В процессе работы, длившейся почти год, договор с мюзик-холлом был расторгнут[3], но почти сразу комедией заинтересовался театр Сатиры[4]. Однако чтение «Блаженства», состоявшееся в его стенах в апреле 1934 года, не вызвало ажиотажа у руководства — автору предложили кардинально переделать комедию. Как писала в те дни в своём дневнике Елена Булгакова, «им грезится какая-то смешная пьеса с Иваном Грозным, с усечением будущего»[5]. Вероятно, этот ракурс — взгляд из настоящего в будущее — настораживал постановщиков[6]: в письме, адресованном литературоведу Павлу Попову, Михаил Афанасьевич рассказывал, что обедавший с ним в ресторане директор театра внимательно выслушал рассказ об идее и проблематике «Блаженства», а затем исчез — «есть предположение, что он ушёл в четвёртое измерение»[7].

Осенью 1934 года художественный руководитель театра Сатиры Николай Горчаков вновь напомнил Булгакову о желании труппы получить от него пьесу об Иване Грозном[8]. В конце ноября Булгаков сделал первые наброски к «Ивану Васильевичу», а в октябре 1935 года прочитал пришедшим к нему домой представителям театра готовое произведение[9].

Действующие лица

Евгений Николаевич Рейн — инженер.*

Подрезкова — соседка Евгения Рейна.

Юрий Милославский по прозвищу «Солист» — квартирный вор.

Святослав Владимирович Бунша-Корецкий — секретарь домоуправления.

царь Иоанн Грозный (XVI век).

опричник (XVI век).

стрелецкий голова (XVI век).

Сергей Евгеньевич Михельсон — сосед Евгения Рейна.

Павел Сергеевич Радаманов — Народный Комиссар Изобретений (XXIII век).

Аврора Павловна Радаманова — дочь Павла Радаманова (XXIII век).

Анна — секретарь Павла Радаманова (XXIII век).

Фердинанд Саввич — директор Института Гармонии, ухажёр Авроры Радамановой (XXIII век).

Граббе — профессор медицины (XXIII век).

гость (XXIII век).

услужливый гость (XXIII век).

Милиция.

Сюжет

Московская коммунальная квартира. Инженер Евгений Николаевич Рейн создаёт машину времени. Недавно Рейна бросила жена Софья, но он относится к этому равнодушно.

К нему заходит секретарь домоуправления Бунша-Корецкий с требованием заплатить за квартиру и зарегистрировать его машину времени. Рейн говорит Бунше, что машина безопасна, и для убедительности включает её. Вместо стены комнаты Михельсона, соседа Рейна, появляется палата Иоанна Грозного XVI века. Иоанн Грозный в испуге бросается в комнату Рейна, выбегает из неё и закрывается на чердаке. Евгений Николаевич, пытаясь догнать Иоанна, убегает из квартиры, и в это время Бунша звонит в милицию. Вернувшись в квартиру, Рейн видит стрелецкого голову, замахивающегося на него бердышом. Он поворачивает ключ на машине и палата Иоанна Грозного исчезает, но исчезает также и стена комнаты Михельсона, где в этот момент сидел вор Юрий Милославский. Увидев, что стена исчезла, он проходит в комнату Рейна, и стена снова встаёт на место.

Заинтересовавшись машиной времени, Милославский рассматривает её и незаметно для Евгения Николаевича крадёт ключ; после этого машина включилась, и вместе с нею все трое — Рейн, Бунша-Корецкий и Милославский — попадают в далёкое будущее, в 30 апреля 2222 года.

https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%91%D0%B...

*Что интересно, в 1935 г. родился: Евге́ний Бори́сович Рейн (29 декабря 1935, Ленинград, СССР) — русский советский и российский поэт, прозаик, сценарист. Лауреат Государственной премии

https://fantlab.org/work7694

Пьеса, имеющая подзаголовок «Сон инженера Рейна в четырех актах». При жизни Булгакова не публиковалась и не ставилась. Впервые: Звезда Востока, Ташкент, 1966, № 7. Замысел Б. относится к 1929 г. На него повлияли пьесы В. Маяковского «Клоп» (1928) и «Баня» (1929). Но только 18 мая 1933 г. Булгаков заключил договор с Ленинградским мюзик-холлом на «эксцентрическую синтетическую трехактную пьесу» — будущее Б. Писать текст пьесы Булгаков начал 26 мая, но вскоре прервал работу, поскольку договор с Ленинградским мюзик-холом был расторгнут по взаимному согласию сторон 16 июля 1933 г. Драматург вернулся к тексту Б. только 8 декабря. Первая редакция пьесы была закончена 28 марта 1934 г. Пятью днями раньше, 23 марта 1934 г., был заключен договор с московским Театром сатиры на новую комедию — Б. со сроком сдачи 15 мая. 11 апреля была завершена вторая редакция Б., а 23 апреля — третья. 25 апреля Булгаков читал пьесу в Театре сатиры. Важнейшие сцены, где действие разворачивалось в воображаемом коммунистическом будущем, не понравились ни режиссерам, ни актерам. В результате переработки Б. Булгаков по канве прежней пьесы создал новую — «Иван Васильевич».

В Б. страна коммунистически-технократической утопии будущего называется «Блаженство». Во главе его стоит народный комиссар изобретений Радаманов. «Восточная» фамилия, предполагавшая, очевидно, и соответствующую внешность исполнителя, может расцениваться как намек на Сталина. В пьесе парадийно трансформирован запечатленный в гомеровской «Одиссее» древнегреческий миф о златовласом Радаманфе, сыне бога Зевса и судье в царстве мертвых. Радаманфу подвластен Элизиум (Елисейские поля), блаженное царство, «где пробегают светло беспечальные дни человека». Ирония в Б. заключается в том, что коммунистическое общество оказывается по сути царством мертвых. Идеологическая монополия в Блаженстве принадлежит Институту Гармонии. Здесь можно усмотреть намек на название созданной утопистом Робертом Оуэном (1771-1858) колонии «Новая Гармония». Институт регламентирует всю жизнь граждан Блаженства. Он выступает как бы предшественником зловещего Министерства Правды в знаменитой антиутопии «1984» (1949) английского писателя Джорджа Оруэлла (Эрика Блэра) (1903-1950).

