Считается, что история Соломенки начинается в XIX веке. На самом же деле в этой местности люди жили еще во времена неолита.
Во время археологических раскопок на Соломенке были обнаружены кремневые наконечники стрел, каменные ножи, скребки, а также обломки керамики с орнаментом.
Как киевское предместье Соломенка известна с 1830-х годов. Она представляла собой небольшую слободку, на которой стояли крытые соломой мазанки(отсюда и название местности), принадлежавшие крепостным Киево-Печерской лавры, отставным солдатам и малоимущим людям. В 1858 году часть Соломенки была присоединена к Киеву как компенсация за земли, отобранные у города при строительстве Новой Печерской крепости.
Быстрому росту села Соломенки, переселению в район речки Лыбеди людей способствовало начатое в 1834 г. строительство Киево-Печерской крепости и железнодорожной линии Киев — Балта. В 1870 г. открылось регулярное сообщение с Балтой. В том же 1870 г. стал в строй построенный в стиле английской готики архитектором Вишневским железнодорожный вокзал.
В 1860-е годы население предместья начало быстро расти. Этому способствовало строительство в долине реки Лыбедь железной дороги. Вначале жителями Соломенки стали те, у кого отобрали земли под прокладку железнодорожного полотна. Затем, когда при железной дороге были созданы вагонные и паровозные мастерские, их работники поселились на Соломенке. Так возникла Железнодорожная колония.
Известный певец и композитор А. Вертинский вспоминал:
Как только приходила весна, мы устраивали чудесные «пасовки» (от карточного слова «пас») то на Батыевы горы, то в Голосеевскую пустынь, то в Дарницу. Обычно утром мы встречались в заранее условленном месте и, оставив ранцы и связки с книгами в какой‑нибудь лавочке, шли гулять. Весна ещё только высовывала нос на улицу, а мы уже в распахнутых пальто шли ей навстречу. На Батыевых горах снег едва начинал таять, и большие куски его белели в овражках, остекленевшие и грязные, как куски разбитой тарелки, но сквозь весеннее марево уже пробивались синие и белые головки подснежников, лиловели фиалки, высовывался сиреневый «сон» с серыми пушистыми цветами. Чуть начинала зеленеть рыжеватая прошлогодняя травка…
Мы разводили костёр, жарили на палочках старое украинское сало, курили до тошноты и бегали взапуски, собирая хворост, и пили, пили воздух. Украинский воздух! Воистину это были самые счастливые дни моего детства.
Наша последняя киевская квартира находилась в Железнодорожной колонии, за вокзалом. Надо было перейти железнодорожные пути, и вы оказывались в маленьком городке с одноэтажными домиками, окружёнными цветущими палисадниками. В колонии этой находились вагонные и паровозные мастерские юго-западных железных дорог. Дядя мой, Илларион Яковлевич, муж тётки, заведовал вагонным цехом. Ему по должности полагалась казённая квартирка из пяти комнат, с ванной и кухней, с верандой, выходящей в небольшой садик. В саду были несколько старых деревьев, выкрашенная в зелёный цвет беседка, а вдоль невысокого забора стояли серебристые украинские тополя, клейкие и душистые весной, а летом засыпавшие улички, или «линии», как они назывались, своим белым лёгким пухом. Я любил этот садик. В нем были кусты малины, смородины, несколько грядок клубники, можно было потихоньку рвать эти чуть начинающие поспевать ягоды и наедаться зеленой кислятиной до боли языка. Зимой можно было сбивать палками ещё уцелевшие с лета где‑то на верхушках деревьев крупные волошские орехи, лепить бабу из снега или просто бегать с собакой Баяном, воображая себя то пожарным, то путешественником, попавшим на плавучую льдину, то Робинзоном.
