О, как сегодня далеки

легенды древние страницы!

Княгиня Ольга у реки

решила здесь остановиться.

Сказала: "Место — благодать.

Его осмотрим спозаранку.

На Витьбе должен замок встать.

И по реке- названье замку..."

Давид Симанович

***

914, 947, 974 или 1021 гг.?

Вячеслав Настецкий Если в 1021 г., то в следующем году 1000-летие по старому стилю :)

Инна Абрамова 1021 г. Упоминание в летописи. А в местной городской Панцирного и Аверки 974 г.

Инна Абрамова Тогда Сапунова, который эту летопись города опубликовал, считали буржуазным историков и его работы не пропагандировали. 1021 год из летописи временных лет. Связана дата с междоусобной войной. Это год не основания, а упоминания первый раз в летописных сводах

Вячеслав Настецкий понятно, спасибо! а 1947 г. просто подходил по биографии кн. Ольги? и затем цифры поменяли местами — 947 на 974?

Инна Абрамова Вячеслав Настецкий Дату 974 из городской летописи приурочили к 1000 летию. Тогда инициативу проявила витебская творческая и научная общественность. Потом уже досконально изучали биографию Ольги. А поменяли цифры, скорее всего, когда летопись писали. История об этом умалчивает. Так и оставили 974 г.

https://vkurier.info/nuzhen-li-vitebsku-p...

https://vkurier.info/zagadka-knyagini-olg...

https://issuu.com/linkedin63/docs/2005_vi...

Главное же, Артур должен «укрепиться на главнейшем из русских металлургических заводов, чтобы взорвать его, подготовив одновременно и взрывы в других производственных русских пунктах». Морлендер-младший сходит на набережной красного Петрограда, и… Не будем пересказывать событий, кроющихся за многоточием. Роман Мариэтты Шагинян «Месс-Менд, или Янки в Петрограде» достаточно широко известен и сегодня. Менее известно то обстоятельство, что впервые этот роман вышел еще в 1924 году. Выпускался он тогда тоненькими брошюрами, по тридцать-пятьдесят страниц в каждой, всего их было десять. И на обложке каждого из выпусков значился тогда совсем другой автор: некий Джим Доллар! В следующем, 1925 году означенный Джим Доллар выпустил девятью брошюрами-«продолжениями» еще один роман о похождениях славных ребят из числа друзей Мика Тингсмастера: «Лори Лэн, металлист». И наконец, спустя еще десять лет, в 1935 году, журнал «Молодая гвардия» опубликовал «Дорогу в Багдад», заключительный роман трилогии неугомонного «американца». Мистификация была успешной. Мариэтта Шагинян вспоминала, что после выхода первой книги трилогии «тов. Стеклов… позвонил по телефону зав. Госиздатом Н. Л. Мещерякову и попросил его „от души поздравить Николая Ивановича Бухарина с написанием такой очаровательной и остроумной вещи“;…за профессорским чайным столом в Москве решили, что Джим Доллар написан Алексеем Толстым, Ильей Эренбургом и Бэконом Веруламским;…коммерческие издатели заподозрили в авторстве „коллектив молодняка“ и стали его ловить на перекрестках…». Во втором романе трилогии была помещена «Статья, проливающая свет на личность Джима Доллара». Устами Джонатана Титькинса, «автора» этой статьи, «известного вегетарианского проповедника из штата Массачусетс», защищается, конечно же, сам Джим Доллар, на которого «возвели разную советскую литературу, будто бы он написан бабой». Желая утвердить справедливость, преподобный Д. Титькинс свидетельствует: «Джим Доллар отпетый преступник, злоумышленный писака и преехидный клеветник, но было бы бесполезно отказываться от того, что тебе принадлежит…» У Мариэтты Шагинян есть специальная брошюра «Как я писала Месс-Менд», выпущенная издательством «Кинопечать» в 1926 году. Брошюра была приурочена к выходу на экраны фильма, снятого по мотивам романов «Д. Доллара». Приурочена, потому что фильм получился любопытным, но… довольно свободно толкующим эти два слова: «по мотивам». Настолько свободно, что давший название всей трилогии рабочий пароль «Месс-Менд» обратился в фильме в хорошенькую «мисс Менд»… В своей брошюре М. Шагинян говорит и о происхождении псевдонима; если верить писательнице, никакой тайны в этом нет. Просто некий «шутник», выслушав идею первого из романов, провозгласил: «Тебе остается написать пинкертона с приложением статистики и письмовника, объявить его иностранцем и назвать Долларом». И все-таки почему — «объявить иностранцем»? К этому вопросу мы, видимо, еще вынуждены будем вернуться. Ведь Джим Доллар был… вовсе не единственным «лжеиностранцем», поселившимся в двадцатые-годы на полках наших библиотек!

Единственный авторизованный, с французского…

«На широкой равнине цвело государство атлантов, и волны угрожали ему, как угрожают до сих пор Нидерландам. И, подобно храбрым, мудрым и искусным голландцам, атланты воздвигали за молом мол, чтобы охранить себя от наступающего моря. Преграды росли и росли, как горы, и за горами скрылся видимый мир, и горы окружало море. Но море разрушало жалкие постройки человека, неугомонный человек воздвигал их снова, труд несчетных поколений уходил на эту работу, и борьба отделенных от мира была почти непосильной, потому что море смывало верхушки преград. И атланты, эти янки античного мира, гении простоты и решимости, нашли выход. Они покрыли себя крышей и предоставили океану гулять над ней, сколько ему угодно…» Итак, Атлантида? Да, это о ней, погребенной в океанских пучинах легендарной стране, сочиняет сенсационную статью изобретательный американский репортер Стиб. В Атлантиду мистер Стиб, разумеется, ни на йоту не верит: пером его движет исключительно забота о заработке. И путь сенсационного материала об атлантах, процветающих на дне океана, закончился бы, скорее всего, в редакционной корзине, не окажись в нужный момент поблизости представителя компании, производящей патентованные средства для восстановления волос и крайне нуждающейся в рекламе. Газетная шумиха вокруг Атлантиды очень кстати и миллиардеру. Визерспуну, королю пароходных компаний Америки, затеявшему грандиозную биржевую спекуляцию. И вот широко разрекламированная «научная» экспедиция отправляется на поиски заведомо выдуманного мира. Но выдуманный мир, как это ни противоестественно, оказывается-таки существующим! Ищущие его и откровенно не верящие в него герои попадают прямехонько в «страну голубых солнц»! Причем попадают в самый критический момент, когда менее всего ожидают этого: яхта «Сидония», подорвавшись на мине, — и надо же было случиться, чтобы именно в эти дни началась первая мировая война! — идет ко дну… На дне же, за семью «небесами» — гигантскими куполами, идеально подогнанными один к другому, — живут, трудятся, утопают в роскоши и гибнут от нищеты атланты. Увы, далеко не «блаженные обитатели, счастливейшей из Аркадий»!.. Столь хитроумно закрученный сюжет принадлежит роману «Атлантида под водой». Выпущен этот роман издательством «Круг» в 1927 году; напомним, что «Маракотова бездна» А. Конан Дойля — знаменитейшая из книг об атлантах появилась позже: в 1929 году. Автор «Атлантиды под водой» — Ренэ Каду. Титульный лист сообщает нам также, что данное издание — «единственный авторизованный перевод с французского». Но… Помимо мастерски отработанного авантюрного сюжета роман обладает еще одним несомненным достоинством: он весь пересыпан остроумными «лирическими отступлениями». И вот в этих-то отступлениях читатель — если ему посчастливится раздобыть потрепанный экземпляр книги — вдруг наталкивается на некоторые несоответствия. В начале четвертой главы он прочтет, к примеру, такое не лишенное иронии признание: «Мы хорошо знаем разницу между рекламой и славой и, в частности, вовсе не желали бы, чтобы наш роман имел успех не благодаря напряженности действия, захватывающему сюжету и гибкому языку, а, скажем, вследствие того, что один из авторов оказался бы незаконным сыном любимца горничных, принца Уэльского». Как?! Один из авторов? Да. Если у старой книги чудом сохранилась еще обложка, то на ней вы сможете прочесть: «Американского журналиста Стиба — выдумал французский писатель Ренэ Каду. Французского писателя Ренэ Каду — выдумали два известных русских беллетриста…» «Ренэ Каду», таким образом, оказывается един в двух лицах его русских «переводчиков» — О. Савича и В. Пиотровского. Первый из них, Овадий Савич, был большим другом Ильи Эренбурга и хорошо известен еще и сегодня как талантливый журналист (в 1937–1939 годах — корреспондент ТАСС в Испании), знаток и пропагандист-переводчик испанской литературы…

«С предисловием С. С. Заяицкого»