В первой редакции Б. Радаманов, убеждая инженера Рейна отдать властям Блаженства его изобретение — машину времени, признается: «Я плоховато знаю историю. Да это и неважно. Иван ли, Сидор, Грозный ли… Голубь мой, мы не хотим сюрпризов… Вы улетите… Кто знает, кто прилетит к нам?» Здесь — парафраз записи в булгаковском дневнике в ночь с 20 на 21 декабря 1924 г. в связи с выходом книги Троцкого «Уроки Октября»: «…Ходили, правда, слухи, что Шмидта выгнали из Госиздата (речь идет об О.Ю.Шмидте (1891-1956), бывшем директоре Госиздата. — Б.С.) именно за напечатание этой книги и только потом сообразили, что конфисковать ее нельзя, еще вреднее, тем более что публика, конечно, ни уха, ни рыла не понимает в этой книге и ей глубоко все равно — Зиновьев ли, Троцкий ли, Иванов ли, Рабинович. Это «спор славян между собою». Руководителей «Блаженства» Булгаков наделяет менталитетом российского обывателя, которому решительно все равно, кто был творцом Октябрьского переворота — В. И. Ленин, Троцкий, Г.Е. Зиновьев (Радомышельский-Апфель-баум) (1883-1936) или кто-то еще. Радаманов и его товарищи, оказывается, «ни уха, ни рыла» не понимают в русской истории, а их «Блаженство» — космополитично и безнационально. Приуроченность сцены ко дню международной солидарности трудящихся в «Блаженстве» идет от первомайской приуроченности в романе французского писателя Нобелевского лауреата Анатоля Франса (Тибо) (1844-1924) «На белом камне» (1904) действия в воображаемом социалистическом будущем. Бал же в честь 1-го мая, на котором веселятся пролетарии во фраках, напоминает о Вальпургиевой ночи на 1-е мая, празднике весны древнегерманской мифологии, в средневековой демонологии трансформировавшемся в великий шабаш (праздник ведьм) на горе Брокен в Гарце. Дальнейшее развитие тема 1 мая и Вальпургиевой ночи получила в «Мастере и Маргарите», где Воланд и его свита прибывают в Москву после шабаша на Брокене. Инженер Рейн, творец-изобретатель, отвергаемый социалистическим обществом, стоит в одном ряду с Ефросимовым «Адама и Евы», главным героем «Мастера и Маргариты» и др.

Интересно, что родословная управдома Бунши претерпела разительные метаморфозы на пути от первой до третьей, последней редакции Б. В первой редакции, где изобретателя вначале звали Евгений Бондерор, Бунша в ответ на его слова: «Вам, князь, лечиться надо!» горячо отстаивал свое простонародное происхождение:

«БУНША. Я уже доказал, Евгений Васильевич, что я не князь. Вы меня князем не называйте, а то ужас произойдет.

БОНДЕРОР. Вы — князь.

БУНША. А я говорю, что не князь. У меня документы есть. (Вынимает бумаги.)

У меня есть документ, что моя мать изменяла в тысяча восемьсот семидесятом году моему отцу с нашим кучером Пантелеем, я есть плод судебной ошибки, из-за каковой мне не дают включиться в новую жизнь.

БОНДЕРОР. Что вы терзаете меня?

БУНША. Заклинаю вас уплатить за квартиру.

БОНДЕРОР. Мало нищеты, мало того, что на шее висит нелюбимый человек (намек на недавно распавшийся, 3 октября 1932 г., брак с Л. Е. Белозерской; невозможность бросить на произвол судьбы нелюбимую уже жену была одним из факторов, мешавших Булгакову соединиться с Е. С. Шиловской, в третьем браке — Булгаковой). — Б. С.), — нет, за мною по пятам ходит развалина, не то сын кучера, не то князь, с засаленной книгой под мышкой и истязает меня».

Управдом наделен пародийным сходством с самым главным управляющим Советского государства — председателем Совнаркома В. И. Лениным, дворянское происхождение которого после 1917 г. не афишировалось. В народе было распространено немало легенд о пролетарском или крестьянском происхождении «вождя мирового пролетариата». Одна из таких легенд была запечатлена, например, в очерке писателя Владимира Зазубрина (Зубцова) (1895-1937) «Неезжеными дорогами» (1926), с текстом которого Булгаков был, скорее всего, знаком (см.: «Рабочий город-сад»). В Б. год рождения Бунши совпадает с годом рождения Ленина, а слова о судебной ошибке могут служить намеком на юридическое образование Ленина и его краткую адвокатскую практику в судах. Назвав Буншу князем да еще с подходящим отчеством — Святослав Владимирович (по именам знаменитых древнерусских князей, к тому же одного из них, крестившего Русь, звали одинаково с Лениным), — Булгаков спародировал первого главу Советского государства, правление которого действительно привело к ужасным последствиям для России. Тут полное соответствие с комическим предсказанием Бунши: «Вы меня князем не называйте, а то ужас произойдет». Ленин под конец жизни стал немощным паралитиком, и потому Бондерор называет Буншу «развалиной». Булгаков ощущал на себе последствия прихода Ленина и большевиков к власти. Драматурга всю жизнь терзали критики с убойными ленинскими цитатами в руках. Буншу же он заставил совершить путешествие в предрекаемый Лениным коммунистический рай.

Такой образ управдома был слишком прозрачен, чтобы пройти даже самого тупого цензора. Поэтому во второй редакции Б. Бунша доказывает Рейну, что «моя мать, Ираида Михайловна, во время Парижской коммуны состояла в сожительстве с нашим кучером Пантелеем. А я родился ровно через девять месяцев и похож на Пантелея». Тут исчезли слова о судебной ошибке и невозможности из-за нее включиться в новую жизнь — намек на осуществленное после 1917 г. поражение в правах бывших дворян (на Ленина такое поражение, разумеется, не распространялось). Учитывая время существования Парижской коммуны — с сентября 1870 г. по март 1871 г. — дата рождения Бунши уверенно относилась на 1871 г., что уменьшало сходство с Лениным. Намек теперь был на то, что мелкие начальники — домовые тираны типа пьяницы Бунши — родились благодаря успешной пролетарской (или социалистической) революции. Первым образцом такой революции марксисты считали Парижскую коммуну. Однако и данный намек оказался цензурно неприемлем. Поэтому в окончательном тексте Б. остались только достаточно безобидные уверения Бунши, что он — сын кучера Пантелея, без каких-либо подробностей.

