Когда-то давно ветер принёс на эту поляну три семечка. Из них и выросли сёстры сосны. Ту, которая появилась на свет первой, звали Старшая. Вторая сосна, хоть и родилась позже, была самой высокой. И так её и звали — Высокая. А третью самую младшую и самую красивую из трёх сосен, звали Красивой…

В эту ночь лесную тишину первой нарушила сосна Старшая. Она была самой разговорчивой. И обратилась она не к ним, а к Снегу. Да, к Снегу, который лежал вокруг.

— Снег, а Снег, — сказала она. — Что же ты всё лежишь. Вот мы весь год стоим, не знаем ни покоя, ни отдыха. Ни присесть, ни прилечь ни на минуту. Всё стой да стой. Да ещё шуми. А ты всю зиму пролежал. Лежебока ты, а не Снег после этого.

Но Снег ей ничего не возразил. Он был молчалив.

Тогда в разговор вмешалась сосна Высокая.

— И правда! — сказала она. — Только ты. Снег, появишься, только с неба спустишься и сразу разлёгся! Куда ни глянь — всюду ты. Мы знаешь какие высокие? Мы знаешь как далеко видим? А всё равно вокруг один ты. Всё от тебя белым бело. А?

Но Снег и ей ничего не возразил. Да и что тут возразишь! Ведь и правда, что всё от него белым-бело… На то он и Снег.

Но тут заговорила сосна Красивая. Она была самой капризной из трёх сестёр.

— Надоел ты нам, — сказала Красивая своим капризным голосом. — Белый ты очень. Весь ты белый. Вот летом земля травой и цветами покрыта. И цветы разноцветные! И синие и голубые, и жёлтые… Смотреть приятно! А ты весь белый весь ты одинаковый. И молчаливый ты очень. Лежишь и лежишь, молчишь и молчишь… Честное слово, хоть бы спел что-нибудь!

И здесь Снег не выдержал. Он открыл глаза.

Открыл лесной Снег два своих больших голубых глаза и… запел!

Сосны ужасно удивились и растрогались. Особенно Старшая. Она всегда удивлялась больше других.

— Ой! — сказала она. — Смотри-ка! И голос у тебя неплохой. И слух есть. И песня хорошая, душевная. Что же ты до сия пор всё молчал и молчал?

Возможно, Снег на это что-нибудь и ответил бы, но он не успел. Потому что в разговор вмешалась Шишка.

Вообще-то это был непорядок. Потому что Шишкам не позволяется вмешиваться в разговоры старших. Пока их не спросят, разумеется… И вообще маленьким Шишкам ночью полагается крепко спать. И Шишка спала. Но, когда Снег запел, она проснулась. И так удивилась, что не выдержала и вмешалась, не дожидаясь, пока её спросят.

— Какую историю? — пропищала она тоненьким голос ком. — О какой истории вы говорите? Откуда ему? Он ведь лежит и лежит с закрытыми глазами. Никуда не ходит, ничего не видит.

И Сосны на этот раз не сделали ей замечания. Наоборот, сосна Красивая, Шишкина мама, сказала:

— Вы слышите? Ребёнок говорит разумные вещи. Ведь и правда, Снег, был бы ты не такой ленивый, встал бы, собрался, сходил бы куда-нибудь, узнал бы что-нибудь новенькое Мы бы и сами прошлись с удовольствием, но нас корни держат А у тебя корней-то нету. Ты человек свободный. Куда захотел туда и пошёл. И сам своими глазами на всё посмотрел. A нам приходится чужие рассказы слушать да всем на слово верить… Что птицы принесут, что солнечные зайчики пролепечут…

Здесь сосна Красивая увидела, что Шишка до сих пор не спит. Она взяла её в свои лохматые лапы и принялась качать. А сосна Высокая сказала:

— А вот ещё ручьи, славные ребята! Уж они-то журчат, уж они-то поговорить любят! Да обо всём так весело! Жаль только, что всё на бегу, мимоходом…

А сосна Старшая при воспоминании о ручейках воскликнула мечтательно:

— Уж скорей бы весна! Тебя так много! Сколько из тебя получится голубых ручейков весёлых!

Снег вообще был по натуре своей очень мягкий, но тут он обиделся.

— Что вам ручейки-то! — сказал он. — На что они вам понадобились? Подумаешь, вода! И потом, если бы не я, их бы и не было вовсе. Вот возьму на будущую зиму не выпаду, тогда не очень-то они пожурчат! И потом, несерьёзные они, мелкие. А я глубокий. Я больше понимаю.

— Вот и сходил бы, раз понимаешь! — наперебой заговорили сосны, — И посмотрел бы, что на свете творится, как люди живут. Интересный они народ, люди! А потом бы нам рассказал.

— А что? — сказал Снег неожиданно, — И пойду! Вот сейчас встану, оденусь потеплее и пойду!

Ох как обрадовались сосны!

— Да ну?! — закричали они. — Вот здорово-то!

Но здесь сосна Высокая, самая мудрая из сестёр, вдруг забеспокоилась:

— Постой! А куда же ты пойдёшь? Ведь ты и адреса-то не знаешь. Ещё заблудишься. Ищи потом тебя!

— Какого такого адреса? — удивился Снег.

— Как — какого? — ответили сосны — Городского, конечно!

Но здесь сосна Высокая сообразила, что надо позвать сороку. Она всё знает, всё помнит, много где бывала. Она и расскажет Снегу дорогу в город.

Сорока Люська и сорока Т-с-с

Надо сказать, что в этом лесу были две сороки. Одну из них звали Люськой. Это была самая настоящая сорока, точно такая же, как другие сороки, в других лесах и в других сказках. Она была так болтлива, что умудрялась произносить три фразы о совершенно разных вещах одновременно. И тогда никто не мог понять, о чём она говорит, или одни слышали одно, другие — другое, а третьи — третье.

А сорока Люська сердилась на всех:

— Какие вы все здесь бестолковые! Бестолковые-бестолковые! Беда мне с вами!

Совсем иначе обстояло с другой сорокой.

Наверное, редко кто может сказать, что побывал во всех лесах на свете. Наверное, почти никто не может этого сказать. Поэтому нельзя поручиться за то, что вторая сорока этого леса была единственной в своём роде. Всё может быть на свете. И две-три таких же сороки тоже могут быть. Но уж не больше! Ни в коем случае!

Дело в том, что эта сорока была почти вовсе и не сорока. На своих сестёр она походила одним только оперением. Но разве дело в оперении? Ведь не в оперении счастье. А характер у этой сороки был совсем не сорочий. Она не любила блестящие вещи. Тем более чужие. И слыла очень замкнутой и скрытной. И такой тихоней, что в лесу её прозвали «Т-с-с». Так её все и звали — сорока Т-с-с.

Сорока Т-с-с в душе очень стыдилась, что все её сёстры такие болтушки и сплетницы. И очень боялась, что в ней заговорит сорочья кровь и она тоже кому-нибудь о чём-нибудь насплетничает. До того боялась, что вообще предпочитала не отвечать ни на какие вопросы.

Однажды отец беличьего семейства гражданин Орешников высунулся из дупла и спросил у пролетающей мимо сороки Т-с-с:

— Уважаемая сорока Т-с-с, скажите, пожалуйста, какая сегодня погода? А то я не знаю, как следует одеть детей на прогулку — по-прежнему в рыжие шубки или уже в серые?

А сорока Т-с-с ответила вежливо, но твёрдо:

— Гражданин Орешников, о том, какая сегодня погода, вы можете спросить у самой погоды. Вы ведь знаете, что я не люблю сплетен и никого никогда не обсуждаю.

Вот какая была сорока Т-с-с.

Соснам довольно долго пришлось решать, какую же позвать сороку. Если позвать Люську, то она наговорит столько, что никто ничего не поймёт. Но если позвать сороку Т-с-с, она, пожалуй, вообще ни слова не скажет — побоится, что это сплетня.

В конце концов сосны решили позвать сороку Люську. Может, удастся разобрать что-нибудь путное в её болтовне.

Постоянного ночлега у Люськи не было. Ни одна сосна не могла выдержать её на своих ветвях больше одной ночи. Ведь и сквозь сон Люська так болтала, что у сосен начинало звенеть в ушах.

В эту ночь её приютила сосна, которую звали Кокетливой. Приютила не просто так, не задаром, а за золотое колечко, которое Люська принесла откуда-то в клюве и надела сосне на макушку.

— Недельная плата за квартиру, — сказала она. — Советую не отказываться. Тебе очень идёт. Теперь даже сосне Красивой с тобой не сравниться.

Сосна Старшая сказала соседним деревьям:

— Передайте туда, в глубь леса, этой кокетке, которая не имеет права называться сосной: пусть на минуту перестанет любоваться краденым добром и разбудит свою квартирантку.

Сосна Кокетливая, узнав, зачем нужна сорока, принялась тормошить её своей лохматой лапой:

— Квартирантка! Вставай! Тебя мои подруги зовут. Дело есть. Квартирантка, вставай!

— Что?! — забормотала сорока Люська спросонья. — Что украли? Кого растерзали?! Кого забыли?!

Но сосна Кокетливая прикрикнула на неё:

— Квартирантка Люська! Лети на поляну, где стоят три сосны — Старшая, Высокая и Красивая. Снег за ум взялся. В город собрался. Ты ему адрес дашь.

Сорока Люська захлебнулась от удивления.

— Снег?! В город?! Ну, ты ж понимаешь! Ну, я ж так и знала! Ещё вчера лечу, смотрю — он лежит! Белый такой, задумчивый… Ну, думаю, что-то он на своём снежном уме в виду имеет. Что-то, думаю, будет, не иначе!

Вообще-то перебивать человека, когда он говорит, некрасиво и невоспитанно. И птицу тоже — некрасиво и невоспитанно. Но сосна знала, что если Люську не перебить, она будет говорить хоть до утра.

_ Квартирантка Люська, — сказала она, — замолчи и поторопись, пожалуйста.

— Так я ж и говорю! — не унималась сорока. — Медведь, ну… этот, знаешь, с пятой просеки, берлога восемь, так он мне ещё в будущем году говорил…

Такую ерунду сосна уже совсем не могла слушать. И она Крикнула:

— Людмила, лети!!! А то завтра будешь искать себе другую сосну! Ни за какие колечки я такого терпеть не стану!

Людмила испугалась и полетела.

Когда она прилетела на поляну, Снег уже встал с земли. Это, конечно, трудно себе представить с непривычки—Снег, который встаёт с земли. А на самом деле всё очень просто.

Когда Снег лежит, у него не видно ни рук, ни ног, а только большие голубые глаза. А когда он поднимается, то все видят, что он похож на человека.

Как две капли воды. И руки у него есть, и ноги, и нос, и вообще всё как у людей. Да. А этот Снег, лесной, был похож очень доброго, очень славного и немного застенчивого человека. Вот на кого похож Снег, когда он встаёт с земли.

Снег не только поднялся с земли. Он даже успел одеться. И одежда у него, как это ни странно, была совсем человечья: шуба, шапка, большие рукавицы… Ведь когда Снег собирается в дальний путь, да ещё зимой, ему тоже надо тепло одеться. А путь Снегу предстоял очень далёкий. Из глубокого леса да самого города.

Сорока Люська опустилась на пенёк перед Снегом и сказала:

— Вы хотите, чтобы я рассказала вам дорогу в город, Пожалуйста! Хоть триста раз!

— Нет, нет, не надо триста! — заволновались сосны. — Расскажи один! Один только раз! Этого будет вполне достаточно.

— Вы думаете? — огорчённо спросила Люська. — Ну, один так один. Тогда я сейчас расскажу вам историю своей жизни, а затем перейду непосредственно к адресу. Так вот, когда была ещё ребёнком, ещё совсем-совсем маленькой сорокой…

— Но мы её уже слышали, твою историю! Ты нам её уже рассказывала! — закричали сосны.

— Ну и что? Её можно рассказывать и рассказывать бесконечно, я вас уверяю. И кроме того, у меня теперь совсем новая история моей жизни. Так вот, я приступаю…

— Нет, не надо, не приступай! Мы очень тебя просим! Не приступай! Неужели ты не можешь хоть раз пойти нам навстречу!

— А я и без того иду вам навстречу. Ну как Снег пойдет в город, не зная истории моей жизни? Какой позор! И для него и для всего нашего леса! Короче, сосны, будете вы слушать историю моей жизни или не будете? Давайте отвечайте ясно, кратко, без лишних слов!

— Нет, не будем, — твёрдо сказали сосны.

— Ах, не будете? — закричала сорока Люська, — Ах, мне здесь затыкают рот? Так не узнаете вы адреса! Вот вам! Никто на свете не узнает адреса города без истории моей жизни. Вот вам!

— Мы узнаем его от сороки Т-с-с, — сказали сосны.

— Ха-ха-ха! — захохотала Люська. — Какая же это, с поколения сказать, сорока? Много вы узнаете от этого бессловесного существа! Двух слов связать не может, бедняжка. Ну ладно, что-то вы меня совсем заболтали, сосны. Прямо в ушах удит. Надо будет подумать о переезде в берёзовую рощу. А сейчас я полечу знаете куда? Есть здесь в лесу один глухарь. Ему всё приходится повторять по пятнадцать раз, пока он расслышит. Я ему расскажу историю жизни моей прабабушки, бабушки, мамы, затем свою, а затем дам и адрес города.

— Но глухарь же не собирается в город. Ему не нужен адрес, — возразили сосны.

— Ну и пусть. А я всё равно ему расскажу. Триста раз подряд. А вам — ни разочка, — сказала Люська и полетела к глухарю.

С сорокой Т-с-с сосны сговорились неожиданно просто. Она была разумной птицей и сразу поняла, как важно Снегу выяснить адрес города.

— Хорошо. Я расскажу, как попасть в город, — сказала она. — Но я должна быть уверена в том, что вы не назовёте это плетней.

— Не назовём, не назовём, — заверили её сосны. — Это не имеет ничего общего со сплетней.

— Тогда так, — сказала сорока Т-с-с. — Вы дойдёте, уважаемый Снег, до аллеи Тридцать второго дня весны, той, где год назад построили высотную берлогу. Я думаю, что если это и сплетня, то общеизвестная… Дальше вы пойдёте… — И так, оговорками, она объяснила Снегу дорогу в город.

Снег выслушал её и робко заметил:

— Простите, уважаемая, я с непривычки как-то не запомню. Вернее будет записать.

Тогда сорока Т-с-с повернулась к нему спиной и развернула хвост веером.

— Извините меня, пожалуйста, но я хочу предложить вам воспользоваться пером из моего хвоста. Можете выдернуть. Только, по возможности, не из центра, а так, чтоб было незаметно.

Снег осторожно и деликатно выдернул перо.

«Да, перо есть, а чернил-то нету», — подумал он и спросил:

— А чернила?

— Да что ты, Снег! — возмутились сосны, — Вот темнота то! Даром, что белый. Ведь у сороки Т-с-с все перья уже три года как самопишущие.

— И это уже известно! — огорчилась сорока Т-с-с. — Боже мой, какие вы все тут чудовищные сплетники!

Академик Филин и Снежные законы

Когда Снег записал адрес сорочьим пером на куске коры, попрощался с соснами и уже вышел на аллею Тридцать второго дня весны, его догнала сорока Люська.

— Снег! Снег! Подожди! — закричала она ещё издали, — Тебя члён-корреспондент Лесной академии, по фамилии Филин, просит к себе в кабинет.

Снег много слышал о Филине, но, где находится его кабинет, не знал. Люська показала ему большое дерево, и Снег вежливо постучал по его стволу.

— Войдите, войдите, — услышал он в ответ.

Войти он не мог, потому что кабинет Филина помещался в дупле, а Снег был человек высокий. Поэтому он просто просунул голову в дупло. Ох, и интересно там было! На стенах — множество полок. А на полках стояли книги. Очень толстые и, наверное, очень интересные. Так подумал Снег, хотя книг он никогда не читал. Ведь он всегда лежит, а лёжа читать вредно Член-корреспондент Филин сидел в центре дупла за письменным столом. А перед ним на столе в стаканчике стояли птичьи перья. Галочьи, сорочьи, вороньи, и даже одно павлинье, и одно страусовое перо. Эти последние прислали Филину его учёные коллеги мистер Страус и мосье Павлин, с которыми Филин познакомился на конгрессе лесов, прерий, джунглей и пампа сов и с тех пор состоял в постоянной переписке.

Перед Филином лежала огромная книга, пожалуй, толще всех тех, что стояли на полках.

— Это ты и есть Снег? — спросил Филин, поднимая очки на лоб. — Здравствуй, Снег. Да ты ещё совсем молоденький. Просто Снежок ещё. Ты, говорят, в город собрался?

— Да, — сказал Снег и кивнул головой. — В город иду.

— А Снежные законы ты твёрдо помнишь? — спросил Филин.

— Какие законы? — растерялся Снег.

— Не знаешь, значит. Совсем не знаешь! — строго сказал Филин. — А пора бы уж знать. Не маленький…

И Филин открыл лежащую перед ним книгу.

— Это — летопись Леса, — сказал он и начал бережно перелистывать страницы. — Я её веду уже семьдесят лет. Принял от своего предшественника, тоже по фамилии Филин, когда был еще птенцом… Да… Но это всё воспоминания. А вот и Снежные законы. С вашего позволения, их два. Первый гласит: где растаешь, там и выпадешь. Второй несколько сложнее: раз выпадешь — поднимешься, второй раз выпадешь — поднимешься, в третий раз выпадешь — так лежать и останешься. Ясно?

Снегу было ясно. Несмотря на то, что он не читал книг и даже не учился в школе, он был очень сообразительный Снег. Но на всякий случай он уточнил:

— Значит, выпадать можно только два раза?

Член-корреспондент Лесной академии мудрый Филин остался доволен Снегом. Он кивнул головой и сказал:

— А ты способный ученик! Прямо на лету схватываешь. Совершенно верно. Только два раза. Если ты, разумеется, хочешь вернуться назад… Только два раза.

Город и Железная дорога

Снег пустился в путь. По просекам и тропам, мимо берлог, гнёзд, дупел, нор, мимо реки, мимо озера, мимо болота, мимо холма… Вот и Железная дорога. Заградительные ёлочки, которые ровным рядом росли вдоль полотна, увидав Снег, закричали ему:

— Смотри дорогу не засыпь! Куда это ты собрался?

— В город иду, — ответил им Снег.

Железная дорога услышала это и сказала:

— Так садись в мой поезд, Снег. Он мигом довезёт тебя до города.

Снегу, по правде говоря, очень хотелось сесть в поезд, но с непривычки было как-то боязно. И он сказал:

— Спасибо, уважаемая Железная дорога. Я уж пешочком. По старинке. Так оно как-то спокойнее.

Это был хороший и весёлый город. И поэтому он даже ночью не гасил огней. То есть огни в окнах он, конечно, гасил, как и все города на земле. Но на улицах его до самого рассвета горело множество цветных фонарей.

И вот наконец Железная дорога повернула, и вместе с ней повернул Снег, и вдруг ему открылся стоящий на холме ночной город, весь в огоньках.

«Вот это, стало быть, и есть город, — подумал Снег. — А в нём люди живут».

И город тоже увидел Снега. Он подмигнул ему в знак приветствия своими огоньками и сказал:

— А вот и ты. Добро пожаловать!

Была ночь. И хотя самое главное и самое красивое в любом городе — это люди, а людей как раз на улицах не было, они все спали, — город всё равно был очень красив — весь и: стекла! А ведь стекло похоже на тонкий лёд. И поэтому горох Снегу очень понравился.

«Вот это их просеки», — думал Снег, глядя на улицы.

«И тропы», — думал он, глядя на переулки.

«А это, вероятно, их берлоги, или норы, или гнёзда, — размышлял Снег, глядя на дома. — Люди строят по принципу ласточек — многоэтажно…»

Так шёл Снег и смотрел на город, в котором его ожидало множество приключений… Вдруг из-за поворота появился какое-то странное существо. Это только Снегу оно показалось странным, а вы бы сразу поняли, что это собака. Это был очень потрёпанный пудель, но тем не менее с роскошным, тоже правда порядком потрёпанным бантом на шее. Так уж случилось, что Снег никогда не видел собак. Но зато он видел лисиц. А лисицы и собаки похожи друг на друга. Поэтому он обратился к пуделю так:

— Гражданка, я не знаю, кто вы, но вы мне очень напоминаете одну мою знакомую лисицу.

