Лукин — автор не из простых. То есть, на первый-то взгляд может показаться, что все как раз наоборот. Тексты Евгения Юрьевича читаются с невероятной, просто-таки фантастической легкостью, да и герои его, как правило, не принадлежат к породе суперменов, к той или иной элите человечества. Но вот что примечательно: самый задрипанный, самый проходной персонаж у создателя «Зоны Справедливости» получается настолько живым и реалистичным, что просто-напросто просится в отдельную книгу. Фантаст Лукин удивительно цепко держится правды жизни. Уж если в жизни не существует основных и второстепенных героев, то будьте покойны: не окажется их и в его книге. Каждый человек здесь интересен и примечателен по-своему, даже если уделяется ему всего пол абзаца текста. Двумя-тремя фразами создать целостный полнокровный образ — разве не в этом высочайшее мастерство писателя? Впрочем, тому, кто не обладает таким богатым жизненным опытом, как Лукин, подобного результата, пожалуй, все равно добиться бы не удалось...

Сюжетообразующий ход в «Зоне Справедливости» до гениального прост. В наши дни, в небольшом среднерусском городе, в одной из подворотен дома, выстроенного в стиле «сталинский ампир», возникает и начинает расти зона, где каждый, кто когда-либо в жизни дал кому-то оплеуху, тумак или затрещину — не говоря уж о случаях с более тяжким исходом, — получает наконец той же монетой. Подбитые глаза, синяки и ссадины, переломы и ножевые раны — все это припомнится обидчику в полумраке жуткой подворотни. Вот она, справедливость в действии, слепая богиня правосудия, не видящая разницы между ветераном, служившим в армейской разведке, и наемным убийцей, артистом театра и вымогателем, уголовником и ОМОНовцем... Да право, существует ли она, эта разница? Или насилие всегда остается насилием — независимо от того, какими соображениями оно вызвано?

В отличие от некоторых своих коллег, Евгений Лукин не спешит с ответом на этот вопрос. Что, в общем, вполне понятно: берясь давать ответы на вопросы, принадлежащие к числу «вечных», любой автор рискует прослыть самоуверенным и поверхностным типом. Да и можно ли подыскать для этой простенькой задачки «решение вообще», без учета сложившихся условий, конкретных жизненных обстоятельств? Едва ли. Нет такого решения, да и не было никогда... С одной стороны, каждому нормальному человеку хочется, чтобы обидчики слабых, бандиты, лихоимцы и насильники с большой дороги получили наконец по заслугам. Но, с другой стороны, за кем из нас не числится мелких грешков, подлостей, ран, нанесенных ближнему пусть не отточенным железом, не резиновой дубинкой, но грубым, несправедливым словом? Только круглый дурак или большой подлец способен с полной уверенностью сказать: «Уж я-то точно не совершал поступков и не говорил слов, которых стоит стыдиться!»

Удивительно, но Лукин, выпустивший за достаточно короткий — для него! — промежуток времени уже второй объемистый роман, и в этом произведении не повторяет никого. Даже самого себя: в каждой книге он поднимает новые, совершенно неожиданные вопросы, выводит новых героев, использует иной антураж... Порою иной писатель зацикливается на одном и том же идейно-образном ряде, и от романа к роману тиражирует сам себя, словно опасаясь покинуть освоенную территорию и сделать шаг вперед. Особенно это опасно когда автор талантлив, и читатель готов с одобрением принимать его тексты несмотря на всю их однообразность. К счастью, с Лукиным ничего подобного не произошло. Собственно, только достоверность повествования и сложность затрагиваемых проблем роднит разные его произведения. Похожа ли хоть чем-то «Зона Справедливости» на классическую по форме НФ-повесть «Сталь разящая» (вошедшую в этот же сборник) или на блестящий роман в «псевдославянском» духе «Катали мы ваше Солнце»? Естественно, если не считать стилистического блеска выходящих из-под пера Евгения Юрьевича фраз. Образность и глубина странным образом сочетаются у Лукина с кажущейся простотой слога, неизменно вызывая у читателей — у меня, по крайней мере, — восторг и восхищение.

Так как же все-таки нормальному современному человеку, не святому и не маньяку, выжить в мире, где вот-вот воцарится справедливость? Не на словах, не в демагогических призывах сторонников разного рода «твердой руки», а на деле, прямо тут, сейчас. Как жить в мире, которым правит не милосердие, но слепая — и безудмно-жестокая в слепоте своей — Фемида?

Впрочем, ведь живем же мы как-то мире, где нам, по большому счету, не грозит ни справедливость, ни милосердие? Значит, выживем худо-бедно и в Зоне Справедливости. Или, может быть, все-таки «на Зоне»? Ах, ладно, оставим эту словесную эквилибристику. В конце концов, бог не выдаст, свинья не съест...

02.01.1999

Лукин — гордость нашей литературы. Убежден, именно его имя лет через сто будет стоять в одном ряду с именами Гоголя, Чехова, Салтыкова-Щедрина, а также Ильфа и Петрова. Лукин виртуозен и уникален. Язык его точен и ёмок, а уж как этот язык богат!.. Достаточно вспомнить «Катали мы ваше солнце», книгу совершенно феерическую, в которой Евгений играючи приподнял почти совершенно занесенные временем пласты русского языка.

Действие нового романа Лукина, роскошной и удивительно смешной сатиры с чудным названием «Алая аура протопарторга», разворачивается в привычном нам мире, лишь слегка подправленном и измененном фантазией автора. Итак, в ходе прогрессирующего распада ex-СССР среднерусская Сусловская область раскалывается на два, как это у нас водится, антагонистических государства. В городе Баклужино в результате выборов к власти приходит общественное движение «Колдуны за демократию», в соседнем же Лыцке побеждают православные коммунисты. Но победа не всегда приносит счастье даже представителям победивших. И вот один из лидеров партии, протопарторг Африкан (в миру Никодим) угодив в опалу, вынужден бежать из Лыцка в соседнее немирное Баклужино. Скрыться от вчерашних товарищей, форсировав пограничную речку по воде, аки посуху. При этом под влиянием импульса Африкан захватывает с собой домового Анчутку, совершенно отчаявшегося и разочаровавшегося в лыцком житье-бытье...

Такова вкратце завязка удивительного романа, в финале которого натовские бомберы, направленные сравнять с землей коммунистически-православный Лыцк, триумфально рушатся в пограничную речку под напором хорошо организованного стихийного народного гнева. Между завязкой и финалом Лукин успевает поведать нам о многом: о том, как на самом деле работают отечественные спецслужбы, для чего нужна власти непримиримая оппозиция, какими способами добываются некоторыми республиками бывшего СССР международные кредиты... Рассказано все это блестящим языком, со вкусом и чувством меры — я сознательно не берусь цитировать, чтобы не лишать читателя редкостного удовольствия. Но главное в книге, на мой взгляд, даже не эти маленькие вкусности. Куда интересней следить, как ведут себя в предложенных обстоятельствах герои, живые, реалистичные, прописанные с удивительным знанием человеческой натуры. Причем, казалось бы, среди персонажей книги нет ангелов. Но практически каждый из них, будь то мафиози-домовой или подпольщик-провакатор, вызывает если не симпатию, то по меньшей мере желание понять и простить.

