По существу, это было литературное самоубийство. У фантастики отбиралось самое сильное ее оружие — удивительность.

Жизнь опередила писателей. Пока мы ползали по грани возможного, создавая рассказы о новых плугах и немнущихся брюках, ученые проектировали атомные электростанции и искусственные спутники. Фантастика отставала от действительности.

Против бескрылой мечты выступила «Комсомольская правда», а затем «Литературная газета» (статья Ефремова, Студитского и Жигарева). Поборники «ближней» фантастики отступили. Сейчас, когда над головой летает спутник, им уже неудобно ратовать против космической темы. Но слышатся жалобы на засилье космоса в фантастике и призывы установить границы — не уходить, хотя бы, за пределы солнечной системы.

Перед всяким автором стоит литературная задача: сделать свой рассказ убедительным. Евгений Онегин и капитан Немо, Наташа Ростова и Аэлита никогда не существовали на свете. И читатель поверил в этих людей, никогда не существовавших, поверил, что они правдоподобны и истории их поучительны. Правдоподобие образа достигается правдоподобием деталей, обстановки, места действия…

Где происходят фантастические события? С какой литературной проблемой столкнулись еще безымянные авторы волшебных сказок (а фантастика ведет свое происхождение от сказки). Сказка дала такой адрес: за тридевять земель в тридесятом царстве. Для наших предков, знавших только соседние народы, тридесятое государство было вполне возможным местом для всяческих чудес.

В «Одиссее» сказочные чудовища были поселены на берегах Сицилии, в сказании об аргонавтах — в Грузии. Эллины — современники Гомера — твердо знали: в Элладе чудес не бывает, но Сицилия и Грузия были такими отдаленными и малоизвестными странами, что там могло происходить самое невероятное.

Итак, уже три тысячи лет назад было найдено типичное для фантастики место действия: страны, о которых известно, что они существуют, но кто живет там и как — толком неведомо.

В эпоху великих географических открытий, когда мореплаватели то и дело находили новые острова и страны, фантастика заимствовала форму отчета о путешествиях. Фантастические страны помешались на далеких островах. Примеры: «Утопия» Томаса Мора, страны, открытые Гулливером.

Свифт мнимо точен в своем романе. Имитируя отчет о плавании, он рассказывает о попутных и противных ветрах, об оснастке и парусах, дает даты и точные координаты. Лилипутия оказывается юго-восточнее Австралии, материк Великанов и летающий остров Лапута между Японией и Америкой. Во времена Свифта эти места были еще не исследованы. Читатель мог поверить, что там есть неведомые государства. Только полвека спустя после выхода «Путешествий Гулливера» мореплаватели пересекли Тихий океан.

К началу XIX века на Земле остается мало неведомых стран. Хаггард расселяет свои таинственные племена в дебрях Африки. Но с каждым годом на Земле все меньше белых пятен, все меньше мест, где грамотный читатель согласится встретить что-либо необычайное.

Тогда и началось массовое переселение фантастов в Космос: сначала на Луну, а потом на Марс, в особенности после открытия «каналов» на Марсе.

В последние годы, однако, отмечается исчезновение лунных и марсианских тем. Мне приходилось знакомиться с так называемым «самотеком» (произведениями начинающих авторов) в журнале «Знание — сила». Журнал этот настойчиво и упорно занимается развитием фантастики. Там начали печататься такие интересные авторы, как В. Иванов, В. Савченко, молодой автор А. Днепров и другие. Так вот среди многочисленных присланных в журнал рассказов, не было ни одного, где действие происходило бы на Луне, один — два о полете на Марс, около десятка о полете на Венеру и немало о полетах за пределы солнечной системы. Логика здесь понятная. Луна слишком хорошо изучена, все ученые в один голос утверждают, что жизни там нет.

Авторы все чаще обращаются к чужим солнечным системам, где могут быть неоткрытые и вполне пригодные для жизни планеты.

Таким образом, выход за пределы солнечной системы связан с поиском правдоподобного места действия, где могут обитать разумные существа, с философской темой единства материи, множественности обитаемых миров, с поисками наших братьев по Вселенной — старших и младших.

Ратуя против полетов в космос, защитники «ближней» фантастики невольно боролись против пропаганды материалистического мировоззрения.

Я помню: однажды на собрании, где «ближняя» фантастика торжествовала, вышел на трибуну читатель — офицер-артиллерист — и сказал с недоумением: «Товарищи, я что-то не понимаю. У нас в армии есть артиллерия ближнего боя, есть артиллерия дальнего действия. Мы применяем ту и другую, в зависимости от цели. Они выполняют разные задачи, но обе нужны».

И хотя литераторы слушали, посмеиваясь, прав был читатель, а не теоретики ограничения. Великой советской литературе, так же как и великой Советской Армии, нужны все виды оружия. Есть темы, требующие далекого места действия, есть темы, требующие близкого места действия. О космосе писали и будут писать еще больше и потому, что сейчас, вслед за запуском спутника, начинается эпоха великих космических открытий, и потому, что космос — самое обширное место действия.

Но есть темы, требующие «ближней» фантастики, например, тема романтики будничного труда. На далекой фантастике решать ее не стоит: далекое само по себе романтично. И следует добавить еще, что литературно — «ближняя» фантастика труднее. Дальняя сама по себе увлекательна, на ней легко строить занимательный сюжет. А ближняя требует добавочных усилий, особой выдумки. Тут еще нужно поискать, как удержать внимание читателя.

Итак, простой вывод из долгого спора: нужны все виды оружия, дальнобойность определяется целью, дальность места действия зависит от темы.

Но тут есть сложность, которая вносит немало путаницы. Нельзя написать научно-популярную книгу о растительности и почвах тридесятых государств. Луна же и Марс существуют на самом деле, ученые все больше узнают о них, еще больше догадываются. И, опираясь на мнения ученых, можно написать, как мы представляем себе путешествие на Луну или на Марс.

В «Первых людях на Луне» Уэллса, место действия Луна. Цель — изображение уродливого общества, где специализация доведена до абсурда. У Жюля Верна в романе «Вокруг Луны» и особенно в очерке Циолковского «На Луне» — цель — описание природы Луны, ощущений и впечатлений человека, покинувшего родную планету.

Книги, где фантастика лишь место действия, имеют обычно социально-общественный, иногда сатирический и даже психологический уклон. Книги, где «место действия» становится основной темой, имеют заметный научно-популярный крен.

К сожалению, и критики и сами авторы не всегда замечают эту разницу. Например, Г. Мартынов написал роман «Каллисто», где рассказывается о прилете на Землю существ из системы Сириуса. Это только рамка, и обычно она употребляется для того, чтобы рассказать об обществе и технике будущего. Но автор рассказывает о будущем ничтожно мало. Все вертится вокруг событий, связанных с прилетом, а затем с отлетом каллистян. Все время хочется спросить: «А когда же начнется главное?» Главное так и не начинается. Может быть, оно появится во втором томе?

То же можно сказать о книге Мелентьева «33 марта». Герой — мальчик Вася — замерзает, а потом оттаивает в 2005 году. Это тоже рамка, — прием, позволяющий попасть в будущее. Но и здесь описанию будущего отведено мало места. Все занято приключениями оттаявшего мальчика и оттаявшего вместе с ним мамонта. О будущем рассказано так скромно, что автор вынужден оправдываться. К рамке с замерзанием прибавлена рамка со сном. Оказывается, Вася и не замерзал вовсе, все это ему приснилось. А снилось ему только то, о чем он читал в «Пионерской правде». Автор оправдался, но в результате неплохо написанная книга сведена к пустякам. Вместо рассказа о будущем — рассказ о том, что думает пионер о будущем.

Время действия такая же деталь, как и место действия. Для волшебной сказки время действия чаще всего — далекое прошлое, «давным-давно». Почему сказка всегда смотрела назад? Вероятно, было много причин.

Может быть, в те времена гнет возрастал и впереди не виделось ничего хорошего. Может быть, влияла ссылка дедов на рассказы прадедов. Может быть, просто далекое прошлое кажется достовернее («Было когда-то. Сейчас не бывает, а при дедах бывало»). А будущего никто не видел наверняка.

Историческая наука уничтожила это удобное время действия. Сейчас мы знаем точно, что чудес на Земле не бывало и не было сказочно-прекрасного «Золотого века». Но мы верим в науку, в силы человечества, в прогресс техники, верим, что техника может осуществить чудеса. И с легким сердцем переносим время действия в будущее.

Но в отличие от мифического «Золотого века» будущее наступит обязательно. И можно не только перенести время действия в 2000 год, но и написать специальную книгу о жизни в 2000 году.

Фантазия в волшебной сказке была крылата, но люди мечтали о большем, а путей осуществления не видели.

Какими средствами действует сказка? С помощью тайного слова, волшебной палочки, волшебной лампы Алладина. Летают сказочные герои на ковре-самолете, побеждают смерть живой и мертвой водой, находят клады под землей, просвечивая ее цветком папоротника. А кто осуществлял мечты? Сверхъестественные существа — колдуны, ведьмы, волшебники, феи, черти… На естественные силы наши предки не надеялись.

В XIX веке чудеса стала творить техника и роль волшебной палочки перешла к машине. Колдуна заменил в фантастике ученый — творец материальных чудес. И так как, в отличие от волшебной палочки, машины действительно существуют, можно сделать их героями книги, написать книгу о технике будущего. Такие книги обычно носят очерковый характер. Пример: «Путешествие в завтра» В. Захарченко.

В отличие от колдунов, ученые тоже существуют на самом деле. Поэтому фантастика, естественно, приводит к роману об ученых — о том, как делается открытие.

Здесь еще непочатый край работы. Буржуазная литература много напутала тут, выдвигая гениального открывателя-одиночку (сюда относятся и жюльверновские герои). Показать коллективное движение науки — одна из задач фантастики.

Фантастика «ближняя» и «дальняя», уходящая в прошлое и в будущее, книги о технике и о создателях техники, книги об обществе будущего — о коммунизме — таков неполный список ее направлений.

Приключенцы считают ее филиалом приключенческой литературы, популяризаторы — филиалом научно-популярной. Все они правы, но только отчасти. Фантастика «погранична». В ней может быть острый сюжет, а может быть совсем его мало, могут быть глубоко разработанные характеры, а могут быть и просто очерки о технике. По-видимому, у разных произведений разные задачи, и требования к ним надо предъявлять разные.

Разумеется, что рядом с основными задачами в произведении могут стоять и побочные.

Если автор ставит перед собой одну задачу — это допустимо. Пусть работает в единственном направлении, пусть развивает его.

Хуже, когда критики замечают только одно направление. А это бывает в тех случаях, когда критик один раз в жизни берется высказаться о фантастике: «Что такое фантастика? — думает он. — Это Жюль Верн и прочее. Жюля Верна я читал когда-то с наслаждением. Был автор, не то, что нынешние. Что же такое фантастика? Научная мечта. А о чем мечтает писатель, допустим Брагин, автор книжки „В стране дремучих трав“? О том, чтобы человек стал малюсеньким, дрался врукопашную с насекомыми. Какая мизерная мечта!»

И следует разгром. А в книге-то как раз не было мечты, в ней решалась иная творческая задача. К сожалению, однобокий подход мы встречаем слишком часто.

Ларин, например («Литературная газета»), видит в фантастике Беляева только социальное содержание. Все научно-популярное он объявляет скучным. Но это еще полбеды. Ларин воюет за художественность. А вот «Наука и жизнь» в 1957 г. дала рецензию, где фантастика разбиралась только с точки зрения соответствия современной науке. Беляева упрекали там за то, что в «Человеке-амфибии» он не угадал, — вместо акваланга наделил Ихтиандра жабрами. Аналогичные упреки получил Лагин за то, что отколол Атавию Проксиму от земного шара не в соответствии с данными науки. Лагин же писал памфлет против поджигателей войны, а вовсе не трактат о способах раскалывания земли.

Здесь мы сталкиваемся с теорией научного предвидения. Фантастика — это научное предвидение, — говорят ее сторонники. Задача писателя — угадать правильно будущее, описать перспективы техники. Кто угадает точнее всех, тот — лучший писатель. И при этом ссылаются на Жюля Верна — вот кто угадывал.

В первоначальном виде теория научного предвидения выглядела как шкаф с полочками. Внизу хлам, бред, повыше сказка, на третьей полке мечта, на верхней — высший сорт — точное безукоризненное предвидение. Оставалось только расставить авторов по полочкам.

Академик Обручев разрушил эту стройную систему. Ученый человек, академик, он написал книгу о подземной пустоте («Плутония»), использовал идею столетней давности, явно противоречащую науке. И сам еще подчеркнул в предисловии, что Плутонии нет и быть не может. Где же предвидение?

Но все дело в том, что слово «предвидение» не охватывает всего многообразия фантастики. За бортом этой рамки остаются произведения Обручева, Уэллса, Лагина и др.

Может быть, фантастика должна быть безукоризненно научной во всех деталях? Требование на первый взгляд законное. Попробуем его выполнить.

Простейший пример: мы пишем книгу о путешествии на Марс. Астронавты прибыли, высаживаются. Что же они видят?

По мнению академика Тихова — полосы низкорослой голубоватой растительности, похожей на мхи и кустарники тундры, яркие цветы, возможно насекомых. А по мнению академика Фесенкова — жизни на Марсе вообще нет, есть только светлые сухие или темные от сырости грунты.

Писатель не может изобразить и то и другое: и жизнь и отсутствие жизни. Он должен выбрать — высказаться за жизнь, скажем. А как разобраться редактору — прав автор или неправ? Редактор, вероятно, пошлет рукопись для проверки ученым. Сторонники Тихова скажут, что произведение грамотное, сторонники Фесенкова забракуют его.

И так с любой проблемой. Как изобразить энергетику будущего? Атомной? А Жолио Кюри считал, что в основе будет солнечная энергетика. Как изобразить солнечную электростанцию? С полупроводниками? А в Армении строят с зеркалами. А энергия ветра? Где ставить ветростанции — на поверхности Земли или в стратосфере? Один ученый скажет так, другой — иначе.

Где же выход?

Выход первый: подождать. Лет через двадцать будет ясно, есть на Марсе растительность или нет ничего. Тогда уже можно будет писать безошибочно. Но это уже не фантастика.

Второй выход: все зашифровать. Пусть будет не Марс, а планета Пси-Кси. Пусть Некто в сером изобретает некие лучи, имеющие некое значение. Пусть не будет ни науки, ни конкретности, ни убедительности. Зато критика не придерется.

Но я надеюсь, что есть и третий выход: понять цели и возможности фантастики. В Академии наук нет комитета по угадыванию, не нужен он и при Союзе писателей. Описание будущего — не единственная задача фантастики, но даже там, где она ставится, безукоризненной точности требовать нельзя.

Описывая будущее, мы не угадываем, мы излагаем мнения — свои или мнения ученых — о технике и науке будущего. Есть среди ученых люди, способные снабдить техническими идеями добрый десяток литераторов. Но роль писателя, пишущего о будущем, не ограничивается изложением технических перспектив.

В каждом изобретении есть две стороны: возможность и потребность, средства и цель. Открытие совершается тогда, когда цель налицо и средства уже созрели. Специалисты, как правило, идут от средств, от возможностей своей науки. «Полупроводники позволят нам создать ручные телевизоры размером с часы, превратить каждую крышу в электростанцию, сделать пустыни источником электроснабжения», — рассуждают они.

Но бывает иначе — цель видна, а средства еще не найдены. Именно так шел Циолковский — от цели к средствам. Он мечтал о завоевании Космоса, искал всю жизнь средства, нашел, но они еще не созрели. И Циолковский умер, не дожив до воплощения своей мечты.

Так шел и Жюль Верн — от цели к средствам. Он мечтал о необыкновенных путешествиях во всех стихиях: под Землей, под водой, по воздуху, в Космосе. Мечтал и красочно описывал свои мечты. Но средства в ту пору еще не определились; как правило, Жюль Верн ошибался в средствах. Его герои перелетали через Африку на управляемом воздушном шаре, на Южный полюс плыли на подводной лодке, на Луну летели в пушечном ядре…

Но романы Жюля Верна не устарели. Потому что не технические перспективы были в центре внимания, а большая мечта о покорении природы.

И сказка шла тем же путем — от цели, от мечты. Технических средств она не знала. Она исходила из «хочу». Хочу летать! Хочу оживлять мертвых! Хочу видеть сквозь землю!

— Но ведь мечтать можно, о чем угодно, — скажут нам. — Есть же какие-нибудь пределы.

Мы думаем, что пределов нет, но есть критерий. Мечтать следует о том, что нужно народу. В этом и заключается предвидение писателя: он выражает волю народа.

Мечты Жюля Верна совпали с мечтами человечества, и они были осуществлены почти все, хотя автор и не угадал технических средств.

Писательская мечта — это народный заказ ученым. То, что народ требует, ученые осуществят — вот в чем суть предвидения.

Нужны ли нам книги, такие, как «Плутония» Обручева, где в фантастической форме рассказывается о науке? Нужны.

Нужны ли нам такие книги, как «Машина времени» Уэллса, где в фантастической форме говорится о социальных проблемах, об уродствах капитализма в частности? Нужны.

Нужны ли нам такие книги, как «На Луне» Циолковского, где излагаются представления ученых о недоступных пока небесных телах? Нужны.

Нужны ли нам книги, описывающие будущее, излагающие представление автора о коммунизме? Еще как нужны!

Нужны ли нам научно-фантастические книги, рассказывающие, как ученые делают открытия? Нужны.

Нужны ли нам книги, излагающие представления ученых о перспективах развития техники? Нужны.

Нужен ли нам роман-мечта, где говорится о том, что требуется народу, но пока еще невыполнимо? Нужен.

Все направления нужны и всякие формы нужны, чтобы удовлетворить многообразные запросы читателя.

И нужна теория, чтобы разобраться во всех тонкостях фантастики. Сейчас даже нет определения: что такое фантастика? Я бы назвал ее литературой о небывалом.

Чем же наша фантастика отличается от буржуазной?

Прежде всего идейной направленностью. Они отстаивают капитализм, борются против коммунизма, мы разоблачаем капитализм, боремся за мир, свободу, за счастье народов, за торжество коммунизма. И самое главное, обязательное требование ко всем нашим научно-фантастическим произведениям: они должны быть идейными, партийными, должны помогать торжеству коммунизма.

С. Сартаков

(писатель)

Литература должна вести на подвиг

Здесь возник спор о «ближней» фантастике и о «дальней» фантастике. Когда я подумал о том, что может существовать литература «ближняя» и «дальняя», то вспомнил, что происходит сейчас на небосводе, где по заранее и строго вычисленной орбите, созданной руками человека, вокруг Земли летает третий ее спутник. Если бы он, этот спутник, был рассчитан на «ближнюю» фантастику, очевидно, он упал бы на Землю — так, как это не раз происходило с американскими спутниками. Но если бы спутник был рассчитан на более высокую начальную скорость, то, очевидно, он тоже не вращался бы вокруг Земли, а улетел за пределы Галактики.

Так и научно-фантастической литературе обязательно необходимо чувство меры, знание, с какой скоростью должен быть запущен предмет, предназначенный превратиться в спутника нашей планеты, чтобы он не упал на Землю и не вырвался за пределы земного притяжения.

Научно-фантастическая литература, построенная на уже всем известных достижениях, не увлечет читателя. Он будет воспринимать ее как популяризаторскую литературу, в которой объясняется то, что он давно вычитал из газет, журналов.

Научно-фантастическая литература, так сказать, слишком уже большой начальной скорости, заставляющей предмет носиться за пределами земного тяготения, уходить в недосягаемый космос — это литература, которую я не могу ни понять, ни принять.

Когда я читаю научно-фантастический роман, который мой человеческий ум не может воспринять как нечто правдоподобное, мне становится скучно читать. Когда человеку приписываются качества, которых он явно никогда не достигнет, либо когда человеку устанавливается срок жизни, какого не имел в свое время даже Мафусаил и никто никогда вообще не будет иметь — исчезает и вера в книгу и интерес к ней.

Что же касается литературы приключенческой, детективной, то у меня возникает такая мысль. Для чего пишутся иные приключенческие книги? Для того только, чтобы дать возможность читателю провести три-четыре часа в остром нервном напряжении? Или же, наряду с занимательностью, чем-то обогатить человека, облагородить его, позвать за собой вперед и вверх?

И мне кажется, что значительная часть приключенческих книг просто волнует человека лишь своей занимательностью, остротой положения, сложностью заключенной в них тайны. Эти книги не вызывают желания совершить подвиг, преодолевать препятствия, вести борьбу со злом.

Видимо, желая поднять престиж приключенческой и фантастической литературы, некоторые товарищи включают сюда даже такие произведения, как «Хаджи Мурат». Если так считать, то «Война и мир» и «Тихий Дон» — тоже приключенческая литература. «Овода» и «Как закалялась сталь» тогда тоже можно причислить к этой литературе. Словом, любые книги, которые волнуют читателя, на долгое время делают его эмоционально заряженным, идут в этот раздел. Нельзя же так вольно классифицировать.

Как строятся многие приключенческие книги? Происходит преступление. Затем описывается, как следователь раскрывает преступление. Преступник разоблачен, следователь торжествует. Голая фабула. Торчащий, как ребра у худой лошади, сюжетный скелет. И никакой высокой общественной мысли, идеи. Прочтешь такую книгу и задумаешься. А где же та полярная звезда, направляя на которую, человек уверенно будет вести свой корабль дальше? Полярной звезды нет. Перед ним — «Туманности Андромеды». (Я говорю так не потому, что хочу обидеть автора или осмеять это его произведение — оно, по-своему, хорошее, — но когда путеводной звезды не видишь, волей-неволей блуждаешь в туманностях.)

Нет в этих книгах такого героя, за подвигами которого неотступно следит читатель, героя, которому он сочувствует, подражает. Кстати, ведь не случайно у нас возник разговор о народной сказке. Там тоже всегда добро торжествует, а зло бывает наказано. Но в сказке с первой страницы, с первых строк мы видим благородного героя — и мы ему сочувствуем, мы как бы сливаемся с ним воедино. Это высокое свойство сказки должно быть непременной принадлежностью и приключенческой книги. По сути дела ведь только та книга из этого жанра и хороша, которая властно воздействует на воображение читателя, зовет и поднимает его на подвиг.

А для того, чтобы читатель с доверием относился к тому, что рассказывает писатель, нужно помнить всегда о чувстве меры. И, право же, уходя в космические просторы, не забывать о далеко еще неизведанной и неразведанной старушке-Земле.

Неужели на таких просторах нашей страны, как Сибирь, Дальний Восток, Памир не найдется достаточно материала, чтобы его романтикой очаровать, увлечь юных и не юных читателей?

Я за приключенческую литературу, но только литературу высокого идейного накала, за литературу, которая ведет за собой на подвиг.

С. А. Стебаков

(профессор)

Литература — участница научных исследований

В наше богатое событиями время мы наблюдаем не только новые открытия в пределах старых наук. На наших глазах возникают и новые науки или совершенно новые комбинации старых.

Все это связано с проблемой кадров. Специалисты любой отрасли могут, конечно, привлечь в нее рвущуюся к знаниям молодежь.

Но за то, чтобы часть молодежи рвалась именно в их область, отвечают те, кто формирует научные интересы юношества: педагог и писатель — автор научно-фантастического произведения.

Однако научно-фантастическая литература — это не только «отдел кадров» науки. Писатель еще и соавтор ученого, хотя это соавторство почти не отмечается даже тогда, когда оно совершенно ясно. Кстати, такого соавторства ученые и не требуют.

В поисках научной истины всегда можно заметить некоторую «трехфазность»: мечта — гипотеза — истина.

Научная мечта рождает гипотезу, а проверка гипотезы рождает истину. Каждой такой фазе нашего поиска соответствует свое отражение в литературе.

Для усвоения гипотезы и научной истины нужны учебники и популярные статьи, статьи в научных журналах; для первой фазы, то есть мечты, — научно-фантастический роман и рассказ.

Иногда «пожелать» важнее чем «понять», и в этих случаях язык художественного образа незаменим. Например, стремление ввысь питалось на первых порах бессознательным желанием раствориться в небесной лазури, а когда это стремление окрепло, его не смогли охладить ученые, разъяснившие, что на больших высотах никакой лазури нет и в помине, и, вообще, там не слишком уютно. Для космонавтической мечты стихи Брюсова были, очевидно, полезнее, чем добросовестная популяризация.

Итак, чтобы научный поиск не страдал худосочием, проблема должна формулироваться сперва на языке художественных образов, а уже потом комментироваться на языке точной науки.

К сожалению, это вовсе не считается обязательным.

Хотя фактически все начинается, обычно, с мечты и неразрывная цепь — мечта — гипотеза — истина — существует, соответствующей цепи литературных отражений нет.

Действительно, ведь не бывает же на совещании писателей представителя Академии наук, а на отчетных заседаниях академии не ставят докладов о литературе научной мечты, хотя другие два звена литературной цепи обсуждают.

Итак, как же мы представляем себе задачу научно-фантастической литературы? Чтобы ответить на этот вопрос, заметим сперва, что надо различать «науку для литературы» и «литературу для науки». Пример использования науки для литературы — это употребление научных (или околонаучных) представлений для мотивировки новых сюжетных комбинаций: машина времени, экранирование земного тяготения («Первые люди на луне», «Пища богов» Уэллса) и тому подобное. Об этом мы говорить не будем. Мы говорим здесь о «литературе для науки» и считаем, что она должна:

1. Развивать способность научного работника к собственной конкретной мечте, а того, у кого эта способность начисто отсутствует (есть и такие!) снабжать уже готовыми мечтами.

2. Так волновать предвкушением реально достижимых целей, чтобы ученый не мог расстаться с мечтой, а, как известно, счастливая мысль (переход мечты в гипотезу) рождается из очень, очень сильного желания.

3. Создать атмосферу, способствующую расцвету стиля научной литературы, чересчур засушенного педантами. Действительно, необходимая осторожность в суждениях требует точности, но вовсе не отрицает легкой и непринужденной манеры изложения. Это очень важно.

Ежесуточная мировая продукция ученых необозрима.[51]

Публикация уже перестает играть свою роль. Каталоги и реферативные журналы недостаточны, и люди работают над проблемой электронной «библиографической машины». Самая сногсшибательная идея может утонуть в океане других работ. Язык науки настолько усложнился, что трудно понять, чего хочет автор, пока не прочтешь статью, а рискнуть временем для прочтения можно лишь поняв, чего хочет автор. Пока что этот замкнутый круг еще не очень мешает обмену идеями в пределах каждой узкой специальности, но он мешает сотрудничеству далеких специальностей, нанося огромный вред науке, которая по своей природе комплексна и универсальна. Вот тут-то и должен помочь опыт художественного рассказа и научно-художественный образ. Литературный стиль ученого должен подняться на уровень мастерства популяризации во всех тех случаях, когда это целесообразно.

4. Воспитывать у молодежи вкус к науке, к научному поиску.

Вот и все об общих задачах. Если бы это выступление нуждалось в эпиграфе, то уместны были бы следующие слова из одного недавнего стихотворения Михаила Светлова:

«Здравствуй, сказка,

ты верный помощник

при создании реальных вещей».

Разрешите теперь призвать вас (как соавторов) к решению одной конкретной научной проблемы.

На страницах журнала «Вопросы философии» вы могли увидеть несколько статей, посвященных математической биологии. Большая часть возникающих здесь вопросов вообще еще нигде не освещалась. Например, в связи с тем, что теория автоматического регулирования уже выходит за пределы, намеченные ее основателями, понадобились новые мерила успехов этой науки, и мы уже говорим о познании автоматики человеческого организма. Так как языком высшей автоматики является язык математических формул, а одним из важнейших приложений биологии является медицина, то вновь нарождающаяся наука может быть названа «математической медициной». Легко представить себе, какие трудности встретятся при подготовке кадров этой новой науки. Самое сочетание слов «математика» и «медицина» говорит о такой комбинации вкусов и влечений будущего деятеля в этой области, которая редко появляется сама и совсем не воспитывается нашей литературой.

Именно здесь возникает четвертая задача научно-фантастической литературы, и приступить к ней надо срочно.

Можно подумать, что новые (да еще математические) методы медицины могут быть поводом лишь для научно-популярной статьи, но не для романа с волнующими приключениями. Действительно, если математическая медицина не будет органически включена в сюжет, если ее можно будет свободно заменить какой-нибудь другой наукой, то цель достигнута не будет. Попробуйте, однако, расписать приключения, происходящие внутри организма, когда люди привыкли писать о приключениях, ареной которых является внешний мир. Попробуйте насытить драматизмом столкновение идей одного и того же человека, когда люди привыкли к драматическим столкновениям людей между собой или людей с силами природы. Попробуйте включить в приключенческий роман математические формулы в качестве персонажей.

И все это должно захватывать.

Но не слишком ли многого мы требуем от писателя?

Можно ли, вообще, хоть как-нибудь сделать то, о чем мы просим в этих трех фразах, начинающихся словом «попробуйте»?.. Пробовал ли кто-нибудь, когда-нибудь это самое?..

И тут вспоминается рассказ о разминировании из книжки Н. Белчина «Маленькая лаборатория», рассказ о размышлениях биолога в книге Ж. Ромена «Люди доброй воли» и глава «Немножко алгебры» у Ж. Верна («Из пушки на луну») и, наконец, происшествие с математической формулой у него же («Вверх дном»).

Мы считаем, что возможность соавторства писателей в создании математической медицины вполне реальна, а конкретных тем у нас сколько угодно.

Кто согласится нам помочь?

Г. Гребнев

(писатель)

Поближе к житейской правде

Несколько лет назад я работал над фантастическим романом о полете в межзвездное пространство. Читал я этот роман одному простому человеку, а тот слушал-слушал и говорит: «Ты меня прости, друг, но меня интересует прежде всего, что за существа живут в других мирах. Такие они как мы? Так же чувствуют, трудятся, борются? Даже едят, пьют, спят?»

Читатель прежде всего хочет знать: «То, что ты мне напишешь о фантастическом мире, — это человечно или нет? Если человечно, понятно и написано душевно — тогда это мне нужно, я книгу пойму и полюблю». А если в книге будут только какие-то отвлеченные понятия и проблемы, например, выбор Галактики для полета — это читателя не увлечет.

В любом произведении на тему космических полетов мы все-таки будем иметь дело с людьми, с живыми людьми. Да и в иных мирах они могут встретить весьма своеобразную жизнь. Для того чтобы убедительно описать все это, мало быть только инженером, надо быть очень хорошим писателем. Почему до сих пор читается с увлечением «Аэлита»? Потому, что Гусев, Лось и Аэлита — это живые люди, со своей судьбой, близкой нашему сердцу. «Аэлита» глубоко гуманистична, и потому она вечна.

Сегодня здесь говорили много интересного о будущей техники. Нам, конечно, нужно изучать эту технику. Она поразительна, потрясающа. Но мы не должны забывать, что мы пишем для человека и должны показать этого человека и его поведение в непривычных для нас условиях. И надо, чтобы эти условия, и сам человек в них, казались нам правдоподобными, естественными.

Когда мы будем писать фантастические романы, нам надо серьезно думать о герое. Он всегда должен быть в центре всего даже в романе о новой Галактике. И это должен быть новый, социалистический человек. Меня часто считали «интересным выдумщиком», говорили: «Гребнев — мастер сюжета». Мне это было первое время приятно, но потом я понял, что хотя писательская выдумка и нужна и хороша, от жизни отрываться все же нельзя.

Например, в одной научно-фантастической повести польского писателя Лема было написано, что тунгусский метеорит это — не метеорит, а атомный корабль, который взорвался, попав в атмосферу. Но когда читатели от ученых узнают, что упал и взорвался все же метеорит, а не межпланетный корабль, причем метеорит весил много миллионов тонн, они перестают верить автору.

Интересен вопрос о так называемом литературном поиске или розыске. При слове «розыск» вы сразу подумаете, что речь идет о «Деле пестрых» или о «Деле Румянцева». А если вспомнить писателя Ираклия Андронникова, как он разыскивает и воспроизводит историю какого-нибудь неизвестного лермонтовского портрета? Что, это можно назвать розыском?.. Безусловно.

А если М. Поляновский и Л. Кассиль разыскивают материалы о подвигах юного героя Володи Дубинина, это литературный розыск? Конечно.

А когда писатель заинтересован розыском книжных сокровищ Ивана Грозного и ищет следы древних книг, а затем пишет приключенческую повесть о них! Это литературный розыск? Да, несомненно.

Но говоря о литературном поиске, я не хочу утверждать, что поиск должен вытеснить мечту. Документальный литературный розыск и мечта могут сосуществовать, и фантазия может помочь розыску.

Однажды было так. Писатель написал фантастический роман о подводном туннеле между Америкой и Азией. Книга получилась интересная, хотя ее в свое время и поругали. Некий старый опытный журналист заинтересовался вопросом: а как же реально, можно построить туннель между Америкой и Азией или нет?..

Он начал узнавать, делалось ли что-нибудь в этом направлении, и выяснил, что в начале XX века был такой проект, предложенный одним французским инженером. По его проекту железнодорожный туннель должен был пролегать под Беринговым проливом… Это была как будто уже не фантастика, а тщательно разработанный проект Аляско-Сибирской железнодорожной магистрали, в котором было предусмотрено также и строительство туннеля под Беринговым проливом.

Но наш журналист продолжал искать. И дальнейшие литературные розыски привели его от проектов и схем инженеров к крупнейшему международному заговору империалистов, собиравшихся под видом концессии отторгнуть от России огромные пространства на русском Востоке. Этим заговором был опутан весь русский царский двор. Здесь были пуoены в ход подкупы, убийства, шантаж, — все…

Вот видите, куда привел литературный поиск! А толчком к нему послужила фантастика. Пусть благородный огонь искательства вечно горит в нашей груди!

В. Немцов

(писатель)

Героем может быть любой

Однажды ночью я вышел на балкон и впервые увидел спутник. Я уже привык к тому, что критики зачислили меня в разряд «бескрылых», утверждая, что мечта у меня куцая и писатель я робкий, навсегда приземленный. Привык настолько, что даже это чудо человеческого гения не пробудило у меня смелых мечтаний о полетах не только в дальние Галактики, но даже на изъезженные фантастами многих поколений Венеру и Марс.

Я смотрел на удаляющуюся звездочку и думал о тех, кто набрасывал первые карандашные эскизы этой воплощенной в металл мечты, кто делал расчеты, составлял сплавы, добывал горючее, точил гайки и припаивал провода к десяткам сложнейших приборов. Все это делали люди, которых мы встречаем в метро, в трамвае, на улицах. И нет никого среди них, похожего на капитана Немо или Робура-завоевателя, нет сверхчеловеков, которые всегда приводятся критиками в качестве примера сильных характеров, еще не созданных советскими фантастами.

Над конструкцией советских спутников работали десятки институтов, тысячи людей. Конечно, был и главный конструктор. Но ведь он ничего не сделал бы без инженеров, слесарей-сборщиков, простой монтажницы или даже аккумуляторщицы. Без их помощи не обойдется он и при создании первого межпланетного корабля.

Да простят меня снобы — ревнители «чистоты жанра», но я отважился написать роман о полете вокруг Луны, в котором нет людей с тяжелыми волевыми подбородками, нет сверхчеловеков, а в основном, действуют комсомольцы и некоторые из них ходят в самых обыкновенных тапочках. Больше того, — пробные испытания летательного аппарата оказались неудачными из-за того, что одна милая девушка торопилась на танцплощадку.

Что? Не бывает? Да, не бывает в научно-фантастических романах. А в жизни всякое возможно.

Почему я совершенно нарочито делаю героями своих книг самых обыкновенных людей? Я хочу показать романтику подвига и труда на реальной, «приземленной» основе: смотри, мой молодой друг, ты не хуже какого-нибудь двадцатилетнего техника Багрецова. Ты это можешь сделать, можешь придумать! Как? А это я тебе сейчас расскажу.

Вот почему во всех моих книгах взяты локальные технические темы. Я сознательно избегаю масштабности, чтобы читатель поверил в абсолютную реальность мечты.

Ну чего проще, скажем, написать, будто в средне-азиатской пустыне построены тысячи фотоэлектрических полей, а не одно экспериментальное, где действуют герои «Осколка солнца»? В самом деле, а вдруг и есть такое поле, но мы о нем пока ничего не знаем?

Но, к сожалению, многие критики этого не понимают, доказывая, что отсутствие масштабности в научной фантастике — признак скудности воображения.

Да неужели можно всерьез утверждать, что чем дальше фантаст запустит свой межпланетный корабль или чем дальше заглянет в будущее, тем он смелее, тем он крылатее?

А ведь сколько лет подряд критики только об этом и твердят. Однако даже Жюль Верн, на которого всегда ссылаются критики, большую половину романов посвятил Земле и своему времени.

Мне думается, что критики подобного толка сослужили дурную службу молодому читателю, доказывая, что советская фантастика должна жить в самых неизведанных пространствах Космоса, что наши фантасты отстали от жизни и только сейчас «осмеливаются» летать на Марс. Другой романтики критики не признают.

Что же происходит с молодым читателем? Он перестал видеть в книге своего современника. Его тяготит будничная земная обстановка. Он весь в Космосе, позабыв о том, что дороги к звездам начинаются у Земли, и лежат они через целинные поля, через заводские цехи и школьные парты. А «Пионерская правда» печатает письмо школьника, который решил лететь на Марс в ближайшие каникулы, и сообщает, что мама на это согласна.

Так большую героическую тему можно свести к пустяку, и что хуже всего, воспитывать не строителей коммунизма, а скучающих юнцов, которым все надоело на Земле.

Было бы смешно отрицать космическую фантастику вообще. Но я хочу подчеркнуть, что это не единственное, и тем более не главное направление.

По-видимому, есть каноны научной фантастики, но кому как не нам, советским писателям, искать новые пути. Ведь далеко не секрет, что многие книги о полетах в Космос написаны некоторыми нашими авторами по обветшалым образцам зарубежной фантастики.

Поиски могут идти в разных направлениях. Мне, например, хотелось бы сочетать абсолютно реалистическую прозу с острым сюжетом и техникой, принесенной из завтрашнего дня. Я чувствую свои художественные просчеты, многое не удается. Это мучительно трудно, так же, как когда-то было почти невозможно спаивать алюминий с другими металлами. Но способ для этого найден — помог ультразвук. А в нашем деле техника не поможет.

Писатели нашей сложной и многотрудной области научной фантастики ждут помощи от критики. Только давайте раз и навсегда договоримся — не повторять жалких слов о «чистоте жанра». Мы занимаемся не собаководством, где примесь крови другой породы нежелательна, а ведем дискуссионный разговор о путях развития советской научно-фантастической литературы, прочно стоящей на позициях социалистического реализма.

Да, именно так. Не знаю как вам, но мне в минуты тяжелой неудовлетворенности, когда не нравится страница, глава или даже целая книга, когда хочется проверить себя как бы по метроному — верен ли такт, нет ли фальши? — то чаще всего вспоминается Горький, а не Жюль Верн и даже не Уэллс.

И товарищ Гуревич ошибается, жалуясь, что были-де такие нехорошие дяди, которые убеждали фантастов мечтать только в пределах пятилетнего плана. Да разве можно удержать мечту? Она крылата.

Но и нельзя ее выгонять кнутом за пределы солнечной системы. Там ей холодно и пусто.

Мы живем в очень сложное, беспокойное время.

Приятно и полезно помечтать о заселении далеких миров, когда Земля-старушка станет уже ненужной человечеству. Но мне кажется, что именно сейчас, как никогда, необходимо пробудить у нашего юношества любовь к родному дому — к Земле, которую надо переделать в последней схватке с капитализмом.

Мы еще плохо используем действенную силу мечты, робко, с оглядкой на Жюля Верна, главным образом, основываемся на высокой познавательности научной фантастики, на развитии воображения… Но, даже если сюда прибавить интерес читателя к смелым, мужественным героям (обязательным персонажам любой книги этого жанра), — то все равно этого мало.

Будем считать, что научно-фантастическая и приключенческая литература помогает воспитывать мужество и смелость у нашей молодежи. Однако в борьбе за нового человека будущего коммунистического общества только этих качеств недостаточно.

Человек должен быть совершенен во всем. Это человек большого сердца, высокого благородства, и думается мне, что ему не помешает и хороший вкус, который тоже нужно воспитывать.

Значит, научно-фантастическая литература может нести не только познавательную нагрузку. Я в этом твердо убежден и, кстати говоря, об этом же пишут мне и читатели.

Я не смогу написать роман о коммунистическом обществе, но я стараюсь показать читателям живые приметы коммунизма в нашем сегодняшнем дне. Это не менее важно, особенно если они проявляются в поступках героев. А разве создание образа человека завтрашнего дня, но живущего рядом с нами, противоречит традициям научной фантастики?

Или, к примеру, публицистические отступления автора на тему, которая его очень волнует, не правомерны в научно-фантастическом романе?

Жизнь наша многообразна, интересна, волнующа, и если можно в научно-фантастическом произведении взять локальную научную или техническую проблему, то нельзя ограничить ее узкими рамками института, лаборатории и, главное, лишить героев простых человеческих чувств, пусть даже они «не работают на сюжет».

В традициях научной фантастики нашей и зарубежной обязательна борьба как с силами природы, так и с преступниками. Среди них чаше всего встречаются матерые убийцы или шпионы. Но ведь в нашем советском обществе это явление мало характерное. Шпионов и бандитов у нас единицы, а эгоистов, приспособленцев, карьеристов, тунеядцев и лентяев не так уж мало. Борьба с ними далеко не легкая. Однако с точки зрения читателя, привыкшего к книгам, где на каждой странице слышатся выстрелы и торжествует примитивный мордобой, книги, в которых рассказывается о разоблачении подобных типов, «временно прописанных» в нашем обществе, покажутся недостаточно увлекательными.

Мне думается, что в нашей научной фантастике могут найти законное место и сатира, и гротеск, и мягкий юмор, и нежнейшая лирика. Все то, что оставила нам в наследство большая литература.

И не будем прибедняться. Лучшие образцы советской научно-фантастической и приключенческой литературы написаны не хуже многих так называемых «производственных» и «колхозных» романов, которым открыта дорога во все толстые журналы. Но у нас есть неоспоримое качество — умение строить увлекательный сюжет, романтическая приподнятость и новый, подчас неожиданный для читателя, материал.

Как-то у одного редактора я спросил, почему все-таки толстые журналы никогда не печатали ни одного научно-фантастического или приключенческого романа? Он хитро улыбнулся и ответил: «инстинкт самосохранения».

В этой шутке была доля истины.

Самокритика вещь полезная, но мне думается, что у А. Адамова не было особых оснований заявлять на страницах «Литературной газеты», что за последние годы ни в научно-фантастической, ни в приключенческой литературе не создано ни одного запоминающегося героя. Ну, а скажем, в повестях П. Нилина? Ну, а в «Джуре» Г. Тушкана? Есть такие герои и в других книгах, например, у Л. Лагина.

Некоторые критики — те, кто подобрее, — упрекают меня и других фантастов не в скудости воображения, а в том, что мы сознательно его сдерживаем. Есть такой грех. И вот почему. Как-то давно я начал писать книгу о будущем сельского хозяйства. Это роман «Семь цветов радуги». Я им не доволен и буду переписывать заново.

Тогда мне хотелось показать государственную сельскохозяйственную промышленность далекого будущего. Но потом я отказался от «дальней фантастики» и написал о колхозных изобретениях. С тех пор меня начали бить за «бескрылость».

Возможно, я сентиментален, как и мой наивный герой Димка Багрецов, у него самая фантастическая мечта — сделать всех людей хорошими.

Но я только робко нащупываю эту тему и хочу показать нашей молодежи методы, способы достижения цели, чтобы стать хорошим человеком. Не все можно показать в действии, и тогда, как у меня в «Счастливой звезде», появляется профессор Набатников, который взял на себя труднейшую роль говорить с юными гражданами по душам. Он советует и даже поучает, чего молодые товарищи терпеть не могут. А он продолжает взывать к их совести и говорить довольно обидные слова.

Кое-кто из критиков морщился. Дидактика! Публицистика! Это было не так уж страшно, потому что я не считаю, скажем, публицистику бранным словом, даже если о ней говорится в применении к остросюжетному художественному произведению. Я боялся, что эта важнейшая тема, где затрагиваются вопросы воспитания, не найдет отклика у молодых читателей.

А потом посыпались письма. Одно из них от студента, кажется, строительного техникума. Он пишет, что, прочтя эту книгу, стал как будто бы лучше. Наивно? Но, честное слово, ради этого можно погрешить и чистотой жанра.

Мы все получаем много писем. Они бывают разные. Кто-то заинтересовался технической проблемой. Дескать, фантаст предвосхитил его мысль, что-то предсказал — прозорливец. Но ведь это случайность. И не в этом задача литературы.

Г. Тушкан

(писатель)

Литература героических приключений

Наша приключенческая литература призвана утверждать советский образ жизни, воспитывать у читателя веру в могущество созидательных сил человека, смелость, находчивость, благородство, стремление к подвигу и познанию мира, сознание долга и чести.

Иногда приходится слышать обвинения в том, что некоторые советские произведения следуют западным образцам. Это неверно. Ни в одном романе мы не встретим пропаганды американского образа жизни; ни в одном советском приключенческом романе нет и намека на тенденцию привить читателю стремление к обогащению как главной цели в жизни. Ни в одном советском приключенческом романе авторы не ведут пропаганды военного насилия одного народа над другим.

Но без резкого повышения качества приключенческой литературы невозможно дальнейшее ее успешное развитие.

Ничего нет легче, чем написать плохую приключенческую повесть; для этого надо лишь слегка обработать любое уголовное дело или доклад о поимке шпиона, и тогда эрзац-сюжет явится просто связью занимательных эпизодов. Нет ничего труднее, чем написать хорошую приключенческую книгу, так как ко всем качествам, которыми обладает прозаик, для писателя-приключенца добавляется необходимость владеть острым сюжетом, показывать действенного героя.

За последнее время издано много приключенческих книг, написанных торопливо, небрежно и неумело. В теперешней настораживающей болезни роста приключенческой литературы повинны авторы и прежде всего авторы, но повинна и вся большая когорта критиков.

Писателям, как воздух, необходима принципиальная, деловая, суровая, но доброжелательная критика. Критика же помогает мало.

Если суммировать наиболее типичные критические высказывания в адрес приключенческих произведений, то это будут прежде всего такие обвинения: безликие герои, стандартность сюжетных приемов, плохой язык, искусственность положений, дурной вкус. Критики осуждают писателей за изобилие натяжек и случайностей в сюжете, за ложную занимательность, за некритическое следование западным образцам. В этом перечне есть и абсолютно справедливые упреки и совершенно неправильные, неправомерные.

Я отнюдь не теоретик, не литературовед и не профессиональный критик. Это мое выступление вызвано необходимостью поставить вопросы литературоведческого, критического характера и тем самым дать материал для дискуссии, для споров, в результате которых родилась бы истина.

* * *

Сюжетная приключенческая литература ведет свою родословную от ирано-арабских приключенческих новелл «Тысяча и одной ночи» и предшествовавших ей рассказов древней Индии и древнего Китая о приключениях и путешествиях. В них фигурируют и военные стычки, и случайные обогащения, и препятствия, создаваемые злыми духами, и внезапные спасения с помощью добрых духов.

Ранние греческие романы, испанский плутовской роман, французский галантно-авантюрный роман и рыцарские романы, романы Вальтера Скотта, оказали большое влияние на дальнейшее развитие приключенческой литературы. В девятнадцатом веке приключенческая литература служит делу утверждения капиталистического строя. Буржуазия нуждалась в создании героических образов. Особенно острой становится эта необходимость в период империализма. Таковы социальные истоки реакционной героики, прославляющей героя колониальных войн и борьбы против народа. Одним из творцов подобной героики выступил певец английского империализма Р. Киплинг, который воспевал колонизатора, утверждал «бремя белых». Его герои по сути антинародны; эгоизм, культ грубой силы, крайний индивидуализм — таковы их характерные черты.

И все же буржуазная классическая приключенческая литература в основном была прогрессивной. Жюль Верн и А. Дюма, Л. Буссенар и Ф. Купер создали в приключенческих книгах галерею любимых детьми образов. Это капитан Немо, бригадир Жерар, д'Артаньян, Атос, Портос, Арамис, граф Монте-Кристо и другие.

Существует неправильное представление о том, что в дореволюционной России совсем не было остросюжетной приключенческой литературы. Интересными старинными приключенческими произведениями явились книги о наших мореходах. Остросюжетные произведения создавали классики русской литературы и выдающиеся русские писатели. Декадентствующая буржуазия царской России вызвала к жизни бульварную литературу, в которой острый сюжет являлся лишь простой связью щекочущих нервы происшествий.

До революции, кроме плохих произведений (к слову сказать, в наследии прошлого надо хорошо разобраться), были интересные остросюжетные произведения, например, А. Куприна, А. Толстого и др.

Но надо прямо сказать, что большой дореволюционной русской приключенческой литературы, как например на западе, которая бы стала классической, у нас не было. Приключенческий жанр начал развиваться после революции: вспомните «Красных дьяволят» П. Бляхина, увлекательную «Месс Менд» М. Шагинян и другие.

Советскую приключенческую литературу характеризуют такие произведения, как «Два капитана» В. Каверина, «Золото» Б. Полевого. К сожалению, эти произведения литературоведы и критики считают неудобным зачислять в приключенческий жанр.

* * *

Тематика и сюжеты приключенческой литературы удивительно многообразны.

Жизненные события, насыщенные конфликтами, борьбой, раскрытием тайн — от криминальных до научных и географических — могут быть выявлены с наибольшим приближением к жизни именно в форме остросюжетного приключенческого произведения.

Чтобы подтвердить многообразие тематики и сюжетов нашей приключенческой литературы, обращусь к альманаху «Мир приключений» № 3. Альманах открывается описанием действий наших контрразведчиков в Румынии в повести Н. Атарова «Смерть под псевдонимом». Нам ценен приход в приключенческую литературу опытных прозаиков. В повести есть недостатки, но в ней ярко даны образы героев первого плана. Хорош и пейзаж. Атарову нужно пожелать успеха в приключенческой литературе.

Следующая повесть описывает борьбу с фашистами за советского ученого и его изобретения на оккупированной врагом территории. Это очень интересная, хорошо написанная на документальном материале повесть Е. Рысса и Л. Рахманова «Домик на болоте». Далее — поиски сокровищ, но не традиционного золота, а старинных книг библиотеки Ивана Грозного — «Пропавшие сокровища» Г. Гребнева.

Героизм советских горняков показан в повести «Чрезвычайные обстоятельства» И. Зверева. Трагическая история английского парусного судна изложена в духе международной солидарности И. Ефремовым в рассказе «Катти Сарк».

В альманахе опубликована также повесть о слонихе Ситоре О. Эрберга, затем юмористическая киноповесть Н. Гернет и Г. Ягдфельд «Катя и крокодил»; наконец, очерк Ф. Зигеля «Обитаем ли Марс». Видите, какое многообразие.

Несколько слов о наших советских сюжетах, которых не может быть в литературе капиталистических стран.

Возьму для примера повести Н. Томана. Повесть «На прифронтовой станции» построена на том, что просчет тайного вражеского агента, устроившегося работать в паровозном депо, объясняется присущим только нашей стране трудовым энтузиазмом: железнодорожники, не увеличивая количества паровозов прифронтового депо, — на что и рассчитывал агент, — произвели переброску войск для наступления.

В повести Н. Томана «По светлому следу» герои ищут исчезнувшего товарища. Начальник базы исходит при поисках из отрицательных черт характера пропавшего: зависти, обиды и так далее. Но тут один умный человек, узнав о ходе их поисков, удивленно спрашивает: «Почему идут по темному следу характера исчезнувшего, допуская возможность преступления с его стороны, а не подвиг?»

Следуя этому совету, пропавшего ученого действительно вскоре находят. Оказывается, что он в самом деле совершил подвиг, спасая во время урагана от неминуемой катастрофы солнечную машину своего товарища.

Многие наши приключенцы, к сожалению, вообще плохо владеют сюжетом. Примером неопытности в построении острого сюжета является интересная повесть И. Зверева в том же номере альманаха. Произведение посвящено героизму советских горняков во время обвала в шахте. Здесь и самопожертвование ради других, и взаимовыручка, и чувство локтя, и рождение героизма. Расширившийся завал и прорвавшаяся вода угрожают жизни шестерых горняков. Уровень воды повышается. Тут бы и показать борьбу людей со стихией, героизм. Но вместо кульминационного пункта следуют звездочки, а затем описана торжественная встреча спасенных, то есть дан эпилог.

Для приключенческой литературы обязателен принцип динамизма в изображении жизни — включение в стремительно развивающийся поток событий. Композиция приключенческой книги родственна композиции драматургического произведения. Говоря об этом, я бы хотел напомнить, что основной особенностью, отличающей образ-характер в драме, является изображение человека в состоянии особенного напряжения и подъема всех его внутренних сил, вызванного необходимостью острой борьбы с препятствиями, вставшими на пути к цели. Ввиду того, что изображение такого состояния и жизненных положений, вызывающих его, получает отчетливость именно в драме, их и называют, обычно, драматическими. Отсюда же и термин «драматизм», который закрепился как обозначение особенно обостренного развертывания тех или иных событий.