Издательство «Круг», организованное в августе 1922 года «московской артелью писателей», выпускало в основном новинки отечественной литературы. Среди авторов «Круга» мы встретим писателей, хорошо известных и современному читателю: А. Толстого, Л. Леонова, В. Каверина, Л. Никулина, И. Бабеля, С. Григорьева, И. Эренбурга, Е. Зозулю, М. Пришвина… Одновременно с этим издательство вело во второй половине двадцатых годов небольшую тематическую серию «Романы приключений». Не следует думать, что это были только и именно приключения: научная фантастика и приключенческий роман в те годы не разделялись стеной, и добрая половина серии представляла собою самую чистокровную фантастику. Правда, фантастику, как правило, остросюжетную, динамичную. Но кто и когда утверждал всерьез, что эти качества противопоказаны хорошей научно-фантастической книге?! В серию входили книги переводные; таков, к примеру, «Желтый смех» Пьера Мак-Орлана, французского писателя, ставшего на склоне лет — в 1950 году членом Академии Гонкуров. Входили книги отечественных приключенцев и фантастов; назовем среди них хотя бы «Бесцеремонного Романа», написанного уральцами В. Гиршгорном, И. Келлером и Б. Липатовым. И была в этой серии «промежуточная» категория авторов, на первый взгляд вроде бы иностранцев, на деле же… На деле — подобных «Джиму Доллару» и «Ренэ Каду». Превосходно — по тем временам — оформленные, книжки серии непременно снабжались рекламной текстовкой на обложке. Необязательно она заключала в себе «разоблачение» псевдонима, как это было с «Атлантидой под водой». Но совершенно обязательно она была броской, привлекающей внимание и… ироничной. Вот один из ее образцов:

«Я вижу, гражданин, как ты стоишь перед книжной витриной, охваченный вполне естественным сомнением: покупать или нет мою книжку? Ну что же, можешь и не покупать! Но тогда не сетуй, если она завтра будет принадлежать другому, если другой будет умиленно скорбеть о судьбе прекрасной Терезы и содрогаться, внимая ругани одноглазого Педжа. А разве тебе не хочется познакомиться с полковником Яшиковым? Впрочем, не мне убеждать тебя. Можешь предпочесть моей „Красавине“ две коробки папирос, Моссельпром — за углом. А жаль — у тебя такое симпатичное, трудовое лицо! Автор»

Это полушутливое обращение к покупателю, невольно заставляющее вспомнить ухищрения киоскеров, торгующих книгами в часы «пик» на наиболее оживленных перекрестках, украшает обложку «Красавицы с острова Люлю» (1926) Пьера Дюмьеля. Но «умиленно скорбеть» и «содрогаться», читая эту книгу, не смог бы и законченный обыватель: настолько явственно проступает в ней насквозь ироническое отношение писателя к его героям! В самом деле, можно ли принимать всерьез свирепого Педжа, на огромном красном лице которого сверкает один глаз, другой же заменен… грецким орехом? А прекрасная Тереза? Чего стоят одни только поистине крутые меры, к каким она прибегает, желая всего лишь досадить супругу! «Две горничных, вооруженные огромными ножницами, резали на мелкие клочки роскошные платья Терезы, а китайчонок собирал куски их в корзину, которую время от времени уносил и высыпал перед кабинетом банкира…» В «Красавице» все гротескно, преувеличенно, «не всерьез», и безусловно прав Сергей Заяицкий, писавший в предисловии к этой книге: «Пьер Дюмьель непримиримый враг буржуазной культуры, и роман его является сатирой на быт и идеологию отжившего класса». Трудно не согласиться и с тем, что автор предисловия пишет дальше: «Правда, весь роман Дюмьеля немного наивен, и он слишком легко разрешает в нем сложнейшие социальные проблемы…» Что верно, то верно. Необычайно быстро, легко совершается в романе революция во Франции, а затем и во всем мире. И столь же быстро, легко и безболезненно «врастают» в новый, социалистический быт герои романа. Полковник-белоэмигрант Ящиков становится преподавателем физкультуры; «славный потомок свергнутой династии» Роберт Валуа, который, «ей-богу, в душе всегда стоял за Советскую власть», за неумением что-либо делать, поступает живым экспонатом в музей сословных пережитков… Но эта облегченность, очевидно, полностью отвечает замыслу автора создать легкую, изящную пародию на западный авантюрно-экзотический роман начала XX века. Пародию?! Да. Ибо — откроем секрет, процитировав в последний раз предисловие С. Заяицкого, — «критики, нападавшие на Дюмьеля, в своем ожесточении доходили до того, что отрицали самый факт его существования». Увы, не было ни критиков, «нападавших на Дюмьеля», ни самого «Дюмьеля». А был… советский писатель двадцатых годов Сергей Заяицкий, мастер увлекательного сюжета, незаурядный сатирик. Писатель, чьи книги А. М. Горький — в письмах Р. Роллану, С. Сергееву-Ценскому — ставил, по свидетельству исследователей, «в один ряд с прозой А. Фадеева, А. Платонова, Ю. Олеши». С его-то, Сергея Заяицкого, помощью «Пьер Дюмьель» и выдумал самого себя.

«Граждане! Знаете ли вы…»

Нет правил без исключения; не все «поддельные романы» тех лет искрились шуткой и иронией. Как раз такое исключение представляет собою книга, которая у нас на очереди. «Долина Новой Жизни» Тео Эли («Круг», 1928) была вполне серьезным научно-фантастическим произведением — всерьез задуманным и без тени улыбки выполненным. Вот как характеризовало тему романа издательство: «Граждане! Знаете ли вы, что всем вам грозит большая опасность?! Знаете ли вы о том, что кучка отчаянных людей, укрывшихся в одной из недоступных долин Гималая — так называемой долине „Новой Жизни“, уже давно готовит там чудовищный переворот?! В руках этих людей — могущественные, еще неизвестные нам технические изобретения. Пользуясь ими, они создали многомиллионную армию искусственных людей, снабдив ее страшными орудиями истребления. Все приготовления к походу закончены. Вожаки движения ждут только окончания работ по пробивке туннеля, который должен служить им выходом из их таинственной долины. Не сегодня-завтра туннель будет готов, и железные батальоны полулюдей-полумашин двинутся на ошеломленное человечество. Опасность близка! Все должны о ней знать! Каждый, кому дорога его жизнь, должен непременно купить и прочитать нашу книгу, в которой описана вся эта безумная затея». Улыбнемся, прочитав последнюю фразу: «Круг», как мы уже говорили, любил рекламу и делал ее с блеском. Излагать же более подробно содержание этого далекого от веселости романа с отчетливым антифашистским звучанием едва ли имеет смысл. Сегодняшним любителям фантастики книга Тео Эли хорошо известна. Добавим только, что книга эта лишний раз свидетельствует: фантастические романы-предупреждения, ныне связываемые многими прежде всего с именами американца Р. Брэдбери и поляка С. Лема, достаточно полнокровно существовали и на заре советской фантастики. Автором «Долины» был Федор Николаевич Ильин (1873–1959), бакинский ученый-хирург, удостоенный Советским правительством почетного звания заслуженного деятеля науки, человек большого душевного обаяния, щедрого сердца и редкого мужества. В Баку еще и сегодня можно услышать легенды о старом профессоре, который, ослепнув в шестьдесят семь лет, до глубокой старости продолжал не только читать студентам-медикам на редкость увлекательные лекции, но и оперировать больных… «Долина Новой Жизни» — действительно исключение среди «поддельных» романов двадцатых годов. Ведь Ф. Н. Ильин укрылся под псевдонимом отнюдь не из желания мистифицировать окружающих! Переводя на греческий язык свои имя и фамилию, он просто следовал давно бытующей среди ученых традиции подписывать псевдонимом книги «не по специальности». Но, ни прямо, ни косвенно не указывая на подлинное имя автора и будучи к тому же написана в форме доброго старого романа приключений (с тайнами, похищениями, побегами, погонями…), книга Тео Эли разделила общую судьбу «поддельных романов». Подтверждение тому — эпизод из очерка о Ф. Н. Ильине, написанного журналистом П. Савиным и опубликованного в 1968 году в журнале «Литературный Азербайджан». «Как-то летом 1935 года в кругу отдыхающих санатория Дома ученых в Кисловодске зашел разговор об этой книге… Самуил Яковлевич Маршак назвал роман „прекрасной и головокружительной фантазией“. К этому мнению склонились и другие участники разговора, также читавшие книгу. — Интересно, кто такой этот Тео Эли? — задумчиво спросил один из них. — Англичанин, должно быть, — предположил Самуил Яковлевич. Это заявление вызвало улыбку у бакинца, профессора И. И. Широкогорова, присутствовавшего при разговоре. — Хотите, я вас сегодня же познакомлю с автором книги, — сказал он. — Автор в Кисловодске? — Здесь, в санатории, — ответил И. И. Широкогоров. — Через двадцать минут он сядет за обеденный стол рядом с вами, Самуил Яковлевич. Вскоре на свое место рядом с Маршаком сел ничего не подозревавший Федор Николаевич. Все так и ахнули…» Для массового читателя «Тео Эли» перестал существовать много позже — в 1967 году. После того, как бакинское издательство «Гянджлик» выпустило «Долину Новой Жизни» в полном виде (до этого выходила лишь первая ее часть) и под истинной фамилией ее автора.