Весь эпизод с бывшим князем, притворившимся кучером, подсказан Булгакову опубликованной в журнале «Русский современник» 1924 г. «Тетрадью примечаний и мыслей Онуфрия Зуева». Ее автором был писатель Евгений Замятин (1884-1937), в №2 этого же журнала напечатавший статью «О сегодняшнем и современном» с положительным отзывом о «Дьяволиаде», а позднее ставший булгаковским другом. В заметке «Онуфрия Зуева» «Нотабене: сообщить куда следует (что бывший князь укрывается под чужой фамилией)» Замятин писал: «Открытие о том сделано мною совместно с Максимом Горьким. Вчера в сочинении Максима Горького «Детство» я прочел стихи:

И вечерней, и ранней порою

Много старцев, и вдов, и сирот

Под окошками ходит с сумой,

Христа ради на помощь зовет.

Причем Горький сообщает, что означенные стихи писаны (бывшим) князем Вяземским. Однако те же стихи обнаружены мною в книге, называемой «Сочинения И. С. Никитина». Из чего заключаю, что под фамилией Никитина преступно укрылся бывший князь, дабы избежать народного гнева».

Ляп Максима Горького (А. М. Пешкова) (1868-1936), спутавшего стихи крестьянского поэта Ивана Саввича Никитина (1824-1861) со стихами князя Петра Андреевича Вяземского (1792-1878), юмористически обыгран Замятиным со злым намеком на поощряемое новыми властями доносительство по отношению к скрывающим свое прошлое «бывшим». Булгаков перевернул ситуацию зеркально: бывший князь Бунша упорно рядится в личину сына кучера, что не мешает ему донести «куда следует» об открытии Рейна-Бондерора — машине времени, из которой появился царь Иоанн Грозный. В пьесе же «Иван Васильевич», написанной по канве Б., Бунша вообще носит двойную фамилию: Бунша-Корецкий, приняв вторую ее половину от своего мнимого отца-кучера.

Образ директора Института Гармонии Саввича в Б. навеян спором Булгакова с писателем и журналистом Августом Явичем в середине 20-х годов о том, преступны ли, подобно убийце-извозчику В. И. Комарову, великие исторические деятели вроде Наполеона (1769-1821) или Ивана Грозного (1530-1584) (см.: «Комаровское дело»). Явич склонен был видеть в них «величайших преступников», а Ивана Грозного сравнивал с Комаровым, который после убийства всегда молился за упокой души своей жертвы. В Б. Иоанн Грозный также изображен кающимся: «Увы мне, грешному! Горе мне, окаянному! Скверному душегубцу, ох!». Явич приводит слова Булгакова, назвавшего Грозного безумцем. В финале Б. «в состоянии тихого помешательства идет Иоанн, увидев всех, крестится.

ИОАНН. О, беда претягчайшая!.. Господие и отцы, молю вас, исполу есмь чернец...

Пауза.

МИХЕЛЬСОН. Товарищи! Берите его! Нечего на него глядеть!

ИОАНН, (мутно поглядев на Михель-сона). Собака! Смертный прыщ!

МИХЕЛЬСОН. Ах, я же еще и прыщ!

АВРОРА (Рейну). Боже, как интересно! Что же с ним сделают? Отправь его обратно. Он сошел с ума!

РЕЙН. Да.

Включает механизм. В тот же момент грянул набат. Возникла сводчатая палата Иоанна. По ней мечется Стрелецкий голова.

ГОЛОВА. Стрельцы! Гей, сотник! Гой да! Где царь?!

РЕЙН (Иоанну). В палату!

ИОАНН. Господи! Господи! (Бросается в палату.)

Рейн выключает механизм, и в то же мгновение исчезают палата, Иоанн и Голова».

Явич пытался убедить Булгакова, что безумцев, свершивших тягчайшие преступления, надо признавать вменяемыми и уничтожать, что «Герострата надо казнить». Автор Б. видел здесь лазейку для беззакония: «Нерон неподсуден. Зато он всегда найдет возможность объявить Геростратом всякого, кто усомнится в его здравом рассудке. И потом, что такое безумие? С точки зрения сенаторов, Калигула, назначивший сенатором своего рыжего жеребца, несомненно, сумасшедший. А Калигула, введя в сенат коня, лишь остроумно показал, чего стоит сенат, аплодирующий коню. Какая власть не объявляла своих политических противников бандитами, шпионами, сумасшедшими?» В Б., как и предлагал Явич, милиция пытается привлечь к ответственности безумного Иоанна, и, спасая его, инженер Рейн возвращает помешавшегося царя в XVI в. Таким образом, получается, что, по крайней мере, часть своих преступлений царь совершил, будучи сумасшедшим (а помешался он в Б. от реалий современной советской жизни).

Явич рассказывает и о том, как Булгаков создал на него устную пародию — «не то похождения, не то приключения репортера Савича на Северном полюсе».

Отсюда и Саввич в Б., блюдущий предустановленную коммунистическую гармонию в Блаженстве, противник всяких нарушающих ее проявлений живой жизни, которую олицетворяют прибывшие в Блаженство Рейн, Бунша и вор-рецидивист Милославский. Саввич конструирует жизнь по идеальному плану, вследствие чего жить в Блаженстве оказывается невыразимо скучно. Вероятно, здесь Булгаков иронизировал над Явичем, который в прошлом видел одних только преступников, судя царей с точки зрения если не несовершенного настоящего, то грядущего идеального будущего.

http://bulgakov.lit-info.ru/bulgakov/dict...

Громова входила в комиссию по приему в Союз советских писателей, переводила Станислава Лема и считалась одним из самых известных за рубежом

советских критиков в области научной фантастики2. Собрания дома у Громовой — во время визитов Станислава Лема в СССР или после вечеров в Центральном доме литераторов в Москве — стали неизменной деталью в воспоминаниях о ней. Сейчас, однако, имя Громовой почти не известно никому, кроме

специалистов по советской научно-фантастической литературе; ни о ней, ни

о ее творчестве нет, кажется, ни одной научной статьи. Задача этой работы —

на материале биографии Громовой и анализа ее круга общения показать связь

между публичными институционализированными и домашними, «альтернативно-институциональными» формами литературной коммуникации в позднесоветской литературе и, в частности, в среде фантастов.