Особенно запоминались праздники. На Рождество, в сочельник, после тщательной уборки в квартире натирали полы. Здоровенный весёлый мужик Никита танцевал на одной ноге по комнатам с утра до вечера, возя щётками по полу и заполняя всю квартиру скипидарным запахом мастики и собственного пота. Потом тот же Никита приносил с базара высокую пышную ёлку. Ёлку укрепляли в спальной, и она, оттаивая, наполняла квартиру уже другим запахом — запахом хвои, запахом Рождества. Этот запах заглушал мастику. Старый кот Кануська подозрительно глядел на ёлку, долго и тщательно обнюхивал её, немилосердно чихая при этом. На кухне одна из Наталий варила обед, или, вернее, ужин, потому что в этот день ничего нельзя было есть до вечерней звезды. Это не мешало мне, конечно, воровски наедаться всяких вкусных вещей, которые пеклись и жарились к ужину и которые я виртуозно таскал из буфета под самым носом тётки и кухарки. А в шесть-семь часов вечера, когда сгущались сумерки, высоко в темно-синем украинском небе — прямо над большим тополем во дворе — зажигалась звезда. Крупная, нежно-зеленоватая, единственная на фоне быстро темнеющего неба.
— Это моя звезда! — сказал я себе однажды и с тех пор часто смотрел на неё вечерами, отыскивая её первую на вечернем небе. Я разговаривал с ней, поверяя ей все свои детские планы и желания, а она тихо мерцала своими золотыми ресницами, точно во всем соглашалась со мной. Потом я уехал из Киева и потерял её. И теперь, как‑то попав в Киев, я пошёл на эту квартиру и уже не нашёл ни садика, ни тополя, ни звезды…
Итак, в семь часов подавали ужин. На первое был украинский, или, как его называли, «гетманский», борщ. Подавали его в холодном виде. Был он, конечно, постный, без мяса. Приготовленный на чистом подсолнечном масле. В нем плавали «балабушки» — маленькие шарики из молотого щучьего мяса, поджаренные на сковородке, потом маленькие пельмени, начинённые рублеными сухими грибами, потом маслины и оливы, потом жаренные опять же в подсолнечном масле небольшие карасики, вывалянные в муке. Ещё к борщу подавались жареные постные пирожки с кислой капустой, или с кашей, или с грибами. На второе была огромная холодная рыба — судак, или карп, или щука. Потом шла кутья. Рисовая кутья с миндальным и маковым сладким молоком в высоких хрустальных кувшинах и взвар, или «узвар», из сухих фруктов, и ещё компот из яблок, чернослива и апельсинов. Что это был за ужин! Нельзя было оторваться от него! В столовой потрескивал камин, за белыми оледенелыми стёклами окон, разрисованными китайскими причудливыми узорами мороза, смутно качались деревья в саду, седые и мохнатые от инея и снега. И я, маленький, глупый и нежный, но уже поэт — писал:
И в снегах голубых за окном,
Мне поёт Божество!
Да, воистину, это пело Божество. Это был зимний рождественский гимн!
Потом зажигали ёлку. Убирали её заранее. Сначала вешали на неё крымские румяные яблочки, потом апельсины и мандарины на красных гарусных нитках, потом золотые и серебряные орехи, потом хлопушки, потом конфеты и пряники — все по порядку, потом игрушки, а под самый конец — свечи. Ёлка стояла нарядная, огромная, до потолка, и была похожа на какую‑то древнюю царицу, разубранную в жемчуга и парчу, гордую и прекрасную. Я долго смотрел на неё, пока не догорали свечи и комнаты не наполнялись особым угарным дымком от чуть подожжённых веток и запахом парафина. Потом ёлку тушили, и все шли спать. А я ещё долго ворочался на своём деревянном сундуке в передней, где я спал на твёрдом солдатском ковре, и мечтал… О чем? Уже не помню.
Ночью, когда все засыпали, я тихонько вставал и таскал апельсины, конфеты и пряники, которые и съедал тут же, вынимая из‑под подушки…
Напротив нас жила семья Держинских. Старшая из их дочерей, Танечка, хрупкая и нежная, была больна ревматизмом в очень тяжёлой форме и еле передвигалась с помощью палки, а младшая, Ксеша, наоборот, была крупной и здоровой девушкой. Таня ничего не делала, занималась только, кажется, музыкой, а Ксеша училась петь у преподавательницы пения флоры Паш. Впоследствии Ксеша стала, как, вероятно, вы знаете, прекрасной певицей Большого театра — Ксенией Держинской. Она умерла недавно[1]. Я встречался вначале с ними по-соседски, в палисаднике, и даже был принят у них в доме. Но по мере своего «падения» стал видеть их все реже и реже. В дом к ним меня уже не пускали как опасного, дурно влияющего на девушек молодого человека. Потом я вообще исчез с их горизонта и встретил Ксешу только в 1948 году, вернувшись на родину из‑за границы, уже известной певицей, незадолго до её смерти. Тани я так и не видел с тех пор. А когда‑то я был в неё немножко влюблён. Впрочем, не я один. Были там в колонии благовоспитанные мальчики Саша и Ваня Ватагины, учившиеся на золотые медали, которых мне постоянно ставили в пример и которых я за это ненавидел. Они тоже были неравнодушны к Тане.
