"Пятое сердце" называют завершающим томом "литературоцентричной" трилогии Симмонса "Террор"-"Друд"-"Пятое сердце". По-моему, не совсем верно: редкая книга автора обходится без литературных аллюзий. Но тут он, безусловно, довел метод до апогея.
Ненастной парижской ночью судьба свела на берегу Сены двух незнакомцев: болезненного вида джентльмена под пятьдесят, недавно приехавшего из Англии, и высокого мужчину со скандинавским акцентом и орлиным профилем, выдающего себя за норвежского путешественника. Обоих привела сюда одна цель: свести счеты с жизнью. Но встреча изменила многое, и уже через пару дней эта странная парочка оказалась на борту парохода, отплывающего прямиком в Североамериканские Соединенные Штаты...
Все ли знал о Шерлоке Холмсе, великом сыщике с Бейкер-стрит, сэр Артур Конан Дойл? Чем больше выходит в свет фильмов и книг, сериалов и комиксов об этом культовом персонаже, тем крепче сомнения. Вот и Дэн Симмонс внес свой вклад в дискредитацию классика. Холмс, с которым знакомит нас автор «Пятого сердца», не слишком похож на героя, якобы сгинувшего в Рейхенбахском водопаде. У него немного другая биография, иной характер, да и приключения, ставшие основой для «отчетов доктора Ватсона», по словам самого сыщика, на самом деле проходили совсем иначе, чем описано в «Медных буках» или «Скандале в Богемии». Впрочем, внести посильный вклад в «альтернативную холмсиану» — не главная и далеко не единственная цель Симмонса. Хотя бы потому, что невольным напарником сыщика становится фигура не менее масштабная: писатель Генри Джеймс, тонкий стилист, классик предмодернизма, автор «Поворота винта», самой известной повести о призраках в англо-американской литературе двух последних столетий. Именно в первой половине 1890-х Джеймс пережил серьезный творческий кризис, который привел к кардинальному изменению манеры письма — и в итоге к неожиданному прорыву, произошедшему когда писателю перевалило за пятьдесят. Ну что ж: погонявшись за убийцами и бомбистами, поневоле пересмотришь жизненные приоритеты...
В «Пятом сердце» Холмс отправляется в Америку чтобы расследовать давнее убийство, выданное за самоубийство, разоблачить мировой заговор и заодно разрешить экзистенциальную проблему: является ли он человеком из плоти и крови — или всего лишь персонажем, придуманным второсортным беллетристом? Тем временем Генри Джеймс, американец по рождению и британец по сознательному выбору, человек наблюдательный, чуткий и умный, исподтишка изучает спутника — и, надо сказать, делает заключения психологически настолько точные, что впору обзавидоваться любому детективу. Будущему классику не чужды снобизм, мнительность, болезненное самолюбие, приступы меланхолии, чересчур серьезное отношение к условностям викторианского этикета, — но это уравновешивается искренним уважением к чужой свободе и чужой жизни, а так же безупречным вкусом и широкой эрудицией в самых неожиданных областях. Ну и еще одна черта роднит его с напарником: с недавних пор Джеймсу тоже не дает покоя вопрос, кто реальнее — тот, кто рожден от мужчины и женщины, или тот, кто сотворен словом?..
Кропотливый филолог и неравнодушный историк найдут в «Пятом сердце» материал, которого хватит для нескольких монографий, не уступающих этой книге по объему. Роман Дэна Симмонса — сложная, многослойная, ажурная стилизация, причем не только под прозу Генри Джеймса («хиленький паровозик-глагол в конце предложения тянет сорок два грузовых вагона придаточных оборотов») и Артура Конан Дойла... то есть, простите, доктора Ватсона. На страницах книги появляются и другие видные представители литературы конца XIX-начала XX веков: Сэмюэл Клеменс, Генри Адамс, Редьярд Киплинг, Теодор Рузвельт — и каждый из них вносит в повествование свой вклад, вплетает в общий хор свой голос. Исторические загадки, до сих пор не получившие однозначного объяснения, сюжетные повороты из бульварной «желтой» серии, прямые и завуалированные отсылки к предыдущим романам автора — в ход здесь идут самые разные ухищрения. Дэн Симмонса не первое десятилетие пристально исследует тему «взаимоотношения между автором, и персонажами, которых он создает», между биографом и героем биографии, сочинителем исторических романов и подлинными историческими личностями, которых тот упоминает. Задача постоянно усложняется, в уравнение вводятся все новые неизвестные: это началось еще в «Колоколе по Хэму» (1999) и в последующие годы шло по нарастающей. В «Терроре» (2007), «Друде» (2009), «Черных холмах» (2010) и «Мерзости» (2013) автор подбирался к этой теме то с одной, то с другой стороны, но апогея достиг, на мой взгляд, именно в «Пятом сердце». Общее впечатление несколько портят прямые и однозначные ответы, которые Симмонс вложил в уста двух резонеров в финале, но что поделаешь: в классическом детективе не обойтись без обязательной «сцены в гостиной», когда сыщик собирает всех подозреваемых и подробно рассказывает им, кто же на самом деле пристукнул графа и стырил фамильные драгоценности.
