| |
| Статья написана 6 октября 2015 г. 16:27 |
Джордж Аллан Инглэнд в России практически неизвестен. Между тем он во всем мире считается одним из предтеч современной приключенческой фантастики — хотя в списке изданных им книг есть также детективы, записки о путешествиях и даже вполне научные социальные исследования. 
Джордж Аллан Инглэнд / George Allan EnglandИнглэнд родился в 1877 году в Форт Макферсоне, штат Нью-Йорк, но большую часть жизни прожил в Брэдфорде (штат Нью-Гэмпшир). Первую книгу — сборник стихов "Под ветвью" ("Underneath the bough") — он опубликовал в 1903 году, а первый рассказ, который можно отнести к фантастике, "Отражатель времени" ("The Time Reflector") — двумя годами позже. Чаще всего Инглэнда вспоминают как автора первых американских фантастических романов социалистического толка. Темы социализма и классовой борьбы пролетариата были ему близки и знакомы: в 1912 году он даже баллотировался в губернаторы штата Мэн от социалистической партии, а в 1913 году издал книгу "Социализм и закон", где оценивал применимость судебных процедур того времени к практике рабочего движения. Конечно, он не мог оставить без внимания социалистические идеи и в своих художественных произведениях. Тот, кто полагает, будто "антикапиталистическую" фантастику изобрели писатели Советской России в двадцатых-тридцатых годах, жестоко ошибается. Джордж Аллан Инглэнд на полтора десятка лет до этого вовсю пользовался теми же приемами — и даже строил сюжеты на тех же фантастических идеях. Сравните. В романе "Воздушный трест" ("The Air Trust", 1915) группа капиталистов пытается коварно установить монополию на воздух земной атмосферы. Повесть Александра Беляева "Продавец воздуха", напомню, была опубликована только в 1929 году, через четырнадцать лет. В 1912 году в журнале "Cavalier" печатался роман Ингдэнда "Золотой прах" ("The Golden Blight", вышел отдельным изданием в 1916 году), сюжет которого по какому-то роковому совпадению напоминает другой фантастический роман советской эпохи, признанный в СССР безусловной классикой жанра. Гений-одиночка Джон Сторм изобретает излучатель, с помощью которого он может превратить все золото на Земле в ни на что не годный порошок. Инженер пытается шантажировать капиталистических воротил, требуя прекратить развязанную ими войну и угрожая уничтожить золотой стандарт в экономике. Воротилы во главе с самым богатым человеком планеты Ван Хорном Мэрчисоном поднимают Сторма насмех и тот включает свою адскую машинку. Все золото на Манхэттене превращается в бесполезный прах, из-за чего начинаются ужасающие беспорядки в деловых районах. Богатеи пытаются убить Сторма, но терпят неудачу. Гибельные для золота "радиационные волны" распространяются все шире, экономика разваливается на глазах. Однако находится человек, который берется спасти гибнущий капиталистический мир: Граф Брауншвайг (Граф здесь — имя, а не титул), богатейший в Европе представитель еврейского капитала, выкупает весь "золотой прах" за серебро. Он предполагает, что со временем разрушительная радиация ослабнет и золото вновь обретет прежние свойства, и тогда он один будет диктовать цены на мировом рынке драгоценных металлов. Брауншвайг собирает весь выкупленный золотой прах в гиганских подземных хранилищах в Вашингтоне, и когда золото действительно начинает восстанавливаться, ведет в хранилище приятелей-капиталистов, чтобы сполна насладиться своим триумфом. Но драгоценный металл занимает (почему-то) больший объем, чем порошок, и акулы капитала оказываются заживо замурованными в золоте. Мировой экономический кризис приводит к пролетарскому восстанию, которое заканчивается полной и окончательной победой людей труда. У Алексея Толстого в "Гиперболоиде инженера Гарина", напомню, изобретение излучателя (впрочем, действующего совершенно иначе, чем "адская машинка" Джона Сторма) дает Гарину возможность начать неограниченную добычу золота из "Оливинового Пояса" в земной коре и он шантажирует "акул мирового капитала", угрожая уничтожить золотой стандарт, что приводит в итоге к мировому экономическому кризису, пролетарскому восстанию и, опять же, всемирной победе рабочего класса... Безусловно, такое совпадение сюжетов может быть и случайным, однако не стоит забывать и о том, что граф Толстой (в данном случае "граф" — это титул, а не имя) английский язык знал отлично, а книги Инглэнда издавались в те времена весьма большими тиражами. Наивысшим литературным достижением Инглэнда и самым известным его произведением считается трилогия "Тьма и рассвет" ("Darkness and dawn", 1914) — романы "Незанятый мир" ("The Vacant World"), "По ту сторону Забвения" ("Beyond the Great Oblivion") и "Отблеск" ("The Afterglow"). Действие их разворачивается в Америке, погубленной каким-то невероятным катаклизмом. Инженер Аллан Стерн и его секретарша Беатрис Кендрик во время катастрофы впадают в таинственный летаргический сон и пробуждаются через много десятилетий в разрушенном и опустошенном Нью-Йорке. Их приключения в необитаемом мире и медленное возрождение цивилизации составляют основную тему трилогии. "Тьма и рассвет" стала одним из хрестоматийных произведений "пост-катастрофической" фантастики начала XX века и даже удостоилась переиздания в расширенной редакции в середине 60-х годов. Джон Клют пишет, что хотя Инглэнд и был одним из лидеров среди авторов ранней журнальной фантастики, его произведения зачастую вторичны по отношению к работам предшественников — в частности, Герберта Уэллса, Гаррета П. Сирвисса и Фитц-Джеймса О`Брайена. Такая "преемственность" вообще характерна для всей pulp-литературы, ориентированной на поточное производство и с фатальной обреченностью скатывающейся к копированию удачных "образцов" и самоповторам. Инглэнд, например, многократно возвращался к теме бессмертия и вечной молодости; эта тема возникает в рассказе "Мой аннигилятор времени" ("My Time Annihilator", 1909), повестях "За Белым Морем" ("Beyond White Sea", 1909-1910) и "Эликсир ненависти" ("The Elixir of Hate", 1911). Впрочем, у Инглэнда было достаточно и вполне оригинальных для своего времени придумок: в романе "Воздушная Империя" ("The Empire of the Air", 1914) он описал вторжение из параллельного мира, а рассказ "6 июля 2016 года" посвятил "футуристической" теме эмансипации женщин. Еще два крупных произведения Инглэнда имеют более-менее прямое отношение к фантастике: сюжет романа "Проклятый" ("Cursed", 1919) носит отчетливый мистический оттенок, а политико-фантастический роман "Летучий легион" ("The Flying Legion", 1920) рассказывает об очередной неудачной попытке завоевать власть над миром. Кроме фантастических произведений, благодаря которым он и остался в истории массовой литературы, Инглэнд писал также детективы. Многие из них даже выходили отдельными изданиями — например, "The Alibi" (полицейское расследование, 1916), "The Gift Supreme" (история о наркоманах и криминальном подполье, 1917), "The Greater Crime" (роман о несправедливо осужденном, который бежит из тюрьмы Синг-Синг для того, чтобы доказать свою невиновность, 1917). Публиковал он и записки о своих путешествиях — в 1924 году вышла его книга "Викинги льдов, или Записки новичка о великой ньюфаундлендской охоте на тюленей" ("Vikings of the Ice, Being the Log of a Tenderfoot on the Great Newfoundland Seal Hunt"). Хотя имя Джорджа Аллана Инглэнда и упоминается регулярно в историко-литературоведческих работах, творчество его почти забыто. Уже в конце 10-х годов его безжалостно оттеснил к краю ковра pulp-тяжеловес Эдгар Райс Берроуз. На протяжении двадцатых и тридцатых годов произведения Инглэнда все еще переиздаются в журналах, но во второй половине 30-х наступает время "молодых львов" и мгновенно оказывается, что стиль его романов архаичен и смешон... Создатель социалистической фантастики умер в 1936 году. У него не было возможности узнать, что заложенные им традиции антибуржуазной НФ расцветут пышным цветом в противоположном полушарии, что истории о гениальных изобретателях, противостоящих бездушному миру капитала, будут с завидной регулярностью издаваться и переиздаваться на русском языке вплоть до самого конца тысячелетия... Правда, скорее всего, никто из поздних советских последователей Джорджа Аллана Инглэнда так и не услышал о нем — ничего и никогда. Материал написан как часть историко-критического очерка об американской журнальной фантастике первой половины XX века. Публикуется впервые. http://barros.rusf.ru/article002.html
|
| | |
| Статья написана 5 октября 2015 г. 12:37 |
До Барнарда был... Доуэль "Даже если умрет последний пациент Барнарда — значение этой операции огромно. Дан толчок науке. Зажглась новая надежда для многих больных..." Вы, конечно, догадываетесь, о чем идет речь? Сенсационные сообщения об эксперименте доктора Барнарда обошли в конце 1967 года всю мировую прессу. Ученые оживленно комментировали на страницах газет дерзкую попытку хирурга из Кейптауна пересадить неизлечимо больному человеку чужое сердце. Читатели с волнением ждали новых сообщений. Успех? Или опять горькая неудача?.. В те дни мне невольно приходили на ум прочитанные когда-то строки: "Голова внимательно и скорбно смотрела на Лоран, мигая веками. Не могло быть сомнения: голова жила, отделенная от тела, самостоятельной и сознательной жизнью..." В волнующую, неправдоподобно волшебную историю уводили эти строчки, — в историю, где была тайна, было преступление, была борьба простых и честных людей за торжество правды, за разоблачение жестокого преступника. Было все, что так завораживает нас в детстве... И вот — давняя уже теперь статья в февральском номере "Литературной газеты" 1968 года, — цитатой из нее начаты эти заметки. "Еще не улеглись страсти с пересадкой сердца, а уже говорят об изолированном мозге... Нет, не следует думать, что проблема изолированной головы может быть решена в течение нескольких месяцев. Нужна очень большая работа, но мне не представляется это более трудным, чем анабиоз или преодоление индивидуальной несовместимости тканей..." Известный советский хирург Н. М. Амосов — член-корреспондент Академии медицинских наук СССР, лауреат Ленинской премии — детально обосновывал в этой статье все "за" и "против" фантастической операции... Мог ли я не вспомнить снова об Александре Беляеве? Мне захотелось перечитать его книгу об удивительной жизни головы, отделенной от тела, неудержимо захотелось как можно больше узнать и о самом фантасте. В 1925 году во "Всемирном следопыте" был напечатан первый рассказ А. Беляева — "Голова профессора Доуэля". Первоначальный вариант едва ли не самого знаменитого ныне его романа. А в 1941 году — перед самой войной — в издательстве "Советский писатель" вышла последняя при жизни Беляева книга — роман "Ариэль". Между этими двумя датами уместилось шестнадцать лет. Шестнадцать лет поисков, надежд, разочарований. Больших творческих удач. Горьких (потому что вынужденных) перерывов в работе. Шестнадцать лет — и десятки рассказов, повести, пьесы, сценарии, наконец, семнадцать романов!.. В предвоенной советской литературе не найти больше примеров такой удивительной верности научной фантастике. Кто же он — Александр Беляев? Каким путем пришел он в ту область литературы, где тогда, вроде бы очень четко отграничившись один от другого, еще почти