Биографическая траектория Громовой:

реконструкция

Ариадна Громова (девичья фамилия Давиденко) родилась в 1916 году в Москве, однако в связи с революцией 1917 года семья переехала в Киев. В 1938 году

Громова успешно окончила историко-филологический факультет Киевского

университета, уже с декабря 1935 года по апрель 1938 года она работала литературным консультантом в киевской «Литературной газете», а с августа 1938 года

по сентябрь 1941 года — литературным консультантом и редактором в киевской газете «Юный пионер»3. Громова курировала детский литературный кружок при этой газете, среди участников которого были будущие поэты Наум

Мандель (в дальнейшем получивший известность как Наум Коржавин), Лазарь Шерешевский, Григорий Шурмак (впоследствии автор знаменитой песни

«Воркута — Ленинград») и погибший на войне Павел Винтман. Отношения

с киевскими знакомыми Громова будет поддерживать до конца своей жизни.

При оккупации Киева в 1941 году был расстрелян первый муж писательницы — Борис Громов. Мемуаристы утверждают, что в 1942—1943 годах Громова

была связной киевского подполья и несколько раз бежала из немецкого плена (см.: [Мирер 1990: 42; Щербакова 2009]), но из-за отсутствия источников

сложно сказать, насколько такая версия событий соответствует действитель126

Максим Лукин

2 Так Громову охарактеризовали в приглашении на конференцию в Университете Торонто в 1971 году: «Громова находится в уникальном положении критика, в равной

степени хорошо известного в СССР и англоязычных странах» (Invitation to Miss Gromova // Центральный государственный архив г. Москвы (ЦГАМ). Ф. Л-194. Оп. 1.

Д. 261. Л. 9). Несмотря на это, Громова ни разу не смогла поучаствовать в академических мероприятиях в англоязычных странах — ее туда просто не выпускали. Помимо СССР, Громова за всю свою жизнь смогла побывать только в социалистических

Польше и Чехословакии.

3 Справка, выданная редакцией газеты «Молодь Украины» 13 ноября 1946 г. // ЦГАМ.

Ф. Л-194. Оп. 1. Д. 292. Л. 16.

ности4. В 1944 году Громова продолжила обучение в аспирантуре, прервавшееся из-за войны, и в 1946 году защитила кандидатскую диссертацию по теме

«Эстетика Брюсова». В том же году Громова стала старшим научным сотрудником в Институте литературы АН УССР5. В 1949 году ее диссертация была

«задним числом» раскритикована в Высшей аттестационной комиссии за

«безудержную апологию Брюсова», «антимарксизм» и «буржуазный объективизм», а саму Громову обвинили в «космополитизме»6; эти обвинения

могли быть частью кампании против официальных оппонентов Громовой —

М.Ф. Рыльского и А.А. Гозенпуда7

.

В 1949 году Громова переехала в Челябинск в связи с переводом на работу

ее второго мужа, Евгения Громова, однофамильца ее первого мужа8. Она преподавала в Челябинском государственном педагогическом институте [Щербакова 2009] — вероятно, переезд изменил карьерные ориентации Громовой, и

она больше не занималась научными исследованиями. В 1954 году Громова

с мужем переехали в Москву, и сначала она работала в «Литературной газете»,

а в 1955—1958 годах — в «Дружбе народов»9. В 1958 году Громову приняли

в Союз писателей СССР.

В 1959 году был опубликован первый научно-фантастический роман Громовой «По следам неведомого» (написан в соавторстве с В. Комаровым). Помимо занятий собственно литературным творчеством — с 1959 по 1971 годы

она опубликовала семь романов и повестей [Вельчинский, Миловидов 1990] —

Громова была активным критиком (см., например: [Громова 1972; 1973]), редактором и рецензентом10, участвовала в исследовательской группе ведущего

советского футуролога И. Бестужева-Лады по прогнозированию общественных

127

Домашние собрания, социальные сети и биографическая стратегия А.Г. Громовой (1916—1981)

4 Такой нарратив Громова могла сконструировать намеренно, чтобы войти в поле

«военно-партизанской» литературы: с 1951 года она пыталась опубликовать роман

«Линия фронта — на востоке», посвященный деятельности подпольного движения

в Киеве. Роман долго отклонялся издательствами (по-видимому, по идеологическим

причинам), в 1958 году в издательстве «Советский писатель» была опубликована

только первая часть. Московский адвокат Я.И. Айзенштадт полагал, что вопрос об

издании второй части книги был передан на рассмотрение в отдел агитации и пропаганды ЦК КПСС (см.: [Айзенштадт 1991: 58]).

5 Трудовая книжка А.Г. Громовой // ЦГАМ. Ф. Л-194. Оп. 1. Д. 292. Л. 23.

6 Отзыв на диссертацию А.Г. Давиденко «Эстетика Брюсова» // Там же. Д. 293.

Л. 14—33.

7 В 1947 году в газете «Советская Украина» Рыльского обвинили в «националистических ошибках» [Губин 2020], А.А. Гозенпуд в 1949 году был уволен из Малого театра

и некоторое время был вынужден скрываться, опасаясь ареста (см.: А.А. Гозенпуд:

[Биография] // Век перевода (http://www.vekperevoda.com/1900/gozenpud....)).

8 Трудовая книжка А.Г. Громовой // ЦГАМ. Ф. Л-194. Оп. 1. Д. 292. Л. 24. Биография

Евгения Громова не очень ясна: по-видимому, он являлся однофамильцем первого

мужа писательницы и во время войны был заместителем начальника управления

аэродромного строительства в составе общесоюзного наркомата внутренних дел

(Указ Президиума ВС СССР О награждении работников аэродромного строительства // Государственный архив Российской Федерации. Ф. Р7523. Оп. 4. Д. 188. Л. 1).

9 Автобиография А.Г. Громовой, 29.07.1964 // ЦГАМ. Ф. Л-194. Оп. 1. Д. 61. Л. 5.

В «Дружбе народов» Громова изначально рецензировала произведения украино- и

белорусскоязычных писателей, затем заведовала отделом критики и библиографии.

10 Громова была внутренним рецензентом журналов «Дружба народов», «Знамя»,

«Москва», издательств «Детская литература», «Мир» (см.: ЦГАМ. Ф. Л-194. Оп. 1.

Д. 67, 69). Внутренние рецензии оставались одним из источников дохода Громовой

до конца жизни [Нудельман 1984].

потребностей до 2000 года [Бестужев-Лада 2004: 714], активно интересовалась

оккультизмом и парапсихологией.