Пожалуй, «Пятое сердце» лучшая книга Дэна Симмонса за много лет — что уже говорит о многом. Правда, чтобы уловить больше смысловых оттенков, читателю придется как следует покопаться в словарях и биографических справочниках. Но это, мне кажется, не та работа, которая должна пугать поклонников создателя «Гипериона».
31 января будем говорить о фантастике в Питере, в Интеллектуальном кластере "Игры разума". Ждём!
цитата
Приглашаем на лекцию журналиста, редактора и литературного критика Василия Владимирского «20 главных книг о фантастике» в рамках универсального лектория «Александрийская библиотека».
31 января, 19:00
Фантастика считается литературой «про баронов и драконов», «про роботов и звездолеты», несерьёзной, «детской». Между тем, в России и за рубежом история, теория, философия и социология жанровой прозы нередко становятся объектами серьезных научных исследований.
Василий Владимирский, книжный обозреватель газеты «Санкт-Петербургские Ведомости», колумнист журнала «Мир фантастики», редактор интернет-журнала «Питерbook» расскажет, какие глубины находят в «низком жанре» представители академического сообщества, как преломляется история мировой фантастики в автобиографиях классиков и многое, многое другое.
Да, вчера журнал "Новый мир" открыл на сайте часть материалов из 12-го номера за прошлый год — в том числе мою рецензию на книгу Галины Юзефович"Удивительные приключения рыбы-лоцмана: 150 000 слов о литературе". Но там, конечно, не только о книге Юзефович, но и о литкритике вообще.
Кусочек:
Бежать в два раза быстрее
Лёлик, все пропало
Сегодня считается хорошим тоном говорить о будущем отечественной литературной и кинокритики с трагическим пафосом и легким надрывом в голосе. Закрываются площадки, где раньше печатали рецензии и статьи. Публика перестает читать «толстые» литературные журналы. «Культурные журналисты» с именем дружно уходят из профессии... Преемственность вот-вот оборвется, то ли на высокой трагической ноте, то ли как в фильме Гайдая: «Лёлик, все пропало — гипс снимают, клиент уезжает!»
«Российские критики не готовы писать ни о чем, потому что они потеряли надежду быть прочитанными и услышанными, — делится наболевшим с сайтом “Теории и практики” журналист Антон Долин. — Такое положение вещей напрямую связано с ситуацией в стране. Теряется вера в силу и необходимость доверия массмедиа, которые превращаются в агитотделы. В агитационных изданиях первыми отмирают отделы культуры. Самые лишние и вредные сотрудники в пропагандистском издании — это люди, которые учат думать, — критики. Поэтому многие явления остаются без осмысления. В России сегодня нет рынка для аналитики культурных явлений. <...> Мы живем в стране, в которой происходит маргинализация культурной журналистики...» (http://theoryandpractice.ru/posts/14667-r...).
Иными словами, нет платежеспособного спроса — нет и предложения. Отчасти это верно: «рынок аналитики культурных явлений» у нас и впрямь не сложился. Сегодня в России становится все меньше вакансий для «литературных журналистов» на ставке, авторов, которые могут позволить себе писать четыре рецензии в месяц — и оставаться полноценными представителями «среднего класса». С другой стороны, их круг был трагически узок и в более тучные годы — чтобы проникнуть за этот периметр в 1990-начале 2000-х надо было не только обладать определенными задатками, но и поймать удачу за хвост.
