текст со множеством автобиографических фактов: " ...Мама утром ведет его за ручку в детский сад в Большой Козихинский переулок... Отец впервые показывает ему громыхающую, огромную, как пароход, ротационную машину, на которой отец работает печатником... Вот восьмилетний Костя с первой своей похвальной грамотой, бережно свернутой в трубочку и перевязанной бечевкой от завтрака, возвращается из школы и, переходя улицу Горького (тогда она еще называлась Тверской) у Старо-Пименовского переулка, чуть не попадает под трамвай (тогда еще по улице Горького ходили трамваи)... Первые зимние каникулы у деда Леши, недалеко от Клина, под Москвой. Снег, играющий голубыми, желтыми, красными, фиолетовыми, оранжевыми, зелеными искорками. Реденькая березовая рощица в ясном морозном воздухе точно в хрустале. Темно-синий сосновый бор в просветах между далекими косогорами, как «море-окиян» из бабкиной сказки. Дед встречает замерзшего Костю на пороге, веселый, сухонький, в ловко подшитых валеночках, покашливает в кулачок. Он до революции в Клину стекло дул на стекольном заводе и с той поры кашлял. Дед подмаргивает хитро-прехитро, низко кланяется внучку: «Пламенный привет ровеснику Октября! Просим вашу милость щец похлебать!» Ученик фабзавуча Костя Егорычев получает первую удовлетворительную отметку за самостоятельно изготовленную деталь... Студент первого курса архитектурного института Константин Егорычев впервые рисует обнаженную натуру. Ему неловко и перед нею и перед своими сокурсниками и, особенно, сокурсницами... Низенький широкоплечий капитан третьего ранга докладывает комсомольцам института о наборе в военно-морские училища... Веселая, с песнями поездка в Севастополь. С ним Витя Сеновалов, незабвенный его «корешок»... Первые минуты в Севастополе... Ясная свежесть сентябрьского черноморского утра. С вокзальной площади, если задрать голову, видно, как высоко наверху, по крутому подъему, вырубленному в скале, неторопливо карабкается в гору, цепляясь за провод смешным допотопным роликом, крошечный зеленый трамвайчик...

...Командира роты морской пехоты старшего лейтенанта Егорычева принимают в партию в воронке от тысячекилограммовой бомбы на передовых, под Меккензиевыми горами... Он произносит речь над могилой Вити Сеновалова... Первое ранение... Первая встреча с Зоей в госпитале. Она дежурная сестра в его палате... Штурман быстроходного тральщика «Глеб Хмельницкий» старший лейтенант Егорычев бежит по разоренной улице Фрунзе, сворачивает направо, к Артиллерийской бухте. Школа, в которой теперь размещен госпиталь. Две забинтованные фигуры лежат неподвижно, лицами кверху на белых, крашенных масляной краской койках и беседуют, не. видя друг друга. Одна из них Зоя. Вся в бинтах, только голова и левая рука не забинтованы. От повышенной температуры румянец во всю щеку...

Итак, перед Егорычевым был один из его противников по Севастопольской обороне, один из офицеров генерала фон Манштейна.

— Смит, — сказал он очень спокойным голосом, — мы стоим против света, и майор фон Фремденгут видит только наши силуэты. Будьте так добры, старина, возьмите фонарик, который лежит вон на том столике, и посветите господину майору войск СС.

Смит зажег фонарик, и майор увидел на кителе Егорычева позеленевшую за время их скитаний на плоту бронзовую медаль: «За оборону Севастополя». Фремденгут помертвел. Нижняя челюсть отвалилась у него, как у удавленника.

— Русский!.. Моряк!.. Севастополец!.. Майн готт!..

— Ну вот мы и познакомились, — сказал Егорычев. — А теперь, — обратился он к Смиту, — захватите-ка отсюда какую-нибудь подходящую бечевочку, чтобы связать фельдфебеля, и зовите сюда наших друзей. А я пока присмотрю за майором..."

*

Религиозное обучение самого Лагина (оттуда же):

"Незадолго до рассвета мистер Фламмери вдруг с неожиданной энергией поднялся из углубления, в котором он до того недвижно пребывал, уселся на сиденье напротив Егорычева и хриплым, но громким голосом сообщил:

— Псалом восемьдесят шестой. Молитва Давидова.

После этого он мокрыми ладонями пригладил свои мокрые волосы, встал на ноги, для пущей устойчивости несколько согнул колени и широко раскинул руки, откашлялся и начал:

— «Прислони, господи, ухо твое и услышь меня, потому что я беден и нищ...»

Он всхлипнул, звучно высморкался.

— «Прислони ухо твое к воплю моему, потому что пресытилась бедствиями душа моя и жизнь моя дошла до преисподней... Я сравнялся с отходящим в могилу...»

*

"И тогда Сулейман ибн Дауд позвал своего визиря Асафа ибн Барахию..."

Асаф (XI — X в. до н.э.), начальник певцов, пророк.

Сын Берехии, левит из рода Гирсона (1 Пар 6, 39-43). Известнейший певец из начальников певцов и священных музыкантов при царе Давиде. Управлял богослужебным пением в Скинии Завета, между тем как четыре его сына управляли четырьмя певческими классами.

Именование Аасафа "прозорливцем" (2 Пар. 29, 30) и пророческий характер его псалмов позволяют говорить о нем как о храмовом пророке [1]. По энциклопедии под. ред. Лопухина, "носил почетный титул "прозорливца".

В талмудической традиции, согласно одной версии, Асаф помогал Давиду в написании псалмов [2], по другой — Асаф жил в эпоху плена и, видя разрушение храма, радовался, что Господь «излил гнев Свой только на бревна и камни» [3].

Его потомки унаследовали его дарование и впоследствии под именем "сынов Асафа" образовалась целая школа музыкантов и певцов, которые впоследствии играли ведущую роль в богослужении Второго храма, поскольку только певцы из этой династии упоминаются среди возвратившихся из плена (1 Езд 2, 41; Неем 7, 44). Священное Писание особенно отмечает их пророческое служение (1 Пар 25, 1-2; 2 Пар 20, 14-23). Позднее авторитет Асафа, чьи псалмы пелись при восстановлении служения в храме при царе Езекии, приравнивался к Давидову (2 Пар 29, 30).

Псалтирь содержит двенадцать "псалмов Асафа" — 49, 72-82. Однако на основании описанных в псалмах событий более позднего периода их авторство, приписываемое Асафу, ставится под сомнение библейской критикой.

Псалом Асафа. Тегилим №73.

Автором книги с глубокой древности признаётся — как в еврейском, так и в христианском предании — царь Соломон[4]. Хотя имени его буквально и не значится в книге, но лицо, символически принимающее на себя имя Екклесиаста, называет себя сыном Давидовым и заявляет, что он царь Иерусалимский, а в заголовке сирийского перевода прямо стоит: «книга Когелета, то есть Соломона, сына Давидова, царя Иерусалимского»[5].

Википедия.