безраздельно властвовали Жюль Верн и Герберт Уэллс? И какая сила помогла ему не только выдержать мелочную, часто незаслуженную придирчивость современников — не читателей, нет, критиков! — но и утвердить в заповедной Стране Фантазии свой, истинно беляевский, неповторимый уголок, своих героев: мужественного мыслителя Доуэля, жизнерадостного Тонио Престо, изобретательного профессора Вагнера, отважного метеоролога Клименко, любознательного "небожителя" Артемьева, наконец, парящего в небе Ариэля и восторженно трубящего на спине дельфина в свой рог Ихтиандра?.. К моменту появления первого рассказа фантасту было уже сорок. Семь отроческих лет под строгим надзором духовных отцов, Беляев-старший, сам будучи священником, и сыну своему прочил духовную карьеру. А порядки в Смоленской семинарии были действительно суровые: без "особых письменных разрешений ректора" семинаристам запрещалось даже чтение газет и журналов в. библиотеках! Безудержное увлечение театром. "Если вы решитесь посвятить себя искусству, я вижу, что вы сделаете это с большим успехом", — это замечание К. С. Станиславского (в 1914 году Беляев "показывался" ему как актер), право же, имело под собой почву. "Г-н Беляев был недурен... г-н Беляев выдавался из среды играющих по тонкому исполнению своей роли..." — так оценивала местная газета роли, сыгранные Беляевым на сцене смоленского театра. "Г-ну Беляеву" в те дни шел восемнадцатый год... Демидовский юридический лицей в Ярославле, и снова — Смоленск. Теперь "г-н Беляев" выступает в роли помощника присяжного поверенного. И одновременно подрабатывает в газете театральными рецензиями. Но вот скоплены деньги — и преуспевающий молодой юрист отправляется в заграничное путешествие. Венеция, Рим, Марсель, Тулон, Париж... В Россию Беляев возвращается с массою ярких впечатлений и мечтою о новых путешествиях: в Америку, в Японию, в Африку. Он еще не знает, что путешествовать ему больше не придется. Разве что переезжать с места на место в поисках целительного сухого воздуха. В 1915-м, на тридцать первом году жизни, Беляев заболевает. Туберкулез позвоночника. "Обречен..." — считают врачи, друзья, близкие. Мать увозит его в Ялту. Постельный режим, с 1917 года — в гипсе. В 1919 году умирает его мать, и Александр Романович, тяжелобольной, не может даже проводить ее на кладбище... В 1921-м Беляев все-таки встает на ноги. Работает в уголовном розыске, в детском доме, позднее в Москве, в Наркомпочтеле, юрисконсультом в Наркомпросе. Вечерами пишет, пробуя силы в литературе. И вот в 1925 году, в третьем номере только-только возникшего "Всемирного следопыта", появляется неведомый дотоле фантаст — А. Беляев. За полтора десятилетия Александром Беляевым была создана целая библиотека фантастики. Ее открывали книги, рисовавшие печальную участь талантливого изобретателя в буржуазном обществе, в мире всеобщей купли-продажи. Знаменитейшими из этих книг стали "Человек-амфибия" и "Голова профессора Доуэля". В конце двадцатых годов в произведениях Беляева широко зазвучала тема противоборства двух социальных систем. "Борьба в эфире", "Властелин мира", "Продавец воздуха", "Золотая гора"... Даже вооруженные новейшими достижениями науки, силы зла терпят неизбежный крах в этих произведениях, оказываются бессильны перед лицом нового мира, на знамени которого объединились серп и молот. Одновременно писатель успешно разрабатывает в своих рассказах традиционный для фантастики прием парадоксально-экстремальной ситуации: "что было бы, если бы.."? Что произойдет, если вдруг замедлится скорость света ("Светопреставление")? Или исчезнет притяжение Земли ("Над бездной")? Или будут побеждены вездесущие коварные невидимки-микробы ("Нетленный мир")? Или человек получит в свое распоряжение органы чувств животных ("Хойти-Тойти")? Или сумеет расправиться с потребностью в сне ("Человек, который не спит")? Героем многих подобных историй стал один из любимейших беляевских персонажей — Иван Степанович Вагнер, профессор кафедры биологии Московского университета, человек исключительно разносторонних знаний, вершащий свои открытия отнюдь не только в биологии, но и в самых далеких от нее областях. "Изобретения профессора Вагнера" таким подзаголовком отмечен целый цикл беляевских рассказов. А в тридцатых годах — с самого их начала — Беляев ставит главной своей задачей заглянуть в завтрашний день нашей страны. Его герои создают подводные дома и фермы ("Подводные земледельцы"), возрождают к жизни бесплодные прежде пустыни ("Земля горит"), осваивают суровую северную тундру ("Под небом Арктики"). В целом ряде своих произведений писатель активно пропагандирует идеи К. Э. Циолковского: межпланетные путешествия (романы "Прыжок в ничто" и "Небесный гость"), строительство и использование дирижаблей ("Воздушный корабль"), создание "второй Луны" — исследовательской внеземной станции ("Звезда КЭЦ"). "За эрой аэропланов поршневых последует эра аэропланов реактивных", — предсказывал ученый. И в рассказе "Слепой полет", написанном для довоенного "Уральского следопыта", Беляев показывает испытания первого опытного образца такого самолета. Вплотную подходит Беляев к созданию широкого полотна, посвященного грядущему; в многочисленных рассказах и очерках уже найдены, нащупаны им новые конфликтные ситуации, которые позволили бы обойтись в таком произведении без избитого, приевшегося читателю уже и в те давние дни шпионско-диверсантского "присутствия". Предтечей многопланового романа о грядущем явилась "Лаборатория Дубльвэ" (1938), сюжет которой строился на соперничестве научных школ, разными путями идущих к решению проблемы продления человеческой жизни. Но начавшаяся война перечеркнула замыслы писателя; уже не Беляеву, а фантасту следующего поколения — Ивану Ефремову — суждено было создать "энциклопедию будущего", каковой по праву можно считать "Туманность Андромеды"... Углубляясь в историю нашей фантастики, изучая условия, в которых формировалось творчество Александра Беляева, мы невольно задаем себе вопрос: был ли он первооткрывателем в своих книгах? Задаем — и, естественно, пытаемся на него ответить. ...Жил когда-то во Франции такой писатель — Жан де Ла Ир. Особой славы он как будто не снискал, однако книги его охотно издавали в предреволюционной России: "Сверкающее колесо", "Искатели молодости", "Иктанэр и Моизета", "Тайна XV-ти", "Клад в пропасти"... Так вот, в одном из этих романов (в каком именно, нетрудно догадаться по сходству его названия с именем едва ли не самого популярного беляевского героя) талантливый ученый Оксус приживляет человеку акульи жабры. И тот вольготно — вполне как рыба чувствует себя в водной стихии... Роман этот, по-видимому, попался когда-то в руки молодому юристу (как попал он, к примеру, и Валерию Брюсову, пересказавшему занятный сюжет в не опубликованной при жизни поэта статье "Пределы фантазии"). Но наш юрист еще и не помышлял тогда о литературном поприще, а потому роман де Ла Ира попался ему и... отложился в памяти, как откладывается в ней многое, не имеющее прямого отношения к насущным нашим заботам. Однако много лет спустя газетная заметка о чудо-хирурге профессоре Сальваторе (именно из этой заметки выводит замысел "Человека-амфибии" О. Орлов — ленинградский исследователь жизни и творчества А. Беляева, в результате неустанных поисков воссоздавший для нас многие подробности биографии писателя) напомнила о старом романе, породив желание написать о том же, но — лучше. Примерно так, как "Путешествие к центру Земли" — с точки зрения В. А. Обручева, самый слабый из романов Жюля Верна — побудило нашего академика написать "Плутонию". Воздадим должное таланту Беляева: забытый ныне роман де Ла Ира, герой которого оставался всего лишь случайным научным феноменом, жертвой поданного вне социальных связей преступного эксперимента, попросту бессилен соперничать с "Человеком-амфибией". Романом не только остросоциальным, но и по-жюльверновски провидческим. Вспомним речь беляевского Сальватора на суде: "Первая, рыба среди людей и первый человек среди рыб, Ихтиандр не мог не чувствовать одиночества. Но если бы следом за ним и другие люди проникли в океан, жизнь стала бы совершенно иной. Тогда люди легко победили бы могучую стихию — воду... Эта пустыня с ее неистощимыми запасами пищи и промышленного сырья могла бы вместить миллионы, миллиарды человек..." Разве не эта глубоко человечная цель экспериментов профессора Сальватора является главным для нас в романе Беляева? Главным в наши дни, когда вполне реальный герой морских глубин прославленный Жак Ив Кусто — публично заявляет: "Рано или поздно человечество поселится на дне моря; наш опыт-начало большого вторжения. В океане появятся города, больницы, театры... Я вижу новую расу "Гомо Акватикус" — грядущее поколение, рожденное в подводных деревнях и окончательно приспособившееся к новой окружающей среде..." Еще один старый роман — "Тайна его глаз" Мориса Ренара. Он появился в переводе на русский язык в 1924 году и рассказывал о необычайной судьбе молодого француза, потерявшего на войне зрение. С корыстными (опять!) целями таинственный доктор Прозоп заменяет ему глаза аппаратами, которые улавливают электричество, излучаемое различными предметами, "как ухо ловит звук, как глаз ловит видимый свет...". Но точно так же — лишь электрический облик внешнего мира — видит и электромонтер Доббель в рассказе Беляева "Невидимый свет" (1938)! Опять заимствование? Темы пожалуй, да. Но не сюжета! Ренар написал добротный — по тем временам — детектив. Однако, как и у де Ла Ира, события в его романе носят сугубо частный характер, они никак не окрашены социально: и злодей Прозоп, и жертва его обитают словно бы в мире абстрактных межчеловеческих отношений. Сюжет беляевского рассказа имеет в основе своей четкий социальный конфликт. Обретя в результате новой операции полноценное зрение, Доббель, не сумевший найти работу, через месяц-другой возвращается к своему спасителю с просьбой... опять сделать его слепцом, видящим только движение электронов! Но поздно: "спаситель", усовершенствовав свой аппарат, уже запатентовал его. Ясновидящие слепцы никому больше не нужны, и безработному Доббелю (жертве не частного преступника, но — преступного общества) одна дорога — на улицу... Мы могли бы найти литературные параллели и для некоторых других произведений А. Беляева. С его романом о Штирнере, возмечтавшем — при помощи чудесного аппарата — стать "властелином мира", можно было бы, например, сопоставить повесть "Машина ужаса" не переводного отечественного фантаста двадцатых годов В. Орловского. С повестью В. Орловского же "Человек, укравший газ" могли бы мы сопоставить роман "Продавец воздуха". В пару к беляевскому "Хойти-Тойти" можно было бы подобрать еще один роман М. Ренара — "Новый зверь (Доктор Лерн)", где взаимно пересаживались мозг человека и мозг быка... Но, оставив напоследок одно подобное сопоставление, воздержимся от всех прочих. Ведь и без того уже ясна истина, которую мы констатировали и в предыдущих очерках: выйти на оригинальную фантастическую идею (кстати, в беляевских книгах поистине оригинальных сюжетов и замыслов больше чем достаточно!) — это еще не все; самое главное — как и во имя чего эта идея используется. И вот в этом-то главном Александр Беляев, соединивший в своем