Свидетельствует Алексей Толстой

Самый термин «поддельный роман» выдуман отнюдь не автором этих заметок; он прямо обозначен — как подзаголовок — на титульном листе романа «Блеф», изданного в 1928 году неким Рисом Уильки Ли… Группа нью-орлеанских газетчиков, измышляя способ поднять тираж своей неумолимо прогорающей газеты, набредает на счастливую мысль — имитировать прибытие на Землю марсианского межпланетного корабля. Задумано — сделано. К подготовке «марсианского предприятия» привлечен талантливый инженер Луиджи Дука. Он монтирует на необитаемом островке в Тихом океане оригинальный летательный аппарат, и… вблизи Нью-Орлеана вскоре благополучно приземляются «марсиане». Они успешно завязывают контакты с земным человечеством; мгновенно возникает акционерное общество межпланетных сообщений с Марсом; вот уже и первые «деловые люди» отправляются на Марс. Среди них эмиссарами очередной «всероссийской императрицы» летят два белоэмигранта-монархиста — Кошкодавов и Пузявич. Их задача — приискать участок на Марсе, чтобы там «при помощи туземцев» (и при минимальных затратах) положить начало новой Российской империи. За это им уже обещаны титулы «герцога Марсианского» и «князя Межпланетного». На Марс первые гости «марсиан» попадают. Правда, и этот Марс необходимо взять в кавычки. Ибо роль нашего космического соседа уже давно уготована тому самому островку в Тихом океане, где велись все сверхсекретные приготовления к «марсианскому предприятию». Тихо прогоравшая «Нью Таймс» тем временем поистине преображается: ведь она становится основным связующим звеном в цепочке «Марс-Земля»! Бешеными темпами, от выпуска к выпуску, растет ее тираж, появляется и уже обрастает нулями цифра ее доходов. Когда же вследствие не вполне счастливого стечения обстоятельств дурачить окружающих дальше делается небезопасным, герои романа отбывают в Европу, где большую часть благоприобретенного капитала передают в распоряжение… французских рабочих. Роман Риса Уильки Ли носил ярко выраженный сатирический характер. Здесь высмеивались и жалкие будни белоэмигрантского отребья, и «американский образ жизни» с его «неограниченными» возможностями бизнеса, и политическая жизнь заокеанской «страны истинной демократии». О несомненном сатирическом даровании «мистера Ли» свидетельствует хотя бы такая деталь. На столе редактора провинциальной американской газеты — очередная небылица «от собственного корреспондента из Москвы». Редактор достает блокнот с заголовком «Советские утки», где записано: «1. Взрыв Кремля — печаталось 4 раза (тема использована). 2. Восстание в Москве — 8 раз (можно еще 1 раз). 3. Восстание в Петрограде — печаталось 2 раза (?). 4. Восстание всероссийское — 6 раз (не имеет успеха)». Сверив заведомую фальшивку со шпаргалкой, редактор… отсылает ее в набор. «Поддельные романы» почти не обходились без предисловий «биографического характера». «Блеф» в этом отношении даже перещеголял своих собратьев: предисловие к нему написано не таинственным автором романа, а… Алексеем Толстым! В этом предисловии известный советский писатель, деятельно включаясь в литературный розыгрыш, рассказывает, как весной 1922 года на одном из фешенебельных западноевропейских курортов неожиданно познакомился с мистером Ли. Как симпатичный этот американец поведал русскому писателю о своих приключениях, о том, в частности, что был в 1919 году в Сибири. «Мы сидели на веранде и пили кофе; мой американец весьма терпимо путешествовал по русскому языку — разговор не был обременителен, человек прыгал, как кузнечик, по своему прошлому и кончил тем, что объявил о своем желании написать роман. Я взглянул на его проседь и почувствовал досаду. Ужасно неприятен человек, потерпевший, как видно, жестокую неудачу в своих прошлых начинаниях и теперь намеревающийся попробовать себя в литературе. Но мистер Ли чистосердечно спрашивает меня, как, собственно, делаются романы, — может, не стоит и приниматься, кроме того, он не выбрал еще, писать ли роман или заняться приготовлением пуговиц?..» И все же «мистер Ли», как видно, не оставил мысль о романе. И, как видно, роман этот понравился Алексею Толстому! Ибо предисловие к нему заканчивается такими словами: «Перед нами звонкий, безудержный фельетон и, чего нельзя не заметить, вещица с перцем». Выше мы не случайно назвали автора «Блефа» таинственным: прямо указав на «поддельность» мистера Ли, он, однако же, ничем (но полно, действительно ли ничем?!) не намекнул в романе на подлинное свое имя. Не мудрено поэтому, что неожиданно для себя попал впросак А. Дерман, критик двадцатых годов, в своей рецензии на книгу безапелляционно утверждающий: «…автор ее не какой-то неведомый Рис Уильям Ли, а хорошо нам известный Алексей Толстой». Потому же и в самых последних по времени критических работах о фантастике двадцатых годов автор «Блефа» остается незнакомцем. «Скрывшийся под псевдонимом Рис Уильки Ли автор звонкого фантастического памфлета…»только это и могут сказать о нем критики. Между тем именно то обстоятельство, что предисловие к «Блефу» написано маститым Алексеем Толстым, позволяет легко установить имя нашего незнакомца, — оно прямо названо в комментариях к шестому тому полного собрания сочинений А. Толстого, где перепечатано, среди других материалов, и это предисловие. Рис Уильки Ли-это Борис Викторович Липатов, уральский литератор, автор ряда книг (в том числе фантастических), выходивших в двадцатые-тридцатые годы. В конце двадцатых годов он работал консультантом- сценаристом на фабрике «Совкино» и, по-видимому, именно в этот период близко познакомился с Алексеем Толстым. Во всяком случае, в очерке А. Толстого «Из охотничьего дневника», не без юмора повествующем о поездке писателя в 1929 году по реке Урал с шумной компанией, среди других участников которой были также Валериан Правдухин и Лидия Сейфуллина, Борис Липатов фигурирует чаще всего именно как «консультант-сценарист»: «Позже других является консультант-сценарист — взъерошен, грязен, мрачен. Сообщает: убил восемь кряковых, нашел только одну…» Подобные дружелюбно-иронические упоминания, рассеянные по всему очерку, заставляют поверить, что знакомство авторов «Блефа» и предисловия к нему действительно было близким; не зря же Алексей Толстой принял столь деятельное участие в этой литературной мистификации…

«…Истинное, елисейское блаженство!»

Перед нами промелькнули далеко не все «лжеиностранцы» нашей фантастики двадцатых годов. За пределами этих сжатых заметок остался, к примеру, «Жорж Деларм», чей роман-памфлет «Дважды два — пять» (в переводе «с 700-го французского издания») выпустило в 1925 году ленинградское издательство «Новый век». Роман этот был снабжен сочувственным предисловием Юрия Слезкина, известного прозаика тех лет, книги которого небезынтересны и сегодня. (Такова, к примеру, его «Девушка с гор», где в лице одного из главных героев выведен молодой Михаил Булгаков.) На обложке второго издания романа — оно вышло в Госиздате в том же 1925 году под названием «Кто смеется последним» — Деларм, этот «претендент на Гонкуровскую премию», разоблачен более чем откровенно. Обложку пересекает красная размашистая надпись: «Подлог Ю. Слезкина»… Уместно здесь было бы, очевидно, вспомнить и о неумышленном превращении в иностранца, приключившемся в 1928 году с Александров Романовичем Беляевым: его рассказ «Сезам, откройся!!!», подписанный псевдонимом «А. Ром», был из «Всемирного следопыта» перепечатан другим популярным нашим журналом ленинградским «Вокруг света» — уже как истинно переводной. При этом «А. Ром» превратился в «А. Роме», соответственно изменилось и название рассказа: «Электрический слуга». И в годовом оглавлении рассказ, естественно, попал в раздел «Повести и рассказы иностранных авторов»… Похоже, к «лжеиностранцам» же придется отнести и А. Наги: слишком не похож на перевод роман «Концессия на крыше мира», вышедший под этой фамилией в 1927 году в харьковском издательстве «Пролетарий». Другое харьковское издательство, «Космос», в том же 1927 году обнародовало — в переводе с… «американского» — беспардонно авантюрный «коллективный роман» двадцати писателей «Зеленые яблоки». Имена авторов были «честно» проставлены на обложке: Д. Лондон, М. Твен, Р. Стивенсон, С. Цвейг, Г. Уэллс, Э. Уоллес и другие. В роли переводчика с несуществующего языка выступал на этот раз малоизвестный ныне литератор двадцатых годов Николай Борисов. Наконец к этой же группе тяготеет и роман Льва Рубуса «Запах лимона», выпущенный в 1928 году тем же «Космосом». О том, как Лев Рубус и его книга появились на свет, рассказал Лев… Успенский. Рассказал очень непринужденно и увлекательно, настолько увлекательно, что на Льве Рубусе невозможно не остановиться несколько подробнее. Лев Александрович Рубинов (ну-ка, ну-ка: Лев Рубинов + Лев Успенский… = Лев Рубус?!), бывалый человек, успевший побывать и следователем ЧК, и прокурором, и популярным в Петрограде адвокатом — членом коллегии защитников, позвонил осенью 1925 года своему другу с семнадцатого двадцатипятилетнему студенту Льву Успенскому. «- Лева? — как всегда, не без некоторой иронической таинственности спросил он. — У тебя нет намерения разбогатеть? Есть вполне деловое предложение. Давай напишем детективный роман… Двадцать пять лет… Море по колено! Роман так роман, поэма так поэма, какая разница? — Давай, — сказал я…» И работа закипела… Роман был сделан на советском материале, и сделан по откровенно нехитрому рецепту. Сюжет «Запаха лимона» был запутан необычайно. Радиоактивный метеорит, обрушившийся на окрестности Баку. Банда демонически неуловимого «некоего Брегадзе», охотящегося за метеоритом. Бесчисленные убийства, погони, самые невероятные происшествия… Л. Успенский с особенным удовольствием вспоминал игравшую в романе заметную роль бандитскую собаку. «То была неслыханная собака: дог, зашитый в шкуру сенбернара, чтобы между этими двумя шкурами можно было переправлять за границу драгоценные камни и шифрованные донесения мерзавцев. При этом работали мы с такой яростью, что в одной из глав романа шерсть на спине этого пса дыбом встала от злости шерсть на чужой шкуре!» И вот настал день, когда авторы увидели свое детище. (Я сознательно не останавливаюсь на всех перипетиях, предшествовавших торжественному моменту… Перипетии тоже были очень своеобразными; заинтересовавшихся отсылаю к «свидетелю»: Успенский Л. Записки старого петербуржца. Лениздат, 1970, с. 331–346.) Детище выглядело более чем эффектно: «На обложке была изображена шахматная доска, усыпанная цифрами и линиями шифровки. Был рядом раскрытый чемоданчик, из которого дождем падали какие-то не то отвертки, не то отмычки. Была и растопыренная рука в черной перчатке. Два пальца этой руки были отрублены, и с них стекала по обложке красная кровь бандита…» Остается отметить, что неистовая эта пародия на книги «про шпионов» (массовое явление таких книг в нашей литературе пятидесятых годов отнюдь не было чем-то исключительно новым) писалась, как и следовало предполагать, с нескрываемым удовольствием. «Еще бы: никаких границ фантазии! — вспоминал Л. Успенский. — Любая выдумка радостно приветствуется. Плевать на все мнения, кроме наших двух. Всякую придуманную малость можно поймать на лету и мять, тискать, шабрить, фуговать, обкатывать… За всю свою долгую литературную жизнь я ни разу не испытал такого удовольствия, такого почти физического наслаждения…»