***

"Я вспоминаю довольно богатую библиотеку, с папиными книгами по специальности, с мамиными книгами по истории (о коих я уже писал), с некоторыми художественными и детским книгами. Сейчас я не могу понять, где всё это помещалось – в этажерке?... Но книги были, некоторые сохранились до сих пор – у сестры Сони в Москве или у меня. Помню томик Лермонтова, томики из собраний Гоголя и Чехова, книгу дяди Лазаря «Старик Хоттабыч» 1940 г., однотомник Матэ Залки (генерал Лукач), что-то Пушкина, детские книжки,    Л. Аусвейт «Как открывали земной шар» (1939), в конце 40-х я читал их с большим интересом. Сюда добавляются повести Сетон-Томпсона, книга Поля де Крюи «Охотники за микробами» и другие книги, взятые у родных и прочитанные в библиотеках. "

Племянник И. М. Гинзбург

*

Лагин загорелся этой идеей. И пошел в библиотеку, где его встретил как будто выходец из машины времени, интереснейший персонаж – востоковед Мустафа Османович, чудаковатый старичок с острой серебристой бородкой, в цветном жилетике, в ботинках с чуть задранными носами. Он-то и стал прототипом главного героя в будущем прелестной повести-сказки «Старик Хоттабыч»…

*

Наш севастопольский поэт Афанасий Красовский так отзывался о Лазаре Лагине:

«Лагин? Это, брат, сила – мужик. Я, тогда еще молоденький морячок-корреспондент, глядел на него, как на Бога. Он же был автором волшебной повести, которую читали в окопах Севастополя! И когда он появлялся на огневых позициях, ему вслед неслось: «Смотрите, Хоттабыч идет!»

https://www.jewmil.com/biografii/lagin-gi...

*

О простодушном, слегка лукавом и очень обаятельном старике Хоттабыче слышали все. А вот о писателе, выдумавшем джинна, знают немногие. Гассан Абдуррахман ибн Хоттаб затмил славой своего родителя — проработавшего 45 лет в журнале “Крокодил” сатирика Лазаря Лагина.

Впрочем, у сказочного персонажа и его автора много общего: чув­ство юмора, отзывчивость, бескорыстность, неж­ность, доброта. Не случайно самого Лагина друзья за глаза часто называли именем его популярного героя. Что же известно про реального, а не вымышленного Хоттабыча? Увы, немногое. Его дочь, искусствовед Наталья Лагина, вспоминает: отец считал, что писатель должен книжки писать, а не интервью раздавать. Было еще одно обстоятель­ство, приучившее его оставаться в тени: настоящая фамилия писателя Гинзбург — это такой еврейский Иванов. А псевдоним сложился из первых слогов имени и фамилии: ЛАзарь ГИНзбург.

В неполные шестнадцать лет будущий Хоттабыч ушел на гражданскую войну. В семнадцать вступил в партию, а уже потом в комсомол. Учился год в консерватории, затем окончил отделение политэкономии Московского института народного хозяйства, стал кандидатом экономических наук и вдруг... засел за фельетоны. Работал в “Правде”, в 1934-м перешел в “Крокодил”. Как раз ко временам массовых репрессий. После расправы над главным редактором журнала Михаилом Кольцовым Лагин мог стать следующей жертвой. Отвел беду Александр Фадеев, отправив его в длительную командировку в Заполярье, где тот и “выпустил из бутылки своего джинна”.

Дочь вспоминает: “Мама рассказывала, к нам приходили каждый день с ордером на арест. Но ордер был дей­ствителен только в течение суток, а папу нигде не могли найти...” Мама Натальи Лазаревны была невероятно красива. В “Низких истинах” Андрей Кончаловский пишет: “После войны в Москве были три самые красивые женщины, и всех звали Татьянами”. Кого конкретно имел в виду режиссер? Прежде всего Татьяну Лагину (Васильеву). Фотографа, фоторедактора АПН (Агентство политических новостей), талантливую, с утонченными чертами лица.

А вот что рассказывает дочь. “Мама была очаровательной, вылитая Любовь Орлова в ее лучшие годы, — Наталья Лазаревна достает выцветший снимок. — Она работала секретарем в журнале “Крокодил”, и ее постоянно приглашали сниматься в кино. Но стать актрисой таланта не хватило. Зато в фильме “Весна” она на крупных планах дублировала порой нашу первую кинозвезду. Ведь в те времена Орловой было уже за пятьдесят. Увы, я-то сама внешне — вылитый папа. Но и внутренне, к счастью, тоже копия он”.

Семья распалась после Великой Отечественной войны. Татьяна ушла от Лазаря Лагина к пресс-атташе юго­славского посольства. Случилось это в 1946 году. Первый отчим потрясающе относился к Наташе, мечтал, чтобы они вместе уехали жить в Югославию. И тут Тито поссорился со Сталиным. Красавица Татьяна оказалась на распутье: Лазарь Иосифович не отпускал с ней Наташу, а в “органах” прозрачно намекнули: не уедете — посадим. Татьяна все-таки отбыла в Югославию, где вскоре ее нового мужа арестовали. Эта участь грозила и ей. Спас Татьяну любимец Сталина писатель, четырежды лауреат Сталинской премии Николай Вирта. Он предложил ей руку и сердце.

Со вторым отчимом Наташе не повезло: “Слышать каждое утро от него “жидовское отродье” не слишком приятно”. А когда в доме появился Саша — детдомовец, взятый четой на воспитание, — Наташе с ее прокатным пианино стало просто негде жить. Она вернулась к отцу. Интересно, что потом Саша стал близким и любимым человеком для Лагина. Лазарь Иосифович умолял отдать ему Сашу — неродного ребенка неверной жены. Не удалось уговорить.

Татьяна Лагина еще раз побывала замужем, но снова ненадолго. В конце концов осталась одна. Лазарь Иосифович не забывал о ней, напоминал и дочери: “Зайди, ей нелегко”. А Наталья Лазаревна на вопрос журналистов, как отец относился к маме, отвечала: он любил ее одну, до такой степени любил, что, даже будучи уже больным, когда я уезжала, отказывался от ее помощи, хотя она жила в доме напротив...

В Москве на улице Черняховского на одном из зданий висит мемориальная доска с надписью “Здесь жил писатель Константин Симонов…” В этом же доме последние свои годы прожил и Лазарь Лагин (умер в 1979-м в возрасте 75 лет). В его квартире многое напоминает о прежнем владельце. Всюду стопки газет, книг, журналов. Со стен смотрят Олеша, Светлов, Ильф, Зощенко — Лазарь Иосифович дружил с ними. На столе печатная машинка. Наталья Лагина предпочитает ее, а не компьютер, работая над неоконченной повестью отца “Филумена-Филимон”...

***

Этого колоритного старичка, которого все мы помним по любимым с детства книжке и фильму, придумал писатель Лазарь Лагин. Свое еврейство он умудрился «зашифровать» и передать «по наследству» даже арабу – Старику Хоттабычу!

Начав писать книги, журналист Лазарь Иосифович Гинзбург взял себе «хитрый» псевдоним – Лагин. Возможно, это просто сложение частей имени и фамилии: ЛАзарь ГИНзбург, но некоторые видят в этом возраст писателя, написанный на иврите. Потому что в 1936 году, когда Гинзбург взял псевдоним, ему было 33 года. В сокращении на иврите 30 – это буква «ламед», три – буква «гимель», читается как лаг, значит, отсюда и Лагин.

Другая «хитрость» – в противоречивости образа главного героя повести, Старика Хоттабыча. Он выходит из заточения в кувшине вполне себе по-арабски – в чалме и шароварах. Но после переодевания его Волькой, Хоттабыч начинает выглядеть как еврейский дедушка с белоснежной длинной бородой в «пиджачной паре из белого полотна» (старинная традиционная одежда коэна-первосвященника).

Сомнения в некоторой еврейскости волшебника отпадают, если только вчитаться в текст его заклинания.

