Авторство «Энеиды навыворот» в разное время приписывалось витебскому вице-губернатору, публицисту Игнатию Маньковскому (1765—1831), якобы написавшему её ещё в 1790-е годы, или студенту А. Ф. Мысловскому (также из Витебска), впервые сделавшему список «Энеиды навыворот» достоянием славистики в 1837 г. (Викентий Павлович Рови́нский (также Равинский, 1786—1855) — белорусский поэт, наиболее вероятный автор первой белорусской поэмы «Энеида наизнанку». Из дворян Духовщинского уезда Смоленской губернии).
***
Ян Барще́вский (польск. Jan Barszczewski; белор. Ян Баршчэўскі; 1794, Мураги, Полоцкий уезд, Витебская губерния, Российская империя — 12 марта 1851, Чуднов, Волынская губерния, Российская империя) — польский и белорусский писатель, поэт, издатель, один из основателей новой белорусской литературы.
Фантастика в творчестве Я.Б.
Основным творением автора является сборник фантастических произведений из жизни белорусской глубинки «Шляхтич Завальня, или Беларусь в фантастических рассказах» в 4-х томах (1844—1846). Произведения написаны под очевидным влиянием белорусского народного фольклора. Барщевский использовал сюжеты сказок и легенд «дикого северного края Беларуси», опоэтизировал родные места, в том числе и озеро Нещердо, около которого находилась деревня Муроги, где прошло его детство.
Деревянный дедок и дама-инсекта
Drewniany dziadek i Kobieta Insekta
Повесть, 1847 год
Остановившись на отдых в небольшой шляхетской усадьбе по дороге в свои родные места под Полоцком, путник слушает истории о Деревянном Старичке и Мадам Инсекте, которые рассказывают гостеприимные хозяева и их гости.
Ян Барщевский
Dusza nie w swoim ciele
Повесть, 1849 год
Известный и умелый лекарь Самотницкий использовал для врачевания своих больных и тайные магические знания. Когда он, покинув тело, устремился на помощь своей возлюбленной, крестьяне решили, что лекарь сам умер от свирепствовашей тогда холеры и похоронили тело...
Витебск в творчестве Я.Б.
Повесть шестая. Плачка: проза о Витебске.
Невдалеке от дороги, когда едешь в Витебск, стоит пустая часовня. Там после захода солнца видели, как она плакала, сидя на пороге, и её печальный голос был слышен издалека Ян Барщевский "Шляхтич Завальня"
Апавяданне дзесятае. Валасы, якія крычаць на галаве
— У Віцебску сустрэў я на вуліцы доктара з нашага павета пана М. Выпала так, што мы абодва прыехалі ў горад са сваім клопатам; пагутарыўшы пра сёе-тое, доктар сказаў:
— А дзе ты будзеш палуднаваць?
— Ды дзе Бог дасць, — адказваю. — З грашыма ў горадзе галадаць не будзем.
— Хадзем у карчму да Карлісана, там заўсёды добра частуюць.
— А ці не будзе задорага шляхціцу?
— Не даражэй, чым усюды; а калі крыху і больш заплацім, дык смачней і паямо; сабе шкадаваць няварта.
Згадзіўся. Заходзім у велізарны пакой; было там некалькі асобаў. Яны елі, курылі люлькі, смяшылі адзін аднаго, успамінаючы недахопы і дзівацтвы сваіх знаёмых; здзекаваліся з усіх, не шануючы ні кабет, ні старых.
Седзячы за сталом, здзіўлена паглядаў я на гэтых шылахвостаў: як яны выхваляліся сваёй дасціпнасцю, рагаталі так, што звінелі шкляніцы, і глядзеліся ў люстэрка, не раўнуючы, як дзяўчаты на выданні.
— Добра часам і ў карчме пабываць, — сказаў доктар. — Тут людзі смялей здымаюць з сябе маскі, і тут найдакладней можна ўбачыць, які хто ёсць.
Ледзь гэта сказаў, заходзіць нехта высокі, валасы густыя, натапыраныя, вочы неспакойныя, твар поўны, бледны, быццам у ім і жоўць і вада. Усе на яго паглядзелі; ён сеў на канапу і, хапіўшыся за галаву, заенчыў:
— Няма ім спакою.
Пасля папрасіў падаць яму шклянку рому, палову выпіў і, быццам задуманы, сядзеў колькі хвілін моўчкі; потым падняўся і агледзеў сябе ў люстэрку.
— О! — кажа, паклаўшы руку на голаў. — Цяпер, прынамсі, не варушацца, змоўклі на нейкі час.
Усе дзівіліся, а мой таварыш сказаў:
— Ты, як бачу, нездаровы, мусіць, пакутуеш ад галавы; не думаю, каб ром мог дапамагчы, — яшчэ больш нашкодзіць.
— Хіба прасіў я ў цябе рады?
— Я доктар, гэта мой абавязак.
— Доктар, а маіх пакут не ведаеш. Скажы мне лепей, якая смерць лягчэйшая, бо я, не маючы надзеі ачуняць, мушу памерці.
— Я прысягаў падаўжаць чалавечае жыццё, а не паказваць шляхі да смерці. Смерць сама да нас прыйдзе.
— Смерць сама да нас прыйдзе, твая праўда, але хто пра гэта не ведае?
— Так, гэтую праўду ўсе ведаюць, ды не ўсе пра яе думаюць.
— Адным жыццё любае; а хто так, як я, пакутуе, таму няма чаго на свеце шкадаваць.
— Дык на што ты ўсё-ткі хворы?
— Валасы, валасы атруцілі маё жыццё!
Калі ён гэта гаварыў, дык за суседнім сталом весела засмяяліся і адтуль пачулася:
— О! Бо былі гэта валасы з прыгожае касы!
— Не трэба было адразаць; бо без іх сімпатыя, як сарваная кветка, вяне.
— Надакучылі яму валасы, адрэзаў ножніцамі, а яны ад месяцавага святла ажылі.
— Прыгожа валасы спявалі, ды не ўмеў іх шанаваць.
— Глядзіце, глядзіце, вунь яму на галаву сонца лягло, і валасы варушацца, як жывыя.
Пачуўшы гэтыя жарты, небарака глянуў гнеўна на бяседнікаў, усхапіўся моўчкі з месца і пачаў шпарка хадзіць па пакоі.
Тыя панічы ўсе разам узялі свае шапкі, і, выходзячы, адзін з іх кажа:
— Бывай здаровы, пане Генрык! Пі больш рому, і ўсё добра будзе!
— Вось да чаго дажыўся, — сказаў Генрык, павярнуўшыся до доктара. — Стаў у нячулых людзей пасмешышчам, смяюцца з чужога няшчасця, дзе толькі іх ні сустрэну, здзекуюцца з балючых выпадкаў майго мінулага, каб павялічыць мае пакуты.
***
Аўтары новай беларускай літаратуры — аб Віцебску. З аўтараў новай беларускай літаратуры першымі прычыніліся да стварэння віцебскага тэксту ўраджэнцы Віцебшчыны Ян Баршчэўскі і Тадэвуш Лада-Заблоцкі. Ян Баршчэўскі нарадзіўся на поўначы Беларусі, на тэрыторыі цяперашняй Расоншчыны. Апавяданне дзясятае “Валасы, якія крычаць на галаве” з яго знакамітага “Шляхціца Завальні” (1844-1846) часткова ўзнаўляла вобраз Віцебска. Яно рэпрэзентавала горад як дзелавы Цэнтр і месца адпачынку засцянковых шляхціцаў. Жанр твора накладвае адбітак на інтэрпрэтацыю пэўнай з'явы. У апавяданні мастацкі вобраз месца дзеяння найперш ствараецца сюжэтам, кампазіцыйнымі элементамі. Віцебск у апавяданні Баршчэўскага паказаны вачамі персанажаўправінцыялаў. Апавядальнік пан Сівоха перакананы, што ў горадзе чалавек адчувае сябе ўпэўнена тады, калі мае грошы, знаёмаму доктару ён гаворыць: 3 грашыма ў горадзе галадаць не будзем” [2, с. 220]. У маёмасным плане месцічы багацейшыя за вяскоўцаў. На пытанне доктара, ці не надта дорага для Шляхціца абедаць у карчме, пан Сівоха адказвае: “Не даражэй, чым усюды; а калі крыху і больш заплацім, дык смачней і паямо; сабе шкадаваць не варта” [2, с. 221]. Гарадскія норавы, паводзіны наведвальнікаў карчмы пісьменнік падаваў праз успрыманне засцянковых шляхціцаў, што самімі абставінамі жыцця не прывыклі дa мaрнaтраўства: “Заходзім у велізарны пакой, было там некалькі асобаў, елі, курылі люлькі, смяшылі адзін аднаго, спамінаючы недахопы і дзівацтвы сваіх знаёмых; здзекаваліся з усіх, не шануючы ні кабет, ні старых.
Седзячы за сталом, здзіўлена паглядаў я на гэтых Шылaхвостаў: як яны выхваляліся сваёй дасціпнасцю, рагаталі так, што звінелі шкляніцы, і глядзеліся ў люстэрка, не раўнуючы, як дзяўчаты на выданні” [2, с. 221]. Доктар заўважыў: “Добра часам і ў карчме пабываць. Тут людзі смялей Здымаюць з сябе маскі, і тут найдакладней можна ўбачыць, які хто ёсць” [2, с. 221]. Горад, як вынікае з сюжэта твора, адвяргае сентыментальнасць, гарадскія людзі абыякавыя да тых, што знаходзяцца побач з імі і мае патрэбу ў дапамозе. Няшчаснага Альберта прыязна выслухалі толькі прыезджыя пан Сівоха і яго знаёмец доктар. Герой апавядання расказвае пра Віцебск, але пазнавальных тапаграфічных прыкмет Віцебска ў творы няма, а ёсць сэнсавая антытэза паміж гарадскім і вясковым жыццём, проціпастаўленне горада вёсцы на карысць апошняй у плане сацыякультурным, бытавым і маральным.
***
Мігановіч Ян, Рысінскі Францішак, Манькоўскі Ігнат, Вярыга Сымон, Арцём Вярыга-Дарэўскі (Рамуальд Падбярэзскі "Беларусь і Ян Баршчэўскі)
***
Александр Феликсович Рыпинский (польск. Alexander Rypiński, белор. Аляксандр Феліксавіч Рыпінскі) (1811—1900) — польский и белорусский поэт, фольклорист, график, книгоиздатель.
Родился в деревне Куковячино (Витебский район). Окончил Витебскую гимназию. В 1829—1830 гг. учился в школе прапорщиков в Динабурге (Даугавпилс). Участвовал в восстании 1830—1831 гг..
В основанной им типографии издавал свои книги на польском с собственными иллюстрациями, среди которых:
«Пророк» (1851),
«Поэзия (Poezyje)» (1853)
«Сержант-философ…» (1853).
Также напечатал белорусскую балладу «Нечыстик» (белор. «Нячысцік»); «Nieczyści, ballada białoruska» (Познань, 1853).
В 1859 году А. Ф. Рыпинский возвратился на родину. Работал над историей белорусской литературы.
В архиве Рыпинского сохранялся ранний список поэмы «Тарас на Парнасе» с указанием авторства Константина Вереницына, а также ряд других редких текстов (в том числе другая поэма Вереницына «Два дьявола»
***
Константин Васильевич Вереницын (белор. Канстанцiн Васільевіч Веранiцын, 1 (13) июня 1834, деревня Островляны Витебского уезда и губернии (ныне Городокский район (Витебская область)) — начало 1904, Петербург) — белорусский поэт, автор самого популярного в XIX веке белорусского произведения — поэмы «Тарас на Парнасе», а также опубликованной в 1980-е годы поэмы «Два дьявола».
Из дворовых людей, первоначально имел фамилию Васильев (одинаковую с отчеством). В 11-летнем возрасте получил от помещика Василия Бондырева вольную, а в 17 лет, записавшись в мещане, взял себе фамилию Вереницын. Не исключено, что Вереницын был внебрачным сыном своего помещика, в дальнейшем о его судьбе заботились родственники Бондырева. Учился в приходской школе в Городке, затем (получив вольную) в Витебской губернской гимназии и в Петербургской медико-хирургической академии (1852—1854).
***
Константин Васильевич Вереницын (белор. Канстанцiн Васільевіч Веранiцын, 1 (13) июня 1834, деревня Островляны Витебского уезда и губернии (ныне Городокский район (Витебская область)) — начало 1904, Петербург) — белорусский поэт, автор самого популярного в XIX веке белорусского произведения — поэмы «Тарас на Парнасе», а также опубликованной в 1980-е годы поэмы «Два дьявола».
