Знаю, некоторым моим коллегам кажется, что Бачигалуппи слишком простой автор, часто передергивает, конструируя очередной "мир будущего". Но мне нравится, как он строит повествование, конфликт, использует отсылки к поп- и контркультуре, добиваясь того самого диалога и приращения смыслов — по крайней мере, в книгах для взрослых. Получается, может, и не идеально, но очень хорошо.
Перерождение в огне
Паоло Бачигалупи. Водяной нож: Роман. / Paolo Bacigalupi. The Water Knife, 2015. Пер. с англ. М.Головкина. — М.: АСТ, 2016. — 448 с. — (NEO). 4000 экз. — ISBN 978-5-17-090262-0.
За последние десятилетия на читателей вывалили бессчетное множество сценариев Конца Света. На Земле иссякнет нефть. Истончится озоновый слой. Наступит глобальное похолодание и новый ледниковый период. Ледяные шапки на полюсах растают, и океан поглотит города... В романе «Водяной нож» автор выбрал пишет о глобальной засухе, вызванной необдуманным использованием водных ресурсов. Но для Паоло Бачигалупи это только декорация, на фоне которой разворачивается бесконечная череда человеческих трагедий.
«Ножом воду резать» — значит заниматься заведомо бессмысленным делом: то же самое, что носить воду решетом. Иными словами, мартышкин труд. Но в романе Паоло Бачигалупи эта метафора приобретает иное, грозное звучание. Глобальная засуха медленно пожирает Соединенные Штаты: Техас, Аризону, Неваду, Калифорнию... Миллионы беженцев стремятся вырваться из умирающих городов и поселков: хипстеры и рабочие, благополучные представители среднего класса и криминальные авторитеты, разорившиеся фермеры и вчерашние школьники — все они смешались в пеструю толпу, охваченную паникой. На пути беженцев встают отряды самообороны — такие же перепуганные люди, готовые умирать и убивать (предварительно помучив) за свою землю и свою воду. Центральное правительство стало фикцией, границы штатов ощетинились колючей проволокой и поблескивают линзами оптических прицелов, грифы расклевывают обезвоженные тела висельников. Крупные города — Финикс, Лас-Вегас, Лос-Анджелес — не брезгают никакими средствами в борьбе за воду: рейдерскими захватами, шантажом, подкупом чиновников, убийствами, пытками. В этой полукриминальной сфере крутятся огромные деньги, на торговле водой строятся финансовые империи. В этом мире нож для воды — предвестник гибели, всадник апокалипсиса, тот, кто приходит во главе команды головорезов, чтобы перекрыть водяную скважину, взорвать насосную станцию, отнять последнюю надежду...
В первой половине 1990-х отечественные писатели-турбореалисты, Андрей Лазарчук, Андрей Столяров и Владимир Покровский, ввели в оборот термин «эпикатастрофизм»: согласно этой концепции, человечество живет на фоне перманентной многоуровневой катастрофы, не прерывающейся ни на секунду. Роман Паоло Бачигалупи полностью вписывается в эти рамки. По жанру «Водяной нож» — нечто среднее между детективом и шпионским триллером в духе Тома Клэнси и Роберта Ладлэма. В интригу (закрученную, естественно, вокруг прав на воду) втянуты три очень разных, но одинаково ярких персонажа. Невадский «нож для воды», профессиональный шпион и убийца, инкогнито проник в Финикс и попал под «дружественный огонь», потеряв связь с Центром и доступ к ресурсам. Журналистка Лизи много лет назад приехала в этот город с благополучного Севера чтобы сделать карьеру репортера, но обнаружила, что прикипела сердцем к умирающему мегаполису, утратила способность беспристрастно наблюдать за агонией. И, наконец, юная беженка из Техаса, этакая Скарлетт Охара новейшей эпохи, не ставит перед собой долгосрочных целей, а думает только об оазисе мира и спокойствия, мечтает о ежедневном гарантированном глотке воды. Бачигалупи убедительно описывает эволюцию сложных, противоречивых характеров, расшифровывает психологические мотивы, вскрывает тайники, о которых не догадываются сами герои. У каждого из его персонажей, в том числе второстепенных, эпизодических — свое собственное запоминающееся лицо. Автор активно работает с метафорами (огонь и вода, символическая и буквальная утрата девственности, огненное перерождение и т.д.) — стараясь, впрочем, не проговаривать выводы открытым текстом. «Водяной нож» может быть и не слишком оригинальный, но вполне толковый триллер не без философского подтекста и онтологических вопросов. И все герои книги, и без того непростые, живут, любят, страдают, предают и жертвуют собой на фоне вялотекущего апокалипсиса, что придает повествованию дополнительный драматизм и ощутимо углубляет конфликт. Если это не турбореализм, то как минимум проза с ярко выраженными элементами турбореализма. Как, кстати, и дебютный роман Бачигалупи «Заводная», где человечество вынуждено приспосабливаться к жизни в мире будущего, из которого в одночасье исчезла нефть — есть у автора простительная слабость к таким эффектным, но чересчур лобовым сюжетным поворотам.