В первой, оригинальной версии книги, старик Хоттабыч произносил вовсе не «трах-тибидох-тибидох», а длинное странное слово «лехододиликраскало». Все, кто знает иврит, быстро распознали в этой фразе «дословно» списанную с иудейского литургического гимна встречи шаббата первую строку. «Леха доди ликрат кала», или «иди, мой возлюбленный, навстречу невесте». Интересно, что исследователи еврейской составляющей творчества Лагина впоследствии подмечали, что строки эти взяты, возможно, и потому, что автор «Леха доди» – тоже своеобразный «волшебник», цфатский каббалист Шломо Алкабец.

Кроме того, возраст Вольки выбран не случайно – 13 лет, как возраст бар-мицвы, и Сулейман ибн Дауд – не кто иной, как царь Соломон, и площадь Омара ибн Хоттаба (почти как имя младшего брата Хоттабыча, Омара Юсуфа ибн Хоттаба) есть в Старом городе в Иерусалиме, и слово «балда» Волька трактует Хоттабычу как слово, обозначающее мудреца, только потому, что с иврита «баал дат» и правда переводится как «муж знания и веры».

В 1-й главе "Необыкновенное утро" Вольку поднимает с постели будильник в 7.32 , т.е. без малого в 7.40.

***

"Хоттабыч, кряхтя, приподнялся на ноги, вырвал у себя из бороды 13 волос, мелко их изорвал, выкрикнул какое-то странное слово "лехо-доди-ликрас-кало" и, обессиленный, опустился прямо на опилки, покрывающие арену". Л. Лагин. "Старик Хоттабыч".

В декабре 1938 года в редакции газеты "Правда" арестовали Михаила Кольцова – как троцкиста и террориста. Под пытками он – как считается – оговорил человек 70 из числа знакомых, многих из них тоже забрали и многих казнили. Пришли и за его замом по журналу "Крокодил", который он возглавлял, Лазарем Гинзбургом.

К счастью, его не было дома. Его спас Фадеев, отправив в долгую командировку на остров Шпицберген. Там он описывал будни шахтёров треста "Арктикуголь", а для души заканчивал начатую в Москве повесть-сказку о джинне Хоттабыче...

Книга казалась идеологически правильной, но чувствовался и какой-то камень за пазухой. Например, странное заклинание "лехо-доди-ликрас-кало" оказалось первой строчкой гимна, которым в синагоге, вечером каждой пятницы, приветствуют наступление субботы: "Выйди, мой возлюбленный, встретить невесту, мы встретим Субботу, ибо она – источник благословения; в начале времён в глубокой древности была коронована она, возникшая последней, но задуманная первой"

***

Как говорится -- от Эзопа...

Исследователь Г.А. Велигорский, также убежденный в заимствовании, в большой статье "Разные лики старика Хоттабыча: жанровые "приключения" сюжета" заявляет следующее: "Убедительное сравнение «общих мест» в двух произведениях провел В.Л. Гопман; не повторяя аргументов исследователя, добавим еще один от себя. Схожим образом звучит в повестях имя заклятого врага обоих джиннов: у Ф. Энсти – Джарджарис, у Л. Лагина – Джирджис".

А вот это уже серьезное обвинение, потому что на таких мелочах все обычно и палятся. Давайте разберем это созвучие подробно.

Сравнение текстов двух повестей полностью подтверждает обвинение.

Ф. Энсти «Медный кувшин»: «У меня была родственница, Бидия-эль-Джемаль, которая обладала несравненной красотой и многообразными совершенствами. И так как она, хотя и джиннья, принадлежала к числу верных, то я отправил послов к Сулейману Великому, сыну Дауда, которому предложил ее в супруги. Но некий Джарджарис, сын Реджмуса, сына Ибрагима — да будет он проклят навеки! — благосклонно отнесся к девице и, тайно пойдя к Сулейману, убедил его, что я готовлю царю коварную западню на его погибель».

Хоттабыч же поминает Джирджиса настолько часто, что автор над этим даже стебется:

— Пойдем погуляем, о кристалл моей души, — сказал на другой день Хоттабыч.

— Только при одном условии, — твердо заявил Волька: — при условии, что ты не будешь больше шарахаться от каждого автобуса, как деревенская лошадь… Хотя, пожалуй, я напрасно обидел деревенских лошадей: они уже давно перестали бояться машин. Да и тебе пора привыкнуть, что это не джирджисы какие-нибудь, а честные советские двигатели внутреннего сгорания».

Сходство имен несомненно. Но возникает один вопрос: если Лагин стырил Джирджиса у Энсти, откуда тот взял своего Джарджариса? Сам придумал?

Нет.

На самом деле оба автора активно использовали текст "1000 и одной ночи". Энсти работал с переводом «Тысячи и одной ночи», выполненном Эдвардом Уильямом Лейном, который вышел в 1841 г. трехтомным изданием. Так, вышеупомянутый Велигорский сообщает, что "Из «Сказки о рыбаке» в изложении У. Лейна, помимо основной коллизии ... Ф. Энсти заимствует некоторые обороты для речи своего джинна Факраша, например, упоминание Джарджариса или Сулаймана, сына Давуда".

Но здесь он ошибается. Лейновский трехтомник был переведен на русский язык еще до революции Людмилой Петровной Шелгуновой, и, на наше счастье, этот перевод был переиздан издательством "Алгоритм" совсем недавно, в 2020 году.

Открываем главу "Рыбак", смотрим — никакого Джарджариса там нет. Но если пролистать чуть дальше, то в главе "Второй царственный нищий" читаем: "Отец выдал меня за сына моего дяди, но в вечер моей свадьбы, во время пиршества, шайтан по имени Джарджарис похитил меня".

Я уже говорил, что Энсти при написании "Медного кувшина" активно использовал текст "1000 и одной ночи". Настолько, что и сам не избежал обвинений в плагиате. Так, американский издатель даже прислал автору вырезку рецензии из одного нью-йоркского журнала с со следующим вердиктом: «Один парень, поумнее Энсти, рассказал эту историю в сказке из «Тысячи и одной ночи» тысячу лет назад, и получилось это у него куда лучше».

Энсти действительно заимствовал из арабских сказок достаточно много сюжетных ходов, причем использовал не только "Сказку о рыбаке". Тот же Велигорский пишет: "При этом очевидно, что Энсти вдохновлялся не только «Сказкой о рыбаке», но и по меньшей мере «соседними» историями; так, сюжет о превращении в мула (главы XI–XIII) он заимствует из предыдущей сказки – «Рассказ о третьем старце и муле», где также фигурирует джинн [см.: Lane 1841, 56–58].

Так, может, и Лагин своего Джирджиса не у англичанина подрезал, а в первоисточнике позаимствовал?

Пользовался ли он сказками "1000 и одной ночи"?

Еще как!

Например, Екатерина Дайс в статье "Остановивший Солнце. Мистериальные корни «Старика Хоттабыча»" прямо говорит о многочисленных заимствованиях устойчивых оборотов из арабских сказок:

"В речи старика Хоттабыча встречаются откровенные отсылки к этим сказкам, например: «И случилась со мной – апчхи! – удивительная история, которая, будь она написана иглами в уголках глаз, послужила бы назиданием для поучающихся. Я, несчастный джинн, ослушался Сулеймана ибн Дауда – мир с ними обоими! – я и брат мой Омар Хоттабович». Один из фрагментов-первоисточников в «Тысяче и одной ночи»: «Клянусь Аллахом, о брат мой, твоя честность истинно велика, и рассказ твой изумителен, и будь он даже написан иглами в уголках глаза, он послужил бы назиданием для поучающихся!».

При этом Лагин работал, разумеется, не с трехтомником Лэйна, а с академическим переводом этих сказок на русский язык, сделанным М. Салье и издававшимся как раз в период работы над "Хоттабычем".