В драме с особенной отчетливостью проявляется в поступках, в мыслях, в переживаниях основное качество, основная особенность характера человека. Отличаясь меньшей, чем в эпосе, многосторонностью раскрытия человеческой жизни, драма сводит ее изображение к показу только тех ее сторон, которые непосредственно относятся к интенсивному осуществлению данного конфликта. Поэтому главная сюжетная линия может быть построена и линейно и скачкообразно. Закономерен такой прием сюжетного построения, при котором в стремительно развивающийся поток событий главной сюжетной линии, как в главное русло реки, вливаются не менее стремительные потоки событий, вторые и третьи сюжетные линии, вставные эпизоды.

В приключенческих повестях, кроме прямого хроникального развертывания событий, когда читателю известно не более, чем известно герою, широко применяется и другой прием, называющийся «теорией прозрачного актера», когда читателю ясно то, что еще неизвестно герою, например, заговоры и действия врагов, прячущихся под личиной советских людей.

Очень кратко о языке приключенческих произведений. Обычно, говоря о языке произведения, имеют в виду прежде всего слог, каким оно написано. Если поэзия — это особая форма мышления, то и повествование в острой сюжетной прозе — тоже своеобразная форма мышления. Слог бытового или психологического романа выдержан в замедленном темпе, внимание читателя надолго останавливается на различных бытовых и психологических деталях. Этот слог, конечно, резко отличается от слога приключенческих романов, где действие протекает бурно, стремительно. В нем гораздо больше глаголов и во много раз меньше прилагательных, чем в бытовом, психологическом романе.

Некоторые писатели, чтобы придать литературную добротность своим произведениям, неправомерно, с моей точки зрения, злоупотребляют изобразительными средствами бытового романа, замедляют ход действия пространными описаниями и отступлениями, что делает некоторые главы их произведений мало интересными. Это встречается, например, в романе «Альтаир» В. Немцова, в трилогии «Повесть о Ветлугине» Л. Платова и в других произведениях.

Другая наша беда — это бедность языка, которую не оправдаешь погоней за лаконичностью и точностью. Попадается много канцеляризмов, избитых выражений, языковых штампов; встречаются вопиющие ляпсусы, мюнхаузеновщина, свидетельствующая о том, что автор не знает того, о чем пишет.

Главный секрет привлекательности приключенческой литературы — в удивительной притягательной силе героического образа. Как правило, герои приключенческих книг — энергичные люди, борющиеся за прогрессивные идеалы, проявляющие героизм, мужество, настойчивость и находящие выход из самых безнадежных положений.

Галерея героических образов советской приключенческой литературы велика. Не все герои запоминаются, не все они ярко выписаны, но все являются патриотами, людьми мужественными, находчивыми, стремящимися к трудовому или ратному подвигу, не жалеющими своей жизни ради блага народа, то есть настоящими советскими людьми.

Почему же подчас автору не удаются яркие образы героев? В обилии безликих героев повинно стремление многих приключенцев создать образ так называемого «живого героя», «середнячка», обладающего наряду с положительными обязательными отрицательными качествами, стремление показать очень скромных людей, честно выполняющих на своем маленьком посту свои обязанности. Это-то и приводит к созданию невзрачных, серых, схематичных характеров, которые не запоминаются. Вылепить яркий героический характер человека в коллективе равных ему людей значительно труднее.

Фантастичность, гротескность, необычность характера и обстоятельств есть форма обобщения и выявления характера в приключенческом произведении.

Кем является капитан Немо? Положительным, более того — идеальным героем, который жертвовал своим счастьем, своей жизнью ради освобождения своей страны и мести поработителям. Он не лишен недостатков, но его суровость и даже жестокость рождаются в результате самозабвенного выполнения долга и не воспринимаются как отрицательные качества характера.

Бригадир Жерар, Мересьев, Павел Корчагин и Тимур — все они идеальные героические образы.

Вот почему я считаю, что в приключенческой литературе надо создавать очень ярко выраженные благородные характеры людей чести и долга, преданных великой идее строительства коммунизма, идеальных героев нашего времени. Героический романтизм это допускает и этого требует, а советский приключенческий роман немыслим без романтики профессии, романтики открытий и путешествий.

Как же создаются запоминающиеся яркие героические характеры? Несомненно, что героев и героику надо брать из жизни.

Я хотел бы напомнить, что яркий образ д'Артаньяна из «Трех мушкетеров» Дюма списан с исторического лица. Использованы мемуары господина д'Артаньяна, капитана-лейтенанта первой роты королевских мушкетеров, изданные в 1701 году.

На подлинном материале создан Д. Медведевым образ Кузнецова в книге «Это было под Ровно». Интересны книги бывалого человека Г. Брянцева, в основу которых также положены реальные факты.

Но закономерное требование правды жизни отнюдь не исключает возможности использования в сюжете приключенческой книги исключительных положений и случайностей. Критика же ставит под сомнение буквально все, что происходит случайно. А ведь, между тем, в само понятие «приключение» входит большой элемент случайности, который, кстати сказать, подчас бывает свойственен даже и самым монументальным, отнюдь не приключенческим произведениям. Например, в хорошей приключенческой книге «Повесть о настоящем человеке» Б. Полевой положил в основу сюжета исключительное событие, исключительную человеческую судьбу и в то же время на этом исключительном материале показал типические для советских людей черты характера самого героя и окружающих его персонажей. Рисуя исключительную судьбу героя, писатель добивается больших типических обобщений. Вот почему положение о типическом поведении советских граждан в исключительных условиях я считаю одной из особенностей приключенческой литературы.

* * *

В ряду приключенческих книг особое место занимают произведения о юных героях. Одной из лучших повестей, написанных о становлении характера, о том, как мальчишка выполнял доверенное ему дело, становился героем, можно назвать недавно переизданную повесть Э. Козачинского «Зеленый фургон». В ней отсутствуют приемы, создающие внешнюю динамику развития событий. Главное — динамика развития образа: неопытный юноша становится агентом уголовного розыска, ловит конокрадов, задерживает банду.

К произведениям, написанным о становлении юного героя в первые годы советской власти, относится книга Л. Овалова с привлекательным, запоминающимся образом чекиста майора Пронина.

Но все же в жизни у нас куда более яркие юные герои, чем в литературе. На днях мы читали о пионере-партизане Вале Котике, которому присвоено звание Героя Советского Союза. Газеты, в частности «Комсомольская правда», сообщают о фактах поразительного героизма наших юных патриотов в борьбе с фашистами.

К сожалению, в приключенческой литературе нет собирательного образа юного Героя Советского Союза, хотя произведений, где участвуют юные герои, не мало.

Значительно повезло героям первых лет советской власти. Незабываемым и наиболее ярким является Павел Корчагин, герой «Старой крепости» А. Беляева Василий Манджура. Хорошо написаны образы Генки и Славки в двух книгах «Кортик» и «Бронзовая птица» А. Рыбакова.

Самой великой задачей литературы является создание сильного, жизнерадостного, мужественного, целеустремленного характера молодого героя. Молодежь любит литературу героических приключений, и наша задача — создать героические образы, которые, помогая коммунистическому воспитанию, вдохновили бы читателей на великие свершения во славу нашей социалистической Родины.

Н. Томан

(писатель)

Что такое детективная литература

Почему необходим специальный разговор о самом понятии детектива? Необходимость в нем возникла по той причине, что ни с одним иным литературным термином нет большей путаницы и неразберихи. У нас ведь даже такое, более широкое понятие, как приключенческая литература, до сих пор применяется либо слишком широко, либо слишком узко. Конечно, четких, жестких границ между многочисленными литературными жанрами нет и не может быть, однако слишком уж расширительное толкование границ между ними может привести к стиранию всякого различия и, в конечном счете, вообще к ликвидации самого понятия такой литературы, как приключенческая или научно-фантастическая.

Я надеюсь, однако, что общими усилиями мы, наряду с прочими, более значительными проблемами, решим и эту, частную, но совершенно необходимую задачу определения приключенческой литературы и ее особенностей во избежание той путаницы, которая существует в оценках произведений как этой литературы, так и того направления ее, которое условно именуется детективным.

Итак, что же такое детектив? В наших словарях и энциклопедиях он трактуется как одно из наиболее реакционных направлений современной буржуазной литературы. Вот, например, что сказано по этому поводу во втором издании Большой Советской энциклопедии.

«Нагромождение ужасов, опасностей, убийств, дешевых эффектов, сексуальные извращения, характерные для сюжетов детективной литературы, придают ей бульварный характер, рассчитанный на удовлетворение самых низменных интересов».

Все это действительно характерно для современного буржуазного детектива, а вернее, — для современного вырождающегося детектива. Я же, говоря о буржуазном детективе, имею в виду пору его расцвета, когда он был представлен такими его мастерами, как Эдгар По, Гастон Леру, Морис Леблан, Уилки Коллинз, Конан Дойль и Гильберт Честертон. Для этого «классического», так сказать, периода детективной литературы характерна преимущественно уголовная тематика.

Отмежевывается классический буржуазный детектив и от произведений о поединке международных разведок.

Положение это наиболее четко выразил Гильберт Честертон в предисловии к детективной повести Уолтера Мастермэна:

«Он [Мастермэн] не портит чистых и прекрасных линий классического убийства или грабежа пестрыми, грязными нитями международной дипломатии. Он не снижает наших возвышенных идей о преступлении до уровня внешней политики».

Таким образом границы классического буржуазного детектива определяются довольно четко. У нас термин «детектив» трактуется чрезвычайно широко. В одном случае разумеют под этим понятием все, относящееся к уголовной теме, в другом — еще шире — все, что связано и с милицией, и с разведкой. В третьем — относят к детективу почти всю нашу приключенческую литературу.

Изрядную путаницу в этот вопрос внес и А. Адамов в своей статье «Детектив и правда жизни», опубликованной в «Литературной газете». Он относит в ней к детективным такие произведения, как «Это было в Праге» Г. Брянцева и «И один в поле воин» Ю. Дольд-Михайлика, хотя книги эти ничего общего с детективом не имеют.

Под детективным же произведением понимается такое повествование, в котором методом логического анализа последовательно раскрывается какая-нибудь сложная, запутанная загадка или тайна. Тайна уголовного или политического преступления, тайные замыслы международных агентов, необычайные, труднообъяснимые явления природы, поиски утерянных секретов изобретений или открытий, расшифровку рукописей или исторических документов, загадки Космоса и многое другое.

И тут мы сразу же, и самым категорическим образом, хотим отмежеваться при объяснении термина «детектив» от английского слова «detective», то есть «сыщик», ибо это ведет к неверному, однобокому толкованию нашего направления детективной литературы. Более верным будет считать этот термин происходящим от глагола «detect», то есть — открывать, обнаруживать.

Хотелось бы также подчеркнуть и то обстоятельство, что метод, применяемый авторами детективных произведений, ни в коей мере не является каким-то специальным, свойственным только этого рода литературе. Это объективный метод научного мышления, именуемый индукцией и дедукцией, с помощью которых строятся научные гипотезы, делаются открытия. Идя в рассуждениях от частного к общему и от общего к частному, синтезируя и анализируя, Жорж Кювье по остаткам костей вымерших животных и некоторым другим данным восстановил внешний облик доисторических животных. Пользуясь тем же объективным методом изучения мышления, писатель «анатомирует» разнообразнейшие тайны и героев детективных произведений. Это, конечно, требует от него не только совершенного владения логическим анализом, но и значительных познаний в различных областях военных, научных, технических и прочих наук. В этом обстоятельстве мы видим большую познавательную ценность детективной литературы.

Нам думается также, что к детективным произведениям следует отнести лишь те, в которых читатели как бы соучаствуют в раскрытии тайны, а это значит, что тайна в таких произведениях не должна раскрываться читателям до самых последних страниц повествования.

В этой связи мы не отнесли бы к произведениям детективным такие повести, как «Дело пестрых» А. Адамова, «Следы на снегу» и некоторые другие произведения Г. Брянцева, «Над Тиссой» Авдеенко и многие другие приключенческие книги о работниках милиции, разведчиках и пограничниках.

В то же время, в таких произведениях, как в «Повести о Ветлугине» Л. Платова, в «Озере Горных духов» и в других произведениях И. Ефремова применен тот же метод раскрытия тайны, что и в «чистом», так сказать, детективе. В связи с этим все чаще появляется у нас такая терминология, как научный и даже психологический детектив. Не знаю, насколько правомочна вся эта классификация различных видов детектива, да и нужна ли она вообще, но одно тут бесспорно — большая емкость, широта диапазона детективного метода повествования.

Обычно ведь, противопоставляя приключенческую литературу прочей художественной литературе, говорят, что ей не только не свойственен психологический анализ, но чуть ли даже не противопоказан. А ведь детектив дает возможность построить все повествование на одном только психологическом анализе со всеми его сложнейшими нюансами. Это, конечно, требует от авторов глубокого знания не только человеческой психики, но и психологической науки. И что еще более важно — умение перевести сухие, абстрактные понятия науки на выразительный, образный язык художественной литературы.

Трудности неизбежны, конечно, для всех разновидностей детектива, ибо во всех случаях от авторов требуется доскональное знание либо криминалистики (если в произведениях повествуется о разгадке уголовного преступления), либо военной техники с ее взрывными средствами (если речь идет о тайне минирования), либо войсковой разведки (если автор рассказывает о тайне укрепленного района противника или численности его гарнизона).

Однако, несмотря на столь широкий диапазон тем детективной литературы, многие авторы упорно замыкают его только тайнами политических и уголовных преступлений, забывая, что тот же метод, каким раскрываются преступления, пригоден, например, и для восстановления совершенного подвига и возвращения доброго имени человеку, стечением различных обстоятельств попавшему в сложную ситуацию. А ведь это куда более благодарная задача. Из произведений подобного рода можно назвать лишь повесть Н. Москвина «По следу человека», опубликованную во второй книге альманаха «Мир приключений». В ней автор методом детективного повествования восстанавливает подвиг без вести пропавшего советского офицера. И делается это средствами полноценной художественной литературы, безо всяких скидок на жанр.

Примером хорошего, добротного детектива могла бы послужить и повесть Е. Рысса и Л. Рахманова «Домик на болоте». В ней рассказывается об увлекательной работе профессора Кострова над созданием ценной лечебной вакцины в сложнейших условиях фашистской оккупации. И как ни трудно было создавать эту вакцину, еще труднее оказалось обнаружить ее похитителя, подстроившего все таким образом, чтобы подозрение пало на честного, ни в чем не повинного человека. Тут та же тема реабилитации доброго имени и торжества справедливости.

О широких возможностях детективного повествования свидетельствует и повесть Г. Гребнева «Пропавшие сокровища», посвященная поискам библиотеки Ивана Грозного.

Можно, значит, выйти из заколдованного круга разведывательной и уголовной тематики даже в области «чистого» детектива.

Хотелось бы отметить и еще одну особенность детективной литературы — стройность, целостность ее сюжета. Ведь в основе детектива, как уже говорилось выше, лежит тайна, тайна же всегда сюжетна. А это немаловажное обстоятельство, ибо искусством сюжета мы, авторы приключенческих произведений, владеем далеко еще не в достаточной мере. Разговоры же о том, что во многих слабых, антихудожественных произведениях есть будто бы «лихо» закрученный сюжет, свидетельствуют лишь о непонимании самого существа сюжета. Сюжет не есть ведь что-то инородное в художественном произведении, он органически связан со всеми остальными его элементами. Мало того, он помогает раскрыть сущность замысла автора, развить характеры действующих лиц, организовать все многообразие привлеченного материала в единое целое. Человек малоопытный и малоталантливый, не умеющий владеть художественным словом, вообще не в состоянии создать интересный сюжет, и пора бы уже отличать оригинальный, удачно найденный сюжет от плоских, банальных ситуаций, выдаваемых за сюжет.

Вот, например, что говорит о значении сюжета такой мастер его, как Алексей Толстой:

«Удачно найденный сюжет организует, — иногда мгновенно, буквально в несколько секунд, будто капля какого-то едкого реактива, — все хаотическое нагромождение мыслей, наблюдений и знаний. Сюжет — это счастливое открытие, находка».

Говоря о необходимости крепкого, целостного сюжета для детективного повествования, я, конечно, вовсе не отрицаю желательность его для всех прочих видов приключенческой литературы. К сожалению, однако, многие из них строятся на эпизодическом сюжете, что очень часто делает композицию этих произведений весьма зыбкой, а само повествование чрезвычайно растянутым. Примеров подобного рода повестей и даже рассказов можно было бы привести немало.

Такие повествования можно ведь растянуть почти до бесконечности, нанизывая эпизод на эпизод, и надо обладать достаточно хорошо развитым чувством меры, чтобы вовремя остановиться и поставить, наконец, точку.

Примером произведения, не имеющего целостного сюжета и потому слишком растянутого, могла бы послужить книга Ю. Дольд-Михайлика «И один в поле воин». Автору следовало бы остановиться где-то значительно раньше, повесть его только выиграла бы от этого.

Думается мне, что и повесть А. Адамова «Черная моль», перегруженная обилием действующих лиц, эпизодов и недостаточно тщательно отобранных фактов, стала бы куда более стройной, если бы Адамов серьезнее подумал о ее сюжете.

Хотелось бы сказать несколько слов и о секрете привлекательности детективного повествования. Общеизвестно, что детективные произведения пользуются у читателей неизменным успехом.

Разгадка привлекательности детектива — в торжестве ума его положительного героя, в силе и безукоризненности его логики. Значение ярких, запоминающихся характеров в художественной литературе бесспорно. Более того, удача образа хотя бы одного только главного героя, уже почти всегда — удача всего произведения. Приключенческая же литература не может пока похвастаться такими удачами, ибо их, к сожалению, слишком мало. А как выиграла бы она, будь среди ее действующих лиц герои, равные по силе своего воздействия на молодых читателей Павлу Корчагину, вот уже четверть века являющемуся идеалом молодых людей нашего советского времени.

Что же мы, авторы советских детективных повестей и рассказов, должны еще ставить своей целью, кроме создания ярких характеров? Конечно, показать торжество нашего советского человека, вооруженного знанием, обладающего пытливостью ума, одержимого страстью к исследованиям, к разгадкам тайн, самоотверженно служащего передовой науке. Среди наших героев должны быть отважные путешественники, открывающие новые острова в океанах, исследователи малоизученных районов нашего Дальнего Востока, геологи, раскрывающие тайны наших недр, ученые, изобретатели, воздухоплаватели и астронавты. В яркой, увлекательной форме должны мы поведать нашим читателям о величии и многообразии мира. Но устремляясь в космическое пространство, не следует забывать и о таких земных делах, как борьба не только с вражеской агентурой, но и со все еще существующей уголовной преступностью. И думается мне, что создание запоминающегося характера оперативного уполномоченного уголовного розыска или ОБХСС, будет такой же удачей советской приключенческой повести, как и создание яркого образа разведчика, пограничника или отважного астронавта.

Нужно только помнить при этом, что в произведениях на уголовную тему, главным героем должен быть оперативный работник нашей милиции, а не уголовный преступник, как это делают иногда некоторые авторы.

Мне думается, в связи с этим, что А. Адамов в повести «Дело пестрых» и особенно в «Черной моли» слишком много уделил места описанию преступного мира, и этим, вопреки собственному желанию, невольно романтизировал некоторые преступные персонажи. Например, «папашу» из «Дела пестрых» или Плышевского из «Черной моли». Они ведь ловкие, хитрые, умные и, конечно же, смелые и удачливые люди, а это не может не смутить кое-кого из юных читателей.

Целью нашей литературы на уголовную тему должен быть показ того, как в результате закономерностей общественного развития происходит ликвидация преступности. Наша детективная литература должна показывать не только раскрытие преступления, но и утверждать советский образ жизни, воспитывать нетерпимость к любым проявлениям пережитков капитализма в сознании, в быту, в экономике, внушать, что борьба с этими пережитками является общенародным делом.

Необходимо воспитывать нетерпимость к правонарушителям и их соучастникам, отвращение к преступлению, а самое главное — показывать, что наказание преступников неотвратимо, что от ответа, рано или поздно, не уйти.

Примером интересных, с большим знанием материала, и главное, с правильных позиций написанных произведений являются рассказы о работниках нашего уголовного розыска Л. Шейнина.

Наша приключенческая литература очень многообразна, детективное направление в ней — лишь часть этого многообразия. Успех же или неуспех приключенческого произведения определяется не выбором этих направлений, а соответствием того или иного направления замыслу произведения, глубиной проникновения в материал, запасом знаний и жизненного опыта, ясностью цели и мастерством. Давайте же смелее браться за самые разнообразные, острые, злободневные темы и решать их свежо, оригинально, с твердой уверенностью, что советской приключенческой литературе ничто не противопоказано, кроме скуки и серости.

А. Адамов

(писатель)

За книги, активно вторгающиеся в жизнь

Факты из истории нашего народа, из героической истории нашей партии периода борьбы с царизмом, гражданской войны или первых лет становления советской власти — важный фактор в воспитании нашей молодежи.

Но все-таки самым главным в нашей литературе и, в частности, в приключенческих книгах, является современная тема — люди, наши современники, их судьбы, их характеры, их дела. Вот на современной теме в приключенческой литературе, на теме активного вторжения этой литературы в жизнь мне и хотелось бы в первую очередь остановиться.

Иногда думают, что если повесть посвящена, скажем, работе наших контрразведчиков, разоблачающих вражеских агентов, или нашей милиции, то это уже повесть современная, ибо посвящена нашим дням. Однако это далеко не всегда так. Во многих таких книгах иностранные разведчики, к примеру, действуют в наши дни точно так же, как и двадцать лет назад, и ловят их точно так же, как и раньше, хотя теперь и задачи, и методы, и объекты их враждебной деятельности изменились, как изменились и методы разоблачения врага. Но главный недостаток подобного рода книг заключается в том, что они, несмотря на все внешние приметы времени, отнюдь не так уж современны, ибо не вторгаются активно в нашу сегодняшнюю жизнь, не задевают важных ее проблем, не ставят и не решают злободневных, волнующих нас сейчас вопросов.

Кроме того, в таких книгах обычно не показывается, во имя чего же сегодня ведется борьба с врагом, не показывается весь размах нашей жизни, высокий пафос нашего строительства, наши сегодняшние достижения.

Все это там лишь как бы само собой подразумевается, а, по существу, — перекладывается на какие-то другие книги. Поэтому такие приключенческие книги в лучшем случае учат бдительности. Но для художественной литературы этого мало, ведь она призвана всесторонне воспитывать людей.

Мне кажется, что сюжет приключенческих книг надо строить на очень важных для нас проблемах, поднимать злободневные, волнующие сейчас наших читателей, острые вопросы, на которые они ищут ясного ответа прежде всего в книгах. Поэтому писатель должен рассказать не просто о том, как коварен враг и как его разоблачают, как опасны преступники и как с ними борется милиция. Наши книги прежде всего должны рассказать читателю о том, как надо жить, как, во имя чего и против чего надо бороться. Необходимо, чтобы наши произведения поднимали людей на активную, непримиримую борьбу против всякого зла, против всех недостатков. Только при этих условиях приключенческая книга будет по-настоящему вторгаться в жизнь, будет в полном смысле слова современной.

Как же писатель может бороться с теми отрицательными фактами, с которыми он сталкивается, как должен воспитывать своего читателя, куда вести его?

Есть разные формы активного вмешательства писателя в жизнь — его книги, публицистические выступления, встречи и беседы с читателями. Но главное — это все-таки книги. А они только тогда станут активным и важным орудием воспитания, орудием борьбы с нашими недостатками и трудностями, когда писатель не только укажет на эти недостатки, не только выявит их причины и пути их преодоления, но и всем богатством художественных средств сумеет убедить читателя, вселить в него веру в их преодоление и стремление их преодолеть. Не с мнимой смелостью смаковать имеющиеся у нас еще недостатки и трудности, не впадать перед лицом их в панику или растерянность, не допускать, чтобы они хоть на миг заслонили собой все наши огромные достижения, а показывать их истинные масштабы, их вред и поднимать убежденного тобою читателя на самую активную, самую непримиримую борьбу против них, — вот в чем, на мой взгляд, состоит главная задача писателя.

В свое время я заинтересовался работой нашей милиции не только потому, что факты из ее деятельности позволяют построить очень интересный, напряженный сюжет, не только потому, что нелегкий и опасный труд этих людей заслуживает того, чтобы о нем рассказать, но особенно потому, что почувствовал возможность на этом материале поставить ряд важных вопросов воспитания, научить чему-то важному своего читателя, в чем-то ему помочь, от чего-то предостеречь, развенчать в его глазах ложное и наносное и утвердить в хорошем, значительном и нужном.

Такими же мне представляются и книги о работе нашей контрразведки. Они призваны не столько преподнести читателю тысяча первый вариант того, как из-за беззаботности одного человека, легкомыслия другого или моральной нечистоплотности третьего врагу чуть было не удалось выкрасть секретные чертежи, сколько рассказать, какая грандиозная битва идей и идеологий идет сейчас в мире. Читатель должен узнать, как подло пытаются использовать враги в своей «черной пропаганде» все наши недостатки и трудности, играя на них и при этом сознательно искажая их масштабы и природу, пытаются идейно и морально разложить некоторых неустойчивых людей; как судорожно ищут они всюду, в том числе и у нас в стране, таких вот неустойчивых, сбитых с толка или враждебно настроенных людей; как засылают своих агентов отнюдь не только для того, чтобы что-то украсть или что-то взорвать, а посеять враждебный слух, пустить ядовитый анекдот, любыми средствами попытаться подорвать морально-политическое единство нашего народа, или, наконец, средствами особой, новой техники разузнать наши новые военные секреты. Вот такая боевая, злободневная книга, которая не только бы учила людей бдительности, но воспитывала бы активных, сознательных, идейных борцов за наше дело, за мир, за коммунизм, нужна нам сейчас. Именно такая книга о борьбе нашей контрразведки с врагами была бы, на мой взгляд, по-настоящему современной, по-настоящему вторгалась бы в жизнь.

Но для того, чтобы создать такую книгу, писатель должен сам очень внимательно, очень активно изучать нашу жизнь и не только по листам того «дела», эпизоды и факты из которого он хочет положить в основу сюжета. Нет! Живые люди, их судьбы, их дела, мысли и заботы, живые явления нашей действительности, подлинные конфликты наших дней должны стать в центре такого исследования. «Дело», в данном случае, лишь путеводная нить в самую гущу событий. Тогда только перед писателем раздвинутся горизонты, необычайно обогатится его собственный жизненный и политический опыт, и он из рассказчика превратится в борца, в подлинного учителя жизни для своего читателя.

Я коснулся только двух тем в приключенческой литературе — деятельности нашей милиции и контрразведки — еще и потому, что вокруг них ведутся особенно жаркие споры. Думаю, что под изложенным выше углом зрения, при условии постановки важных злободневных проблем, нам очень нужны приключенческие книги на эти темы. Они нужны не меньше, но и не больше, чем на все другие темы нашей сегодняшней жизни. В связи с этим я считаю неверным тот количественный крен, который образовался у нас в сторону этих тем, я отношу его за счет потока книг слабых, ремесленных, против которых, а не против самих тем, и надо, по-моему, направить беспощадный огонь. Причем, такие книги порой пишутся, казалось бы, на самые актуальные темы, например, об атомной энергии, о попытках использования ее империалистами во вред человечеству, о нашей борьбе за мир. Но часто они представляют собой не что иное, как спекуляцию на злободневности темы, ибо книги эти написаны по самым дурным, навязшим в зубах шаблонам и начисто лишены всех признаков подлинно художественного произведения. От таких-то книг и надо решительно оградить нашу приключенческую литературу.

К. Бадигин

(Герой Советского Союза, писатель)

Жизнь требует

Приключенческая литература не однородна; разложив ее по «полочкам» мы увидим пять отстоявшихся основных разделов, имеющих свои ярко выраженные особенности.

Первый — описание истинных приключений бывалых людей самых разнообразных профессий.

Второй — научно-фантастическая литература. Здесь следует отметить явное несоответствие достижений советской науки и их литературного отражения. Наука оплодотворяет мысль писателя-фантаста, и полет творческой мысли литератора может оказаться полезным для ученого и уж бесспорно привлечет пристальное и благородное внимание молодого читателя, может быть, завтрашнего исследователя, открывателя тайн природы.

Третий — приключенческие романы и повести о жизни рядового человека, совершающего в процессе труда героические подвиги. Здесь не должно быть невероятных, надуманных ситуаций, а только необычайные происшествия из мира действительности. Обязателен увлекательный, острый сюжет, запоминающиеся образы героев, достоверное описание природы, животного мира, растительности. Если произведение историческое — должна быть реально показана эпоха.

Четвертый — военные приключения.

Пятый — так называемая детективная литература.

Конечно, эти градации весьма условны, но в данном случае они помогут мне яснее выразить мысль. Как бы мы ни классифицировали приключенческую литературу, она, являясь неотделимой частью советской художественной литературы, призвана, в первую очередь, активно помогать нашей партии в борьбе за построение социалистического, коммунистического общества. Писатели, избравшие своей специальностью приключенческую литературу, должны всегда помнить о главном читателе этих произведений — молодежи. Это не значит, конечно, что книги о приключениях читает только молодежь. Нет.

Приключенческой литературой увлекаются многие. Но служить она должна молодежи, а это ко многому обязывает.

Настоящая приключенческая литература, кроме воспитывающего и познавательного, имеет большое практическое значение, выполняя социальный заказ в разных странах и в разные времена.

Приведу пример. В XVIII веке решался вопрос быть или не быть Англии великой державой. Захватывая новые земли, Англия впитывала в себя пот и кровь миллионов черных рабов, изнемогающих на плантациях Ост-Индских и Вест-Индских колоний. Это было время, когда англичане не успевали переваривать все, что попадало в их голодные желудки. Но владеть колониями — означало обладать первоклассным морским флотом, а флот требовал все новые тысячи и тысячи молодых людей — квалифицированных моряков. На решение этой, несомненно трудной, задачи нужно было поднять нацию. Служба на парусном флоте была сложной и опасной, особенно в те времена. Несовершенные корабли часто терпели бедствия. Моряки погибали от руки пиратов и в боях с кораблями конкурирующих государств, от цинги и других болезней; даже в благополучном шестимесячном плавании умирал каждый десятый моряк. Работа с парусами требовала отваги и выносливости. Управляясь с парусами, люди часто срывали ногти с пальцев, сдирали кожу с ладоней…

Нужно было вызвать интерес нации к морской службе, в первую очередь, у молодежи. Нужно было вдохновить эту молодежь, привлечь непрерывный поток желающих вступить на палубу парусных кораблей.

Авторы приключенческих книг не скрывали от своих читателей тяготы морской службы. Нет. Трудности описаны правдиво, я бы сказал с большим тщанием. Но вместе с тем, авторы с захватывающим интересом рассказывали о неведомых землях, о героических делах моряков, о смелости и находчивости своих героев…

И мобилизующая сила приключенческой литературы одолела страх перед тяготами морской службы. Эта тяжелая задача оказалась ей под силу.

Такую же роль сыграли в свое время романы Фенимора Купера, призывавшие молодежь завоевать девственные леса, заселить бескрайние степи, освоить тяжелым трудом свою страну. И люди шли. Призыв Фенимора Купера не оставался без ответа, молодежь живо откликалась на патриотические, превосходно написанные книги.

Книги Майн Рида, Луи Буссенара, Брет-Гарта, Стивенсона и других авторов приключенческой литературы также выполняли свою задачу и, несомненно, сыграли свою роль в развитии капиталистического общества.

В большинстве указанных книг главной движущей силой является стремление к обогащению и борьба за обладание всякого рода сокровищами.

Говоря о ценности этой литературы для нашей советской молодежи, следует заявить прямо: да, многие книги, несомненно, полезны. Написанные с большим знанием природы разных стран, условий труда, жизни общества, они и сейчас имеют большой познавательный интерес. Но, конечно, всякому ясно: в нашем обществе цели совсем иные, да и романтика не та.

Если герои приключенческих романов прошлого были, как правило, честны и благородны в своих поступках, в мутном потоке современной зарубежной приключенческой литературы (в большинстве своем детективного свойства) герои-преступники не брезгуют любыми средствами для достижения своих целей. Приключенческая литература и в данном случае, выполняя свою миссию, выполняя социальный заказ обреченного на гибель капиталистического общества, не может не воспевать героя-преступника. Ведь она готовит кадры для грядущих действий: грабежа захваченных стран, расправы с малыми народами.

Нет спора, и сейчас в западной литературе появляются отдельные приключенческие книги прогрессивных авторов, заслуживающие всяческого внимания, но они являются исключением из общего правила.

С точки зрения структурно-композиционной отличительная черта приключенческих повестей и романов — преобладание действия, стремительное развертывание событий. Преобладание действия не означает противопоставления действия всем другим изобразительным средствам художественного произведения. На приключенческую книгу полностью распространяются требования: идейной полноценности произведения, полнокровности литературных образов, психологической характеристики действующих лиц, — предъявляемые ко всей художественной литературе.

О чем в первую очередь должны писать авторы нашей советской приключенческой литературы? Какая задача должна быть поставлена во главу угла?

Ответ на этот вопрос может быть только один. Советская приключенческая литература должна помогать нашему обществу строить коммунизм, а это значит, прежде всего, научить молодежь сознательно, по-коммунистически относиться к труду.

Некоторые мне могут сказать: «В строительстве коммунизма помогает большая советская литература — это ее основная цель». Верно, поэтому-то и обосабливать приключенческую литературу нельзя. И необходимо помнить, что произведения большой литературы входят в круг читаемых книг обычно в более позднем возрасте. А в коммунистическом обществе будут жить как раз те, кто сейчас бегает в коротких штанишках.

И еще одну задачу выполняет настоящая, полноценная в идейно-художественном отношении приключенческая литература. Она приучает подростков к чтению, прививает любовь к книгам, помогает понимать классическую литературу, требующую вдумчивого отношения и серьезных размышлений.

Главное, мне кажется, заключается в том, чтобы авторы приключенческих романов и повестей ясно себе представляли, зачем и для кого они пишут. Приключенческие книги должны призывать молодежь на большие трудные дела, имеющие первостепенное значение для нашего общества, учить юношество настойчивости, трудолюбию, любви к своей родине, к своему народу.

Основное, без чего не может жить приключенческая литература, это романтика. А романтика есть в каждой области человеческой деятельности. Автор должен ее чувствовать и так показать молодому читателю, чтобы он ясно представлял себе трудности, с которыми сталкивается герой романа или повести, но вместе с тем, эти трудности не пугали бы его, наоборот, пробуждали желание побеждать, как побеждает герой книги. Да и не легко трудностями напугать молодежь — так уж она создана: чем тяжелее препятствия, тем больше задор и желание борьбы.

Приключенческая повесть не должна быть справочником или инструкцией, где бы давалось подробное описание трудовых процессов.

Приведу один пример. Всем известно, что слово «ковбой» — это пастух и в буквальном переводе означает «коровий мальчик». А как увлекательно описывает труд ковбоев Майн Рид или О'Генри. Наши чабаны — люди большого и нужного обществу труда, прекрасно, не хуже ковбоев, ездят на лошадях, не хуже ковбоев бросают лассо — аркан. Их жизнь полна приключений и опасностей. Сколько героических подвигов совершают чабаны, спасая свои стада от хищных зверей или, например, перегоняя животных через высокогорные перевалы.

К сожалению, у многих читателей наших книг о чабанах сложилось мнение, как о людях, занимающихся, в основном, пересчетом своих овец.

А наша необъятная Сибирь, ее дремучие леса, бескрайние степи, целинные земли! Сколько интересного, увлекательного можно написать о советском человеке — труженике, покорителе суровой природы Сибири. А Дальний Восток, Камчатка!

Или возьмем водителей автомашин. Водительские кадры сейчас решают важнейшие задачи на многих участках нашего строительства. Очень часто от успешной работы водителя машины зависит многое. Вот вам фигура, далеко превосходящая по значению ковбоя. А наши железнодорожники, моряки, летчики, шахтеры, рыбаки, ученые, речники… Да мало ли интересных профессий буквально рождающих занимательные сюжеты.

Много лет советские люди работают в суровых условиях Арктики; немало славных страниц вписали они в историю ее освоения. Какие интересные бывальщины можно услышать зимними вечерами у огонька, засыпанного снегом домика, где-нибудь на далеких островах Арктики. Сколько увлекательных приключений, оставшихся неизвестными, было у советских полярников!

Писатели Брет-Гарт и Джек Лондон сумели найти среди алчных золотоискателей, хищных спекулянтов-перекупщиков, авантюристов всякого сорта полнокровных героев с настоящими человеческими чувствами, людей с твердыми характерами, неуклонно идущих к цели. Силой таланта эти писатели заставили поверить в этих героев молодых читателей, наполнили их сердца бодростью и уверенностью в победе над суровой природой. Эти писатели овеяли романтикой далекий север своей родины.

А много ли написано о людях Арктики советских приключенческих книг? Да почти ничего не написано.

Возьмем наш торговый морской флот. Не перечтешь интересных приключений на морских дорогах земного шара; они так увлекательны, насыщены романтикой, что почти не требуют авторского домысла и выдумки. А наша морская приключенческая литература, мягко говоря, находится в зачаточном состоянии. И по-человечески обидно, когда советские читатели должны удовольствоваться надоевшим сообщением, что границы нашего государства омывают два океана и несколько морей, а жизнь и труд тысяч советских моряков остаются за бортом нашей литературы.

Позволительно спросить, почему за последнее время у нас не появляется приключенческих романов и повестей с такой же силой, как произведения классиков приключенческой литературы, призывающих молодежь к созидательному труду? Может быть, нет талантливых литераторов, способных создать такие произведения?

Нет, это не так. Во всех областях литературы советские писатели создали книги, достойные нашей великой эпохи.

Если таких имен почти нет на обложках приключенческих книг, то причина скорее в том, что маститые литераторы, по-видимому, считают приключенческий жанр недостойным своего внимания.

В заключение остановимся на книгах о военных приключениях и так называемой детективной литературе.

Несомненно, в этой области могут быть созданы замечательные произведения, говорящие молодежи о долге советского гражданина защищать свою Родину, о мужестве; героизме, находчивости.

Необъятное поле деятельности для писателя дает Великая Отечественная война и мирные дни Советской Армии.

Острый сюжет может быть найден в любой военной операции по взятию укрепленного пункта, моста, важной узловой железнодорожной станции. Все эти операции подготовляет полевая разведка, героические действия которой всегда интересны и связаны с большим познавательным материалом.

Боевые операции армий и флотов, где, наряду с полководческими талантами командиров, дело решают героические подвиги тысяч простых людей, — не менее благородная тема для писателя.

А повседневная боевая служба наших пограничников?

Действия военно-морского флота, авиации, труд летчиков-испытателей новых замечательных машин?

Но говоря о важности тематики не следует забывать и о качестве книг. Мы говорим о хороших книгах, написанных хорошим литературным языком, с отработанными характерами героев, с запоминающимися образами. Словом, о такой книге, которую родители без колебаний могут подарить детям, а педагоги поставить на полку школьной библиотеки.

Нельзя обойти молчанием «Библиотечку военных приключений», в которой сконцентрирована большая часть всех приключенческих книг, написанных за последние годы. Скажем прямо, есть бесспорно хорошие книги, вышедшие в этой библиотечке, но, к сожалению, их слишком мало. Читая некоторые издания этой серии невольно спрашиваешь себя: на каком языке стали бы говорить наши дети, если бы им довелось читать только такие книги? Во всяком случае не на русском.

Особенно беспокоит образовавшийся в нашей приключенческой литературе за последние годы крен в сторону шпионской или детективной тематики. Можно подумать, что советское общество, наводненное шпионами, диверсантами, на борьбу с которыми необходимо мобилизовать все силы, стоит на грани катастрофы. То же самое следует сказать и о выходящих одна за другой книгах, посвященных работе милиции и уголовного розыска. Когда читаешь вторую, третью, пятую книгу на эту тему, невольно начинаешь проверять сохранность содержимого своих карманов.

Я сознательно не ставил перед собой цели давать оценку творчества отдельных писателей, работающих над созданием приключенческих произведений. Несомненно, в активе советской приключенческой литературы за сорок лет накопились десятки отличных книг — они всем известны. Не в этом дело. А что у нас есть сверх общеизвестного? Очень мало. Да и из того, что вышло в свое время, часть утратила свое значение, часть основательно забыта. А молодым читателям нужны сотни новых интересных приключенческих романов и повестей.

Можно только приветствовать общее мнение о необходимости создания ежемесячного журнала «Мир приключений». К этому следует высказать пожелание: пусть каждый подписчик получит ежегодное приложение к журналу — двенадцать, двадцать четыре и больше книг в год лучших приключенческих романов и повестей на тему нашей современности.

Подведем итог.

Советская приключенческая литература, адресованная юношеству, должна обладать острым, занимательным сюжетом и создавать запоминающихся героев, могущих стать примером для молодежи.

Наша приключенческая книга призвана в увлекательной, легко запоминающейся форме обогащать молодых читателей знаниями об окружающем мире и о различных областях человеческой деятельности.

Литература о человеке труда, во имя благородных целей совершающего свои подвиги, о сильном находчивом герое, с честью выходящем из самых запутанных и трудных положений, должна быть в центре внимания нашей критики и общественности.

Такой литературы требует от нас жизнь, жизнь советского общества и мы, советские писатели, должны гордиться заказом нашего социалистического отечества и немедля принять его к исполнению.

Н. Максимова

(Дом детской книги)

Раскройте юному читателю мир

Самый горячий поклонник приключенческой литературы — это школьник 10–13 лет. Нет ни одной книги не только Детского, Молодогвардейского, но и Военного издательства, которая прошла бы мимо рук ребят. Они читают всю приключенческую литературу, знают ее и увлекаются ею.

Яркие характеры, острота сюжета, события, борьба захватывают ребят и подростков, поражают их воображение.

По-видимому, приключенческая и научно-фантастическая литература оказывают самое большое воздействие на школьника. Отсюда огромная ответственность писателей, работающих в приключенческой и научно-фантастической литературе, за свои произведения, за то влияние, какое они оказывают на читателя и, прежде всего, на юную душу нашего молодого подрастающего поколения.

Советская приключенческая литература сделала много для воспитания у школьников советского патриотизма, ненависти к силам враждебного строя, к белогвардейцам, фашистам, к носителям чуждой идеологии. Она раскрывает перед ними образы настойчивых, честных, гуманных, смелых советских людей, помогает формировать сознание и закалять волю наших маленьких читателей.

Лучшие чувства, чувства, присущие человеку нового, социалистического общества воспитывают у школьников такие повести, романы и рассказы, как «Судьба барабанщика» А. Гайдара, «Два капитана» В. Каверина, повести И. Ефремова и В. Полевого, «Капитан „Старой черепахи“» Л. Линькова, «Это было под Ровно» П. Медведева, «Буря» В. Воеводина и Е. Рысса, «Джура» Г. Тушкан, «Кортик» и «Бронзовая птица» А. Рыбакова и многие другие.

Все это книги не только о необычайных событиях и приключениях, но прежде всего о людях. Маленький читатель сразу становится на сторону защитников советской власти, на сторону честных и справедливых, смелых и благородных героев и ненавидит, буквально ненавидит, литературных персонажей — врагов советской власти, подлецов, трусов и предателей.

Как велико идейное влияние хороших приключенческих книг на школьника, говорят письма читателей, приходящих в Дом детской книги Детгиза. Вот характерное письмо:

«Уважаемый тов. В. Каверин! Я, суворовец Сурженков Юрий, прочитал Вашу книгу „Два капитана“, которая мне очень понравилась. Особенно мне понравился такой девиз: „Бороться и искать, найти и не сдаваться!“. 2 мая я смотрел кинокартину „Два капитана“. Она поразила меня своей действительностью. Смотря ее, я проклинал, ненавидел Ромашова, всей душой болел за Александра, Катю, Кораблева и Марию Васильевну. По-моему, в кинокартине слабо раскрыт образ Николая Антоновича, как человека, который жил только для себя, а потому я держал ней- тралитет по отношению к нему, т. к. мне было очень жаль его. Все это заставило меня написать Вам письмо.

У меня к Вам два вопроса, на которые очень прошу ответить:

1. История, описанная в Вашей книге, — правда?

2. Вымышлены эти имена и фамилии? Если нет, то прошу связать меня с героем книги Саней или Катей.

Пусть не обижаются на меня за то, что я называю их именами из книги. С комсомольским приветом.

Юрий».

Приходят письма в адрес и других писателей. Вот письмо А. Рыбакову:

«Дорогая редакция! Книга „Бронзовая птица“ Анатолия Рыбакова мне очень понравилась. Как бы хорошо было подружиться с такими ребятами! С такими товарищами не пропадешь!

Особенно мне понравилась настойчивость Миши Полякова, который не послушался Серова. Я осуждаю поступки Игоря и Славки, у которых совсем нет выдержки.

Еще в начале повести у меня сложилось подозрение к кулаку Ерофееву, лодочнику и графине. Эти бывшие капиталисты только и хотели того, чтобы задушить молодую советскую власть. Читая книгу, я не мог от нее оторваться. Автору книги — большое пионерское спасибо за такую замечательную книгу».

Надо сказать, что письма, которые мы получаем, пишутся под влиянием какого-то большого чувства, вызванного книгой. Ребят никто не обязывает писать. Часто они не помнят обратного адреса, а просто пишут: Дом детской книги.

Если у ребенка нашлась потребность написать, то, значит, книга затронула его душу.

А вот еще такое письмо:

«Дорогая редакция!

Я прочитала книгу „Бронзовая птица“, и мне она очень понравилась. Я хочу быть таким же примерным пионером, как был Миша и другие.

Я хочу тоже иметь какую-нибудь тайну. Посоветуйте мне. Я эту книгу уже прочитала два раза, и мне еще хочется ее прочитать. Я учусь в пятом классе. И в нашем классе все очень хотят иметь тайну. Ну, пока до свидания. Буду ждать ваших писем.

Людмила Попова».

Школьники старших классов пишут о книгах более развернуто, обстоятельно.

Время не позволяет зачитывать все письма. Но все они говорят о том, с какой жадностью ребята впитывают все благородные идеи, которые несут книги.

В последние годы появилось много приключенческих произведений, посвященных борьбе со шпионами и диверсантами. Такие книги нужны, они помогают формированию сознания читателя, учат школьников бдительности, воспитывают ненависть к фашизму.

Среди них есть хорошие книги, воспитывающие у читателя чувство советского патриотизма, искреннее желание бороться с врагами, проникающими на нашу территорию.

Возьмем, например, повесть А. Авдеенко «Над Тиссой». Некоторые критики расценивают ее по художественным достоинствам как рядовую книгу. Но надо сказать, что она дошла до масс, и главное, донесла до них высокие идеи патриотизма, которыми руководствуются в своей борьбе с врагами советские люди.

Интерес к книге и ее популярность нельзя, конечно, отождествлять с ее достоинствами, исходя при этом из статистических сведений о читаемости книги. Дело не только в том, сколько людей прочитало книгу, но как прочитали, какие мысли и чувства вызвала она у читателя.

Многие письма, которые мы получаем, говорят о том, что читатели приняли, полюбили и запомнили героев книги А. Авдеенко, что они думали над ней, что книга вызвала у них сильные и яркие эмоции.

Я позволю привести несколько писем.

Вот что пишет Анатолий Андрианов со станции Орша:

«Многоуважаемая редакция!

Начал я читать книгу „Над Тиссой“ поздно вечером.

Она настолько привлекла меня к себе, что я никак не мог оторваться от чтения ее, пока не прочел, как говорится, от корочки до корочки. Какая замечательная повесть! Меня покорили преданностью Родине, верой в свою победу, стойкостью, мужеством, сдержанностью, смелостью и гениальным умом герои повести: генерал Громада, майор Зубавин, капитан Шапошников, старшина Смолярчук, пограничники Каблуков и Степанов; понравился своей преданностью делу Родины и Василий Гойда — молодой машинист. Как реалистически и правдиво показаны эти простые советские, любящие свою страну, пограничники, от зоркого глаза которых не ушел ни один агент иностранной разведки!

А. А. Авдеенко сумел, как говорится, „завладеть моей душой“. Я весь погрузился в книгу. Я представлял себя все время шагающим за пограничником Каблуковым, преследующим шпионов, с Зубавиным, при аресте Кларка я тоже присутствовал. Везде, везде носило меня за собой творческое воображение. И когда Кларк был арестован, мне как-то показалось, что я сделал свое дело — враг пойман! И как-то легче стало на сердце».

Часто литературных героев дети принимают за реально живущих людей. Это недоработка нашей школы, где не умеют показать разницу между реально существующим прообразом и обобщенным литературным героем. В этом отношении характерно, например, письмо Михаила Исакова:

«Дорогой Смолярчук! Желаем Вам здоровья и дальнейшего разоблачения врагов, которые хотят перейти наши границы. Будьте бдительными в дозорах. Передайте привет Громаде и Зубавину и всем своим товарищам-пограничникам, особенно Витязю.

Дорогая редакция!

Если возможно, то передайте эти слова Смолярчуку и другим. Автору книги желаю здоровья и дальнейших успехов в литературе».

Иногда о детских книгах пишут и взрослые.

Вот письмо от военнослужащего по поводу книги Н. Томана «В погоне за призраком»:

«Уважаемое издательство!

Книга „В погоне за призраком“ мне очень понравилась.

Я курсант, и хотя эта книга детская (для среднего возраста), в ней, конечно, много может быть выдуманного, но она все же напомнила мне, какую трудную и интересную службу несут контрразведчики. Этой операции, на строительстве железной дороги, может быть, и не было, и вообще действия майора Ершова — это выдумка писателя. Но я уверен, что были, а может быть, и есть такие диверсанты на строительстве. Враги наши всегда стараются подорвать нашу мощь, стараются ослабить там, где это можно. Это уж известно мне как курсанту.

И вот при чтении этой книги у меня возобновилась ненависть к этим лазутчикам. Хочется как-то помочь нашим разведчикам…»

Однако не всегда приходится радоваться появлению книг и отзывам о них. Иногда писатели пишут, а издательства выпускают книги, не нужные для воспитания юношества. Книги о поимке шпионов, диверсантов, уголовников пошли потоком, вытесняя из приключенческой литературы все остальные проблемы.

Настоящая приключенческая книга — не только повесть об острых конфликтах, необычайных событиях и тайнах. Это, прежде всего, произведение о людях с сильными характерами, о людях с высокими идеалами.

Борьба в приключенческой книге происходит за определенные убеждения. Если нет яркого облика героя, нет его характера и убеждений, во имя которых он ведет борьбу, то, какие бы острые события ни были в повести развернуты, она сразу становится аполитичной. К сожалению, многие герои наших книг безлики, как стертые пятаки.

На совещании по приключенческой литературе в Доме детской книги наши сотрудники зачитали большой список штампов приключенческой литературы о шпионах.

Во многих книгах все шпионы сделаны на одно лицо.

По молчаливому сговору почти всех авторов у шпионов глаза обязательно серого цвета и шрамы на лицах, а ходят они только в серых костюмах.

Трафаретны и сюжеты. Повести, не раскрывающие образы людей и их идеалы, превращаются в описания способов ловли шпионов.

Книги, построенные только на нагнетании событий, заставляют читателя не размышлять, а просто бездумно следить за таинственными происшествиями. У детей, как они пишут, «дух захватывает от книги», мыслей же от прочитанного не остается.

Вот что сказал мальчик читатель в беседе в Доме детской книги.

«Я читал книгу „Серая скала“. Когда я болел, мама принесла ее, и я два дня читал. Ой, и страшные вещи там происходят. А потом заснуть не мог, все представлял, как тянется рука нажимать кнопку. Перед сном никак нельзя читать. Кошмары преследовали».

Бывает, попросишь школьника рассказать содержание той или иной повести, а он начинает излагать некое «попурри» из произведений Автократова, Шпанова и других: все у читателя в голове перепуталось.

Иногда на вопрос: что понравилось в книге — ребята отвечают: «Интересно знать, кто кого поймает»; а один мальчик даже сформулировал свою мысль таким образом: «Интересно знать, кто кого убьет».

Писать для того, чтобы вызвать подобный интерес у ребят, просто не следует. Такие книги только дискредитируют тему, приучают к легкомысленному чтению, портят литературный вкус, заставляют многих школьников поглощать массу однообразной литературы, не развивающей ни ум, ни сердце.

Некоторые плохие приключенческие книги приносят еще одно большое зло: они слишком натуралистично изображают борьбу с врагом, убийства, жестокость врага и прочее. Это хладнокровное и натуралистическое описание жестокости врага, естественно, будет у детей развивать жестокость.

Несколько мыслей о произведениях об уголовниках и борьбе, которую ведет с ними уголовный розыск. Книг этих меньше. Есть и хорошие, где на первом плане прежде всего человек с его высокими идеалами, как, например, рассказы Л. Шейнина, «Зеленый фургон» Э. Казачинского и другие.

Больше всего школьники увлекаются книгой А. Адамова «Дело пестрых». Автор ее исходит из правильных предпосылок. Он ставит себе целью показать благородных людей из МУРа, их самоотверженную работу по охране общества от преступников, их борьбу за каждого человека, случайно втянутого в преступление. Однако, образы Сергея Коршунова, Лобанова, их начальников не получились достаточно яркими и выпуклыми. Читатель заинтересован не столько судьбами Коршунова и сто товарищей, сколько техникой раскрытия преступления и методами борьбы с уголовниками. Но эта повесть все-таки играет свою положительную роль.

