сабж

Странный роман про странного человека. Фокусник Яша из Люблина, натурально, может все: открывать с завязанными глазами замки, делать сальто на проволоке и водить романы одновременно с четырьмя женщинами. Впрочем, последнее его в итоге и подводит. Первую половину романа герой куражно ходит по канату больше в переносном, чем в прямом смысле этого слова. Вторую – мучительно с него падает. В эпилоге мы видим его уже «на земле».

Роман приятен, с одной стороны, этим ощущением куража, которое бывает у удачливых и еще достаточно молодых мужчин, но не всегда заканчивается так печально. Яше кажется, что это именно удача в какой-то момент оставила его, бог от него отвернулся, но на самом-то деле читателю понятно, что он сам раз за разом создавал свой самоуверенностью опасные и глупые ситуации, и вот одна из них не сошла ему с рук – просто в силу вероятности.

Интересен и очень живо прописан антураж романа: провинциальное еврейское местечко в Польше, быт евреев до мировых войн, неспешный и неизменный. Яша, который, с одной стороны, нарушает все установленные для верующих евреев правила и находит все это скучным и нелепым, а с другой – тихо тоскует по этому устоявшемуся укладу, в котором понятно, кто ты и что ты должен делать, и если ты просто будешь это делать, все у тебя будет хорошо.

Концовка достаточно неожиданная, не с точки зрения романной логики, а с точки зрения житейской. Мне кажется, большей частью, когда кураж и юность проходят, редко кто оказывается готов признать свои ошибки и удалиться «замаливать грехи». Большей частью люди, особенно мужчины, просто отказываются это признавать, и опускаются все ниже и ниже, но Яша оказался не таков и даже в своем отшельничестве показал всем класс.

Читать Мещерякова — одно удовольствие. И не то чтобы я была большим фанатом японской культуры, вовсе нет, но он так легко, умно и завлекательно пишет, что предмет уже не столь важен. Это очень круто, когда автор до такой степени свободно владеет материалом, что может излагать и простые бытовые вещи, и сложные культурологические концепты равно кратко, ясно, с чувством юмора и большой любовью.

В отличие от "Топографии тела", "Книга японских обыкновений" не столько научное исследование, сколько сборник интересных заметок на заданные узкие темы: от понимания и отношения ко времени (и как это проявляется в материальной культуре) до вопроса туалетов и бань. Мещерякову везде находится, что сказать, при этом каждую узкую тему (скажем, "Дороги и ночлег в пути") он освещает в историческом аспекте, от древней Японии до наших дней, и делает это очень ненавязчиво и без малейшей наукообразности. За счет этого книга, с одной стороны, смахивает на сборни анекдотов в старом понимании — а с другой тянет на небольшое, но вполне серьезное историческое исследование, скажем, вопроса отношения япоцев к татуировкам в его историческом и современном аспекте. Я не знаю другого такого автора, который писал бы о любом народе и любой культуре настолько живо и настолько грамотно одновременно.

Вторая часть книги чуть менее веселая, но тоже поучительная — это собранные самим Мещеряковым свидетельства различных европейских и русских путешественников относительно первых и последующих контактов с японцами. Открывают его письма миссионеров-иезуитов, которые прибывали в Японию в составе голландской миссии в 17 веке и живописали быт и нравы японцам своим соплеменникам. Далее идут записки более поздних путешественников, вплоть до конца 19 века, кажется, в разной степени информативные и курьезные.

Прочитала все с огромным удовольствием и осознаю, что надо скупить все книги Мещерякова, до которых дотянусь.

сабж

На этом романе "бытовая" составляющая настолько перевесила мистическую, что я большей частью скучала. Да и мистическая, откровенно говоря, не столько мистическая, столько обычно-печальная. Люди двигаются умом от большого горя, и в этом нет ничего мистического, увы, и грачи тут не при чем.

История разворачивается очень медленно и по сути представляет собой историю всей жизни центрального персонажа от детских лет и до смерти. Сеттерфилд удалось нарисовать интересного в своем роде героя: он везде молодец, ему все удается и все его любят, но при этом он ничуть не смахивает на опротивевшего по фанфикам и женским романам Марти Стью — и это удивительно, казалось бы, к тому есть все предпосылки. Возможно, дело в том, что успехи героя — большей частью не на почве дам, а в области бизнеса: как он работает на дядиной фабрике, потом не без сложностей наследует ее, расширяет производство, открывает новый бизнес. Все это уже было у Драйзера, хотя размах Финансиста все-таки побольше, а Уильям скорее остается местечковым предпринимателем, чем какой-то реально крупной величиной.