Тут вот некоторые говорят: конъюнктурщик, мол, ваш Лукин. Дескать, ничего он не придумал, а просто все, как есть, из жизни взял. Никаких тебе благородных лыцарей, никаких скачек на звездолетах... Все точно как в газете. А того не понимают, чудаки, что имена и названия, все эти знаки времени, поменяются сто раз, а суть останется. Не важно, как зовет героя автор: председателем ли партячейки, жрецом ли Энкиду или великим эльфийским магом с гордым именем Электродрелль. Ведь главное — сами человеки и человеческие отношения — никуда не денется. Помяните мое слово: мы не только о Коммунистической Партии Советского Союза, но и про ООНы всякие думать забудем, а книги Лукина будут жить!

Пересказывать содержание хорошей книги трудно, а замечательной — и вовсе бесполезно. Разве что повторить её слово в слово. Роман Лукина — замечательный, другие Евгений писать просто не умеет. Можно только посоветовать прочитать эту книгу от корки до корки. Каждому. Непременно. И самостоятельно составить мнение.

Впрочем, ни к чему не принуждаю. Насильно мил не будешь, как ни жаль. Пусть тот, кого интересуют исключительно «стр-р-рашные опасности и уж-ж-жасные приключения», спокойно играет в свой «Doom» — или читает «Дока» Смита вкупе с его современными духовными наследниками. Но тем, кого интересуют живые люди и все то, чем они (мы) живут (живем), а также тому, кто неровно дышит к «приключениям языка», смело рекомендую книгу Евгения Лукина. Это — наше. Это — про нас.

30.01.2000

Но мне смиряться слишком рано,

Я путы с детства не люблю;

Не уважаю Д`Артаньяна,

Который служит королю!

Лев Вершинин

«Если после сорока вы проснулись утром и у вас ничего не болит — значит, вы умерли» — утверждает народная мудрость. Увы, жизни без страданий не бывает, хотя для подавляющего большинства нормальных представителей Homo Sapiens они, страдания, отнюдь не играют в жизни главную роль. И тем не менее без этого не обойтись. Только-только у человека закончились трудности со школой, как начинаются неприятности с институтом, потом проблемы с детьми, конфликты на работе, а там и здоровье начинает пошаливать... Ничего удивительного, что в конечном счете жизнь любого из нас можно свести к более-менее удачным попыткам противостоять всем этим напастям. «И вся-то наша жизнь и есть борьба.» Именно так.

Главный герой романа Евгения Лукина «Гений кувалды» борется не только с неприятностями. Любые нелепые условности, закостенелые общественные стереотипы для него нож острый. Дело усугубляется еще и тем, что он — идеальный разрушитель, человек с необыкновенным природным талантом все ломать и портить. На Земле его деструктивные способности не могли встретить особого понимания, скорее наоборот: за оторванную телефонную трубку и пятнадцать суток могли впаять. Но стоило пришельцам умыкнуть главного героя, как его редкие способности заиграли всеми гранями. Дело в том, что похищенные с родной планеты и помещенные в некий искусственный мирок земляне вынуждены здесь день изо дня заниматься одним-единственным делом: долбать загадочные, постоянно растущие кристаллические глыбы. Кому и зачем это нужно — не известно, но за каждую измельченную глыбу члены немноголюдного сообщества получают паек от вездесущих роботов, что позволяет продлить не особо радостное, но вполне сносное существование. Ничего удивительного, что здесь главный герой наконец находит применение своим способностям настоящую «работу по специальности». По крайней мере, на некоторое время...

«Гений кувалды» — роман переходного периода. Впервые опубликованный в 1997-м году в авторском сборнике «Сокрушитель», писался он, похоже, где-то с середины девяностых. Закончилась перестройка, отгремели путчи, райкомы благополучно переименовали в мэрии — но по сути ничего не изменилось. К тому моменту, когда Лукин закончил работу над текстом «Гения кувалды», это было понятно даже любому идиоту, доверяющему каждому слову, звучащему с телеэкрана. Но, с другой стороны, кое у кого еще сохранились иллюзии, смутная надежда, что страна может вдруг разом прекратить катиться под горку, стоит в город войти «нашим». Или наоборот, если на ближайших выборах победят «настоящие демократы».

Для самого Лукина «Гений кувалды» тоже переходная вещь. Это одно из первых крупных произведений, написанных им уже после смерти Любови Лукиной, в одиночку от начала и до конца. Не все читатели, даже из числа особых ценителей Лукина, принимают и понимают этот роман — потому, наверное, что здесь, как и в повестях «Там, за Ахероном» и «Амеба», Евгений пробовал работать по-новому, двигаясь почти на ощупь, осторожно и неторопливо. Приемы, которые автор использовал в «Там, за Ахероном» прижились лучше, бульон из едкой иронии, литературных аллюзий, реминисценций и некоторой пародийности пришелся читателям более по вкусу, чем лиричность и психологизм «Гения...» И все же замечательно что этот недопонятый три года назад роман переиздан именно сейчас.

Главный герой книги, молодой человек, чье жизненное кредо можно выразить словами Егора Летова «Я всегда буду против!», угодив в искусственный социум, главный смысл существования которого состоит в постоянном разрушении, не ограничивается «работой по специальности». Казалось бы, он добился своего, стал нужным и признанным членом социума, уважаемым сокрушителем — так чего еще? Но герой не собирается почаевать на лаврах. Он снова выступает против — и начинает созидать. Пусть назло похитителям-инопланетянам, в качестве своеобразного протеста, он строит, творит, создает что-то новое!

Не давно так на одном из телеканалов мне попалась передача, ведущий которой, пылая праведным гневом и почему-то ссылаясь на авторитет А.П.Чехова, призывал гром и молнию на головы тех тунеядцев, которые только и могут что ныть да жаловаться на несовершенство общества. Старая песня, не правда ли? Кажется, еще дорогой Леонид Ильич призывал не сетовать на временные трудности, а засучить рукава, и всем, в едином порыве... Те, у кого нет никаких претензий к действительности, до сих пор сидят на пальмах — присоединяйтесь, господин ведущий, если уж напала охота. Именно в качестве своеобразного демарша герой Лукина сумел, переборов собственное естество, сделать то, о чем мы сейчас можем только мечтать. Только неуживчивый, склочный характер помог ему вырваться из душного искусственного мирка. Как ни прискорбно, но именно такие, как он — беспокойные, раздражающие, постоянно зудящие под ухом, — заставляют нас двигаться вперед, помогают не впадать в апатию, не закаменеть в неподвижности и не испустить дух. Ничего с этим не поделаешь, как ни жаль. Ведь если что и меняется в этом мере к лучшему, то как раз благодаря тем, кому «все не слава богу»...

30.04.00

Вот уже скоро полтора десятилетия, как «Миссионеры» Любови и Евгения Лукиных вошли в нашу жизнь. Опубликованная впервые в журнале «Искатель» издательства «Молодая гвардия», эта повесть оказалась в итоге одним из самых ярких и характерных произведений «малеевской» волны. Если когда-нибудь творчество Лукиных будут изучать в школе, то уверен: именно эта вещь займет заслуженное место между «Евгением Онегиным» Пушкина и «Мертвыми душами» Гоголя. Она того стоит.

Поэтому известие о том, что Лукин взялся-таки за давно задуманный приквел «Миссионеров», я воспринял скептически. Слишком уж хороши они в своей классической завершенности, слишком уж самоценны. Этакая «вещь в себе». Здесь все на месте, даже вроде бы открытый финал — ни прибавить, ни убавить. Да и попривыкли мы к той предыстории «Миссионеров», которая сама собой вытанцовывается на основании событий повести. И вдруг...

«Нэ так всо это было. Савсэм нэ так!»