Из дворовых людей, первоначально имел фамилию Васильев (одинаковую с отчеством). В 11-летнем возрасте получил от помещика Василия Бондырева вольную, а в 17 лет, записавшись в мещане, взял себе фамилию Вереницын. Не исключено, что Вереницын был внебрачным сыном своего помещика, в дальнейшем о его судьбе заботились родственники Бондырева. Учился в приходской школе в Городке, затем (получив вольную) в Витебской губернской гимназии и в Петербургской медико-хирургической академии (1852—1854). 15 апреля 1855 года датирована рукопись «Тараса на Парнасе», писавшегося Вереницыным в Городке, с его подписью (известна по списку из собрания А. Ф. Рыпинского, описание которого, составленное в 1930-е годы М. Пиотуховичем, дошло до нас). В 1857—1859 году учился в Горыгорецком земледельческом институте (поступил сразу на третий курс) и получил квалификацию агронома, защитив диссертацию «О белорусском хозяйстве». 7 апреля 1860 г. датирована поэма «Два дьявола», также сохранившаяся в собрании Рыпинского, с пометкой «Москва» (о пребывании Вереницына в Москве по другим источникам не известно, возможно, он искал там работу). Затем Вереницын отошёл от литературы. Вообще, никакие известные документы, кроме списков Рыпинского, не связывают его личность с литературной деятельностью. Тем не менее известные детали его биографии соответствуют предполагаемому облику автора «Тараса», как его представляли литературоведы: уроженец Витебщины, из крестьян, человек русской культуры (в отличие от польской ориентации большинства других претендентов на авторство), был в Петербурге («Тарас» показывает близкое знакомство с русской литературной жизнью, портрет Булгарина, возможно, написан в нём с натуры), учился в Горыгорецком институте, с которым традиция устойчиво связывала происхождение поэмы.
Для обоих произведений Вереницына характерно использование традиций бурлеска, юмористической ирои-комической поэмы (травестированный мир богов, чертей) в сочетании с литературной и бытовой сатирой. Живые картины крестьянского («Тарас») и городского («Два дьявола») быта имеют конкретную географическую привязку — это Витебск и его губерния. Предшественником его был Викентий Ровинский, автор неоконченной белорусской версии украинской «Энеиды» Котляревского, которая в одном месте цитируется в «Тарасе на Парнасе»; высоковероятно также непосредственное влияние Котляревского. Язык Вереницына — белорусские северо-восточные витебские говоры.
***
15 апреля 1855 года датирована рукопись «Тараса на Парнасе», писавшегося Вереницыным в Городке, с его подписью (известна по списку из собрания А. Ф. Рыпинского, описание которого, составленное в 1930-е годы М. Пиотуховичем, дошло до нас). В 1857—1859 году учился в Горыгорецком земледельческом институте (поступил сразу на третий курс) и получил квалификацию агронома, защитив диссертацию «О белорусском хозяйстве». 7 апреля 1860 г. датирована поэма «Два дьявола», также сохранившаяся в собрании Рыпинского, с пометкой «Москва» (о пребывании Вереницына в Москве по другим источникам не известно, возможно, он искал там работу). Затем Вереницын отошёл от литературы. Вообще, никакие известные документы, кроме списков Рыпинского, не связывают его личность с литературной деятельностью. Тем не менее известные детали его биографии соответствуют предполагаемому облику автора «Тараса», как его представляли литературоведы: уроженец Витебщины, из крестьян, человек русской культуры (в отличие от польской ориентации большинства других претендентов на авторство), был в Петербурге («Тарас» показывает близкое знакомство с русской литературной жизнью, портрет Булгарина, возможно, написан в нём с натуры), учился в Горыгорецком институте, с которым традиция устойчиво связывала происхождение поэмы.
Когда в 1889 году «Тарас на Парнасе», до этого распространявшийся в списках, был впервые опубликован в газете «Минский листок» (в дальнейшем неоднократно переиздавался, приписываясь то В. Дунину-Марцинкевичу, то Франтишку Богушевичу, то В. Ровинскому, то другим авторам), Вереницын никак не объявлял своего авторства.
Установление авторства
Авторство Вереницына в отношении поэмы «Тарас на Парнасе» (до этого считавшейся анонимной) было доказано в 1970-е годы минским исследователем Геннадием Киселёвым.
В 1968 году в эмигрантской печати (Антон Адамович, Мюнхен) появились сведения о неизвестных списках «Тараса на Парнасе», составленных в 1860-е годы литератором А. Рыпинским и находившихся в 1920-е годы в собрании литературоведа М. Пиотуховича. По сообщению Адамовича, в этих списках автором «Тараса» значился Константин Вереницын, о котором Пиотухович говорил своим студентам, что это псевдоним. Через пять лет эта публикация дошла до Г. Киселёва, который нашёл в архивных документах сведения о реальном Константине Вереницыне и выяснил его биографию, полностью соответствующую предполагаемому облику автора «Тараса». Киселёв также допустил, что соавтором Вереницына был его земляк и соученик Э. Ф. Вуль (настоящая фамилия — Карафа-Корбут). Попытки найти подлинные списки Рыпинского не увенчались успехом (Пиотухович был расстрелян в 1937 г.; списки погибли либо при его аресте, либо во время войны, если он успел передать их в библиотеки Минска). Однако в 1986 году в Москве В. Скалабаном была обнаружена неопубликованная статья Пиотуховича с подробным описанием списков Рыпинского, включавшая разночтения в тексте «Тараса на Парнасе» и полностью текст неизвестного ранее произведения, также подписанного именем Вереницына — «Два дьявола». Был обнаружен также ещё один ранний список «Тараса на Парнасе» (так называемый краковский), хотя и анонимный, но отражающий ту же раннюю редакцию текста, что и в списке Рыпинского.
В дальнейшем точка зрения, согласно которой Вереницын был автором «Тараса», была признана большинством литературоведов[1].
,,,,,,,,,
Это сегодня поэма «Тарас на Парнасе» включается в
хрестоматии и школьные программы. А в позапрошлом веке ее
переписывали от руки и зачитывали только проверенным
людям. Впервые она была опубликована в 1889 году, уже
после некоторых демократических сдвигов в Российской
империи, в газете «Минский листок». Через год — в № 87
«Смоленского вестника». В 1896–м в Витебске поэма впервые
вышла брошюрой в 15 страниц. Тираж по тем временам
солидный — тысяча экземпляров. Неудивительно: поэма стала
такой популярной, что была переиздана в Гродно, правда,
тиражом поменьше, затем аж два раза в Могилеве, в 1904–м —
опять в Витебске. И снова тысячным тиражом. И повторно —
в 1910 году с помощью известного витебского издателя
И.Абморшева.
Люди потешались над приключениями «палясоўшчыка
Тараса», который попал в гости к античным богам, а заодно
подсмотрел, как писатели, покойные и живущие, карабкаются
на Парнас.
Точное имя автора оставалось неизвестным. Восторженные
читатели приписывали поэму Винценту Дунину–
Марцинкевичу, Александру Рыпинскому, Франтишку
Богушевичу, Артему Веригa–Даревскому, Викентию
Ровинскому, Феликсу Топчевскому... Не подозревая, что поэт
живет себе спокойно в Петербурге по адресу: Поварской
переулок, 12. Этакий почтенный статский советник, чиновник
Министерства путей сообщения в канцелярии министра,
никому не признающийся, что в молодости грешил стихами да
еще на языке, который считался «испорченным русским».
И мало кто, наверное, знал, что статский чиновник
Константин Васильевич Вереницын был по происхождению
крепостным.
Архивный детектив
Впервые это имя открыл литературовед Геннадий Киселев.
В 1973 году ему удалось благодаря писателю Максиму
Лужанину познакомиться с опубликованным за границей
свидетельством бывшего студента Белорусского университета,
а ныне эмигранта Антона Адамовича. Там рассказывалось, как
в 1929 — 1930–х годах профессор Пиотухович показывал
студентам рукописи белорусского писателя XIX века
Александра Рыпинского, среди них — переписанную от руки
тетрадку с поэмой «Тарас на Парнасе». В ней значилась дата
написания — 1856 год и имя автора — Канстантын
Вераницын. Там же имелась и еще одна поэма того же автора
под названием «Два д’яўлы».
Было предположение, что Вераницын — это псевдоним.
Киселев взялся за дело, и в результате поисков в архивах
Минска, Вильнюса, Москвы и Ленинграда нашел реального
Константина Вереницына.
А в 1986 году известный историк и архивист Виталь
Скалабан обнаружил в московских архивах неопубликованную
статью М.Пиотуховича с подробным описанием одного из
вариантов поэмы и конкретным указанием автора — К.
Вереницын, а также текст поэмы «Два д’яўлы».
Так кто же был автор самой популярной белорусской поэмы
XIX века?
Сын крепостной
Константин родился 180 лет назад в деревне Островляны
Витебского уезда и был из так называемых дворовых.
Изначально он имел фамилию Васильев, совпадающую с
отчеством. А в одиннадцатилетнем возрасте получил вольную
от своего помещика Василия Бондырева.
Напрашивается вывод, что Константин был незаконным
сыном пана, прижитым от крепостной девушки. Чему есть и
другие подтверждения: уже наследник владельца Островлян
полковник в отставке Михаил Бондырев 28 июня 1845 года
просит директора Витебской губернской гимназии принять на
учебу Константина Васильева «в тот класс, в который по
экзамене достойным покажется».
Если полковник был сводным братом маленького
Константина, такая забота вполне оправданна. И в
дальнейшем Бондыревы помогали незаконнорожденному
родственнику.
Итак, Константин Васильев окончил Городокскую
приходскую школу и уже вольным человеком поступил в
Витебскую гимназию. В 17 лет приписался к мещанскому
сословию под фамилией Вереницын.
Затем была Петербургская медико–хирургическая академия.
Л. Рублевская
Стиль
Для обоих произведений Вереницына характерно использование традиций бурлеска, юмористической ирои-комической поэмы (травестированный мир богов, чертей) в сочетании с литературной и бытовой сатирой. Живые картины крестьянского («Тарас») и городского («Два дьявола») быта имеют конкретную географическую привязку — это Витебск и его губерния. Предшественником его был Викентий Ровинский, автор неоконченной белорусской версии украинской «Энеиды» Котляревского, которая в одном месте цитируется в «Тарасе на Парнасе»; высоковероятно также непосредственное влияние Котляревского. Язык Вереницына — белорусские северо-восточные витебские говоры.
Витебск в творчестве К.В.
"Два д"яблы"
,,,,,
А дарога была слізка,
Бягіць д’яўел — рад-нярад.
Ведзь жа з Віцебска й не блізка
Ў пекла збегаць і назад.
,,,,,
Сатане было заўгодна
З пекла нас дваіх паслаць:
Цябе ў Віцебск, мяне ў Гродна
Душы п’яніц самушчаць
,,,,,
Тут два д’яўлы схамянулісь,
Верць туды-сюды хвастом,
I з разгону апынулісь
Пад Задўнаўскім мастом.
7 красавіка 1860 г.,
***
Яков Маркович Окунев (настоящая фамилия Окунь) родился в бессарабском городе Бендеры в 1882 году в еврейской семье. Учился на историко-филологическом факультете Новороссийского университета в Одессе. С 1903 года участвовал в революционном движении, за что несколько раз арестовывался, был исключён из университета и выслан в 1907 году. Одновременно, с 1903 года, начал публиковать стихи, рассказы и публицистику в одесских газетах.
Весьма важную роль в развитии литературного дела в первой половине 1920-х годов, становления молодых поэтов, прозаиков, очеркистов Витебщины играли и работники местных периодических изданий Я.М. Окунь, М.Р. Иванкович, А.Б. Майлин, Е.А. Федоров, А.М. Куртик, С. Мерлин, М. Горный, М. Юдовин, Ц. Долгопольский,
Витебск в творчестве Я.О.
С 1918 по 1920 год в Витебске жил и работал поэт, прозаик, литературовед и журналист Яков Окунь (1892-1932). Еще в дореволюционное время был известен как автор стихов, рассказов, повестей, эссе, литературных и критических статей, печатавшихся в российских и белорусских газетах и журналах. Роман-хроника Я. Окуня «Загубленная жизнь» и рассказ «Край» были опубликованы в витебском литературном сборнике «Волна» (СПб., 1911). Его материалы, литературно-критические публикации, напечатанные в Витебской еженедельной общественно-политической газете «Борьба», с интересом воспринимались начинающими литераторами, служили для них ориентиром в выработке художественных приемов творчества и пониманием сути процессов, определяющих общественное развитие.
Более подробную информацию можно получить в книге: Русецкий, А.В. Литературное творчество в системе художественной культуры Витебщины (1918-1945) /А.В. Русецкий, Ю.А. Русецкий. — Витебск. 2009. — С. 35-42
Первая книга Я. М. Окунева «Каменное иго» вышла в 1914 году в Петербурге и в том же году он был призван в армию, участвовал в Галицийском походе русской армии (1914), был награждён Георгиевским крестом. За время службы выпустил два сборника военных очерков — «Воинская страда» и «В огне войны» ("На передовых позициях") (оба — 1915).
После демобилизации работал редактором газет при политотделах на фронтах Гражданской войны, затем поселился в Москве, сотрудничал в «Правде», в газетах «Московский рабочий» и «За пищевую индустрию». В 1923 году был исключён из партии.
К жанру научной фантастики впервые обратился в 1914 году в рассказе «Жители небес».
В 1922 году Я. М. Окунев опубликовал роман «Грань» (в книжной форме — 1928).
В 1920-е годы им была опубликована утопическая трилогия о далёком будущем — «Грядущий мир: 1923—2123» (Ленинград, 1923, в переработанном виде «Газ профессора Морана», 1926), «Завтрашний день» (Москва, 1924) и «Катастрофа» (1927). В 1925 году в Екатеринославе вышел фантастический рассказ «Золотая петля», в котором вновь были задействованы герои «Грядущего мира» (книжное издание под названием «Петля», 1926). Другие фантастические произведения Я. М. Окунева: «Лучи доктора Грааля», «Парижская коммуна» (оба 1923). Последней работой Я. М. Окунева в жанре фантастики стала повесть «Суховей» (1930).
