Моя беда и счастье в том, что я начала читать "Евразийскую симфонию" аккурат с конца, с последнего романа. Так уж вышло. И вот наконец добралась до того, который был написан первым. В этом "Деле" знакомятся два главных героя — Баг и Богдан, дается первая картина прекрасного государства Ордусь, упоминаются Конфуций и его прекрасные ученики Му Да и Ман Да и к Багу приходит жить наглый рыжий кот Судья Ди.

Первый роман одновременно сильнее и слабее последующих. Слабее — потому что чем дальше по тексту, тем больше прорабатывалась тема Ордуси как исторического объединения Руси и Орды в результате альтернативного развития истории. Тем больше прорабатывается тема просто убийственно рчажных комментариев к 22 главе Лун-Юя с участием упомянутых учеников Конфуция с неприличными именами.

Но все же первый роман хорош тем, что весь этот восторг открывается в нем впервые. East is East, West is West and never the twain shall meet — вот основная тема конкретного романа, одетая во вплоне обычный детективный сюжет о краже культурных реликвий.

При всей своей любви к ван Зайчику не буду спорить — детективные сюжеты у него и правда очень так себе. Но в данном случае, имхо, сюжет как раз не главное, а главное — это социально-политическое, гм, устройство Ордуси. Которое с одной стороны представляет собой тончайшее стебалово над нашими российскими реалиями, а с другой — вполне жизнеспособную утопию. Это вопрос вкусов, конечно, но Ордусь нравится мне как никакая другая фантастическая и фантазийная страна, и она, пожалуй, единственная, в которой действительно хотелось бы жить. Ордусская ментальность и уклад жизни как-то мне очень импонируют. Вполне вероятно, не в последнюю очередь потому, что все это подано с тонким и умным юмором и великолепно написано, так что где не согласишься, там хотя бы улыбнешься. Печально, что на этом серию я, собственно, и дочитала всю(

Странное дело с этими книжными отзывами — обычно я всегда знаю, что хочу сказать. И что вообще думаю о той или иной вещи. Но с Данте вышел упс, потому что два плана впечатлений у меня очень резко не сходятся и противоречат друг другу. А если брать в расчет перевод, то даже три.

С одной стороны, "Божественная комедия" очень четко отражает, во-первых, представления конца средневековья об устройстве этого мира, теологические концепции, представления о добре и зле и тд. Местами, особенно с учетом комментариев, это весьма забавно. Впрочем, в ряде областей, в некоторых аспектах теологии в частности, человечество, кажется, не слишком продвинулось с тех пор (к примеру. ангельские чины). А в некоторых вроде астрономии и географии, напротив, настолько продвинулось, что ссылки Данте можно воспринимать уже исключительно как метафору. И вообще за прошедшее с 1300 года время наш мир настолько изменился и все акценты, ценности и тд. настолько сместились, что "Божественная комедия" уже не воспринимается как нечто... реалистичное, что ли. Нет, я не утверждаю, что в те времена все были поголовно и искренне верующие — по описанные реалии Данте были и их реалиями, короли, знаменитые флорентийские семьи, гвельфы и гиббелины.

Забавно, кстати, наблюдать, как в тексте "Комедии", во всех трех частях, сочетаются боги и герои античности и дантовы современники, чуть ли не с соседней улицы. Что он по сути сделал? — упомянул в "Комедии" тех, кто входил в современную ему культуру в самом широком смысле этого понятия. И если с современниками все понятно, то с богами и героями античности получается смешней. У современного человека есть, кажется, четкая граница между языческой античностью и христианской Европой позднего средневековья. И не придет в голову их смешивать. А у Данте и ветхозаветные пророки, и герои греческого эпоса, и более ли менее современные христианские святые — все скопом. У меня сложилось впечатление, что для Данте в частности и средневекового человека вообще рождение Христа не было таким глобальным водоразделом между двумя культурами и двумя мирами — античным языческим и христианским. Языческий античный мир естественным образом включается "в охват" христианства, просто потому, что нет ощущения того, что христианства могло когда-то не быть или что оно могло быть совсем отличной от современного варианта религией маленького народа. Отсюда естественное желание оценить с точки зрения христианства все, в том числе то, что было до него. Отсюда Лимб. И отсюда "снова с высоких небес посылается новое племя" — попытки найти христианство там, где его не могло быть. Вергилию, должно быть, забавно. Вот уж воистину, нам не дано предугадать, как слово наше отзовется.