Основная часть нашей молодежи — школьники, молодые рабочие, студенты — живут полнокровной, здоровой, трудовой жизнью. Учась в школе, они уже сегодня принимают участие в выполнении производственных планов предприятий и колхозов. Но об этой молодежи приключенческих книг нет. Неужели массовые выезды молодежи на поля Ставрополя, на целину обходятся без истинных приключений? Почему можно писать только об одной негативной борьбе, а о том, как идет позитивная борьба, ни один писатель, работающий в области приключенческой литературы, не считает нужным писать? Почему же приключенцы пишут только о приключениях, которые происходят во время борьбы с преступностью, а не пишут о целиннике?!

Если литераторы ставят своей задачей отвратить молодежь от преступлений, неужели это надо делать только путем прямой дидактики и показывать читателю: вот, смотрите, как отвратителен мир преступников.

А нельзя ли предупреждать становление на преступный путь созданием книг, полных истинной романтики приключений на трудовом поприще? Юноши и девушки, едущие осваивать Сибирь, геологи, живущие по полгода в тайге и пустыне — это романтики труда, испытывающие массу разнообразных приключений. И книги об их жизни и приключениях, о преодолении трудностей, борьбе со стихией имели бы не меньшее значение в деле воспитания юношества, чем литература, разоблачающая преступность.

Мне кажется, что жанр приключенческой литературы, столь популярный в народе, столь любимый молодежью и детьми, таит в себе огромную силу воздействия на умы и чувства читателей. И общественность вправе ждать от писателей более широкого показа жизни, показа не только борьбы с негативными явлениями действительности, но и приключений на пути к созиданию в науке, в технике, в народном хозяйстве.

Как можно пройти мимо нашей кипучей жизни, когда советский народ создал и запустил спутники, когда у нас предстоят интереснейшие открытия в области химии, когда в Сибири районы, которые были оторваны на сотни и тысячи километров от железной дороги, становятся культурными центрами, бурными темпами осваиваются молодежью, полной героизма, желанием быть участницей великого строительства.

Все это проходит мимо многих писателей!

Хотелось бы пожелать писателям-приключенцам: пишите, товарищи, больше, шире раскрывайте читателю мир, пишите лучше и помните, что вы воспитываете самого благодарного и самого благородного читателя — будущего строителя коммунистического общества.

В. Пальман

(писатель, г. Краснодар)

Книга должна учить бдительности

Приключенческие и научно-фантастические книги выпускает не только Москва. Они выходят сейчас во всех 70-ти издательствах Российской Федерации.

Ни один человек не будет против того, чтобы издавались хорошие книги по научной фантастике, приключения, путешествия; таким книгам рада наша многомиллионная молодежь.

Что же получается на поверку? Настоящие художественные книги по научной фантастике и приключения, написанные в лучших традициях Жюля Верна, Арсеньева и Миклухо-Маклая, весьма редки и издания их невелики по тиражам. А «уголовная», низкая по своим художественным качествам литература идет сплошным косяком, заваливает магазины и библиотеки, а главное, захватывает умы молодежи, вытесняя любовь к классике, к хорошей поучительной книге.

Давать молодежи в огромных тиражах книги недостаточно полноценные, хотя бы и с острым сюжетом, право же не к лицу нашим издательствам. Нельзя ориентироваться на такую литературу! Сюжетную книгу обязательно следует проверять на идейность, на художественность. Иначе эта «уголовная литература» забьет нашу настоящую научно-приключенческую литературу, и забьет по очень простой причине — ведь написать уголовный роман в десять раз легче, чем научно-фантастическое произведение.

Надо обладать не особым талантом, а лишь бойким пером для того, чтобы взять уголовную тему и написать нечто похожее на книгу. Побольше крови и погонь, покруче завернуть сюжет и все! А для того, чтобы написать научно-фантастическую книгу, надо обладать не только хотя бы небольшим талантом, но и солидными знаниями, надо обладать разумной фантазией. Поэтому я как писатель и как агроном считаю, что такого рода уголовную литературу надо «пустить под пар».

В жизни нередко плодородное поле засоряется по нерадивости хозяев вредной, сорной растительностью, и если пустить такое поле под пар, то можно наверняка ликвидировать эти сорняки и посеять на очищенном поле хорошие культурные растения, чтобы они принесли добрый урожай. Не в этом ли заключается роль редакторов?

На Кубани, где я работаю, за последнее время такого рода «сорняки» — «шпионские» книги — выныривают всюду. То ли дело в горячей южной крови, то ли в том, что поблизости плещется Черное море, но в наших книгах без конца высаживаются из лодок шпионы, их без конца ловит разведка и прямо карусель получается. Не только разведка, а даже семилетние и десятилетние мальчики с удовольствием и без риска делают шпионам джиу-джитсу и приводят их куда надо.

Вряд ли такие книги учат бдительности! Наоборот, читая подобное наивное повествование, люди теряют бдительность. Все в нем так легко, так просто, так забавно!

Уже на двадцатой странице ловят или загоняют в сеть шпиона, потом, как правило, появляется всеведущий майор или капитан — этакая трафаретная фигура в сером костюме с квадратным подбородком — и следует счастливый финал. Чего же тут держать порох сухим, когда такие бравые ребята нас охраняют!..

И беда, товарищи, еще в том, что дети ничего не хотят больше читать, кроме приключенческой, детективной литературы. Зачем им Тургенев, Гоголь, когда есть шпионские рассказы и повести!..

Перед тем, как поехать сюда, я имел разговор с сочинским писателем Тихомоловым. Герой Советского Союза, умный литератор, он очень долго не может напечатать в сочинской газете свое произведение об учительнице, которая 50 лет проработала в школе. Не могут поместить это произведение потому, что печатают ежедневными «подвалами» уже второй авантюрный роман «Тень над океаном». А ведь газета еще печатает «Семь серых папок». Тут не до очерка.

Не много ли тени, дорогие товарищи! Не пора ли просветить эту тень?

Мне хотелось бы поделиться еще одним соображением. Книготорг — торгующая организация, и так как уголовные книжки имеют спрос, то он их и заказывает почем зря. Таким образом, издательства испытывают давление и отсюда. Получается своеобразная цепная реакция.

Необходимо рекомендовать издательствам составлять производственно-литературный план таким образом, чтобы соблюдать разумную пропорцию в темах.

Мне хотелось бы покритиковать Географгиз.

Наша страна очень велика, интересна, и она ждет своих Арсеньевых и Тургеневых. Столько у нас может быть увлекательного материала, путевых заметок, приключений, событий! Стоит ли товарищам из Географгиза так много времени, сил и бумаги уделять переводной зарубежной литературе? В том ли направлении вы наступаете?

Не поймите меня, пожалуйста, так, что я — противник переводной литературы. Это совсем не так. Я сам с удовольствием читаю все, что касается географических открытий. Но наша страна и грандиозные события в нашей стране требуют к себе больше внимания! Интересного материала хоть отбавляй. Ищите — и отыщете!

А. Лавров, О. Лаврова

(читатели)

Бить пережитки метко и наверняка

Нередко высказывается мысль, что борьбу с уголовниками в художественной литературе изображать незачем. Преступность, дескать, явление само по себе уходящее, и окончательное искоренение ее — дело специально на то существующих органов.

Такая точка зрения принципиально неверна. Разумеется, преступность — явление уходящее, однако довольно живучее. И проблему ликвидации ее нельзя решить в один день. По-настоящему успешная борьба с правонарушителями возможна лишь при постоянной и сознательной поддержке всего общества. А для этого общество должно понимать, с чем именно и как ему следует бороться.

И, конечно, невозможно вовлечь широкие массы в такую борьбу путем одних разъяснительных бесед с дворниками в отделении милиции. Здесь законно вступают в действие радио и печать, кино и художественная литература. Советская литература не имеет права устраняться от решения этой насущной задачи.

Надо сказать, что гражданская бдительность и общественная активность советских граждан по отношению к уголовным преступникам менее развита, чем бдительность политическая. Ведь невозможно представить себе советского гражданина, который, заподозрив в ком-то шпиона, не примет никаких мер для разоблачения врага.

В то же время далеко не каждый возьмется усмирять хулиганов или затеет объяснения по поводу того, что его обвесили в магазине.

И это не только от трусости или равнодушия, но и от невольной гадливости, от недооценки социальной опасности подобных явлений, от привычки «не связываться», привычки, считающейся чуть ли не признаком хорошего тона.

А такое поведение создает зачастую атмосферу попустительства, которая не только затрудняет работу органов, охраняющих общественный порядок, но и способствует превращению людей психически неустойчивых, склонных к антисоциальным действиям, в преступников.

Поэтому преодоление пассивного отношения к правонарушителям, воспитание высокой гражданской бдительности, иначе говоря, правовое воспитание — дело большой общественной важности.

Правовое воспитание — это воспитание в человеке комплекса взглядов, в которых выражено отношение общества к законодательно закрепленным нормам поведения. Правовое воспитание отнюдь не является популяризацией юридических знаний. Цель его — выработать активное соблюдение социалистического правопорядка, готовность всегда пресечь любую попытку общественно-опасного действия.

Художественная литература, посвященная теме борьбы с уголовной преступностью, несет в себе сумму идей, воспитывающих качества, необходимые для сознательного члена социалистического общества. Она прививает чувство ответственности за собственное поведение и поведение товарищей, учит понимать возможные последствия антиобщественных поступков, утверждает мысль о неотвратимости наказания. Она воспитывает сознание гражданского долга, призывает к бдительности, развенчивает «романтику» преступления.

Эта литература, во всем объеме ставящая вопросы борьбы с преступностью, литература интересная, увлекательная, в полной мере может осуществлять задачу правового воспитания. А задача эта, повторяем, очень важная и благородная. Ведь коммунизм, к которому мы идем, — это не только изобилие материальных благ, но и люди, новая человеческая психология, в которой не должно быть места никаким пережиткам.

Литература на тему борьбы с уголовщиной по своему содержанию весьма сложна. Она должна утверждать высокие нормы социалистической морали, разоблачая наиболее отрицательные явления в жизни советского общества. И если, так сказать, «уголовная фактура» художественно не переосмыслена автором, не служит раскрытию большой положительной идеи, то детективное произведение не только лишается воспитательного значения, но становится вредным.

В этом жанре граница между полезными и вредными произведениями очень резка. Бесполезных, нейтральных детективных книг, пожалуй, просто не может быть. И писатели, работающие в этом жанре, должны обладать особым чувством ответственности за свое творчество, за те мысли, которые они несут читателю. Между тем, многие из них относятся к делу весьма легкомысленно, видимо, не вполне понимая серьезность задач, стоящих перед жанром.

* * *

Более всего специфика этой литературы проявляется в сюжете. Но она отнюдь не сводится к таким чертам, как острота, напряженность, логика и прочее. Специфика сюжета в таких книгах обусловлена характером отраженного в нем конфликта.

Особенность этого конфликта заключается, во-первых, в том, что в нем с особой резкостью проступает его социальная основа. Если в любом другом произведении за конфликтом героев в той или иной мере стоят противоречия общественных сил, то в детективе борьба действующих лиц является прямым проявлением социального конфликта; общественные противоречия выступают здесь в наиболее оголенном виде.

Второй особенностью является сущность борющихся в нем сторон. В детективном конфликте, с одной стороны, выступает все общество, народ, с другой — преступник, одиночка, противопоставляющий себя обществу как организованному целому.

Детективный конфликт специфичен и по характеру своего разрешения. Он исключительно остер и глубок, так как преступник выступает безусловным врагом всего общества. Поэтому, если общественные противоречия разрешаются у нас путем убеждения, путем критики и самокритики, то столкновение общества и преступника разрешается путем принуждения последнего к соблюдению норм социалистической законности.

Столкновение человека с обществом может иметь место в нашей действительности, только если человек этот преступник. Изображение же активно действующего преступника или преступников без одновременного показа противодействия, которое оказывает ему общество (через свои карательные органы), грубо нарушает жизненную правду, искажает характер взаимоотношений преступника и общества.

Разумеется, борьбой следственных органов с преступниками не ограничивается возможное содержание советского детектива. В его сюжет могут вплетаться и второстепенные, побочные конфликты самого различного характера. Но все они должны быть органически связаны с развитием основного действия, способствовать раскрытию идейного смысла произведения, правдиво отражать жизненные противоречия.

Несколько слов об остроте сюжета. Ее нельзя понимать просто как обилие внешних столкновений, таких как схватки с преступниками, перестрелки, погони.

Истинный смысл борьбы, сущность конфликта между персонажами раскрывается только при показе столкновения в психологическом плане. Этой подлинной, психологической глубины еще очень не хватает нашим книгам, посвященным борьбе с преступниками и преступностью.

Острота, напряженность, динамичность, логическая обоснованность придают большую увлекательность сюжету. Однако и здесь главное место принадлежит героям произведения, живым людям. Поэтому задача автора — построить сюжет так, чтобы он давал простор раскрытию и развитию характеров, открывал наибольшие возможности для проявления всех качеств персонажей.

Уголовное дело — это еще далеко не сюжет. Преобразуя жизненный материал в законченную жизненную систему, автор должен выделять наиболее существенное, характерное, то есть должен типизировать. Его задача — создать сюжет, в котором все отношения, все столкновения, все судьбы глубоко и верно отражали бы реальные закономерности и смысл борьбы общества с преступником.

* * *

В основе сюжета таких книг лежит раскрытие тайны преступления. Не авторский рассказ о том, как, кем, почему оно было совершено (как, например, в «Преступлении и наказании» Ф. Достоевского), а именно раскрытие преступления, осуществляемое в процессе борьбы героев, в процессе поисков, происходящих не только на глазах читателя, но как бы при его участии.

Поэтому содержанием литературы о борьбе с уголовниками является не изображение быта уголовников, не демонстрация того, как совершается преступление, наконец, не описание жизни работников следственных органов, — а показ процесса расследования, раскрытия преступления. Это является коренным признаком такой литературы.

Нам кажется, что пристрастие писателей к построению сюжета на расследовании убийства объясняется примитивным пониманием увлекательности. Художественно осмыслив материал, можно создать по-настоящему интересный острый сюжет, обойдясь без нагромождения «кошмарных» преступлений.

Узка и проблематика большинства детективных книг.

Обычно она ограничивается решением единственного вопроса: откуда берутся у нас преступники? Каждый автор считает своим долгом поставить подобный вопрос, и почти все отвечают на него одинаково примитивно: уголовниками, дескать, становятся стиляги, которым не хватает денег на рестораны.

Разве этим исчерпывается возможное содержание советской детективной литературы, литературы, которая призвана осмыслить такую сложную область человеческих отношений, как взаимоотношения правонарушителя и общества, как борьба народа и государственных органов с пережитками капитализма, проявляющимися в форме преступлений.

Высказываемая писателем идея приобретает художественно убедительное звучание, когда она органически вытекает из всего строя образов, из развития сюжета произведения. Требование это элементарно, но нарушается оно слишком часто.

Поверхностный подход к идейной стороне произведения приводит к тому, что даже в книгах, в целом положительных, встречаются крупные идейные просчеты. Вот один пример.

Из повести в повесть кочуют стиляги, которые легко и хладнокровно убивают своих добрых знакомых, предварительно попив с ними чаю или сыграв партию в шахматы. Авторы описывают это с завидным спокойствием, и с завидным же спокойствием их герои расследуют совершенные убийства. Вокруг гнусного, подлого преступления создается атмосфера какого-то профессионально-юридического интереса, и трагический смысл события целиком заслоняется подробностями осмотра места происшествия.

Желторотые стиляги, убивая первый раз в жизни, не испытывают колебаний (вернее, они вообще ничего не испытывают), а совершенное злодеяние не оказывает никакого обратного воздействия на их психику: их не тревожат укоры совести, не преследует мучительный страх разоблачения, и весело пропивают они награбленное добро в приятельской компании.

Не внушает ли это мысли о какой-то, так сказать, моральной простоте совершения преступления.

Идейная неполноценность, спекуляция на увлекательности совершенно недопустимы. Никаких скидок на жанр — таким должен быть принцип издательств, выпускающих эту литературу.

* * *

Хочется кратко остановиться еще на одном вопросе — вопросе о положительном герое в этой литературе. Персонажи ее обычно резко противопоставлены друг другу. С одной стороны, — это преступник, носитель враждебной нам идеологии, вступающий в конфликт с обществом, со всем народом. С другой стороны, — представитель закона, выразитель идей советской морали, человек, призванный воплощать лучшие качества советского гражданина.

Между тем, книг, в которых во весь рост вставал бы живой, деятельный советский человек, самоотверженный борец за торжество коммунистической справедливости, у нас почти нет.

А ведь положительный герой призван нести основную смысловую нагрузку в детективном произведении, это — ключевая позиция жанра, и если советские писатели ее не завоюют, детективу в нашей литературе «не жить».

Отчего же шествуют по страницам повестей и рассказов штампованные, безликие фигуры? Разве на материале служебной деятельности сотрудника милиции или прокуратуры нельзя создать полнокровного образа нашего современника? Безусловно, можно!

Содержание его деятельности составляет не только профессиональное исследование фактической стороны каждого дела, но, что не менее важно, — анализ человеческой психологии и поведения, их моральная оценка.

Постоянно сталкиваясь с людьми, решая ил судьбы, борясь за их души, следователь ежедневно и ежеминутно имеет возможность проявлять все свои человеческие качества. При этом он встречается с таким разнообразием жизненных ситуаций и человеческих типов, что его характер, мировоззрение невольно раскрываются многосторонне и четко.

Спешим оговориться — мы отнюдь не против введения в детектив личных мотивов и, наоборот, сочли бы большим достижением писателя, если бы ему удалось органически сплести их с основной сюжетной линией, если бы это помогло ему создать самобытный, глубокий образ положительного героя. Но, так или иначе, «центр тяжести» его индивидуализации должен лежать в плане детективного сюжета, который для вдумчивого художника открывает в этом смысле очень интересные перспективы.

Образ героя детективной литературы имеет все возможности для того, чтобы стать крупным, ярким, увлекательным. Исключительность положений, в которые он попадает, повседневная возможность подвига, сознание высоких и благородных целей своей работы дают богатый материал для героизации образа.

Есть в деятельности профессионального борца с преступниками еще одна особая черта. Ведь его профессия, пожалуй, единственная, в которой сохранился революционный пафос конкретной борьбы со злом старого мира, так сказать, пафос чекизма. И это позволяет придать своеобразную романтическую окрашенность образу положительного героя в детективном произведении.

Б. Евгеньев

(критик)

Широка страна моя родная

(Книги о путешествиях)

Книги о путешествиях — большой и очень интересный раздел литературы, близко примыкающий многими своими особенностями и характерными чертами к литературе собственно приключенческой.

Книг о путешествиях у нас очень много — простое перечисление их заняло бы десятки страниц.

В числе этих книг оказались бы самые разнообразные и по своему содержанию, и по подходу к теме, и по стилю. Здесь и книги о путешествиях, написанные специалистами — различными учеными, геологами, разведчиками недр, геодезистами, охотоведами, натуралистами и так далее. Здесь мы видим — и их за последние годы появляется все больше и больше (свидетельство о развитии, о закреплении наших дружеских связей с зарубежными странами) — книги, написанные советскими людьми, в том числе и советскими писателями, побывавшими за рубежом в качестве посланцев дружбы.

Здесь, наконец, будут и произведения собственно художественной литературы о путешествиях.

Таким образом, один этот, казалось бы, довольно узкий тематический раздел советской литературы богат и интересен не только количественными показателями, но и по содержанию.

Все это обилие и разнообразие книг о путешествиях является итогом соединенных усилий едва ли не всех наших литературно-художественных издательств и некоторых издательств специальных.

Весьма давние традиции в издании книг о путешествиях имеет издательство «Молодая гвардия».

Нельзя не вспомнить первую очень интересную серию книг о путешествиях — так называемую БЭП («Библиотеку экспедиций и путешествий»). А в настоящее время сколько издавалось «Молодой гвардией» отличных книг из серии «Наша Родина», — хотя бы таких, как книги Ветлиной «Крымские путешествия», Златовой и Котельникова «Путешествие по Молдавии», П. Лукницкого «Путешествия по Памиру» и другие.

Можно только приветствовать стремление издательства «Молодая гвардия» дать советской молодежи книги, полные романтики, воспитывающие любовь и деятельный интерес к родной земле.

Еще более широкую программу в этом направлении осуществляет Детгиз. Этим издательством издано и издается много хороших книг о путешествиях, — взять хотя бы всем известную «Библиотеку приключений». Детгиз предпринял издание собрания сочинений одного из классиков приключенческой литературы, до сих пор любимого юношеством, Майн Рида. Недавно Детгиз сделал еще один прекрасный подарок советской молодежи, издав книгу И. Ганзелки и М. Зикмунда «Африка грез и действительности».

Большое внимание этому разделу уделяет и «Советский писатель». Он издает собственно художественную литературу о путешествиях и книги советских писателей, побывавших за границей.

Даже «Издательство иностранной литературы» недавно выпустило интересную книгу «Люди и ландшафты Бразилии», с обращающими на себя внимание рисунками бразильского художника Перси Лау.

И, наконец, специальное издательство Географгиз систематически и плодотворно ведет большую работу по изданию книг о путешествиях. Ему, как говорится, и книги в руки!.. Когда начинаешь знакомиться с продукцией Географгиза, когда видишь в его активе такие книги, как труды Миклухо-Маклая, Ливингстона, Дарвина, Крашенинникова, Семенова-Тяньшаньского, Грум-Гржимайло, Нансена, то представление о серьезной, планомерной и целеустремленной работе издательства становится еще более ясным.

Кроме того, как известно, Географгиз издает большое количество научно-популярных книг, написанных на высоком уровне литературного мастерства и прочно завоевавших симпатии.

В последнее время Географгиз начал выпускать серию книг, которая вызвала всеобщий интерес, — «Путешествия, приключения и фантастика».

Чтобы закончить разговор о том, какая работа ведется в области издания книг о путешествиях, следует сказать несколько слов в адрес журнала «Вокруг света», который за последнее время стал особенно интересным и содержательным. В нем печатается много материала, так или иначе связанного с познаванием мира, — тут и путевые очерки, и рассказы о путешествиях, и раздел «Страны и народы».

Воспитательное и познавательное значение книг о путешествиях очень велико, и мне кажется, что в интересе к ним проявлены какие-то очень заветные душевные черты самого широкого читателя.

Интерес к книгам о путешествиях огромен. И в силу этого возрастает в еще большей мере ответственность и писателей и издательств, работающих в этом разделе литературы.

Чтобы закончить мысль о популярности книг о путешествиях, стоит привести несколько цифровых данных.

Весьма показательно, например, что большая, толстая книга «Колумб», изданная Географгизом и содержащая в себе, в основном, документальный, довольно сухой материал, — выдержала в течение нескольких лет тираж в 200 тысяч экземпляров!

Такие книги, как «„Фрам“ в полярном море» Ф. Нансена, книга Марко Поло, изданы тиражом в 100 тысяч.

Книга Ч. Дарвина «Путешествие на корабле „Бигль“» — 125 тысяч и так далее, и тому подобное.

Таковы некоторые количественные показатели литературы о путешествиях. Теперь следует коснуться вопросов художественного порядка, вопросов качества этой литературы.

Литература о путешествиях имеет, пожалуй, более богатые и значительные традиции в русской классике, чем приключенческая и научно-фантастическая литература.

Даже если не заглядывать слишком далеко во времени, — скажем, в эпоху, когда жил и странствовал Афанасий Никитин, — хотя почему бы не вспомнить и о нем? — то найдутся такие прославленные имена, как имя Пушкина с его «Путешествием в Арзрум», имя Радищева с его «Путешествием из Петербурга в Москву», имя Гончарова с его «Фрегатом „Паллада“», имя Чехова с его «Сахалином»; а если взять более близкие нам времена, то имя Маяковского с его замечательными записками об Америке.

И невольно хочется проследить, — как же традиции прошлого нашли свое отображение в современной нам литературе о путешествиях?

В наследии прошлого мы встречаем среди книг о путешествиях и страстный политический памфлет, каким является «Путешествие из Петербурга в Москву» Радищева, и необычайно яркое, сильное, проникнутое духом романтики, зовущее и уводящее нас за собой «Путешествие в Арзрум» Пушкина, представляющее собою прекрасный образец сжатой и выразительной прозы. Встречаемся мы здесь и с настоящим писательским подвигом, каким представляется нам путешествие Чехова на Сахалин и вся та гигантская работа, которую он проделал на этом далеком острове.

Вот это разнообразие приемов, стилей, замыслов — от деловых описаний до политического памфлета — и является одним из основных элементов классической традиции в литературе о путешествиях.

Но, разумеется, не это самое главное, — главное в том, что в лучших образцах русской классической литературы о путешествиях всегда и непременно виден мыслящий, жадно познающий мир, пытливый человек доброй воли. В этих умных и добрых книгах нет любования экзотикой, нет преднамеренных поисков чего-то необычайного, интригующего, но зато в них проявлено благородное человеческое стремление — понять чужую, неизвестную жизнь, активно войти в нее не в качестве стороннего созерцателя, а человека, думающего о том, чтобы сделать ее лучше, светлее, радостнее.

Вот эти-то идейные традиции отечественной литературы о путешествиях мне кажутся самыми важными.

И хорошо, что они полностью перешли, — и не только просто перешли, — но и получили свое дальнейшее развитие в нашей современной литературе о путешествиях.

Не так-то просто из всего богатства, обилия и разнообразия, каким отличается наша, советская литература о путешествиях, отобрать наиболее яркие и запоминающиеся книги. Сделать это трудно потому, что их очень много.

Взять хотя бы книги о путешествиях, написанные разного рода специалистами. Многим ли известна такая, например, хорошая книга, как книга Г. Федосеева «Тропою испытаний»? Автор ее — геодезист; он рассказывает о своих скитаниях по Дальнему Востоку и, правда же, эта книга по праву может занять подобающее ей место в ряду книг В. Арсеньева, В. Обручева, К. Паустовского, М. Пришвина и других писателей, создавших лучшие книги о нашей Родине. Нельзя не отметить, что Г. Федосеев создал яркий, запоминающийся образ проводника Улукиткана, может быть, не менее яркий, чем образ Дерсу Узала.

Или возьмем книгу охотоведа Г. Успенского «По заповедным дебрям», — какая это поэтическая книга, сколько в ней точных и живых описаний природы, с каким чувством глубокой любви и уважения к своей Родине написана она!

Или книга А. Оленича-Гнененко «В горах Кавказа», — тоже яркая и поэтическая. И таких книг немало — они могли бы составить целую библиотеку.

Из числа книг о путешествиях, написанных специалистами-учеными, мне хотелось бы выделить одну, в которой достоинства, присущие этого рода книгам, проявлены, быть может, в наибольшей степени. Речь идет о книге ученого-палеонтолога и широко известного писателя, работающего в области научно-фантастической литературы, — о «Дороге ветров» И. Ефремова.

Эта книга написана не столько писателем, автором романов и большого количества рассказов, но, прежде всего, специалистом-палеонтологом, возглавлявшим три экспедиции в 1946–1949 гг. в Монгольскую Народную Республику. И при всем этом, «Дорога ветров» ценна и интересна не только своим познавательным содержанием, не только потому, что она раскрывает перед нами многие «тайны» этой кажущейся несколько мертвой науки, но еще и потому, что рисует людей труда, науки, что она воссоздает быт и пейзажи далеких краев.

«Если после прочтения книги у читателя возникнут перед глазами, — пишет в предисловии И. Ефремов, — картины черной пустыни в Заилийском Гоби, если читатель перенесется на большую караванную тропу, если перед ним оживут торчащие из обрывов кости вымерших животных, то цель моей книги можно считать достигнутой…»

И эту цель можно считать вполне достигнутой, — огромный и малоизвестный мир оживает перед читателями в этой увлекательной книге.

Большой интерес, как уже говорилось выше, представляют собою книги советских писателей о зарубежных странах. Этот раздел о путешествиях тоже богат и разнообразен. Книги Б. Полевого, Н. Федоренко, Р. Кармен, Г. Фиша, Н. Грибачева, Е. Поповкина, А. Софронова, В. Сафонова, В. Кетлинской, Е. Катерли и многих других писателей знакомят советского читателя с жизнью разных народов.

Если попытаться определить то основное и наиболее важное, что объединяет все эти книги, то я назвал бы одну из них, в которой все основное и важное получило, пожалуй, наиболее яркое и художественное выражение, — книгу Образцова «О том, что увидел, узнал и понял во время двух поездок в Лондон».

Мне кажется, что в этой книге с наибольшей полнотой проявился советский человек, — человек доброй воли, с его дружеским отношением к людям зарубежных стран, с которыми его свела судьба. Кроме того, в этой книге привлекает живость изображения увиденного и острый взгляд художника.

Не менее богат и интересен раздел собственно художественной литературы о путешествиях.

Здесь, прежде всего, следует отметить исторические произведения о путешествиях, — такие, как роман С. Григорьева «Григорий Шелихов», как увлекательные повести И. Кратта «Остров Баранова» и «Колония Росс», «Путь к океану» В. Тренева, «Невельской» Н. Задорнова, книги Н. Чуковского, В. Вадецкого, С. Маркова, К. Бадигина и другие.

Можно назвать еще немало книг по разделу художественной литературы о путешествиях — как не вспомнить такие книги, как «Повести о Ветлугине» (Архипелаг исчезающих островов, Страна семи трав) Л. Платова, «Разведчики зеленой страны» Г. Тушкана, А. Казанцева с его арктическими рассказами, повести и рассказы ныне покойного А. Шахова.

Совсем недавно появились «Владимирские проселки» В. Солоухина, — взволнованный рассказ писателя о странствованиях по родной, любимой земле. Чем особенно примечательна эта книга? Прежде всего тем, что в ней проявлена необычайно глубокая заинтересованность писателя в жизни своей страны, в жизни своего народа, стремление сделать эту жизнь еще лучше, еще краше.

Есть, конечно, недостатки и в разделе литературы о путешествиях. Среди хороших книг есть и посредственные, скучные, серые. Но не они определяют качественный уровень этой литературы.

В заключение хотелось бы призвать наших писателей более активно участвовать в этом разделе литературы, чаще бродить по проселкам и большим дорогам нашей страны, чтобы дать народу еще больше книг о нашей прекрасной Родине, написанных увлекательно, на высоком идейном и художественном уровне, проникнутых горячей и глубокой любовью к родной земле.

Л. Шейнин

(писатель)

Задумайтесь над этим, товарищи!

Очень нелегко вкратце рассказать о пути, пройденном нашим театром и нашей кинематографией в области приключенческого жанра, остановиться на сегодняшнем положении вещей и на каких-то конкретных перспективах. Я буду вынужден пропустить целый ряд произведений этого жанра, которые вполне заслуживают того, чтобы о них здесь было сказано.

В связи с организацией комиссии приключенческого жанра в 1942 году, в первые же дни работы этой комиссии в ней приняли участие Н. Шпанов, Л. Никулин, М. Шагинян и другие.

Через несколько дней после организации этой комиссии я получил письмо от С. М. Эйзенштейна:

«Не сочтите за назойливость, если я попрошу Вас ввести меня в состав комиссии приключенческого жанра, потому что всю свою сознательную жизнь люблю эту литературу, предсказываю ей огромное будущее и считаю, что и в кинематографе очень много надлежит сделать в этом отношении…»

Просьба С. Эйзенштейна была удовлетворена. Позднее он выступил с великолепной и навсегда запомнившейся речью.

Чем объясняется, что самый крупный наш режиссер стал добровольцем в этой комиссии и проявил к ней столь большой интерес?

Если мы оглянемся назад и вспомним начало 20-х годов, то увидим, что буквально на заре советской кинематографии довольно крупные, если не лучшие силы нашей литературы были тогда обращены к этому жанру.

Приключенческие фильмы создавали М. Шагинян, А. Довженко, Л. Никулин, А. Толстой, такие режиссеры, как М. Ромм, Я. Протазанов и, незаслуженно нами забытый, Н. Экк, который до появления «Педагогической поэмы» А. П. Макаренко в своем фильме «Путевка в жизнь» поставил проблему перевоспитания молодых правонарушителей.

Хотелось бы назвать несколько фильмов того времени: таких, например, как «Красные дьяволята» П. Бляхина — фильм, великолепно поставленный Тбилисской студией, «Месс менд» по сценарию М. Шагинян, «Сумка дипкурьера» А. Довженко, который был и режиссером и сценаристом, «Крест и маузер» Л. Никулина, а также серия фильмов Межрабпомфильма, к числу которых относится и «Аэлита» по роману А. Толстого.

В течение тридцатых годов появилось великое множество приключенческих картин. Напоминаю такие из них, как «Джульбарс» и «Высокая награда». Было создано много хороших фильмов о наших чекистах, о периоде гражданской войны.

В послевоенные годы у нас также было выпущено в этом жанре много интересных картин, к числу которых, если говорить о фильмах самых последних лет, прежде всего относится картина Ленфильма по сценарию Ю. Германа и И. Хейфица «Дело Румянцева». Не случайно она была оценена чрезвычайно высоко на всемирном фестивале. В этой картине, мне кажется, мы видим образец того, как сценарист и режиссер, работая в остросюжетном жанре, связанном с работой уголовного розыска в ОБХСС, могут вместе с тем глубоко и взволнованно раскрывать характер своих героев.

«Дело Румянцева» служит примером совершенно правдивого отображения жизни со всеми конфликтами, положительными и теневыми явлениями.

К числу фильмов, посвященных работе милиции, относится фильм «Дело № 306». При всех недостатках эта картина с большим успехом прошла в кинотеатрах страны. В ней есть острый, напряженный и отлично разработанный сюжет. Можно предъявить отдельные претензии лишь к разработке некоторых характеров и к тем эпизодам картины, где работника милиции — оперативника бьют бутылкой по голове, и он, избитый и окровавленный, все же находит свой мотоцикл и пускается вдогонку преступникам. В жизни такие вещи не могут иметь места.

За последнее время выпущен на экран еще целый ряд интересных картин, некоторые из них посвящены работе нашей советской контрразведки в борьбе со шпионами и диверсантами, другие — теме Великой Отечественной войны, партизанского движения и так далее.

Среди этих картин есть хорошие, средние, есть и плохие. Так, например, талантливая повесть «Дело пестрых» в журнале выглядит лучше, чем на экране. Это произведение А. Адамова встретило внимание читателя, но фильм «Дело пестрых» оставляет сумбурное впечатление. Целый ряд деталей психологического характера, которые удались автору повести, в этой картине выпали.

Когда мы говорим о фильме «Дело пестрых», то нам нужно задуматься над проблемой экранизации некоторых произведений этого жанра и проследить за тем, чтобы они не теряли своей ценности в процессе создания фильмов.

К сожалению, у нас много картин, которые не только раздражают своей безыдейностью, полным отсутствием решения поставленной задачи, но еще способствуют дискредитации жанра в целом.

Если в кинематографии мы можем насчитать свыше ста картин приключенческого жанра, среди которых есть первоклассные произведения искусства, то, к сожалению, в драматургии дело обстоит значительно хуже.

Почему это произошло?

Прежде всего потому, что кинематография с ее безграничным использованием наплывов, затемнений и других приемов, более благодарный род искусства для реализации всех потенциальных возможностей, остросюжетных коллизий многопланового сценария. Во-вторых, кинематография лучше умеет прислушиваться к запросам зрителя, чем умеет это делать наш театр.

Вследствие имеющегося на протяжении многих лет неправильного отношения к приключенческим пьесам наши главные режиссеры испугались и старались ставить приключенческие пьесы как можно реже. Они делали это только в случае крайней необходимости, когда уже нечем было платить зарплату актерам, рассматривая это, как некое финансовое грехопадение.

Тем не менее, если мы обратимся к двадцатым годам, то увидим, что в это время нашими лучшими драматургами были написаны замечательные приключенческие пьесы.

Позвольте напомнить прежде всего пьесу Б. Ромашова «Воздушный пирог» и разрешите засвидетельствовать, как бывшему работнику следственных органов, что пьеса была написана непосредственно в период нашумевшего в 20-х годах «Процесса Промбанка» или так называемого «Дела Краснощекова». И «промбанк» и сам Краснощеков взяты для отображения в пьесе «Воздушный пирог». Это и дало возможность создать великолепный, острый спектакль, чрезвычайно актуальный в начале НЭПа. Это было время, когда нэпманы любыми путями пытались проникнуть в молодой, еще неокрепший государственный хозяйственный аппарат, в молодые тресты и банки, подкупали их не очень устойчивых работников, что и привело к целому ряду процессов.

Л. Никулин в эти годы выступил на эту же тему с пьесой «Статья 114», имевшей не меньший успех, чем пьеса Ромашова. «Статья 114» была отличной пьесой, которая поднимала те же вопросы, что и «Воздушный пирог».

Необходимо назвать и такие пьесы, как «Огненный мост» Б. Ромашова, «Интервенция» Л. Славина, «Простая вещь» В. Лавренева, «Аристократы» Н. Погодина.

Многие знают, что пьеса «Аристократы» была одной из тех первых советских пьес, которая широко прошла за рубежом нашей страны и произвела там исключительно глубокое впечатление, и не только из-за драматургического мастерства, но и прежде всего из-за заложенных в ней высоких гуманистических устремлений, высоких идей.

После этих произведений в театре появился ряд хороших пьес, связанных непосредственно с проблемой борьбы со шпионами и диверсантами, посвященных работе чекистов, например, «На той стороне» А. Борянова; эта пьеса с заслуженным успехом прошла по всей стране; «Особняк в переулке» братьев Тур — в Московском театре им. Ленинского Комсомола и другие.

В самые последние годы появилось несколько приключенческих пьес: «Несчастный случай» Д. Холендро и М. Маклярского, «Караван» И. Штока, «Гостиница „Астория“» А. Штейна.

Много лет я ломаю голову над вопросом о так называемой судейской драме. Если обратиться к прошлой нашей классической литературе, то можно увидеть, что крупнейшие писатели — Л. Толстой, Чехов, Горький, Сухово-Кобылин, Островский и многие другие — неизменно обращались к судебной практике своего времени, используя этот материал для создания замечательных произведений.

Известно, что, например, пьеса «Живой труп» Толстого, являющаяся судебной драмой, была написана по материалам, которые принес Толстому его друг прокурор А. Ф. Кони.

Возникает вопрос, почему наши драматурги и сценаристы не обращаются к судебной хронике, не используют эту возможность, совершенно грандиозную в смысле развертывания сюжета, потрясающую в отношении жизненной достоверности, исключительную по богатству подлинных драматических конфликтов.

Не надо думать, что у нас все благополучно, особенно среди молодежи, в области всякого рода правонарушений. Мы часто говорим о том, что у нас нет профессиональных преступников, профессиональной преступности. Это правильно, но достаточно серьезные задачи стоят в области ликвидации и непрофессиональной преступности. Кстати сказать, если у женщины на улице выхватили сумку, то ей безразлично, кто ее ограбил — профессиональный преступник или начинающий. Не говоря о том, что всякий случай правонарушения, совершенный 16—18-летним парнем, надлежит рассматривать, как ЧП, требующее пристального внимания со стороны всей общественности.

Многие полагают, что это должны делать только прокурорские работники или работники уголовного розыска, или работники милиции.

Пьесы на судебные темы, написанные на наших материалах, с наших позиций — это грандиозная поддержка в выполнении той общенародной и сложной задачи, какой является задача правового воспитания народа.

Я считаю весьма печальным явлением то, что у нас за последние четыре года не появилось ни одной картины на тему о работе органов Госбезопасности, о нашей контрразведке, выполняющей большую, сложную и нужную работу. В этом отношении нашим драматургам предстоит многое сделать. Пора вплотную заняться пьесами и фильмами, посвященными работе суда, прокуратуры и уголовного розыска.

В драматургическом произведении, как и во всяком другом произведении, должны полностью отсутствовать элементы романтизации преступника. Но я хочу предупредить: не следует путать романтизацию преступления, романтизацию преступника с романтизацией возвращения преступника к честной жизни. Задумайтесь над этим, товарищи!

Если мы от этого откажемся, то мы тем самым снимем тему огромную, вечную, общечеловеческую, начатую Достоевским и продолженную Макаренко, тему обращения и возвращения к светлым началам всякого человека, в том числе и преступника, тему возвращения преступника к честной, трудовой жизни.

Советская научная фантастика в 1958–1959 годах

по материалам дискуссии «Проблемы современной фантастики», состоявшейся 14 марта 1960 года в Московском Доме литераторов

Во вступительном слове Г.Тушкан отметил положительную роль всероссийского совещания по научно-фантастической и приключенческой литературе, проведенного в 1958 году. За истекшие два года, сказал он, заметно уменьшился поток тусклых, очень слабых и даже халтурных приключенческих книг. С другой стороны, резко возросло и продолжает возрастать количество произведений научной фантастики. Отряд активно действующих писателей-фантастов пополнился новыми именами.

Об этом можно судить хотя бы по списку книг, вынесенных на обсуждение.[52] Кстати, в нем отсутствуют не только многие новинки, но и не указаны критические и литературоведческие работы.[53]

На этой дискуссии хотелось бы не только подвести итоги, но и обсудить дальнейшие пути развития научно-фантастической литературы. А перспективы, которые открываются перед нею, поистине грандиозны. Намечаемый ныне двадцатилетний план развития народного хозяйства с 1960 по 1980 годы будет планом и программой построения коммунизма в нашей стране. Прямое призвание писателей-фантастов — находиться на первой линии борьбы за наше коммунистическое будущее.

Советская фантастика исключительно многообразна, диапазон ее очень широк — от фантастической сказки до реалистического романа о творческом труде изобретателей и ученых, от приключенческого романа и романа-памфлета с элементами научной фантастики до научно-популярных книг, в которых фантастика служит лишь условной посылкой, оживляющей повествование (В.Брагин. «В стране дремучих трав», П. Гордашевский. «Их было четверо»). Но в каких бы направлениях ни шли творческие поиски авторов, фантастическая литература должна твердо стоять на позициях марксистской философии и не скатываться к фантасмагории. А между тем время от времени еще появляются фантастические произведения, далекие от какой бы то ни было науки и проникнутые к тому же сомнительными идеями. В качестве примера оратор приводит во всех отношениях неудачный роман Л. Оношко «На оранжевой планете».

Наше время, насыщенное героизмом самого высокого накала, дает небывалый материал для создания отличных научно-фантастических книг, остро увлекательных, открывающих необычные гипотезы, рассказывающих о таких научных достижениях и о таких подвигах, которые сегодня кажутся фантастикой, а завтра станут былью.

К. Андреев начал свой доклад с упреков в адрес литературной критики. Беда ее заключается в том, что она обычно оставляет в стороне самое существенное — неумелое изображение характеров героев, дурной язык, механическое перенесение сюжетов произведений из одного в другое. Несоответствие того или иного романа умозрительной концепции критика нередко служит поводом для придирчивого и далеко не объективного разбора. Так, например, Ю. Рюриков считает фантастику своего рода продолжением или дальнейшим развитием сказки, и этого достаточно для него, чтобы критиковать писателей не за те недостатки, которые действительно имеются в их книгах, а за то, что они нарушают теорию, которую он, Ю. Рюриков, сам создал. И. В. Журавлева исходит в своей статье («Литература и жизнь», 1960, № 4) из неудачной предпосылки. Она считает научную фантастику великой пророческой мечтой, указывающей путь и науке и человечеству. Если принять эту теорию, то выходит, что даже наука вынуждена следовать по пути писателей-фантастов. Столь наивная точка зрения может лишь дезориентировать авторов.

Наша фантастика в основе своей новаторская. У нее есть большие достижения. По сравнению с бескрылой, пессимистической, не видящей будущего фантастикой капиталистических стран, она идет своим путем. Новую струю в развитие этого жанра внесли произведения А. Казанцева, В. Немцова, Ю. Долгушина. Новаторство этих писателей выражается прежде всего в том, что они показывают в своих романах не итоги изобретательской работы, а самый процесс творчества. Взять романы А. Казанцева «Арктический мост» и «Пылающий остров».

Писатель не заглядывает в далекое будущее. Он рисует людей завтрашнего дня, заимствуя характеры из нашей современности. Делает он это вполне сознательно, так как в людях нашего времени уже содержатся черты человека завтрашнего дня. Автор показывает претворенными в жизнь те идеи, которые существуют сейчас в планах, проектах и чертежах. Но основной пафос произведений А. Казанцева — соревнование двух систем — «свободного предпринимательства» и свободного развития мысли в нашей стране.

Докладчик считает несправедливыми упреки, которые предъявляются В. Немцову в «заземленности» его фантастики:

«Дело в том, что автор не стремился заглядывать в далекое будущее. Он показывает развитие нашей науки, развитие тех технических идей, которые возможны для нашего времени, и несовместимость их с отсталыми чертами в человеке… Немцова интересуют не проблемы будущего общества и не проблемы человека будущего, а вопросы моральные, морально-эстетические».

Самыми большими врагами научной фантастики, говорит докладчик, являются в наши дни не критики (их не так уж много), а те авторы, которые своими произведениями тянут фантастику в неправильное русло. Фантаст, заглядывая в будущее, неминуемо перескакивает через какой-то этап развития науки, но это не дает права фантастике быть антинаучной. Есть основные и элементарные законы природы (сохранения энергии, сохранения вещества, скорости света), которые мы не имеем права переступать. Поэтому мне кажется очень опасной, заявил далее К. Андреев, выявившаяся в последнее время тенденция к абсолютному отрицанию каких бы то ни было реальных научных границ для нашей фантастики. Такие нездоровые тенденции К. Андреев усматривает в романах Ю. и С. Сафроновых и Г. Мартынова, а также в рассказах Г. Анфилова и В. Журавлевой, напечатанных в журнале «Знание — сила».

К сожалению, докладчик ограничился только перечислением авторов, так и не раскрыв, в чем же заключаются, по его мнению, недостатки их произведений и в чем именно он видит в их творчестве «отказ от завоеванного нами с таким трудом права на реализм, права на гуманизм, права на то, чтобы наша литература была по-настоящему художественной».

К. Андреев отмечает как весьма отрадный факт наличие в советской фантастике самых разнообразных книг и творческих течений. Реалистическая фантастика писателей старшего поколения (А. Казанцев, В. Немцов, Ю. Долгушин, Н. Лукин) и молодых авторов (А. и Б. Стругацкие, В. Савченко, А. Полещук[54]) нисколько не отрицает права на работу в другом плане, какую успешно ведут в рамках фантастического жанра Л. Лагин, В. Брагин, Г. Тушкан и другие писатели. В качестве примера поиска новых путей докладчик упомянул повести А. Казанцева «Планета бурь» и «Лунная дорога», заметив при этом:

«Никто не может отнять у писателя права избрать такой путь. Нужно только критикам критиковать авторов за недостатки их произведений, а не за тот путь, который они себе избрали».

Особенно плодотворным К. Андреев считает новое, условно говоря, социально-утопическое направление, которое открыл в нашей литературе роман И. Ефремова «Туманность Андромеды». Конечно, каждый писатель волен выбирать тему в соответствии со своими возможностями. Но не следует забывать, что молодежь в нашей стране составляет более половины населения. Нынешние подростки переживут двухтысячный год и заглянут в эпоху осуществленного коммунизма. Роман И. Ефремова, при всех его отдельных недостатках, тем и интересен, что он соединяет в себе и научную и социальную фантастику.

«Мне хочется верить, — заключает докладчик, — что все те книжки, которые будут нами написаны о будущем, все те авторы, которые будут работать над этими книгами — пусть на день, на неделю, на месяц — приблизят нас к этому необыкновенному и блистательному времени».

Е. Брандис посвятил свое выступление критике художественных недостатков научно-фантастических книг. Засилье литературных трафаретов и штампов, иллюстративность, лекциомания, нагромождение при- ключений, механические куклы вместо живых людей — таковы наиболее распространенные недостатки, мешающие пока что нашей фантастике слиться с большой советской литературой. Фантастическую книгу принято рассматривать прежде всего с точки зрения темы. Некоторые критики считают научную фантастику переходным жанром, граничащим с художественной прозой и научно-популярной литературой. В журнале «Знание — сила» (№ 12 за 1959 год) содержится именно такая формулировка. Но можно ли сводить к столь утилитарным и узко практическим задачам целую отрасль художественной литературы? Популяризация научных идей — не самоцель, а один из элементов научной фантастики. Но если взять, к примеру, рассказы А. и Б. Стругацких — это безусловно одаренные, эрудированные авторы, — то легко заметить, что волнуют их больше всего не люди, а научные гипотезы, саморазвивающиеся механизмы. Пафос голой техники обесчеловечивает литературу. Не отражается ли в излишней технизации научной фантастики та недооценка значения гуманитарных наук в жизни нашего общества, о которой в свое время писал И. Эренбург, а сейчас вновь поднял вопрос К. Зелинский?

И не случайно техническая фантастика отличается удивительной серостью языка. Главным героем становится машина, а человек — лишь ее придатком. Да и где уж тут заботиться о средствах выражения, если фантастические рассказы изобилуют такими «красотами» стиля: «…энергия выделяется в виде „протоматерии“ — неквантованной основы всех частиц и полей. Потом протоматерия самопроизвольно квантуется — частично на частицы и античастицы, частично на электронные поля. А частично вступает во взаимодействие с окружающей средой» (выдержка взята из рассказа А. и Б. Стругацких).

Там, где нет больших философских и нравственных идей, не может быть настоящего искусства. Тем и покоряет нас «Туманность Андромеды», что, несмотря на очевидные недостатки, о которых много говорилось, она проникнута высоким гуманизмом, стремлением осмыслить исторический путь человечества к ослепительным высотам мысли и знания — не в виде логических схем, а в живых образах. Разумеется, изображение коммунистического общества и человека будущего не исключает многообразия других тем, но эта тема самая перспективная, самая волнующая и самая нужная.

Вряд ли стоит употреблять термин «советская социальная утопия». Научное представление о коммунизме создано уже давно. Здесь нет никакой утопии. Задача писателей — дополнить это общее представление деталями, развить и обогатить до такой степени, чтобы у читателей сложился зримый образ нашего будущего. На этом пути много непознанного и неразведанного. Остается небывалый простор для домысла, для творческих исканий.

Чтобы убедиться в этом, следует вспомнить еще и такие значительные книги, как «Магелланово облако» Станислава Лема и «В стране наших внуков» Яна Вайсса.

Все разговоры о своеобразии научно-фантастического сюжета, предполагающего якобы облегченные художественные средства, вызваны стремлением оправдать недостаток мастерства писателя. Специфика темы, обращенной в будущее — будущее науки и будущее человечества — не должна отвлекать писателей от их непосредственных художественных задач. С этой точки зрения заслуживают внимания творческие поиски молодых авторов: Г. Альтова («Легенды о звездных капитанах», «Богатырская симфония»), В. Савченко («Черные звезды»), В. Журавлевой (сборник рассказов «Сквозь время»), А. Полещука («Великое делание») и др.

Г. Гуревич сетует на то, что разноголосица мнений, отсутствие сколько-нибудь единой точки зрения на научную фантастику и ее задачи мешает работе писателей. Критики часто не понимают фантастики как художественного приема, который используется во многих произведениях (В. Обручев, Л. Лагин, П. Гордашевский и др.), и спешат наклеить ярлычок «социальный памфлет», «роман с элементами научной фантастики» и т. п. на книгу с богатым и сложным содержанием. Под единым флагом фантастики объединяются различные и часто противоречивые направления, и это необходимо учитывать. Нужна любая книга, на любую тему, если только это действительно хорошая книга. «Я думаю, что в советской фантастике хороши все направления, которые выполняют основную задачу — помогают советскому народу строить новую жизнь».

Л. Лагин вносит предложение организовать семинар для молодых писателей и заняться подробнейшим разбором одного-двух произведений. Это принесет писателям больше пользы, чем общие рассуждения.

Л. Лагин подчеркивает, что борьба на идеологическом фронте не прекратится даже при самом идеальном сосуществовании с капиталистическими странами. Идеологическая борьба у нас идет и должна идти и в научно-фантастической литературе. В связи с этим особое значение приобретает вопрос о показе будущего коммунистического общества. Наши читатели интересуются: как оно будет выглядеть? А если судить по нашим романам, то в коммунистическом обществе главная задача населения — это полеты в межзвездное пространство. У нас имеется много дел на земле, есть много задач, которые ждут на земле своего решения, а писатели об этом часто забывают. Изображение коммунистического общества — не в отдаленной перспективе, а только что сформировавшегося — вот чем должны заняться, в первую очередь, наши фантасты! И с этой точки зрения проблема человека, как центральной фигуры в романе, должна быть поставлена со всей остротой. Научно-фантастическая литература необычайно доходчива и может быть эффективна в нашей борьбе за победу коммунизма.

Н. Томан подвергает острой критике роман Ю. и С. Сафроновых «Внуки наших внуков» за допущенные в нем вопиющие научно-технические ошибки. Отсюда оратор делает вывод, что должен быть какой-то предел для фантазирования. Без серьезной аргументации нельзя переступить бесспорных законов науки, это только дискредитирует фантастику. Далее Н. Томан отмечает достоинства повести А. и Б. Стругацких «Страна багровых туч» и повести В. Савченко «Черные звезды». Оба произведения написаны с несомненным литературным мастерством и обнаруживают серьезную научную подготовленность авторов.

И. Кассель (Детгиз) считает, что критики, и в частности Ю. Рюриков, совершенно правы, когда призывают писателей обратиться к социальному фантастическому роману. Давно назрела необходимость открыть окна фантастики в большой мир, показать отношения людей, социальные условия, выросшие характеры людей будущего! Очень душно в наших фантастических романах, и особенно в рассказах. Двое-трое стиснуты в батисфере или в камере звездного корабля. Герои часто наделяются сверхчеловеческими качествами и постоянно балансируют на краю гибели. Это уже превратилось в штампы. С этой точки зрения рассматривается рассказ Г. Анфилова «В конце пути» и критикуются рассуждения В. Журавлевой о задачах фантастики в ее рассказе «Человек, создавший Атлантику» («Знание — сила», 1959, № 12). Далее И. Кассель берет под защиту творчество A. и Б. Стругацких от несправедливых, по его мнению, упреков Е. Брандиса и призывает писателей создавать книги о завтрашнем дне нашей планеты.