Несмотря на внешние атрибуты, «Водяной нож» не вполне вписывается в канон «романа о Конце Света». Катастрофа здесь не выступает на первый план, а остается фоном, персонажи слишком сложны, интрига чересчур запутана, второй и третий план прописаны слишком тщательно. Паоло Бачигалупи нарушает главный принцип коммерческого беллетриста: «будь проще, и люди к тебе потянутся». С другой стороны — и слава богу: холодной, чистой, сладкой воды всегда не хватает на всех.
Между тем, сегодня день рождения Вячеслава Рыбакова, одного из драбантов, старейших участников Семинара Бориса Стругацкого, ярчайшей звезды "четвертой волны советской фантастики". Ура!
"Пятое сердце" называют завершающим томом "литературоцентричной" трилогии Симмонса "Террор"-"Друд"-"Пятое сердце". По-моему, не совсем верно: редкая книга автора обходится без литературных аллюзий. Но тут он, безусловно, довел метод до апогея.
Ненастной парижской ночью судьба свела на берегу Сены двух незнакомцев: болезненного вида джентльмена под пятьдесят, недавно приехавшего из Англии, и высокого мужчину со скандинавским акцентом и орлиным профилем, выдающего себя за норвежского путешественника. Обоих привела сюда одна цель: свести счеты с жизнью. Но встреча изменила многое, и уже через пару дней эта странная парочка оказалась на борту парохода, отплывающего прямиком в Североамериканские Соединенные Штаты...
Все ли знал о Шерлоке Холмсе, великом сыщике с Бейкер-стрит, сэр Артур Конан Дойл? Чем больше выходит в свет фильмов и книг, сериалов и комиксов об этом культовом персонаже, тем крепче сомнения. Вот и Дэн Симмонс внес свой вклад в дискредитацию классика. Холмс, с которым знакомит нас автор «Пятого сердца», не слишком похож на героя, якобы сгинувшего в Рейхенбахском водопаде. У него немного другая биография, иной характер, да и приключения, ставшие основой для «отчетов доктора Ватсона», по словам самого сыщика, на самом деле проходили совсем иначе, чем описано в «Медных буках» или «Скандале в Богемии». Впрочем, внести посильный вклад в «альтернативную холмсиану» — не главная и далеко не единственная цель Симмонса. Хотя бы потому, что невольным напарником сыщика становится фигура не менее масштабная: писатель Генри Джеймс, тонкий стилист, классик предмодернизма, автор «Поворота винта», самой известной повести о призраках в англо-американской литературе двух последних столетий. Именно в первой половине 1890-х Джеймс пережил серьезный творческий кризис, который привел к кардинальному изменению манеры письма — и в итоге к неожиданному прорыву, произошедшему когда писателю перевалило за пятьдесят. Ну что ж: погонявшись за убийцами и бомбистами, поневоле пересмотришь жизненные приоритеты...