Снегу казалось, что он обратился к незнакомке достаточно вежливо, но она почему-то возмутилась.

— Во-первых, не в моих правилах разговаривать с незнакомыми! — сказала она сердито, — И во-вторых, я не лисица отнюдь и даже наоборот. Я собака, знаете ли. Я пудель. Я очень породистая. Неужели вы сразу не заметили?

При этих словах она прыгнула через голову. Это было очень странно и очень неожиданно. Но Снег, как человек воспитанный, ничем не выдал своего изумления. Он только сказал:

— Нет, конечно, я заметил. Этого нельзя не заметить, Я просто не решился сразу же вам об этом сказать. А как вас зовут, уважаемая собака?

— Вообще-то отвечать на этот вопрос тоже не в моих правилах, но раз уж мы заговорили… Меня зовут Веруня. А вас? Раз уж мы заговорили…

— Меня зовут Снег, — охотно ответил Снег.

— Вы лжёте, — сказала Beруня и быстро поправилась: — Простите, вы ошибаетесь. Вы не Снег. Вы, простите меня, самозванец. Я знаю Снега. Он выглядит решительно не так.

Всё это она сказала очень твёрдо и убеждённо. Снег даже растерялся. Но ведь он точно знал, что он Снег.

— Уважаемая Веруня, — сказал он. — Я никогда не лгу. Иногда я, правда, ошибаюсь. Но в том, что я Снег, я абсолютно уверен. Уже много лет я Снег. Лесной Снег. Честно белоснежное слово.

Своим честным словом Снег очень дорожил и крайне редко им пользовался. В самых исключительных случаях. Но этот случай, по мнению Снега, бесспорно был исключительным. Подумать только! Ему не поверили, что он Снег! А кто же он в таком случае?

— A-а, лесной! — протянула Веруня. — Ну, это вполне возможно. Так бы и говорили, что лесной. А то у нас здесь другой Снег. Свой, городской. И он совсем на вас не похож. Вы его ещё увидите.

Снег был очень доволен, что недоразумение наконец разрешилось. Но вдруг он почувствовал сильную усталость. Ему захотелось прилечь. Ведь всё-таки он привык к лежачему образу жизни, а тут такой долгий путь…

— Уважаемая Веруня, — сказал он, — я долго шёл пешком. И очень устал. Вы городская. Не посоветуете вы мне, где здесь можно прилечь переночевать?

Веруня вдруг опять очень высоко подпрыгнула и дважды перевернулась в воздухе через голову. Снег от неожиданности вздрогнул, но опять не решился ни о чём её спросить. А Веруня как ни в чём не бывало обратилась к нему:

— Сейчас, сейчас… Дайте сообразить. Ну, в гостиницу вы наверняка не попадёте. С номерами очень сложно. Не знаю, как у вас, в лесу… Впрочем, должна признаться, я тоже в данный момент бездомная. Лично я ночую в одном сарайчике. Не дворец, конечно, но довольно уютно. Правда, это не в моих правилах, но я могу потесниться, раз уж так случилось…

— Очень вам благодарен, — ответил Снег. — Я, знаете, очень непритязателен. Могу спать на голой земле.

— Тогда — в путь! — сказала Веруня и снова перекувырнулась в воздухе.

И здесь Снег решился.

— Простите, пожалуйста, — сказал он, — может быть, это нескромный вопрос, но что это вы всё время делаете?

— Это? — спросила Веруня и опять прыгнула через голову — О, это, видите ли, по привычке. Я раньше работала в цирке. Имела бешеный успех. Но потом там появился один фокстерьер. Тюбик. Очень талантливый. Он умел не только прыгать, но и считать. И, кроме того, был автором известного среди собак романа, под названием «Книга о вкусной и здоровой пище». И его приняли на работу, а меня уволили. И сейчас я без работы. Временно, разумеется. Я уже учусь считать. До трёх умею. Дальше не умею. Потому что я учусь считать на косточках, а больше трёх косточек у меня ещё никогда не было. Вот как только научусь до десяти, можно будет опять поступить в цирк.

— Значит, вас в цирке всему этому научили?! — спросил Снег восхищённо. — Но какие надо иметь способности! Падать я ещё умею, и очень хорошо. Но вот прыгать!..

Как Снег встретился с людьми и узнал, на кого он похож

И вот наступило утро. Первое утро лесного Снега в городе. Снег очень рано проснулся и пошёл осматривать город. Днём он оказался ещё красивее, чем ночью.

Снег очень волновался при мысли о первой встрече с людьми. Как они его примут? Что они скажут ему? Что скажет им он? Ведь он не очень-то складно умеет выражать свои мысли и чувства… Он даже пытался приготовить приветствие. Он размышлял про себя: «Я им скажу так: „Дорогие люди…“ Нет, не то. Они мне могут возразить: „Ты же нас совсем не знаешь. Ты с нами только что познакомился. Когда же мы успели стать тебе дорогими?“ Лучше я скажу так: „Уважаемые люди. Я Снег. Я вас очень уважаю“. Нет, нескладно как-то…»

В конце концов Снег решил: как выйдет, так и выйдет. А вышло всё очень неожиданно. Люди ни о чём его не спросили. И ничего ему не сказали. Они вообще не обратили на него никакого внимания. Как будто лесные Снега только и делают, что ходят по улицам города.

— А может, так и есть? — растерянно подумал Снег.

Но потом он понял, в чём дело. Это случилось так. Какой-то человек, как показалось Снегу, узнал его. И бросился к нему с распростёртыми объятиями. Снег очень обрадовался, что встреча выходит такой тёплой. Но вдруг человек закричал:

— Иван Иванович! Дорогой! Сколько зим!

Снег растерянно начал обдумывать, сколько же действительно зим? И почему его назвали Иваном Ивановичем? Но здесь человек сказал:

— Простите, обознался. Но какое удивительное сходство! Только у Ивана Ивановича глаза чёрные, а у вас голубые… Какое сходство…

И Снег понял, почему люди ничего ему не говорят и ни о чём не спрашивают его. Они просто не знают, что он Снег! Уж если его можно спутать с каким-то Иваном Ивановичем, значит, он очень похож на человека. Снег хотел было объяснить им, кто он такой. Но люди так спешили куда-то, что Снег решил:

«У них, наверно, очень много своих забот. Зачем прибавлять им ещё одну?»

И не стал ничего говорить.

А скоро он узнал про себя ещё одну вещь. Чрезвычайно странную. Он решил покататься на троллейбусе. Ему было страшновато, по правде говоря. Но он подумал:

«Вот сосны-то удивятся, когда я им расскажу, что ездил в троллейбусе!»

Снег сразу представил себе удивлённые глаза сосен, поборол страх и вскочил на подножку. Это мы, люди, городские жители, постоянные пассажиры троллейбусов, знаем, что раз уж ты в троллейбус сел, то полагается тебе брать билет. А Снег, в городе человек новый, об этом не знал. Он просто понятия не имел об этом. Троллейбус двигался вперёд, а Снег сидел спокойно, то есть не совсем спокойно, а немного взволнованно, на одном из тех мест, над которыми надпись: «Для детей и инвалидов». Сидел и смотрел в окно. И вдруг услышал:

— Гражданин, ваш билет?

— Чей билет? — спросил Снег с интересом.

— Ваш. Чей же ещё? — недоуменно ответил контролёр.

— Какой билет? — удивился Снег.

— Да ваш же, говорю! — рассердился контролёр. — Не отнимайте времени, гражданин. Не прикидывайтесь дурачком. Если нет билета, то так и скажите: «Нет у меня билета».

— Нет у меня билета, — охотно согласился Снег.

— Вот так бы сразу. А то: «Чей билет?», «Какой билет?» И не стыдно вам, гражданин, зайцем ездить?

— Кем?!!

Снег был потрясён. Он никогда не думал, что похож на зайца. И сосны никогда ему об этом не говорили.

— Зайцем, зайцем, гражданин! Что, законы не для вас писаны? Или вы их вообще не знаете?

— Знаю, — твёрдо сказал Снег. — Знаю. Оба закона знаю. Мне их Филин рассказывал. Два закона.

Снег уже собирался прочесть эти законы наизусть. Он их очень ясно помнил. Но тут контролёр сказал:

— Законов не два, гражданин, а гораздо больше, позвольте вам заметить. И их надо изучать самому, а не слушать каких-то Филиных. Мало ли что они вам расскажут. И почему вы, гражданин, уселись на этом месте? Ведь ясно же написано: «Для детей и инвалидов». А вы не дитя вовсе. И не инвалид, как я погляжу, а ездите зайцем!

Снег встал, дождался остановки и вышел. А кто-то вслед ему сказал:

— Как не стыдно! Сразу видно, настоящий заяц.

Конечно, всё это было очень обидно. Но Снег понимал — так вышло потому, что люди не знают, что он Снег. Иначе они многое бы простили ему. Наверняка простили бы. Но занимало его сейчас не это, а удивительное открытие. Оказывается, он похож на зайца! И даже не только похож, а просто он заяц! Настоящий заяц! И это видно сразу!

Кто из нас Снег?

После этого случая Снег решил городским транспортом больше не пользоваться, а ходить пешком. И вот однажды на одной из улиц до его ушей донёсся странный шум. Он слышался ещё откуда-то издалека, но быстро приближался.

Лесной Снег не привык к шуму, поэтому он спрятался в подворотню и, осторожно высунув оттуда голову, стал смотреть в ту сторону, откуда доносился шум.

Из-за угла появился странный зверь. На самом-то деле это был вовсе не зверь, а обыкновенный снегоочиститель. Но лесной Снег этого не знал. И он решил, что это, вероятно, особого рода хищник, который водится только в городах.

Снегоочиститель двигался по улицам с бешеным рёвом, поводя по сторонам огромными лохматыми усищами, и от этого он казался ещё страшнее. И ревел он неспроста. Это была погоня. Он уже почти настигал маленького худенького человечка в кургузом пиджачке, из рукавов которого торчали грязные, но отменно накрахмаленные манжеты.

Небритый человечек налетел на Снега, отскочил и испуганно прижался к стене. А страшный зверь прогремел мимо по улице.

— Ты кто? — спросил человечек, задыхаясь.

— Я?.. Снег… — растерянно ответил лесной Снег. — А ты кто?

— Вот те на! — воскликнул человечек ещё более удивлённо и растерянно. — И я Снег!

Лесной Снег оглядел его с ног до головы. Одет человечек был небрежно, грязно, но щеголевато.

— Непохож, — заключил лесной Снег.

Городской Снег (а это был именно городской Снег), в свою очередь, оглядел лесного Снега, его румяные щёки, добрые голубые глаза, валенки и возразил:

— И ты не похож…

— А от кого это ты так бежал? — спросил лесной Снег.

— «От кого, от кого»! — мрачно заворчал городской. — От него всё, от Снегоочистителя, ни дна ему ни покрышки!

— Это вот того страшного усатого так зовут? — спросил лесной Снег.

— Ага, — ответил городской.

— А что это он с тобой хотел сделать?

— Да ты что? — изумился городской Снег. — С Луны, что ли, свалился?

— Да нет. Я не с Луны, — ответил лесной Снег серьёзно.

Часто, лёжа в лесу, он смотрел на Луну. Она ему очень нравилась. И он думал о том, что там, наверное, тоже идёт Снег. Лунный Снег. А теперь он подумал, что если он, Снег лесной, проделал такой долгий путь и пришёл в город, то почему бы и лунный Снег не мог проделать немного более долгий путь и тоже оказаться в городе.

— Я не лунный. Я лесной. Нездешний я. Из лесу.

— А я здешний. Городской, — почему-то очень грустно сказал человечек.

— Так чего же он с тобой хотел сделать, этот Снего…

— …очиститель-то? Ну, это, брат Снег, рассказывать — Долгая история! Да чего это мы с тобой здесь на ходу-то? Пойдём куда-нибудь, посидим, я тебе всё расскажу. Хоть и не похож ты, хоть и нездешний, а всё-таки тоже Снег. А то и поделиться не с кем…

При этих словах городской Снег выглянул из подворотни и облегчённо вздохнул:

— Всё! Уехал усатый! Айда в «Космос»! У меня вчера получка была.

— А что такое «получка»? — спросил лесной Снег.

— Ну, как тебе объяснить? Ну, вот её отдашь, а тебе за это много-много мороженого дадут. Понял?

— Нет, не понял, — признался лесной Снег.

Он вообще был очень честный малый и, когда чего-нибудь не понимал, никогда не делал вид, что понимает.

— А что такое «мороженое»? — спросил он.

И вот оба Снега пришли в кафе «Космос», сели за столик, и перед каждым из них официантка поставила по огромной вазе с мороженым. Лесному Снегу мороженое очень понравилось. Жадно поедая один шарик за другим, он сказал городскому:

— О, это очень вкусно!

— Я тоже люблю, — небрежно бросил городской Снег. — Я здесь постоянный посетитель. Ем почти задаром, потому что, если бы не я, этого мороженого и не было бы вовсе. Я здесь в городе большую работу провожу, — заявил он важно, — не то что ты у себя в лесу.

— Это заметно, — произнёс лесной Снег уважительно и сочувственно. — Вид у тебя усталый. Измождённый даже.

— Ещё бы! — сказал городской Снег с горечью. — Тебе легко говорить! Ты там себе лежи и лежи. Никто тебя не трогает, знай только свой срок. Весна придёт — уходить пора. А меня здесь что ни день — убирают. Ни минуты спокойно полежать не дают. Да ещё как! И ломом меня, и скребками, и песком посыпают. А потом на машину — ив реку топить… Да ещё Снегоочиститель этот, усатый лиходей. Техника! Город! Здесь тебе не лес-цветочки-ягодки!

— Ну, брат Снег, и грустное же у тебя житьё! — воскликнул лесной Снег, еле сдерживая слёзы. Чтобы снегам так жилось! Этого он никогда не слышал. — То-то ты такой, прости, грязный весь, небритый…

— Да-а-а… — жалостно протянул городской Снег, — Тебе хорошо быть таким чистым, белым, славненьким… У тебя в лесу что? Ну, лыжи разок по тебе проедут. Это даже приятно. Это всё равно, что по щеке погладят. Ну, в мягких валенках кто пробежит… А по мне… Сапоги! Ботинки!! Галоши!!! Все меня топчут! Все меня месят! Да вот ещё гвоздики…

— Какие ещё гвоздики?! — спросил лесной Снег в ужасе.

— Ну, шпильки, — пояснил городской.

— Какие шпильки?!

— Каблучки такие. Дамские. Горе моё. Да вот, смотри!

По кафе прошла девушка на высоких тонких каблуках.

Снег посмотрел и обомлел.

«Какие они высокие! — подумал он. — Какие они тонкие! Какие они, должно быть, острые! И как это, должно быть, больно!»

А вслух он ничего этого не смог сказать. Он сказал только:

— О-о-о!!

— Видал? — рявкнул городской Снег. — Страшно? — рявкнул он ещё раз торжествующе. — Вот если по тебе такое пройдёт, будешь ты бритым, будешь ты белым, будешь ты целым? Будешь или не будешь? Вот в чём вопрос! Во времена сплошной подошвы, — вздохнул городской Снег, — мне гораздо легче было. Я сейчас даже на «Журнал мод» подписался. Надо же всё-таки знать, что тебя ждёт.

Здесь лесной Снег, как ни крепился, не выдержал и заплакал. Слёзы его, замерзая на лету и превращаясь в сосульки, позванивали о стеклянную вазу с недоеденным мороженым.

— Слушай, брат Снег, милый! Страдалец ты мой! — говорил он сквозь слёзы. — На что тебе сдался этот город! Бросай его! Пойдём к нам в лес! Тишина, покой! Места хватит. В крайнем случае, горы образуем.

Здесь Снег замолк, потому что вспомнил, какие сложные отношения сложились у него с соснами, как он раздражал их своей молчаливостью, неповоротливостью и белизной.

«Они меня и одного едва терпят, — подумал он, — а если у нас в лесу будут целых два Снега сразу?..»

Но потом он решил, что сосны, в общем, бабы добрые и их можно разжалобить и уговорить. И уж совсем твёрдо он сказал городскому Снегу:

— Пойдём, а?

— Да нет, братец, — ответил тот после некоторого молчания. — Спасибо. Я уж здесь. Я, понимаешь, к городу привык. Я Снег конченый. У вас там радио нет?

Снег не знал, что такое «радио». И вообще это было какое-то очень уж не лесное слово. Его наверняка не было в лесу, этого «радио».

— Ну вот. Нету. И телевизора, наверное, нет? — спросил городской Снег.

Этой штуки в лесу тоже не водилось.

— Да и мороженого, видать, не поешь? — нанёс городской Снег последний, сокрушительный удар.

— Нет, мороженого у нас нет, к сожалению. Пока нет.

— Ну вот. А я к этому с детских лет приучен. Я дитя города. Я без всего этого не могу.

— Ну, брат, это дело твоё, — сказал лесной Снег немного обиженно. — Моё дело — предложить. А я вот, знаешь, живу и не тужу. Каждому Снегу своё, конечно. Только жаль мне тебя очень.

Сколько раз в году бывает зима

Городской Снег так был рад встрече с лесным, что уже несколько дней бездельничал и совсем забросил свои обязанности. Однажды Снега шли мимо катка. Он был закрыт. Ледяное поле превратилось в лужицы воды.

Возле ворот толпились огорчённые конькобежцы. Ведь зима, всем хочется кататься, а каток, как на грех, закрыт.

— Подул бы ты разок-другой, — сказал лесной Снег городскому. — Холоду бы напустил. Ну, что тебе стоит?

— Не хочу! — захныкал капризно городской Снег, — Не желаю. Не буду. У меня выходной. Отгул у меня! Понятно?! Я два месяца работал. Какие морозы стояли! Накатались! Хватит! Снег что, не человек, что ли? Право на отдых у меня есть?

— Но ведь зима бывает раз в году. Только один раз! — укоризненно сказал лесной Снег. — Ты ведь потом три времени года отдыхать будешь! Целых три! Странный ты, брат Снег, какой-то. Бесчувственный.

Лесной Снег подошёл к заборчику катка, перегнулся через него и принялся дуть. От его снежного дыхания лужицы начали быстро затягиваться, и поле превратилось в гладкий, блестящий лёд. Оживлённо заработали кассы. Конькобежцы побежали на поле.

— Спасибо, товарищ, выручили! — сказал один из них лесному Снегу и пожал ему руку.

Снега это ужасно растрогало.

— Вот видишь, — сказал он городскому. — Неужели тебе не приятно делать людям добро?

Городской Снег ничего не ответил. Ему было почему-то немного стыдно.

В первый раз выпадешь — поднимешься…

Снега часто захаживали в кафе «Космос». Мороженое лесному Снегу очень нравилось. Походят, побродят, а потом и завернут туда пропустить шарик-другой…

Однажды, когда они ели уже по третьей вазе, городской Снег обратился к лесному. На этот раз тон его был не высокомерным, как обычно, а просительным.

— Знаешь, брат Снег, есть у меня к тебе большая просьба, — сказал он и вынул из кармана график снежных работ. — Вот мне сегодня в ночь выпадать. Непременно. Иначе — прогул. Большие неприятности. А мне как раз отлучиться надо. Из города. В соседний. Понимаешь, был я там в прошлое воскресенье. Познакомился в одном дворе со снежной бабой.

— Я бы на твоём месте с большим уважением отзывался о своих знакомых. Ну как же можно называть женщину «бабой»?

— Ну, с женщиной. Извини. Ну, такая она хорошенькая! Глаза — угольки! Нос — морковка! И такая она умненькая, содержательная, начитанная… Просто поговорить приятно! Вот я и думаю. Сходить мне туда сегодня надо непременно. Что-то сердце не на месте. Ведь всё может быть… Сломают её или оттепель… Так и не увидимся больше. И вот я думаю: может, выпадешь здесь за меня? Окажешь такую услугу? Всё-таки ведь не чужие.