Сочетание различных социально-культурных интересов — от внимания

к «военной» литературе до исследований модернистской поэзии, увлечения

футурологией и идеями нью-эйджа11 — наряду с периодической сменой мест

проживания формировали многоуровневое социальное окружение Громовой.

Включенность Громовой в разные социальные сети и контексты делает ее кейс

особенно перспективным для понимания механизмов позднесоветского поля

литературы.

Историография и методология исследования

Основной этап писательской карьеры Громовой приходится на конец 1950-х —

1970-е годы, период развития новых форм социальности, которые были невозможны в сталинский период. В ответ на постепенное включение граждан

в управление страной и связанное с этим усиление взаимного контроля —

О.В. Хархордин называет этот процесс коллективизацией жизни [Хархордин

2016: 384] — внутри формальных коллективов образовывались неформальные, развивались субкультурные движения и приятельские сети [Там же: 384,

412]. В результате снижения контроля за повседневной жизнью и активного

жилищного строительства появлялись пространства «неформальной публичности», или «публично-приватная сфера» [Voronkov, Zdravomyslova 2002].

Историки долгое время говорили о размежевании интеллигенции в 1960—

1970-е годы на «либеральный» и «консервативный» лагеря [Зезина 1999; Эггелинг 1999; Brudny 2000: 17—19]12. Недавние исследования, однако, показывают

более сложные механизмы «цеховой солидарности» писательских групп [Митрохин 2003: 145] и развития неформальных сетевых сообществ [Кукулин, Майофис 2017; Ivanauskas 2014] в позднесоветский период13.

Учитывая описанный контекст, мне кажется уместным применить метод анализа социальных сетей для изучения окружения Громовой. Под сетью в социологии обычно понимается совокупность отношений между акторами (людьми

или организациями), объединенными как формальными, так и неформальными связями [Гидденс, Саттон 2019: 201]14. Связи в рамках сети могут различаться

интенсивностью (или «силой» [Granovetter 1973]), сами же сети могут как поддерживать, так и подрывать функционирование институтов15

.

128

Максим Лукин

11 Громова собрала коллекцию самиздатских текстов по эзотерике и парапсихологии

(см.: ЦГАМ. Ф. Л-194. Оп. 1. Д. 411). В 1966 году В. Немцов публично критиковал Громову за «телепатические бредни» [Немцов 1966].

12 Такая модель восприятия закрепилась в ответ на попытку властей предотвратить

развитие писательских группировок созданием Союза писателей РСФСР в 1958 году

[Майофис 2016: 304].

13 Эти процессы проходили не только в писательской среде: так, в ответ на административное и политическое давление в 1960—1970-е годы сформировалось неформальное сообщество математиков [Герович 2020].

14 Отношения, которые образуют сеть, могут возникать независимо от интенций акторов [Barkey 2009: 722].

15 Например, в позднем СССР сеть клубов любителей фантастики выполняла одобряемые государством задачи, а сети теневой экономики или распространения самиздата противоречили официальным институтам [Кукулин 2017б: 152].

Харрисон Уайт предложил объяснять формирование идентичности человека тем, что в процессе жизни он переключается между разными сетями, меняет свое положение в них, что отражается на его представлениях о социальном

порядке и самом себе [White 2008; Каспэ 2018: 296]). Пьер Бурдье предложил

рассматривать жизнь человека как серию перемещений между различными

полями социального пространства [Бурдье 2002: 80]16. Моя статья, таким образом, близка к исследованиям поведенческих стратегий акторов поля литературы (см.: [Берг 2000; Лямина, Самовер 2017]).

На основе анализа личного архива Громовой (ЦГА г. Москвы) и корпуса

мемуаров я выделил несколько социальных сетей, сформированных вокруг нее:

поэтов и писателей, имеющих общие киевские корни; писателей-фантастов

«социально-философского» направления; зарубежных критиков и исследователей советской фантастики. Ниже я постараюсь показать, как в домашнем общении Громовой складывались и реализовались отношения в рамках более

широких социальных сетей.

Киевская сеть Громовой

В статье, посвященной взаимоотношениям Иосифа Бродского и Наума Коржавина, поэт и писатель Григорий Шурмак вспоминает, как в августе 1973 года

Громова «давала обед в честь друзей, имеющих общие киевские корни»:

«Были Л. Шерешевский с женой, Н. Коржавин, уже нацеленный на отъезд

в эмиграцию, Т. Глушкова и мы с сыном» [Шурмак 2003]. Поэты, присутствовавшие на этом обеде, познакомились еще в 1930-е годы: все они занимались

в литературном кружке при газете «Юный пионер», которым руководила Громова [Шерешевский 1990: 35]. Громова также поддерживала контакты с вдовой погибшего в войну Павла Винтмана Зинаидой Сагалович17. Кроме того,

Громова продолжала переписываться с киевлянкой О.М. Светличной, участвовавшей в деятельности подполья в период оккупации.

Контакты с Шерешевским Громова восстановила в 1956 году — после его

реабилитации и переезда в Горький18. В письме от 8 июня 1963 года он жаловался, что за десять лет жизни в Горьком «ни одной строки не удалось пробить

без долгого и изнурительного боя с дураками и трусами»19. В том же году Громова стремилась помочь ему с обменом горьковской квартиры на московскую20 — переехать он смог только в 1972 году, вероятно, не без ее участия.

Кроме того, по просьбе Шерешевского Громова оказывала протекцию горьковскому драматургу Ю. Волчеку в процессе его принятия в Союз писателей21

.

129

Домашние собрания, социальные сети и биографическая стратегия А.Г. Громовой (1916—1981)

16 Это особенно важно в отношении биографий писателей, поскольку в поле литературы практически нет стабильных «постов» и позиций [Бурдье 2005: 383].

17 Подробнее о Винтмане см.: [Lapidus 2014: 164—165]. Умерший человек может оставаться «членом» сети, если остальные участники поддерживают память о нем [Craik

2009].

18 В 1944 году, после полугода службы в армии, Шерешевский был арестован и находился в заключении до 1953 года.

19 Письмо Шерешевского Л.В. Громовой А.Г. от 8.06.1963 г. // ЦГАМ. Ф. Л-194. Оп. 1.

Д. 280. Л. 3.

20 Письмо Шерешевского Л.В. Громовой А.Г. от 6.11.1963 г. // Там же. Л. 5.

21 Там же.

