*

Не было публикаций по понедельникам: 22 и 29 июня, 6 июля.

Газета ЦК РКП, ежедневная. Но могла не выходить по понедельникам.

(Издатель: Центральный Комитет Российской Коммунистической Партии)

Должно быть 19 номеров. 16-21 — 6 номеров, 23-29 — 6 номеров, 30-7 — (7 номеров(?) — всего 19 (?).

16 июня -№134, 17-135, 18-136, 19-137, 20 — 138, 21-139, 23-140, 24-141, 25-142, 26-143, 27-144, 28-145, 30 июня — 146, 1 июля -147, 2-148, 3-149, 4-150, 5-151, 7-152.

16-21; 23-28, 30 июня, 1-5, 7 июля

*

необходим ещё номер 142 от 25 июня (вспоминается фильм про дополнительный день в июне "31 июня" и телеспектакль "Лишний день в июне")

*

Надо полагать, что в итоге должны появиться главы, такие, как и во "Всемирном сдедопыте":

I. Первая встреча.

— Прошу садиться...

II. Тайна запретного крана.

Мисс Адамс не легко давалась жизнь

III. Голова заговорила.

С тех пор, как мисс Адамс открыла тайну запретного крана, прошло около недели.

IV. Жертва большого города.

С тех пор, как мисс Адамс узнала тайну головы, она возненавидела Керна всеми силами души.

V. Новые обитатели лаборатории.

Тот сложный механизм, который называют теорией вероятности, свел тысячи случайностей в одной точке времени и пространства, и на утро на прозекторском столе лаборатории профессора Керна действительно лежали два свежих трупа.

Глава VI отсутствует. В книге это глава 7. Головы разговаривают

VII. Том умирает во второй раз.

Приближался день демонстрации голов.

VIII. Испорченный триумф.

Громадный белый зал был залит ярким светом.

IX. "Сумасшедшая".

Небольшая комната с окном в сад.

X. На свободе.

— Уверены-ли вы, что автомобиль направился на вас не случайно?

XI. Последнее свидание.

Негр Джон открыл тяжелую дубовую дверь.

*

Как заметил коллега mikaei: текст, за мельчайшими изменениями, до главы 4 идентичен тексту из Всемирного следопыта (щека — века, несколько окончаний — и-я, граммофон — шипящий и т.п.)

***

В результате, из газеты:

1-й фрагмент рассказа-16 июня-№134-с. 5 -вт- Прошу садиться.

2-17-135-5 -ср Несмотря на потрясаюшее

3-18-136-5 -чт Мисс Адамс несколько

4-19-137-5-пт Лицо профессора Доуэля

5-20-138-5-сб Прошлой ночью я видел

6-21-139-5-вс Тише! Напрасно

7-23 -140-вт-5 Я расскажу вам

8-24-141-ср-5 Тише, успокойтесь

9-25-142-чт-5 Тысячи случайностей

10-26-143-пт-5 Хе-хе! На блюдо попала

11- 27-144-сб-5 Керн заменил трубку

12-28-145-вс-6 И забыв о присутствии мисс

13-30-146-вт-5 Справа от эстрады был

14-1-147-ср Когда мисс Адамс меньше всего

15-2-148-чт Она сжала свои

16-3-149-пт Это было так неожиданно

17-4-150-сб Но Доуэль-Бин был

18-5-151-вс Если Джон верен Керну

19-7-152-вт Голова говорила с трудом

https://cloud.mail.ru/stock/c6YBoXr2njUUc...

анонс от 14 июня — №133, с. 2

16 июня — №134

17 июня — №135

18 июня — №136

19 июня — №137

20 июня — №138

21 июня — №139

23 июня — №140

24 июня — №141

/Утрачен один номер/.

25 июня — №142

(Далее текст восстановлен по «Всемирному следопыту» №3/1925 [1-5 гk.]) РГ — 25 июня — №142 (?)

Тысячи случайностей должны привести их к этой фатальной точке пересечения. И, тем не менее, все это неуклонно совершится с точностью часового механизма, сдвигающего на одно мгновение в одной точке две часовых стрелки, идущие с различной скоростью.

Никогда еще профессор Керн не был так разговорчив с мисс Адамс. И эта неожиданная щедрость!..

— Он хочет задобрить, купить меня, — подумала мисс Адамс, — он, кажется, подозревает, что я догадываюсь или даже знаю о многом. Но ему не удастся купить меня!

V. НОВЫЕ ОБИТАТЕЛИ ЛАБОРАТОРИИ

Тот сложный механизм, который называют теорией вероятности, свел тысячи случайностей в одной точке времени и пространства, и на утро на прозекторском столе лаборатории профессора Керна действительно лежали два свежих трупа.

Две новые головы, предназначенные для публичной демонстрации, не должны были знать о существовании головы профессора Доуэля. И потому она была предусмотрительно перемещена профессором Керном в смежную комнату.

Первый труп принадлежал рабочему лет тридцати, погибшему в потоке уличного движения. Его могучее тело было разрезано пополам. В полуоткрытых остекленевших глазах замер испуг.

Профессор Керн, мисс Адамс и Джон, — в белых халатах, — работали над трупами.

— Было еще несколько трупов, — говорил профессор Керн. — Один рабочий упал с лесов. Но у него могло быть повреждение мозга от сотрясения. Забраковал я и нескольких самоубийц, отравившихся ядами. Вот этот парень оказался подходящим. Да вот эта еще… ночная красавица. За доброкачественность ее крови не ручаюсь, но другого выбора не было.

Он кивком головы указал на труп женщины с красивым, но увядшим лицом. На лице сохранились еще следы румян и гримировального карандаша. Лицо было спокойно. Только приподнятые брови и полуоткрытый рот выражали какое-то детское удивление.

— Певичка из бара в порту. Была убита наповал шальной пулей во время ссоры пьяных матросов. Прямо в сердце, — видите? Нарочно так не попадешь!

Профессор Керн работал быстро и уверенно. Головы были отделены от тела, трупы унесены.

Еще несколько минут, — и головы были помещены на высокие столики. В горло, в венозную и артериальную аорты были введены трубки.

Профессор Керн был в приятно возбужденном состоянии. Приближался момент его торжества. В успехе он не сомневался.

На предстоящую демонстрацию и доклад профессора Керна в научном обществе были приглашены научные светила. Пресса, руководимая умелой рукой, помещала предварительные статьи, в которых восхвалялся научный гений профессора Керна. Журналы помещали его портреты. Выступлению Керна, с его изумительным опытом оживления мертвых человеческих голов, придавали характер национального торжества. Вся честь открытия приписывалась Керну. Только в одном медицинском журнале, вскользь упоминалось имя покойного профессора Доуэля, «производившего некоторые опыты в этом направлении».

Мисс Адамс жадно читала эти статьи. Они давали ей какое-то острое наслаждение, питая ее ненависть к профессору Керну.

Весело насвистывая, профессор Керн умыл руки, закурил сигару и самодовольно посмотрел на стоящие перед ним головы.

(Далее — снова текст газетной публикации)

26 июня — №143

27 июня — №144

28 июня — №145

30 июня — №146

Утерян номер газеты (?). Пропуск текста восстановлен по «Всемирному Следопыту» №4/1925 [7-11 гл., факт. 6-10 гл.] (?)

— Как вы себя чувствуете? — спросил ее какой-то старичок-ученый.

— О, благодарю вас, прелестно!

Этот ответ вызвал улыбки на лицах собравшихся. Еще

несколько наивных ответов развеселило весь зал. Зрелище

оказалось интереснее, чем ожидала публика лож и амфитеатра.

Несмотря на то, что голос Уотсон был глухой и хриплый, сильно пущенная струя воздуха издавала свист, и звук

был почти лишен модуляций, ее выступление произвело

36

необычайное впечатление. Такую бурю аплодисментов не

всегда приходилось слышать и мировым артистам.

Простодушная мисс Уотсон, привыкшая к лаврам маленьких кабачков, приняла этот энтузиазм зала на свой счет.

Не будучи в состоянии раскланяться, — о чем она ужасно

сожалела, — она томно опустила веки и осчастливила зал

обворожительной улыбкой.

Волнение мисс Адамс все увеличивалось. Ее начала трясти нервная лихорадка, и она крепко сжала зубы, чтобы они

не стали отбивать дробь. «Пора!», несколько раз говорила

она себе, но каждый раз не хватало решимости. Обстановка

подавляла ее. После каждого пропущенного момента она

старалась успокоить себя мыслью, что чем выше будет вознесен профессор Керн, тем ниже будет его падение.

Начались речи.

На кафедру взошел седенький старичок, — один из

крупнейших американских ученых.

Слабым, надтреснутым голосом он говорил о гениальном открытии профессора Керна, о всемогуществе науки, о

победе над смертью, об Америке, рождающей такие умы и

дарящей миру величайшие научные достижения...

……………………………………………………………………

(Продолжение текста газетной публикации)

1 июля №147

2 июля — №148

3 июля — №149

  4 июля — №150

5 июля — №151

7 июля — №152

***

I. ПЕРВАЯ ВСТРЕЧА

  — Прошу садиться…

  Мисс Адамс опустилась в глубокое кожаное кресло. Пока профессор Керн вскрывал и читал письмо, она бегло осмотрела кабинет.

  Какая мрачная комната! Но заниматься здесь хорошо: ничто не отвлекает внимания. Лампа с глухим абажуром освещает только письменный стол, заваленный книгами, рукописями, корректурными оттисками. Глаз едва различает солидную мебель черного дуба. Темные обои, темные драпри. В полумраке поблескивает только золото тисненых переплетов в тяжелых шкапах. Старинные стенные часы медлительно и важно режут ленту времени длинным маятником.

  Переведя взгляд на Керна, мисс Адамс улыбнулась мысли: кто-то очень удачно подобрал его под стиль кабинета.

  Будто вырубленная из черного дуба, его тяжеловесная, суровая солидная фигура казалась часть меблировки. Большие очки в черепаховой оправе напоминали два циферблата часов. Как маятники, двигались его зрачки серо-стального цвета, переходя со стороны на сторону письма. Прямоугольный нос, прямой разрез рта и квадратный, выдающийся вперед, подбородок придавали лицу вид стилизованной декоративной маски, вылепленной скульптором-кубистом.

  «Камин украшать такой маской, а не письменный стол», — подумала мисс Адамс.

  — Коллега Смитт говорил уже о вас. Да, мне нужна помощница. Вы медичка? Отлично. Семь долларов в день. Расчет еженедельный. Работа несложная. Но я ставлю одно непременное условие…

  Побарабанив сухими пальцами по столу, профессор Керн задал неожиданный вопрос.

  — Вы умеете молчать?.. Все женщины болтливы! Вы женщина — это плохо. Вы красивы — это еще хуже.

  — Но какое отношение?..

  — Самое близкое! Самое близкое. Красивая женщина — женщина вдвойне. Значит, вдвойне обладает и женскими недостатками. Если их еще нет у вас, может быть муж, друг, жених. И тогда — все тайны к чорту!

  — Но…

  — Никаких «но»! Вы должны быть немы, как рыба. Вы должны молчать обо всем, что услышите здесь. Принимаете это условие?.. Должен предупредить: неисполнение этого условия повлечет за собой крайне неприятные для вас последствия. Крайне неприятные!

  Мисс Адамс была смущена и заинтересована.

  — Я согласна, если во всем этом нет…

  — Преступления, хотите вы сказать? Можете быть совершенно спокойны. И вам не грозит никакая ответственность… Ваши нервы в порядке?

  — Я здорова…

  Профессор Керн кивнул головой. Его сухой, острый палец впился в кнопку электрического звонка.

  Дверь бесшумно открылась.

  В полумраке комнаты, как на проявляемой фотографической пластинке мисс Адамс увидала только белки глаз, затем постепенно проявились блики лоснящегося лица негра. Черные волосы и костюм сливались с темными драпри двери.

  — Джон, покажите мисс лабораторию.

  Негр кивнул головой, предлагая следовать за собой, и открыл вторую дверь.

  Мисс Адамс вошла в совершенно темную комнату.

  Щелкнул выключатель, и яркий свет от матовых полушарий на потолке залил комнату. Мисс Адамс невольно прикрыла глаза… После полумрака кабинета, белизна стен слепила глаза. Сверкали стекла шкапов с блестящими хирургическими инструментами. Холодным светом горели сталь и алюминий различных аппаратов. Темными, желтыми бликами ложился свет на медных полированных частях. Трубы, колбы, машины. Стекло и металл.

  Посреди комнаты стоял большой прозекторский стол. На столе лежал труп человека без головы. Грудная клетка была вскрыта. Рядом со столом стоял стеклянный ящик, и в нем пульсировало человеческое сердце. От сердца шли трубки к баллонам.

  Мисс Адамс повернула голову в сторону и вдруг увидела нечто, заставившее ее вздрогнуть, как от электрического удара.

  На нее смотрела человеческая голова, — одна голова, без туловища.

  Она была прикреплена к квадратной стеклянной доске. Доску поддерживали четыре высокие, блестящие, металлические ножки. Из отреза шеи, от аорт, через отверстия в стекле, шли две трубки к баллонам. Третья, более толстая трубка выходила из горла и сообщалась с большим цилиндром. Цилиндр и баллоны были снабжены кранами, манометрами, термометрами и какими-то неизвестными приборами.

  Голова внимательно и скорбно смотрела на мисс Адамс, мигая веками. Не могло быть сомнения: голова жила, отделенная от тела, жила самостоятельной и сознательной жизнью.

  Несмотря на потрясающее впечатление, мисс Адамс не могла не заметить, что эта голова была удивительно похожа на недавно умершего известного ученого, хирурга, профессора Доуэля, прославившегося своими опытами оживления органов, вырезанных из свежего трупа. Мисс Адамс не раз была на его блестящих публичных лекциях, и ей хорошо запомнился этот высокий лоб, характерный профиль, волнистые, посеребренные сединой русые волосы головы и бороды, голубые глаза… Да, это была голова профессора Доуэля! Только губы и нос его стали тоньше, суше, виски и щеки втянулись, глаза глубже запали в орбиты и белая кожа приобрела желто-темный оттенок мумий… Но в глазах светилась живая человеческая мысль…

  Мисс Адамс почувствовала, как шевелятся у ней корни волос… но она, как зачарованная, не могла оторвать своего взгляда от этих голубых глаз…

  Голова беззвучно шевельнула губами…

  Это было слишком для нервов мисс Адамс. Она почувствовала, что близка к обмороку. Негр поддержал ее и вывел из лаборатории.

  — Это ужасно… это ужасно… — повторяла мисс Адамс, опустившись в кресло.

  Профессор Керн молча барабанил пальцами по столу.

  — Скажите, неужели это голова…

  — Профессора Доуэля? Да, это его голова. Голова Доуэля, моего умершего уважаемого коллеги, возвращенная мною к жизни. К сожалению, я мог воскресить одну голову. Не все сразу! Мы, ученые, и так вторгаемся в «незыблемые законы» природы, бросаем вызов самой смерти и отбиваем хлеб у чудотворцев и самого божества. Но не все сразу, говорю я. Бедный Доуэль страдал неизлечимым, пока, недугом. Умирая, он завещал свое тело для научных опытов, которые мы вели с ним вместе. «Вся моя жизнь была посвящена науке. Пусть же науке послужит и моя смерть. Я предпочитаю, чтобы в моем трупе копался мой друг-ученый, а не могильный червь». Вот какое завещание оставил профессор Доуэль.

  И чтобы перевести разговор на другую тему, профессор Керн спросил:

  — Итак, вы принимаете мое предложение? Отлично! Я жду вас завтра к девяти утра. Но помните: молчание, молчание и молчание!..

II. ТАЙНА ЗАПРЕТНОГО КРАНА

  Мисс Адамс нелегко давалась жизнь. Ей было семнадцать лет, когда умер ее отец. На плечи мисс Адамс легла забота о больной матери и младшей сестре. Небольших средств, оставшихся после отца, не хватило даже на окончание ею высшего образования. Приходилось учиться и поддерживать семью. Несколько лет она работала корректором в газете. Получив звание врача, тщетно пыталась она найти место. Были предложения ехать в южную Америку, — в гиблые места, где свирепствовала желтая лихорадка. Мисс Адамс не решалась ехать туда с семьей, не хотелось и бросать семью. Предложение профессора Керна явилось для нее выходом из положения. Несмотря на всю странность работы, она согласилась без колебаний.

  Мисс Адамс не знала, что профессор Керн прежде, чем предложить ей место у себя, наводил о ней тщательные справки.

  Уже две недели она работала у Керна. Обязанности ее были несложны. Она должна была в продолжении дня следить за аппаратами, поддерживающими жизнь головы. Ночью ее сменял Джон.

  Профессор Керн об'яснил ей, как нужно обращаться с кранами у баллонов. Указав на большой цилиндр, от которого шла толстая трубка к горлу головы, Керн строжайше запретил ей открывать кран этого цилиндра.

  — Довольно повернуть этот кран, как голова будет немедленно убита! Как-нибудь я об'ясню вам мою систему питания головы и назначение этого цилиндра. Пока вам довольно знать, как обращаться с аппаратами.

  С обещанными об'яснениями профессор Керн, однако, не спешил.

  В одну из ноздрей головы был глубоко вставлен маленький термометр. В определенные часы нужно было вынимать его и записывать температуру. Термометрами же и манометрами были снабжены и баллоны. Нужно было следить за температурой жидкостей и давлением. Но хорошо отрегулированные аппараты не доставляли хлопот, действуя с точностью часового механизма. Наконец, особой чувствительности прибор, приставленный к виску головы, отмечал пульсацию, механически вычерчивая кривую. Нужно было через известные промежутки заменять ленту. Содержимое баллонов пополнялось в отсутствие мисс Адамс, — до ее прихода.

  Мисс Адамс несколько привыкла к голове и даже сдружилась с нею.

  Когда она утром входила в лабораторию, с порозовевшими от ходьбы и свежего воздуха щеками, голова слабо улыбалась ей, и веки головы дрожали в знак приветствия.

  Голова не могла говорить. Но между ними скоро установился условный язык, хотя и очень ограниченный в мимической части лексикона. Опускание головою век означало «да». Поднятие их вверх — «нет». — Несколько помогали и беззвучно шевелящиеся губы.

  При помощи этого мимического языка головы и обычной речи мисс Адамс, им удавалось даже вести разговор «по вопросно-ответному методу»: мисс Адамс задавала вопросы, голова сигнализировала «да» или «нет».

  — Ну, как вы себя сегодня чувствуете? — спросила мисс Адамс.

  Голова улыбнулась и опустила веки «хорошо, благодарю».

  — Как провели ночь?

  Та же мимика.

  Мисс Адамс забрасывала голову вопросами и проворно исполняла утренние обязанности. Проверила аппараты, температуру, пульс. Сделала записи в журнале. Затем, с величайшей осторожностью, омыла водой со спиртом лицо головы при помощи мягкой губки, вытерла гигроскопической ватой. Сняла кусочек ваты, повисший на веке. Промыла глаза, уши, нос и рот. В рот и нос для этого вводились особые трубки. Привела в порядок волосы.

  Руки ее проворно и ловко касались головы. На лице головы было довольное выражение.

  — Сегодня чудесный день, — оживленно говорила мисс Адамс. — Легкий, морозный воздух. Так и хочется дышать всей грудью. Смотрите, как ярко светит солнце. Совсем по-весеннему!

  Углы губ профессора Доуэля печально опустились. Глаза с тоской глянули на окно и остановились на мисс Адамс.

  Она покраснела от легкой досады на себя. Она, с инстинктивной чуткостью женщины, избегала говорить обо всем, что было недостижимо для головы и могло лишний раз напомнить об убожестве ее физического существования.

  Она испытывала какую-то материнскую жалость к голове, как к беспомощному, обиженному природой ребенку.

  — Ну-с, давайте заниматься! — поспешно сказала мисс Адамс, — чтобы поправить свою ошибку.

  По утрам, до прихода профессора Керн, голова занималась чтением. Мисс Адамс приносила ворох последних медицинских журналов и книг и показывала их голове. Голова просматривала; на нужной статье шевелила бровями. Мисс Адамс клала журнал на пюпитр, и голова погружалась в чтение. Мисс Адамс привыкла, следя за глазами головы, угадывать, какую строчку голова читает, и вовремя переворачивала страницы.

  Когда нужно было на полях сделать отметку, голова делала знак, и мисс Адамс проводила пальцем по строчкам, следя за глазами головы, и отмечала карандашом черту на полях.

  Для чего голова заставляла делать на полях отметки, мисс Адамс не понимала; но при помощи их бедного мимического языка она не надеялась получить раз'яснения и потому не спрашивала.

  Но, однажды, проходя через кабинет профессора Керн в его отсутствие, она увидела на письменном столе журналы со сделанными ею, по указанию головы, отметками. А на листе бумаги, рукою профессора Керна, несколько таких заметок было переписано. Это заставило ее задуматься.

  Вспомнив сейчас об этом, мисс Адамс не удержалась от вопроса.

  — Скажите, зачем мы отмечаем некоторые места в научных статьях?

  Лицо профессора Доуэля выразило неудовольствие и нетерпение. Голова выразительно посмотрела на мисс Адамс, потом на кран, от которого шла трубка к горлу голова, и два раза подняла брови. Это означало просьбу. Мисс Адамс поняла, что голова хочет, чтобы мисс Адамс открыла этот запретный кран. Уже не в первый раз голова обращалась к ней с такой просьбой. Но мисс Адамс об'ясняла желание головы по-своему: голова, очевидно, хочет покончить со своим безотрадным существованием. Мисс Адамс не решалась открыть запретный кран. Она боялась ответственности, боялась потерять место.

  — Нет, нет! — со страхом ответила мисс Адамс на просьбу головы, — если я открою этот кран, вы умрете! Я не хочу, не могу, не смею убивать вас! — От нетерпения и сознания бессилия по лицу головы прошла судорога. Голова заскрипела зубами.

  Три раза голова энергично поднимала вверх веки и глаза…

  — Нет, нет, нет… я не умру, — так поняла мисс Адамс. Она колебалась.

  Голова стала беззвучно шевелить губами, и мисс Адамс показалось, что эти губы пытаются сказать:

  — Откройте, откройте, умоляю…

  Любопытство мисс Адамс было возбуждено до крайней степени.

  Она почувствовала, что здесь скрывается какая-то тайна… Она и раньше не совсем доверяла словам профессора Керна о смертности запретного крана.

  Между тем, в глазах головы светилась безграничная тоска… Глаза просили, умоляли, требовали… Казалось вся сила человеческой мысли, все напряжение воли сосредоточились в этом взгляде.

  И мисс Адамс решилась.

  С сильно бьющимся сердцем, дрожащею рукою она осторожно приоткрыла кран.

  Тотчас из горла головы послышалось шипенье. Мисс Адамс услышала слабый, глухой, надтреснутый, дребезжащий и шипящий, как испорченный граммофон, голос головы.

  — Бла-го-да-рю…вас!..

  Запретный кран пропускал сжатый в цилиндре воздух. Проходя через горло головы, воздух приводил в движение голосовые связки, и голова получала возможность говорить. Мышцы горла и связки не могли уже действовать нормально, и потому воздух с шипеньем проходил через горло и тогда, когда голова не говорила. А ослабленные голосовые связки придавали голосу этот глухой, дребезжащий тембр.

  Лицо головы выражало удовлетворение.

  Но в этот момент послышались шаги в кабинете и звук открываемого замка, дверь лаборатории всегда закрывалась ключом со стороны кабинета.

  Мисс Адамс едва успела повернуть кран на место. Шипенье в горле головы прекратилось.

  Вошел профессор Керн.

III. ГОЛОВА ЗАГОВОРИЛА

  С тех пор, как мисс Адамс открыла тайну запретного крана, прошло около недели.

