1. СТАРИК ХОТТАБЫЧ НАС ЗАМЕТИЛ
В 1938 году, в пору самой прелестной зрелости социализма, 35-летний советский писатель Лагин с помощью выдуманного им пионера Владимира Алексеевича Костылькова выпустил на волю джинна по имени Гассан Абдуррахман ибн Хоттаб, непослушного раба самого царя Соломона (Сулейман ибн Дауд, или Шломо бен Давид, как вам больше нравится). Джинн был выпущен из замшелого глиняного кувшина своевременно – вся страна в один голос уж распевала, что рождена для преобразования сказки в быль, и была наводнена к 1938 году в неограниченном количестве и колобками, и дураками-иванами, и юдами-чудами, и кощеями, казавшимися абсолютно бессмертными.
Но в обоих визитах есть и некоторые совпадения. Во-первых, и "консультант с копытом", и старик Хоттабыч не могут пройти мимо квартирного вопроса. Вот и начинаются игры с расширением пространства и воздвижением дворцов на фоне ерничанья над бедными москвичами, что теснятся в коммуналках. Напомним, что повесть "Старик Хоттабыч" начинается с описания переезда семьи Костыльковых из одной коммунальной квартиры в другую, и герои вместе с автором необыкновенно радуются этому факту. Квартирный вопрос уже не просто испортил людей, он сформировал новое поколение... Во-вторых, в том и в другом случаях золотые дожди, обрушивающиеся на головы героев, – явление почти заурядное. В-третьих, оба пришельца испытывают явную симпатию к театру, особенно их привлекает обращение к публике со сцены (один устраивает феерическое шоу в театре Варьете, а другой – в цирке, куда мы еще вернемся). Но, подчеркнем, Воланд слинял, оставшись и по сей день загадочным и грозным служителем Зла, а Хоттабыч прописался в Москве, стал любимцем советской и постсоветской детворы.Вернемся к оригинальному тексту Лагина. Вот что важно: полюбился-то не сюжет, не история о том, как настоящий пионер и от чудес откажется, и джинна переубедит и перевоспитает, а просто сам джинн и стал любимцем (обаятельнейший, знаете ли, старикан, до конца все-таки недоосоветившийся, а значит, не погибла надежда раскрутить его на парочку полезных дел). И это вам не ифрит из "Тысячи и одной ночи", у которого голова – как купол, ноги – как столбы, руки – как вилы, рот – как пещера, глаза мечут искры, а посреди лба растет рог. Хоттабыч, напротив, не просто антропоморфен, он Человечный Человек (подобный образ достигается в конце 30-х годов с использованием минимума изобразительных средств, достаточно упомянуть, что у героя "глаза с лукавинкой", и все – образ Человечного Человека создан, хотя, конечно, и не Самого Человечного, а Просто Человечного). Но кроме этой пресловутой "человечности", в Хоттабыче есть что-то невероятно домашнее, семейное, личное... В чем же все-таки секрет притягательности этого художественного, простите, образа?
А в том, что в 1938 году (освободите меня от перечисления достижений) 35-летний уроженец Витебска Лазарь Иосифович Гинзбург, пишущий в Москве под псевдонимом Лагин, вдруг умудряется передать нам всем привет из дореволюционного еврейского местечка, выпустив из "склизкой, замшелой глиняной бутылки" подсознания родного и любимого человека, скорее всего, собственного дедушку, а может, и меламеда из хедера или кого еще из витебских хосидов. И если у кого-то возникнут сомнения в безусловности еврейских корней Хоттабыча, то отошлем Фому сначала к графическим экзерсисам К.Ротова, первого иллюстратора "Старика Хоттабыча". Смени подпись, и получится вполне качественная антисемитская карикатура... А потом обратимся к авторскому описанию. Прежде всего, мы знаем, что Гассан – "тощий старик с бородой по пояс". И является к читателю "в роскошной шелковой чалме, в таком же кафтане и шароварах и необыкновенно вычурных сафьяновых туфлях", что говорит лишь о желании Лагина облачить героя в ориентально-исламские шмотки, но никак не о знании подобного быта. Зато для "наших дней" Лазарь Иосифович переодевает своего героя со вкусом и знанием дела: "Хоттабыч был великолепен в новой пиджачной паре из белого полотна, украинской вышитой сорочке и твердой соломенной шляпе канотье. Единственной деталью его туалета, которую он ни за что не согласился сменить, были туфли" (так описан внешний вид Хоттабыча в издании 1940 года, в поздних изданиях внесены небольшие изменения: костюм стал парусиновым, а сафьяновые туфли – розовыми).
Вот и представьте себе бородатого деда в белых одеждах и розовых тапочках. Ну, разве он не из тусовки "пикейных жилетов" у кафе "Флорида" в Черноморске?..
Прежде чем познакомиться с прочими "местечковыми" привычками старого джинна, обратимся, наконец, к историческим особенностям издания сей книги. Лагин писал "Хоттабыча" в 1938 году для "Пионерской правды" и журнала "Пионер", где повесть печаталась из номера в номер. А отдельной книжкой она вышла в 1940 году, почти не отличаясь от газетно-журнального варианта. Зато уже после войны повесть увидела свет в сильно преображенном виде. Объем увеличился. Появилось около десятка новых глав. Добавились арабески. Мелкие причинно-следственные недоразумения, встречающиеся в первом издании, были устранены. Все, что можно было причесать, было прилизано и припомажено. Однако, не соблазняясь в целом прелестями сравнительного анализа, обратимся лишь к одной-единственной строчке, самой, может быть, важной во всем этом трогательном повествовании. Наиболее феерично и самозабвенно колдует Хоттабыч на арене цирка. Характер волшебных буйств джинна – апокалиптичен. Артисты тают в воздухе, зрители со свистом возносятся за пределы купола, оркестр сжат до размеров горошины и закатан в правое ухо возбужденного джинна. И когда хозяин-пионер приказывает все привести в изначальный порядок, Хоттабыч соглашается, правда, неохотно, ссылаясь на сильную усталость. Вот как выглядит сей акт волшебства в послевоенном издании:
"Вместо ответа Хоттабыч, кряхтя, приподнялся на ноги, вырвал из бороды тринадцать волосков, мелко их изорвал, выкрикнул какое-то странное и очень длинное слово и, обессиленный, опустился прямо на опилки, покрывающие арену".