— Ну конечно, выпаду, — сказал лесной Снег. — Какие могут быть счёты между друзьями!

— Вот хорошо-то! — обрадовался городской. — Вот спасибо-то тебе! А как наступит время Снег убирать — я подоспею. Убирать уже меня будут. А то ты с непривычки можешь сильно пострадать.

На том и порешили. Городской Снег отправился на свидание к снежной бабе, а лесной, как только настала ночь, выпал. В первый раз.

Наступило утро. Первыми проснулись дворники. Они вышли на улицу и ахнули. Все хором. Снегу было столько! И был он такой глубокий! И такой голубой! Ну, просто невиданный в городе Снег.

Один из дворников даже сказал:

— Снег будто подменили!

Откуда ему было знать, что Снег и вправду подменили. Никто не мог об этом догадаться.

По этому случаю был даже задержан утренний выпуск газет, и в них появилось такое сообщение:

«В ночь с 15 на 16 февраля в городе выпал необычайно глубокий снег удивительного голубого оттенка. Учёные пока не нашли этому объяснения».

Вон как всех изумил лесной Снег! Но изумить-то он изумил, а городского Снега всё не было и не было. Что-то он задерживался у своей снежной бабы…

И вот из-за поворота показался усатый, свирепый снегоочиститель, готовый к бою с любым Снегом, самой невероятной глубины, самого диковинного оттенка.

Увидел его лесной Снег и, не поздоровавшись, забыв обо всех правилах приличия, вскочил и побежал. Снегоочиститель устремился за ним.

Бежит лесной Снег и думает:

«Куда же это он запропастился? Ведь я и города-то толком не знаю. Куда убегать?! Куда сворачивать?!»

И пришлось бы ему плохо, если бы как раз в эту минуту из-за угла не выскочил Снег городской. Увидев его, снегоочиститель рявкнул, развернулся и устремился за ним, оставив лесного Снега в покое.

Что будет, если от трех косточек отнять две?

Жизнь лесного Снега в городе была такой необычной для него, такой интересной и увлекательной, что было бы совсем не удивительно, если бы он забыл о собаке Веруне, умеющей считать только до трёх. Но он не забыл о ней. Как-то не умел он забывать о тех, кто сделал для него доброе дело. А ведь Веруня сделала для него, может быть, совсем не очень крупное, но очень доброе дело. Она была первой, кого Снег встретил в чужом ночном городе. Она помогла ему найти ночлег, ободрила его. И Снег нет-нет да и выбирал полчасика, чтобы завернуть к её сарайчику. А надо сказать, что Веруня всё ещё жила в этом сарайчике, потому что и сейчас у неё было только гри косточки и до сих пор она умела считать только до трёх.

Заходя к ней. Снег всегда заставал одну и ту же картину: Веруня, грустно склонясь над своими тремя косточками, упражнялась в арифметических действиях.

— Раз, два, три… — печально говорила она. — Раз, два, три. Если от трёх косточек отнять две, то будет одна. Но я никому не позволю отнять у меня целых две косточки! Но если всё-таки, как это ни неприятно, представить себе на минуту, что их кто-то отнял, то у меня останется одна косточка. Раз, два, три…

— Неужели всё ещё три, уважаемая Веруня? Всё ещё только три? — сочувственно спрашивал Снег.

— Да, уважаемый лесной Снег. Только три, как видите, — отвечала Веруня.

— Но неужели вам ни разу не посчастливилось найти хотя бы ещё одну? Ну хотя бы обглоданную… извините…

— Да нет, я находила, — мужественно признавалась Веруня. — Но пока я находила четвёртую, я не удерживалась и съедала одну из тех трёх, которые у меня уже были… Я знаю, что искусство требует жертв, но есть жертвы, на которые способна не каждая собака. Боюсь, что мне никогда не собрать десяти А тогда прощай цирк, прощайте огни рампы, аплодисменты, милый запах кулис…

И Снег решил помочь Веруне. Но как это сделать? Ведь она его единственная знакомая собака во всём городе. Здесь было не обойтись без помощи городского Снега. И при первом же случае лесной Снег спросил его, есть ли у него знакомые собаки. Городской Снег немного удивился вопросу, но сразу воспользовался случаем, чтобы лишний разок прихвастнуть своей солидностью и связями.

— Ну, о собаках, брат Снег, мне известно решительно всё. Это я тебе точно говорю. Каждая собака меня знает, и я, в свою очередь, знаю каждую собаку. Ты знаешь, я не люблю особенно разлёживаться. Я чаще всего на ногах. Но иногда всё-таки приходится выпадать. Так вот, когда я, к своему неудовольствию, вынужден неподвижно лежать на земле, собаки бегают по мне и всюду оставляют свои следы. И поэтому я знаю, откуда какая собака пришла, где она живёт. А что это ты вдруг заинтересовался собаками нашего города?

Снег вкратце объяснил, зачем ему нужны собаки. Тогда городской Снег пришёл в полное недоумение.

— Ты, брат Снег, говоришь, что я странный. Нет, это не я, это ты странный. Ну, чего тебе далась эта Веруня? Подумаешь, умеет считать до трёх! А я вот лично и до трёх не умею. И ничего. Живу. И довольно неплохо.

— Ну, и ничего хорошего, что не умеешь, — сказал лесной Снег. — Ну, и довольно стыдно.

— А по-моему, это тебе довольно стыдно заниматься такими пустяками. Солидный человек, большое место занимаешь, как-никак лесной Снег.

Но Снег всё-таки попросил познакомить его с городскими собаками.

И собаки пришли. Их привёл самый главный пёс, по имени Вася. Лесной Снег обратился к ним с краткой речью. Он не стал им ничего объяснять подробно. Он считал, что всё, что он знает о Веруне, является её личным делом, и даже, пожалуй, секретом, который не следует выдавать. И поэтому он просто сказал собакам, что ему очень нужны двадцать восемь косточек.

— Вы просите нас о самом дорогом, — вздохнул пёс Вас!

И собаки утвердительно затявкали.

— Я знаю, — сказал лесной Снег. — Но я всё-таки прошу вас об этом. Потому что мне очень, очень нужны двадцать восемь косточек.

— Мы подумаем, — сказал Вася.

И собаки принялись молча думать.

Потом они перестали думать, и Вася сказал:

— Мы кто?

Никто на это не ответил. И Снег тоже. Он просто не знал, как надо ответить.

Но Вася повторил свой вопрос.

— Я спрашиваю, — сказал он твёрдо, — кто мы?

— Вы собаки, — ответил Снег.

— Правильно, — сказал Вася. — Мы собаки. И ещё друзья человека. И хотя ходят слухи, что вы Снег, но вы очень похожи на человека. И мы вам поможем. Правильно, собаки?

Собаки ответили, что правильно.

— Не пожалеем своих костей, собаки? — спросил Вася.

— Не пожалеем, — ответили собаки.

— Тогда за дело, — сказал Вася.

И собаки быстро разбежались. Они вернулись очень скоро и принесли ровно двадцать восемь прекрасных, отборных, даже необглоданных костей. А Вася положил рядом с горкой костей ещё одну.

— Двадцать девятая, — сказал он. — Запасная.

Лесной Снег отправился к Веруне. И застал её за тем же занятием. Он положил перед онемевшей от счастья и изумления Веруней двадцать восемь косточек и сказал:

— Уважаемая Веруня. Я принёс вам небольшой подарок. Двадцать восемь косточек. Дело в том, что мне было бы приятнее, если бы вы научились считать не до десяти, как тот мудрейший фокстерьер, а до целых двадцати восьми. Но я бы просил вас не относиться к моему подарку, как к продукту питания. Пусть это будет для вас только учебным пособием, не больше. А чтобы вам легче было удержаться, вот вам лишняя, двадцать девятая косточка. Запасная.

Веруня была счастлива. Она даже лишилась дара лая. В знак благодарности она проделала перед Снегом все упражнения, какие только умела. Прыгала через голову, переворачивалась в воздухе, ходила на задних лапках. А потом принялась считать и пересчитывать косточки.

Что такое любовь?

Настал день, когда Снег выпал и во второй раз. Случилось это так. Оба Снега сидели на лавочке в сквере и о чём-то беседовали. На соседнюю скамейку сели девушка и юноша. Оба они были молодые, красивые и весёлые. Лесной Снег посмотрел на них, и они ему очень понравились.

— Это кто? — спросил он городского.

— Влюблённые, — ответил тот. — Неужели никогда не видел?

Ну конечно, лесной Снег знал и что такое любовь, и что такое влюблённые. Кто же этого не знает? Вот в прошлом году в лесу случилась такая история. Один медведь влюбился в одну медведицу. А той волк нравился. Какая это была трагедия! Весь лес переживал и обсуждал это. Медведь сначала скрывал свои страдания, а потом перестал. Сидел себе на поляне и ревел на весь лес. И слёзы лапой вытирал. Но потом всё кончилось хорошо. Ведь медведь очень любил медведицу. А разве может при этом кончиться плохо? Они поженились, им дали отдельную трёхкомнатную берлогу, и у них родилось много медвежат…

Снег прекрасно помнил всю эту историю. Так что он очень хорошо знал, что такое влюблённые, и очень их уважал.

В это время юноша вскочил на скамейку, поднял руки к небу и воскликнул:

— Вот захочу и всё для тебя сделаю! Вот захочу, и снег пойдёт! Сколько его не было? Три дня? А захочу — и пойдёт! Вот захочу…

Но в это время девушка перебила его.

— Захоти! — сказала она.

— Что захотеть? — растерялся парень.

— Чтобы снег пошёл. Захоти.

Отступать было поздно. И парень очень неуверенно, с мольбой в голосе сказал:

— Снег… иди… очень прошу тебя!

— Извини, приятель, — сказал лесной Снег городскому. — Я мигом.

И лесной Снег растворился в воздухе и превратился в массу снежинок. И все они принялись кружиться вокруг влюблённых.

Юноша решил, что он, наверное, стал волшебником. Ведь то, что произошло, было настоящим чудом!

— Вот захочу, и цветы расцветут! — крикнул он.

При этих словах Снег опять принял свой прежний образ и опустился на скамейку рядом с городским.

— Вот этого я уже не могу, — грустно сказал он. — Рад бы, да не могу. Ни разу в жизни цветов не видел. Только подснежники. Но они — как я. Голубые все. Они — мои дети. А сосны говорят, что есть цветы разноцветные. Разноцветных я ни разу не видел.

— Ну, в городских условиях это можно устроить, — снисходительно пообещал городской Снег.

Разные цветы и разные звери

И вот оба Снега стоят перед большим зданием. Оно всё из стекла. А над входом — надпись.

— «О-ран-же-ре-я», — прочёл лесной Снег по складам. Он уже немного научился читать, — Это что же такое?

— Ну, это от слова «оранжевый», — не задумываясь, пояснил городской, — Цвет такой есть — оранжевый.

Городской Снег вообще был воображалой. Но при этом он был ещё и лентяй. И очень необразованный Снег. Но признаваться в этом не желал.

— Оранжевый? — переспросил лесной Снег. — Я такого цвета не знаю. Зимой его не бывает, по-моему.

— А там внутри — цветы. Не только оранжевые. Вообще всякие. Разноцветные, — продолжал городской. — Сейчас мы туда войдём, и ты всё увидишь. Только нам, Снегам, там дышать не очень рекомендуется. А то цветы все перемёрзнут.

Они вошли в оранжерею. Затаив дыхание ходил по оранжерее лесной Снег. Ему так нравились цветы! Они были такие красивые! Жаль, что они не могут расти зимой на Снегу. Вот было бы приятно! Один цветок показался ему особенно красивым, и Снег, забывшись, протянул было руку. Он не хотел его сорвать, нет, только дотронуться, но вовремя вспомнил, что нельзя ему трогать цветы. Ведь он холодный!

А Снег городской вёл себя иначе. То есть он тоже слегка прикрывал рот ладонью, но делал это очень небрежно и изредка дышал вправо-влево. И цветы никли, становились сморщенными, некрасивыми…

А когда Снега выходили из оранжереи, городской сорвал тот самый красивый цветок, до которого лесной Снег не посмел даже дотронуться, и воткнул его в петлицу своего пиджачка.

Цветок сразу замёрз, согнулся и стал жалким-жалким…

Когда они вышли на улицу, лесной Снег вздохнул и сказал:

— А знаешь, мне кажется, сосны правы. Цветы и вправду красивее меня. Они мне тоже больше нравятся.

На это городской Снег ничего не ответил. Он-то считал себя красивее всех цветов на свете.

— Цветы — это ещё что! — сказал он, — Это ещё не чудо. Вот ты каких зверей знаешь? Ну, лисицу, волка, медведя бурого, птиц всяких там лесных, да? Собак теперь знаешь, да? А есть ведь совсем другие, дальние, холодные страны, где мы с тобой лежим всегда, круглый год, понимаешь? И там ни о каких снегоочистителях и речи быть не может, потому что там мы глубокие, мы там вековые льды. Вот в тех краях звери совсем другие! А я их видал!

— Да ну?! Где? — спросил лесной Снег.

— В зоопарке, — ответил городской.

Когда Снега вошли в зоопарк, первым, кого они увидели, был жираф. Он стоял в своём загончике, зябкий, южный, золотистый, и был недоволен, когда к нему подошли Снега. От них веяло холодом. А жираф этого не любил. И он испуганно сказал:

— Отойдите от меня! Не дуйте на меня! Вы холодные! Я не терплю мороза!

Лесной Снег даже немного обиделся, но не показал этого, а вежливо извинился:

— Простите, пожалуйста. Я не знал. Очень жаль.

И Снега пошли дальше.

Следующим был попугай.

«Может, этот тоже не любит холода?» — подумал лесной Снег и на всякий случай не стал особенно близко подходить к клетке.

Но попугай все равно почувствовал сквозняк, нахохлился и раскатисто проговорил:

— Прошу вас покоррнейше немедленно пррекрратить прребывание ррядом со мной. Я птица жаррких стрран.

Обидевшись, лесной Снег собрался было и вовсе покинуть зоопарк. Но не сделали они и десяти шагов, как откуда-то издалека послышались радостные крики:

— Смотрите, кто к нам пришел!

— Это ведь два Снега! Сразу!

— Два сразу! Какая удача!

— Идите сюда, поближе, поближе!

— Мы очень рады видеть вас!

— Мы просто жить без вас не можем!

Конечно, это кричали белые медведи, пингвины, тюлени и разные другие северные звери.

Лесной Снег шагнул им навстречу, и на душе у него стало как-то не по-снежному тепло.

В третий раз выпадешь…

Через несколько дней шли оба Снега по улице, и вдруг лесному бросилась в глаза афиша: «Проводы зимы».

— Неужели уже проводы?! — сказал он. — Стало быть, зима-то на исходе? Ну, и задержался же я! Спешить мне надо!

— Ну, куда тебе спешить? — захныкал городской Снег. — Не всё ли равно, где таять? Я уж к тебе привык, привязался… Славный ты очень. Добрый какой-то. Сколько ты за это время хороших дел сделал!

— Никакой я не добрый, — сказал лесной Снег. — Я обыкновенный. Обыкновенный Снег. Просто мне самому приятно делать добро. В конце концов, один раз живём.

— Ну, останься, братец, — просительно сказал городской. — Растаем вместе!

— Нет, — покачал головой лесной Снег. — Мне надо торопиться. Правда, ведь если я здесь растаю, сосны без ручейков останутся. А ручейки — это знаешь какая для них радость! А потом, у нас, у снегов, есть примета: где растаешь, там и выпадешь. А я лес люблю. Привык я. Тихо там, спокойно… Так что до свиданья, брат Снег, я пошёл. В будущем году загляну. Навещу тебя. А там, глядишь, и ты к нам в лес надумаешь.

— Ну, жаль мне с тобой расставаться, — сказал городской Снег. — Но раз уж ничего не поделаешь, давай я тебя хоть до Железной дороги провожу.

Городскому Снегу, как всегда, хотелось показать, что он знает то, чего другие не знают. И он повёл лесного не прямым путём, а проходными дворами, уверяя, что так гораздо быстрее и интереснее.

В одном из дворов лесного Снега остановил детский плач. Плакала маленькая девочка.

Городской Снег вообще не любил девчонок.

— Ну, ты что? Не видел, как девчонки плачут, что ли? — сказал он сердито и дёрнул лесного Снега за рукав.

— Я не могу смотреть равнодушно на чужие слёзы, — сказал лесной Снег и подошёл к девочке. — Ты что плачешь, девочка? Что случилось? Может быть, я могу тебе помочь? — спросил он.

— Да нет, дяденька. Вы мне не поможете, — ответила девочка сквозь слёзы. — Я всю зиму болела, болела… И свинка у меня была, и ангина… Ни разу на санках не каталась. А вот вышла, а снег убрали. Может, горы уже и не будет вовсе…

— Послушай, брат Снег, — обратился лесной Снег к городскому. — Как ты насчёт горы?

— Да ты что? Смеёшься надо мной, братец? — воскликнул городской Снег возмущённо. — Какая гора?! Перед каждой девчонкой бисер метать! В горы превращаться! Я здесь Снег единственный, неповторимый. На весь город один! А их, девчонок, знаешь сколько?! Да если я перед каждой буду в гору превращаться, это что ж такое получится? Горный массив?! И что это тебе только в голову взбрело?

Лесной Снег задумался. Конечно, он может стать горой. И эта гора будет выше, круче и вообще гораздо лучше той, в которую способен превратиться городской Снег. Но ведь это значит — выпасть в третий раз… Это значит, согласно Снежному закону, что он уже не сможет подняться, надеть шубу и валенки и вернуться в лес, в тишину, к трём соснам, к которым он, несмотря ни на что, был по-настоящему привязан…

Лесной Снег ещё раз попросил городского:

— Ну, а если я тебя очень попрошу, брат Снег? Не в службу, а в дружбу? В порядке личного одолжения, а?

— Уйдём скорей отсюда! — закричал городской Снег. — Сам знаешь, полюбил я тебя. Что хочешь для тебя сделаю, но это уж слишком! У меня чувство собственного достоинства есть? Есть! Гордый я? Безусловно! Вот и не буду! И тебе не советую.

— Превратитесь, дяденька! Превратитесь! — просила девочка.

— Отстань, девчонка! Не буду, не буду, не буду! — зама хал на неё руками городской Снег.

И тогда лесной Снег решился. Он не мог отказать ребёнку.

Он шёл гуще и гуще. Он поплыл сплошной бело-голубой волной, покрыл крыши, скамейки, землю… А посреди двора выросла большая крутая гора…

И девочка засмеялась от радости и побежала за своими санками.

Городской Снег был ужасно недоволен. Он ходил по двору взад-вперёд и изредка сердито поглядывал то на гору, то на часы. А девочка весело каталась с огромной горы.

Но вот из окна крикнули:

— Маша! Домой!

И девочка, сказав горе: «Спасибо, дяденька!» — убежала.

— Ну, — сказал городской Снег. — Давай вставай, что ли! Пошли!

И ничего не услышал в ответ.

— Ну, что разлёгся? — повторил городской Снег недоуменно. — Накатались! Хватит. Мне тоже торопиться надо. Через час выпадать… Да ты что лежишь-то, а?

И здесь лесной Снег открыл два своих больших голубых глаза.

— Да я уж не встану, брат Снег, — сказал он грустным и каким-то смущённым тоном, — Я теперь так здесь и останусь. В городе. Я в третий раз выпал.

— Ну и что? — изумлённо спросил городской Снег.

— А Снежный закон такой: раз выпадешь — поднимешься, в другой раз выпадешь — поднимешься, а в третий раз выпадешь — так лежать и останешься. Так что я здесь так лежать и останусь… Вот такие пироги.

Городской Снег сначала даже онемел от удивления. А потом махнул рукой и сказал:

— Э-э-эх! Из-за девчонки какой-то! Ну что ж, сам знал, на что идёшь. А мне на дежурство пора. Приветик!

И городской Снег вышел на улицу. Смотрит, а она белым-бела! Лесной Снег, оказывается, покрыл собой не только двор, а весь город!

«Вон его сколько! — подумал городской Снег. — А мне, и делать нечего. Может, в кафе податься? Мороженого опрокинуть вазочку-другую?»