Отдельными изданиями вышли романы «Грани» (1928), «Чёрная кровь» (1928), «Святые вредители» (1929). Подвергшись критике как «мелкобуржуазный попутчик», он изменил тематику на политико-этнографическую, опубликовав книги «По Китайско-Восточной дороге» (1929), «В стране генералов и кули» (1930), «Там, где восходит солнце» (1930), «Зея» (1930) и «Кочевая республика» (1931).
***
Ва́цлаў Юсты́навіч Ласто́ўскі (27 кастрычніка (8 лістапада) 1883, засценак Калеснікаў Дзісенскага пав. Віленскай губ., цяпер Глыбоцкі раён Віцебскай вобласці — 23 студзеня 1938)
У 1910 г. у Віцебску ён выдаў «Кароткую гісторыю Беларусі».
Фантастычна-філасофская повесць "Лабірынты", 1923: у архіве віцебскай лютэранскай кірхі запісь на белягу аб тым; Цэрквы такія былі ў Менску, Віцебску, Смаленску, Полацку і іншых гарадах.
***
Пантелеймон Сергеевич Романов (12 [24] июля 1884, Петровское Одоевского уезда Тульской губернии — 8 апреля 1938, Москва) — русский советский прозаик и драматург. Работал в Витебске статистиком во время Первой мировой войны.
Родной язык (1924), написано в 1918
Кулаки (1926), написано в 1924
Неподходящий человек (1926)
https://fantlab.ru/work217201
Смерть Тихона: Рассказ – с.211-214
Без черемухи: Рассказ – с.215-224
Хорошие люди: Рассказ – с.225-230
Актриса: Рассказ – с.231-240
goo.gl/xVyyF2
***
Юрий Львович Слёзкин (27/11/1885 -- 26/12/1947)
Бабье лето.
Григорий Петрович Галдин, говорят, будучи гусаром, считался не только отличным, но и отчаянным наездником и стрелком. О его стрельбе в цель рассказывали нечто невероятное: будто он, будучи пьян до того, что едва стоял на ногах, без промаха попадал в часы, которые держал перед ним его денщик на довольно большом расстоянии. Никто из зрителей при этом не видел, чтобы у денщика хоть раз дрогнула рука: так он был уверен в искусстве своего барина. Говорили еще, что Григорий Петрович острием кинжала пробивал несколько монет сразу, а шашкою сносил головы трем баранам, поставленным рядом.
Кроме того, любил он будто бы выкидывать разные шалости и проказы. Но пуще всего занимали его лошади и собаки -- верховая езда была его страстью, а охота -- первейшим удовольствием. Из-за лошади же, поспорив с товарищем, Галдин дрался на дуэли и должен был за то оставить полк в чине ротмистра [1] и приехать к нам в уезд Витебской губернии, где по завещанию матери своей он с братом Виссарионом -- тоже офицером,-- получил в наследство имение Прилучье.
Виссарион предоставил ему всецело распоряжаться хозяйством, так как сам не мог отлучиться в деревню, занятый службой своей, по которой подвигался очень успешно.
Григорий Петрович приехал в начале мая, ни с кем из соседей не познакомился, зажил совершенно один и продолжал увлекаться охотою, выездкою лошадей и стрельбою в цель. Былого молодечества в нем уже не замечалось, но сердцем он оставался так же прост и прям, так же радовался молодою радостью, любил жизнь и принимал ее, не задумываясь.
Ему тогда минуло, кажется, тридцать два года. Он смотрел молодцом -- крепким, стройным, с карими живыми глазами и темными усами -- настоящим красавцем.
Усадьба Галдиных стояла высоко на крутом берегу Западной Двины, как раз в том месте, где река поворачивала к северу, образуя прихотливую луку. Из окон барского дома видно было далеко вперед -- низменный левый берег, серое селение, а дальше в тумане кресты костела и церкви местечка Черчичи.
....Давно уже потеряна Вильна, Гродненская губерния (где были Мелешки), Двинск, Режицкий уезд, где Стружаны, Полоцк, Витебск, Илово и Улла….
В возрасте 8 лет Слёзкин начинает писать стихи, в 15 — переходит на прозу, с 16 лет печатается под псевдонимом Юрий Иловский (по названию имения Илово, купленного отцом в Витебской губернии) в местной газете «Виленский вестник» и в «Петербургском листке».
Илово — деревня в Шумилинском районе Витебской области.
Илово, 1911 г.
Русский советский писатель. В 1920 познакомился с Михаилом Булгаковым.
Слёзкин ввёл Булгакова в московскую литературную среду после того, как они в 1921 переехали в Москву[3]. В романе «Девушка с гор» (1925) Слёзкин вывел Булгакова под именем журналиста Алексея Васильевича. В свою очередь Булгаков вывел Слёзкина в «Театральном романе» в образе Ликоспастова.
Вошёл в историю советской научной фантастики памфлетами 'Кто смеётся последним' и 'Дважды два — пять', вышедшими под 'иностранным' псевдонимом Жорж Деларм.
***
МАРШАК Самуіл Якаўлевіч. Расійскі паэт і перакладчык, адзін з пачынальнікаў ра-сійскай дзіцячай літаратуры. Нарадзіўся 3.11.1887 г. ў г. Варонеж. У 1892 — 94 гг. жыў у Віцебску. Вучыўся ў Лонданскім універсітэ-це (1913 — 14). Друкаваўся з 1904 г. У 1920 г. ў Краснадары арганізаваў адзін з першых у Расіі дзіцячых тэатраў. Аўтар шматлікіх кніг для дзяцей, у тым ліку зборнікаў паэзіі, п’ес-казак. Майстар мастацкага перакладу, вядо-мы сваімі перакладамі санетаў Шэкспіра, па-эзіі Р. Бёрнса, Дж.Кітса, Дж. Радары, У.Блейка і інш. Перакладаў і Ф.Багушэвіча, творы Цёткі, Я.Лучыны, падтрымліваў твор-чыя сувязі з Я.Коласам. У сваю чаргу, яго вершы перакладаліся на беларускую мову, п’есы ставіліся ў беларускіх тэатрах. Пісь-менніцкая і перакладчыцкая дзейнасць адзна-чана Дзяржаўнай прэміяй СССР у 1942, 1946, 1949, 1951 гг. Ленінская прэмія 1963 г. Памёр 4.7.1964 г.
Звязаны лесам.
У ДОМЕ ПА ЗАДУНАЎСКАЙ
(Віцебскія дні С.Я.Маршака)
Таго старога горада ўжо няма. I мала хто памятае, што там, дзе пралёг шырокі сучасны праспект Фрунзе, была некалі вузенькая, з трухлявымі домікамі вуліца Задунаўская. У «Памятнай кніжцы Віцебскай губерні на 1900 год» менавіта на гэтай вуліцы лічыўся дом, які належаў дзеду вядомага савецкага пісь-менніка Самуіла Якаўлевіча Маршака. Зараз нават цяжка вызначыць, дзе знаходзіўся гэты дом. Але, калі праходжу па шумным праспек-це, здаецца, сярод людскіх галасоў раптам чую адзін — звонкі, юны, які далятае адтуль, з канца мінулага стагоддзя.
Тады, восенню 1893 года, пачаўся кароткі — віцебскі — перыяд дзяцінства Маршака. Яго старэйшы брат успамінаў пра гэтыя дні:
«Віцебск. Мы ў дзядулі. Домік драўляны ў глыбіні двара здаваўся вялікім домам. Ён сапраўды быў прасторным — столькі людзей знаходзілі там хлеб і соль! А нам здавалася, што гэта так і павінна быць. Дзядуля цяпер успамінаецца мне як жывы... Яго аповеды аб жыцці адклаліся ў душы маёй і выхавалі ў мяне разам з запаветамі і прыкладам баць-кі — пачуцці гуманнасці, сумлення, любові да жыцця, да прыроды, да людзей».
Так пазней лічыў і сам Маршак. А зна-чыць, дні, праведзеныя хлопчыкам у Віцебску, адыгралі сваю ролю ў фарміраванні яго асо6ы. 3 успамінаў родных і блізкіх пісьмен-іііка вядома пра гэтыя дні не вельмі многа. I Vсё ж вось радкі сына паэта, у якіх яшчэ раз млцвярджаецца, што горад на Дзвіне стаў па-члткам своеасаблівай калыскі ведаў Самуіла Якаўлевіча:
«Восенню 1893 г. Я.М.Маршак па нейкай йрычыне пакінуў варонежскі завод і каля паўгода вандраваў па Расіі ў пошуках новай работы, пакінуўшы сям’ю ў Віцебску ў цесця, Іі.А.Гхіцельсона (у яго ў час свайго юнацтва браў урокі скульптар Антакольскі)... У Ві-цебску хлопчыкі пачалі займацца з прыват-ным настаўнікам, старэйшы — усур’ёз, а ма-лодшы — больш гуляючы, не знаходзячы магчымасці на працягу запоўненага падзеямі дня адвесці час для падрыхтоўкі ўрокаў».
А вось і ўспаміны самога Маршака з кнігі «У пачатку жыцця». Раздзел пра Віцебск ён назваў «Стары дом у старым горадзе»:
«Я быў занадта малы, каб па-сапраўднаму заўважыць розніцу паміж Варонежам, дзе я нарадзіўся і правёў першыя свае гады, і гэ-тым яігічэ незнаёмым горадам, у якім жылі бацькі маёй маці. Але ўсё ж з першых дзён я адчуў, што ўсё тут нейкае іншае, асаблівае: болын старых дамоў, шмат вузкіх, крывых, гарбатых вуліц і зусім цесных завулкаў. Дзе-нідзе высяцца старажытныя вежы і цэрквы. У кожным кутку туляцца бедныя крамы, паў-цёмныя майстэрні бляхароў, лудзілынчыкаў, краўцоў, шаўцоў, шорнікаў.
...Цягнуліся тыдзень за тыднем, месяц за месяцам, а тата так і не прыязджаў за намі...
Было відаць, што нам яшчэ доўга давя-дзецца пражыць у Віцебску. I вось дзядуля, бабуля і мама рашылі, што больш нельга тра-ціць час дарэмна і пара ўсадзіць майго ста-рэйшага брата за кнігі. Яшчэ да прыезду ў Ві-цебск ён умеў даволі бегла чытаць і добра вы-водзіць літары. Даваць яму ўрокі ўзялася цяпер наша цётка-гімназістка.
Калі ў час заняткаў я пастаянна круціўся ля стала і вельмі перашкаджаў, цётка рашыла ўсадзіць за буквар і мяне. I раптам выявіла-ся, што я не толькі ведаю літары, але нават даволі няблага чытаю па складах. Не памя-таю сам, калі і як я гэтаму навучыўся».
На многіх старонках сваёй аўтабіяграфіч-най аповесці Маршак успамінае пра Віцебск тых далёкіх гадоў. Ён расказвае пра сябе, сваіх блізкіх і знаёмых, пра быт таго часу і заняткі гараджан.
I перад намі паўстае вобраз хлопчыка, ва-чыма якога мы бачым наш горад амаль на мя-жы двух стагоддзяў.
Перачытваючы вершы паэта, я спыняюся на адным, які ведаю даўно. Тэта тонкі малю-нак, успамін аб дзяцінстве чалавека, умудро-нага вялікім жыццёвым вопытам і які ўсё ж застаўся такім жа юным душой, як у дзяцін-стве.
Мне здаецца, што сярод уражанняў, наве-яўшых праз шмат год гэтыя радкі, былі і віцебскія, самыя раннія на парозе жыцця.
Столько лет прошло с малолетства,
Что его вспоминаю с трудом.
И стоит вдалеке моё детство,
Как с закрытыми ставнями дом.
В этом доме все живы-здоровы —
Те, которых давно уже нет.
И висячая лампа в столовой
Льет по-прежнему теплый свет.
В поздний час все домашние в сборе —
Братья, сестры, отец и мать.
И так жаль, что приходится вскоре,
Распростившись, ложиться спать.
3 таго часу прайшло сапраўды шмат гадоў. Вялікае жыццё пражыў аўтар гэтых паэтыч-ных радкоў. I героямі яго твораў былі розныя людзі звычайнага і незвычайнага лёсу.
Д. Р. Сімановіч
Из автобиографической повести С. Марщака «В начале жизни», о Витебске 1893 года:
Я был слишком мал, чтобы по-настоящему заметить разницу между Воронежем, где я родился и провел первые свои годы, и этим еще незнакомым городом, в котором жили мамины родители. Но все-таки с первых же дней я почувствовал, что все здесь какое-то другое, особенное: больше старых домов, много узких, кривых, горбатых улиц и совсем тесных переулков. Кое-где высятся старинные башни и церкви. В каждом закоулке ютятся жалкие лавчонки и убогие, полутемные мастерские жестяников, лудильщиков, портных, сапожников, шорников. И всюду слышится торопливая и в то же время певучая еврейская речь, которой на воронежских улицах мы почти никогда не слыхали.
Даже с лошадью старик извозчик, который вез нас с вокзала, разговаривал по-еврейски, и, что удивило меня больше всего, она отлично понимала его, хоть это была самая обыкновенная лошадь, сивая, с хвостом, завязанным в узел.