  За это время между мисс Адамс и головой установились еще более дружеские отношения. В те часы, когда профессор Керн уходил в университет, мисс Адамс открывала кран, направляя в горло головы небольшую струю воздуха, чтобы голова могла говорить внятным шепотом. Тихо говорила и мисс Адамс. Они опасались, чтобы негр не услышал их разговора.

  На голову профессора Доуэля их разговоры, видимо, производили благотворное действие. Глаза стали живее, и даже скорбная морщина меж бровей разгладилась.

  Голова говорила много и охотно, как бы вознаграждая себя за время вынужденного молчания.

  Прошлую ночь мисс Адамс видала во сне голову профессора Доуэля, и, проснувшись, подумала: видит ли сны голова Доуэля?

  — Сны… — тихо прошипела голова. — Да, я вижу сны.

  Лицо головы просветлело от воспоминаний, но тотчас омрачилось. Будто луч осеннего солнца пробрался на мгновенье сквозь серую пелену осенних туч и погас…

  — Прошлой ночью я видел во сне моего сына… Как бы я хотел посмотреть на него ещё раз!.. Но я не смею подвергать его этому испытанию… Для него я умер…

  — Он взрослый?.. Где он находится сейчас?

  — Да он взрослый… он почти одних лет с вами или немного старше. Кончил университет… В настоящее время должен находиться в Англии, у своей тетки по матери… Нет, лучше бы не видеть снов!

  Сейчас я веду существование почти бесплотного духа. И какой смешной, нелепой кажется мне мечта об этом бесплотном существовании! Мы — сыны земли, из плоти и крови. И мы можем быть счастливы только с нашей милой землей и на земле. Знаете ли вы, что значит жить без тела, одним сознанием?

  Меня не только мучат сны своей обманчивой реальностью. Наяву меня мучат обманы чувств. Как это ни странно, иногда мне кажется, что я чувствую свое тело. Мне вдруг захочется вздохнуть полной грудью, протянуться, расправить широко руки, как это делает засидевшийся человек. А иногда я ощущаю подагрическую боль в левой ноге. Не правда ли, смешно? Хотя, как врачу, это должно быть вам понятно. Боль так реальна, что я невольно опускаю глаза вниз, и, конечно, сквозь стекло вижу под собой пустое пространство и каменные плиты пола… По временам мне кажется, что сейчас начнется припадок удушья, тогда я почти доволен своим «посмертным» существованием, избавляющим меня хоть от астмы… Все это — чисто рефлективная деятельность мозговых клеток, связанных когда-то с жизнью тела…

  — Все это ужасно!.. — не удержалась мисс Адамс.

  — Да, ужасно…

  — Странно, при жизни мне казалось, что я жил одной работой мысли. Я, право, как-то не замечал своего тела, весь погруженный в научные занятия. И только потеряв тело, я почувствовал, чего я лишился… Мир ощущений тела! Сколько здесь наслаждений! Теперь, как никогда за всю мою жизнь, я думаю о запахах цветов, душистого сена где-нибудь на опушке леса, о дальних прогулках пешком, о шуме морского прибоя… Утратив тело, я утратил мир, — весь необ'ятный прекрасный мир вещей, которых я не замечал, вещей, которые можно взять, потрогать, и в то же время почувствовать свое тело, — себя! О, я бы охотно отдал все это химерическое существование за одну радость почувствовать в своей руке тяжесть простого булыжника! Я завидую грузчику, который изнемогает под тяжестью груза на своей спине… Я только теперь понял, что даже в физической боли есть доля наслаждения. Боль — это крик живого тела!.. Да… от недостатка осязательных ощущений я страдаю больше всего.

  В тот вечер, разбираясь в своих впечатлениях, мисс Адамс долго не могла уснуть. А во сне ей опять приснилась голова… печальные глаза профессора Доуэля… Мисс Адамс убегала по каким-то коридорам, голова преследовала ее. Двери задерживали ее бег, открывались с трудом, голова настигала… Вот она уже слышит за собой шипящий свист воздуха…

  Мисс Адамс проснулась с сильно бьющимся сердцем…

  — Однако, нервы мои становятся никуда не годными…

  Однажды, просматривая перед сном медицинские журналы, мисс Адамс прочла статью профессора Керна о его новой научной работе. В этой статье ее внимание обратили на себя ссылки Керна на некоторые работы других ученых. Все это были выдержки из научных журналов и книг, которые отмечались мисс Адамс по указанию головы во время их утренних занятий.

  На другой день, как только представилась возможность поговорить с головой, мисс Адамс спросила:

  — Чем занимается профессор Керн в лаборатории в мое отсутствие?

  После некоторого колебания голова ответила:

  — Мы с ним продолжаем научные работы.

  — Значит, и все эти отметки вы делаете для него? Но вам известно, что вашу работу он опубликовывает от своего имени?

  — Я догадывался…

  — Но это возмутительно!

  — Возможно… Но что же я могу поделать?

  — Если не можете вы, то это смогу сделать я! — гневно воскликнула мисс Адамс.

  — Тише!.. Напрасно… Было бы смешно в моем положении иметь претензию на авторские права! Деньги? На что они мне? Слава? Что может дать мне слава? И потом… если все это откроется, работа не будет доведена до конца. А в этом я сам заинтересован. Признаться, мне хочется видеть результаты моих трудов.

  Мисс Адамс задумалась.

  — Да, такой человек, как Керн, способен на все, — тихо проговорила она. — Профессор Керн говорил мне, когда я поступила к нему на службу, что вы умерли от неизлечимой болезни и сами завещали свое тело для научных работ. Это правда?

  — Мне трудно говорить об этом… Я могу ошибиться… Это правда, но может быть… не вся правда. Мы работали с ним вместе над оживлением человеческих органов, взятых из свежего трупа. Керн был мой ассистент. Венцом моих трудов должно было явиться разрешение вопроса об оживлении головы. Мною была закончена вся подготовительная работа. Мы уже оживляли головы животных, но не опубликовали наших успехов, пока нам не удастся продемонстрировать оживленную человеческую голову. Перед этим последним опытом, в успехе которого я не сомневался, я передал Керну рукопись о моей научной работе для подготовки к печати. Одновременно мы работали над другой научной работой, которая также была близка к разрешению. В это время со мной случился один из ужасных припадков астмы, — той самой болезни, которую я пытался победить. Между мною и нею шла давняя борьба: кто кого? И я, действительно, завещал свое тело для анатомических работ, — хотя и не ожидал, что именно моя голова будет оживлена. Так вот… во время этого последнего припадка Керн был около меня и оказал мне медицинскую помощь. Он вспрыснул мне морфий. Может быть… доза была слишком велика, а может, и астма сделала свое дело…

  — Ну, а потом?..

  — Потом я проснулся как после глубокого сна вот здесь, на этой стеклянной доске… Тело мое лежало на прозекторском столе, и Керн вскрывал грудную клетку… Вот, видите, в этом стеклянном сосуде бьется мое сердце…

  Мисс Адамс с ужасом смотрела на голову.

  — И после этого… после этого вы продолжаете с ним работать? Если бы не он, вы победили бы астму и были теперь здоровым человеком… Он вор и убийца, и вы возносите его на вершину славы! Вы работаете на него! Он, как паразит, питается вашей мозговой деятельностью, он сделал из вашей головы какой-то аккумулятор творческой мысли и зарабатывает на этом деньги и славу. А вы?.. Что дает он вам? Какова ваша жизнь?.. Вы лишены всего! Вы — несчастный обрубок, в котором еще живут желания! Весь мир украл у вас Керн! Простите меня, но я не понимаю вас! И неужели вы покорно, безропотно работаете на него?..

  Голова улыбнулась печальной улыбкой.

  — Бунт головы? Это эффектно? Что же мог я сделать? Ведь я лишен даже последней человеческой возможности покончить с собой.

  — Но вы могли отказаться работать с ним.

  — И я отказывался. Если хотите, я прошел через это восстание ангелов. Но мой бунт не был вызван тем, что Керн пользуется моим мыслительным аппаратом. В конце концов, какое значение имеет имя автора? Важно, чтобы идея вошла в мир и сделала свое дело. Я бунтовал только потому, что мне тяжело было привыкнуть к моему новому существованию. Я предпочитал смерть жизни.

  — Я расскажу вам один случай, произошедший в то время. Как-то я был в лаборатории один. Вдруг в окно влетел большой черный жук с клешнями у головы. Откуда он мог появиться в центре громадного города? Не знаю. Может быть, его завез авто, возвращавшийся из загородной поездки. Жук покружился подо мной и сел на стеклянную доску моего столика, рядом со мной. Я, скосив глаза, следил за этим отвратительным насекомым, не имея возможности сбросить его. Лапки жука скользили по стеклу, и он, шурша, медленно приближался к моей голове. Не знаю, поймете ли вы меня… я чувствовал всегда какую-то необычайную брезгливость, чувство отвращения к таким насекомым. Я никогда не мог заставить себя дотронуться до них пальцем. И вот, я был бессилен перед этим ничтожным врагом. А для него моя голова была только удобным местом для взлета. И он продолжал медленно приближаться, шурша ножками по стеклу. После некоторых усилий, ему удалось зацепиться за волосы бороды. Он долго барахтался, запутавшись в волосах, но упорно поднимался все выше. Так он прополз по сжатым губам, по левой стороне носа, через прикрытый левый глаз, пока, наконец, добравшись до лба, не упал на стекло, а оттуда на пол.

  Пустой случай! Но в том настроении, в котором я находился, он произвел на меня потрясающее впечатление.

  И, когда пришел профессор Керн, я категорически отказался продолжать с ним научные работы. Я знал, что для публичной демонстрации он не выставит мою голову. Без пользы же для своих работ он не станет держать у себя голову, которая может явиться уликой против него. И он убьет меня. Таков был мой расчет. Между нами завязалась борьба. Он прибег к довольно жестоким мерам. Прижимая к моим вискам концы электрических проводов, он пускал ток, все усиливая его. Казалось, мой мозг просверливают раскаленным буравом.

  Он смотрел на меня, но мои губы шептали:

  — Нет!

  Тогда он начал пускать в питающие меня баллоны вещества, которые вызывали в моей голове новые мучительные боли.

  Я был непоколебим.

  Он ушел взбешенный, осыпая меня тысячью проклятий. Я торжествовал победу.

  Несколько дней Керн не появлялся в лабораторию, и со дня на день я ожидал избавительницы-смерти.

  На четвертый или пятый день он пришел, как ни в чем не бывало, весело насвистывая песенку.

  Не глядя на меня, он стал продолжать работу. Дня два или три я наблюдал за ним, не принимая в ней участия. Но работа не могла не интересовать меня. И когда он сделал, производя опыты, ряд ошибок, которые могли погубить результаты всех наших усилий, я не утерпел и сделал ему знак.

  — Давно бы так! — проговорил он с довольной улыбкой и пустил воздух через мое горло. Я об'яснил ему ошибки с тех пор продолжаю руководить работой… Он перехитрил меня!..

IV. ЖЕРТВА БОЛЬШОГО ГОРОДА

  С тех пор, как мисс Адамс узнала тайну головы, она возненавидела Керна всеми силами души. И это чувство росло с каждым днем. Она засыпала с этим чувством и просыпалась с ним. Она в страшных кошмарах видела его во сне. Она была прямо больна ненавистью. В последнее время, при встречах с Керном, она едва удерживалась, чтобы не бросить ему в лицо:

  — Убийца!

  Она держалась с ним натянуто и холодно.

  Возможно, что это настроение поддерживалось ее все более расшатывающимися нервами. Дни, проведенные ею в обществе оживленной головы трупа, — все, что она узнала здесь, все потрясения не могли пройти бесследно. Не мудрено, что во всем этом она считала виновным Керна.

  — Я донесу на него! Я буду кричать о его преступлении! Я не успокоюсь, пока не развенчаю эту краденую славу, не раскрою всех его преступлений! Я себя не пощажу…

  — Тише… успокойтесь… Я уже говорил вам, что во мне нет чувства мести. Но если ваше нравственное чувство возмущено и жаждет возмездия, я не буду отговаривать вас… только не спешите… я прошу вас подождать до конца наших опытов… Ведь я нуждаюсь сейчас в Керне, как и он во мне. Он без меня не может окончить труд, но также и я без него. А ведь это все, что мне осталось… Больше мне не создать. Но начатые работы должны быть окончены…

  В кабинете послышались шаги.

  Мисс Адамс быстро закрыла кран и уселась с книжкой в руке, все еще возбужденная. Голова Доуэля опустила веки, как у человека, погруженного в дремоту.

  Вошел профессор Керн.

  Он подозрительно посмотрел на мисс Адамс.

  — В чем дело? Вы чем-то расстроены? Все в порядке?

  — Нет… Ничего… Все в порядке… семейные неприятности…

  — Дайте ваш пульс.

  Мисс Адамс неохотно протянула руку.

  — Бьется учащенно… Нервы пошаливают? Для нервных, пожалуй, это тяжелая работа. Но я вами доволен. Я удваиваю вам вознаграждение.

  — Мне не нужно. Благодарю вас.

  — «Мне не нужно»! Кому же не нужны деньги? Ведь у вас семья!

  Мисс Адамс ничего не ответила.

  — Вот что. Надо сделать кое-какие приготовления. Голову профессора Доуэля мы поместим в комнату за лабораторией. — Временно, коллега, временно! Вы не спите? — обратился он к голове. — А сюда завтра привезут два свеженьких трупа, и мы приготовим из них пару хороших говорящих голов и продемонстрируем их в научном обществе. Пора обнародовать наше открытие.

  И Керн опять с некоторым недоверием посмотрел на мисс Адамс.

  Чтобы раньше времени не обнаружить слишком ярко своей неприязни, мисс Адамс заставила себя задать вопрос, первый из пришедших ей в голову.

  — Чьи трупы будут привезены?

  — Я не знаю, и никто не знает. Потому, что сейчас это еще не трупы, а живые и здоровые люди. Здоровее нас с вами. Это я могу сказать с уверенностью. Мне нужны головы абсолютно здоровых людей. Но завтра их ожидает неизбежная смерть. А через час, не позже, после этого они будут здесь, — на прозекторском столе. Я уж позаботился об этом.

  Мисс Адамс, которая ожидала от профессора Керна всего, посмотрела на него таким недоуменным и испытующим взглядом, что он на мгновение смешался, а потом громко рассмеялся.

  — Нет ничего проще! Я заказал пару свеженьких трупов в морге. Дело, видите ли, в том, что город, — этот современный Молох, — требует ежедневных человеческих жертв. Каждый день, с непреложностью законов природы, в городе гибнут от уличного движения несколько человек, — не считая несчастных случаев на заводах, фабриках, постройках. Ну, и вот, эти обреченные, жизнерадостные, полные сил и здоровья люди, сегодня спокойно уснут, не зная, что их ожидает завтра. Завтра утром они встанут, весело напевая песню, будут одеваться, чтобы идти, — как они будут думать, — на работу, а на самом деле — навстречу своей неизбежной смерти. В то же время, в другом конце города, также беззаботно напевая, будет одеваться их невольный палач: шофер или вагоновожатый. Потом жертва выйдет из своей квартиры, палач выедет с противоположного конца города из своего гаража или трамвайного парка. Преодолевая поток уличного движения, они упорно будут приближаться друг к другу, — не зная друг друга, — до самой роковой точки пересечения их путей. Потом, на одно короткое мгновение, кто-то из них зазевается, и — готов! На статистических счетах, отмечающих число жертв уличного движения, прибавится одна косточка. Именно та, которой не хватало для статистика, чтобы оправдать его предвидение.

(Утрачен один номер. Далее текст восстановлен по «Всемирному следопыту»)

  Тысячи случайностей должны привести их к этой фатальной точке пересечения. И, тем не менее, все это неуклонно совершится с точностью часового механизма, сдвигающего на одно мгновение в одной точке две часовых стрелки, идущие с различной скоростью.

  Никогда еще профессор Керн не был так разговорчив с мисс Адамс. И эта неожиданная щедрость!..

  — Он хочет задобрить, купить меня, — подумала мисс Адамс, — он, кажется, подозревает, что я догадываюсь или даже знаю о многом. Но ему не удастся купить меня!

V. НОВЫЕ ОБИТАТЕЛИ ЛАБОРАТОРИИ

  Тот сложный механизм, который называют теорией вероятности, свел тысячи случайностей в одной точке времени и пространства, и на утро на прозекторском столе лаборатории профессора Керна действительно лежали два свежих трупа.

  Две новые головы, предназначенные для публичной демонстрации, не должны были знать о существовании головы профессора Доуэля. И потому она была предусмотрительно перемещена профессором Керном в смежную комнату.

  Первый труп принадлежал рабочему лет тридцати, погибшему в потоке уличного движения. Его могучее тело было разрезано пополам. В полуоткрытых остекленевших глазах замер испуг.

  Профессор Керн, мисс Адамс и Джон, — в белых халатах, — работали над трупами.

  — Было еще несколько трупов, — говорил профессор Керн. — Один рабочий упал с лесов. Но у него могло быть повреждение мозга от сотрясения. Забраковал я и нескольких самоубийц, отравившихся ядами. Вот этот парень оказался подходящим. Да вот эта еще… ночная красавица. За доброкачественность ее крови не ручаюсь, но другого выбора не было.

  Он кивком головы указал на труп женщины с красивым, но увядшим лицом. На лице сохранились еще следы румян и гримировального карандаша. Лицо было спокойно. Только приподнятые брови и полуоткрытый рот выражали какое-то детское удивление.

  — Певичка из бара в порту. Была убита наповал шальной пулей во время ссоры пьяных матросов. Прямо в сердце, — видите? Нарочно так не попадешь!

  Профессор Керн работал быстро и уверенно. Головы были отделены от тела, трупы унесены.

  Еще несколько минут, — и головы были помещены на высокие столики. В горло, в венозную и артериальную аорты были введены трубки.

  Профессор Керн был в приятно возбужденном состоянии. Приближался момент его торжества. В успехе он не сомневался.

  На предстоящую демонстрацию и доклад профессора Керна в научном обществе были приглашены научные светила. Пресса, руководимая умелой рукой, помещала предварительные статьи, в которых восхвалялся научный гений профессора Керна. Журналы помещали его портреты. Выступлению Керна, с его изумительным опытом оживления мертвых человеческих голов, придавали характер национального торжества. Вся честь открытия приписывалась Керну. Только в одном медицинском журнале, вскользь упоминалось имя покойного профессора Доуэля, «производившего некоторые опыты в этом направлении».

  Мисс Адамс жадно читала эти статьи. Они давали ей какое-то острое наслаждение, питая ее ненависть к профессору Керну.

  Весело насвистывая, профессор Керн умыл руки, закурил сигару и самодовольно посмотрел на стоящие перед ним головы.

(Далее — снова текст газетной публикации)

  — Хе-хе! На блюдо попала голова не только Иоанна, но и самой Саломеи! Недурная будет встреча! Остается только открыть краны — и… мертвые оживут! А ведь мы не в шутку начинаем конкурировать с господом богом! — Ну, что же, мисс? Оживляйте! Откройте все три крана! В этом большом цилиндре содержится сжатый воздух, а не яд, хе-хе…

  Для мисс Адамс это давно было не новость. Но она, по бессознательной почти хитрости, не подала виду.

  Мисс Адамс открыла краны.

  Первой стала подавать признаки жизни голова рабочего.

  Едва заметно дрогнули веки. Зрачки стали прозрачнее. Почти неуловимо изменился цвет кожи.

  — Циркуляция есть. Все идет хорошо…

  Вдруг глаза изменили свое направление, повернувшись к свету окна. Медленно возвращалось сознание.

  — Живет! — весело крикнул Керн. — Дайте сильнее воздушную струю!

  Мисс Адамс открыла кран больше.

  Воздух засвистел в горле.

  — Что это?.. Где я?.. — были первые, еще не внятные слова головы.

  — В больнице, друг мой!

  — В боль-ни-це?.. — Голова повела глазами, опустила их вниз и увидала под собой пустое пространство.

  — А где ж мои ноги? Где мои руки? Где мое тело?..

  — Нет его, голубчик! Оно разбито вдребезги. Только одна голова и уцелела, а туловище пришлось отрезать!

  — Как это так, отрезать? Ну, нет, я не согласен! Какая же это операция! Куда я годен такой? Одной головой куска хлеба не заработаешь! Мне руки надо! Без рук, без ног меня никто на работу не возьмет!.. Выйдешь из больницы… тьфу! и выйти-то не на чем! Как же теперь? Жить, кушать надо! Больницы-то ваши знаю я! Подержите маленько, да и выпишете: вылечили! Вот так вылечили! Нет, я не согласен! — твердил он.

  Неправильность его произношения, его широкое, загорелое веснушчатое лицо, наивный взгляд голубых глаз — все обличало в нем деревенского жителя, быть может, далекой страны. Нужда оторвала его от родимых полей, город растерзал его молодое, здоровое тело…

  — Как вас зовут? — спросил профессор Керн.

  — Меня-то? Томом звали. Том Бэггинс, вот оно как.

  — Так вот что, Том… Вы не будете ни в чем нуждаться и не будете страдать ни от голода, ни от холода, ни от жажды. Вас не выкинут на улицу, не беспокойтесь!

  — Что ж, задаром кормить будете, аль на ярмарках за деньги показывать?

  — Показать покажем, только не на ярмарках. Ученым покажем! Ну, а теперь отдохните! — и, посмотрев на голову женщины, Керн сказал:

  — Что-то Саломея заставляет себя долго ждать!

  — А это что ж? Тоже голова без тела? — обратилась голова Тома с вопросом, показывая на голову женщины.

  — Как видите! Что б вам скучно не было, мы вам позаботились доставить эту мисс в компанию!.. Закройте-ка, мисс Адамс, его воздушный кран, чтоб не мешал пока болтовней!

  Керн вынул из ноздри головы женщины термометр.

  — Температура выше трупной, но еще низка. Что-то оживление идет медленно…

  Время шло. Голова женщины не оживала. Профессор Керн начал волноваться. Он нервно ходил по лаборатории, посматривал на часы, и каждый его шаг по каменному полу звонко отдавался по всей комнате.

  Голова Тома с недоумением смотрела на них и беззвучно шевелила губами.

  Наконец, Керн подошел к голове женщины и внимательно осмотрел стеклянную трубочку, которой оканчивалась каучуковая, введенная в шейную аорту.

  — Вот где причина! Трубка входит слишком свободно, и циркуляция идет медленно. Дайте трубку шире!

  Керн заменил трубку, и через несколько минут голова ожила.

  Голова Уотсон, — так звали женщину, — реагировала более сильно на свое оживление. Когда она окончательно пришла в себя и заговорила, то стала хрипло кричать, умоляла лучше убить ее, но не оставлять таким уродом.

  — Ах, ах, ах… мое тело… мое бедное тело… Что вы сделали со мной? Спасите меня или убейте! Я не хочу жить без тела!.. Дайте мне хоть посмотреть на него!.. Нет, нет, не надо! Оно без головы… какой ужас… какой ужас!..

  Когда она немного успокоилась, то сказала:

  — Вы говорите, что оживили меня. Я мало образована, но я знаю, что голова не может жить без тела. Что это: чудо или колдовство?

  — Ни то, ни другое. Это — достижение науки.

  — Если ваша наука способна творить такие чудеса, то она должна уметь делать и другие. Приставьте мне другое тело! Осел Тедди продырявил мое тело пулей… Но ведь немало девушек пускают себе пулю в лоб. Отрежьте их тело и приставьте к моей голове. Только раньше покажите мне. Надо выбрать красивое тело. А так я не могу… Женщина без тела! Это хуже, чем мужчина без головы!

  И, обратившись к мисс Адамс, она попросила:

  — Будьте добры дать мне зеркало!