Жестокий мир «Миссионеров» сотворили не рефлексирующие интеллигенты-шестидесятники, мягкотелые идеалисты, пытавшиеся ценой многих жертв сохранить уникальную полинезийскую цивилизацию, а вместо этого выпестовавшие очередную империю. Его создали новые герои, порожденные новым жестоким временем. Нашим временем. Девяностыми. Люди изначально с гнильцой. Да еще и одержимые, как вскоре выясняется, манией преследования и страхом перед власть имущими. Свои подвиги в прошлом наши современники начинают с того, что без особых размышлений мочат добродушного бомжа, обнаружившего лаз между мирами и по простоте душевной сунувшегося с этой новостью к одному из них. Ведь кто его знает — вдруг пойдет настучит по пьяному делу злодеям из ФСБ, а то и просто отечественным мафиози? Тогда другим обладателям тайны, ясное дело, крышка... Другие варианты — скажем, напоить первооткрывателя до беспамятства или попросту сдать его в психушку, — даже не приходят героям в голову. Потом — да, потом можно погоревать о загубленной православной душе. Но первый порыв — убить — очень четко характеризует персонажей новой повести Евгения Лукина. При таком раскладе вечный вопрос о том, оправдывает ли цель средства, а если оправдывает, то когда и при каких условиях, разом теряет всякий смысл. «После той осечки он чувствовал себя слегка ущербным. Белая ворона... У Влада вон с Игорьком по трупу на рыло, а тут даже в воздух выстрелить не сумел. Надо же, стыд какой!» (стр. 80). Это про одного из тех, кому в будущем предстоит стать Старыми — военными советниками вождей, людьми, перевернувшими историю целого мира...

В «Поводырях» ситуация «Миссионеров» по сути вывернута на изнанку. Не одержимость целью, действительно достаточно благой, становится здесь причиной многочисленных и в конечном итоге бессмысленных смертей, а наоборот: эта цель высосана героями из пальца, чтобы оправдать собственную жестокость и малодушие. Лукин неожиданно беспощаден к своим персонажам. В отличие от подавляющего большинства других произведений автора, здесь практически нет симпатичных героев. По крайней мере, центральных. Даже Игорек, умница-истопник, первым кинувший идею спасти туземцев от вторжения из Европы, которому поначалу невольно симпатизируешь, оказывается банальным властолюбцем. И это качество проявляется в нем не под влиянием «осознанной необходимости», о которой постоянно твердят герои, а потому, что заложено в нем с самого начала. А с того момента, когда Игорек расчетливо убивает мелкого военного вождя туземцев, такое превращение становиться просто неизбежным.

Конечно, при таком раскладе фигур на игровом поле тоже есть над чем поразмыслить. И все же мне кажется, что подобная предыстория порядком снижает драматизм без малого классических «Миссионеров». Пардон за высокий штиль, но тут иначе не скажешь. Пронзительная притча о том, как самые благие намерения могут привести к воротам Ада, оборачивается обычной хронооперой с российским акцентом. Нехорошо это как-то. Не по-лукински. Одно дело, когда речь идет о последствиях трагической ошибки честных и порядочных людей, действительно верящих в свои идеалы, без дураков. И совсем иной коленкор, когда убивают не за идею, а всего лишь ради безопасности, денег и власти. В таком случае повод для разговора как-то сразу мельчает, съеживается на глазах. Даже «Разбойничья злая луна», имеющая к «Миссионерам» довольно косвенное отношение, выглядит в ряду произведений цикла, начатого этой повестью, гораздо органичней. И хотя мир, описанный в «Поводырях...» очень похож на мир «Миссионеров», мне все-таки комфортнее думать, что мы имеем здесь дело с какой-то иной, альтернативной предысторией великого эксперимента.

10.09.00

Помните всеобщее помешательство на мистике и эзотерике, охватившее страну под занавес Перестройки? Миллионные тиражи Кастанеды и Блаватской, Алан Чумак на экране телевизора, делающий магические пассы, Анатолий Кашпировский, многозначительно бормочущий под нос: «Даю установку... Даю установку...», трехлитровые банки «заряженной» водопроводной воды, газеты на плохой бумаге, так и лучащиеся «позитивной энергией»?.. Позже эта истерия как-то потихоньку сошла на нет, экстрасенсы и маги разных оттенков были вытеснены на обочину жизни, бывшие властители умов оказались низведены до уровня мелких жуликов или откровенных маргиналов... А вот в райцентре Баклужино, где происходит действие цикла рассказов «Портрет кудесника в юности», волхвы и кудесники не только не измельчали, но напротив — вошли в полную силу. Чародейство и волшебство (вполне НИИЧАВОшного розлива) пронизывают тут все сферы жизни, сопровождая баклужинцев от рождения до могилы. В этом-то замечательном населенном пункте и обитают главные герои цикла: молодой чародей Глеб Портнягин и старый колдун Ефрем Нехорошев. То есть на самом деле населен городок весьма плотно — и людьми, и астральными сущностями, и всякими сверхъестественными созданиями, вроде бесов или домовых. Но сам дух Баклужино наиболее полно воплотился именно в этой парочке магов. Собственно, Портнягин — в качестве баклужинского Президента, — знаком любителям фантастики еще по роману «Алая аура протопарторга» (2000 г.), принесшему автору «Интерпресскон» и несколько других премий. К этому же циклу примыкает и вышедшая в 2003 году «Чушь собачья» — правда, о магах и чародеях там упоминалось лишь мельком. Новая же книга Евгения Лукина рассказывает о тех давних временах, когда Портнягин еще ходил в учениках у легендарного, хотя и запойного белого мага Ефрема Нехорошева, а местное правительство состояло не из волхвов и чудотворцев, а из обычных мздоимцев и прохиндеев.

В цикле «Портрет кудесника в юности» Евгений Лукин избежал главной ловушки, стоящей на пути создателей «романов в новеллах». Во всех двадцати пяти рассказах ему удалось сохранить единый стиль, не сбиться, не потерять сквозную сюжетную линию... Не многим это удается. Писатель крайне остроумный и наблюдательный, Лукин чувствует себя в стихии рассказа как рыба в воде. Мастерски жонглируя словами, обыгрывая расхожие языковые и сюжетные штампы, он проводит читателя по всей эмоциональной палитре, заставляя то испытывать светлую печаль, то сотрясаться от гомерического хохота. По моему глубокому убеждению, сегодня Лукин входит в тройку лучших рассказчиков среди отечественных писателей-фантастов. Что же до новой его книги, то она, несомненно, займет достойное место в рекомендательных списках, адресованных нашим любителям фантастики.

01.09.2004

Иногда приходится слышать: надоели-де лукинские хохмы. Так вот, дорогие мои, на иврите слово «хохма» означает ни что иное, как мудрость. Именно из таких мудростей состоит новый роман волгоградского фантаста Евгения Лукина, входящий в «Баклужинские хроники» и впрямую продолжающий линию, намеченную в «Портрете кудесника в юности». Кажется, Евгений Юрьевич нашел наконец оптимальную для себя литературную форму: роман в рассказах, что одинаково устраивает и автора, и читателей с издателями. Как не трудно догадаться по названию, в новой книге Лукин вновь возвращается к повествованию о молодых годах великого баклужинского мага и выдающегося политического деятеля Глеба Портнягина. Полтора десятка новых эпизодов относятся к тому периоду, когда молодой Портнягин, только что отбывший срок за неудачный взлом склада, ходил в учениках у легендарного нигроманта Ефрема Нехорошева. Чего только не довелось повидать Глебу в эти годы: и «хакеров», использующих в качестве вычислительных машин полушария человеческого мозга, и рыб-атеисток, и даже человека, требующего, чтобы к нему «присушили» Родину... В «настоящем», большом романе со сквозным сюжетом каждая из этих историй потянула бы в лучшем случае на проходной эпизод, а то и вовсе осталась в записных книжках писателя. А так любая из них — самоценное произведение, всякая на своем месте и играет важную роль в одном из лучших иронических эпосов нашего времени. Из забавных парадоксов, из оговорок и примелькавшихся странностей современной жизни Лукин лепит уникальную реальность, гротесково похожую на нашу, но слегка «сдвинутую по фазе». Реальность, где барабашки и домовые уживаются с вороватыми политиками и нахальными «олигархами» местного розлива, а кудесники создают свою собственную партию... То ли Гоголь, то ли Салтыков-Щедрин, то ли Лесков — не разберешь!