Ну-ка, открываем главу "Второй царственный нищий", у Салье она называется "Рассказ второго календера". Как там Джарджариса зовут? Цитирую: "Он выдал меня за сына моего дяди, и в ночь, когда меня провожали к жениху, меня похитил ифрит по имени Джирджис ибн Раджмус, внук тетки Иблиса, и улетел со мною и опустился в этом месте".

А теперь — "Хоттабыч", знаменитый эпизод похода Вольки и древнего джинна в кино, появление поезда на экране и позорное бегство Хоттабыча:

— Чего ты кричал? Чего ты развел эту дикую панику? — сердито спросил уже на улице Волька у Хоттабыча.

И тот ответил:

— Как же мне было не кричать, когда над тобой нависла страшнейшая из возможных опасностей! Прямо на нас несся, изрыгая огонь и смерть, великий шайтан Джирджис ибн Реджмус, внук тетки Икриша!

— Какой там Джирджис! Какая тетка? Самый обычный паровоз!".

Как мы видим — совпадение практически дословное, разве что Иблиса на Икриша поменяли. Похоже, советские цензоры, опасаясь за целомудрие советских пионеров, не решились поставить рядом слова "тетка" и "Иблиса".

Если серьезно, то очень похоже, что, когда обоим авторам потребовалось как-то назвать главного врага джинна, они полезли в текст "1000 и одной ночи" в поисках какого-нибудь злого духа. А шайтан в этом томе только один — тот самый Джирджис-Джарджарис.

Вадим Нестеров

https://vad-nes.livejournal.com/776584.html

*

Примечательно, что выпускает джинна мальчик по имени Волька — очередная игра смыслами: Волька как освободитель, Выпускающий на Волю, и Воля на Костылях, он же еще и Костыльков. Одним словом, Хромающая Воля.

См. М. Володин. Воскрешение Лазаря, или Историйка о джинне из черты оседлости.

*

21. ЛИРИЧЕСКОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ АВТОРА

Ну, вот, дорогие читатели, и подходит к концу смешная и трогательная повесть о Гассане Абдурахмане ибн Хоттабе и его юных друзьях — Вольке Костылькове, Сереже Кружкине и Жене Богораде. Не знаю, как вам, но мне как-то жалко расставаться с героями этой повести. Очень возможно, что кое-кто из читателей очень спокойно отнесется к тому, что повесть заканчивается. Но мне почему-то кажется, что большинство тех, для кого она писалась, простит автору отдельные ее недостатки и спросит, может быть, даже не без сожаления:

Неужели не было больше приключений Хоттабыча, которые стоило бы описать и довести до сведения читателя?

Конечно, далеко не все еще рассказано о необыкновенных похождениях старого джина, сделавшего по воле автора и Вольки Костылькова. огромный скачок через три тысячелетия из технически отсталого, дремучего рабовладельческого общества в страну социализма и передовой техники.

Я постараюсь, как только найдется для этого достаточное время, описать со всей присущей мне добросовестностью истории о том, как Хоттабыч и его друзья построили ковер-гидросамолет и летали на нем в Италию разыскивать брата Хоттабыча — Омара: как они, наконец, нашли Омара совсем не там, где предполагали, и как он впоследствии, по глупости своей, превратился а спутника Земли; о том, как Хоттабыч и ребята попали в Италии в тюрьму и как их пытали там вареньем; как Хоттабыч поехал вместе с Волькой в Артек и что из этого вышло; как Хоттабыч столкнулся при очень интересных обстоятельствах с последним московским частником Феоктистом Хапугиным и т. д. и т. п.

Л. Лагин. Старик Хоттабыч. 1939 (Пионерская правда) газетный вариант.

Выросли и продолжают расти в связи с этим и кадры фантастов; Появился ряд новых литераторов, бесспорно одаренных, культурных, работающих, знающих; думающих. Назовем хотя бы таких писателей, как В. Савченко, А. Днепров, А. и Б. Стругацкие, Ю. и С. Сафроновы. Ушли наконец в прошлое времена, когда любой спор о проблемах этого увлекательного и насущно необходимого жанра поневоле вертелся вокруг какого-нибудь десятка фамилий.

Новые времена рождают новые требования в литературе вообще, и научно-фантастической в частности.

Никогда еще поэтому не появлялось в нашей периодической печати такое количество статей о путях и задачах научной фантастики. Уже наметились среди деятелей этого жанра противоборствующие направления со своими творческими платформами. Фантастика ближнего или дальнего прицела; ближайшего десятилетия или столетия или отдаленных тысячелетий; рядом с наукой или впереди нее, и если впереди, то насколько; допустимо ли фантазировать о таких достижениях, которые современная наука считает принципиально неосуществимыми, и если да, то на какой, собственно, предмет и т.п.

Обо всем этом идут споры ожесточенные, темпераментные. И только об одном, на мой взгляд, не говорится в этих статьях с такой же страстностью, убежденностью и бескомпромиссностью — о том, что научно-фантастическая литература должна быть не только научной и не только фантастической, но и литературой в самом высоком, точном и единственном смысле этого слова.

"ЭКА, — скажут, — размахнулся! Да разве хоть кто-нибудь из представителей талантливого и работящего отряда наших фантастов позволит считать себя неполноценным, меньшим братом в едином и полнокровном потоке советской литературы? Да разве требуют они унизительных и вредных для литературного дела "скидок на жанр"?"

Правильно. Не требуют. Даже не заикаются. Но, потупив глаза и якобы ничего не замечая, с удовольствием и часто пользуются.

Попробуем доказать это на примере одного из самых последних, если не самого последнего сборника научно-фантастических рассказов "Альфа Эридана" ("Молодая гвардия"). Взять, к примеру, рассказ В. Савченко "Вторая экспедиция на Странную планету"? На четвертой же строке его первого абзаца нас неприятно ошарашивает фраза: "Процедура заката заняла не больше полминуты". Несколькими строками ниже мы не без содрогания узнаем, что герои рассказа, сидя в своем звездолете, "некоторое время... следили за неяркой желтоватой звездочкой (речь идет о нашем Солнце — Л.Л.), быстро плывшей через иллюминатор". Звездочка плыла через иллюминатор, а не мимо него... Куда? В звездолет? Из звездолета? Дальше выясняется, что Новак и Рид карабкались, согнувшись под углом в пятьдесят градусов, "по скалистой равнине, вздыбившейся до горизонта сплошной каменной стеной"...

Кто в этом виноват? Автор? Конечно. В первую очередь, В. Савченко, безусловно, одаренный человек. Я читал его повесть, "Черные звезды", — пожалуй, одно из лучших фантастических произведений, опубликованных за последние годы, кем-либо из молодых фантастов. А рассказ "Вторая экспедиция на Странную планету" он написал ниже своих возможностей, не доработал его как следует, и этого с него не потребовал и редактор. Интересно, позволило бы себе издательство публиковать произведение с такими огрехами, будь оно иного, не фантастического жанра?

Действие "Второй экспедиции" происходит в далеком будущем. Точная дата не указана, но один из членов экипажа звездолета говорит: "Когда людям двести лет назад стало тесно на Земле, они начали заселять Марс и Венеру, они создали атмосферу на Луне". Значит, автор рассказывает нам о людях весьма отдаленного коммунистического далека. Как же они выглядят? А бог их знает. Известны только их штатные должности. Несут ли они хоть какие-нибудь ощутимые признаки человека будущего? Если не считать их чисто профессионального опыта, ровным счетом никаких. А ведут они себя в опасном и ответственном походе на редкость недисциплинированно, зачастую как истеричные дореволюционные хлюпики. Во всяком случае, на основании данных, приведенных в этом рассказе, их не взял бы в свой штат ни один современный начальник зимовки!

