в 1940 г. — 57 глав с эпилогом.

в 1951(2) г. — 53 главы с эпилогом (сдавали в печать сразу после новогодних праздников, на передней обложке — 1951 г., на титуле — 1952 г.)

в 1953 г. — ровно 53 главы с эпилогом.

в 1955 г. — ровно 55 глав с эпилогом.

в 1958 г. — 64 главы с эпилогом.

В газетно-журнально-книжных изданиях 1938-1940 гг. Хоттабыч щеголял в новой пиджачной паре из белого полотна.

В изданиях 1952 — 1975 гг. в новой парусиновой пиджачной паре.

В 1938-1940 г. — в вычурных, богато расшитых золотом и серебром туфлях.

В 1953, 1955, 1956, 1958, 1959, 1961, 1972, 1975 гг. — в розовых туфлях с загнутыми носками.

Женя Богорад на Востоке.

Об этой же пресловутой Индии Волька вытянул экзаменационный билет.

1-я редакция 1940 г.: пребывание Жени в Индии обходится молчанием — чтобы не обострять "отношения с вице-королем Индии".

2-я редакция 1952 г и дополненная -1953 г..: описывается, как Женю продают в рабство в Индии (вариант 2-а).

В 1955 году, в период начинающейся дружбы СССР с Индией, автор переписывает эпизод, и Хоттабыч забрасывает Женю не в Индию, а в г. Мокка в Йемене, где его опять-таки продают в рабство на кофейную плантацию (вариант 2-б)

3-я редакция 1956 г.(?): "хинди, руси — бхай-бхай!" — никакого рабства, Женю с восторгом чествуют в индийских деревнях, носят на руках, вместе поют "Катюшу"

В одном варианте 3-й редакции — Женю забрасывают в выдуманный автором г. Сокка придуманного им же королевства Бенэм (ориентировочно, в районе Индии, т.к. упоминаются бамбуковая палка и рабовладелец). 55 глав с эпилогом говорят о принадлежности текста к одной из редакций 1955 г. Сама книга 1956 г. изд.

http://books.rusf.ru/unzip/add-on/xussr_l...

https://fantlab.ru/edition16844

1953 г.- Известна ли тебе, к примеру, история о трёх чёрных петухах багдадского цырюльника и его хромом сыне?

СХ был издан в среднеазиатских республиках СССР (что неудивительно), а также на русском в 1958 г. в Ташкенте (по моск. изд. 1955 г.) с русско — узбекским словарём, и даже в 1967 г. на языке народа "амхара", проживающего в Эфиопии:

В 1958 г., видимо после знакомства с Виктором Платоновичем Некрасовым, Л. Лагин, на дружеской ноге, вывел его как двоюродного дядю Вольки, знатного экскаваторщика. То же — в 1972 г.

В 1940 г., 1951 г., 1953 г. , 1955 г. главы "Волька Костыльков — племянник аллаха" нет в принципе, а в 1973 г.-опального уже В. Некрасова (в 1972 г. исключённого из КПСС) заменяет некто нейтральный — Василий Петрович Протасов. В 1975-м — Виктор Антонович Некрасов, который, видимо, на момент цензуры ещё находился в СССР, а был вынужден эмигрировать в конце 1974 г.)

Последнее прижизненное издание увидело свет в 1979 г. и в нём Василий Петрович Протасов.

Именно в этой невольной ссылке, в окружении Северного Ледовитого океана, Лагин написал свое первое крупное произведение — повесть о волшебнике Хоттабыче, который волею случая оказывается в современной Москве. Впервые рассказ был опубликован частями в молодежном журнале "Пионер" в том же году, а в 1940 году Детиздат опубликовал его в виде книги.78 Произведение сразу же вышло из печати и пользовалось огромной популярностью, но для нового издания после войны Лагин был вынужден кардинально переработать первый вариант в 1952 году из-за "антисоветских элементов" и добавил подзаголовок

"Romanmärchen" (повесть-сказка), но и расширил его почти вдвое. Начиная с этой второй версии, книга почти каждый год выходила в новых изданиях, которые Лагин переписывал и обновлял снова и снова. Таким образом, к концу 1950-х годов тираж короткого романа только на русском языке составил более миллиона экземпляров.79

Сюжет короткого романа /повести/ довольно прост. В ней рассказывается о тринадцатилетнем пионере Вольке Костылькове, семья которого переезжает из старой квартиры в новую. Уже находясь в фургоне для переезда с аквариумом на коленях, Волька мечтает о великих приключениях в стиле "Острова сокровищ" Стивенсона или "Истории Кожаного Чулка" Купера:

76 Дальнейшие биографические подробности см. в: Прашкевич, Генадий: Красныи сфинкс, с. 362-372; Дани-лова, Н. К.: Лагин Лазарь Иосифович, в: Skatov, Nikolaj N.. (ed.): Russkaja literatura XX veka. Prozaiki, poėty, dramaturgi. Биобиблиографический словарь, том 1 Москва стр 2,2005,. 395-396;

77 Выходец из богатой витебской семьи (?), он с ранних лет был политически активен, участвовал в гражданской войне, в 1920 году стал членом партии и три года служил в Красной Армии. После прекращения обучения пению в Минской консерватории он изучал экономику в Москве и некоторое время работал экономистом в Институте красной профессуры. Ср. Данилова: Лагин Лазарь Иосифович, с. 395f.

78 Лагин, Лазарь: Старик Хоттабыч, в: Пионер 10 (1938), с. 62-73; 11 (1938), с. 90-104; 12 (1938), с.

96-109; Дерс.: Старик Хоттабыч, Москва, Ленинград 1940 г. Цитируется здесь по журнальной версии. По словам Лагина, идею рассказа он почерпнул у английского писателя Томаса Энсти Гатри (1856-1934) в его романе "Латунная бутылка" /Медный кувшин/ (1900).

79 Ср. Прашкевич: Красный сборник, с. 362 и далее; Вельчинский, В.: Библиография советской фантастики.

"Если бы вы закрыли глаза, то вполне могли бы представить, что едете не по Настасьинскому переулку, где провели всю свою жизнь, а где-то по Америке, по грубым, бесплодным прериям, где в любой момент могут напасть индейцы и с воинственными криками снять с вас скальп".80

Волька продолжает это "свободное" воображение с закрытыми глазами и после переезда — вместо того, чтобы помочь разложить вещи или подготовиться к экзамену по географии, он сначала идет купаться на ближайшую речку. При этом он находит на дне реки "скользкую, покрытую мхом глиняную бутылку странной формы", в которой, как он сразу подозревает, находится ценное сокровище. Он мечтает, что на следующий день все газеты напишут о нем под заголовком "Честный поступок", как "прекрасный ныряльщик" доставил свою находку в милицию.

Но его мечты горько разочаровывают, потому что вместо сокровищ взрыв черного дыма подбрасывает Вольку к потолку, а из горлышка бутылки появляется "живое существо": "Это был исхудалый старик с великолепным тюрбаном, расшитым золотом и серебром, тонким кафтаном, белоснежными шелковыми шароварами, необычайно нарядными сафьяновыми тапочками и бородой до пояса".81 Бородатый старик представляется "несчастным джинном" Гассаном Абдурахманом Хоттабычем, которого тысячи лет назад исламский пророк Сулейман в наказание изгнал в глиняный кувшин.82 Теперь, когда Волька освободил его из этого заточения, Хоттабыч провозглашает его своим новым хозяином, которому обещает исполнить все его желания. Сначала Волька думал, что "злой" дух — иллюзионист из цирка, но вскоре он обнаруживает, что тот на самом деле может творить "чудеса" и снова и снова призывает свои магические способности, намеренно или нет.

Но эти чудеса, поскольку они соответствуют стандартам времени пророков, в советском настоящем имеют эффект, противоположный намеченной цели — вместо того, чтобы помочь Вольке и сделать его счастливым, они ввергают его из одного затруднительного положения в другое. Первая помощь Хоттабыча, например, заключается в том, что он тайно шепчет ему ответы на экзамене по географии по теме "Форма и движение Земли", находясь в коридоре школы.

80 Лагин, Лазарь: Зауберер Хоттаб. Dt. by Alice Wagner , Berlin 1979, p. 7. Этот перевод следует более поздней версии романа Лагина, поэтому он упоминается только в тех местах, где он соответствует оригиналу 1938 года. Изменения специально не выделены ("Если зажмурить глаза, можно было свободно представить, будто едешь не по Настасьинскому переулку, в котором прожил всю свою жизнь, а где-то в Америке, в суровых пустынных прериях, где в каждую минуту могут напасть индейцы и с воинственными криками снять с тебя скальп." Лагин: Старик Хоттабыч, 10(1938), с. 63).

81 Лагин: Волшебник Хоттаб, с. 10 ("Это был высокий тощий старик бородой по пояс, в роскошной шелковой чалме, в расшитом кафтане и широчайших шароварах и необыкновенно вычурных сафьяновых туфлях. " Лагин: Старик Хоттабыч, стр. 65).

82 Сулейман — это производная форма от древнееврейского Соломон /Шломо/: "мирный", "совершенный", "цельный".

Это телепатическое внушение работает так же, как и генератор чудес Долгушина, где можно манипулировать мыслями и словами адресата против его воли: "И вдруг Волька почувствовал, что какая-то неведомая сила открывает ему рот против его воли".83 Таким образом, Волька подробно объясняет, почему земля — это диск, а небо — купол. В то время как Волька с каждым словом все больше и больше отчаивается, разражается слезами, чувствует, "что у него от ужаса буквально отнимаются ноги", экзаменаторы поначалу считают его ответы шуткой, класс разражается хохотом, но в конце концов объявляют его больным и прекращают тест.