  Взглянув в зеркало, мисс Уотсон долго и серьезно изучала себя.

  — Ужасно!.. Можно вас попросить поправить мне волосы? Я даже не могу сама сделать себе прическу!..

  — Ну-с, все благополучно, — сказал профессор Керн, обращаясь к мисс Адамс. — У вас работы прибавилось. Соответственно будет увеличено и ваше вознаграждение. Мне пора.

  Керн посмотрел на часы и, подойдя близко к мисс Адамс, шепнул ей:

  — В их присутствии, — и он показал глазами на головы, — ни слова о голове профессора Доуэля!

  И, звучно отбивая шаги высокими каблуками, он вышел из лаборатории.

  А мисс Адамс пошла навестить голову профессора Доуэля.

  Глаза Доуэля смотрели на нее грустно. Печальная улыбка шевельнула ус.

  — Бедный мой, бедный!.. — прошептала мисс Адамс. — Но вы скоро будете отомщены!

VII.[1] ТОМ УМИРАЕТ ВО ВТОРОЙ РАЗ

  Приближался день демонстрации голов.

  Профессор Керн нервничал и все чаще поглядывал недоверчивым, испытующим взглядом на мисс Адамс. Но внешне он был с нею удвоенно любезен.

  В ночь накануне торжественного выступления Керна в научном обществе голова Тома неожиданно занемогла.

  Утром, когда мисс Адамс пришла сменить негра, голова Тома была уже без сознания.

  Профессор Керн бранил Джона за то, что он не разбудил его ночью, как только голове Тома стало плохо.

  Керн стал возиться около головы.

  — Ах, какой ужас… — шипела голова мисс Уотсон, — он умер!.. Я так боюсь покойников!.. И я тоже боюсь умереть… отчего он умер?..

  — Закройте у нее кран с воздушной струей! — сердито приказал Керн.

  Мисс Уотсон умолкла на полуслове, но продолжала испуганно и умоляюще смотреть в глаза мисс Адамс, беспомощно шевеля губами.

  — Если через двадцать минут я не верну голову к жизни, ее останется только выбросить! — сказал Керн.

  Через пятнадцать минут голова подала некоторые признаки жизни. Веки и губы ее дрогнули, но глаза смотрели тупо, бессмысленно. Еще через две минуты голова произнесла несколько бессвязных слов. Керн уже торжествовал победу. Но голова вдруг опять замолкла. Ни один нерв не дрожал на лице.

  Керн посмотрел термометр.

  — Температура трупа. Кончено!

  И забыв о присутствии мисс Уотсон, он со злобой дернул голову за густые волосы, сорвал со столика и бросил в большой металлический таз.

  — Вынеси на ледник!.. Надо будет произвести вскрытие и узнать причину.

  Негр быстро подхватил таз и вышел.

  Голова мисс Уотсон смотрела на него расширенными от ужаса глазами.

  Керн зашагал по лаборатории крупными шагами и нервно крутил пальцами сигару, которую забыл зажечь.

  Смерть головы Тома наполовину уменьшала эффект демонстрации.

  Наконец он обратился к голове мисс Уотсон, которая продолжала следить за ним широко раскрытыми глазами.

  — Вот что. Сегодня в восемь вечера вас повезут в многолюдное собрание. Там вам придется говорить. Отвечайте кратко на вопросы, которые вам будут задавать. Не болтайте лишнего. Поняли?

  Керн открыл воздушный кран, и мисс Уотсон прошипела:

  — Поняла… но я просила бы… позвольте…

  Керн вышел, не дослушав ее.

  Мисс Уотсон стала готовиться к выезду в свет.

  Забыв о смерти головы Тома, она была поглощена заботами о своей внешности. Она измучила мисс Адамс прической и «татуировкой», как мысленно называла Адамс косметическое украшение головы.

  Неожиданно голова Уотсон заявила, что она не выйдет «в таком виде», и требовала, чтобы из каркаса ей было сделано туловище и обтянуто модной материей. Понадобилось вмешательство Керна.

  — Голов с туловищем, — сказал он ей, — будет полный зал. Вы же, обладая одной головой, будете в этом собрании самой оригинальной женщиной.

  Довод показался мисс Уотсон убедительным, и она отказалась от своей затеи.

  Волнение Керна все увеличивалось. Предстояла нелегкая задача — доставить голову в зал заседания научного общества. Малейший толчок мог оказаться роковым для жизни головы.

  Будь жива голова Тома, шансы на успех удваивались бы.

  Был приготовлен специально приспособленный автомобиль. Столик, на котором помещалась голова, со всеми аппаратами был поставлен на особую площадку, снабженную колесами для передвижения по полу и ручками для переноса по лестницам.

  Наконец все было готово. В семь часов вечера отправились в путь.

  Голова мисс Уотсон, завитая, причесанная, накрашенная и закутанная вуалями, сияла от предстоящего удовольствия выезда в свет.

VIII. ИСПОРЧЕННЫЙ ТРИУМФ

  Громадный белый зал был залит ярким светом. В партере преобладали седины и блестящие лысины мужей науки, облаченных в черные фраки и сюртуки. Поблескивали стекла тысячи очков. Ложи и амфитеатр предоставлены были избранной публике, имеющей то или иное отношение к ученому миру.

  Сдержанный шум наполнял переполненный зал.

  Внизу эстрады, за своими столиками, оживленным муравейником хлопотали корреспонденты газет, очиняя карандаши для стенографической записи.

  Справа от эстрады был установлен ряд киноаппаратов, чтобы запечатлеть на ленте все моменты интересного выступления Керна и оживленной головы.

  На эстраде разместился почетный президиум из наиболее крупных представителей ученого мира. Посреди эстрады возвышалась кафедра. На ней — микрофон для передачи по радиотелефону речей по всему миру. Второй микрофон стоял перед головой мисс Уотсон. Она возвышалась с правой стороны эстрады, вся сияющая от удовольствия. Уроки «татуировки» не пропали даром для мисс Адамс: умело и умеренно наложенный грим придавал голове мисс Уотсон свежий и привлекательный вид, сглаживая тяжелое впечатление, которое должна была производить голова на неподготовленного зрителя. Мисс Адамс и Джон стояли около ее столика.

  Ровно в восемь часов на кафедру взошел профессор Керн.

  Собрание приветствовало его долго не смолкавшими аплодисментами.

  Он был бледнее обычного, но полон достоинства.

  Киноаппарат затрещал. Газетный муравейник затих и весь обратился во внимание. Профессор Керн начал речь.

  Это была блестящая по выполнению и ловко построенная речь. Керн не забыл упомянуть о «предварительных, но очень ценных работах безвременно скончавшегося профессора Доуэля». Но, воздавая дань работам покойного, он не забывал и своих «скромных заслуг». Для слушателей не должно было остаться никакого сомнения в том, что вся честь открытия целиком принадлежит ему, профессору Керну.

  Его речь несколько раз прерывалась аплодисментами. Сотни биноклей дам были направлены на него. Бинокли мужчин, с не меньшим интересом, были устремлены на голову мисс Уотсон, расточавшую очаровательные улыбки. Она чувствовала себя героиней в этом блестящем собрании и упивалась успехом.

  Зато лицо мисс Адамс было зловеще и мертвенно бледно.

  По знаку профессора Керна, она открыла воздушный кран, и голова Уотсон имела удовольствие сказать несколько фраз.

(Утерян номер газеты. Пропуск текста восстановлен по «Всемирному следопыту».)

  — Как вы себя чувствуете? — спросил ее какой-то старичок-ученый.

  — О, благодарю вас, прелестно!

  Этот ответ вызвал улыбки на лицах собравшихся. Еще несколько наивных ответов развеселило весь зал. Зрелище оказалось интереснее, чем ожидала публика лож и амфитеатра.

  Несмотря на то, что голос Уотсон был глухой и хриплый, сильно пущенная струя воздуха издавала свист, и звук был почти лишен модуляций, ее выступление произвело необычайное впечатление. Такую бурю аплодисментов не всегда приходилось слышать и мировым артистам.

  Простодушная мисс Уотсон, привыкшая к лаврам маленьких кабачков, приняла этот энтузиазм зала на свой счет. Не будучи в состоянии раскланяться, — о чем она ужасно сожалела, — она томно опустила веки и осчастливила зал обворожительной улыбкой.

  Волнение мисс Адамс все увеличивалось. Ее начала трясти нервная лихорадка, и она крепко сжала зубы, чтобы они не стали отбивать дробь. «Пора!» — несколько раз говорила она себе, но каждый раз не хватало решимости. Обстановка подавляла ее. После каждого пропущенного момента она старалась успокоить себя мыслью, что чем выше будет вознесен профессор Керн, тем ниже будет его падение.

  Начались речи.

  На кафедру взошел седенький старичок — один из крупнейших американских ученых.

  Слабым, надтреснутым голосом он говорил о гениальном открытии профессора Керна, о всемогуществе науки, о победе над смертью, об Америке, рождающей такие умы и дарящей миру величайшие научные достижения…

(Продолжение текста газетной публикации)

  Когда мисс Адамс меньше всего ожидала, какой-то вихрь долго сдерживаемого гнева и ненависти подхватил и унес ее. Она уже не владела собой.

  Она бросилась на кафедру, едва не сбив с ног ошеломленного старичка, почти сбросила его, заняла его место и с смертельно бледным лицом и лихорадочно горящими глазами фурии, преследующей убийцу, задыхающимся голосом начала свою пламенную, сумбурную речь.

  Весь зал всколыхнулся при ее появлении.

  В первое мгновение профессор Керн смутился и сделал невольное движение в сторону мисс Адамс, как бы желая удержать ее. Потом он быстро обернулся к Джону и шепнул ему на ухо несколько слов. Джон выскользнул за дверь.

  В общем замешательстве никто на это не обратил внимания.

  — Не верьте ему! — кричала мисс Адамс, указывая на Керна. — Он вор и убийца!.. Он украл труды профессора Доуэля! Он убил Доуэля! Он и сейчас работает с ним… Он мучит Доуэля… Он пыткой заставлял Доуэля продолжать научные работы и выдавал их за свои… Мне сам Доуэль говорил, что его отравил Керн…

  В публике смятение переходило в панику. Многие повставали со своих мест. Даже некоторые корреспонденты выронили свои карандаши и застыли в ошеломленных позах. Только кинооператор, видавший всякие виды, усиленно крутил ручку аппарата, радуясь этому неожиданному трюку, который обеспечивал ленте успех сенсации.

  Профессор Керн вполне овладел собой. Он стоял спокойно, с улыбкой сожаления.

  Дождавшись момента, когда нервная судорога сдавила горло мисс Адамс, он воспользовался наступившей паузой и, обратившись к стоявшим у дверей сторожам аудитории, сказал им спокойно и властно:

  — Уведите ее! Неужели вы не видите, что она в припадке безумия?

  Сторожа некоторое время стояли неподвижно, быть может, будучи слишком взволнованы. Но мисс Адамс облегчила их задачу.

  Истерический припадок потряс ее тело, и с безумным смехом она упала около кафедры.

  Ее унесли…

  Когда волнение несколько улеглось, профессор Керн взошел на кафедру и извинился перед собранием за печальный инцидент.

  — Мисс Адамс, — девушка нервная и истерическая, — не вынесла тех сильных переживаний, которые ей приходилось испытывать, проводя день за днем в обществе головы трупа (подчеркнул Керн) мисс Уотсон, оживленной искусственно мною. Психика мисс Адамс надломилась. Она сошла с ума… Мы, конечно, позаботимся об этой жертве научного долга!..

  Эта речь была прослушана при жуткой тишине зала. Раздалось несколько аплодисментов, но они были заглушены шиканьем.

  Будто веяние смерти пронеслось над залом. И тысячи глаз, уже с ужасом и жалостью смотрели на голову мисс Уотсон, как на выходца из могилы.

  Наскоро прочитали ораторы заготовленные речи, приветственные телеграммы, акты об избрании профессора Керна почетным членом и доктором различных институтов и академий наук, — и собрание было закрыто.

  Перед самым концом за спиною профессора Керна появился негр и, незаметно кивнув Керну, стал возиться над обратной отправкой головы мисс Уотсон — сразу поблекшей, усталой и испуганной.

  Только оставшись один в закрытом автомобиле, профессор Керн дал волю кипевшему в нем гневу.

  Он сжимал кулаки, скрипел зубами и так бранился, что шофер несколько раз сдерживал ход автомобиля и спрашивал по слуховой трубке:

  — Алло?

IX. «СУМАСШЕДШАЯ»

  Небольшая комната с окном в сад. Белые стены. Белая кровать, застеленная светло-серым пушистым одеялом. Белый столик и два таких же белых стула.

  Мисс Адамс сидит у окна и рассеянно смотрит в сад. Луч солнца золотит ее русые волосы. Она очень побледнела и похудела.

  Из окна видна аллея, по которой гуляют группы больных. Между ними мелькают белые халаты сестер.

  — Сумасшедшие!.. — тихо говорит она, глядя на гуляющих больных. — И я сумасшедшая! Какая нелепость!.. И это все, чего я достигла!..

  Она сжала свои тонкие руки и хрустнула пальцами.

  Вот уже месяц, как стараниями профессора Керна, позаботившегося о «жертве научного долга», она находится в загородной больнице для душевнобольных.

  Профессору Керну тем легче было засадить ее в психиатрическую лечебницу, что нервы ее после описанного вечера находились действительно в ужасном состоянии. Она лишилась места, и заботы о семье томили ее. Главное же — она понимала всю безвыходность своего положения. Она была слишком опасна для Керна. И ее пребывание в доме для умалишенных могло продолжаться неопределенно долгое время… Возможно, что и власти не особенно заботились о защите ее интересов. Выступлению Керна придали характер общегосударственного торжества. Им гордилась Америка перед всем миром. И теперь было невыгодно показать миру обратную сторону медали: соперничество, алчность и вероломство в среде тех, кого считают солью науки…

  Профессор Керн привел в исполнение свою угрозу о «чрезвычайно тяжелых для нее последствиях», если она не сохранит тайну. Могло быть и хуже. От Керна она ожидала всего. Он отомстил, а сам остался не отомщенным за голову профессора Доуэля. Мисс Адамс принесла в жертву себя, но ее жертва осталась напрасною. Сознание этого еще больше нарушало ее душевное равновесие.

  Она была близка к отчаянью и готова была покончить с собой.

  Даже здесь она чувствовала влияние Керна. Другим больным разрешались свидания с друзьями и родными. Ее держали в строжайшей изоляции.

  Несмотря на это, ей удалось войти в дружбу с одной сиделкой. И та, под величайшим секретом, приносила ей иногда газеты. В одной из газет она прочла и о себе:

  «Мисс Адамс, служившая у профессора Керна, после случившегося с ней припадка безумия во время доклада профессора Керна в научном обществе, помещена в психиатрическую лечебницу. Врачи находят ее положение тяжелым и подающим мало надежд на выздоровление…»

  — Вот мой приговор! — прошептала мисс Адамс, роняя газету на колени.

  В другом номере газеты ей удалось узнать, что у профессора Керна, тотчас после его доклада, был произведен обыск.

  «Как и следовало ожидать, — говорилось в заметке, — никакой головы профессора Доуэля обнаружено не было. В свое время было установлено, что смерть его последовала от припадка астмы, которой покойный страдал давно. Таким образом, рассеиваются последние сомнения, — если они у кого были, — о виновности профессора Керна. Все это не более как бред больного воображения мисс Адамс».

  «Неужели голова погибла?.. Бедный профессор Доуэль!..» — подумала девушка.

  Больше мисс Адамс не находила заметок об этом деле. Его заслонили другие сенсации.

  По утрам мисс Адамс посещали врачи.

  — Ну, как мы живем? — задавали они неизменный вопрос.

  Она ненавидела их: или они все невежды, которые не умеют отличить здорового от больного, или подкуплены Керном.

  Она им не отвечала или отвечала с несвойственной ей грубостью.

  И они уходили, неодобрительно покачивая головами, быть может, искренне убежденные, что имеют дело с душевнобольной…

  В комнату постучали.

  Мисс Адамс, думая, что это сиделка принесла вечерний чай, сказала безучастным голосом, не поворачивая головы от окна:

  — Войдите!

  Кто-то вошел. И молодой мужской незнакомый голос прозвучал за ее спиной:

  — Могу я видеть мисс Адамс?

  Это было так неожиданно, что девушка круто повернулась. Перед ней стоял молодой человек, одетый с изящной простотой. В лице его было что-то знакомое. Но мисс Адамс никак не могла вспомнить, где она могла его видеть.

  — Это я…

  — Позвольте представиться: Артур Доуэль. Сын профессора Доуэля.

  «Так вот откуда это сходство! Те же глаза, тот же открытый лоб и овал лица», — подумала мисс Адамс.

  — Как же вы… пришли ко мне? — с изумлением спросила она.

  Артур Доуэль улыбнулся.

  — Да, это было нелегко! Вас хорошо стерегут. Признаться, мне пришлось употребить маленькую хитрость. И сейчас у меня всего несколько минут. Позвольте приступить прямо к делу.

  Я жил в Англии у тетки, когда узнал по газетам о событиях во время доклада профессора Керна и о вашем… благородном выступлении на защиту моего отца. Я не мог оставаться безучастным к этому делу. В нем замешано имя моего… отца…

  Он хотел сказать «покойного отца», но удержался.

  — …Судьба его научных трудов и тайна смерти. При том в этом деле оказались пострадавшей и вы. Я вижу вас в этом заключении. Сейчас не время говорить о моей благодарности за ваш самоотверженный поступок. Я знаю несколько Керна и, признаюсь, считал его способным на все то, о чем вы говорили тогда. Я не поверил вашему безумию. И теперь, видя вас, убеждаюсь, что я был прав. Сумасшедшие так не выглядят. Но мне хочется убедиться от вас самих в верности всего, о чем вы говорили. Все это правда?

  — Да, правда!

  — Я верю вам!.. Какой бесчестный поступок!.. Еще я хотел бы узнать ваше мнение: сохранил ли Керн голову моего отца? Как жаль, что болезнь задержала меня! Боюсь, что я приехал слишком поздно!

  — О судьбе головы профессора Доуэля я, к сожалению, знаю не больше вашего. Могу только сообщить, что голова ему была еще нужна для окончания одной крупной работы.

  — Так… Ее надо найти! Но прежде всего нужно освободить вас! Об этом позабочусь я! И помните: я не Доуэль, а Бин, — ваш кузен. Вы меня понимаете? Так мы скорей достигнем цели!

  В дверь постучались.

  — К сожалению, наше свидание окончилось. Но я надеюсь, что мы с вами скоро встретимся в другой обстановке! Всего лучшего!

  И он ушел также неожиданно, как и явился.

  Мисс Адамс продолжала стоять, неподвижно устремив глаза на дверь.

  Потом она глубоко вздохнула и с волнением прошептала:

  — Неужели освобождение?..

X. НА СВОБОДЕ

  — Уверены ли вы, что автомобиль направился на вас не случайно? — спросил Артур Доуэль мисс Адамс.

  — Совершенно уверена, — ответила она. — Я шла по одной из боковых улиц, где уличное движение невелико. Я уже раньше обратила внимание на черный «Форд», который, казалось, медленно следовал за мной. Когда я переходила улицу, шофер вдруг перешел на большую скорость, направляя машину прямо на меня. Я метнулась в сторону. Шофер сделал вираж вслед за мной. Меня спас только экипаж, случайно преградивший путь автомобилю.

  — Да… вам нужно быть осторожной! Керн не может быть спокоен, пока вы находитесь на свободе!

  Этот разговор происходил в маленькой гостиной мисс Адамс, на четвертый день после того, как новоявленному кузену Бину удалось освободить ее из психиатрической лечебницы. Это была нелегкая задача. Администрация лечебницы вначале категорически отказала, ссылаясь на то, что форма заболевания мисс Адамс представляет большую опасность для окружающих, и больную нельзя держать вне стен лечебницы.

  Но Доуэль-Бин был настойчив. Он брал мисс Адамс под свою ответственность, убеждал, настаивал, наконец, заявил, что он потребует особой экспертизы, в присутствии представителей суда. Дальнейшее упорство могло иметь плохие последствия для лечебницы, и администрация принуждена была уступить.

  Дома мисс Адамс встретили, как воскресшую из мертвых.

  Старушка-мать мисс Адамс смотрела на Артура восторженно, как на спасителя ее дочери, которую уж не надеялась увидеть.

  Артур проводил все время в этой семье, обсуждая планы розыска головы.

  На четвертый день радость матери была омрачена упомянутым случаем с автомобилем, который едва не раздавил мисс Адамс.

  — Тот же автомобиль еще раз пытался перерезать мне путь на перекрестке, — продолжала мисс Адамс. — Я хорошо заметила шофера.

  — Тебе лучше посидеть несколько дней дома! — с тревогой произнесла мать.

  — Да, вам надо быть крайне осторожной, — сказал Артур. — Борьба разгорается не на шутку. Возможно, что Керн догадывается о моем приезде. Ваш выход заставил его насторожиться. Надо принимать быстрые и решительные меры. Когда я ехал сюда, я думал проникнуть к Керну под чужим именем, как врач, желающий работать с ним, заслужить его доверие, получить доступ в таинственную лабораторию…

  — Но ваше сходство?.. — сказала мисс Адамс.

  — Да, сходство… хотя я порядочно изменился с тех пор, как меня видел Керн. Ведь я последние годы пробыл в Англии. Но сейчас этот план не годится уже потому, что требует времени. Притом Керн сейчас будет подозрителен, как никогда.

  — Что, если попробовать действовать через Джона — негра, который служит у Керна? Керн бывал груб с ним, и я не думаю, чтобы Джон был ему слишком предан, — предложила мисс Адамс.

  — Прекрасно! Надо попытаться.

  И тут же был разработан план действий.

  Нашли надежного человека, которому предложили взять на себя эту задачу.

  Билль — так звали этого человека — быстро свел знакомство с Джоном в одном из дешевых ресторанов, где Джон имел обыкновение проводить свои свободные часы.

  Джон охотно поглощал предлагаемую ему новым приятелем соду с виски, но язык у него не развязывался.

  На все наводящие, будто случайно предложенные вопросы Джон или отмалчивался, или уверял, что он ничего не знает.

  После двух или трех безуспешно проведенных вечеров, Билл принужден был действовать открыто. Он предложил Джону двести долларов, — если только он скажет, жива ли голова профессора Доуэля и где она находится.

  Но Джон, с невинным видом, продолжал уверять, что ему ничего не известно.

  Билль удваивал, утраивал вознаграждение, но безуспешно. Наконец, ставка дошла до двух тысяч долларов.

  Глаза Джона загорелись жадностью. Минуту он колебался. Но затем заявил с простодушным видом:

  — Да если ж бы я знал!..

  Видимо, Керн хорошо оплатил молчание Джона, если даже такая сумма для него оказалась несоблазнительной.

  Единственным результатом торга явилось убеждение Билля в том, что Джону известна судьба головы, но он, по тем или иным причинам, остается верен Керну.

  Когда Билль сообщил об этом Артуру Доуэлю, Доуэль решил, что дальнейший торг бесполезен.

  — Если Джон верен Керну, то Керн уже осведомлен обо всем. Ваше освобождение, мисс Адамс, и попытка подкупить Джона, — все это достаточно предупредило Керна о надвигающейся на него опасности. Для Керна продолжать хранить голову моего отца при таких обстоятельствах, — как бы она ему ни была нужна, — крайняя смелость, или безрассудная неосторожность. Если уже не поздно, нам медлить больше нельзя ни одного дня. Остается об'явить открытую войну. Я — сын профессора Доуэля и имею все права на то, чтобы потребовать возобновления судебного следствия и производства вторичного обыска. Или моя карта, или карта Керна будет бита. Ваше присутствие, мисс Адамс, при этом обыске я считал бы крайне полезным.