ПОПРОБУЙТЕ написать рецензию на любое не научно-фантастическое, произведение примерно таким манером: "Роман этот — явление радостное. Прекрасно показана работа силосорезки, разносторонне и выпукло нарисованы процесс дойки, планировка колхозных угодий и служб и процесс механизированного хлебопечения. Как на недостаток можно указать на то, что совершенно не показана жизнь колхоза во всем ее многообразии, люди получились схематичными. Не подумал автор и о языковой характеристике героев. Язык бесцветен и невыразителен. А потому надо приветствовать редакцию журнала, опубликовавшую данный роман".

Но вот серьезный, культурный прозаик, человек с опытом и вкусом, Геннадий Гор поместил в "Ленинградской правде" рецензию на опубликованный в "Неве" роман Ю. и С. Сафроновых "Внуки наших внуков":

"Будущее представлено в романе с той наглядной, убедительной реалистичностью, которая свидетельствует о том, что у авторов есть и литературное дарование, и знание науки и техники. Мир будущего прекрасен. Прекрасны люди и совершенна техника. На земле коммунизм". А затем оказывается, что "есть в романе и другие недостатки, пожалуй (выделено везде мной. — Л. Л.), не менее существенные. Обладая фантазией и творческой выдумкой, авторы убедительно изображают технические достижения будущего. А вот люди в романе получились схематичными. Читая роман, мы узнаём только о технике будущего, все остальные стороны многообразного человеческого бытия остаются за пределами повествования. Это, несомненно, обедняет роман; делает его местами не трехмерным; а двухмерным. Не подумали авторы и об языковой характеристике людей будущего... И все же "Нева" поступила правильно, напечатав этот увлекательный роман..."

Вот и еще скидочка на жанр... А вообще говоря, научно-фантастическая книга, лишенная живых человеческих образов и судеб, обходящая стороной все стороны будущей жизни, кроме науки и техники обречена, на мой взгляд, на скорое и окончательное вымирание. Во-первых, потому что с каждым месяцем и годом растут культурный уровень и эстетические запросы нашего читателя. Во-вторых, потому что на границе между беллетристикой и очерком быстро растет новый и весьма многообещающий жанр научно-художественной литературы. И он обязательно, будет все больше и больше подмывать непрочные берега той научной фантастики, которая не удовлетворяет всем требованиям полноценной художественной литературы. Куда увлекательней поучительней и приятней прочесть, к примеру, "Добрый атом" Д. Данина, очерки О. Писаржевского, К. Андреева, Г. Бабата, рассказы "О смелой мысли" В. Орлова, "Открытие мира" Б. Ляпунова, нежели пробиваться к беспорядочным обрывкам тех же сведений через унылые "разъяснительные" разговоры унылых и бесплотных героев иных научно-фантастических произведений.

"Необходимо было принципиально новое решение, и оно было найдено в использовании замороженных почти до абсолютного нуля; квантово-вырожденных сложных кристаллов с непериодической структурой, способных претерпевать изомерные переходы в соответствии с поступающими сигналами. Были отысканы средства и регистрации этих переходов и превращения их в сигналы на эффекторы".

Это из рассказа "Испытание "СКР" братьев Стругацких, людей далеко литературно не бесталанных. А ведь такой, зачастую к тому же высосанной из пальца, псевдонаучной тарабарщиной многие авторы буквально вгоняют в пот старательного и любознательного читателя, который пытается во всем разобраться.

"Если бы я был царь, — писал Лев Николаевич Толстой Н. Н. Страхову без малого сто лет тому назад, — я бы издал закон, что писатель, который употребит слово, значение которого он не может объяснить, лишается права писать и получает 100 ударов розог".

Правильный был человек Лев Николаевич. Строгий, но правильный.

ВСПОМИНАЮ одного молодого паренька, который как-то принес мне (я тогда работал в "Крокодиле") свои карикатуры. Они были чудовищно плохи и бездарны. Я спросил его, учился ли он рисовать.

— А зачем? — ответил он с подкупающим простодушием. — Я ведь хочу быть только карикатуристом.

Бедняге было невдомек, что нельзя быть "только карикатуристом", не будучи, кроме того и в первую очередь, вообще художником. Точно так же, как нельзя быть только детским писателем и не иметь прежде всех данных писателя вообще. Как это ни странно для некоторых деятелей научно-фантастического жанра, но это относится и к фантастам.

Как искренне удивился один из таких товарищей, услышав, что для фантаста чрезвычайно полезно почитывать не только Жюля Верна и научную литературу, но и Толстого, и Чехова, и Горького. И не только читать, но и по-писательски пытаться попять, как этим великим мастерам удается одной фразой или репликой дать образ человека, пейзаж, настроение. Зачем? Ведь он хотел быть "только фантастом".

Перед нашей научной фантастикой, как и перед всей литературой, стоит основная для всех ее жанров, наиглавнейшая задача: формировать мировоззрение и эстетический вкус читателя. Плохо написанный роман или рассказ приносит вред, даже если он читается непритязательным читателем с интересом. Он портит вкус. И это очень большой грех перед нашей культурой, перед нашим народом.

ТЕМА коммунизма становится для нас, советских писателей, самой благородной, насущной, поистине злободневной.

Пройдет всего несколько месяцев, соберётся в Кремле XXII съезд партии, и на нем будут обсуждать новую программу партии, программу построения коммунизма.

Наши дети будут гражданами коммунистического общества. Мы все чаще встречаем тружеников, в которых уже видны многие черты коммунистического человека. Задача советского писателя — как можно ярче, душевней и разносторонней показывать таких людей в своих произведениях. Показывать вместе с их мечтами и раздумьями. А в этих раздумьях все большее место занимают попытки представить себе, каково оно будет, совсем уже не далекое коммунистическое общество.

Для целого отряда писателей-фантастов попросту нет возможности дальнейшего плодотворного творчества вне темы коммунизма. Еще сравнительно недавно можно было писать романы о будущем, не затрагивая проблемы коммунизма, писать только научную фантастику. Сейчас, когда коммунизм стал фактом исторически близкого будущего, писать только научно-фантастические произведения о будущем невозможно: будущее — это коммунизм. Будущие научные и технические свершения станут уже частью жизни коммунистического общества, в котором, конечно же, никогда не будут основной и чуть ли не единственной волнующей проблемой полеты в космос.

Еще предстоит человеку поворачивать русла рек, обводнять гигантские пустыни, утеплять крайние северные и южные широты, остужать и осушать нездоровые жаркие тропики, проникать в глубь Земли, которую мы изведали только на тысячную часть ее радиуса, освоить глубины океана, побороть нищету значительной части человечества, обглоданного капитализмом и колониализмом. Где-то по нашим колхозным или совхозным полям сейчас шагает тот агроном, который первым напишет фантастический роман о перспективах развития научного, коммунистического сельского хозяйства. Роман, который будет вдохновлять на новаторство в области сельского хозяйства, увлечет миллионы. А проблема новых источников энергии? Один литр воды содержит столько тяжелого водорода, что по энергосодержанию он равен 400 килограммам нефти. А сколько у нас на земном шаре имеется литров воды в реках, в озерах, в морях, в океанах? А химический синтез? А высоты, которые еще только предстоят биологии?..

Нет, только приверженностью к привычным сюжетным схемам и конфликтам можно объяснить исключительное преобладание в нашей фантастике космической темы.