Чтобы утешиться, Волька и Хоттабыч отправляются в кинотеатр "Великолепные сны", но фильм выходит только16 на вечерний показ для лиц старше 18 лет, поэтому Хоттабыч придумывает Вольке длинную бороду, чтобы он выглядел старше. Но в фойе эта "борода апостола" вызывает у всех присутствующих любопытство юного пионера: "Все стремились к определенному углу фойе, где прятался Волька Костыльков, который предпочел бы от стыда опуститься на землю. Тем временем толпа так разбушевалась, что шум уже заглушал шум часовни".84 Вольке удается избежать насмешек толпы только после начала фильма, а когда фильм начинается, Хоттабыч принимает поезд на экране, мчащийся к зрительному залу, за чудовище, натравленное на него злым духом, и в панике бежит из кинотеатра.

Поскольку объяснять старику природу кино и бронепоезда — дело "абсолютно безнадежное", Волька бросает это занятие и вместо этого спешит к парикмахеру, чтобы избавиться от бороды. Но и здесь он становится посмешищем для всех присутствующих, что так злит Хоттабыча, что он бесцеремонно превращает всех присутствующих 19 в баранов. Эти 19 баранов вырываются из парикмахерской ("Фигаро здесь № 1", Фигаро здесь № 1) на улицу, провоцируя хаос на дорогах и любопытных зрителей, пока случайно оказавшийся там фермер-овцевод с помощью охранников не отлавливает этот особо редкий вид баранины для своего научно-исследовательского института.

Но в отличие от всех остальных мокриц, эта редкая порода не оценила чрезвычайно удобные клетки, разбрасывая еду и воду как сумасшедшие, "в то время как в их глазах светилось глупое и бессмысленное удовлетворение". Когда директор, размышляя вслух, задумывает вскрыть одну из баранов в исследовательских целях и уже мечтает о своей следующей статье "полной сенсационных описаний" для   журнала   "Прогрессивное   овцеводство", баранина впадает в панику. Волька, с другой стороны, тоже не очень рад такой помощи от "злого духа":

83 "А Волька вдруг почувствовал, что какая-то неведомая сила против его желания раскрыла его рот".

Лагин: Старик Хоттабыч, 10 (1938), с. 66.

84 Лагин: Волшебник Хоттаб, стр. 21 ("Все стремились в заветный уголок фойе, где сгорая от стыда, притаился Волька Костыльков. Вскоре толпа разгалделась настолько, что начала заглушать оркестра". Лагин: Старик Хоттабыч, 10 (1938), с. 69).

"Если быть искренним, он не нашел этот инцидент забавным. Он привел в пример судьбу заколдованных баранов. В конце концов, их могут уничтожить. [...] Однако нельзя сказать, что Волька был полностью на стороне очарованных насмешников. Напротив, им доставляло искреннее удовольствие злить их чем-либо. [...] Их могли прилюдно назвать [...] баранами. Но превращать людей в баранов — это было слишком далеко".85

Поскольку Хоттабыч забыл, как отменить свои чудеса, и Вольке с бородой, и "баранам" приходится ждать, пока волшебная сила через несколько дней потеряет свое действие. А пока сюжет идет своим "чудесным" чередом, в Москве начинаются поиски 19 пропавших, Волька отчаянно пытается спрятать свою бороду от родителей и школьных друзей, а Хоттабыч пытается прийти на помощь своему хозяину со все новыми чудесами, но это редко улучшает ситуацию.

Многие другие люди испытывают схожий опыт, когда сталкиваются с фокусами Хоттабыча — они не верят своим глазам, подозревают сенсорные иллюзии, сходят с ума и приобретают странный характер, но предпочитают ни с кем не говорить об увиденном. Однако в конце истории Хоттабыч сам влюбляется в свою последнюю "роковую страсть" — радио. Днем и ночью он непрерывно слушает все мировые станции на длинных волнах:

"Произошло непоправимое — старик подвергся радиоактивному облучению со снятой кожей."

85 Лагин: Волшебник Хоттаб, с. 34 ("По совести говоря, он не находил в происшедшем ничего забавного. Его страшила судьба новоявленных баранов. Они свободно могли зарезать на мясо. [...] Нельзя, однако, сказать, что Волька был целиком на стороне заколдованных насмешников. Наоборот, ему доставило бы искреннее удовольствие досадить им чем-нибуть. [...] Можно было [...] публично назвать их баранами. Но превращать людей в баранов — это уже слишком". Лагин: Старик Хоттабыч, 11(1938), стр. 93).

86 В сцене в цирке прослеживаются явные параллели с "Мастером и Маргаритой" Булгакова и "Сверкающим миром" Алексея Грина (Блистающий мир, 1924). По крайней мере, последний роман, похоже, явно послужил для него интертекстуальным шаблоном.

и волосы..."87 С тех пор он ежедневно занимал очередь в приемную в штаб- квартире Северного морского пути, чтобы подать заявление на работу радистом на одну из полярных станций. Но поскольку он всегда правдиво заполняет анкету, указывая, что до 1917 года работал "злым духом" и что ему 3732 года и пять месяцев, все считают его сумасшедшим, хотя читатель этой "глубоко правдивой истории" знает больше.

Степень, в которой эти события, инициированные Хоттабычем, которые здесь описаны лишь в очень кратком виде

О том, что "необыкновенные события" (необыкновенные происшествия) Лагина отклонялись от привычных шаблонов научно-фантастического и приключенческого повествования, говорит тот факт, что до 1956 года не появилось ни одной рецензии на это произведение — люди просто не знали, как к нему относиться. Но, по крайней мере поверхностно, Лагин следовал требованиям фантастических сказочных повествований нового времени. Во- первых, эта история представляет собой еще одну вариацию на тему ночных 1001 сказок в изложении 1002. Эдгара Алана По, которые Ивич приводит в своих "Приключениях изобретений" в качестве примера того, насколько неправдоподобными и невероятными должны казаться чудеса современной технологии с точки зрения прошлого. Однако, в отличие от По, в произведении Лагина не рассказчик заставляет слушателя заглянуть из прошлого в будущее, а сам волшебник переносится рассказчиком из прошлого сказочного мира в   социалистическое   настоящее,   чтобы сопоставить свое мастерство фокусника с чудесами науки. Но, несмотря на все свои уловки и исполнение желаний, Хоттабыч не может соблазнить несколько мечтательного, конформистского пионера Вольку, которая ни при каких обстоятельствах не хочет привлекать к себе внимание, поэтому все больше отчаивается и злится на неблагодарность нижестоящих, пока, наконец, не предается своей страсти к прослушиванию радио "до самозабвения".

Но даже в этой "глубоко правдивой истории" об увлечении Хоттабыча радио, становится ясно, что она не только символизирует превосходство социалистической технологии над мифическими силами магии, но и то, что фигура джинна также предлагает Лагину гротескное зеркало пропагандистских постановок социалистической действительности. Так, с помощью юного пионера, Хоттабыч также пользуется средством радио, чтобы слушать вражеские станции:

87 Лагин: Маг Хоттаб, с. (253"Случилось непоправимое: старик Хоттабыч до самозавбения увлекся радио."). Лагин: Старик Хоттабыч, 11(1938), с. 109).

88 Лагин: Волшебник Хоттаб, стр. 252f251,. ("Старик был совершенно потрясен достижениями радиотехники. Волька ловил для него Владивосток и Анкару, Тбилиси и Лондон, Киев и Париж. Из рупора послушно вылетали звуки песен, гремели марши, доносились речи на самых разнообразных языках.

Подобно тому, как эта сцена, несмотря на фантастичность главного героя, может быть прочитана просто как повседневное описание использования радиотехники в Москве сталинской эпохи, где люди пытаются тайно слушать Лондон на длинных волнах в два часа ночи, нетерпеливый "старик" в своем невежестве и незнании советского цейтгейста разоблачает его социалистическую идеологию как сильно формализованную риторику, едва ли имеющую отношение к реальности. Его первый подвиг телепатически- гипнотической интеграции знания географии, который потряс всех, четко обозначен как пародия на советские фантазии о новой географии и телепатических генераторах чудес. В пафосе советской риторики о новой географии мир снова превращается в диск в гротескном повороте через "безумные" слова Вольки.

В следующей главе Лагин использует еще один прием гротескного отражения советской действительности. Здесь "борода апостола" как признак мудрости и возраста на щеках 13-летнего мальчика отсылает к нелепости, которая часто характеризует изображение пионеров как храбрых и умных героев нового времени. Буквально" реализованный символ мудрости превращает типичного пионера в гибридное существо (ублюдочное существо), которое в рассказе Лагина не только вызывает попеременно ошеломленный ужас и безудержный смех у зрителей кинотеатра, но и ужасает самого Вольку:

"Сердце Вольки дрогнуло. Из зеркала на него смотрело бесформенное существо: мальчик в коротких трусиках, с пионерским шарфом и апостольской бородкой на розовом плутовском лице".89

В то время как юный пионер хотел бы умереть перед лицом этого зеркального изображения, старый волшебник признает реальную опасность смерти в кинофильме, поэтому он паникует, когда на экране появляется бронепоезд, что он оправдывает перед Волькой следующим образом:

"Как я мог не закричать, когда мы были в смертельной опасности? Великий колдун Джирджис приближался к нам, дыша огнем и смертью!" / "Что значит Джирджис!" — сердито сказал Волька.