Переписка Громовой с Григорием Шурмаком22 сохранилась с 1955 года —

в письме он жаловался на литературные неудачи: в 1951 году его пьесу «В Парижской Коммуне» отклонили в Комитете по делам искусств, статью по эстетике не стали печатать в «Вопросах философии»23. В 1962 году Шурмак отправляет Громовой черновик романа о войне «Нас время учило», названного

по строке из песни Булата Окуджавы24; в 1964 году Громова пытается помочь

с его публикацией в «Юности» («Страшно рад, что роман нравится Аксенову.

Если это выльется в успех — то успехом я буду обязан вам»25), однако рукопись

отклоняют. В итоге книга вышла только в 1989 году.

Среди киевлян, сохранявших устойчивые контакты с А.Г. Громовой, был

украиноязычный писатель Л.С. Первомайский (1908—1973). Громова выступала

переводчиком Первомайского (за 1959—1960 годы она перевела шесть его рассказов) и его «литературным агентом» в Москве. Отношения с Первомайским,

очевидно, сложились у Громовой еще до войны — киевский поэт Л.Н. Вышеславский считал его «поэтическим учителем» Павла Винтмана [Вышеславский

1990: 3]. В письме 11 марта 1960 года Первомайский благодарил Громову за

«устройство» рассказа в «Дружбу народов»26. Поскольку в 1949 году Первомайский, будучи евреем (его настоящее имя Илья Шлёмович Гуревич), подвергся

жесткой критике и обвинениям в еврейском национализме, на протяжении

1950-х годов его публикации в Киеве оставались «выборочными»27

. Отношения

с Громовой позволяли Первомайскому публиковаться хотя бы в переводах.

Громова, таким образом, стремилась лоббировать интересы своих земляков в Москве; в свою очередь, общение в рамках сети позволяло ей сохранять

свою киевскую идентичность.

«Фантастическая шарашка наша»28

:

сеть писателей-фантастов

В заметке 1975 года о своих визитах в СССР Станислав Лем подчеркивал особое

координационное значение домашних собраний у Громовой:

Ариадна Громова, Рафаил Нудельман и Александр Мирер были со мной повсюду:

на бесчисленных встречах с читателями, в редакциях журналов и издательств —

старались показать мне Москву. <…> Квартира Ариадны Громовой во время каждого моего пребывания в Москве превращалась в нечто вроде штаба, где было

130

Максим Лукин

22 В 1949 году Шурмак переехал в Донецк и работал там директором школы рабочей

молодежи. В конце 1950-х он вернулся в Киев. См. подробнее: [Шурмак 2020].

23 ПисьмоШурмака Г.М. Громовой А.Г. от 18.11.1955 г. // ЦГАМ. Ф. Л-194. Оп. 1. Д. 281. Л. 2.

24 Там же. Л. 18.

25 Там же. Л. 22.

26 Письмо Первомайского Л. Громовой А.Г. от 11.03.1960 г. // ЦГАМ. Ф. Л-194. Оп. 1.

Д. 237. Л. 6.

27 В письме от 29 марта 1960 г. Первомайский сетовал: «Но каковы мои киевские друзья?

Мало того, что они закрыли для меня доступ во все киевские редакции, длинные их

руки достают и до Москвы» (см.: Там же. Л. 10). О биографии Первомайского см. Первомайский Леонид // Электронная еврейская энциклопедия (https://eleven.co.il/jewsin-world/literat... (дата обращения: 20.12.2020)).

28 Выражение из письма А.Н. Стругацкого брату от 8 декабря 1964 г. [Стругацкие 2009:

262].

полно народу, где составлялись планы на ближайшие дни, просматривались последние издания, переводы, статьи [Лем 1975: 251—252].

О встречах дома у Громовой говорят многие мемуаристы. Харьковский физик

и популяризатор фантастики М.И. Каганов вспоминает, что на одной из встреч

с Лемом дома у Громовой выступал со своими песнями А.И. Галич [Каганов

2006]. Московский фантаст А.И. Мирер рассказывает, как для Лема в «доме

фантастики» — квартире Громовой — пел Владимир Высоцкий [Мирер 1990].

Писательница Галина Щербакова называет дом Громовой «явочной квартирой фантастов тех времен»; кроме фантастов в квартире можно было встретить

«экстрасенсов и нумерологов» [Щербакова 2009]. Израильский фантаст Геннадий Вальдберг вспоминает, как был приглашен к Громовой после обсуждения фильма Андрея Тарковского «Солярис», состоявшегося на Мосфильме:

Громова консультировала молодого писателя и позволила пользоваться обширной домашней библиотекой29.

Собрания у Громовой были достаточно регулярны: Рафаил Нудельман

вспоминал, как после семинара фантастов в редакции издательства «Молодая

гвардия» он сам, А.Б. Стругацкий, А.И. Мирер, М.Т. Емцев и Е.И. Парнов отправились домой к Громовой:

Потом семинар как-то незаметно распался на группки, и обнаружилось, что Аркадий и несколько других едут к Громовой; взяли и меня. …с тех пор так оно и пошло

на долгие месяцы — встречи на семинаре или в редакции у Клюевой (редактора

научно-приключенческой и фантастической литературы в «Молодой гвардии». —

М.Л.), возбужденные разговоры о делах и очередных планах, а затем — магазин,

Большая Грузинская, допоздна у Громовой, коньяк и колбаса [Нудельман 2009: 66].

Литературное объединение писателей-фантастов при издательстве «Молодая гвардия», семинары которого упоминает Нудельман, было образовано

в 1962 году: в московское отделение вошли, помимо Громовой, А.Н. Стругацкий, А.Л. Полищук, С.Ф. Гансовский, А.П. Днепров, М.Т. Емцев, Е.И. Парнов,

А.И. Мирер; ленинградское объединение составили Г.С. Гор, Г.С. Мартынов,

И.И. Варшавский, Б.Н. Стругацкий; бакинское — Г.С. Альтов (Альтшуллер),

В.Н. Журавлева, Е.Л. Войскунский, И.Б. Лукодьянов30. Взаимодействие в этой

институциональной среде, очевидно, и способствовало развитию сетевых отношений вокруг Громовой.

Многие авторы, входившие в литературное объединение, принадлежали

к «социально-философскому» направлению в советской фантастике: они стремились отойти от рамок «ближнего предела» и «предвидеть будущее»31

, поверять рационализм этической рефлексией, отстаивали свободу высказывания

(«приключения мысли») и в целом отличались нонконформистскими, антиавторитарными взглядами.