Кстати, во всем повествовании вы не найдете примеров магических заговоров Хоттабыча. Никаких "трахтибидохов". Молчание. В лучшем случае – "очень длинное слово". Но не в издании 1940 года. Там сцена в цирке выглядит чуть-чуть иначе:
"Вместо ответа Хоттабыч, кряхтя, приподнялся на ноги, вырвал из бороды тринадцать волосков, мелко их изорвал, выкрикнул какое-то странное слово "лехододиликраскало" и, обессиленный, опустился прямо на опилки, покрывающие арену".
Лехододиликраскало! Давайте понаслаждаемся, давайте посмакуем это "заклинание"! Лехододиликраскало. То есть "Лехо доди ликрас кало". Традиционное ашкеназийское произношение стиха "Леха доди ликрат кала", известного каждому еврейскому мальчику, родившемуся в Витебске в 1903 году и успевшему пройти университеты хедера. "Иди, мой друг, навстречу невесте!" Стихи, которые каждый богобоязненный еврей с чувством и очень громко распевает каждую пятницу вечером. Напомним продолжение – "пней шабес некабело" (с тем же ашкеназийским прононсом) – "встретим лик Субботы".
Вот вам и "ха-ха-ха, Хоттабыч"! До того наколдовался, так устал, что вспомнил о Шабате... Но почему все-таки "леха доди", а не что-нибудь другое, тоже популярно-предсубботнее, например "шалом алейхем малахей ха-шарет" («мир вам, ангелы служения»)? Ну, прежде всего, потому, что литургический гимн «Леха доди» составлен тоже «волшебником» – цфатским каббалистом Шломо Алкабецом. Текст сей составлен по всем правилам метафизической науки: начальные буквы строф образуют акростих имени автора, и в тексте присутствует рефрен заклинания – «иди, мой друг (или – возлюбленный), навстречу невесте». А суббота как невеста – это классический талмудический образ (трактат Шабат, 118б-119а).
Но может, кроме царицы-Субботы, есть еще одна невеста, навстречу которой бежит Гинзбург, сопровождаемый верным оруженосцем Хоттабычем? А вот еще один интересный факт: повесть бедна женскими персонажами. Да их просто нет. Сквозные проходы бабушки и мамы Вольки Костылькова не в счет. Правда, в одном из послевоенных изданий появляется строгая, но справедливая учительница географии, за которой охотится разгневанный Хоттабыч и которую пытаются спасти от ярости джинна друзья-пионеры. Никакой романтики. И никаких невест, никаких подруг у пионеров-героев. Такое ощущение, что всех девочек из московских дворов в 1938 году репрессировали. Жуть. А юных героев вопросы пола вообще не интересуют. И тут правомочно задать вопрос, а сколько же им лет, этим сексуально-недоразвитым детишкам? На первой же странице есть ответ, только в разных изданиях он и звучит по-разному. В поздних редакциях Вольке дают 11-12 лет, а вот в издании 1940 года сказано отцом героя: "Парню тринадцать лет". То есть, с еврейской (хоттабычевой) точки зрения, Волька ибн (бен) Алеша достиг совершеннолетия и стал потенциальным женихом. Но, как было уже сказано, никаких невест! Кроме "леха доди"...
И вот когда я уже утвердился в мысли, что, наверное, в личной жизни автора в 1938 году явно произошла какая-то душераздирающая драма, как получил неожиданное тому подтверждение. Иерусалимский поэт Гали-Дана Зингер, с сочувствием выслушав мои стенания по поводу отсутствия хоттабычевой невесты, посоветовала познакомиться со сказкой английского писателя Ф.Энсти (Томас Энсти Гатри, 1856-1934) "Медный кувшин", сюжет которой нам, кажется, уже знаком: молодой лондонский архитектор выпускает на волю из медного кувшина джинна, заточенного туда царем Соломоном. Сомнений в том, что Лагин читал эту дивную повесть, нет никаких. Уж слишком много совпадений в сюжетах. Да и зеленый джинн Факраш-эль-Аамаш так же, как и Гассан Абдуррахман ибн Хоттаб, вполне антропоморфен и геронтичен. Вот что рассказала в 1980 году дочь писателя Наталья Лагина: «Много лет спустя отец показал мне дореволюционного издания книжку английского писателя Ф.Анстея «Медный кувшин», попавшую ему в руки еще в 1916 году и в какой-то мере подтолкнувшую его к первоначальному замыслу будущего «Хоттабыча»».
Так вот, если Лагин и позаимствовал у Ф.Энсти сюжет и отчасти героя, то кое-чем он не прельстился. И это кое-что, а точнее, кое-кто – невеста. Вся лондонская история с джинном из медного кувшина разворачивается на фоне помолвки героя, который этому событию, отдадим ему должное, придает куда большее значение, нежели появлению в доме сумасбродного чародея. Итак, невеста оставлена в Лондоне, в Москву ее не взяли. В Москве и без баб дел хватает, а посему – долой их, особенно если они служат причиной для излишних душевных переживаний. Но не будем копаться в биографии писателя, тем более что и биографии как таковой нет, кроме строк в литературной энциклопедии о том, что в 1934 году Лагин закончил в Москве институт Красной Профессуры. А что происходило на личном фронте – загадка. Пусть загадкой и остается, а мы не будем метить в пушкиноведы. Но пофантазировать приятно. Вот, спрашивается, почему псевдоним у Гинзбурга – Лагин? Объяснение, что Лагин – это просто-напросто ЛАзарь ГИНзбург, не самое яркое. Куда интереснее вообразить, что псевдоним был взят за пару лет до написания "Хоттабыча" и отражает возраст литератора – 33 года (число 33 записывается буквами "ламед" (30) и "гимел" (3) и читается – "лаг"). Для недоучившегося талмудиста-начетчика, а ныне выпускника института Красной Профессуры, очень даже оригинально. А может "лагин" – это анаграмма слова "галин"? В таком случае мы выяснили имя несостоявшейся невесты... И еще одно задушевно-идиотское, а посему и похожее на истинное, наблюдение: не явилось ли имечко арабское Хоттаб («дровосек», «собиратель сучков») подсознательным слепком со слова "кетуба" (брачный контракт)? Тогда все становится на свои места: личная драма по поводу несостоявшейся свадьбы так сильна, что утешить незадачливого жениха может лишь его давным-давно умерший дедушка, явившийся ab imo pectore в образе всесильного джинна, мудрого целителя печали.