В «Пятом сердце» Холмс отправляется в Америку чтобы расследовать давнее убийство, выданное за самоубийство, разоблачить мировой заговор и заодно разрешить экзистенциальную проблему: является ли он человеком из плоти и крови — или всего лишь персонажем, придуманным второсортным беллетристом? Тем временем Генри Джеймс, американец по рождению и британец по сознательному выбору, человек наблюдательный, чуткий и умный, исподтишка изучает спутника — и, надо сказать, делает заключения психологически настолько точные, что впору обзавидоваться любому детективу. Будущему классику не чужды снобизм, мнительность, болезненное самолюбие, приступы меланхолии, чересчур серьезное отношение к условностям викторианского этикета, — но это уравновешивается искренним уважением к чужой свободе и чужой жизни, а так же безупречным вкусом и широкой эрудицией в самых неожиданных областях. Ну и еще одна черта роднит его с напарником: с недавних пор Джеймсу тоже не дает покоя вопрос, кто реальнее — тот, кто рожден от мужчины и женщины, или тот, кто сотворен словом?..
Кропотливый филолог и неравнодушный историк найдут в «Пятом сердце» материал, которого хватит для нескольких монографий, не уступающих этой книге по объему. Роман Дэна Симмонса — сложная, многослойная, ажурная стилизация, причем не только под прозу Генри Джеймса («хиленький паровозик-глагол в конце предложения тянет сорок два грузовых вагона придаточных оборотов») и Артура Конан Дойла... то есть, простите, доктора Ватсона. На страницах книги появляются и другие видные представители литературы конца XIX-начала XX веков: Сэмюэл Клеменс, Генри Адамс, Редьярд Киплинг, Теодор Рузвельт — и каждый из них вносит в повествование свой вклад, вплетает в общий хор свой голос. Исторические загадки, до сих пор не получившие однозначного объяснения, сюжетные повороты из бульварной «желтой» серии, прямые и завуалированные отсылки к предыдущим романам автора — в ход здесь идут самые разные ухищрения. Дэн Симмонса не первое десятилетие пристально исследует тему «взаимоотношения между автором, и персонажами, которых он создает», между биографом и героем биографии, сочинителем исторических романов и подлинными историческими личностями, которых тот упоминает. Задача постоянно усложняется, в уравнение вводятся все новые неизвестные: это началось еще в «Колоколе по Хэму» (1999) и в последующие годы шло по нарастающей. В «Терроре» (2007), «Друде» (2009), «Черных холмах» (2010) и «Мерзости» (2013) автор подбирался к этой теме то с одной, то с другой стороны, но апогея достиг, на мой взгляд, именно в «Пятом сердце». Общее впечатление несколько портят прямые и однозначные ответы, которые Симмонс вложил в уста двух резонеров в финале, но что поделаешь: в классическом детективе не обойтись без обязательной «сцены в гостиной», когда сыщик собирает всех подозреваемых и подробно рассказывает им, кто же на самом деле пристукнул графа и стырил фамильные драгоценности.
Пожалуй, «Пятое сердце» лучшая книга Дэна Симмонса за много лет — что уже говорит о многом. Правда, чтобы уловить больше смысловых оттенков, читателю придется как следует покопаться в словарях и биографических справочниках. Но это, мне кажется, не та работа, которая должна пугать поклонников создателя «Гипериона».
31 января будем говорить о фантастике в Питере, в Интеллектуальном кластере "Игры разума". Ждём!
цитата
Приглашаем на лекцию журналиста, редактора и литературного критика Василия Владимирского «20 главных книг о фантастике» в рамках универсального лектория «Александрийская библиотека».
31 января, 19:00
Фантастика считается литературой «про баронов и драконов», «про роботов и звездолеты», несерьёзной, «детской». Между тем, в России и за рубежом история, теория, философия и социология жанровой прозы нередко становятся объектами серьезных научных исследований.