Одной из важнейших функций сети фантастов была помощь в публикации

«труднопроходимых» текстов. В 1961 году Геннадий Гор обещал помочь Гро131

Домашние собрания, социальные сети и биографическая стратегия А.Г. Громовой (1916—1981)

29 «Среди этих книг попадались раритеты, марксовский Достоевский, сабашниковский

Брюсов, “Скорпион” с Балтрушайтисом и Сологубом» [Вальдберг 2019].

30 Коллективное письмо писателей-фантастов в ЦК ВЛКСМ, черновик, б/д // ЦГАМ.

Ф. Л-194. Оп. 1. Д. 317. Л. 5.

31 Цитата из «манифеста» этого направления [Нудельман 1964: 24]. Подробнее

о «социально-философском» направлении см.: [Геллер 1985; Кукулин 2007].

мовой с публикацией романа «Поединок с собой» в ленинградских журналах.

19 июня он писал, что поговорит с редакторами журналов «Звезда» Г.К. Холоповым и «Нева» С.А. Ворониным32, 6 июля передал роман Д.А. Гранину33; в сентябре 1961 года рукопись была в журнале «Звезда» на рецензии у М.Л. Слонимского, который дал на нее негативный отзыв34. В итоге роман был опубликован

в 1962 году в журнале «Урал»35.

Сетевые связи помогали координировать публичные действия во время

идеологических кампаний против фантастов социально-философского направления. Одна из таких кампаний произошла в 1966 году: в январе в «Известиях»

фантаст старшего поколения В.И. Немцов (1907—1994) подверг критике «упрощение законов общественного развития» в произведениях Стругацких [Немцов

1966]; на эту статью публично ответил И.А. Ефремов [Ефремов 1966] и ленинградские критики Е.П. Брандис и В.И. Дмитриевский [Брандис, Дмитриевский

1966], упрекнувшие Немцова в «вульгарно-социологическом подходе». 5 марта

того же года отдел пропаганды и агитации ЦККПСС направил начальству записку «О недостатках в издании научно-фантастической литературы», подписанную

А.Н. Яковлевым36. В ответ Громова направила письмо в секретариат правления

СП СССР, в котором потребовала провести широкое совещание по вопросам

научной фантастики, «попытаться оберечь интересы писателей»37

. Фантасты

социально-философского направления в этой ситуации попытались предложить

оппонентам публичную дискуссию, но в 1966 году это было уже невозможно.

Другой, не менее важной, функцией сети фантастов стала взаимная поддержка в системе литературных институций, в первую очередь в рамках Союза

писателей СССР. В 1964 году по рекомендации А.Г. Громовой в члены Союза писателей были приняты А.Н. и Б.Н. Стругацкие [Стругацкие 2009: 145], в 1966 году

она рекомендовала для приема Е.И. Парнова и С.Ф. Гансовского38.

Громова стремилась распространять информацию о молодых авторах,

«продвигать» их в литературных кругах, о чем сказано в письме А.Н. Стругацкого брату от 18 октября 1962 года:

Сверхъестественными усилиями А.Г. Громовой «Возвращение» читают все более

или менее значительные работники советской литературы. На сей предмет она

выморщила у меня три экземпляра и пустила их по знакомым — а знакомые у нее

почтенные [Стругацкие 2008: 614]39.

132

Максим Лукин

32 Письмо Гора Г.С. Громовой А.Г. от 19.06.1961 г. // ЦГАМ. Ф. Л-194. Оп.1. Д. 194. Л. 1.

33 Письмо Гора Г.С. Громовой А.Г. от 6.07.1961 г. // Там же. Л. 2.

34 Письмо Гора Г.С. Громовой А.Г. от 15.09.1961 г. // Там же. Л. 3—4.

35 Урал. 1962. № 9. С. 75—109; № 10. С. 95—127; № 11. С. 58—93.

36 В то время Яковлев принадлежал к антилиберальному лобби; причиной появления

этой записки мог быть антисемитизм, характерный для круга, к которому принадлежал тогда этот партийный функционер (см.: [Митрохин 2003: 133]). Обвинения

могли быть инициированы фантастами старшего поколения — А. Казанцевым или

В. Немцовым [Кукулин 2017a].

37 Письмо А.Г. Громовой в Секретариат Правления СП СССР, б/д // ЦГАМ. Ф. Л-194.

Оп. 1. Д. 317. Л. 29—33.

38 Рекомендации, данные А.Г. Громовой Е.И. Парнову и С.Ф. Гансовскому для вступления в СП СССР // Там же. Д. 325. Л. 3—4.

39 В этом пассаже речь идет о повести Стругацких «Возвращение (Полдень, 22-й век)»,

которая впервые вышла в 1961 году, а с 1967 года переиздавалась в новой версии под

названием «Полдень, XXII век (Возвращение)». В первоначальном варианте были

Сеть фантастов активно пользовалась возможностями взаимодействия, которые обеспечивались институциональной системой. В марте 1968 года московский фантаст А.И. Мирер напоминал Громовой о прозвучавшей на «фантастобеде» идее «собраться своей компанией всерьез»: организовать творческий

семинар московских и ленинградских фантастов в Переделкино, который финансировался бы Литфондом40. В феврале 1969 года Е.Л. Войскунский отправил Громовой письмо, в котором предлагал провести всесоюзное совещание

писателей-фантастов в Баку («…будет спокойней: подальше от лишних глаз и

ушей»), заручившись поддержкой местного отделения Союза писателей41

.

Несмотря на то что писатели чувствовали себя во враждебном окружении

(об этом говорит реплика Войскунского), они стремились освещать некоторые

из семинаров в печати. К примеру, в 1966 году Б.С. Мейлах просил А.Г. Громову, Е.И. Парнова и Ю.И. Кагарлицкого подготовить отчеты о прошедшем

в Ленинграде семинаре:

Гор пишет в «Литературной России», но нужно обеспечить отчеты в «Знании —

силе», «Юном технике», «Юности», «Молодой гвардии», «Ниве». <…> Разверните бурную деятельность. «Известия», «Комс[омольскую] правду» и «Сов[етскую] культуру» обеспечим отсюда42.

Иначе говоря, часто сетевые отношения формировались благодаря, а не вопреки существовавшим литературным институтам...

https://magazines.gorky.media/wp-content/...