  — А вдруг ее убьет этот разбойник! — с испугом произнесла старушка Адамс.

  — Я пойду во что бы то ни стало! — решительно заявила мисс Адамс.

  — Я надеюсь, что вашей дочери ничего не угрожает. Мы явимся туда с судебным следователем и достаточным количеством полисменов!

  В тот же день Артуру удалось уладить дело со следственными властями. Обыск был назначен на другой день, в восемь часов утра, — прежде чем профессор Керн уедет из дому.

XI. ПОСЛЕДНЕЕ СВИДАНИЕ

  Негр Джон открыл тяжелую дубовую дверь.

  — Профессор Керн не принимает.

  Вступивший на сцену полисмен заставил Джона пропустить нежданных гостей.

  Профессор Керн, увидя мисс Адамс входящей в кабинет, бросил на нее уничтожающий взгляд, но сейчас же принял вид оскорбленного достоинства.

  — Прошу вас, — сказал он ледяным тоном, широко открывая двери лаборатории.

  Следователь, мисс Адамс, Артур и Керн вошли.

  Сердце мисс Адамс сильно забилось, когда она увидала знакомую обстановку, среди которой перенесла столько тягостных впечатлений.

  В лаборатории нашли голову мисс Уотсон. Она была еще жива, хотя значительно иссохла. Щеки, лишенные румян, были темно-желтого цвета мумии. Увидя мисс Адамс, она улыбнулась и заморгала глазами.

  В надежде получить какие-либо сведения мисс Адамс открыла воздушный кран.

  Но голова мисс Уотсон ничего не знала о голове Доуэля. Она, по обыкновению, лепетала всякий вздор. Жаловалась на то, что ей обрезали волосы, жаловалась на скуку и на то, что ее больше не вывозят в собрания, вспоминала Тома…

  — Как вы находите меня? Скажите, меня не портят обрезанные волосы? О, я плакала, когда меня стригли… Мои волосы… ведь это все, что еще оставалось у меня от женщины!..

  Вошли в смежную с лабораторией комнату.

  Там находились две головы.

  Первая — голова мальчика, кудрявого, как рафаэлевский ангелочек. Голубые глаза мальчика с детским любопытством устремились на вошедших.

  Вторая голова была пожилого человека со сбритыми волосами и громадным мясистым носом. На глазах этой головы были одеты совершенно черные очки.

  — Глаза болят, — пояснил Керн.

  — Вот и все, что я могу вам предложить, — добавил он с иронической улыбкой.

  — Подождите! — воскликнула мисс Адамс. И подойдя к голове с толстым носом, открыла воздушный кран.

  — Кто вы? — спросила мисс Адамс.

  Голова шевельнула губами, но голос не звучал. Мисс Адамс пустила сильную струю воздуха.

  Тогда послышался свистящий шепот.

  — Кто это? Вы Керн? Откройте же мне уши! Я не слышу вас.

  Мисс Адамс заглянула в уши и вытащила оттуда плотные куски ваты.

  — Кто вы? — повторила она вопрос.

  — Я был профессор Доуэль…

  — Но ваше лицо?..

  Голова говорила с трудом.

  — Лицо?.. Да… меня лишили даже моего лица… Маленькая операция… парафин введен под кожу… Увы… моим остался только мой мозг в этой чужой коробочке… Но и он отказывается служить… Я умираю… Наши опыты… Мои опыты несовершенны. Хотя моя голова прожила больше, чем я рассчитывал теоретически…

  — Зачем у вас очки?

  — Последнее время коллега не доверяет мне, — и голова попыталась улыбнуться, — он лишает меня возможности слышать и видеть… очки непрозрачные, чтобы я не выдал себя перед нежелательными для него посетителями… но я, кажется, узнаю ваш голос… снимите с меня очки.

  Мисс Адамс сняла очки.

  И вдруг, увидав Артура, который, пораженный видом головы отца, стоял неподвижно, — голова радостно произнесла:

  — Артур!.. сын мой!..

  На мгновение будто жизнь вернулась к голове. Тусклые глаза прояснились.

  Артур подошел к голове отца.

  — Отец, дорогой мой! Что с тобой сделали?..

  — Вот… хорошо… Еще раз мы свиделись с тобой… после мой смерти…

  Горловые связки почти не работали, голова Доуэля говорила урывками. В паузах воздух со свистом вылетал из горла.

  К голове подошел следователь.

  — Профессор Доуэль, можете ли вы сообщить нам об обстоятельствах вашей смерти? Я — следователь…

  Голова посмотрела на следователя потухающим взглядом, не понимая. Потом, очевидно, поняла, в чем дело, и, переведя взгляд на мисс Адамс, прошептала:

  — Я… ей… говорил… она знает все…

  — Конец!.. — сказала мисс Адамс.

  Некоторое время все стояли молча, подавленные и взволнованные.

  — Ну, что ж, дело ясно! — прервал тягостное молчание следователь. И, обратившись к Керну, произнес повелительным тоном:

  — Прошу следовать за мной в кабинет. Мне надо снять с вас допрос.

  Керн молча повиновался. Они вышли.

  Артур тяжело опустился на стул возле головы отца и низко склонил на руки свою голову.

  — Бедный, бедный отец…

  Потом встал. Молча и крепко пожал руку мисс Адамс.

Конец

ПОСЛЕСЛОВИЕ

  Рассказ А. Беляева «Голова профессора Доуэля» — конечно, фантазия и выдумка; конечно, никому не удавалось оживить человеческую голову. Однако рассказ имеет под собой твердую научную почву. Он основан на целом ряде опытов русских и иностранных ученых — физиологов и хирургов.

  Эти опыты доказали, что некоторые органы могут самостоятельно (хотя и кратковременно) жить независимо от организма.

  Такие опыты около двух десятков лет тому назад начал производить американский ученый Каррель. Он доказал, что животные клеточки (ткани) могут жить вне организма, если им будет обеспечено необходимое питание.

  Продолжая эти опыты, ученые перешли к целым органам, например — сердцу, матке и др., и установили, что вынутое сердце лягушки, кролика и др. может жить часами. А профессору Н. П. Кравкову удалось изолировать матку кролика настолько успешно, что он имел возможность наблюдать весь ход родов. Тот же учёный в 1920 году опубликовал свои опыты с человеческими пальцами и ухом кролика; и эти органы жили в лаборатории более месяца. На пальцах, например, росли ногти, можно было вызвать нарыв и т. п.

  Эти наблюдения показывают, что ткани человеческого организма не умирают сразу после прекращения кровообращения.

  Хирурги использовали этот вывод. Пересадка с одного места на другое, с одного организма на другой кожи, костей, желез — становится обычным делом. На опытах с насекомыми удается, например, переносить голову от одного насекомого к другому, и не только одного и того же рода, но и разных, например, жуку-плавунцу пересаживают голову водолюба и т. д. И они продолжают жить. На животных делаются опыты с пересадкой глаз, которые приживаются, причем зрение, по-видимому, сохраняется лишь отчасти.

  Приведем еще одно разительное наблюдение, опубликованное русским хирургом, профессором Оппелем. К нему в клинику был доставлен самоубийца, пустивший себе пулю в сердце. Молодой человек потерял очень много крови, но был еще жив. Приступлено было к операции зашивания сердца. Во время операции больной сильно слабеет, и ему грозит смерть.

  «Я решился, — пишет профессор, — на отчаянный шаг: чтобы остановить кровотечение из сердца, я зажал левой ладонью рану и прижал сердце. Кровотечение остановилось, но в ту же секунду остановилось само сердце. Больной перестал дышать, зрачки расширились. По всем признакам, наступила смерть».

  Оператор зашил рану и приступил к оживлению больного. И вот, на глазах оператора сердце начало сокращаться, появилось дыхание, сузились зрачки — больной ожил.

  «Пред нами было истинное оживление, — продолжает дальше автор. — Человек умер — остановилось сердце, прекратилось дыхание, расширились зрачки, а через полчаса человек дышал, через час уже разговаривал».

  Подобные опыты показывают, что, если возможна жизнь отдельных тканей вне организма, если некоторые органы переживают своего носителя, теоретически возможно и возвращение к жизни умершего человека.

  «Не хочу мечтать, не хочу пророчествовать, не хочу фантазировать, — восклицает профессор, — могу одно сказать: поле деятельности для будущей хирургии громадно. Мощь хирургии еще впереди».

  (Проф. Оппель. «Успехи современной хирургии»)

В жизни сложилось так, что с 1973 по 1981 гг. меня приглашали к себе на летние каникулы родственники из Витебска, проживавшие в доме № 14 по ул. Чкалова.

Вспоминается утро, на чешском серванте, в тон ему, часы "Весна" — деревянные настольные покрытые коричневым лаком с цифрами только лишь 6 и 12 (в младшем школьном возрасте время по ним приходилось подсчитывать).

В 9 часов (иногда — в 10) я отправлялся на улицу. Если в это время во дворе находились знакомые ребята (и было настроение на недалёкие прогулки), то я оставался с ними. Их звали: Андрей (на 2-3 года старше, папа работал на ковровом комбинате, возил семью в лес за грибами/ягодами или на рыбалку, т.к. они жили бедно, на мотоцикле ИЖ-Юпитер с коляской)

Ещё у одного имени не помню, кличка Бендер, племянник одноногого инвалида-пьяницы, иногда угощавшего его выпивкой и тогда начинавшего его "воспитывать", Петя и Толя, мои ровесники, немного приблатнёные, называвшие себя местным витебским словом "мАльцы" (мальчишки).

С этой четвёркой ходили по окрестным стройкам, собирали куски смолы, кот. пробовали на вкус, а как-то даже умудрился принести домой в кармане рубашки. Она растаяла, при стирке не выпала, а при глажке у тёти к карману вдруг приклеился утюг.

Иногда шли на Гапеев ручей (между пединститутом с радаром на крыше) и домом, прозванным в народе "петушком". Под доносившийся перестук ж/д колёс руками ловили тритонов и головастиков .

В 12-м доме жил Валера (однофамилец известного летописца и поэтизатора города, чей день рождения обычно отмечают в июне во время празднования Дня города) Симанович, самый "продвинутый" в современной музыке и моде, поступивший впоследствии в Лиепайскую мореходку.

Ещё была Инга Чуркина, родом из МурмАнска, дочка моряка, привезшего как-то болгарскую игру "Не сердись, человек". Она была на пару лет старше. С ней я ходил в гастролировавший чешский Луна-парк с цирком Шапито, размещавшимися довольно далеко, возле 32-й почты, магазина "Союзпечать-Филателия"(возможно "Глобус") и маленького аэродрома.

Её (единственную из всей ребятни) я видел в свой приезд в 2004 г. Она работала учительницей физкультуры в школе 33 (если не ошибаюсь), на Черняховке, а наши дети уже стали старше нас "тогдашних" самих. Так совпало, что моя дочь названа Ингой. Её сын, по-моему, Сашей. В следующий приезд, в 2013-м, обнаружил, что и она оттуда переехала.

Ребята, если вы читаете это сейчас, отзовитесь, я вас помню :)

Двор был общим для домов №12 и №14, стоявших лицом друг к другу.

Утром и вечером приезжал ГАЗ-51 "мусоровоз". выстраивалась очередь с мусорными вёдрами. Стационарные мусорники строить считалось антисанитарно (запах, мухи...). В начальную пору моего пребывания в определённое место приезжал автобус "Малютка", оборудованный под кинозал. В нём показывали мультфильмы. Позднее их же показывали в установленном стационарно самолёте Ту-134 (кинотеатр "Полёт").

Луна-парк и цирк-Шапито были пределом мечтаний для местной ребятни. Тир, в котором за удачный выстрел можно было выиграть чешскую стирательную резинку, игрушку, а то и жвачку (иногда-югославскую (обожаемую!) — в виде настоящей взрослой сигареты). Аттракционы всевозможные, колесо обозрения, на котором захватывало дух, автодром с десятком двухместных машинок со скользящими по потолку усами-троллеями, смешно и страшно для девчонок сталкивающихся друг с другом...

Этого всего в городе по-моему не было. Во всяком случае, не в ближнем обозрении, а в парке им. Фрунзе или "Мазурино" кое-что было.

Став постарше, я отправлялся на самостоятельную прогулку по городу. По левой стороне Московского проспекта интересно было пройти мимо школы 31 с вмонтированным в стену кирпичом из Брестской крепости и бюстом подпольщицы Веры Хоружей. Там были красивые цветочные клумбы. По завершении школьных корпусов начиналось "царство знаний" — магазин "Военная книга". Там были книги всех отраслей знаний и художественная литературы. Некоторые из них до сих пор в моём шкафу. Затем появлялся киоск "Союзпечати". В нём продавались "сигнальные" экземпляры новых песен известных советских исполнителей и ансамблей на мягкой чёрной виниловой пластинке. По одной песне на пластинке.

В частности, была пластинка-сувенир А. Пугачёвой "Куда уходит детство?" Наверно, в старые фотографии...

Прошу прощения, а вот их-то у меня почти и нет

Воскресают в памяти магазин "Оптика" со специфическим запахом фланелек и замш для протирания стёкол очков и подкладок очковых футляров, магазин "1000 мелочей" с немыслимым обилием инструментов и домашнего, садово-огороднего инвентаря. Продовольственный универсам "Центральный"

с кафетерием, в котором совершался перекус в составе ломтика медовой коврижки и лимонного сока, наливавшегося (из 3-х литровой банки) ,иногда молочного коктейля из специальных колб. Кафе "Журавинка"(полагал, что "журавушка", оказалось — "клюква"), переход, кинотеатр "Беларусь" . Это второе по значимости заведение детского восторга. Премьерные фильмы, мультфильмы. в т.ч. — и зарубежные. В фойе панно, кафетерий, клетки с попугаями, игровые автоматы...

Переход на пл. Победы. "Детский мир", оправдывавший своё название, за витриной — Айболит и бегемот, двигавшие конечностями. Насколько помнится, бегемот раззевал рот, а Айболит смотрел ему горло. У бегемота был термометр, поставленный Айболитом. Они находились под пальмой, растущей у реки Лимпопо.

Площадь неописуемо озеленённая, с клумбами и фонтанами, тенистыми уголками, скамейками...

Далее, уже сев на трамвай или автобус, можно было приехать на вокзал, зайти в старинный кинотеатр "Октябрь",

затем в огромный киоск "Союзпечати": газеты с кроссвордами, и спортивными новостями, киножурналы, календари футбольного сезона...Потом можно было зайти в старинное здание вокзала , подняться на 2-й этаж, посмотреть на поезда.

Затем выйти, и повернув налево, попасть к Дому быта, в котором находилась студия звукозаписи, предлагаюшая зарубежные шлягеры на небольшой прозрачной пластинке (их нельзя было найти на пластинках фабричного изготовления).

Пройдя по правой стороне ул. Кирова, перейдя Двину по Кировскому мосту и насмотревшись на прогулочные теплоходы, я попадал к универмагу, в котором было разнообразие различных товаров: советских — почти без очереди, импортных из соцстран — с очередями. Главное, что в нём привлекало — грампластинки: и "Песняры", и "Сябры", и "Верасы", и женский ансамбль "Чаровницы"...

Затем было интересно зайти в просторный магазин "Глобус", настоящий книжный дворец. И , ради любопытства, обойти Синий дом, зайдя лишь в павильон "Союзпечати", а после, у выхода купив мороженое.

После — опять же автобусом или трамваем — подняться на пл. Победы. И пойти по направлению к дому по противоположной стороне проспекта. Вспоминается большой Главпочтамт. Продовольственный магазин "Комсомольский". Кафе "Восход". Перед ними обычно стояли урны для мусора в виде пингвинов, чёрно-белые, с красными клювами.

Затем — вдоль 11-й школы, к магазину "Богатырь" — новому современному зданию , опять же, с "Союзпечатью" (газетами, журналами, марками и значками).

Это было "культурно-образовательным мероприятием", как говорили дома взрослые.

А иногда поездка на 6-м автобусе в лесоводопарк "Мазурино" занимала почти весь световой день и была "спортивно-оздоровительным мероприятием". Лесными тропами можно было пробраться к реке, поплавать, позагорать, поиграть в футбол или пляжный волейбол....

***

моя тётя и двоюродная сестра с племянницей

я с двоюродной сестрой в середине 90-х

двоюродный брат (тогда же); слева виднеется уголок газеты "Віцьбічы"

***

дядя и тётя у мемориала на братской могиле в пос. Октябрьском. 1982

табличка с того мемориала. 2016 г. (районный историко-краеведческий музей)

новый мемориал на братской могиле. 2016

***

***

я в Витебске, 2014 г.

"Во имя любви"

муз. В.Раинчика, стихи В.Некляева.

исп. Верасы

Про любовь ,

Вот опять я пою про любовь .

В это слово поверил я вновь ,

В нем не только к любимой любовь .

Я люблю

Эту светлую землю мою,

Этот мир, у беды на краю,

И об этой любви я пою .

Мы к далеким рванулись мирам —

Там никто не откликнулся нам.

Лишь летит, тополями пыля,

Голубая планета Земля.

Перед ней, как и все, я в долгу,

Я пою , это все, что могу,

И прошу вас, во имя любви

Все, что можете, сделайте вы.

Про любовь

Вновь на всех языках я пою .

I wich happiness for all of you

And in happiness yours I love you.

Я прошу,

Вас на всех языках я прошу

Je demande de la paix pour le monde

Demandez de la paix pour le monde.

Мы к далеким рванулись мирам —

Там никто не откликнулся нам.

Лишь летит, тополями пыля,

Голубая планета Земля.

Перед ней, как и все, я в долгу,

Я пою , это все, что могу,

И прошу вас, во имя любви

Все, что можете, сделайте вы.

***

Сын зямлi

музыка: И. Лученок

слова: А. Велюгин

соло: И. Пеня (1980)

Исполнитель: Песняры (1980)

Сын зямлi,на вiхурнай арбiце,

З вышынi высачынь

Беларусь у святле i гранiце

Сакалiна акiнь.

Зоры у далечы блiзкай,

Як сунiцы,збiрай.

Гэта край абелiскау

i буслоу белых край.

Палiць спёка цi тоупяцца хмары

А звiняць галасы.

Пад калоссямi дум хлебадары

Ад расы да расы.

Хай спяваюць мастоу ланжэроны

Ёсць дарога дарог.

Хай мiльгаюць гадоу перагоны

У агнях перамог.

***

Бярозка

музыка: И. Лученок

слова: А. Велюгин

соло: Л. Борткевич (1978)

Снягі і зоры за акном,

Заснулі ў хаце ўсе даўно,

Бярозка юная галлём

Паціху стукае ў акно.

А ты плывеш у белы свет...

Сінее плынь тваіх вачэй...

І найдалейшая з планет

Сяла суседняго блiжэй.

Стаіць задумная адна,

Як ветразь даўніх зім і лет.

Стаіць бярозка ля акна,

З якога мне адкрыўся свет.

А я ўсё чую шум лясоў,

Шляхі ў маленства замяло,

І сніцца сон з найлепшых сноў -

Бярозкі дзіўнае святло.

***

Первый сказочно-фантастический эпизод в творчестве Надеждв Микулич — выступление (1971 г.) в только что сформировавшемся ансамбле "Чараўніцы" (Чаровницы). Само название, да и первый в СССР женский ВИА.

Второй сказочно-фантастический эпизод:

Чараўнік ляціць на Месяц

На зялёным караблі,

А нявеста, а нявеста —

Застаецца на Зямлі.

Дзень мінае, ноч мінае,

Гэтак тыдзень праміне...

"Што за Месяц, што за ясны,

Людзям свеціць, а не мне!"

Тужыць мілая, смуткуе,

Рэўнасць — вельмі хітры звер:

"Ён другую сярод зорак,

Пэўна. там знайшов цяпер!

Разам з ёй ляціць у космас,

Адкрывае новы край,

Што за Месяц, што за ясны,

Хоць на неба ты ўцякай!"

Непакоіцца нявеста,

Ўсё вышэй, вышэй глядзіць.

Месяц блізка і далёка,

Сэрца ные і трымціць.

Ды чуцён звысоку голас:

— Не журыся, я люблю!

"Што за месяц. што за ясны,

Помніць ён сваю Зямлю!"

І вязе сваёй каханай

Той нябесны чараўнік

Дваццаць хмарак, дзесяць зорак

І вясёлы маладзік.

Жаніха яна цалуе:

"Будзеш ты цяпер чакаць!

Палячу сама на месяц —

Нельга дзеўкам адставаць!"

Эдзі Агняцвеn. 1992

******

Чаровник летит на Месяц

На зеленом корабле,

А невеста, а невеста -

Остается на Земле.

День проходит, ночь проходит,

Вот неделя так пройдёт...

"Что за Месяц, что за ясный,

Людям светит, а не мне! "

Тужит милая, тоскует,

Ревность — очень хитрый зверь:

"Он другую среди звезд,

Точно. там нашёл теперь!

Вместе с ней летит в космос,

Открывает новый край,

Что за Месяц, что за ясный,

Хоть на небо утекай! "

Беспокоится невеста,

Выше, выше всё глядит.

Луна близко и далёко,

Сердце ноет и дрожит.

Вдруг раздался сверху голос:

— Не печалься, я люблю!

"Что за Месяц. что за ясный,

Помнит Землю он свою! "

И везет своей любимой

Тот небесный чаровник

Двадцать хмарок, десять зорек

И веселый молодик.

Жениха она целует:

"Будешь ты счас ожидать!

Полечу сама на Месяц -

Нельзя девкам отставать! "

Эди Огнецвет. 1992

Стригалёв,А.М. В саду Вселенной : стихотворения, песни, переводы — Мн. : Маст. лiт., 2002

***

Пусть будет мир цветным (Белым будь снег). 1975 г.

музыка: В. Раинчик , слова: В. Орлов , В. Угольник

Неужели, семь звонких нот в тишине

Могут стать только воющим звуком?

Неужели, семь нежных цветов радуги

Могут стать только одним цветом – чёрным?

Рощи белые белит мороз

И одёжка бела у берёз,

Серебрятся под солнцем поля,

От дымов почернела земля.

Белый дом отражает река,

Белой стаей плывут облака,

Голубые просторы маня.

Почернел белый свет от огня.

Белым будь снег и чистым,

Белым будь снег, искристым,

Белым будь снег –

Всегда будь белым.

Белым будь дом под небом,

Тёплым будь дом и с хлебом,

Белым будь дом –

Не обгорелым.

Обольют голубые дожди,

После них пёстрой радуги жди;

Зелен луг и желтеют стога.

Чёрный дождь, чёрных радуг дуга.

Наш совсем невелик шар земной,

Белый, жёлтый он и голубой.

Вспыхнет где-то кровавый пожар

Это чёрные пачкают шар.

***

Четвёртый эпизод: в 1984-1985 гг. выступала с рок-группой "Сузор"е" (Созвездие). Вспоминают музыканты:

Андрей Филатов: После знаменитого филармонического худсовета перед нами было два пути. Один такой роковый, честный: уйти из филармонии в кочегары и сторожа и делать свое роковое дело. Но мы предпочли второй путь, выбрав государственную службу, цепляясь за аппаратуру, и работали как аккомпанирующий состав. Кстати, те программы тоже были очень высокого качества. И для Светы Кульпы, и для Нади Микулич. С Надей вообще получилось неожиданно здорово.

Валентин Пучинский: Эту программу сделал Игорь Поливода, убив на нее массу времени и сил. И в результате группа СУЗОР'Е освоила духовые и народные инструменты! Я вот на продольной флейте заиграл, такой большой, народные инструменты для нас изготовил Володя Пузыня — сопилки, рожки. Программа получилась совершенно аховая с мудрыми аранжировками Игоря. Надя Микулич выходила на сцену, с ней мы на "ура" играли отделение, а во втором уже, безымянные, исполняли свою музыку, ту, которую нам разрешили. По-моему, это было куда более уникальное явление, чем весь белорусский рок потом, но в результате: не было записано ни одной песни!