Больше чем когда бы то ни было нужны нам сейчас романы, повести, рассказы, поэмы, пьесы и фильмы, в которых автор вместе со своими читателями мечтал бы не только о том, как он полетит на фотонном, или анти-гравитонном, или еще там каком звездолете за тридевять парсеков (хотя и это важно), а и о том, что будет делать, в какой обстановке будет жить не только отдаленный наш потомок, но и большинство наших молодых читателей, когда в нашей стране будет построен хотя бы вчерне коммунизм.

Не все, конечно, угадаешь. Детали пока что не дано угадать даже самым вдохновенным политикам, самым квалифицированным, талантливым и мыслящим философам и экономистам. Но основные черты коммунизма четко определены основоположниками марксизма-ленинизма. Граждан, в которых уже проглядывают черты людей коммунистического общества, можно и надо разыскивать на предприятиях и полях нашей страны, в научно-исследовательских институтах, среди врачей и учителей, среди всех честных советских людей.

На такой фундаментальной основе есть где разыграться воображению советского писателя-фантаста.

Это очень заманчивая и ответственная задача — увлечь нашего читателя зримыми, облаченными плотью и кровью образами будущего, на построение которого он тратит столько воли и сил. Но и это только часть, хотя и очень важная, общей задачи нашей литературы, а значит, и ее отряда фантастов. Общая задача — помочь читателю в утверждении его социалистического самосознания, помочь ему уяснить для самого себя все историческое величие и значимость его повседневного, сплошь н рядом незаметного труда и вдохновлять его на новые подвиги.

О чем бы мы ни писали — о прошлом, настоящем или будущем, — именно эта задача является основной.

Не может быть поэтому научно-фантастических произведений ни о близком, ни о далеком будущем нашей науки и техники, действие в которых разыгрывалось бы в этаких нейтральных, серых бытовых социальных сукнах вне социального времени, фона и пространства.

Трудно? Трудно. Вообще строить коммунизм довольно-таки трудное дело. Но нужно. Всем нужно. В том числе и писателям. В том числе и фантастам.

БЕЗ малого две тысячи сто лет назад сражался во главе армии восставших гладиаторов и погиб в битве с римлянами Спартак. Память о нем жива и по сию пору. Почти два с половиной тысячелетия прошло со времени битвы при Фермопилах, а нет по сей день грамотного человека, который не восхищался бы подвигом трехсот спартанцев. Несмотря на обилие повседневных дел, забот, тревог, нас волнует каждый клочок пергамента, каждый камень, рассказывающий нам о далеком прошлом.

Может ли в таком случае быть, чтобы через сто, пятьсот, пять, десять, двадцать тысяч лет свободное, просвещенное коммунистическое общество забыло о нашем поколении, о тех, кто в голоде и холоде, в кровавых битвах и горячке строек боролся за счастье людей? Разве не будут все с благодарностью и благоговением вспоминать о большевиках, которые шли в первых рядах этой борьбы за единственно справедливый строй на Земле, о Марксе, Энгельсе, Ленине, о тех, кто после них принял на себя великий подвиг руководства этими долгими и святыми боями за коммунизм? Разве не будут горячие молодые и через много веков и тысячелетий завидовать тем, кто воздвиг фундамент новой, свободной, богатой и мудрой жизни? Обязательно будут.

И очень важно, чтобы это знал, идя в бой участник нашей всенародной борьбы, чтобы он это понимал и гордился нелегкой, но поистине бессмертной честью быть солдатом в овеянных славой боях за окончательное освобождение человечества.

Он должен об этом прочитать в тех книгах о будущем, которые фантасты еще только напишут.

Потому, что пока этого еще нет. Только в одной книге — в "Магеллановом облаке" Станислава Лема, книге превосходно написанной, да и умной, говорится о коммунистах и их многолетнем непрерывном подвиге во главе и вместе с народом. Об этом мы должны помнить — все равно, будем ли мы писать о далеком или близком будущем, будут ли все свершения, положенные в основу нашего произведения, идти рядом с наукой или впереди нее.

Очень хотелось бы поговорить о традиции жанра, о Жюле Верне, Г. Уэллсе, об А. Толстом. Но об этом в другой раз...

Литературная газета — 1961. — №19 — 11 февр. — с. 1-2

     Гинзбурги-деды

    Семья Гинзбургов жила в Белоруссии (Витебск, Могилёв, Минск). Дедушка Иосиф Файвелевич Гинзбург (я знал его как Иосифа Павловича) (1874-1952) был родом из с.Усвят, ныне Псковской области, упоминаемого в летописях с 1021г. наравне с Витебском. В 1939г. евреи составляли примерно четверть населения поселка. В молодости он гонял плоты по Западной Двине. В начале века семья жила в Витебске, неподалеку от ратуши в одном из дорогих городских кварталов, затем – в Могилеве. В 1907-1908 г. семья переехала в Минск, дедушка работал в скобяной лавке (или владел ею). Переехав в Москву в 1918-19г., стал работать в газете «Известия», где считался самым грамотным наборщиком. Дедушка был среднего роста, но видимо довольно красивый мужчина.

      Бабушка Анна Хая-Двойра Лейзеровна Тёмкина (я знал ее как Анну Лазаревну) (1879-1948) была небольшого роста и, помнится, не толстая. Она умерла от рака. Говорили, что её брат или племянник был секретный химик высокого ранга. Я никогда не видел его.

   В Москве дедушка с бабушкой жили в коммунальной квартире на первом этаже дореволюционного многоквартирного дома (видимо, здесь были уплотнены какие-то буржуи) на Малой Бронной д.16 кв.26 в комнате, по моим воспоминаниям, примерно 2,5×(6-7) м. В квартире была ванна с газовой горелкой и, приезжая в гости в конце войны и после неё, мы – дети их сына Файвеля — обычно мылись в ней. Вскоре после войны они стали пенсионерами, пенсии были ничтожными, и они подрабатывали в какой-то артели, где участвовали в изготовлении тряпичных кукол – вставляли этим куклам глаза – пара бусинок на проволочке. Кроме того, им помогал сын Лазарь.

   Гинзбурги – папино поколение

    В семье Иосифа Файвелевича Гинзбурга – Анны Хаи-Двойры Лейзеровны Тёмкиной было 4 сына, Лазарь (Лейзер), мой папа Файвель, Саул (Шевель), Давид (Додик) и дочь Сарра (Соня). Все они получили хорошее образование, для старших начавшееся еще до революции.

    ● В 1903г. в Витебске родился Лейзер, ставший известным как писатель Лагин (ЛАзарь ГИНзбург) – для меня дядя Лазарь. Он учился в реальном училище и окончил его(?) в 1919г. Участвовал в Гражданской войне. Занимался организацией комсомола в Белоруссии.

     В 20-е годы он писал стихи, его благосклонно оценивал Маяковский. Он вспоминал об этом позднее; «Говоря откровенно, у меня имеется немалая заслуга перед отечественной литературой: например, я вовремя и навеки перестал писать стихи».

   Немного проучившись в консерватории (на вокальном отделении), в 1925 году он окончил отделение политэкономии Института народного хозяйства имени Маркса в Москве. В 1930-33г. он учился в Институте Красной Профессуры. До конца жизни он вспоминал, что был приглашен на какую-то вечеринку, но по случайной причине не пошел. Все участники впоследствии сгинули, а он остался жив. Страх в его душе сохранился на всю жизнь.

В середине 30-х годов он был заместителем главного редактора журнала «Крокодил» и был женат на одной из первых московских красавиц Татьяне Васильевой. Они разошлись в 1945г.