Для тех, кто и раньше обитал за пределами этой «зоны комфорта», в последнюю пятилетку изменилось немногое. Да, действительно: отделы культуры в крупных СМИ закрываются — но появляются новые площадки, возникают новые издания, запускаются интернет-порталы, частично или полностью посвященные литературной критике. Недавно в Москве стартовал амбициозный проект Бориса Куприянова «Горький», продолжают публиковать интервью, рецензии, обзоры и статьи «Питерbook», «Rara Avis», «Лиterraтура», «Прочтение» и «Год литературы», неплохо себя чувствуют многие другие сайты. Да, тиражи величественных некогда «толстяков» сдулись до несолидных двух-трех тысяч экземпляров... Но посещаемость сайта «Журнальный зал» держится на отметке полмиллиона человек в месяц, а в провинциальных библиотеках выстраиваются очереди за «Знаменем» и «Иностранкой». Сегодня в нашей стране существует более тридцати литературных журналов, в основном ежемесячных, от «Нового мира» до «Невы» и «Сибирских огней», и практически в каждом есть раздел критики-публицистики. Скалькулируйте сами — если так выглядит пресловутое «отсутствие площадок», то я, ей-богу, теряюсь. Наконец, критики с репутацией, сложившейся два десятилетия назад, действительно пишут реже, неохотнее, тяжелее... Но освободившуюся нишу занимают новые книжные обозреватели: живые, острые на язык, непохожие друг на друга, а главное — переполненные энергией...
"Стеклянный Джек" — роман, ИМХО, не выдающийся, но достаточно любопытный. Потраченного времени не жалко, но перечитывать вряд ли возьмусь если не будет отдельного заказа. Я бы с большим удовольствием почитал нон-фикшн Адама Робертса: там он, говорят, действительно царь, бог и воинский начальник.
Семь каторжников заточены на отдаленном астероиде, с которого невозможно бежать. Одиннадцать лет им предстоит долбить породу, искупая грехи перед обществом. Компания малоприятная: убийцы, контрабандисты, сектанты... Но опаснее всех тот, кто выглядит самым безобидным, самым убогим — безногий молчун, не лезущий в разборки альфа-самцов и тихо шлифующий осколки стекла.
Нельзя сказать, что Адам Робертс совсем незнаком отечественным читателям: первые два его романа, «Соль» и «Стена», вышли у нас еще в 2004 году. При этом Робертс не только профессиональный литератор, но и ученый-филолог, профессор Кембриджа, преподаватель Лондонского университета — то есть человек чудовищной работоспособности, читающий лекции, сочиняющий статьи для научных журналов и публикующий прозу, выкладываясь на полную катушку. На сегодняшний день «Стеклянный Джек», пожалуй, самое успешное его произведение — если не по известности «в широких кругах», то по оценкам экспертов: в свое время книга принесла автору «British Science Fiction Association Award», «Мемориальную премию Джона Кэмпбелла» и претендовала на несколько других литературных наград. Что, согласитесь, уже интригует. С другой стороны, щедрые премиальные авансы далеко не всегда оказываются оправданы с точки зрения читателя. Когда серьезный литературовед садится за собственный роман, от него ждешь игры с языком и стилем, литературных аллюзий, особой повествовательной изобретательности. В «Стеклянном Джеке», разумеется, полным-полно отсылок к Гомеру и Шекспиру, Редьярду Киплингу и Роберту Брауну, Чарльзу Диккенсу и Джерому Сэлинджеру. Но без интертекстуальности такого рода сегодня обходится редкий переводной НФ-роман. К счастью, сфера научных интересов автора не ограничивается реалистической прозой и классической поэзией: на его счету несколько монографий, посвященных истории научной фантастики — и Робертс охотно обращается к этой копилке знаний.