"Это был обычный локомотив". "Может быть, мой молодой господин думает,

что он может прочитать лекцию старому призраку Хоттабу Абдур-Рахману Гассану о том, что такое колдун?" — ядовито ответил старый Хоттабыч".90

[...] В этот день приемник не отдыхал ни одной минуты. Около двух часов ночи, правда, рупор замолк. Но оказалось, что старик просто забыл, как принимать Лондон. Он разбудил Вольку, расспросил его и снова приблизился к приемнику...". Лагин: Старик Хоттабыч, 11(1938), с. 109).

89 Лагин: Маг Хоттаб, стр. 19 ("Волька посмотрелся в зеркало и обмер: из зеркала на него глядело ублюдочное существо: в коротких штанишках, в пионерском галстуке и с бородой апостола на розовом мальчишеском лице". Лагин: Старик Хоттабыч, 10(1938), с. 68).

90 Лагин: Волшебник Хоттаб, стр. 26 (" — Как же мне было не кричать, когда над нами нависла смертельная опасность? Прямо на несся, изрыгая огонь и смерть, великий шайтан Джирджис!/ — Какой там...

Однако с самого начала кинематографа этот "самый необычный локомотив" стал также символом великой силы внушения, и когда Хоттабыч на основе иллюзионного эффекта утверждает, что здесь действует сам великий дьявол Джирджис, несущий людям смертельную опасность, то это утверждение можно применить и к "великолепным несбыточным мечтам" советского кино в целом, которое, будучи центральным средством пропаганды сталинской эпохи, также способствовало сокрытию "дьявольской" деятельности Большого террора. Как анахроническая фигура, Хоттабыч не только способен выразить эту "антисоветскую" правду, но и остается неоспоримым: "И Волька понял, что пытаться объяснить старику, что такое кино и что такое танковый поезд, — дело абсолютно безнадежное.91

"Абсолютно безнадежная затея" попытки объяснить научное и идеологическое содержание советской действительности становится еще более очевидной в сцене превращения людей в баранину и угрозы расправы над ними. Ведь в этой сцене — которая берет свое начало в парикмахерской, названной в честь оперы Джоакино Россини "Севильский цирюльник" — с людьми не просто обращаются как с несовершеннолетней бараниной, они сами являются таковой, и поэтому фермер-овцевод действует "буквально" рационально со своим произвольным заключением и запланированными экспериментами над животными. Уже не маскировка и интриги, как в "Севильском цирюльнике", позволяют преодолеть сословные границы и притворные чувства, а сам салон цирюльника Фигаро становится здесь местом действия, где физическое уродство становится поводом для полного метаморфоза действующих лиц, делающего для них невозможным человеческое существование.

Таким образом, с помощью персонажа Хоттабыча Лагин искажает советскую действительность до грубости, будь то наполнение официальной научной риторики анахроничным содержанием (экзамен по географии), идентификация медиапродукции как сверхъестественной дьявольской силы (киноперформанс), маркировка большевистского габитуса как физического уродства (пионерская борода) или символизация незрелости и бессилия людей через их метаморфозы (люди как бараны). Хоттабыч функционирует как средство, переворачивающее существующий порядок с ног на голову, подобно теории карнавала Михаила Бахтина, которая была создана в то же время, в том смысле, что физическая конечность людей и вещей приостанавливает идеологические нормы и ценности. Неконтролируемая речь, приводящая к приступам плача и смеха (тест по географии), ненормальный рост бороды (пио-нир), делающий ее обладателя позорным посмешищем, или наводящее панику насилие кинофильма (бронепоезд), но и чрезмерное слушание (радио) или

демонстративное молчание о чувственных впечатлениях (о чудесах Хоттабыча) отмечают карнавал.

Джирджис! — досадливо сказал Волька. — Это был самый обычный паровоз./ — Не собирается ли мой юный повелитель учить старого джина, Гассана Абдурахмана ибн Хоттаба, кто такой шайтан? — язвительно отвечал старик Хотттабыч". Лагин: Старик Хоттабыч, 10(1938), с. 71).

91 Лагин: Маг Хоттаб, стр. 26 ("И Волька понял, что об'яснить старику, что такое кино и что такое бронепоезд, — абсолютно безнадежное дело". Лагин: Старик Хоттабыч, 10(1938), с. 71f.).

История — это временная приостановка существующих представлений о порядке, за которой артикулируется общее недоверие ко всем явлениям советской действительности. Таким образом, помимо уровня современной сказки (из "Арабских ночей") и уровня карнавального гротеска (советская действительность), в игру вступает третий амбивалентный уровень смысла, а именно более глубокое психологическое и физио-физиологическое измерение. логическая неопределенность всех действующих лиц. Таким образом, вместо ожидаемых захватывающих приключений в стиле Купера и Стивенсона, встреча Вольки с Хоттабычем вызывает лишь тревогу, смущение, слезы и отчаяние. Вместо того чтобы радостно рассказывать о своих подвигах прессе, он стремится лишь скрыть "необычные события", даже если для этого ему приходится терпеть большие лишения. Другие действующие лица тоже появляются на протяжении всего времени в качестве непричастных зрителей в виде одноклассников, посетителей кино или парикмахеров, любопытных насмешников и ехидных хохотунов; но если они сами попадают под влияние фокусов Хоттабыча или не могут посмеяться над другими, они лишь отчаянно пытаются сохранить в тайне свою встречу с необычным. 92 Это безудержное озорство, однако, также заставляет все официальное изображение новой жизни, полной веселой радости и счастливого смеха, предстать в совершенно ином свете, поскольку смех здесь уже не радостный, как выражение земного блаженства, а озорной и унизительный, направленный против прокаженных и отверженных, не знающий ни индивидуальной жалости, ни коллективного чувства ответственности. На этом фоне параноидальный страх перед обнародованием собственных проступков и физических уродств предстает как "глубоко правдивое" зеркало ситуации времен Большого террора, когда любое социальное обязательство перед другими могло привести к доносу, а любая

индивидуальная заметность была равносильна смертному приговору.

Так, в "Дневнике дьявола старого Хоттабыча" Лагин изображает глубоко неуверенное в себе общество, которое колеблется между адским смехом и параноидальным страхом смерти, неконтролируемым коммунистическим государством

92 О рабочем, которого Хоттабыч заставил побрить Вольку после неудачного посещения парикмахерской, сказано следующее: "Что касается Степана Степановича Пивораки, который, однако, больше не появится в нашем тщательно правдивом повествовании,

то несомненно, что он совершенно изменился после ранее описанного казуса. [...] Степан Степанович никому, даже своей жене, не рассказывал о причинах внезапного изменения своего характера и поведения. ("Что же касается Степана Степановича Пивораки, который уже больше не появится в нашей глубоко правдивой повести, то нам доподлинно известно, что с ним после описанных выше злоключений произошли очень большие изменения. [...] О причинах этого перелома в его характере и образе жизни Степанович никому, даже своей жене, так по сей день и не рассказал"). Лагин: Колдун Хоттаб, с. 47 (Лагин: Старик Хоттабыч, 11 (1938), с. 99); бывшие шавки решают то же самое: "Посоветовавшись друг с другом некоторое время, жертвы Хоттабыча решили сохранить это дело в тайне и поклялись друг другу самым торжественным образом никогда, ни при каких обстоятельствах не рассказывать ни одной живой душе ничего о своем удивительном превращении в шавок". ("Посоветовавшись немного, жертвы Хоттабыча решили дело замять и взяли друг у друга торжественные клятвы, что никто никогда ни под каким видом не расскажет об удивительном их превращении из людей в баранов. ") Лагин: Волшебник Хоттаб, с. 62 (Лагин: Старик Хоттабыч, 12(1938), с. 98).

Новая география, новые люди, их генераторы чудес, их кино- и радиоопосредованные "чудеса" — все они разрываются назад и вперед между новой географией и новыми людьми, между галлюцинаторным бредом и нервной дезинтеграцией.

"великолепные сны" искажаются как фокусы и наваждения "злого духа".

В более широком литературно-историческом контексте очевидны связи между "Стариком Хоттабычем" Лагина и романом Михаила Булгакова "Мастер и Маргарита" (Мастер и Маргарита), который был завершен в 1940 году (хотя работа над ним велась еще с 1928 года). Ведь схожи не только московская обстановка и общий порядок гротескного противостояния сверхъестественных сил социалистической действительности, но и многие отдельные детали и сказочно-карнавальные элементы романа Лагина можно найти и у Булгакова. Лагин до предела использовал возможности фантастического повествования в рамках социалистическо-реалистической детской литературы, возможности, которые были доступны только в короткий период после "Большого террора" и до Великой Отечественной войны, и которые уже в послевоенный период потребовали значительного пересмотра и переработки как "антисоветские элементы".

М. Швартц. Экспедиции в другие миры

Вернувшись в СССР, Шумяцкий применил эту стратегию во вверенной ему области, обязав советских кинематографистов снимать зрелищное кино, способное так же вдохновенно, как Голливуд воспевает «американскую мечту», воспеть «мечту» советскую. Причём этот призыв коснулся всего кинематографа, как взрослого, так и детского. В итоге именно тогда был реабилитирован вестерн по‑советски, или истерн.