А в том, что Хоттабыч мудр, ни у кого сомнений нет. Напомним один диалог (в разных изданиях он произносится героями в разных местах: то в парикмахерской, то в павильоне прохладительных напитков, но содержание его везде одно и то же; мы же, дабы не нарушать традицию, цитируем издание 1940 года):
"– И пусть обворуют, – жестко ответил Хоттабыч, – так этим смешливым бездельникам и надо.
– Фу-ты, чепуха какая! – вконец возмутился Волька. – Парикмахерская ведь не частная, парикмахерская ведь государственная, старая ты балда!
– Да позволено будет мне узнать, что ты, о бриллиант моей души, подразумеваешь под этим неизвестным мне словом "балда"? – осведомился с любопытством старик Хоттабыч.
Волька от смущения покраснел, как помидор.
– Понимаешь ли... как тебе сказать... э-э-э... ну, в общем, слово "балда" означает "мудрец"".
И Хоттабыча удовлетворяет это объяснение. Оно ему понятно, ведь мудрец, он кто? Правильно, "муж знания, веры", или "баал дат", или "балдос" в хоттабычево-ашкеназийском произношении. Он не спорит со своим юным другом, а принимает словечко (несколько искаженное в его понимании) на вооружение, чтобы при случае воспользоваться им. Нас тоже удовлетворяет подобная этимология слова "балда", ибо она лишний раз доказывает, что история происхождения старика Хоттабыча и его места в детской литературе, а также всеобщей к нему любви, может послужить назиданием для поучающихся, будь она даже написана иглами в уголках глаз.
1998-2007
(Первая публикация – «Окна», 17.09.1998 г.)
http://booknik.ru/library/all/starik-hott...
2. ВОЛАНД И СТАРИК ХОТТАБЫЧ
В конце 1930-х годов дописывались два очень разных, но сближенных в важной точке произведения – «Мастер и Маргарита» М. Булгакова и «Старик Хоттабыч» Л. Лагина.
Литературному произведению невозможно задавать вопрос – почему оно появилось. Но иногда все же хочется высказать свою гипотезу. Почему замысел со всемогущим героем в центре, распоряжающимся реальностью по своему усмотрению, разрабатывался столь разными беллетристами – одновременно?
Персона, стоявшая в тот год во главе страны, давно уже воспринималась ее жителями как воплощение всемогущества – и в сторону зла, и в сторону добра. О зле разговоров вслух не было, о звонках же кому-либо прямо домой, о неожиданной помощи и т. п. слагались легенды. Само это всемогущество, владение – в прямом смысле слова – одного человека жизнями десятков миллионов во второй половине 1930-х годов было столь очевидно, столь ежеминутно наглядно, что можно представить, как литератора неудержимо тянуло – изобразить не близкое к кровавой реальности (это могло прийти в голову только самоубийцам), а нечто вроде сказки: о том, как некий падишах может в любой момент отсекать людям головы. Неудивительно, что такая тяга возникла одновременно у разных писателей – удивительно скорее, что таких сочинений не было гораздо больше. В этой тяге могло присутствовать и бессознательное желание расколдовать страну, изобразив фантастику происходящего в сказочном обличье, – ведь оцепенелость страны чувствовали и те, кто не осознавали, что они ее чувствуют.
Разительно сходны прежде всего наглядно демонстрирующие всемогущество героя сцены в цирке («Старик Хоттабыч») и в Варьете («Мастер и Маргарита»).
«– Разве это чудеса? Ха-ха!
Он отодвинул оторопевшего фокусника в сторону и для начала изверг из своего рта один за другим пятнадцать огромных разноцветных языков пламени, да таких, что по цирку сразу пронесся явственный запах серы»[707].
После серии превращений «оторопевшего фокусника» Хоттабыч возвращает его «в его обычное состояние, но только для того, чтобы тут же разодрать его пополам вдоль туловища». Не подобно ли тому, как булгаковский кот пухлыми лапами «вцепился в жидкую шевелюру конферансье и, дико взвыв, в два поворота сорвал голову с полной шеи»?
«Обе половинки немедля разошлись в разные стороны, смешно подскакивая каждая на своей единственной ноге. Когда, проделав полный круг по манежу, они послушно вернулись к Хоттабычу, он срастил их вместе и, схватив возрожденного Мей Лань-Чжи за локотки, подбросил его высоко, под самый купол цирка, где тот и пропал бесследно».
Опять-таки приближено к действиям кота, который, «прицелившись поаккуратнее, нахлобучил голову на шею, и она точно села на свое место», а затем Фагот хоть и не отправил конферансье под потолок, то, во всяком случае, «выпроводил со сцены».
Поведение публики, созерцающей действия старика Хоттабыча, тоже весьма напоминает атмосферу на сеансе черной магии в Варьете:
«С публикой творилось нечто невообразимое. Люди хлопали в ладоши, топали ногами, стучали палками, вопили истошными голосами “Браво!”, “Бис!”, “Замечательно!” <…>»
Ну и, конечно, «в действие вмешались двое молодых людей. По приглашению администрации они еще в начале представления вышли на арену, чтобы следить за фокусником» (функция Жоржа Бенгальского у Булгакова).
«На этом основании они уже считали себя специалистами циркового дела и тонкими знатоками черной и белой магии[708]. Один из них развязно подбежал к Хоттабычу и с возгласом: “Я, кажется, понимаю в чем дело!” попытался залезть к нему под пиджак, но тут же бесследно исчез под гром аплодисментов ревевшей от восторга публики. Такая же бесславная участь постигла и второго развязного молодого человека» (с. 65–66; курсив наш. – М. Ч.).
Те же самые, кажется, молодые люди подают голос в романе Булгакова:
«– Стара штука, – послышалось с галерки, – этот в партере из той же компании.
– Вы полагаете? – заорал Фагот, прищуриваясь на галерею. – В таком случае, и вы в одной шайке с нами, потому что колода у вас в кармане!» (с. 121).