творчестве научный оптимизм и социальную глубину с органическим синтезом фантастической идеи и динамичного сюжета, безусловно, явился новатором, несомненным первопроходцем в нашей советской фантастике. А теперь вернемся к первому рассказу Беляева. В 1978 году в "Искателе" был перепечатан рассказ немецкого фантаста начала нашего века Карла Груннерта "Голова мистера Стайла". Содержание его сводится к следующему. Появляются в популярной газете острые публицистические статьи, стилем своим заставляющие вспомнить талантливого журналиста, погибшего незадолго до того в железнодорожной катастрофе. И выясняется: доктору Мэджишену удалось вернуть и сохранить жизнь отделенной от туловища голове. Позднее Мэджишен конструирует и приспособления, с помощью которых "погибший" печатает новые свои статьи... Что ж, и этот рассказ мог быть читан Беляевым и сохранен в памяти. Приплюсуем к тому популярный и в дореволюционные времена аттракцион "живая голова": она взирала на посетителей с блюда на столике, установленном посреди помещения, а тело ее владельца ловко маскировали отражающие пол зеркала, искусно встроенные между ножками стола... Можно, к слову сказать, вспомнить по этому поводу и рассказ малоизвестной русской писательницы В. Желиховской "Человек с приклеенной головой" (1891), в котором умелец-хирург доктор Себаллос тоже оживлял — отметим, крайне вульгарно — погибшего... Впрочем, мотив "живой головы" в русской литературе можно было бы выводить еще из "Руслана и Людмилы": ведь именно с нею сталкивает Пушкин своего героя. Но ясно, что натолкнули Беляева на мысль о первом его фантастическом рассказе, переросшем впоследствии в широко известный роман, конечно же, не только и не столько литературные ассоциации, сколько прежде всего обстоятельства собственной жизни. "Голова профессора Доуэля", — писал он в одной из своих статей, произведение в значительной степени автобиографическое. Болезнь уложила меня однажды на три с половиной года в гипсовую кровать. Этот период болезни сопровождался параличом нижней половины тела. И хотя руками я владел, все же моя жизнь сводилась в эти годы к жизни "головы без тела", которого я совершенно не чувствовал... Вот когда я передумал и перечувствовал все, что может испытывать "голова без тела". Отсюда-то оно и идет-то жгучее впечатление достоверности происходящего, с каким читается "Голова профессора Доуэля". Разработка этого сюжета, ставшего под пером А. Беляева неизмеримо глубже и значительней всех предшествующих литературных вариаций, явилась для писателя своеобразным вызовом собственной болезни, физической беспомощности, которую с лихвой перекрывало неукротимое мужество духа. А болезнь не ушла, побеждена она лишь временно и еще часто будет возвращаться к писателю, на долгие месяцы приковывая его к постели... Но не только физические преграды вставали на его пути. Советская литература делала свои первые шаги, и в литературной критике нередко проявлялась резкая субъективность суждений. Находились люди, в корне отрицавшие фантастику. "Бессмысленные мечтания" видели они в ней, "пустое развлекательство", и только. Ненаучную, вредную маниловщину. Те же, кто все-таки признавал за фантастикой право на существование, слишком крепко привязывали ее к "нуждам сегодняшнего дня". В ходу была формула, гласившая, что "советская фантастика — изображение возможного будущего, обоснованного настоящим". Собственно, сама по себе эта формула не вызывала тогда особых возражений, но у многих критиков она превратилась в некое всемогущее заклинание, с помощью которого мечте подрезались крылья и горизонты ее ограничивались ближайшими пятью — десятью годами. "Фантастика должна только развивать фантастические достижения науки", писал, например, в журнале "Сибирские огни" критик А. Михалковский. Я добросовестнейшим образом пролистал множество комплектов газет и журнальных подшивок двадцатых-тридцатых годов. И почти не обнаружил статей, проникнутых хоть малой долей симпатии к творчеству А. Беляева едва ли не единственного писателя в предвоенной нашей литературе, столь преданно и целеустремленно посвятившего себя разработке трудного жанра. "Шила в мешке не утаишь, и в каком бы "взрослом" издательстве ни вышел новый роман А. Беляева, он прежде всего попадает в руки детей", — с откровенным беспокойством начинает критик М. Мейерович рецензию на "Человека, нашедшего свое лицо". И далее отказывает этому роману даже... в "минимуме убедительности". Другой критик, А. Ивич, рецензию на тот же роман заканчивает снисходительным похлопыванием по плечу: мол, у него (это у 56-летнего больного писателя, автора уже шестнадцати романов!) лучшие произведения "впереди"... Даже и сейчас, полвека спустя, становится до боли обидно за писателя, к подвижническому труду которого с таким непониманием относились при его жизни. Становится особо ощутимой та горечь, с которой он, по воспоминаниям близких ему людей, "чувствовал себя забытым писателем, забытым коллегами, непонятым критиками". Становится, наконец, просто страшно, когда узнаешь, что пожилой, скованный гуттаперчевым ортопедическим корсетом человек этот в 1932 году поехал работать в Мурманск — плавать на рыболовном траулере. Не потому, что требовалось пополнить запас жизненных впечатлений. Нет. Просто зарабатывать на хлеб... Но в одном критик предпоследней книги фантаста оказался прав: впереди у Беляева был "Ариэль" — действительно превосходный роман! Эта книга — восторженный гимн человеку. Всю свою тоску и боль, всю свою жажду жизни вложил писатель в роман о юноше Ариэле, взлетевшем навстречу солнцу, свету, счастью — без крыльев, без каких бы то ни было миниатюрных моторчиков, "без ничего!". "Всего-навсего" управляя движением молекул собственного тела... Сегодня уже редко услышишь, чтобы кто-то, рассуждая об Ихтиандре, непременно оговаривался, что, дескать, реальное решение задачи даст не биология, а техника; не люди-амфибии, а люди, вооруженные специальными аппаратами, освоят неизведанные глубины. Техника техникой, но поистине фантастические достижения биологов дают основание верить в возможность совсем иных решений, близких к мечте Беляева. Так, может быть, и говоря об Ариэле, мы со временем перестанем подменять великолепную беляевскую мечту о свободном парении в воздухе стыдливой оговоркой о том, что вот, "может быть, удастся снабдить человека столь совершенными крыльями, что он с их помощью овладеет искусством свободного полета..."?! Ведь мечта-то была не о крыльях, даже и самых-самых новейших, а именно о полете "без ничего"! Большой это дар — видеть "то, что временем сокрыто". Александр Беляев в совершенстве владел этим даром. И он не растерял его, не растратил на полпути: сберечь этот редкий дар помогла ему безграничная читательская любовь к его книгам. Критики в один голос обвиняли "Человека-амфибию" в научной и художественной несостоятельности. А роман этот, опубликованный в 1928 году журналом "Вокруг света", в читательской анкете был признан лучшим произведением за пять лет работы журнала... В том же 1928 году он вышел отдельной книгой. И тут же был дважды переиздан, — настолько велик был спрос на эту книгу! В печатных выступлениях доказывалась ненаучность "Головы профессора Доуэля". А юная читательница из Курска писала — пусть наивно, но очень искренне: "Прочитав такой роман, я сама решила учиться на врача, чтобы делать открытия, которых не знают профессора мира..." И ведь уже тогда, в предвоенные годы, не только рядовые читатели восторженно отзывались о книгах Беляева. Высокий гость — знаменитый Герберт Уэллс! — говорил в 1934 году на встрече с группой ленинградских ученых и литераторов (среди них был и А. Беляев): "...я с огромным удовольствием, господин Беляев, прочитал ваши чудесные романы "Голова профессора Доуэля" и "Человек-амфибия". О! они весьма выгодно отличаются от западных книг. Я даже немного завидую их успеху..." К слову сказать, среди читателей Беляева был в студенческие годы и известный наш хирург В. П. Демихов. Тот самый доктор, который, словно беляевский Сальватор, подсаживал собакам вторые головы (и они жили, эти вторые, и даже покусывали за ухо тех, к кому были "подселены"...), приживлял им второе сердце (и одна из собак умерла лишь на тридцать третьи сутки, это было в 1956 году — за добрый десяток лет до сенсационных экспериментов Кристиана Барнарда), а в 1960 году выпустил монографию "Пересадка жизненно важных органов в эксперименте", проиллюстрированную совершенно фантастическими фотографиями, на одной из которых лакали молоко две головы одной дворняги. И в том же 1960-м в лаборатории Демихова, набираясь опыта, ассистировал молодой еще хирург из Кейптауна Кристиан Барнард... ...Такая вот прослеживается интересная взаимосвязь. Книги фантаста, разрушая неизбежную инерцию мышления, растормаживают воображение — играют роль того неприметного подчас первотолчка, каковым для самого фантаста оказывались порою произведения его коллег по жанру. И — совершаются удивительнейшие эксперименты, о которых долго-долго шумит охочая до сенсаций пресса... А сами эти эксперименты, в чем-то подтвердив несбыточный, казалось бы, прогноз фантаста, рождают новый интерес к его книгам, обеспечивают им вторую, новую жизнь. Своим творчеством Беляев утверждал в советской фантастике романтику научного поиска, активную гуманистическую направленность, беззаветную преданность высокой Мечте, веру в величие человека и его разума. Осваивая новые темы, придавая своим произведениям остросоциальное звучание, писатель прокладывал дорогу новым поколениям советских фантастов. Книги Беляева будили интерес к науке, учили добру и мужеству, заражали всепоглощающей жаждой познания. Это-то их качество и находило живейший отклик в сердцах читателей. Впрочем, почему "находило"? Прошло сто четыре года со дня рождения Александра Романовича Беляева. И сорок шесть лет с тех пор, как его не стало: измученный болезнью и голодом, писатель умер 6 января 1942 года в захваченном фашистами городе Пушкине под Ленинградом... Давно нет среди нас первопроходца советской фантастики. А книги его живут. Изданные в миллионах экземпляров, они и сегодня не задерживаются на полках библиотек, они и сегодня с нами, и сегодня находят отклик в наших сердцах. Придумана Платоном? "- Послушайте, ну а "Атлантида"?.. — Четыреста девяносто девять, сэр! Четыреста девяносто семь авторов четыреста девяносто девять раз писали об этом. Один из них трижды..." Эту цитату мы взяли из рассказа Александра Шалимова "Брефанид" (1972). Однако названная фантастом цифра (она нужна в рассказе, чтобы посмеяться над мнимой "отработанностью" темы) не так уж и велика. Имей мы время и возможность пропустить сквозь сеть поиска все запасы мировой фантастики, мы, вероятно, уже и сегодня значительно превысили бы эту цифру... Да, об Атлантиде писали многие. Писали по-разному, предлагая разные — то один, то другой — варианты ее происхождения, былого месторасположения и гибели, для разных целей используя популярную эту тему. В заметках о "лжеиностранцах" шла у нас речь о романе "француза" Ренэ Каду "Атлантида под водой" (1927). По сведениям этого автора, Атлантида погибла много позже традиционно отводимых ей сроков — лишь в 1914 году, когда окончательно прохудились искусно возведенные купола, дававшие приют