Джим Доллар, Ренэ Каду, Пьер Дюмьель, Тео Эли, Рис Уильки Ли, Жорж Деларм, Лев Рубус… За исключением Тео Эли, на каждом из этих придуманных лиц — недвусмысленная улыбка. Еще бы, ведь читатель, всерьез поверивший в их существование, тем самым дал изловить себя на крючок талантливой литературной мистификации! Конечно, не все «поддельные романы» двадцатых годов выдержали проверку временем: слишком многое в них было сиюминутным и потому условным, откровенно схематичным. Но как своеобразное явление бурного послереволюционного десятилетия эти книги, безусловно, представляют определенный интерес и для современного советского читателя. Трудно сказать, что заставляло наших авторов скрываться за псевдонимами, создавать «поддельные романы». Наверное, единого ответа тут нет и быть не может: у каждого были свои соображения. Однако на одну из причин, думается, указать можно. В двадцатые годы наш книжный рынок был буквально захлестнут потоком переводной беллетристики, — чтобы убедиться в этом, достаточно просмотреть каталог любой из книжных баз того времени. В этом потоке произведения действительно стоящие попросту терялись среди изобилия переводного бульварного чтива. Общий низкий уровень этого чтива не мог не вызвать естественного протеста у людей, знакомых с классикой. И вот, пародируя западный приключенческий роман, наши авторы тем самым протестовали против засилья книг низкопробных, заведомо халтурных… «Не забудьте, что это пародия. Месс-Менд пародирует западноевропейскую форму авантюрного романа, пародирует, а не подражает ей…» — писала Мариэтта Шагинян в цитированной нами брошюре. М. Шагинян, естественно, говорила о своих романах. Но ее слова могли бы повторить и О. Савич с В. Пиотровским, и С. Заяицкий, и Б. Липатов, и Ю. Слезкин, и Л. Успенский с Л. Рубиновым…

https://fantlab.ru/work67144

***

Ренэ Каду

Атлантида под водой

Считаем своим долгом заранее предупредить читателей: в этой книге нет ни капли правды — все выдумки.

Американского журналиста Стиба выдумал французский писатель Ренэ Каду. Французского писателя Ренэ Каду выдумали два известных русских беллетриста, которые выдумали также и самих себя.

Среди всего этого лабиринта выдумок достоверно только одно — необыкновенная занимательность самой выдумки.

https://fantlab.ru/edition14694

Выставка была открыта в одном из зданий на Елагином острове, в Центральном парке культуры и отдыха (ЦПКиО) по решению исполкома Ленгорсовета.Выставка работала в течение лета 1934 года, и затем её деятельность была продолжена ле-том 1935 года.Перельман тщательно продумал идею вы-ставки. Вещественное воплощение своих зани-мательных книг он видел не в показе прибо-ров, которые хранятся в физических и матема-тических кабинетах, а в виде экспонатов, кото-рые вызывали бы удивление и высокий инте-рес к ним, приковывали внимание посетителя своей необычностью, не оставляли бы его рав-нодушным. И в то же время экспонаты не должны противоречить законам физики и яв-лениям природы. Экспонат должен содержать свой парадокс, его нужно заставить «загово-рить» с посетителем, должен стать, подобно книжной странице, занимательным и поучи-тельным, открывать новое, с которым посети-тель ещё ни разу не встречался.Перельман считал, что хорошо известное и вместе с тем как новое, рассказанное в экспо-натах совсем по-иному, живо и увлекательно, должно быть основой при создании экспона-тов.Экспонаты, по глубокому убеждению Пе-рельмана, должны быть доступны посетите-лям, их можно трогать, рассматривать со всех сторон, вникать в их устройство, наглядно ви-деть их конструкцию и осмысленно с ним рабо-тать. У экспонатов и приборов не должно быть категорических надписей: «Руками не тро-гать!», «За ограждение не заходить!».На выставке было представлено значитель-ное количество остроумных и занимательных экспонатов, с помощью которых демонстриро-вались законы физики и математики. Выставка, созданная по проекту Перельмана, имела большой успех у ленинградцев, её посещало ежедневно свыше ста человек.Сразу жепри входе в павильон посетителя встречал солидный мужчина с большими уса-ми, отражённый в зеркале. Самого усача не было видно, так как его портрет был хитроумно скрыт от глаз посетителей системой зеркал.На выставке была представлена коллекция «вечных двигателей», прибор для демонстра-ции закона распределения случайных величин, различного рода отгадчики чисел и много дру-гих экспонатов.Особым успехом пользовался отдел оптики. Об этом отделе автор композиции экспонатов сообщил: «Один из уголков помещения был обставлен как гостиная. Вывидите мебель в тёмно-оранжевых чехлах, стол, покрытый ска-тертью, на нём графин с клюквенным морсом, цветы, полка с книгами и цветными надписями над ними. Белое освещение заменяется крас-ным. Мебель превращается в тёмно-лиловую... часть надписей над книгами исчезает. Всё про-исходит на основе оптических законов физи-ки».Для демонстрации третьего закона механи-ки был представлен реактивный кораблик «Константин Циолковский», стремительно движущийся по воде силой реакции пороховых газов.Я.И. Перельман хорошо был знаком с Львом Васильевичем Успенским (1900-1980), позднее ставшим известным писателем и языковедом. Успенский был связан общими делами с Ле-нинградским комбинатом наглядной агитации и пропаганды, директором которого был Вик-тор Александрович Камский, бывшийармей-ский политработник, философ по образованию.После одной из встреч с Перельманом Ус-пенский сообщил Камскому, что Перельман одержим идеей создания выставки, своеоб-разной кунсткамеры занимательных наук, и хотел бы с ним встретиться для обсуждения этой идеи. Вскоре в «Павильоне заниматель-ных наук» произошла встреча Камского с Пе-рельманом. Камский пришёл в восхищение от увиденного на выставке. Он проявил живой интерес к идее Перельмана и дал своё согла-