Главное же – подобно Воланду, Хоттабыч вершит свой суд над жителями Москвы, руководствуясь моральными соображениями: наказывает жадных и злых, иногда поясняя свой приговор, в отличие от Воланда, с восточным велеречием:
«Вы, смеющиеся над чужими несчастиями, подтрунивающие над косноязычными, находящие веселье в насмешках над горбатыми, разве достойны вы носить имя людей?
И он махнул руками.
Через полминуты из дверей парикмахерской выбежали, дробно цокая копытцами, девятнадцать громко блеющих баранов»[709] –
подобно тому, как Николай Иванович в романе Булгакова превращен в борова.
Буквальное значение приобретают в ходе этих расправ ходячие выражения:
«– Катись ты отсюда, паршивый частник! – <…> – Да будет так, – сурово подтвердил Хоттабыч Волькины слова». И жадный человек «повалился наземь и быстро-быстро покатился в том направлении, откуда он так недавно прибежал. Меньше чем через минуту он пропал в отдалении, оставив за собой густое облако пыли» (с. 79).
Так и Прохор Петрович в «Мастере и Маргарите», подобно Вольке, в разговоре с непрошеным посетителем неосмотрительно
«вскричал: “Да что же это такое? Вывести его вон, черти б меня взяли!” А тот, вообразите, улыбнулся и говорит: “Черти чтоб взяли? А что ж, это можно!”» (с. 185)[710] –
с известными читателям романа последствиями.
В 1920-е годы Булгаковым владел стимул летописца – запечатлеть роковые события, свидетелем которых «Господь меня поставил И книжному искусству вразумил».
«Когда небесный гром (ведь и небесному терпению есть предел) убьет всех до единого современных писателей и явится лет через пятьдесят новый настоящий Лев Толстой, будет создана изумительная книга о великих боях в Киеве»[711], –
пишет он, убедившись в ангажированности и лживости «всех до единого», кто взялся описывать те события, свидетелем и участником которых он был, и уже заканчивая свой роман об этом времени и дерзко назвав его «Белая гвардия». Во второй половине 1930-х о летописании, как уже говорилось, и речи нет; тогда в ход идет фантастика – с которой, предполагается, взятки гладки. И в этих рамках можно использовать для своего замысла беспроигрышные для читательского успеха ситуации[712].
Когда Хоттабычу, забывшему формулу заклинания, нужно было побрить Вольку, он нашел в одном из домов бреющегося человека и, собрав
«все бритвенные принадлежности, ухватил за шиворот продолжавшего ораторствовать Степана Степановича и, не говоря худого слова, вылетел с ним через окошко в неизвестном направлении. Через несколько минут они через окошко же влетели в знакомую нам комнату…»;
это близко к полету Степы Лиходеева (в ранних редакциях он вылетал из окна квартиры № 50 и пролетал на крышей дома).
Ну и, конечно, полет Хоттабыча с Волькой на ковре-самолете выглядит рассчитанной на детей пародией на полет Воланда с Мастером и Маргаритой.
В обоих сочинениях фигурирует золото. Отнятая у людей собственность и ее символическое обозначение – запрещенное к хранению золото – всплывает и манит, напрашиваясь на изображение:
«… Смотрим, а Хоттабыч-то твой стоит на углу с мешком золота и все норовит всучить его прохожим. <…> Отвечает: “Я, мол, чувствую приближение смерти. Я, мол, хочу по этому поводу раздать милостыню”» (с. 70);
глава «Сон Никанора Ивановича», где золото не раздают по доброй воле, а требуют сдать власти, памятна читателям романа Булгакова.
Забавляют мелкие схождения – если у Булгакова при обсуждении достоинств кухни Дома Грибоедова эпизодическими персонажами романа возникает редкое уже и в те годы имя Фока (собеседник Амвросия), то у Лагина – не менее редкое и созвучное Лука, также присвоенное эпизодическому персонажу (врачу Луке Евгеньевичу, поставившему диагноз «корь» всей злосчастной футбольной команде «Зубило», проигравшей по воле Хоттабыча «Шайбе» со счетом 24:0). Или: супруга беллетриста Петракова в ресторане Дома Грибоедова недовольно следит, «как столик перед двумя одетыми какими-то шутами гороховыми как по волшебству обрастает яствами», – точно так, как в «Старике Хоттабыче» пораженный проводник наблюдает, как в купе «бородатого старичка в довоенной соломенной шляпе» и его юных друзей движутся четыре голых негра, и при этом они «сверх меры нагружены всякой снедью».
Обращение Воланда к Ивану Бездомному – «досточтимый Иван Николаевич» (с. 43) – так же не вписывается в советский социум, как почтительно-церемонные обращения Хоттабыча к своему спасителю Вольке Костылькову.
А вот и то, что было названо в свое время предметным миром писателя[713]:
«Уже спускалась над рекой огненная стена заката, слабый ветер доносил из Парка культуры низкие звуки сирены – знак того, что в летнем театре начинался вечерний спектакль, а на реке еще виднелись темные силуэты осводовских лодок <…>. В этот прохладный и тихий вечер не сиделось дома» (с. 31).
Перемена красок, далекие звуки в вечерней тишине, вода (река или пруд), вечерняя прохлада – это те составляющие, которые использует и Булгаков для компоновки своего минимального городского пейзажа:
«Вода в пруде почернела, и легкая лодочка уже скользила по ней <…>. Небо над Москвой как бы выцвело <…>. Дышать стало гораздо легче, и голоса под липами теперь звучали мягко, по-вечернему» (с. 43).
Особенно же стоит прислушаться (или присмотреться) к повествовательной интонации «Эпилога» у Лагина:
«Если кто-нибудь из читателей этой глубоко правдивой повести, проходя в Москве по улице Разина, заглянет в приемную Главсевморпути, то среди многих десятков граждан, мечтающих о работе в Арктике, он увидит старичка в твердой соломенной шляпе канотье и вышитых золотом и серебром туфлях[714]. Это старик Хоттабыч, который, несмотря на свои старания, никак не может устроиться радистом на какую-нибудь полярную станцию.
Особенно безнадежным становится его положение, когда он начинает заполнять анкету. <…> прочитав анкету, все решают, что Хоттабыч сумасшедший, хотя читатели нашей повести прекрасно знают, что старик пишет чистую правду» (с. 176–177).