на океанском дне постепенно вырождавшимся потомкам мудрых атлантов... От них же, древних атлантов, успевших покинуть гибнущую родину, выводят свою родословную элитарные слои марсианского общества в "Аэлите" Алексея Толстого (1923): в двадцатые годы еще не было повода сомневаться в обитаемости Марса. Этот повод (многократно выросшее знание ближнего космоса) появился значительно позднее-с запуском спутников и автоматических межпланетных станций. Но уж зато, появившись, тотчас до неузнаваемости трансформировал старый сюжет: уже не атланты отныне осваивали иные миры, а совсем наоборот — пришельцы-инопланетяне создавали на древней Земле могущественную колонию, широко распространявшую свои владения. Так обстоит дело, например, в рассказе А. Шалимова "Возвращение последнего атланта (Музей Атлантиды)" (1961), где материк, заселенный выходцами с далекой планеты Ассор, гибнет в результате не до конца продуманных работ по растоплению северных льдов. Впрочем, мы несколько забежали во времени, давайте-ка вернемся в двадцатые и более ранние годы. Атлантиде посвятил один из первых своих романов ("Последний человек из Атлантиды", 1926) и А. Беляев. Не только природные, по и убедительно изображенные писателем социальные катаклизмы были причиной гибели легендарной цивилизации в этом романе. О том же, в сущности, говорило и еще одно произведение, на которое есть смысл остановиться чуть подробнее. Атлантиде угрожает гибель... Чтобы умилостивить наступающее море, жрецы храма Панхимеры готовят в жертву богам юношу Леида. В течение года он будет теперь пользоваться божескими почестями... Что ж, Леид согласен стать искупительной жертвой. Он надеется, что привилегированное — пусть и кратковременно — положение поможет ему осуществить тайную его цель. "Есть далеко отсюда, далеко от наших скал, за вспененным полем океана, новая земля", — убеждает Леид соотечественников и призывает их спешно строить корабли, чтобы плыть на север, "туда, где нет кровожадных богов". Но жрецы, безраздельно управляющие страной, устами богини по-своему истолковывают призывы обреченного: "Имя этой страны благословенной — раскаяние и смирение. Раскайся же, парод мои избранный, и не будет смерти, но вернется жизнь и осветится долгий и темный путь в страну спасения. И расцветет жизнь в очищенных сердцах. Ждут тебя корабли последнего спасения — слезы и вопли раскаяния. Смирись же, смирись, о, народ мой!.." Леид в конце концов гибнет, ему так и не удалось поднять народ на борьбу с судьбой. Гибнет и Атлантида, а вместе с нею и жрецы, и невежественная толпа, во всем следовавшая за ними. Но... "На горизонте белые паруса уходящих кораблей" — это лучшие из атлантов, поверившие Леиду, танком выстроив корабли, отправляются на север искать лучшей доли... Пьеса, сюжет которой здесь пересказан, так и называется — "Атлантида". Появилась она в 1913 году на страницах очередного выпуска альманаха петербургского издательства "Шиповник". Вспомнили же мы о ней и потому, в частности, что автором этого романтического произведения была... юная Лариса Рейснер. В очень близком будущем — женщина-комиссар, прошедшая с моряками весь путь Волжской флотилии в гражданскую войну, талантливый советский журналист. Но все это было в будущем: в год выхода "Атлантиды" ее автору только-только исполнилось восемнадцать... В послевоенной нашей фантастике одним из наиболее любопытных произведений об Атлантиде, несомненно, следует признать рассказ Валентины Журавлевой "Человек, создавший Атлантиду". Героиня рассказа работает над фантастическим романом о затонувшем острове. Она придерживается точки зрения А. С. Норова — русского ученого, человека яркой и беспокойной судьбы (в семнадцать лет он, к примеру, участвовал в Бородинской битве, где лишился ноги). В 1854 году Норов первым высказал мысль о том, что легендарная "Атлантия" расположена была не за Гибралтаром (где ее по традиции и сейчас еще помещают фантасты), а в восточной части Средиземного моря. Героиня В. Журавлевой ищет и находит доводы, свидетельствующие в пользу гипотезы Норова и его сторонников. Если верить Платону, атланты собирались завоевать Грецию и Египет. Для островной державы, расположенной в восточной части Средиземноморья, обе эти страны-соседи, и потому такая война была вполне возможна. Если же Атлантида находилась за Геракловыми столбами, трудно допустить, чтобы эту войну атланты начали, не завоевав предварительно Испанию, Италию, северо-западное побережье Африки. Но в таком случае, полагает героиня рассказа, гибель метрополии еще не означала бы гибели государства атлантов в целом! Если бы, например, Македония погибла в то время, когда Александр Македонский дошел до границ Индии, — уничтожило бы это созданную им империю? Разумеется, нет. Но точно так же не могло исчезнуть бесследно государство атлантов, пройди его воины от Гибралтара до Греции. Логичнее потому предположить, что Атлантида была сравнительно небольшим островом, близким к берегам Греции и Египта. Многие современные атлантологи утверждают, что под легендарной Атлантидой следует понимать Санторин — затонувший в большей своей части архипелаг в Эгейском море. Что ж, отдадим должное прозорливости В. Журавлевой, тогда еще совсем молодой писательницы, чей рассказ был опубликован в 1959 году... Однако это не все. Валентина Журавлева идет дальше: истинный герой ее рассказа, Завитаев, вообще склонен полагать, что Атлантида — миф, придуманный Платоном. Сторонники атлантической гипотезы ссылаются на то, что описанная Платоном столица атлантов похожа на Теночтитлан ацтеков. Отсюда делается вывод, что ацтеки копировали атлантов. Сторонники же Норова считают, что Атлантида как две капли воды похожа на Кносс — раскопанную археологами столицу критского царя Миноса. Кто же прав? И те и другие, отвечает Завитаев. В этом вся суть: описанная Платоном Атлантида похожа на любой город той эпохи. У каждого реального города есть свои неповторимые черты. У Атлантиды их нет. И это, считает Завитаев, ярче всего свидетельствует о мифическом характере описанной Платоном державы... Искать этот мифический город бесполезно. Но... "Его можно создать!" заявляет Завитаев. И действительно, создает Атлантиду. Искусственный остров, рожденный в клубах пара, дыма, пепла искусственно вызванным подводным извержением... https://fantlab.ru/blogarticle31346
|
| | |
| Статья написана 4 октября 2015 г. 14:18 |
Проживание писателя с изданием 3-х романов (Человек-амфибия.1930, Чудесное око.1935, Звезда КЭЦ.1936) — Киев, очерк "Огни социализма, или Господин Уэллс во мгле".1933 — Днепрогэс, сценарий на Одесской киностудии "Когда погаснет свет".1940 — Одесса).
"В июле 1929 года у Александра Романовича родилась вторая дочь – Светлана[33], а в сентябре Беляевы уезжают в Киев, к теплу и более сухому климату. Врачи снова приходят в его дом так же часто, как журналисты, ученые и дрессировщики животных. Один из них, Евгений Георгиевич Торро[34], человек с интереснейшей биографией, испанец по происхождению, эндокринолог по профессии, участник трех войн, превосходный собеседник и неутомимый спорщик, еще два года назад дал Беляеву идею «Человека, потерявшего свое лицо». Однако в Киеве возникают трудности с переводом произведений на украинский язык. Беляев уже писатель-профессионал. Но тиражи книг маленькие, семья разрослась; чтобы кормить жену, дочерей и себя, он должен печатать хотя бы по два романа в год, как когда-то печатал Жюль Верн, его любимый писатель. Материал приходится пересылать в Москву и Ленинград, на это уходит время, рукописи теряются. В 1929–1930 годах в московских и ленинградских журналах Беляев печатает, как всегда, довольно много. Здесь и «Подводные земледельцы», и профессор Вагнер, и под новым псевдонимом АРБЕЛ новые рассказы." 

О.Орлов: А.Р.Беляев (биографический очерк), стр. 497-516 серия "Фантастика. Приключения. Путешествия" [А. Беляев. Собрание сочинений в 8-ми томах] https://fantlab.ru/edition5243 



Дружеские литературные связи установились у него и с Украиной. Там, помимо «Чудесного ока», при жизни Беляева вышел перевод «Звезды КЭЦ». «Пишу повесть для киевской газеты «Юный пионер»* [дошедшая почти до наших дней как "Юный ленинец"],— указывал он в конце составленного им списка произведений. Повесть осталась незаконченной http://geo.ladimir.kiev.ua/pq/dic/g--K/a-... Б. Ляпунов, "Александр Беляев" Изд-во Советский писатель, М., 1967 г. Вполне вероятно, что эту повесть рекомендовала к публикации Ариадна Громова, работавшая с августа 1938 года по сентябрь 1941 года — литературным консультантом и редактором в киевской газете «Юный пионер». https://fantlab.ru/edition81647 
газета "Юный пионер", Киев, 1940 г., с. 4. а) 1. Скользкий мир 29.2 №16/157 б) 2. На волнах звука 4.3 №17/158 в) Скользкий мир/ответ 9.3 №18/159 г) 3. Кувырком 12.3 №19/160 д) На волнах звука/ответ 15.3 №20/161 е) 4. Уйди — идйУ 18.3 №21/162 ж) Кувырком/ответ 21.3 №22/163 з) 5. Однажды вечером 30.3 №24/165 и) Уйди-идйУ/ответ 5.4 №25/166 й)6. Сорванный концерт 8.4 №26/167 к) Однажды вечером/ответ 15.4 №28/169 л) 7. Случай в трамвае 26.4 №31/172 м) Сорванный концерт. Случай в трамвае/ответы 8.5 №34/175 Повесть-загадка "Необычайные приключения профессора Небывалова" Беляева (1940) 





"Не успев познакомиться с родным городом, я, в месячном возрасте, вместе с родителями переехала в Киев на улицу Нестеровского, дом 25/17 (теперь Ивана Франко). 
Это крайний справа дом Поторопись отец с переездом, я стала бы уже не ленинградкой, а киевлянкой. Но, по воле обстоятельств или судьбы, место моего рождения было предопределено (если бы 19 июля, а не 19 сентября). Уехать из Ленинграда вынудила болезнь отца. Он заболел воспалением легких в тяжелой форме, и врачи рекомендовали ему немедленно сменить гнилой ленинградский климат на более сухой и мягкий. А Киев был выбран по той причине, что там жил друг его детства и юности Николай Павлович Высоцкий. Он давно уговаривал отца перебраться в теплые края. Климат и на самом деле оказал благотворное влияние на отца, и он очень скоро поправился. Да и вся наша семья словно ожила. Кроме того, жить в Киеве было намного дешевле. 
Николай Павлович справа Из маминых воспоминаний: «Николай Павлович познакомил нас со своими друзьями и знакомыми. И в первую очередь, конечно, со своей женой Натальей Вениаминовной. Это была очень милая и женственная блондинка с пышными вьющимися волосами. Очень живая и веселая. Рядом с огромным мужем она казалась совсем миниатюрной. Самыми близкими друзьями у Высоцких были Карчевские: Вячеслав Аполлонович и Мария Николаевна. Муж был инженером, а жена певицей Киевского оперного театра. С этой семьей Александр Романович переписывался впоследствии много лет, а после его смерти — моя мама и я. Была еще одна супружеская пара — композитор Надененко с женой, тоже певицей. И четвертая, совсем молодая пара. О них говорили, что он сделал себя руками, а она ногами. Муж был пианистом, а жена балериной. Одна из знакомых Николая Павловича очень хотела знать от самого автора о дальнейшей судьбе Ихтиандра, героя романа «Человек-амфибия». Александр Романович придумал, специально для нее, такой конец: Ихтиандр добрался до старого друга профессора Сальватора. Там Ихтиандр встретил такую же девушку. Они поженились, и у них родились дети-амфибии. 