Проблемы у приключенческого кино начались в самом конце нэпа – в 1929 году. И это было не случайно. До этого в советском кино преобладали фильмы, которые в своей идейной основе копировали западные образцы с их культом силы и индивидуализма. В них главный герой в основном в одиночку выпутывался из сложных ситуаций, а коллектив играл лишь второстепенную роль (а то и вовсе никакой роли не играл). Однако с переходом страны на рельсы индустриализации и коллективизации индивидуалистическую идею надо было срочно менять на коллективистскую, тем более что она была более созвучна русским традициям с их соборностью и общинным укладом. В итоге уже в 1929 году в печати была развёрнута критика нэповского индивидуализма, в том числе в литературе и кинематографе.

Так, в пятом номере журнала «Молодая гвардия» была помещена статья критика Я. Рыкачёва под названием «Наши Майн Риды и Жюль Верны», где автор требовал безоговорочного отказа от традиций классического романа приключений, мотивируя это тем, что они пропагандируют «лихую индивидуальную предприимчивость», изображают «вульгарную романтику игры со смертью и с многочисленными препятствиями».

Автор категорически возражал против «индивидуальных героев», являвшихся якобы «выпячиванием личного начала», в то время как в советских людях должен воспитываться прежде всего коллективизм. На этой основе Рыкачёв на полном серьёзе требовал запретить издавать в Советском Союзе все приключенческие романы с героями‑индивидуалистами, а конкретно книги П. Бляхина, А. Беляева, В. Каверина и др. Вместо приключенческой литературы Рыкачёв предлагал в изобилии выпускать биографические и автобиографические книги, посвящённые жизни революционеров, при этом делая оговорку, что в них не должно быть места занимательным происшествиям.

Эта статья была воспринята как руководство к действию – начался мощный накат не только на приключенческую литературу, но и на кинематограф. В номерах 2–3 журнала «Пролетарское кино» за 1931 год кинокритик Ю. Менжинская публикует статью, где пишет о вредном влиянии на детей фильмов «Красные дьяволята», «Ванька и Мститель» (ещё один истерн конца 20‑х годов, снятый на Украине) и других приключенческих картин. Автор заявляла: «Ясно, что разработка материала, в основе которого лежит культ героя и апофеоз случая, противоречит основным принципам советской педагогики».

В результате этой кампании, которая приняла всесоюзные масштабы, в кинематографе начал сворачиваться выпуск приключенческих фильмов с индивидуалистическим уклоном и начали появляться ленты, пропагандирующие коллективистскую идею. Чтобы читателю стало понятно, о чём шла речь в подобных фильмах, вкратце расскажу сюжеты трёх подобных картин: «Сам себе Робинзон» (1930), «Настоящие охотники» (1930) и «Полесские Робинзоны» (1934).

В первой картине речь шла о том, как советский школьник Вася, начитавшись книг Фенимора Купера про индейцев, бросает семью, школу, друзей и отправляется на поиски приключений в лес. Но этот поход для подростка едва не завершается плачевно: он заблудился в чащобе. Однако фильм завершается благополучно: Васю находят его школьные товарищи, убеждают вернуться домой и заменить приключения научными экскурсиями.

В «Настоящих охотниках» двое подростков, начитавшись книг про туземцев, принимают советских смолокуров… за людоедов. Но их правильные друзья вновь помогают им найти верную дорогу в жизни, записав их в туристическую секцию.

В «Полесских Робинзонах» сюжет таков: двое школьников, опять же, начитавшись приключенческих книг, уходят в лес, но вскоре сильно жалеют об этом. На каждом шагу им начинают мерещиться опасности, которые едва не сводят героев с ума. Спасают ребят от помешательства их же товарищи, которые доходчиво объясняют «заблудшим», что всё, что им до этого мерещилось, имеет своё естественное, а отнюдь не мистическое происхождение. Мораль фильма: приключений на свете вообще не бывает.

Все перечисленные фильмы снимались в основном в расчёте на юного зрителя. Однако с середины 30‑х годов на экранах страны стали появляться и приключенческие ленты «широкого профиля» – то есть рассчитанные на массовую аудиторию. В них прославлялся коллективный героизм сильных и смелых героев. Первой ласточкой подобного кино стала лента Владимира Шнейдерова «Золотое озеро» (киностудия «Межрабпомфильм»), вышедшая на экраны страны в июне 1935 года. В центре её сюжета была борьба золоторазведочной экспедиции с бандой хищников‑старателей. Фильм был тепло встречен зрителем и поддержан официальной критикой (на страницах газеты «Кино» в августе–октябре того же года по этому поводу даже была устроена дискуссия).

Наконец, во второй половине 30‑х годов новое дыхание получает и такой жанр приключенческого кинематографа, как истерн (вестерн по‑советски). И помог ему обрести это дыхание… всё тот же Иосиф Сталин.

Как мы помним, вождь любил в часы досуга проводить время в кинозале своего кремлёвского кинотеатра. Причём предпочитал смотреть фильмы не один, а в кругу своих соратников. И особенным успехом пользовались у членов Политбюро голливудские боевики, в том числе и вестерны. Так, в начале 30‑х годов в кремлёвском кинотеатре демонстрировались фильмы: «Большая тропа» (1930) с Джоном Уэйном в главной роли, «Симаррон» (1931), «Потерянный патруль». Последний фильм не был чистым вестерном, скорее боевиком. В нём рассказывалось о том, как группа английских солдат погибла в бою с местными жителями во время завоевания Индии. Действие картины происходило в пустыне, что тут же натолкнуло Сталина на мысль о том, чтобы снять подобное кино и в СССР. «У нас много своей пустыни, – глубокомысленно изрёк вождь в разговоре с Шумяцким. – Разве у нас некому снимать такие приключенческие картины?» Шумяцкий воспринял этот вопрос как директиву к действию (благо только недавно вернулся из Голливуда и тоже был пленён успехом тамошних вестернов).

Волею судьбы вдохновителем «новой волны» советского истерна суждено было стать всё тому же Владимиру Шнейдерову. Фильм назывался «Джульбарс». В нём рассказывалась захватывающая история о борьбе пограничников и смышлёного пса Джульбарса с бандой басмачей, возглавляемой бывшим баем. Фильм вышел на широкий экран в 1936 году и был восторженно встречен зрителями, в особенности подростками. Ничего подобного до этого они не видели (американские вестерны в советских кинотеатрах в те годы не демонстрировались). Умело закрученный сюжет вызвал у них лавину чувств. В те годы многие родители даже бросились покупать своим чадам щенков. Причём практически всех четвероногих друзей человека модно было нарекать одним именем. Догадываетесь каким? Отметим также, что в этом головокружительном приключенческом фильме, длившемся один час двадцать минут… никого из героев не убивали.

Когда «Джульбарса» посмотрели американцы, побывавшие в Москве, они заявили, что это – типичный вестерн, но снятый по‑русски. Нелишним будет привести слова критика В. Дёмина, который попытался взглянуть на «Джульбарса» глазами американского зрителя. Выглядело это так: «Спокойный, опытный шериф (начальник пограничной заставы) и горячий, молодой его помощник (пограничник Ткаченко. – Ф.Р. ) объезжают участок фронтира. Старика‑охотника (Шо‑Мурада. – Ф.Р. ), попавшего в беду, они, вовремя подоспев, вызволяют из объятий злого медведя. Шериф движется дальше, помощник остаётся на ферме, чтобы помочь старику встать на ноги. У охотника – внучка (красавица Пэри. – Ф.Р. ). Много надо ли, чтобы вспыхнула любовь? К внучке пристаёт головорез‑контрабандист (главарь басмачей Абдулло. – Ф.Р. ). Пришлось заступиться, вызволить девушку, хоть и ценой тяжёлых ран. Теперь внучка с дедом ухаживают за спасителем. Между тем шайка злодея подготовила налёт на большой караван. Старый охотник – проводник каравана. Взятый в плен, он завёл обидчиков‑бандитов в ущелье, откуда нет выхода. Щёлкают курки, мелькают ножи. Готовится расправа над старым и внучкой. Но помощник шерифа подоспел вовремя – его пуля останавливает руку, занесённую с ножом. Злодеи связаны. Молодые люди обняли друг друга…».

Практически одновременно со Шнейдеровым – в апреле–мае 1935 года – начал снимать на «Мосфильме» свой истерн «Тринадцать» и Михаил Ромм. Для многих его коллег по ремеслу обращение режиссёра к приключенческому жанру вызывало удивление, поскольку до этого он работал совсем в иных жанрах. В частности, он экранизировал мопассановскую «Пышку» (1934). Само киношное руководство и не думало поручать Ромму постановку истерна, но тут в дело вмешался автор сценария фильма Иосиф Прут. Именно он назвал Шумяцкому это имя, а тот хотя и удивился, но спорить не стал. Видимо, понадеялся на мнение одного из известных сценаристов советского кино, приложившего руку к таким фильмам, как «Сто двадцать тысяч в год» (1929), «Огонь», «Человек из тюрьмы» (оба – 1931) и др.