     По   рассказу Татьяны, который я услышал в последние дни жизни дяди Лазаря (в 1979 г.) вернувшийся в 1938г. из Испании в Москву главный редактор «Крокодила» Михаил Кольцов, видимо, чувствовал, что его скоро арестуют. Он решил спасти двух своих близких людей, брата   — известного художника-карикатуриста Бориса Ефимова, и своего заместителя по «Крокодилу» Лагина. Для этого он устроил их в длительную поездку на Шпицберген, а затем по Северному Морскому пути. (По другим сведениям, эту поездку Лагину устроил председатель ССП А.А. Фадеев – в благодарность за первую рецензию на роман «Разгром».) По воспоминаниям Татьяны, во время их отсутствия в Москве к Лагину неоднократно приходили с вызовом на допрос – с интервалом в 2-3 дня, потом Кольцов был расстрелян, а про них забыли.

     В пути было скучно, и дядя продолжил сочинение своей лучшей книги «Старик Хоттабыч», известной до сих пор. Впечатления от поездки по северным морям остались в тексте книги.

"В «Низких истинах» Андрей Кончаловский рассказывает:

«После войны в Москве были три самые красивые женщины, и всех звали

Татьянами». Кого конкретно имел в виду режиссер? Прежде всего – Татьяну Лагину. Фотографа, фоторедактора в АПН, талантливую, с утонченными чертами лица. Когда жена Лазаря Лагина ушла от него к пресс-атташе югославского посольства, дочери Наташе было девять лет, и новый возлюбленный ее матери предложил всем вместе уехать в Югославию. Но Тито в это время поссорился со Сталиным, и красавица Татьяна оказалась на распутье: Лазарь Иосифович отказался отпускать Наташу, а в «органах» прозрачно намекнули: не уедете – посадим. Бывшую жену спас другой брак – с четырежды лауреатом Сталинской премии писателем Николаем Виртой.

  Со вторым отчимом Наталье Лазаревне повезло меньше, чем с первым, а когда появился детдомовец Саша, взятый четой на воспитание, Наташе, с ее взятым напрокат пианино, жить стало просто негде, и она вернулась к отцу. Интересно, что впоследствии Лазарь Иосифович умолял отдать ему Сашу – приемного ребенка неверной жены, которого полюбил как родного.

Увы, уговорить не удалось. Татьяна Лагина еще раз побывала замужем, и

вновь ненадолго. В конце концов она осталась одна, и Лагин ее не оставил, напоминая дочери: «Зайди к маме, ей нелегко».

   После долгого перерыва я встретился с Татьяной Лагиной (Васильевой) в последние дни жизни Л.И. в 1979 г., когда он лежал в больнице после инсульта, а я приехал зачем-то из Новосибирска. Она рассказала мне некоторые эпизоды из их прошлого.      

    Она вспоминала, как однажды в конце 30-х утром к ним постучались.

  — Лагин? — Поедете с нами.

   Одна из первых московских красавиц может задавать вопросы даже этим людям.

  — Куда вы везёте моего мужа?

  — В сторону Лубянской площади.

  — Подвезите меня на работу.

На работу её подвезли. Придя в редакцию, где она тогда работала, она сказала работавшему там поэту Долматовскому:

— Женя, Лагина взяли.

   Вечером он оказался дома. Его брали готовить праздничное оформление Красной площади к 7 ноября.

      Так ОНИ шутили.

     В декабре 1936г. у Лагиных родилась дочь Наташа. Ныне она – музыкальный и театральный критик.

   Однажды я рассказал дяде Лазарю недавно услышанную, как анекдот, сказку Щедрина такого содержания. «В одной норе жила кротиха. Она говорила кротёнку – вот вылезешь из норы и увидишь: слева помойка, справа выгребная яма, прямо – мусорная куча. И всё это ты должен любить. — Почему, мама? – Потому что это – твоя Родина». Я выразил уверенность, что в советское время эту сказку не печатали. Он возразил, что сказка была напечатана в полном собрании сочинений Салтыкова-Щедрина, вышедшем перед войной под его редакцией.

В войну дядя Лазарь служил военным корреспондентом на Черноморском флоте. От этого времени остались повесть «Броненосец Анюта» и изданная сначала на идиш книга «Мои друзья черноморцы», посвящённая памяти брата – моего отца. Вскоре после войны он подарил мне коллекции марок и старых бумажных денег, которые он взял со стола следователя в Федосийском гестапо (по его словам, они принадлежали замученному еврейскому мальчику — скрипачу). Марки стали основой коллекции, которую я собирал до конца 50-х годов, потом я её потерял. Коллекцию бумажных денег я передал в Новосибирскую физматшколу, оставив себе только одну ассигнацию в 100 миллионов рублей Закавказской республики.

    Немного повзрослев, я стал регулярно бывать у Лагиных, сначала в большой (на мой тогдашний взгляд) комнате коммунальной квартиры в доме 11/13 по Трехпрудному переулку, а с 1957г.? – в писательском кооперативном доме на ул. Черняховского. Позднее Наташа говорила мне, что в их доме живут три Гинзбурга — Лагин-Гинзбург, Галич-Гинзбург и Гинзбург-Гинзбург (замечательный переводчик с средневекового немецкого) – все не родственники. Все сороковые – пятидесятые годы после некоторых посещений дядя Лазарь вручал мне пачку денег для мамы – он помогал нищей семье погибшего брата.

          Он существовал литературным трудом. Он писал фантастические романы, с интересными исходными конструкциями. К сожалению, окончательное развёртывание сюжета в них подчинялось идее партийно-государственной правильности, что – на мой взгляд – портило их, как и переиздания «Старика Хоттабыча». Многие годы он мечтал получить Сталинскую, а затем Государственную, премию, но не получил.

    На мой взгляд, очень симпатичной была его работа в многолетнем радиосериале для подростков «Клуб знаменитых капитанов», где он писал роль барона Мюнгхаузена.

    Лагин был убежденным членом партии. Думаю, искренним было его участие в позорной травле космополитов, о чём вспоминают некоторые свидетели. Впрочем, в то же время некоторые из этих космополитов получали от него вспомоществование и даже жили у него дома.

  В марте 1956г. я услышал от него о докладе Хрущёва на 20 съезде с осуждением сталинских репрессий. Тогда мне не нравились статьи в газетах с осуждением культа личности – намёками на Сталина, которые стали появляться уже через пару месяцев после его смерти. Я считал, что это – лягают мёртвого льва. Так я и сказал ему, на что он ответил: «Сталин это заслужил». Прошло несколько месяцев и, прослушав доклад Хрущёва (на закрытом партийно-комсомольском собрании, как это делалось тогда), я решительно сдвинулся в сторону своего современного неприятия сталинизма, а затем и марксизма – коммунизма — социализма (эта дорога заняла у меня несколько лет).

  Приезжая в Москву из Новосибирска, я регулярно бывал у дяди, он звал меня «дядин сибиряк». Как-то в разговоре я процитировал ставший мне известным уважительный отзыв Черчилля о непредсказуемости реакций Молотова. На это мне было сказано: «Он никогда не имел собственного мнения, а ждал указаний Сталина, в партии его звали Каменная задница».