С этой сугубо производственной историей мистика не слишком-то вяжется, и все "таинственные" появления то загадочных грачей, то мистера Блэка в черном выглядят немного по-детски. Если автор хотел нас напугать, то не удалось. Слишком большой контраст, слишком разные жанры. И даже когда героя постигает действительно тяжкая и совершенно незаслуженная утрата, мистика здесь строннему читателю все еще кажется неуместной.

Впрочем, самому герою так не кажется, но и это вполне логически объяснимо. Человек логический склонен искать логику во всем, и если уж тебя постигло страшное несчастье — значит, на то была причина. А если ты к тому же еще и купец по натуре — то вполне логично пытаться откупиться от судьбы, заключить с ней сделку. Вовсе это не мистическая история, а печальный рассказ про человека в своем, особенном футляре, который от ударов судьбы становится все более заметен окружающим.

Слушать было достаточно приятно, но на мой вкус, эта книга значительно слабее двух других романов Сеттерфилд: в ней просто нет интриги от слова совсем.

Это сборник сайдстори к миру Земноморья; входящих в него повестей нет единого сюжета, все они происходят в разное время и с разными героями. Историю Геда, главного героя цикла, затрагивает лишь одна из них, и то по касательной — «The Bones of the Earth», в которой говорится о его учителе Огионе, когда тот еще сам был учеником и носил имя Silence.

Эмоционально истории тоже разные, их объединяет лишь одна тема: они все про магию. И при этом «правильная» магия согласно заветам Эррета-Акбе совсем необязательно является правильным выбором в той ситуации, в которой оказываются герои. Такое впечатление, что, составляя этот сборник, Урсула пыталась, вольно или невольно, представить максимально разные стороны и обстоятельства в жизни мага. В каждой из ситуаций сделанный ими выбор был по сути необходимым и единственно правильным, и каждый выбор отличался от другого.

История про молодого Огиона, на мой взгляд, в наибольшей степени соответствует тому, что ожидаешь от сайд-стори по миру Земноморья: камерная история с известным персонажем, представленным совсем в другом возрасте и другом окружении. А вот все остальные — скорее бросают вызов устоям. «Dragonfly» — своей неожиданной и вместе с тем какой-то предчувствованной, очень правильной концовкой. Это такая мораль Ле Гуин, к которой легко приспособиться, если много ее читаешь: категорически уверенные в своей правоте и настаивающие на ней с агрессивностью герои оказываются неправы, даже когда защищают, казалось бы, очевидные и вполне разумные истины. А правы оказываются сомневающиеся, те, кто почувствовал на кончиках пальцев перемену атмосферы.

Или вот еще: нет никакого правильного выбора, кроме того, к чему тебя влечет сердце — даже если всем остальным этот выбор кажется не просто странным, а вопиющим растрачиванием талантов. Об этом — «Darkrose and Diamond», история вполне в духе Уайлда, мне показавшаяся слегка поверхностной.

«On the High March» — интересный взгляд на известые события, как отголосок далекого грома там, куда точно не придет гроза.

«The Finder» — первая и самая эпичная по сути история из сборника. История о том, откуда пошла школа магов на острове Рок, и о первом Привратнике. Неожиданно жестокая для Ле Гуин, хотя у нее попадаются такие вещи.

Мне лично ближе всего все-таки история про Огиона. Во-первый, я очень люблю этого персонажа, и во-вторых, она какая-то самая уютная и правильная в эмоциональном смысле, в ней есть драма, но нет конфликта.

Данная монография (научно-популярной книгой ее вряд ли можно назвать в силу специфики предмета) посвящена необычной в своем роде теме: тому, как японцы воспринимали на протяжении нескольких исторических периодов свое тело, во всем многообразии проявлений этого предмета. Мещеряков рассматривает разные аспекты, начиная от того, кому принадлежит право на жизнь и смерть (в рассматриваемые исторические периоды речи о том, что оно принадлежит самому обладателю тела, не было, хотя "хозяин" все же менялся), вопросы одежды и вообще "телесных" проявлений (или, напротив, подавлению телесного) в культуре, понимание красоты, отношение к вопросам здоровья и гигиены — в общем, весь спектр. Понятно, что в этой теме довольно много общих мест для любой относительно развитой культуры. О них автор, конечно, не пишет, а пишет именно о том, что отличало японский подход от, скажем, русского или европейского, о культурных особенностях.

Мещеряков охватывает в своем исследовании три исторические периода с 17 века до конца Второй мировой войны: сегунат Токугава (с 17 века по вторую половину 19 века), Мэйдзи (вторая половина 19 века примерно до Первой мировой), тоталитаризм (с Первой мировой и до конца Второй мировой). О том, что происходит в восприятии тела после Второй мировой войны и в современной Японии, автор, увы, не пишет. Это, безусловно, было бы очень интересно, хотя, пожалуй, не совсем корректно делать подобные построения "на живых людях".