Сравним с той же схемой в «Эпилоге» романа Булгакова: точные указания для опознавания персонажа возможным наблюдателем: топография, точное название некоего учреждения, внешность (возраст), костюм, имя. Подчеркнута повторяемость появления персонажа на одном и том же месте, с одной – и безнадежной – целью, а также – ложная уверенность окружающих (в отличие от читателя!) в его болезни:
«Каждый год, лишь только наступает весеннее полнолуние, под вечер появляется под липами на Патриарших прудах человек лет тридцати или тридцати с лишним. Рыжеватый, зеленоглазый, скромно одетый человек. Это – сотрудник Института истории и философии, профессор Иван Николаевич Понырев. <…> И возвращается домой профессор уже совсем больной. Его жена притворяется, что не замечает его состояния <…>. Бедная женщина, связанная с тяжко больным…» и т. д. (с. 380–383).
И даже джин Омар Юсуф, брат Хоттабыча, задумавший слетать на Луну и превратившийся по неосмотрительности в спутник Земли, устанавливает некую печальную (в своей безнадежности) связь главного персонажа «Эпилога» книги Л. Лагина с ночным небом и луной (хотя он лишь несколько дней «тосковал по брату, отсиживаясь в аквариуме, а потом привык…», с. 175) – и тоже связывает два «Эпилога», как некий пародийно-меланхоличный (по отношению к «жертвам луны» в «Эпилоге» Булгакова, мечтающим увидеть в ночных небесах утраченных навсегда прекрасных женщин) оттенок сообщения в «Эпилоге» «Старика Хоттабыча» о том, что некто
«серьезно уверял, что как-то ночью он якобы видел на небе быстро промелькнувшее светило, по форме своей напоминающее старика с развевающейся длинной бородой» (с. 175).
Есть и совсем уж забавные и необъяснимые переклички (и не в последнюю очередь – в повествующей интонации), которые предоставляем суду читателей. Про тезку Лиходеева Степана Степановича Пивораки
«доподлинно известно, что он после описанных выше злоключений совершенно изменился.
Раньше болтливый, он стал скуп на слова и каждое из них тщательно взвешивает, перед тем как произнести. Недавно еще большой любитель выпить, он решительно прекратил после этого потреблять алкогольные напитки и даже, если верить слухам, переменил фамилию Пивораки на более соответствующую его теперешнему настроению – фамилию Ессентуки» (30).
И Степа Лиходеев изменился не менее:
«Ходят слухи, что он совершенно перестал пить портвейн и пьет только водку, настоянную на смородинных почках, отчего очень поздоровел. Говорят, что стал молчалив и сторонится женщин».
Вообще, перечитывая «Старика Хоттабыча», видя сходные с романом Булгакова повествовательные ходы, начинаешь понимать, почему «Мастер и Маргарита» все более и более переходит на полку любимых книг детей и подростков.
http://www.e-reading.ws/chapter.php/10108...
3. «Отношение к деньгам и статусу в советском обществе на примере повести-сказки Л.Лагина «Старик Хоттабыч» (в редакции 1938 и 1956 гг.)»
Оглавление
Глава 1. Деньги и статус в советском обществе. 6
1.1. Положение денег в советском обществе, их роль и функции. 9
1.1.1. Официальный статус денег, их идеологическая роль. 9
1.1.2. Изменение роли рубля к 1955 году. Развитие социальной сферы. 10
1.1.3. Дефицит и неофициальные способы обеспечения населения дефицитными товарами. 12
1.2. Статус, его роль в обществе, способы его формирования. 14
1.2.1. Структура общества, его стратификация. 14
1.2.2. Привилегии в советском обществе. 16
Глава 2. Сравнение первой и второй редакции повести-сказки Л. Лагина «Старик Хоттабыч» 1938 и 1956 годов. 22
2.1. Статус в повести, его отображение. 28
2.1.1. Образ «советского человека». 28
2.1.2. Детское общество и иерархия в нем. Идеология в детском обществе. 28
2.1.3. Культ труда и образ рабочего в повести. 30
2.1.4. Статус в советском обществе и его маркеры на примере быта главных героев повести. 33
2.1.5. Косвенные подтверждения статуса. 34
2.2. Деньги и их образ в повести. 35
2.2.1. Идеологическая роль денег. Противопоставление капиталистического мира социалистическому. 35
2.2.2. Упоминание денег в повести, их использование. Дефицит и очереди. 39
2.2.3. Отношение к деньгам у Вольки и Хоттабыча: государственная собственность или «кто самый богатый?» 40
Список использованной литературы. 45
Художественная литература 45
Мемуарная литература 45
Научная и публицистическая литература 45
Введение.
Период сталинизма в советской историографии по праву считается эпохой становления и формирования нового общества, основанного на идеях коммунизма. Именно в эту эпоху происходило зарождение социального строя страны, новой экономики, культуры, идеологии. В ходе данной работы мы в особенности сконцентрируем свое внимание на положении и роли денег и новых способах формирования общественного статуса в эту эпоху, поскольку, на наш взгляд, эти аспекты в достаточной мере иллюстрируют глобальные процессы, происходившие в советском обществе.
В данной работе мы рассматриваем период с 1938 по 1956 год. Подобные рамки определяются тем, что проблема денег и статуса в СССР рассматривается через отражение в конкретном литературном тексте, а именно, в повести-сказке Л. Лагина «Старик Хоттабыч». Это произведение было первоначально опубликовано в 1938 году, а вторая редакция вышла в 1956 году. Между двумя редакциями существуют серьезные различия, которые, на наш взгляд, как раз отражают перемены, произошедшие в жизни и быте советского общества, поскольку книга, предназначавшаяся для детской аудитории, должна была быть понятной читателям без каких-либо пояснений. Как мы покажем в нашей работе, перемены коснулись и вопросов денег и статуса.