«Откровенно говоря, я не знаю, что мне делать, — признавалась она в феврале 1961 года на совещании, посвященном обсуждению второй части ее романа. — Я могу пересмотреть отдельные сцены. Но я убеждена, что в целом Киев надо изображать именно так. Может быть, в романе есть неудачные детали. Но если мне говорят, что я обязана изображать немцев — ярых фашистов, то мне это неинтересно. Это однолинейные образы, их уже много в нашей литературе. И я имею право показать <…> разных немцев. <…> Получается так, что мне нужно переработать книгу по вашему представлению о том, как должно было все идти в Киеве: вам хотелось бы, чтобы было развертывание борьбы; хотелось, чтобы каждая группа, организованная на заводе, работала хорошо. <…> Но я не могу изменить свои убеждения, я слишком хорошо знаю материал. Я не могу показывать победоносное шествие подполья в Киеве. <…> Пусть это делают те, кто не знают обстановки, но умеют сочинять…»

Любопытно, что роман начинается с описания подрыва Крещатика отступающими советскими войсками. В советской историографии данный факт особо не афишировался, и посвящение данному событию пары десятков страниц — факт сам по себе примечательный... ведь автор не обвиняет в подрыве немцев.

Датировка машинописи — 1952–1967 гг., однако при сверке цитируемых фрагментов книги в стенограмме ее обсуждения (1961) с архивным текстом машинописи становится понятно, что роман был полностью завершен к тому времени и впоследствии не переписывался. Ариадна Громова приняла решение не трогать рукопись, смирившись с отказом в ее публикации, через суд истребовала с издательства причитающийся ей по договору авторский гонорар, и... на этом история с несостоявшейся книгой закончилась. Задуманная автором третья часть написана не была.

Сейчас, по прошествии более шестидесяти лет, роман наконец-таки увидел свет. Конечно, в формате «рукопись» текст к публикации не годился. Редакторская правка позволила убрать наиболее неудачные пассажи, сгладить некоторые неровности, убрать ошибки. Это была непростая работа, но в довольно-таки краткие сроки всё удалось сделать и после новогодних каникул отправить макет книги в типографию.

Иллюстрации Георгия Малакова.

ф.1234 оп.19 ед. хр.17

Стенограмма совещания у Председателя Правления издательства обсуждения второй книги романа А. Г. Громовой "Линия фронта на востоке"

17 февраля 1961

78

ф.1234 оп.22 ед. хр.969

Громова А. Г. "Линия фронта — на Востоке". Роман. Кн. II. [Отклонено — договор расторгнут]

1957-1976

578

ф.1234 оп.23 ед. хр.305

Громова А. Г. "Линия фронта — на Востоке". Кн. 2-я. Роман. [Отклонено — договор расторгнут]

1957-1981

152

ф.2175 оп.5 ед. хр.78

Заявление С. П. Злобину председателю правления Московской писательской организации СП РСФСР С. П. Щипачеву и правлению издательства "Советский писатель" о романе А. Г. Громовой "Линия фронта на Востоке".

1962

9

https://www.rgali.ru/storage-unit/search?...

(Редакторская правка рукописи не всегда идёт на пользу изданию)

Заказ:

ramka-new@yandex.ru

(Цена без пересылки 1600 р, в тканевом переплете 1900 р.).

Озон:

Громова А. Линия фронта — на востоке: Роман. — 880 с., ил. (Серия: «Библиотека приключений и научной фантастики. Золотая полка»)

Авито:

Громова А. Линия фронта — на востоке: Роман. — 880 с., ил. (Серия: «Библиотека приключений и научной фантастики. Золотая полка»)

ISBN 978-5-907761-28-5

https://fantlab.org/user133762/blog

***

Ариадна Григорьевна Громова (2 декабря (15 декабря) 1916, Москва (по другим данным — Киев) — ум. 13 ноября 1981, Москва) — советская писательница-фантастка, литературный критик и переводчик.

Родилась Ариадная Громова в 1916 году, вероятно, в Москве, однако вскоре ее семья переехала в Киев, где будущая писательница жила до начала Второй мировой войны. Ариадная Громова с детства увлекалась литературой, и окончила историко-филологический факультет Киевского университета, позже также получила ученую степень кандидата филологических наук. После начала германо-советской войны Ариадна Громова осталась в оккупированном немецкими войсками Киеве в связи с болезнью своего мужа-еврея, работала в советском подполье. Чтобы спасти мужчину от гибели, она сумела подделать его документы, где указывалась другая национальность, однако после доноса лифтерки из ее дома мужчину сначала арестовали. а затем расстреляли в Бабьем Яру. Саму же Громову немцы арестовали и позже отправили в концлагерь в Польшу, однако по дороге ей удалось бежать и вернуться в Киев, где она работала в советской подпольной организации. Позже Ариадную Громову повторно арестовали немцы, однако и во второй раз ей удалось скрыться из-под стражи.[1]

После окончания войны Ариадна Громова несколько лет работала преподавателем в челябинском пединституте, а позже переехала в Москву. В русской столице Громова работала в столичной организации Союзе писателей РСФСР, где возглавляла секцию научной фантастики. Кроме литературного творчества Громова активно занималась литературным переводом, больше всего с польского языка, а также с английского. Больше всего Ариадная Громова уделяла внимание творчеству Станислава Лема, который стал ее личным другом, и часто приезжал к ней в Москву. Сама Громова критически относилась к советской власти, а ее квартира стала своеобразным салоном, в котором собирались люди искусства, так и просто интересные для писательницы люди. Частым гостем в ее квартире был Владимир Высоцкий, а Громова, кроме того, что была большой поклонницей его таланта, участвовала в подготовке к изданию сборника стихов Высоцкого. В 60-х годах ХХ века Ариадная Громова входила в неформальный московский кружок писателей-фантастов, организованный по инициативе Сергея Жемайтиса[3], который собирался в редакции фантастики издательства «Молодая гвардия» (до этого кружка входили также Аркадий Стругацкий, Север Гансовский, Анатолий Днепров, Роман Подольный, Еремей Парнов, Дмитрий Биленкин, Михаил Емцев, Александр Мире.[4] В 1966 году писательница приняла участие в написании фантастической повести-буриме «Летящие сквозь мгновение».[5]

Умерла Ариадная Громова в Москве 13 ноября 1981 года после тяжелой болезни.

Википедия

"Нова Генерація" №2 1928 р.

"Нова Генерація" №5 1928

"Нова Генерація" №6 1928 р.

"Нова Генерація" №2 1929 р.