Фильм «Тринадцать» снимался в пустыне Каракумы, в местечке Чонгалы, что в 15 километрах от Ашхабада. В фильме были в основном заняты молодые малоизвестные актёры. Например, роль злодея – главаря банды басмачей подполковника Скуратова – сыграл штатный «злодей» советского кинематографа Андрей Файт (он играл злодея и в «Джульбарсе» – пастуха Карима). Единственным исключением был Николай Крючков, к тому времени уже известный по ряду ролей в других картинах. На этот раз он должен был сыграть главную роль – командира пограничного отряда. Однако сделать это ему так и не довелось. Выдающийся актёр страдал пристрастием к «зелёному змию». Очутившись в пустыне, он тут же пустился в долгий загул, и застать его трезвым на съёмочной площадке было практически невозможно. Кроме этого, он систематически спаивал и других актёров, что совершенно выбивало съёмочный коллектив из рабочей колеи. В конце концов, Ромм не выдержал. В один из дней он построил всю съёмочную группу и официально заявил, что снимает Крючкова с роли и отсылает в Москву. После этого разброд в группе прекратился, так как все справедливо посчитали: уж если с самим Крючковым так поступили… Ромма не смутило даже то, что теперь красногвардейцев в фильме осталось двенадцать, хотя в названии картины фигурировало на одного человека больше. Но зритель этого подвоха так и не заметил.

В отличие от истерна Шнейдерова «Тринадцать» был плохо встречен критикой (его обвиняли в американизме), но имел колоссальный успех у зрителей, причём даже больший, чем сопутствовал «Джульбарсу». Как вспоминал известный кинодраматург Д. Храбровицкий: «Картину „Тринадцать“ я посмотрел если не тринадцать, то двенадцать раз, во всяком случае. Я знал её наизусть, и мы играли в „Тринадцать“. В этой игре всегда неизменно участвовали басмачи, и всегда самые горячие схватки происходили до начала игры: кому быть басмачами, а кому – красными. И всегда у нас фигурировали вода, ведро, и неизменно следовали большие неприятности дома: мы являлись мокрые, грязные, пыльные, но зато совершенно счастливые»."

Раззаков Федор.Гибель советского кино. Интриги и споры. 1918-1972

_____

«У нас много своей пустыни, – глубокомысленно изрёк вождь в разговоре с Шумяцким. – Разве у нас некому снимать такие приключенческие картины?»

"Слушаю и повинуюсь!" (с) Волшебная лампа Аладдина. 1966

И даже в 1970-м — то же "Белое солнце пустыни".

Волшебная лампа Аладдина красноармейца Сухова.

В сказке "1001 ночи" была медная волшебная лампа.

И был раб лампы — джинн.

Сухов спас из заточения в песке Саида, и тот стал его советчиком и телохранителем.

HOTTUB (англ.) — джакузи

Часть 1. Хоттабыч

1. Заговор молчания

Слова, которые я вынес в эпиграф, писатель Лагин сказал не мне: я с ним никогда не встречался и даже не переписывался. И тем не менее, мне сполна довелось убедиться в их справедливости. Начав собирать материал для историйки о создателе старика Хоттабыча, я словно провалился в мир, где нет ни точного времени, ни насаженного на оси координат пространства.

Вопросы стали возникать с первых строк биографии Лазаря Иосифовича. C одной стороны, он появился на свет в бедной еврейской семье, с другой, семья жила неподалеку от витебской ратуши в одном из дорогих городских кварталов; с одной стороны, детство будущего писателя прошло в Витебске, а с другой — через год после его рождения семья переехала в Минск; с одной стороны, дома разговаривали на идише, а с другой, со временем отец Лазаря стал лучшим газетным наборщиком Москвы — на русском языке, естественно, и работал не где-нибудь — в "Известиях"... Да и Лагин — псевдоним, неполная сумма имени и фамилии: ЛАзарь + ГИНзбург!

Семья Гинзбургов: отец Иосиф Файвелевич, мать Хая Лазаревна, сыновья Лазарь (первый слева), Файвель, Шевель, Давид, дочь Соня и, вероятно, жены братьев

Гинзбурги: отец Иосиф Файвелевич, мать Хая Лазаревна, сыновья Лазарь (первый слева), Файвель с женой Розой Малой (слева во втором ряду), Шевель (с женой?), Давид и дочь Соня. Из архива Ольги Ким (публикуется впервые)

Это было время, когда лишнее слово в биографии могло стать последним ее словом. Люди старались не откровенничать с властью и друг с другом, скрывали ненужное, а порой и напрочь перекраивали прежнюю жизнь. И возникали загадки, которые требовали ответов.

Когда работа была закончена, мне показалось, что путь, который я прошел, не менее интересен, чем результат, которого достиг. Не то, чтобы я сумел полностью разрушить заговор молчания, о котором говорил Лагин, но слегка разогнать туман вокруг человека, который помог познакомиться московскому школьнику Вольке Костылькову с глуповатым, но добрым восточным джинном, похоже, мне удалось. А еще мне удалось показать, что старик Хоттабыч вполне может претендовать на звание минчанина — по месту рождения. Ну, хотя бы почетного!

Лазарь Лагин в какой-то момент стал Хоттабычем

2. Жертва пятой графы

«Старик Хоттабыч» — книга таинственная. И не только потому, что на ее страницах происходят совершенно невероятные события, но и потому, что в ней без всякого сомнения говорится больше, чем написано. Взять того же Хоттабыча, кто он такой?

— Что же здесь неясного? — удивится всякий, кто в детстве читал книгу писателя Лагина. — Гассан Абдуррахман ибн Хоттаб — дитя арабского востока, мусульманин. Имя арабское, одежда арабская, Аллаха поминает... Кстати, и в кувшин его на три с лишним тысячелетия заточил могущественный повелитель Сулейман ибн Дауд. Тоже араб, надо полагать!

Вот здесь, как говорят юные читатели, первый затык: исламу на сегодняшний день чуть больше четырнадцати веков. Ни о каком Сулеймане три тысячи лет назад никто слыхом не слыхивал, зато всем был известен блистательный Соломон, строитель Иерусалима и сын израильского царя Давида. Его еще звали Экклезиастом, а он в ответ говорил: «И это пройдет»!

Халат... борода... верблюд... Чисто арабский джинн!

Затык первый, но не единственный. Вот следующий! Помните сцену в цирке? А заклинание, которое произносит Хоттабыч, помните? Звучит оно непроизносимо «лехододиликраскало», значение его для нашего слуха непонятно. Для арабского, надо сказать, тоже. Зато религиозные евреи, с легкостью разбив эту словесную кучу-малу на отдельные слова, еще и пропеть ее сумеют!

«Лехо доди ликрас кало», — затянут они пятничным вечером, встречая приход субботы. И будет это первой строкой иудейского ашкеназского литургического гимна. «Иди, мой друг, встречай свою невесту» — вот что выкрикивал Хоттабыч в 1938 году и до сих пор поют иудеи-ашкеназы пятничным вечером. А невеста — она суббота и есть!

Вот вам и Хоттабыч! До того наколдовался, так устал, что вспомнил о Шабате… Но почему все-таки «леха доди», а не что-нибудь другое, тоже популярно-предсубботнее, например «шалом алейхем малахей ха-шарет» («мир вам, ангелы служения»)? Ну, прежде всего, потому, что литургический гимн «Леха доди» составлен тоже «волшебником» – цфатским каббалистом Шломо Алкабецом. Текст сей составлен по всем правилам метафизической науки: начальные буквы строф образуют акростих имени автора, и в тексте присутствует рефрен заклинания – «иди, мой друг (или – возлюбленный), навстречу невесте». А суббота как невеста – это классический талмудический образ (трактат Шабат, 118б-119а).

Пиют “Леха доди” / Перевод

Припев:

Выйди, друг мой, навстречу невесте;

мы вместе встретим субботу.

Выйди, друг мой, навстречу невесте;

мы вместе встретим субботу.

В одном изречении [Своем] дал

услышать нам единый Б-г два слова:

соблюдай [субботу] и помни [о субботе].

Г-сподь один, и Имя у Него одно;

[он даровал субботу],

чтобы сделать прославленным

и восхваляемым [Свой народ].

Припев.

Выходите, и пойдем мы

навстречу субботе,

ибо она – источник благословения;

в начале времен,

в глубокой древности

[была] коронована она –

возникшая последней,

но задуманная первой.

Припев.

Святилище владыки, царская столица!

Поднимись и восстань из развалин –

полно тебе пребывать в юдоли плача!

Он, [Всевышний],

проявит сострадание к тебе!

Припев.

Отряхнись от праха, поднимись,

облачись в одежды

великолепия своего, народ мой,

[встречая] сына Ишая из Бейт-Лехема;

приблизься, [Всевышний],

к душе моей и спаси ее!

Припев.

Пробудись же, пробудись, [Иерусалим],

ибо взошел твой свет;

поднимись, воссияй!

Пробудись же, пробудись, пой песню –

слава Г-спода открылась тебе!

Припев.

Не придется тебе больше стыдиться,

[Иерусалим],

не придется переносить позор.

Что горбишься ты, что рыдаешь?

Под кровом твоим найдет приют

страдающий народ мой;

[вновь] будет отстроен город

на прежнем месте своем.

Припев.

Попиравшие тебя, [Иерусалим],

будут попраны,

и разрушавшие тебя будут изгнаны;

будет радоваться тебе Б-г твой,

как жених радуется невесте.

Припев.

Раздвинешь ты границы свои,

[Иерусалим],

и вправо, и влево

и Г-спода будешь превозносить;

и [встречая Машиаха],

человека из народа Переца,

будем мы радоваться и ликовать.

Припев.

Приди же с миром, [суббота – ],

царский венец мужа своего;

[приди] с песней и ликованием

в общину верных [Всевышнему],

к избранному народу!

Приди, невеста, приди, невеста!

Приди, невеста, царица-суббота!

Припев.

Пиют “Лехо доди” / Транслитерация (ашкеназское произношение)

Припев:

Лехо дойди ликрас кало пней шабос некабело.