2сие практически помочь в создании центра за-нимательной науки.Это был план создания в Ленинграде уни-кального культурно-просветительного центра –Дома занимательной науки. Эта идея встретила поддержку у руководящих органов Ленингра-да.Исполком Ленгорсовета в конце 1934 года принял решение о предоставлении Дому зани-мательной науки части помещений особняка графа Шереметьева на Фонтанке, 34.Был создан методический совет Дома зани-мательной науки во главе с Я.И. Перельманом. В совет вошли академики Д.С. Рождественский, А.Е. Ферсман, А.Ф. Иоффе и М.Л. Вейнгеров, астрономы Г.Г. Ленгауер и В.И. Прянишников, физики Э.П. Халерин и М.П. Бронштейн, писа-тель Л.В. Успенский и художник А.Я. Милков.Экспозиция дома планировалась на строгой научной основе в соответствии со школьными программами.Дом занимательной науки (сокращённо ДЗН) был открыт 15 октября 1935 года в правом флигеле бывшего дворца графа Шереметьева, известного как Фонтанный дом. Его директо-ром был назначен В.А. Камский, научным руко-водителем Я.И. Перельман. В дальнейшем эту должность занимал Герман Герасимович Лен-гауер, молодой энергичный астроном. О значе-нии Дома занимательной науки Я.И. Перель-ман в заметке, опубликованной 6 октября 1935 года в газете «Известия», писал: «Существует литературный приём, обозначаемый термином «отстранение». Состоит он в том, чтобыобы-денное показывать, как странное; в старом, приглядевшимся –открывать новое, неожи-данное. К такому именно приёму прибегали при оформлении научных экспонатов устрои-тели Дома занимательной науки, открывающе-гося на днях в Ленинграде, на Фонтанке, 34.Задача этого своеобразного просветитель-ного учреждения –популяризация научных знаний, но не последних достижений науки, а её фундаментальных положений и основных законов, которые напрасно принято считать общеизвестными.Слишком часто вместо чётких и твёрдых знаний мы встречаемся с рутинными заблуж-дениями и верхоглядством. Борьбу с таким мнимым знанием и поставил себе задачей Дом занимательной науки. Дело крайне важное, но в то же время и очень трудное......Чтобы побудить посетителей дома заду-маться о мнимоизвестных вещах, сконструиро-ваны экспонаты, озадачивающие своей пара-доксальностью. Все слышали о рентгеновских лучах, но многим ли случалось видеть скелет собственной руки и считать монеты в своём кошельке, не раскрывая его? В Доме занима-тельной науки эта возможность предоставляет-ся каждому посетителю. Кто не читал об аэро-динамической трубе ЦАГИ? Но мало кто видел подобный аппарат в действии. В Доме занима-тельной науки каждый юный авиамоделистможет «обдувать» свой аэроплан при скорости 100 км в час.Около сотни подобного рода экспонатовразмещено в трёх залах дома. В изготовление экспонатов вложено много выдумки и изобре-тательности, много настойчивого труда, объе-динившего популяризаторов, учёных, конструк-торов, художников и мастеров».Вначале было открыто три отдела: матема-тики, физики и географии.Афиши приглашали посетить Дом занима-тельной науки. С лёгкой руки Успенского, в на-роде его называли «Дом чудес».Вот текст одной из афиш, составленный Ус-пенским:«Далёкие страны,Исчезнувший лес,И недра далёкой СибириВам будут показаныВ Доме чудес, Фонтанка, 34».На здании Шереметьевского дворца висела надпись «Дом занимательной науки».Перед входом в ДЗН стоял столб с указани-ем его географических координат: 59° 57 ́ се-верной широты, 30° 19 ́ восточной долготы. Здесь посетителей ждали экскурсоводы.Чудеса начинались уже в фойе: на льду стояла бутылка с кипящей водой (сосуд Дьюа-ра), а ложка в стакане с чаем растворялась раньше сахара.Экспозиция отделов математики и физики была составлена по разработкам Перельмана и позволяла,как бы заново прочитать его инте-ресныенаучно-популярные книги.Зал математики назывался в память о Маг-ницком «цифирной палатой». Дверь в палату была оформлена в виде переплёта книги Маг-ницкого «Арифметика сиречь наука числитель-ная». На потолке «цифирной палаты» было изображено множество светящихся кружков. Делая попытку подсчитать их, экскурсанты мог-ли получить наглядное представление о числе –миллион.На стене крупными цифрами было написано числовое значение: π = 3,14159... содержащее 707 десятичных знаков.

3Особый интерес вызывали два экспоната: устройство для демонстрации закона случай-ных величин и мудрый филин –отгадчик. Экс-курсантам предлагались увлекательные зада-чи, в основе которых лежал несложный под-счёт. В отделе были представлены десятки ма-тематических игр, головоломок и математиче-ских приборов.Центральную часть отдела физики занимала аэродинамическая труба, на которой проводи-лись опыты по вычислению силы сопротивле-ния воздушному потоку тел различной формы.На одном из стендов были расположены «вечные двигатели». На двери своего кабинета Перельман вывесил объявление: «По вопросам «вечных двигателей» просьба не обращаться».На других стендах были установлены: рент-геновский аппарат, фотоэлемент, подаренный академиком А.Ф. Иоффе, оптические приборыи многие другие экспонаты. Здесь можно было измерить атмосферное давление и влажность воздуха.В отделе географии рассказывалось об ис-торическом прошлом Земли и её ландшафте в различные геологические эпохи, о великих гео-графических открытиях. Были установлены кра-сочные макеты с видами Земли и её обитате-лей. На «машине времени» можно было про-путешествовать в прошлое России.В отделе было представлено много мате-риалов, связанных с Ленинградом. Посетители могли принять участие в викторинах, в реше-нии занимательных географических задач. Предлагалось заочно пройти пешеходным маршрутом, не пересекая дважды один и тот же из 17 мостов, соединяющих острова Ленин-града (всего тогда в Ленинграде было около 300 мостов).Представленные в отделе материалы отра-жали романтические увлечения молодёжи 30-х годов прошлого столетия авиацией и пробле-мами освоения Арктики.ДЗН быстро откликался на современные со-бытия в стране и в мире. В интересной экспо-зиции были представлены личные вещи на-чальника зимовки на Северном полюсе И.Д. Папанина, портреты астронавтов П.Ф. Федо-сеева, А.Б. Васенко и И.Д. Усыскина, погибших в 1934 году при выполнении задания.На карте был показан маршрут самолёта, на котором В.П. Чкалов совершил свой историче-ский перелёт через Северный полюс и Амери-ку.Вследза отделами физики, математики и географии позже были открыты и другие отде-лы.Отдел астрономии занимал большой зал. Огромное искусственное небо диаметром 5,5 метра вращалось вокруг неподвижной поляр-ной звезды на фоне силуэтов города: Смольно-го, Адмиралтейства, Петропавловской крепо-сти, Биржи и Пулковской обсерватории.Звёздное небо демонстрировалось с пока-зом его в различные времена года.В центре зала стоял экспонат, опровергаю-щий ходячее представление о том, будто Солн-це,всегда точно восходит на востоке, а заходит точно на западе (что имеет место лишь во вре-мя равноденствия). С помощью этого прибора объяснялись причины разной продолжитель-ности дня и ночи, феномен белых ночей и дру-гие астрономические явления. Стены были за-полнены красочной информацией, дающей наглядное представление об относительных размерах планет Солнечной системы. Для сравнения были изображены арбуз, яблоко и горошина. Наглядно были представлены и рас-стояния между планетами.В саду Фонтанного дома был установлен небольшой телескоп, подаренный Пулковской обсерваторией, и несколько переносных ас-трономических труб (в то время в городе ещё не было планетария). Юные астрономы с увле-чением занимались наблюдениями небав этой обсерватории на открытом воздухе, отчёты о наблюдениях печатались в ДЗН.В звездолёте, выполненном по эскизу К.Э. Циолковского, можно было отправиться в во-ображаемое путешествие за пределы Земли.По астрономии читались увлекательные лекции о Вселенной, о планетах солнечной сис-темы, об истории нашей планеты и её месте во Вселенной. Лекции сопровождались показом карты звёздного неба. С лекциями выступали Я.И. Перельман, В.И. Прянишников и другие лекторы.Восторг посетителей вызывала большая книга отзывов о ДЗН, которая сама открывалась и закрывалась.Дом занимательной науки был открыт для всех. За чисто символическую плату можно бы-ло приобрести абонементы для занятий в раз-личных кружках. Я.И. Перельман проводил за-нятия со школьниками в кружках: математики, физики и астрономии. В награду за успешные занятия в кружке его участники получали не-большие по объёму книжечки, издаваемые ДЗН. Эти книжечки за небольшую плату прода-вались и посетителям ДЗН.Автором этих книжечек был Я.И. Перель-ман: «Алгебра на клетчатой бумаге», «Арифме-тические ребусы», «Вечные двигатели, и поче-