Кроме того, в сборник вошла пара внесерийных рассказов и достаточно большая — страниц на шестьдесят, — подборка публицистики Евгения Лукина. Именно тут в полной мере проявляется разнообразие таланта писателя. В материалах, посвященных истории и современному положению дел в отечественной фантастике, он изощренно-язвителен: например, статья о литературной критике называется у Лукина «Нехай клевещут». «Зачем вообще нужна критика, я не знаю. Мало того, я даже не знаю, зачем нужна литература, не говоря уже об искусстве в целом, но в эти дебри лучше не углубляться, иначе мы подобно герою того же А.П.Чехова придем к мысли, что все на свете — лишнее». Зато эссе, посвященные памяти безвременно ушедших товарищей — Бориса Штерна и Людмилы Козинец — проникнуты такими светлыми и теплыми чувствами, что, кажется, лучшего некролога для писателя и не придумаешь, простите за бестактность. Несмотря на то, что «Штрихи к портрету кудесника» — сборник для Лукина явно проходной, писатель в очередной раз с блеском подтверждает репутацию одного из самых живых и изобретательных «словесников» в современной русской фантастике. Пишите следующую книгу, Евгений Юрьевич, ваши читатели ждут!

06.10.2005

Наша жизнь сама по себе настолько фантастична, что на ее фоне тускнеет любая литературная фантазия. Всего за двадцать лет на наших глазах произошло множество немыслимых прежде событий, от крушения империи, казавшейся незыблемой, до появления толп светлых магов, экстрасенсов и целителей, к которым немедленно выстроились длиннющие очереди. Вчерашние атеисты, выпускники технических вузов, вдруг разом уверовали в барабашек и фэн-шуй. То, что раньше числилось исключительно по ведомству научной фантастики (или психиатрии), выплеснулось на первые полосы центральных газет. Приворот и отворот, снятие наговоров и порчи, коррекция кармы... Ничего удивительного: человеку свойственно верить в чудесное. Ведь на чудо можно с легкостью списать все, что угодно. «Пути Господни не отмечены в картах, и на них не бывает ГАИ». Вместо того чтобы долго и нудно докапываться до корней явления, достаточно наплести что-нибудь про чакры, астрал, тонкие энергии — и все становится понятно даже профану. Писатели-фантасты в этой ситуации оказались самыми здравомыслящими людьми. Уж кто-кто, а они прекрасно сознают, что никаких Колец Всевластья и Темной стороны Силы, шестикрылых серафимов и волков-оборотней, орков и «маленьких зеленых человечков» не существует — все это аллегории, символы, более-менее удачные метафоры...

В «Баклужинском цикле» волгоградский писатель Евгений Лукин показывает мир таким, каким его видят наши не шибко грамотные соотечественники, взыскующие оккультных знаний. В сборник вошел сорок один рассказ о юности кудесника Глеба Портнягина, ученика старого баклужинского колдуна Ефрема Нехорошева. В большинстве случаев это короткие анекдоты, основанные на игре слов либо на неком оккультном парадоксе. Почему заговор «на тридцать три молодецких головы» не действует на обнищавшего интеллигента-филолога? К чему может привести попытка магическим способом «присушить» Отечество к одному из его граждан? Может ли атеист, не верящий в колдовство, сам практиковать магию?

Лукин, как всегда, изобретателен, остроумен и едок. От него достается всем: политикам и ученым, обывателям и бизнесменам, «западникам» и «славянофилам». Но главное тут, конечно, стиль. Концентрация афоризмов в книге Лукина так высока, что иному начинающему автору хватило бы не на один десяток романов: «По сравнению с нашим бардаком ихний хаос — это почти порядок», «Молва может и соврать, но государство не соврать не может!», «Известно, что вера с горчичное зерно способна сдвинуть гору с места. К сожалению, справедливо и другое: неверие столь же скромных размеров способно приковать гору к месту»... Кроме того, Евгений Юрьевич прекрасный лирик. Вслушайтесь: «Последнее тепло, последний выдох лета. Еще пара дней — и размокропогодится по полной программе. Ну а пока что сквер шуршит напоследок серо-жёлтыми клеёнчатыми обносками тополей. На платанах листья покоробились, высохли до звонкой коричневой хрупкости: достаточно легкого ветерка — обрываются на асфальт и, сбиваясь в стайки, ползают по дорожкам, будто крабы...» Конечно, в таком обилии потенциальных «крылатых фраз» и запоминающихся образов таится определенная опасность. Скольких молодых советских фантастов критика в свое время небезосновательно упрекала в том, что пишут они ориентируясь на стиль братьев Стругацких — и Андрея Столярова, и Александра Бушкова, и Вячеслава Рыбакова, и Андрея Лазарчука! Между тем, ни о какой сознательной стилизации в большинстве случаев не было и речи. Писатели просто выросли в языковой среде, насыщенной цитатами из АБС, не нахвататься чужих фразочек было попросту невозможно. Не на Юрия Медведева же им было равняться? С другой стороны, лучше уж примером для молодых авторов станет Евгений Лукин, чем какой-нибудь безвестный графоман. Шансов при нынешнем состоянии книжного рынка немного, но надежда есть. ИТОГО: Умная «ироническая фантастика» в нашей литературе — большая редкость. Всего-то два автора ее пишут: Михаил Успенский и Евгений Лукин. Выход каждой их книги — событие, причем не только для Фэндома. Правда, за пределами нашего «жанрового гетто» мало кто отдает себе в этом отчет — ну да они и новую книжку Салтыкова-Щедрина не заметили бы, если б ее обложку украшало слово «фантастика».

17.01.2007

В нашей фантастике по пальцам можно пересчитать авторов, чьи сборники вызывают не меньший ажиотаж, чем увесистые романы-трилогии. И Евгений Лукин лидирует в этом кратком списке с приличным отрывом.

Может ли писатель с развитым сатирическим чутьем испытывать пиетет по отношению к т. н. «человеку разумному», каждый день наблюдая глупости и гнусности, который тот вытворяет? Вопрос, сами понимаете, риторический. Примеры Свифта и Рабле, Гоголя и Салтыкова-Щедрина, Марка Твена и Антона Чехова свидетельствуют сами за себя. Излишне говорить, что волгоградец Евгений Лукин автор не слишком добрый и не особо веселый, вопреки репутации главного юмориста фэндома, которой и сам уже не рад. Верно сказал классик: «Смех — защитная реакция организма»...

