Владимир Пузий-Аренев, на "ФантЛабе" Vladimir Puziy, живое (и довольно бодрое) опровержение известной максимы: "Критики — неудавшиеся писатели". Как прозаик он, на мой взгляд, интереснее 99% русскоязычных фантастов-сверстников. Причем широкая эрудиция и чудовищная начитанность способствуют этому в немалой степени. Горжусь знакомством. Аффтар, пеши исчо!

Владимир Аренев. Мастер дороги: Повести, рассказы. / Обл. Д.Недозим. — М.: Фантаверсум, 2013. — 344 с. — (Талейдоскоп). Тир. 1000. — ISBN 978-5-905360-18-3.

Иное дело Аренев. Свою литературную карьеру он начал в конце 1990-х, довольно рано опубликовал первые романы («Отчаяние драконов», «Охота на героя» и «Правила игры») в издательстве «Армада» — понимающему читателю это уже о многом говорит. Другой бы закрепил успех, накатал бы по-быстрому сериал томов на двадцать, выбился в топ-авторы и почивал на лаврах. Пузий-Аренев поступил иначе: взял тайм-аут. Вероятно, что-то не устраивало его в традиционном, неоднократно испытанном сценарии — рискну предположить, в первую очередь литературное качество ранних текстов.

Писать он, разумеется, не бросил. Время от времени в периодике и антологиях продолжали появляться его рассказы и повести, выходили сборники, а в 2005-м в издательстве «Азбука» был даже опубликован объемистый роман «Паломничество жонглера». Но основное внимание автор сосредоточил на критике и публицистике. Годами Пузий-Аренев читал и анализировал чужие книги, изучал приемы, стилистическую манеру, сюжетные схемы, лексику и семантику... В общем, учился у лучших учителей.

И вы знаете, научился. Случай для российской (точнее, русскоязычной — Владимир живет в Киеве) фантастики уникальный: у нас ведь «любой гасконец с детства академик», мало кто готов отказаться от зримых признаков успеха — тиражей-премий-гонораров — ради такой призрачной материи, как литературное качество. А уж чтобы целенаправленно вымуштровать себя, поставить четкую цель и десять лет жизни посвятить ее достижению — такого сроду не бывало. Вот тут действительно есть чему позавидовать, без дураков.

В новый сборник Владимира Аренева вошли произведения разных лет — от самого первого рассказа «Единственная дорога», написанного в далеком 1998-м, до заглавной повести, законченной, по признанию автора, буквально вот только что. Как и следовало ожидать, книга получилась неровной и неоднородной, от вещей вполне проходных — до без малого блестящих. В предисловии Михаил Назаренко пишет что-то о гуманизме — не совсем понимаю, какое отношение это слово имеет к текстам Аренева. Миром и мифом правят совсем другие силы, куда более древние, чем сомнительные фантазии деятелей французского Просвещения. А уж если вспомнить, с каким брезгливым раздражением относятся к дежурным фразам о «верности гуманистическим принципам» герои повести «Душница», это и вовсе смахивает на не вполне объяснимый сарказм. Как там было в «Дне радио»? «Гуманизм — это то, чем мальчики в детстве занимаются».

В некоторых произведениях автор абсолютно беспощаден к читателям. Повести «В ожидании К.» и «Мастер дороги», к примеру, напоминают игру в шарады: узнал цитаты, разобрался в подтекстах? Молодец! Не узнал, не разобрался? Твои проблемы: «ты-кто-такой-давай-до-свиданья!». Эти произведения похожи на прозу русских символистов: каждый объект и каждое явление что-то собой символизирует, чтобы понять происходящее нужно иметь под рукой в первом случае пару томов из академического собрания сочинений Корнея Ивановича Чуковского, а во втором — «Героя с тысячей лиц» Джозефа Кэмбелла. И поблажек Аренев ни для кого не делает.

Иногда, впрочем, его бросает и в другую крайность. Тогда цепочка странных, мистических событий, происходящих с главными героями, получает исчерпывающее объяснение в лекции, прочитанной каким-нибудь второстепенным персонажем. Как в рассказах «Часы с боем», «Дело о детском вопросе» и «Нарисуй мне рай». Это не то чтобы сильно портит текст, но упрощает изрядно. Две-три такие «лекции» с взаимоисключающими версиями происходящего, пожалуй, добавили бы произведениям объема, но тут, конечно, решать автору.

И все же главный прорыв — повесть «Душница», основанная на одном простеньком допущении: несколько столетий назад наши предки научились удерживать нематериальную сущность, именуемую душой, и после смерти человека заключать ее в специальный сосуд, имеющий форму шара. Идея как идея, метафора как метафора — но Аренев сумел сделать из этой истории настоящую психологическую драму, мощную, глубокую, насыщенную оттенками и обертонами. Это тот случай, когда пересказывать сюжет бессмысленно: слишком многое определяет стиль, то самое «волшебство созвучья слов» по Андрею Макаревичу. Плотно сотканный, эмоционально яркий текст, поднимающий целый спектр этических и философских вопросов, вполне гармонично завершает сборник. Скажу как на духу: если Аренев и дальше продолжит в том же духе, не снижая планки, поводов для зависти к нему станет еще больше. Причем, подозреваю, не только у вашего покорного слуги.