С большим вниманием было выслушано выступление B. Сытина, заявившего, что при всем многообразии советской научно-фантастической литературы она должна неизменно базироваться на марксистско-ленинской теории, которая предполагает, как мы знаем, материалистическое понимание мира, диалектический подход к анализу его явлений. Между тем в некоторых произведениях порою проскальзывают, безусловно помимо субъективного желания авторов, какие-то мистические тенденции, чуть ли не идеи бессмертия.

Было бы неправильно ставить перед фантастикой временные пределы, но сейчас для воспитания народа в коммунистическом духе, для воспитания молодого поколения особенно важно получить много произведений, в которых показывалось бы, как завоевывается коммунизм в ближайшие годы и как пойдет дальнейшее развитие уже оформившегося коммунистического общества. Затем тов. Сытин останавливается на вопросе об отношении писателя-фантаста к науке. Разумеется, говорит он, писатель должен хорошо ориентироваться в данной научной дисциплине, но было бы легкомысленно судить о ней с точки зрения самых отдаленных перспектив или, тем более, призывать ученых ориентироваться на научную фантастику. В заключение тов. Сытин поддерживает мысль об организации семинара молодых писателей, работающих в области научной фантастики, и сообщает собранию свое мнение о целесообразности создания всесоюзного журнала фантастики и приключений, который будет называться «Спутник».

Б. Ляпунов сказал, что, по его мнению, космическая тема — знамя нашего времени в науке. Но, к сожалению, в произведениях, посвященных этой теме, чаще всего обнаруживаются бесконечные перепевы одних и тех же мотивов. Самое опасное, по мнению Б. Ляпунова, возвести ненаучность в некую догму, а это чаще всего и бывает в рассказах на космические темы. Далее Б. Ляпунов горячо поддерживает мысль о создании нового журнала. «Спутник» должен выйти на орбиту! Это поможет возродить добрые традиции наших молодежных приключенческих журналов прошлых лет.

А. Полещук выступает в защиту принципа научной популяризации в фантастической литературе. Если научно-популярная «лекция» становится механическим довеском, то это порок таланта автора, а не самого принципа популяризации.

С. Иванов выдвигает тезис: советская фантастика в основе своей — социальная, и неправы те критики, которые утверждают, будто у нас нет социальной фантастики. Тов. Иванов упрекает К. Андреева за то, что, если судить по его докладу, может показаться, что у нас все благополучно в научной фантастике, и произведения А. Казанцева и В. Немцова «превосходны». Можно хорошо относиться к книгам этих писателей, но вряд ли их следует считать превосходными. Преобладание космической темы в ущерб всем другим темам — явный перегиб, а между тем, если проанализировать статьи A. Синявского и Ю. Рюрикова, то это не что иное, как приглашение писателям уйти в космос. Для нашей научной фантастики еще очень много работы на земле. Почему бы не писать книги, которые рассматривали бы наше будущее через 15–25 лет? Не слишком ли много у нас книг о полете на Венеру? В заключение тов. Иванов хвалит В. Немцова за то, что его герои, даже совершая путешествие в космос, продолжают все время думать о земле. Никакого снижения романтики в книгах B. Немцова оратор не усматривает.

П. Аматуни присоединяется к мнению товарищей, считающих, что фантастика при всех обстоятельствах не должна порывать с наукой. Например, повесть А. Колпакова «Гриада», напечатанная в «Пионерской правде», поражает отсутствием научной достоверности. Чтобы разобраться в имеющихся у нас книгах, изданных за много лет, необходимо иметь хороший библиографический указатель фантастической литературы. Такой указатель давно уже составлен Б. Ляпуновым, но, к сожалению, он до сих пор не может найти издательства для публикации своего ценного труда.

Последним берет слово в прениях А. Казанцев. Мы говорили, заявил он, преимущественно о темах и почти ничего не сказали о книгах и мастерстве. Вопрос об организации специального семинара по научной фантастике давно уже назрел. Было бы нелепо налагать запрет на какие-то темы, в том числе и космические. Не следует забывать, что фантасты правильно угадали устремление человека в космос, и это, конечно, не случайно. Всякая вульгаризация для нас неприемлема. Но завоевание космоса — это символ нашего времени, характеризующий тот период строительства коммунизма, который мы с вами переживаем. Закрыть рот для песни, посвященной завоеванию космоса, было бы неправильно. Это не значит, что мы должны отказаться от земных интересов.

Не следует искусственно суживать диапазон фантастических произведений и ставить перед писателями какие-то временные или тематические пределы. Нам нужны всякие произведения — и о сегодняшнем дне, и о завтрашнем дне, и о тысячелетии назад, и о тысяче лет вперед.

Должна ли быть научной или не научной фантастика?

Ответ один. Она ни в коем случае не может быть антинаучной.

Далее А. Казанцев останавливается на элементах популяризации в научной фантастике.

«Когда речь идет о научно-фантастическом очерке, беллетризованном или небеллетризованном, — допустима любая популяризация. Но если речь идет о художественном произведении, о людях, их идеалах и чувствах, о той обстановке, в которой они действуют, — то там главным является воздействие на эмоции с помощью художественных средств.

Следовательно, писатель-фантаст должен не логическим методом внедрять знания, а возбуждать интерес к той или иной области знания, чтобы заинтересованный читатель сам обратился к нужным ему источникам».

Очень хорошо, заключает оратор, что у нас теперь издается много книг, но далеко не всё, что выходит под рубрикой научной фантастики, отвечает элементарным эстетическим научным требованиям.

Сейчас нам надо более активно прилагать свою общественную энергию к развитию научной фантастики.

Это диктуется развитием нашей жизни.

Примечания

1

Слово «жанр» мы употребляем по отношению к научной фантастике не как родовое понятие (эпос, лирика, драма), а как условный термин, сближающий произведения по содержанию и отчасти по способу изложения.

(обратно)

2

Patrick Moore. Science and fiction.

(обратно)

3

«Детская литература». 1939, № 5, стр. 22.

(обратно)

4

В новом варианте романа, изданном под заглавием «Тайна подводной скалы» (1956), автор, увлекшись детективной линией сюжета, уделил мало внимания изображению коммунистического будущего, вследствие чего книга заметно проиграла.

(обратно)

5

М. Горький. Собрание сочинений в тридцати томах, т. 27. М., 1953, стр. 108.

(обратно)

6

В переработанном виде эти рассказы вошли в однотомник избранных произведений В. Немцова «Огненный шар» (Детгиз, 1958).

(обратно)

7

Эти повести вошли в сборник «Три желания». («Молодая гвардия», 1948).

(обратно)

8

В сокращенном виде этот роман издан под заглавием «Альтаир» (1956).

(обратно)

9

Подробное обоснование гипотезы дано А. Казанцевым в специальной статье, приложенной к рассказу «Гость из космоса». (В кн.: Гость из космоса. Полярные новеллы. М., Географгиз, 1958.)

(обратно)

10

Заглавие и фантастическая идея заимствованы у А. Беляева.

(обратно)

11

Эта и последующие ссылки — из анкеты журнала «Знание — сила», проведенной к 40-летию Октября среди ученых, изобретателей, инженерно-технических работников по вопросу об открытиях, которые предстоит сделать советской науке «еще через сорок лет» («Знание — сила», 1957, № 11).

(обратно)

12

Очень вскользь, мимоходом затронута эта тема в романе С. Розвала «Лучи жизни» и в повести Г. Гребнева «Южное сияние», более развернута в повести Г. Гуревича — «Иней на пальмах».

(обратно)

13

Первые опыты этого рода в советской научной фантастике — книга Я. Окунева «Грядущий мир» (1923), Г. Гребнева «Арктания» и другие — давали картины коммунистического общества, близкие к урбанистическим представлениям прошлого столетия.

(обратно)

14

В. Короленко. Письмо к Н. К. Михайловскому, 1888 г.

(обратно)

15

А. Фадеев. Субъективные заметки. «Новый мир», 1957, № 2.

(обратно)

16

Корреспондент американской газеты, пришедший взять у Лося интервью перед полетом на Марс.

(обратно)

17

См. В. Щербина. «Научно-фантастические произведения А. Н. Толстого», послесловие к сб. А. Толстого. «Гиперболоид инженера Гарина», «Аэлита». Детгиз, М., 1956.

(обратно)

18

Цит. по сб. «К. Маркс и Ф. Энгельс об искусстве». Т. 1, М., «Искусство», 1957, стр. 263.

(обратно)

19

Цит. по сб. «К. Маркс и Ф. Энгельс об искусстве». Т. I, М., «Искусство», 1957, стр. 263.

(обратно)

20

Под таким названием был опубликован в 1924 году первый перевод пьесы Чапека на русский (перевод И. Мандельштама и Е. Геркена).

(Примечание СП).

(обратно)

21

«Жанр». Большая советская энциклопедия, т. 15, стр. 589.

(обратно)

22

«Научно-фантастическая литература». Большая советская энциклопедия, т. 29, стр. 264.

(обратно)

23

Н. С. Хрущев. Воспитывать активных и сознательных строителей коммунистического общества. Речь на XIII съезде ВЛКСМ, 18 апреля 1958 г. М., «Молодая гвардия», 1958, стр. 10.

(обратно)

24

В. И. Ленин. Сочинения, изд. 4-е, т. 33, стр. 284.

(обратно)

25

В. И. Ленин. Сочинения, изд. 4-е, т. 19, стр. 5.

(обратно)

26

В. И. Ленин. О литературе и искусстве. М., ГИХЛ, 1957, стр. XXV.

(обратно)

27

Н. С. Хрущев. Воспитывать активных и сознательных строителей коммунистического общества. Речь на XIII съезде ВЛКСМ, 18 апреля 1958 г. М., «Молодая гвардия», 1958, стр. 11

(обратно)

28

К. Маркс и Ф. Энгельс. Из ранних произведений. Госполитиздат. М., 1956, стр. 588.

(обратно)

29

Ф. Энгельс. Диалектика природы. Сочинения, т. XIV, стр. 476.

(обратно)

30

Первый рассказ Беляева «Голова профессора Доуэля» был напечатан в 1925 году (журнал «Всемирный следопыт», 1925, № 3–4), а не в 1926 году, как ошибочно указывает Б. Ляпунов во вступительной статье к двухтомнику 1956 года.

(обратно)

31

А. Беляев. О моих работах. «Детская литература», 1939, № 5.

(обратно)

32

В. И. Ленин. Сочинения, изд. 4-е, т. 32, стр. 287.

(обратно)

33

А. Беляев. Создадим советскую научную фантастику. «Детская литература», 1938, № 15–16.

(обратно)

34

В. И. Ленин. Сочинения, изд. 4-е, т. 32, стр. 317–318.

(обратно)

35

И. Злобный. Фантастическая литература. «Революция и культура». 1930, № 2.

(обратно)

36

В статье А. Р. Палея — «Научно-фантастическая литература». «Литературная учеба». 1936, № 2, стр. 130.

(обратно)

37

В рецензии А. Рагозина. «Литературное обозрение». 1938, № 21–24.

(обратно)

38

В статье А. Ивича. Книги о будущем. Журнал «30 дней». 1940, № 5–6, стр. 108.

(обратно)

39

В статье А. Ивича. Книги о будущем. Журнал «30 дней». 1940, № 5–6, стр. 108.

(обратно)

40

Наша анкета. «Вокруг света». 1935, № 6, стр. 31.

(обратно)

41

Цитируется по статье В. Кремнева — «Писатель остался один». Литературная газета, 1938, 10 февраля.

(обратно)

42

См. статью А. Ивича «Книги о будущем», в которой эта формула непосредственно предшествует разбору произведений Беляева. Журнал «30 дней», 1940, № 5–6, стр. 107.

(обратно)

43

А. Беляев. О моих работах. Журнал «Детская литература», 1939, № 5.

(обратно)

44

К. Федин. К звездам. «Правда», 1957, 12 октября.

(обратно)

45

В 1940 году вышел в переработанном издании под названием «Человек, нашедший свое лицо».

(обратно)

46

«Техника — молодежи». 1957, № 8, стр. 37.

(обратно)

47

А. Ивич. Научно-фантастическая повесть. «Литературный критик». 1940, № 7–8, стр. 153.

(обратно)

48

А. Беляев. Создадим советскую научную фантастику. Журнал «Детская литература», 1938, № 15–16.

(обратно)

49

А. Беляев. Создадим советскую научную фантастику. «Детская литература», 1938, № 15–16.

(обратно)

50

Статья Б. Ляпунова, как и остальные работы, опубликованные в сборнике, была сдана в набор в июне 1959 года, поэтому новейший материал не получил здесь достаточно полного отражения. Ред.

(обратно)

51

Курьер из института научной информации скажет вам, что в математическую редакцию каждый день таскают два чемодана новых работ, а в биологическую — четыре, а то и шесть.

(обратно)

52

Список произведений, предложенных вниманию участников дискуссии, был предварительно опубликован в газете «Московский литератор»:

1. Аматуни П. «Тайна Пито-Као», Повесть. М., «Молодая гвардия».

2. Гордашевский П. «Их было четверо». Повесть. М., Детгиз.

3. Долгушин Ю. «Генератор чудес». Роман. М., Трудрезервиздат.

4. Казанцев А. «Планета бурь». Повесть. «Комсомольская правда», 1959.

5. Колпаков А. «Гриада». Повесть. «Пионерская правда», 1959.

6. Немцов В. «Последний полустанок». Роман. М., «Советский писатель».

7. Оношко Л. «На оранжевой планете». Днепропетровское областное издательство.

8. Полещук А. «Великое делание, или удивительная история доктора Меканикуса и его собаки Альмы». Повесть. М., Детгиз.

9. Софроновы Ю. и С. «Внуки наших внуков». Роман. М., «Молодая гвардия».

10. Стругацкие А. и Б. «Страна багровых туч». Повесть. М., Детгиз.

11. Фрадкин Б. «Пленники пылающей бездны». Повесть. М., «Молодая гвардия».

12. Альманах «Мир приключений». Выпуск 3, 4, 5. М.—Л., Детгиз.

13. Сборник «Дорога в сто парсеков». М., «Молодая гвардия».

14. Сборник «Ночь у мазара». Л., Детгиз.

15. Рассказы В. Журавлевой, А. Днепрова, Г. Альтова, Д. Биленкина, В. Савченко, А. и Б. Стругацких, помещенные в периодике.

(обратно)

53

Например: статья К. Федина «К звездам», содержащая интересные высказывания о фантастике («Правда» от 12 октября 1957 года), статья В Дмитриевского и Е. Брандиса «Современность и научная фантастика», опубликованная в журнале «Коммунист», № 1 за 1960 год; брошюра Е. Брандиса «Советский научно-фантастический роман» (Ленинград, 1959), статья Н. Томана «Фантазировать и знать» («Литература и жизнь» от 18 декабря 1960 года), положившая начало дискуссии о научной фантастике, которая ведется в газете «Литература и жизнь», статья о научно-фантастическом очерке Б. Ляпунова — «Фантастика и жизнь» («Вопросы литературы», 1959, № 12), статьи Ю. Рюрикова («Новый мир», 1959, № 12) и А. Синявского («Вопросы литературы», 1960, № 1) и ряд других.

(обратно)

54

Имеется в виду повесть А. Полещука «Великое делание».

***

сборник О фантастике и приключениях

Л.: Гос. изд-во детской литературы Министерства просвещения РСФСР, 1960 г.

Серия: О литературе для детей, . Выпуск 5

Тираж: 10000 экз.

Тип обложки: твёрдая

Страниц: 340

Специальный (5-й) выпуск ежегодника Ленинградского филиала Дома детской книги Детгиза.

Литературно-критические чтения:

Евгений Брандис. Пути развития и проблемы советской научно-фантастической литературы, с. 5-71

С. Полтавский. О нерешенных вопросах научной фантастики, с. 72-103

Владимир Дмитревский. Переступая порог грядущего, с. 104-139

М. Лазарев. О научно-фантастических произведениях А.Р. Беляева, с. 140-182

Борис Ляпунов. Новые достижения техники и советская научно-фантастическая литература, с. 183-221

Владимир Дружинин. Четверо и книга, с. 222-237

Материалы Всероссийского совещания по научно-фантастической и приключенческой литературе. Москва, 1958 год (Печатаются в сокращении):

Георгий Гуревич. Многогранная фантастика, с. 241-251

С. Сартаков. Литература должна вести на подвиг, с. 252-254

С.А. Стебаков (проф.). Литература – участница научных исследований, с. 255-258

Григорий Гребнев. Поближе к житейской правде, с. 259-261

Владимир Немцов. Героем может быть любой, с. 262-267

Георгий Тушкан. Литература героических приключений, с. 268-276

Николай Томан. Что такое детективная литература, с. 277-284

А. Адамов. За книги, активно вторгающиеся в жизнь, с. 285-288

К. Бадигин. Жизнь требует, с. 289-296

Н. Максимова (Дом детской книги). Раскройте юному читателю мир, с. 297-304

Вячеслав Пальман. Книга должна учить бдительности, с. 305-307

А. Лавров, О. Лаврова. Бить пережитки метко и наверняка, с. 308-314

Б. Евгеньев (критик). Широка страна моя родная (Книги о путешествиях), с. 315-321

Л. Шейнин. Задумайтесь над этим, товарищи! с. 322-327

Советская научная фантастика в 1958-1959 годах (По материалам дискуссии «Проблемы современной фантастики», состоявшейся 14 марта 1960 года в Московском Доме литераторов), с. 328-338

Специальный (5-й) выпуск ежегодника Ленинградского филиала Дома детской книги Детгиза — «О литературе для детей». Сборник включает доклады, заслушанные на 4-й сессии «Литературно-критических чтений» (Ленинградский Дом книги), а также материалы Всероссийского совещания по научно-фантастической и приключенческой литературе (Москва, июль 1958) и отчет о дискуссии «Проблемы современной фантастики» (Московский Дом литераторов, март 1960).

https://fantlab.ru/edition53726

— Позвольте, — вмешался ученый. — Когда мне было столько же лет, сколько ему, — он показал на мальчугана, — я нашел на чердаке корзину с книгами. Спрятал их там мой отец, спрятал от меня. Считал, что мне рано их читать. Были там и уголовные романы. Представляете, как я набросился на них! Классики, учебники — все было забыто. Отец мой поступил умно, — он дал мне некоторое время переболеть, потом положил передо мной книжку. Вот, говорит, вещь! Куда твоему сыщику Пинкертону! Смотрю — «Страшная месть или ночь на Ивана Купалу». Действительно, здорово! Проглотил я «Вечера на хуторе близ Диканьки», а потом, знаете, с разгона, с ходу одолел «Мертвые души». Понравилось! Я к чему это рассказываю… Надо уметь направлять детское чтение.

Педагог молчал.

— Конечно, это нелегко — направлять, — продолжал профессор. — Мне думается, воспитателям полезно было бы вспомнить, какие они сами были в детстве. Что их привлекало в детективе, в описаниях боевых походов и путешествий.

— Со мной в детстве были герои Жюля Верна, Дюма, Купера, Конан-Дойля, — сказал я.

— В мои школьные годы, — холодно заметил педагог, — приключенческой литературы было мало.

«Не потому ли он такой сухарь?» — подумал я.

— Я очень, очень многим обязан таким книгам, — с жаром сказал ученый. — Я географ. Приключения героев моего детства — Зверобоя, Дерсу Узалы — помогли мне найти призвание. Я и сейчас люблю этот жанр литературы. Собрал приключенческую библиотеку. Сейчас она доставляет мне отдых, развлечение. Так вот, — давайте-ка вспомним, в чем заключалась для нас ценность литературы о приключениях, в чем секрет ее прямо-таки волшебной притягательной силы?

Наш юный спутник на верхней полке не обращал ни малейшего внимания на нашу дискуссию, — губы его беззвучно шевелились, кулачки сжимались, он целиком ушел в опасный поиск, видел себя отважным, находчивым чекистом.

— Романтику ищут, — иронически произнес педагог.

— Я помню, — доктор наук отставил недопитый стакан с чаем, — мне хотелось быть сильным и смелым. В двенадцать лет это было самое могучее мое желание. И в книгах я находил живые примеры. Мой идеал вставал передо мной.

— Верно, — согласился я. — Мне в этом возрасте хотелось верить, что есть люди, вообще не знающие страха. Один скучный дядя, помню, пытался разубедить меня. Страх смерти, чувство самосохранения свойственны каждому, надо только владеть собой. Правильные, рациональные слова, — но вы вообразить не можете, как я возненавидел этого скучного дядю.

— И напрасно, — колко молвил педагог. — Уводить от реального детей не следует.

Спор затянулся за полночь. Укладываясь спать, я взглянул на школьника. Он уже кончил читать. Я спросил его, чем отличился чекист, герой повести.

— Ох, и ловкий он! — воскликнул мальчуган с завистью. — Поймал шпиона все-таки.

— А каков он из себя? — спрашивал я. — Характер его? Что он за человек, этот чекист?

Школьник подумал.

— Храбрый характер, — решительно заявил он. — Вроде Чапаева он, — лицом. Усы. Только бурки нет.

Он протянул мне книгу.

То была… Впрочем, нет, называть это произведение, пожалуй, незачем. Детективная повесть, написанная весьма посредственно, с неизменным седым, всезнающим полковником и порывистым лейтенантом. Их противники щеголяют вставными челюстями ослепительной белизны, жуют резинку, разговаривая, поминутно возглашают: «Хэлло!», бранятся и пьют виски, даже во время тайных, сугубо деловых встреч. Чекисты, ломая голову над загадкой, ходят большими шагами по комнате, ночами не спят, поддерживают силы крепким чаем и телефонной беседой с супругой. В часы отдыха они, как водится, играют в шахматы. Автор, однако, сколотил довольно занятный сюжет, сумел удержать тайну до самых последних страниц, — и я прочел книгу до конца.

К моему удивлению, я не обнаружил у главного героя сходства с Чапаевым. Автор вообще не счел нужным дать его портрет.

Значит, наш юный спутник придумал! Он дополнил слабую, схематичную книгу воображением! Попросту подставил своего любимого героя в сюжет повести!

В памяти возникли рассуждения некоторых литераторов о том, что успех приключенческой книги определяет сюжет. Так ли это? Ведь он — юный читатель, на которого в первую очередь и рассчитаны такие книги — не удовлетворился одним лишь сюжетом.

Я лежал и думал о путях жанра, столь любимого читателем и так несправедливо игнорируемого литературоведами. Мы сами, авторы-приключенцы, пытаемся теоретизировать, выводим особые законы, будто бы присущие приключенческой прозе. Но как же можно забыть, что в центре художественной литературы всех видов — человек!

Судьбу книги решает человек, положительный герой, воплощающий идею произведения.

Саня Григорьев из «Двух капитанов» Каверина — живой, индивидуальный, обаятельный характер, и это в первую очередь и определило огромный успех и долгую жизнь книги. То же можно сказать о героях классических приключенческих книг: Шерлоке Холмсе, графе Монте-Кристо, вожде краснокожих Монтигомо.

Большой вред приключенческой литературе принесли филиппики наших критиков против «идеального» героя, ханжеская боязнь исключительного, пресловутое требование отыскать в хорошем человеке «червоточинку», — для вящей жизненности и убедительности образа. Юный читатель тянется к высокому идеалу, хочет видеть героя, отличающегося благороднейшими чертами нашего времени, витязя без страха и упрека, — а ему предлагают безликого, скучноватого человека, положительного, но ничем не примечательного. Хорошие качества отпущены ему по самой скромной, средней норме.

Пограничники, действующие в книге А. Авдеенко «Горная весна», бесспорно хорошие люди. У каждого — прожиточный минимум достоинств. Службу они несут добросовестно, стойко. Но в книге нет такого героя, к которому читатель мог бы привязаться сердцем. Недостает героического характера.

По-моему, нечего опасаться, что выдающийся герой вступит в противоречие с реальностью. Разве не было подлинных, реально существовавших героев «Молодой гвардии»? Разве не живет среди нас летчик Маресьев, — «настоящий человек», открытый Борисом Полевым?

А Кузнецов, совершивший поразительный подвиг разведчика, — он ведь не выдуман Медведевым, автором книги «Дело было под Ровно»! Недавно мы узнали о Девятаеве, который сумел, будучи в гитлеровском плену, захватить вражеский самолет и вернуться на нем к своим, об отважных людях, обезвредивших склад боеприпасов, оставленный гитлеровцами под Курском, и предупредивших страшный взрыв. К сожалению, персонажи приключенческих книг сплошь и рядом куда бледнее этих подлинных рыцарей нашей Родины.

Жизненный идеал вовсе не должен быть этаким средненьким, легко достижимым. Не надо чересчур приземлять его, обесцвечивать. Он должен волновать, восхищать! В жизни, думается мне, полезно бывает целить выше мишени, чтобы попасть в нее.

Все это отнюдь не значит, что положительный герой приключенческой книги не может ошибаться, никогда не попадает впросак. Читаешь роман Ю. Дольд-Михайлика «И один в поле воин» — и на трехсотой или четырехсотой странице спрашиваешь себя, — а не слишком ли удачлив главный герой, советский разведчик, играющий опасную роль немецкого офицера и аристократа? Все ему сходит с рук! Он умудряется не только собирать нужные для советского командования данные, но и помогать в то же время французским партизанам. Гестаповцы и не подозревают, кто скрывается под видом барона. Все приключения заканчиваются так благополучно, все задания выполняются настолько точно по плану, что судьба разведчика, в конце концов, перестает волновать читателя.

Герой ловко ходит на острие ножа. Но он ни разу не сталкивается со своими врагами в неожиданной, смертельной схватке.

Совсем по-другому создан В. Кавериным образ Сани Григорьева. Саня — человек цельный, чистый, прямой, но отнюдь не приглаженный и не застрахованный от промахов. В разоблачении Татаринова — виновника гибели экспедиции полярного капитана — он так беспощаден, что не щадит мать любимой девушки, жену Татаринова.

Она умирает, не выдержав потрясения. Читатель досадует, упрекает Саню в недостатке деликатности, иногда в грубости, — и все же восхищается честным, героическим характером.

В старом фильме о летчике Чкалове показано, как он пролетает под аркой Дворцового моста в Ленинграде. Рискованнейший трюк, — и непозволительный для пилота. Чкалов заслужил взыскание. Но трудно судить победителя…

В повести Т. Сытиной «Конец Большого Юлиуса» чекист выдает себя тем, что бросается защищать ребенка. И получает удар ножом. Чекист не овладел собой, не довел свою роль до конца, но читатель глубоко сочувствует ему.

Все это ошибки, промахи. Однако проистекают они не из «червоточинки», которую хотелось видеть некоторым критикам, а оказываются как бы выражением благороднейших качеств героя.

Пусть же герой приключенческой книги будет не просто храбр, а храбр беззаветно, безумно! Пусть из-за крайней своей отваги, честности совершает ошибки, попадает в бедственное положение, — зато у юного читателя сильнее забьется сердце!

Приключенческая тема открывает широкий простор для романтического заострения образов. С контрастной резкостью, в непримиримом противоречии, в жесточайшей борьбе предстают здесь перед нами добро и зло.

И добро торжествует. В этом — гуманистическая суть классических приключенческих книг, созданных прогрессивными романтиками XIX века — Купером, Гюго, у нас Бестужевым-Марлинским.

Этот гуманизм приключения, которым отмечены произведения Конан-Дойля, Уилки Коллинза, теперь отстаивают лишь немногие авторы в буржуазном мире. Там детективные романы в подавляющем большинстве преступны по идее, — они прославляют убийцу, грабителя, насильника, способствуют гнусным целям подготовки агрессии.

Наследницей лучших традиций явилась наша, советская литература.

Естественно, — борец за справедливость в литературе прошлого выступал как благородный одиночка. Таковы граф Монте-Кристо и Шерлок Холмс. Им противостоял хищнический социальный строй и сонмы стяжателей, власть золота.

Для нашей советской действительности, напротив, характерно одиночество зла. Оно если и побеждает, то на отдельных участках жизни и ненадолго. Наш строй, наше общество изолируют и обрекают на поражение уголовного преступника, шпиона, диверсанта, как бы хитры и изворотливы они ни были.

В повести В. Михайлова «Бумеранг не возвращается» американский агент очень умело подобрал себе маску. Он притворяется борцом за мир, будто бы пострадавшим на родине за свои убеждения. Ему удается обмануть пылкую, восторженную советскую девушку — дочь видного изобретателя, работы которого интересуют вражескую разведку. Кажется, — все благоприятствует шпиону. Ценные проекты будут в его руках. Но честный человек не станет у нас одинокой, беззащитной жертвой злодея! Героиня повести, с помощью друзей, убеждается в своей трагической ошибке и сама выступает против врага.

Однако было бы ошибкой недооценивать силу врага.

Ведь известно, что империалисты направляют против стран социалистического лагеря своих самых опытных, матерых подручных. А в иных книгах детективного жанра иностранный агент — непременно глупец, простофиля.

Если наши пограничники не хватают его сразу, то лишь потому, что им поручено за ним следить. О переброске его к нам известно заранее. Вообще все его повадки и маршруты не составляют большой тайны для седовласого и всезнающего полковника, а тем более — для генерала…

Чуть ли не каждый шаг врагов — персонажей повести Авдеенко «Горная весна» — виден нашим офицерам. Действие повести напоминает шахматную партию с заранее определенным результатом. Автор словно подсказывает ходы то одной стороне, то другой.

Примелькались, надоели читателю белоснежные вставные челюсти, отличающие книжного шпиона, жевательная резинка, виски и прочие его аксессуары. Враг, наделенный всеми этими стандартными приметами, уже не страшен, — он скорее забавен, как персонаж оперетки.

Таков, к сожалению, Кортец — главный отрицательный герой интересной повести Г. Гребнева «Пропавшие сокровища». Читателя увлекает задача розыска спрятанной библиотеки Ивана Грозного, он с волнением отправляется вместе с Волошиным и Тасей к стенам древнего монастыря, где, по слухам, имеется тайник. Но право же трудно принять всерьез такого противника, как Кортец, который обсуждает вылазку в Советский Союз, попивая вино и вдыхая аромат бараньего жиго. Беседу с сообщником он ведет в самом легкомысленном, залихватском тоне и к тому же то и дело принимает картинные позы.

Неизбежность провала, притом весьма скорого, буквально написана на всем облике этого персонажа.

Я вспоминаю также книгу В. Иванова «По следу».

На фоне степной природы, которую автор, видимо, прекрасно знает, охотник Алонов преследует неизвестных, проникших на нашу землю, с тем чтобы поселить опасных насекомых, вредителей хлебных злаков. Но в книге есть главы, находящиеся в кричащем противоречии с художественной тканью произведения и как будто написанные другой рукой. Это главы, переносящие читателя за рубеж, в лабораторию биологической войны.

И тут — опять звероподобные фигуры с лошадиными зубами. Хриплые голоса, брань, бутылки виски. Убедительное, правдивое изображение внезапно сменяется плоской карикатурой, писательские находки — штампом.

К счастью, таких глав немного.

Зачем выводить против нашего чекиста-пограничника врага нарочито окарикатуренного, ослабленного?

Не нуждается в этом положительный герой нашего времени. Делать так — значит, не возвышать его, а принижать.

Не надо оглуплять врага, утрамбовывать путь положительному герою. Приключенческая книга будет лишь в том случае подлинно героической, если автор поведет своего любимого героя путем наибольшего сопротивления, путем наилучшего раскрытия его достоинств. Победа его не легка. Она трудна, завоевана в упорнейшей борьбе.

Здесь я коснулся и проблемы сюжета.

О сюжете в приключенческой литературе говорят у нас много и не всегда обдуманно. Есть такое мнение, — типический герой действует в этом жанре в нетипических, исключительных обстоятельствах. Такова-де специфика жанра. Ходкое словечко! Как часто ссылкой на «специфику жанра» пытаются оправдать серость, штамп, а то и халтуру!

Нет, незачем отгораживать приключенческую отрасль нашего литературного дела от остальных, выдумывать для нее какие-либо особые законы развития. Для этого нет никаких оснований. Известная формула Энгельса о типических характерах в типических обстоятельствах сохраняет свою силу и здесь.

Во-первых, герой и обстоятельства состоят в художественном произведении в неразрывном единстве. Нет героя вне времени, вне общества, вне действия. И познается герой не иначе, как в действии. Типический герой, действующий нетипично, — это несуразица, абсурд.

Во-вторых, исключительное вовсе не обязательно лишено типического значения.

Авантюра Чичикова, скупавшего мертвые души, несомненно исключительна. Но какой типичной оказалась эта авантюра в бессмертном романе Гоголя, с какой убийственной остротой обнажено в нем лицо крепостничества! Бесспорно исключительна, необычайна и судьба чиновника, который невольно чихнул на лысину вельможи и от огорчения, от страха умер. Но разве не нарисовал Чехов в этом рассказе типический образ маленького чиновника, — забитого, испуганного, придавленного начальством? Ясно, что в исключительном эпизоде может с предельной остротой проявиться типическое.

Что же отличает приключенческую книгу, скажем, от исторического или «производственного» романа? Материал и идейно-художественная задача автора.

Материал данного жанра — приключение. Приключение пограничника или чекиста, следователя по уголовным делам или моряка, геолога, летчика, танкиста.

С приключением связано понятие исключительного — ведь далеко не всякий боевой поход, не всякая экспедиция— приключение. Исключительное, следовательно, коренится в самом материале, изучаемом писателем, в самой реальной действительности.

В мирной семейной или производственной жизни нет и не может быть такого обилия неожиданностей, случайностей, внезапных столкновений, опасностей, как в бою, в пограничном поиске, в плавании по неведомым водам.

Отсюда — исключительность обстоятельств, характерная для данной человеческой деятельности, столь же доступной для художественного обобщения, типизации, как и любая иная.

Говорят еще, что сюжет в приключенческой литературе играет особо важную роль. Это в общем верно, но отнюдь не освобождает от работы над сюжетом авторов «производственных» или «колхозных» романов. Нечего греха таить, — благородная тема труда нередко дискредитируется скучным, бессюжетным, вялым изложением, пассивной иллюстративностью. И книга остается на полке магазина или библиотеки, не согретая прикосновением читателя. Обо всем надо уметь писать занимательно.

А ведь получилось так, что приключенческая литература стала у нас своеобразным убежищем острого сюжета.

Я убежден, что слабость сюжета свидетельствует о нечеткости идеи автора, лишь регистрирующего общеизвестное. И наоборот, — конкретность идеи, рожденной активным проникновением в жизнь, требует для своего выражения и строгой композиции и отчетливости сюжета.

Чем яснее он, тем определеннее высказана в произведении авторская мысль.

Тема приключенческая предполагает острейший, захватывающий сюжет.

Безусловно, — прежде всего в сюжете, в перипетиях поиска или борьбы заключается та чудесная притягательная сила, которую мы именуем занимательностью.

Занимательностью, фигурирующей в статьях строгих критиков обычно с прибавкой словечка «ложная». Однако критика еще не потрудилась исследовать природу занимательного в литературе. Нередко ее рассматривают как авторский прием, вносимый в жизненный материал.

Неверно! Занимательное — в самой жизни. Разве не занимателен сам по себе полет советского искусственного спутника? Или поход наших людей в Антарктику?

Если дело, начатое человеком, смелое и сулит препятствия, опасности, неожиданности, если исход его неясен, мы с волнением следим за событиями и как бы вовлечены в приключение. Это и есть занимательность.

Она тем острее, чем труднее приходится герою, чем глубже тайна, чем важнее истина, добываемая им.

Конечно, не только чекисты, пограничники, следователи или географы переживают приключения. В той или иной степени они свойственны каждой профессии, тем более в нашей стране новаторства, отважной трудовой инициативы. Диву даешься, — почему такой народный подвиг, как наступление на целину, до сих пор не привлек внимания писателей-приключенцев.

Романтика освоения прерий Северной Америки наполняет романы Купера и Майн-Рида, знакомые нам с детства. Поэзией степей южной Украины веет со страниц блестящего остросюжетного романа Г. Данилевского «Беглые в Новороссии». Где же в нашей приключенческой литературе романтика суровой борьбы со стихией, которую ведут наши современники на необозримых просторах Сибири, Казахстана, — наперекор засухам, песчаным бурям, бездорожью?

Огромное невозделанное поле лежит перед нашими приключенцами, — темы труда. Конечно, здесь приключение не всегда бросается в глаза, надо уметь его найти, проявить новаторство в разработке сюжета.

Итак, — о сюжете…

Наша печать справедливо осуждает неудачные произведения детективного жанра, построенные по сюжетной схеме и лишенные живых героев.

Надо прямо сказать, — оригинальный, увлекательный сюжет не может состояться без живого героического характера. Речь идет, разумеется, о художественной литературе, а не о научно-популярной, по-своему занимательной.

Все согласятся с тем, что «Приключения Шерлока Холмса» принадлежат к вершинам занимательного в мировой литературе. Это превосходный образец сюжетной прозы. Но попробуйте удалить характеры — трезвого аналитика Холмса и его друга Ватсона, как бы оттеняющего своими заурядными догадками мастерство следователя и знатока людей. Попытайтесь устранить галерею типов буржуазного общества, изображенную Конан-Дойлем, — клиентов Холмса и преступников, развращенных тиранией золотого мешка. Например, отца, который меняет свою внешность и ухаживает за собственной дочерью, мистифицирует ее, чтобы оттянуть ее замужество и неизбежную выплату приданого. Нет, совершить такую операцию просто немыслимо. Ведь своеобразные, неповторимые судебные загадки неразрывно связаны с индивидуальными характерами злодеев. И на место Холмса не подставишь любого следователя — только он способен так решить задачу. Механика следствия не безлична, — на ней ясно виден «творческий почерк» Холмса.

И кроме того, от исхода следствия зависит судьба потерпевших, отчетливо выступающих в произведении и полюбившихся читателю.

Так же немыслима эпопея розыска следов погибшей полярной экспедиции без характера Сани Григорьева — героя романа В. Каверина. Этот розыск — дело его чести, он теснейшим образом входит в личную судьбу Григорьева, в его призвание.

И здесь героический характер движет сюжет. К сожалению, этого не обнаруживаешь во многих наших приключенческих книгах. В повестях детективных, то есть посвященных разгадке политического или уголовного преступления, сухой техницизм, быть может, особенно заметен. Немало вышло повестей, где ход сюжету дает лишь служебное задание. Выполняется оно добросовестно, по всем правилам, но… На место безликого капитана Иванова можно поставить капитана Петрова со столь же неясными чертами лица и характера, и решительно ничего не изменится. И повести такого рода напоминают учебный плакат, демонстрирующий воинскую тактику, — ведь фигурки на нем вовсе не обязательно должны обладать индивидуальными свойствами — важно лишь, чтобы они носили положенную форму и были вооружены.

К слову сказать, — есть у нас и книги о заводе, о колхозе, где действие не зависит от характеров и исчерпывается лишь технологией. Не следует считать приключенческие книги средоточием всех литературных неудач.

Но это — не в оправдание… Не только авторы, но и редакторы склонны забывать порой, что главное — не профессия героя, а человек в его живом целом.

Столь же верно и другое — качества героя останутся лишь декларацией, если не будут выявлены в действии, в сюжете. Поиски сюжета — необходимая и сложная работа. Увы, наша критика упорно не признает такого понятия, как мастерство сюжета и композиции. Между тем наши большие писатели — Тургенев, Лев Толстой, а в наше время Алексей Толстой — призывали внимательнейшим образом отнестись к созданию сюжета выразительного, емкого, с наибольшей силой сталкивающего характеры.

Сюжетное мастерство развивает, заостряет занимательное, содержащееся в материале произведения.

Читатель с досадой закрывает книгу, где все известно заранее. Приходит на память повесть В. Герасимовой и Л. Савельева «Крушение карьеры Власовского», — там с первых же страниц понятно, кто враг, где он и чего хочет. И очевидна полная несостоятельность его замысла — ведь честный советский ученый, само собой разумеется, не поддастся провокациям, не изменит Родине, не продастся врагам. Так как враг маскируется чрезвычайно неуклюже, то сразу видно — разоблачение его произойдет незамедлительно и без особых усилий со стороны чекистов.

Часто повторялся в нашем детективе мотив похищения чертежа, хранящегося в сейфе у изобретателя. Врагом оказывался один из молодых людей, увивавшихся вокруг жены или дочери ученого — особы неизменно легкомысленной, падкой на лесть и подарки. Достаточно прочесть одну такую повесть, чтобы уже потом «разгадывать» нехитрую тайну остальных, написанных по тому же стандарту.

А тайна должна быть хитрой!

Правда, может статься, критик тотчас же приклеит готовый ярлычок — ложная занимательность. Ну что ж, давайте разберем, когда занимательность становится ложной.

Быть может, в тех случаях, когда автор стремится приберечь тайну до конца повествования, построить сюжет с нарастающим напряжением? Думается — нет.

Такая забота о занимательности вполне закономерна.

Совсем неплохо, когда автор усложняет тайну, отодвигает ее разгадку, возводит новые препятствия перед героями. Это не противоречит задаче произведения и может способствовать раскрытию характеров.

Читая авантюрно-сатирическую повесть И. Ильфа и Е. Петрова «Двенадцать стульев», думаешь — вот-вот обнаружится спрятанное под обивкой сокровище. Но поиски Остапа Бендера продолжаются — и все новые, метко схваченные авторами характеры выходят на страницы замечательной книги.

По другому пути пошли авторы повести «Крушение карьеры Власовского». Шпион Каурт убеждает профессора Сенченко — видного советского ученого — бежать за границу. Перед этим перерожденец Власовский, служащий в органах госбезопасности, запугивает Сенченко клеветническими обвинениями. Каурт считает, что «плод созрел» и настолько беспечен, что побуждает Сенченко к измене Родине в присутствии… его отца. Это одна из многих «белых ниток» в повести. Но вот как авторы стараются спасти занимательность, подорванную, как мы видели, в самом начале. В последующих главах читатель застает Сенченко на пути к границе. Он уже в машине, которую ведет вражеский наймит. Читатель верит в честность ученого-патриота, предвидит, что Сенченко попросту готовит вместе с чекистами ловушку для врагов, но главы эти написаны в двусмысленном тоне, с умолчаниями, с явной целью внушить читателю сомнения.

Занимательность, добываемая такими искусственными средствами, нарушающая логику развития характеров, разумеется, ложная. Впрочем, фальшь и не может быть по-настоящему занимательна — скоропреходящий интерес в данном случае сменяется недоумением и досадой.

Наш советский детектив вырабатывает некоторые особенности сюжетосложения, отличные от детектива буржуазного.

Привычная схема последнего такова: совершено убийство; похищены ценности; сыщик разыскивает убийцу среди многих подозреваемых им лиц — на вид вполне добропорядочных. В конце концов преступником оказывается тот, кто брался помочь сыщику и успел даже завоевать симпатии читателя. Каждый в основе своей хищник, — проповедуют прислужники доллара.

Совсем другая мораль — на нашей, социалистической земле. Грызня из-за денег не увлечет нашего читателя.

Стремясь покарать зло, он хочет быть бдительным, но не склонен оскорблять подозрениями людей честных.

Если в книжном бизнесе за рубежом утрачена грань между добром и злом и убийца возводится на пьедестал, то в нашей литературе, напротив, добро и зло поставлены лицом к лицу и видимы отчетливо. Читателя волнует, — чего добивается враг, какими средствами, кто победит в непримиримой схватке?

Правда, враг прячет свое лицо, и сорвать с него маску бывает не легко. И в нашем детективе присутствует нередко так называемый «ложный ход» — чекист ошибается, избранный путь поиска увел его в сторону. След не тот! Прекрасный пример такого «ложного хода» — в книге В. Михайлова «На критических углах». Враг скрывается среди военнослужащих авиационной базы. Читатель готов заподозрить Астахова — человека нестойкого, пристрастившегося к спиртному. Поведение Астахова таково, что он может стать орудием шпиона. И враг пытается завербовать летчика. Чекисты изучают обстоятельства преступления и людей, отметают одну версию за другой, не лишают доверия Астахова, дают ему возможность разорвать накинутые на него путы. Наряду с разоблачением врага идет борьба за честь и достоинство советского человека.

В повести Л. Шейнина «Военная тайна» враг виден читателю с самого начала. Но это не снижает занимательности книги. Читатель с упоением следит за подвигом чекиста Бахметьева, который играет роль советского изобретателя Леонтьева и принимает на себя вражескую вылазку.

Наш детектив воспитывает бдительность, ничего общего не имеющую с нигилистическим неверием в людей и звериной злобой к ближнему.

Чтобы быть бдительным, надо знать человеческую натуру. «Записки следователя» того же Л. Шейнина насыщены тонким человековедением. Плох тот детектив, который обходит душевный мир героев, лишен психологии, умного писательского наблюдения над людьми.

Классики литературы хорошо понимали возможности авантюрного сюжета, позволяющего вскрывать характеры в резких столкновениях, в неожиданных «срезах», а также проникать в разнообразные закоулки жизни, связывать в едином действии персонажи совершенно различные, далекие друг от друга и по общественному положению, и по профессиям, в повседневном быту не соприкасающиеся. Гениальный психолог Достоевский воспользовался фактом из петербургской судебной хроники, чтобы развернуть широкое полотно «Преступления и наказания». Таких примеров можно привести много.

Но, конечно, было бы наивно объявлять Достоевского автором детектива и требовать от всех видов литературы — независимо от их задач — одной и той же меры психологического анализа, одинаковой обстоятельности портретных характеристик, пейзажа и так далее. Я против скидок на жанр, но отвергаю и стандартные мерки.

Сюжет приключенческого произведения, естественно, отличается особой динамичностью, характеристики здесь лаконичны, броски, резко подчеркиваются те свойства героя, которые нужны для борьбы или поиска.

Длинные описания природы в повести А. Авдеенко «Над Тиссой» временами утомляют, так же как и пространные диалоги. Повесть написана в ритмах бытового романа, неуместных там, где вступает в силу приключение.

Сюжет лучших приключенческих произведений отличается многоплановостью, рядом конфликтов, и связь их между собой может быть по началу загадочна. Повесть Г. Брянцева «Следы на снегу» была бы более занимательной и более богатой человеческими переживаниями, если бы писатель ввел другие сюжетные линии, пересекающиеся с маршрутом преследования врага. Длящаяся на протяжении всей повести погоня, однолинейность сюжета, прикованного все к той же лыжне, однообразие обстановки притупляют внимание читателя. Все это могло бы выглядеть интереснее в небольшом рассказе, но повесть получилась растянутой.

Большое значение имеет в приключенческом произведении необычность обстановки действия. Детектив может нести познавательную нагрузку, знакомить читателя с разными странами, особенностями разных национальностей, профессиями людей и т. д.

Но, повторяю, главное в приключенческом сюжете — тайна, проблема, подлежащая решению. Обаяние ее, в конечном счете, в сложности и важности для судьбы героев, для нашего общества. Давно уже ушли из нашей приключенческой литературы поиски наследства или наследника, угас мотив личного приобретательства. Наша жизнь выдвинула новые, небывало грандиозные и волнующие проблемы, героем приключения выступает человек, вдохновленный мыслью о благе Родины.

Характерна для нашей литературы тайна в прекрасном романе Л. Платова «Страна семи трав». Без вести пропал в малоизведанных краях Заполярья русский ученый Ветлугин. Герои романа надеются напасть на его след. Разумная, человечная цель! Но это не все. Тайна местонахождения Ветлугина связана с другой тайной, — исчезнувшего племени. Подпав под власть злых старейшин и шаманов, это племя ушло в подземелье. Там томится в плену Ветлугин. Герои романа находят его, помогают одурманенным, запуганным людям выйти на свет дня, приобщиться к новой жизни.

Проект изобретения, секретный документ, спрятанное сокровище привлекут читателя лишь в том случае, если ему будет понятна их важность для человека, для страны. Героической литературе о приключениях должно быть чуждо мелкотемье — напротив, она должна идти вровень с крупнейшими дерзаниями нашей эпохи и с ее высокими, лучезарными, коммунистическими идеалами.

Нашим детям нужны разные книги — и учебник, и творение классика, и описание путешествия, и советский детектив. Но никто и никогда не снимет с нас задачу воспитывать вкусы юных читателей, воспитывать бережно и сердечно.

https://fantlab.ru/edition53726

Четверть века назад поднялась в воздух первая современная ракета. Сделан был робкий шаг к будущим победам над пространством. Сейчас ракеты могут перенестись в любую точку земного шара. Наконец, мир стал свидетелем грандиозного триумфа советских ученых, запустивших первые искусственные спутники Земли, многоступенчатую космическую ракету, осуществивших первый межпланетный перелёт Земля — Луна, создавших автоматическую межпланетную станцию. Человечество вступило в эпоху изучения и освоения околосолнечного пространства. Значение этого события трудно переоценить. Никогда еще не проявлялось столь наглядно и ощутимо могущество человеческого гения, как в создании небесных тел, в штурме Космоса.

Быстро развивается полупроводниковая техника, которая обещает произвести переворот в радиоэлектронике, продвинуть далеко вперед гелиоэнергетику, приборостроение, автоматику.

Даже начальные шаги такой области знания, как кибернетика, кажутся «чудом» неискушенному человеку. Быстродействующие электронные вычислительные машины производят сложнейшие расчеты за ничтожно малое время. Образно их называют «машинами с высшим образованием», и за ними не угнаться ни одному математику. Более того, кибернетические устройства с недостижимой для человека точностью и быстротой управляют производством, и появились «умные» машины, которые могут выполнять автоматически переводы с разных языков, решать всевозможные задачи, сочинять стихи и играть в шахматы. Поистине чудеса, но чудеса, вызванные волей и разумом человека!

В соревновании с природой немало удивительных побед уже одержано химиками. Они создают то, чего нет в окружающем мире: искусственную паутинку прочнее стали; материал «по заказу», с любыми свойствами, какие нужны заказчику-инженеру; вещества, похожие на природные, но гораздо лучше их — кожу, ткани, пластмассы, — столь разнообразные, что все невозможно даже перечислить.

Удивительны достижения наук, которые изучают вещество и помогают переделывать его. Ядерная физика открывает все новые элементарные частицы и все глубже проникает в сокровенные тайники материи.

И можно представить себе картину неслыханного расцвета производительных сил, созидания во имя мира и прогресса.

В одном из своих выступлений президент Академии наук А. Н. Несмеянов нарисовал картину будущих завоеваний науки и техники. Представьте себе, говорил он, что в быстром темпе решаются задачи уничтожения болезней, покорения пустынь и неиспользованных пространств Севера. Новые мощные источники энергии служат человеку. Далеко идущая автоматизация освобождает человека от тяжелого и утомительного труда. Исчезает подземный труд. Заводы-автоматы дают продукцию без затраты человеческой работы. Рационально поставленное земледелие и химия в изобилии снабжают население необходимыми продуктами.

Что это — страницы фантастического романа? Это — как раз то, над чем работает советская наука, — подчеркнул академик Несмеянов.

Мы не случайно привели здесь высказывания главы штаба нашей науки. Ученые — люди трезвого ума, далекие от беспочвенных мечтаний. Их слова о научно-техническом прогрессе уже относительно недалекого времени еще недавно прозвучали бы как фантастика. Но теперь ни у кого не вызывает ни малейших сомнений, что это наше близкое завтра. А если так, то какие же перспективы открываются, например, в последней четверти двадцатого века? Что сулит науке грядущее, какие победы ждут человека впереди? Что можно увидеть, если попытаться проникнуть мысленным взором в даль времен?

На этот вопрос может ответить научно-фантастическая литература. В беллетристической или очерковой форме она развертывает перед читателем картины воплощенной в жизнь мечты.

«Сначала неизбежно идут: мысль, фантазия, сказка. За ними шествует научный расчет. И уже в конце концов исполнение венчает мысль».

Эти слова К. Э. Циолковского очень точно отображают связь между фантазией и творчеством ученого. Дело не только в том, что зачастую фантастика определяет жизненный путь будущего исследователя. Общеизвестны примеры влияния книг Жюля Верна на жизнь ряда крупнейших ученых. Тот же Циолковский писал, что стремление к космическим путешествиям было заложено в нем «известным фантазером» Жюлем Верном. О влиянии на него произведений Жюля Верна писал также известный геолог и путешественник академик В.А.Обручев. Все они вспоминали, что первый толчок в их деятельности дала научная фантастика, прочитанная еще в юности. Кстати, небезынтересно отметить, что многие из них впоследствии сами писали научно-фантастические произведения. Романы Обручева «Плутония» и «Земля Санникова» вошли в золотой фонд нашей фантастической литературы. В «Грезах о Земле и небе» Циолковский нарисовал фантастические картины жизни на астероидах. На страницах его научных сочинений формулы и математические выкладки перемежаются описаниями, которые представляют собой по существу научно-фантастический очерк. Одной из первых работ его в области астронавтики была научно-фантастическая повесть «Вне Земли» (начата в 1896, полностью издана в 1920, переиздана в 1958 году). Ряд глав ее излагает в очерковой форме результаты, полученные Циолковским при разработке теории межпланетных полетов. В повести изображено будущее завоевание Космоса: путешествие на большой составной ракете «2017 года» сначала вокруг Земли, затем — к орбите Луны и полет малой лунной ракеты с экипажем в несколько человек, создание постоянных поселений в мировом пространстве.