4му они невозможны», «Геометрические голо-воломки», «Дважды два –пять», «Задачи Эди-сона», «Квадратура круга», «Магический квад-рат», «Найди ошибку», «Обманы зрения», «Одним росчерком», «Сильны ли Вы в арифме-тике», «Солнечные затмения», «Юный физик в пионерлагере», «Вечера занимательной науки» (совместно с В.И. Прянишниковым) и ряд дру-гих.Занятия школьников с Перельманом спо-собствовали развитию у них глубокого интере-са к науке и изучению её основ и определяли в будущем выбор профессии.Посетителям ДЗН был ленинградский школьник Георгий Гречко –будущий лётчик-космонавт, доктор физико-математических на-ук.Учёные Ленинграда принимали живое уча-стие в деятельности ДЗН.В отделе географии активно работал Лев Ва-сильевич Успенский. В разработке методик принимал постоянное участие академик Нико-лай Иванович Вавилов, генетик, президент Гео-графического общества, объездивший в поис-ках генофонда весь земной шар.В декабре 1939 года было торжественно от-мечено 40-летие творческой деятельности Я.И. Перельмана, который был «душой и мозгом» ДЗН.В фойе была создана композиция, в кото-рую вошли фотографии, многочисленные кни-ги, письма К.Э. Циолковского к Перельману и другие интересные материалы.Торжественное собрание открыл бессмен-ный директор ДЗН В.А. Камский,который про-читал адреса и многочисленные телеграммы.Учёные Ленинграда поздравили своего зем-ляка, пропагандиста науки, письмом, опубли-кованным 14 декабря 1939 годав «Известиях». Приведём текст этого поздравления:«7 декабря исполняется 40-летний юбилей литературной работы выдающегося пропаган-диста науки Я.И. Перельмана. Кто не знает за-мечательных книг его: «Занимательная физи-ка», «Занимательная геометрия» и многих дру-гих?Я.И. Перельман пишет не для узкого круга любителей математики, истории, физики, а для самых широких слоёв населения. Основная идея его творчества –идея «занимательной науки» -в последние годы нашла веществен-ное воплощение в виде единственного в мире Дома занимательной науки, одним из инициа-торов и активнейших работников которого яв-ляется юбиляр.Наша молодёжь оценила и полюбила книги Я.И. Перельмана. Общий тираж всех его произ-ведений измеряется сотнями тысяч экземпля-ров.Пожелаем же нашему юбиляру ещё долгих лет здоровья и работы на пользу нашей пре-красной Родины.Академик А. Иоффе, профессор Я. Френкель, профессор М. Франк, профессор С. Богомолов, доц. Кислицын, профессор Д. Фадеев, профес-сор Р. Кузьмин, академик С. Бернштейн, про-фессор Г. Гавра, профессор А. Афанасьев, про-фессор Г. Фихтенгольц, профессор З. Вулих, профессор Л. Канторович, профессор В. Смир-нов, доцент О. Вольберг».Дом занимательной науки, который в шутку называли «Фирма Камского и компания», об-ходился без дотаций, на самоокупаемости, и средства по его содержанию и дальнейшему развитию зарабатывали разными способами.Часть помещений, отведённых Ленгорис-полкомом для ДЗН, была сдана Камским в поднаём Институтам Арктики и астрономии, которые не только платили за аренду помеще-ний, но и снабжали экспонатами и приборами, а учёные этих институтов принимали участие в лекционной работе.Существенный доход приносили выездные лекции в учебные заведения и на предприятия города и области. Темы лекций были разнооб-разными: Миклухо-Маклай и его путешествия, о гробнице Тутанхамона, о фотоэлементе (электрический глаз), о жидком воздухе, о ве-ликих географических открытиях, о Северном и Южном полюсах, о М.В. Ломоносове и т.д. К лекторам применялись жёсткие требования. К лекционной работе допускались люди, про-шедшие своего рода экзамен, что обеспечива-ло высокий уровень лекций, проводимых ДЗН.Директор ДЗН Камский придавал большое значение рекламе, которая распространялась в учебных заведениях и на предприятиях. Вот такие рекламные объявления о лекциях и ве-черах давал ДЗН в 1935 году:«Аудитории Дома занимательной науки. От-крытые и закрытые вечера Занимательной нау-ки по физике, химии, астрономии, географии, биологии, в сопровождении опытов и кино-фильмов». «Дом занимательной науки органи-зует выступление вычислителя Арраго. Выступ-ление Арраго сопровождается лекцией о приёмах и методах быстрого счёта». Из рекла-мы 1938 года: «Дом занимательной науки про-водит выездные вечера, представляющие со-бой лекции, беседы на различные темы...»

5В ДЗН проводились вечера, посвящённые телевидению, с показом телепередач. Тогда телепередачи шли только на опытных установ-ках и не носили массового характера.С началом войны сотрудники ДЗН дежурили по охране объекта. Секретарю ДЗН Людмиле Моисеевне Мексиной случалось в июле 1941 года дежурить вместе с Ахматовой, проживав-шей во флигелеФонтанного дома. Кто знает, может быть,тогда пришли к Анне Андреевне строки «Клятвы»:Мы детям клянёмся,Клянёмся могилам,Что нас покоритьсяНикто не заставит.На фронт ушли добровольцами В.А. Кам-ский, В.И. Прянишников, Л.В. Успенский, А.Я. Малков и многие другие сотрудники ДЗН.18 августа 1941 года ДЗН был закрыт. Име-ются сведения, что часть экспонатов ДЗН была эвакуирована на Урал, часть сдана на хранение в Управление культуры Ленгорсовета, осталь-ное было закопано в саду Фонтанного дома.Так прекратил своё существование «Дом чудес» на Фонтанке, 34.За неполные шесть лет работы ДЗН по его залам прошло более полумиллиона человек. Основную массу посетителей составляли школьники и студенты.О судьбе некоторых сотрудников ДЗН из-вестно следующее. В марте 1942 года на Вол-ховском фронте в бою пал смертью храбрых батальонный комиссар Виктор АлександровичКамский. В.И. Прянишников после войны рабо-тал в Нахимовском училище. Г.Г. Ленгауер, пе-режив блокаду, работал в Пулковской обсерва-тории. Л.В. Успенский после демобилизации приступил к литературной деятельности. Л.М. Мексина, возвратившись из эвакуации, про-должала свою работу на Фонтанке, 34, в Инсти-туте Арктики и Антарктики.Погибли многие сотрудники и посетители Дома занимательных наук, а те, кто выжил, с теплотой вспоминают «Дом чудес» на Фонтан-ке, 34.ДЗН всегда был рад юным посетителям, в деятельности его непреложным было правило: приходи –покажем, расскажем, научим, сде-лаем всё, чтобы помочь тебе стать честным и трудолюбивым, образованным, любящим свою Родину. Потому что,какое молодое поколение –такое и будущее страны. Это прекрасно по-нимали талантливые, добрые люди, создатели ДЗН, -учреждения, не имевшего аналогов в мире.Для сохранения интеллектуального и куль-турного потенциала России воссоздание на но-вой современной основе ДЗН явилось бы серь-ёзным вкладом в воспитание молодёжи, её интеллектуального и культурного потенциала.

Летом 1934 года, когда работа в «павильоне занимательных наук» шла полным ходом, Пе-рельмана пригласили в Смольный, где ему со-общили, что он включён в состав группы писа-телейи учёных для встречи с известным писа-телем-фантастом Гербертом Уэллсом (1866-1946). Это был третий приезд Г. Уэллса в нашу страну: первый –в 1914 году, потом –в конце сентября 1920 года. Тогда Г. Уэллс был принят В.И. Лениным. В результате этого посещения Уэллс написал о нашей стране книгу «Россия во мгле». В третий раз Уэллс приехал в июле 1934 года вместе с сыном, физиологом, который хо-тел познакомиться с академиком И.П. Павло-вым.Г. Уэллс встречался в Москве с И.В. Стали-ным, с Максимом Горьким, с учёными, писате-лями, деятелями искусств.После Москвы Уэллс в конце июля посетил Ленинград, где встречался с И.П. Павловым, Л.Н. Орбели, А.Н. Толстым, был в Петергофе и в Детском Селе, посетил Эрмитаж.Была организована встреча Уэллса с группой ленинградских популяризаторов науки в гости-нице «Астория». На встрече с Уэллсом были: профессор Б.П. Вейнберг, профессор Н.А. Ры-нин, Я.И. Перельман, писатель А.П. Беляев, ди-ректор издательства «Молодая гвардия» М.Ю. Гальперин и журналист Г.И. Мишкевич.Знакомясь с Я.И. Перельманом, Г. Уэллс от-метил, что именно Джекоб Перлман (так он называл Перельмана) –единственный, кто на-шёл у него ошибку в романе «Человек-невидимка», герой которого по законам физи-ки должен быть слепым. Перельман указал и на другую ошибку Г. Уэллса,допущенную в ро-мане «Первые люди на Луне», на невозмож-ность создания антигравитационного вещества, описанного в этом романе. Г. Уэллс признался, что он тщательно стремился скрыть от читате-лей эти уязвимые стороны своих романов.«Как вам удалось разгадать их?» -спросил Г. Уэллс. Перельман скромно ответил: «Я, видите ли, физик, математик и популяризатор науки».На этой встрече Г. Уэллсу были подарены все его книги, изданные в СССР тиражомсвыше двух миллионов экземпляров. Писатель отме-тил, что это гораздо больше, чем издано их в Англии. Я.И. Перельман очень высоко ценил творчество английского писателя-фантаста. Ещё