Приезд нашей семьи в Киев вызвал большой интерес соседей, если не сказать всей улицы. Особенно тот факт, что у нас, новоприбывших, сразу оказалось много знакомых. Не осталось это без внимания и со стороны органов НКВД. Для выяснения наших личностей в квартире был проведен обыск и опечатаны конторка и буфет. Возмущенный действиями органов, Александр Романович обратился за разъяснениями столь странной проверки. Перед ним извинились, заявив, что была допущена ошибка!» У отца возникли большие сложности с изданием. На русском языке рукописи не принимались. Украинского языка отец не знал, а отдавать свои произведения в перевод было слишком накладно. Правда, отец продолжал сотрудничать с издательствами Москвы и Ленинграда. Но из-за дальности расстояния, пересылки рукописей и переписки с редакторами задерживался гонорар, что отражалось на бюджете. И отец стал подумывать о возвращении в Ленинград. Один роман отца — «Чудесный глаз» был все ж таки переведен на украинский и выпущен под названием «Чудесне око» издательством «Молодый бильшовык» в 1935 году, когда нас уже не было в Киеве. В романе идет речь о дальновидении при помощи аппарата, способного настраиваться на любую точку планеты. Насколько мне известно, такого аппарата еще не существует. ("Звезда КЭЦ" и "Человек-амфибия" так же были уже переведены). 
С этим романом получился смешной казус. Через какое-то, время его перевели с украинского, как иностранного, на русский язык, почему-то оставив украинское «око», вследствие чего он стал называться не «Чудесным глазом», а «Чудесным оком». В 1956 году этот роман попал в сборник, изданный «Молодой гвардией», и все с тем же «оком». Историю перевода никто не знал, и, видимо, решили, что так назвать свой роман было угодно автору. Писал отец только по утрам. Он говорил, что если начнет писать вечером, то не сможет остановиться до следующего утра. Отдыхая после нескольких часов интенсивного труда, он часто садился за рояль. Наши родители старались с малолетства привить своим девочкам любовь к музыке. Если я почему-либо не засыпала, мама клала меня на большой подушке прямо на рояль. Отец играл что-нибудь спокойное и убаюкивал меня мелодичными звуками. Их труды не пропали даром — музыка стала для меня чем-то неотъемлемым, приносящим радость или успокоение даже в тяжелые времена. В начале 1930 года отец поехал в Москву устраивать ка-кие-то свои литературные дела. Остановился он в Теплом переулке у своей тетушки Ольги Ивановны Ивановой. Я даже не знаю, с какой стороны эта его родня. В его отсутствие в Киеве началась эпидемия менингита. Заболела Люся. 15 марта ей исполнилось 6 лет, а 19 марта она умерла. Отец приезжал на похороны, после чего вновь возвратился в Москву. И тут у него, как казалось, неожиданно началось обострение спондилита, которым он страдал много лет. Его уложили в гипс… Отняв меня от груди, мама срочно выехала в Москву. Прихватив пишущую машинку, она с тяжелым сердцем покинула дом, оставив, теперь уже единственного ребенка, на попечение родителей. Мама вспоминает: «Александр Романович жил в малюсенькой комнатке, где, кроме кровати, тумбочки и стула, ничего не помещалось. Здесь устроилась и я. И опять началась наша совместная работа. Я печатала под его диктовку, ходила по редакциям и ухаживала за ним. Мама часто писала мне, главным образом о Светике, о ее здоровье. От искусственного питания Светик заболела рахитом. Все заботы о ребенке легли на плечи моих родителей. Мама ходила со Светиком по врачам, делала ей солевые ванны, ходила за питанием в детскую кухню. Светик стала называть моих родителей «мама» и «папа». Как-то мама слышала, как за ее спиной какая-то женщина сказала своей знакомой: «Во, старые дураки, ребенка удочерили!» Естественно, мама не пустилась в объяснения. По субботам я сопровождала тетушку в церковь. Пока она молилась, я бродила по тихим улицам. Потом мы возвращались домой. Иногда я уходила из дому по вечерам, в любую погоду, оставаясь со своим горем. Этот период жизни был для меня самым тяжелым. Сразу навалилось столько бед: смерть дочки, болезнь мужа, потом болезнь Светланы, страх за ее жизнь. Прошли долгие томительные три месяца, пока у Александра Романовича не прошло обострение болезни и он мог вставать, а я вернуться домой. Светик встретила меня на ножках, она уже научилась ходить. Я присела перед ней на корточки, чтобы лучше ее разглядеть. Она несколько мгновений внимательно смотрела на меня и вдруг ударила по лицу, выпалив при этом: — Уходи, не хочу! Она словно вспомнила нанесенную ей обиду. Но скоро забыла все. Светик снова стала звать меня мамой, а бабушку бабушкой». У меня хорошая память на дальние события. Я помню себя 3 — 4-летним ребенком. Но из Киева мы уехали, когда мне было всего два года, и я помню комнату, в которой жили Высоцкие. Помню расположение мебели. Рояль, на котором стоял Петрович. Это была смешная и странная игрушка: на спиральной пружине было деревянное туловище мужичка. Стоило надавить ему на макушку, как он начинал приплясывать. Придя к Высоцким, я всякий раз требовала, чтобы меня подняли: «Петрович!» И тут же спешила прикоснуться к его голове пальцем. Когда я родилась, мама завела толстую записную книжку, куда стала записывать все мои исходные данные: вес, рост. Потом первые слова. Смешные словечки. Несмотря на наше вечное кочевье, эта книжонка до сих пор жива. Она лежит передо мной, и если ее открыть, то можно найти бумажный силуэт моей руки или подошвы. Вот совсем маленькая ручка, на которой написано «19 дек. Светику 2 года 5 месяцев». А вот запись, которая меня удивила: «Уже несколько раз Ляля говорит о смерти Люси: «У меня нет сестры. У меня умерла сестра, теперь другая выросла — вот, Ляля!» — это в мамином «переводе». Конечно, в полной мере я не могла осмыслить понятие смерти, но уход сестры, видимо, оставил какой-то след в моем мозгу. В августе, почему-то всего на неделю, меня вывезли на дачу на Ирпень. Я бегала и валялась на траве, радостно сообщая: «Весело Ляле!» Когда описанных событий не помнишь, начинает казаться, что говорят о ком-то другом, незнакомом. Вот еще одна запись. «Увидев впервые на даче корову, Ляля подбежала к дедушке и с волнением спросила: «Деда, это корова?» Получив утвердительный ответ, сказала: «Значит, знаю!» Вернувшись из Москвы, отец заявил безапелляционно: — Мы возвращаемся в Ленинград! — после чего, через объявления, стал искать обмен. Не знаю, совпадение это или перст судьбы, но в Киеве мы прожили ровно два года, причем день в день! 14 сентября 1929 года приехали и 14 сентября 1931 года уехали! Отец, видимо, хорошо себя чувствовал, так как смотреть квартиру поехал сам. То, что мама отпустила его одного, не поехав с ним, было большой ошибкой. Настолько большой, что о ней помнили многие годы. В молодости, будучи присяжным поверенным, отец часто переезжал с квартиры на квартиру. Однако хлопотами по переезду занимался всегда кто-то другой. Его задачей было только определить: нравится — не нравится. Может быть, оттого, что он был на все 100 % творческим человеком, заботиться еще о ком-то, кроме себя, он так и не научился. Из Ленинграда Александр Романович вернулся очень скоро, заявив, что квартира ему понравилась и он уже подписал документ об обмене. Мама поинтересовалась, будут ли они заказывать контейнеры для перевоза мебели. На что отец ответил, что никакие контейнеры не нужны, так как он договорился, что каждый оставит свою мебель новому жильцу, что избавит всех от лишних хлопот?! То, что отец мог так поступить, можно еще, хотя и с трудом, как-то понять. Но мне совершенно непонятна позиция других членов семьи. Неужели нельзя было разорвать это соглашение и предотвратить этим потерю антикварной мебели? — иначе, как потерей, это и не назовешь. Об остальном никто еще не знал… Уезжая из Киева, отец переделал поговорку «Язык до Киева доведет» в поговорку «Язык из Киева выведет»! ВОЗВРАЩЕНИЕ В ЛЕНИНГРАД На этот раз мы обменяли три чудесные светлые комнаты на 2 комнаты в Ленинграде, в поселке Щемиловка за Невской заставой. После Киева подобный ландшафт, а главное — скверный запах наводили на маму и бабушку смертную тоску. Не проходил и стресс от созерцания убогой мебели, которую с легким сердцем выменял отец. 