Средствами научной фантастики Циолковский выразил свои идеи о покорении Вселенной, которые составили содержание многих трудов знаменитого деятеля науки.

В одном только предвидение оказалось неточным: вероятно, не в 2017 году, а гораздо раньше состоится выход человека в Космос. Обитаемый спутник — внеземная станция и лунный перелет — дело относительно недалекого времени. Ведь год 1957 — год первых искусственных спутников — вошел уже в историю, как начало новой, «космической» эры в жизни человечества. И сам Циолковский говорил впоследствии, на склоне лет, обращаясь к демонстрантам на Красной площади: «…Сроки меняются. Я верю, что многие из вас будут свидетелями первого заатмосферного путешествия». Показывая в своих произведениях осуществленным то, что лишь намечается в науке и технике, фантастика нередко нацеливает изобретателей на решение тех или иных проблем.

Смелая мысль писателя-фантаста, случалось, намного опережала современную ему технику. Путешествие вокруг Луны тоже пока мечта, но воплощение ее в жизнь — дело самого ближайшего будущего. Многое сделано для создания универсальной транспортной машины — вездехода, способного одинаково хорошо передвигаться по воздуху, суше и под водой. Но такого корабля, описанного Жюлем Верном, тоже пока еще нет.

Если обратиться к фантастическим романам, написанным около полустолетия тому назад, то можно найти немало примеров смелых взлетов мысли, опередивших намного свое время. Управление погодой, развитие воздушного транспорта в невиданных масштабах, усовершенствованные виды связи, достижения химии, борьба с болезнями и продление человеческой жизни — таков лишь краткий список тем фантастики прошлого.

Бывает, что произведение, в основе своей фантастическое, является всего лишь красивой выдумкой, далекой от науки и, следовательно, от возможности претворения когда-либо в жизнь. Но новейшие успехи научно-технической мысли неожиданно подводят фундамент под некоторые из таких произведений. Несбыточная мечта становится уже научной фантастикой. Кэворит Уэллса невозможен — так говорили до недавнего времени данные науки. Хотя тайна силы тяготения не раскрыта и до создания невесомых летательных аппаратов — гравипланов — еще очень далеко, все же фантазия писателя теперь уже не считается совершенно беспочвенной. Развитие науки и техники последнего времени дает и другие примеры, когда фантастическое предвидение осуществляется, но несколько по-иному, чем думал писатель. К Луне направился не пушечный снаряд, а ракета, и первый ракетный корабль-автомат уже путешествует вокруг солнца. Человек-рыба из романа А. Беляева уже существует, но задача эта — добиться возможности длительное время быть под водой — решена иначе, чем предполагал писатель. Летающий человек, описанный Беляевым, — мечта, но миниатюрные летательные аппараты дают сейчас возможность подниматься в воздух и двигаться по своему желанию, подобно Ариэлю из фантастического романа.

Жизнь столь стремительно движется вперед, что буквально на глазах научно-фантастическое произведение превращается в рассказ о нашей повседневности. Всего десять лет тому назад электростанция-автомат служила темой для фантастики. Теперь же об этом можно писать только очерки. В романе В. Никольского «Через тысячу лет» овладение внутриатомной энергией предвиделось лишь тысячелетие спустя. Роман вышел в 1928 году. А в 1954 году дала ток первая в мире советская атомная электростанция. Объемное стереофоническое кино, создающее «эффект присутствия», перестало быть фантастикой и спустя всего лишь несколько лет после опубликования о нем фантастической повести вошло в практику кинематографа.

Для фантастики последних лет характерно обращение к наиболее перспективным научно-техническим проблемам современности. Внимание фантастов привлекали полеты в Космос и атомная энергетика, новейшие открытия физики и их технические приложения, кибернетика и телевидение, новые материалы и необыкновенные транспортные машины.

В нашей статье мы коснемся произведений, написанных или переизданных у нас в послевоенный период (1946–1959) и некоторых, наиболее интересных, книг довоенного времени, а также переводных произведений, затрагивающих вопросы техники и технических наук.

В этом обзоре мы рассматриваем, главным образом, их научно-техническое содержание, и кратко останавливаемся на разборе литературных достоинств и недостатков. Наша основная задача — выявить, какие интересные идеи выдвигались авторами-фантастами и какова их связь с современностью и с наметившимися тенденциями развития науки и техники.

Не случайно, что в научной фантастике последних лет одной из ведущих явилась тема космических путешествий. Блестящее осуществление мечты о выходе в Космос показало, как близки и созвучны нашему времени фантазии о полетах на планеты. У «космической» фантастики своя богатая история. Известный историк техники ленинградский профессор Н. А. Рынин в своей энциклопедии «Межпланетные сообщения» привел данные о произведениях на эти темы, написанных до 1932 года.

За истекшие четверть века после опубликования работы Рынина вышло в свет несколько десятков новых произведений. Надо отметить, что если раньше описание путешествий на ракетных кораблях составляло лишь очень незначительную часть фантастики, то теперь ракета стала единственным способом, которым пользуются романисты, отправляя своих героев в далекие космические рейсы. В арсенале советской космической фантастики числятся превосходные произведения, сыгравшие в свое время немалую роль в пропаганде идей межпланетных путешествий. Назовем, например, роман А. Беляева «Прыжок в ничто» (1933). Вышедший несколькими изданиями, он завоевал широкую популярность у читателей.

«… Из всех известных мне рассказов, оригинальных и переводных, на тему о межпланетных сообщениях, роман А. Беляева мне кажется наиболее содержательным и научным», — писал К. Э. Циолковский.

Подробный анализ научно-технической стороны романа дал профессор Рынин. Он справедливо подчеркивал, что Беляев сумел в высшей степени правдоподобно изобразить переживания будущих межпланетных путешественников и в художественной форме донести до читателя сущность технических идей Циолковского.

Пожалуй, до появления этого романа, да и после него ни одному нашему романисту не удалось столь выразительно описать ощущения человека, впервые попавшего в Космос. Приняв за основу одну из гипотез о существовании первобытной жизни на Венере, Беляев нарисовал впечатляющие картины природы этой планеты.

Гораздо более слабым в художественном отношении оказался другой роман А. Р. Беляева — «Звезда КЭЦ» (1940, переиздание— 1957). В нем затронуто несколько технических идей Циолковского, относящихся к высокоскоростному наземному и воздушному транспорту и межпланетным сообщениям. Центральное место в романе отведено внеземной станции — научно-исследовательскому институту в Космосе. В нем описан и лунный перелет, тоже в духе идей Циолковского. Автор тщательно и подробно изложил сущность проекта великого ученого. Описывая станцию, он конкретизировал общее высказывание Циолковского о «жизни в эфире» соответственно данным современной ему науки. Поэтому основное содержание романа не устарело и до сих пор.

Роман А. Р. Палея «Планета КИМ» (1930), несмотря на некоторые сюжетные неувязки, в целом давал интересную картину возможного путешествия во Вселенную.

Автор следовал идеям Циолковского в описании ракетного корабля и условий полета на нем. В выборе же цели путешествия он оказался оригинальнее многих своих предшественников: его герои, правда не преднамеренно, а случайно, попадают на крошечную планетку-астероид Цереру, переименованную ими в планету КИМ.

Надо отметить еще одну «космическую» тему, издавна интересовавшую фантастов. Это тема о посещении Земли жителями иных миров. В рассказах А. Волкова «Чужие» (1928), С. Кленча «Из глубины Вселенной» (1929), В. Циммермана «Чужая жизнь» (1929), А. Бобрищева-Пушкина «Залетный гость» (1927) описывались прилеты обитателей планет других звездных систем. Материалистическая наука признает множественность обитаемых миров во Вселенной. И хотя эти миры разделены невообразимо огромными пространствами, хотя вероятность такого события очень мала, отрицать его могут одни лишь идеалисты. Писатели-фантасты, описывая прибытие гостей из Космоса на Землю, тем самым рисовали будущее нашей собственной науки и техники. Для нас межзвездные перелеты дело грядущего. И поэтому, рассказывая о таком перелете, писатель заглядывает в далекое завтра.

Очень интересен фантастический роман А. Беляева «Небесный гость» (1937–1938). В нем описывается полет на планету другой звездной системы. К Земле приблизилась двойная звезда со своими спутниками-планетами. Под влиянием ее притяжения в космическое пространство устремляется часть воды из океана, которая превращается в своеобразное водяное небесное тело. Внутри этой водяной планетки, в аппарате для исследования морских глубин — гидростате — и направляется экспедиция ученых. Описание перелета и природы планеты, на небе которой светят два разноцветных Солнца, устройства гидростата, возможных последствий посещения нашей системы «небесным гостем» составляет основное содержание романа. Как и во многих других произведениях А. Беляева, в «Небесном госте» увлекательно развернут сюжет, стремительны повороты событий. Это отчасти компенсирует лаконичность характеристик героев, образы которых не разработаны глубоко, а лишь намечены отдельными чертами. Роман малоизвестен, но, несомненно, заслуживает внимания читателей.

В довоенные годы вышло несколько крупных произведений широкого плана, в которых была сделана попытка комплексного изображения будущего науки, техники, быта, социальных проблем. К ним относятся романы «Через тысячу лет» В. Д. Никольского, «Следующий мир» Э. С. Зеликовича, «Грядущий день» Я. М. Окунева и другие. В некоторых из них много места отводится покорению Космоса человеком. Одним из первых описал обитаемый спутник Земли — внеземную станцию — в своем романе В. Д. Никольский. Такая станция, по Никольскому, целый город, с астрономической обсерваторией, множеством жилых и вспомогательных помещений. И небезынтересно отметить, что через четверть века, в 1956 году, американский инженер Д. Ромик выдвинул инженерный проект постройки «города» в межпланетном пространстве с населением в двадцать тысяч человек.

В заключение краткого обзора довоенной фантастики на темы межпланетных полетов, следует остановиться на очерке. Этот жанр, довольно интенсивно развивавшийся в прошлые годы, ныне, в общем, находится в упадке. Среди старых очерков есть ряд очень интересных по замыслу и по выполнению. Говоря о межпланетной тематике, нельзя пройти мимо очерка А. Беляева «Гражданин Эфирного Острова», посвященного Циолковскому. В этом очерке нарисована картина освоения Вселенной, как она представляется по идеям знаменитого деятеля науки. Примечательными были очерки на ту же тему Л. Кассиля, хотя они и относятся более к биографическому жанру.

Малоизвестная книга К. Микони и Г. Солодкова «Завоевание неба» (1933) вышла под редакцией самого Циолковского. Раздел, посвященный будущему, в очерковой форме раскрывает главнейшие этапы проникновения человека в Космос. Он интересен тем, что благодаря участию Циолковского в этой работе отражает его взгляды на будущее межпланетных сообщений и имеет много общего с ранней повестью ученого «Вне Земли».

Пропагандировали идеи основоположника астронавтики и такие произведения, как «Путешествие на Луну» С. Граве; «Путешествие на Луну и на Марс» В. Язвицкого.

Послевоенный период характерен быстрым развитием ракетной техники. Наука и техника вплотную подошли к осуществлению космического полета. Запуск первых искусственных спутников Земли показал, как недалеки мы от того дня, когда фантазия сомкнётся с действительностью. Стали реальностью полеты к Луне, создание внеземной станции и, вероятно, еще до конца текущего столетия состоятся полеты на Марс и Венеру. Тема космических путешествий стала одной из ведущих в фантастике последних лет.

Среди произведений на эту тему — романы, повести, рассказы, киносценарии о проникновении человека в Космос, путешествиях на Луну, Марс, Венеру и об отдаленном будущем астронавтики — звездоплавании, межзвездных перелетах. Целый ряд произведений посвящен посещению Земли жителями иных миров. Представлена и очерковая литература.

Первым шагом на пути человека в Космос будут, по-видимому, подъемы на ракетах в самые верхние слои атмосферы — преддверие мирового пространства. Это реальная техническая задача ближайшего будущего.

С. Болдырев в повести «Загадка ракеты Игла-2» (1949) показывает, как она может быть решена. В полет отправляется ракета с двумя пассажирами. По существу она представляет собой увеличенный в размерах и усовершенствованный ракетный снаряд современного типа. Но в нем применен новый вид топлива, обладающий большим запасом энергии. Особое внимание конструкторы уделили автоматике корабля. Однако, при полетных испытаниях происходили непонятные аварии. Подъем ракеты с людьми выяснил причину этих катастроф — их вызывали космические лучи, делавшие топливо чересчур энергичным. Автор подчеркивает тем самым возможную опасность излучений. По современным воззрениям космические лучи могут представить известную опасность для сверхвысотных полетов.

Румынские писатели Р. Нор и И. Штефан в рассказе «Полет в ионосферу» (русский перевод в журнале «Техника — молодежи», 1954) подробно останавливаются на описании условий полета человека на ракете. Полету предшествовал запуск автоматического спутника Земли. Ракета с людьми также достигла круговой скорости и, на время превратившись в спутника, дала возможность забрать с первой искусственной луны результаты наблюдений — фотопленки, записи приборов, пробы воздуха. При возвращении благополучное приземление обеспечивается системой парашютов.

Еще в довоенной фантастике советскими писателями была поднята проблема сооружения обитаемого спутника. Такая станция вне Земли служит центральной темой романа Беляева «Звезда КЭЦ». Для романа Беляева характерен прежде всего показ величайшего значения, которое будет иметь научно-исследовательский институт в Космосе. Автор рассказывает о работе различных «служб» внеземной станции: астрономической, геофизической, биологической. Подробно описана конструкция станции, причем Беляев показывает своеобразие «небесной архитектуры» — в безвоздушном, свободном от тяжести пространстве возможны необычайные с земной точки зрения формы сооружений. Такова, например, астрономическая обсерватория — несколько шаров, соединенных трубами-переходами. Сообщение между отдельными помещениями станции поддерживается с помощью портативных ракетных двигателей индивидуального пользования. В воронкообразном тоннеле, закрытом огромной стеклянной полусферой, размещалась оранжерея, в которой произрастали удивительные растения. Циолковский мечтал о создании «индустрии в эфире». Беляев описывает металлургический завод, сооруженный в небесной колонии. Солнечные установки в изобилии обеспечивают его энергией. Ракеты добывают для него сырье, вылавливая метеоры. Со станции отправляется экспедиция на Луну и возвращается с богатейшими научными материалами. Описание лунной экспедиции и природы Луны — удача романа; эти страницы читаются с наибольшим интересом.

Вероятно, первые внеземные станции будут иметь относительно небольшие размеры и выполнять более ограниченные задачи. Но и этой фантазии писателя суждено осуществиться. Уже есть много проектов станций, подобных «Звезде КЭЦ».

Внеземная станция «Малая Луна» описана в повести белорусского писателя Н. Гомолко «За великую трассу» (русский перевод, 1956). Автор предусматривает использование явления сверхпроводимости для аккумулирования энергии, вырабатываемой космическими гелиоэлектростанциями. При температуре, близкой к абсолютному нулю, некоторые металлы становятся идеальными проводниками без сопротивления и ток в них может циркулировать очень долго. Заряженные электричеством, такие необыкновенные аккумуляторы доставлялись на Землю и использовались для снабжения энергией целых городов.

Как в романе Беляева, так и в повести Гомолко затрагивается вопрос об использовании внеземных станций для полетов на Луну. Гомолко упоминает о подобном проекте лунного перелета с целью установки на Луне телевизионной ретрансляционной станции. Следует отметить, что с литературной стороны повесть Н. Гомолко имеет существенные недостатки: сюжет построен на шаблонном детективе, маловыразительны образы героев.

В романе В. Немцова «Последний полустанок» (1959) рассказывается о полете «Униона» — универсальной ионосферной летающей лаборатории с экипажем и подопытными животными — прототипа будущих обитаемых внеземных станций. «Унион» представлял собой гигантский диск с реактивными двигателями на ядерном горючем. Автор высказывает идею использования с помощью аппаратов, подобных «Униону», и сверхмощных аккумуляторов энергии излучений, пронизывающих космическое пространство. Небольшие радиоуправляемые планеры могли доставлять на Землю аккумуляторы, заряженные «небесной силой», которая была превращена в электричество.

Проблема освоения Луны занимает многих писателей-фантастов. «Обжитую Луну» показывает Г. Гуревич в рассказе «Лунные будни» (1955). Герметические дома, обсерватории, оранжерея, радиостанция, энергетические установки, добыча ценных элементов из горных пород — таковы черты лунного города. Автор говорит и об отдаленных перспективах, выдвигая план «оживления Луны», создания на ней искусственной атмосферы, широкого использования богатств лунных недр.

Осуществление лунного перелета — огромная победа советской науки. В настоящее время разрабатываются проекты достижения Луны ракетами с людьми. Несомненно, что первое путешествие на Луну открыло возможность дальнейшего ее изучения, а затем и использования в качестве плацдарма для освоения солнечной системы. Поэтому описания лунных городов, которые сейчас кажутся слишком утопическими, на самом деле в основе своей реальны.

Космическим полетам должна предшествовать обширная и всесторонняя подготовка. Это относится и к соответствующей технике, и к людям, которым предстоит попасть в необычайные условия других миров. Интересно отметить, что в фантастике уже давно выдвигались оригинальные идеи проведения такой подготовки. Еще А. Беляев в романе «Прыжок в ничто» предложил тренировать будущих астронавтов в специальном герметически замкнутом стеклянном шаре — подобии космической оранжереи. А. Морозов в рассказе «Марс-1» (1954) выдвинул интересное предложение — воспроизвести на Земле, в лаборатории, условия, подобные тем, какие существуют на других планетах. Так можно «побывать» на Марсе, на Венере, а также изучить, какие представители земной флоры и фауны могут приспособиться к жизни на этих планетах. Подобная идея обсуждалась учеными на состоявшейся в 1956 году планетной конференции.

Полеты на Луну и планеты потребуют создания космических кораблей, которые воплотят в себе все последние достижения техники и науки. Каким можно представить себе этот корабль — на этот вопрос пробуют дать ответ ряд авторов. Их прогноз основывается на современных тенденциях развития астронавтики и связанных с нею прикладных отраслей знаний. Они стремятся показать воплощенным в жизнь то, что сегодня еще только намечается в проектах. На ход их фантазии, естественно, оказывают влияние важнейшие успехи последних лет — открытие способов использования внутриатомной энергии, развитие ракетной техники, автоматики и телемеханики, кибернетики, радиолокации, телевидения, химии, создание новых материалов, удовлетворяющих разнообразным требованиям инженерной практики.

Луна — ближайшее к нам небесное тело. Но, хотя нас разделяет сравнительно небольшое по космическим масштабам расстояние, достигнуть ее нелегко. Герои рассказа Г. Остроумова «Лунный рейс» (1954) отправляются к цели путешествия с внеземной станции. Станция описана автором в соответствии с одним из «типовых» современных проектов: кольцеобразной формы, с расположенными по оси ракетодромом и цилиндром — оранжереей и вынесенной отдельно астрономической обсерваторией, чтобы вращение не мешало наблюдениям.

Космический корабль, стартовавший со станции, и способ полета на нем на Луну также соответствует разработанным ныне проектам. Он представлял собой «летающий двигатель» — баки с топливом и ракетную камеру со вспомогательными механизмами. Интересным является оборудование пассажирской кабины, соединенной с этим двигателем, собственной силовой установкой, которая давала ей возможность совершать самостоятельные полеты. Автор подчеркивает и насыщенность корабля автоматикой, вплоть до подачи пищи астронавтам. В штурманских расчетах применялась электронная вычислительная машина. Упоминается в рассказе о возможности применения сверхпроводимости в электронной аппаратуре связи во время космического рейса. Подлетев к Луне, кабина-ракета отделилась от баков, превратившись временно в лунного спутника. Это дало возможность сохранить запасы топлива для обратного пути.

Рассказы Г. Гуревича, А. Морозова, Г. Остроумова, содержащие интересные научно-технические идеи, оставляют желать лучшего с художественной стороны. В них отсутствует увлекательный сюжет и образы героев, хотя они и названы по именам. Эти произведения следует отнести скорее к жанру очерка, а не рассказа.

Внимание фантастов привлекает не только Луна, но и другие наши соседи по небу — планеты. Г. Мартынов в повести «220 дней на звездолете» (1955) описывает путешествие на Марс на двух ракетах. Одна из них оборудована атомными двигателями. Для полета в атмосфере она имеет крылья и шасси, подобно обычному самолету. Старт с Земли производился с направляющего устройства, а с Марса корабль взлетел, разгоняясь на колесах, как самолет. Астронавты совершили облет Венеры на небольшой высоте, а затем посадку на Марс.

Для того чтобы предотвратить перегрев корпуса солнечными лучами, в ракете установлен массивный диск, вращение которого вызывает поворот корабля. Совершенная автоматика позволяет поддерживать необходимые для жизни условия в кабине. Снабжение энергией производится аккумуляторами, взятыми с Земли и, кроме того, предусмотрена аварийная гелиоэлектростанция.

Во время полета непрерывно работает радиолокационная установка, предупреждающая о приближении метеоров. Для исследования поверхности Марса был предназначен вездеход. На этом вездеходе путешественники совершали далекие рейсы.

Пассажиры второй, тоже атомной ракеты, которая должна была взлетать с большим ускорением, на время набора скорости погружались в резиновых костюмах в воду, чтобы ослабить вредное действие перегрузки.

При посадке на Марс движение корабля тормозилось с помощью парашюта.

Повесть Г. Мартынова — единственное крупное произведение в нашей научно-фантастической литературе последних лет, посвященное полету на Марс. Автор изобразил растительный и животный мир этой планеты и интересно описал приключения экипажей двух ракет, совершивших межпланетный перелет.

Об исследовании Марса рассказывает в «Межпланетном репортаже» Г. Голубев (1956). Экспедиция обнаружила в марсианских пустынях предсказанные астробиологами растения, животных и сооружение, похожее на стартовую установку для ракеты, неизвестно кем воздвигнутое — обитателями когда-то населенной планеты или посетившими ее жителями другого мира. Природу Марса, а также Венеры изобразил в рассказе «Полет по планетам» В. А. Обручев (1950) — в форме впечатлений побывавшего там пилота межпланетной ракеты.

Венера, планета, на которой возможна жизнь, привлекала внимание романистов последнего времени даже больше, чем Марс. Полету на Венеру посвящен роман В. Владко «Аргонавты Вселенной» (переиздание, 1957).

Описанная в нем ракета по внешнему виду также напоминала реактивный самолет, отличаясь от него большими размерами. Для взлета к вершине Казбека была проложена эстакада с рельсовым путем. Разгон производился с помощью ракетной тележки, после чего включался атомный двигатель корабля, работающий на новом горючем — атомите. Особенностью полета было управление ракетой с Земли при помощи радиосигналов, подобно управляемым снарядам. Электронные счетные машины вычисляли поправки курса, давая возможность чрезвычайно быстро посылать команды. Корабль был оборудован автоматической установкой искусственного климата. Обшивка его, изготовленная из легкого сплава — супертитана, имела тепловую изоляцию, а также свинцовый слой для защиты от космического излучения.

Снабжение энергией производилось батареей аккумуляторов, заряжаемых током от полупроводниковых фотоэлементов, вмонтированных в обшивку корабля. Для облегчения посадки в условиях плохой видимости на поверхности Венеры, закрытой облаками, на корабле имелся панорамный радиолокатор. Корабль не вращался в полете, и для того чтобы можно было ходить в условиях невесомости, обувь астронавтов имела резиновые присоски на каблуках. Для связи с Землей, помимо радио, предназначалась почтовая ракета. Удар при падении на поверхность планеты после торможения двигателями смягчался выдвижным пружинным амортизатором.

Роман В. Владко содержит интересный материал по технике космического полета, и в новом его издании использованы последние данные в этой области. Однако, несмотря на острую фабулу, он не лишен литературных недостатков. Примитивен, шаблонен и неправдоподобен образ «межпланетного зайца», нелегально попавшего на корабль. Скучно, в форме диалогизированной лекции, изложены познавательные сведения, бледны образы людей. В описании природы Венеры, по сравнению с другими произведениями на ту же тему, автор не проявил оригинальности.

Ракета для полета на Венеру, описанная К. Волковым в повести «Звезда утренняя» (1957), стартовала с эстакады, по которой она разгонялась шаровым электропоездом. Первоначальный разгон сообщался ускорителями. Корабль направлялся к искусственному спутнику — внеземной станции, где должен был заправиться горючим. Материалом для изготовления корабля послужили титановый сплав и жароупорные кремниевые пластмассы. Взлет производился автоматически и во время него путешественники находились в защитных костюмах в гидроамортизаторах. Ракетный двигатель с тремя камерами сгорания работал на жидком топливе — бороводороде и фторе. На корабле помещались самолет, вездеход и маленькая подводная лодка, которые должны были служить для путешествий по Венере.

Искусственно создаваемое магнитное поле и металлические части, вмонтированные в костюмы, избавляли путешественников от неприятностей невесомости. Для ликвидации пробоины, сделанной метеоритом, применялась гелиосварка. Для торможения при посадке имелись тормозные реактивные двигатели.

Приходится отметить, что повести К. Волкова присущи недостатки, характерные для ряда произведений, уже затронутых нами. Главные из них — ходульность образов людей, шаблонное построение сюжета, неумение органически вплетать в ткань повествования познавательные сведения.

Польский писатель Станислав Лем в романе «Астронавты» (русский перевод, 1957), описывая экспедицию на Венеру, особенное внимание уделяет применению электронных счетно-решающих устройств для решения задач космической навигации. Корабль, названный «Космократором», имел огромные размеры, благодаря чему путешественники могли взять с собой в изобилии все необходимое оборудование, включая самолет-разведчик и вертолет. Горючим для атомных двигателей служил элемент коммуний, который получался в реакторе, имеющемся на самом корабле. Электромагнитное поле направляло поток частиц, выбрасывая их из двигателей со скоростью в несколько тысяч километров в секунду. Для защиты от вредных излучений корпус корабля был устроен двойным, и в промежутке между стенками находились запасы воды и жидкого воздуха, а также защитный панцирь из лучепоглощающего материала. Корпус, изготовленный из берсиля — комбинации бериллия и кремния — обладал огромной прочностью. В полете «Космократор» вращался для создания эффекта тяжести. Все операции по управлению кораблем были максимально автоматизированы. В отдельном помещении находился «Маракс» — мыслящая машина, электронное счетно-решающее устройство, которое давало ответы на всевозможные вопросы, возникающие в ходе экспедиции и требующие огромного количества вычислений.

Не все одинаково удачно в этом романе, хотя в целом он, безусловно, является одним из самых интересных произведений космической фантастики последних лет. Он переведен на ряд языков, по нему польские и немецкие кинематографисты снимают совместный фильм.

Оригинальная гипотеза о «пластмассовой» природе Венеры, приключения астронавтов на ней, описание самого полета, завязка романа, описывающая прилет корабля с другой планеты и разгадку его тайн, разнообразие форм изложения — все это привлекает читателя. Однако, некоторые главы (описание «Космократора») растянуты и скучны — автор пользуется в них шаблонным приемом диалогизированной лекции. Особенностью романа Лема является очерковая форма изложения отдельных глав, например, посвященной полету самолета-разведчика перед спуском самой ракеты, где рассказ ведется от имени пилота. Однако, главы, близкие к очерку, не отличаются резко от остальных и не нарушают общего хода повествования, а, наоборот, разнообразят его.

В романе И. Штефана и Р. Нора «Путь к звездам» (русский перевод, 1957), описывающем комплексную межпланетную экспедицию, затронуто несколько тем: внеземная станция, посещение Венеры, Марса и его спутника — Фобоса, исследование Юпитера радиоуправляемой ракетой с телевизионным передатчиком, использование астероида для путешествия по солнечной системе и в качестве базы ракет, отправляющихся на планеты.

Последняя тема особенно интересна. Недавно появился проект организации научной станции на одном из астероидов, близко подходящих к Земле. Таким образом, идея из фантастического романа стала предметом обсуждения инженеров и ученых. Ближайшие к нам планеты Марс и Венеру авторы изображают как обители жизни, причем на Марсе — разумной.

В затронутых нами произведениях вопросам техники космического полета уделяется не одинаковое место. Так, Г. Мартынов сообщает лишь отдельные детали устройства корабля, необходимые ему по ходу повествования.

Более подробно этот вопрос изложен у В. Владко и К. Волкова. С. Лем посвящает «Космократору» отдельную главу и очень подробно останавливается на тех возможностях, которые открывает кибернетика.

Однако общим для этих произведений является использование всего нового, что дали наука и техника нашего века и того, что еще лишь зарождается в научных лабораториях и институтах. Если раньше фантасты порой ограничивались самым общим упоминанием, избегая какой-либо конкретизации, то теперь они гораздо увереннее говорят о нерешенных технических проблемах.

«Материалы огромной прочности», «аккумуляторы невиданной мощности», «новые источники энергии» и тому подобные неопределенные выражения можно было часто встретить на страницах научно-фантастических произведений. Они отображали стремление авторов избежать подробностей и создать в то же время впечатление реальности описываемых ими конструкций.

Сейчас писатели оперируют конкретными понятиями, смелее фантазируют, используя новейшие данные науки и открываемые ею перспективы. Поэтому научные основы фантастики стали более реальными. Аккумулятор из сверхпроводников, сплавы титана, керамика, счетно-решающие машины — за всем этим стоит вполне определенная техническая сущность. Многое из того, о чем пишут ныне фантасты в «межпланетных» романах, становится предметом научно-инженерной разработки. Действительность начинает догонять фантастику. Космический корабль, которому суждено осваивать нашу солнечную систему, уже существует в мыслях конструкторов, и несмотря на разнообразие проектов общие контуры его вполне определились. Известно и каким будет оснащение корабля, как будет протекать полет, хотя, конечно, детали остаются еще пока недоработанными.

Фантазии романистов остается все меньший и меньший простор. Неудивительно поэтому, что многое похоже в произведениях разных авторов. «Межпланетная» фантастика перестает быть фантастикой. Разумеется, речь идет не о возможностях фантазировать об экспедициях на Луну и планеты, а о технике самого полета. И все же простор для фантазии остается.

Интересные проблемы ставят Ю. и С. Сафроновы в романе «Внуки наших внуков» (1958), действие которого происходит в XXII веке. В нем описан лунный город, причем авторы представляют себе условия жизни в нем уже во многом похожими на земные — это позволила сделать техника отдаленного будущего. На Венере экспедиция астронавтов производит смелый, но опасный эксперимент — испытывает искусственное термоядерное микросолнце, которое начало изменять природу планеты. Такие же солнца были использованы для обогрева Марса. Климат этого сурового мира смягчился, и люди смогли освоить планету.

Оригинален по замыслу и выполнению рассказ Г. Альтова «Икар и Дедал» (1958). Действие происходит в эпоху, когда успешно развивалось звездоплавание. Два космических корабля летят сквозь Солнце. Вещество внутри него крайне разрежено, а корабли построены из сверхплотного «нейтрита». И смелым пилотам удалось совершить необычный рейс. Надо отметить, что этот рассказ, воспевающий «безумство храбрых», написан очень поэтично. Возможности познания беспредельны, развитие науки неограниченно. «Невозможное сегодня станет возможным завтра», — говорил К. Э. Циолковский. Еще на заре астронавтики он предугадал, что, посетив планеты нашей солнечной системы, люди отправятся и к другим звездам.

Межзвездным путешествиям посвящено очень немного произведений. Самое крупное из них — роман И. Ефремова «Туманность Андромеды» (1958). Действие его происходит в отдаленном будущем, когда налаживается радиосвязь между планетами разных звездных систем.

Автор не вдается глубоко в технические детали, но из его описаний следует, что межзвездные корабли будут работать на горючем, дающем скорость истечения, близкую к световой, они оборудованы сверхчувствительными локаторами для защиты от метеоров, и для управления ими будет широко применяться электронно-вычислительная техника. Межзвездные перелеты длятся долгие годы, поэтому члены экспедиции часть времени проводят в гипнотическом сне. Автор рассказывает о приборном оборудовании, позволяющем наблюдать небесные тела. Он описывает жизнь на планетах других звездных систем, освоенные планеты и спутники планет солнечной системы и измененный человеческой волей и руками лик Земли.

Очень интересным является описание приема телевизионного изображения со спутника далекой звезды. Отдавая дань смелости фантазии автора, следует все же отметить, что он загромождает изложение малопонятными терминами, хотя и пытается в предисловии оправдать это стремлением ввести читателя в атмосферу жизни человечества далекого будущего. Научно-техническая сторона им разработана несколько поверхностно, и многое лишь названо, но не объяснено. Перспективы, которые открывает перед человечеством звездоплавание, особенно подробно затрагиваются в рассказе И. Ефремова «Сердце змеи» (1959). В нем описывается полет межзвездного корабля в созвездие Геркулеса для изучения загадочных процессов превращения материи на углеродной звезде.

Автор лишь в самых общих чертах касается устройства «пульсационного» звездолета, передвигавшегося в «нуль-пространстве по принципу сжатия времени» и достигающего гораздо больших скоростей, чем прежние «ядерно-ракетные, анамезонные звездолеты». В пути земные астролетчики встречают корабль с разумными существами другой звездной системы, у которых, вместо кислородного, как на Земле, происходит фторный обмен веществ. Хотя прямое общение с «чужими» оказалось невозможным, люди смогли многое узнать о жизни на фторной планете, достигшей высокого уровня развития.

Центральная идея рассказа — безграничное могущество человеческого гения, одерживающего полную победу над пространством и временем, возможность встреч и обмена знаниями между жителями даже отдаленных звездных систем. Рассказ «Сердце змеи» в определенной степени продолжает и углубляет идеи, ранее затронутые автором в повести «Звездные корабли» и романе «Туманность Андромеды».

Но приходится констатировать, что кроме Ефремова за последние годы никто из советских фантастов не попытался до сих пор рассказать ни о межзвездных перелетах, ни о жизни на Земле в будущем. Авторы предпочитают описывать прилет на Землю жителей планетных систем.

Много откликов в свое время вызвали фантастический рассказ А. Казанцева «Гость из Космоса» и очерк Б. Ляпунова «Из глубины Вселенной», в которых высказывалось предположение о прилете на Землю жителей иных миров. Эта тема затрагивается и в новом издании романа А. Казанцева «Пылающий остров» (1956).

И. Ефремов в своей повести «Звездные корабли» также высказал гипотезу о посещении нашей планеты обитателями другого звездного мира. Эта тема получила довольно широкое развитие в нашей фантастике, и не случайно она пользовалась успехом у читателей. В основе всех этих произведений лежит материалистическое понимание фактов, добытых астрономической наукой. С другой стороны, в описании техники, освоенной жителями далеких миров, сквозит стремление показать далекое будущее. Г. Мартынов в повести «Каллисто» (1957), сокращенный вариант — «Планетный гость» (1957), рассказывает о прилете на Землю жителей другой звездной системы. Автор показывает, хотя и в общих чертах, совершенную технику, позволившую преодолеть бездны пространства, которые разделяют звезды. Одной из главнейших ее особенностей являлся материал корабля и его двигателей. Сверхтвердый, сверхжароупорный, он мог противостоять даже метеоритным ударам. Каллистянский корабль представлял собой шар — подобие планеты — с мощными двигателями. Кратко автор касается развития техники на планете Каллисто — спутнике Сириуса, откуда прибыли звездоплаватели. Туда вместе с экипажем звездолета отправляются двое земных ученых. И, по-видимому, в следующей части романа будет описана жизнь на этой планете.

Корабль пришельцев из далекого мира показывает Б. Фрадкин в повести «Тайна астероида 117-03» (1956).

В нем использовалось управление гравитационными полями, иначе говоря, силой тяжести. Автор попытался показать осуществленными современные идеи о невесомых летательных аппаратах, которые, правда, пока еще не вышли за рамки предварительных исследований и окружены за рубежом сенсационной шумихой. Межзвездный корабль изображен им как своеобразная искусственная планетка, приспособленная для длительных путешествий, с большой оранжереей, — космическое поселение в духе идей Циолковского.

В повести Б. Фрадкина есть отдельные недочеты как научного, так и литературного характера. Однако смелость фантазии и оригинальность авторского замысла, интересный сюжет выгодно отличают эту повесть среди других «космических» произведений, о недостатках которых мы упоминали.

Прилет гостей из Космоса служит темой рассказа А. и Б. Стругацких «Извне» (1958). В отличие от других произведений, в нем описано посещение Земли не непосредственно обитателями иной планетной системы, а посланными ими «разумными» машинами — кибернетическими или телеуправляемыми. Эти паукообразные механизмы отдаленно напоминают марсиан из «Борьбы миров» Уэллса.

Путешествия к звездам — одна из самых увлекательных перспектив астронавтики, звездоплавания в буквальном смысле этого слова, не может не привлекать внимания фантастов. Но, поскольку расстояния во Вселенной измеряются цифрами, которые бессильно представить наше воображение, писатели редко обращались к этой конкретной теме — межзвездным перелетам. Корабли, способные совершать такие перелеты, почти не описывались ими. Между тем, уже сейчас вопрос о полетах к звездам обсуждается на страницах научных трудов.

Правда, это предварительные исследования теоретического характера: до практики еще очень далеко, и, вероятно, люди лишь следующего, а может быть, даже и двадцать второго века станут свидетелями межзвездного перелета. Смелой фантазии здесь открывается широчайший простор.

В качестве примера приведем рассказ В. Савченко «Навстречу звездам» (1955), тема которого — парадокс времени при межзвездных полетах. Герой рассказа — пилот космической ракеты, которая должна была облететь вокруг Марса и вернуться на Землю. Непредвиденные обстоятельства привели к тому, что корабль изменил маршрут и начал со все возрастающей скоростью удаляться за пределы солнечной системы. Так как он двигался почти так же быстро, как распространяется свет, то время на корабле потекло иначе, чем на Земле. Пилоту удалось возвратиться на родную планету, и для него прошел в путешествии всего год, тогда как на Земле истекло 12 лет! Такая поистине фантастическая ситуация основана на строгих научных данных, — выводах теории относительности. В особых условиях действуют и особые законы, понятие времени изменяет тогда свой привычный смысл. Рассказ В. Савченко наглядно иллюстрирует это положение. Следует оговориться, что биологические условия межзвездного перелета пока еще для нас неясны. Предположение, высказанное автором, остается безусловно фантастическим. Тем не менее, «Навстречу звездам» — первая в нашей научно-фантастической литературе попытка заглянуть в отдаленное будущее астронавтики. Приходится все же отметить, что и данный рассказ является лишь прикладной иллюстрацией законов физики.

Темы сношений с жителями планеты другой звездной системы с помощью телевидения касается Э. Маслов в рассказе «Под светом двух солнц» (1955), описывая телепередачу с планеты — спутника двойной звезды.

Находка «посылки», присланной обитателями планеты из системы четырех звезд — тема фантастической повести В. Карпенко «Тайна одной находки» (1957). Металлический футляр, по форме похожий на снаряд и изготовленный из сплава необыкновенной твердости, хранили как святыню в одном из тибетских монастырей. Когда же он попал в руки ученых, внутри футляра обнаружили кинопленку, на которой запечатлены были картины высокоорганизованной жизни на неизвестной планете, в том числе — отлет их космического корабля.

В романе Ю. и С. Сафроновых «Внуки наших внуков» (1958) герои обнаруживают следы посещения Земли в глубокой древности межзвездным кораблем из другой планетной системы.

Для полной характеристики «межпланетной» литературы последних лет следует сказать несколько слов и об очерке. Будучи оперативным жанром, он быстро откликается на события современности, затрагивая и будущее.

Еще до появления первых автоматических спутников В. Захарченко в «Путешествии в Завтра» (1950) подробно описал обитаемую станцию вне Земли. Такая же станция изображена Б. Ляпуновым в научно-фантастических очерках «Мечте навстречу» (1957). Сборник очерков коллектива авторов «Полет на Луну» (1955) представляет собою рассказ о полете к ближайшему небесному телу. В них от имени организаторов и участников экспедиции рассказывается, главным образом, о подготовке, а так же обстановке полета и высадке на Луну.

Очерки Б. Ляпунова «Мечте навстречу» продолжили этот сборник. В них рассказывается о том, что произошло во время лунной экспедиции, описываются переживания участников путешествий на Марс, Венеру, Меркурий, рисуются картины преображенной солнечной системы, когда все ее планеты стали доступны человеку. Внеземная станция, полеты в пределах Земли, на Луну и планеты затрагиваются в ряде очерков А. Штернфельда (1952–1956). Интересен очерк Н. Гришина «Двойник Солнца» (1957), — о создании на спутнике Земли искусственного Солнца, в котором происходит замедленная термоядерная реакция. Оно могло бы повлиять на климат земного шара, освободив его от ледяных шапок на полюсах. Заметим, что впервые подобная возможность была высказана в ранний период развития астронавтики профессором Г. Обертом. Однако его идея использования отраженного солнечного света вряд ли могла бы быть осуществлена. Атомная энергия и искусственные спутники открыли новые перспективы. И не случайно на обложке книги ученого-энергетика Е. Балабанова об атомной энергии, отнюдь не фантастической, изображен спутник-Солнце, Солнце, созданное руками человека для Земли!

Подводя итог фантастической литературе о межпланетных перелетах, необходимо еще раз подчеркнуть актуальность этой темы и, в то же время, недостаточное ее развитие в произведениях последних лет. Некоторые из них по своим научно-техническим идеям повторяют друг друга. Мало произведений посвящено ближайшим перспективам астронавтики — внеземным станциям и ее отдаленному будущему — межзвездным перелетам. Да и о путешествиях на Луну и планеты написано не так уж много, а ведь именно сейчас, когда началась «космическая эра» в истории человечества, фантазия писателей должна смелее и увлекательнее изображать подвиги будущих колумбов Вселенной.

Наряду с открытием небесных миров фантастов интересовало и открытие мира, который находится на нашей планете и где, тем не менее, до сих пор остается много неразгаданных тайн. Мы имеем в виду неисследованные глубины океанов и морей. Человек лишь начинает проникать в них и находит там картины не менее интересные, чем те, какие встретятся на неведомых планетах.

Еще Жюль Верн отправил своих героев в подводное плавание. Небезынтересно отметить, что «Наутилус» Жюля Верна все еще остается неосуществленным современной судостроительной техникой. Так названа одна из построенных ныне в Америке атомных подводных лодок. Но эта лодка, хотя ее и движет покоренная сила атома, далека от творения капитана Немо и, к тому же, предназначена для совсем иных целей. В стальном шаре-батискафе, на привязи, люди опускались в морскую пучину. Лишь недавно французские исследователи на специально сконструированном судне — батисфере достигли глубины свыше четырех километров. Фантазия же писателей переносила людей даже на дно океана. Г. Уэллс, А. Конан Дойл и другие описывали глубоководные спуски.

В советской литературе наиболее известен роман Г. Адамова «Тайна двух океанов» (1939, последнее переиздание — 1955) — о дальнем плавании подводной лодки «Пионер», оборудованной для научных исследований.

Спуск в батисфере на дно океана, на глубину около трех с половиной километров, составил содержание рассказа Н. Добровольского «В глубине океана» (1946). Исследователи обнаружили под водой залежи радия и наблюдали схватку глубинного осьминога и змеи, которая неожиданно помогла им избежать гибели: батисфера застряла у каменной стены, и чудовища, сдвинув ее с места, дали возможность ей подняться на поверхность.

В последние годы переиздано несколько произведений, посвященных изучению и освоению морских глубин.

Среди них, как и среди новинок нашей фантастики, правда, почти не затрагивается тема открытия «голубого континента». Исключение составляет повесть Г. Гуревича «Приключения машины» (отрывки опубликованы в 1957 году), о которой мы скажем ниже, рассматривая освещение кибернетики в современной фантастике. Тем не менее писатели ставят другие интересные проблемы техники будущего. Красота и богатство подводного мира, его неразгаданные тайны привлекали внимание А. Р. Беляева, не раз писавшего об этом. Еще в раннем своем произведении — «Последний человек из Атлантиды» (1927, переиздание — 1957) — он касается поисков затерянных на дне океана остатков исчезнувшего материка. В одном из наиболее популярных романов Беляева «Человек-амфибия» (переиздания — 1946, 1956, 1957), в основе — фантастическом, он мечтает о завоевании недоступного человечеству подводного мира. Водная стихия должна быть подвластна людям — вот главная мысль, руководившая одним из героев романа профессором Сальватором. Правда, реальное решение задачи даст, несомненно, не медицина, а техника; не люди-амфибии, а люди, вооруженные аппаратами для подводных спусков и плаваний освоят неизведанные глубины.

И освоение уже началось, голубой континент начал раскрывать свои тайны. Не вымышленный полурыба-получеловек, плод фантазии писателя, а обыкновенные люди в легководолазных костюмах проникли в глубь моря и воочию познакомились с удивительными чудесами морских глубин. Не за горами и спуски туда, куда до сих пор мог попасть только жюльверновский «Наутилус», — это дело недалекого будущего.

В романе «Подводные земледельцы» (1930, переиздание — 1957) Беляев подходит с техническим обоснованием к проблеме использования богатств моря. Плантации водорослей, посаженные под водой, подводный поселок, разнообразная техника, дающая возможность человеку находиться и работать в море — вот что описывает в нем писатель. Подводное земледелие само по себе не новость и не предмет беспочвенных мечтаний. Беляев нарисовал его будущее. Водоросли являются своего рода кладовыми ценных элементов, «аккумуляторами» морских богатств, и сейчас ученые думают о том, чтобы искусственно выращивать эти «биологические концентраторы». Писатель-фантаст предвосхитил достижения, которые будут со временем претворены в жизнь.

Как спуски в неизведанные глубины, так и полеты к иным мирам связаны с большими опасностями и риском. Развитие автоматики и телемеханики — управления машинами и механизмами на расстоянии — позволяет провести разведку неведомого аппаратами без людей.

Идея эта не нова. В применении к космическим полетам она была высказана еще в 1929 году, причем именно в фантастике — Д. Шлосселем в рассказе «Лунный курьер» (русский перевод в журнале «В мастерской природы»). Посланный на Луну робот-автомат мог управляться с Земли, и все, увиденное им, показывалось на телеэкране. В. Левашов в рассказе «КВ-1» (1927) описал автоматическую ракету с киноаппаратом, которая помогла раскрыть тайны Марса.

В недавнее время, в связи с успехами радиотелемеханики, фантасты вновь обращаются к подобной теме.

В. Соловьев в литературном сценарии научно-фантастического фильма. «Триста миллионов лет спустя» (1957) отобразил возможность изучения природы небесных тел с помощью автоматики. Управляемая по радио танкетка с телевизионным передатчиком, доставленная на Венеру ракетой, позволила людям, еще не осуществившим перелет на эту загадочную планету, увидеть, что скрывается за ее облачной пеленой. Подобные возможности — посылки на Луну и планеты радиотелеуправляемой танкетки — обсуждались и в научно-популярной литературе.

Новейшие успехи электроники и смежных с нею областей техники привели к созданию «управляющих» машин, которые могут работать по заранее заданной программе без вмешательства человека. Действительность обогнала фантастику! Вот почему рассказ Л. Жигарева «Кто там?» (1956) о кибернетической «думающей» машине — переводчике и ответчике на различные вопросы — безусловно явился бы фантастическим, если бы появился несколькими годами раньше. Теперь же это скорее научно-популярный очерк о будущем, уже становящемся настоящим.

Реальным прогнозом кажется ныне повесть Г. Гуревича «Приключения машины», хотя и понадобится еще время, чтобы решить поставленную в ней проблему.

Гусеничный вездеход отправляется в путешествие по дну океана. На нем нет экипажа — одни лишь приборы, и в их числе телевизионная установка с полупроводниковой аппаратурой вместо хрупких радиоламп. Повинуясь программному управлению, сообразуясь с обстановкой и сигналами, получаемыми извне, машина двигается по дну. Океанологи могут видеть, сидя у экрана телевизора, все, что встречается на ее пути. Автор высказывает мнение, что подобные самоуправляющиеся машины смогут быть использованы для исследования глубин Земли, а также космического пространства и планет солнечной системы.

Представляют интерес посвященные кибернетике рассказы Б. и А. Стругацких «Спонтанный рефлекс» (1958) и А. Днепрова «Крабы идут по острову» (1958). В первом из них описан кибернетический робот — самопрограммирующаяся машина, которая, реагируя на любые внешние условия, сама для себя вырабатывает программу действий. В рассказе Днепрова изображен другой вид кибернетических автоматов, изготовляющих из металла копии самих себя, — самовоспроизводящихся машин.

Несмотря на появление нескольких новых произведений, возможности кибернетики, как видим, еще очень слабо разработаны в научно-фантастической литературе.

Осуществленные уже сейчас «разумные» машины показывают, что наука пока идет впереди фантастики, а не наоборот, как это следовало бы ожидать. Интересная попытка заглянуть в отдаленное будущее кибернетики сделана в рассказе В. Журавлевой «Звездный камень» (1959). Его сюжетная основа — прилет на Землю межзвездного корабля — не раз затрагивалась другими авторами. Но в рассказе В. Журавлевой обитатели далекого неведомого мира прислали биоавтомат, кибернетическую машину, в которой радиотехнические элементы заменены искусственно созданными живыми клетками. Этот «мозг», состоящий из совместно работающих живой и неживой материй, управляет межзвездным кораблем.

Лучистая энергия, открытие новых видов излучений издавна привлекали внимание романистов. Особенной популярностью пользовались всевозможные «лучи смерти», а также проблема передачи энергии на расстояние без проводов. В последние годы, в связи с развитием атомной техники, открылись новые перспективы использования излучений для расширения нашей власти над веществом. Лучи, возникающие при распаде ядер атомов, могут вызывать глубокие превращения в различных материалах и тканях. Все более расширяется практическое применение лучистой энергии, и можно думать, что в будущем оно станет еще шире. Мысль писателей-фантастов обращается к тем неизведанным возможностям, которые таят в себе создаваемые физической техникой излучения.

Еще в фантастике довоенного периода встречались произведения, посвященные использованию лучистой энергии. В широко известном романе А. Толстого «Гиперболоид инженера Гарина» описан фантастический аппарат для получения тепловых «лучей смерти». Проблема передачи энергии без проводов затрагивалась Ю. Долгушиным (роман «Генератор чудес»), В. Язвицким (рассказ «Мексиканские молнии»), Э. Зеликовичем (роман «Следующий мир»). В послевоенные годы, в связи с успехами физических наук, фантасты вновь обратились к теме лучистой энергии.

Ее применение описывает В. Иванов в романе «Энергия подвластна нам» (1951). Излучатель — «небесная пушка» — посылает поток лучей в космическое пространство, по направлению к Луне. Отраженные лунной поверхностью, лучи возвращаются на Землю и могут вредно действовать на живые организмы, вызывая болезни и смерть. Они возникают при освобождении энергии новых искусственных радиоактивных элементов, полученных в ускорителе — циклотроне. Одновременно автор говорит о защите от гибельного действия этих лучей при помощи электростатических полей высокого напряжения. Он упоминает и о новом веществе — энергите, обладающем огромной активностью по сравнению с такими известными ныне источниками энергии, как уран или торий.

В произведении В. Иванова освещается главным образом возможность военного использования лучистой энергии — для целей нападения и обороны. Основная научная тема романа С. Розвала «Лучи жизни» (1949) — применение излучений для мирных целей. Вновь открытые лучи могут на расстоянии убивать любые микробы и более крупные организмы, далеко оставив позади действие применяемого сейчас невидимого ультрафиолетового света. Ликвидация болезней, опасности заражения при операциях, дезинфекция, уничтожение вредителей, консервирование продуктов — таковы возможности этих лучей. С другой стороны, они стимулируют рост растений и животных, что должно привести к невиданной продуктивности сельского хозяйства. Правда, автор не останавливается сколько-нибудь подробно на всех свойствах «лучей жизни» и совсем не говорит об их природе, сосредоточивая внимание на борьбе, которая развернулась вокруг этого открытия в капиталистической стране. Он лишь перечисляет то, что могла бы дать лучистая энергия на службе человеку. Но и в этом перечислении отражается стремление вскрыть таящиеся в ней поразительные возможности.

Опять приходится отметить, что и такая интереснейшая тема все же слабо разработана в нашей фантастике. «Лучи жизни» еще ждут своего автора! А современные успехи физики дают уверенность в осуществлении самых смелых мечтаний, связанных с ними. Небольшой очерк В. Рыдника «Лучи переделывают металл» (1957) — о металлургическом заводе будущего — воспринимается почти как реальность.

Электромагнитные колебания, которые ныне играют огромную роль в нашей жизни, также не прошли мимо внимания писателей. Вспомним, например, роман А. Беляева «Борьба в эфире» (1928). В нем был изображен Радиополис — город, где радиотехника и радиотелемеханика нашли самое широкое применение. Оригинальную проблему поставил А. Беляев в другом своем романе — «Властелин мира» (1929, переиздание — 1957): прием и усиление слабых электромагнитных колебаний, излучаемых человеческим мозгом. Мыслепередающий аппарат, построенный героем этого романа, стал в его руках средством внушения, навязывания людям своей воли. Однако против нового необычайного оружия было найдено более мощное контроружие подобного же типа.