Вот и все почти о нашей колонии. "
Еще одним примечательным жителем Железнодорожной колонии была Ксения Держинская – будущая оперная звезда, солистка Большого театра в Москве, народная артистка СССР.
***
Появление железной дороги привело к разделению Соломенки на Нижнюю (вдоль реки Лыбидь и железнодорожного полотна, ныне – промзона) и Верхнюю (по обе стороны современной улицы Урицкого).
В 1857 г. построен Владимирский кадетский корпус -по проекту И.В. Штрома.
В 1874 году на обеих Соломенках проживало 3910 человек, насчитывалось 379 домов, из них 76 – землянок и мазанок, и лишь один дом был каменным. Из 212 дворов только 36 имели колодцы.
В январе 1901-го Сенат постановил отделить Верхнюю Соломенку от Киева, и слободка стала самостоятельным селом. Лишь в 1910 году вся Соломенка полностью вошла в городскую черту. К Соломенке присоединили поселки Верхнюю и Нижнюю Соломенку, Батыеву Гору, Протасов Яр.
В том же 1910-м на Верхней Соломенке, в усадьбе Стрекаловых, поселился будущий классик украинской литературы Степан Васильченко, тогда 32-летний новеллист и драматург. «Я живу в конце города, в хорошем месте, в саду возле Кадетского гая, – писал он. – Комната просторная. Адрес: Соломенка, Новая улица, дом №22, усадьба Стрекаловых. Это недалеко от станции».
Местность, в которой поселился писатель, называлась Стрекаловкой – по имени владельца усадьбы. На современной карте Киева это улица Островского, неподалеку от церкви. У Стрекалова было великолепное собрание книг, настолько большое, что при советской власти его превратили в районную библиотеку. Наверняка Васильченко пользовался книгами Стрекалова. Именно на Соломенке писатель создал ряд известных произведений, включая «Мужицкую арифметику», изучаемую в школе.
Советская власть, бойко взявшаяся переименовывать киевские улицы и целые районы, не оставила без внимания и Соломенку. Ее назвали Сичнивка – в честь восстания в Киеве в январе 1918 года. Впрочем, новое название не прижилось, и спустя десятилетие местности официально вернули ее историческое название.
В 1926 году улицу Игнатьевскую, центральную магистраль Соломенки, назвали улицей Урицкого. По ней пустили трамвай 8-го маршрута – на нем можно было доехать до университета и далее до Михайловского собора.
Соломенка гордилась своими оригиналами. Например, до войны здесь проживал железнодорожник ростом около двух с половиной метров. Когда он шел по улице, его всегда сопровождала толпа детей, кричавших: «Дядя Степа, достань воробушка». После смерти этого уникума гипсовый слепок его фигуры был установлен в анатомичке Киевского мединститута.
«Соломенка в те времена утопала в садах, – вспоминал ее тогдашний житель Микола Щербак, впоследствии известный зоолог, член-корреспондент НАНУ. – Мы часто делали набеги за яблоками… Неподалеку от бани (в районе теперешней Соломенской площади) был пруд, куда мы ходили купаться… В ярах мы делали шашлыки из стреляных воробьев, пекли краденую на огородах картошку, иногда покупали в складчину в лавке Шапиро тарань (20 коп. за килограмм), чувствовали себя робинзонами».
Эти яры ждала невеселая участь – в довоенные годы их начали засыпать мусором. В результате на Соломенке возникла городская мусорная свалка, около которой начали крутиться всевозможные старьевщики и заготовители вторсырья.
В 1938 г. был официально основан Зализничный район. Он стал полноправным наследником истории и культуры Соломенки.