Когда мороженое кажется невкусным

И вот сидит городской Снег за столиком. И ест мороженое. Свой любимый сорт. Апельсиновое. И смотрит в окно. А за окном — лесной Снег. Много-много лесного Снега.

— Что это у вас сегодня мороженое такое невкусное? — спросил он официантку.

— Да что вы? — удивилась она. — Как всегда. А где ваш товарищ, симпатичный такой?

— Вон, — сказал городской Снег и показал за окно.

— Где? — удивилась официантка. Ведь она не знала, что лесной Снег — это Снег.

— Беда с ним приключилась большая, вот что, — сказал городской Снег.

— Да ну?! Какая же? — спросила официантка.

Но Снег ничего не ответил. Ну, что она могла понимать в Снегах, в их жизни, в их снежных радостях и бедах? И городской Снег только махнул рукой и вышел из кафе, даже не доев своё любимое апельсиновое мороженое.

Сначала он шёл медленно, еле ноги волочил. И всё думал, думал… Давно он так много не думал. Очень давно. А потом пошёл всё быстрее, быстрее…

Скорей, скорей к лесному Снегу, сказать ему, что он его больше никогда не предаст, что он многому научился у него за это время. Во всяком случае, теперь он будет стараться быть хорошим Снегом. Таким, как лесной… Ну, почти таким…

Городской Снег вбежал в тот двор, где расстался с лесным. И вдруг остановился. Потому что увидел, что лесной Снег был во дворе не один. В темноте, в самом уголке двора, стояла грустная тёмная фигурка. Это была собака Веруня. Дело в том, что она уже очень хорошо научилась считать до двадцати восьми и снова поступила в цирк. И так как лесной Снег что-то давно не показывался — наверное, не хотел мешать её занятиям, — она отправила ему приглашение по почте до востребования. Она думала, что, может быть, Снег получает кое-какую корреспонденцию из леса и заодно получит и её письмо. Но Снег ни с кем переписки не поддерживал и на почту не заходил. И вот приглашение пролежало в ящике на букву «с» на главном почтамте целых две недели. И Снег его так и не получил. И в день представления Веруня напрасно искала глазами среди зрителей лесного Снега. Тогда сразу после своего номера, не дожидаясь конца представления, оваций, букетов цветов, о которых она всегда так мечтала, Веруня убежала из цирка и отправилась искать своего друга. Она явилась сюда во двор, держа под мышкой толстую книгу, увлекательный роман, под названием «Книга о вкусной и здоровой пище», которую ей подарил её соперник-фокстерьер. На титульном листе он написал:

Считать до двадцати восьми

Сложней, чем взять любой барьер.

Ты эту книгу в дар прими

Писатель

Тюбик Фокстерьер

Веруня принесла эту книгу, чтобы показать лесному Снегу. Но теперь, узнав о том, что приключилось с ним, она стояла в уголке двора, едва придерживая драгоценный том. Ветер трепал его страницы, а Веруня говорила:

— Милый, дорогой Снег. Я достану для вас сто прекрасных косточек. Может быть, они вам помогут?

А Снег отвечал ей

— Уважаемая Веруня! Ну разве можно так расстраиваться? У вас сегодня такой счастливый день! Не надо грустить, я прошу вас!

Здесь городской Снег выступил вперёд.

— Ну как, брат, лежишь? — спросил он тихо.

Лесной Снег посмотрел на него своими голубыми глазами и ответил:

— Лежу

— Ну, и как тебе? — ещё тише спросил городской.

— Что — как?

— Да лежать здесь как? Ничего? Уютно?

Лесной Снег помолчал немного.

— За лес душа болит, — сказал он.

— Я, брат Снег, вот что надумал, — горячо заговорил городской Снег. — Я, брат Снег, в лес подамся. Так сказать, в порядке обмена. Всё равно я здесь теперь не нужен. Без дела я теперь, можно сказать. А там я тебя заменю. Как ты думаешь, справлюсь?

— Ну конечно, справишься! — радостно ответил лесной Снег. — Чего ж не справиться? И сосен выручишь, и весь лес, и меня! Вот спасибо-то тебе! Просто от сердца отлегло!

И вот городской Снег, в теплом тулупе, закутанный во множество платков, стоит на железнодорожном полотне. В руках у него кусок коры. Тот самый, на котором сорочьим самопишущим пером записана дорога в город.

У городского Снега очень много багажа. И радио, и телевизор… А с мороженым он тоже наверняка что-нибудь придумает там, в лесу…

За его спиной — город. Весёлый город, в котором никогда не гасят фонарей на улицах.

— Трём соснам привет! — несётся голос из города.

Это голос лесного Снега.

— Передам, передам обязательно, — говорит городской Снег и устремляется по шпалам в путь… в лес…

[/url]

В черновом варианте 1934 г. радиомобиль едет фашистской Германией, в журнальном 1941 г. (т. е. после подписания с Германией Пакта о ненападении (Молотова — Риббентропа) — Иберией (судя по всему — Испанией , в кот. господствует фашистский режим генерала Франко).

Ещё предстоит изучить разницу между вариантами 34 г., 41 г. и 59 г.

10.04.1934 р. Владко писав у звіті юним читачам: поїду таємничим радіомобілем фашистською Німеччиною. Робоча назва роману була "Радіомобіль №1"

1941 г. Марсель/Франция ... 1959 г. Веракрус /Мексика

Иберия. Страна в которой правит бал великий «каудильо» (это звание такое). Гениальный ученый чьи изобретения опережают время, этакий «капитан Немо» наших дней, с помощью своего суперавтомобиля «Люцифер» бросает вызов фашистской диктатуре. Сможет ли гордыня победить систему?

© peresmeshnik_77

Примечание:

Первый вариант романа, в сокращенном виде, был опубликован в журнале «Пионерия» в 1941 году №№ 1-6. Полный вариант должен был выйти в издательстве «Дитвидав», но оригинал текста погиб во время войны в одной из типографий Одессы.

В 1957-58 годах Владимир Владко восстанавливает текст, значительно переработав его. В 1957 году отрывок из романа под названием «Перша поява «Люцифера»» был напечатан в газете «Київський комсомолець». И только в 1959-м полный текст (на украинском языке) был напечатан в киевском издательстве «Молодь».

Журнальная публикация:

* Сивий капітан. Роман / В. Владко; Илл. М. Штаєрмана // Піонерія. – 1941. – № 1. – С. 16-27; № 2. – С. 21-30; № 3. – С. 25-35; № 4. – С. 10-21; № 5. – С. 18-24; № 6. – С. 17-28. (Незаконченная публикация. Седьмой номер журнала не вышел из-за начавшейся войны).

Критика

* Рецензия на книгу Владко, В. М. «Сивий капітан». [Роман. Киев. Молодь. 1959]: Бердник, О. «Литература дерзкой мечты» [Рецензия] // Правда Украины. – 1960. – 12 февраля.

https://fantlab.ru/work69626

***

Піонерія. – 1941. – № 1.

Пролог.

Швидкий поїзд Торенсія-Корсехона-Марсель мчав на повний хід. З важким гуркотом він пролітав над стрілками і перехрестями рейок. Будинки маленьких станцій ледве встигали блимнути зеленими й червовими вогниками — і зразу по тому зникали знов у нічній темряві. А поїзд мчав далі й далі, не спиняючись, залишаючи за собою довгий золотий хвіст з рухливих неспокійних іскор. Вони згасали не зразу, а довго ще крутилися в повітрі і лише потім повільно опускались на темну землю, мов малесенькі яскраві зірочки.

В купе одного з вагонів сиділо всього три чоловіки. Кругленький вусатий іберієць з великим животом і червоним обличчям уже вчетверте перегорнув набридлі сторінки вечірньої газети, позіхнув і ще раз поглянув на своїх сусідів. Невисокий стрункий юнак, що сидів проти нього, задумливо дивився у вікно. Час від часу, коли за темним вікном пролітали вогники сигнальних ліхтарів, юнак придивлявся уважніше і мружив потім очі. Розгорнута книжка лежала на його колінах. Другий сусід, худорлявий чоловік у широкому пальто, сидів віддаля. Можна було подумати, що він спав, відкинувшись на спинку дивана. Проте, він не спав, і вусатий іберієць уже кілька разів помічав, як, гостро поглядаючи, худорлявий вивчав крадькома своїх супутників. Червонолиций іберієць знов позіхнув удавано байдужо. Але тут таки, немов умощуючись зручніше, він трохи повернувся до худорлявого сусіда тим боком, де на лацкані піджака був пришпилений великий фалангістський значок. З задоволенням він помітив, що погляд худорлявого чоловіка враз спинився на невловиму мить на значку і потім знов сховався під спущеними повіками. Але тепер вусатий іберієць почував себе значно легше, безпечніше.

Юнак усе ще дивився у вікно. Недбалим рухом він закрив книжку. Червонолиций іберієць скоса поглянув на обкладинку і з задоволенням погладив вуса. Минуло ще кілька хвилин. Нарешті юнак відвернувся від вікна. Він знову розгорнув книжку, але спинився, почувши голос кругленького сусіда:

— Молодий чоловік читає Бласко Ібаньєса? Дуже, дуже похвально! Справжній іспанський письменник. Звісно, не можна рекомендувати читати всі його твори, але взагалі... ах, Ібаньєс! Яка фантазія, яка мова!..

Юнак ледве помітно посміхнувся, але промовчав. Іберієць не вгавав; видно він дуже занудився і йому кортіло поговорити.

— Молодий чоловік їде до Франції?

— Так, — коротко відповів юнак.

— До самого Марселя?

— Навіть далі. Аж за Німеччину.

— О, так далеко ? Але ж там Радянський Союз, більшовики...

Червонолиций іберієць здивовано підвів брови. Весела іскорка майнула в очах юнака. Байдуже дивлячись у вікно, в темному склі якого ясно було видно відбиток здивованого обличчя іберійця, він сказав:

— Саме туди я й їду. До Москви.

— О-о!.. — почув він вражений вигук іберійця.

Не повертаючись, юнак бачив у вікні, як іберієць сплеснув руками і злякано подивився в бік худорлявого чоловіка в широкому пальто. Але той сидів так само нерухомо, мов спав. Червонолиций іберієць запитав тоді зовсім недовірливо:

— Е... молодий чоловік іберієць, чи не так?

— Не зовсім, — відповів юнак. Він повільно відвернувся од вікна, подивився прямо в обличчя враженого сусіда і спокійно додав: — Росіянин.

Обличчя вусатого іберійця почервоніло ще більше, потім зблідло. Він оторопіло дивився на юнака, який не міг уже стримувати далі посмішку. Тоді іберієць ще раз боязко зиркнув убік, де сидів мовчазний чоловік у широкому пальто, кашлянув і рішуче взявся знову за свою газету. Більше він уже не підводив очей, мов остаточно заглибившись у читання.

А серце Олеся співало. Нарешті, нарешті все це закінчилося! Позаду — роки перебування у фалангістському полоні, важка праця в концентраційному таборі, знущання жандармів... Все, все позаду!

Подумати тільки, як він страждав, коли в списку першої партії його товаришів, що відправлялися на батьківщину, не знайшлося його прізвища! Олесь радів за друзів, яким пощастило виїхати, щиро радів. Але як сумно було думати, що він мусить ще залишатися тут, у фалангістському полоні! Потім відправлялася ще одна партія... і знов у ній не було Олеся...

Нарешті поїхали всі товариші. Олесь залишився сам. Чому так трапилось, не знав ніхто. Казали, що прізвище його переплутали з якимсь іншим, з прізвищем людини, яка давно вже виїхала на батьківщину. І тепер треба було доводити, що Олесь дійсно має прізвище Гайдуков, що його мусили давно вже звільнити, що все це — чиясь злочинна помилка...

Але все на світі має своє закінчення. Після багатьох перевірок, після доброго десятку допитів, Олеся таки звільнили. Йому видали транзитне посвідчення на переїзд до Франції. Там він мусить звернутися до радянського представництва — і воно видасть йому потрібні документи, допоможе дістатися до далекої рідної батьківщини.

Старший жандарм, який видавав посвідчення, попередив Олеся:

— Документ дійсний три доби. Якщо за три доби ви не залишите Іберії — вас заарештують, як державного злочинця.

О, Олеся на треба підганяти. Того ж таки вечора він уже сидів у поїзді, який мчав на схід, на схід, на схід...

Кінець полону, кінець неволі, в яку він потрапив юнгою, разом з усією командою теплоплава «Комсомолія», аж три роки тому. Звісно, нема лиха без добра: за ці роки Олесь так добре навчився іберійської мови, що ніхто з його співбесідників-іберійців і вірити не хотів, що Олесь не природний іберієць. Так було спочатку й тут, у вагоні.

За вікном майнули вогні. Якась станція мабуть, чималенька, якщо зважати на кількість вогнів. Але поїзд не спинився й тут. Прогуркотіли стрілки, невеличкий міст майнув освітленим залізним перепльотом ферм, і знов темрява. Товстий іберієць куняв у своєму кутку. Худорлявий чоловік, здавалося, спав. Проте ні: Олесь помітив знов, як той крадькома поглядає в його бік, Ну й хай собі! Він давно вже зрозумів, що то детектив. Але три доби ще не минули, йому нема до чого причепитись...

Юнак устав, сперся руками на підвіконня, торкнувся лобом скла. За вікном ніч, нічого не видно. А поїзд мчить, мчить...

І раптом Олесь відчув, як щось міцно штовхнуло його вбік. Сигнальний ліхтарик за вікном стрибнув униз, потім угору. Страшенне гуркотіння, скрегіт металу обірвали розмірений до того гуркіт поїзда. З пронизливим дзеленчанням вилетіло з вікна скло. Олесь не встиг нічого зрозуміти, як якась неймовірна, непереборна сила штовхнула його знов до вікна. Здавалося, хтось викидає юнака з вагона. Ще поштовх... зляканий вигук вусатого іберійця, — це було останнє, що виразно чув Олесь.

Далі все змішалося. Щось ударило Олеся по голові, гострий біль пронизав його руку. В обличчя вдарила мокра запашна трава... звідки трава? Ще удар, і знов гуркіт, крики, що переплелися в невиразному гудінні. Звідкись вистрибнув яскравий вогонь, десь мов вибух прогримів...

Олесь котився вниз з насипу, непритомний. Висока м’яка трава під насипом покірно прийняла його безживне тіло. Тепер він не чув нічого, не бачив нічого. Він не чув страшного гуркоту і скреготу, з яким переверталися вагони швидкого поїзда; він не бачив, як котилися вони з насипу. На щастя юнака, вони котилися з другого боку насипу.

Потім усі ці звуки зникли. Стало майже тихо. Тільки звідкись доходив стогін, з того боку насипу лунали крики.

Минали хвилини. Раптом зверху, з насипу, майже скотилася чиясь темна постать. Вона спинилася внизу, підвелась. Яскравий промінь електричного ліхтарика прорізав темряву. Він сковзнув по траві, мов зачепився за нерухоме тіло Олеся. Обережно темна постать наблизилась до юнака. Ліхтарик яскравіше освітив його тіло, обличчя, кров на розбитому чолі. Людина, що підійшла, задоволено хмикнула. Вона щільніше загорнулася в широке пальто і присіла біля Олеся, загасивши ліхтарик. І знову стало тихо.

Минуло ще кілька хвилин. Дві постаті під насипом залишалися нерухомими. Раптом темна постать у широкому пальто рвучко підвелась. Здаля показалися яскраві фари автомобіля. Він мчав по дорозі, яка в цьому місці наближалась до насипу. Чоловік, що стояв, підняв руку. Спалахнув ліхтарик.

Автомобіль швидко наближався. В темряві його не було видно, здавалося, що наближаються самі сліпучі фари. Проте, ось м’яко зашаруділи шини: автомобіль загальмував. Чоловік на дорозі чекав.

З автомобіля вийшло двоє, вони наблизились до чоловіка. Один високий, огрядний, в синьому комбінезоні механіка, підійшов ближче. Другий, менший на зріст, в шкіряній куртці, залишився трохи осторонь.

— Що трапилося? — спитав механік, пильно вдивляючись в обличчя чоловіка в широкому пальто.

— Залізнична катастрофа, — коротко відповів той. — Поранило людину, — бачите? Ви візьмете його й мене в машину і відвезете до поліції. Негайно!

***

1959 г.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ЗАГАДОЧНЫЙ АВТОМОБИЛЬ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

1. Железнодорожная катастрофа

Скорый поезд Торенсия–Корсехона–Веракрус мчался полным ходом. С тяжелым грохотом он пролетал над стрелками и перекрестками рельсов. Здания станций едва успев мигнуть зелеными и красными огоньками, сразу исчезали в ночной темноте. А поезд мчался все дальше и дальше, оставляя за собой длинный золотой хвост из подвижных неспокойных искр. Они угасали не сразу, а долго кружились в воздухе и только потом медленно опускались на темную землю, как крохотные яркие звездочки.

В купе одного из вагонов сидело трое мужчин.

Кругленький усатый ибериец с большим животом и красным лицом уже в четвертый раз перелистывавший наскучившие страницы вечерней газеты, лениво зевнул и еще раз посмотрел на своих соседей. Невысокий стройный юноша, сидевший напротив него, задумчиво смотрел в окно. Время от времени, когда за темным окном пролетали огоньки сигнальных фонарей, юноша внимательно присматривался и затем прикрывал глаза. Развернутая книга лежала на его коленях.

Второй сосед, худощавый человек в широком зеленом пальто, неподвижно сидел чуть в стороне. Можно было подумать, что он уснул, откинувшись на спинку дивана. Однако он не спал, и усатый ибериец уже несколько раз замечал, что худощавый украдкой изучает своих спутников.

Краснолицый ибериец зевнул, на этот раз притворно, равнодушно. Но тут же, словно устраиваясь удобнее, он слегка повернулся к худощавому соседу той стороной, где на лацкане его пиджака был приколот большой позолоченный фалангистский значок. С удовольствием он заметил, как быстрый взгляд худощавого мужчины на мгновение остановился на блестящем значке – и снова спрятался под веками. И теперь усатый ибериец чувствовал себя значительно легче, безопаснее.

Юноша все еще ​​смотрел в окно. Небрежным движением он закрыл книгу в красочной обложке. Краснолицый ибериец покосился на обложку и с удовольствием пригладил усы. Прошло еще несколько минут. Наконец юноша отвернулся от окна. Он взялся было за книгу, но остановился, услышав голос кругленького соседа:

— Молодой человек читает Бласко Ибаньеса? Очень, очень похвально! Настоящий большой писатель. Конечно, нельзя было бы рекомендовать читать все его произведения, особенно – ранние. Но вообще… ах, Ибаньес! Какая неисчерпаемая фантазия, какая блестящая, сочная речь!

Юноша едва заметно улыбнулся, но промолчал. А ибериец не унимался; видимо, ему было скучно, и поэтому хотелось с кем‑то поговорить.

— Молодой человек далеко едет?

— Да, – коротко ответил юноша.

— До самого Веракруса?

— Даже дальше. За море. Поплыву на теплоходе «Россия»…

— И куда же? Ведь это советский теплоход, да? Не в Советский ли Союз, не к большевикам ли собирается молодой человек?

Краснолицый ибериец иронически, хотя и немного удивленно, поднял брови.

Веселая искорка мелькнула в глазах юноши. Подчеркнуто равнодушно глядя в окно, в темном стекле которого было ясно видно отражение удивленного лица иберийца, он сказал:

— Именно туда я и еду. В Москву.

— О–о!.. – Услышал он восклицание крайне пораженного иберийца. Не поворачиваясь, юноша видел в окне, как его собеседник всплеснул руками и испуганно оглянулся в сторону худощавого мужчины в широком пальто. Но тот сидел, как и раньше, неподвижно и будто спал. Во всяком случае ничто не говорило, что он слышал этот невероятно дерзкий с точки зрения каждого жителя фалангистской Иберии ответ юноши. Краснолицый пассажир недоверчиво перевел взгляд на своего странного собеседника. Колеблясь, он спросил еще:

— Э… молодой человек ибериец, не так ли?

— Не совсем, – ответил юноша. Он медленно отвернулся от окна, посмотрел прямо в лицо озадаченного соседа и спокойно добавил: – русский.