Памяць: гісторыка-дакументальныя хронікі гарадоў і раёнаў Беларусі : Віцебск. т. 2. Мн. Беларуская Энцыклапедыя, 2002
Стихотворные сказки с фант. мотивами: Горя бояться — счастья не видать; Двенадцать месяцев. Умные вещи
***
Кстати, один из авторов сценария муз. фильма-сказки "Умные вещи" по сказке-пьесе С. Маршака — витеблянин Александр Давыдович Тверской (1924—1990) — русский писатель, поэт и переводчик, сценарист.
Витебск в творчестве А.Т.
Повесть "Турецкий марш (1965). Книга написана об учениках СШ № 10 г. Витебска, в которой он учился. Экземпляр книги хранится в школьном музее. Витебск в повести фигурирует как город Витязь
goo.gl/kjFhVa
Фантастика в творчестве автора
Переводчик на русский — Иваненко О. Сандалики, первая скорость! Пять сказок. М., 1972; Бережной В. Сенсация на Марсе. Научно-фантастические повести и рассказы. М., 1988.
***
Лазарь Иосифович Ла́гин (настоящая фамилия — Гинзбург; 04.12.1903—16.06.1979) — русский советский писатель и поэт, ведущий представитель советской сатирической, фантастической и детской литературы. Псевдоним Лагин — сокращение от Лазарь Гинзбург — имени и фамилии писателя.
Л. И. Гинзбург родился 21 ноября (по н.с. 4 декабря) 1903 года в Витебске, в небогатой еврейской семье. Был первым из пятерых детей Иосифа Файвелевича Гинзбурга и Ханы Лазаревны.
Отец работал плотогоном. Мать ухаживала за детьми. В те годы в Витебске проживало много евреев (самый знаменитый выходец из местной общины, безусловно, Марк Шагал), и большинство прозябало в бедности; семья Гинзбургов не была исключением.
Детство будущего писателя, Лазаря бен Иосифа (точнее, его 1903-1908 гг.), прошло в Витебске, где до революции на 17 церквей приходилась 51 синагога, куда по субботам приходили и с самыми маленькими детьми. Отсюда нужно искать корни Хоттабыча и его ивритских высказываний.
В мемуарной книге https://fantlab.ru/edition129862 , охватывающей полувековой период, витеблянин Давид Симанович вспоминает: я тогда работал на областном телевидении. В 1974 г. город готовился отмечать 1000-летие, и нам поручили сделать цикл интервью с известными земляками, живущими теперь уже не в Витебске. Если с М. Фрадкиным, Б. Ласкиным, В. Короткевичем было более-менее определённо, то корней Лагиных в городе не нашлось. И вот я пишу В, Быкову просьбу, чтобы тот при разговоре с Короткевичем, находившимся тогда в Москве, попросил узнать настоящую фамилию писателя ( а было известно, что тот витеблянин). Через некоторое время получаю письмо от Короткевича: Гинзбург! ...Все отмечали юбилей по полной программе, а 70-летний Лагин ( то ли ему нельзя было уже пить, то ли просто хотелось уединиться, прогуливался по городу....Витебск должен бы склонить голову перед писателем, который придумал Старика Хоттабыча...С высоты сегодняшних дней кажется странным, что на доме, где он проживал, нет мемориальной доски...
Сегодня никто не сможет рассказать, когда в Витебске появилась семья Гинзбургов. Фамилия в городе была распространенной. Но старожилы вспоминают, что на бывшей улице Подвинской, ныне Льва Толстого, недалеко от того места, где река Витьба сливается с Двиной, стоял когда-то кирпичный дом. Здесь на втором этаже в начале прошлого столетия жила еврейская семья Гинзбургов, в которой и родился будущий писатель Лазарь Лагин.
Витебский краевед Инна Абрамова считает, что Гинзбурги снимали там жилплощадь, а не владели ею, поскольку в списках жильцов они не значились.
Отец Иосиф Файвелевич гонял плоты по Западной Двине и небольшим речкам, впадавшим в нее. Позже, когда семья перебралась в Минск, отец завел небольшую торговлю, держал лавку, где можно было купить скобяные изделия. Торговля не приносила большого дохода, но можно было содержать семью.
Маме Хане Лазаревне хватало забот по дому. В семье было пятеро детей.
Герои книг Лазаря Лагина вспоминали: “Мама утром ведет меня за ручку по переулку. В морозном воздухе искрится, переливается цветами радуги снег. Темная река, как “море-океан” из бабушкиной сказки, спряталась за крутыми берегами… В нищем витебском дворике нас встречает общеничейный “дворник” по кличке Бобик…”
Но на самом деле эти строки относятся к детству самого писателя.
Из воспоминаний дочери писателя кандидата искусствоведения, члена Союза журналистов Натальи Лагиной:
“Праздничное блюдо в семье – драники (картофельные оладьи). По воскресеньям Лагины ходили к богатому соседу отведать квашеной капусты. И однажды взяли с собой старшенького – Лазаря. Сосед спросил: “Мальчик, хочешь мандарин?” Лазарь подумал: “Откажусь для начала, а уж, как будут уговаривать…”. И сказал: “Спасибо, что-то не хочется”. Уговаривать не стали. Мандарин он попробовал ох как не скоро. Запомнил: захотел чего-то – не выпендривайся”.
Лазарь Лагин вернется в город своего детства в конце жизни, приедет только один раз, в 1974 году, в дни празднования 1000-летия Витебска. Побродит по его старинным улицам, постоит на берегу Двины… И не узнает родной город, так он изменился. Но вспомнит, что здесь, за мостом через Витьбу, стоял родительский дом.
Именитые витебляне, приехавшие на празднование, будут сидеть в президиумах, давать интервью, а Лазарь Лагин не попадет под свет софитов. Не захочет этого сам. Он будет бродить по Витебску, дышать его воздухом и вспоминать…
Фантастика в творчестве Л.Л.
Лагин написал ряд заметных для своего времени фантастических произведений: 1938 газета Старик Хоттабыч (первая редакция), последующие -1938-39 журнал, 1940 книга; 1951, 1953, 1955, 1956, 1958, 1979 (переработанные в соответствии с колебаниями генеральной линии Коммунистической Партии варианты);
«Патент АВ» (1947; 1948), «Остров Разочарования» (1951), «Атавия Проксима» (1956; доп. фрагм. 1963; испр. доп. 1972 — «Трагический астероид»). К этой же линии примыкают ранний рассказ «Эликсир Сатаны» (1935) и повести «Белокурая Бестия» (1963) и «Съеденный архипелаг» (1956), вошедшие в сборник «Съеденный архипелаг» (1963). Особняком стоит сильная и острая повесть «Майор Велл Эндъю» (1962), своеобразное дополнение к «Войне миров» Г. Уэллса, посвящённая проблеме коллаборационизма. Последнее произведение Лагина — роман «Голубой человек» (1964; 1967), молодой герой которого из 1950-х годов случайно совершает путешествие во времени в Царскую Россию и там встречается с Лениным, принимает участие в революционной борьбе.
"Подлинные записки Фаддея Ивановича Балакирева"
Другие названия: Необыкновенные приключения Фаддея Балакирева
Повесть, 1949 год
Первая публикация: Л. Лагин. Необыкновенные приключения Фаддея Балакирева. [Рассказы-загадки «русского Мюнхгаузена»]Рис. Л.Смехова//газ. «Пионерская правда».-М., 1949: №2 — Восьмилетний капитан, №3 — Путешествие на луну, №8 — Зайцем на «Балыке» в Арктику, №9 — Балакирев-альпинист.
Опубликовано под названием: «Подлинные записки Фаддея Ивановича Балакирева, о его наиболее примечательных приключениях на суше и на море, в подводных и подземных глубинах, на крайнем выступе земной оси, а также на Луне и некоторых небесных светилах с кратким Прибавлением о том, почему эти записки написаны и с какой целью ныне публикуются»: [Повесть]// ж. «Костер»(Ленинград) 1958г. №6 -C.35-39, №7 -C.33-35, №8 — C.30-31, №9 — C.43-45, №10 — C.35-37, №11 -C.35-37, №12 — C.40-42.
Рассказы писателя немногочисленны: предвидение будущей войны — «Без вести пропавший» (1937), образцы сатирических произведений — «Вспышка собственита в агрогородке Егоровке» (1961), «Полианализатор Ирвинга Брюса» (1967); ряд рассказов составил сборник «Обидные сказки» (1959).
https://fantlab.ru/search-blog?q=%D0%BB%D...
https://fantlab.ru/search-blog?q=%D1%85%D...
***
Александр Абрамович Исбах (настоящее имя Исаак Абрамович Бахрах; 1904, Двинск — 1977, Москва) — русский писатель, литературовед, журналист.
Раздел газеты "Литература, наука и искусство" привлекает разнообразием тем. Знания и мечты молодежи из огня и бедствий мировой революции рвутся на просторы Вселенной. Много лет спустя бывший председатель Витебского горисполкома учащихся Александр Исбах вспоминал о своей юношеской поэме "Путешествие на Луну", в которой "комсомольцы пламенной Европы" сбросили в космическую пропасть "банды белолунных подлецов". (10)
10. Александр Исбах (настоящее имя Исаак Абрамович Бахрах, 1904-1977) — литературовед, журналист, профессор Литературного института, автор книг о Красной Армии, молодежи и творчестве советских и зарубежных писателей. В книге А.А.Исбаха "Рассказы о комсомоле" (М., 1967) рассказы "Путешествие в юность", "К вопросу о Луне" имеют автобиографическую основу и повествуют о жизни молодежи и ученической печати Витебска (в рассказах — Липерск) в первые послереволюционные годы.
http://www.chagal-vitebsk.com/node/103
Витебск в творчестве А.И.
г. Липерск (Липовск) — Витебск; ул. Запрудная, 24 — в «Строителе»; Липовая горка над рекой; тонко и пряно пахли маттиолы — в «Первом свидании»; «Уриэль Акоста» — отъезд религиозных евреев по сионистским билетам в Палестину; жил в Втб до 1921 г.
https://fantlab.ru/blogarticle49619
https://fantlab.ru/blogarticle49660
Издание столь много обещавшего журнала было прервано по причинам вполне прозаическим — в целях экономии бумаги «взрослый» Губисполком закрыл все газеты кроме собственных «Известий». Протесты учащихся действия не возымели.
«Не надо грустить» — так называет свою статью Н.А.Малько (11) и призывает верить, что «это лишь временное молчание, лишь нужный этап в развитии более совершенного живого слова <...>». И редакция во главе с Амским (псевдоним Исаака Абрамского) (12) помещает на последнем развороте журнала наполненный сатирическими фантазиями первый («и, вероятно, последний») номер газеты «Юный Марсиянин», которая «выходит без бумаги, так как на Марсе бумаги совсем нет, а пишут на заборах». Уже известные нам авторы приобретают звучные «марсианские» имена: Бах-Бах, Гребмель, Нидю, Копвайн. Сообщения с планет Солнечной системы, Большой Медведицы, хроника Губмарса — лишь слегка завуалированное шаржирование и осмеяние окружающей действительности.
6 января 2014 г. 23:32
armanus
Вопрос по настоящему фант-раритету: в 1920 г. в газете «Известия Витебского губернского совета» была напечатана поэма Александра Исбаха (это советский классик такой) «Путешествие на Луну». Про то, конечно, как комсомольцы слетали на Луну и сбросили оттуда в космос всех «белолунных гадов». Он потом о ней чуть ли не во всех своих книжках упоминал, но нигде не перепечатывал, понятно. Никто случайно не в курсе, какой конкретно номер газеты? Просто для гербария.
7 января 2014 г. 01:04
vokula
Поэма была напечатана в майском номере «Известий Витебского губернского исполнительного комитета Советов ученических депутатов» за 1919 год. Исбах заключительные строфы вставил через 40 лет в рассказ свой: Комсомольцы пламенной Европы / Собрались со всех земных концов. / Сброшены в космическую пропасть / Банды белолунных подлецов./ И взлетает в воздух дерзновенно / Песня омоложенной страны. / Молодая гвардия вселенной/ Молодая гвардия Луны.
armanus
7 января 2014 г. 14:04
спасибо за уточнение. Насчет «банды белолунных подлецов» это конечно сильно сказано. Но вот дата май 1919 год у меня вызывает сомнения т.к.в «Электронной еврейской энциклопедии» указано что Исбах начал печататься (именно в «Витебских известиях») в 1920, и сам рассказ «Путешествие на Луну» где описано это событие начинается со слов «В конце девятнадцатого года...» и т.п. Цитирую по книге «Золотые кувшинки». Если все это верно то поэма скорей всего могла быть напечатана в в майском № за 1920?
vokula
7 января 2014 г. 15:41
Живу я не в Витебске и газет этих, естественно, в глаза не видел, но из «Сети» извлёк, что «Путешествие на луну» публиковалась именно в «Изестиях...ученических депутатов» («Известий...» в Витебске в 1919-м было несколько), а в 1920-м эта газета вообще не издавалась, выпуск прекращён осенью 1919 года. А вообще-то, опус сей и не заслуживает пристального внимания...
witkowsky
7 января 2014 г. 16:52
цитата vokula
в 1920-м эта газета вообще не издавалась, выпуск прекращён осенью 1919 года.
Перепроверил по источникам. Очень большие расхождения. В частности, здесь:
“23 мая 1920 г. витебские «Известия» сообщили следующее: «Завед<ующим> секцией изобразительных искусств и Витебским художественным училищем <…>”
https://issuu.com/linkedin63/docs/shishan......