Светлана Беляева ВОСПОМИНАНИЯ ОБ ОТЦЕ. А.Беляев. Собрание сочинений, том 7 Серия: Отцы-основатели: Русское пространство. Издатель: М. : Эксмо, 2010. — 576 с. *** "И вот, собирая свою коллекцию А. Беляева, я обратил внимание на то, что мне не попадалось ни одно издание романа «Чудесное око» до 1956 года, когда он появился в двухтомнике издательства «Молодая гвардия». На то, что в названии присутствовало слово «око», не типичное для русского языка, я никогда не обращал внимания, считая, что для пущей поэтики Беляев просто заменил привычное слово «глаз» на украинский эквивалент. Но позже я обратил внимание еще и на то, что роман «Звезда КЭЦ» тоже впервые появился именно на украинском языке, еще в 1936-м («Зiрка КЕЦ»), а на русском он был впервые опубликован только в 1940-м в серии «золотая рамка» в Детгизе. Также у меня появилось и издание на украинском языке романа «Чудеснее око» 1935 года, и обе книги были выпущены в киевском издательстве «Молодий бiльшовик» тиражами 15 тысяч экземпляров каждая. Обложка и титульный лист первого издания романа А. Беляева "Чудесное око", 1935 г., изд-во "Молодий бiльшовик", Киев В общем, спустя некоторое время, просматривая некоторые доступные источники по книгам Александра Беляева (тогда еще Интернет в быту не был распространен, и источники приходилось добывать бумажные), я обнаружил интересную вещь. Оказывается, первое издание «Чудесного ока» и на самом деле случилось в Киеве в 1935-м на украинском языке, а потом роман вообще нигде не издавался вплоть до 1965 года. Таким образом можно было предположить, что и слово «око» в названии перекочевало именно из украинского языка помимо воли автора. Содержание и форзац украинского издания 1935 года романа "Чудесне око" Но мало того – первое издание на русском языке было переводным, то есть его перевели с украинского печатного «оригинала», а не с рукописи, которая куда-то подевалась, и сведений о ней не могли дать даже жена и дочь Александра Беляева, которые были в курсе всех его творческих дел. Очень трудно предположить, что Беляев изначально писал роман на украинском, потому была и рукопись, но она в 1956 году издателям была недоступна, потому и пригласили переводчика. Имя этого переводчика прекрасно известно – оно указывается на всех последующих изданиях романа – И. Я. Васильев. Примерно такая же ситуация наблюдается и с романом «Звезда КЭЦ», правда, с некоторым отличием – перед тем, как выйти отдельной книгой в Киеве на украинском языке в 1936 году, роман в том же году был опубликован в журнале «Вокруг Света», в номерах 2-11. Но отдельной книгой на русском он появился только в 1940-м. Интересный ход, который, впрочем, прояснился чуть позже. Первое отдельное издание романа на русском языке (вне собраний сочинений) романа "Чудесное око", Тюменское книжное издательство, 1963 г., 50000 экземпляров. Однако тут роман почему-то позиционируется как повесть Дело в том, что в 1929 году из-за ухудшившегося здоровья Александр Беляев с семьей переехал из Ленинграда в Киев. Однако в те годы в УССР проводилась массовая украинизация, и на русском языке в государственные издательства ничего не принимали. Впрочем, тогда НЭП еще не закончился полностью, и в Киеве было много частных издательств, то есть кооперативных, которые могли печатать все что угодно, за исключением антисоветской пропаганды, главное, чтобы приносило прибыль. Интересно, что Александр Беляев, тогда издававшийся в РСФСР массовыми (по тем временам, конечно) тиражами, на Украине почему-то считался «не кассовым». Таким образом он был исключен из литературной жизни Украины, и хотя отсылал свои новые произведения «на родину», где продолжал издаваться, для писателя такая жизнь была не по нраву, поэтому в 1931-м он вернулся в Ленинград. Первое книжное издание (не считая журнального) романа "Звезда КЭЦ", Киев, 1936 г., на украинском языке. Обложка, титульный лист и одна из иллюстраций Но это только начало истории, потому что в начале 30-х фантастические романы А. Беляева перестали издавать, требуя что-то более востребованное на тему социалистического реализма. Денег для содержания семьи перестало хватать, и пришлось написать пару романов на требуемую тему – «Земля горит», «Воздушный корабль», — но это была совсем не та фантастика, которую стремился писать Беляев. Постепенно он возвратился к любимому направлению в романе «Чудесное око», но его не хотело принимать ни одно издательство. И тогда Беляев отправил его в Киев с предложением опубликовать роман на украинском языке. В издательстве «Молодий бiльшовик» на это предложение откликнулись, перевели роман и опубликовали. Точно так же украинские издатели поступили и в следующем, 1936 году, когда перевели и издали следующий роман – «Звезда КЭЦ». Правда, финансовое положение Беляева к тому времени поправилось, так как он перепрофилировался и стал журналистом, сотрудничая сразу с несколькими журналами и производя для них очерки на самые разные темы. Третья книга А. Беляева, первое издание которой случилось на украинском языке — "Небесный гость". Киев, изд-во "Молодь", 1963 г., 65000 экз. Таким образом мы понимаем, почему некоторые произведения совершенно не владевшего украинским языком Александра Беляева первыми книжными изданиями появились именно на Украине. Некоторые иллюстрации к украинскому изданию повести "Небесный гость" Кстати, эти две книги – не единственные в данной теме, потому что имеется еще как минимум одно крупное произведение Беляева, вышедшее первым изданием именно на украинском. Это повесть «Небесный гость», написанная еще в 1937-м, но впервые увидевшая свет только в 1963-м в киевском издательстве «Молодь». До этого она вообще нигде не печаталась, а в СССР на русском появилась впервые в ленинградском детском журнале «Искорка» в 1986-м." Владимир Ларионов https://dzen.ru/a/YV2qdb31GEpCNqUG *** Беляев склонен был механически экстраполировать наблюдения над современным человеком. «В одном романе о будущем, — писал он, — я поставил целью показать многообразие вкусов человека будущего. Никаких стандартов в быту… одних героев я изображаю как любителей ультрамодернизированной домашней обстановки — мебели и пр., других — любителями старинной мебели». [166] Казалось бы, все верно, но ведь расцвет высших потребностей, очень возможно, поведет как раз по пути стандартизации низших, о которых говорит Беляев. (Мы вернемся к этому в главе о романах И. Ефремова). Беляев механически прилагал «теорию будущего» к современному быту, тогда как между ними сложная диалектическая связь — через идеал человека, Осуществление идеала, выдвигая на первый план высшие потребности, должно изменить самую постановку вопроса о быте. Беляев не мельчил идеал. Это, говорил он, «социалистическое отношение к труду, государству и общественной собственности, любовь к родине, готовность самопожертвования во имя ее, героизм». [167] Он крупным планом видел основу, на которой разовьется человек будущего, и у него были интересные соображения о психотипе его. В повести «Золотая гора» (1929) журналист-американец, наблюдая сотрудников советской научной лаборатории, «все больше удивлялся этим людям. Их психология казалась ему необычной. Быть может, это психология будущего человека? Эта глубина переживаний и вместе с тем умение быстро „переключить“ свое внимание на другое, сосредоточить все свои душевные силы на одном предмете…». [168] Но эти декларации оказались нереализованными. Объясняя, почему в «Лаборатории Дубльвэ» он не решился «дать характеристики людей» и вместо того перенес внимание «на описание городов будущего», Беляев признавался, что у него просто оказалось «недостаточно материала». [169] Очевидно, дело было не в нехватке эмпирических наблюдений, а в ограниченности исторического опыта и обобщения, сопоставления идеала человека с тем, как этот идеал осуществляется. Разумеется, имел значение и личный опыт. Беляев, вероятно, хуже знал тех современников, кто шел в Завтра. В своих прежних сюжетах он привык к иному герою. Во второй половине 30-х годов писатель подолгу оставался один, оторванный даже от литературной общественности. Понадобилось выступление печати, чтобы Ленинградское отделение Союза писателей оказало внимание прикованному к постели товарищу. [170] Его книги замалчивались, либо подвергались несправедливой критике, их неохотно печатали. Беляев тяжело переживал, что критика не принимает переработанных, улучшенных его вещей, а новые романы с трудом находят путь к читателю. Роман «Чудесное око» (1935), например, мог быть издан только на Украине, и нынешний русский текст — переводной (рукописи, хранившиеся в архиве писателя, погибли во время войны). Чтобы пробить равнодушие издательств, в защиту беляевской фантастики должна была выступить группа ученых. [171] Писателя не могли не посетить сомнения: нужна ли его работа, нужен ли тот большой философский синтез естественнонаучной и социальной фантастики, то самое предвиденье новых человеческих отношений, к которому он стремился? Ведь издательства ожидали от него совсем другого. "Невероятно, но факт, — с горечью вспоминал он, — в моем романе «Прыжок в ничто», в первоначальной редакции, характеристике героев и реалистическому элементу в фантастике было отведено довольно много места. Но как только в романе появлялась живая сцена, выходящая как будто за пределы «служебной» роли героев — объяснять науку и технику, на полях рукописи уже красовалась надпись редактора: «К чему это? Лучше бы описать атомный двигатель». [172] По мнению редакторов, герои научно-фантастического романа «должны были неукоснительно исполнять свои прямые служебные обязанности руководителей и лекторов в мире науки и техники. Всякая личная черта, всякий личный поступок казался ненужным и даже вредным, как отвлекающий от основной задачи». [173] Вот откуда в поздних романах Беляева персонажи только экскурсанты и экскурсоводы. Писатель старался сохранить хотя бы какую-то индивидуальную характерность. «Только в… смешении личного и служебного, — справедливо отмечал он, — и возможно придать реальный характер миру фантастическому». [174] Но задача ведь была гораздо значительней: в личное надо было вложить социально типичное. Беляев отлично понимал, например, что героев романа Владко «Аргонавты Вселенной» с их пустыми препирательствами и плоскими шуточками никак нельзя отнести к «лучшей части человечества». Но сам Беляев посоветовал автору «облагородить» конфликты всего лишь «индивидуальным несходством характеров». [175] Между тем к концу 30-х годов проблема человеческой личности стала особо насущной, и не только для социальной фантастики. Изменялся тип фантастического романа вообще. Страна заговорила о программе строительства коммунизма. Научно-фантастический роман уже не мог двигаться дальше лишь по железной колее научно-технического прогресса. Какие бы атомные двигатели к нему ни приспосабливали, он нуждался в иных и новых движущих силах — творческих социальных идеях. А.Ф. Бритиков РУССКИЙ СОВЕТСКИЙ НАУЧНО-ФАНТАСТИЧЕСКИЙ РОМАН. АКАДЕМИЯ НАУК СССР ИНСТИТУТ РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ (ПУШКИНСКИЙ ДОМ) ИЗДАТЕЛЬСТВО «НАУКА» Ленинградское отделение Ленинград • 1970 Ответственный редактор Е. П. БРАНДИС "О поэтическом творчестве Беляева рассказала его дочь: в начале 1920-х, лежа в ялтинской больнице Красного Креста, Беляев «писал много стихов, некоторые из них посвящал няням». В музыкальном творчестве особое внимание Надененко уделял вокальной музыке; свои первые романсы: «Звезда мерцает за окном» (романс для фортепиано), «В эти дни», «Большое счастье» и другие Надененко опубликовал еще в 1924 году. http://kurskonb.ru/our-booke/kurjane/doc/... Из стихотворений той поры одно сохранилось. Впоследствии киевский приятель Беляева, композитор Федор Надененко, положил слова на музыку и превратил в романс, изданный в 1931 году. А вот слова: Звезда мерцает за окном. Тоскливо, холодно, темно. И дремлет тишина кругом… Не жить иль жить — мне все равно… Устал от муки ожиданья, Устал гоняться за мечтой, Устал от счастья и страданья, Устал я быть самим собой. Уснуть и спать, не пробуждаясь, Чтоб о себе самом забыть, И, в сон последний погружаясь, Не знать, не чувствовать, не быть… Две последние строфы, приписав их французскому поэту-неудачнику Мерэ, Беляев вставил в свой рассказ «Ни жизнь, ни смерть»[276] (1926 года). Что можно сказать по поводу этих стихов? Не Блок… И еще — Федор Надененко мог, конечно, положить их на музыку. Но среди публикаций киевского композитора такого произведения не числится. Да и представить, что в СССР 1930-х годов редактор какого-нибудь издательства, журнала или газеты отважился напечатать романс на такие упадочнические слова… Нет, это совершенно немыслимо! Поэтому более правдоподобным представляется рассказ вдовы писателя — Маргариты Константиновны: стихотворение Беляев действительно написал лежа в ялтинской больнице — в «минуты душевной слабости». А несколько лет спустя сам и положил его на музыку[277]. *** Опубликован в г. Киеве в 1924 г.  