Лукин — писатель опасный. Разрушающий устои и подрывающий авторитеты, на что справедливо указывали еще советские цензоры. Наш человек горазд ругмя ругать буржуев, коммунистов, начальство, партию, правительство, не говоря уж о хитрых инородцах, винить их во всех жизненных неурядицах, выискивать врагов и выдумывать заговоры. Но оторвать пятую точку от привычного кресла, послать подальше опостылевшую работу, рискнуть всем и попробовать себя на новом поприще нас под дулом пистолета не заставишь. Разве что уж совсем припрет. Мы скорее умрем голодной смертью, чем изменим образ жизни — тот, который продиктован нашими убеждениями, а чаще заблуждениями. Но тут появляется вредитель Лукин, и как дважды два объясняет: ребята, все эти ваши высшие ценности не стоят гроша выеденного и яйца ломанного. Чем абстрактнее идея, тем меньше в ней смысла, тем легче она при желании выворачивается наизнанку и обесценивается. Действующая модель среднестатистического произведения Лукина точно описана под видом так называемого размыкалова в повести «Секондхендж», очередной истории из цикла про «старого колдуна» Ефрема Нехорошева и его ученика Глеба Портнягина. Грандиозное архитектурное сооружение эпохи неолита, расположенное неподалеку от города Баклужино, размыкает астральную связь между человеком и обществом, генерирующим сверхценные идеи, заставляет думать своей головой — такое непосильное напряжение не всякий выдержит, от попытки мыслить самостоятельно один шаг до затяжной депрессии и суицида...

Пожалуй, единственная иллюзия, с которой Лукин никак не хочет расстаться — это искренняя вера во всесилие языка. Лукавит, лукавит Евгений Юрьевич, когда пишет в одном из своих эссе: «филологическое образование и в дальнейшем ничем нам не помогло». Еще как помогло! В повести «Ё» (носящей подзаголовок «Низкопробный детектив» и действительно не содержащей фантастического элемента) загадочный маньяк-убийца вырезает на груди у своих жертв слова, пишущиеся через «ё». Причем убивает он не абы кого, а словесников-профессионалов: журналистов, поэтов, прозаиков... В порыве вдохновения один из героев предлагает остроумную теорию: уж не сам ли язык таинственным образом сурово, но справедливо карает тех, кто его искажает, калечит? Идея красивая, но, увы, критики не выдерживает: будь оно так, советские вожди не доживали бы до преклонных лет, а смертность среди любителей поболтать в чате превысила бы все разумные пределы.

Востроглазому сатирику, видящему на каждом шагу повод для зубоскальства, трудно с годами не превратиться в желчного мизантропа. Иных излишняя наблюдательность и до желтого дома доводила, а уж в могилу свела без счета. Единственное патентованное средство от этого синдрома — самоирония. И тут Лукин вне конкуренции. Он никогда не противопоставляет фигуру рассказчика объекту иронии — «и тут выхожу я, весь в белом», — а уж писатели получают от него на орехи первыми. Особенно досталось бедным фантастам в псевдорецензии на бестселлер «Грязное животное», якобы написанный шимпанзе Мими по мотивам экранизации «Волкодава». Более прозрачное послание любителям фантастики сложно представить — но при этом сам Евгений Юрьевич от фэндома не открещивается, даже разочаровавшись в «жанровой» литературе окончательно: «Сейчас соглашусь читать фантастику разве что под дулом крупнокалиберного пулемета. Дело в том, что в наши дни она большей частью превратилась из средства познания жизни в средство развлечения, а я не люблю, когда меня пытаются развлекать. Становится еще скучнее». Ну что ж, в своих оценках он, мягко говоря, не одинок.

Не помешает ли это нам, раскрыв томик Лукина, получить простое и незатейливое удовольствие? А черт его знает. Если у вас с юмором все в порядке и к фантастике вы относитесь прежде всего как к литературе, то, думаю, проблем не возникнет. Правда, эпитеты «простое» и «незатейливое» в этом контексте уже как-то не звучат, тут другие слова надобны...

08.04.2011

Волгоградца Евгения Лукина, соавтора «Строительного» и «Миссионеров», автора «Катали мы ваше солнце» и «Записок национал-лингвиста», среди наших любителей фантастики знает, извините за просторечие, каждая собака. Более узкому кругу известен Лукин-бард (или, выразимся политкорректнее, автор-исполнитель), чьи «Баллада об Арудже Барбароссе» и «Казачья раздумчивая», «Баллада о невидимом райцентре» и «Давняя» в разных исполнениях неизбежно звучат на любом конвенте, любом слете фантастов, от Москвы до самых до окраин. Еще в фэндоме любят цитировать его сатирические «луковки», благо запоминаются сразу и намертво:

«На излете века / взял и ниспроверг / злого человека / добрый человек. / Из гранатомета / шлеп его, козла! / Стало быть, добро-то / посильнее зла!»

или:

«Посмотри: встает цунами / Над скорлупками квартир. / Так, разделываясь с нами, / Красота спасает мир».

Лукина-лирика широкая публика знает хуже, хотя нет-нет да и промелькнет: «Как ты там, за рубежом, / у стеклянных побережий, / где февральский ветер свежий / так и лезет на рожон?..» или: «Так неистово светла / грань весеннего стекла, / что хотел бы жизнь растратить — / да растрачена дотла!..»

Само собой, у стихов Лукина есть преданные поклонники, и поэтические сборники у Евгения Юрьевича исправно выходят (обычными для литературы такого рода тиражами: сто-двести-пятьсот экземпляров), и жанровыми премиями автор не обойден. На торрентах при желании можно отыскать аудиоальбом Лукина, несколько лет назад записанный волгоградскими энтузиастами. Правда, происходит вся эта движуха «в фоновом режиме», между делом, в промежутках между работой над рассказами и повестями — но, положа руку на сердце, кто из нынешних русских поэтов может похвастаться большим? Разве что Дмитрий Быков, да и тому в последнее время, похоже, не дают покоя лавры Николая Некрасова — или, как твердят недоброжелатели, Демьяна Бедного.

А вот с чем Лукину действительно повезло, так это с читателями и слушателями, внимательными, энергичными, попросту талантливыми: подобное тянется к подобному. Один из них, Лев Лобарёв (прозаик, поэт, музыкант, создатель самого долгоиграющего фэнзина СНГ «Конец эпохи», а ныне главный редактор московского журнала «Мир фантастики»), выступил в роли составителя и издателя сборника «Бал был бел», включившего практически все стихи, написанные Евгением Лукиным по 2011 год включительно. Даже те, о которых сам автор вспоминает не без мысленного усилия: да, записывал что-то такое на полях интернет-дневника, но как, когда, по какому случаю — убей бог, не помню... По сути, перед нами полное собрание поэтических сочинений, книга итоговая, этапная. Стихи Лукина отличаются особой выразительностью, ему по силам выразить всю палитру человеческих чувств, от юношеской романтической порывистости до едкого сарказма, свойственного людям с жизненным опытом, разнообразным и неоднозначным. Все это можно найти и в его прозе — но придется перелопатить не один том «избранных сочинений». В поэзии смыслы и сконцентрированы плотнее, и выражены острей.

Единственное, что Лукину совершенно не дается, так это верноподданический восторг. На его глазах в России произошел слом эпох, смена социальных формаций: от брежневского «развитого социализма» — к дикому капитализму 1990-х, и дальше, к путинской нефтяной стабильности. Но если копнуть поглубже, за все эти годы ничегошеньки в нашей стране не изменилось:

«То ли у них, ребята, этакая харизма, / то ли в башках дуплисто у пресловутой братии: / глянешь на демократа — хочется коммунизма, / глянешь на коммуниста — хочется демократии».