Ещё один фантастический эпизод: "Верасы" на Байконуре. В центре — Герман Титов. Слева — Владимир Исаков. В то время попасть на "космическую кухню" непосвящённым было очень сложно, почти невероятно.

***

Владимир Коваленок

В космосе мы слушали «Песняров»

Не раз приезжали «Песняры» в Звездный городок с концертами, в разных составах, но неизменно со своим создателем и лидером — Володей Мулявиным. Радость своим искусством доставляли всем, но, наверное, никто так сердечно не воспринимал песни, как мы, белору-сы — Петр Ильич Климук и я,— потому что это были наши песни, это был язык нашей земли. После концерта неизменно следовали дружес¬кие застолья — там не смолкал смех. Володя — это знают все, кто близ¬ко общался с ним,— благодарно воспринимал юмор собеседника, сам шутил остро и тонко. Он, помню, хохотал над моим рассказом о «диалоге» с Ириной Понаровской во время моего, с Сашей Иванченко-вым, второго полета...

А было так. Летаем. На сеансах связи Земля нас видит, а мы зем-лян — нет, только слышим. Это был последний полет без двухсторон¬ней видеосвязи. И вот в ЦУП пришла приветствовать нас и подбодрить Понаровская. Сказала нам прочувствованные слова, спела. Надо же и мне как-то реагировать! Я наугад, не видя ее, и говорю: «Как вы сегод¬ня, Ирина, элегантны!» А ведь вся страна знает, как она меняет экстра¬вагантные прически и элегантные наряды! Я продолжаю: «Вам к лицу это необычное платье!» И по радиосвязи слышу, как она разволнова¬лась, как этой красивой женщине были приятны «космические» комп¬лименты. Она, наверное, по сегодняшний день не подозревает, что мы тогда не могли видеть, во что именно она была одета... И Мулявин, в свою очередь, хохоча, рассказывал нам свои «байки» — из кочевой жизни музыкантов: как привозили «Песняров» не на те площадки, а значит, не к той, жаждавшей услышать их, публике; как вырубилось однажды электричество, а значит, вся аппаратура и микрофоны, и, восстановив тишину в перепуганном зале, Володя на ощупь собрал коллектив на авансцене и они несколько номеров, в том числе незабы¬ваемую балладу «Каждый четвертый», спели а капелла, без сопровожде¬ния, в кромешной тьме. Когда врубилось электричество, продолжили программу — это был не просто горячий прием, это был триумф, скром¬но заметил Володя.

У меня сохранились грампластинки с первыми записями «Песня-ров» — те, с разноцветными фото всего первого состава на конвертах. Давно — и дома, и в машине — есть у меня почти все их записи на аудиокассетах, на лазерных дисках, нет уже той устаревшей аппарату¬ры с вертушкой, на которой эти пластинки можно было слушать, но мы никогда не выбросим их! Перевезли в загородный дом, поставили в секцию: там Владимир Мулявин и его команда — дружная, талантли¬вая, переполненная планами и творческими идеями, у которой весь солнечный путь к славе еще впереди,— вечно молодые, такие же, каким был тогда и я, Володин ровесник.

Но восприятие их песен на земле обрамлено нашими, земными же, суетными заботами, каждодневными, в данный момент кажущими¬ся нам чрезвычайно важными, хлопотами. И другое дело — слушать их в космосе, время от времени, подчас нашего, рекордного для 1978 года, 140-суточного полета — это совсем, совсем иное восприятие! Тут мы, земляне, существуем в некоем ином измерении. Земля уже восприни¬мается как планета — невидимыми волнами: по радио и телевидению. И вот, представьте, отлетают куда-то земные заботы и незамысловатые слова «песняровского» напева воспринимаются в космосе совершенно иначе — душевнее, пронзительнее:

Не обижайте любимых упреками.

Бойтесь казаться любимым жестокими

— Очень ранимые, Очень ранимые

Наши любимые!..

Слушаешь добрые советы, даваемые Володиным задушевным голо¬сом, и думаешь с умилением и раскаянием: да, действительно, на земле ты был не прав, обижал «сердцем хранимых», резковат бывал с теми, с кем «пожизненно связаны». И, прослушав песню, даешь слово себе: быть с близкими, с самыми любимыми добрее, терпимее, неж-нее,— ах, как хотелось бы «космическое» воздействие этой Володиной песни сохранить на земле! Но — не удается...

Когда к нам с Иванченковым на космическую станцию прилетели с недельным визитом земляк Петро Климук с Гермашевским, само собой образовалось своеобразное «восточно-европейское землячество»:

два белоруса и поляк. На определенных витках мы оставляли Сашу Иванченкова следить за приборами, а сами подплывали втроем к ил-люминатору и с радостью опознавали: вот Европа, а вот Польша, Варшава, вот Брест — родина Петра, Минск, шоссе на Москву — где-то тут моя деревня Белое!

Мой родны кут, як ты мне мiлы !..

Забыць цябе не маю сiлы !

Конечно же, «песняровские» записи, большая подборка которых была у нас на станции, непременно включались в эти моменты. Мы молчали, думали о земле, ностальгировали, слушали, острее восприни¬мали смысл заученных с детства слов:

Вось як цапер, перада мною

Устае куточак той прыгожа,

Крынiчкi вузенькае ложа…

На моей родине, в Крупском районе, множество криниц. В ред-кие сейчас приезды туда сижу у какой-то из них, слушаю журчание; где-то в подсознании возникают напевы — «Мой родны кут», «Спадчы-на»... Словно слышу голос Мулявина... Я сентиментален, смотрю в «цiхiя воды крынiчныя», понимаю, что течение этих вод — вечно; думаю: отчего же нам, людям, не хватает этого благостного, вечного в наших делах?! Почему сегодня человечество больше разрушает, чем создает?!

Как-то во время полета, в тишине — я веду записи, а Саша Иван-ченков возится с аппаратурой — в несчетный раз тихо звучала «песня-ровская» «Алеся»; слышу, всегда сдержанный мой бортинженер чуть слышно подпевает:

Пайшла, нiколi ужо не вернется, Алеся, Бывай, смуглявая, каханая, бывай.

Я сделал вид, что сосредоточен на работе, что не слышу его мурлы¬канья,— это чтобы не испортить песню, не спугнуть благостного на¬строения товарища. Приятно было, что он тихо поет по-белорусски.

Владимир Мулявин прославил на наших просторах себя, восславил песнями мою родную землю — и потому вечная Беларусь, и мы, бело¬русы, всегда будем помнить это и чтить его, нашего Песняра.

Глава 39 — Владимир Коваленок — "В космосе мы слушали "Песняров"/ "Владимир Мулявин. Нота судьбы."

(составитель Л.Крушинская, Минск, изд. "Мастацка лiтаратура", 2004 год)/

***

ВЫСОКІ КОСМАС

У сямейным архіве Ігара Лучанка захоўваецца унікальная касе- та. На ёй — яго размова з касманаўтамі. Былі тады ў космасе наш зямляк Уладзімір Кавалёнак і бортінжынер Віктар Савіных.

Касета ўключана. Чуваць нечы далёкі голас:

— Сувязь устаноўлена. Гаварыце.

3 Зямлі, з Цэнтральнага тэлебачання ў Маскве, адгукаецца ўсхва- ляваны Ігар Лучанок:

— Добры дзень, дарагія Уладзімір Васільевіч, Віктар Пятровіч! Крыху менш чым год назад мы сустракаліся...

— Так, тэта было ў Мінску, — даносіцца з далёкай вышыні голас Уладзіміра Кавалёнка.

— Святочная сустрэча атрымалася, добрая. Петр Ільіч Клімук быў...

— Помню, хіба можна такое забыць...

— I сёння ўся наша Беларусь з вамі. Мае сябры і я шлём вам самыя добрыя пажаданні. Пасля палёту прыязджайце ў гасцінную Беларусь, у Мінск. Чакаем вас!..

— Дзякуй!.. Прыедзем!..

— Дарагія Уладзімір Васільевіч і Віктар Пятровіч, мы прывезлі вам падарунак. Разам са мною вакальна-інструментальны ансамбль «Верасы». Яны выканаюць для вас маю песню «Заклинание», якую я напісаў на верш Яўгена Еўтушэнкі.

— Дзякуй!.. Гатовы!..

У высокі космас паляцела мелодыя Ігара Лучанка:

Весенней ночью думай обо мне,

И летней ночью думай обо мне,

Осенней ночью думай обо мне,

И зимней ночью думай обо мне...

Цішыню космасу абудзіла лірычная мелодыя беларускага чараўніка музыкі. Давайце задумаемся пра тэта і шчыра парадуем- ся. Песню нашага Ігара Лучанка слухаў, здаецца, не толькі экіпаж касмічнага карабля «Саюз Т-4», а і самі зоркі. Тэта да іх, загадка- вых і таямнічых, прабілася лучанкоўская мелодыя.

А першаму беларускаму касманаўту, двойчы Герою Савецкага Саюза Пятру Клімуку знайшоўся яшчэ больш адметны падарунак. Яму ў палёт Ігар Лучанок падарыў песню на словы Анатоля Вялюгіна «Бярозка». Вярнуўшыся на Зямлю, Пётр Ільіч прызна- ваўся, што тэта песня вельмі прыхарошыла нялёгкі касмічны по- быт ва ўсе дні палёту. Яна кожным разам вяртала яго ў родную вёску Камароўку, што пад Брэстам, да роднай і мілай матулі. Тэта песня вяртае да шчымлівай памяці пра мясцінкі, з якіх адкрыва- ецца чалавеку свет:

Снягі і зоры за акном,

Заснулі ў хаце ўсе даўно,

Бярозка юная галлём

Паціху стукае ў акно.

А ты плывет у белы свет...

Сінее плынь тваіх вачэй...

I найдалейшая з планет

Сяла суседняга бліжэй.

Кожнае слова як бы спецыяльна адрасавана касманаўту. Ён да-лёка ад дому, ад Зямлі, а сэрцам — з бярозкай ля акна. Чуе шум лясоў. У думках бегае шляхамі маленства. I сніцца яму бярозкі дзіўнае святло. Усё тэта па нябачных дратах памяці перадала ў космас ме¬лодыя Ігара Лучанка. Дык чаму не касмічная песня «Бярозка»?

Тэма космасу ў свой час захапіла Ігара Лучанка. Ён напісаў цыкл музычных навел «Сын Зямлі» і прысвяціў іх зоркавым бра- там-касманаўтам. Светлыя, узнёслыя мелодыі пераносяць слуха- чоў то на касмадром Байканур, то ў Зорны гарадок, то на Сма- леншчыну, дзе пачынаў свой касмічны ўзлёт Юрый Гагарын, то ў беларускія вёскі Камароўка і Белае, дзе нарадзіліся нашы касма- наўты Пётр Клімук і Уладзімір Кавалёнак.

3 той пары Ігар Лучанок і сябруе з касманаўтамі. У яго юбілей у жніўні 1998 года, з Зорнага гарадка прыляцела тэлеграма:

«Паважаны Ігар Міхайлавіч, прыміце шчырыя віншаванні ад лёт- чыкаў-касманаўтаў Цэнтра падрыхтоўкі касманаўтаў. Дзякуй, што сваімі песнямі вы пастаянна натхнялі нас, стваралі настрой, вучылі адданасці зямлі, патрыятызму, надавалі жыццёвай энергіі. Шчыра ўдзячны вам за талент, мэтанакіраванасць, апантанасць. Жадаем далейшых творчых поспехаў і моцнага здароўя.

Ваш сябар Пётр Клімук».

Уладзімір Ліпскі. Басанож па зорках. Пра вядомага і невядомага Ігара Лучанка. Мн. Беларусь. 2000

***

КАКАЯ ЖЕ ТЫ, ВЕНЕРА (1966)

И. Лученок, М. Ясень, Песняры-2010

Какая же ты, Венера,

Туманная и неясная

И верю я, и не верю,

Что ты такая прекрасная.

Хожу под твоими окнами,

Брожу всю ночь неприкаянный

Беседую я со звёздами

И думаю всё, какая ты.

И знаю я, и не знаю,

Тебя, моя черноокая

Всё думаю – ты какая,

Мне близкая, или далёкая.

Чтоб стала ты мне единственной,

Чтоб я не любил украдкою

Нельзя тебе быть таинственной

Должна ты не быть загадкою.

*****

АЭЛИТА

Музыка Владимир Мулявин, стихи Борис Штормов, вокал Леонид Борткевич, запись 1974 года.

Даль прозрачною синью налита,

Блещет радуга добрым огнём.

И, как музыка, Аэлита

Тихо светится в сердце моём.

Я хотел и на миг, и на вечность

Этой музыкой Землю обнять.

В ней и звёздная бесконечность,

И пронзительная благодать.

Припев:

Аэлита, Аэлита...

Наплывает шёпот звёзд.

Аэлита, Аэлита...

Ты виденье светлых грёз.

--вокализ--

Мне тебя не придумать другою,

До кровинки земная любовь.

Это счастье – быть рядом с тобою

И смотреть на тебя вновь и вновь.

Вся любовь моя в вечность отлита

И горит незакатным огнём.

Словно музыка, Аэлита

Тихо светится в сердце моём.

***

Произведения композитора Евгения Глебова — на тему фантастики.

***

Л. Борткевич до "Песняров" играл в ансамбле, названном по рассказу Рэя Брэдбери "Золотые яблоки Солнца".

***

Песняры — Послушайте, Сын Земли, До третьих петухов, Будочник

Много лет волнует пытливые умы загадочная катастрофа, происшедшая 30 июня 1908 года в районе Подкаменной Тунгуски. Что же взорвалось – метеорит, комета, инопланетный корабль? Гипотез существует множество. Но не так много людей, которые пытались понять причины явления исследуя непосредственно район катастрофы. И первым среди них был Леонид Алексеевич Кулик (1883–1942) – известный минералог, организатор метеоритных исследований в СССР, в биографии которого есть и страницы, связанные с Витебском и Беларусью.

Л.А. Кулик после возвращения из первой экспедиции на Тунгуску, 1928 год.

Леонид Алексеевич родился в г. Дерпте (сейчас г. Тарту, Эстония) в семье земского врача. В 1903 году он окончил с золотой медалью гимназию и поступил в Петербургский лесной институт. Карьеру молодого человека прервала служба в армии, а затем в 1910 году ссылка за революционную деятельность в Миасс (сейчас Челябинская область). Там Кулик устроился помощником лесничего и в 1911 году принял участие в экспедиции академика В. И. Вернадского. Вернадский обратил внимание на талантливого и энергичного работника и помог ему устроиться в Минералогический музей Академии наук в Петербурге.

Во время первой мировой войны Кулик был мобилизован и смог вернуться к работе в Академии только в 1918 году. Тогда же Леонид Алексеевич впервые занялся метеоритами. Стараниями ученого, в 1921 году при Минералогическом музее был создан Метеоритный отдел, объединивший вокруг себя значительное число любителей естествознания. Возникла сеть наблюдателей по всей стране, от которых стали поступать многочисленные сообщения о болидах, падениях и находках метеоритов [4].

Витебскими корреспондентами Метеоритного отдела стали члены секции мироведения Витебского окружного общества краеведения. Документы о деятельности этой организации, письма и отчеты Л. А. Кулика сохранились в Государственном архиве Витебской области.

Мироведческое движение ставило перед собой задачи распространения естественнонаучных и физико-математических знаний и проведение в этой области научных изысканий. В 1909 году было создано Российское общество любителей мироведения (РОЛМ). Первой мироведческой организацией в Витебске стал астрономический кружок при бывшей гимназии Неруша, возникший в 1918 году. В 1919 году было создано Витебское отделение РОЛМ, работавшее в начале активно, но в 1921 году закрывшееся. Все же деятельность астрономических кружков не прекращалась, и 8 августа 1924 года был создан кружок любителей мироведения, который 23 ноября того же года образовал секцию мироведения в составе Витебского общества краеведения. С этого времени еженедельно устраивались собрания секции, на которых читались научные доклады, преимущественно по астрономии [8]. Велись работы по созданию любительской обсерватории. Примечательны попытки выпуска собственного периодического органа: в 1919, 1920 году вышло два номера рукописного журнала «Мироведение». В 1924 году готовился к печати журнал «Витебский мировед». Результаты наблюдений членов секции неоднократно публиковались в ленинградских изданиях РОЛМ. Среди активистов движения: Борис Семевский (председатель секции), Борис Угорец, Наум Фрейдзон, Зинаида Аптер, Антон Бродовский. Всяческую поддержку мироведам оказывал и выдающийся белорусский краевед Николай Касперович, в те годы работавший инструктором Витебского отдела народного образования [2, л. 114].

Наблюдения членов витебского кружка любителей мироведения часто публиковались в печати. Например, журнал «Наш край» (1926, №4–5, С. 35) поместил на своих страницах рисунок пролета болида. Издание пишет, что полет наблюдала в Витебске член Витебского окружного товарищества краеведения З. М. Аптер: «Проходя по мосту 4-го декабря 1925 г. я заметила в 5 часов 50 минут полет болида в районе созвездия Auridae. Место, где появился болид: 2=82,5 град. б=30,0 град.. Место, где исчез 2=61,9 град., б=43,7 град. Яркость болида: 5 з. величины. Протяженность полета – 10 сек. След был виден 7 сек. Цвет болида – золотистый со спектральными оттенками».

продолжение https://www.ufo-com.net/publications/art-...

21 мая отмечается Международный День Космоса.

В Государственном архиве Витебской области на хранении находятся документы Витебского отделения Русского общества любителей мироведения, кружка «Мироведение», кружка любителей мироведения имени А.А. Чикина, астрономического кружка 6-й трудовой школы, секции мироведения Витебского окружного общества краеведения. Означенные общества занимались наблюдением за астрономическими объектами, готовили научные работы, проводили лекции.

В 1925 году секция мироведения получила информацию о падении крупного болида. Представляем вашему вниманию документы, рассказывающие о метеоритной экспедиции, призванной отыскать фрагменты небесного тела. Более подробно об этом событии рассказывает статья Валерия Шишанова «В поисках “белорусского дива”» https://www.ufo-com.net/.../art-11522-sen...

1. Памятка корреспондентам метеоритного отдела для наблюдения болидов и отдельных метеоров. 22 ноября 1924 г. ГАВт. Ф. 967. Оп. 12. Д. 4. Л. 31.

2. Протокол осмотра предполагаемого места падения болида. ГАВт. Ф. 967. Оп. 12. Д. 4. Л. 111.

3. Протокол совещания секции мироведения Витебского окружного общества краеведения о работе метеоритной экспедиции. 14 февраля 1925 г. ГАВт. Ф. 1947. Оп. 1. Д. 10. Л. 13 – 13об.

<iframe src="https://www.facebook.com/plugins/post.php..." width="500" height="714" style="border:none;overflow:hidden" scrolling="no" frameborder="0" allowfullscreen="true" allow="autoplay; clipboard-write; encrypted-media; picture-in-picture; web-share"></iframe>

Михаил Константинович, со своей женой Натальей Ивановной, доче- ки Мавра, вы познакомились в Московском авиационном институте, ого не приходилось пересекаться?

Приходилось. В своих воспоминаниях она пишет, что когда-то, когда • писателей проводили Новогодние елки, она увидела белокурого мальчи- рый стоял, заложив руки за спину. Отец подвел ее и сказал: «Смотри, это про прыгоды которого мы читали». Вот так в первый раз мы увиделись. :е, я ее встречал в Войсковом переулке, по которому она ходила к своей А так знакомства, конечно, не было. Познакомились только во время А Московском авиационном институте.

Как это произошло?

Она поступила в Московский авиационный институт в Алма-Ате, а я — нте в Воронежский, потом перевелся в Москву. Однажды, приехав в Минск, Тыла здесь свой пропуск. Пропуск играл очень важную роль, посколь- ут имел статуе режимного. Янка Мавр узнал, что я собираюсь ехать зу. И они договорились мне позвонить, чтобы я передал пропуск. Я посмо- списание. В пропу ске были указаны группа, 3 курс. По расписанию нашел гию, спрашиваю: «Федорова есть?» Тут выбегает худенькая, тоненькая А на фотографии в пропуске полное такое лицо. Довольно-таки красивое, ел — она не она? Единственное что сказал: «А на фотографии вы краси- гі\. что там — семнадцагь или восемнадцать лет было, может, девятнадцать, мать такое. Это, конечно, ее задело. А потом мы встречались в чертежном I столовой. Иногда она делала вид, что не замечает меня. Потом решили вме- _ть в Минск на каникулы. И тут уже решили соединить свои судьбы. Брак трировали в Москве.

Как хорошо вы знали в то время творчество Янки Мавра и как относились?

3 то время я не знал, что Янка Мавр перевел «Приключения Тома Сой- белорусский язык. Эту книгу я приобрел и с большим удовольствием .ал. А так я читал ряд его произведений. Наибольшее впечатление произ- юнечно, «Палескія рабінзоны» и «Амок». Тогда еще не было одного из х его произведений — «Шлях з цемры». Автобиографическая повесть, нечно, в юношеские годы приключения Мирона и его товарища Викто- таком вот острове воспринимались с чрезвычайно большим интересом, грирода, наши места — и такие события. Тут описаны и звери, и птицы, .гния, и трибы. Сложные условия, в которые попали эти два паренька. Это, о, не только у меня, у большинства читателей вызвало огромный интерес, того, как появился фильм по этому произведению... Это рассказывал актер

Алексей Слесаренко, который играл роль Мирона — в городе идет по ул>: узнавали сразу: Мирон, Мирон пошел! Это свидетельствует о том, что ВЕ было колоссальное. Конечно, как приключенческая повесть, она болып оставила в душах наших людей, более того, у многих возникло желание куда-то поехать, где-то попутешествовать. А в общем-то эта повесть вс не случайно. В молодости Янка Мавр очень увлекался приключенческой турой. Перечитывал Даниеля Дефо, других. К тому же его мечтой с юнс лет было — проплыть по всем крупным рекам мира. Именно в молоды: закладывался интерес к разным странам. Книги тогда доставать трудно сы: то, что доставали, читали и перечитывали. Ну, а роман «Амок» построен тичееком материале. Серьезная работа. Но наибольшее впечатление пр произведение «Шлях з цемры».

— Как произошло ваше знакомство с ним самим, какое было вп ние о нем?

— В общем, я и раньше встречался с Янкой Мавром. В гостинице. «Якорь», году в 43-м или 44-м. Спрашивал отца. Потом, конечно, познако: Я б не сказал, чтобы были близкие отношения, так как я был занят своим» ми, он — своими. У меня была учеба, потом — работа, а работа тогда тр не только восьми часов, гораздо больше. Времени оставалось мало. А V надо было уделить время на подготовку к соревнованиям, на охоту, рыбал рождения тогда отмечали очень скромно, в семье. Позже я к его дню рс собирал сморчки, супруга их готовила, и с ними ехали к Ивану Михан Ну, а в последние годы, когда он ослеп, я приходил еженедельно, читал «Крокодил» (он юмор любил), газету «За рубежом». А так, сказать, что обсуждения каких-то вопросов — особенно не было. Были такие, бытоь тем не менее, надо отметить, что у него были очень глубокие взгляды к ствующее. Благодаря пытливости, благодаря развитым интеллекту и Например, перед войной он видел, что она вот-вот начнется, видел неизбе войны. Многие вопросы он осмысливал по-философски глубоко.