*** НАДЕНЕНКО Федор Николаевич (1902-1963) Фёдор Николаевич Надененко, композитор. Родился в г. Льгове Курской губернии в семье купца. В 1910 году семья переехала в Киев, где в 1914 году Надененко окончил Киевскую музыкально-драматическую школу им. Н. В. Лысенко по классу фортепиано, в 1921 году — Киевскую консерваторию по классу фортепиано и композиции у Б. Л. Яворского, а в 1924 году — историко-филологический факультет Киевского университета. Окончив университет, становится старшим редактором государственных музыкальных издательств Украины. Впоследствии был главным концертмейстером и главным хормейстером в оперных театрах Киева (1926-1935), Ленинграда (1935-1937), художественным руководителем Киевской филармонии (1945-1946), капеллы бандуристов Украины (1947-1949). С 1952 года — редактор музыкального сектора издательства «Мистецтво». В музыкальном творчестве особое внимание Надененко уделял вокальной музыке; свои первые романсы: «Звезда мерцает за окном», «В эти дни», «Большое счастье» и другие Надененко опубликовал еще в 1924 году. К концу жизни он являлся автором свыше 100 украинских романсов, а также романсов на стихи А. С. Пушкина, М. Ю. Лермонтова, Т. Г. Шевченко, А. Мицкевича, Р. Тагора; около 80 фортепианных пьес, хоров и т. д. Свыше 40 лет Ф. Н. Надененко отдал издательскому делу, отредактировав все наследие украинских классиков, в том числе 8 томов сочинений композитора Н. В. Лысенко. Умер и похоронен в Киеве. 
*** 19 июля 1929 г.— рождение дочери Светланы. 19 сентября — переезд семьи в Киев (ул. Нестеровского, 25/17). Осень — роман «Властелин мира» вышел отдельной книгой. 1930 — в московском журнале «Вокруг света» напечатан роман «Подводные земледельцы», а во «Всемирном следопыте» очерк «Гражданин Эфирного острова» — о К. Э. Циолковском. 1931,19 марта — в возрасте шести лет умирает от менингита старшая дочь Людмила. Август — сентябрь — в ленинградском журнале «Вокруг света» напечатан роман «Земля горит». 14 сентября — возвращение из Киева в Ленинград (поселок Щемиловка за Невской заставой). 1940 — вышли в свет два романа — «Человек, нашедший свое лицо» (переделка романа 1929 года «Человек, потерявший лицо») и «Звезда Кэц» (новая редакция). По заказу Одесской киностудии (режиссер И. Ростовцев) начата работа над сценарием кинофильма «Когда погаснет свет». Когда погаснет свет (Киносценарий) // Искусство кино. М. 1960. № 9. С. 111–130; № 10. С. 111–134. [При публикации текст киносценария подвергся сокращению; оригинал («Когда погаснет свет». Литературный сценарий, вариант первый. Редактор И. Ростовцев. Л., 1941) хранится в Центральном государственном архиве литературы и искусства (СПб.) — Ф. 215. Оп.1. Ед. хр. 6]. Честно сказать, алхимиков Беляев упомянул еще в одной своей книге — повести «Чудесный глаз» (известной под неверным названием «Чудесное око» — подробности в следующей главе). Речь снова идет о том же — превращении (трансмутации) элементов. Азорес, корреспондент коммунистической газеты «Барселонский пролетарий», задает вопросы Кару, бывшему сотруднику великого изобретателя Бласко Хургеса: «Азорес догадывался, что здесь кроется великая тайна. — А что это за изобретение, над которым вы трудились? — Это изобретение… — Глаза Кара вспыхнули огнем вдохновения, однако он погасил этот огонь, быстро подошел к двери, приоткрыл ее, выглянул в пустой коридор и, оставив дверь полуоткрытой, — так слышнее приближение шагов, — возвратился на место, сел возле Азореса и прошептал: — Камень мудрости. — Кар затаил дыхание и беззвучно рассмеялся. „Не сошел ли с ума этот чудак?“ — подумал Азорес. Но тот продолжал: — Да, философский камень. Мечта алхимиков о превращении элементов. А по-современному — снаряд для расщепления атомного ядра. Переворот? Новая эпоха в химии, в истории человечества! В увлечении он всплеснул сухими ручками и усмехнулся. Азорес отшатнулся к спинке стула и несколько секунд молча смотрел на Кара. — Да, да, да, — пламенно зашептал Кар, выдерживая взгляд Азореса. — Не мечта, не проблема, не гипотеза, а факт. Вот здесь, вот на этом самом столе, мы завершили последние опыты. Вот здесь, на этом месте, стоял аппарат — новейшая „пушка“ для бомбардировки атомного ядра. И что она творила! Какие чудеса превращения вещей делала она на наших глазах!» Время действия повести определяется просто: лаборатория в Буэнос-Айресе, где проводились опыты, — это филиал нью-йоркской компании. Но теперь работы прекращены — кризис. Следовательно, кризис не местный, а мировой, то есть кризис 1929 года. Возможно, перед нами еще один вариант повести «Золотая гора», вышедшей в 1930 году… Или — воспоминание об этой повести. А может быть, и не только о ней… Вглядимся в последовательность эпитетов: «камень мудрости», «философский камень», «мечта алхимиков»… Ведь все это не более чем вариации названия пьесы: «Алхимики, или Камень мудрецов». И аргентинский изобретатель тоже оказывается к месту: с Раймундом Луллием он говорит на одном языке — испанском!.. Но данная аргентинская история — лишь блеклое воспоминание о пьесе, танго на одну персону. И нет в ней самого главного — Элеоноры! В 1935 году вышла повесть Беляева «Чудесное око» — в Киеве и на украинском языке. Рукописный оригинал пропал, и потому, когда понадобилось вернуть книгу русскому читателю, пришлось совершить обратный перевод. Только здесь отобразил Беляев свои мурманские впечатления. «Широкое окно выходит на Кольский залив. Там виднеются мачты и трубы траулеров рыбного треста[303]». В комнате с широким окном собрался кружок радиолюбителей. А вот испанский коммунист-журналист Азорес: «…вышел из гостиницы треста в полночь и направился по спуску к траловой базе. Испанец поеживался в своем осеннем пальто. Льдистый полуденный ветер бил в лицо. Падал мокрый снег». Надо же — в полночь дует полуденный ветер! От этого Мурманска умом можно тронуться… Но не стоит тревожиться о психическом здоровье — перед нами всего лишь причуды перевода: по-украински «пiвдень» означает не «полдень», а «юг». Соответственно, «пiвденний» — это «южный». Беляевская повесть названа «Чудесное око». Но и это перевод с украинского — «Чудесне око». А вот в 1937 году — в письме редактору Детиздата Г. И. Мишкевичу — Беляев именует повесть романом с отличным от привычного нам названием: «Чудесный глаз»[307]. Ну как тут не вспомнить Смоленск, позднюю осень 1910 года и номер газеты с анонимной заметкой «Электрический глаз». *** -- Ребята, а Панас Чепуренко нипочем не пойдет на гору. Упористый старик. -- Кто это Чепуренко?- спрашивают приезжие и узнают, что Панас -- кряжистый дуб девяноста двух лет, но еще крепкий, выходец с Украины. Упрям как чурка, в Бога верует. Табак нюхает, сам растирает. Маришкин и Курилко, которые на автомобиле приехали, решают после схода навестить Панаса. Он с граблями в руках копается в огороде. На приветствие ответил низким поклоном и зовет в хату. -- Да мы с тобой тут на вольном воздухе поговорим. Но старик непреклонен. -- Як що на розмову, то прошу до хаты. -- И первый уходит. Делать нечего, пошли за ним. -- Вот что, дедушка, -- говорит Маришкин, -- на гору надо перебираться. Если сам не сможешь, люди помогут. -- А навище менi на гору дертятся. Менi и тут гораздо. -- Нельзя, старина. Тут скоро вода все зальет. Панас слушает внимательно, гладит длинные усы, не спеша вынимает тавлинку, нюхает табак и наконец отрицательно качает головой. -- Не може цього бути, -- уверенно отвечает он. -- Бог обiцяв, що зливи [потоп] бильш не буде. Приезжие переглядываются. Они не ожидали такого возражения. Маришкин, чтобы сразу не озлобить старика, решил действовать дипломатически. -- Да ведь то про всемирный потоп сказано, а тут Волга только, несколько деревень зальет, вот и вашу тоже. Для орошения полей, понимаешь? От засухи. Ведь заливает же села и деревни весенний разлив. Так это же не потоп. -- Повидь [разлив] -- инша справа. Розуллеться рiчка й знову в береги зайде. А ви кажете, шо все залле на вiкi вiчнi. А ви дурницю кажете, шо залле. Не може цього бути. Бог казав, шо зливи не буде, тай не буде. Нiкуди не пiду. Ну что с ним поделаешь? Маришкин вынул из кармана платок и вытер вспотевший лоб. -- Ты подумай: подъемные дадим на новую стройку. В новой хате жить будешь. -- Не треба мене ваших переiздных. Не пiду, тай кiнец. -- Я вижу, ты не веришь нам. Ну так вот что, дед. Поезжай с нами на автомобиле. Сам стройку посмотришь, убедишься своими глазами. Увидишь, что там с Волгой делается, и поверишь. -- А на бiс менi ваш автомобиль? Не пiду. Ось туточки жив, тут i в домовину ляжу. Так и ушли городские ни с чем. Но после их отъезда крепко задумался Панас. И на другой день неожиданно для всех запряг своего конька, взял ковригу хлеба и уехал со двора неизвестно куда. Приехал он к Волге, пришел на стройку. Народу видимо-невидимо. Через Волгу мост, машины, грохот, суета. Между быками рабочие прилаживают железные щиты. Опустят щиты -- и готова запруда. Запрудят Волгу, потечет в степи -- больше воде деваться некуда. Панас пошел на фабрику-кухню, откуда видна вся стройка. Просидел у окна молча весь день и выпил несметное количество чаю. А когда вечерние огни залили стройку и шум работ не убавился, старик проговорил глухо в седые усы: -- Так вони, сучi дiти, паки потоплят нас.- И трудно было понять, чего больше в его словах -- порицания или хвалы. Приехал Панас домой и три дня из хаты не выходил. Уж думали, не занемог ли с дороги. А потом вышел и начал говорить на сходе такое, что суходольцы даже рты пооткрывали. Не бывало еще у "Каптажа Волги" такого агитатора. И дружно потянулись на горку суходольцы, а за ними и соседние деревни. "Земля горит" *** А в 1910 году Толстой опубликовал свой первый фантастический роман — «Цари мира», а затем — и до самой революции — печатал в журнале «Вокруг света» фантастические очерки и рассказы: «В четвертом измерении (Quasi una fantasia)» (1910), «Обитаема ли Луна?» (1914, ответ положительный), в 1916-м — «Человек завтрашнего дня» и «Последний человек из Атлантиды», в 1917-м — «Ледяные города на полюсах» (вспомним «Продавца воздуха»)… С 1918 по 1920 год проживал в городишке Бобров Воронежской губернии, откуда переехал в Киев, из Киева — в Одессу. В 1925 году вернулся в Киев, служил в греко-католической церкви Пресвятого Сердца Иисуса. Но тут жизнь пошла под откос. Сначала вызвали обратно в Одессу и заставили выступить свидетелем на процессе католического священника Павла Ашенберга (припомнили тому письмо 1922 года, отправленное в Рим, с жалобой на то, что католики в советской России мрут с голоду)… Затем выяснилось, что собственный сын стал осведомителем ГПУ… Тогда католическое руководство решило с отцом Николаем расстаться и лишило его сана — за вступление во второй брак при живой первой жене (немного запоздалый вердикт — во второй брак о. Николай вступил в 1897 году). Безвыходным положением Николая Толстого воспользовались власти: предложили поставить подпись под неким письмом и 17 февраля 1929 года на всю страну (через газету «Известия») объявили: «В киевской газете „Пролетарская Правда“ появилось открытое письмо местного католического священника униатского обряда протопресвитера Николая Алексеевича Толстого, в котором он отказывается от сана священника и звания протопресвитера. В своем заявлении Толстой указывает, что ему неоднократно приходилось выступать публично против вмешательства католических ксендзов в политику и что он, не желая иметь в дальнейшем ничего общего с католическим духовенством, целиком проникнутым польским шовинизмом, а равно не желая оставаться впредь паразитом и эксплоатировать (так!) темноту масс, к чему вынуждал его католический костел, снимает с себя сан католического священника и посвящает себя честному труду». 