Не обходит вниманием Лукин коллег-писателей, да и себя не щадит:

«Помню: книжки рубили — / аж плахи трещали. / Это кем же мы были, / если нас запрещали? / Уличали. Свистали. / Политику шили. / Это кем же мы стали, / если нас разрешили?»

Но главная отличительная черта стихов Лукина — отточенность, подчеркнутая естественность каждой строфы. Представить страшно, сколько сил и времени потратил автор на создание этой вот иллюзии прозрачности, имитации простоты. Впрочем, есть вещи, о которых лучше даже не гадать — «как это сделано». Может аукнуться самым неожиданным образом. Вот и лирический герой Лукина того же мнения:

«У тебя, драгоценный, мания: / чуть придумаешь три строки — / и бежишь искать понимания / разумению вопреки. / Ты же все-таки не в Японии, / где чаи с лепестками пьют. / Вот и радуйся, что не поняли, / потому что поймут — убьют»

09.06.2012

Как учит нас опыт мировой фантастики, отношения с инопланетянами строятся по-разному. С ними можно воевать, торговать, заниматься совместными исследованиями, сохранять настороженный нейтралитет... Встречаются среди землян и те, кто добровольно выбирает роль домашнего любимца или бессловесного андроида при хозяине-пришельце. Роняют ли они тем самым своё человеческое достоинство? Об этом на страницах нового сборника размышляет волгоградский писатель Евгений Лукин.

«Человек — это звучит гордо» — один из самых мощных афоризмов советской эпохи, растиражированный почти так же щедро, как и «Партия — наш рулевой». Силён был Алексей Максимович, в память цитата западает намертво. А помните, при каких обстоятельствах эта фраза прозвучала впервые? Ну ладно, не эта, похожая? Подсказываю: сей пафосный мем запустил в оборот некто Сатин, бывший каторжник, убийца, горький пьяница, картёжник и бездомный (по нынешнему — бомж), кидая понты перед такими же бедолагами в убогой ночлежке. А.М. Горький, пьеса «На дне», рекомендую, очень жизненно. Собственно, там, на дне, человеку только и остаётся, что «гордо звучать»: терять ему уже нечего, гордиться нечем — кроме этой вот неотъемлимой человеческой сущности. Но есть ли из-за чего нос задирать? Приглядишься повнимательнее — берут сомнения. По крайней мере, если посмотреть не на абстрактного «человека вообще» с рисунка да Винчи, а на реальных людей, таких, каковы они (мы) есть на самом деле...

Евгений Юрьевич Лукин копается в душе человеческой не первый год, не первое десятилетие. Когда мягко подойдет, деликатно, а когда и со скальпелем. Нынешний его заход отличается какой-то горьковской босяцкой отчаянностью. Две повести, составляющие костяк этого сборника, «Приблудные» и «Андроиды срама не имут», скроены по одному лекалу. Главные герои — провинциальные интеллигенты средних лет, в силу печального стечения обстоятельств угодившие на обочину жизни, к бомжам и нищим побирушкам. Один имел неосторожность удариться в загул при живой жене, только что рассчитавшись по немалым кредитам и переписав от греха подальше всю собственность на её имя. Второй по простодушию взялся вернуть чужой долг и, что называется, «попал на бабки». Оба героя настолько лишены житейской смекалки, цепкости, навыков самостоятельного выживания в неблагоприятной среде, что, как утопающий за соломинку, хватаются за любой шанс поправить положение. Даже за шанс сомнительный, неверный. В итоге и тот, и другой оказываются на полном попечении пришельцев — то ли из далёкой-далёкой галактики, то ли из иного измерения, не принципиально. Вот тут-то и наступает самый подходящий момент поразмыслить: так ли уж гордо звучит слово «человек», если при первой же оказии люди готовы согласиться на роль то ли неприхотливой домашней зверушки, то ли бессловесного андроида, запрограммированного беспрекословно подчиняться хозяину? Какое уж там самоуважение, какая гордость, какое чувство собственного достоинства... Забудьте как страшный сон. А с другой стороны — так ли подневольная жизнь в сером инопланетном мареве отличается от той, что ведёт якобы свободный человек в современном обществе? Выполняй правила общежития, следуй законам, писаным и неписаным — погладят по загривку и наполнят миску до краёв; пойди против течения, встань на дыбы — взгреют веником, как нашкодившего кота, да ещё и носом ткнут в собственные художества. Увы, в этом сборнике Евгений Лукин не вполне оригинален: в 2003 году в «Чуши собачьей» он уже проводил параллель между человеком и домашним любимцем, а в повести «С нами бот!» (2008) сравнивал человеческое сознание и нехитрую компьютерную программу. Там, правда, обошлось без пришельцев, управились собственными силами. Уникальность хомо сапиенса в том, что при должной сноровке его можно вписать в любую метафору: хоть Левше уподобь, хоть блохе, натура стерпит. «Я царь — я раб, я червь — я бог...» В другом проблема: мастеров метафоры среди наших фантастов остаётся всё меньше. Полноводная река превратилась в тощий ручеек, вот-вот иссякнет. На Лукина вся надежда — да ещё на пяток писателей. Тут уж не до претензий по поводу самоповторов...

Провальных книг у Евгения Лукина не бывает. По крайней мере, на моей памяти такого не случалось. Бывают у него книги выдающиеся — и ординарные. «Требуется пришелец» — сборник, в общем, ординарный. Для Лукина. Вот только писателей такого уровня среди наших фантастов можно пересчитать по пальцам одной руки. Так что вердикт — читать обязательно.

20.11.2012

Сатирическая фантастика — без политических аллюзий и шуточек ниже пояса в духе «Камеди-клаба» — в России жанр вымирающий. Литература давно проиграла конкуренцию общественно-политическим СМИ — вот где настоящий раблезианский угар. Евгений Юрьевич Лукин один из немногих, кто по-прежнему держит планку — хотя дается это ему дорогой ценой.

Американские психологи (не те, что протирают штаны в университетах, а те, что работают с живыми людьми) считают, что для сохранения душевного комфорта человек непременно должен считать, будто держит свою жизнь под контролем. И верно: если ты сам хозяин своей судьбы, если всё идет по хорошо продуманному плану, а игра ведётся по чётким правилам, нет причины впадать в панику. Увы, на самом деле такое возможно только в подростковых фантазиях — или в ролевой игре, да и то не в каждой. Жизнь непредсказуема и полна неожиданных сюрпризов, далеко не всегда приятных. Как писал Булгаков, «человек смертен, но это было бы ещё полбеды. Плохо то, что он иногда внезапно смертен, вот в чем фокус!». Одна из главных задач массовой литературы — убаюкать читателя, поддержать иллюзию подконтрольности, вселить спокойствие и уверенность. В основе типичного фантастического сочинения почти всегда лежит история о том, как жизнь главгероя пошла вразнос — но тот мужественно преодолел все препятствия, надавал супостатам по соплям и снова взял судьбу в собственные руки. «Не стоит прогибаться под изменчивый мир, пусть лучше мир прогнется под нас» и всё такое прочее.

«Большая литература» не столь гуманна. Человек не в силах контролировать свою судьбу — и даже разобраться, что за силы ею управляют, ему не по силам: от сумы да от тюрьмы не зарекайся. Об этом, в общем-то, и пишет год за годом Евгений Лукин. Не удивительно, что любители фантастики интуитивно чувствуют в нём чужака, привносящего дискомфорт и вселенский разлад в уютно обустроенное «жанровое гетто». Несмотря на бессчетное множество разнокалиберных литературных наград, тиражи одного из лучших российских фантастов нашей эпохи упали до нижнего порога рентабельности — и тенденции к росту не наблюдается.