В 1960–70-е годы облик Соломенки кардинально изменился. Прежние усадьбы ушли в прошлое (хотя и поныне еще кое-где можно обнаружить остатки прежней застройки), им на смену пришли 9–18-этажные дома. Центральная улица Соломенки – улица Урицкого – в результате реконструкции расширилась в несколько раз. А в 2002 году на карте столицы появился Соломенский район.
———-
Соломенский район.
Беда с этими переделами и переименованиями, все, что резко изменилось, становится неестественным, как новая обувь. Особенно плохо с названиями. Ну, как теперь назвали район — Соломенский, словно нельзя было придумать что-то поизящнее. Хотя, если разобраться, то из чего выбирать — Жовтневый, Ленинградский, Железнодорожный, Чоколовка или Шулявка. Последнее как-то лучше, а то Соломенский, как-то представляешь мазанки под соломенной крышей, хотя в Киеве есть и аналогия — Куреневка.
Но это лирика, возьмем официально название — Соломенка, которое как географическое понятие на карте Киева возникла в середине XIX ст., с 1858 г. как пастбище для скота, а потом как предместье Киева. Происхождение названия само напрашивается, от хат под соломенной стрехою. Потом с 1860-х гг. появились два рабочих поселка. Верхняя Соломенка (район Кавказской и Кубанской улиц) и Нижняя Соломенка (вокруг площади П. Кривоноса). Большинство жителей работала как по строительству, так и на обслуживании Юго-Западной железной дороги. Поэтому значительная часть поселка получила название Железнодорожная колония. Сейчас это район вдоль Брюллова, Лукашевича, Фурманова и других маленьких улиц, о которых знают только проживающие там и таксисты. И напрасно, эти непритязательные улочки, где и ныне стоят двухэтажные домики, когда-то составляющие все постройки города, помнят многих знаменитостей. Тут на ряде улиц-линий размещались Главные мастерские для ремонта подвижного состава, лаборатория, училище. Часть из них имеют архитектурную и историческую ценность. В зданиях Главных мастерских располагается Электровагоноремонтный завод, бывший одним из ведущих предприятий города, где в 1879 г. произошла первая рабочая забастовка. Но не это было главным, именно тут в 1878 г. известный инженер- новатор Александр Бородин впервые в Киеве провел электрическое освещение. Знаменитый писатель Николай Островский работал в этих мастерских, о чём свидетельствует памятная доска. В одном из зданий мастерских еще 15 лет тому существовал один из интереснейших музеев с ценнейшими экспонатами, но с переменой акцентов и мировоззрения общегосударственной политики, музей «антинационалистического направления» был закрыт.
На ул. Фурманова № 3/8, (писатель никогда не был в Киеве), расположена оригинальное кирпичное строение конца ХIХ ст. с элементами романского стиля — первая в России железнодорожная лаборатория (арх. З. Журавский, А. Кобелев). Рядом в №1/5 в бывшем сиротском приюте, построенном тем же, выдающимся архитектором Александром Кобелевым (автор Национального банка Украины), прошли детские годы Анатолия Петрицкого, одного из лучших художников нашей страны. Перед этим зданием с 1910 г. стоял бюст царя Александра III, к которому постоянно клала цветы его вдова Мария Федоровна, мать последнего царя. Она любила Киев, выбрав его своей резиденцией с 1915 по конец 1917 гг. После революции это здание использовалось как техучилище железнодорожников, где получал образование В.С. Кудряшов. Он был одним из руководителей антифашистского подполья и был казнен в 1942 г. Поэтому на месте императорского бюста в 1972 г. появилась работа скульптора Г. Молдавана — памятник Герою Советского Союза.
На ул. Кавказской жил писатель Василий Шевчук (1932 — 1998), на ул. Кудряшова с 1956 г. по 1975 г. — Иван Сенченко.
В автобиографической повести "В дни поражений и побед" Аркадий Гайдар от лица персонажа С. Горинова рассказывает о своих занятиях в 1919 г. на Киевских командных курсах красных командиров, находившимися в Кадетском корпусе на Кадетском шоссе (теперь — Воздухофлотский пр.).
"Весь день кипела работа. Часам к пяти, когда койки были
расставлены, а матрацы набиты, курсантам объявили, что они
свободны, и для первого дня желающие могут, даже без
увольнительных, отправляться в город.
— Ты пойдешь куда-нибудь? — спросил Николай у Сергея.