При этом "Комедия" поражает своем величием. Действительно поражает, я не шучу, во всяком случае, это мое впечатление. По производимому эффекту "Комедия" вполне сопоставима с Библией. И тут, и там встречаются ну совершенно бытовые подробности каких-то не слишком значительных даже в те времена людей, логические и фактически странности, немного неуместный пафос. И несмотря на это, "Комедия" производит глобальное впечатление, она всеобъемлюща в прямом смысле этого слова, в "мир" "Комедии" так или иначе можно включить все. Мне кажется, это удивительный переход и удивительный эффект. И вообще если говорить о сугубо литературных достоинствах "Комедии" — даже опустив божественную тему — такое удается мало кому из авторов. Суметь написать множество частных вещей, подробности биографии отдельных грешников и праведников, структуру адских кругов и райских планет — так, чтобы в итоге читатель видел единую картину без изъяна. Картину, из которой можно без опасности для понимания изъять всех сыгравших персонажей, и все равно останется некое чувство осознания авторской задумки. Может быть, Данте и описал всего лишь всю совокупность теологических представлений об аде, рае и чистилище своего времени — это не отменяет того, что он одновременно создал целый мир в своей поэме. Это момент из области чисто субъективных ощущений, который я никак не могу внятно сформулировать — чувство величия, законченности. Не имеющее никакого отношения к религиозности как таковой, я вообще человек неверующий, но "Божественная комедия" слишком величественна сама по себе, чтобы не пробуждать некоторого трепета.

Про перевод — я, так уж сложилось, читала не Лозинского, а досторический перевод Минаева в современной поэтической редакции И. Евсы. Единственный плюс этого перевода, пожалуй — он очень гладкий и простой. Читается без малейшего напряжения. Минусы — во-1, его нельзя назвать красивым и нельзя назвать сильным. Если от "я увожу к отверженным селеньям" мурашки бегут по спине, то у Минаева все скучно, менее образно, более банально. Нет ни одного места, которое захотелось бы потом цитировать. Современная редактура тоже доставляет: достоверно помню, в одном месте свару демонов в аду переводчик называет "разборкой" (чиста конкретна пацаны разобрались по понятиям), в другом Данте постоянно "теребит" Вергилия, а тот, бедняжка, и не понимает, почему это великий итальянский поэт выражается русским разговорным. Есть также чудовищное место, где трижды подряд рифмуется сама с собой частица "б" (Рай, песнь 16, строка 77 и дальше).

В общем, на мой ламерский вкус, научного или литературного интереса этот перевод не представляет. Но его, подлецы, как раз и переиздают, потому что срок действия авторских прав Минаева истек еще при царе Горохе, а наследникам Лозинского надо платить. Пичаль-пичаль((

текст оригинала с параллельным переводом Лозинского

Если честно, это какой-то капец и ФМГ. Иначе объяснить, зачем кому-то понадобилось печатать 90% содержащейся в сборнике макулатуры, просто невозможно. Когда вы пишете, дорогие современные авторы, такое впечатление, что вы бредите. Отсюда и «рассказы», подписанные никами — я бы своим именем такое тоже постеснялась подписывать.

Начнем с того, что Хармс и Павич уже все свое написали. И подражать им нет никакого особого смысла. Тем более, что подражать толком и не получается, а получается некое жалкое подобие — тут в рассказе торчат уши Хармса («имя-отчество схватил рояль и ударил им другого имя-отчество»), тут — лапы Павича (древнемонгольские/китайские/восточные герои в нелогичном калейдоскопе событий). Причем то, что у Павича и Хармса получается восхитительно, тонко, умно и изящно, в «современном переложении» выглядит просто нелепо. Как детские каракули по сравнению с постимпрессионизмом.

Неприятно поразило обилие мата на квардартый сантиметр текста. Видимо, пора кому-нибудь донести этим переросткам советского режима, что ругаться матом совершенно не круто и не свидетельствует о причастности к богеме, потому что в таком случае эта богема заседает на корточках с семками у каждого второго подъезда.

В общем, на мой взгляд, большая часть из рассказов не достойна не то что потраченной бумаги, а даже потраченного времени автора.