В своем творчестве, в повести «ТВТ», он старался повлиять на м: в направлении добропорядочности, аккуратности, возможности помочь людям, умению что-то сделать самим, научиться у других. Эта, по сути, гическая линия продолжалась у него до конца жизни. Он был опытный хороший психолог, он понимал, что нужно детям. У него занимался Сапп нов, который потом сам стал писателем, он с ним подружился. Занимал ятель моего старшего брата Виталий Филиппович, потом он и моим пг стал, у нас разница 12 лет, но когда повзрослели,- мы подружились, г позже рассказывал о Янке Мавре как об учителе. У него прозвище было к Мало кто знает, может, и никто не знает, что он приходил всегда расхрнг и тут же начинал занятия. Занятия он проводил таким образом, чтобы з совать, дать гораздо шире материал, чем по программе. Вот оттуда и его писательская деятельность, когда он увидел тягу молодежи к неизве к географическим открытиям, к миру.

Вообще, в мои детские годы был книжный голод. Сравнить сейчз богатство литературы и передач по телевидению. Тогда об этом мо: только мечтать.

Как-то принес мне брат книжку без начала и без конца. Только потом ш что это был, кажется, Купер. Книжка была затасканная, обтрепанная. * было большое у юношей узнавать все новое, необыкновенное. И Яны «пользовался» этим, конечно. Очень удачно. Большая заслуга его в том, ч~< поколение было приковано к чтению. Ну, он много брал из энциклопедий была богатейшая библиотека в Минске.

Дочка его рассказывала, что дома он приучал детей к порядку: уш то — подними, на дороге камень — убери, если видишь где-то непст поправь. Вот такая воспитательная работа продуманная.

>.у же он был шутник, много было шуток, розыгрышей, никогда не повышал голос. Если назревали какие-то ссоры между детьми, — осаживал: пока не помиритесь — сидите. Дочь Шуру запирал в клеть на к.; Она немного истеричная была. Пока не перестанешь кричать — сиди. * .г тему сыну Федору применил такой прием. Тот способный парень был к.’.я с пацанами на улице, перестал учиться. Янка Мавр собрал рюкзачок, твои вещи, если ты не хочешь учиться — иди зарабатывай себе на жизнь Гсмешь, придешь — я тебя приму. Тот вышел, ходил, ходил, стоял у дома, му: иди к своим товарищам, пусть они тебе помогают. Федор пришел отец, я буду заниматься. И вырос в доктора, академика, способный , : .-п человек. Я с ним хорошо был знаком.

То есть Янка Мавр семьянином был хорошим, по крайней мере,

I

1т! Он был заботливым человеком. Но... Тут ведь такая ситуация... После тэ: его лишили права учительствовать, после учительского съезда в шестом с. пришлось искать заработки. Кто-то посоветовал ему отца Федора у дочери которого была целая куча детей, четыре или сколько, и которым :ыл учитель. И он поехал туда учительствовать. Учил этих детей. При- х младшему Мише. Потом у Варвары, матери этих детей, умер муж. Ну вопрос, что делать дальше. Она ему сказала: быть молодому человеку ше вдовы, незамужней женщины, не положено. Решай: либо ищи работу, гчлеь. И он пожалел детей. Женился, по сути, «на детях». От этого брака годились Федор, Арсений и Шура. А когда они приехали в Минск, когда г- Федоровна умирала вскоре после рождения Шуры, девушке, которая г>_'2 (она увидела, что та очень добрая была), она сказала: я скоро умру, ты змуж за Ивана Федоровича, только дай мне слово, что будешь смотреть 51 детьми. Та убежала сначала. А потом, когда время прошло, согласилась, тела за этими детьми, как родная мать. А когда родилась ее дочь, моя . Наталья, она даже вела себя таким образом, что все лучшее отдавала тем .! когда были какие-то нападки на младшую, она никогда ее не защищала, -е обидеть других. И эта девочка, которая видела, что ее мать к ней так г ;я. что ей достается худшее, решила покончить с собой. И в это же время мать. Может, заподозрила, что с девочкой что-то неладное. И объяснила кхмаешь, это не мои дети, я не могу относиться к тебе лучше, чем к ним, ни не обиделись, пойми меня. Ну, и та поняла. Но, тем не менее, если г: Федор относился к ней более менее хорошо, то Арсений ее не замечал, вообще ненавидела. Вот возникла такая неприязнь. Как она сформирова- его знает. Может, из-за того, что у этой девочки родная мать, а у них нет. сыграть роль тот факт, что она была самая младшая, и отец ей больше внимания. Этот фактор тоже мог. быть. Отец брал ее на руки, когда она *2Я была. И вот сложилась такая ситуация: Арсений и Шура были яро кны против этой своей сестры. И даже, когда они приезжали, Иван Михай- ' гросил Наталью не приходить к нему. Он звонил ей и говорил: они прйеха- хлал трубку. А потом звонил и говорил: отбой. Тогда она приходила. Они что когда они приезжают, ее никогда нет. И возникали какие-то разговоры '.иском уровне, что она не смотрит отца. Конечно, у Натальи были обиды.

ей как-то сказал: «Я ничего не могу поделать с их звериной ненавистью ■ И он переживал, конечно. Когда дети начинали ссориться, он не шумел, г молчал. Переживал. А у меня отношения с ним были хорошие.

А с возрастом потеплели ли отношения между детьми?

Нет! Наоборот, ухудшились. Тут, может, вина и Янки Мавра в том, что :оеил меня, не своего старшего сына Федора, очень занятого, после того, ерла его вторая жена, чтобы деньги, которые имелись на книжке, перевели I. а я ему буду, когда он позвонит, привозить по 150—200 рублей. Его это «•зло. Он знал, что я его деньги никогда не возьму. Но они-то думали иначе, 

КАПУСТА, СПИРИТИЗМ И ВСЕ РЕКА.

думали, что Наталья все эти деньги себе заберет. И это уже потом проясни когда приезжала племянница и спрашивала, что там было с этими кни* Может, и этот фактор повлиял на их отношения. И потом, когда разгоре.ттч скандал у них, Иван Михайлович пригласил меня И старшего сына, спрос:-.:: я буду делать с этими деньгами, если он случайно помрет. Я сказал, что поп по закону: каждому четвертая часть. Федор тут стал что-то возражать. I: деньги перевел на него, снял и отдал тут же. Наверное, они потом узнали с ! ■ потому что Щура, в конце концов, приехала сюда последний раз, попроси решения придти, с Натальей поговорить. Наталья приняла ее. Шура йзві за всю ту гадость, которая творилась, сказала, мол, я виновата. Наталья :і ла: я на тебя зла не держу, что было, то было, давай забудем. И она впери поцеловала за это.

Да, что еще было. Поскольку старший сын подрастал, Наталья пропис: в квартире деда. Была трехкомнатная квартира. Там внук не жил. Это тоже я ло страшную реакцию. Но ведь никто из них в любом случае не. мог пс: эту квартиру, потому что имели свои в Москве. И Шура, и Арсений. А пг« в Минск и так получить невозможно было. И вот появилось письмо в Союзов телей. Подписанное Арсением. Мол, в квартире Янки Мавра проживает ронний человек, прошу принять меры. А этого ничего не было. Когда при письмо Янке Мавру, он увидел почерк Шуры. А подписалась она Арсение

Я вам скажу, Янка Мавр несколько раз вспоминал их деда Федора, отпт- \ ри. Он страшно жадный был. Умный, очень умный, но жадный. Единст на что он не жалел денег — на книги. На книги давал сколько угодно. I! Мавр тогда пользовался этим. Приобретал книги, сам читал, детям читал, мо, какие-то черты деда передались этим детям. И Федор такой был. X.' и академик, но рассчитывал всегда все до копейки. Более того, я хранил: сберегательную. Осталась еще одна сберегательная книжка где-то в издате:

И Федор мне прислал письмо и эту книжку в конверте, чтобы Наталья ПІ ла половину, а половину отослала Арсению, и что они с Шурой уже пот* Я посмотрел, а там 21 рубль 47 копеек. И что это такое? Чтобы моя шла получать эти 10 с половиной рублей? Я написал, что эта сумма пор: делится. И оставил эту книжку у себя. Она и сейчас где-то лежит. А онг і так, как положено. Вот такой он педант и законник был. А по сути дела, ак ку за какими-то 13 или 15 рублями в сберкассу идти... Для меня это абссз непонятно. Но я знал его слабости. Когда он развелся со своей супругой к нам пришел, Наталья его приняла, потом его на дачу пригласили. ПОЕ что у него страшный стресс. Был подавлен жутко. Нужно было каким-т: зом отвлечь его от этого. И тут сестра сделала для него очень много. Я, к:ч ничего против не имел. Тем более, я его очень уважал как ученого. А кт' его выверты я не смотрел: ну, бывают у людей слабости. Важно видеть главное. Самое главное у него, конечно, было наука. Человеческие и профессиональные не всегда совпадают.

— В доме Янки Мавра, когда росли дети, в 20—30-е годы, был*' довольно сложная ситуация?

— Нет, тогда еще было более менее. С ними он тогда управлялся поступил в аспирантуру, в Ленинград уехал. Шура поступила позже, м в Ленинград учиться в электротехническом институте. Арсений бегал, Е:І бил, на трубе играл, не занимался. В детстве собак гонял. Отец почему-т: любил Арсения. Был у них страшный скандал. Надо было Арсению физик;- сдавать, а он не готовился, двойку получил. Потом Федор вообще отказал л I нимать у него экзамен. Еле уговорили его, и Арсений по шпаргалке ЕЛ сдал. Федор как физик и как педагог очень упрямый был. Когда вопроса серьезные, он от своих принципов не отступал. Хотя и неправ нередко " Неправ в отношениях с отцом. И были случаи, два раза, когда мы, по с\т: уговаривали Ивана Федоровича простить его. А он: «Видеть его не могу.

СПИРИТИЗМ И ВСЕ РЕКИ -МИРА

злжу попика Федора, такой же он!» Ну, если тот не соглашался с отцом. :? такой был, уж если что-то отстаивал, то до конца. Не переубедить. Отца нечно, сердило. Чуть ли не ненавидеть начинал: Не хочу видеть его! Чтоб ■: его здесь! Мы говорили: «Иван Михайлович, вы же поймите, он же :н ученый, он видит только свое. Надо прощать». Мы с супругой, по сути, І их заочно. Так что не все просто у него было в семье.

Много ли у Янки Мавра было среди писателей друзей?

Да! У него было много друзей! Он страшно за них переживал. За аре- :гых. погибших в 30-е годы. За Змитрока Бядулю, который умер где-то лбинске. За семью Шинклеров. Наталья писала, как в доме обсужда- лла началась война, что с семьей Бровки, где семья Лынькова. Кстати, :ясал потом повесть, изменил только имена, о гибели супруги Лынькова пьчика. Кто-то выдал их немцам, какой-то паразит, они в деревне были, гой Шинклером, сыном писателя Хведоса Шинклера, учился в одном Его потом забрали в армию, и он погиб. Отец узнал, и тоже пошел ас, и тоже погиб.

очень дружил с Сашей Мироновым, который, по сути, из-за его про- йешй о далеких странах, пошел в матросы, плавал много лет, участвовал ■К. Пришел и рассказывал разные истории. И Янка Мавр ему сказал: зна- 75: так хорошо рассказываешь, возьми да положи это на бумагу. Тот стал р вначале мелкие произведения, затем более крупные. Он часто приходил йе Мавру советоваться. К нему много людей приходило, р. тут еще вопрос, почему его не посадили, когда посадили девяносто ргггов писателей. Он получил повестку, пришел к следователю. А когда р-лось, что Иван Федоров это Янка Мавр, любимый писатель следователя, р сказал: идите спокойно, не беспокойтесь. А вообще Янка Мавр ждал р. И только благодаря тому, что следователь оказался его поклонником,

Р-езь тяжело ему пришлось в эвакуации в Алма-Ате. Возраст 60 лет, здоро- рюхое, на работу никто не берет, средств к существованию нет. Еще в Мин- р должен бьш получить гонорар довольно крупный, тысяч восемь. В театре дасъ к постановке его пьеса «Балбатун». Она была опубликована где-то году, не помню в каком журнале. Простенькая такая. И за эту постановку тались деньги. Он пришел, это было в субботу, получить их. А в кассе и: «У нас остались только мелкие купюры. Приходите в понедель- А з воскресенье началась война. И они без гроша, собрали какие-то вещи, т пару отрезов взяла, которые он из Белостока привез, немного продуктов, шшй. Впрочем, Наталья об этом написала в воспоминаниях.

— Как Янка Мавр относился к советской власти, что принимал, что — 2 разговорах какие-нибудь оценки проскальзывали?

— Ну, понимаете, непосредственных таких прямых разговоров не было, что вообще говорить на эту тему... Многое он не принимал. Но он при¬вал то, что шло обучение, что была возможность читать. Это, конечно,

• :г завоевание. Здравоохранение. Все-таки оно было доступно. Ну и виде- ‘ :о-то перспективу, жизнь улучшалась, как бы то ни было. Где-то после жизнь пошла на улучшение. Хотя были, конечно, моменты, с которыми :ыло примириться. В первую очередь, это, по сути, геноцид интеллиген- : сейчас мы приходим к осмыслению, почему так было. Потому что люди, мыслили и видели недостатки советской власти и той линии, которую были не нужны. Нужны были такие, которые слепо шли тем курсом, ч%: вела партия.

Что еще вы можете бы рассказать о Янке Мавре?

Еще он мне довольно много рассказывал о том, как они занимались спи- :м, вызывали духов. У него была толстая общая тетрадь записей, что было ;ах. Кого только не вызывали: и Наполеона, и Толстого, и Васко да Гама,

и Бальзака, и прочих. Собиралась компания. Расстилали лист, ставили ко... Вечером садятся, человека три-четыре, пальцы на блюдечко. «Чей ду вызывать?» Ну, допустим, Северянина. Кто-то должен быстро запи: И вот после разговора с духом Северянина получилось стихотворение Мавр понес его по редакциям, мол, попалось стихотворение, чье бы он; быть? Ему говорят: да это похоже на Северянина.

Он ведь не верил ни в духов, ни в чертей, но его интересовал механш' все это получается. И он пришел к такому объяснению, что у человека быть мощная энергия. Как-то пришла Евгения Пфляубаум, и ее попросил! нуться до блюдечка — оно как завертелось! Янка Мавр считал, что, по¬му, знания людей, которые участвуют в сеансе, каким-то непонятным передаются сюда. Он специально задавал провокационные вопросы с: И «духи» путались. Он считал, что это происходит из знаний самих у- щих. В тридцать восьмом он сжег эту тетрадь. Мало ли что могли бы пр если б нашли ее.

Мавр всем интересовался. Где только что появлялось, в том же «Знания — сила», его все интересовало.

О детстве разное рассказывал. Поймал он как-то лягушку, палку взял ка прыгнет через палку, а он ее назад, она прыгнет — назад, прыгнет Долго возился. Потом она раскрыла рот, да как прыгнет на него. Он пере и ходу дал. Я ему тоже рассказал о похожем случае, как меня сом за р; сил. Я тоже баловался. Поймал такого сомика, килограмма полтора, в балею — корыто для свиней. Возьму его за спину — выскальзывает, в: выскользнет, я его тягал-тягал, он выскользнул, да хвать меня за пальцы* перепугался...

Когда он потерял зрение, я приходил, старался развеселить, рас:і истории выдуманные, невыдуманные, анекдоты разные.

Он, конечно, был шутник. Супруга моя говорила: у тебя больше с моим отцом, чем с твоим. По характеру. Это ее слова. Как-то я на КВН это было накануне 8 Марта, и предложил: давайте переоденемся в женску ду. Условие конкурса было: мужчины против женщин. Я достал пари И фотография осталась. Я рассказал ему об этом, а он как расхохоч знаешь, я в молодости тоже переодевался, и мужчины за мной ходили,.

В молодые годы, конечно. Лицо у него было хоть и осповатое немножко, ственное. И подвыпившие мужики приставали к нему, как к женщине.

Вот Наталья написала, как он разыграл академика Горегляда на даче новичах. Ходил, поливал участочек леса, к которому примыкала дача. А Г ведь почвовед, говорит: ну, что, писака, делаешь? — Вот, хочу, чтобь выросли. Тот рассмеялся, говорит: никаких грибов не будет. Ну, пос И как только Горегляд приедет — опять поливает. Ну, а потом попросит. хлопчика, чтобы он принес парочку боровиков. И прикопал эти боровика приехал Горегляд, а он ему: Христофорович, идите поглядите. Тот — чт; Увидел и пришел в изумление: ну, никогда бы не поверил, что такое можг* А через несколько дней Иван Михайлович признался, что пошутил. И т стал с ним разговаривать, Так обиделся.

Вот, так бывает. Такой был.

— Пришлось ли ему в свое время выбирать, на каком языке лис русском или белорусском? Почему он выбрал белорусский?

— Ну, он же, по сути дела, школьный учитель. Начинал на белее; языке и пострадал из-за этого. Принимал участие в учительском,съезде у него вначале было и на русском языке. А так, видимо, все-таки, чте ближе к своему народу. Хоть в семинарии и на русском обучали. Тогд; районе» сплошь по-белорусски говорили. Это в городе все чиновник! русские. В 1880-е годы прислали 150 тысяч чиновников всех рангов из Тут, по сути дела, никто из своих не имел права занимать посты. О:

-ыжов до губернатора. Они, конечно, проводили ассимиляторскую рабо- I •:-род-то в деревнях пользовался белорусским языком. А это больше чем :то процентов.

:ути, потеря языка — это колоссальная потеря, в языке отражен харак- :да.

— А вот в семье Янки Мавра...

г- Тнка Мавр говорил только по-белорусски! Ну, а в семье... Дочка училась кй школе, в четвертой. Потом мы учились в институтах... Я заканчивал к::-:те русскую школу, а в Минске занимался восемь классов на белорусском Университетское образование тоже частично шло на белорусском языке, > — на русском. Потому что по многим дисциплинам приглашали специ- н из Москвы, из Ленинграда. Кое-кто из них освоил белорусский язык, как іамотйн, ну а остальные, конечно, нет. Дома с ним мы говорили на бело- ! языке. Сказать правду, я в то время не обращал на это внимания.

Как Якуб Колас относился к его творчеству?

: дзете, он особенно не высказывался. При мне, по крайней мере. С ним-то ;ечно, беседовали. С глазу на глаз. Когда встречались в довоенные годы, с писателей. Там были частые вечера, встречи. А такой оценки я просто не г помнить. Во всяком случае, отрицательного ничего не было.

Какие у них были взаимоотношения?

В общем-то достаточно теплые... Вообще Янка Мавр высказывал свои з лицо, а многим это не нравилось. И поэтому у него были враги, них — Лужанин, который был близок к Коласу... И более того, когда они ежовым писали сценарий «Першыя выпрабаванні» по произведениям У палесскай глушы», «У глыбі Палесся», так они вывели Янку Мавра Тадорика, который спился и в кабаке на скрипке играл. А вообще они, ?:ты, конечно, до безобразия — по мотивам, по мотивам... Ввели эту гонерку, которая там ни к селу, ни к городу, сцены были придуманные. Ечзр даже хотел написать в газету — это было при мне — по поводу этого Не по поводу Тадорика, а по поводу искажения текста. Но мы его отго- Гут было другое, конечно. Тогда за сценарий, написанный по произведе- :а одна плата, а если вносились изменения — намного выше. Это тоже ■и фактор, которым пользовались. Так ведь если б улучшили — то и слава г: ведь, когда смотришь, того шарма, который есть в повестях — нету, ■о очарования. Это передать трудно, но все-таки можно...

Беседовала Наталья КАЗАЛОЛЯНСКАЯ.

'т^СиуНь.

«Капитану наших

первых странствий» —130!

11 мая 2013 года исполняется 130 дня рождения известного белорусского да го писателя Янки Мавра (Ивана Мйхаі на Федорова). Творчеству этого талаг художника слова и педагога посвящеи* научных монографий: «Віднейшы бе.ц дзіцячы пісьменнік» М. М. Бареток і ] «Янка Маўр. Жыццё і творчасць» М. Б. Е( вой (1960); «Дед Мавр» А. Миронова (.-д ском языке, 1979); «Чалавек з крьцтата тазіяй» П. Рунца (1979), монография Э.І ревич «Янка Маўр» (1983), переиздав ■ 120-летию со дня рождения писателя в 2С<'| а также основательная статья В. П. Журі в «Гісторыі беларускай савецкай літарет^ двух тамах» (Т. 1, 1965) и большое кол статей писателей и литературоведов. П| ней основательной публикацией о Я.: стала статья Э. С. Гуревич в новой «Га беларускай літараіуры XX стагодцзя: > (Т. 2, 1999). Принципиально нового прсч Э. С. Гуревич здесь не дает, потому что вышедшая монография позволила еа сать выразительный, исчерпывающий литературный портрет писателя, опре его место, роль и значение в развитии белорусской прозы, аргументам и глубоко раскрыть своеобразие его произведений.

Книга Гуревич среди пяти других монографий по Мавру выделяется иля литературным контекстом, в который включено творчество писателя, ток лизом идейно-образного содержания произведений, оригинальностью мылд В заслугу автору работы нужно поставить и использование неопубликг материалов из архива Янки Мавра с разрешения сына писателя акаделс БССР Ф. И. Федорова, что дало ей возможность почувствовать и то, что о.ч за строками Янки Мавра, но волновало и тревожило его душу. Время, коне1: наложило отпечаток и на эту, считаю, очень серьезную и квалифицированную ту, однако следует отметить, что партийность не уничтожила ее основагел.1 и весомости высказанных идей. И несмотря на то, что сегодня многие прея ния Мавра открывают читателю свои новые грани, могут быть прочитаны не» ко (а то и коренным образом) по-иному, актуальность работы не уменьшает Современное литературоведение еще не пересматривало творчество Имя «капитана наших первых странствии», как назвал Янку Мавра исс: тель его творчества Я. Зоммерфельд, по-прежнему ярко светит на родном .т турном небосводе. Талант основателя' научно-приключенческого жанра в прозе до сих пор остается уникальным: белорусская литература так и не • своих новых Жюля Верна, Майн Рида или Фенимора Купера, хотя в нов летии и появилось несколько замечательных произведений приключен-

_ Среди них: повести Андрея Федаренко «Тры талеры» и «Афганская ха», Егора Конева — «Новыя палескія рабінзоны» (название последней нпгт на связь с повестью Мавра).

: эизведения Янки Мавра удивляют своей богатой фантазией, познаватель- ..териалом, умением найти яркое, героическое, невероятное в жизни. Никто : русских писателей не рискнул показывать разнообразный растительный ■“Гтный мир далеких заморских стран, рассказывать о жизни обитателей ■■ Гвинеи,' Индии, Явы, Огненной Земли, не побывав там. Мавр же, скла- :::я впечатление, не только бывал в тех местах, но и жил там достаточно Так убедительно, со знанием дела, написаны его повести «У краше рай- тушкі» (1926), «Сын вады» (1927), роман «Амок» (1928), многие рассказы. -:-:м читатели 1920-х годов, как свидетельствуют исследователи, считали ученым-путешественником вроде Миклухи-Маклая, бывалым моряком ^титаном дальнего плавания.

Творчество Янки Мавра наложило отпечаток на наше восприятие Огненной Новой Гвинеи, Индонезии, Китая, Цейлона, чудесного Неаполя. Его пове- л называемого майн-ридовского цикла «У краіне райскай птушкі» и «Сын з современного читателя привлекают своим гуманистическим звучанием, г;[деть в каждом человеке человека.

і наше время, когда художественной литературе не хватает страстной ■ ценности к прекрасному, к идеалу, когда в ней постепенно затухает пафос -ГАЯ тайн и загадок жизни, романтики невероятных приключений и путеше- творческое наследие Янки Мавра приобретает особую значимость, так как гному читателю широкий кругозор, очень важный и нужный опыт, примеры .тва, которое помогает в трудных ситуациях находить выход из положения, хевляет на сопротивление злу.