6в 1917 году в журнале «Природа и люди» Пе-рельман опубликовал статью о Г. Уэллсе «Ве-щий талант. Г. Уэллс и его научные пророчест-ва». В этой статьеПерельман писал: «Невольно обращается ум в творческие фантазии великих мечтателей, ища в них возможных ответов.И прежде всего среди этих вдохновенных фантастов привлекает к себе внимание творче-ство нашего даровитого современника Гербер-та Уэллса. Его талант –совершенно исключи-тельный. Ни у кого из его предшественников дар научного предвидения не достигает такой убедительности, не проникнут в такой степени духом подлинного творчества.Предшественником Уэллса был Жюль Верн, создатель совершенно нового литературного жанра –научно-фантастического романа. Во многих отношениях и Жюль оказался научным пророком... Он сумел угадать великие изобре-тения будущего.Совсем иное дело –предвидения Уэллса. В его удивительных повестях мы находим на-стоящие пророческие озарения, свидетельст-вующие о поразительной силе научного и по-этического воображения.Особенно характерен в этом отношении его первый роман «Машина времени», по своей оригинальности и глубине превосходящего, быть может, все последующие. Герой романа совершает путешествие... по реке времени... И перед взором этого необычайного путешест-венника открываются картины грядущих судеб человечества».В другом романе Уэллс «переносит жизнь лунного мира в толщу Луны, в лунные пещеры и подземелья, где колебания температуры поч-ти незаметны, а воздух достаточно плотен». Жизнь обитателей Луны «производит впечат-ление чего-то вполне естественного, правдо-подобного».В романе «Борьба миров» «марсиане при-ходят на Землю с единственной целью завла-деть и колонизировать этот мир, с их точки зрения необитаемый... И вот начинается пла-номерное завоевание земного человечества... Жутким правдоподобьем веет от мрачных кар-тин этой борьбы, представляющей великолеп-ную сатиру на наши собственные действия по отношению к первобытным народам и живот-ным...»«Всё происходящее, -пишет Уэллс в конце романа, -сильно изменило наши воззрения на будущее человечества. Мы узнали, что Земля не представляет собой надёжного убежища для человека, что каждую минуту из мирового пространства на нас может свалиться новая беда или неожиданная радость, -что именно, предугадать невозможно. Нашествие марсиан отняло у нас безмятежную уверенность в бу-дущем...»«Уэллс предвидел неизбежность военного столкновения народов, предсказал формы про-гресса военной техники и новых её орудий; он предрёк даже и те политические последствия, которые всесветная война повлечёт за собой: падение старой власти, революции, анархия, голод...»В конце этой статьи Перельман отмечает, что Уэллс пророчески предвидел «картины бу-дущих судеб человеческого общества».Летом 1942 года писатель Л.В. Успенский –офицер Балтийского флота –написал Уэллсу в Лондон письмо о необходимости быстрейшего открытия второго фронта и призывал его пуб-лично осудить фашизм. В августе того же года в ответном письме Успенскому пришёл ответот Уэллса телеграммой на семи страницах. Уэллс писал: «Дорогой командир Успенский, сотова-рищ по перу и по нашей общей борьбе за изо-бильную жизнь всего человечества!.. Мы вста-ли плечом к плечу не для того, чтобы разру-шить, но для того, чтобы спасать. Вот почему я подписываюсь тут как братски ваш во имя дос-тигающих своих вершин всечеловеческой ре-волюции во всём мире. Герберт Джорж Уэллс».Телеграфное письмо Г. Уэллса прошло через континенты и нашло адресата Л.В. Успенского, в прошлом сотрудника Перельмана в Доме за-нимательной науки. Отвечая корреспонденту, возможно, писатель вспомнил Ленинград, гос-тиницу «Асторию», тёплый приём, оказанный ему, и Джекоба Перельмана, единственного человека в мире, обнаружившего физические ошибки в его романах.

Журнал «Нева», 2003, №5, с.276-282

http://www.t-z-n.ru/archives/dzn7.pdf

Пребывание Уэллса в Ленинграде было сравнительно недолгим, но весьма насыщенным: он виделся с И. П. Павловым, Л. А. Орбели, А. Н. Толстым, посетил Петергоф, Пушкин, побывал в Эрмитаже. Но, вероятно, мало кто знает о встрече группы ленинградских писателей и популяризаторов науки с маститым британским литератором.

Автор настоящих воспоминаний работал тогда в Ленинградском отделении издательства «Молодая гвардия». В комнате на третьем этаже знаменитого Дома книги, где находилась редакция научно-популярной литературы, часто можно было встретить видных ученых и писателей: А. Е. Ферсмана, Я. И. Перельмана, А. Р. Беляева и других. Горячо обсуждались не только планы новых книг, но и рукописи (например, роман Александра Беляева «Прыжок в ничто»), спорили о новинках зарубежной научно-фантастической и научно-популярной литературы.

Когда в конце июля 1934 года стало известно о приезде в Ленинград Герберта Уэллса, в редакции собрался почти весь «синклит» авторов и было решено: ни в коем случае не упустить возможности встретиться с английским писателем и просить Ленинградское отделение ВОКСа устроить такую встречу. Решили преподнести Уэллсу подарок: по экземпляру всех его книг, изданных в СССР после Октябрьской революции. Попутно замечу, что из этих двух забот, выпавших на мою долю, выполнение второй оказалось едва ли не самой трудной. Пришлось обрыскать буквально всех букинистов и (увы, теперь уже не существующие, к сожалению!) книжные развалы… Кое-кому пришлось расстаться с собственными экземплярами (особенно Якову Исидоровичу Перельману, в богатейшей личной библиотеке которого имелись все книги Уэллса, изданные после 1917 года Сойкиным и Госиздатом). Наконец все книги — несколько десятков — были бережно упакованы в две объемистые пачки, оставалось лишь преподнести их автору…

Встретиться с Гербертом Уэллсом, против всяких ожиданий, оказалось совсем не так уж сложно. В ВОКСе сразу вняли нашей слезной просьбе, но посоветовали ждать.

Ожидание тянулось несколько дней. Лишь 30 июля позвонил работник ВОКСа Андриевский и сказал: «Все в порядке! Герберт Уэллс согласился принять небольшую группу ленинградских писателей и ученых. Первого августа, в шесть вечера, он просит быть у него».

И вот, еще задолго до назначенного часа, в холле гостиницы «Астория», около кадки с пальмой, начали появляться участники «депутации».

Первым пришел профессор-геофизик Борис Петрович Вейнберг — невысокий и, несмотря на полноту, весьма подвижный человек, с лукавой усмешкой, таявшей в бороде. Сын знаменитого литературоведа и переводчика Гейне, Борис Петрович был выдающимся ученым и, кроме того, немало потрудился на поприще научной популяризации. Его перу принадлежала (например, книга «Снег, иней, град, лед и ледники», выдержавшая несколько изданий. Борис Петрович хорошо владел английским и согласился быть нашим переводчиком.

Затем пришел Яков Исидорович Перельман — о нем говорит уже само его имя, — патриарх советской (да и не только советской!) семьи «занимательщиков».

Вслед за ним показалась плотная фигура Николая Алексеевича Рынина, профессора Института путей сообщения, автора известного курса «Начертательная геометрия» и не менее известного капитального труда о межпланетных перелетах — этой своеобразной и уникальной в своем роде энциклопедии по истории авиации, астронавтики и астронавигации.

Наконец пришел Александр Романович Беляев — крупнейший советский писатель-фантаст. Опираясь на палку (он был человеком болезненным) и дружелюбно поглядывая сквозь толстые стекла пенсне, он уселся рядышком с Вейнбергом.

Таков был состав «депутации», пришедшей в «Асторию», чтобы побеседовать с признанным королем научной фантастики.

Мы сидели на диване, обсуждая в оставшиеся четверть часа возможные детали встречи. Каждого занимала мысль о том, какое впечатление произвела на Герберта Уэллса наша страна. По этому поводу уже в вестибюле разгорелись жаркие дебаты.

— Бьюсь об заклад, — горячился Вейнберг, — что Уэллс находится в состоянии полной растерянности! Если он хороший наблюдатель, то все видел и должен отказаться от своих прежних мнений о России.

— Разумеется, — заметил деликатнейший Яков Исидорович Перельман. — Уэллс, как настоящий художник, не может равнодушно воспринимать перемены, которые бросаются всем в глаза.

— Нет, Яков Исидорович, — возразил Рынин. — Такие люди, как Уэллс, не так-то просто расстаются со своими прежними убеждениями и представлениями. Не забывайте, что Уэллс художник не просто с буржуазным, а с британским — я подчеркиваю это — мировоззрением! Англичане упорны в своих взглядах!

В разговор вступил Александр Беляев:

— Меня лично интересуют взгляды и позиция Уэллса как писателя-фантаста. За последние десятилетия научно-фантастическая литература за рубежом невероятно деградировала. Убогость мысли, низкое профессиональное мастерство, трусость научных и социальных концепций — вот ее сегодняшнее лицо… Любопытно, что думает по этому поводу Уэллс? Ведь он по-прежнему остается властителем дум в этой области литературы…

— Одним словом, — заключил Борис Петрович, — Уэллсу предстоит жаркий разговор, если, конечно, он не увильнет от него чисто по-английски.

Наша беседа была прервана приходом Андриевского.