Пройдусь только по тем немногим, которые понравились:

Елена Заритовская, «Химера» и «Стеногрыз» — тоже травища, конечно, но как-то очень тонко и мило написанная, аж за душу берет)

Сам М-Фрай, «Сказки народов мира, рассказанные во сне» — очаровательное дурашество в духе Фрая, в лучших традициях. Кстати, во второе издание это не вошло.

Лена Элтанг «Сказки города Ноли» — одна из лучший серий сказок в сборнике, милая, умная и забавная. Во втором издании этого тоже нет.

Елена Хаецкая «Рассказ о Горьком Гансе» — просто хорошая сказка в классическом духе. На фоне остального просто бальзам на душу.

Линор Горалик «Сказки для неврастеников» — жесткие, умные и печально-смешные истории вполне в духе Горалик. Прожызнь. Люблю ее.

Евгений Шестаков, Сказки про ежиков, пьяных и похмельных — бред сивой кобылы, но жуть как забавно. И написано, между прочим, очень неплохо.

Если честно, только собиралась сказать, что мне скучно, бес, и надоело сюда копипастить Или оставить только отзывы на вещи, которые есть на фл...

Какой-то роман-обманка.

Если не закапываться вообще, а читать как читается, есть большая вероятность не понять практически ничего. Медлительный, довольно тягостный и скучный текст, на протяжении которого практически ничего не происходит. Пожилой врач возвращается в Португалию после шестнадати лет, проведенных в Бразилии. Сначала живет в Лиссабоне в отеле, где заводит шашни с горничной и пытается побегать за девицей из более приличного общества, относительно безуспешно. Потом переезжает на квартиру, находит временную работу, теряет временную работу, делает горничную беременной, умирает. Право, все кажется таким скучным, что даже на спойлеры этот пересказ не тянет. И чудесный сарамаговский язык в чудесном же переводе не спасает положения. Потому что сам текст в смысле rien hors de texte — почти ни разу не поднимается на обычно свойственные Сарамаго поэтические высоты (за исключением разве что прекрасного периода "Аддис-Абеба объята пламенем" или как-то так), когда кажется, что ты читаешь не роман, а поэму в прозе. Все так обыденно и приземленно, что даже странно.

Но отчасти дело в неготовности читателей. Кто знает португальского поэта Фернандо Пессоа, который является к нашему герою в виде призрака? Кто знает достаточно хорошо его биографию, чтобы оценить, как ловко Сарамаго продолжил начатую Пессоа игру, ни разу не сбившись с такта?

Пессоа был странный человек, создатель кучи гетеронимов, то есть не псевдонимов, а вполне состоятельных отдельных литературных личностей. Каждому из его аватар выделялось отдельное направление в его творчестве, придумывалась биография, они читали и критиковали друг друга на страницах газет. Они были настолько разные и настолько отличные от самого Пессоа, что не удивительно, что один из них (а может и все, мы просто не знаем) в итоге обрели и самостоятельную жизнь. Сенсационист Алберто Каэйро, певец мира, данного нам в ощущениях, и никаких общих фраз. Футурист Алваро де Кампос. И наш Рикардо Рейс, неоклассик, язычник по греко-римскому образцу.

Впрочем, это не дает ответа на вопрос, почему именно Рикардо Рейс.

Однако заставляет изменить взгляд на скучное недо-существование доктора. Потому что если всмотреться в его совершенно пустую и скучную жизнь, рутинный быт, понимаешь, что она просвечивает насквозь. Декорации качественные, но все же декорации. Однако когда в съемной квартирке или гостиничном номере встречаются уже мертвый Фернандо Пессоа и никогда не существовавший Рикардо Рейс, становятся видны все швы и торчащие нитки. Интересно, можно ли считать "Год смерти" полноценной мениппеей или все же нет? Как бы там ни было по науке, а прием some personages are already dead неизменно производит встряску. Печально, увы, что оригинальное впечатление, на которое рассчитывал, должно быть, Сарамаго, надо только его соотечественникам — ну или специалистам от этой литературы, остальным же приходится копать и читать, и пока они занимаются этими невольными научными исследованиями, эффект стирается.

Идея чудо как хороша, не поспоришь. Но вынуждена признать, что я не то чтобы слишком мало знаю о Пессоа и о Рейсе — а скорее слишком недавно, в мою личную культуру они, как бы сказать, не входят, и поэтому психологически остаются для меня именами на бумаге. Да, был такой поэт. Поэтам это вообще свойственно — быть, в том числе после смерти.