Данная тема достаточно широко изучена и описана во многих работах, которые и будут рассмотрены в процессе исследования. Это работы таких авторов, как Л.Д.Троцкий, Е.А.Осокина, Ш.Фитцпатрик, Х.Тиктин. Впрочем, несмотря на достаточную проработанность темы, особенностью этой работы является оригинальный подход. Так, понятия денег и статуса будут рассмотрены на примере детской литературы, в частности, известной детской повести-сказки Лазаря Лагина «Старик Хоттабыч». Кроме того, будут изучены изменения, произошедшие в советском обществе, в период, ограниченный двумя точками во времени – 1938 и 1956 годы. Эти временные рамки обусловлены появлением первой и второй редакции повести «Старик Хоттабыч», различия между которыми будут взяты в качестве показательных примеров трансформаций понятий денег и статуса.
Что касается целей данной работы, то это анализ роли денег в повседневной жизни советских людей, их отношение к деньгам. Кроме того, целью является исследование роли статуса в повседневной жизни советского общества, а также способы его формирования и обозначения. Будет также дополнительно проанализирована трансформация общественной практики, связанной с деньгами и статусом в контексте исследования повести-сказки и двух ее редакций.
В качестве основного метода исследования будет использован сравнительный анализ, в ходе которого будут сопоставляться два варианта повести, а также будут проведены параллели с другими произведениями той же эпохи на схожую тематику (это, например, стихотворения известного детского поэта Сергея Михалкова). Что же касается теоретической части работы, то источники, рассмотренные в ней, будут отражать разные точки зрения на данную тему. Помимо научных и описательных работ, в этой части будут также использованы источники иного рода, такие как мемуары и официальные доклады о планировании бюджета.
Такой подход дает возможность проследить за трансформацией понятий денег и статуса в период с 1938 по 1956 год, как глазами непосредственных участников событий, так и в переосмысленном виде в более позднюю эпоху. Кроме того, он обнаруживает разницу между первыми и вторыми наблюдателями, таким образом, показывая нам, из чего же складывается такая неоднозначная оценка данного периода. Примечательно также то, что в последнее время в ходе подготовки новых изданий повести «Старик Хоттабыч» зачастую используется редакция именно 1938 года, как менее идеологизированная (в современных книжных магазинах можно даже найти варианты, где встречаются одновременно отрывки из первой и второй редакции, но это скорее девиация). Анализ двух редакций вполне может объяснить природу этого явления.
Структура работы построена по следующей схеме — в первой ее части будет рассмотрена теория, то есть сравнение различных научных источников, а также их сравнение с мемуарами и официальными заявлениями. Во второй части будет проанализирована сама повесть, а точнее две ее редакции, причем сравнение будет проходить параллельно и не последовательно по сюжету, но по различным смысловым пластам и темам, обозначенным в подзаголовках. В заключении будут проведены и объяснены связи между первой и второй главами.
Глава 1. Деньги и статус в советском обществе.
Роль денег в советском обществе отличалась от того, что мы находим в условиях капитализма, но и в рамках советской системы на протяжении ее истории роль и значение денег менялись.
В начале рассматриваемого периода, в 1938 году, в СССР денежная система является результатом первой денежной реформы в новом советском государстве, проведенной в 1922-1924 годах. Эти деньги носили название советских червонцев, были первой официальной валютой нового государства и просуществовали вплоть до второй денежной реформы 1947 года. Первый советский рубль был заменой утратившим ценность царским деньгам, однако, это не означало, что остальные страны, поддерживавшие товарно-денежные отношения с Россией, сразу признали его как новую валюту, скорее наоборот. Несмотря на то, что новые советские червонцы были, как и царские рубли, подкреплены золотом (а иногда имели за собой даже большую долю золота, нежели та, которая содержалась в царском рубле), советскому правительству приходилось идти на хитрости – в 1920-е годы, одновременно с новыми рублями, были выпущены монеты достоинством 5 и 10 рублей с царской символикой и штампом 1911 года, которые были использованы для закупки товаров за границей (Юровский, 1928). Потребовалось время для установления авторитета новой валюты, но к 1938 году рубль занял уже достаточно авторитетную позицию на мировом рынке, будучи признанной международным сообществом валютой. Об этом говорится в докладе А.Г. Зверева «О государственном бюджете на 1939 год об исполнении государственного бюджета на 1937 год» (Зверев, 1939), который будет рассмотрен чуть позже. В 1947 году была проведена вторая денежная реформа СССР. Она была проведена методами конфискации и деноминации, а основной ее целью была отмена послевоенной карточной системы. Впрочем, она имела и идеологическую подоплеку: советская пропаганда подавала эту реформу как удар по спекулянтам (Назаров, 2007), которые нажились в трудные военные и послевоенные годы. В ходе данной реформы 10 рублей стали равняться 1 рублю.
В целом же деньги в Советском Союзе играли не первостепенную роль. Гораздо большее значение придавалось социальным привилегиям, которые распределялись государством и которые, зачастую, нельзя было просто купить за деньги. Кроме того, в повседневном потреблении деньги тоже не являлись решающим фактором, влияющим на приобретение товаров и услуг. Нередко куда большее значение имели связи и знакомства, а также место работы человека. Привилегии, даруемые государством, а также государственное распределение в такой ситуации играли роль мотивационного инструмента, который направлял людей в необходимое русло. Так, например, в описанный период с 1938 по 1956 годы наибольшее развитие получило движение стахановцев, то есть работников, которые перевыполняли нормы выработки на производстве в несколько раз. Советская пропаганда активно использовала образ Алексея Стаханова и его последователей как пример того, как нужно работать. Сами стахановцы получали многочисленные привилегии от государства, причем не только в виде продуктового пайка и стрижки без очереди, но и более крупные, например, квартиры в центре Москвы и автомобили (так, например, самому Стаханову выдали автомобиль ГАЗ-М1). Гражданам, которые не были способны на «трудовой подвиг», ничего не оставалось, кроме как искать иные способы добычи продуктов питания и товаров первой необходимости.
Слово «добыча» употреблено здесь в прямом смысле – в эпоху дефицита, который воцарился в советской торговле в 1930-е годы, людям приходилось простаивать часами в огромных очередях и задействовать весь арсенал знакомств с «нужными людьми» для того, чтобы получить желаемый товар.