.Угодняшняя литература для детей все больше и больше забывает о своей зательной и воспитательной миссии. И тем более ей чуждо стремление ліям, что так характерно было для творчества Янки Мавра, который забо- : том, чтобы его юный читатель был в курсе последних данных науки. Ггавда, не все из творческого наследия Янки Мавра видится в наше время . ечным и не вызывающим сомнения. Сегодня, когда закончилось господство чз, некоторые его произведения могут вызвать определенные сомнения.

'сто юному читателю и сегодня дороги повести «Палескія рабінзоны» (1929)

ГВТ» (1934), которые учат мужеству, любви к родному краю, пристальному

_нню ко всему, что происходит рядом, умению видеть романтику и в близ-

• толках родной Беларуси. Вот как автор говорит о героях повести «Палескія : оны» Мироне Божко и Викторе Коляге, студентах техникума, захваченных тгикой дальних странствий: «Марыш пра пальмы, джунгаі, а не бачылі добрай

якая была за некалькі дзесяткаў кіламетраў ад іх. Уяўлялі сабе розныя •нні на тьпраў, сланоў, ільвоў, а вавёркі на волі не бачылі. Марылі пра мора, л. а не бачылі вялікага возера, якое ляжала за кіламеграў дваццаць ад іх.

•' краязнаўчым гуртку яны даведаліся, што на Беларусі наогул, а ў іх раёне

•_.за, ёсць шмат куткоў, не горшых ад заморскіх. Ёсць пушчы не менш ціка-

тымся далёкія трапічныя лясы. Ёсць азёры і балоты, якія ўвесну робяцца

Ёсць звяры, якія радзей сустракаюцца на свеце, чым сланы і тьпры».

• ГТалескія рабінзоны» относятся к тем произведениям, которые при всей

• занимательности, приключениях, заботе о сюжете, показывают правду поту человеческих характеров, ставят серьезные моральные проблемы, анализируя повесть «Палескія рабінзоны» Янки Мавра и сравнивая ее с ро- ч Даниэля Дефо, Е. С. Гуревич, делая при этом очень тонкие наблюдения, -на даже несколько принизить последнюю за счет возвеличения первой, ^ывая восхищение главными героями Виктором и Мироном, их интере- я жизни бобров, из-за чего они рискуют быть «пристукнутыми» бандитами,

-: довательница замечает: «Такі парыў выключаны для Рабінзона Круза, духоў-

210

нае жыццё якога эмацыянальна бяднейшае. Ён не схільны да лірыкі і пр бязлюднага вострава ўспрымае чыста утылітарна. На незаселеным востр: «адразу ж, як сапраўдны англічанін, пачынае весці ўлік самому сабе». Суч лік, практычная карыслівасць, уласніцкія пачуцці, характэрныя для Ра: Круза, гэтага, «сапраўднага «буржуа» XVIII ст., як назваў яго Ф. Энге.т* ўласцівы рабінзонам Палесся. ІНаўковыя панчохі ці скруткі матэрыі, штс дзяць хлопцы схаванымі ў бабровай хатцы, пакідаюць іх зуеім абьь Трапілі б такія багацці Рабінзону, ён бы ад іх не адмовіўся, як не адмов: грошай, якія знайшоў у каюце загінуўшага карабля»'. Нынешние йссле: ли вряд ли согласятся с мыслью Гуревич о том, что духовная жизнь Рос а Крузо эмоционально беднее, чем духовная жизнь героев Янки Мавра. ЙЕІ произведение не было бы столь популярным во всем мире!

В «Палескіх рабінзонах» Янки Мавра очень интересны диалоги. На бенность справедливо обратил внимание В. П. Журавлев: «Дыялог паміж В; і Міронам — гэта своеасаблівы майстэрскі прыём азнаямлення чытача з незл мі багаццямі роднага краю і яго чароўнай прыродай. Уся разнастайнасць мз. адвечнай беларускай пушчы, жьщцё яе расліннага і жывёльнага свету не гол зоркіх вачэй і ўвагі герояў. Чытач уважліва прыслухоўваеода да кожнай іх г" пільна сочьщь за кожным іх крокам, таму што перад вачыма юнакоў быццам -ЗІ цыяльна раскрываюцца вароты цудоўнага заапарка і чароўнага па сваёй пркгз батанічнага саду. Ён нібы робіць цікавае, поўнае нечаканых прыгод падарсгж

Интеллектуализм диалога, пейзажа — характерная черта повести Мавра. Культ знаний, науки, дружбы проходит через все произведение бзз ского писателя. Автор не устает давать юному читателю многосторонние по истории, географии, природе, этнографии.

Педагогическая работа Янки Мавра (писатель с перерывом более лет отдал школе) открывала широкий простор для наблюдения за детекэИ хологией, для изучения их интересов и устремлений. Мир детства и юны манил его умением фантазировать, придумывать, создавать.

Созидательной, светлой энергией наполнена повесть Янки Мавр- (1934), написанная уже тогда, когда он оставил школу. В свое время спрз говорилось о близости этого произведения к известному произведению А ра «Тимур и его команда», написанному, напомним, позже мавровского ЕІ лет. К чести белорусского писателя отметим, что он первым поднял щм маленьких добрых дел не ради награды или похвалы, а ради беекорыст:-: жения людям, ради их улыбки и радости.

Члены Товарищества воинствующих техников охотно делают эти кие дела: ремонтируют, исправляют, ликвидируют неисправности, а Ее как это все чаще происходит в наше время. Товарищество основано за каждое маленькое дело детям записывается очко, и они делают снт-я с расчетом на очко. Однако борьба «за очко» в дальнейшем воспитываг шую привычку видеть все, где надо приложить руки.

Мавр учит своего читателя быть внимательным. Не надо, — утвег* всем идейным содержанием произведения, — никаких больших, гранта дел, надо видеть то, что происходит рядом. Надо помогать не абстракта: вечеству, а конкретному человеку. Всегда найдется тот, кому нужна позю поется в песне: «Всегда найдется дело для умелых рук». Недаром ведь тм-яя учатся тренировать глаз, считают, что «самое главное — уметь замечать стоятельно сделанная работа радует и самих детей. Ремонт ботинка те»-?* Соней и Ниной вызывает у них такую радость, которую сапожник не ЙСТІГ даже пошив новые сапоги. Еще больше радуются взрослые мелким делам детей: «Калі сур’ёзней паглядзець на гэтую справу, — сказаў I: :•

' Гурэвіч Э. С. Янка Маўр. Мн., 1983. С. 118—119.

2 Псторыя беларускай савецкай літаратуры ў двух тамах. Т. 1. Мн., 1965. .

:-чна робщца. Жартуючы, мы зрабілі некалькі драбнюткіх спраў, а ўсе . г.тядзяць на нас, як на герояў. А чаму? Таму толькі, што да гэтага часу -гы бок не глядзеў».

_т. дети, по сути, перестраивают себя, свое мировоззрение, настраи- . п-пивно-созидательный строй жизни, отказываясь от принципа «моя хата Произведение, таким образом, решает важную педагогическую задачу: т.-ые юного читателя, формирование рачительного, усердного хозяина, так почка постепенно становится характером.

■ гтеряла сегодня своей актуальности и эстетической ценности и автобио- , .:<ая трилогия «Шлях з цемры», которую исследователи единогласно

итоговой, главной книгой писателя. Первая часть ее была написана еще :лу, но вышла отдельным изданием в 1948. Вторая и третья написаны :гзенно в 1956 и 1957 годах.

=: гизведении писатель осмысливает свой жизненный путь с самых пер- : эпизодов, которые сохранила его память, до исключения из учитель- гшарии. С большой теплотой и любовью нарисован в трилогии образ — женщины доброй, заботливой, тихой, самоотверженной, глубоко веру- *:горая почти полностью соответствует христианскому идеалу женщины, .гзнии портрета матери Мавр не акцентирует внимания на ее забитости • -гзости, как это делалось писателями в советское атеистическое время ;нии к верующим людям, например, в цикле автобиографических пове- Ггадкова «Повесть о детстве», «Вольница», «Лихая година», «Мятежная где смиренные женщины вроде верующей работницы «преподобной г схожей на монахиню, порицаются. «Жестокое» сожаление вызывает :го героя Ф. Гладкова и христианка бабушка Анна. Кстати, автобиогра- _• трилогия Янки Мавра, и тетралогия Ф. Гладкова очень близки своим >: и идейным содержанием, на что, кажется, не обратил внимания никто шователей творчества Мавра (повести Гладкова появились примерно в то что и Мавра).

тнятгтннй читатель, который в большинстве своем отбросил атеизм, увидит, как теряли веру в Христа современники Мавра, сам писатель, : под влиянием времени увлекся Дарвиным, «які даказаў, што ўсё на свеце па і развіваецца само сабой, па законах прыроды, без удзелу бога: і раслі- > ьгвёлы, і нават сам чалавек, які паходзіць ад малпы» — так характеризует •Шляхе з цемры» свое личное знакомство с дарвинизмом, погия Янки Мавра является ярким и правдивым художественным доку- — того времени. Она отображает рождение в стране мифа о всемогуществе которая, якобы, может решить все человеческие проблемы (познаватель- .: циальные, психологические, биологические, медицинские и т. д.). Вера особенно сильна была в советское время. Поэтому культ науки, знаний начителен в творчестве Янки Мавра, в том числе и в его научно-фантасти- повести «Фантамабіль прафесара Цылякоўскага» (1954).

: хоже ни в одном произведении белорусской литературы не найдем столь -:пщх поисков ответов на «проклятые вопросы» б Боге, о последней уча- довека, о загробной жизни, о смерти и о бессмертии души, как это можно в повестях Мавра, которые вошли в цикл «Шлях з цемры». Эти вопросы :;я в трилогии предметом самого глубокого внимания и изучения (насколь- :ает ума и знаний ученикам ремесленного училища, чтобы рассуждать В произведении найдем немало сцен богохульства, богоотступничества, : оскорбляют чувства сегодняшнего верующего человека, например, оплевывания Святого Причастия, Крови и Тела Господа Иисуса Христа.

■ е вспомним многие другие произведения советского времени, в которых ое герои демонстрируют друг другу атеистические взгляды, глумятся :2ми, бросаются на них с ножами, как, например, в повести «Ні госць ні

Лукаша Калюги. Такое было время, об этом нельзя забывать. 

Божьи заповеди ученики ремесленного училища заменяют выработт. ими самими «универсальным законом»: «Делай все, что хочешь, лишь бы 7 от этого никому вреда не было».

Герои трилогии «Шлях з цемры» много рассуждают о христианской ревизуют, пересматривают ее, спорят с нею, но видят и ее необходимость. Ет. Бога, — решают они, — значит, можно делать все, что хочешь: «Але гэтыя прымусілі нас задумацца. Калі кожны чалавек пачне рабіць усё, што захоча. і нічога не баючыся, то што тады будзе? Разбой, крадзеш, гвалт, ашукансты Зноў бяда! Заместрэлігійных з’явіліся новыя сутыкненні, жыццёвыя. С ды нядобра будзе, калі людзі пачнуць рабіць усё, што каму прыйдзе ў гал_ — А ты не рабі! — сказаў Хахлоў. — Хто цябе прымушае? Да гэтага час » сумленны не таму, што думаў пра закон божы, а проста не хацеў быць падлк: Но, несмотря на то, что герои вроде бы окончательно утвердились в они все же колеблются, тем более, что для одного из них, Хохлова, вопрос : ти и загробной жизни становится уже не теоретическим, потому что он т заболел и врачи признают его положение безнадежным. И Хохлов-атеист т перед смертью исповедаться и причаститься (а вдруг Бог есть?). Пробле:--- бессмертия души и вечной жизни снова встает со всей серьезностью, ве; оказывается, к этой проблеме сводятся все проблемы человеческой ЖИЗЕЦ В своей книге «Янка Маўр» Э. С. Гуревич так интерпретирует сцены тт ров о загробной жизни больных Янки и Хохлова: «Наколькі сур’ёзным і ж* неабходным было для падлеткаў высвятленне пытання аб існаванні бога, с>= сцэна, у якой Янка, знаходзячыся ў бальніцы, з наіўнасцю дзіцяці (курсив 3. Д.) дамаўляецца з паміраючым сябрам Хахловым аб тым, каб той нейкн; паведаміў з «таго свету», ці ёсць на самай справе душа. Гумарыстычныли -■ тут прыглушаецца трагізм сітуацыі.» (курсив наш. — 3. Д.)

Исследовательница ошибается, находя в драматическом разговоре юмористические нотки. Юмористических ноток здесь как раз менее все: нее, их нет совсем, потому что на карту, как говорится, поставлена вечна.? все решается всерьез, и не с наивностью ребенка, а по-взрослому мудрс скорой смерти одного из друзей приводит их к глубоким размышлениям. > но напряженно начала работать душа Хохлова, который совсем перестал соваться земными делами, у которого появились «свои особые интересы Тема последней участи человека, загробной жизни, рая и ада, не оставляг теля и в других произведениях. Как когда-то М. Лермонтов, как он сам пр: долго не мог «отделаться» от волнующей его темы Сатаны, пока не напигг* известную поэму «Демон», так и Мавр не мог полностью освободиться щ в Бога, избавиться от религиозных сомнений. Сказка «Падарожжа ў пекла-, ная в 1928 году, несмотря на ее шуточный тон, тоже свидетельствует о том, пришлось автору, говоря его же словами, «ломать голову над такими вопрс В повести «Шлях з цемры» много светлых, лирических страниц, пое= миру детства, где автор удивляет нас свежестью картин внешней и в:-: жизни своего героя. Здесь сильно звучит свойственный книгам французсыгт теля-гуманиста Сент-Экзюпери мотив драмы взрослого, в душе шгорогс ребенок. Взаимодействие мира взрослых и мира детей — одна из цен проблем творчества Мавра. Повести «Шлях з цемры», «Палескія ра: «ТВТ», рассказы «Шчасце», «Падарожжа вакол дома» содержат многс г оригинальных наблюдений над особенностями детского мировосприятия интересующийся педагогикой, найдет здесь богатый и разнообразный магг размышлений, почерпнет ряд конкретных воспитательных рекомендаций. * ных средствами искусства, так же, как в работах А. Макаренко, В. Сухом."

Последние два десятилетия наше литературоведение, думается, не:. но мало говорило о Янке Мавре, этом самобытном художнике слова, кет много сделал для белорусской литературы.

Зинаида Д?

Мой Маер

■:а Мавр — писатель яркий, для белорусской литературы необычный. %--ог влияние оказало его творчество на белорусских писателей? Как оно м свое время ими воспринято, как они относятся к нему сейчас?

20 мы и попытались выяснить, сделав небольшой опрос среди писателей поколений.

От редакции

С/1МИР липский

Мудрый, веселый волшебник

1 моей домашней библиотеке есть книги привилегированные. Они всегда ■ом месте. О них я вспоминаю и думаю почти каждый день. Их не только 1 руки и читаю. С ними живу!

"ахим сокровищем являются «Палескія рабінзоны» Янки Мавра. Теперь уж грипомню, каким образом книга прописалась у меня. Но она появилась на . югда мне исполнилось только шесть лет, в 1946 году. Скорее всего, отец :-.-л ее у еврея Зуся, который разъезжал по деревням Речицкого района ^слагал в обмен на сельские деликатесы самые различные товары, в том I к книги.

*нига в зеленой, простенькой обложке заворожила меня. И прежде всего ами. На них — густой лес, болртный, как вокруг наших Шелковичей. > км — волк и дикий кабан, медведь и зубр. Неужели и в нашем лесу все это Зот бы когда-нибудь решиться на путешествие туда, где множество тайн, :з, загадок!

V когда сельская учительница Александра Леоновна научила читать, то, гуй, после букваря я и начал осиливать свою личную книгу в серии «Первая іггека школьника».

Гняга Янки Мавра, понял я, не только повествует о лесных приключениях к-а и Виктора, не только учит, как надо жить и выживать в экстремальных »2ях, она завораживает и манит в таинственное путешествие. И, помню, в* зорил соседа Шурку, и мы, никого не предупредив, пошли в гости к моей ; Любе в деревню Дабужу. А это десять километров от наших Шелковичей.

214

Идти нужно было лесными тропами, преодолевая болотные кладки, вил: лить тихую речку Сведь.

Всей деревней искали нас, маленьких Шелковских робинзонов. Мы. получили прочуханцев от родителей. Но осталось в памяти и чувство п:оі лей. Спасибо, дедушка Мавр, за урок смелости!

Теперь я восхищен не только писателем, автором «Палескіх рабін но и теми издателями, редакторами, руководителями сферой обра: культуры, информации. Они, считай, на послевоенном пепелище с прежде всего о воспитании души ребенка. В том же 1946 году детя: были предложены книги Янки Купалы «Сыны», Якуба Коласа «М:-. прыгоды», Михася Лынькова «Міколка-паравоз», Алеся Якимовича Вернідуб». И каким тиражом: по 70 тысяч экземпляров! Так что один А ляр Мавровских «Рабінзонаў» дошел и до нашей маленькой лесной дет ки Шелковичи.

А дальше судьба сплела счастливую цепочку в моей жизни.

В 1957 году Янка Мавр приветствовал рождение детского журнала ка». В своей телеграмме он писал: «Дорогие маленькие друзья! Вот и к а- шел новый журнал. Знакомьтесь с ним, читайте и перечитывайте, под: с ним, — и вы увидите, что он может быть вашим добрым, интересны'-: лым товарищем...»

Еще через двадцать лет я принес в' «Вясёлку» свои первые :. «Прыгоды Рыгоркі». Василь Витка, Сергей Граховский, Алесь Г ский — писательские собратья Янки Мавра — благословили их в А теперь я и сам уже много лет возглавляю журнал, созданный клз. детской литературы.

Судьба прикоснулась ко мне счастливыми устами. И в день юбнли, как с любовью называли Янку Мавра его современники, я с восхищение. ношу: «Мой Мавр, мой дорогой учитель, Иван Михайлович Федоров поклон Вам за Ваши мудрые книги, за Вашу чистую, правдивую л: Ваши замечательные черты характера — смелость, принципиальность колюбие».

Мне, автюковцу, особенно по душе тонкий юмор Янки Мавра. С: рассказывают, он проучил одного писателя, который любил держать дол-.

В перерыве заседания подошел к нему и сказал: «Ну, браточка, спасис-: жил...» — «Чем?» — заулыбался тот, предвкушая похвалу. — «Замечз речью своей. Давне-енько я так сладко не спал. Сделай милость, в= почаще...»

А когда известный скульптор Заир Азгур заманил Ивана Михайлов: — в мастерскую, тот согласился позировать в том случае, если мастер похсз отличается красивое, от прекрасного. Скульптор понял намек писателя бюст Янки Мавра «живее, чем в жизни». Прекрасно!

А как среагировал мудрец Янка Мавр? Он заказал фотографии Г них вывел свою шуточную автоэпитафию сразу на трех языках — бел русском и украинском:

То не Эзоп, філосаф грэцкі,

И не француз-бунтарь Вольтер,

То белорусский автор детский,

Который поки ще не вмер.

Янке Мавру уже сто тридцать лет. А он жив — живой в новых — И пусть так будет вечно!

шк

Невозможность возможного

моей личной библиотеке эта книга занимает особое место. Хотя, если уж ггчным, то это не одна книга, а двухтомник: избранные произведения Янки вышедшие в 1960 году в Государственном издательстве БССР. Появление •іоей библиотеке таково.

Сжегся, в 1964 году, а скорее всего в 1963-м, редакция республиканской газе- тшер Беларусі» объявила литературный конкурс. Поскольку я в то время : грудничал с «Піянерам Беларусі» (помнится даже стихи посылал, которые, так и не были опубликованы), то решил принять в нем участие, ілк оказалось, небезуспешно. В этом убедился через некоторое время, когда :яте получил объемную бандероль. В ней и оказался двухтомник Янки На каждом из томов от руки было написано (сохраняю особенность шала): «Сашу Марціновіч вучню Навасёлкаўскай школы Капыльскага I — пераможцу конкурса «Самае смешнае, самае вясёлае». Рэдакцыя газеты к ер Беларусі”.

е:е и забыл, чем это я тогда расмешил «ПБ», а за такой подарок благодарен ли по сегодняшний день. Ведь этот двухтомник Янки Мавра — по сути, ле сочинений замечательного писателя. В нем помещено почти все, что »:;но им. За исключением разве что фантастической повести «Фантамабіль и:ара Цылякоўскага». Поэтому, когда в 1975—1976 годах в издательстве гацкая літаратура» вышел четырехтомник Янки Мавра, решил его не при- ■ать. По принципу: с любимыми не расстаются.

г; г сказать, правда, чтобы я постоянно перечитывал Янку Мавра. Все-таки,

I І у каждого, времени в обрез, а вот подаренный редакцией «ПБ» двухтомник з руки довольно часто. И для того, чтобы мысленно вернуться в — увы! — уже далекие годы детства и юности. Да и для того, чтобы освежить память : введениях одного из любимых своих писателей.

‘о-моему, все, кто знаком с творчеством Янки Мавра, в нескольких сло- *эгут сказать, о чем то или иное его произведение. Ибо, перефразируя гное высказывание, смело можно утверждать, что большинство чита- нынешнего старшего поколения, которые любят литературу, образно выросли из «шинели» Янки Мавра. Конечно, у каждого из нас есть любимое произведение этого писателя. То ли это повести «Чалавек ідзе», .-г вады», «Палескія рабінзоны», то ли роман «Амок», то ли рассказы, среди ссых такие хрестоматийные, как «Слёзы Тубі», «Незвычайная прынада», йроні».

'■1нр, созданный неудержимой творческой фантазией писателя, — из тех миров, ■стельность которых с годами не только не ослабевает, но и возрастает. Тлсатель, чтобы еще больше заинтриговать мальчишек и девчонок, которым :=ую очередь и адресовал свои произведения, выбрал себе загадочный псев- ч. Не захотел повторять имя русского первопечатника, который также был : :.м Федоровым.

Правда, не все знают, что по документам он мог быть вовсе не V Федоровым, а Иваном Ильиным. Ильин была фамилия его отца. Михан:: рович Ильин. Однако когда он, безземельный белорусский крестьянин, і участник русско-турецкой войны 1877—1878 гг., оказался на службе в (совр. — Лиепая), писарь армейской части записал его сокращенно: > Федоров.

Иван Федоров, подыскивая себе литературную фамилию, долго остановиться на чем-то определенном. Так продолжалось до того вг. пока не вспомнил известную шекспировскую фрау: «Мавр сделал св; мавр может идти». Сразу же возникла мысль: а почему бы не стать М Чтобы и делать свое дело. Только какое имя взять? Иван Мавр? Не с чтобы звучало. А не лучше ли Янка? Так и появился в белорусской лит. Янка Мавр.

Под этим псевдонимом он и стал печататься журнале «Беларуси г где, начиная с одиннадцатого номера за 1926 г., была опубликована его «Чалавек ідзе». Не просто интересная — захватывающая! Дети с нетег ожидая ее продолжения, спешили поделиться впечатлениями от уже пг ного. В редакцию приходило множество писем. Это был успех, который ствует далеко не каждому писателю, тем более, начинающему.

Хотя, если хорошо разобраться, Янка Мавр начинающим писатег еути, и не был. Он сразу высоко поднял планку художественности'и не; удерживал ее на высоком уровне. А еще не боялся браться за новые темы в частности, засвидетельствовал роман «Амок», в котором, как известт сказывается о восстании в 1926 году на острове Ява. И это при том, что ш минской квартиры он никогда далеко не уезжал.