Теснее всего «Стеклянный Джек» связан со знаменитой книгой Альфреда Бестера «Тигр! Тигр!». И речь не только о бестеровском термине «джантирование», прозвучавшем у Робертса один раз, в ироническом ключе. И даже не об отдаленном сходстве социальных моделей, которые описывают оба фантаста с оглядкой на «Историю о двух городах» Диккенса. Это родство глубже: Стеклянный Джек, легендарный убийца, мститель, неуловимый призрак Революции, бродящий по Солнечной системе — в некотором смысле двойник и антипод Гулли Фойла, главного героя Бестера. Оба оказались брошены в открытом космосе без надежды на спасение, оба чудовищно изуродованы (и умело скрывают уродство), оба объявлены «врагами общества номер один», и того, и другого преследует навязчивый образ ящика, замкнутой герметичной емкости, из которой нет выхода — это самые очевидные параллели. Но цели, которые стоят перед персонажами, диаметрально противоположны. Фойл проходит череду внутренних перерождений и в итоге изыскивает способ бежать из Солнечной системы, открывает путь к звездам. Джек убивает, предает, плетет интриги и жертвует собой, чтобы технология перемещения быстрее света не досталась ни клану Улановых, железной рукой правящему человечеством, ни корпорациям, ни одному из триллионов обывателей, населяющих пространство от Меркурия до Юпитера. И у него есть для этого веские причины...
Композиционно роман разбит на три части, действие которых разворачивается в трех разных локациях — в аду, рае и чистилище. Каторжный астероид в миллионах километров от ближайшего обитаемого небесного тела, особняк одной из самых обеспеченных семей Солнечной системы, череда космических пузырей, населенных человеческими отбросами... Три точки, позволяющие создать объемную картину «мира будущего» по Адаму Робертсу. В предисловии нам сулят детективную интригу, но это ложный ход: преступник известен заранее, остается только разобраться с орудием и мотивами. Автор не пытается стилизовать роман «под Артура Конан Дойла» или «под Агату Кристи» — что, наверное, к лучшему: незримого присутствия Альфреда Бестера тут более чем достаточно. И это, разумеется, не лишает увлекательности головоломки, которые предстоит разгадать читателю, поскольку проза Адама Робертса куда богаче логическими, этическими, философскими и чисто литературоведческими парадоксами, чем классический викторианский детектив.
Прежде, чем браться за этот роман, стоит учесть, что «Стеклянный Джек» — не для легкого, комфортного чтения. Автор отфильтровывает таких читателей уже в первой части благодаря натуралистичным, унизительным для главного героя сценам из тюремного быта. Если неаппетитные физиологические подробности вас шокируют, лучше отложить эту книгу до лучших времен.
Салатики доедены, поздравления отзвучали, а праздники продолжаются. И буду продолжаться еще долго. Ну, по крайней мере у тех, кто живет по всероссийскому рабочему календарю, мы-то уже трудимся на полную катушку. В общем, есть время подвести те итоги 2016 года, которые пока не подвел. Решил вот составить список лучших книг, прочитанных в минувшем сезоне. Составил свою десятку – пока только фикшн (за одним важным исключением) и новинки (тоже за одним исключением). По-хорошему надо бы еще составить десятку лучшей нон-фикшн и десятку лучших переизданий года – сделаю попозже.
Сразу оговорюсь: это все вкусовщина чистой воды, список сугубо индивидуальный. Были книги, которые заслуживают более высокой оценки, но по разным причинам «на ура» не пошли («Шум времени» Джулиана Барнса, «На мохнатой спине» Вячеслава Рыбакова). Другие прочитал с удовольствием, но вряд ли возьмусь когда-нибудь перечитывать («Ночное кино» Мариши Пессл, «Безгрешность» Джонатана Франзена, «Полет феникса» Майкла Суэнвика). Кое-какие новинки штудировал, подавляя зевоту – например, неоднократно премированный роман о хрусте французской булки или очень толстую мелодраму, о которой написали все наши литературные журналисты. Но это мои персональные тараканы.
А список такой (авторы расставлены в алфавитном порядке, ссылочки на рецензии по клику):
Главный итог: отечественная фантастика в последние годы как-то совсем сдулась. Кроме Евгения Лукина похвастаться особо нечем. (UPD. Вспомнил: "Сильных" Олдей я еще не прочитал — может быть интересно). Зато интересных переводных книг полно, в том числе «жанровых». Нефантастика наша держится, но тоже не вполне уверенно.
Издатели не боятся экспериментировать – но только с «зарубежкой». Рано или поздно, конечно, неизбежно вырастет новое поколение, воспитанное на переводных книгах, авторы, которые будут равняться не на абстрактную «Армаду», а на Симмонса и Байетт (а лучше бы, конечно, на Сервантеса и Гоголя, как завещал товарищ Шмараков, но это утопия), и все вернется на круги своя. Но доживем ли до этого светлого дня – бог весть.
облако тэгов