Лицо усатого иберийца покраснело еще больше, потом вдруг побледнело. Он оторопело смотрел на юношу, который уже не мог сдерживать дальше улыбку. Тогда ибериец еще раз робко посмотрел в сторону, где все так же неподвижно сидел молчаливый человек в широком пальто, кашлянул и решительно взялся снова за газету. Больше он уже не поднимал глаз, не спрашивал ни о чем, делая вид, что углубился в чтение. Как знать, может, этот странный юноша – сумасшедший?.. Ну, в конце концов, это его дело; нельзя порядочному человеку компрометировать себя разговором с таким человеком, – разговором, за который можно поплатиться если не тюрьмой, то по крайней мере весьма неприятными допросами в полиции… Лучше держаться в стороне, подальше от греха!..

А сердце Олеся пело. Наконец, наконец все это заканчивается! Позади годы пребывания в фалангистском плену, тяжелый труд в концентрационном лагере, издевательства жандармов… Все, все позади!

Подумать только, как он страдал, когда в списке первой партии товарищей, возвращавшихся на Родину, не нашел своей фамилии! Да, Олесь искренне радовался за друзей, которым удалось вырваться из лагеря, из фалангистской Иберии, радовался от всей души. Но как грустно было думать, что сам он должен еще оставаться здесь, в плену… Юноша не терял надежды, что наступит и его время, он твердо знал, что родная страна помнит о нем, как и о других своих сыновьях, которых судьба забросила в когти фалангистов, и не забудет, не бросит его. Однако – когда же, когда?.. Потом отъезжала еще одна партия… и в ней тоже не было Олеся…

Наконец уехали все его товарищи. Олесь остался один. Почему так случилось, не знал ни он, ни кто‑либо другой. Говорили, что его фамилию перепутали с какой‑то другой фамилией, с фамилией человека, давно уже уехавшего на Родину. И теперь надо было доказывать, что у Олеся действительно фамилия Гайдуков, что его должны давно уже освободить, что все это – чья‑то преступная ошибка… Попробуй, докажи это людям, которые и без того непримиримо враждебно смотрят на тебя только потому, что ты русский, что ты советский человек!

Но всему на свете приходит ​​конец. После бесконечных проверок и доброго десятка предвзятых допросов жандармерия вынуждена была все‑таки освободить Олеся. Ему выдали транзитное удостоверение для переезда в морской порт Веракруса – драгоценный листок, лежащий сейчас в бумажнике в кармане юноши. В Веракрусе он должен обратиться в агентство английской пароходной компании, чтобы его переправили в другой, уже не фалангистский порт на этом побережье, так договорились с агентством. А в том другом порту стоит, загружаясь, теплоход «Россия» – наш, советский теплоход! И тогда – все позади, откроется давно желанный путь на далекую Родину.

Чиновник жандармерии, выдававший транзитное удостоверение, холодно предупредил Олеся:

— Этот документ действителен трое суток. Если за этот срок вы не покинете пределы Иберии, вас арестуют как государственного преступника, нарушившего закон. И будут судить. Обращаю ваше внимание еще на одно важное обстоятельство: в этом случае вы подлежите наказанию в обычном порядке, независимо от подданства.

О, Олеся не надо было подгонять, предупреждение было полностью лишним! В тот же вечер он уже сидел в поезде, который мчался на восток, на восток, на восток…

Конец плену, конец неволе, в которую он попал юнгой вместе со всей командой теплохода «Комсомолия» три года назад. Ужасные три года, о которых лучше не вспоминать… Конечно, нет худа без добра: за эти три года Олесь хорошо изучил иберийский язык, и теперь никто из его здешних собеседников не мог и подумать, что Олесь не житель Иберии. Так, было поначалу и здесь, в вагоне, с этим краснолицым соседом, который, видимо, изрядно испугался, узнав, что его собеседник – русский.

Несчастный, забитый фалангистами человек! И разве можно его в чем‑то обвинять? Годы господства фалангистов в Иберии имели свои последствия. Люди боялись друг друга, потому что при наименьшем подозрении жандармы бросали их в тюрьмы и концентрационные лагеря. Да не надо было даже и подозрения, достаточно было просто опрометчивого слова, к которому мог придраться жандарм или тайный агент. А тут вдруг – публичная беседа с русским, который едет в Москву, столицу Советского Союза, о котором вообще и вспоминать запрещено… Бедняга сосед, как он, видимо, ругает себя за то, что неосторожно начал этот разговор!

***

В. Бурбан : Володимир Владко / вступне слово до видання 1990 р.

Антифашистське, антивоєнне спрямування мали й наступні тво­ри В.Владка — “Аероторпеди повертають назад” (1934 р.) та “Си­вий Капітан”.

Особливо драматично склалася доля “Сивого Капітана”. Його перший варіант письменник завершив напередодні Великої Вітчиз­няної війни, а скорочений текст у січні — вересні 1941 року опублі­кував у журналі “Піонерія”. Повністю роман мав вийти у “Дитвидаві” — нинішній “Веселці”. До випуску готувала його одна з оде­ських друкарень, але вже готова верстка загинула під час війни — разом з оригіналом… Цей роман, відновлений і грунтовно перероб­лений аж наприкінці 50-х років, розповідає про долю талановитого вченого в умовах фашистського режиму. Молодий інженер і дослід­ник Ернан Раміро, запроторений кривавою клікою в концентрацій­ний табір, чудом уникає смерті і будь-що прагне помститися катам. І ось під час військового параду на центральній площі столиці з’являється дивовижний автомобіль “Люцифер”. “Світлоносець” — так розшифровує його назву талановитий винахідник. Чудо-автомобіль не боїться куль, могутнє силове поле навколо нього примушує заглохнути двигуни військової техніки. Він здатний підій­матися в небо, поринати в морські глибини. Сивий Капітан вихо­дить на двобій з диктатурою. Але всі його зусилля закінчуються трагічно. І не тільки тому, що він покладався лише на власні сили, не шукав підтримки серед народних мас. Приречена на поразку сама його філософія життя, яка будується на егоїзмі, жорстокості, зневазі до людей. Можливо, навіть підсвідомо, коли в нашій країні був у розпалі сталінський терор, В. Владко відтворює модель відчу­ження вождя від народу (“Капітан гордий, самовпевнений, холод­ний. І жорстокий! Для нього на світі є тільки одне: те, що він вирішив…”). Одначе, прочитайте самі цю захоплюючу книж­ку…

***

В. Бурбан: Володимир Владко — останній «український Жюль Верн»? стаття 2001 р.

Антифашистське, антивоєнне спрямування мали й наступні твори В.Владка — «Аероторпеди повертають назад» та «Сивий капітан», у якому головний герой виходить на двобій з диктатурою. Але всі його зусилля закінчуються трагічно. Приречена на поразку сама філософія життя, яка будується на егоїзмі, жорстокості, зневазі до людей. Можливо, навіть підсвідомо, коли в країні був у розпалі сталінський терор, В.Владко відтворює модель відчуження вождя від народу («Капітан гордий, самовпевнений, холодний. І жорстокий ! Для нього на світі є тільки одне: те, що він вирішив...»).

Вероятно, поэтому, пока советская пропаганда осуждала фашизм, в литературе противников СССР можно было изображать немецкими фашистами.

Что и делал в 1933-34 гг. Владимир Владко, сочинив рассказы: Танки з повітря: Уривок з повісті «Аероторпеди повертають назад» / Мал. В. Гольмана // Піонерія (Київ), 1933, №3 – с.12-14

Загибель ескадри: Оповідання: Уривок з повісті «Аероторпеди повертають назад» / Мал. М. Коренева // Знання та праця, 1933, №5-6 – с.12-14

Поразка генерала Древора: Оповідання: Уривок з повісті «Аероторпеди повертають назад» / Мал. М. Коренева та М. Худяка // Знання та праця, 1933, №12 – с.2-5

Снайпер: Уривок із повісті «Аероторпеди повертають назад» / Мал. В. Гольмана // Піонерія (Київ), 1933, №12 – с.19-21

Аероторпеди повертають назад: Оповідання // Всесвіт, 1934, №15 – с.12-15

Те саме: Під назвою «Аероторпеди повертають на захід»: [Оповідання] / Мал. М. Штаєрмана // Піонерія (Київ), 1936, №5 – с.2-6, №6 – с.10-13

http://archivsf.narod.ru/1900/vladimir_vl...

Книга была сдана в печать 5.VIII.34 г. Характерная особенность иллюстраций — обязательное наличие увеличенной свастики: на кокарде, галстуке, нарукавной повязке и т.д.

Роман был издан «Детиздатом» в конце 1934 года, хотя часть его глав выходила в виде отдельных рассказов задолго до появления книги на прилавках книжных магазинов. Сюжет произведения основывался на традиционном для того времени описании будущей войны, в данном случае – несмотря на слабую завуалированность – с фашистской Германией. Но через несколько лет политическая ситуация в СССР в отношении Германии коренным образом поменялась и роман украинского писателя был запрещен, изъят из библиотек и архивов. Почти все экземпляры были уничтожены./Из 10 000 экз. известно местонахождение лишь 3-х/.

http://archivsf.narod.ru/1900/vladimir_vl...

1933 Кулемет і снайпер [= Снайпер] Глава из романа «Аероторпеди повертають назад».

Издавалась в виде отдельного рассказа еще до публикации повести:В. Владко. Снайпер: [Уривок з повісті «Аероторпеди повертають назад»] / Мал. В. Гольмана // Піонерія, 1933, №12 – с.19-21

В таком виде впервые опубликовано в 1935 году:В. Владко. Аероторпеди повертають на захід: [Оповідання] / Мал. М. Штаєрмана // Піонерія, 1936, №5 – с.2-6, №6 – с.10-13.

1934 Аероторпеди повертають на захід

Рассказ является фрагментом большого произведения Владимира Владко «Аероторпеди повертають назад». В 1934 году этот отрывок уже печатался под названием «Аероторпеди повертають назад». Для данной публикации автор взял значительно больший фрагмент текста (возможно просто доработал его). Текст рассказа сильно отличается от предыдущей публикации — изменены фамилии персонажей, места базирования войск и т.д.

1934 Аероторпеди повертають назад

Опубликовано: В. Владко. Аероторпеди повертають назад: Оповідання, в журнале «Всесвіт», № 15 за 1934 год, стр. 12-15.

Рассказ является фрагментом большого произведения Владимира Владко «Аероторпеди повертають назад». Здесь, также, действует генерал Ренуар (ранее капитан), с которым читатель знакомится в фрагменте «Танки з повітря», напечатанном в 1933 году.

В 1936 году рассказ был напечатан дважды, под названем «Аероторпеди повертають на захід». Для этих публикаций автор взял значительно больший фрагмент текста (возможно, значительно доработал его). Текст сильно отличается от данной публикации — изменены фамилии персонажей, места базирования войск и т.д.

1934 Ледяное наступление / Крижаний наступ Глава из романа «Аероторпеди повертають назад». Издавалась в виде отдельного рассказа.

1936 Помилка генерала Штрассера

Переработанная седьмая глава «Помилка генерала Древора» из романа «Аероторпеди повертають назад».

1933 В.Владко. Танки з повітря: Уривок з повісті «Аероторпеди повертають назад» / Мал. В. Гольмана // Піонерія (Київ), 1933, №3 – с.12-14

.

публикация предваряется небольшим предисловием:

«Новая научно-фантастическая повесть «Аэроторпеды поворачивают назад», над которой работает сейчас В. Владко, посвящена теме будущей войны всемирного капитализма против СРСР. Отрывок, который мы помещаем здесь, описывает один из эпизодов этой войны — контрнаступление частей Красной Армии против врага. Полностью повесть будет издана отдельной книжкой издательством «Молодой Большевик».

***

Відділ рукописів Інституту літератури ім. Шевченка НАН України, ф. 162, спр. 387

Оригінал рукопису.

В книгу "12 оповідань" из романа "Аероторпеди повертають назад" такие эпизоды (развёрнутые и дополненные относительно глав романа):

1. Аероторпеди повертають на захід (гл. 4,5,14 романа).

2. Помилка генерала Штрасера ( гл. 7 романа)

3. Загибель ескадри ( гл. 8 романа).

4. Кулемет і снайпер ( гл. 13 романа).

5. Ім"ям Ради Матроських Депутатів (гл. 15 и 19 романа).

6. Крижаний наступ ( гл. 21 романа).

Фамилии действующих лиц и географические термины в рассказах "онемечены".

(Академик, литературовед и филолог А. И. Билецкий)

***

От запрета в конце 1934 г. и до копирования оригинала романа 20.05.2015 г. упоминания о романе "Аэроторпеды возвращаются назад" встречались:

*

1961 Володимир Владко. Аргонавти Всесвіту. Держвидав УРСР. К. ("У світі пригод") О. Білецький "Творчість Володимира Владка":Аероторпеди повертають назад (с. 1 — з одруківкою — 1933 р. замість 1934), с. 12 про щоб він не писав..про світову війну (А.П.Н.) с. 13- у романі А.П.Н яскраво показано сутичку двох технік.

«Одна, що сподівалася дістати перемогу, базуючися лише на машинах; якнайменше людей, бо кожна людина може зрадити, може піддатися більшовицькій агітації. Якнайменше людей, якнайбільше певності в машині — таке гасло першої техніки.

І друга техніка, поєднана з живою людиною, сполучена з непереборною силою бійців, які знали, що вони йдуть дати відсіч лютим ворогам, яких треба знищити, щоб потім повернутися до своїх фабрик і заводів, радгоспів і колгоспів — вільно працювати, будувати, жити в своїй трудовій країні. Дві техніки — техніка руйнації, техніка нападу будь що будь, гола техніка з пригніченою людиною, що їй заздалегідь не довіряють, — і друга техніка свідомих пролетарів, шо кожен з них певно знає свій шлях трудящого і бійця.

Друга техніка перемогла».

1963. О. Білецький. Письменник і епоха. Держвидав худ. літ. К. В. Владко і проблеми науково-фантастичного жанру (с.336 — АПН 1933 — з одруківкою, замість 1934 р.), с. 346 — У романі АПН показано зіткнення двох технік. «Одна, що сподівалася дістати перемогу, базуючися лише на машинах; якнайменше людей, бо кожна людина може зрадити, може піддатися більшовицькій агітації. Якнайменше людей, якнайбільше певності в машині — таке гасло першої техніки.

І друга техніка, поєднана з живою людиною, сполучена з непереборною силою бійців, які знали, що вони йдуть дати відсіч лютим ворогам, яких треба знищити, щоб потім повернутися до своїх фабрик і заводів, радгоспів і колгоспів — вільно працювати, будувати, жити в своїй трудовій країні. Дві техніки — техніка руйнації, техніка нападу будь що будь, гола техніка з пригніченою людиною, що їй заздалегідь не довіряють, — і друга техніка свідомих пролетарів, шо кожен з них певно знає свій шлях трудящого і бійця.

Друга техніка перемогла».

1964 Автобібліографія від 25.10.64. К. с. 22

1966. О. Білецький. Зібрання творів у 5 томах. Накова думка. К. Т. 3. Творчість Володимира Владка. с. 215 Аероторпеди повертають назад (1933). с. 223 у романі АПН яскраво показано сутичку двох технік. «Одна, що сподівалася дістати перемогу, базуючися лише на машинах; якнайменше людей, бо кожна людина може зрадити, може піддатися більшовицькій агітації. Якнайменше людей, якнайбільше певності в машині — таке гасло першої техніки.

І друга техніка, поєднана з живою людиною, сполучена з непереборною силою бійців, які знали, що вони йдуть дати відсіч лютим ворогам, яких треба знищити, щоб потім повернутися до своїх фабрик і заводів, радгоспів і колгоспів — вільно працювати, будувати, жити в своїй трудовій країні. Дві техніки — техніка руйнації, техніка нападу будь що будь, гола техніка з пригніченою людиною, що їй заздалегідь не довіряють, — і друга техніка свідомих пролетарів, шо кожен з них певно знає свій шлях трудящого і бійця.

Друга техніка перемогла».

1970 Автобібліографія від 15.04.70 К. с. 33

1971 Володимир Владко. Твори в 5 томах. Молодь. К. Т.1 М. Пивоваров. Втілення людської мрі. с. 8 АПН (1934); про щоб він не писав...про світову війну (А.П.Н. — с. 15).

1990. Володимир Владко. Сивий Капітан. Аргонавти Всесвіту. Веселка. К. Здано на виробництво 12.01.89

В. Бурбан. Вступне слово. с. Антифашистське, антивоєнне спрямування мали й наступні твори В.Владка — “Аероторпеди повертають назад” (1936 р. — одруківка замість 1934 р.) та “Сивий Капітан”.

1991 журнал "Наука — фантастика" К. Молодь. О. Яроменок . Той, що небо підпирає. с. 21 — сдан в набор 11.11.90   сдан в печать 10/12/1990

журнал УФО, 2008, №1     Віталій Карацупа, Олександр Левченко. Минуле української фантастики: [Про письменника-фантаста Володимира Владка] с. 48 повість "Аеротрпеди повертають назад" 1936 (одруківка — роман 1934 р.)

Дзеркало Тижня. К. 05.01.2001 Бурбан В. Володимир Владко. Останній «український Жюль Верн»? -антифашистське, антивоєнне спрямування мали й наступні твори В.Владка — «Аероторпеди повертають назад» та «Сивий капітан »

Українська фантастична проза : метод. посіб. / Н. М. Логвіненко. – К. : Книга, 2012. – наступні твори В.Владка — «Аероторпеди повертають назад» та «Сивий капітан »...мають антифашистське, антивоєнне спрямування -с. 77

*

Ни в одном Биобиблиографическом писательском справочнике , ни в Литературной энциклопедии, ни в Истории украинской литературы за все эти годы АПН не упоминаются. Ни в одной из обзорных книг по украинской фантастике, изданных в Украине и СССР, ни в фундаментальной монографии Walter Smyrniw. Ukrainian Science Fiction: Historical and Thematic Perspectives (Украинская научная фантастика: историческая и тематическая перспектива). – Bern, Berlin, New York: Peter Lang, 2013 также их нет.

***

В. Владко. Танки по воздуху. 1933

Отрывок из повести В. Владко ”Аероторпеди повертають назад”

[1]

Новая научно-фантастическая повесть «Аэроторпеды поворачивают назад», над которой работает сейчас В. Владко, посвящена теме будущей войны мирового капитализма против СРСР. Отрывок, который мы помещаем здесь, описывает один из эпизодов этой войны — контрнаступление частей Красной армии против врага. Полностью, отдельной книгой, повесть будет напечатана издательством «Молодой Большевик».

Идет полномасштабная война между Советским Союзом и капиталистическими государствами Европы. Врагам, применившим новые «прыгающие» танки, удается прорвать оборону Красной Армии, продвинуться вглубь нашей территории и закрепиться на захваченном плацдарме. Наступает тревожная ночь…

Журнал «Пiонерiя», № 3, за 1933 год.

Перевод Семена Гоголина

Отрывок из повести В. Владко ”Аероторпеди повертають назад”

Примечания

1

Повесть (позднее роман) Владимира Владко "Аероторпеди повертають назад", вероятно, была написана в 1933 году. Во всяком случае, именно тогда в журнале "Знання та праця", были напечатаны два отрывка из повести: "Загибель ескадри" и "Поразка генерала Древора".

Дальнейшая судьба произведения остается неясной. В 1934 году был опубликован рассказ, под названием "Аероторпеди повертають назад", который вероятно тоже является отрывком из этой повести. В 1936 году, в сборнике "12 оповідань", напечатаны два значительно переработанных фрагмента повести — "Помилка генерала Штрассера" и "Аероторпеди повертають на захід".

Вероятно, писатель много работавший над повестью, так и не смог ее опубликовать. Существует версия, что явная антифашистская направленность произведения противоречила готовящемуся тогда подписанию мирного договора с фашистской Германией и повесть оказалась идеологически опасной. Также существует версия, что она все-таки была издана, но весь тираж был уничтожен.

Возможно, что четыре фрагмента — единственное, что осталось от этой книги.