За эти три периода картина с восприятием тела и всеми связанными с ними аспектами, с одной стороны, меняется, а с другой — можно проследить, как продолжают жить некие подспудные идеи, лежащие, видимо, в основе японской культуры в принципе, как они трансформируются. Например, концепт того, что культурность = церемониальность, и соблюдение предписанных правил поведения в обществе является основой для всей культуры в целом, а намеренное нарушение этих правил вовсе не признак смелости или искусства, как искони считалось в культуре европейской, а стыд и причина к падению. Собственно, даже поверхностное знакомство с современной японской культурой показывает, что это все еще вполне сохраняется, хотя, наверное, и не так безумно, как в период Токугава, когда каждому сословию и рангу не то что одежда — прически были предписаны.

Необычайно интересно — про то, как поменялось восприятие японцами концепта тела после второго "открытия" Японии для Европы и Америки при Мэйдзи. Все древнее и японское, которое раньше было единственно правильным, оказалось плохим устаревшим, а все "европейское" — самым модным и хорошим. Мещеряков много пишет про комплекс неполноценности, который накрыл Японию в этот период — первым делом не по "телесным" причинам, конечно, а из-за экономического и технологического отставания, но и по телесным тоже, учитывая, что европейская одежда, белая кожа, высокий рост и мускулистость были в чести, а среднестатистический японец, тем более в начале прошлого века, всем этим похвастаться не мог.

Очень интересен подспудный вывод, к которому автор подводит по итогам анализа этого и последующего периода тоталитаризма: что крайне (и отчасти неразумно) агрессивное поведение Японии на мировой арене в первой половине 20 века, в том числе то напугавшее всех ожесточение, с которым сражались японские солдаты, было своего рода невольным следствием этого комплекса "недо-европейцев", попыткой как бы восполнить придуманную неполноценность японцев. Понятно, что это не единственная причина, конечно, но один из аспектов, который мог влиять на поведение именно всей нации, а не отдельных власть имущих.

Мещеряков опирается на множество самых разнообразных источников, начиная с литературы (в том числе художественной) и заканчивая тем, как меняется облик императора на официальных портретах и каково официальное отношение государства к вопросам красоты и здоровья (и есть ли оно вообще). Его анализ действительно очень разносторонний, и поэтому книгу легко и интересно читать, хотя, думаю, сложно было писать. Даже когда ты действительно владеешь столь большим объемом разной информации о чужой культуре, чтобы на основе ее анализа делать какие-то общие выводы по совершенно уникальной и неисследованной теме — как суметь, с одной стороны, подобрать материал достаточно разнообразный для читателя, а с другой, удержаться и не впихнуть вообще все, что можно впихнуть? В этом плане работа Мещерякова выдержана просто идеально.

Помимо безусловно безумной эрудиции автора основное, что подкупает — это логика изложения, волшебная способность, присущая только очень умным и одновременно очень образованным людям сводить множество разрозренных фактов в одну стройную картину, позволяющую читателю не просто узнать какую-то новую вещь, а именно что составить общее впечатление, уйти с ощущением, будто он сам проделал эту логическую работу на основе собственного обширного опыта. Этот трюк удается очень мало кому из исследователей. При этом Мещерякову никак не откажешь и в "личном мнении": в книге есть и своеобразный юмор (насколько это позволяет тематика), и явно человеческая точка зрения, причем человека очень неравнодушного. Общее мое впечатление — совершенно идеальное в своем роде исследование по всем аспектам, от объекта до авторского стиля.

Тизер из периода Токугавы: "Регламентация телесного поведеия распространялась на все случаи жизни. Вот как школа Огасавара — одна из тех школ, которые занимались разработкой церемониальнго поведения, предлагала проводить осмотр отрубленной головы противника, которую самурай демонстрировал своему начальнику. Облаченный в доспехи и шлем военачальник находится в парадной зале, он сидит на расположенном на некотором возвышении складном стуле (употреблялся только в особых случаях), правой рукой он держится за рукоять меча так, чтобы клинок был обнажен на три суна (1 сун = 3,3 см) и смотрит левым глазом на приближающегося самурая, левая рука которого держит отрубленную голову за волосы. Приблизившись к начальнику на расстояние 2-3 кэна (1 кэн = 182 см), самурай припадает на правое колено, приподнимает отрубленную голову за волосы и трижды показывает начальнику ее правую половину. После этого быстро возвращается на исходное место."

ps Рекомендую короткие лекции Мещерякова на Арзамасе