— Нет. Не хочется что-то.
— Ну, а я пойду. По делам, — добавил он.
— Какие же у тебя могут тут быть дела? — удивился Сергей.
— В поиски, брат. У моей матери тут где-то сестра живет,
то-есть, значит, моя собственная тетка. Но кроме того, что она
живет на какой-то Соломинке, я ничего не знаю.
Он ушел, а Сергей и Владимир спустились вниз, повернули
налево за угол и очутились в роще. Воздух был теплый, пряный и немножко сыроватый.
Приятели прошли через небольшое болотце. Потом поднялись в
гору и добрались до того места, где проходила линия железной
дороги. Тут роща обрывалась, и дальше шли овраги и поля.
Лежа под деревом, они разговорились.
— Ты добровольцем пошел? — спросил Сергей.
— Ага, — ответил тот. — Когда отца убили, я убежал и
поступил в первый попавшийся отряд.
— Кто убил?.. От кого убежал?
Владимир рассказал о том, как в Луганске к ним нагрянула
банда Краснова, а у его отца скрывался раненый коммунист. После
чьего-то доноса отца повесили, коммуниста замучили, а он сам,
выпрыгнувши из окошка, разбил себе здорово голову, но все же убежал.
— Сволочи какие! — заметил Сергей.
— Ничего не сволочи, — возразил Владимир. — Были бы наши
на их месте — то же самое сделали бы....
Пока приятели разговаривали, Николай разыскивал тетку.
Соломинка оказалась совсем рядом, и он без труда узнал от
первой же повстречавшейся местной жительницы, где живет Марья Сергеевна Агорская.
Подошел к беленькому домику с небольшим садом, засаженным
кустами сирени, и остановившись заглянул сначала в щелку
забора.
За небольшим столиком в саду сидели две женщины и пили чай.
Внимательно приглядевшись, он узнал в одной из них свою тетку.
Николай отворил калитку.
Обе старухи испуганно смотрели на него, но он уверенно
подходил к столу.
— Здравствуйте, тетя.
— Что?.. Что такое? — с беспокойством спросила одна из
сидящих.
— Не узнали, должно быть? Николай, ваш племянник.
— Ах, батюшки мои! — взмахнула тетка руками. — Да откуда
же ты? Ну, иди, поцелуемся.
— Эммочка, Эмма, — закричала она после первых приветствий,
— иди сюда, беги скорее, смотри, кто к нам пришел.
На ее зов из двери выбежала девушка лет девятнадцати в
ситцевом беленьком платьице, с книжкой в руках, и удивленная
остановилась.
— Твой двоюродный брат. Да поздоровайся же, чего же столбом
стоять?
— Здравствуйте, — подошел к ней Николай, протягивая руку.
— Здравствуйте, — ответила Эмма.
— Да вы что? — вскричала тетка. — Или на балу
познакомились? Вместе на стульях верхом катались, а теперь
з-д-р-а-в-с-т-в-у-й-т-е!
— Это еще от непривычки, — звонко засмеявшись, сказала
Эмма. — Садись пить чай.
Николай сел. Старуха засыпала его разными вопросами.
— Ну, как мать, сестры?
— Ничего, живут.
— А отец? Ох! — вздохнула она, — непутевый он у тебя был.
Наверно в большевики пошел.
Николаю ничего не оставалось делать как подтвердить, что
отец точно "в большевики пошел".
— А ты что в эдаком облачении? — ткнула она пальцем на его
гимнастерку. — Или тоже забрали?
— Забрали, — уклончиво ответил Николай. Он не хотел сразу
огорчать ее.
— Вот что... В полку что ли служишь?
— Нет, на курсах учусь.
— Учишься? — протянула она. — Юнкер значит вроде как? Ну,
доброволец видно, а то и коммунист, пожалуй?
— Мама, — прервала ее Эмма. — Уже давно звонили.
Опоздаете намного.
— Правда, правда, — засуетилась старуха. — Не пропустить
бы. Поди уж "от Иоанна" читают."
...
Юная Лия Соломянская была для него как спасительная соломинка (первая жена Гайдара)
...
21 июля 1941 года Аркадий Петрович Гайдар уехал на Юго-Западный фронт, в Киев, военным корреспондентом «Комсомольской правды». С передовой он прислал несколько очерков и статей.