***

«Аероторпеди повертають назад», задумывалась автором как повесть, но в 1933-34 годах была переработана в роман. В 1933 году, в журнале «Знання та праця» публикуются два отрывка из этой повести — «Загибель ескадри» и «Поразка генерала Древора», а в журнале «Пiонерiя», отрывок под названием «Танки з повітря».

Судя по краткому предисловию, помещенному перед фрагментом в журнале «Пiонерiя», повесть готовилась к печатати в издательстве «Молодой Большевик». Однако книжное издание, уже доработанного романа, вышло в 1934 году в издательстве «Дитвидав». Роман был иллюстрирован рисунками художника В. Невского. Дальнейшая судьба этой книги загадочна. По невыясненным пока причинам, весь тираж (10000 экземпляров) был уничтожен, либо его печать была приостановлена. Возможно, причиной уничтожения романа, стала его антифашистская направленность, противоречившая готовящемуся подписанию доровора о сотрудничестве с Германией. (Именно в конце 1934 года Давид Канделаки был направлен в Германию со своей знаменитой миссией.)

Позже, Владимир Николаевич несколько раз возвращался к роману, публикуя отдельные отрывки из него в виде рассказов в периодике. В 1936 году, в сборнике «Дванадцять оповiдань» были напечатаны переработанные варианты шести глав: «Аероторпеди летять на Москву», «Помилка генерала Древора», «Загибель ескадри», «Кулемет і снайпер», «Ім’ям Ради матроських депутатів» и «Крижаний наступ». Автор изменил фамилии героев и географические названия, убрал все упоминания о фашизме.

Долгое время роман считался неопубликованным или утерянным. В советской библиографической литературе о нем не было никаких упоминаний. Лишь в 1991 году в журнале «Наука-фантастика» появилась информация об этом произведении. В 2013 году один экземпляр книги был обнаружен в Национальном музее литературы Украины. Этот экземпляр, в 1961 году был подарен Владимиру Николаевичу академиком А. Белецким на праздновании 60-летия автора.

Эдуард Петров

https://fantlab.ru/work480782

***

Михаил Фоменко. Комментарии к роману "Аэроторпеды возвращаются назад":

Задумывая фантастическую повесть о войне СССР с коалицией капиталистических держав, будущий классик украинской и советской фантастики Владимир Владко (Еремченко, 1900/1901–1974) вряд ли смог бы предугадать фантастическую судьбу своего произведения.

Начато оно было, судя по всему, в 1932 или в первые месяцы 1933 г. Уже в № 3 журнала Пюнери за 1933 г. появился отрывок под названием «Танки з повгиря» («Танки из воздуха»). Редакционное предисловие к публикации гласило:

Новая научно–фантастическая повесть «Аэроторпеды возвращаются назад», над которой работает сейчас В. Владко, посвящена теме будущей войны мирового капитализма против СССР. Отрывок, который мы помещаем здесь, описывает один из эпизодов этой войны — контрнаступление частей Красной армии против врага. Полностью, отдельной книгой, повесть будет напечатана издательством «Молодой большевик».

На протяжении 1933 г. Владко опубликовал еще два отрывка из книги — «Загибель ескадри» («Гибель эскадры») в №№ 5–6 журнала Знання та праця и «Поразка генерала Древора» («Поражение генерала Древора») в № 12 того же журнала. В 1934 году в № 15 журнала Всесвт был опубликован еще один отрывок, «Аероторпеди повертають назад» («Аэроторпеды возвращаются назад»).

В издательстве «Молодой большевик» повесть, превратившаяся тем временем в роман, так и не вышла. Вместо этого книгу Владко принял к изданию харьковско–одесский «Дитвидав». Однако уже набранный, снабженный иллюстрациями В. Невского и осторожным послесловием И. Щербины роман подвергся стремительному и загадочному запрету. Неясно — то ли под нож пошел весь 10–тысячный тираж книги, то ли набор был рассыпан на стадии печати. Уцелели лишь несколько (вероятно, сигнальных) экземпляров, о которых будет сказано ниже.

О причинах запрета сегодня можно только гадать. Но стоит припомнить, что главными противниками СССР в будущей войне выступают в романе Владко прозрачно «зашифрованные» Великобритания (Великосаксия) и Германия (Швабия), о свастиках на иллюстрациях и резком осуждении не только трактуемого в

коминтерновском духе фашизма, но и гитлеровского национал- социализма. Эти особенности романа можно сопоставить с внешнеполитическими событиями: в феврале 1934 г., после долгих и сложных переговоров, Советский Союз наконец подписал важнейший торговый договор с Англией; одновременно Москва прощупывала возможности завязать более тесные отношения с новой — нацистской — Германией. Именно по внешнеполитическим причинам публикация подобного романа в 1934 г. могла быть сочтена нежелательной.

Могли сказаться и «художественные срывы», о которых упоминает Щербин, и более серьезные огрехи: как сказано в послесловии, «писатель не нашел <…> нужных красок для отображения идейной большевистской вооруженности Красной армии, для показа ее героических бойцов и командиров, руководимых коммунистической партией и ее ленинским ЦК». Дополнение напрашивается: в романе совершено не отражена и личная роль «величайшего человека современности, великого вождя партии и мирового пролетариата» И. Сталина, чье имя появляется только в эпиграфе.

Но Владко было что «предъявить» и помимо этого. Роман его написан в «ворошиловско–коминтерновской» парадигме, развитой во второй половине 1930–х гг. Н. Шпановым («Первый удар»), П. Павленко («На Востоке») и иже с ними: война будет вестись «малой кровью» на территории врага и вызовет социальную революцию в стане противника, которая упростит и облегчит путь к победе. Книга довольно адекватно отразила состояние военной мысли эпохи, некоторые представления командования Красной армии и те дебаты, какие велись, например, вокруг взаимодействия родов войск и роли в будущей войне кавалерии, бронетанковых сил или бомбардировочной авиации. Однако в главном Владко дал маху: ворошиловская доктрина в романе выдержана не до конца. Владко допускает не только тактические поражения и отступление Красной армии в глубь страны (схожие допущения Павленко были встречены критикой со стороны читателей), но и уязвимость внутренних территорий СССР, лишь частично защищенных от воздушных налетов и неподготовленных к бактериологической войне, и полное отсутствие у Советского Союза значимого военно–морского флота (в гл. 19 романа «создавать большой военный флот СССР» плывет восставшая «великосакская» эскадра).

Не вдаваясь в дальнейший анализ романа, к чему мы надеемся вернуться, скажем одно — как бы то ни было, инцидент с запретом книги никак не сказался ни на писательской карьере Влад- ко, ни, по всей видимости, на издательстве, которое продолжало широко печатать произведения фантаста. Только в 1935–1936 гг. в «Дитвидаве» и других издательствах Владко опубликовал повесть «Чудесный генератор», роман «Аргонавты Вселенной» (каждое из этих произведений вышло в эти годы двумя отдельными изданиями) и, наконец, книгу «Дванадать оповщань» («Двенадцать рассказов», 1936) — шесть из которых представляли собой переработанные главы из опального романа. Любопытно, что Владко, убрав в переработанных вариантах все упоминания о фашизме, снабдил героев откровенно немецкими именами и фамилиями, позволив себе и более откровенный намек — командиром эскадрильи вражеских истребителей он назначил «полковника Гитлова». Приведем список этих рассказов в порядке их появления в книге:

«Аероторпеди повертають на Захщ» («Аэроторпеды возвращаются на Запад»

«Загибiль ескадри» («Гибель эскадры»)

«Помилка генерала Штрассера» («Ошибка генерала Штрассера»)

«Кулемет i снайпер» («Пулемет и снайпер»)

«Крижаний наступ» («Ледяное наступление»)

«Имям Ради матроських депутатiв» («Именем Совета матросских депутатов»)

В 1937 г. в журнале Пюнерш (№ 7, 1937) был опубликован рассказ «Танк МТ-77», в котором прежние тяжелые «прыгающие» танки Дика Гордона превратились в легкие танкетки, вооруженные огнеметами и скачущие, словно блохи, во всех направлениях.

В 1939 г. Владко вновь вспомнил о романе, откуда извлек и переработал еще одну главу: так в газете Сощал1стична хартвщина (соответственно, 24 июля и 11 сентября 1939 г.) появились тексты «Стальт москгги» («Стальные москиты») и «Танк МТ-77», оба с подзаголовком «Етзод майбугаьо! вшни» («Эпизод будущей войны»). Эпопея с публикацией переработанных глав романа завершилась лишь в 1941 г., когда в библиотечке Фронт i тил издательства «Радянський письменник» 10–тысячным тиражом были переизданы «Стальные москиты» (с подзаголовком «Рассказ–пролог»).

Учитывая количество этих публикаций, вызывает немалое удивление тот факт, что в лучших работах, посвященных весьма специфической ветви литературы, которую различные авторы именуют «советской военной фантастикой», «военной футурологией» или «советской военной утопией», о вкладе Владко не говорится ни слова. Между тем, его роман существенно опередил тех же бесконечно муссируемых Павленко и Шпанова и представляет собой бесспорную классику данного поджанра, а нынешняя его публикация заставляет нас по–новому взглянуть на сложившуюся историю советской военной фантастики.

В некоторой степени исследователей оправдывает ключевое обстоятельство: роман «Аэроторпеды возвращаются назад» не упоминался в советской библиографической литературе и долгие годы считался неопубликованным либо утерянным (с другой стороны, взаимосвязанные произведения Владко оставались все это время вполне доступны и никак не должны были игнорироваться). Однако еще в 1991 г. в № 1 журнала Наука—Фантастика А. Яроменок сообщил в статье «Той, що небо підпирае: К 90-річчю В. М. Владка» не только о существовании романа, но и его печатного экземпляра:

И еще об одном малоизвестном факте из творческой биографии писателя. Незадолго до появления «Аргонавтов Вселенной», примерно в 1934–1936 годах, был напечатан тираж еще одного романа Владко, «Аэроторпеды возвращаются назад». Произведение имело острую антифашистскую направленность. Но на беду, сталинский режим решил побрататься с Германией. Поэтому какие–либо намеки на нелюбовь к брату стали, мягко говоря, неприемлемыми. Тираж книги, понятное дело, был уничтожен. А когда праздновалось 60–летие Владимира Николаевича, академик Белецкий вручил юбиляру экземпляр этого злосчастного издания. Кто спас эту книгу — неведомо. Ныне этот уникальный экземпляр хранится в фондах Музея украинской литературы.

В настоящее время достоверно известно о существовании как минимум трех уцелевших экземпляров книги: два из них хранятся в частных собраниях украинских коллекционеров, третий, как сказано выше — в Национальном музее литературы Украины. Уникальная книга была впервые отсканирована и возвращена читателям В. Е. Настецким (Киев) в мае 2015 года, спустя 81 год после первой публикации. Владелец экземпляра пожелал остаться неизвестным.

*

Михаил Фоменко ВОЗВРАЩЕНИЕ "АЭРОТОРПЕД" Уничтоженный роман В. Владко и советская "оборонная фантастика" 1930-х гг

"Искусство всегда прокладывало дорогу громыхающей колеснице милитаризма. Наш лозунг военизации литературы не является поэтому чем-то новым и неожиданным <…> Мы имеем все основания рассчитывать на быстрое отражение будущей войны в творчестве наших писателей, на то, что наша художественная литература не будет регистратором прошедших событий, но непосредственным активным участником военных столкновений."

Так писал в 1930 г. один из организаторов и идеолог ЛОКАФ, критик Н. Свирин1. Однако фантастика не спешила откликаться на призывы зачинателей советской "оборонной" литературы. Правда, в том же 1930 г. в журнале Борьба миров появились повесть бывшего командарма А. Скачко Может быть — завтра и рассказ Е. Толкачева S.-Z-газ, в ленинградском Вокруг света был напечатан рассказ М. Ковлева Капкан самолетов, журнал Экран начал публиковать растянувшийся на год роман Я. Кальницкого Ипсилон, в 1931 г. был издан ЛОКАФовский роман А. Дмитриева Есть — вести корабль2 и т. д. Но в целом советская "военная фантастика", "военная утопия", "беллетристика будущих войн" или "военная футурология" (если воспользоваться терминологией различных авторов, исследовавших феномен военного поджанра НФ) представляла собой сравнительно немногочисленное собрание разрозненных и случайных произведений. Вдобавок, многие из них, относившиеся к 1920-м годам, были выполнены в троцкистской парадигме перманентной революции, а описания будущей войны сводились к перипетиям последнего, решительного и триумфального боя мирового пролетариата с последним же и, как правило, изолированным оплотом мирового капитализма. Таковы, к примеру, Эскадрилья всемирной коммуны (1925) С. Буданцева или Стальной замок (1928) неведомого автора, скрывшегося под псевдонимом "П. Н. Г."; тон был задан, конечно, Падением Даира (1923) А. Малы-шкина3. В общем, все говорило о том, что фантастическая повесть на такую животрепещущую и востребованную тему, как война СССР с коалицией капиталистических держав, обречена на успех — рассудил журналист, писатель-очеркист и начинающий фантаст Владимир Владко4.

И в самом кошмарном футурологическом сне, должно быть, будущий классик украинской и советской фантастики не сумел бы предугадать фантастическую судьбу своего творения. Начато оно было, судя по всему, в 1932 или в первые месяцы 1933 г. Уже в № 3 журнала Піонерія за 1933 г. появился отрывок под названием Танки из воздуха (Танки з повітря). Редакционное предисловие к публикации гласило:

Новая научно-фантастическая повесть "Аэроторпеды возвращаются назад", над которой работает сейчас В. Владко, посвящена теме будущей войны мирового капитализма против СССР. Отрывок, который мы помещаем здесь, описывает один из эпизодов этой войны — контрнаступление частей Красной армии против врага. Полностью, отдельной книгой, повесть будет напечатана издательством "Молодой большевик".

На протяжении 1933 г. Владко опубликовал еще два отрывка из книги — Гибель эскадры (Загибль ескадри) в №№ 5–6 журнала Знання та праця и Поражение генерала Древора (Поразка генерала Древора) в № 12 данного журнала. В 1934 г. в № 15 журнала Всесвт был опубликован еще один отрывок, Аэроторпеды возвращаются назад (Аероторпеди повертають назад).

Владко, как видно, сильно спешил и одновременно расширял свое сочинение — уж очень хотелось ему стать автором первого в советской литературе полномасштабного фантастического произведения о будущей войне (повестушки предшественников — не в счет). Следы этой спешки видны и в стилистически стертом, изобилующем назойливыми повторами тексте, и в местами механической компоновке отдельных рассказов-главок, и в подозрительной забывчивости фантаста, у которого война начинается то в апреле, то в июне, а условные "Герлин" и "Лондр" порой становятся Берлином и Лондоном. Но в издательстве "Молодой большевик" повесть, довольно искусственно растянутая до размеров романа, так и не вышла. Вместо этого Аэроторпеды возвращаются назад принял к изданию харьковскоодесский "Дитвидав", где книга была подписана к печати 5 августа 1934 г. Читателей ждал феерический роман.

Новоиспеченный лейтенант Дик Гордон, изобретатель небывалых "прыгающих" танков, и его лучший друг Джонни Уолтерс начинают работать в легендарном институте профессора Мориса Ренуара, создателя новых видов оружия. Тем временем советские пограничники расстреливают на Черном море лодку с иностранными туристами, нелегально плывущими из Батуми в Турцию. Воспользовавшись этим смехотворным предлогом ("туристы", как выясняется позднее, были шпионами), коалиция капиталистических Заинтересованных Держав, куда входят Великосаксия, Швабия и Остерия — то есть прозрачно "зашифрованные" Великобритания, Германия и Италия — выдвигает СССР заранее неприемлемый ультиматум, а затем внезапно нападает на Страну Советов. Возглавляет нападение Ренуар, оказавшийся не только профессором, но также генералом, главным архитектором военной кампании и по совместительству главой могущественной фашистской "Лиги защиты морали", борющейся с распространением коммунизма. Особые надежды Ренуар возлагает на созданные им радиоуправляемые аэроторпеды, "начиненные сильнейшими взрывчатыми веществами или термитной массой", которые должны разрушить Москву и Ленинград.

Однако значительную часть громадной эскадрильи Ренуара губит советская электрическая завеса ("Они применили метод ионизации воздуха с помощью ультракоротких волн и насытили лучи излучателей-прожекторов электроэнергией высокого напряжения"). Оставшиеся без управления аэроторпеды возвращаются домой и взрываются где-то на вражеской территории. Захлебывается и одновременно начатое на западной границе наземное наступление. С помощью "прыгающих" танков и чрезвычайно ядовитого нового газа "кольрита" войскам коалиции удается продвинуться на 16 км в глубь советской территории, но затем Красная армия высаживает десант (включая падающие с самолетов танки) и отрезает прорвавшиеся части. Поход гигантской великосакской эскадры на Ленинград заканчивается бесславной гибелью всех кораблей от взрывов автоматических советских торпед в водах Финского залива. Терпит крах новая попытка наземного наступления: советские эскадрильи окружают наступающие части непроницаемой дымовой завесой и затем спокойно уничтожают их с воздуха. Красная армия контратакует и закрепляется на вражеской территории.

Активная советская радиопропаганда, подпольные коммунистические газеты, агитаторы и листовки разлагают капиталистический тыл. В странах Европы начинается революционное брожение, забастовки рабочих, требующих прекращения войны, саботаж; сомнения охватывают солдат и офицеров на фронте, сомневаются в осмысленности войны Гордон и Уолтерс. Новой эскадрилье Ренуара удается прорваться в воздушное пространство СССР со стороны плохо защищенных границ с Прибалтикой и даже разбомбить металлургический завод, но самолеты и аэроторпеды натыкаются на "электрические волны, влияющие на сердце наших моторов — динамо" и падают в чистом поле.

В войну вступает Желтая империя (Япония), которая намерена образовать марионеточное государство на Камчатке и захватить все советское тихоокеанское побережье; мощная эскадра высаживает десант во Владивостоке. С Желтой империей Советский Союз расправляется быстро: маневренные истребители уничтожают бомбовозы, танки останавливает очередная электрическая завеса ("От антенн текли к нам волны электрических лучей; они останавливали работу магнето в моторах"), корабли эскадры топят советские торпедные глиссеры. Советские бобмардировщики разрушают военные объекты империи, причем атака их совпадает с чудовищным землетрясением.

На европейском фронте Красная армия продолжает теснить войска коалиции, применяя самые изобретательные методы. Ловкие ворошиловские стрелки-снайперы прячутся в фальшивом трупе убитой лошади и парализуют пулеметные гнезда; зеркальные щиты скрывают передвижения войск; над целым участком фронта красноармейцы возводят его макет, а реки форсируют с помощью "жидкой углекислоты", которая подается по трубам и образует ледяную корку. Заинтересованные Державы в отчаянии решаются развязать бактериологическую войну и направляют на Советский Союз аэроторпеды, начиненные культурой гриппа. Но начавшаяся было эпидемия быстро перекидывается на войска коалиции, а ответный удар советских стратосферных бомбардировщиков стирает с лица земли военные заводы Швабии.

В тылу капиталистов воцаряется паника, биржи закрываются, богачи покидают Европу. В Швабии начинается социалистическая революция и гражданская война. Коалиционная армия разваливается, восстания вспыхивают даже в фашистских заградительных полках, многие полки во главе с офицерами, авиаэскадрильи и морские эскадры переходят на сторону красных и поворачивают штыки на классового врага. Последней надеждой коалиции становится решающее наступление. Накануне его Гордон и Уолтерс пересекают на "прыгающем" танке линию фронта и сдаются красноармейцам. Восставшие солдаты осаждают и берут штурмом штаб генерала Ренуара. Гибнут любимые ассистенты генерала — финн Райвола и выходец из семьи русских эмигрантов Гагарин; Ренуар стреляется. Толпа солдат на площади перед штабом восторженно приветствует огромный автожир с красной звездой и прилетевшего на нем советского главкома.