Шамойр ве-захойр бе-дибур эход

ѓишмиану кэль ѓа-меюход.

Ашем эход у-шмо эход

ле-шем у-ли-сиферес ве-ле-сеѓило.

Припев.

Ликрас шабос леху ве-нелхо

ки ѓи мекор ѓа-брохо.

Ме-рош ми-кедем несухо

соф маасе бе-махашово схило.

Припев.

Микдош мелех ир мелухо

куми цеи ми-сох ѓа-ѓафехо.

Рав лох шевес бе-эмек ѓа-бахо

ве-ѓу яхмоль олаих хемло.

Припев.

Ѓитнаари ме-офор куми

ливши бигдей тифартех ами.

Аль яд бен ишай бейс ѓа-лахми

корво эль нафши геоло.

Припев.

Ѓисорери ѓисорери

ки во орех куми ори.

Ури ури шир дабери

квод Ашем олаих нигло.

Припев.

Ло тевоши ве-ло тиколми

ма тиштохахи у-ма теѓеми.

Бох ехесу анией ами

ве-нивнесо ир аль тило.

Припев.

Ве-ѓою ли-мшисо шосаих

ве-рохаку коль мевалаих.

Йосис алаих элоѓаих

ки-мсос хосон аль кало.

Припев.

Йомин у-смоль сифроци

ве-эс Ашем таарици.

Аль яд иш бен парци

ве-нисмехо ве-ногило.

Припев.

Бои ве-шойлом атерес баало

гам бе-симхо у-ве-цоѓоло

тох эмуней ам сгуло

бои хало бои хало!

Уверяю вас, ни редактор газеты «Пионерская правда», ни советские цензоры знать не знали, что это за «лехо...» такое. Знай они об этом, не было бы не только публикации повести, но и, возможно, самого писателя: по советским улицам шуршали шины «марусь», закрывались еврейские школы, прекращали издаваться газеты и журналы на идише, сам идиш только что вычеркнули из числа государственных языков и удалили с герба Белорусской ССР... А тут не нелепый местечковый идиш, а вражеский религиозный иврит! Посадили бы, точно посадили бы...

Но писатель, словно не чувствуя опасности, продолжает подавать нам тайные знаки.

Еще прежде, чем выкрикнуть диковинное заклинание, Хоттабыч выдергивает из бороды 13 волосков, и рвет их на мелкие части: без них волшебство не работает. Но почему именно 13? Только не говорите, что это случайность! И о том, что джинн — нечистая сила, тоже не надо: ни о каких черных деяниях здесь речь не идет. Наоборот, чуть раньше Хоттабыч, увлекшийся своим всемогуществом и очистивший цирк от оркестрантов, артистов и зрителей, сейчас, по просьбе Вольки, возвращает на свои места разбросанных по четырем сторонам обитаемого мира жертв своего тщеславия. То есть совершает благое дело — как раз с помощью диковинного заклинания и этих самых 13 волосков!

Счастливое несчастливое число

Ну и кому число 13 помогает делать добрые и полезные дела? В христианской цивилизации оно приносит одни несчастья, не зря же называют его чертовой дюжиной. У мусульман 13 никак не выделено из ряда других чисел. И только у иудеев оно счастливое: и разрозненные части соединяет в целое, и утраченную гармонию восстанавливает. Вот старый джинн и вырывает ровно 13 волосков — и в мгновение ока все разбросанные по миру люди снова оказываются вместе под куполом цирка. Раздаются оглушительные аплодисменты, и утраченная гармония перестает быть утраченной.

"Я еще и не там могу!"

У Лагина по книгам рассыпаны имена и названия, корни которых лежат в иврите, и события, имеющие начало в еврейских традициях. При этом упрятаны они не хуже, чем происхождение Хоттабыча. Что ж, если советские евреи, спасаясь от государственного антисемитизма, волшебным образом превращались в белорусов, грузин, украинцев, отчего бы доисторическому еврейскому джинну не прикинуться арабом?

— Хорошо, — скажет дотошный читатель, — с пятой графой Хоттабыча более-менее понятно. Но за какими коврижками писателю лишняя головная боль — все эти еврейские слова и детали еврейского быта? Неужто лишь для того, чтобы показать фигу в кармане, а потом как можно тщательнее замести следы своих рискованных шалостей?

Что ж, и вправду вопрос! Когда я садился писать историйку, ответа на него у меня не было.

3. Минские годы

Четырехлетний Лазарь вскоре после переезда в Минск в 1908 году. Фото из архива Ольги Ким (публикуется впервые)

Я написал уже три страницы о Лагине и ни слова о Минске! Пришло время, как сказал поэт, остановиться, оглянуться. И перенестись вместе с нашим героем в начало ХХ века. Точнее, в апрель 1908-го года. Вот он, четырехлетний еврейский мальчик, растерянно озирается, всматриваясь в дома Раковского предместья — его семья только что перебралась сюда из Витебска.

Раковское предместье — таким оно было еще совсем недавно

Через дорогу — Холодная синагога. Перед ней хедер. Алеф, бет, гимель... Мальчик уже знает буквы и совсем скоро научится читать. И писать тоже — сначала короткие рассказы, потом стихи. Впрочем, поэтические штудии будут недолгими. Спустя много лет он подведет итог этому своему увлечению.

Говоря откровенно, у меня имеется немалая заслуга перед отечественной литературой: например, я вовремя и навеки перестал писать стихи. Я мог бы, конечно, усугубить свои заслуги, бросив писать и прозу. Но скромность не позволяет мне столь цинично гоняться за заслугами.

Чем-чем а чувством юмора Лазарь обделен не был! Но, удивительное дело, оно ему не помогало находить друзей. Убегая от одиночества, он много читал и радовался каждой новой книге.

Когда Лазарю исполнится тринадцать лет, родители соберут гостей на бар-мицву — праздник взросления. Нынче мальчикам по такому случаю дарят деньги, раньше дарили книги. Книг, как и гостей, будет много. Одну из них — незадолго до этого изданный в России «Медный кувшин» англичанина Ф. Энсти — Лазарь немедленно выделит из общего числа.

Современное издание книги «Медный кувшин» Ф. Энсти

Через годы, став известным писателем, он будет уходить от ответов на вопросы о той удивительной книге. И понятно почему... У Энсти главный герой тоже джинн. Только освобождает его из кувшина не московский пионер, а лондонский архитектор. Оказавшись на свободе, джинн Энсти точно так же, как Хоттабыч, начинает творить свои не слишком уместные чудеса. Дальше сходства не много, но и этого достаточно, чтобы сказать, что в тот момент, когда Лазарь открыл "Медный кувшин" именно из него к мальчику вышли его собственный джинн и его будущая сказка.

Глядя с дистанции в век, понимаешь до чего вовремя оказалась эта книга в руках у мальчика. Взросление совпадет с началом его увлечением Востоком. Через четыре года, когда только что окончивший школу Лазарь вместе с родителями будет вынужден бежать в Москву от погромов, учиненных в Минске польскими легионерами, он ;познакомится с писателем Шкловским.

«Тысяча и одна ночь» — еще один источник «Старика Хоттабыча»

Тот поинтересуется, что юноша читает, и услышит в ответ: сказки «Тысячи и одной ночи». Еще через семь лет будущий автор «Старика Хоттабыча» будет увлеченно пересказывать все те же сказки, сидя у постели больного мальчика. А еще десять лет спустя этот мальчик станет прообразом Вольки ибн Алеши.

Часть 2. Волька ибн Алеша

4. Встреча с прообразом, или первое чудо Хоттабыча

В конце лета 2016 года, когда, как мне казалось, работа над историйкой о старике Хоттабыче и его создателе близится к завершению, меня навестил мой старинный товарищ, композитор Виктор Копытько. Услышав что я пишу о Лагине, он неожиданно сказал:

— А знаешь, я ведь был знаком с Волькой ибн Алешей... — ?!

Я не нашел слов от удивления: с момента публикации «Старика Хоттабыча» прошло почти 80 лет, но ни литературоведы, ни любители фантастики, ни многочисленные почитатели произведений писателя — никто до сих пор не знал, откуда в повести Лагина появился пионер с восточным именем! А тут на тебе...

Композитор Виктор Копытько в роли открывателя прообразов

События того вечера следовало отнести к чудесным проделкам старого джинна, не иначе! После рассказа моего товарища туманные разрозненные эпизоды вдруг стали проясняться и соединяться в единый сюжет. Словно где-то прячущийся Хоттабыч вновь вырвал из бороды клок волос и произнес диковинное заклинание. И вышли из темноты десятки людей, о которых я знать не знал, но которые так или иначе были связаны с историей мальчика, нашедшего глиняный кувшин.

Здесь мне придется отвлечься от Хоттабыча и пристальней взглянуть на его молодого повелителя.

Итак, вот что мне рассказал Виктор Копытько. В 1970-х годах, учась в Ленинградской консерватории, он не однажды гостил в доме №16 на Мойке у Всеволода Алексеевича Замкова, и тот, случалось, вспоминал свое детство.

В.А. Замков на прогулке. Фото В.Копытько, 1998 год

В детские годы Волик — так мальчика звали в семье — болел и почти не вставал с кровати. Как раз тогда в доме у родителей нередко бывал молодой человек. Появляясь, он всякий раз заходил к мальчику и обращался к нему, как к взрослому, по имени отчеству — но шутливо, на восточный манер — получалось Волька ибн Алеша. Гость присаживался на кровать к больному и рассказывал арабские сказки — о капризных султанах и красавицах-рабынях, хитрых визирях и бесстрашных героях, о джиннах, ифритах и других таинственных созданиях.