Похоже, на смену «Витебским известиям» пришла газета «Известия», издававшаяся в Витебске.
Но публикаций у Исбаха (Бахраха) прорва, может быть и как-то иначе.
vokula
7 января 2014 г. 17:20
«Опус» и его создатель вызвали интерес неожиданный... Евгений Владимирович, я ж в комментарии подчеркнул, в Витебске выходили несколько «Известий...» Исбах сначала публиковался в «Известиях...ученических депутатов» (ему ж 15 лет было), а эта именно газета выходила только в 1919 году, около полугода. И не сам я это придумал, вроде бы как раз из указанного источника и выцепил (но сейчас уж не помню, а искать «по-новой» — да не стоит «опус» этого!)
witkowsky
7 января 2014 г. 17:46
цитата vokula
И не сам я это придумал, вроде бы как раз из указанного источника и выцепил (но сейчас уж не помню, а искать «по-новой» — да не стоит «опус» этого!)
Фантастики в поэзии вообще очень мало, притом речь в данном случае идет, похоже, о выдающемся образце полной графомании. У меня и мысли нет это переиздавать, НО —
ПОЭМА ОТСУТСТВУЕТ В БОЛЬШОЙ БИБЛИОГРАФИИ ХАЛЫМБАДЖИ (И НА ИСБАХА, И НА БАХРАХА).
Только потому и интересно, что мы ее с трудом, но к печати готовим, и гарантированно издадим — е. б. ж.
armanus
7 января 2014 г. 21:27
Все до сих пор неразысканные и нераспознанные фант-раритеты и должны быть «образцами полной графомании», как здесь было справедливо замечено, иначе бы их уже тиснули в какой-нибудь винтажной серии. В этом-то и интерес их.
А насчет публикации — вот цитата из книги Исбаха «Золотые кувшинки», Детлит 1957 (тоже кстати раритет но конечно не такого калибра), стр. 104: «В стопку ложились свежие номера губернских «Известий», а на третьей странице под шапкой «Юное творчество» — страница губкома РКСМ, жирными буквами шел заголовок: «Путешествие на Луну» (поэма)». В рассказе описываются события конца 19-го — начала 20 года, если конечно сам автор ничего не путает со своим первенцем.
Кстати в статье Шишанова натолкнулся еще на интересную информацию о газете «Юный МарсиЯнин», тоже выходившую в то время в Витебске. Что-то типа «революционная Россия глазами марсиан». Наверное ее тоже в «большой библиографии» нет, или есть?
witkowsky
7 января 2014 г. 22:16
цитата armanus
Кстати в статье Шишанова натолкнулся еще на интересную информацию о газете «Юный МарсиЯнин», тоже выходившую в то время в Витебске. Что-то типа «революционная Россия глазами марсиан». Наверное ее тоже в «большой библиографии» нет, или есть?
Библиография — по авторам. Если кто-то там назван, напишите — посмотрю.
Между тем супер-раритеты отнюдь не всегда — образцы графомании. Эрик Ингобор или Н. Фиалко — уж точно НЕ.
Хотя, само собой, графоманов всегда хватало/хватает. Но единого правила тут быть не может.
armanus
7 января 2014 г. 22:53
Эта статья Валерия Шишанова «Художественная жизнь Витебска на страницах изданий «Известия Витгубисполкома», «Школа и раволюция», «Юный марсиянин» — на сайте музея Марка Шагала. Про «Юный Марсиянин» там лишь сказано, что был один выпуск на страницах последнего номера журнала «Школа и революция». а авторы сплошь под «марсианскими» псевдонимами: Бах-Бах (это, очевидно, тот же Исбах), Гребмель, Нидю и т.п. Вот собственно и вся доступная информация. За дополнительной видимо действительно если кто интересуется, в Витебск надо обращаться, как тут подсказывают.
valshish
29 сентября 2014 г. 23:50
цитата armanus
из книги Исбаха «Золотые кувшинки», Детлит 1957 (тоже кстати раритет но конечно не такого калибра), стр. 104: «В стопку ложились свежие номера губернских «Известий», а на третьей странице под шапкой «Юное творчество» — страница губкома РКСМ, жирными буквами шел заголовок: «Путешествие на Луну» (поэма)».
Приложил некоторые усилия для поисков поэмы Исбаха «Путешествие на Луну» в оригинале, но за этот период полной подшивки витебских «Известий» нет, поэтому поиск затруднен. Может быть нужный номер утрачен. Ученических «Известий» имеется почти полный комплект, но там поэмы нет. Поэтому склоняюсь, к правильности авторской версии, что поэма была напечатана в «Юном творчестве». Может быть жители Москвы и Петербурга смогли бы это перепроверить по хранящимся там подшивкам. В Витебске этих газет нет.
Шишанов В.А. ( Валерий Алексеевич Шишанов (род. 1966, Витебск, Белоруссия) — белорусский историк, историк искусства, музейный работник. Исследователь русского авангарда (википедия)
slovar06
30 сентября 2014 г. 22:38
Знакомый из Витебска это же сообщил: «в Витебске в архиве есть только отдельные номера городских газет за 1924-40, в Минске почти полные комплекты (кроме 1940 г.) в Нац. Библиотеке, но за 1917-23 номеров нет. Обращайтесь в Москву и Питер.»
https://fantlab.ru/forum/forum15page2/top......
ПУТЕШЕСТВИЕ НА ЛУНУ
В конце девятнадцатого года произошла моя первая крупная размолвка с верным другом Ваней Фильковым.
Мы избрали Ваню секретарем губернского комитета комсомола. Он пользовался большим авторитетом в организации. На работу в губком перевели и меня. Ребята постарше ушли на фронт: белые подступали к самому нашему городу.
С Ваней я в те дни не разлучался. Работали мы как взрослые. Дни и ночи. Спали на жестких губко-мовских диванах. В губкоме всегда толпилась молодежь. Нам, пятнадцатилетним юнцам, еще незнакомым с бритвой, приходилось организовывать укомы, формировать отряды ЧОНа, агитировать, убеждать, бороться с бандитизмом, с меньшевистско-эсеровскими вылазками.
К нам в губком приходили молодые парни и девушки.
Домой забегал я раз в три-четыре дня. Нам было не до семьи. Мы и о еде вспоминали, только когда голод совсем уж донимал. Иногда это бывало в разгар бесконечного ночного заседания. И тут связка ржавой воблы, которую кто-нибудь приносил в перерыве, казалась райской пищей.
Все мы писали заметки, статьи, а иные сочиняли рассказы и даже поэмы. Писали нам ребята из уездов и деревень, с фронта. Писали в стихах о своей нелегкой жизни.
Но наши творения не видели света.
Домой забегал я раз в три-четыре дня. Нам было не до семьи. Мы и о еде вспоминали, только когда голод совсем уж донимал. Иногда это бывало в разгар бесконечного ночного заседания. И тут связка ржавой воблы, которую кто-нибудь приносил в перерыве, казалась райской пищей.
Все мы писали заметки, статьи, а иные сочиняли рассказы и даже поэмы. Писали нам ребята из уездов и деревень, с фронта. Писали в стихах о своей нелегкой жизни.
Но наши творения не видели света.
Даже «руководящие» статьи Вани с трудом удавалось напечатать в губернских «Известиях». А между тем в этих же «Известиях» то и дело появлялись произведения старых журналистов, в свое время сотрудничавших еще в желтом меньшевистском листке. Мы не раз говорили об этом в губкоме партии.
— Что же, — начинал политпросвет Миша Басманов, только что вернувшийся с фронта,,— что же, всякие буржуазные спецы будут в газетах пописывать, а нам своего молодежного журнала не даете? Бумаги нету? Да мы ее сами, бумагу, из центра выхлопочем. Комсомол требует журнала. Больше не можем сдерживать творческих порывов.
Миша был старым агитатором и говорил напористо. Но в ответ всегда поднимался губернский редактор Петр Андреевич Громов и возражал Мише сухими, тоскливыми словами.
Что могли мы, кучка безусых комсомольцев, сделать против этого человека? Он считался самым ученым человеком в городе: и газету редактировал, и тезисы писал, и читал всякие лекции. В губпарткоме ценили его больше, чем нас с Мишей и Ваней Филько-вым вместе.
Спас нас Василий Андреевич Фильков. Мы посвятили его в наши журнальные планы.
— Действуйте, — сказал Василий Андреевич, — поддержу.
На ближайшее заседание губкома мы явились нагруженные ворохом стихов, рассказов, статей, рисунков.
— Вот, — сказал Миша, — дайте выход нашему творчеству.
На чем только не было изображено это творчество. На папиросной, прозрачной бумаге, на тетрадных листочках, на кусках картона, на обратной стороне обоев. А одна заметка была даже на куске березовой коры.
Редактор хотел было взять слово. Но выступил Фильков-старший. Блеснул улыбкой из-под русых усов и сделал стратегический ход.
— Я с положением детально ознакомился. Действительно, на журнал нет бумаги.
— Вот тебе и защита! — мрачно шепнул мне Миша.
— Но я предлагаю, чтобы в губернской газете еженедельно давали страницу для молодежного творчества. Места хватит.
На губкоме было много вопросов. И о несобранной
продразверстке, и о бандитизме, и отчет фракции губ-профсовета. Не успел Громов возразить, приняли предложение товарища Филькова.
Ушли мы победителями. Редактором молодежной странички был назначен я.
— Смотри там, Сашка, — инструктировал меня Миша-политпросвет, — не подкачай. Первую страницу в Цека пошлем. Пусть посмотрят, как липерский комсомол работает.
Все складывалось как нельзя лучше. С самыми возвышенными чувствами ввалился я в редакцию, добыл себе стол и написал плакат:
Редактор странички «Юное творчество»
А потом с независимым видом заглянул в кабинет редактора. Договорились мы, что первая «страничка» пойдет на днях.
Ночью я не спал. Обдумывал будущую страничку. Прямо надо сказать, мысли приходили заносчивые и тщеславные. Не думал и не гадал я, что именно на литературном фронте, на тернистом пути к славе ожидают меня бои с моим другом Ваней.
...Иногда в короткие часы отдыха, сидя с Ниной Гольдиной на скамеечке у памятника Песталоцци и глядя в небо, на мириады звездных миров, я мечтал вслух. Наши губкомовские будничные дела, наши споры, обед из воблы — все это оставалось далеко позади. Мне было мало Липерска, мало нашей бренной планеты. Я улетал мечтой в заоблачные миры, организовывал комсомол на Луне. Я был поэтом. Я писал уже стихи не только о предательстве Второго Интернационала.
Как раз в эту неделю я закончил большую поэму, где описывал полет целой армии земных комсомольцев на Луну, фантастические приключения и борьбу с лунными белопвардейцами.
До сих пор помню строчки, завершающие поэму:
Комсомольцы пламенной Европы
Собрались со всех земных концов.
Сброшены в космическую пропасть
Банды белолунных подлецов.
И взлетает в воздух дерзновенно
Песня омоложенной страны:
Молодая гвардия Вселенной,
Молодая гвардия Луны.
Мне было тогда неведомо, что путешествие на Луну уже давно описано Жюлем Верном и Уэллсом. Все мои познания о Луне ограничивались любимой с детства книгой астронома Фламмариона. И я считал себя пионером, открывающим дикие, неизведанные еще пространства (впрочем, весьма возможно, что и Жюль Верн и Уэллс не стали бы помехой на моем пути. Они были, очевидно, неплохими писателями, но ничего не понимали в комсомольских делах).
Философия моей поэмы была необычайно туманна, научная достоверность весьма зыбка, а качество стихов сомнительно. Но мне казалось, что это исключительно глубокое, мастерское, талантливое произведение.
И оно очень нравилось Нине.
...И вот в эту ночь пришла мне в голову гениальная мысль — сделать сюрприз губкому. Напечатать поэму в первой же «страничке».
Я вскочил с постели и стал лихорадочно перечитывать свое произведение. Она казалась мне поистине прекрасной, эта поэма. Вот обрадуется губкомол! А потом прочтут поэму в Москве. Конечно, на нее сразу обратит внимание Максим Горький. А Луначарский? Пожалуй, и Луначарский обратит внимание. Меня вызывают в Москву... Дальше... Я уже спал и видел во сне свой собственный триумф...
Поэма заняла почти всю полосу. Редактор неодобрительно поглядывал на сверстанную страницу, но мне ничего не говорил.
«Завидует, — думал я, — а еще подпольщик!..»
Застучала печатная машина. В стопку ложились свежие номера губернских «Известий», и на третьей странице под шапкой «Юное творчество» — страница губкома РКСМ» — жирными буквами шел заголовок
«Путешествие на Луну» — поэма.
Я взял номеров десять газеты и побежал домой. Спал я крепко. Под подушкой лежала моя первая напечатанная поэма.
Утром, бодрый и радостный, с газетами под мышкой, я помчался в губком. Из комнаты секретаря доносился шум. Я разобрал слова своей поэмы.
«Эге, читают уже...»
С торжественным видом я вошел в кабинет. Мигом наступило молчание. В кабинете сидели Ваня Филь-ков, экправ Валя Грекова, политпросвет Миша Басманов, еще человек пять. На столе перед Мишей лежала моя поэма.
— Ну как, ребята, подходяще? — скромно спросил я.
Молчание начало меня тревожить.