Владимир Аренев. Душница. Время выбирать: Повесть. / Обл. О.Ветловской. Илл. А.Продана. — М.: АСТ, 2014. — 224 с. — (Точка невозврата). 2000 экз. — ISBN 978-5-17-086067-8.

В повести киевского писателя (как журналист и литературный критик он выступает под настоящим именем Владимир Пузий) мертвые продолжают жить бок о бок с живыми. То есть как жить: душа усопшего, заключенная в оболочку воздушного шара, некоторое время пребывает в нашем мире — иногда дает советы благодарным потомкам, иногда плачет или сыплет бессмысленными фразами, чаще всего молчит... Но не растворяется в мировом эфире раз и навсегда, беззвучно и бесследно. Такое овеществленное memento mori, «смерть, которая всегда с тобой». Вопрос о «жизни после жизни» разрешен здесь раз и навсегда, но дорогой ценой: человек живет, мыслит, страдает, наслаждается, сочиняет стихи, ставит пьесы, участвует в революциях — а остается от него, как ни крути, только шарик с газом чуть легче воздуха...

Есть, правда, у медали и оборотная сторона. Общее место, но тем не менее: именно конечность придает смысл всему тому, что мы успели совершить, позволяет подвести итог, поставить жирную точку. И чем эта конечность очевиднее, тем больше внимания привлекает. Именно смерть деда, известного поэта, «человека непростой судьбы», заставляет школьника Сашу Турухтуна задуматься о том, каким человеком был тот при жизни — раньше это просто не пришло бы главному герою повести в голову. Зарыться в пыльные архивы, в хрупкие от времени дневники и воспоминания, опросить людей, хорошо знавших деда, расшифровать интервью и разложить услышанное по полочкам... Взять на себя ответственность, мягко говоря, нехарактерную для подростка. И в этом Турухтан не одинок: такими же изысканиями занимается как минимум один его одноклассник — и бог знает сколько еще народу по всему миру, каждый со своим заветным шариком, со своей невидимой миру болью. Вот вам, пожалуйста, натуральная преемственность поколений: попробуй тут забыть заветы предков — не думать о белой обезьяне и то проще!

Но шарик у Аренева (наш автор непрост!) — еще и символ всего того, что сковывает, ограничивает, загоняет в предписанные рамки. В человеке может уживаться тонкий поэт и убийца, циничный политик и нежный любящий муж, верный друг и предатель — у нас, хомо сапиенсов, это сплошь и рядом. Но смерть не зря изображают с косой: она отсекает все лишнее, избыточное. После смерти образ усопшего становится проще, площе, понятнее и банальней. Без досадных внутренних противоречий, без шипов и острых граней, гладкий и закругленный, как яйцо. Исключительно из чувства противоречия хочется сжать это яйцо до влажного хруста, стравить перегретый пар из тесного шарика, отпустить душу на волю. Не дожидаясь, пока та начнет сыпать каноническими цитатами из прижизненных статей, как один из эпизодических персонажей повести.

В 2013-2014 годах «Душница» принесла Ареневу две очень разные премии: «Новые горизонты» за нон-конформистское, новаторское фантастическое произведение, и «Книгуру» — за лучшую повесть для детей и подростков. Ну, с первой премией все понятно. Небанальная идея, уверенное воплощение, психологизм, приличный русский язык и никакого «инфантильного милитаризма» — в нашей фантастике этого более чем достаточно, чтобы сойти за новатора. С премий за подростковую прозу сложнее. Книга Аренева, конечно, про детей — но без привычного сюсюканья, дидактики и заигрывания с тинейджерами и/или их родителями. Это детлит ровно в той же степени, что и «Приключения Гекльберри Финна» или «Детство» Максима Горького. Фишка в том, что самим детям, как внезапно выяснилось, такие тексты нравятся. Жюри премии «Книгуру» состоит не из писателей, критиков, психологов или, не дай бог, педагогов, а именно что из подростков от десяти до семнадцати лет. И они дружно проголосовали за «Душницу» (и за «Стеклянный шарик» Ирины Лукьяновой, повесть «о детстве, школе и ненависти», вещь тоже далеко не школярскую) — их отзывы вошли в это издание на правах приложения. Повод задуматься тем, кто многословно рассуждает о сложной специфике юношеского восприятия и задает стандарты детлита: а не пора ли кое-что в консерватории подправить?

Источник:

— Онлайн-журнал "Питерbook", сайт Петербургской книжной ярмарки ДК им. Крупской, 08.05.2013

— Онлайн-журнал "Питерbook", сайт Петербургской книжной ярмарки ДК им. Крупской, 06.10.2015

Предыдущие рецензии в колонке:

(ссылки на рецензии кроме трех последних убраны под кат)

— на книгу Гиллиан Флинн «Острые предметы»

— на книгу Грега Игана «Отчаяние»

— на книги Дмитрия Комма «Формулы страха» и «Гонконг: город, где живет кино»