Впрочем, кроме официальной советской торговли, существовал и черный, неофициальный, рынок, к услугам которого людям зачастую приходилось прибегать. Существование подпольного рынка описывает Е.А.Осокина в своей книге «За фасадом сталинского изобилия» (Осокина, 2008), в которой она говорит о черном рынке, как о способе преодоления тотального дефицита, который был спровоцирован неидеальным государственным планированием. Этот рынок имел капиталистические корни, спекулянты поднимали цену в несколько раз, по сравнению с рыночной, что противоречило официальной идеологии, поэтому советская пропаганда пыталась всяческими способами бороться с этим явлением. Но и в советском государстве нашлось место для официального рынка, носившего название «колхозного» или «социалистического»1 (Осокина, 2008, 32). На таком рынке контролировалось качество товаров, и периодически предпринимались меры по упорядочению цен. Однако этот компромисс, в котором сосуществовали государственное распределение и рынок относительно свободной торговли, был временным решением. Согласно официальной идеологии, со временем на пути к коммунизму рынок, как капиталистический пережиток, должен был исчезнуть окончательно, должно было остаться только общественное распределение.
1.1. Положение денег в советском обществе, их роль и функции.
1.1.1. Официальный статус денег, их идеологическая роль.
Почти весь рассматриваемый период, с 1938 по 1956 годы, А.Г. Зверев являлся сначала народным комиссаром, а затем министром финансов СССР (с единственной поправкой, что на этом посту он оставался до 1960 года). В данной работе будут исследованы два его доклада, посвященные бюджету 1939 и 1956 годов. В своем докладе «О государственном бюджете на 1939 год и об исполнении государственного бюджета на 1937 год», озвученном на 3 сессии Верховного Совета СССР первого созыва, проходившем 25-31 мая 1939 года, он говорит о том, что советский рубль окончательно превратился в твердую, устойчивую валюту, обеспеченную золотыми запасами, а также признанную на мировом рынке (Зверев, 1939, 5). Рубль, по заверению Зверева, стал настолько прочной валютой, что ему могло бы позавидовать любое капиталистическое государство (Зверев, 1939, 8). Кроме того, советский рубль имел еще и идеологическое значение. Несмотря на то, что при коммунизме деньги должны были исчезнуть, советский рубль был одним из важнейших инструментов в организации и укреплении социалистического государства, а значит и орудием партии в борьбе за коммунизм. Этот сакральный смысл, которым наделялся советский рубль, проявляется также в радикальном заявлении, сделанном Зверевым в том же докладе: «Партия под руководством товарища Сталина развеяла в прах контрреволюционные измышления правотроцкистских бандитов, пытавшихся отождествить наши деньги с капиталистическими» (Зверев, 1939, 4).
Такое заявление не было случайным. Действительно, в своей работе «Преданная революция» (также эта книга выходила под названием «Что такое СССР и куда он идет?») Л.Троцкий говорит о том, что рубль может быть более прочным, чем валюты Германии или Италии, лишь за счет природных ресурсов, которыми обладает страна, в остальном же его положение довольно шаткое. Впрочем, он не только критикует советский рубль, но в некоторых моментах высказывает мнение, близкое мнению Зверева. Так, по мнению Троцкого, в коммунистическом обществе и деньги, и государство должны исчезнуть (Троцкий, 1991, 58). Причем первые должны начать исчезать еще при социализме. Что, с его точки зрения, и происходит: «Советские деньги перестали быть деньгами; они не служат больше для измерения ценности; «устойчивые цены» назначаются государственной властью; червонец является только условным ярлыком планового хозяйства, то есть универсальной распределительной карточкой: словом, «социализм победил окончательно и бесповоротно» (Троцкий, 1991, 62). Впрочем, даже при довольно резкой критике такого явления, как деньги в целом, Троцкий не отрицает магической силы рубля, как «путеводного знамени» социализма (Троцкий, 1991, 62).
1.1.2. Изменение роли рубля к 1955 году. Развитие социальной сферы.
В докладе А.Г.Зверева от 1955 года «О государственном бюджете СССР на 1956 год и об исполнении государственного бюджета СССР за 1954 год» (Зверев, 1956), произнесенном на 4 сессии Верховного Совета СССР четвертого созыва, проходившей 26-29 декабря 1955 года, советский рубль рассматривается уже как реальный инструмент для достижения конкретных целей. Если в докладе от 1939 года у рубля была скорее идеологическая роль, и не было примеров его фактического использования, то в 1955 году ставятся достаточно определенные задачи. Так, основная часть бюджета направляется на развитие народного хозяйства и проведение социально-культурных мероприятий, тогда как в 1938 году этому совсем не уделяется внимания. Впрочем, в дальнейшем становится понятно, что под «народным хозяйством» понимается в основном тяжелая промышленность и основные средства идут на ее развитие. Это видно по соотношению планируемых расходов: если на легкую промышленность планировалось потратить свыше 26 млрд рублей, то на тяжелую промышленность «намечается израсходовать» сумму, превышающую расходы на легкую промышленность более чем в 6 раз (!), – 158,7 млрд рублей. Однако еще большая сумма была выделена на социальную сферу – 161,2 млрд рублей, причем примерно половину этой суммы планировалось направить на просвещение, то есть на обеспечение образования населения. Остальную часть суммы планировалось потратить на развитие сельского хозяйства, транспорта, на жилищное и «культурно-бытовое строительство» (в него входят школы, детские сады, клубы, техникумы, больницы, поликлиники и прочие учреждения, обеспечивающие народное образование и здравоохранение). Все эти меры, согласно Звереву, направлены на «повышение благосостояния народа» (Зверев, 1956, 10-14).
Иными словами, улучшение жизни населения обеспечивалось не за счет упрощения доступа к товарам и большего их разнообразия, а за счет предоставления других благ, которые носили коллективный характер и использовались гражданами совместно.
Стоит, однако, отметить, что при таком масштабе социальной сферы и тяжелой промышленности, на долю легкой промышленности, которой отводилась наиболее скромная роль в бюджете страны, приходилось «производство продукции мясомолочной, рыбной, сахарной, кондитерской и других отраслей пищевой промышленности; увеличивается производство и расширяется ассортимент тканей, обуви, а также таких товаров культурно-бытового назначения и хозяйственного обихода, как часы, швейные машины, металлическая хозяйственная посуда, мебель, телевизоры и другие» (Зверев, 1956, 10).