Честный труд выразился в должности переводчика треста «Цветметзолото», но не в столичной конторе, а в местах, приближенных к приискам — на Урале и Кавказе. А в 1935 году выпускника Пажеского корпуса и полиглота направили на работу в систему высшей школы — вахтером студенческого общежития. В Киеве, чтоб был под рукой — в роли свидетеля по делу «Фашистской контрреволюционной организации римско-католического и униатского духовенства на Правобережной Украине». А 14 декабря 1937 года арестовали и его самого. Теперь отец Николай выступал как «один из руководителей униатского движения на Украине, направленного к ополячиванию украинского населения и подготовке к оказанию активной помощи украинцами-униатами польской армии при вторжении ее на Украину». 25 января 1938 года Особое совещание коллегии НКВД приговорило Николая Алексеевича Толстого к высшей мере наказания, и 4 февраля 1938 года он был расстрелян. Еще раньше — 25 сентября 1937-го — расстреляли его сына Михаила, а чуть позже — 16 февраля 1938-го — другого, Валентина. Но вернемся в Атлантиду и благословенный 1916 год… Ни одно из произведений Николая Толстого (включая перевод «Гамлета») никогда не переиздавалось. Нет особых надежд на то, что и в будущем их ждет иная судьба. Поэтому приведем «очерк» Толстого полностью. Надо ведь и читателю дать представление о дореволюционной русской фантастике… Хотя бы для того, чтобы понять, отчего она теперь совершенно забыта, а Беляева помнят и читают. Итак, Николай Толстой: «Последний человек из Атлантиды» *** Также были предложены идеи озеленения города[27], для чего Александр Романович написал письмо директору Киевского акклиматизационного сада Украинской академии наук Н. Ф. Кащенко, проработавшему много лет в Сибири. 27. Беляев А. Озеленение Мурманска — забытый участок // Полярная Правда. — 1932. — № 155 (1623). .И еще неплохо бы обратиться к академику Миколе Кащенко из Киева, который вывел «морозостойкую яблоню, скрестив местную привычную к лютым сибирским морозам дикую яблоню — кисло-горькие плоды которой не превышали величиной вишневую косточку — с европейскими сортами. И гибридные яблони начали давать плоды вкусные, сочные, только размером несколько уступающие своим европейским родителям». Правда, Кащенко потратил на это 20 лет, но пусть молодежь этим и займется. Вот, кстати, и адрес академика[296]... 296 Об опытах М. Кащенко из Киевского акклиматизационного сада (КАС) Беляев писал годом раньше — «О КАС и персиковой косточке» (Революция и природа. Л., 1931. № 2. С. 60–63 [Подпись: А. Б.]). Зеев Бар-Селла "Александр Беляев" М.: Молодая гвардия, 2013 г. (март, ко ДР Беляева) Серия: Жизнь замечательных людей (ЖЗЛ) https://fantlab.ru/blogarticle34016 https://fantlab.ru/blogarticle34026 http://argo-unf.at.ua/load/1930_oleksandr... http://argo-unf.at.ua/search/?q=%D0%9E%D0...
|
| | |
| Статья написана 29 сентября 2015 г. 15:18 |
Роман был написан во время пребывания Беляева на Украине. Здесь же издан. А первый перевод на русский язык был сделан именно с этого издания. "В 1935 году вышла повесть Беляева «Чудесное око» — в Киеве и на украинском языке. Рукописный оригинал пропал, и потому, когда понадобилось вернуть книгу русскому читателю, пришлось совершить обратный перевод." http://www.litmir.co/br/?b=196944&p=64 






К этому же времени относится и любопытный факт — тесное сотрудничество с украинскими авторами известного фантаста Александра Беляева. Киевская киностудия (будущая "имени Довженко") работала над экранизацией его произведений. Более того, текст романа Беляева "Чудесное око" дошел до нас только в украинском варианте. Как уверяют литературоведы, речь идет о переводе, однако не исключено, что роман был первоначально написан именно по-украински по заказу одного из украинских издательств. http://lib.misto.kiev.ua/OLDI/ukraina.pla...
|
| | |
| Статья написана 25 сентября 2015 г. 19:30 |
Предыстория рассказа от fortunato: "Патриотическая легенда о "русском Сцеволе" была сочинена в 1812 г. в недрах журнала "Сын отечества" и тогда же начала активно раздуваться. Сперва на лубке Теребенева: http://www.1812.rsl.ru/materials/izoizdan...... В 1813 г. подсуетился скульптор В. Демут-Малиновский. В качестве образца для вдохновения он взял... французскую статую Сцеволы работы Десейна, а за патриотический порыв получил звание профессора:
http://www.virtualrm.spb.ru/ru/node/4961 Вымышленный "русский Сцевола" широко проник в сборники исторических анекдотов, в художественные произведения ("Рославлев" Пушкина, "К Россиянам" Востокова). Механизм пропаганды описан здесь: http://bagira.guru/rodina/1992-06-07/kto-... Появление текста Беляева (того или не того) закономерно — сравнения наполеоновского и гитлеровского нашествий были важнейшей и неотъемлемой частью агитации военных лет, начиная собственно с советского названия войны ("Отечественная"). "Русский Сцевола" продолжает пропагандироваться по сей день — вот монета Банка России 1998 г.: " http://mdrevers.ru/silver4/russkscevola.h... **************************************************** 
Написан А. Беляевым (фантастом ли) ? ***************************************************** https://fantlab.ru/forum/forum14page10/to... (Беляев Александр), Родина зовет. Сборник Ленинградских писателей № 2. (Российский Муций Сцевола) 1941 г., издательство: Советский писатель, город: Л., страниц: 91 с., переплет: Мягкая издательская обложка, формат: Уменьшенный, состояние: Очень хорошее, примечание: Очень редкое издание начала Великой Отечественной войны. Подписано к печати 11 августа 1941 г. Последняя прижизненная публикация знаменитого фантаста Александра Беляева. Историко-фантастический рассказ из Отечественной войны 1812 года. Чуть раньше этот рассказ под менее удачным названием "Лапотный Муций Сцевола" был опубликован в журнале "Костер" № 8, 1941 г. (Текст не сравнивали — Горница). Открывается сборник знаменитым стихотворением Анны Ахматовой "Вражье знамя / Растает, как дым. . . — М. Зощенко. Своя рука владыка. -В. Каверин. Из дневника танкиста. — Вера Кетлинская. Ненависть. — Другое. (О трагической судьбе А. Беляева, умершего в оккупации написано много, но, кажется, нигде не отмечен факт публикации этого патриотического рассказа, за год до официального, спущенного сверху, использованию патриотических образов русских полководцев и побед русского народа в дореволюционных войнах. — Горница) http://www.gornitsa.ru/items.php?cat=buk.... ************************************* Лапотный Муций Сцевола: [Статья] // Костер, 1941, №8 – с.18 То же: Ленинград, 1941, №... То же: Боевая эстрада. – Л.-М.: Искусство, 1941 – с. http://archivsf.narod.ru/1884/aleksander_... ******************************* https://fantlab.ru/forum/forum15page1/top... ****************************************** http://search.rsl.ru/ru/catalog/record/52... ******************************************** https://fantlab.ru/forum/forum15page1/top... http://www.gornitsa.ru/item.php?id=65652&... Внешний вид сборника: "Родина зовёт": http://nwapa.spb.ru/sajt_ibo/vistavki/VOV... *************************************************** Боевая эстрада [Сборник] Выходные данные Ленинград Искусство 1941 Физическое описание 59 с. ил., нот. 17 см Содержание Сталинская линия ; Друзья Вс. Рождественский. Лапотный Муций Сцевола и др. А. Беляев Хранение Ф 1-54/3787. ***************************************************** 5. Вид документа : Однотомное издание Шифр издания : Iэ/Р 604 Заглавие : Родина зовет : сборник ленинградских писателей. [Вып.] 2 Выходные данные : Ленинград: Советский писатель, 1941 Колич.характеристики :88, [2] с. Примечания : Подписано к печати 11/VIII-41 г. : ББК : 84(2=Рус)6,44 + 84(2=Рус)6,45 Предметные рубрики: Русская литература-- Проза, 20 в. Русская литература-- Поэзия, 20 в. Содержание : "Вражье знамя..."/ А. А. Ахматова. Из дневника танкиста/ В. А. Каверин. Шлимм/ М. Л. Слонимский. Переправа/ И. Ф. Кратт. Ленинград/ Е. Рывина. Ненависть/ В. Кетлинская. Сердца отважных/ С. Леонов. Под Выборгом/ Б. Шмидт. Дистанционная трубка/ С. Хмельницкий. Аэропланистый день/ С. Хмельницкий. Российский Муций Сцевола/ А. Беляев. На берегу Двины/ Ив. Никитин. Своя рука — владыка/ М. М. Зощенко. Портретик в полный рост/ Б. А. Лавренев. Оздоровление германских финансов/ Б. А. Лавренев. Королевская трагедия/ Б. А. Лавренев. Теория и практика/ В. Ворченко. 


По непроверенным в библиотеке данным: А. Беляев "Российский Муций Сцевола": Родина зовет: Сборник ленинградских писателей. Вып. 2. / [Отв. ред. А. Семенов]. — Л.: Сов. писатель, 1941. — 90 с. Подписано к печати 11 августа 1941 г. Тираж 15 000 экз. Лапотный Муций Сцевола: [Статья] // Костёр, 1941, №8 – с. 18 То же: Ленинград, 1941, №18 с.7 То же: Боевая эстрада. – Л.-М.: Искусство, 1941 – Литературный Ленинград в дни блокады: Сборник — Страница 41 https://books.google.com.ua › books Валентин Архипович Ковалев, Алексей Ильич Павловский — 1973 — Просмотр фрагмента Зарисовка М. Слонимского «Шлимм» (1941) создавала впечатление, будто обманутые немецкие рабочие в солдатских ... Но в целом писательские зарисовки военных будней правильно ориентировали защитников Ленинграда на то, что ... «Лапотный Муций Сцевола», опубликованной в одном из первых военных номеров журнала «Ленинград», ... 14 «Ленинград», 1941, No 18, стр.7 https://www.google.ru/search?newwindow=1&... Литературный Ленинград в дни блокады. Л.: Наука, 1973, стр. 41 
Рассказ в прикрепл. файле из журнала Костёр №8/1941 с.18 от sergey_niki + в лучшем качестве от hlynin А представишь себе, как тяжело жили в войну, в блокаду Беляев и Перельман, какие советы давал Перельман в научно-популярных и детско-юношеских журналах: 
|
|
|