— Герберт Уэллс просит вас к себе в номер, — сказал он. Прошу не очень утомлять его расспросами, так как он устал после поездки в Колтуши. — Андриевский сделал небольшую паузу, а потом добавил: — Уэллс, кажется, чем-то раздражен…

— Ага! — усмехнулся Борис Петрович. — Вероятно, Иван Петрович поговорил с ним по душам…

— Но я надеюсь, — улыбнулся Беляев, — мы не станем его подробно расспрашивать об этом?..

В номере люкс навстречу нам поднялся высокий худощавый человек с седым коротким бобриком на толове, с глубоко посаженными внимательными, добрыми, но очень усталыми глазами. Борис Петрович Вейнберг после нескольких вступительных слов Андриевского представлял нас всех поочередно, и Уэллс, крепко пожимая каждому руку, приговаривал по-русски:

— Очень, очень приятно!

Он пригласил нас к круглому столу, уставленному вазами с фруктами, сэндвичами и бутылками с прохладительными напитками, придвинул ящик с сигарами. Все уселись, и при посредстве Бориса Петровича Вейнберга началась беседа. Тон, характер и содержание беседы лучше всего передать, если попытаться воспроизвести ее так, как она происходила, то есть «в лицах»:

УЭЛЛС. Я очень рад представившейся мне возможности встретиться со своими коллегами по профессии. Это, кстати, одна из главных целей моей поездки в Советский Союз. Дело в том, что после смерти Голсуорси я был избран президентом сообщества писателей «Пенклуб». В Москве я виделся с Максимом Горьким, с которым обсуждал вопрос о вступлении Союза советских писателей в «Пенклуб». Но Горький решительно отклонил мое предложение на том основании, что «Пенклуб», не делая никаких политических различий, в число своих юридических членов принял корпорации писателей гитлеровской Германии и фашистской Италии. Я лично был весьма огорчен, услышав из уст Максима Горького отказ…

ВЕЙНБЕРГ. Это произошло потому, что некоторые писатели Германии и Италии не хотят служить гуманизму, предпочитая поддерживать сумасбродные геополитические устремления своих диктаторов…

УЭЛЛС. Писатель, мой дорогой профессор, должен стараться по возможности быть вне политики. В противном случае его творчество может оказаться не свободным от влияния тенденции…

БЕЛЯЕВ. Мистер Уэллс, позвольте спросить, были ли вы как литератор абсолютно свободны от влияния тенденции, когда писали свой, я сказал бы, зловещий роман «Джоан и Питер»? От сюжетной концепции веет ужасом и безысходностью: в середине шестидесятых годов нашего столетия — новая мировая война… Бомбами чудовищной силы города расплавлены, человечество уничтожено. И от всей человеческой цивилизации уцелел лишь сломанный велосипед… И двое молодых людей, словно Адам и Ева, начинают новый человеческий род на развалинах старого мира. Разве этот роман не тенденциозен?

УЭЛЛС. У нас, любезный коллега, совершенно разные подходы к оценке сюжета. Я исхожу из всечеловеческого добра. Вы видите во всем лишь классовую борьбу…

ПЕРЕЛЬМАН. Я опасаюсь, что ваш превосходный роман «Борьба миров» в подтексте тоже имеет в виду классовую борьбу.

УЭЛЛС. Возможно, возможно… Простите, не вы ли тот самый Джекоб Перлман, который столь своеобразно интерпретировал мои произведения? Я читал вашу «Удивительную физику» — так она именуется в английском переводе.

ПЕРЕЛЬМАН. Тот самый…

УЭЛЛС (смеясь),…который так ловко разоблачил моего «Человека-невидимку», указав, что он должен быть слеп, как новорожденный щенок… И мистера Кейвора за изобретение вещества, якобы свободного от действия земного тяготения…

ПЕРЕЛЬМАН. Каюсь, было так, было… Но ведь от этого ваши романы не стали хуже.

УЭЛЛС. А я, признаться, так тщательно старался скрыть эти уязвимые места моих романов от взора читателей! Как же это вам удалось разгадать мои секреты?

ПЕРЕЛЬМАН. Видите ли, моя специальность — физика. Кроме того, я еще и популяризатор.

Когда смех, вызванный этой мирной перепалкой, утих, я преподнес Уэллсу обе пачки книг. Вручая подарок, я передал ему также и справку Всесоюзной Книжной палаты о тиражах его книг в СССР (они перевалили за 700000 экземпляров!).

УЭЛЛС. Благодарю вас за очень приятный для меня сюрприз. Это гораздо больше, чем издано в Англии за то же время. Весьма приятный сюрприз!

РЫНИН. Как видите, вас охотно читают у нас, потому что любят и знают вас как признанного мастера научной фантастики.

БЕЛЯЕВ. У нас охотно читают и других иностранных фантастов. Читают ли у вас, в Англии, произведения наших писателей?

УЭЛЛС. Я по нездоровью не могу, к сожалению, следить за всем, что печатается в мире. Но я с огромным удовольствием, господин Беляев, прочитал ваши чудесные романы «Голова профессора Доуэля» и «Человек-амфибия». О! Они весьма выгодно отличаются от западных книг. Я даже немного завидую их успеху!

ВЕЙНБЕРГ. Чем именно отличаются, позвольте спросить? Мы будем весьма признательны, если вы хотя бы кратко охарактеризуете общее состояние научной фантастики на Западе. Ведь этот род литературы — один из самых массовых, а кроме того, он особенно близок нам.

УЭЛЛС. Мой ответ на ваш вопрос, господин профессор, будет кратким. В современной научно-фантастической литературе Запада невероятно много буйной фантастики, и столь же невероятно мало подлинной науки и глубокой мысли. Научная фантастика, как литературный жанр, вырождается, особенно в Соединенных Штатах Америки. Она постепенно становится суррогатом литературы. Внешне занимательная фабула, низкопробность научной первоосновы и отсутствие перспективы, безответственность издателей — вот что такое, по-моему, наша фантастическая литература сегодня. Она не поднимается выше тривиальных сюжетов о полетах в далекие небесные миры. Между тем, задача всякого литератора, особенно работающего в научно-фантастическом жанре, — провидеть социальные и психологические сдвиги, порождаемые прогрессом цивилизации. Задача литературы усовершенствование человечества… Впрочем, может быть, я слишком субъективен в своих суждениях? Но в нашей профессиональной среде я могу высказать эти наблюдения, не рискуя быть понятым превратно. Не так ли?

БЕЛЯЕВ. Благодарим вас, все сказанное вами чрезвычайно интересно и важно! Мы можем лишь искренне радоваться тому, что наши мнения по этому вопросу полностью совпадают.

ПЕРЕЛЬМАН. Нас очень интересуют ваши личные творческие планы. Над чем вы работаете в настоящее время, над чем размышляете?

УЭЛЛС. Мне сейчас шестьдесят восемь лет… А это означает, что каждый англичанин в моем возрасте должен подумать над тем, зажжет ли он шестьдесят девятую свечу в своем именинном пироге… Поэтому меня, Герберта Уэллса, в последнее время все чаще интересует Герберт Уэллс. Но, несмотря на это, я продолжаю работать над книгой, в которой стремлюсь отразить некоторые черты нынешней смутной поры, чреватой военными потрясениями.

БЕЛЯЕВ. Мы знаем вас как противника фашизма, и нас очень радует, что вы не остаетесь в стороне от общей борьбы против губителей цивилизации. Правильно ли я вас понял?

УЭЛЛС. Более или менее правильно.

ВЕЙНБЕРГ. Мы надеемся, мы верим, что вы окажетесь на той же стороне баррикады, на которой будем и мы в случае, если грянет новая борьба миров…

УЭЛЛС. Мой дорогой профессор! Боюсь, что из меня выйдет неважный баррикадный боец… Да и кроме того, когда заговорят пушки, вряд ли нужны будут перья, к тому же писателей-фантастов.

РЫНИН. Не скажите, не скажите… иное перо много сильнее пушек.

Уэллс не ответил на эту реплику. Он внимательно оглядел всех нас и, помолчав, тихо произнес что-то поанглийски. Мы вопросительно посмотрели на Бориса Петровича. Тот встал и сказал:

— Герберт Уэллс сердечно благодарит всех за приятную и полезную беседу и сожалеет, что не в состоянии продолжать ее, так как у него разболелась голова.

Уэллс крепко пожал нам всем руки, мы раскланялись и вышли из номера.

Часы в холле показывали ровно девять."

Григорий Мишкевич. Три часа у великого фантаста. (статья), стр. 435-442

сборник Вторжение в Персей (первое издание)

Составители: Е. Брандис, Вл. Дмитревский

Л.: Лениздат, 1968 г.

https://fantlab.ru/edition5851

Псевдоним "Влад-ко".

харьковский журнал "Пламя" №1 за 1924 г.

Интересна сама история возникновения псевдонима «Владко». Дело в том, что он появился в результате типографской ошибки, когда на гранках очередной статьи, в результате брака, от имени автора осталось начало «Влад», а от фамилии – окончание «ко». Таким образом слепой случай «нафантазировал» фамилию, под которой Владимир Николаевич навсегда вошел в историю украинской и советской фантастики.

http://archivsf.narod.ru/1900/vladimir_vl...