Воспоминания о тех встречах и тех удивительных сказках Всеволод Алексеевич пронес через всю жизнь. В старости он не однажды повторял их, и странно, что никто не удосужился записать и опубликовать его рассказы...

Вот сейчас он в последний раз нырнет и...

Прообраз для своего пионера-ныряльщика Лагин, надо сказать, выбрал ненадежный. До 13 лет (а именно в этом возрасте герой книги впервые появляется на ее страницах) Волик мог и не дожить.

Когда ему исполнилось четыре года, семья уехала на лето в деревню, там мальчик упал с насыпи и повредил ногу. Вскоре у него развился костный туберкулез. В 1924 году это был приговор. Но врачи сдались, а родители нет! И когда вокруг не осталось никого, кто бы верил в то, что мальчик выживет, отец принял решение, что сам будет оперировать сына — дома, на кухонном столе. Роль ассистента взяла на себя мать...

5. Звездная пара

Родители Волика встретились в военном госпитале в 1916 году. Она с началом войны отправилась на фронт сестрой милосердия, он был хирургом в Брусиловской армии. История их знакомства туманна: то ли Алексей заболел тифом, и Вера за ним ухаживала, то ли наоборот. Точно известно лишь то, что в 1918 году пара поженилась и через два года родился Волик.

Мама у Волика была «всенародно известная». Достаточно упомянуть скульптуру «Рабочий и колхозница», чтобы бывшие граждане СССР представили себе и ВДНХ, и кинокартины «Мосфильма»... А некоторые, возможно, даже вспомнят Всемирную выставку в Париже 1937 года! Фамилия мамы была Мухина.

Алексей Замков и Вера Мухина, 1930-е годы

Отец Волика был не менее знаменит. В год, когда Вера Игнатьевна Мухина представляла в Париже свою «железную пару», Алексей Андреевич Замков в подмосковном Хотьково переворачивал мировые представления о медицине.

К этому времени он уже четыре года руководил созданным «под него» институтом Урогравиданотерапии. В конце 1920-х Алексей Андреевич открыл удивительное свойство препарата, разработанного на основе мочи беременных женщин. У больных, принимавших гравидан, — так (от лат. graviditas — беременность) Замков назвал свое детище — повышалась выносливость, замедлялось старение, исчезали многие хронические заболевания и, главное, восстанавливалась половая функция! Иначе говоря, гравидан считался самой что ни на есть панацеей.

В числе пациентов доктора Замкова были Калинин, Ворошилов, Молотов, Буденный, Горький... К середине 1930-х годов подтянулись и прочие бойцы изрядно поизносившейся «ленинской гвардии» и колоннами двинулись в институт Урогравиданотерапии. Старые большевики ожидали чудес. И Алексей Андреевич творил чудеса! Я не знаю на сколько лет ему удавалось продлевать жизни своих клиентов и какие функции восстанавливать, зато известно продолжение истории Волика.

Вера Мухина с четырехлетним Воликом — нога уже повреждена

6. Испытание гравиданом

В результате рискованной операции жизнь мальчика была спасена, но все говорило о том, что он навсегда останется калекой. Реабилитация после хирургического вмешательства проходила трудно. И вдруг что-то случилось — ход болезни изменился: мальчик начал вставать и понемногу передвигаться по дому на костылях. Именно тогда появился молодой человек, знавший множество арабских сказок...

Я долго пытался понять, каким образом еще никому не известный Лазарь Гинзбург попал в дом к людям, значительно старшим и занимающих куда более высокое положение в обществе. Ответ явился неожиданно и был связан с гравиданом.

В 1930-х годах институт Уригравиданотерапии, сегодня 5-я психиатрическая больница в Хотьково

Чудо-препарат, только что пройдя проверку на животных, должен был выйти к людям. Первым, кто испытал его действие на себе, был сам доктор Замков. Волик, вероятно, прошел курс лечения следом за отцом. Гравидан стал тем волшебным эликсиром, который поднял мальчика с постели и научил его ходить — сначала на костылях, а потом и без них. Вот отсюда и возникла фамилия Костыльков!

И, похоже, все тот же гравидан стал поводом для появления молодого журналиста в доме у известного врача. Рассказ о недавно разработанном препарате был подходящей темой для публикации. Уверен, если покопаться в подшивках московских газет конца 1920-х годов, непременно найдется статья об открытии доктора Замкова за подписью Лазаря Гинзбурга.

Лазарь Гинзбург, 1920-е годы

7. Звонок через океан, или Второе чудо Хоттабыча

Всякий, кто пишет прозу, знает, что в завершенном рассказе последовательность частей может разительно отличаться от очередности их написания. Так у меня с Хоттабычем и случилось. Я дописывал московскую историю Вольки Костылькова, а описание минского периода все еще не было начато. Я не знал ни когда семья переехала в Минск, ни где учился Лазарь. Историйка явно пробуксовывала!

И тогда я решил искать родственников. После десятка телефонных разговоров — от Витебска до Иерусалима, после переписки с Москвой и Верхнеуральском, после обращений в белорусские и московские архивы, я вдруг набрел в интернете на воспоминания племянника Лазаря Иосифовича — физика, доктора наук из Новосибирского академгородка Ильи Гинзбурга. Нашел номер телефона, дозвонился и узнал некоторые подробности биографии моего героя. Но о главном для меня — минском периоде его жизни — мой собеседник знал мало. Зато поделился координатами живущей в США племянницы Лагина, отец которой, тоже Илья, долгие годы занимался строительством генеалогического древа семьи и писал воспоминания.

Открытка, посланная Лагиным-Хоттабычем в Минск племяннице Оле

Позвонив по полученному номеру в Америку и представившись, я, как мне было сказано, спросил Ольгу Ким.

— Я Ольга, — донесся женский голос из заокеанского далека. — А это не вы «Минские историйки» пишете?

Представляю себе, как посмеивался Гассан Абдуррахман ибн Хоттаб, вслушиваясь в наш разговор. Надо же было позвонить за тридевять земель, чтобы узнать, что Ольга — в прошлом минчанка, и что в том минском прошлом мы были знакомы! Только фамилия изначально у нее была Гинзбург.

С этого момента забуксовавшая было историйка старика Хоттабыча и его создателя стремительно покатилась к своему завершению. Отец Ольги — Илья Моисеевич Гинзбург — оставил после себя дюжину тетрадей с воспоминаниями. В них скрывались ответы на многие мои вопросы. В том числе и на тот, что задал мне дотошный читатель в начале нашего разговора.

Лазарь Лагин с двоюродным братом И.М.Гинзбургом и дядей М.Ф.Гинзбургом. Минск, 1967. Фото из архива Ольги Ким (публикуется впервые)

Так зачем, в самом деле, писатель "шифровал" свои произведения, прятал в них тайные отсылки к запрещенному языку и разрушенной вере? И все это в безжалостной к людям стране в годы Большого террора!

Еврейские коды — письменные, культурные, иудейские и каббалистические (таких у Лагина тоже немало — жаль, нет места о них рассказать!) — вовсе не фига в кармане для Советской власти, а связь с детством и с юностью. Связь с Минском. В разнонациональной Москве не звучал ни идиш, ни иврит. Там ничто не напоминало о традициях, которыми было наполнено детство мальчика из черты оседлости.

Да и не сподобился бы Лагин на фигу Советской власти! Он был глубоко советским человеком, свято верящим в туманные идеалы, которые в то время многим не казались ни дикими, ни недостижимыми. И вера эта у него тоже из Минска — здесь он вступил в партию, здесь руководил еврейским бюро белорусского комсомола, здесь создал газету «Красная смена» (прародительницу «Чырвоной змены»).

Просто, когда Лагин писал детскую сказку, в нем говорило его детство. То, без чего писатель перестает быть писателем.

Лагин в Минске, начало 1970-х. Фото из архива Ольги Ким (публикуется впервые)

8. Воскрешение Лазаря

Дети становятся взрослыми и забывают свои детские книжки. Но город не должен забывать тех, кто делал детей счастливее! Будь моя воля, я повесил бы мемориальную доску — и не на здании Исторического музея, из которого в 1920-е годы Лазарь Гинзбург руководил белорусскими комсомольцами, и даже не на доме №19 по улице Захарова, куда до конца своих дней приезжал навестить родных.

Я бы повесил ее на стене хедера, где Лазарь четырехлетним мальчиком научился писать. Алеф, бет, гимель... И пусть бы она напоминала минчанам не только о писателе, но и о замечательном джинне, которого он выпустил из глиняного кувшина, чтобы сделать жизнь нескольких поколений мальчишек и девчонок интереснее и веселее. Это была бы волшебная доска! Дотронься до нее, и тотчас же поднимется вокруг исчезнувший город — со всеми сказками и легендами, которые населяли его улицы и дворы. Со всеми его историйками! Жаль только нет ни той стены, ни того хедера...

Холодная синагога и хедер. А.А.Наливаев, 1948

https://blog.t-s.by/minskie-istorijki/201...

***

От души благодарю за помощь в сборе информации и подготовке историйки: Ольгу Ким (Хартфорд) и Илью Гинзбурга (Новосибирск); Виктора и Наталью Копытько, Дениса Лисейчикова, Галину Шостак, Анатолия Наливаева (Минск); Аркадия Шульмана и Светлану Козлову (Витебск); Семена Глазштейна (Могилев); Мордехая Райхинштейна (Иерусалим)

Михаил Володин

https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%92%D0%B...