Чётче всего, едва ли не прямым текстом, эти мировоззренческие постулаты изложены в заглавной повести нового сборника. Что там жизнь — разобраться бы, кто на самом деле контролирует обычное человеческое тело! Чертики-невидимки, для которых это огромный, сложный, но неодушевленный механизм? Сам человек, его сознание и подсознание? Высшие божественные силы? Начнёшь докапываться до истины — такое отроешь, что впору в бездну сигануть рожками вперед. Можно, конечно, придать смысл происходящему, подключив воображение — например, если воспринимать всё вокруг как ролевую игру. Этот вариант выбрали герои повести «Педагогическая поэма второго порядка», ролевики, правящие в Гоблино — государстве, которое откололось от бывшей Сусловской области. Если запамятовали, где это, напомню: там еще Баклужино и Луцк по соседству. У ролевиков всё просто: любое событие, будь то поток анонимных доносов или государственный переворот, следует воспринимать как элемент игры, чьи правила нам пока неизвестны.

А вот медитацию и «остранение» (по методике товарища Шкловского) Лукин настоятельно не рекомендует. Чревато непредсказуемыми последствиями: взглянешь на наш мир беспристрастным взглядом, «как на в первый раз увиденный», — того и гляди провалишься в параллельную реальность, вслед за героями рассказа «Призраки». Будешь бродить этаким полупрозрачным духом отца Гамлета, пенсионерок до смерти пугать...

Но не только человек не может стать хозяином собственной судьбы — высшему разуму взять нас под контроль тоже не по силам, как ни старайся. В повести «Аренда» таинственные пришельцы попытались в очередной раз обуздать неудержимую агрессивность хомо сапиенсков, припугнуть, продемонстрировав подавляющее технологическое превосходство... И добились прямо противоположных результатов. Похожую коллизию Лукин уже описывал много лет назад на страницах романа «Зона Справедливости» — там, помнится, закончилось всё ещё печальней.

Любой крупный сатирик работает в сложном, неоднозначном жанре «смех сквозь слезы». Джонатан Свифт, Франсуа Рабле, Ярослав Гашек, Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин... Евгений Лукин вполне вписывается в этот славный ряд. Надеюсь, несмотря на всю болезненность и неудобность вопросов, которые затронуты на этих страницах, книга найдёт своего читателя.

26.03.2014

Как строит свои сюжеты классический научный фантаст? Вводит фантастическое допущение — и смотрит, как изменится жизнь человечества в целом и каждого человека в отдельности. Так же поступает и Евгений Лукин в повестях и рассказах из этого сборника — меняет одну константу бытия и пристально наблюдает, как будут выворачиваться герои. Вот только допущения у него сплошь антинаучные, да и реагируют его персонажи так, как не может себе позволить ни один герой традиционной НФ: слишком уж реалистично, достоверно, по-людски.

Трудно поверить, но волгоградский писатель Евгений Лукин, лауреат всех мыслимых российских жанровых премий и правительственной награды «За заслуги перед Отечеством» II степени, — убежденный противник крайностей. Вот, допустим, живет себе человек: тихий, интеллигентный, незаметный, с тонкой душевной организацией. Из тех, что мухи не обидят — за что регулярно огребает на полную катушку и от гопников, и от правоохранителей, и от соседей по подъезду. Допустим, нашелся способ защитить его от неизбывной жестокости жизни, от грубости и «оскорблений действием», как в рассказе «Они тебя защитят», — чего в этом дурного? Вроде бы ничего. Но если слегка докрутить ситуацию и представить, что таинственный защитник начнет реагировать на любую опасность, от которой у героя душа уходит в пятки, подлинную или мнимую, — это ж натуральный кошмар! Или, скажем, хорошо ли, когда внешняя, физическая красота соответствует красоте внутренней, душевной? Вроде бы вопросов нет: просто замечательно! Но когда физиономии начинают на глазах меняться у людей во всем мире, порочные красавцы обращаются в уродов, а принцессы в бородавчатых жаб (рассказ «Грехи наши тяжкие»), начинается настоящий армагеддон. Благими намерениями, как ни банально, выстлана дорога в ад: любая идея, даже самая благородная, если возвести ее в абсолют, начинает давить и калечить. И это Евгений Лукин доказывает раз за разом на самых живописных примерах.

Но есть и хорошие новости: строгость законов компенсируется необязательностью их исполнения — законов природы в том числе. Дайте человеку время, и он не то чтобы приспособится к самым диким, самым радикальным реформам — скорее спрямит углы, сгладит режущие кромки, перестроит шизофренический мир под себя: этакий конформизм шиворот-навыворот. В том и беда рода человеческого, и его счастье. В городе Понерополе бывшей Сусловской области попытались учредить беззаконную воровскую утопию — а получилось государство, где реальный уровень преступности уверенно держится в районе нулевой отметки («Понерополь»). В стране, где живет юный герой повести «Прошка с большой буквы», ударно борются с агентами будущего, отлавливают шпионов «грядушек» и клеймят позором «пятую колонну», но к массовым расстрелам пока не приступили и концлагеря не расконсервировали. Непримиримая борьба скорее декларируется, чем ведется на практике, а самые жаркие перепалки — с использованием неотразимого аргумента «сам дурак» — кипят, понятное дело, в социальных сетях. С точки зрения вечности все не так страшно, как кажется. На страницах этой книги Евгений Лукин выступает в непривычном для него амплуа оптимиста: человеческая натура скомпенсирует все крайности, найдет, чем заткнуть любые логические дыры. Да, мир может обрушиться в любую минуту трудами доброхотов, которые «хотели как лучше, а получилось как всегда» — и на первых порах наступит сущий ад. Но постепенно здравый смысл и бытовая логика возьмут свое, одни идиотские законы забудутся, другие трансформируются до неузнаваемости, и жизнь так или иначе вернется в привычное русло. Как гласит солдатская мудрость: «Не спеши выполнять приказ — его могут отменить». Короче, живы будем — не помрем!

Сборник «Грехи наши тяжкие» составлен из произведений, написанных после 2012 года — за исключением рассказа «Словесники» (1996) и повести «Там, за Ахероном» (1995), уже ставших своего рода классикой. Похоже, в последнее время Лукин по мере сил «настраивается на позитив» — не теряя, впрочем, едкости сатирика, острого интереса к человеческой природе и умения ловко выворачивать наизнанку самые банальные ситуации. Недаром повесть «Понерополь» носит ироничный подзаголовок «попытка утопии» и построена по всем классическим законам этого жанра. Что ж, Евгений Юрьевич может с полным правом претендовать на звание «самого ехидного и ядовитого утописта современной России» — со всеми прилагающимися регалиями и, может быть, даже с льготным проездом в общественном транспорте.

Для самого Евгения Лукина этот сборник не то чтобы проходной, но вполне обыденный: очередной «отчет о проделанной работе», подведение промежуточных итогов. Для нас это редкая возможность поставить на полку полновесный томик сатирической фантастики — без косноязычного пересказа бородатых анекдотов, шуток ниже пояса и прочей петросяновщины. Теперь, когда с нами нет ни Бориса Штерна, ни Михаила Успенского, Лукин остался последним отечественным фантастом, который регулярно дарит читателям такую незамутненную радость.