Очень интересным является в романе описание «мирного» применения этого изобретения. Излучен мысленный приказ — и дикие звери покорно выходят из тропического леса к невооруженному охотнику, чтобы занять потом свое место в зоопарке. Непосредственная передача мыслей на расстояние сделала возможным общение между людьми, находящимися далеко друг от друга, слушание «мысленных» концертов, докладов. Подобную тему затронул Н. Дашкиев в повести под таким же заглавием — «Властелин мира» (1957). Он также описывает аппарат для приема и усиления электромагнитных колебаний мозга. Этот аппарат давал возможность обострять и усиливать умственную деятельность. Повесть Н. Дашкиева, посвященная интересной проблеме, является слабой в художественном отношении.

В романе Б.Фрадкина «Дорога к звездам» (1954), не относящемся целиком к научно-фантастическому жанру, тем не менее затрагивается идея создания «ядерного сплава» необычайно большой плотности и прочности, которая представляет определенный интерес.

Наши представления о строении материи позволяют предположить и возможность сильного уплотнения вещества, а достижения физики сверхвысоких давлений делают его более или менее реальным для будущего. Подобная тема и ранее интересовала фантастов (рассказы А. Беляева «Рогатый мамонт», А. Нечаева «Белый карлик»).

Физика, как впрочем и другие науки, как и все отрасли техники, открывает широкое поле деятельности для фантастов. Однако научно-фантастических произведений о грядущих достижениях физических наук очень мало. Мало романов, повестей, рассказов и очерков, рисующих возможные успехи техники со взглядом далеко вперед, освещающих малоисследованные области, новейшие тенденции, семена того, что даст со временем пышные плоды.

Применение полупроводников и ультразвука (повести В. Охотникова «Первые дерзания» и Б. Фрадкина «У истоков бессмертия» и «История одной записной книжки»), новые материалы с разнообразными свойствами и разнообразного назначения (повесть В. Немцова «Аппарат СЛ-1», рассказы В. Сапарина «Плато Чибисова», «Секрет семерки», «Хрустальная дымка», «Волшебные ботинки»), автоматическая метеостанция, поднимающаяся в верхние слои атмосферы и летающая телеуправляемая лаборатория (повесть В. Немцова «Рекорд высоты», роман «Последний полустанок»), подземная лодка (повесть В. Охотникова «Дороги вглубь», роман Г. Адамова «Победители недр»), объемное панорамное кино и телевидение (рассказ А. Матеюнаса «Экран жизни», рассказ В. Сапарина «Удивительное путешествие»), использование энергии подземных недр (роман Ф. Кандыбы «Горячая земля», повесть Г. Гуревича «Подземная непогода»), гелиоэнергетика (повесть В. Немцова «Осколок Солнца»), телевидение (роман В. Немцова «Счастливая звезда» и его сокращенный вариант «Альтаир»), подводное телевидение (роман А. Беляева «Чудесное око», рассказ И. Ефремова «Атолл Факаофо», повесть Г. Голубева «Золотая медаль Атлантиды») — эти проблемы представляют большой интерес.

Осуществляются грандиозные планы преобразования природы. Создание искусственных морей и изменение течения рек, возвращение к жизни мертвых земель пустынь, покорение целины — это дела наших дней. В фантастике мы найдем проекты еще более широкой переделки планеты. О ней писал В. Никольский в уже упоминавшемся нами романе «Через тысячу лет». А. Беляев в романах «Под небом Арктики» (1938–1939) и «Звезда КЭЦ» нарисовал картину отепленной Арктики. Г. Адамов (роман «Изгнание владыки», 1946), Ф. Кандыба (роман «Горячая земля», 1950), А. Казанцев (романы «Полярная мечта», «Мол Северный», 1956) описывают в своих произведениях осуществление проектов переделки природы Дальнего Севера. Оживление пустынь, изменение климата полярных областей — тема романа А. Подсосова «Новый Гольфстрим» (1948). В романе А. Казанцева «Арктический мост» (переиздание, 1958) показано строительство подводного межконтинентального туннеля, соединяющего Советский Союз и США для железнодорожного сообщения между двумя континентами. Сделанный в виде герметически закрытой трубы, он был погружен в океан, что обеспечивало безопасность сооружения и независимость от погоды движущимся внутри него поездам. Ракетные двигатели давали возможность развивать в подводном туннеле, из которого откачан воздух, огромную скорость.

Для более полной характеристики тематики послевоенной научной фантастики приведем несколько примеров различных произведений.

Г. Гребнев в повести «Тайна подводной скалы» (переработанный вариант романа «Арктания», 1957) изображает летающую научную станцию с реактивными двигателями — «поселок в воздухе», находящийся в районе Северного полюса.

Н. Томан в повести «История одной сенсации» (1956) касается проблемы усиления электронной концентрации ионосферы с помощью распыленного атомным взрывом высотной ракеты радиоактивного порошка. Это дало возможность получать отраженные телевизионные сигналы с больших высот.

М. Дунтау и Н. Цуркин в рассказе «Церебровизор инженера Ковдина» (1957) затрагивают возможность передачи на расстояние с помощью радиотехнических устройств зрительных впечатлений и возвращения, таким образом, зрения слепым.

Получение искусственного холода с помощью атомной энергии (повесть Г. Гуревича «Иней на пальмах», роман А. Кудашева «Ледяной остров»), усовершенствованная звукозапись и воспроизведение звука (рассказ М. Дашкиева «Украденный голос»), использование явления сверхпроводимости для создания мощного аккумулятора энергии (роман А. Казанцева «Пылающий остров»), мощных воздушных потоков для получения электроэнергии (повесть В. Сытина «Покорители вечных бурь»), космические катастрофы — прилет в нашу солнечную систему неизвестной планеты (повесть Г. Гуревича «Прохождение Немезиды»), приближение к Земле астероида (повесть Н. Томана «Накануне катастрофы») — и их предотвращение — таковы темы некоторых произведений, напечатанных в последние годы.

Среди произведений фантастики, вышедших за послевоенные годы, к сожалению, почти нет романов или повестей комплексного характера, которые давали бы картину мира будущего. Частично к ним можно отнести «Туманность Андромеды» И. Ефремова, «Тайну подводной скалы» Г. Гребнева, роман Г. Адамова «Изгнание владыки». Интересную попытку изобразить технику начала XXI века сделал В. Мелентьев в фантастической повести «33-е марта» (1957), написанной для младших школьников. Он показывает прежде всего широкое применение атомной энергии для различных целей: на автотранспорте, в горнорудной промышленности и строительстве домов и дорог, для изменения климата арктических районов страны и уничтожения вечной мерзлоты. В повести рассказывается также о развитии наземного и воздушного транспорта, фотоэлектроники и полупроводниковой и ультразвуковой техники, цветного телевидения, о новых строительных материалах и механизмах, электронных вычислительных машинах, цветной объемной рентгеноскопии, освоении Луны и добыче на ней редких элементов. Сюжет построен в целом занимательно, хотя прием показа событий во сне не оригинален. Главный недостаток, однако, не в этом. Автор злоупотребляет диалогизированной формой изложения познавательных явлений, приводит много сложных технических терминов и понятий, не объясняя их достаточно полно и ясно, что в произведении, предназначенном для детей младшего возраста, весьма существенно. Такие же выражения, как «электронка» или «атомка», которыми он часто пользуется, звучат по меньшей мере вульгарно. Знакомство героя повести пионера Васи Голубева с техникой будущего — едва ли не самые скучные страницы, и только необычайность положения мальчика, проспавшего пятьдесят лет и очутившегося в следующем веке, несколько оживляет их.

В XXII век переносят героя своего романа «Внуки наших внуков» Ю. и С. Сафроновы (1958). Правда, способ, которым они это делают, сомнителен даже как сугубо фантастическая предпосылка. Упавший на Землю метеорит состоял из вещества, способного особым излучением вызывать длительный глубокий сон и состояние, подобное анабиозу. Проснувшись, герой романа оказывается в 2107 году. Центральная идея произведения — использование достижений ядерной физики, управляемых термоядерных реакций для создания искусственного микросолнца, позволившего в грандиозных масштабах изменить природу нашей планеты. С помощью такого солнца были растоплены вековые льды Антарктиды, причем полученная вода под действием специального катализатора превращалась в пластмассу — пенопласт — и распределялась по всему Мировому океану. Это привело к улучшению климата на значительной части земного шара. Авторы затрагивают также ряд проблем, решенных наукой и техникой будущего: широкое развитие кибернетики; дальняя телевизионная связь; продление жизни; портативный атомный двигатель и его применение в автомобильном и воздушном транспорте; сверхвысотная скоростная авиация; межпланетные полеты и освоение мирового пространства. Хотя и очень кратко, в романе изображены отдельные черты жизни грядущего коммунистического общества. Особенно подробно описаны научные поиски, связанные с созданием микросолнца, ставшего в руках человека мощным орудием преобразования не только собственной планеты, но и других миров. Замысел романа, бесспорно, интересен.

Однако, подробно останавливаясь на основной идее, авторы слишком бегло и схематично обрисовывают научно-технические достижения, которые стали достоянием человечества через полтора века. Образы людей будущего лишь намечены, но не обрисованы впечатляюще, ярко со своими индивидуальными характерами.

Герой, чудесным образом попавший к нашим далеким потомкам, все же скорее условная фигура экскурсанта, служащая для популяризации, и перегруженность лекционными отступлениями нередко тормозит действие романа.

В. Захарченко в очерковой книге («Путешествия в Завтра», 1953) дал наброски техники и промышленности будущего. Читатель знакомится с энергетикой, металлургией, автоматикой и телемеханикой, сельским хозяйством, химией, строительством близкого будущего.

Попытка комплексного освещения научно-технических достижений следующего века сделана в очерке Л. Попилова «2500 год. Всемирная выставка» (ж. «Техника — молодежи», № 7–8, 1956), затрагивающем энергетику, судостроение, авиацию, жилищное строительство, промышленность, приборостроение. Перспективы развития науки и техники в самых различных областях составляют содержание очерков, публикуемых в журналах «Техника — молодежи» и «Наука и жизнь» под рубрикой «Окно в будущее», в специальных тематических номерах журнала «Знание — сила» и газеты «Комсомольская правда» («Репортаж из XXI века», 1957). «Репортаж из XXI века» М. Васильева и С. Гущева, вышедший в 1959 году отдельным изданием, представляет собой сборник интервью с рядом советских ученых о науке и технике будущего. Литературная запись их рассказов ставит задачей показать, каковы перспективы развития различных отраслей знания, как могут осуществиться различные инженерные идеи и проекты. Перед читателями выступают представители многих научных и технических специальностей — химии и металлургии, биологии и астронавтики и других. Книга содержит разнообразный и интересный материал, изложенный в форме журналистского репортажа.

Среди очерковых произведений, помещенных в периодике за последние годы, выделяется оригинальностью технической идеи «Голубой луч» Паю Кия (1957) — об использовании верхних слоев атмосферы в качестве топлива для реактивных воздушных кораблей. При переходе атомарного кислорода на больших высотах в молекулярное состояние выделяется энергия. Это было подтверждено опытом, проделанным во время подъема ракеты, вызвавшей за счет ускорения такого процесса яркое свечение неба. В очерке раскрывается возможное практическое применение процессов, идущих в «верхней» атмосфере. В очерке С. Ревзина «Пять недель на воздушном шаре» (1954) — о перспективах развития воздухоплавания — описан аэростат, который мог бы совершать длительные полеты.

В очерке Р. Перельмана «Двигатели галактических кораблей» (1958) затрагиваются далекие перспективы звездоплавания — корабли для межзвездных путешествий.

В жанре очерковой научной фантастики встречается форма репортажа, дневниковых записей, корреспонденций, путевых записок, причем чаще других — репортаж («репортаж-фантастика», «репортаж из будущего», «репортаж из XXI века», «межпланетный репортаж» и так далее). В репортаже из будущего — «Телебиблиотека— миллионы книг в одном переплете» (1956) — Л. Теплов рассказывает о применении телевидения для воспроизведения объемных изображений с одновременной передачей текста книг, А. Маркин («Между двумя материками») — о перспективах развития атомной энергетики и постройке плотины в Беринговом проливе, позволяющей ликвидировать холодное Камчатское течение и смягчить климат Арктики и других районов.

Этими немногими произведениями исчерпывается фантастика о мире будущего. Следует напомнить, что в прошлом в нашей научно-фантастической литературе были созданы романы широкого тематического плана, о которых упоминалось. Кроме них «штрихи» мира будущего мы находим и в других произведениях тридцатых годов — романах и очерках А. Беляева («Лаборатория Дубльвэ», «Под небом Арктики», «Город победителя», «Зеленая симфония», повести Л. Платова «Концентрат сна»). Очень интересны картины городов грядущего, в частности преображенного Ленинграда, нарисованные А. Беляевым. Грандиозные успехи науки за последние десятилетия открывают новые возможности для создания произведений, рисующих жизнь и технику будущего.

Кому, как не советским фантастам, следовало бы изобразить в художественных образах грядущее, к которому мы стремимся, за которое боремся! Писателей страны, создавшей первую в мире атомную электростанцию, атомный ледокол, запустившей первые искусственные спутники Земли и Солнца, должны вдохновить эти творческие подвиги ученых, инженеров и рабочих. Если еще в 30-х годах они брались за такую тему, — какой простор для подлинно научной и высокоидейной фантастики, утверждающей коммунистическое мировоззрение, дают наши дни! Однако один из самых существенных пробелов в литературе — книги о завтрашнем дне, о коммунистическом обществе и его технике — остается невосполненным уже в течение многих лет.

Остановимся еще на одной своеобразной группе фантастических произведений, касающихся вопросов главным образом физики. Они в занимательной форме знакомят с теми или иными явлениями методом «от противного», описывая, что произошло бы, если бы привычные их качества изменились или исчезли. Земной мир без тяжести (очерки Циолковского, рассказ А. Беляева «Над бездной», переиздание — 1957) или с ослабленной тяжестью (повесть Н. Мюра «Шесть месяцев»), мир без трения (рассказ В. Язвицкого «Аппарат Джона Инглиса»), мир без пыли (повесть Э. Зеликовича «Опасное изобретение»), изменение скорости распространения света (рассказ А. Беляева «Светопреставление», переиздание — 1957), увеличение скорости вращения Земли (рассказ В. Савченко «Путешествие Вити Витькина») — таковы примеры этих произведений. В послевоенные годы, однако, за исключением переизданий, они почти не появлялись, хотя подобные повести и рассказы могли бы принести пользу, так как, показывая необычайное, фантастическое предположение в художественной форме, ярко подчеркивают огромное значение самых простых, примелькавшихся и не замечаемых обычно явлений.

Приведем в заключение несколько цифр, характеризующих в количественном отношении развитие научно-фантастической литературы в нашей стране. За 50 лет — с 1895 по 1945 год — было напечатано отдельными изданиями и в периодике свыше 600 названий произведений, оригинальных и переводных. С 1946 по 1958 год вышло около 150 романов, повестей, рассказов и очерков, посвященных проблемам физики и техники. Переизданы многие произведения зарубежных классиков жанра (Ж. Верна, Г. Уэллса, А. Конан-Дойля), опубликованы повести и рассказы ряда современных американских авторов. В трехтомнике (Москва) и однотомнике (Ленинград) собраны избранные научно-фантастические произведения выдающегося советского писателя А. Р. Беляева. Фантастике систематически отводят место на своих страницах молодежные журналы.

Даже краткий обзор показывает, что в научной фантастике есть, образно выражаясь, густонаселенные места и почти необитаемые острова. Тяга писателей к космическим темам понятна. Они открывают наиболее широкий простор для фантазии, позволяют разворачивать необычайные приключения, обходясь зачастую без шаблонного детектива. Можно назвать в то же время ряд тем, почти совершенно не разработанных фантастами. По существу даже такое величайшее достижение современности, как ядерная энергетика, осталось в стороне от внимания писателей. Полупроводниковая техника, радиоэлектроника, кибернетика; перспективы развития химии, биологии и медицины, сельское хозяйство будущего; возможности, которые открывают новые отрасли знания, появившиеся на «стыках» различных наук; новые средства научных исследований; новые представления о свойствах материи, времени и пространства, о природе тяготения — все эти темы еще ждут своего воплощения в научно-фантастической литературе.

Почти ничего не написано об авиации, транспорте, промышленности, городах будущего. А между тем в фантастике раннего периода произведения на эти темы были не редки.

Надо думать, что наше время — время свершения величайших дерзаний человечества — вдохновит наших писателей на создание многих ярких, интересных, проблемных научно-фантастических произведений.

https://fantlab.ru/edition53726

Война оборвала творческий путь писателя. Он умер в захваченном фашистами, разоренном городе Пушкине, так и не дождавшись радостных дней освобождения.

Книги Беляева, зачитанные до дыр, постепенно исчезали с книжных полок. В первое послевоенное десятилетие был переиздан только один роман — «Человек-амфибия». Казалось, произведения писателя постигла судьба всех книг-однодневок.

Но первое же, еще весьма не полное издание, подготовленное Б. В. Ляпуновым и предпринятое «Молодой гвардией» в 1956 году, показало, что за шестнадцать лет интерес к произведениям Беляева ничуть не остыл и что в этом смысле дети его первых читателей нисколько не уступают своим отцам.

Беляев вошел в литературу в двадцатых годах, когда внимание всего народа от дел военных было повернуто к задачам грандиозного социалистического строительства.[30] Вопросы науки и техники, отодвинутые в годы революции и гражданской войны на второй план, стали приобретать первостепенное значение. Естественно, чрезвычайно вырастала роль научно-пропагандистской литературы, в том числе и научной фантастики.

В середине двадцатых годов у нас еще не было научно-художественной литературы, не получила такого широкого распространения и научно-популярная книга.

Кроме того, первым советским писателям-фантастам приходилось бороться с влиянием на молодежь низкопробной детективной литературы и широко распространившейся псевдонаучной фантастики.

В эти годы молодому поколению еще нужно было доказывать значение естествознания и технических наук, нужно было раскрыть захватывающий характер борьбы, ведущейся в стенах лабораторий. Но говорить о науке надо было предельно просто, так как уровень грамотности молодежи тех лет был неизмеримо ниже современного. Научная фантастика, с ее острыми приключенческими сюжетами, была для этого вполне подходящим средством.

Именно в это время были изданы научно-фантастические романы В. А. Обручева и А. Н. Толстого, чем и положено начало советской научно-фантастической литературе. «Аэлита», «Земля Санникова», «Плутония» и «Гиперболоид инженера Гарина» до сих пор остаются лучшими советскими научно-фантастическими романами.

Однако то, что у истоков советской научной фантастики стояли столь видные деятели отечественной культуры, лишь до некоторой степени возместило отсутствие традиций научно-фантастической литературы в дореволюционном литературном наследии. И значительную роль в создании советской научной фантастики — наряду с Толстым и Обручевым, крупным выдающимся писателем и ученым, — сыграл неизвестный дотоле ни в литературе, ни в науке и технике начинающий писатель А. Р. Беляев.

Его ранние научно-фантастические произведения не могли идти ни в какое сравнение с яркими романами Обручева и Толстого. Но, в отличие от авторов «Плутонии» и «Аэлиты», для которых научная фантастика была лишь временным и далеко не первостепенным занятием, первые рассказы Беляева раз и навсегда определили весь его дальнейший творческий путь. Шаг за шагом совершенствуя свое литературное мастерство, поднимаясь от первых незрелых рассказов к созданию широко известных крупных научно-фантастических произведений, он ставил пред собой иные, чем у его старших современников, задачи.

Если А. Н. Толстого в первую очередь привлекала возможность отобразить средствами научной фантастики волновавшие его социальные проблемы, а В. А. Обручев рассматривал тот же жанр прежде всего как средство научной пропаганды, то благодаря А. Р. Беляеву в нашей литературе получил распространение новый тип советского научно-фантастического романа, в котором научно-фантастическая и социальная проблематика тесно увязывались и взаимно дополняли друг друга.

Хотя Беляев уступал В. А. Обручеву в глубине научных знаний, а А. Н. Толстому — в яркости литературного дарования, его лучшие произведения имели и ряд очевидных преимуществ. Так, в отличие от романов В. А. Обручева, писатель глубже разрабатывал характеры своих героев, острее завязывал сюжет, привлекал более разнообразные научные и технические проблемы и гипотезы; в его творчестве явственно звучали социальные мотивы. По сравнению с А. Н. Толстым он уделял значительно больше внимания научно-фантастическому содержанию произведений.

Новый для нас научно-фантастический роман, созданный Беляевым, развивал в советских условиях основную традицию научно-фантастической литературы, выработанную Жюлем Верном и продолженную Уэллсом и Конан-Дойлем, у которых Беляев учился художественному мастерству.

Поскольку у нас еще не было создано своей традиции научно-фантастической литературы, — учение у этих признанных мастеров было естественным путем, ускорившим становление писателя. Сам он писал впоследствии:

«Советская научная фантастика неизбежно должна была пройти стадию ученичества у западноевропейских мастеров. Естественно, мы должны были овладевать и стандартными формами».[31]

Этим частично объясняется и преобладание зарубежной тематики на первом этапе его творчества.

Впрочем, существовало еще одно обстоятельство, сильнее других толкавшее Беляева на изображение жизни зарубежного общества. Оно возникало из необходимости опираться на новейшие достижения науки и техники, — стало быть, на достижения в основном буржуазной науки и техники, потому что, как говорил в те годы В. И. Ленин, «Все знают, что передовой капитализм с точки зрения технических усовершенствований, технической постановки дела несравненно выше, чем теперешняя наша промышленность».[32]

В двадцатых годах, на заре социалистической индустриализации, изображать Россию центром научно-технического прогресса было бы большой погрешностью против жизненной правды даже для фантастического произведения.

Беляев, по-видимому, с самого начала понимал, что научная фантастика, при всей своей устремленности в будущее, должна прежде всего служить интересам своего времени. Позднее он так писал в одной из своих статей:

«Наша научная фантастика в первую очередь должна быть одним из средств агитации и пропаганды науки и техники, должна расширять и научные знания, привлекать к научным и техническим проблемам интерес читателей и молодежи в особенности».[33]

Но научно-фантастическая литература, так тесно связанная с вопросами науки и техники, вместе с тем весьма чувствительна и к политическим проблемам своего времени. И положение писателя-фантаста становится нелегким, коль скоро между теми и другими существуют противоречия. Беляеву пришлось начинать свою работу в условиях, когда эти противоречия были обострены до крайности, в условиях момента, по ленинскому определению, исключительного, «… когда мы, пролетариат России, впереди любой Англии и любой Германии по нашему политическому строю, по силе политической власти рабочих и вместе с тем позади самого отсталого из западно-европейских государств по организации добропорядочного государственного капитализма, по высоте культуры, по степени подготовки к материально-производственному „введению“ социализма».[34]

Не следует недооценивать трудностей, которые вставали в этой исторической ситуации перед писателем-фантастом. Не случайно в приключенческой литературе двадцатых годов нашла широкое распространение псевдонаучная фантастика, а произведения, построенные на подлинно научном фундаменте, насчитывались единицами. И то, что Беляеву в подобных условиях все-таки удалось создать настоящие научно-фантастические произведения, уже само по себе заслуживало безусловного одобрения и поддержки.

Критика, однако, отнеслась к его творчеству иначе. На первых порах печать вообще никак не откликалась на произведения Беляева. Сказывались бытовавшие в конце двадцатых — начале тридцатых годов взгляды, что фантастика вообще приносит вред, «уводя молодежь из текущей действительности в новые, не похожие на окружающее миры», — как безапелляционно утверждалось, например, в одной из статей тех лет.[35]

И лишь во второй половине тридцатых годов в печати стали появляться немногочисленные и довольно краткие оценки произведений Беляева. Теперь, через несколько лет после постановления ЦК ВКП(б) «Об издательстве детской литературы» (9 сентября 1933 года), в котором прямо рекомендовалось переиздавать в ряду других классических произведений детской литературы и книги Жюля Верна, было бы странно отрицать воспитательное значение научной фантастики. И все-таки произведения ведущего советского писателя этого жанра оценивались то как научно несостоятельные и не имеющие познавательной ценности, то как реакционные в социальном отношении,[36] то как неудачные подражания приключенческим западным романам.[37]

Лишь о романе «Прыжок в ничто» говорилось как об имеющем не только серьезные недостатки, но и серьезные достоинства; впрочем, тут же оговаривалось отсутствие у произведения большого принципиального и новаторского значения.[38]

Смешивая понятия «идейное содержание» и «научная проблематика», критика утрировала и искажала научно-фантастические идеи Беляева, приписывая ему, например, такой абсурд, как предвидение массового воскрешения покойников.[39]

В целом отношение критики к пятнадцатилетнему непрерывному литературному труду писателя отразилось в весьма недвусмысленной формулировке, данной в статье А. Ивича:

«Романы А. Беляева вне времени и пространства. Действие их развертывается в условных городах. К социалистическому обществу, к социалистической науке они имеют самое приблизительное отношение…»

Эта прижизненная эпитафия была последним откликом критики на творчество Беляева. Через несколько месяцев началась война, оборвавшая творческий и жизненный путь писателя.

Правда, были и другие отклики. В анкете редакции «Вокруг света» о лучшем произведении, напечатанном в журнале в 1934 году, сообщалось, что «почти единодушное признание получил роман Беляева „Воздушный корабль“»,[40] — заметим, далеко не лучшее его произведение.

Утверждения критики разошлись также с мнением К. Э. Циолковского. Корифей русской науки в предисловии к роману «Прыжок в ничто» оценивал научную сторону этого произведения как новаторство в литературе.

Теплом и заботой о писателе были проникнуты строки из письма К. Э. Циолковского Беляеву:

«Одни изобретают и вычисляют, другие более доступно излагают эти труды, а третьи посвящают им романы. Все необходимы, все драгоценны».[41]

Можно только пожалеть, что в течение долгого времени предвзятые выступления критиков оказывались более весомыми, чем мнение великого ученого и многочисленных рядовых читателей Беляева.

Нынче забыты недальновидные критические отклики, в которых Беляев именовался автором «неудачных подражаний», «несостоятельных в научном отношении», «порочных в своей основе», «дающих мало уму, а еще менее сердцу». Пусть многие из его фантазий уже осуществились и потеряли прелесть новизны, пусть некоторые гипотезы устарели, опровергнутые новейшими научными открытиями, — лучшие произведения Беляева по-прежнему живут и продолжают владеть умами и сердцами своих читателей.

2

Значительный успех творчества Беляева среди широких кругов читателей разных поколений объясняется прежде всего необычайным разнообразием научно-фантастической проблематики его произведений. Исходя из целей научной пропаганды, Беляев стремился располагать свои произведения как бы по широкому фронту науки, стараясь охватить возможно больше направлений в том решительном наступлении, которое вела и ведет современная наука на «белые пятна» в знаниях человечества. В этом Беляева можно сравнить, пожалуй, лишь с одним Жюлем Верном.

Даже неполный перечень всех научных проблем, которых писатель коснулся в своих произведениях, дает представление об энциклопедическом характере интересов Беляева. Его герои работают в области таких далеких друг от друга наук, как физиология, микробиология, гидробиология, метеорология, воздухоплавание, астронавтика, и многих других. От физики низких температур и высоких давлений писатель переходит к биотокам и нейроизлучениям, от искусственных дождей и эндокринологии, от освоения морских ресурсов — к эксплуатации воздушных течений, от сверхдальнего и подводного телевидения — к передаче мыслей на расстояние, от преобразования природы нашей страны — к изучению вселенной.

Характерно, что писатель чуть ли не параллельно работал над произведениями, проблематика которых относится к самым различным областям наук. Из трех больших романов 1929 года «Продавец воздуха» посвящен опытам по сжижению и сгущению воздуха, «Властелин мира» — исследованиям электромагнитных излучений головного мозга и передаче мыслей на расстояние, а «Человек, потерявший лицо» — экспериментам в области эндокринологии.

Здесь же следует отметить популяризацию свойств света в рассказе «Светопреставление», пеструю своеобразную тематику трех рассказов из цикла «Изобретения профессора Вагнера», попытку проиллюстрировать относительность понятия времени («Держи на Запад»), чтобы получить представление о разнообразии научно-фантастического материала в произведениях только одного 1929 года.

Подобная универсальность, даже если учитывать умение автора быстро выявлять основные творческие идеи новых для него наук, несомненно шла за счет глубины проникновения в проблематику данной науки, за счет детального изображения различного ряда научных подробностей. Именно на этой почве фантастика Беляева вызвала недовольство критиков, и резкость приводившихся оценок во многом объясняется тем, что авторы статей и рецензий считали основным достоинством научно-фантастического произведения обилие реального познавательного материала.[42]

Беляев же, напротив, протестовал против попыток низвести научную фантастику до уровня «занимательной науки», утверждая, что «привлечь внимание к большой проблеме — это важнее, чем сообщить ворох готовых сведений».[43]

Правота Беляева в этом споре окончательно выявилась лишь в послевоенное время, когда приверженцы противоположной точки зрения, стремясь ограничить фантастический вымысел рамками государственного перспективного планирования, создали так называемую «фантастику малой мечты», в которой место смелой, подчас дерзновенной фантазии заняло изображение более или менее значительных научно-технических усовершенствований, опережающих всего на несколько лет реальный уровень научно-технических знаний. Наиболее полное выражение эта тенденция нашла в романах и повестях В. Немцова.

Однако же после Беляева новое слово в нашей научно-фантастической литературе было сказано таким смелым мечтателем и романтиком, как И. А. Ефремов, творческие принципы которого во многом близки взглядам Беляева.

Многие мысли Беляева о научной фантастике сходны с суждениями столь опытного мастера слова, как Константин Федин. Убежденный в праве научной фантастики пропускать «подробности, детали своего восхождения к цели», Федин считает закономерным, что она «берет от науки какое-нибудь исходное обоснование мысли, стремится быть логичной, но, минуя ступени, не затрудняя себя неразгаданным, бросает мысль в капризный, почти совершенно свободный полет».[44]

Именно так строит свои лучшие произведения Беляев. Взяв за основу какой-нибудь реальный научный факт, какую-либо действительно научную идею, он, стараясь быть последовательным, избирает один из возможных вариантов ее развития и доводит его в своем воображении до логического конца.

Сведения о первых несовершенных опытах по поддержанию жизни в отделенной от туловища голове собаки явились научной основой увлекательного романа о хирурге, соединившем голову одного человека с телом другого («Голова профессора Доуэля»). Операции парижского врача Воронова, пытавшегося пересадкой желез внутренней секреции задержать старение организма, послужили отправным пунктом для создания романов «Человек-амфибия» (1928) и «Человек, потерявший лицо» (1929).[45]

Хотя при описании экспериментов Доуэля, Керна («Голова профессора Доуэля»), Васильева и Цорна («Человек, потерявший лицо» — «Человек, нашедший свое лицо») Беляев сообщает минимум медицинских сведений, ему, как правило, удается показать творческий характер научного труда своих героев.

Разумеется, писатель не в состоянии предусмотреть неизбежные в ходе последующих научных исследований повороты и отклонения от первоначальной гипотезы. Поэтому пути, которыми идут герои научно-фантастических произведений, во многом не совпадают с результатами дальнейших открытий. Ведь еще Жюль Верн писал: «Что бы я ни сочинял, что бы я ни выдумывал, все это будет уступать истине, ибо настанет время, когда достижения науки превзойдут силу воображения». Но это не мешало ему создавать произведения, любимые поныне.

Достижения современной науки превзошли силу воображения не только Жюля Верна, но и жившего на несколько десятилетий позднее — Беляева. Однако, несмотря на известное несовпадение его фантазии с открытиями науки, самые фантастические домыслы писателя не кажутся нам ненаучными. Наоборот, во многих из них ощущается общность направления с некоторыми сегодняшними экспериментами и исканиями ученых.

Как можно пройти, например, мимо сходства в описании фантастических операций Керна («Голова профессора Доуэля») и реальными опытами советских физиологов, демонстрировавших недавно живую взрослую собаку с подсаженной к ней живой головой щенка?

Не беда, что перспективность этих работ еще не доказана. Коль скоро такие операции возможны на собаках, подобные им возможны и на человеке, да и сами поиски ведутся не ради собак. Стало быть, на протяжении тридцати лет наука продолжает эксперименты, близкие по теме беляевскому роману.

Еще до недавнего времени «вечное микробиологическое тесто» Бройера не имело никакого эквивалента в науке. Однако открытые в последние годы учеными разных стран удивительные свойства микроскопической водоросли хлореллы показывают, что и в повести «Вечный хлеб» фантастика не столь уж далека от интересов современной науки.

Опыты по рассеиванию туч распылением углекислоты с самолетов напоминают о рассказе «ВЦБИД» (1930), герой которого нашел способ немедленно вызвать дождь даже в самую сильную засуху. Успехи врачей в применении гипотермии, возврат к жизни людей, испытавших длительное действие низких температур, приводят на память ранний рассказ Беляева «Ни жизнь, ни смерть», в котором люди путем значительного охлаждения были ввергнуты в состояние анабиоза, а затем благополучно возвращены к жизни.

Мысль о «живом консервировании» скота во время дальних перевозок, выдвинутая в том же рассказе, перекликается с поисками новых способов консервирования продуктов с помощью антибиотиков.

И наконец, запуск искусственных спутников Земли и космической ракеты рождает надежду на близость первого «прыжка в ничто».

К сожалению, можно привести аналогии и другого рода. Летом 1957 года промелькнуло сообщение об опытах некоего Кертиса Шейфера.[46] Подобно Штирнеру из романа Беляева, этот новоявленный «властелин мира» надеется воздействием на мозг токами различной силы и частоты овладеть волей и сознанием человека, превратить его в послушного робота.

Созвучие фантазии Беляева с достижениями и открытиями современной науки и техники, очевидное для каждого читателя его произведений, оказалось возможным, несмотря на то, что в произведениях «Голова профессора Доуэля», «Вечный хлеб», «ВЦБИД» и «Ни жизнь, ни смерть» пропущены буквально все практические «детали восхождения к цели». Критика, говоря о первом из них, даже утверждала, что «умолчанием о существе операции Беляев сводит на нет познавательную ценность романа».[47]

И, наоборот, в романах «Лаборатория Дубльвэ» (1938), «Под небом Арктики» (1938), в широко известной повести «Звезда КЭЦ», романе «Воздушный корабль» и в ранних фантастических очерках «Зеленая симфония», «Город будущего» писатель не поскупился на детали и подробности. Но из-за несоответствия с дальнейшими научно-техническими достижениями многое в них кажется нам сейчас надуманным и наивным.

Впрочем, опыт самого Беляева удерживает от неправильного вывода о роковой для научно-фантастического произведения роли научно-фантастической детали. В ряде беляевских произведений, фантастика которых для двадцатых— тридцатых годов была весьма смелой и в которых нынче выявляются интересные аналогии с проблемами современной науки, есть немало научных сведений и технических данных. Например, в романе «Прыжок в ничто» о теоретических основах и вероятных условиях межпланетного полета говорится немногим меньше, чем в распространенной в тридцатые годы научно-популярной книжке Я. Перельмана «Ракетой на Луну». По этим вопросам участники перелета выслушивают даже целую лекцию, которая ничуть не портит роман, не лишает его актуальности и в наши дни.

Беляев не только не страдал недооценкой научно-фантастической детали, но и умело пользовался ею для достижения наибольшего правдоподобия своих научно-фантастических вымыслов. Для этого он умышленно вводил в привычную для читателя современную ему обстановку чисто фантастические подробности. Сохраняя большое чувство меры, он обладал удивительным умением включать эти подробности в заурядные явления, в обывательские разговоры, далекие не только от фантастики, но и вообще от какого-либо полета мысли (прием испытанный, но доступный авторам далеко не всех научно-фантастических произведений).

Например, в рассказе «Светопреставление» фантастический вымысел, связанный с замедлением скорости света, передается такой обыденной, но вместе с тем совершенно фантастической картинкой из жизни людей в условиях, когда все окружающее становится для них видимым с опозданием на 5—10 минут:

«Скрипнула „закрытая“ дверь и в комнату вошло тяжелое дыхание фрау Нейкирх:

— Я вскипятила воду и закрыла кран газовой горелки. Но газ продолжает гореть, хотя этот кран закрыт».

Герой рассказа, Марамбаль, краснеет и радуется, что никто не видит его смущения, и тут же, спохватившись, что его все равно потом увидят, делает безразличное лицо.

Той же цели служит лаконичная фраза:

«Садитесь на этот стул, — говорят герою, — он не сдвигался с места более 10 минут».

Таких примеров у Беляева множество. Благодаря им произведения становились занимательнее, фантастика — понятнее, научная идея — доступнее. Беляев, как правило, давал не только научную, но и психологическую мотивировку происходящего, а поэтому введение подобных деталей способствовало уяснению и развитию общего замысла произведения.

Но в том-то и достоинство лучших произведений Беляева, что весь этот научно-пропагандистский материал тщательно отбирался и содержал только такие реальные научные и вымышленные сведения, которые были необходимы как для уяснения научно-фантастической идеи произведения, так и для развития его сюжета.

Поэтому в словах Беляева о «ворохе готовых сведений» следует видеть не отрицание важности научных подробностей, а убеждение писателя в том, что неумеренное пользование научно-фантастическими деталями способствует быстрому старению произведения.

Вопрос о долговечности научно-фантастических произведений принадлежит к числу самых больных вопросов.

Каждому художнику свойственно стремиться к созданию долговечных произведений и надеяться, что созданное им переживет своего автора. Поэтому мало радости сулит автору научно-фантастического произведения сознание, что наиболее важная часть его детища — научная проблематика — через несколько лет окажется устаревшей.

А в наше время — время невиданных темпов научного прогресса — такая тревога может поселиться в сердце не только сторонника фантастики «малой мечты» (тому это как раз безразлично), но и самого мечтателя. Поэтому существенный интерес представило бы выявление тех качеств произведений Беляева, которые обеспечили им длительное пребывание у переднего края науки.

Сам Беляев придавал большое значение новизне научно-фантастических идей.

«Не обязательно новые идеи должны быть оригинальным созданием автора, — писал он. — Они должны быть новыми, это прежде всего».[48]

Требование новизны понималось Беляевым как постоянные поиски еще неразработанных, во многом неясных для науки проблем, на которых он и основывал фантастические вымыслы своих произведений. Сравнительно редко он обращался к тому, что находилось уже в стадии успешной разработки. И в этих случаях, чаще чем в других, терпел неудачи. Таковы его слабые рассказы «Сезам, откройся» (об электрификации быта) или «Мертвая голова» (о граммофонной записи).

Обычно же Беляев смело шел вразрез устоявшимся представлениям. Например, содержание рассказа «Ни жизнь, ни смерть» он основывает на мысли о возможности значительного охлаждения человеческого тела без риска для жизни человека, хотя постановка подобной проблемы явно противоречила взглядам медицины двадцатых годов.

Такую позицию Беляев занимает во всех своих наиболее известных произведениях. В годы создания «Головы профессора Доуэля» существовали еще весьма общие понятия о возможности хотя бы кратковременного существования какого-либо органа вне человеческого тела. Не была решена проблема регенерации нервных тканей, не существовало еще аппаратов, подменяющих работу сердца, легких, без чего не могли осуществляться операции Керна.

В конце двадцатых годов оставалась загадкой природа электромагнитных излучений мозга, открытие которых послужило материалом для создания романа «Властелин мира».

Герои романа «Подводные земледельцы» уже свободно разгуливали по морскому дну, когда в стране только зарождалась водолазная служба.

Об огромных возможностях телевидения Беляев писал тогда, когда этот вид связи находился еще в зачаточном состоянии. Но если бы мы вздумали сопоставить его роман «Чудесное око» (1935) с романом «Счастливая звезда», написанным лет на пятнадцать позднее специалистом в области радиотехники В. Немцовым, то оказалось бы, что роман Беляева и поныне опережает современное состояние телевидения, в то время как научная проблематика «Счастливой звезды» в лучшем случае приближается к уровню сегодняшних достижений.

Не останавливаясь перед риском ошибиться, Беляев постоянно стремился заглянуть подальше вперед. Но ему была органически чужда поза предсказателя и провидца. Во многих случаях он считал более надежным для писателя опираться не на собственные — порою дилетантские — гипотезы, а на взгляды передовых людей науки своего времени. Здесь Беляев явственно опирается на творческие принципы Жюля Верна. Он и на практике следовал этим принципам. О том свидетельствуют его ссылки на опыты французского ученого Броун-Секара, использование им в произведениях метеорологических работ профессора Молчанова («Воздушный корабль»), идеи теплового насоса, выдвинутой в двадцатых годах русским физиком В. А. Михельсоном («Под небом Арктики»), упоминавшихся уже операций Воронова и особенно его многолетний творческий контакт с одним из замечательнейших современников — Константином Эдуардовичем Циолковским.

Воздействие на Беляева научного творчества Циолковского было очень велико. Возможно, что, кроме многообразия и математической ясности идей Циолковского, Беляева привлекала в нем склонность ученого к изложению своих мыслей в художественной форме.

Их творческое общение началось в 1930 году, когда Беляев написал очерк «Гражданин эфирного острова», популяризующий ряд идей Циолковского, и продолжалось до самой смерти ученого. Уже упоминалось, как тепло поддержал Циолковский Беляева в трудную для писателя минуту. Со своей стороны Беляев, начиная с «Гражданина эфирного острова» и кончая одним из последних своих романов — «Под небом Арктики», постоянно, в той или иной форме, возвращался к идеям Циолковского. Они были положены в основу таких широко известных произведений Беляева, как его роман «Прыжок в ничто» (1933, переработан в 1935) и повесть «Звезда КЭЦ» (1936). Последняя публиковалась уже после смерти ученого и была посвящена его памяти. Но и в других произведениях тридцатых годов постоянно встречаются мысли, идеи, детали, почерпнутые писателем у Циолковского или возникшие под влиянием его научных трудов. Достаточно сравнить очерк «Гражданин эфирного острова» с романами «Воздушный корабль», «Лаборатория Дубльвэ», «Под небом Арктики», чтобы убедиться, что, например, изображение транспортных средств будущего, занимающее значительное место в этих произведениях, в той или иной мере опирается на идеи Циолковского.

Встреча с Циолковским имела для Беляева и еще одно немаловажное значение. Она произошла в момент, когда писатель переживал серьезный творческий кризис. Все написанное им до 1930 года опиралось на традиции западноевропейской фантастики, прежде всего Уэллса и Конан-Дойля, и было в основном посвящено изображению зарубежной жизни. В годы первых пятилеток под влиянием политики индустриализации стала быстро устраняться та «исключительность момента», о которой говорил В. И. Ленин. Для автора научно-фантастических произведений уже не было необходимости ограничиваться западноевропейским и американским материалом. Создавались условия для изображения будущего советской науки и техники.

Изменившиеся условия требовали от Беляева серьезной творческой перестройки. Опыт его предыдущих работ, определившиеся особенности его писательских средств не годились для отображения жизни советского и — раз речь идет об изображении будущего — коммунистического общества.

После плодотворнейших 1928 и 1929 годов, когда были опубликованы многие произведения, составившие костяк беляевского творчества — «Человек-амфибия», «Вечный хлеб», «Властелин мира», «Продавец воздуха», «Человек, потерявший лицо» и ряд рассказов, — в 1930 году наступило затишье. Из написанного в этом году несомненную художественную ценность представлял лишь очерк о Циолковском и, до какой-то степени, рассказ «ВЦБИД». 1931 год не дал ни одного удачного произведения, в следующем году Беляев вовсе не печатался.

И лишь с выходом в 1933 году «Прыжка в ничто» Беляев вновь обрел былую форму. Успех этого романа, как и повести «Звезда КЭЦ», прямо определялся их насыщенностью идеями Циолковского и после нескольких лет неудач послужил для писателя большой моральной поддержкой. Под знаменем научных идей Циолковского для Беляева открылся новый период творчества.

Не сопоставляя сейчас произведения обоих периодов, нельзя не заметить, что романы и повести на советские темы, при наличии в них определенных художественных недостатков, все же были важным шагом в развитии советской научной фантастики. Они уже содержали ряд элементов, характерных для научно-фантастической литературы послевоенного времени. В них впервые наметились попытки строить сюжет произведений на борьбе различных научных идей (например, школа Лаврова и школа Сугубова в романе «Лаборатория Дубльвэ»), определилось стремление изображать научное творчество не как таинственный опыт ученого-одиночки, а как коллективный труд многих исследователей («Звезда КЭЦ», «Воздушный корабль», «Под небом Арктики»).

Под влиянием этих новшеств в творчестве Беляева начала складываться форма многотемного научно-фантастического романа с разнообразной проблематикой и большим числом персонажей, также нашедшая широкое распространение в послевоенной научно-фантастической литературе.

Но все же излюбленным видом научно-фантастического произведения для Беляева оставался роман или рассказ, посвященный одной — двум научно-фантастическим проблемам, с ограниченным количеством действующих лиц. Над такими произведениями Беляев работал до самых последних дней.

В последнее пятилетие из-под его пера вышли роман «Голова профессора Доуэля» и рассказ «Мистер Смех» (1937), рассказ «Невидимый свет» (1938), роман «Человек, нашедший свое лицо» (1940), роман «Ариель» и рассказ «Анатомический жених» (1941).

Поднимая в этих произведениях вопросы, касавшиеся преимущественно физиологии, Беляев умел заинтересовать столь узкой проблематикой самые различные слои читателей, связать решение сложных научно-фантастических задач, стоявших перед героями произведений, с самыми простыми чаяниями множества людей.

Делалось это незаметно, исподволь. Сталкивая в романе «Человек, нашедший свое лицо» уродца Тонио с эгоистичной и черствой красавицей-партнершей, Беляев на первый взгляд следует шаблону. Но, рассказывая в связи с фантастическим вымыслом романа о гормонах, о функциях желез внутренней секреции, показывая, как некий доктор Цорн воздействием на эндокринную систему меняет облик своих пациентов, писатель дает иное решение вопроса. Фантастика романа оборачивается в глазах читателей надеждой, что в будущем наука сумеет «управлять» внешностью человека и исправлять «несправедливости», допущенные природой.

Как бы по-разному ни звучала для читателей разных возрастов мысль о возможности усовершенствования человеческого организма, попытки героев Беляева бороться со старостью («Лаборатория Дубльвэ»), уродством («Человек, нашедший свое лицо»), слепотой («Невидимый свет»), преждевременной и случайной смертью («Голова профессора Доуэля») найдут свой, глубоко личный отклик.

Опираясь на чувство большой личной заинтересованности, возникающее даже у людей, устремления которых далеки от научных проблем, поднятых в его произведениях, Беляев ведет читателя к осознанию общественного значения этих проблем. Его фантастика убеждает, что с помощью передовой прогрессивной науки человеческое общество сможет улучшить условия своего существования, овладеть богатствами Земли, освободиться от влияния случайностей в природе, преодолеть пространство, даже время, завоевать океаны, выйти в космос, то есть расширить границы естественных условий обитания. Тем самым раз и навсегда уничтожается страх перед перенаселением, нищетой, голодом, взаимным истреблением и прочими ужасами, которыми любит пугать сумеречная буржуазная фантастика, и в сознании читателя рождается большая мечта — необходимая предпосылка подлинного научного энтузиазма.

3

Смелая постановка научно-фантастических проблем соединялась у Беляева с большим вниманием к социальному содержанию своих произведений.

Тема неукротимой борьбы против порабощения и угнетения человека слышится на протяжении всего творческого пути писателя. Восстание рабов («Последний человек из Атлантиды», 1925) и восстание островитян («Остров погибших кораблей», 1926–1927), грандиозная стачка в Буэнос-Айресе («Человек-амфибия», 1928), картины мировой революции («Ни жизнь, ни смерть», 1926, «Прыжок в ничто», 1933), коммунистическое общество будущего («Город победителя» и «Зеленая симфония», 1930, «Звезда КЭЦ», 1936) — таков социальный фон, благодаря которому в творчестве Беляева настойчиво звучит то приглушенно, то выходя на первый план романтическая тема надвигающейся мировой революции, страстное нетерпеливое ожидание близкой победы мирового пролетариата.

Не забудем, что до середины сороковых годов Страна Советов была лишь островом в капиталистическом мире, и не каждый еще сознавал очевидность решения вопроса «кто кого». Беляев же во всех без исключения произведениях давал только одно, свойственное советской литературе решение этого вопроса.

Утверждение в научной фантастике боевого тона советской литературы придало произведениям Беляева активный, наступательный характер. И в политическом отношении они оставляли далеко позади самых завзятых радикалов буржуазной фантастики.

Вопросы пропаганды передовых политических идей имели для писателя принципиальное значение.

«Социальная часть советских научно-фантастических произведений, — писал он, — должна иметь такое же надежное основание, как и часть научно-техническая».[49]

Выступления Беляева против попыток ограничить компетенцию научной фантастики областью естествознания и техники свидетельствовали о ясном понимании ее задач.

Тяготение к постановке больших социальных проблем вытекает из самого существа научно-фантастической литературы. Она призвана отображать в художественной форме научно-фантастическое творчество человека, которое во многом влияет на развитие общественных отношений и одновременно во многом зависит от них. А потому писатель, изображая фантастическое развитие науки или какой-либо ее отдельной отрасли, не может пренебречь влиянием общественных отношений на труд своих героев или умолчать о воздействии кардинальных научно-технических открытий, реальных или вымышленных, на общественное сознание людей.

С другой стороны, изображение общественных явлений в научно-фантастическом произведении подчинено необходимости связывать их с основной научно-фантастической тематикой. Иначе произведение будет принадлежать уже к другой разновидности фантастики — социальной утопии.

Стало быть, особенности научно-фантастической литературы и побуждают писателя к изображению больших общественных явлений и ограничивают возможный для него круг решений. Это ставит автора научно-фантастического произведения перед немалыми трудностями, преодоление которых далеко не всегда бывает удачным.

Одна из наиболее «хоженых» дорог научной фантастики ведет к механическому объединению в фабуле одного произведения научной и социальной проблематики. При этом изображенные писателем общественные события служат только фоном, на котором развертывается научно-техническое творчество героев.

Так построен известный роман Беляева «Человек- амфибия». Герой романа — Ихтиандр — лишь соприкасается с общественной жизнью Буэнос-Айреса. Политическая борьба в городе не определяет судьбы Ихтиандра и хирурга Сальватора, и они, в свою очередь, не оказывают влияния на ее исход. В этом отношении «Человек-амфибия» напоминает такое произведение, как «Паровой дом» Жюля Верна, в котором фантастический вымысел — путешествие в «Паровом слоне» (подобии современного танка) — дается на фоне восстания в Индии, но не находится в прямой связи с ним.

Такое решение затрудняет одновременное развитие социальной и научно-фантастической сторон произведения: усиление внимания к одной из них идет за счет разработки другой. А это, в свою очередь, сказывается на стройности сюжета, динамике развития событий, полноте художественных образов.

Первые попытки принципиально иного решения мы находим у Беляева в его ранних рассказах, в частности в рассказе «Ни жизнь, ни смерть», где капиталисты в поисках выхода из экономического кризиса ввергают безработных в состояние анабиоза. Люди, отчаявшиеся получить работу, «добровольно» проводят в этом состоянии «небытия» все время между короткими периодами «процветания», когда нужда в рабочих руках позволяет им временно вернуться к активной деятельности.

О научной стороне этого рассказа уже говорилось. С политической точки зрения рассказ несет в себе большой заряд сатиры на буржуазное общество, разоблачает его неспособность обеспечить людям нормальное существование.

События в рассказе развиваются бурно. В стране (Англии) зреет возмущение торговцами «мороженой человечиной». Восстание перерастает в мировую революцию. Последний акт социальной драмы разыгрывается уже в условиях победившего коммунизма.

Фантастическая, но психологически правдоподобно показанная встреча молодого рабочего, «размороженного» после десятилетий «анабиозного сна», со своим сыном — глубоким стариком — и внуками раскрывает всю глубину трагедии человека, оказавшегося чужим в незнакомом ему обществе его потомков. Пусть этот мир совершеннее и лучше организован, но герой не подготовлен к жизни в новых условиях. И безысходная тоска по привычному для него укладу, печаль по давно умершей жене явно противоречат заманчивым картинам безоблачного счастья (полное освобождение от нужд и тягот жизни плюс практическое бессмертие в придачу), которые рисовала в начале рассказа сладкозвучная буржуазная реклама.

Несмотря на некоторое сюжетное сходство с ирвинговским Рипом ван Винклем, рассказ Беляева вполне оригинален. Писатель, правда, не сумел до конца использовать возможности, открытые его научно-фантастическим вымыслом. Но в рассказе уже видны главные идеи, определившие дальнейшее направление работы писателя.

И пусть не смущает критиков мрачный колорит и трагическая концовка рассказа, так как главное здесь не в мимолетных эскизах картин будущего. На раннем этапе творчества Беляев и не ставил перед собой столь трудной задачи, как изображение жизни людей в бесклассовом обществе. В годы бурного западноевропейского и американского «просперити» писатель своим рассказом напоминал об исторической обреченности капиталистического мира, который не могут спасти никакие научные или технические открытия.

Примечательна судьба героя рассказа. На его примере Беляев, пусть в негативной форме, показал, что коммунизм — это вовсе не «земной рай для всех», и счастлив при нем будет лишь тот, кто придет к нему в рядах борцов и строителей.

Умение так поставить научно-техническую проблему, чтобы она одновременно привлекала внимание к актуальным политическим задачам, Беляев сохранил на протяжении всего писательского пути.

Изображение больших социальных явлений как следствия широкого применения научно-технических достижений, взгляд на научные открытия и изобретения как на средство кардинального изменения общественных отношений были широко распространены в зарубежной научной фантастике первых десятилетий двадцатого века. Наряду с надеждами на всеобщее обновление под эгидой инженерско-профессорского рационализма, теория «технократии», на которую опирались эти взгляды, порождала и большие сомнения. Наиболее тонкие наблюдатели замечали, что развитие технической культуры на Западе сопровождается заметным ослаблением влияния идей буржуазного гуманизма. Опасения, не окажется ли человечество беззащитным перед злоупотреблениями возросшей мощью техники, внесли в западную фантастику настроения неуверенности и скептицизма.