— Ну и сукин же ты сын, Сашка!.. Ну кто бы мог подумать!..
Я почувствовал, что дело неладно... И тогда заговорили все. Я давно не слыхал такого потока бранных слов.
С тревогой смотрел я на своего друга Ваню. Наконец он остановил на мне свой тяжелый взгляд и заговорил.
Век не забыть мне слов Вани Филькова... Он не кричал, как Миша Басманов. Он говорил тихо и даже скорбно.
— Ты что же подрываешь комсомольский авторитет?.. — начал он. — Тут строим, строим. Дело трудное. И о продразверстке подумай, и в Пирловской волости неладно, а Митю Алексашина, члена укома, бандиты убили. И ребята, отрываясь от борьбы, пишут, можно сказать, кровью пишут и о своих ячейках, и о Красной Армии, а ты, редактор, — комсомольское творчество под сукно и на всю страницу свою философию о Луне размазываешь. Тебе уже Земли мало. Тебе уже на нашей планете делать нечего. Для этого мы тебя в газету послали? Эх, Сашка, Сашка, не оправдал ты комсомольского доверия...
Все молчали. Я горестно смотрел на плоды своего творчества.
В этот день губком вынес мне выговор за Луну, с редакторской работы снял и направил на работу в Дресленский уезд.
А о моем полете на Луну еще долго шли разговоры по всей губернии...
***
Василь Владимирович Быков (белор. Васіль Уладзіміравіч Быкаў; 19 июня 1924, дер. Бычки Ушачского района Витебской области — 22 июня 2003, Боровляны, под Минском) — белорусский писатель.
Летом 1939 года сдал экзамены и был принят в Витебское художественное училище
"Летом я отправил документы в Витебск, в художественное училище.
Теперь, по прошествии лет, не думаю, что это мое решение было внезапным, по всей вероятности, это было требование судьбы. Жизнь в колхозе стала невыносимой, голод и репрессии гнали людей прочь. Но взрослым бежать из колхоза было некуда, только молодежь и подростки могли найти какой-то выход.
Как раз в это время в школе появился новый пионервожатый, Виктор Кондрацкий, совсем молодой парень,[37] который женился на нашей «русице» Клавдии Яковлевне. Проработал он в школе недолго и неожиданно исчез. Оказалось, поступил в Витебское художественное училище. Однажды летом я встретил Виктора в Кубличах, и он рассказал мне об училище, показал свои студенческие рисунки. Сказал, что студентам предоставляют общежитие и даже платят стипендию целых 60 рублей! Я рассказал об этом дома, и отец мне говорит: «Езжай и ты туда, потому что тут с голоду умрешь. А там тебе стипендию будут платить. 60 рублей — это ж ого какие деньги!» Правда, отцу не очень нравилось, что я буду учиться на художника, у него был практический крестьянский ум, и отец всё время вздыхал: «Лучше бы ты стал учителей да вступил в партию, как наш Новиков. В начальство выбился!..» К разочарованию отца, стать учителем и партийцем мне было не суждено… Как, впрочем, и стать художником…
На вступительные экзамены ехал поездом (это был мой первый выход в большой мир), с пересадкой в Полоцке, в котором раньше не бывал. К поезду на станцию выехали ранним утром, на телеге, по дороге нас прихватил дождь, вымокли до нитки. Обсыхал, гуляя по Полоцку. Деревенский паренек, который настоящего города никогда не видел, я был потрясен Полоцком, всё в нем было для меня необыкновенным. Узкие, кривые, мощеные улички, магазины… Витебск поразил многолюдьем и… трамваями. С некоторым страхом ехал в трамвае от вокзала в центр. На площади висели огромные цветные рекламы кинотеатров, неподалеку возвышались громадный собор и башня ратуши.
Училище находилось в добротном старом небольшом здании — вид у него был буржуазный. Удивил мозаичный пол в вестибюле, я такого никогда не видел. (Кажется, теперь там музыкальная школа — здание уцелело во время войны.)
Основным экзаменом был, разумеется, экзамен по живописи — мы писали акварелью натюрморт, какие-то горшки. Затем были экзамены по другим дисциплинам, которые я сдал успешно, и, вернувшись домой, вскоре получил уведомление, что принят в училище.[38]
В общежитии училища на койках были голые матрасы, набитые ватой, которая свалялась в твердые комяки — спать на этих матрасах было неудобно, как на камнях. Одеяло надо было иметь свое, и я привез из дому пестрое одеяльце, которое мама достала из сундука, где хранила самые ценные вещи. Одеяльце было выткано крестиками — черное с белым, и мои недоброжелательные друзья по общежитию увидели в нем подобие поповской ризы. От их насмешек мне было стыдно, и я укрывался одеяльцем только в самые холода, сверху набрасывал тужурку. Тужурка эта принадлежала когда-то первому маминому мужу. Перед революцией он был на заработках где-то в Курляндии, во время революции приехал, привез с собой необычный для деревни гардероб — тужурку, позолоченные запонки, целлулоидные воротнички и манжеты для рубашки. Сложил всё это в сундук и уехал в Петербург. Где и сгинул. Мама ждала его чуть ли не пять лет, а затем, сходив пешком в Полоцк поклониться святой Евфросинье Полоцкой, вышла замуж за своего соседа — вдовца Владимира Быкова.
Осенью начались занятия: живопись и рисунок, которые преподавал старый художник Лейтман (впрочем, это тогда он казался мне старым). Остальные предметы были те же, что и в обычной школе. Жил я поначалу в общежитии на Могилевской площади, теперь этого названия нет — Могилевскую переименовали в Советскую. Или в Центральную, точно не помню. Потом (почему — тоже не помню) меня и еще троих студентов поселили в частном доме на площади Смоленская ярмарка. Кажется, прежде эта площадь называлась Красной.
Некоторое время спустя в училище было создано скульптурное отделение, и я вместе с несколькими ребятами перешел туда. Скульптурные классы находились не в здании училища, а в другом, которое стояло в переулке неподалеку от бывшей ратуши и художественного музея. Преподавателем нашим была скульптор Анна Ивановна Беляева, кажется, родом из Киева. (После войны ничего о ней не слыхал. Может, погибла.) Директором училища был Иван Осипович Ахремчик.[39] Его мастерская находилась в здании училища на первом этаже, окна мастерской выходили на улицу. Окна были громадные, как должно быть в мастерской художника. Иван Осипович вечером зажигал в мастерской яркий свет, но шторы не задергивал, и мы с улицы смотрели, как он работает. Помню огромный, во всю стену, холст, на котором неоконченные, полуэскизные фигуры Ленина и Сталина в зале какого-то партсъезда. (Тогда эта тема была обязательной.)
Скульптура, в общем, давалась мне легко, но нравилась меньше, чем живопись. Лепке мы учились на копировании фрагментов античных скульптур, микельанджеловского Давида, что входило в уроки постижения анатомии человеческого тела — мы лепили носы, уши, торсы. Это было нетрудно. Более сложно было с композициями — однофигурными и двухфигурными. Моей курсовой работой была фигура пограничника в шинели, с винтовкой и биноклем, прижатым к глазам. Преподавательница похвалила.
Глину для лепки в скульптурные классы откуда-то привозили, а краски для занятий по живописи надо было покупать. Мы пользовались дешевыми акварельными красками, масляные, о которых все мечтали, стоили дорого и купить их могли немногие. Маслом, помню, писал парень из Азербайджана, и мы с завистью смотрели, как щедро, лихо он «кладет мазок». Мы же бережливо размазюкивали свою акварель на небольших плотных листах ватманской бумаги. А когда отменили стипендии, и акварель стала недоступна.
Город по-прежнему восхищал, манил, удивлял громадными зданиями и витринами. Иногда я заходил в собор, в котором уже не было икон и прочего церковного убранства. Под куполом качался знаменитый маятник Фуко — как доказательство, что Бога нет и Земля вертится. Остальные соборы к тому времени уже были взорваны.
Вечно голодных студентов, однако, больше всего манили столовые. Но, чтобы зайти в столовую, требовалась смелость. Нас сковывала, даже как-то пугала непривычная обстановка, чистые белые скатерти, официантки в белых накрахмаленных передничках. Официантки смотрели на нас,[40] застенчивых деревенских подростков, с усмешкой, особенно, когда принимали наш стыдливый «заказ».
Питались в основном хлебом с кипятком — буханка хлеба в день. Стоило это 1 рубль. Однажды мы подделали пару рублей: нарисовали акварелью, потом хорошенько измяли бумажки, чтобы они выглядели как старые потертые купюры. И продавщица ничего не заметила. Но больше мы на это не отважились…
Витебск в ту пору еще сохранял славу города художников, каким слыл издавна. Кроме художественного музея, на улице Гоголя был музей знаменитого Пэна. Музей этот был открыт после трагической гибели художника — он был убит при загадочных обстоятельствах. В небольшой комнате и на стенах вдоль деревянной лестницы, ведущей на второй этаж, в мастерскую Пэна, висели его работы, выполненные в манере добротного реализма: портреты старых евреев-ремесленников, изображения лошадей, виды старинных кварталов Витебска. О прославленном ученике Пэна Марке Шагале, который жил в эмиграции в Париже, в родном городе художника ничего не знали. Но времена меняются, и через много лет я был в числе тех, кто открывал на Покровской улице памятник знаменитому земляку.
Учился я в Витебске недолго. Осенью 1940 года объявили «радостную» новость: постановлением правительства стипендии отменяются, за все подручные материалы и учебники надо платить… Денег мне из дому не присылали, да я и не просил. Лишь однажды отец, собираясь в Витебск, чтобы повидаться со мной, заехал по дороге к дядьке Степану и взял у него взаймы три червонца. Червонцы эти я растягивал как мог. Тратил главным образом на хлеб — основное мое питание. Встанешь утречком, часов в 6, и бегом к хлебному магазину — занимать очередь. А очередь громадная. Хлебные карточки в то время уже отменили, поэтому за хлебом в город ринулись колхозники всех окрестных деревень, и не только окрестных. И когда в 8 часов открывался магазин, очередь превращалась в толпу, начиналась дикая давка.
На хлеб я тратил рубль в день, но ведь надо было покупать и краски. Да и обувка моя совсем прохудилась — из[41] брезентовых гамашей вылезали пальцы… Попытался я с хлопцами найти какой-нибудь заработок — на погрузочной станции, на щеточной фабрике. Какие-то гроши зарабатывали, кое-как перебивались…
В Витебске, как ни странно, до самой войны сохранился мелкий частный сектор. И однажды на какой-то улице мы приметили маленький магазинчик-мастерскую с неумелой надписью над входной дверью — «Головные уборы шью». Хозяин магазинчика, старый Абрам, сам шил и продавал шапки. И вот, помню, я и Шевчёнок, хлопец из полесской деревни, зашли в магазинчик. (Шевчёнок потом тоже, как и я, бросил учёбу — не мог учиться дальше. Ботинок у него не было, в осеннюю распутицу ходил в рваных войлочных бурках.) Договорились с хозяином сделать ему красивую вывеску, он пообещал заплатить нам за работу 15 рублей. Нашли мы кусок хорошей фанеры, загрунтовали, покрасили, написали по-белорусски «Галаўныя уборы». На одном конце доски намалевали кепку, на другом — шляпу. Приносим заказ. Хозяин смотрел, смотрел и говорит: «А почему шляпа? Что я, шляпы делаю для буржуев?» И не взял вывеску, отказался. Видно еще со времен нэпа был напуган.
Так накрылся наш заработок. Еще какое-то время пошатавшись по городу и поисках хоть какого-нибудь заработка и ничего не найдя, я понял, что в училище мне не удержаться, с искусством придется кончать. Пошел в канцелярию за документами. Там был наш преподаватель литературы, кажется, Леванёнок по фамилии, который сочувственно сказал: «Жаль, Быков, мог бы учиться — у тебя способности…» Мне тоже было жаль, но как я могу учиться? Отнес в комиссионку последнюю рубашку, на полученные деньги купил билет до Полоцка и две булки, которые сразу и съел, присев на скамейку в скверике, в котором ныне стоит памятник Пушкину.
Приехал в свою деревню, вернулся в школу, в десятый класс. Оказалось, что в учебе здорово отстал. А еще новые порядки — учебники платные, надо покупать. Но и купить[42] негде, не хватает учебников. Дома прежняя нужда, в колхозе работа через пень-колоду, за трудодни не платят… Ни хлеба, ни дров.
Как раз в это время начался набор в новоорганизованные школы фабрично-заводского обучения (ФЗО), и я вскоре вновь оказался в Витебске, стал фэзэушником. Что в Витебске — меня радовало. Знакомый уже город, любимые музеи. И воспоминания. Невеселые, однако, воспоминания… В школе ФЗО готовили каменщиков, бетонщиков, арматурщиков — всё очень далекое от искусства. Оно стало далеким и недоступный. Основная учеба фэзэушников — это работа под открытым небом, в любую погоду, на какой-нибудь стройке: класть кирпичи, замешивать раствор… Но тут кормили, давали койку в общежитии, позже стали одевать, выдавали фэзэушную форму. В художественное училище я не заходил, разве что вечером стоял иногда под окнами, смотрел поверх занавесок на прикрытые тряпками скульптуры. Было тягостно и больно…
Зима 1940–1941 годов была очень холодная, с ветрами и жгучими морозами. А мы учились, как я уже сказал, под открытым небом. Помню, шло строительство дома на Суражском шоссе, я выкладывал угол, для чего требуется сноровка, а главное — точный глазомер, чтобы не искривить кладку. Бегали греться в цех черепичной фабрики, которая находилась рядом со стройкой, — там был затишек. Мой угол не совсем мне удался, чуточку покосился, дал крен, и наш наставник Андрей Иванович был недоволен. Какое-то время я переживал по этому поводу. (Зря, впрочем, переживал. Скоро от того дома останется груда щебня. А после войны не останется и следа — всё здесь зарастет бурьяном и крапивой…)"
Василь Быков. Долгая дорога домой.