Стремление к идеологической выдержанности привело Владко к полной выхолощенности книги. Мир романа — унылый, одетый в защитный цвет мир мужчин, где нет ни семейных, ни любовных уз, нет женщин, нет материнской привязанности; это мир коллективного сиротства, где идеальным коллективным отцом выступает единственное "отечество мирового пролетариата", Советский Союз (черты эти в той или иной степени характерны для целого ряда произведений советской предвоенной фантастики, особенно "оборонной"). К роману вполне приложимы все те критические замечания, что высказывались в свое время в адрес Первого удара Н. Шпанова (1939) или военно-фантастического кинофильма З. Драпкина и Р. Маймана Танкисты (1939): наивность, безжизненность, неубедительность, схематичность, успокоительное принижение советских потерь, пассивность и непроходимая глупость врага. Действительно, вместо людей на страницах Аэроторпед возникают ожившие схемы. Невозможно поверить, например, в "прозрение" Дика Гордона, Джонни Уолтерса или их бывшего соученика по высшей технической школе, штабного офицера Тома Даунли — тем более что "прозревает" он после допроса советского снайпера, который изъясняется шершавым языком устава:

— Я стреляю так, чтобы не отставать от лучшего стрелка Красной армии, народного комиссара по военным делам товарища Ворошилова <…> Моя задача — всеми силами и средствами защищать мирный труд моих братьев и родителей, составляющих свободное население первой в мире социалистической страны, отечества всех пролетариев. Моя задача — выполнить свой долг, после чего, вернувшись домой, самому стать к станку и принять участие в общем мирной труде, который я защищал с винтовкой в руках.

Это — единственный сколько-нибудь подробно показанный в романе боец Красной армии: чем не робот из первой научно-фантастической повести Владко 1дуть роботар1 (1931)? Такой же роботизированной, механизированной, абстрактной силой выступает в книге и вся советская армия, да и весь Советский Союз. У Владко нет ни отдельных красноармейцев, ни их командиров, ни "простых советских людей". С советской стороны до читателя доносятся только официальные заявления, воззвания и радиоагитки. В Аэроторпедах нет даже места личному, индивидуальному подвигу, ибо тотальная советская сила почти всегда неизмеримо превосходит противника в тактике боя и качестве вооружений, а потому занята лишь "спокойным и уверенным уничтожением" врагов.

Несколько оживляется Владко, только описывая разрушения и бомбежки:

Земля словно салютует самолетам, исчезающим в прозрачной небесной глубине: им салютуют взрывы снарядов на военных складах, охваченных пожарами, им салютуют запоздалыми выстрелами пушки зенитных батарей… но увы, уже поздно, ни один снаряд не догонит самолет. они исчезли, растворились в прозрачной лазури неба… (гл. 20). Облако выпрыгнуло из-под земли, оно росло тяжелым рыхлым грибом, расширяясь и закрывая другие здания. И по шляпке этого огромного черного рыхлого гриба удивительно медленно плыли в воздухе большие куски здания, обломки крыши, сломанное дерево, крутились, будто переворачиваясь с боку на бок, разбитые станки… (гл. 14).

С военной точки зрения книга Владко довольно адекватно отразила состояние военной мысли эпохи, некоторые представления командования Красной армии и те дебаты, какие велись, например, вокруг взаимодействия родов войск, теорий часто упоминаемого в романе британского генерал-майора Д. Фуллера5 или роли в будущей войне кавалерии, бронетанковых сил либо бомбардировочной авиации (знаменитая "доктрина Дуэ"6). Достаточно общим местом были представления о внезапном, без объявления, начале войны массированными бомбардировками и сражении на два фронта, с западными государствами и Японией.

В. Владко. "Аэроторпеды возвращаются назад" (1934). Илл. В. Невского.

Хуже обстояло дело собственно с фантастикой. Развесистая феерия фантастических военных изобретений и боевых эпизодов в романе, в сущности, иллюзорна: книга во многом представляет собой монтаж ранее появившихся в военной фантастике находок и известных событий относительно недавней военной истории.

Сочинения предшественников Владко, насколько можно судить, изучил очень внимательно. К примеру, автоматически наводящиеся на звук самолетов зенитные орудия взяты из рассказа Ковлева Капкан самолетов (193о). Фантастические электромагнитные завесы встречались в упомянутых выше военных утопиях Эскадрилья всемирной коммуны (1925) С. Буданцева и Стальной замок (1928) П. Н. Г., а также в основанном на последней повести киносценарии Д. Мухи и Л. Лукова + К. М. (1930), наверняка известном Владко.7 О танках, способных преодолевать различные препятствия, фантасты и изобретатели рассуждали еще со времен Сухопутных броненосцев Г. Уэллса (1903); невероятный танк появляется в рассказе В. Левашова Танк смерти (1928), действие повести А. Горелова Огненные дни (1925) вращается вокруг новейшего изобретения — аэротанков8. В этой же книжке, написанной в стиле "красного Пинкертона", советские войска встречают противника, как и у Владко, голубыми лучами грозных прожекторов.

Горелов:

Близко эскадрилья противника <…> заострили копья голубые лучи прожекторов. <…> Щупают голубые лучи каждый аэродредноут, каждого летчика и убийцу. Цепляются голубые лучи за каждое крыло и играют на каждом пропеллере.

Владко:

Передняя шеренга истребителей, быстро мчась в вышине, оказалась над лучами прожекторов, которые засияли светящимися пятнами на крыльях и корпусах самолетов. <…> Они подбирались все ближе и ближе, пересекаясь в воздухе, словно бледные голубоватые ножницы <…>

Единственное различие состоит в том, что у Горелова голубые прожекторные лучи — усыпляющие. Описание одного из авианалетов (включая генерала, слушающего в каюте советское радио) близко напоминает сцены воздушной атаки в Может быть — завтра А. Скачко (1930). Эпизод с макетом участка фронта, как поясняет сам автор, был навеян "аналогичным случаем во время мировой войны, когда немецкие войска под прикрытием искусственной поверхности земли таким же способом подобрались к английским окопам и молниеносным ударом выбили англичан из их траншей".

Но куда более любопытным способом Владко препарировал другой эпизод, на сей раз — войны гражданской. Картина разгрома желтоимперской эскадры советскими торпедными глиссерами — не что иное, как переиначенный эпизод атаки английских торпедных катеров на корабли Балтийского флота в августе 1919 г.; в советских донесениях это нападение характеризовалось как "совершенно неожиданное по своей идее [и] смелому выполнению"9.

Откуда, однако, взялись аэроторпеды, давшие название роману? В научной фантастике эта идея, кажется, впервые появилась в короткометражном английском кинофильме Airship Destroyer (1909); известны многочисленные попытки создания управляемых самолетов-снарядов во время и после Первой мировой войны (американские "воздушная торпеда" или "летающая бомба" Сперри и беспилотник "жук Кеттеринга", немецкие "планирующие торпеды", британский "Ларинкс" и т. п.).

Впрочем, Владко незачем было забираться в дебри военных технологий. В 1930 г. в Харькове вышла в свет фантастическая книга Я. Кальницкого Радио-мысль (Padio-думка) — переведенный В. Сосюрой с русского Ипсилон. Несомненно, начинающий фантаст Владко, хорошо знакомый с Кальницким еще по работе в харьковских газетах в конце 1920-х годов, не прошел мимо этого произведения10. Имелось в нем и вероломное, но без труда отбитое нападение на Советский Союз, и попытка бактериологической атаки, и фашистская "Лига защиты мировой культуры" (у Владко — "Лига защиты морали"), и радиоуправляемые аэромины, преследующие в воздухе самолеты. Финал этой истории, в духе сталинской эпохи, был печален: в 1939 году Владко свидетельствовал против арестованного Кальницкого, которого он охарактеризовал как тайного вредителя и "одного из наиболее умело замаскированных врагов"11. Возвращаясь к аэроторпедам, вспомним также, что в 1930 г. на обложке московского Вокруг света был помещен рисунок Воздушная война. Налет на город бомбовозов, управляемых по радио; в сопутствующей заметке говорилось, что радиоуправляемые самолеты, несущие газовые снаряды, термитные бомбы и бациллы заразных болезней, "далеко не так уж фантастичны"12.

Дописав роман, Владко мог гордиться собой — в фантастических допущениях он, что неудивительно, ни в чем не отставал от прочих фантастов, идеологически все, казалось бы, вычищено и вылизано было до абсолютной стерильности. Он уже видел, вероятно, хвалебные рецензии в журналах, а там, глядишь, и издание русского перевода в Москве… Но не тут-то было: уже набранный, снабженный выразительными иллюстрациями В. Невского и осторожным послесловием И. Щербины роман подвергся стремительному и загадочному запрету. Неясно — то ли под нож пошел весь 10-тысячный тираж книги, то ли набор был рассыпан на стадии печати. Уцелели лишь несколько (по всей видимости, сигнальных) экземпляров, о которых будет сказано ниже.

"Воздушная война. Налет на город бомбовозов, управляемых по радио". Обложка московского журнала "Вокруг света" (№ 22–23, 1930).

О причинах запрета сегодня можно только гадать. Могли сказаться те огрехи, о которых писал в послесловии Щербина:

Основное упущение — недостаточно глубокое отражение классового расслоения, которое происходит и будет происходить в капиталистических странах в результате империалистической войны, недостаточно яркий показ роста революционного движения, борьбы коммунистических партий за вызревание в сознании масс идеи штурма.

Писатель не нашел также нужных красок для отображения идейной большевистской вооруженности Красной армии, для показа ее героических бойцов и командиров, руководимых коммунистической партией и ее ленинским ЦК.

Дополнение напрашивается: в романе совершено не отражена и роль "величайшего человека современности, великого вождя партии и мирового пролетариата" И. Сталина (Щербина), чье имя появляется только в эпиграфе. Сравним это хотя бы с предсмертным восклицанием летчика Са-фара в Первом ударе Н. Шпанова ("Гиго, милый Гиго, да здравствует Сталин и великая родина!") или сценами всенародного экстаза на фронте и в тылу в эпическом романе П. Павленко На Востоке (1936–1937):

Толпа кричала и звала: "Сталин! Сталин! Сталин!" — и это был клич силы и чести, он звучал, как "Вперед!" В минуту народного подъема толпа звала своего вождя, и в два часа ночи он пришел из Кремля в Большой театр, чтобы быть вместе с Москвой. <…> Его спокойная фигура, в наглухо застегнутой простой шинели, в фуражке с мягким козырьком была проста до слез. <…>

И в это время заговорил Сталин. Слова его вошли в пограничный бой, мешаясь с огнем и грохотом снарядов, будя еще не проснувшиеся колхозы на севере и заставляя плакать от радости мужества дехкан в оазисах на Аму-Дарье.

Голос Сталина был в самом пекле боя. <…> Сталин говорил с бойцами в подземных казематах и с летчиками в вышине. Раненые на перевязочных пунктах приходили в сознание под негромкий и душевный голос этот. Это был голос нашей родины, простой и ясный, и бесконечно честный, и безгранично добрый, отечески-неторопливый сталинский голос.

Еще одна ошибка Владко заключалась в вопиющей недооценке политической обстановки. Главными противниками СССР в будущей войне выступают в его романе Англия (Великосаксия) и Германия (Швабия). Что поделаешь, если "во главе буржуазных государств в борьбе против СССР шла и идет Англия", которая мечтает о "свержении советского строя и превращении нашей территории в колонию для жестокой капиталистической эксплуатации"? Эти слова написал в 1928 г. высокопоставленный офицер РККА Я. Жигур13. Но со дней англо-советского кризиса и "военного психоза" 1927-28 гг. утекло немало воды, давно были восстановлены дипломатические отношения, а в феврале 1934 г., после длительных и сложных переговоров, Советский Союз наконец подписал важнейший торговый договор с Англией. Одновременно Москва прощупывала возможности завязать более тесные отношения с гитлеровским режимом в нацистской Германии. А тут — свастики! Отметим кстати, что в 1934 г. свастика была убрана со свиньи в анимационном фильме Б. Балаша Вор; нацистский символ (повернутый против часовой стрелки) вернулся на экраны лишь в кинофильме А. Мачерета и К. Крумина Родина зовет (1936) по сценарию В. Катаева14, открывшем эру "оборонной" кинофантастики. Произошло это, вероятно, на фоне событий в Испании. Однако и на самом высоком уровне границы дозволенных нападок на Германию в массовом искусстве продолжали ощущаться размытыми и изменчивыми. Премьера Родины зовет состоялась 29 апреля 1936 г. — но и 16 мая председатель Комитета по делам искусств при СНК СССР П. Керженцев, ходатайствуя перед Сталиным и В. Молотовым о постановке оборонно-фантастической пьесы В. Киршона Большой день, счел нужным заметить: "Под врагом, напавшим на Советский Союз, разумеется фашистская Германия, но в постановке, во избежание дипломатических осложнений, можно затушевать национальную характеристику врагов, сохранив лишь характеристику их, как фашистов"15. Конечно, затушевать можно было и свастики на иллюстрациях В. Невского, но что было делать с остальным?

Помимо внешнеполитической близорукости, "предъявить" Владко можно было и многое другое. Аэроторпеды следуют той "ворошиловско-коминтерновской" концепции, что была позднее развита Шпановым, Павленко и иже с ними — война будет вестись "малой кровью" на территории врага и вызовет социальную революцию в стане противника, которая упростит и облегчит путь к победе. И не только: безусловно подразумевалось расширение советской империи на запад и восток; у Владко говорится даже не о сателлитах, а о "вступлении центральной Европы в состав нового Советского Союза". Однако канон этой оборонно-наступательной фантастики еще не установился, и в главном Владко дал маху: сталинско-ворошиловская доктрина в романе выдержана не до конца. Владко допускает не только тактические поражения и кратковременное отступление Красной армии в глубь страны, но и уязвимость внутренних территорий СССР, лишь частично защищенных от воздушных налетов и неподготовленных к бактериологической войне. У красноармейцев нет защиты от ядовитого "кольрита"; у Советского Союза полностью отсутствует значимый военно-морской флот (в гл. 19 романа "создавать большой военный флот СССР" плывет восставшая "великосакская" эскадра)16. Разумеется, Владко рисует данные слабости как несущественные — враг пребывает на советской территории не более нескольких часов, потери ничтожны, Красная армия уверенно отражает любые атаки и быстро переходит в наступление.

Уместно сравнить эти аспекты Аэроторпед с повестью Может быть — завтра (1930) А. Скачко, определенные детали которой были уже непредставимы в 1934 г. Скачко изображает панические настроения в Москве при известии о приближении вражеской воздушной армады, растерянность и страх на срочном заседании Совнаркома: "Многие, чувствовавшие себя в безопасности за полумиллионом штыков Красной армии, не могли поверить, что теперь им самим придется бороться, защищая жизнь". Бывший командарм оказался прозорливей других "оборонных" авторов: эти описания зримо предвосхищают московскую панику середины октября 1941 г. Скачко, с двадцатых годов занимавшийся вопросами национальных меньшинств и освоения Севера, не успел ее увидеть — он умирал в сталинском лагере. В повести его Москва чудесным образом спасается от гибели: пока советские эскадрильи в тяжелом бою задерживают противника, скромный инженер-изобретатель успевает развернуть экспериментальные установки, и над столицей встает облако, поглощающее ядовитые газы. Однако Скачко упоминает замотанных бинтами раненых на улицах, санитарные палатки на московских бульварах, "пожарища" на окраинах и зараженные "случайными бомбами" с газом районы. Заключительные авторские ремарки подводят читателя к мысли, что Москву в принципе невозможно эффективно защитить от налетов крупных вражеских авиасоединений. Владко очень далек от подобных вольностей; но в обстановке продолжающихся репрессий против украинской интеллигенции, недавнего катастрофического голода 1932-33 гг. и чистки партийных кадров — и его правоверный роман мог показаться харьковским литературным функционерам слишком "сомнительным".

Как бы то ни было, инцидент с запретом книги никак не сказался ни на весьма благополучной карьере Владко, ни, по всей видимости, на издательстве, которое продолжало широко печатать произведения фантаста. Только в 1935-36 гг. в "Дитвидаве" и других издательствах Владко опубликовал повесть Чудесный генератор (Чудесний генератор), роман Аргонавты Вселенной (Аргонавти Всесвгту) — каждая из этих книг вышла в те годы двумя отдельными изданиями — и, наконец, сборник Двенадцать рассказов (Дванадать оповідань), шесть из которых представляли собой переработанные главы из опального романа17. Интересно, что Владко, предусмотрительно убрав в новых вариантах все упоминания о фашизме, все же снабдил героев откровенно немецкими именами и фамилиями, позволив себе и более откровенный намек — командиром эскадрильи вражеских истребителей он назначил "полковника Гитлова".

В 1937 году в журнале Піонерія (№ 7) был опубликован рассказ Танк МТ-77, где прежние тяжелые "прыгающие" танки Дика Гордона превратились в легкие танкетки, вооруженные огнеметами и скачущие, словно блохи, во всех направлениях.

В 1939 г. Владко вновь вспомнил о романе, откуда извлек и переработал еще одну главу: так в газете Соціалістична Харківщина (соответственно, 24 июля и 11 сентября) появились тексты Стальные москиты (Стальні москіти) и Танк МТ-77, оба с подзаголовком Эпизод будущей войны (Епізод майбутньої війни). Эпопея с публикацией переработанных глав романа завершилась лишь в 1941 году, когда в библиотечке Фронт і тил издательства "Радянський письменник" 10-тысячным тиражом были переизданы Стальні москіти (с подзаголовком "Рассказ-пролог").

Учитывая количество этих публикаций — в общей сложности восемь военно-фантастических рассказов — вызывает немалое удивление тот факт, что и в лучших работах, посвященных советской военной или "оборонной" фантастике, имя Владко отсутствует. Между тем, его роман существенно опередил тех же бесконечно муссируемых Павленко и Шпанова и представляет собой бесспорную классику этой крайне специфической ветви литературы, а недавняя публикация Аэроторпед18 заставляет нас по-новому взглянуть на ее историю.

В некоторой степени исследователей оправдывает ключевое обстоятельство: роман Аэроторпеды возвращаются назад не упоминался в советской библиографической литературе и долгие годы считался неопубликованным либо утраченным (хотя взаимосвязанные произведения Владко оставались все это время вполне доступны и никак не должны были игнорироваться). Однако еще в 1991 г. журнал Наука-Фантастика сообщил о наличии печатного экземпляра романа19:

И еще об одном малоизвестном факте из творческой биографии писателя. Незадолго до появления "Аргонавтов Вселенной", примерно в 1934–1936 годах, был напечатан тираж еще одного романа Владко, "Аэроторпеды возвращаются назад". Произведение имело острую антифашистскую направленность. Но на беду, сталинский режим решил побрататься с Германией. Поэтому какие-либо намеки на нелюбовь к брату стали, мягко говоря, неприемлемыми. Тираж книги, понятное дело, был уничтожен. А когда праздновалось 60-летие Владимира Николаевича, академик Белецкий вручил юбиляру экземпляр этого злосчастного издания. Кто спас эту книгу — неведомо. Ныне этот уникальный экземпляр хранится в фондах Музея украинской литературы20.

В настоящее время достоверно известно о существовании как минимум трех уцелевших экземпляров книги: два из них хранятся в частных собраниях украинских коллекционеров, третий, как сказано выше — в Национальном музее литературы Украины (Киев).

Примечания

1. Свирин Н. Война и литература // На литературном посту. 1930. № 20. Цит. по: Добренко Е. А. Метафора власти: литература сталинской эпохи в историческом освещении. München, 1993. См. в этой книге подробное освещение деятельности ЛОКАФ. Литературовед и критик Н. Г. Свирин (1900–1938) был арестован в 1937 и расстрелян в 1938 г.

2. Скачко А. Может быть — завтра: Повесть // Борьба миров. 1930. №№ 1–3; Толкачев Е. S.-Z.-газ: Рассказ // Борьба миров. 1930. № 12; Ковлев М. Капкан самолетов: Рассказ // Вокруг света (Л.). 1930. № 29; Кальницкий Я. Ипсилон: Фантастический роман // Экран. 1930. №№ 1-12; Дмитриев А. М. Есть — вести корабль! М., 1931.

3. Буданцев С. Эскадрилья всемирной коммуны. М., 1925; П. Н. Г. Стальной замок: Фантастический рассказ // Вокруг света (Л). 1928. №№ 1–3; Малышкин А. Падение Даира // Круг. 1923. № 1.