"Обращение к тимуровцам Киева и всей Украины."
Ребята! Прошло меньше года с тех пор, как мною была написана повесть "Тимур и его команда".
Злобный враг напал на нашу страну. На тысячеверстном фронте героически сражается наша Красная Армия. Новые
трудные задачи встали перед нашей страной, перед нашим народом. Все усилия народа направлены для помощи Красной Армии, для достижения основной задачи — разгрома врага.
Ребята, пионеры, славные тимуровцы! Окружите еще большим
вниманием и заботой семьи бойцов, ушедших на фронт. У вас у
всех ловкие руки, зоркие глаза, быстрые ноги и умные головы.
Работайте безустанно, помогая старшим, выполняйте их поручения безоговорочно, безотказно и точно, поднимайте на смех и окружайте презрением белоручек, лодырей и хулиганов, которые
в этот час остались в стороне, болтаются без работы и мешают
нашему общему священному делу. Мчитесь стрелой, ползите
змеей, летите птицей, предупреждая старших о появлении врагов
— диверсантов, неприятельских разведчиков и парашютистов.
Если кому случится столкнуться с врагом — молчите или обманывайте его, показывайте ему не те, что надо, дороги. Следите за
вражескими проходящими частями, смотрите: куда они пошли?
какое у них оружие?
Родина о вас позаботилась, она вас учила, воспитывала, ласкала и часто даже баловала. Пришел час доказать и вам, как вы ее
бережете и любите. Не верьте шептунам, трусам и паникерам.
Что бы то ни было — нет и не может быть такой силы, которая
сломала бы мощь нашего великого, свободного народа. Победа
обязательно будет за нами.
Пройдут годы. Вы станете взрослыми. И тогда в хороший час,
после радостной мирной работы вы будете с гордостью вспоминать об этих грозных днях, когда вы не сидели сложа руки, а чем
могли помогали своей стране одержать победу над хищным и
подлым врагом.
Арк. Гайдар
"Советская Украина", 1941, 9 августа
ПРИМЕЧАНИЯ
Во время обороны Киева в июле-сентябре 1941 года в осажденном фашистами городе активно действовала тимуровская Центральная команда. Создать ее помогла М. Т. Боярская, директор
детского кинотеатра "Смена". Во главе штаба стоял "киевский Тимур" — Норик Гарцуненко.
......
"... И тут я вздохнул свободно, уснул крепко, а проснулся в купе вагона уже тогда, когда ярким теплым утром мы подъезжали к какому-то невиданно прекрасному городу.
С грохотом мчались мы по высокому железному мосту. Широкая лазурная река, по которой плыли большие белые и голубые пароходы, протекала под нами. Пахло смолой, рыбой и водорослями. Кричали белогрудые серые чайки — птицы, которых я видел первый раз в жизни.
Высокий цветущий берег крутым обрывом спускался к реке… А на горе, над обрывом, громоздились белые здания, казалось — дворцы, башни, светлые, величавые. И, пока мы подъезжали, они неторопливо разворачивались, становились вполоборота, проглядывая одно за другим через могучие каменные плечи, и сверкали голубым стеклом, серебром и золотом.
— Друг мой! Что с тобой: столбняк, отупение? Я кричу, я дергаю...
— Это что? — как в полусне, спросил я, указывая рукой за окошко.
— А, это? Это все называется город Киев.
Светел и прекрасен был этот веселый и зеленый город. Росли на широких улицах высокие тополи и тенистые каштаны. Раскинулись на площадях яркие цветники. Били сверкающие под солнцем фонтаны. И то ли это слепило людей южное солнце, то ли не так, как на севере, все были одеты — ярче, проще, легче, — только мне показалось, что весь этот город шумит и улыбается.
— Киевляне! — вытирая платком лоб, усмехнулся дядя. — Это такой народ! Его колоти, а он все танцевать будет! Сойдем, Сергей, с трамвая, отсюда и пешком недалеко."
"Судьба барабанщика"
***
СОЛОМЕНКУ ПЕРЕИМЕНОВАТЬ В АЛЕКСАНДРИЮ?