Фантастика в творчестве автора
В последние годы жизни он написал ряд аллегорических рассказов и притч, по большей части вошедших в сборники «Сьцяна» (1997) и «Пахаджане» (1999). У некоторых из них даже есть авторский подзаголовок – «фантастычны аповед», «фантастычная прыпавесць». Элементы фантастики есть и в пьесе Быкова «Апошні шанц».
https://fantlab.ru/blogarticle31532
Так з’явілася п’еса «Апошні шанц» (1967). Яна, як звычайна ў Быкава, — пра чалавека на вайне, але пралог і эпілог, у якіх дзеянне адбываецца па-за часам і прасторай; нябачны вярхоўны суддзя, што чыніць прысуд; сюжэтаўтваральны магічны акт — вяртанне герояў на 25 гадоў у мінулае — спакойна дазваляюць назваць «Апошні шанц» фантастыкай, толькі ў кшталце Ф. Дзюрэнмата, а не «Зорных караблёў» і «Зорных каралёў».
К фантастике можно отнести и рассказы «Усатая», "Три слова немых" .
Александр Кошара
***
Обухова Лидия Алексеевна родилась в Кутаиси в семье актеров. После смерти отца была удочерена отчимом, офицером-пограничником. Из-за постоянных разъездов семьи училась в разных школах. Жила на Кавказе, Украине, в Средней Азии, Поволжье и Белоруссии. В 1940 году окончила среднюю школу № 10 города Витебска. Война застала Лидию Обухову на границе в Литве. Всю Великую Отечественную войну провела в фашистском концлагере (как дочь пограничника).
Родилась: 17 августа 1924 г.
Умерла: 26 апреля 1991 г.
Фантастика в творчестве Лидии Обуховой.
Заметным явлением в советской фантастике 1960-х годов стала повесть Обуховой «Лилит» (1966). В повести, содержащей явные отсылки к апокрифическому библейскому мифу, описан контакт инопланетных пришельцев с первобытными людьми Земли, увиденный глазами последних. К фантастике относятся также повесть о первобытных людях «Та, которая под цвет травы» (1962), юмористический рассказ «Улыбка птеродактиля» (1979), а также повести и рассказы — «Птенцы археоптерикса», «Диалог с лунным человеком», «Дочь Ноя», «Яблоко этого года» (в основном, юмористическая фантастика), вошедшие в сборник «Диалог с лунным человеком» (1977).
Витебск в творчестве Л.О.
Лидия Обухова
Витьбичи. Исторические новеллы
авторский сборник
Минск: Мастацкая літаратура, 1974 г.
Лидия Обухова. До летописи (рассказ), стр. 5-26
Лидия Обухова. Всеславлева ночь (рассказ), стр. 27-50
Лидия Обухова. Набатное утро (повесть), стр. 51-72
Лидия Обухова. Две свадьбы (рассказ), стр. 73-92
Лидия Обухова. Шаг к Ватерлоо (рассказ), стр. 93-148
Лидия Обухова. Скучный год (рассказ), стр. 149-186
Лидия Обухова. Красные были (рассказ), стр. 187-248
Лидия Обухова. Выстрел в Кленнике (рассказ), стр. 249-312
Лидия Обухова. И мы и после нас… (заключение автора), стр. 313-377
Комментарии, стр. 378-399
***
Анатолий Иванович Мошковский (10 марта 1925 — 2 декабря 2008) — советский детский прозаик и поэт. Родился в Белоруссии, в городе Могилёве, в семье педагогов. Его отец, Иван Борисович Мошковский, ещё до революции окончил учительский институт, а в начале двадцатых годов основал в Могилёве педагогическое училище. Мать, Зоя Васильевна, была дочерью священника, также была хорошо образована и работала учительницей.
Вскоре после рождения Анатолия семья переезжает в Витебск — в этом городе и проходит детство писателя. К чтению Толя Мошковский пристрастился задолго до школы, а в восемь лет написал своё первое стихотворение. В начальных классах увлёкся поэзией Пушкина и Лермонтова и к четырнадцати годам написал уже множество лирических стихотворений и несколько поэм. Он даже «издавал» свои «книги»: делал для них обложки из картона, нумеровал страницы, иллюстрировал цветными карандашами и красками… В 1940 году семья переезжает в Москву.
Фантастическое в творчестве автора
Анатолий Мошковский, уже будучи маститым и достаточно популярным детским писателем, вступив в зрелую пору своего творчества, обратился к фантастике, не изменив, впрочем, ориентации на детскую аудиторию. И, как ни странно, именно две повести, написанные в жанре фантастики, принесли писателю настоящую славу — теперь уже и посмертную, — продолжая регулярно переиздаваться. Первая из них — фантастическая сказка «Семь дней чудес» (1969) о мальчике, к которому попало удивительное научное изобретение — волшебный фонарик «Хитрый глаз», способный управлять эмоциями окружающих людей.
Самым же известным и популярным его произведением стала опубликованная в 1975 году фантастическая повесть «Пятеро в звездолёте», выходившая впоследствии также под названием «Заблудившийся звездолёт». В повести рассказывается о четверых мальчишках и одной девчонке, похитивших звездолёт, на котором они отправились путешествовать по Вселенной. Книга была чрезвычайно популярна в свое время, и многие нынешние фантасты признавались, что к жанру их приворожила именно эта книжка.
***
Владимир Семёнович Короткевич родился 26 ноября 1930 года в Орше . Неоднократно бывал в Витебске. В частности, в 1968-м г. проживал в гостиннице "Витебск", встречался с В. Быковым, Р. Бородулиным и Д. Симановичем. Был одним из почётных гостей на праздновании 1000-летия Витебска (1974). Умер 25.07.84 г.
Фантастическое в творчестве Короткевича:
Не будучи писателем-фантастом, как таковым, Короткевич оказал большое влияние на творчество белорусских писателей этого жанра, таких как Сергей Булыга, Ника Ракитина и многих других. В его произведениях широко используются народные легенды и предания; героика, романтика и приключения – существенная составляющая большинства его книг. Мистический характер носят повесть «Ладья отчаяния» и «Легенда аб бедным д'ябле і аб адвакатах Сатаны», написанная как роман-сценарий. Элементы мистики содержатся в романах «Христос приземлился в Городне» и «Чёрный замок Ольшанский». Особо следует упомянуть повесть «Дикая охота короля Стаха» — вероятно, лучшее из произведений, написанных в жанре готики в советские времена. Это блестящая модернизированная стилизация под Анну Радклифф, где пробирающие до костей якобы мистические ужасы оказываются на самом деле порождением вполне человеческой подлости и злобы.
https://fantlab.ru/autor7766
"Трагедыі не знікнуць пры Камуне. Балада аб арганаўтах. Дэман. Балада пра Невядомага, Першага" — вершы.
Элементы мистики и параллельного романа обнаруживаются в романе "Чёрный замок Ольшанский".
Перадгісторыя ( аповесць, Нёман №№1-3 /2010 — вялікі дзякуй за наданый тэкст napanya!).
Витебск в творчестве В. Короткевича:
Званы Віцебска (1973) Тысячу стагоддзяў табе! (1974) Вiцебск — месца майстроў (1977)
***
Яков (Ян) Рувимович (Романович) Вилькин (белор. Якаў Раманавіч Вількін, 5 января 1932, Витебск, БССР — 22 октября 1997, Минск, Белоруссия) — советский и белорусский писатель, этнограф, педагог. Кандидат исторических наук (1971), профессор (1991). Заслуженный тренер Белоруссии (1991).
Окончил Минское художественное училище (1950), Белорусский институт физической культуры и спорта (1956). В 1961—1997 годах преподавал в Академии физического воспитания и спорта.
В 1971 году защитил кандидатскую диссертацию: «Белорусские народные игры второй половины XIX ― начала XX в.».
Собирал, исследовал и классифицировал белорусские народные игры. Автор фантастических повестей, учебников по физической культуре, справочников по истории физкультурного движения в Белорусии.
Фантастика в творчестве Я.В.
Яков Вилькин
Необыкновенные приключения Геннадия Диогенова
1963, повесть
Яков Вилькин
История Лима Великолепного
1965, повесть
***
Давид Григорьевич Симанович (26 июня 1932, Наровля — 9 мая 2014, Витебск) — белорусский русскоязычный поэт, прозаик, эссеист, литературовед, переводчик. Член Союза писателей СССР (1960), Союза белорусских писателей.
Окончил школу (1950) с золотой медалью, окончил филфак БГУ (1955).
Витебск в творчестве Д.С.
После окончания вуза работал учителем русского языка и литературы Крынковской средней школы Лиозненского района (1955-59), литсотрудником редакции областной газеты «Віцебскі рабочы» (1960—1961), редактором, старшим редактором, заведующим отделом художественных передач Комитета по телевидению и радиовещанию Витебского облисполкома (1961-94). Возглавлял (1971-81) Витебское областное литературное объединение и областное объединение молодой творческой интеллигенции «Веснянка».
Проживал по пр. Фрунзе, 52 и по ул. Ленина, 53
Литературная и общественная работа
Дебютировал в 1948 г. стихотворением «Парк Победы», напечатанным сразу в двух местных газетах: «Бальшавік Палесся» и «Зорька».
Председатель Пушкинского (1989) и Шагаловского (1991) комитетов. Автор проектов «Открытые уроки поэзии в школах» (1983), «Дни литературы, посвященные Владимиру Короткевичу» (1986), «Пушкинский праздник поэзии в Витебске» (1989), «Витебский день Владимира Маяковского с лирическими отступлениями в прошлое и будущее» (2002). Основатель и автор международных проектов «Шагаловские дни», «Шагаловские чтения», «В гостях у Марка и Беллы». Участник III Всесоюзного совещания молодых писателей (1956). Участвовал в Днях советской литературы в Горьковской области (1977), в Днях советской литературы в Красноярском крае (1979), в Днях советской литературы в Приморье (1981), в Днях советской литературы в Узбекистане (1982).
Давид Симанович — автор более тридцати книг поэзии и прозы, в которых исследует творческие связи известных деятелей литературы и искусства с белорусским краем, дает лирическое осмысление жизни родной земли (Придвинья и Полесья). Сборники для детей: «Волшебный луг» (1959) и «Зеленый кузнечик» (1984).
Является автором телепьес «Яков Свердлов» (поставлена в 1963), «Осенний букет: И. Репин в Здравнёве» (поставлена в 1964), сценариев для фильмов «Молодость древнего города» (1964), «Баллада о красном кавалеристе» (1968), «Литературными маршрутами Витебщины» (1969), «Засталася душа яго тут» (1997).
Публиковался в журнале «Мишпоха».
Выступал как переводчик с разных языков. Стихи Давида Симановича переведены на белорусский, немецкий, идиш, иврит, английский, французский, латышский, грузинский, чешский языки. Поэзию Давида Симановича положили на музыку композиторы И. Лученок, Б. Носовский, Г. Юдин, А. Гоман, Н. Устинова, В. Савинов, В. Шевяков, Н. Нестеренко, А. Шипиков, Л. Маранов.
В Витебске поэту установлены памятник[1] и мемориальная доска[2], проводятся вечера авторской песни и поэзии, посвященные памяти поэта[3]
Фантастика в творчестве Д.С.
В его багаже есть и стихотворения фантастического жанра («Весенняя сказка», «Дельфины», «Как будто во сне, продвигаюсь в Машине времени...» и др.)
http://archivsf.narod.ru/1932/david_siman...
ДЕЛЬФИНЫ
(из книги «Минуты»)
На Чёрном море – светлые глубины.
Там, поднимаясь и скользя ко дну,
по-человечьи прыгают дельфины
и радуются солнечному дню.
И хоть в земной рождённый колыбели,
но времени космического сын,
я верю, что дельфины прилетели
с далёкого созвездия Дельфин.
В своих ракетах, в кораблях дельфиньих,
преодолев межзвёздные поля,
они спешили к нам сюда, где финиш
под ласковым названием Земля.
Ещё и не построились Афины
и не было ни Рима, ни Москвы,
но жили синеглазые дельфины
среди необозримой синевы.
И верю я в гипотезу такую,
что в темноте космических глубин
о них тысячелетия тоскует
далёкое созвездие Дельфин.
Читая книги, глядя телефильмы
про жизнь дельфинов и дельфиний быт,
я думаю: «А может, по-дельфиньи
со мной пришелец звёздный говорит
о том, что где-то есть другая осень,
зима другая средь других долин…»
А мы никак дельфинов не расспросим
о жизни на созвездии Дельфин.
И хочется, чтоб, выйдя из пучины
суровых океанов и морей,
не толковали гордые дельфины
о родине потерянной своей.
Ведь всё равно, преодолев пространства
и время, мы однажды полетим
по звёздным трассам.
И услышит «Здравствуй!»