   Лагин был остроумным человеком, с ним было интересно общаться, пока мы не доходили до пределов, поставленных въевшимся в него страхом. В разговорах с его дочкой Наташей мы обсуждали ситуацию в стране с диссидентских позиций, и он испуганно говорил нам: «Вас посадят!» В год пятидесятилетия СССР – 1972 г. разные организации праздновали и своё пятидесятилетие, выпуская памятные значки и т.п. Среди прочего, как признанный сатирик, Лагин получил значок «50 лет советского цирка».   Увидев этот значок, я пришел в восторг от двусмысленности надписи, и стал просить передарить значок мне. Его мировосприятие не позволило ему увидеть эту двусмысленность, и он легко подарил мне значок.   Многие его острые наблюдения вошли в очень интересные, на мой взгляд «Обидные сказки», которые он писал с 1924г., и до сих пор ценимые любителями.

Последующие два эпизода относятся не собственно к дяде Лазарю, но к обстановке вокруг него, мне жалко терять их.

    В отличие от меня, дядя Лазарь был «тусовочным человеком». Он принимал у себя разных интересных людей, я почти не пересекался с его гостями. Наташа вспоминает встречи с В.Л. Гинзбургом и Л.Д. Ландау.

Однажды я встретился у него с математиком чл.-корр. АН А.О. Гельфондом (1906-1968).

  Гельфонд вспоминал, как в 30-е годы он – молодым человеком – отвечал за прием в математический институт АН экс-чемпиона мира по шахматам Ласкера, убежавшего в СССР от Гитлера. А.О. подчеркивал, что прием Ласкера на работу в МИАН был не синекурой. По его рассказу, в юности Ласкер был математиком, и как-то послал свой мемуар на конкурс Парижской Академии. Премию получил Адамар. Гельфонд изучивший эти работы был согласен с Ласкером, что работа Ласкера была не хуже, а может быть и лучше. «И тогда я понял (пересказ слов Ласкера), что для французских математиков я останусь немцем, а для немецких – евреем. Но я чувствовал себя способным стать чемпионом мира по шахматам.») И он завоевал это звание, и держал его 27 лет.

     После моего отъезда в Новосибирск, при моих появлениях в Москве дядя Лазарь нередко водил меня обедать в «Националь» или в Центральный дом литераторов (ЦДЛ), где представлял меня своим знакомым. Эти знакомства у меня не развились ни во что. Один визит в ЦДЛ произвел на меня большое впечатление. К нам подошел какой-то пьяный литератор, и с восторгом стал говорить, что где-то в Рязанской области он нашел деревню, где у женщины есть телевизор и хозяйство. – Ах, какой очерк о процветании советской деревни он напишет на этом материале! Он действительно был рад, а я ужасался какой степенью слепоты или чего похуже должен был обладать этот литератор, чтобы видеть процветание в нищей российской глубинке. Я потом не раз пересказывал этот эпизод знакомым, как признак оторванности писательского сообщества от реальности. (Дядя Лазарь мудро не комментировал этого литератора.)

О братьях и сестре дяди Лазаря.

  ●   8 сентября 1905г. в Могилёве у дедушки с бабушкой родился второй сын Файвель – мой папа, названный в честь своего деда.

. До революции он учился в реальном училище. Окончив школу, он поступил, по-видимому, в МВТУ на факультет, который впоследствии превратился в МЭИ. Он стал работать инженером-энергетиком. Видимо, во время студенческой практики на МОГЭС он познакомился с маминой сестрой Рахилью, инженером МОГЭС, а уж она познакомила его с мамой. Они поженились, около 1930г

         С начала войны папа писал письма-проше¬ния Сталину с просьбой отправить его на фронт. Его не отпускали, считая особенно нужным в тылу, и в октябре-ноябре 1941г. он был командирован на Магнитогорский металлургический комбинат, недалеко от места, куда мы попали в эвакуацию – Верхнеуральска, он заехал к нам на 1или 2 дня, тогда мы видели его в последний раз.   15 марта 1942г. после очередного письма Сталину из Магнитогорска его всё же взяли в армию и отправили в офицерскую артиллерийскую школу в Кыштыме на Урале. Сохранилось его письма детям (нам) из этой школы, написанные 5 июня 1942г. Его пытались оставить преподавателем в этой школе, но он написал очередное письмо Сталину с просьбой об отправке на фронт (в сумме это было десятое или одиннадцатое его прошение). Оно было удовлетворено, весной 1943г. он попал на фронт, чтобы вскоре погибнуть.

  На фронте у папы поначалу исчезли признаки ревматизма, которым он страдал до войны.   Папа регулярно писал нам письма, в которых он расписывал планы будущей послевоенной жизни. Он фактически нарушал цензурные запреты: указывать на места дислокации, конечно, запрещалось, а он писал, что они проходят места, где родился Илья Муромец, поэтому указание места гибели в Карачевском районе не было для нас удивительным.

   Папа погиб 13 августа1943г. вблизи деревни Малая Семеновка Карачевского р-на Орловской (ныне – Брянской) обл. (на Курской дуге).

●   Третий сын Гинзбургов – Саул (Шевель) родился в 1907 г. в Витебске. Он был инженером по канализации и водопроводу. До войны ему немало пришлось работать с использованием труда заключенных. Он вспоминал, что где-то в Монголии или Бурятии лучшую охрану его конторы на территории лагеря надёжно обеспечивала банда из грузин. В этих командировках он женился, у него родилась дочь Люся.   

Моя сестра Соня родилась 21 июня 1938г., и в воскресенье 22 июня 1941г. наши многочисленные родственники собрались у нас на даче, чтобы отметить праздник. Тут стало известно о начале войны. И тогда жена дяди Шевеля сказала примерно так: «Говорят, немцы против евреев. А нам-то за что страдать?!. » Конца разговора я не помню. (Вообще, этот разговор всплыл в моей памяти только через 30-40 лет.) Знаю лишь, что они развелись (в военные годы), Люся осталась с мамой, она появлялась в Москве у дяди Шевеля в начале 50-х годов, когда приехала поступать в ВУЗ, а потом исчезла из нашего поля зрения навсегда.

  ●   Следующим ребёнком в семье моего деда была дочь Сарра (1909-1995), родившаяся уже в Минске. Она тоже начала свое школьное обучение до революции. Это была статная красивая женщина с хорошим голосом. На семейных встречах до войны она пела и для взрослых и для детей. Помню детскую «Песенку друзей» (Мы едем-едем-едем в далёкие края) и песню Бетховена Сурок (По разным странам я бродил).

    ● Младший брат папы – дядя Додик (Давид) (1917-1940/41) образование получил в советское время. Смутно помню стройного доброго мужчину, очевидно даже для меня — молодого. Он кончил знаменитый ИФЛИ (?), и поступил там в аспирантуру. Он подготовил диссертацию по Салтыкову-Щедрину, которая составила книгу, изданную в 1939 или 1940г. Мне говорили, что там были интересные находки. Летом 1939 или 1940г. дядю Додика призвали в армию. Помню, мы гуляли с дедушкой и бабушкой в окрестности нашей дачи на ст. Турист Савёловской ж.д., и разразилась страшная буря, высоченные деревья гнулись до земли. Тогда я видел дядю Додика в последний раз. Судя по всему, в армии шибко грамотного гуманитария замучили тогдашней дедовщиной, и он покончил жизнь самоубийством. Долгое время это был страшный семейный секрет, я узнал об этом в 80-х годах.

Гинзбурги (1938-1940?). Слева направо. Внизу: Иосиф Файвелевич (дед), Хая (Анна) Лазаревна (бабушка), Сарра Иосифовна (тётя); средний ряд: Роза Юльевна (моя мама, жена Файвеля), Файвель Иосифович (папа), Саул (Шевель) Иосифович (дядя); верхний ряд: Лазарь Иосифович (Лагин – дядя), Давид Иосифович (Додик –дядя), (?) жена дяди Шевеля (?-Анна?)