Василий Владимирский, книжный обозреватель газеты «Санкт-Петербургские Ведомости», колумнист журнала «Мир фантастики», редактор интернет-журнала «Питерbook» расскажет, какие глубины находят в «низком жанре» представители академического сообщества, как преломляется история мировой фантастики в автобиографиях классиков и многое, многое другое.
Да, вчера журнал "Новый мир" открыл на сайте часть материалов из 12-го номера за прошлый год — в том числе мою рецензию на книгу Галины Юзефович"Удивительные приключения рыбы-лоцмана: 150 000 слов о литературе". Но там, конечно, не только о книге Юзефович, но и о литкритике вообще.
Кусочек:
Бежать в два раза быстрее
Лёлик, все пропало
Сегодня считается хорошим тоном говорить о будущем отечественной литературной и кинокритики с трагическим пафосом и легким надрывом в голосе. Закрываются площадки, где раньше печатали рецензии и статьи. Публика перестает читать «толстые» литературные журналы. «Культурные журналисты» с именем дружно уходят из профессии... Преемственность вот-вот оборвется, то ли на высокой трагической ноте, то ли как в фильме Гайдая: «Лёлик, все пропало — гипс снимают, клиент уезжает!»
«Российские критики не готовы писать ни о чем, потому что они потеряли надежду быть прочитанными и услышанными, — делится наболевшим с сайтом “Теории и практики” журналист Антон Долин. — Такое положение вещей напрямую связано с ситуацией в стране. Теряется вера в силу и необходимость доверия массмедиа, которые превращаются в агитотделы. В агитационных изданиях первыми отмирают отделы культуры. Самые лишние и вредные сотрудники в пропагандистском издании — это люди, которые учат думать, — критики. Поэтому многие явления остаются без осмысления. В России сегодня нет рынка для аналитики культурных явлений. <...> Мы живем в стране, в которой происходит маргинализация культурной журналистики...» (http://theoryandpractice.ru/posts/14667-r...).
Иными словами, нет платежеспособного спроса — нет и предложения. Отчасти это верно: «рынок аналитики культурных явлений» у нас и впрямь не сложился. Сегодня в России становится все меньше вакансий для «литературных журналистов» на ставке, авторов, которые могут позволить себе писать четыре рецензии в месяц — и оставаться полноценными представителями «среднего класса». С другой стороны, их круг был трагически узок и в более тучные годы — чтобы проникнуть за этот периметр в 1990-начале 2000-х надо было не только обладать определенными задатками, но и поймать удачу за хвост.
Для тех, кто и раньше обитал за пределами этой «зоны комфорта», в последнюю пятилетку изменилось немногое. Да, действительно: отделы культуры в крупных СМИ закрываются — но появляются новые площадки, возникают новые издания, запускаются интернет-порталы, частично или полностью посвященные литературной критике. Недавно в Москве стартовал амбициозный проект Бориса Куприянова «Горький», продолжают публиковать интервью, рецензии, обзоры и статьи «Питерbook», «Rara Avis», «Лиterraтура», «Прочтение» и «Год литературы», неплохо себя чувствуют многие другие сайты. Да, тиражи величественных некогда «толстяков» сдулись до несолидных двух-трех тысяч экземпляров... Но посещаемость сайта «Журнальный зал» держится на отметке полмиллиона человек в месяц, а в провинциальных библиотеках выстраиваются очереди за «Знаменем» и «Иностранкой». Сегодня в нашей стране существует более тридцати литературных журналов, в основном ежемесячных, от «Нового мира» до «Невы» и «Сибирских огней», и практически в каждом есть раздел критики-публицистики. Скалькулируйте сами — если так выглядит пресловутое «отсутствие площадок», то я, ей-богу, теряюсь. Наконец, критики с репутацией, сложившейся два десятилетия назад, действительно пишут реже, неохотнее, тяжелее... Но освободившуюся нишу занимают новые книжные обозреватели: живые, острые на язык, непохожие друг на друга, а главное — переполненные энергией...
облако тэгов