Используя традиционные коллизии буржуазной фантастики, Беляев направил их не на утверждение, а на опровержение столь модной в те годы теории.

Крушение притязаний изобретателя на руководство обществом показано писателем в романе «Властелин мира». С помощью средства, позволяющего внушать людям свои мысли и волю, герой этого романа, во многом созвучного с «Гиперболоидом инженера Гарина» А. Н. Толстого, сравнительно легко подчиняет себе буржуазный мир. Однако в столкновении с советскими людьми Штирнер терпит неудачу. Сознание, что он не является монополистом своего могущественного оружия, подрывает его волю. Неустойчивая психика индивидуалиста сдает перед лицом бескорыстия и убежденного гуманизма его противника — советского ученого Качинского. И не случайно неудача постигает Штирнера уже после того, как ему удается в конце концов заманить Качинского в ловушку. Таким образом, герой произведения терпит не военное или техническое, а главным образом моральное поражение.

Характерно, что в действиях Штирнера нет и следа каких-либо стремлений к справедливому переустройству общества. Подобно Гарину из романа А. Н. Толстого, он являет пример самого откровенного авантюризма.

Если во «Властелине мира» Беляев прежде всего подчеркивал моральную несостоятельность претензий того или иного, пусть выдающегося, ученого на роль полновластного вершителя человеческих судеб, то в следующем за «Властелином мира» романе — «Продавец воздуха» — писатель уже иначе подходит к решению той же задачи. Здесь талантливый ученый-физик Энгельбрект прямо показан игрушкой в руках крупных монополий, которые выступают в роли претендентов на мировое господство. В отличие от Штирнера, сам Энгельбрект якобы не участвует в борьбе. «В финансовые затеи я не вмешиваюсь», — формулирует он свое кредо представителя «чистой науки». Однако читателю ясно, что Энгельбрект, хотя и невольно, играет первостепенную роль в гигантской авантюре своего хозяина — Бэйли.

Военному краху Бэйли, пытавшегося путем «консервации» воздуха поставить человечество перед угрозой удушения и тем самым подавить революционное движение и поработить все население земли, сопутствует моральный крах научного руководителя и главного инженера «фабрики воздуха» — Энгельбректа.

В «Продавце воздуха», как и во «Властелине мира», обладатели могущественной техники не помышляют о какой-либо созидательной работе. Их деятельность направлена на достижение корыстных эгоистических целей и не приносит людям ничего, кроме несчастий и страданий. Единственной силой, способной обуздать этих «наполеонов от науки», является советская страна. Но, в отличие от «Властелина мира», в «Продавце воздуха» наряду с возможностью перевоспитания заблуждающегося Энгельбректа утверждается необходимость беспощадной борьбы с теми, кто использует во зло человечеству великие открытия науки.

Развенчивая мнимую прогрессивность теории «технократии», Беляев ставит постоянно волновавший его вопрос о судьбе ученого в капиталистическом обществе, о пределах возможности свободного гуманистического научного творчества в условиях буржуазного мира.

На разных этапах литературной деятельности писатель неизменно возвращался к этой проблеме, рассматривая ее под различными углами зрения. В маленьких сатирических новеллах тридцатых годов «Невидимый свет» и «Анатомический жених» он выступал против бесчеловечного экспериментаторства на людях.

Сам по себе опыт Крукса («Невидимый свет») не может вызвать возражения, так как объективно врач сделал благое дело — возвратил слепому зрение. Но, восхищаясь умением врача, гордясь большими возможностями медицины, писатель осуждал позицию своего героя, который видел в пациенте лишь объект интересного эксперимента.

Во всех произведениях Беляева окончательная оценка героя зависит от выяснения целей его исследовательской работы, что свидетельствует о последовательности гуманистических взглядов писателя. Но хотя самому автору претили иные поступки его действующих лиц, он беспристрастно отмечал широкую научную эрудицию и большую одаренность даже у отрицательных персонажей.

В отношении к научной работе героев произведения Беляев находил яркие черточки, существенно дополнявшие их художественные образы. Достаточно сравнить в этом плане двух ученых из романа «Голова профессора Доуэля» — Доуэля и Керна. Гуманист Доуэль, видевший смысл жизни в расширении возможностей и совершенствовании методов медицины, отдает должное хирургическому мастерству Керна, несмотря на то, что сам Доуэль явился жертвой его мастерства. Первый эксперимент по сохранению жизни в человеческой голове, отделенной от туловища, Керн произвел над своим учителем Доуэлем. И тем не менее: «…он талантливый хирург, — думал Доуэль, — и, пожалуй, самый способный из всех ассистентов, которые были у меня. Если не сделает этого он, который пользовался моими советами до настоящего дня, то не сделает никто».

И, наоборот, Керн, успех которого полностью зависит от научного руководства Доуэля его работой, со скрежетом зубовным признает превосходство своего учителя:

«Возмутительно! — думал Керн. — Эта шипящая, как проколотая шина, голова продолжает учить меня и издеваться над моими ошибками, и я принужден, точно школьник, выслушивать ее поучения… Поворот крана, и дух вылетит из этой гнилой тыквы…»

Так непосредственно в самом научно-фантастическом материале Беляев черпал средства для психологической характеристики героев. Это позволяло ему создавать достаточно глубокие, вполне индивидуализированные образы без риска ослабить напряжение приключенческой фабулы.

Тематическая близость ряда произведений Беляева позволяет рассматривать их как отдельные части большого цикла, посвященного раскрытию трагической судьбы человека науки в буржуазном обществе. Писатель как бы прослеживает пути, ведущие от первых, казалось бы незначительных, уступок в вопросах научной этики до катастрофических по своим последствиям злоупотреблений научными и техническими новшествами.

От Доуэля, который, видя преступность Керна, все же помогает ему, надеясь увидеть осуществление своих замыслов, — к Круксу с его полным равнодушием в отношении пациента, и далее к Энгельбректу, трусливо отгоняющему мысль о своем пособничестве авантюре Бэйли, вплоть до оголтелого индивидуализма Керна и Штирнера.

Причину моральной неустойчивости одних героев и злоключений-других писатель видит в социальных условиях, в которых живут и творят персонажи его произведений. Одни, как например, Штирнер или Керн, не могут побороть соблазна использовать свой талант для быстрого восхождения по общественной лестнице; другие, как Доуэль и Энгельбрект, вынуждены служить интересам предприимчивых авантюристов, во власти которых они оказались; третьи, устоявшие перед всеми искушениями, укрытые от посторонних глаз стенами своих лабораторий, терпят поражение при попытках реализовать свои открытия.

На том или ином этапе научной работы деятельность ученого в буржуазном обществе обязательно оборачивается для него творческой трагедией.

«В наших университетах, — говорит профессор Бройер, герой повести „Вечный хлеб“, — можно работать только по шаблону. Всякая революционная научная мысль возбуждает тревогу и опасения. За вами следят ассистенты, студенты, лаборанты, доценты, корреспонденты, ректор и даже представители церкви. Попробуйте при таких условиях революционизировать науку!

Вас утопят в интригах, прежде, чем вы добьетесь какого-нибудь результата».

Полагая, что за пределами университета условия более благоприятствуют творчеству, Бройер, стремящийся избавить человечество от постоянной угрозы голода, поселяется на маленьком рыбачьем острове, чтобы вдали от соглядатаев осуществить свою идею. Он создает новый вид пищи. Микроорганизмы, из которых состоит его «вечный хлеб», обладают способностью чрезвычайно быстро размножаться. Тем самым ежедневная убыль «вечного хлеба» немедленно восполняется и отпадает необходимость затрачивать труд на его производство.

Однако в филантропическом порыве изобретатель забывает о социальной стороне проблемы, которую он пытается разрешить с помощью фантастического изобретения. С большим сарказмом Беляев показывает, как первая же попытка Бройера проверить действие своего «теста» на человеке вызывает целый каскад самых непредвиденных событий. Бешеный ажиотаж, крупная и мелкая спекуляция новым «товаром» выворачивает наизнанку идею Бройера, превращает «вечный хлеб» в источник колоссальной наживы, в средство растления человечества, рушит мировую экономическую систему.

Не разобравшись в свойствах дарового продукта, его разбрасывают по всей земле. А между тем «вечный хлеб», подобно уэллсовской «пище богов», выходит из повиновения. Его количество быстро растет. Вконец объевшиеся люди не поспевают поедать и уничтожать опротивевшее «тесто», и вязкая масса грозит заполнить собою всю планету.

Последние страницы повести являют апофеоз экономического и социального хаоса, и Бройер, посаженный в тюрьму за изобретение бесплатной пищи, вновь благодетельствует человечеству, найдя радикальное средство для уничтожения собственного детища.

Таков еще один вариант творческой трагедии исследователя в произведениях Беляева о зарубежной науке.

Ни одно из них не кончается благополучно. Гибнут Керн и Доуэль, Штирнер вынужден изменить весь свой внутренний мир, «забыть самого себя», Бройер — уничтожить результаты своих открытий. Сальватор садится в тюрьму, Энгельбрект теряет дочь, а Тонио Престо, проверивший на себе действие физиологических препаратов доктора Цорна («Человек, нашедший свое лицо») — возлюбленную.

Но драматическая развязка событий не заглушает оптимистического звучания произведений. Польза научных открытий, показанных в них, очевидна, как очевидно и пагубное влияние на науку косного, враждебного всему новому и гуманному, буржуазного общества, гибель которого кажется автору и неизбежной, и близкой.

4

Мысль о необходимости коренных социальных пере-устройств подтверждается в романах Беляева самой расстановкой сил, развитием и исходом событий. На фоне нарочитого безучастия полиции в отношении преступлений Керна («Голова профессора Доуэля»), явной тенденциозности судебного процесса Сальватора («Человек-амфибия»), иезуитских методов следствия с помощью аппарата, якобы подслушивающего мысли («Идеофон»), бесчеловечного равнодушия «цивилизованных» парижан, затравивших «белого дикаря», привезенного с Гималаев («Белый дикарь») и множества других деталей, отчетливо видна реальная «ценность» буржуазного правопорядка. Очевидна эфемерность усилий беляевских правдоискателей и человеколюбцев — помочь людям только средствами науки.

Неспособные отстоять гуманистические позиции в науке, они скорее филантропы, чем гуманисты, страстотерпцы, а не борцы; мученики, но не герои. Поэтому в произведениях, где действуют только такие положительные персонажи, остро чувствуется необходимость в ином, действительно главном и настоящем герое, способном изгнать из храма науки дух торгашества и спекуляции, предотвратить милитаризацию и фашизацию науки. Таким героем, по мнению Беляева, может быть только советский ученый.

Уже первый, правда весьма схематичный, образ советского ученого — инженер Качинский из романа «Властелин мира» — характеризуется бесстрашием, самоотверженностью и благородством. Те же черты, но раскрытые не в эпизодической, а в центральной фигуре произведения, мы найдем и в герое романа «Продавец воздуха». Роман примечателен, как первое произведение Беляева, в котором советский ученый выступает в качестве главного действующего лица.

Деятельная, непримиримая натура этого человека заявляет о себе с первых же страниц произведения. Оказавшись пленником на «фабрике воздуха» Бэйли, советский метеоролог Клименко не испытывает ни чувства растерянности, ни знакомого буржуазным героям Беляева одиночества. В необычной и очень сложной обстановке Клименко сразу же начинает борьбу за свое спасение и освобождение. Понимая, что от исхода этой борьбы, возможно, зависит судьба всего человечества, он готов идти на любой риск. Но в характере Клименко нет и следа жертвенности, свойственной Доуэлю или Энгельбректу: хладнокровный, расчетливый, чуждый всякой растерянности и эгоистических побуждений, он прежде всего страстный жизнелюб.

И не случайно вокруг этой мужественной фигуры концентрируются все здоровые силы фантастического подземелья — от обаятельной дочери главного инженера Норы Энгельбрект до рабочих-якутов, загнанных в нижние этажи подземного завода.

По давней традиции жанра, у Клименко есть верный спутник, сопровождающий его во всех приключениях. Но, в отличие от покорного Пятницы, флегматичного Конселя или бездумно преданного Паспарту, якут Никола — не слуга, а равный товарищ, единомышленник и помощник героя, деятельный характер, вносящий свою инициативу во все перипетии борьбы с врагом. Он необходимый участник заговора против Бэйли; именно ему в конце концов удается перехитрить Бэйли и вырваться из плена. Он же проводит красноармейцев сквозь снежную пустыню в логово врага и спасает Клименко и Энгельбректа.

Таковы советские люди в романе Беляева — скромные, смелые, решительные — борцы и гуманисты.

Во «Властелине мира» и «Продавце воздуха» Беляев впервые столкнулся с задачей изображения советских людей. Но легкость, с которой писателю удалось включить их образы в произведения, построенные на западном материале, оказалась обманчивой. Романы не содержали развернутых картин из жизни советской науки. Клименко и Качинский показаны писателем в отрыве от своей научной или изобретательской деятельности. Творцами основных научно-фантастических идей, составляющих костяк произведений, оставались по-прежнему буржуазные ученые — Штирнер и Энгельбрект. Поэтому оба произведения следует рассматривать как подготовительную ступень для перехода в дальнейшем к новой тематике. Переход этот не был ни простым, ни коротким. Но самый факт, что в 1929 году, на пороге индустриализации страны, автор научно-фантастических произведений обратился к образам своих современников и соотечественников, свидетельствует о хорошо развитом чувстве времени, политической зрелости писателя и ясности творческих перспектив.

В последующие годы были сделаны новые шаги в сторону советской тематики.

В рассказе «ВЦБИД» (1930) уже без всяких обиняков говорится о возможности свободного творчества только в советских условиях. Затравленный дельцами и мещанами, изобретатель «дождевальной установки» американец Лэйт уезжает в СССР, где принимает участие в освоении Кара-Кумов.

Но в первых произведениях, целиком посвященных советской науке, новые творческие стремления Беляева еще не получили достойного художественного воплощения. В романе «Подводные земледельцы» (1930) не было ни ярких характеров, ни обычной для произведений Беляева динамики в развитии действия, а невыразительная «рубленая проза», которой написана повесть «Земля горит», лишала ее минимальной доли поэтичности.

Иное впечатление оставляют написанные Беляевым в это трудное время творческой перестройки его публицистические очерки.

Беляев-очеркист, Беляев-памфлетист — еще не прочитанная страница в творчестве этого писателя. Его публицистические произведения до сих пор никем не собраны и фактически забыты. Но даже то немногое, что выявляется при поверхностных разысканиях, позволяет надеяться, что лучшие из его очерков еще займут достойное место в истории этого жанра.

В упоминавшемся уже очерке «Гражданин Эфирного острова» Беляев создает литературный портрет великого ученого — образ неутомимого исследователя.

«…Не переставая быть строгим ученым, — пишет Беляев, — Циолковский становится „фантастом“, далеко оставляя позади себя по смелости и широте своих космических „грез“ таких фантастов, как Жюль Верн и Уэллс».

Однако романтика научного дерзания определяется, по мнению писателя, не только масштабом, но и конкретными целями исследовательской работы.

«В настоящее время Земля есть пустыня, — говорит Циолковский. — На человека приходится 52 гектара суши и воды. Одной суши 13 гектаров. Из них не менее 4 приходится на райский климат без зимы с чудесной плодородной почвой. Тут не нужно ни обуви, ни одежды, ни дорогих жилищ, ни труда для пропитания… Засаженной бананами, корнеплодами, хлебными деревьями, кокосовыми и финиковыми пальмами или другими растениями какой-нибудь сотни квадратных метров (ар) хватит для сытой жизни одного человека. И вот почему я называю Землю пустыней: дают 400 аров плодородной тропической почвы на человека, а ему много и одного ара… Как же Земля не пустынна, если почвы на ней в 400 раз больше, чем нужно?»

В сочетании «космических грез» с деятельным конкретным гуманизмом, с удивительно хозяйственным отношением не только к планете, но и ко вселенной, и видит Беляев критерий действительной ценности любой научно-фантастической идеи.

В совершенно иных тонах написан другой очерк Беляева — «Огни социализма или господин Уэллс во мгле» (1933). Резкость этого блестящего памфлета, впервые в советской литературе отразившего известную встречу Ленина и Уэллса, вызвана тем, что Беляев, сам во многом по-уэллсовски иронизировавший над нравами буржуазного общества, выступил против попыток Уэллса писать в тех же иронических тонах о советских людях, против распространения уэллсовского скепсиса на ленинский план строительства социализма.

Сатирический эффект очерка, который явился своеобразным ответом английскому писателю на его публицистическую книгу «Россия во мгле», заключается в том, что Беляеву удалось очень точно нарисовать портрет человека, всю жизнь писавшего в своих произведениях о будущем, но отступившего в страхе и недоумении при первой же встрече со строительством этого будущего.

Разоблачая обывательский характер пессимизма Уэллса, Беляев искусно имитирует саркастическую манеру, в которой написаны впечатления Уэллса о России 1920 года.

В меткой язвительности беляевских фраз раскрывается трагикомический, неосознанный самим Уэллсом, внутренний конфликт в мировоззрении художника, который, увидев, как не похожа реальность на его утопические мечтания, не нашел в себе ни сил, ни желания понять происходящее и с чувством собственной правоты прошел мимо возможности заглянуть в новый мир. «Призраком прошлого» бредет общепризнанный лидер буржуазных мечтателей по стране-новостройке.

С тонкой иронией показывает Беляев, как метафизичность мышления мешает наблюдателю поверить в реальность ленинских замыслов, как скептицизм переходит в слепое неверие, стремление к объективности превращается в объективизм.

«О этот кремлевский мечтатель!

Великий иностранный писатель был у него. Слышал его речи об электрификации. Да, он увлекательно говорит. И когда его слушаешь, то почти веришь тому, что все это возможно. Но ведь это же не больше, как мечта!.. Великолепные планы, широчайшие горизонты.

Но ведь Москва-то во тьме! Петербург во тьме! Что же говорить о всей остальной мужицкой России?..»

И в противоположность неверию Уэллса — энергичные четкие слова Ленина, его беспредельная уверенность в неиссякаемых творческих силах народа, его презрение к маловерам.

Написанными с натуры красочными картинами города-сада Беляев подчеркивает конечное торжество ленинских идей электрификации и построения социализма. И утверждением основной мысли очерка о слабости либерально-утопической фантазии перед фантастикой революционных будней, о несостоятельности пассивного сострадательного гуманизма перед воинствующим действенным социалистическим гуманизмом звучит заключительный монолог автора:

«…Вы слышите, знаменитый писатель, непревзойденный фантаст, пророк и провидец будущего, специалист по утопиям?

Фантастический город построен!.. Это не ваш, уэллсовский город! Ваши утопические города останутся на страницах Ваших увлекательных романов. Ваши „спящие“ не „проснутся“ никогда. Этот город — „Кремлевского мечтателя“. Вы проиграли игру!»

В художественной манере Беляева-очеркиста много общего с Беляевым-фантастом. Несмотря на то, что и в «Гражданине Эфирного острова» и в «Огнях социализма» нет никакого авторского вымысла, документальный материал обоих очерков порою кажется фантастическим.

Пафос «Гражданина Эфирного острова» выражается в стремлении автора раскрыть великую романтику научной теории. Из парадоксального столкновения сухих цифр и взволнованных поэтических картин будущего, скрытых за этими цифрами, из граничащего с гротеском слияния в одном человеческом облике — скромного провинциального учителя математики и великого вдохновенного мечтателя с рассудком холодного теоретика и сердцем пламенного поэта, рождается ощущение фантастичности образа человека, который к моменту написания очерка продолжал спокойно жить и работать среди читателей Беляева.

В «Огнях социализма» с неменьшей страстностью утверждается боевая романтика практических дел.

Как и в первом очерке, здесь безраздельно господствует фактический материал. Еще шире используются высказывания реальных исторических лиц — Ленина, Уэллса и других. Но, противопоставляя утонченную, бесплодную созерцательность равнодушного наблюдателя смелой, целенаправленной, зовущей к деянию мечте гениального теоретика и вождя, Беляев создает величественную картину героического подвига масс, беззаветным трудом превращающих десятилетия в эпохи.

За очерком о Ленине и Уэллсе последовал новый подъем творческой деятельности Беляева. В том же, 1933-м, году был закончен его широкоизвестный роман «Прыжок в ничто» (2-е издание в 1935 году). Затем начался период, характеризующийся преобладанием произведений на темы советской науки. В 1934 году вышел «Воздушный корабль», в 1934 или 1935 — «Чудесное окно», еще через год — «Звезда КЭЦ», а в 1938 году еще два романа: «Под небом Арктики» и «Лаборатория Дубльвэ».

В промежутках Беляев вновь возвращался к изображению буржуазной науки, перерабатывая старые произведения («Голова профессора Доуэля» — 1937 г., «Человек, нашедший свое лицо» — 1940 г.), создавая новые, преимущественно сатирические произведения (рассказы «Невидимый свет», «Мистер Смех», «Анатомический жених», роман «Ариэль»).

Но основное направление творческих усилий писателя определялось постоянными поисками художественных средств для создания образов героев нового общества.

Эти поиски так и остались неоконченными. Беляеву не удалось полностью осуществить свои замыслы создания принципиально нового научно-фантастического произведения, посвященного коммунистическому «завтра».

И до сих пор еще не сложился тип такого романа. Но некоторые его черты, присутствующие в послевоенной научно-фантастической литературе, впервые обрисовались в произведениях Беляева.

Пожалуй, основным признаком, отличающим новых героев писателя от его прежних персонажей, является коллективизм в научной работе. На смену одиночкам-затворникам вроде Сальватора или Бройера приходят члены большого творческого коллектива. И экипаж «Тайги» («Под небом Арктики»), и экипаж дирижабля («Воздушный корабль»), и даже представители разных научных школ Лавров и Сугубов («Лаборатория Дубльвэ») участвуют в одном общем деле.

Этим определяются отношения между действующими лицами новых произведений — отношения товарищества, дружбы и взаимопомощи. Когда усталый, больной Лавров узнает, что в Арктике умирает начальник полярной станции, он немедленно устремляется на Север. А вслед за тем, Сугубов спасает самого Лаврова от тяжелых последствий опасного эксперимента.

Люди, не связанные общностью исследовательской тематики, точно так же всегда готовы содействовать друг другу. Профессор Власов, у которого единственный свободный дирижабль, что называется, «лежит в кармане», не колеблясь объединяется с экспедицией Сузи и Ханмурадова, несмотря на крайнюю рискованность их работ по отысканию постоянных воздушных течений.

Взаимопомощь переходит в подлинный героизм, когда необходимо немедленно рискнуть жизнью ради важного научного эксперимента или для спасения товарищей.

Чертами самопожертвования отмечены поступки членов экипажа вездехода «Тайга», когда их сухопутный корабль был настигнут лесным пожаром. Без тени мысли о научном подвиге ассистентка Лаврова предлагает произвести над ней опасные опыты с электризацией мозга.

На отношениях героев не сказываются ни различие во взглядах и темпераментах, ни многонациональный состав научных коллективов.

В романе «Воздушный корабль» итальянец-археолог с изумлением отмечает интернациональный состав экипажа дирижабля, на котором капитан — узбек, начальник экспедиции — русский, механик — еврей и т. д.

Еще более нагляден в этом смысле роман «Под небом Арктики», где бок о бок оказываются люди самых различных частей света, от негров из американских южных штатов до северян-эвенков и саами.

Советских исследователей из романа Беляева характеризует ясность целей, вытекающая из тесной связи науки с практикой.

«Ты представь себе перспективы, — говорит капитан дирижабля Сузи, приступая к изучению воздушных течений. — Воздушные корабли пересекают огромные пространства нашей родины из конца в конец, не затрачивая ни угля, ни бензина…»

Работая в самых фантастических областях науки, герои Беляева ощущают себя частицами единой армии тружеников. Отсюда их умение по-государственному рассматривать свою работу и свои находки. Романтику своего труда они видят не в исключительности открытий, а в решении важных общенародных задач. Естественно, они окружены атмосферой всеобщей заинтересованности в их успехах. Вопрос, будут ли осуществлены и не будут ли искажены находки и изобретения ученых, составляющий основу конфликта в произведениях о буржуазной науке, в новых социальных условиях сам собой отпадает.

5

При всем разнообразии содержания произведений Беляев, в известном смысле, был писателем одной темы. Сильные стороны беляевского дарования — умение заинтриговать читателя сюжетом, не отклоняясь в сторону от научной проблематики, способность создать запоминающиеся человеческие образы, не нарушая динамики повествования, — наиболее полно проявились в произведениях, раскрывающих трагическое одиночество ученого-гуманиста, запутавшегося в противоречиях капиталистического мира.

В подавляющем большинстве современных советских научно-фантастических книг авторы избегают драматических коллизий. В научно-фантастической литературе, в целом бедной жизненно-достоверными конфликтами и яркими характерами, порою делаются попытки создания комических персонажей, ведущих свою родословную еще от жюль-верновского Паганеля. Но мы не встретим в нашей научной фантастике, за исключением отдельных произведений И. А. Ефремова, трагических героев.

А ведь специфика научной работы, требующей от ученого высшего напряжения, энергии и духа в борьбе со старыми представлениями, за утверждение своих новаторских идей, рождающей подчас непримиримые конфликты между сторонниками различных научных школ и направлений, содержит все основные элементы, необходимые для построения глубоко драматической коллизии, создания трагического образа. Какими, например, иными средствами можно было бы отразить в искусстве ту острейшую теоретическую борьбу, которая ведется десятилетиями между различными теоретическими течениями в генетике?

Опыт Беляева показал, что введение драматических конфликтов в приключенческую фабулу научно-фантастического произведения не умалило ни его увлекательности, ни познавательной ценности. Из творческой трагедии Бройера или Доуэля, вынужденных скрывать от окружающих свои новаторские эксперименты, естественно рождается почти непременная у Беляева атмосфера секретности. В руках умелого художника она превращается в волнующую научную тайну, в прекрасный материал для развертывания интригующих увлекательных сюжетов. Легкий привкус детектива, заметный во многих романах Беляева, ничуть не снижает их научно-фантастической ценности.

Самые неожиданные сюжетные ходы не отвлекают внимания читателей от научно-фантастической основы произведений, так как первопричина всех осложнений сюжета кроется в естественном для буржуазных героев стремлении тщательно оберегать свои научные секреты.

Драматический конфликт потребовал от писателя большего внимания к психологической разработке образов героев, что в свою очередь, ничуть не снижая остроты сюжета, укрепило логику его развития, сделало убедительными все его основные повороты.

Примером тому может служить эпизод бегства Брике в романе «Голова профессора Доуэля». Кажется невероятной простота, с какой легкомысленная недалекая Брике обманывает бдительность Керна — человека дальновидного, предусмотрительного, который с иезуитской проницательностью подобрал ключ к психическому состоянию Доуэля, мгновенно разгадал тайную игру Лоран, принял все мыслимые меры к сохранению тайны своих работ и своих преступлений.

На первый взгляд, здесь трафаретный авторский прием, не без натяжки запутанный сюжет. На самом же деле побег Брике, будучи переломным моментом действия романа, является логическим следствием развития событий, в центре которых находится Керн.

«Кто бы мог подумать. Вчерашний труп сбежал!» — восклицает в растерянности Керн, сразу же объясняя глубокий смысл случившегося.

Реакция Керна на побег Брике, ведущий к столь гибельным для его дела последствиям, снимает элемент случайности с решения основного конфликта. Становится очевидным, что Керн, в силу особенностей своего характера, в силу извращенного понимания задач научного исследования и, прежде всего, в силу основанного на крайнем индивидуализме пренебрежительного отношения к своим «пациентам», видел в Брике не живую человеческую душу, а лишь подопытный материал — объект сенсационного эксперимента и главный экспонат для рекламы своих достижений. А потому он и предположить не мог, что у этой новой «Галатеи» возникнет стремление покинуть лабораторию ее деспотичного «Пигмалиона».

Так одним эпизодом Беляев круто изменяет развитие событий в романе, раскрывает противоречивость характера героя, казавшегося поначалу штампованным злодеем, убеждает в закономерности его поражения и исподволь, ненавязчиво, проводит мысль о неизбежном крушении антигуманистических сил в современной буржуазной науке.

Насколько психологические экскурсы Беляева тесно увязаны с основным содержанием произведения (социальным и научным) и развитием сюжетной канвы, видно на примере образа лаборантки Керна — Лоран.

Глазами Мари Лоран читатель знакомится с основой фантастического вымысла романа — оживленными человеческими головами. Именно из разговора Лоран с головой профессора Доуэля мы узнаем подробности столь необычного существования человеческой головы. Казалось бы, чего еще желать в научно-фантастическом произведении?

Однако писатель, не ограничиваясь рассказом Доуэля о своих ощущениях, вводит короткую сцену в спальне Лоран и показывает, как взволнованная девушка, пытаясь осмыслить увиденное и услышанное, неожиданно приходит к мысли о счастье и радости быть человеком.

«Мари… вспоминала каждое слово головы и старалась вообразить себя на ее месте: тихонько касалась языком своих губ, неба, зубов и думала: „Это все, что может делать голова. Можно прикусить губы, кончик языка. Можно шевелить бровями. Ворочать глазами. Закрывать и открывать их. Рот и глаза. Больше ни одного движения. Нет, еще можно немного шевелить кожей на лбу. И больше ничего…“ Потом вдруг Мари начала хватать свои плечи, колени, руки, гладить себя по груди, запускала пальцы в густые волосы и шептала:

— Боже мой! Как я счастлива! Как много я имею! Какая я богатая! И я не знала, не чувствовала этого!»

Расширяя таким «доказательством от противного» представления об ощущениях оживленной головы, заставляя читателя поверить в свой фантастический вымысел, автор одновременно углубляет образ героини, раскрывает нервность, впечатлительность, известную рефлективность ее натуры, подчеркивает ее чистоту и наивность. Тем большее напряжение возникает в сценах борьбы Мари с изощренными попытками психиатра Равино расшатать ее психику, разрушить ее сознание.

Здесь, как и в первом примере, попытка психологически углубить образ помогает полнее раскрыть сущность научно-фантастических идей произведения, а заодно и сохранить до последних страниц остроту его сюжета.

При этом Беляев проявляет значительную гибкость в выборе художественных средств, сочетая трагическое с комическим, психологический анализ — с откровенным шаржем.

«Представляю, какой фурор произведет мое появление среди подруг», — предвкушает Брике, уверенная, что Керн после операции беспрепятственно ее отпустит.

Однако сам Керн думает иначе:

«Он проделал огромный труд, разрешил сложнейшую задачу, совершил невозможное вовсе не для того, чтобы Брике производила фурор среди своих легкомысленных подруг. Он сам хотел произвести фурор демонстрацией Брике перед ученым обществом».

Сближая на мгновение тщеславные замыслы выдающегося хирурга и девицы сомнительного поведения, писатель развенчивает своего героя, раскрывая спекулятивный характер его ученой карьеры.

Таким образом, лучшие произведения Беляева на деле опровергают представление о «непсихологичности» научной фантастики и противостоят вытекающим из недооценки ее возможностей попыткам вывести научную фантастику за рамки «большой литературы».

Будем, однако, объективны: заслуга Беляева здесь не столько в художественном новаторстве, сколько в приверженности основному направлению развития научно-фантастической литературы, наметившемуся еще в творчестве Уэллса и до него — в поздних произведениях Жюля Верна. Тенденция к углублению социальных конфликтов, драматизации и психологизации научной фантастики была естественной реакцией основоположника этого жанра на обострение противоречий в буржуазном обществе в эпоху империализма.

В дальнейшем эта тенденция легла в основу творческого развития Уэллса, и ей же следовал Беляев в произведениях, посвященных зарубежной жизни.

Сходство сюжетов и научно-фантастических мотивов в произведениях Беляева и его знаменитых предшественников породило взгляд на советского писателя как на эпигона и подражателя. Это предвзятое мнение подкреплялось ссылками на успех его произведений, построенных на зарубежном материале и трудности, встреченные Беляевым в работе над произведениями о советской науке.

Действительно, нельзя не заметить сходства таких произведений, как «Продавец воздуха» Беляева и «Удивительные приключения экспедиции Барсака» Жюля Верна, как «Человек-амфибия» и «Остров доктора Моро» Г. Уэллса, рассказов «Светопреставление» Беляева и «Новейший ускоритель» Г. Уэллса, рассказа «Ни жизнь, ни смерть» и «Рип ван Винкль» В. Ирвинга или «Когда спящий проснется» Г. Уэллса.

Заимствование здесь очевидно. Но касается оно обычно лишь традиционных приемов, удобных для внедрения научно-фантастического материала в художественную ткань произведения. Сами же научно-фантастические идеи изменяются в зависимости от успехов в развитии науки; причем на разных этапах истории научно-фантастической литературы круг наук, на достижения которых она опиралась, постоянно меняется. Век географической проблематики, открытый в научной фантастике Ж. Верном, завершился «Землей Санникова» В. А. Обручева. В современной научной фантастике географическая тематика встречается относительно редко.

Зато в советской научной фантастике широко распространились палеонтологические, геологические (В. А. Обручев, И. А. Ефремов), биологические и физиологические темы (А. Р. Беляев, С. Беляев и др.). В творчестве А. Р. Беляева была поставлена на подлинно научную основу такая «вечная» для научной фантастики тема, как путешествия в космос. Наконец, на материале советской действительности и картин будущего коммунистического общества Беляев широко развил в научно-фантастической литературе фантазию на технические и, прежде всего, транспортные темы.

Обратившись к изображению науки и техники советского и будущего бесклассового общества, Беляев, естественно, стремился сделать свои новые произведения не менее притягательными, чем лучшие повести и романы двадцатых годов. К сожалению, это ему удалось сделать не в полной мере, хотя такие произведения, как «Воздушный корабль» и «Звезда КЭЦ» безусловно пользовались успехом. Фантазия его повестей и романов по-прежнему основывалась на смелых, вполне материалистических гипотезах и была в достаточной степени научна. Но судьбы персонажей, превосходивших своих предшественников и антиподов по всем человеческим показателям, волновали читателей все-таки значительно меньше, чем истории злоключений Бройера, Доуэля или Энгельбректа.

И сам Беляев не обольщался успехом своих новых произведений. Он понимал, что развернутые в них широкие картины науки и техники будущего хотя и привлекают читателей, но не могут полностью компенсировать отсутствие острого, напряженного сюжета и схематизм в обрисовке действующих лиц. Не случайно в его литературно-критических выступлениях конца тридцатых годов подчеркивалась необходимость создания полнокровных художественных образов людей коммунистического завтра.

И в конце творческого пути Беляеву по-прежнему удавались произведения, связанные с зарубежной тематикой. В эти годы он создал известный роман «Голова профессора Доуэля» и серию интересных, остро сатирических фантастических рассказов. Здесь Беляев был во всеоружии своих прежних находок, — к его услугам был опыт основоположников научно-фантастической литературы. Но в работе над новым материалом испытанные литературные приемы давали осечку. Не была преодолена главная трудность: писателю не удалось разглядеть и воплотить в художественные образы конфликты, характерные для науки социалистического и коммунистического общества.

Невольно при создании интриги приходилось заменять конфликт недоразумением (т. е. видимостью конфликта), возможным в любые времена. Но, естественно, через недоразумение, которое не выходило за рамки личных отношений, нельзя было раскрыть характерные черты того времени, к которому относилось действие произведения.

С помощью недоразумения можно осложнить сюжет, разнообразить отношения, запутать интригу. Но положенное в основу произведения, оно искусственно выпячивается, полностью определяет поведение героев. Личное неминуемо начинает преобладать над общественным, как это можно видеть на примере повести «Звезда КЭЦ».

Анекдот оказался слишком слабым фундаментом для повести с большим научно-фантастическим содержанием. Все здание повести перекосилось. Исказился облик героев, из серьезных исследователей они превратились в легкомысленных ветрогонов, без особой нужды помчавшихся во вселенную. Мотивировка их поступков оказалась надуманной, неубедительной. Основная интрига оторвалась от научно-фантастического содержания, так как последнее значительно теснее связано с общественной линией произведения, чем с личной.

Искусственное обострение сюжетов неглубокими, порою недостоверными конфликтами, выпячивание научно-технических деталей за счет глубины в обрисовке человеческих характеров и вытекающая из этих причин бледность языка, утрата характерной для Беляева остроты диалогов, меткости речевых характеристик — все это грозило превращением героев произведений в безликих носителей тех или иных функций и идей.

Пример повести «Звезда КЭЦ», романов «Воздушный корабль» и «Под небом Арктики» убеждает, что если научно-фантастическое произведение немыслимо без научной основы и фантастических гипотез, то и конфликт — социальный и психологический — является также непременным условием, без которого невозможно создание полнокровного, по-настоящему романтического научно-фантастического произведения. Отсутствие же конфликтов проявляется в злоупотреблении научно-техническими деталями, описание которых, как это случилось в романе «Под небом Арктики», в конечном итоге превращается в самоцель.

Беляев упорно стремился вырваться из тихой заводи бесконфликтности. Одновременно с романом «Под небом Арктики» он публикует роман «Лаборатория Дубльвэ», в котором уже наметился весьма актуальный конфликт между двумя школами двух различно мыслящих физиологов.

Впрочем, «Лабораторию Дубльвэ» — одно из последних научно-фантастических произведений Беляева о науке коммунистического общества — нельзя считать итогом его творческих исканий. Скорее это первая страница новой главы его литературной деятельности, начало приступа к барьеру, преодолению которого помешала война и гибель писателя.

Художественные поиски Беляева привели к появлению нового типа советского научно-фантастического романа, который был призван послужить ступенью на пути к более совершенному изображению социалистической и коммунистической науки средствами научной фантастики. К сожалению, и поныне наша научно-фантастическая литература находится на этой промежуточной ступени. Пока лишь в творчестве И. А. Ефремова сделаны ощутительные попытки поднять современную советскую научно-фантастическую литературу на новый, более высокий художественный уровень.

Сложное и многообразное творчество Беляева не исчерпывается рассмотренными проблемами. Еще возможны находки его забытых или неопубликованных произведений. Почти ничего не известно о его журналистской деятельности. Но из того, что мы знаем о нем, складывается привлекательный образ скромного трудолюбивого, в высшей степени культурного и принципиального писателя-гуманиста. Если же посмотреть на его творчество в целом, то оно представляется громадной лабораторией советской научной фантастики, а его творческий путь — пятнадцатилетним литературным экспериментом, наполненным поисками, находками и дерзаниями, внушающими уважение и благодарность.

Чуткость, с которой Беляев откликался на все новое как в науке, так и в социальных явлениях, требовала от него большой оперативности в работе. Это качество, имевшее значение и в те годы, становится решающим в наши дни, когда намного ускорился темп общественной и особенно научной жизни. От того, сумеют ли овладеть им авторы научно-фантастических произведений, во многом зависит судьба научной фантастики. Так как в противном случае она будет неминуемо отставать от всеускоряющегося движения науки.

https://fantlab.ru/edition53726

Дима негодующе фыркнул.

— При чем тут его умственные способности? Не понимаю, что ты хочешь доказать, Славка! И перестань ты, пожалуйста, гладить подбородок!

— Я бы мог сказать, Димка, не мотайся перед самым носом и все такое прочее… Но это же не способ вести принципиальный спор.

— Но ты ломишься в открытую дверь!

— Нет, это ты ломишься!.. С чего начался у нас разговор? Ты сказал, что если бы самые непримиримые агрессоры империализма — фабриканты атомного оружия выделились в особую бандитскую шайку, как сделали это Джайн Фау и Шайно, народам всего мира было бы куда легче с ними справиться. Так?

— А ты считаешь, что я, то есть правильнее сказать, писатель Гребнев, который все же здорово показал судьбу самых что ни на есть последних поджигателей войны, не прав? — повысил голос Дима.

— Может, он и прав, только вряд ли Морган, ну и всякие там Рокфеллеры послушаются его совета и спрячутся от людей в подводные гроты Арктики. Это ведь все равно, как если бы крыса сама забежала в капкан. Нет, Димка, если уже взялся выдумывать, то выдумывай так, чтобы тебе поверили.

Эта последняя фраза, оброненная Славой, заставила меня насторожиться. По правде сказать, я почти выключил свое внимание и воспринимал жаркий спор моих молодых друзей как что-то, не имеющее прямого ко мне отношения.

Ребята горячо обсуждали событие, потрясшее весь мир, — решение сессии Верховного Совета об одностороннем прекращении Советским Союзом испытаний атомного и водородного оружия. Потом они стали спорить. Дима считал, что США будут вынуждены последовать примеру нашего государства; настроенный более скептически Слава утверждал, что «американские дипломаты опять постараются обмануть общественное мнение и выкинут какой-нибудь фортель». И вдруг в их спор вторглись литературные персонажи Фау и Шайно, и в ушах моих прозвучала сакраментальная фраза: «Если уж взялся выдумывать, то выдумывай так, чтобы тебе поверили».

Я совсем недавно прочел научно-фантастическую повесть Г. Гребнева «Тайна подводной скалы» и, должен признаться, идея ее — создание висящей в воздухе над Северным полюсом советской станции Арктании — и сюжет — борьба с «последними на земле поджигателями войны» — показались мне довольно занятными. Но вот о повести заговорили сейчас представители того круга читателей, на которых она, собственно, и рассчитана, и оказывается, их точка зрения решительно отличается от моей. По мнению Славы, Гребнев просто дезориентирует читателей (он сказал, — «пишет глупости»), изображая агонию гибнущего империализма в виде авантюр бывшего фабриканта ракетного и атомного оружия Джайна Фау и его сподвижника, престарелого вояки Шайно.

«Чья причудливая фантазия могла бы нарисовать необычайную картину крушения идеи войны в начале второй половины нашего столетия, когда атомщики, подобные Джайну Фау, угрожали истреблением миллионам мирных людей. Это они, вот эти два уродливых старика и их приспешники когда-то подсчитывали, сколько потребуется атомных и водородных бомб, чтобы уничтожить всю Восточную Европу, весь Советский Союз, весь Китай… И вот чем кончились их подсчеты! Восточная Европа вместе с Западной Европой и Китаем, вместе с несокрушимым Советским Союзом живут и процветают, а последыши атомных шантажистов, выброшенных за борт жизни всеми народами нашей планеты, под конвоем шагают в своих водоходах к советской субмарине, чтобы предстать перед судом мирных людей всего земного шара и ответить за все свои злодеяния».

Так звучат последние строчки повести «Тайна подводной скалы». Мы втроем склоняемся над раскрытой книгой.

— Видите, он сам ужасно удивляется: чья, мол, фантазия могла придумать такую штуку: парнишка да старик индеец помогли обезвредить целую банду последних поджигателей войны… Кто же в это поверит? — негодующе восклицает Слава.

— Разве что младший возраст! — презрительно бросает Дима, предусмотрительно не забыв, что и он не сразу стал девятиклассником.

А потом они оба — будущий знаменитый химик — Дима, уже и сейчас, в свободное от уроков время изобретающий новый состав жидкого горючего для космических ракет, и Слава, крупный авторитет в области радиотехники — серьезно обсуждают возможности получить приватную профессию астронавтов и стать такими же неустрашимыми исследователями космоса, как Сергей Александрович Камов — конструктор и командир первого в мире космического корабля.

Камов — герой научно-фантастической повести Г. Мартынова «220 дней на звездолете» — явно им импонирует. Его почти фантастическая целеустремленность, вера в беспредельное могущество человеческого разума, личное мужество, многогранность и глубина знаний привлекают к себе благородные и пылкие мальчишеские сердца. Сергей Камов — человек из того коммунистического завтра, в которое предстоит вступить моим молодым друзьям.

Впрочем, пожалуй, это слишком сильно сказано.

В образе Камова писателю удалось воспроизвести и чуть углубить черты передового человека науки социалистической эпохи — коммуниста. Но и этого оказалось достаточно, чтобы читатели поверили в реальность того будущего, которое изображает в своей повести Мартынов. Во всяком случае, для Славы и Димы Камов становится в ряд любимых литературных героев, которым бы они хотели подражать.

Мне довелось быть на большом празднике, посвященном Неделе детской книги. По фойе и залам Дворца культуры имени С. М. Кирова разметалась пестрая, многоголосая, пульсирующая радостным весельем карнавальная толпа ребят.

Шло соревнование популярностей. Александр Дюма бросил в бой своих прославленных мушкетеров, и они, бряцая звездными шпорами на ботфортах и положив руки на эфесы шпаг, воинственно дефилировали по залу, пренебрежительно поглядывая на Мишу Алексеева и Лену Гаврилову, только что изловивших страшного «Тарантула». Саня Григорьев, окруженный целым десятком корсаров, рожденных неистощимой фантазией Стивенсона, с интересом поглядывал на двенадцатилетнего человека с длинной окладистой бородой и с нагрудной надписью, исключающей всякие сомнения, что это сам таинственный капитан Немо.

Без преувеличения скажу, что здесь собрались персонажи сотен книг множества авторов. Жюль Верн и Валентин Катаев, Аркадий Гайдар и Гектор Мало, Николай Островский и Луи Буссенар, Самуил Маршак и Джанни Родари обязательно встретились бы лицом к лицу с персонажами своих популярных произведений; и в этой тысячной, яркой и шумной толпе я увидел чернолицых каллистян, по-видимому только что посадивших свой звездолет в одном из районов Курской области, и… кажется, самого Эрга Ноора, командира земного звездолета первого класса «Тантры», вырвавшегося из черного плена железной звезды.

Герои совершенно новых книг о завтрашнем дне человечества, о будущем нашей Земли уверенно вошли в карнавальное шествие и несколько потеснили мушкетеров, капитана «Сорви-голова» и даже, если глаз мне не изменил, проницательнейшего Нила Кручинина и его восторженного ученика и наперсника Грачика, каким-то чудом тоже оказавшихся в кругу любимых героев советских ребят.

Но, признаюсь, точка зрения Славы и Димы для меня более убедительна, нежели этот своеобразный конкурс любимых литературных героев. Дело в том, что ребята, заставившие своих героев сойти со страниц книг с помощью волшебной палочки — неистощимой животворящей детской фантазии, — вовсе еще не заражены той долей скептицизма, которая свойственна почти взрослым девятиклассникам. Оба мои приятеля, кроме обязательной суммы знаний, приобретенных за девять лет посещения школы, являются еще членами математических, астрономических, радиотехнических и прочих кружков… Они постоянные и очень серьезные читатели журналов «Техника — молодежи», «Вокруг света», «Знание — сила». Они оба комсомольцы и выписывают «Комсомольскую правду». И их, что называется, на мякине не проведешь. Так, например, Дима, прочитав, по моему совету, «Каллисто» Г. Мартынова, сказал, что идея интересная, даже захватывающая, но что ничего нового в области ракетной техники будущего автор повести показать не сумел…

Ну, да вы и сами знаете этот сложный, тревожащий родителей и учителей переломный возраст, когда подросток становится юношей, полагая в глубине души, что он уже совершенно взрослый. В этом возрасте причудливым образом переплетается критицизм и пылкая романтика; недоверчивый прищур глаза сопровождает пламень души, готовой к самому необычайному подвигу. Замечательно сказал об этом А. Фадеев, рисуя образ Сережи Тюленина:

«По всей советской земле и в самом Краснодоне немало людей простых, как и ты, но отмеченных подвигами и славой, — такими, о которых раньше не писали в книгах. В Донбассе, и не только в Донбассе, каждый человек знает имена Никиты Изотова, Стаханова. Любой пионер может сказать, кто такая Паша Ангелина, и кто Кривонос, и кто Макар Мазай… Слава этих людей — это подлинная слава. Но Сережка еще мал, должен учиться. Всё это придет к нему когда-нибудь потом, там во взрослой жизни. А вот для свершения подвигов, подобных подвигам Чкалова или Громова, он вполне созрел, — ты чувствуешь это сердцем, что он для них вполне созрел. Беда в том, что только он один на свете понимает это и больше никто. Среди человечества он одинок с этим ощущением».

Правда, моих друзей война не задела, как Сережу Тюленина, своим огненным смертоносным крылом. Не о взрыве здания, где размещен вражеский штаб, и не о поимке шпиона-диверсанта мечтают они сегодня… Война, испепелившая благородное мальчишеское сердце Тюленина, давно отгремела, и человечество верит, что отгремела она навсегда.

Перед тюлениными наших дней вздымаются бесчисленные пики подвигов, которые предстоит «взять».

«Современные условия строительства коммунизма требуют людей высокообразованных, способных решать сложнейшие задачи, смело ориентироваться во всех областях науки и техники»,[23] — сказал в своей речи на съезде комсомола Н. С. Хрущев.

Вот широкая и прямая дорога возмужания и славных подвигов ума и сердца, по которой пойдут Дима, Слава и миллионы их сверстников — юношей и девушек нашей страны.

Штурм ледовых крепостей Арктики, борьба с капризами климата, управление крошечным, но таким всесильным атомом, покорение вселенной…

— После «Туманности Андромеды» уже не интересно читать другие научно-фантастические книги, — заявил мне Дима, когда я спрашивал, понравился ли ему роман Штефана и Раду Нора «Путь к звездам».

— Это почему же?

— Да как бы это сказать… У Ефремова фантазия очень богатая… Такая, знаете ли, безграничная!.. Помните, когда они решили поставить этот опыт с преодолением пространства? Ну вот! И написано всё, как настоящая правда. Понимаете?..

Я попытался «купить» Димку.

— Ты говоришь, у Ефремова фантазия богатая. Ну, а у западных писателей? Они, брат, тоже здорово придумывают!..

Димка согласно кивнул головой.

— Шары, — сказал он и зачем-то подмигнул Славке.

— Цветные, — откликнулся Слава.

И оба они захохотали.

Оказывается, они вспомнили научно-фантастический рассказ американского писателя Клиффорда Д. Саймак, напечатанный в № 12 журнала «Знание — сила» за 1957 год. Он произвел на них впечатление плохого анекдота, то есть точно такое же, как и на меня.

Посудите сами, уже более пятисот лет оккупировав Меркурий и построив там силовой центр, снабжающий энергией все планеты, американцы пристально наблюдают за уроженцами Меркурия — цветными шарами. Как выясняется, организм этих разноцветных игривых шариков представляет собой сгустки чистой энергии. Но аллах с ними, с этими мыльными пузырями, выпущенными на волю воображением Саймака…

Повествуя об отдаленнейшем будущем человечества, о времени, когда стала возможна «колонизация» такой явно неподатливой планеты, как Меркурий, на дневной части которой температура достигает 350 градусов тепла, автор рассказа мыслит категориями капитализма сегодняшнего дня.

Некий Пэйдж, прибывший на Меркурий, чтобы захватить с собой в целях рекламы «пару цветных шаров», и начальник силового центра Кэрт Крэйг объясняются между собой таким стилем:

«— Я сообщу о вашем поведении в Вашингтон, капитан Крэйг.

— Черт с вами, сообщайте, — с угрозой сказал Крэйг. — Вы, кажется, забыли, где находитесь. Вы не на земле, где взяточничество, подхалимство и насилие добывают человеку почти всё, чего он ни пожелает. Вы в силовом центре на солнечной стороне Меркурия. Это главный источник энергии, снабжающий все планеты. Если станция испортится, передаточные волны прервутся, солнечная система полетит вверх тормашками…»

Примерно в таком же роде разговаривает и один из шаров, принявший облик уничтоженного Пэйджа:

«— Нет, капитан, мы и люди — как два полюса. Мы с вами разговариваем сейчас, как человек с человеком. Но в действительности разница слишком велика, нам не понять друг друга. — Он замялся и выговорил, запинаясь: — Вы славный парень, Крэйг. Из вас бы вышел хороший Шар».

А потом Крэйг, смертельно перепуганный бунтом шаров, строчит донесение в Вашингтон: «Поэтому я настаиваю, чтобы были приложены все старания к изобретению нужного оружия… Но использовать его мы будем только в качестве защиты. Об истреблении, какое велось на других планетах, не может быть и речи. Для этого мы должны изучать их так, как они изучают нас. Чтобы воевать с ними, надо их знать», и т. д., и т. п.

В этом маленьком рассказике, почему-то привлекшем к себе благосклонное внимание редакции журнала «Знание — сила», как в капле воды отражены все специфические черты литературы научно-фантастического жанра, выходящей (и в колоссальных масштабах!) на Западе.

Как представляется писателю-фантасту далекое будущее человечества? На земле по-прежнему самой ходкой монетой остаются взяточничество, подхалимство и насилие… Вашингтон по-прежнему санкционирует создание новых видов оружия и пристально, очень пристально следит за теми, кого придется уничтожить с помощью этого нового оружия.

А люди будущего изъясняются между собой, как гангстеры или бравые развязные молодчики из какого-нибудь телеграфного агентства или журнала «Лайф»…

Позволительно спросить: стоит ли мечтать о будущем, если оно так разительно напоминает атомные конвульсии и водородную истерию сегодняшнего дня некоторых капиталистических государств?

И не лучше ли перед лицом такой перспективы, услужливо и обстоятельно раскрытой в бесконечных научно-фантастических романах, повестях, комиксах, пьесах для телевидения и кинофильмах, не мечтать о будущем, не стремиться приблизить его своими делами, а записаться в почитатели короля рок-н-ролла Эльвиса Прэсли, ставшего воинствующим выражением «идеалов» поколения без будущего?!