26.10.2016

Василий Владимирский. Сопряжённые миры. – СПб.: АураИнфо, 2018

«Признаюсь сразу: эта книга не писалась с нуля, специально для данного издания. Когда выдаёшь в год по сотне разных текстов для дюжины СМИ… вопроса, где взять материал для новой книги, не возникает. Возникает другой вопрос: что в этой книге оставить». Так начинает свою книгу Василий Владимирский и тем самым одновременно убивает двух зайцев: многозначительно намекает читателю на свою литературно-критическую востребованность и столь же многозначительно указывает на тщательность им же самим отобранных текстов. Какие же миры сопрягаются в этой книге? В первой части – мир англо-американских писателей: это рецензии на романы культовых, важных или просто любопытных авторов в диапазоне от Питера Уоттса до Дэна Симмонса и, иногда, интервью с самими авторами. Во второй части – мир «цветной волны», поколения молодых фантастов 2000-х, громко о себе заявивших, но второй космической скорости не набравших: скажем прямо, книги Дмитрия Колодана и Юлии Зонис не потеснили на полках Сергея Лукьяненко и Ника Перумова. Владимирский и сам это понимает, однако уделяет этим авторам честное внимание, и хорошо: какому-нибудь кандидату филологических наук, пожелай он сочинить диссертацию о книгах Зонис или Данихнова, будет где взять материал. В третьей части сборника – обширнейший мир апокалиптики и постапокалиптики: от ужасного «Китаиста» Чижовой до переобсуждённого «Острова Сахалина» Веркина – а также рассуждение Владимирского о том, почему этот жанр так популярен поныне (эссе «Конец света отменяется, или Новое небо над новой землёй»).

Вот любопытный эффект: каждая по отдельности, рецензия Владимирского не производит особого стилистического эффекта, земля не ходит ходуном под читательским стулом, переоценки ценностей «по-топоровски» или даже «по-данилкински» не происходит – но каждая рецензия провоцирует интерес к описанной книге: это в высшей степени честные тексты, и самого автора в них ровно столько, сколько нужно. Хороший навигатор для странствий по сопряжённым мирам.

Мария Галина. Hyperfiction. – СПб.: АураИнфо, 2018

Владимирский берёт «сопряжениями», Галина – глубиной. Всё-таки тот факт, что вошедшие в книгу статьи появились сначала на страницах солидного «Нового мира», не сбросишь со счетов. Поводом для высказывания может быть и новый роман Виктора Ерофеева, и старые сочинения Жюля Верна, и образы вампиров в пелевинских романах, и лемовский Солярис – но каждый текст, начинаясь порой с частного повода, к финалу выводит на неожиданные просторы, всегда – за границы фантастики, зачастую – за границы литературы вовсе.

Так, разговор о книге Евгения Чижова «Перевод с подстрочника» (кстати, хорошей, но, как сегодня водится, прочно затертой десятками вышедших с 2013 года «важных новинок») выводит Галину на рассуждения о природе виртуальности, причем безотносительно интернет-технологий (про них будет в другой статье). Мандельштамовские «Стихи о неизвестном солдате» прорастают актуальностью и через сто лет, упираясь в вопрос о развоплощении человеческого «я» накануне обещанной сингулярности. И так далее, и так далее – каждый текст зовет к разговору на сложные темы, и идеальный способ чтения ее книги – с карандашом в руках. Недаром автор предисловия к сборнику Роман Арбитман в числе главных достоинств книги отмечает её информативность. Парадоксальная будто бы похвала, пожмет плечами читатель: что, другие критики пишут неинформативно? да ещё как, мой наивный друг! Скажу больше: «Hyperfiction» – самый удачный опыт сопряжения (привет галинскому соседу по серии!) критики и философии. В современной литературе это, конечно, не единственный случай: таковы, к примеру, рецензии Ольги Балла, но ее философствование иного, экзистенциального, а проще говоря – душеспасительного толка: там не выход в реальность, а уход в себя – вместе с книжкой. Поэтому уточню: «Hyperfiction» – самый удачный ныне симбиоз внимательной критики и неспекулятивной философии. Это выделяет её не только в серии «Лезвие бритвы», но во всём современном русском нон-фикшне.

Сергей Шикарев. Координаты фантастики. – СПб.: АураИнфо, 2019

В книге Сергея Шикарева есть статьи на темы вечные (для журнальной повестки, разумеется: фантастика и таинственные земли, фантастика и освоение космоса, фантастика и природа человека… даже секс в фантастике) и темы вечно злободневные: о положении дел в отечественном книгоиздании или перманентном кризисе русской фантастики. Но какую тему Шикарев ни берет, он всегда ответственен, основателен, подробен и скучноват. Это не недостаток, а скорее особенность жанра, который автор вольно или невольно меняет. Если сборник Владимирского хорош как навигатор по актуальному чтению, то сборник Шикарева пригодится как почти-учебник, ликбез. Правда, не без пробелов: Юрий Никитин, скажем, пренебрежительно упомянут в статье про советских фантастов, но забыт в статье про секс в фантастике, а там разговор о тематике его «Странных романов» был бы очень кстати. Впрочем, те, кому нужен именно ликбез, на такие детали внимания не обратят, верно? Всем остальным в этой книге может не хватить темперамента. Если бы мир, в котором вышла знаменитая «История советской фантастики» Р. С. Каца, существовал на самом деле, то в тамошнем Политбюро звучали бы именно такие доклады – ответственные, основательные, подробные…

цитата

В «Илиаде», скажем, судьба героя не зависит от того, «правильно» или «неправильно» он поступает: бедняга Гектор гораздо симпатичнее склочного и надутого супермена Ахилла. Елена, баба, честно говоря, паршивая и абсолютно аморальная, умудряется постоянно выходить сухой из воды, как ей, лебединой дщери, и положено.

«Паршивая баба» и «лебединая дщерь» — характеристики не взаимоисключающие, но по окраске явно противоположные — рисуют придавленную штампом «прекраснейшей из женщин» Елену Троянскую объемной, живой фигурой. Все как в жизни, только понятнее.

цитата

Картину мира среднего человека никоим образом нельзя назвать научной. Эта его картина пестролоскутна и безумно противоречива. И вот тут как раз вступает в силу примиряющая и психотерапевтическая роль литературы, поскольку, какую бы сложную, в причудливых завитушках, картину мира она ни транслировала, она все равно по отношению к настоящей будет упрощенной.

Искусство, по мнению Галиной, неизбежно проходит через призму сознания творца и упрощает картину мира.

Следуя не столько логике «все новое — хорошо забытое старое», сколько желанию разобраться, почему это новое вдруг органично влилось в нашу повседневность, Галина делает вывод, что архаичен не только Мартин, возвращением к истокам оказываются при ближайшем рассмотрении и новые технологии.

цитата

Естественное для средневекового или хотя бы просто деревенского человека психосоциальное состояние — когда все «твои» находятся на расстоянии громкого окрика или, в крайнем случае, ситуации «сбегай к батьке в поле, отнеси обед и скажи, чтобы по дороге заглянул к деду». Ситуация разрозненности была чудовищно неестественной, но мы и не догадывались об этом, пока не получили в руки мобильники. Уже та скорость, с которой они вросли в нашу культуру, говорит, что состояние человека с мобилой ближе к натуральному порядку вещей, чем состояние человека без мобилы, понятия не имеющего, где сейчас находятся и что делают его близкие.

Так, прижившееся неестественное (оно же — фантастическое) или кажущееся таковым становится неожиданным способом адаптации к повседневности, с которой человечество за всю историю так и не свыклось: фантастика, как искусно сотворенный протез, восполняет непривычную пустоту.

Оригинал тут.