4. В. Н. Владко (Еремченко, 1900/1-1974) — уроженец Санкт-Петербурга, выпускник Воронежского института народного образования. С 1917 г. выступал как поэт, журналист, театральный критик, очеркист, позднее писатель-фантаст. Во время Второй мировой войны — спецкор Совинформбюро, корреспондент "Правды" по Харьковской области. После войны занимал важные в литературной иерархии посты: начальник Главреперткома УСССР (194751), заведующий украинским отделением "Литературной газеты" (1951–1956). Хотя Владко был автором более 20 книг романов, рассказов, очерков и публицистики, наиболее известным его произведением остался написанный еще в 1930-х гг. (первая публикация 1935) и неоднократно переделывавшийся научно-фантастический роман Аргонавты Вселенной.

5. Джон Ф. Ч. Фуллер (1878–1966) — британский военный, стратег, военный историк, оккультист (в начале ХХ в. был близок к А. Кроули); разработал собственные принципы войны, в которых сказались его мистические взгляды. Известен как идеолог механизации армий, в 1930-е гг. был связан с британскими фашистами и симпатизировал нацистам.

6. Джулио Дуэ (1869–1830) — итальянский генерал, теоретик воздушной войны, создатель доктрины тотальной воздушной войны (массированных бомбардировок городов, военных и экомических центров противника для принуждения к капитуляции), популярной в СССР в 1930-х гг.

7. Киносценарий был опубликован в №№ 8-12 (1930) журнала Знання та праця (Харьков). Оформил публикацию будущий иллюстратор Аэроторпед В. Невский.

8. Горелов А. Огненные дни. М.-Л., 1925.

9. РГАВМФ. Ф.р-92.0п.1.Д.2б2. Л.22–24. 17 июня 1919 г. британский торпедный катер потопил в Кронштадте крейсер "Олег", 18 августа там же был потоплен крейсер "Память Азова" и поврежден линкор "Андрей Первозванный". Красные моряки, однако, стреляли лучше беспомощных "желтоимперцев" Владко: огнем сторожевого эсминца "Гавриил" были потоплены три из семи нападавших катеров, девять англичан, включая нескольких офицеров, были взяты в плен. "Переосмысливая" рейд в романе, Владко эти детали убрал, так как общей установкой являлось преуменьшение советских потерь. Подборку документов о рейде 18 августа см.: Гангут. 2001. № 26, с. 98–113.

10. Кальницкий Я. Радіо-думка: Фантастична повість. Харків-Київ, 1930. Известна также фрагментарно выявленная публикация этой вещи в журнале Знаття (1926).

11. Протокол допиту свідка Володимира Миколайовича Владка від 9 березня 1939 року. ДАХО, ф. Р-6452, оп. 4, спр. 3400, арк. 37–45 (http://www.archivsf.narod.ru/article/1939...).

12. Наша обложка // Вокруг света (М). 1930. № 22–23. С. 346.

13. Жигур Я. Будущая война и задачи обороны СССР. М., 1928. С. 9–11. Я. М. Жигур (1895–1938) — комбриг, участник Первой мировой и гражданской войн, занимал командные должности в Военно-химическом управлении РККА, позднее — помощник начальника кафедры тактики высших соединений Академии Генштаба РККА. Был арестован в 1937 и расстрелян в 1938 г.

14. Марголит Е. Как в зеркале: Германия в советском кино между 1920-30 гг. // Киноведческие записки. 2002. № 59.

15. См.: Я оказался политическим слепцом: Письма В. М. Кир-шона И. В. Сталину // Источник. 2001. № 1.

16. Военно-морской флот, особенно надводный состав, действительно являлся слабым местом советской военной машины (с целью его развития в 1937 г. был образован специальный Наркомат Военно-морского флота).

17. Перечислим эти рассказы в порядке их появления в книге: Аэроторпеды возвращаются на Запад (Аероторпеди повертають на Захід), Ошибка генерала Штрассера (Помилка генерала Штрассера), Пулемет и снайпер (Кулемет і снайпер), Ледяное наступление (Крижаний наступ), Именем Совета матросских депутатов (Ім’ям Ради матроських депутатів).

18. Владко В. Аэроторпеды возвращаются назад. Пер. С. Гоголина и М. Фоменко. Б.м., Salamandra P.V.V., 2015. Эта публикация стала возможна после того, как редчайшее издание было в 2015 г. впервые отсканировано В. Е. Настецким (Киев).

19. Яроменок О. Той, що небо підпирає: К 90-річчю В. М. Владка // Наука-Фантастика. 1991. № 1.

20. По сведениям украинских библиографов, около 1990 г. на основе данного экземпляра планировалась и даже анонсировалась публикация романа Владко в журнале Знання та праця. Эта публикация по неизвестным причинам не состоялась (возможно, сказалась реорганизация журнала, с января 1991 г. начавшего выходить как Наука-Фантастика, а в дальнейшем и бурные политические события). Незадолго до своей безвременной смерти в 2014 г. книгу вторично обнаружил в Национальном музее литературы Украины (в составе архива В. Владко) библиограф украинской фантастики Н. А. Ковальчук.

https://coollib.com/b/325018/read

***

БАТИЄВА ГОРА — селище Батиєва Гора виникло на межі 19-20-го століть на схилі пагорба над річкою Либідь і залізницею, між Протасовим і Кучминим ярами. На картосхемах Києва зафіксована у 1861-1874рр. як Батиєві могили. Семантика топоніма Батиєва гора не з'ясована. Давніші довідники подають версію, що під час татаро-монгольської навали у 1240році тут стояв намет хана Батия ( Бату), звідси, начебто, і назва.

Сучасна довідкова література категорично відкидає такі твердження, адже назва ніде не фіксувалась до 19-го століття. І потім, якщо повернутися у 1240р, і пригадати ландшафтний рельєф місцевості (суцільні яри з крутими схилами) та сувору зиму того року, / морози скували Дніпро кригою/, то напрошується висновок :- кінне військо не могло піднятися на Батиєву Гору ні зі сторони Протасового яру, ні зі сторони Дніпра. Але в народі існує легенда про те, що на цій горі все- таки стояло шатро хана. Висока місцевість, з прекрасним краєвидом ( Соломиянський ландшафтний парк) з панорамою на Дніпро і на київські кручі — Батиєва гора у художній літературі представлена не лише "слідами ханськими", а й як самоцінна, самодостатня для того, щоб бути оспівана в поезії XX століття:

"... Ще на Батиєвій горі

Гуляють горобині ночі..." / Л. Горлач/

***

" Ластівки літають, бо літається,

ІГаннуся любить, бо пора...

Хвилею зеленою здіймається

Навесні Батиєва гора". /М. Рильський /

***

"Навесні — то правда.-

А сьогодні осінь підійма,

і вітри, неначе пси голодні,

шарять чи поживи де нема...

Ні немає. Всі дерева голі:

зганили погані, підмели.

Бовваніє дощ на видноколі

Наче хан із вікової мли.

Ближчає, густіша, розростається,

Застряє в хрестах віконних рам...

У дощі холодному купається

Восени Батиєва гора..." /В. Підпалин Батиєва гора/.

***

" Які тут квартали живописні

Із риштувань до неба підвелись!

Над зеленню і глибока вись,

Мов храму баня велетенська, висне

Вночі трамвай дугою Вольта блисне

Як блискав гнівом хан Батий колись,

Що русичі на милість не здались,

Орду в бою мечем лічивши грізно...

Тепер то вже історія...

Але було б для нас її забути зле...

/ В. Підпалий. Сонет про Батиєву гору/. ♦♦♦

"... Аскольдова могила сивих літ.

Батиєва гора.

Майдан Богдана..."   / Б. Степанюк В парку Слави/.

***

"... Не прощаємось із Києвом

В цей липневий каламут

Наші предки із батиями

Зустрічалися вже тут..."

/ Г. Донець Київ року сорок першого/. ***

"... Серпневий день згорів над Києвом,

І зорі висіяла ніч

Двигтить, гуде гора Батиєва... ” /Г. Донець там же/

***

"... Зелено-бронзовий Батиїв

Лежить шолом на пагорбі...

Та не в Батиїв гай рушати

Мені душею звелено..."

/ П. Воронько. Коли я в Київ повертаюсь/.

"...Пригадується давній Київ,

Що відійшов у небуття.

Протасів Яр. Узвіз Батиїв

Сердець сполоханих биття". /Л. Дмитерко. Київський трактат/.

Головними дійовими особами прози цього періоду були люди з Батиєвої гори з їх радістю, смутком, коханням, життєвими проблемами і негараздами. Найбільший цикл оповідань Батиєвій горі присвятив І. Сенченко. Більше того, його Соломиянський цикл, один із найбільш вдалий, приніс йому широку славу.

* **

"... Гудок па роботу — і вся Батийова гора підіймається на ноги. Димлять верхи, риплять хвіртки, дзюрче вода біля колонок, вітрець доносить запахи розігрітого сніданку...".

/1. Сенченко. На Батиєвій горі"/. ***

"...Є на Батиєвій горі, як іти по її гребню, принадні видолиночки, горбочки, гаї.

Внизу в"ється Мокра вулиця. З цього боку над Мокрою, Батиєва гора, а по той бік — Солом"янка". / там же/.

***

"... Отам на пустовищі Батийової гори і познайомилася

Оля з Олексієм... на приватних схилах Батиєвої гори" / там же/.

***

"... Це наша дитина бативоєгірська..." / там же/.

"...Пісня луна, а перед очима у неї залита сонцем Батийова гора..". / там же/.

***

"... Повернулася у Київ на змертвілу Батийову гору..."

/ там же/.

"... Батийова гора ожила. Люди вимітали двори й вулиці. На небі з "явилося сонце, і це сонце було вмите не сльозами, пороховим димом і кров"ю, а людськими надіями. На вулицях вже можна було бачити не лише дітвору, що поралася там в пилюці, на замшілі лавочки біля дворів почали виходити старі робітники, щоб погомоніти з сусідами" І. Сенченко На

Батиєвій горі/.

"...треба було їхати геть, щоб не бачити тих слідів, які тут щодня, йдучи з Батийової гори і повертаючись на неї, залишила Варя"

/І. Сенченко. Денис Сірко/.

БАТИЄВО-ОЛЕКСАНДРІВСЬКИЙ МАСИВ

Залізнична колонія — селище Південно- Західної залізниці ( вздовж вулиць Брюлова, Лукашевича, Фурманова) виникла у 70- 90рр. 19-го століття, як поселення залізничників поблизу новозбудованого залізничного вокзалу. У 80-ті роки 20-го ст. значну частину знесли.

Залізничний масив — вздовж вулиці Волгоградської, між Кучминим і ГТротасовим ярами почав забудовуватися наприкинці 50-х років 20-го століття.

У художній літературі і публіцистиці згадується досить часто, в контексті залізничних майтерень.

ОЛЕКСАНДРІЙСЬКА СЛОБІДКА- поселення,

розташоване між Соломиянкою, Чоколівкою, Совками, селищем

Монтажники, Байковою Горою, Протасовим яром і Залізничним

житловим масивом. Виникла у другій половині 19-го століття

поряд з костопальнями і до 1-ї чверті 20-го століття фігурувала

під двома назвами — Олександрійська слобідка і Костопальня.

Перша забудова — вздовж вул. Преображенської ( тепер вул. І. Клименка) не збереглась. У 1 чв. 20-го століття значно розширена в бік вул. Народної, Клінічної, Ясинської. У 40-50 роках забудовано правий бік Червонозоряного проспекту.

Назва " Олександрівська" ймовірно походить від імені царя Олександра 2, бо в 1911р. відзначалося 50-річчя скасування кріпацтва — це час утворення слободи.

Селище мало 9 вулиць і центральну дорогу — Преображенську, що вела до села Совки і далі до Деміївки. На планах Олександрівська слобода звалася " Костопальня". Мешканці селища заробляли на життя перепалюванням кісток — кісткове вугілля потрібне було для відбілювання цукру. Місце для костопалень дуже вдале : з одного боку Солом"янський могильник худоби та бактеорологічний інститут у Протасовому яру поставляли кістки, а з іншого- Деміївський цукрорафінадний завод, який скуповував кісткове вугілля. Було тут кілька

костопальнях заводів. Але одним з найбільш відомих був завод Шапіро, яки перепалював 12000 пудів кісток. Частина вугілля йшла на експорт.

Отже назва " Костопальня" давніша за назву " Олександрівська слобода".

Сьогодні ніхто не палить кісток, але все ще можна почути " жила на Костопалівці" /1. Сенченко. На Батиєвій горі./

"... Пішли гуляти в байрак за Мокру вулицю. Довжелезний кручений яр, засланий по одну білим піском, затінений акаціями й кленами, що обросли його знизу до самого верху, тяглися аж до Олександрівської Слободи ". / там же /

ПРОТАСІВ ЯР — урочище на правому березі річки Либідь, між Байковою та Батиєвою горами. Назва — антропонім від прізвища київського губернатора Протасова (19 ст.). Яр було засипано, щоб розширити Байкове кладовище. Яр, ще до того, як став Протасовим, був заселений. Під час археологічних розкопок у яру виявили знахідки періоду палеоліту — фрагменти поселень. У другій половині 19-го початку 20-го століття тут видобували глину для місцевого цегельного заводу.

Все відходить у небуття і Київ втрачає свої яри, узвози, урочища, але гіам"ять про них живе і житиме у віршах, піснях, одах...

***

"... Пригадується давній Київ,

Що відійшов у небуття.

Протасів яр. Узвіз Батиїв

Сердець сполоханих биття..." /Л. Дмитерко. Київський трактат/

СОЛОМ"ЯНКА — місцевість між залізницею, вулицею Кудряшова, Повітрофлотським проспектом. Під такою назвою виникла в середині 19-го століття як передмістя Києва, в 1859р. використовувалась як пасовисько. Селилися тут здебільшого відставні солдати. Пізніше, у зв"язку з побудовою залізниці Київ-Кура, приблизно 60-ті рр. 19-го ст., частину земель виділили тим домовласникам через чиї садиби пройшла колія.

Тоді ж з"явилася Нижня Солом"янка ( довкола сучасної площі Петра Кривоноса) і Верхня Солом''янка ( поблизу вулиць Кавказької і Кубанської). Перегодом тут почали будувати оселі

робітники — залізничники, утворивши свою Залізничну колонію, робітниче селище.

Назва " Солом"янка" ймовірніше за все походить від солом "яних стріх великої кількості хат небагатого люду.

У 1910 р. Солом"янка, до складу якої входить і залізнична колія, увійшла до межі міста. У 20-30 ті роки 20-го століття Солом"янка мала назву ” Січнева" від січневого повстання 1918 року. Але ця назва не прижилася.

Зараз Солом"янку перебудовано. Під такою назвою існують: Солом"янська вулиця, Солом"янська площа,

Солом"янський парк, Солом"янське кладовище.

Солом"янський парк — закладено 6 листопада 1983 р. у Залізничному районі на вулиці Солом "янській на честь 40-річчя визволення Києва від німецько-фашистських загарбників.

Площу, приблизно ЗО га складають багатоплановий рельєф ( перерізаний глибокими ровами, утвореними річками Либідь та Мокра).

Основна магістраль Солом"янки — вулиця Урицького.

Такою постає Солом"янка у довідниках.

Проглядаючи художню літературу 20-го століття із топонімами Солом" янки зустрічаємось вже на палітурках, як от:

"Оповідання Солом"янського циклу", "Солом"янські оповідання", " Рубін на Солом"янці" Івана Сенченка, або "Спогад про Солом "янку" у поета Володимира Коломійця.

Зі сторінок художніх творів Солом"янка постає романтизованою, замріяно-художньою, з нотою ностальгії.

Солом"янка та її мешканці дуже звичайні, справжні, а тому зрозумілі і близькі.

" Солом"янка — околиця в Києві, де живуть залізничники київського вузла, паровозно-вагоноремонтного заводу ( КПВРЗ — капеверзе) і залізничного депо".

І. Сенченко. Рубін на Солом"янці.

***

" Світ, який оточує його тут на Солом"янці, був особливий" /там же /

***

"... і йому здавалося, що отут на Солом"янці, живуть якісь велетні..."

"... Сини Солом"янки, які ви прекрасні, які відважні!..."

"... Всі ці відважні люди з Солом"янки..."

/ там же /

" ... Стояло надвечір"я. Над Солом"янкою пливли грозові хмари з бузковими відсвітами. За Київ- товарною — два гриміло, земля пахла збитим пилом і чорнобривцями. Гроза наближалася".

/там же/

***

"... приснився йому кущ сивих квітів, які на Солом"янці

звуть морозом..." / Сенченко І. На калиновім мості./.

***

"... Над Солом"янкою вересень. Відцвіли вже по дворах соняшники: фіолетом беруться стовбури кукурудзи; на

латочках картоплищ перед порогами граються діти. Але ще квітнуть, як жар жоржини, розкривають свої кошики айстри".

( там же).

"... внизу в"сться Мокра вулиця. З цього боку над Мокрою Байкова гора, а по той бік — Солом"янка. Солом"янський схил то пологий, то крутий; від цього і вигляд Солом"янки щоразу міняються. На пологих місцях будиночки розкидані просторо, там скрізь багато садочків, довгих парканів. На крутих місцях картина міняється. Тут квартальчики тісно збиті, майже не видно садків, будиночки стоять на плечах один у одного і почавшися від Мокрої, деруться вгору, залишаючи між собою вузенькі щілини- провулочки". А з лівого боку... — пустош, городи, переліски. Сама Мокра балка щодалі ширшає, розбивається на багато доріг...". І. Сенченко. На Батиєвій горі.

***

"... Мусій Романович народився на Солом"янці, па Мокрій вулиці. Різні вулиці є на світі, отже, є й Мокра вулиця. Мокрою вона названа тому, що проходила вона в балці і вздовж неї біжить струмок -Мокрий.

Отут на оцій Мокрій вулиці, аж туди до Криниці ( в ній на Водохреща колись воду свячено) стоїть дімочок...".

І. Сенченко. Про лист з крапками.

"... жив він, як і сотні його однолітків з Солом"янки і Батиєвої гори, мріючи стати молотобійцем".

І. Сенченко. Денис Сірко.

***

"...Звичайно трамвайне депо — це не капеверзе. Але ж це виробництво, адже тут ось залізо, рейки, вагони, майстерні, слюсарі, мотористи, вагоноводи, кондуктори.

Там же.

"... вона зустрічала ... Сірчиху на Солом"янському базарі".

Там же.

***

"... після семирічки пішов у депо імені Андреєва слюсарем, коло Солом"янського мосту. Швидко почав грати за "Локомотив". Щербак Ю. Знаки

Благодатна земля солом”янська на запашні, приємні серцю місцини, які потопають у садках, що дурманять пахощами квіту навесні, принаджують прохолодою зеленого листа спекотного літа, зваблюють яблучно-грушевим румянцем восени.

А зимою, вдягнуті у білі шуби дерева, мріють і снять якимись своїми думками, готуються обдарувати нас солодкими черешнями, чорно-стиглими вишнями, жовтогарячими абрикосами — марелями, медовими сливами, осипати повнозерними горіхами... Поезія рідної землі, поезія душі переросла в поезію слова.

***

" Мрійновтома колисанча... Солом"янка

Чепурні домочки в рожах та бузках

Зеленець терпкий, і вже оскомина

Півники на полотняних рушниках.

Ось той чемний від міської пооколиці,

Де у праці — будні, в гулянках- святки

Стрівшися, кашкет піднімуть, вклоняться

Залізничники, старі кадровики.

І скажіть, будь ласка, що ж лихого в звичаї;

Як осель затишок, як статечний муж...

Тільки ж до околиці старої робітничої

Й інше та нове вривалося чимдуж.

... О легкий той сум! Веселі поминки! —

По домочках, полотняних рушниках,

По нужді післявоєнної Солом”янки,

По терпких Ті, як зеленець літах..

/В. Коломієць. Спогад про Солом"янку./

" Штанами кльош підкреслюючи стиль.

Солом "янські романтики щасливі, —

Хіба вони не той же самий біль

Не та любов, не той огонь у гніві." / М. Рильський. Адоніс і Афродіта/

***

Центральна районна бібліотека імені Ф. М. Достоєвського Солом'янського району.