Куприн называл ее Соломинкой*. В старых же путеводителях находим Соломянку. Местность прославил в своих "Соломенских рассказах" Сенченко, а на заполненных платформах киевского вокзала часто можно было услышать песню беспризорных "бардов": "Никак не мог жениться -- Соломенка мне снится, там первая любовь пришла ко мне..."
Даже Гайдар одну из новелл о гражданской войне посвятил этому району Киева: "Белые домики окраин, утопающие в цветущих вишнях, окруженные зеленью массивные постройки центральной части, и солнце -- теплое весеннее солнце, обливающее ярким светом красивый, как будто новый, город".
Такой пейзаж открывался ему из окна кадетского училища (ныне здание Министерства обороны). Белые домики Соломенки постоянно фигурируют в произведении писателя. На самом же деле это были мазанки, живописные украинские хаты, крытые соломой -- еще в 1874 году на слободке в числе 379 жилых зданий насчитывалось 76 землянок и мазанок, 74 из которых имели соломенные крыши. Отсюда и Соломенка.
Возникновению поселка способствовало сооружение Новой Печерской крепости в первой половине XIX века, когда тысячи переселенцев вынуждены были осесть в долине Лыбеди, а также строительство первой железной дороги Киев--Балта, завершившееся в 1870 году.
Что касается Чоколовки, то происхождение топонима в "застойные" времена особенно не рекламировалось. Да и о меценатах и благотворителях говорить тогда было не принято. Поэтому название местности всячески обыгрывалось: "чокаться", "чокнуться"...
В 1956 году за железнодорожным полотном Караваевых дач развернулось грандиозное строительство первого жилого массива. "А нравятся ли вам наши Черемушки -- Первомайский массив? -- писал Николай Ушаков. -- Не очень? Чересчур однообразно?" Критические замечания появлялись и в прессе. Однако киевляне очень гордились своим новым микрорайоном: десятки тысяч семей в годы послевоенной разрухи получили здесь комфортабельные (по тем временам) квартиры. Первомайский массив как-то отодвинул на задний план имя Чоколова, с которым было связано название старого поселка.
А ведь именно Николай Иванович Чоколов, купец 2-й гильдии, гласный городской Думы и основатель "Киевской артели рабочих, мастеровых и служащих для приобретения жилья" внес недостающие 8 тысяч рублей (из требующихся 16,8 тысяч) на приобретение земель, лежащих за Кадетской рощей, где в 1902 году и образовался разделенный на 39 участков рабочий поселок.
События вокруг наименования Александровской слободы развивались в остросюжетном ключе. Правда, к Александрии, основанной Македонским, название не имеет никакого отношения. Зато к "Александрии-киевской" -- самое прямое. После того как Соломенка получила право самостоятельного сельского поселения, сход его жителей постановил назвать данную местность (включая Батыеву гору, Протасов и Кучмин яры)... городом Александрия в честь императрицы Александры Федоровны. Сколько шума поднялось тогда в верхах! Дума -- против, губернатор -- за. Вопрос четырежды обсуждался в столице империи. Наконец, в 1910 году "бунтарская" Соломенка была включена в состав Киева, но название осталось прежним.
Приблизительно в это же время за Соломенкой, в районе села Совки, образовалось новое поселение -- Александровская слобода. Ее обитателями стали рабочие и мастеровые Юго-Западной железной дороги. В 1913 году поселок имел 9 улиц, на которых разместилось 300 усадеб. Было ли это попыткой вольнолюбивых александрийцев осуществить свой план? Возможно. Но, скорее всего, слободу назвали в 1911 году по имени императора Александра II, когда городская общественность отмечала 50-летие отмены крепостного права. Тогда же в центре Киева, на Царской (сейчас -- Европейской) площади, был воздвигнут памятник царю-освободителю.
____
*
А. Куприн. Киевские типы. 15. Бенефициант
Эскиз
Насколько мне известно, в Киеве нет ни одного специально игорного дома. В этом отношении, несмотря на свою американскую внешность, праматерь русских городов далеко отстала от Петербурга, Москвы и даже Одессы. Впрочем, старожилы рассказывают, что когда-то на Соломинке был целой компанией, во главе с каким-то отставным ротмистром, основан игорный притон. Однако это солидное учреждение недолго продолжало свои операции, потому что своевременно было разрушено полицией.
1895
***
газета "Сегодня" 2003 г.