Мы решительно отвергли «Цветные шары»… Дима и Слава вновь наперебой заговорили о романе ученого-палеонтолога и писателя И. А. Ефремова, который им удалось прочесть в журнале «Техника — молодежи»…

И мне показалось, что наступила пора серьезно поговорить о том, что же хорошего, ну и плохого, несут в себе книги о будущем, написанные в наши дни советскими писателями-фантастами…

2

Своевременная и интересная статья Георгия Тушкана «Необходимый разговор», появившаяся в газете «Литература и жизнь» (№ 6, 1958 г.) ставит проблему расширения рамок творческой мечты.

«Требование, чтобы все в научной фантастике было научно обосновано, неправомерно, — утверждает Тушкан. — Если научная гипотеза подтверждена научно, то есть экспериментально, она уже перестает быть научной фантастикой, а становится научной теорией или осуществленным изобретением. Но ведь речь идет о научной гипотезе, не более. Спрашивается: какова же тогда роль фантастики?»

Действительно, установление такого рода предела сковывает человеческую мысль, летящую вперед, обескрыливает произведения научно-фантастического жанра.

Нельзя забывать, что если в наши дни научная фантастика получает от ученых множество новых тем, рожденных в процессе небывалого технического прогресса, то и сам этот научный прогресс во многом обязан ищущей упорной мысли ученых, одухотворенным поискам энтузиастов науки, смелым построениям писателей-фантастов.

Безвременно умерший Александр Романович Беляев, увлекательно рассказавший и о необыкновенных приключениях человека-амфибии Ихтиандра и о потрясающих опытах профессора Доуэля, который работал над тем, чтобы вернуть жизнь отделенным от тела органам, и о летающем мальчике Ариэле, и о звезде КЭЦ — огромном обитаемом искусственном спутнике Земли, созданном мечтою писателя задолго до того, как первый советский искусственный спутник Земли, разорвав твердь земного притяжения, вынесся на заданную орбиту, — был подлинным писателем-фантастом, не считавшимся с искусственной «теорией предела».

Владимир Ильич Ленин — величайший мечтатель нашего времени, сумевший претворить грандиозную мечту в действительность, писал: «Напрасно думают, что она [фантазия. — В. Д.] нужна только поэту. Это глупый предрассудок! Даже в математике она нужна, даже открытие дифференциального и интегрального исчислений невозможно было бы без фантазии. Фантазия есть качество величайшей ценности…».[24]

И, думается мне, что Г. Тушкан, столь резко выступив против «предела», совершенно прав, ибо в этом есть защита и оправдание фантазии — «качества величайшей ценности». Однако когда Г. Тушкан далее дает краткую характеристику творчества И. Ефремова, он, как мне представляется, проходит мимо самого главного, что отличает произведения этого писателя.

Г. Тушкан пишет:

«Ученый-палеонтолог и писатель И. Ефремов выступил в журнале „Техника — молодежи“ с интересным романом „Туманность Андромеды“, увлекая покорением космических пространств, приучая читателей мыслить новыми категориями понятий. Учить думать, мечтать, увлекать, а не писать научные предсказания — такова задача писателей-фантастов».

Но, позвольте, разве и на самом деле в «Туманности Андромеды» главенствующей является тема покорения космических пространств? Разве эту цель ставил перед собой писатель, приступая к работе над романом?

Спору нет, Ефремову, как никому другому из современных советских писателей-фантастов, удалось изобразить борьбу человека с косной материей. Вы, конечно, помните все сложнейшие перипетии тридцать седьмой звездной экспедиции, когда земной звездолет «Тантра» пролетает над планетой Зирда и экипаж его становится свидетелем гигантской катастрофы, разразившейся несколько десятилетий назад на Зирде, обитатели которой неумело и рискованно экспериментировали с жесткими излучениями. И вот:

«Крыло огненного света смахнуло зловещую тьму. „Тантра“ вышла на освещенную сторону планеты. Но внизу продолжала расстилаться бархатная чернота. Быстро увеличенные снимки показали, что это сплошной ковер цветов, похожих на редкие бархатно-черные маки Земли. Заросли черных маков протянулись на тысячи километров, заменив собою все — леса, кустарники, тростники, травы… Как ребра громадных скелетов, виднелись среди черного ковра улицы городов, красными ранами ржавели железные конструкции. Нигде ни единого живого существа или деревца — только одни-единственные черные маки!»

Превосходно написанная картина! Сильное, но не навязчивое предупреждение, что безудержные упражнения с атомом, заключенным в бомбу, даже самую «чистейшую», могут привести к ужасающим последствиям. Между прочим, это грозное предупреждение является лейтмотивом еще одного научно-фантастического романа.

Я имею в виду «Астронавты» польского писателя Станислава Лема. В этом талантливом и остром произведении показана странная и страшная картина Венеры, на поверхность которой опускается огромный межпланетный корабль «Космократор» с группой ученых Земли. Планета безжизненна. После долгих поисков и исследований ученым удается установить, что разумные существа, населявшие Венеру, во всяком случае, какая-то господствующая, правящая группа их в течение полутораста лет готовила грандиозную агрессию против Земли, предполагая бросить на Землю радиоактивную тучу, с тем чтобы, уничтожив все живое, сохранить для себя города, заводы, дороги, построенные людьми. Но что-то произошло. Вспыхнули страшные междоусобные войны. И в конце концов…

«Энергия, которая должна была обрушиться на Землю, встала над всеми городами этой планеты в виде атомных солнц — солнц, заблиставших не навеки, чтобы творить и улучшать жизнь, а лишь на мгновение, чтобы уничтожить ее. При температуре в миллион градусов кипели и растворялись их великолепные здания, пылали машины, лопались и плавились мачты радиоактивных излучателей, взрывались подземные трубы, по которым текла черная плазма. Так возникли картины, которые нам довелось увидеть через много десятков лет после катастрофы: развалины, пепелища, пустыни, леса сконденсированных кристаллов, реки ферментирующей плазмы в диких ущельях и этот последний свидетель катастрофы, белый шар, механизм которого, разладившийся, но все еще действующий, продолжает работать, бессмысленно и хаотически освобождая накопляемую энергию…»

Нельзя не признать, что «Астронавты» Лема приобретают особую актуальность в наши дни, когда американские бомбардировщики, загруженные водородными бомбами, барражируют над странами Западной Европы, якобы оберегая столь чудовищно странным способом мир во всем мире.

В своих смелых построениях о будущем человечества Станислав Лем совершенно убежден, что народы, населяющие Землю, выйдут победителями в битве за мир и в 2006 году планетный корабль «Космократор» понесет во вселенную идеи и добрую волю коммунистического общества, установленного на всей Земле. Однако он все же считает необходимым подробно и ярко рассказать о возможном трагическом конце планеты, такой же, как Земля, населенной разумными существами, такими же, как люди, с высокой цивилизацией, но воодушевленными далеко идущими замыслами уничтожения и владычества.

И страстным призывом, обращенным к разуму человечества, звучат слова, вложенные писателем в уста астронома Петра Арсеньева:

«Империализм, видя неизбежную гибель, которую несла ему история, пытался увлечь за собой все человечество. Борясь с ним, мы боролись за нечто большее, чем просто за нашу жизнь. Формы материи приобретают красоту и смысл лишь тогда, когда отражаются в глазах, которые смотрят на них. Только жизнь придает смысл миру. Поэтому у нас хватит смелости, чтобы вернуться на эту планету. Мы навсегда запечатлеем в памяти ее трагедию — трагедию жизни, которая восстала против жизни и поэтому была уничтожена».

Но возвращаю ваше внимание к «Туманности Андромеды», с тем чтобы найти в этом романе то главное, что, по глубокому моему убеждению, определяет полноценность произведения, посвященного мечте о завтрашнем дне человечества. Вы, безусловно, с большим волнением следили за героической борьбой, которую вел начальник «Тантры» Эрг Hoop и весь экипаж звездолета со смертоносным притяжением железной звезды. Когда запасы анамезона — вещества с разрушенными мезонными связями ядер, обладавшего световой скоростью истечения, — иссякли, а звездолет все еще находился в гравитационном поле гигантской потухшей звезды, Эргу Ноору удалось посадить «Тантру» на одну из черных планет звезды. И там, на планете тьмы, происходят увлекательные события: обнаружен земной звездолет «Парус», погибший в космосе семьдесят лет назад; людям приходится вступить в борьбу с чудовищами, как бы рожденными злобным мраком: медузами и крестами, похожими на фашистскую свастику; делаются попытки исследовать спирало-дисковый космический корабль, по-видимому сотни тысяч лет мчавшийся по океану вселенной…

Все это читается с огромным интересом и действительно приучает мыслить категориями совершенно новых понятий: ведь события, о которых повествует Ефремов, происходят на расстоянии пятидесяти биллионов километров от Земли, ведь «Тантра» способна развивать субсветовую скорость полета, равную 270 тысячам километров в секунду, а экспедиция к Веге или к Сириусу представляется менее сложным, менее фантастичным делом, нежели в наши дни полет ракеты на Луну!

И все же не это отличает «Туманность Андромеды» от многочисленных произведений научной фантастики, вышедших в последнее время как в Советском Союзе, так и на Западе.

Изображение будущего без показа человека будущего всегда односторонне, неполноценно и, я бы сказал, обездушено. Ведь «точно так же, как познание человека отражает независимо от него существующую природу, т. е. развивающуюся материю, так общественное познание человека (т. е. разные взгляды и учения философские, религиозные, политические и т. п.) отражает экономический строй общества».[25]

Значит, раскрывая перед читателем жизнь человеческого общества через столетие или несколько тысячелетий от наших дней, говоря о его экономическом и политическом строе, писатель не может не показать человека того времени и его общественного сознания.

Передо мной несколько только что прочитанных книг: «Звезда утренняя» К. Волкова, «220 дней на звездолете» Г. Мартынова, «Тайна подводной скалы» Г. Гребнева, «Тайна астероида 117-03» Б. Фрадкина, «33-е марта» В. Мелентьева, «Путь к звездам» И. М. Штефана и Раду Нор, «Внуки наших внуков» С. и Ю. Сафроновых, повести и романы В. Немцова и Александра Казанцева…

Кроме того, мне удалось познакомиться с новыми повестями «Сестра Земли» и «Каллистяне» того же Георгия Мартынова и романом Станислава Лема «Магелланово облако», который вскоре должен быть издан на русском языке.

Некоторые из перечисленных авторов вовсе не задаются целью нарисовать в своих произведениях картины нашего будущего. Они лишь «вдвигают» в сегодняшний день открытия и изобретения, ныне находящиеся в зачаточном, потенциальном состоянии, а то и вовсе остающиеся пока плодом вымысла писателя. Таково большинство произведений В. Немцова и А. Казанцева, такова повесть Г. Мартынова — «Каллисто». Действие в них развивается в наше время: их герои — наши современники. Поэтому никаких особых специфических требований к изобретателям «Альтаира» — студентам Журавлихину, Гораздому и Усикову («Счастливая звезда» В. Немцова) — или, скажем, к профессору медицины Куприянову и академику Штерну («Каллисто» Г. Мартынова) предъявить нельзя. Другое дело — удались или не удались их образы писателям. Живые ли они люди, с горячей кровью, пытливым умом, сложным характером, или же громкоговорители, растолковывающие ту или иную научно-фантастическую концепцию автора… Но это уже тема для другого разговора.

А вот авторы, прямо делающие в своих произведениях заявку на рассказ о будущем, обязаны совсем по-иному подходить к созданию образов своих героев. В результате преобразования общественных отношений меняется не только экономика и техника… Меняется — хотя процесс этот куда более длительный и сложный — сознание человека, обогащается, делается более многогранным и глубоким его духовный мир. Но именно мимо этого важнейшего процесса — становления человека будущего — проходит большинство писателей, работающих в плане научно-фантастического жанра.

Попробую проиллюстрировать это положение конкретными примерами.

Вот повесть В. Мелентьева «33-е марта». Она рассчитана на младший школьный возраст. Использовав неотразимый прием усыпления своего героя — шестиклассника Васи Голубева, писатель перенес его из года 1955-го в год 2005-й. Многое, очень многое изменилось за это полстолетие. По широкому, зеленому и блестящему, как бутылочное стекло, шоссе мчатся атомные поезда, юркие электронные автомобили с радио-телевизорными установками… На огромной высоте со скоростью в три — четыре тысячи километров в час пролетают атомные самолеты… Зубной врач, не причиняя ни малейшей боли, направленным ультразвуком сверлит Васе Голубеву больной зуб… По телевизору принимаются передачи с Луны, где люди добывают некоторые редкие элементы. Создается искусственный климат, и на Крайнем Севере выращиваются персики, бананы и даже мангусы. Крыши зданий, покрытые полупроводниковой краской, вырабатывают электроэнергию.

Сделав своего героя Васю в его, так сказать, реальной, жизни старостой кружка «Умелые руки», Мелентьев помогает ему познать и понять огромнейший прогресс в науке и технике, происшедший на Земле за полстолетие сна Васи. А когда староста кружка «Умелые руки» просыпается на самом деле и вспоминает свой фантастический сон, он приходит к выводу, что по существу все, что он видел во сне, уже есть и сейчас:

«…Только, может быть, не так еще усовершенствовано, а есть, или вот-вот будет — это неважно. Электронки есть, ультразвук зубы сверлит, атомки делаются, вертолеты летают, счетные машины есть, цветное телевидение, опытное, есть, новые элементы в атомных котлах добывают, и ученые нашли их на других планетах. А ведь все это только начало. И в школе теперь мастерские открывают и обещают передавать по телевидению учебные программы».

Рассказав ребятам в довольно увлекательной форме о путях развития технического прогресса, Мелентьев, как мне кажется, впадает в ошибку, свойственную большинству авторов научно-фантастического жанра. Приняв за аксиому победу коммунистического строя на всей Земле, Мелентьев не дает себе труда подчеркнуть отличие жизни общества, уже построившего коммунизм, от того, в котором мы живем сейчас. В конце концов победа коммунизма осуществляется не столько при помощи атомной энергии, используемой в мирных целях, сколько с помощью растущего сознания миллионных масс — строителей коммунизма. И если Васе Голубеву удалось в мире будущего увидеть много новых интереснейших машин и механизмов, то людей новой формации, людей, хотя бы немножко отличающихся от современников Васи, старосте «Умелых рук» так и не удалось повидать за время своего волшебного сна! Посудите сами, бывший его сверстник Женька Маслов, в период сна принявший облик почтенного дедушки — Евгения Алексеевича Маслова, столь же себялюбив, суетен, обидчив, что и в детстве. Регистраторша, вызванная международным ученым советом, обследовавшим «размерзшего» Голубева, являет собой законченный тип мелкого канцелярского бюрократа, для которого важно не существо дела, а только форма его описания. Поджав тонкие губы, она так сердито посмотрела на ученых-докторов, точно они уже мешали ей работать. Она села за стол, подозвала Васю и громко, как учительница, которая спрашивает правило у неуспевающего ученика, окликнула Васю.

«— Мальчик, как твоя фамилия? Имя? Отчество? Национальность? Место рождения?..»

Если это «веселая шутка» Мелентьева, то приходится признать ее и не смешной и просто никчемушной. Зачем внушать своим маленьким, доверчивым читателям, что и много, много лет спустя, когда они, эти читатели, уже выросши, завершат строительство коммунистического общества, будут управлять климатом, бороздить воздушный океан на атомных самолетах, разрабатывать лунные рудники и т. п., бюрократизм — крепкий и наглый, как разросшийся на обочине дороги чертополох, останется родимым пятном на теле человечества!?

Устами одного из персонажей своей повести, девочки Лены, Мелентьев говорит чрезвычайно правильную вещь:

«— Видишь ли, вначале это, может быть, и интересно, а потом все одно и то же: машины, красивые картинки лунной природы, потом опять машины и машины… А людей почти не видишь. Ну разве может быть что-нибудь интересное без людей?»

Точная схема почти любого романа или повести о будущем: машины, потом в меру красивые картинки природы на Луне, Марсе или Венере, затем опять машины, машины и машины… и на фоне необыкновенных пейзажей, рядом с устрашающими своей мощью механизмами. движутся плоские фигурки людей, с ограниченным кругозором мышления, с весьма небогатой духовной жизнью, людей, механически пересаженных авторами романов в наше коммунистическое будущее из сегодня.

В «3везде утренней» К. Волков направляет экспедицию советских ученых под руководством академика Яхонтова на Венеру. Уже давно вокруг Земли, на расстоянии 35 800 километров от ее поверхности, обращается новое космическое тело ВНИКОСМОС, то есть Внеземная научно-исследовательская станция космических полетов. Чудеса перестали быть чудесами, так как человечество привыкло к потрясающим научным достижениям. Однако американские газеты называют ВНИКОСМОС летающим чудом…

К. Волков, по-видимому, решил обойти острые углы… События, происходящие в его повести, могли бы быть отнесены и к сегодняшнему дню… Просто, советская научно-техническая мысль вырвалась далеко вперед, и в то время, как «Соединенные Штаты Америки, Германия, Англия и другие государства ограничились посылкой ракет небольших размеров и не выше, чем на 1000 километров над земной поверхностью… Советский искусственный спутник, над конструированием которого напряженно работали сотни ученых и техников, представлял собой огромную и прекрасно оборудованную лабораторию, вращающуюся вокруг нашей планеты на расстоянии шести земных радиусов».

Но трудно все же представить, что гигантский обитаемый искусственный спутник Земли построен, ну, скажем, уже в 1960 или 1962 году! И трудно поверить, что первый полет земного космического корабля на Венеру с посадкой произойдет в самые ближайшие годы…

А раз так, то неужели же в представлении автора «Звезды утренней» ничто не изменилось ни в мире, ни в сознании людей первой страны социализма, то есть, следует полагать, наших сыновей и дочерей?

Всё, как сегодня… Только новые совершенные механизмы, ставший видимым зловещий пейзаж Венеры в мутно-желтых и багровых тонах и опять механизмы!

Люди, совершившие этот замечательный бросок с Земли, через ВНИКОСМОС на Венеру и обратно на Землю, — сам Яхонтов, профессор геофизики Шаповалов, химик Красницкий, астронавты Сандомирский и Владимир Одинцов, жена Одинцова — Наташа, — бесспорно, хорошие, мужественные советские люди. Но не больше!

В них отсутствуют черты человека завтрашнего дня, мыслящего уже несколько иными категориями (что естественно при расширении масштабов познания и возможностей), нежели мы… И именно в силу этого год 197… или даже 198…, в котором происходят события, описываемые К. Волковым, ничем не отличается от 1956 года, когда была написана повесть «Звезда утренняя».

Значительно увлекательнее и шире по размаху фантазии написана повесть Георгия Мартынова «Сестра Земли», содержание которой во многом перекликается со «Звездою утренней». Г. Мартынов тоже рассказывает о полете советских ученых на Венеру и о необыкновенных событиях, происшедших на этой ближайшей к Земле планете. Читатель встретится в этой повести со своими старыми знакомыми — учениками и соратниками Сергея Александровича Камова («220 дней на звездолете»): академиком Константином Евгеньевичем Белопольским, Арсеном Георгиевичем Пайчадзе, Борисом Николаевичем Мельниковым и другими. Автор «Сестры Земли» любит своих героев, с волнением следит за их мыслями и поступками и, таким образом, заражает своей взволнованностью читателей, для которых персонажи повести постепенно становятся нужными, близкими, достойными подражания.

Несмотря на то, что и Мартынову не вполне доступно ощущение времени (вспомним хотя бы ненужный и ничем не оправданный сюжетный ход в повести «220 дней на звездолете», когда встреча советских ученых с американскими астронавтами на Марсе окрашивается в вульгарно-приключенческие цвета!), он все же находит для своих героев новые черты людей коммунистического общества.

Разумные существа, обитающие на Венере, доверчивы и не боязливы. Они смело идут на сближение с людьми. И люди, советские люди, коммунисты, встретившиеся с ними, считают своим высоким долгом протянуть им братскую руку помощи:

«— Венериане, — продолжал Белопольский, — дикари в сравнении с нами. Но они наши младшие братья. Долг человека Земли дать им всё, что нужно, чтобы облегчить жизнь и труд. И это будет сделано!»

Верой во всепобеждающий разум проникнута вся повесть Мартынова. Оказавшись в кольцевом звездолете, прилетевшем на Венеру с пятой планеты, Мельников и Второв как бы принимают эстафету могучей ищущей творческой мысли от фаэтонян — обитателей звездолета, погибших тысячелетия назад. Те, кто находились в нем (в кольцевом звездолете. — В. Д.), хорошо знали, что их планета не единственный населенный разумными существами мир. Они верили, что рано или поздно на Венере появятся жители других планет. Они знали, что их звездолет просуществует тысячи лет. Они верили, что разум неизвестных им звездоплавателей будет подобен их собственному. И, зная это, веря в это, они подготовились к приходу тех, кто получит оставленное ими наследство знаний, расширит и разовьет его дальше, в бесконечной последовательности развития мыслящего разума. Знания и техника передаются не только из поколения в поколение на одной планете. Они могут переходить с планеты на планету, осуществляя на практике великое братство мыслящих существ. Те, кто прилетел на Венеру в кольцевом корабле, знали это. Герои научно-фантастических книг Мартынова тоже наделены этим знанием. И оно помогает им, пристально вглядываясь в далекое будущее, различить величественные его очертания, полюбить его и… приблизить к читателю.

Нет необходимости подробно анализировать каждую из лежащих передо мной на столе книг, ибо статья моя не ставит перед собой задачу обзора.

Хочу лишь коротко остановиться на небольшой повести Б. Фрадкина — «Тайна астероида 117-03», выпущенной Пермским областным издательством, и на романе С. и Ю. Сафроновых «Внуки наших внуков» («Нева», № 6, 1958 г.).

Б. Фрадкин увлекательно рассказывает об отважной попытке догнать таинственный астероид, нарушивший закон всемирного тяготения, предпринятой конструктором первого советского ракетоплана Иваном Бурдиным, летчиком-испытателем Лобановым и ассистентом профессора Чернова — Светланой Подгорных.

Во имя расширения и углубления гравитационной теории ученого Чернова, пришедшего к убеждению, что электрон состоит из более мелких частиц — гравитонов, при движении которых образуется гравитационное поле или поле сил тяготения, организуется грандиозное преследование странного, прямолинейного, мчащегося по просторам солнечной системы астероида, обнаруженного астролокаторами Перекатовской радиоастрономической обсерватории… Только в орбите Урана ракетоплан «СССР-118» как будто настигает астероид, и тут происходит невероятное. Какой-то непреодолимой силой в реакторе ракетоплана остановлен процесс расщепления ядер. Эта же сила, превратившая могучий ракетоплан в игрушку, заставляет его приземлиться на поверхности Урана. «Астероид» оказывается гигантским, в десять раз превосходящим по длине ракетоплан, космическим кораблем, много лет назад стартовавшим с Луниады — планеты солнечной системы Сириуса.

Оказавшись на борту звездолета почти в качестве пленника, Бурдин «снова принялся разглядывать пейзажи на стенах. Чем дольше он всматривался в багряные долины с оранжевыми переливами кустарников, тем больше находил сходства с природой Земли. И это наводило на размышления более волнующие, чем если бы сходства не было вовсе. Там, где пейзаж оживлялся присутствием жителей этого мира, особенно разительно выступало единство природы. Значит, в каком бы уголке вселенной природа ни создавала разумные существа, она выбирала для них единственно возможные рациональные формы и создавала единственно возможные условия для существования».

И Бурдин приходит к выводу, что техника пришельцев из другого мира несравненно совершеннее техники, которой владеют люди. В частности, луниане научились использовать гравитационную энергию, которая в тысячи раз превышает атомную. Особые устройства на их звездолете создают концентрированные гравитационные поля, более мощные, чем поле, удерживающее Землю на орбите около Солнца. Луниане могут сделать свой корабль невесомым, могут притягиваться к любой солнечной системе, к любой планете или, наоборот, отталкиваться… Им удалось добиться изображения мыслей и, по-видимому, они постигли величайшую тайну природы — получение искусственного белка…

Таким образом, жители Луниады стоят на более высокой ступени умственного развития. А в понятии коммуниста Бурдина это соединялось с высшей ступенью общественного развития — коммунизмом. Однако отношения как между самими лунианами, так и сложившиеся между ними и людьми вступают в противоречия с твердо определившимися представлениями Бурдина… И тут мне хочется упрекнуть автора повести. Б. Фрадкин правильно считает, что такая совершенная техника, какой владеют луниане, та высокая ступень знаний, на которой они стоят, должны быть результатом высшего развития общества, то есть коммунистического строя. Так почему же он сам, рассказывая читателю о замечательнейших достижениях земной советской науки и техники — атомном ракетоплане, способном разгонять скорость до 562 километров в секунду, астролокаторе «Третий бис», который позволяет ясно увидеть пейзаж Урана и даже фигуры и лица попавших туда членов экипажа «СССР-118» и т. п., — почти ничего не сказал о новых общественных отношениях — коммунизме и отличительных чертах людей новой формации — членов коммунистического общества?

Конечно, героический поступок Светланы Подгорных, ценою собственной смерти спасшей жизнь своих товарищей, и собранные ею данные о гравитационной теории, разработанной лунианами, по плечу только человеку большой светлой души и высокого гражданского долга. Так поступали Гастелло и Космодемьянская, Матросов и Лиза Чайкина и сотни подобных советских патриотов.

Самоотверженность и мужество еще не вбирают в себя всех качеств, которые будут обязательны для человека, живущего завтра!

Б. Фрадкин, как и многие другие авторы научно-фантастических произведений, вглядываясь в будущее, увидел там новые, совершенные машины будущего и их создателей, — увы, людей настоящего!

Я позволю себе остановить ваше внимание на весьма интересной, чрезвычайно оптимистической попытке заглянуть в будущее, предпринятой авторами романа «Внуки наших внуков».

Надо сказать, что, как ни парадоксально это звучит, читатели научно-фантастических произведений, устремленных в будущее, получают несравненно более яркое представление о Марсе или Венере, а то и планете какой-нибудь далекой солнечной системы, нежели о… Земле. Отчасти виновата в этом полюбившаяся нашим фантастам схема: старт звездолета (или астроплана, или ракетоплана, или космического корабля), полет в космосе, пребывание на Марсе (или Венере, или Луне, или астероиде, или на…) и счастливое возвращение астронавтов на Землю. По этой схеме как героям книги, так и автору ее приходится проводить куда больше времени на какой-нибудь чужой планете, нежели на Земле. Значит, есть и полная возможность тщательно изучить климат и пейзаж, флору и фауну, а то и быт разумных существ, населяющих сестру, брата или какого-нибудь дальнего родственника нашей планеты. Кроме того, не требуется особой творческой смелости, чтобы предсказать завтрашний день Венеры, когда и ее вчерашний и сегодняшний дни нам совершенно неизвестны.

Другое дело — попробовать заглянуть в коммунистическое общество, построенное на Земле, увидеть его не в схематичных плоскостных изображениях, но так ярко и физически ощутимо, чтобы и читатели — те же Дима и Слава — почувствовали себя на пороге свершения великой мечты, увидели то самое ослепительное будущее, к которому мы неотступно, невзирая на все преграды, пробиваемся с 7 ноября 1917 года. На такое решаются пока очень немногие из наших писателей. Среди них — авторы романа «Внуки наших внуков», действие которого переносит нас в 2107 год, когда полностью восторжествовал коммунизм, давно уже ставший былью и объединивший все население земного шара в единую дружную семью.

Авторы романа, повторяя сюжетный прием Уэллса («Когда спящий проснется»), заставляют своего героя профессора Александра Александровича Храмова пробудиться через полтораста лет и воочию увидеть Землю восторжествовавшего коммунистического мира. Чудесными представляются города, утопающие в зелени парков, построенные и распланированные красиво и удобно, и деревенские поселки, ничем не уступающие городам:

«Не было здесь ни в чем заметно прежней культурной оторванности деревни от города. В этом отношении большую роль сыграло развитие телевидения и транспорта. Искусственные спутники, ретрансляционные станции на Луне позволяют принимать теперь передачи из любой точки земного шара, а качество передачи было настолько высоким, что создавалась полная иллюзия непосредственного видения. Все новости доходили сюда так же быстро, как и в любой город. Если же все-таки возникала необходимость или желание побывать где-то за пределами своего села, то к услугам каждого жителя был удобный и удивительно быстрый транспорт».

Внуки наших внуков пользуются замечательными достижениями технического прогресса: орнитоптерами — портативными летающими аппаратами, кибернетическими переводчиками, похожими на обыкновенный портсигар, и могучими счетными машинами. К их услугам автоматически управляемые ракетопланы, легко преодолевавшие расстояния до Луны и ближайших планет, широко шагнувшая медицина…

«Но дело далеко не исчерпывалось только лишь достижениями науки. Коммунистический строй общества, материальная обеспеченность, высокое техническое развитие изменили общий уклад жизни людей. Короткий рабочий день, отсутствие тяжелого, изнурительного и подчас вредного труда, разумное распределение времени между работой и отдыхом, правильное, хорошо продуманное питание, регулярные занятия спортом, длительное пребывание на свежем воздухе, абсолютная чистота в быту и многие мелкие, незаметные на первый взгляд, коммунальные удобства, уверенность в завтрашнем дне, отсутствие мелочных забот и тревог, — все это, вместе взятое, играло ничуть не меньшую роль, чем самые лучшие медицинские препараты».

Поистине титанические задачи ставят перед собой и смело решают ученые тех далеких дней.

Вот, например, группа ученых Торнтаунского института атомной физики выдвинула интересную идею: создать искусственное микросолнце, которое было бы в десятки миллионов раз меньше настоящего, но находилось бы в каких-нибудь трехстах — пятистах километрах над Землей, могло бы подниматься и опускаться по команде с Земли и послушно передвигаться по воле человека в то место, где оно наиболее необходимо. В дальнейшем такое микросолнце можно было бы использовать не только на Земле, но и для отепления других планет солнечной системы, скажем, Марса.

Или идея плавающих зеркал, заключающаяся в том, чтобы перехватить часть солнечной энергии, уходящей в космическое пространство, и направить ее на одну из тех планет солнечной системы, где тепла не хватает. Плавающее зеркало будет медленно вращаться вокруг солнца, как бы плавать вокруг него, все время посылая лучи на выбранную планету.

Вот над чем успешно работают ученые Коммунистической планеты, внуки внуков Топчиева и Фредерика Жолио-Кюри, Бернала и X. Д. Баба, Скобельцына и Вацлава Вотрубы.

В аспекте романа Сафроновых полет группы ученых на Венеру и длительное на ней пребывание носит совершенно иной характер, нежели в ранее разобранных мною книгах. Венера кажется наиболее удобным местом для экспериментального испытания первого микросолнца. Только и всего! Полет на ближайшие к нам планеты, через какие-нибудь сто пятьдесят лет, представляется авторам романа отнюдь не сенсационным событием. Да, садятся в планетолет и, преодолев земное притяжение, устремляются в пространство вселенной. Да, приземлившись на Луну, Венеру или Марс, выполняют задачи, поставленные перед ними обществом. Все закономерно и естественно. Человек становится хозяином мирового пространства.

«Внуки наших внуков» — подлинный гимн творческому труду, достигшему небывалого расцвета. Производятся грандиозные общенародные работы, цель которых — сделать старую родную планету еще краше, еще удобнее для жизни людей. С помощью сдвоенного действия микросолнца и плавающего зеркала Антарктида освобождается от ледяного панциря. Новый материк с прекрасным климатом, с быстро возникающими городами, окруженными роскошными фруктовыми садами. И вот уже в небе вспыхивают два новых микросолнца и, в сочетании с гигантскими вогнутыми линзами плавающих зеркал, посылают свои благотворные лучи на Марс, изменяя его суровый, не пригодный для жизни климат.

Герой повести, профессор Храмов, находит хорошие, верные слова для определения происходящего:

«Труд — всегда необходимость для человека и не только потому, что этим он создает себе средства к жизни. Труд — это естественная потребность человека творить и созидать, постигать и покорять вселенную силою своего разума.

Я жалею, что со мною нет моих старых товарищей. Я сказал бы им: „Посмотрите, какая интересная, увлекательная жизнь у наших потомков! Как грандиозны их дела, как велики их цели и как много, бесконечно много предстоит им еще сделать“».

Ну что ж, честь и слава молодым авторам, попытавшимся раскрыть перед нашими современниками картину будущей жизни! Невольно вспоминаются вещие слова Д. Писарева:

«Если бы человек не мог представить себе в ярких и законченных картинах будущее, если бы человек не умел мечтать, то ничто бы не заставило его предпринять ради этого будущего утомительные сооружения, вести упорную борьбу, даже жертвовать жизнью».

Но показать людей будущего или хотя бы новые черты в облике внуков наших внуков не удалось и Сафроновым.

Герои их романа — дети XXII века: праправнучка Храмова Елена Николаевна, ее муж астроном Ярослав Павлович, ее дочь Аня, ученые коллеги Храмовой — Джемс Конт, Чжун Фуджи, Виктор Платонов, врач Кинолу и другие — по своему интеллекту, направленности мышления, морально-этическому комплексу ничем не отличаются от махнувшего к ним через два столетия почтенного нашего современника — профессора Храмова. Духовный мир их не обогащен, поведение не диктуется тем безусловно новым, что вносит в общественные отношения всемирная победа коммунистического строя.

Это, конечно, огромный недостаток. Ведь все мы непоколебимо убеждены, что именно коммунизм станет завтрашним днем нашей планеты. Мы твердо верим в счастливое будущее детей наших, внуков и правнуков. И мы вправе потребовать от художников, переступающих порог грядущего, видеть не только будущее в его экономических и социальных формациях, но и того, кому оно принадлежит, — человека.

В воспоминаниях Н. Валентинова, недавно опубликованных в США, есть страницы, воспроизводящие разговор о Чернышевском, который В. И. Ленин вел в январе 1904 года в Женеве с Воровским, Гусевым и Валентиновым. Владимир Ильич, глубоко знавший и любивший социально-философский роман «Что делать?», указывал в этом разговоре, что «величайшая заслуга Чернышевского в том, что он не только показал, что всякий правильно думающий и действующий порядочный человек должен быть революционером, но и другое, еще более важное: каким должен быть революционер, каковы должны быть его правила, как к своей цели он должен идти, какими способами и средствами добиваться ее осуществления».[26]

Вот каким должен быть и как должен мыслить и поступать человек будущего, не удалось пока показать ни одному из авторов научно-фантастических произведений, за исключением Ивана Антоновича Ефремова.

3

Переступить порог будущего не легко.

Авторы научно-фантастических романов, повестей и рассказов, как это ни странно, но тоже чрезвычайно неохотно переступают высокий порог будущего. Я имею в виду будущее нашей планеты. Кажется, я достаточно проиллюстрировал эту мысль ссылками на ряд произведений научной фантастики. По-видимому, здесь играет роль недостаток философской, социологической и экономической подкованности.

Ведь будущее — это коммунизм! Коммунизм на всей земле!

О коммунизме отчетливо и ясно сказано и в трудах основоположников научного коммунизма — К. Маркса и Ф. Энгельса — и в работах великого их последователя — В. И. Ленина, возглавившего гигантский опыт, подтверждающий незыблемость положений марксизма — пролетарскую революцию и социалистическое строительство в России.

Но как рассказать образным языком художественного произведения то, что вложено в короткие отточенные формулировки классиков марксизма? Как в самом деле будет выглядеть жизнь человеческого общества при коммунизме?

Вот, например, Н. С. Хрущев в своей речи на XIII съезде ВЛКСМ прямо заявил:

«В коммунистическом обществе каждый будет трудиться по способностям, а получать по потребностям. Смысл этой классической формулы состоит в том, что каждый человек не будет посторонним зрителем или доброжелателем коммунизма. Засучив рукава, он будет работать, как настоящий труженик нового общества. Не барская жизнь, где царит лень и праздность, будет при коммунизме, а рабочая, трудовая, культурная и интересная жизнь!»[27]

Это находится в полном соответствии с высказываниями В. И. Ленина, который, говоря о жизни, учил видеть в ней революционное развитие, могучее течение потока революции. Не прозябание, а борьба! Не существование, а жизнь во всей ее многогранности!

Следовательно, жизнь в коммунистическом обществе вовсе не будет напоминать спокойное течение мелководной реки, а члены этого общества — персонажей приглаженной бесконфликтной пьесы. Правда, внукам и правнукам нашим не будут угрожать антагонистические противоречия, ныне отделяющие строй социалистический от строя капиталистического. Исчезнет все безобразное, жесткое, уродующее жизнь, рожденное и выпестованное загнивающим империализмом. Не будет угрозы войны и страха безработицы, а родители не станут волноваться за завтрашний день своих детей, ибо весь мир, вся планета станет для них доброй и заботливой матерью. Несомненно, совершеннее будут люди. Обогатится и станет глубже их духовный мир, красивее лица, гармоничнее тела. Но разве применительна здесь теория предела? Разве нельзя еще более обогатить свой духовный мир, еще больше раздвинуть горизонт для ищущей мысли, еще гармоничнее развить свое тело? И так — бесконечно! Решая одни грандиозные задачи, ставить вытекающие из них еще более грандиозные, преодолевая трудности, готовиться к преодолению новых, еще более сложных, идя от одной победы над природой к другой. Всегда творящие, неудовлетворенные достигнутым, вечно ищущие — таковы люди сегодняшнего дня, наши современники, строители коммунизма. Такими, несомненно, останутся они и тогда, когда коммунизм победит во всем мире. Совсем иные, новые и в то же время такие же, как и мы, люди.

Таких новых людей завтрашнего дня попытался показать в своем романе И. Ефремов. Автор «Туманности Андромеды» смело переступил высокий порог. В статьях о нем, в предисловиях и послесловиях к его книгам писалось, что И. Ефремов заканчивает научно-фантастический роман о будущем коммунистического общества. А потом, когда роман этот, изрядно, правда, обуженный, появился на страницах «Техника — молодежи», о нем стали говорить как об увлекательном повествовании о космических полетах.

На самом же деле космические пространства в «Туманности Андромеды» являются не самоцелью, но лишь логическим следствием той высочайшей цивилизации, которая завоевана людьми эпохи коммунизма.

Не на столетие, а на целых полторы — две тысячи лет вперед заглядывает писатель.

Историк Веда Конг, стоя перед экраном обсерватории внешних станций, впервые говорит со вселенной, рассказывая населению звезды Росс 614 историю Земли. Она сжато и ясно рассказывала про основные вехи истории человечества. Не перечисление истребительных войн и ужасных страданий, наполнявшее древние исторические книги, интересовало людей эры Великого Кольца.

«Гораздо важнее была полная противоречий история развития производительных сил и на ее основе формирование идей, искусства и знания, духовной борьбы за настоящего человека и человечество, прослеживание ростков новых представлений о мире и общественных отношениях, долге, правах и счастье человека, из которых выросло, расцвело на всей планете могучее дерево коммунистического общества».

Мне кажется, что и для Ефремова самым важным представляются размышления о формировании нового, настоящего человека, становлении его духовного мира, размышления о долге, правах и счастье человека, живущего в эпоху расцвета коммунистического общества на Земле.

Конечно, и в «Туманности Андромеды» есть подробные описания, так сказать, внешних форм жизни на планете в далеком будущем. Ведь «все силы общества, расходовавшиеся при капитализме на создание военных машин, содержание не занятых полезным трудом огромных армий, разнузданную рекламу и показную мишуру, были отданы на устройство жизни и развития научных знаний».

Вся Земля как бы перепахана волей человечества жить лучше, как можно лучше. Давно уже проведено полное перераспределение жилых и промышленных зон планеты. Поселения — целая непрерывная цепь их — расположены вдоль тридцатых градусов широты в северном и южном полушариях. Они сосредоточены у берегов теплых морей, в зоне мягкого климата, без зимы. К северу — гигантская зона лугов и степей с бесчисленными стадами домашних животных. В зоне тропиков — производство растительного питания и древесины.

Изменен климат планеты. Уменьшились ледяные шапки на полюсах Земли. Ослабли ураганы и вихри, вода в океанах поднялась, до шестидесятых параллелей дошли южные теплые степи.

На огромной высоте землю охватил как бы пояс искусственных спутников; планетолеты, работающие на ионных или фотонных зарядах, запросто совершают полеты на Венеру и Марс, а в бездонные глубины космоса проникают могучие корабли звездных экспедиций.

Красивы, стройны и могучи люди будущего! В борьбе с энтропией биологам, физикам и математикам удалось кое-чего добиться: продолжительность жизни человека достигла почти двухсот лет, а самое главное — исчезла изнурительная, тлеющая старость.

Интересна и система, направляющая разум и творческий труд человечества. Совет экономики в центре. Он связан с консультативными органами: Академией Горя и Радости, Академией Производительных Сил, Академией Стохастики и Предсказания Будущего. Есть Совет Звездоплавания, Академия Направленных Излучений, Академия Пределов Знания, Контроль Чести и Права и т. п.

Но вы можете возразить, что в своих описаниях будущего Ефремов не сказал ничего, особо отличного от описаний, нашедших место в других романах и повестях, посвященных грядущему. Может быть. Хотя у Ефремова все эти описания не случайно «придуманы», а совершенно закономерно вытекают из его общего представления о будущем коммунистическом строе. Важно другое. В «Туманности Андромеды» есть те самые новые люди, наши праправнуки, похожие и не похожие на нас, люди будущего, которых мне не удалось обнаружить ни в одном другом произведении этого жанра. Они размышляют, они действуют, они общаются между собой не совсем так, как делают это герои «Звезды утренней» или романа «Путь к звездам». У Ефремова они обладают определенной системой взглядов, имеют свой «морально-этический кодекс», свое представление о долге, красоте, счастье.

Ключом к пониманию представлений о человеке будущего, сложившихся у писателя, являются, на мой взгляд, размышления Дар Ветра — одного из наиболее удавшихся Ефремову персонажей романа:

…«Совершенные формы научного построения общества — это не просто количественное накопление производительных сил, а качественная ступень, потребовавшая серьезного идейного воспитания людей… Новые общественные отношения без новых людей совершенно так же немыслимы, как новые люди без этой новой экономики»…

И, отталкиваясь от этого, строго диалектического положения, Ефремов делает попытку показать эту «качественную ступень» — людей будущего.

Я напомню вам основных героев романа — людей с индивидуализированными и ярко выраженными характерами: Дар Ветер, особо остро, как, впрочем, и его подруга Веда Конг, чувствующий свою близость к Земле, Эрг Hoop — звездный скиталец, бессменный начальник звездных экспедиций — романтик космоса и близкая ему и в то же время очень земная, очень женственная Низа Крит. Затем преемник Дар Ветра на посту заведующего внешними станциями Великого Кольца — Мвен Мас, ученый с пламенным сердцем поэта и мечтателя, его единомышленник молодой физик Рен Боз, крупнейший психиатр умница Эвда Наль, танцовщица Чара Нанди, председатель Совета Звездоплавания мудрый Гром Орм, маленькая Миико Эйгоро — помощница Веды Конг на раскопках, художник Карт Сан и многие другие.

Они, эти высокоинтеллектуальные люди, обладающие огромными знаниями, прямотой и простотой в обращении, острым и ясным восприятием чувства долга перед всем человечеством, красивые, сильные, веселые люди, вовсе не представляют собой стандартно-оптимистические схемы с потушенной эмоциональностью. Не буду подробно останавливаться на личных конфликтах: любовь Дар Ветра к Веде Конг, являющейся невестой Эрга Ноора, растущая близость Эрга Ноора и Низы Крит — ощущение необходимости быть всегда вместе и… думы о Веде Конг; романтическая мечта Мвена Маса о краснокожей девушке с планеты Эпсилон Тукана и вдруг пробудившееся в нем чувство к Чаре Нанди.

В иных случаях эти созданные Ефремовым коллизии правдивы и убедительны, в иных не выходят из рамок мелодраматического стандарта. Но есть иные конфликты, гораздо более глубокие и сложные.

В эру Великого Кольца люди, добившиеся приема и передачи на бесконечно далекие расстояния изображений, звуков, энергии, вошли, наконец, в братскую семью разумных существ, населяющих некоторые планеты Галактики. Наступил момент величайшего ликования, когда Земля впервые приняла и расшифровала призыв из космоса — передачу с планетной системы звезды Лебедя:

«Привет вам, братья, вступившие в нашу семью. Разделенные пространством и временем, мы соединились разумом в кольце Великой силы».

Приоткрылась дверь в гигантскую звездную систему, плывущую в океане пространства. Люди научились видеть и слышать на чудовищные расстояния, измеряемые сотнями парсек. Но так, как и сегодня, бросив в космос уже не маленький круглый спутник, а целую автоматизированную лабораторию — третий советский искусственный спутник Земли, мы мечтаем о скором полете на Луну, быть может и на Марс, в пределах короткой нашей жизни, далекие потомки не могут успокоиться на достигнутом…

Благодаря субсветовой скорости, которую развивают земные звездные корабли, астронавтам стали доступны не только все планеты солнечной системы, но и планеты Голубой Веги, искрящегося разноцветными огнями Сириуса и других «ближайших» соседей нашего Солнца.

Юному астронавигатору Низе Крит, впервые участвующей в звездной экспедиции на «Тантре», подобно световому лучу, врезающемуся в тьму пространства, кажется безграничной мощь человека. С гордостью и восторгом смотрит она на Эрг Ноора, начальника звездолета, вступившего в единоборство с притяжением железной звезды. Но Эргу Ноору отлично известно, насколько ничтожно то, что удалось отвоевать у космоса. Ведь только для того, чтобы преодолеть черный прогал пустого пространства, отделяющий окраинную ветвь спирали Галактики, где находится солнечная система, от соседней спирали, понадобилось бы четыре тысячи световых лет. А на обмен сообщениями с относительно «близкой» Галактикой из Созвездия Девы нужно четыре с половиной миллиона световых лет!

В Академию Пределов Знания направляются странные картины и представления, поступающие из безмерной дали — из шаровых скоплений нашей Галактики и колоссальной обитаемой области вокруг ее центра. Они, эти символы, еще не под силу человеческому уму, ибо, развитие культуры на этих мирах перегнало Землю на миллионы лет!

И вот рождается протест разума против, казалось бы, непреодолимого сопротивления косной материи.

«Вечные загадки и труднейшие задачи превратились бы в ничто, если бы удалось совершить еще одну величайшую из научных революций — окончательно победить время, научиться преодолевать любое пространство в любой промежуток времени, наступить ногой властелина на непреодолимые просторы космоса».

Протест приобретает активный характер. И поистине титаническую сверхзадачу — победить пространство и время — ставят перед собой заведующий внешними станциями Мвен Мас и молодой физик Рен Боз.

«„Время — вот необоримый гнет всего живого, эфемерного, быстротекущей жизни“, как говорили древние поэты, — говорит Мвен Мас Дар Ветру. — Вы были на раскопках… Разве миллиарды безвестных костяков в безвестных могилах не взывали к нам, не требовали и не укоряли? Мне видятся миллиарды человеческих жизней, у которых, как песок между пальцев, мгновенно утекла молодость, красота и радость жизни, — они требуют раскрыть великую загадку времени, вступить в борьбу с ним! Победа над пространством и есть победа над временем — вот почему я уверен в своей правоте и величии задуманного дела!»

На основании известных идей Эйнштейна, для которого пространство является физической реальностью, как материя и энергия, Рен Боз создает свою теорию о гиперпространстве, или, иначе, о «нулевом пространстве». Мвен Мас как заведующий внешними станциями берется поставить этот немыслимый по своей грандиозности опыт, используя подведомственную ему энергию всех земных станций. Опыт, поставленный без предварительного общенародного обсуждения, не санкционированный Советом Звездоплавания, оканчивается катастрофой. Только на ничтожную долю секунды перед оглушенным Мвен Масом кадрируется в цвете, звуке и запахе жизнь бесконечно далекой планеты звезды Эпсилон Тукана. Только на ничтожную долю секунды разрушающиеся аппараты фиксируют нуль пространства.

Гибнет обсерватория, гибнет один из искусственных спутников Земли и, самое главное, люди — несколько отважных молодых людей, оставшихся на спутнике, чтобы принять участие в грандиозном эксперименте.

Ефремов глубоко вскрывает внутренний конфликт Мвен Маса: его суровое самоосуждение за мальчишество, поспешность, непозволительную «секретность» в деле, принадлежащем всему человечеству, и, одновременно, уверенность, что иначе поступить он не мог.

И общественное мнение, выраженное в отношении к Мвен Масу его товарищами не случайно. Они руководствовались не эгоистичными соображениями возвеличить себя в веках, но высоким стремлением выполнить свой долг перед человечеством.

Значителен и внутренний конфликт Эрга Ноора. Став звездным скитальцем — самым известным астронавтом Земли, он мечтал о сказочно прекрасных мирах, которые он откроет. Ему казалось, что именно в ослепительном сиянии голубого Солнца Беги расцветает необыкновенная жизнь планет. И Эрг Hoop хотел пройти по незримым трассам пропавшего звездолета «Парус», чтобы привести свой корабль к мечте…

Но вот на планете мрака найден «Парус» и в нем записки, сделанные его погибшим экипажем. Четыре планеты Веги совершенно безжизненны. Ничего нет прекраснее нашей Земли. Какое счастье будет вернуться! — гласит последнее сообщение «Паруса». Так рушится давняя мечта Эрга Ноора о прекрасных мирах далекой синей Звезды. И он приходит к выводу, что был неправ в своей погоне за дивными планетами синих солнц и неверно учил Низу. Полет к новым мирам не ради поисков открытия, а осмысленная, шаг за шагом, трудовая поступь человечества — вот цель тех, кто посвятил себя задаче покорения космоса.

«Чем прекраснее родная планета, тем сильнее хочется послужить ей. Сажать сады, добывать металлы, энергию, пишу, создавать музыку так, чтобы я прошел и оставил после себя реальный кусочек сделанного мною».

Во имя Земли и людей, ее населяющих, Эрг Hoop, Низа Крит и их товарищи отправляются на космическом корабле, носящем гордое название «Лебедь», в тридцать восьмую звездную экспедицию, из которой нет им возврата на Землю. Слишком долог путь на планету циркониевой звезды.

«Отказавшись, я утратил бы не только космос, но и Землю», — говорит Эрг Hoop Веде Конг в минуты расставания.

Жить и умереть во имя человечества!

В «Туманности Андромеды» очень ярко, полно и убедительно показывается абсолютное слияние интересов отдельной личности с интересами общества — народа, идентичность духовных потребностей и устремлений человека и всего человечества.

Воинствующие буржуазные философы и социологи в своих наскоках на социалистическое общество любят «сокрушаться» о судьбах личности, чья свобода якобы насилуется и ограничивается интересами общества. Противопоставление одиночки коллективу, личности— обществу, человека — массе — довольно заржавленное и затупленное оружие, которым уже несколько десятилетий размахивают поборники антикоммунизма. Им принадлежат и предсказания о коммунизме как о каком-то тоскливейшем царстве людей-автоматов, где нет места ярким индивидуальностям и неповторимым характерам. Нет надобности опровергать эту злобную чушь. Разве не в Советском Союзе, в условиях победившего социализма, расцвели и сформировались такие мощные индивидуальности, как композитор Шостакович и академик Топчиев, как писатель Шолохов и балерина Уланова, как агроном Лысенко и… Разве наша повседневная практика выращивания подлинных талантов, которыми так богат советский народ, не опровергает эту неумную клевету людей, давным-давно запродавших не только свою «неповторимую индивидуальность», но и всю душу империализму?

Один из зарубежных читателей «Туманности Андромеды» — англичанин Э. Вудней — писал, что «ощущение от вещи в целом такое, что она находится на много более гуманном уровне, чем какая-либо из западных научно-фантастических книг, которые я читал до сих пор. Это зависит от вашего иного взгляда на будущее».

Иначе и быть не может! Ведь идеология научного коммунизма — это новая, высшая форма гуманизма. Коммунизм, по утверждению Маркса, равен гуманизму. И «…он есть подлинное разрешение противоречия между человеком и природой, человеком и человеком, подлинное разрешение спора между существованием и сущностью, между опредмечиванием и самоутверждением, между свободой и необходимостью, между индивидом и родом. Он — решение загадки истории, и он знает, что он есть это решение».[28]

Социалистический гуманизм светлыми лучами пронизывает весь роман Ефремова. Писатель любит людей, верит в их неуклонный качественный рост, воспевает человеческий гений, расправивший в эпоху коммунизма могучие свои крылья. Мвен Мас почти со злобой вспомнил теоретиков старой науки, предвещавших, что человечество не станет лучше в течение миллиона лет…

«Если бы они больше любили людей и знали диалектику развития, подобная нелепость никогда не могла бы прийти им в голову…»

Говоря об эпохе Возрождения, Ф. Энгельс в своей «Диалектике природы» писал: «Это был величайший прогрессивный переворот, пережитый до того человечеством, эпоха, которая нуждалась в титанах и которая породила титанов по силе мысли, страстности и характеру, по многосторонности и учености».[29]

Повествуя о грядущем будущем человечества, об эпохе коммунизма, победившего на всей Земле, И. А. Ефремов попытался создать образы людей будущего — «титанов по силе мысли, страстности и характеру, по многосторонности и учености».

Чрезвычайно трудно переступить порог грядущих тысячелетий. Еще труднее увидеть сквозь завесу времен наших потомков и увидеть их живыми, мыслящими, говорящими, действующими людьми.

Уже за одну эту смелую попытку наши читатели должны быть горячо благодарны автору «Туманности Андромеды».

https://fantlab.ru/edition53726