далёкое созвездие Дельфин.
* * *
Как будто во сне, продвигаюсь в Машине времени.
Мгновенье – и я встречаю папанинцев.
Или во главе первобытного племени
иду на мамонта с дубовой палицей.
Дерзкой машины механизм тонкий
приближает все временные дали.
Мгновенье – и рядом стоят потомки,
которые меня никогда не видали.
Мгновенье – и, уходя от смерти,
в юность лечу, покидаю старость.
И вдруг вспоминаю, в каком столетье
моя любимая без меня осталась.
Вспоминаю: с друзьями о встрече уславливались.
С тех пор протекли времени реки.
Нажимаю кнопку – и навсегда останавливаюсь
на берегу Припяти в двадцатом веке.
В несовершенном, войной чреватом,
покрытом недоверья коростой,
с полётами в космос и Бухенвальдом,
с фашистской свастикой и звездой Кремлёвской.
И пусть, захлопнув времени ящик,
нерушимыми станут веков границы,
я здесь остаюсь, чтоб жить настоящим,
помнить прошлое, к будущему стремиться.
1967
ШАГАЛ
в книгах: «Избранное» стр.132-133,
«Радость молнии» стр.224,
«Скрипка Шагала, или здесь осталась его душа» с названием «И я лечу, и ты летишь» стр.32-33. (есть ещё это стихотворение и в других книгах Д.С.)
Стол покидает рыба-фиш,
наполненная фаршем,
и прямо – в небо…
– Эй, шалишь! –
мы ей вдогонку машем.
Кричим: – Художник, право, чёрт!
Он не имеет права!..
Но этот странный натюрморт
давно покрыла слава.
И слой её не то что пыль:
не сдуешь пылесосом.
И рыба в небе – это быль
о будущем и прошлом.
Там скрипачи взлетают с крыш,
как из аэропорта.
И я лечу. И ты летишь.
И все сомненья – к чёрту!
А впереди – старик-скрипач.
Вот нам его догнать бы
и пожелать ему удач –
играть почаще свадьбы.
Он приближается к луне
над городом апрельским,
и треплет время в вышине
его седые пейсы.
А древний Витебск и Париж
в просторах распростёрты.
И я лечу. И ты летишь.
И все сомненья – к черту!
1968г
* * *
из книги «Избранное» с.139-140.
Как будто сошли с ума,
идут по земле, пританцовывая,
домики и дома
и даже зданья дворцовые.
Сорваны с якорей
своих унылых фундаментов.
Шествие площадей –
как шествие гордых мамонтов.
Покинув Минск и Москву,
к морям и лесам торопятся.
– Мы теперь в отпуску! –
они объясняют без робости.
Я видел – клянусь вам в том
не под парами винными:
нырнул трёхэтажный дом
в Байкал. И чистенький вынырнул.
А в черноморских волнах,
до космоса брызги разбрасывая,
собрав миллионы зевак,
купалась Площадь Согласия.
Впрочем, пока я не спал,
за новыми фактами рыская,
мой собственный дом сбежал
куда-то на взморье Рижское.
1966г
Стюардесса уверенно сказала: «Догоним!
Утреннее солнце от нас не уйдет...»
Над апрельским городом,
над твоим микрорайоном
набирал высоту самолет.
Впереди глядел рассвет пылающий
на зеленые квадраты юных трав.
В ту минуту ты, наверное, спала еще,
безмятежно руки разметав.
А когда мы обогнали солнце гордое,
пролетев над вотчиной богов,
показалось мне, что ты бежишь по городу,
руки протянув до облаков.
И лица и губ моих касаются
пальцы из немыслимой дали
пусть не первой на земле красавицы —
просто лучшей женщины земли.
ЗИМНЯЯ СКАЗКА
из книги «Весенняя сказка» с.82-83.
Ещё в скворечне жил Скворец,
не думая о холоде,
а осень Иву под венец
вела, как дочку, в золоте.
И на заре жених-Мороз
в шкатулке разукрашенной
для ожерелья иней нёс
и бороду поглаживал.
Делился думами опять
с Метелицею-свахою:
как свадьбу звонкую сыграть,
чтоб даже Горы ахали.
И, рассмеявшись за холмом,
игривая Метелица
махнула тучей-рукавом –
и снег коврами стелется.
Деревьев пышные стволы
с озёрами хрустальными,
как новогодние столы,
по всей земле расставлены.
Вдали с подарками спешат
на свадьбу гости званые,
и бубенцы вокруг звенят
над белыми полянами.
Приехал Ветер: «Тройка, стой!
Сейчас плясать попробую!» –
И пляшет Ветер молодой
с косматыми сугробами.
А за невесту с женихом
пьют гости, как положено,
Большим Серебряным Ковшом,
у облаков одолженным.
Кричат сосульки; «Горько нам!
Пусть дядя не стесняется!»
И он к завьюженным ветвям
устами прикасается.
И там, где прикоснулся он,
над тихими дорожками
рассыплет Ива вешний звон
дочурками-Серёжками.
ВЕСЕННЯЯ СКАЗКА
https://fantlab.ru/blogarticle27405
***
Наум Ним, собственно Наум Аронович Ефремов (род. 16 февраля 1951, Богушевск, Витебская область) — российский писатель, журналист и правозащитник. В 2012 году получил премию имени А. и Б. Стругацких за роман «Господи, сделай так…», место действия кот. напоминает пгт Богушевск, Сенненского р-на, Витебской обл.
https://fantlab.ru/work358557
Предыдущий роман Наума Нима удостоен премии имени братьев Стругацких, он был сочтен фантастическим. Этот роман тоже своего рода фантастика — настолько он фантастически реален и точен. Известно время действия — тридцать с лишним лет назад, 28 мая 1986 года (напомним, это день приземления немецкого летчика Матиаса Руста на Васильевском спуске у Кремля). Известно место действия — бесконечно далекий от Кремля городок Богушевск в Витебской области. Известно все, что потом случилось со страной и ее жителями. Чтобы не оставалось совсем ничего неизвестного, расшифруем и название книги: «Юби» — это призыв «Люби» в фонетике одного из героев, подростка, как сказали бы теперь, с особенностями развития, а тогда именовавшегося просто придурком. О романе написал Дмитрий Быков, искренне восхищенный и книгой, и ее автором: «Перед вами одна из главных книг одного из главных русских писателей. Когда-нибудь это будет понятно всем», — обещает Быков. Чтобы снова не ждать тридцать лет и сразу попасть в число тех, кому все станет понятно уже сейчас, книгу нужно непременно прочесть.
https://fantlab.ru/work973496
Инф. Сяргея Глуша (Витебск)
***
Марина Москвина Крио. 2018
http://marinamoskvina.ru/biografiya/
"Я тоже была свидетелем раздвоения Макара, правда, почти в младенческом возрасте. У деда был дом в Юрмале, он шел по сосновому бору, а я бежала ему навстречу, когда увидела еще одного Макара, точь-в-точь такого же. Второй неподвижно сидел на краю дороги. Внезапно тот, что сидел, – исчез, и меня подхватил на руки «оставшийся».
Стеша давно хотела разобраться с феноменом расщепления Макара. И страшно обрадовалась, когда квантовые физики, она где-то прочитала, открыли, что элементарная частица, которая у тебя перед носом, в одно и то же время способна обитать в удаленной точке мироздания, – некий закон симметрии, как она поняла, отражающий – если не всё без разбору, то уж, во всяком случае, нечто примечательное.
Стеша написала письмо знакомому физику, профессору Курдюкову.
«Нельзя ли использовать это открытие, – спросила она, – для объяснения того факта, что исход одного и того же сражения в Первой мировой войне для моего отца получился неодинаковый. Я пишу о нем книгу и хочу знать: казус его раздвоения – иллюзия или реальность?»
Вскоре ей пришло письмо. Профессор Курдюков отвечал буквально следующее:
«В человеческой психике наверняка и не то бывает. А вот в действительности – нет, нет и нет. По крайней мере, с большими и тяжелыми объектами вроде людей. Так называемый «туннельный эффект» на людях еще никто не наблюдал (слишком большой потенциальный барьер, нарушение когерентности etc.).
Квантовая физика, на которую вы ссылаетесь, при переходе от маленьких и легких объектов (вроде электрона) к большим и тяжелым (вроде человека) плавно превращается в классическую, где «и того, и другого одновременно» не бывает. Боюсь, описать упомянутое вами явление можете только вы. А квантовая физика – увы, не может.
Засим остаюсь неизменно Ваш – проф. Курдюков».
«Уважаемый Илья Наумович, – строчила Стеша.
– Когда-то романы Жюль Верна, Артура Кларка, гиперболоид инженера Гарина казались завиральщиной, и что же? Прошла всего пара-тройка десятков лет, и сказка стала былью…»
«Проясню ситуацию, – отвечал Курдюков. – Дело в том, что Жюль Верн, Алексей Толстой и Артур Кларк были (последний с некоторой натяжкой) фантастические, кошмарные невежды. Как летать на Луну и что при этом происходит, как сделать подводную лодку и т. д. реальные ученые, а не хрен-знает-кто, знали досконально в начале XIX века. Что нельзя просверлить землю с помощью каких-то термитных кубиков, было ясно начиная с XVIII века. Фантасты ничего не предсказывали. Oни просто продавали свои невежественные фантазии еще большим невеждам».
«Выходит, фантастику на свалку?» – писала ему Стеша, понемногу заводясь.
«Фантастика – это совсем не то, что вы думаете, – отвечал профессор. – Фантастика – это когда Галилей додумался, что люди, заключенные внутрь корабля, который с одной скоростью скользит по гладкой воде, никогда не догадаются о том, что они внутри корабля, который скользит по гладкой воде. Вы будете смеяться, но вся современная физика возникла из этого. Фантастика – это когда Фарадей и Максвелл догадались до радиоволн, а Герц их нашел. Фантастика – это таблица Менделеева. Фантастика – это когда Планк, Эйнштейн и Бор поняли, что для того, чтоб вы видели свет, электроны должны летать вокруг протонов в атомных ядрах…»
И заключил этот спор сентенцией:
«Замечательная проза, – написал он, словно высекая свою мысль на мраморе, – велика не «изобретением» какой-нибудь адской машинки или волшебных лучей с чудесными свойствами, – но тем, что автор постиг что-то важное в человеке: миф о царе Мидасе – не об утерянной технологии превращения чего угодно в золото путем прикосновения. Точно так же, как и «Шагреневая кожа» Оноре де Бальзака – не об уникальных свойствах некоторой разновидности кожи. Так что подпорки в виде квантовой механики (или любой другой «официально признанной» теории) хорошей книжке просто не нужны: она не об этом.
…Разве нет?
Капитан Очевидность».
::::
Как любой город с долгой и увлекательной историей, Витебск богат своими героями. Это реальные люди и вымышленные персонажи, о которых до сих пор сочиняют легенды, пишут монографии, снимают фильмы и выпускают бестселлеры в красивых обложках.
Одна из последних книг о Витебске — роман Марины Москвиной «Крио». Книга о загадочном и немножко сумасшедшем, патриархальном городе, который полон чудесных картин и историй -вперемешку сказочных и реальных. Войны и революция, бродячие музыканты и авантюристы всех мастей, цирк-шапито и джаз, а также ученый криолог, придумавший, как остановить Время
—в славном городе Витебске — на ветру, на холмах, где и правда все летело: речка, мост, дорога, узкие улочки, заросшие подорожником и лебедой, кабаки с жестяными вывесками, разукрашенные пенящимися кружками и курицей на вертеле, высокая белая церковь на Соборной площади, первая пропускная баня, плуговой завод, игольная фабрика, шляпочное кустарное предприятие — Володарского, дом восемь, кружок по изучению критики чистого разума Канта — Зеленая, пять, приют для малолетних преступников на Богословской, общественные прачечные, тюремная библиотека при губернской тюрьме, балетная студия на Верхне-Петровскойулице...
И река, в которую войдешь — «рыбы за ноги хватают: сомы, толстолобики с поросенка — не утянешь»
—По теплой Двине, разломившей пополам город, фланировали пароходы, мерно стуча по ее летейским водам огромными колесами-лопастями, заходя в извилистые притоки Лучесу и Витьбу — с высокими, заросшими ивами берегами, радуя расслабленных пассажиров живописными картинами.
Золоченой рамой город окружал Смоленскую базарную площадь, испускавшую на три версты вокруг соблазнительные и сокрушительные грибные, чесночные, лавровые, рыбные, пряные, ядреные запахи. Лавки с красными занавесками открыты для рыночной публики, перед распахнутыми дверьми на табуретках восседали необъятные мастерицы и проворно вязали чулки из овечьей шерсти. Тут же — сита с ягодами, хлебами, лепешками и коржами, пирамиды горшков и кастрюль, скобяная утварь, корыта яблок. По рыночным рядам бродили козы, грозя наделать бед, вдали пара волов тащила воз, доверху нагруженный картофелем...
Этого Витебска, Витебска прошлого, уже давно нет на свете.
***
Википедия, фантлаб, интернет-источники
"Литературное творчество в системе художественной культуры Витебщины (1918-1945) "/А.В. Русецкий, Ю.А. Русецкий. — Витебск. 2009
Сяргей Глуш
Ранее о Витебске в прозе и мемуарах: https://fantlab.ru/blogarticle52034
https://fantlab.ru/blogarticle42081
облако тэгов