Однако при написании романа «Амок» ему очень помогло знание м. родного языка эсперанто, за изучение которого взялся еще в 1904 г. Об зт Янка Мавр сказал во вступительной статье к первому изданию романа «Асноўныя факты і матэрыялы, на якіх пабудавана гэтая кніга, атрыма." непасрэдна з Явы і Галандыі, ад нашьгх таварышаў-эсперантыстаў».

Важное качество Янки Мавра-писателя — это его пытливость, стг. познавать новое, умение посмотреть далеко вперед, проявляя смелкгг фантазии. Подтверждение тому и повесть «Фантамабіль прафесара скага», которая была напечатана в журнале «Маладоець» в 1954—1955 гг писателю было уже за 70. Другие в таком возрасте нередко почивают из а Янка Мавр написал новое захватывающее произведение — научно-ф- четкую повесть, герои которой— Светозар и Светлана — отправляют:* мическое путешествие на необычном корабле, который приводится в ел силой человеческой фантазии. В конструкторе этого чудо-корабля, про Петре Трофимовиче Циолковском, а он дедушка юных героев, видите* тип — известный Циолковский.

Как-то народный писатель Беларуси Иван Мележ признался: «Янзл адкрыў мне, які вялікі, бататы і прыгожы свет, што нас акружае, навучьг не толькі тое, што перад вачыма, але і далёка навокал». Эту науку постил мы, кто читал замечательного мастера, основоположника белорусской литературы и ее классика Янку Мавра.

■ 1.71 АВЛАСЕНКО

Несколько «звездных лет»

писателя Янки Мавра

■ізноаду начинается творческий путь писателей, неодинакова и дальней- -лтературная судьба...

нй Кулешов уже в шестнадцать лет написал стихотворение, впослед- только ставшее известной песней, но и навсегда вошедшее в золотой юрусской поэзии...

іь:е литературные опыты Ивана Михайловича Федорова, более извеетно- _х писатель Янка Мавр, появились лишь в 1923 году. і\га первыми произведениями будущего знаменитого писателя были -ы, опубликованные им в республиканской газете «Савецкая Беларусь», г ленинградском юмористическом журнале «Бегемот»...

ГМЛІЬ в 1927 году, после публикации в журнале «Беларускі піянер» перво- ‘г'сцего произведения Ивана Михайловича «Чалавек ідзе», стало ясно: :екую литературу пришел новый и чрезвычайно талантливый автор. Но Михайлович Федоров, а Янка Мавр... и этот псевдоним навсегда закре- г начинающим писателем...

Гыло «начинающему» писателю в то время уже за сорок, как это ни

*;ч удивительнее бурное (взрывное даже) развитие его таланта в нееколь- :дующих лет. Судите сами...

.926 году Мавр создает захватывающую приключенческую повесть не райскай птунпсі», в 1927 году — не менее интересное произведс- -*ш вады», в 1928 году — большой роман «Амок», в котором расска- л о борьбе жителей индонезийского острова Ява против голландских :аторов.

із. се удивите.льное, но досконально и до мельчанннгх подробностей описы- роду, быт и нравы жителей Огненной земли, Новой Гвинеи, Индонезии, * близко от этих стран не был. Его бессменный адрес в те далекие годы:

, улица Ново-Московская, тесноватая и в зимнее время довольно-таки про- квартирка, в шутку именуемая им «голубятней»...

: это так, но...

. з этой, так называемой «голубятне», на полках теснились многочисден- \ча энциклопедий Брокгауза и Эфрона, книги Миклухи-Маклая, Беллинс- г&а. Кука и прочих великих путешественников и естествоиспытателей... будучи известным эсперантистом, Иван Михайлович вел обширную (в те годы это еще не преследовалось) с коллегами-эсперантистами со :вета...

ІІ. и преподавание им в школе истории и географии тоже кое-чего да зна-

■*-* всегда участники тех или иных событий дарят нам наилучшее их опи- Как тут не вспомнить знаменитое лермонтовское «Бородино». А ведь

Жуковский, написавший «Певца во стане русских воинов», своим: наблюдал историческое сражение, а Денис Давыдов даже в нем, кажг нимал участие...

Но лучше всех о Бородинском сражении написано все же Лермонт; •

Но я отвлекся и возвращаюсь к тому, на чем остановился...

Итак, всего за несколько лет почти никому не известный учите Михайлович Федоров превращается в писателя Янку Мавра, котор: — и которого читают буквально во всех уголках Беларуси.

Особенно после того, как в 1930 году выходят его бессмертные Г рабінзоны» — произведение, которым до сих пор зачитываются и в: и дети. Правда, на мой субъективный взгляд, «шпионская» линия там и совершенно даже ненужная, но...

Просто время такое было! Вернее, начиналось уже время всеобщей . мании и тотальной подозрительности...

И еще это было «звездное время» писателя Янки Мавра, неск: «звездных лет»...

А что потом?

А потом ничего...

Не в том смысле, что автор вдруг перестал писать. Просто про:: Янки Мавра, созданные им в последующие годы, не идут (опять же, на з ективный взгляд) ни в какое сравнение с его более ранними произведен; и писаться они стали гораздо реже...

«Аповесць будучых дзен», изданная в 1932 году, — книга настольк: ная, что она, кажется, и не переиздавалась потом ни разу.

Произведение для детей «ТВТ», первый вариант которой выше.: в 1934 году, творческой удачей тоже назвать довольно затруднительно. Б случае, сам я, взахлеб зачитывающийся в далекие школьные годы ■ «Палескія рабінзоны» и «Чалавек ідзе», как-то соблазнился фамилией автора на обложке и взял в библиотеке «ТВТ».

Я, кажется, даже не смог осилить до конца эту повесть, до того л:г она мне скучной и какой-то надуманной, что ли...

Это же могу сказать и о фантастической повести Мавра «Фантам*: фесара Цылякоўскага», изданной уже в послевоенные годы...

А ведь в это время Янка Мавр находился на, так называемой, т: работе. И не нужно ему было каждое утро спешить в школу, а по вечет.» виться к завтрашнему учебному дню, как раньше, когда он, по воспп дочери, мог писать лишь по ночам, когда все спали. Теперь же, казало:: лю были созданы все условия... и что еще нужно для плодотворной литого деятельности?

Ан нет!

Чуть выше я уже проводил сравнение Мавра с Лермонтовым, а г; невольно приходит на память несравненный Герберт Уэллс. Вот так « знаменитым, после опубликования «Машины времени», «Человека-неь- и «Войны миров», он вдруг решил, что все эти фантастическо-развлег. повестушки — пройденный этап, и пора ему, наконец, заняться, так наз.ь«і «серьезной литературой». И Уэллс ей, разумеется, занялся и написал толстенных, скучнейших и вполне реалистических романов, которые бы. ма благосклонно встречены критикой...

Но не читателями!

Возможно, «Белпингтон Блэпский» или «Жена сэра Айзека Гаг : романы зрелого Уэллса — написаны более правильным литературньд чем «Машина времени» и «Война миров», и, к тому же, с соблюдение! нонов писательского искусства, но...

Но помним-то мы Герберта Уэллса именно как автора «Машины : — и «Войны миров»! 

. я бы не стал проводить слишком уж явные параллели между Уэлл- ' :м, ибо Герберт Уэллс жил в совершенно другой стране и в совер- : г время. А положение Янки Мавра в предвоенные годы было схоже, : ожением Янки Купалы, который тоже писал в это время крайне мало 'ІКЛО.

_т: время всеобщей подозрительности и быстро набирающих обороты •глрессий, и писать о далеких странах становилось все более и более — еще, глядишь, объявят каким-либо папуасским шпионом, завербо- г-т:незийской контрразведкой... л- ты еще и эсперантист...

:ем не писать тоже бьшо нельзя, ибо какой же ты советский писатель, 'лсываешь счастливую жизнь, так и бьющую вокруг тебя, что называ- •: Это уже наводит на известные подозрения... а там, глядишь, и до

:_теко...

. :мъю содержать как-то надо было...

•темя Иван Михайлович много занимается переводами. Он переводит .кий язык произведения Марка Твена, Жюля Верна, Редьярда Киплин- •лассиков...

: :лжает писать. О том, во что и сам уже не слишком верит... те гениальный рассказ «Слёзы Тубі», написанный Мавром в 1926 го- Гочно-плакатным «Васькай Жукавым» (1952). двумя разными авторами написано! іженная творческая удача «позднего» Янки Мавра — автобиографи- зесть «Шлях з цемры», но даже это, на мой субъективный взгляд, .талое и в литературном смысле, наиболее совершенное произ- -.:зра все же значительно уступает его ранним приключенческим

*: пням, по накалу страстей, по неослабевающему с годами читатель- •гтесу...

> ггоряю: это мое субъективное мнение как читателя.

:азр, безусловно, — один из классиков нашей белорусской литературы!

— один из самых любимых моих писателей! тъко из белорусских. Из писателей вообще, тех, благодаря которым писателем.

. кстати, довольно-таки поздним по всем литературным канонам

Государственной премии БССР (полученной им, увы, уже посмерт- •;ль Янка Мавр, прожил долгую жизнь. Но литературную славу принес- гэ несколько «звездных лет», с 1924 по 1929 годы, хять лет из общих восьмидесяти восьми... иР. Бог каждому из нас, писателей, несколько таких вот «звездных ■.тые выпали в период с 1924 по 1929 годы на долю Ивана Михай- і€ г~орова, гениального белорусского писателя, более известного как

Его произведения

будут востребованы всегда

Янка Мавр — классик белорусской детской литературы. Я ставл:-: в мировой детской литературе рядом с именами Александра Пушки:- Твена, Даниеля Дефо, Редьярда Киплинга, Роберта Стивенсона. ^ Фенимора Купера... Он велик прежде всего силой гуманизма, глуби; ненной правды, романтикой приключений. Янка Мавр вселил в м:: сердце непоколебимую веру в торжество добра и справедливости. Гі мою мальчишескую душу неприятием бездушия, алчности, жесток:- различия. Он подвигнул меня к сопереживанию, состраданию и че.т.« бию. Его «Слезы Тубі» стали моими слезами за все несправедливости Великий Мавр зарядил меня энергией фантазирования, целеустремл действия.

С трепетом вспоминаю даже сегодня, по истечении многих лет «Палескія рабінзоны» сделали меня словно участником описанных 2 событий. Помню, как после прочтения этого произведения мной овлад=: ное желание совершить что-нибудь подобное в своей обычной школьной жизни...

Этот кудесник детской литературы одним из первых наиболее зрі тимо, почти реально, провел меня, с замирающим сердцем, по неиз странам и континентам дорогами героев его книг «Чалавек ідзе», райскай птушкі», «Сын вады», «Шлях з цемры», романа «Амок»... Да г: тельно, что я, помню, опешил, узнав, что писатель никогда не был в тш которые описал. И позавидовал тем ученикам, уроки географии у к::: Янка Мавр.

Приложил свою талантливую руку, живой и яркий ум, щедг:< известный писатель и к созданию удивительной книги «Никогда не Кстати, она не менее потрясла меня в детские годы. Оказала огрс:г-* ние. И можно только представить, что я чувствовал, когда, работал редактором издательства «Юнацтва» и переиздавая эту бессмертна1 встречался с ее уже пожилыми героями, а также с ее составителям?- поведавшими интересного и о самом Янке Мавре. Не забуду и тог: емого, почти двадцатилетней давности, восторга, когда мое творнг: детей было отмечено решением бюро секции детской литературы С**-» 1 ратурной премией имени Янки Мавра. Возглавлял тогда эту секцию : поэт Артур Вольский.

Произведения-замечательного писателя, классика белорусской дет. ■ ратуры Янки Мавра и сегодня одни из самых любимых у юных читат:' страны. Их высокий духовный потенциал будет востребован всегда. : ственная сила не померкнет. Ибо стремление к добру, справедливости: любию, познанию мира непреходяще.

Душа, похожая на парус

том мире и в самом деле все закономерно. Он родился именно там, где 5ыл родиться, — в морском порту Либава. Сейчас это Лиепая, латыш- род на берегу Балтики. Он жил у моря неполных восемь лет. Поюм умер мать вместе с сыном вернулась в родную деревню Лебянипнси, которая -;я где-то на границе Литвы и Беларуси.

..:го неполных восемь лет... Но этого вполне хватило, чтобы его душу І окрылил ветер странствий. Я не стану пересказывать биографию Янки . она хорошо известна. Когда он взялся за перо, белорусская литература ллпа свое небо (Янка Купала), стояла на своей земле (Якуб Колас), успели — о себе многие поэты и прозаики. У них были разные голоса, а псевдони- похожие: Змйтрок Бядуля, Алесь Гарун, Янка Журба, Кондрат Крапива, Чарот... Что же, ничего удивительного: не просто преодолеть притяжение . чного опыта. А в королевстве Детская Литература земное притяжение не ет, особенно, если твоя душа имеет форму паруса.

■ тка Мавр — не литературное имя, а скорее волшебные слова, которые помога- :му читателю заглянул, в доисторическую эпоху, открыть неизведанное. Его повесть — «Чалавек ідзе» — увидела свет в 1927 году, когда автору испол- ■44 года. За первой книгой появились другие: «Сын вады» (1928), «У краше я птушкі» (1928), «Палескія рабінзоны» (1930), «Слёзы Тубі» (1930).

-.ілйсав этот абзац, я позвонил своему другу, писателю Валерию Кастрю- Ты читал «Слезы Тубі»? — «А как же, — услышал в ответ, — я даже к. как плакал!..» Конечно, дело не в слезах, которых всегда хватало на стра- г; различных изданий, а в том, что Янка Мавр подарил верный компас тем, :т;ил писать для детей. Ты можешь и обязан идти своей дорогой, но компас І;ОІ необходим. Я не люблю перечитывать то, что понравилось в школьные Не зря говорят: нельзя войти дважды в одну и ту же воду. Из всех произ- Янки Мавра меня особенно поразил «Амок», роман о восстании на Яве :1: году. В далекой Индонезии еще дымились пепелища, а роман уже был аан и увидел свет (1930). Потом он выдержал несколько переизданий на “■•сском, русском, украинском, еврейском и других языках. Кажется, сам не ожидал подобного успеха. Спустя тридцать лет, при подготовке очеред- -ереиздания, он говорил в послесловии:

=Еще одно издание романа выходит в свет. Все дальше и дальше в историю1 інгаются описанные в нем события. Совсем иной стала наша планета Земля, карте остается все меньше и меньше колониальных и зависимых стран, т: сто кой всенародной борьбе завоевала себе независимость Индонезия.

■ тня трудно себе представить эту большую богатую страну бесправной коло- маленького европейского государства! Мы, советские люди, всегда знали, :ано или поздно Ява, как и вообще все колонии, освободится из-под гнета ■чизаторов. Но автор этих строк, когда писал роман, не мог надеяться, что это . юйдет при его жизни, что он будет принимать у себя посланца свободного гнезийского народа...»

222

Это случилось в 1960 году. Специально в Минск, чтобы увидеться с ским писателем, приехал Кхо Куатлиат, сотрудник Министерства иное дел Республики Индонезия. Он был уверен, что Янка Мавр принимал в восстании 1926 года. Каково же было его удивление, когда он узнал, ~ романа «Амок» никогда не был на острове Ява!

«Это была незабываемая встреча, — признавался Янка Мавр. — ” Куатлиат увез к себе на родину белорусскую книгу о своей стране, а на аз* экземпляре оставил надпись на индонезийском языке, которого никто из не читал: «Ніёйр репіатаіап бішіа! Ніййр регзаЬаЬаІат Іпбопезіа — Ілп Смысл этих слов нам понятен и близок: «Да здравствует всемирный здравствует дружба между Индонезией и Советским Союзом!» Этим сет: дорогим для нас «документом» мы заканчиваем «историю одной книги Нет, история романа «Амок» на этом не завершилась, его ло-прежЕе « ют те, у кого душа похожа на парус.

ЕГОР

Я до сих пор нахожусь

под влиянием Янки Мавра

Мне было двенадцать лет, когда я открыл для себя этого автора и ет: тельные миры.

В ту пору, летом 1983 года, родители меня отправили в пионерекз: • Скука там царила труднопереносимая. Чтобы не закиснуть душой • я совершал активные набеги на тамошнюю библиотеку. Конечно, отдаъ_м почтение книжкам о войне, партизанах и подпольщиках. Кто из мдг в таком возрасте не грезит боевыми подвигами? Окажись тогда п:-:: немецко-фашистский оккупант — закидал бы его шишками!

В очередной стопке взятых мною книг оказалась повесть Янки Мавр: кія рабінзоны». Ее сюжет поначалу удивил: как это можно потеряться в которая казалась сплошь цивилизованным краем? Затем восхитил: как бь; ни приходилось моим сверстникам Мирону и Виктору, они не унывали, лись — выживали, обустраивали свой быт. Думается, в образах этих гег- обозначил главную черту нашего, национального характера — умение : «при любой географии». Пусть эта черта и проявляется метафорически. — очень притягательными «Палескіх рабінзонаў». А уж когда «нарисовал::, дательные персонажи — контрабандисты-вредители, то тут уж повеет: читалась с неослабевающим вниманием. Очень уж ловко импульсивнъ: и спокойный Мирон управились в финале с дюжиной головорезов!

Конечно, в нынешних реалиях некоторые аспекты «Палескіх рз' кажутся немного брутальными. Я имею в виду эпизоды, когда Мирон в кулинарных целях забивают зайца о дерево и выскабливают черепаху нн в порядке самообороны выбивают глаз медведю; а также сдирают шкун

тъ палицы. Современным детям трудно восхищаться этими поступ- -~е 1920 годов, когда Мавр работал над этой повестью, отношение 'шеетве, причем не только советском, было более утилитарное. По- :?-эи не особо отягощали себя размышлениями об охране природы, "алескіх рабінзонаў» я уже специально искал книги Мавра в библио- -т: читал, было очень интересным. Действие чаще всего происходило тазах, с которыми сам автор был знаком только по книгам. Но сила ыображения стремительно переносила его и его читателей в отдален- І ьмлй и делала героев «живыми», а их поступки правдоподобными, причине я всей душой переживал за несчастливую судьбу Сына

— ый отправился на лайнере в «капиталистический ад». В то же время ь героев-китайцев из повести «У краіне райскай птушкі», которые

.. і сбывать каучук для белых колонизаторов, а вместо этого организо- ■: пию на плантациях. А что касается повести «ТВТ», которая была Ы-ІІ раньше, чем «Тимур и его команда» Гайдара, но не породила ана-

— ыеового движения, то, думаю, ее философия нисколько не устарела. г — ас она трансформировалась в волонтерское движение. Почти восемь-

-.ззад Мавр написал о школьниках, которые стали делать полезные ьхгэятельно ремонтировать сломанные вещи, убирать мусор, помогать Со временем, таких инициативных подростков меньше не становится, •то энергию можно и нужно направлять в русло позитивных сверше- :му, считаю, созидательный посыл «ТВТ» не устареет еще долго, по сих пор нахожусь под влиянием Янки Мавра. В качестве доказа- • :чу сослаться на свою повесть «Новыя палескія рабінзоны», опуб- в журнале «Маладосць» в 2011 году. Действие в ней происходит честах, где 80 лет назад потерпели крушение в половодье Мирон Теперь же на остров среди болот попадают их сверстники, которых н Мирон и Виктор. Правда, компанию им составляет еще и сестра одно- : -зков. Ее зовут Юля, и она мечтает стать певицей. Понятное дело, какая история для подростков, если в ней нет девчонки? г-но, в качестве отрицательных персонажей уже не могут быть «вреди- з повести Мавра. Но у меня злодеями оказываются «черные археоло- гілшо это люди, не имеющие даже отдаленного представления о морали -• езности. Разумеется, финал моей повести тоже оптимистический, как І.:Н жанра.

-- зе, что мне хотелось сохранить, так это философию мавровских «Рабін- 'угь которой заключается в том, что сплоченность и дружба способны мтъ любые невзгоды, что за настоящей экзотикой не надо мчаться за три- , «гчель — нужно лишь внимательнее посмотреть вокруг, и что не следует >ея унынию даже в казалось бы безвыходной ситуации.

.пне может статься, что через какое-то время другой автор возьмет Мав- зюжет и создаст свой ремейк. Это лишь вновь докажет, что влияние :а белорусскую литературу неоспоримо.

Е.ІМНЧНО разворачивающиеся сюжеты Мавра кинематографичны. Конеч- наши кинематографисты не могут отправиться в Полинезию, чтобы ьюовать «Сына Вады» или «У краше райскай птушкі». Но им вполне придать новое звучание самому известному произведению Мавра. Не «Палескіх рабінзонаў» в прошлом веке экранизировали дважды: в 1935 годах. В обоих случаях кинематографисты уходили довольно далеко от Картина 1935 года получилась довольно авангардной, бесконфликтной, гбилием комбинированных психоделических эффектов. Короткометражка :га называлась «Острова на далеких озерах» и повествовала о том, как : терялись, затем нашлись и навели рыбнадзор на браконьеров, стя почти сорок лет «Беларусьфильм» вновь планирует экранизировать ::<іх рабінзонаў». Причем, и эта киновереия получается довольно ориги-

нальной: остров посреди болот обретает новую трактовку. Мне как с: сценария хорошо понятна причина, по которой это происходит. Текст непроизвольно побуждает к импровизациям, развитию сюжетных линий з* теров, к созданию новых интригующих ходов. Это и объясняет, почему * нии каждого, кто читает Мавра или интерпретирует его, обязательно в: образ «своего Мавра». И думается, этот эффект будет иметь место и впре сколько бы времени ни прошло, а новые поколения будут читать Яше. И каждый читатель в нем откроет что-то свое.

ТАТЬЯНА БУДОВИЧ-БОР:

Мой таинственный Мавр

Когда-то, в далекие школьные времена, листая учебник по белорус; ратуре, я нашла потрясшую меня картинку: в огромных морских волна- фигурка испуганного мальчика и открытая зубастая пасть акулы рядом. Бел литература тогда была далеко не самым моим любимым предметом: а городской русскоязычной школе учителя менялись один за другим, прихсл на урок по обязанности, а не по зову души, зачастую и опаздывая при зтеч. им было думать о том, чтобы зажечь детские сердца любовью к своему, рс: та картинка с маленьким негритенком, необычное название рассказа «С. и не менее необычное имя автора Янка Мавр сделали свое дело: произвел, сразу же прочитано (впервые не по необходимости готовить уроки, а интереса: что же там все-таки приключилось с Туби?). До последней точх> зе по детской своей наивности с верой в высшую справедливость я не рл_ с надеждой, что все обойдется, все будет хорошо. А потом, когда те се: о погибшем мальчике немного приутихли со временем, в душе остал: томление по далеким странам, морям-океанам, всему неизведанному и г_ денному. Было одновременно и страшно (там ведь акулы, жестокие ксл порядки) и интересно (самой вживую увидеть огромные волны, эвкалипт, неприступные скалы). Потом я увлеклась Жюлем Верном и Майн Риде •_ «запоем», в ущерб и урокам, и домашним обязанностям, в ущерб даже зт>=- му что не расставалась с книгой по дороге на тренировку и с тренировк * (желание оказаться в другом мире,-полном приключений, рядом с отваа-^ ями было куца актуальнее здравых соображений). И как-то случайно кг книга на белорусском языке Янки Мавра «Чалавек ідзе». Я прочитал; райскай птушкі», «Сын вады» и сделала поразительное открытие: а га::, русском языке написано ничуть не хуже, и что наш белорусский автор г-л. не менее интересно, чем Жюль Верн и Майн Рид! И, мало того, трудност по-белорусски перестали замечаться ще-то уже через страниц десять!

Так получилось, что те детские переживания трансформировал: менем в мечту везде побывать и испытать себя, и за это я благола: белорусскому писателю, каждое слово произведений которого напел? дельной любовью к жизни и к детям.

Журнал "Нёман" №5/2013