    -- Апчхи! -- оглушительно чихнул неизвестный старик и пал ниц. -- Приветствую тебя, о прекрасный и мудрый отрок!

    -- Вы... вы... вы из домоуправления? -- выпалил Волька, озадаченно вытаращив на него глаза.

    -- О нет, мой юный повелитель, -- отвечал старик, оставаясь в том же положении и немилосердно чихая. -- Я не из домоуправления. Я вот из этого сосуда. -- Тут он указал на загадочный сосуд, из которого еще вился тоненький дымок. -- Знай же, о благословеннейший из прекрасных, что я могучий и прославленный во всех странах света джинн Гассан Абдуррахман ибн Хоттаб, или, по-вашему, Гассан Абдуррахман Хоттабович. И случилась со мной -- апчхи! -- удивительная история, которая, будь она написана иглами в уголках глаз, послужила бы назиданием для поучающихся. Я, несчастный джинн, ослушался Сулеймана ибн Дауда -- мир с ними обоими! -- я и брат мой Омар Юсуф Хоттабович. И Сулейман прислал своего визиря Асафа ибн Барахию, и тот доставил нас насильно. И Сулейман ибн Дауд-мир с ними обоими! -- приказал принести два сосуда: один медный, а -- другой глиняный, и заточил меня в глиняном сосуде, а брата моего, Омара Хоттабовича, -- в медном. Он запечатал оба сосуда, оттиснув на них величайшее из имен аллаха, а потом отдал приказ джиннам, и они понесли нас и бросили брата моего в море, а меня в реку, из которой ты, о благословенный спаситель мой, -- апчхи, апчхи! -- извлек меня. Да продлятся дни твои, о... Прости меня, я был бы несказанно счастлив узнать твое имя, прелестнейший отрок.

    -- Меня зовут Волька, -- ответил наш герой, продолжая медленно раскачиваться под потолком.

    -- А имя счастливого отца твоего, да будет он благословлен во веки веков? Как твоя почтенная матушка зовет твоего благородного батюшку -- мир с ними обоими?

    -- Она зовет его Алеша, то есть Алексей...

    -- Так знай же, о превосходнейший из отроков, звезда сердца моего, Волька ибн Алеша, что я буду впредь выполнять все, что ты мне прикажешь, ибо ты спас меня из страшного заточения. Апчхи!..

    -- Почему вы так чихаете? -- осведомился Волька, словно все остальное было ему совершенно ясно.

    -- Несколько тысячелетий, проведенных в сырости, без благодатного солнечного света, в холодном сосуде, покоящемся в глубинах вод, наградили меня, недостойного твоего слугу, утомительным насморком. Апчхи!.. Апчхи!.. Но все это сущая чепуха и недостойно твоего драгоценнейшего внимания. Повелевай мной, о юный господин! -- с жаром заключил Гассан Абдуррахман ибн Хоттаб, задрав вверх голову, но продолжая оставаться на коленях.

http://lib.ru/LAGIN/hottab.txt_with-big-p...

***

Альхамдулиллях: почему мусульмане считают чихание благословением Аллаха

В исламской традиции самопроизвольное чихание слывёт хорошим знаком, поскольку считается, что подобным образом Аллах проявляет свою любовь к чихнувшему человеку.

Восхваление Аллаха — «Альхамдулиллях»

Именно поэтому согласно шариатским нормам поведения и этикета, тот, кто чихнул должен в обязательном порядке обратиться к Всевышнему и восхвалить его за милость.

В зависимости от риваята, то есть версии одного и того же хадиса, переданного разными пересказчиками, в качестве слов благодарности могут звучать следующие фразы:

— «Альхамдулиллях» — Вся хвала Аллаху;

— «Альхамдулилляхи аля кулли халь» — Хвала Аллаху, в любом состоянии;

— «Альхамдулилляхи Раббиль-Алямин» — Хвала Аллаху – Господу миров;

— «Альхамдулилляхи Раббиль-Алямин аля кулли халин ма кяна» — Хвала Аллаху – Господу миров в любом случившимся состоянии.

Кстати, в соответствии с имамом аль Бухари, при произнесении последней фразы чихнувший смеет надеяться, что у него не при каких обстоятельствах не будут болеть живот, язык и уши.

Милость для чихнувшего — «Ярхамукаллах»

В ответ на одну из этих формул восхваления Аллаха, находящийся рядом с чихнувшей личностью человек обязан попросить для него милость у Всевышнего, произнеся слово «Ярхамукаллах», что означает «Да помилует тебя Аллах».

Если магометанин не скажет чихнувшему этого своеобразного аналога выражения «Будь здоров!», то он совершит грех, нарушив одну из пяти обязанностей, возложенных на правоверного Пророком Мухаммадом.

В случае если человек чихнул в окружении большого числа людей, то достаточным будет, если на его «Альхамдулиллях» ответит кто-нибудь один из них, если же никто из присутствующих не отреагирует на его восхваление Аллаха, то тяжесть греха ляжет на плечи всех.

Но следует учесть, если чихнувший не произнёс «Альхамдулиллях», то и услышавшим его чих людям не надо отвечать «Ярхамукаллах».

Об этом правиле повествует исламский учёный Мухаммад аль-Бухари, который приводит в своей работе воспоминания сподвижника Пророка Мухаммада — Анаса бин Малика, ставшего свидетелем, сцены, когда единовременно чихнули двое мужчин, но один из них получил в ответ «Ярхамукаллах», а второй нет. Не удостоившийся отклика Пророка муж спросил: «О, Посланник Аллаха! Тот чихнул, вы ему пожелали милости Аллаха, а мне вы ничего не сказали?», на что получил ответ: «Тот сказал «Альхамдулиллях», а ты ничего не сказал. Вот почему я тебе ничего не пожелал».

Ответ на «Ярхамукаллах»

К слову, чихнувшему человеку не стоит оставлять без внимания тот факт, что для него была выпрошена милость у Аллаха, и на каждое «Ярхамукаллах» он должен откликнуться одной из таких фраз:

— «Йархамуна Аллаху ва иййакум ва йагфир лана ва лакум» – Да помилует вас и нас Аллах, да простит Он нас и вас;

— «Яхдикум Аллах ва йуслиху баалакум или Йагфир Аллаху лана ва лакум» – Да помилует вас и нас Аллах;

— «Аафана Аллах ва иййакум минаннар, йархумукум Аллах» – Да спасет нас и вас от огня ада Аллах.

Чихание при намазе и пятничной проповеди

По размышлениям Хашияту т-Тахтави, имамов Ахмада, Аш-Шафии и Малика человек, чихнув при совершении намаза, может сказать «Альхамдулиллях» и молитва от этого слова не утратит своей силы. Однако они расходятся во мнении, следует ли произносить «Альхамдулиллях» вслух или мысленно. Так имам Ахмад настаивает, что делать это нужно вслух, но максимально тихо, чтобы никто не услышал этого слова и оно не помешало намазу окружающих. В качестве доказательства правомерности подобного действия, он ссылается на хадис Абу Хурайры, в котором записана фраза: «Если кто-то из вас чихнет, то пусть скажет «Альхамдулиллях»».

Согласно Табиинуль Хакаик, будет важнее, если магометанин в течение молитвы не будет произносить лишних слов, а воздаст хвалу Аллаху после намаза.

Но в любом случае, молящиеся люди, услышав, что чихнувший сказал «Альхамдулиллях» не должны отвечать ему «Ярхамукаллах» иначе намаз будет признан недействительным. Объясняется этот факт тем, что Аллах завещал Пророку Мухаммаду: «Поистине – это молитва, и в ней не допускаются людские разговоры, напротив, это тасбих, такбир и чтение Корана».

Кроме того, не рекомендуется произносить «Альхамдулиллах», при чтении непрерывной молитвы фатихи, а если чихнувший всё же сказал его, то намаз нужно начать заново.

Нет однозначного мнения и относительно того, как вести себя при чихании во время пятничной проповеди. По мнению Ибн Дакика Аль-Ида, в таких ситуациях проявляется противоречие между двумя обязанностями правоверных сосредоточенно внимать речи имама и не игнорировать чихнувшего человека. Но в подавляющем большинстве, верующие предпочитают не нарушать ход проповеди, оставив обращение к чихавшему на потом.

«Будь здоров» не мусульманину

Несколько иначе должен поступить мусульманин, если он услышал, как чихнул человек другого вероисповедания.

Можно в подобном случае сказать ему нейтральную фразу: «Будь здоров!», пожелав ему умножения жизненных сил, но лучше последовать Сунне Пророка. Переданная устами Абу Мусы Аль-Ашари она повествует о том, что Мухаммад говорил чихавшим при нём евреям фразу: «Да направит вас Всевышний Аллах на путь истинный и да наставит Он на истину ваш разум».

Больше трёх раз

Определённый этикет существует в отношении людей, чихающих вследствие простуды.

По версии Абу Дауда, если мусульманин чихнет подряд три раза, то на его «Альхамдулиллях» обязательно надо сказать «Ярхамукаллах», но если после этого он продолжит чихать, значить у него насморк и следует попросить Всевышнего даровать ему исцеление.

Однако до сих пор не решён вопрос сколько раз возносить милость Аллаху за чихнувшего человека: один раз по окончании серии его чихов или трижды – после каждого чихания отдельно.

https://cyrillitsa.ru/tradition/129753-al...

***

В разных редакциях "Старика Хоттабыча" джинн чихает иное количество раз