Однако здесь можно привести в пример исследование Е.А.Осокиной, в котором она утверждает следующее: «В 1937 году в стране производилось 2 часов на каждые сто человек населения; 4 патефона, 3 швейные машины, 3 велосипеда, 2 фотоаппарата и 1 радиоприемник на каждую тысячу человек: 6 мотоциклов на каждые 100 тысяч человек» (Осокина, 2008, 243). Факт в том, что эпоха дефицита, начавшаяся в 1930-е, продолжается и в 1950-е (а также и после), что, по мнению Осокиной, и провоцирует существование рынка, который так настойчиво отрицался официальной идеологией.
1.1.3. Дефицит и неофициальные способы обеспечения населения дефицитными товарами.
Согласно советской пропаганде, план и рынок, государство и частник всегда оказывались в оппозиции друг другу. Рынок в этой системе понятий инороден. Однако рынок все же существовал, хотя это и был компромисс для советского государства. Эта мера была вынужденной, поскольку дефицит поражал абсолютно все сферы потребления, в том числе и товары первой необходимости.
Впрочем, дефицит признавался временным явлением, и действительно был таковым. Однако из-за ошибок и просчетов в планировании и несовершенства распределения возникал дефицит (и перепроизводство) различных товаров. Таким образом, существовал перманентный дефицит, но в разное время на разные товары.
Кроме того нередко до реального потребителя товары просто не успевали дойти – значительная часть их шла на внерыночное потребление, то есть на снабжение государственных учреждений. Дополнительными причинами дефицита являлись спекуляция, социальная и географическая неравномерность, отсутствие логистической системы.
Параллельно с официальной социалистической торговлей функционирует рынок, целью которого теперь становится устранение ошибок плановой экономики. В тяжелые годы голода (например, в начале 1930-х годов) рынок не раз выручал советских людей. Например, крестьянский рынок был официально «разрешен» под давлением кризиса во время неурожая начала 1930-х годов (Осокина, 2008, 33). В качестве оправдания официальная пропаганда напоминает, что при коммунизме даже «разрешенный» социалистический рынок умрет. Но в это время он имел очень большое значение для снабжения населения продовольствием и существовал под маской «колхозного» или «социалистического» рынка, хотя на деле имел ярко-выраженную частнопредпринимательскую природу, поскольку 80-90% продукции на этот рынок поступало не с государственных, а с частных усадебных хозяйств крестьян (Осокина, 2008, 32). Параллельно разрешенному рынку существовал и нелегальный, черный рынок. В эту категорию попадали все рыночные отношения, которые не были включены законом в сферу легального социалистического рынка. На этом рынке действовали спекулянты, для которых искусственно низкие цены государственной торговли были золотой жилой. Осокина отмечает, что черный рынок являлся неизбежным спутником плановой централизованной экономики (Осокина, 2008, 34).
1.2. Статус, его роль в обществе, способы его формирования.
1.2.1. Структура общества, его стратификация.
Советское государство легитимировало себя, опираясь на идеологию марксизма-ленинизма, которая, в свою очередь, претендовала на то, чтобы быть единственно-верной интерпретацией учения Карла Маркса. Как известно, К. Маркс разделял общество на классы, исходя из отношений собственности на средства производства. Соответственно, все общество можно разделить на эксплуататоров и эксплуатируемых, на владельцев средств производства и тех, кто ими не обладает. По этому принципу капиталистическое общество можно разделить на два основных класса: рабочие и буржуазия, использующая труд рабочих для получения прибавочной стоимости. Противоположность интересов буржуазии и пролетариата делает их классовыми врагами. Однако труд, в свою очередь, по функциональным признакам можно также разделить на исполнительский, который в основном является физическим, и управленческий. При таком подходе становится очевидно, что труд различается также по расходованию рабочей силы, которая, в свою очередь, зависит от того, является ли труд умственным или физическим, требует ли он знаний и умений от работника, по уровню ответственности и инициативы, или же по степени самостоятельности, независимости работника. По Марксу, класс осознает себя, находясь в конфликте с другим классом. Через этот конфликт он обретает классовое сознание. Под классовым сознанием Маркс подразумевает осознание индивидами собственного единства, отличия от других классов.
Макс Вебер рассматривал иные основания для разделения общества на классы. Его теория классов базируется на собственности, власти и престиже, как на главных взаимодействующих факторах, которые лежат в основе иерархии в любом обществе. Каждый из этих факторов создает свои особые классы. Так, различия в собственности порождают экономические классы, различия, относящиеся к власти, создают политические партии, а престижные различия образуют статусные группировки или страты. Для Вебера классы – это виды возможностей индивида на рынке, то есть его возможности обладания благами и получения доходов в условиях рынка товаров и труда. Эти возможности он называл «жизненными шансами». Согласно позиции Вебера, на одинаковом человеческом материале возможны три типа стратификационных иерархий, которые складываются из различных конфигураций трех исходных данных – власти, престижа и собственности.
В советском обществе теория Маркса была главенствующей с точки зрения официальной идеологии, она пропагандировалась и утверждалась как основная, принятая государством. В то же время при подробном изучении становится очевидным, что для советского общества она не является достаточно полной. Например, даже «официальный образ» советского общества, который существовал на протяжении всего советского периода, представляет нам его, как общество, в котором есть классы, но нет классовых антагонизмов и классовой стратификации (это положение выдвинул И.В.Сталин на XVIII съезде партии), что само по себе расходится с точкой зрения Маркса, для которого классовый конфликт был важной составляющей осознания классом самого себя.
Официально признанные в СССР классы – это рабочий класс и колхозное крестьянство, которые ассоциировались с разными видами социалистической собственности – с государственной и кооперативной соответственно. При этом существовал еще третий структурный элемент, «социалистическая интеллигенция», который представлял собой не класс, а социальный слой (Радаев и Шкаратан, 1996, 182).
Кроме того с точки зрения В.В.Радаева и О.И.Шкаратана, показанной в их учебнике, называющемся «Социальная стратификация», в советском обществе существует не просто два класса и одна прослойка (для условного обозначения этого разделения они вводят формулу «2+1»), но стратификация проникает куда глубже. Это происходит из-за того, что по мере развития СССР дифференциация доходов становится все сильнее, общество перестает быть эгалитарным. Радаевым и Шкаратаном также дополнительно вводится разделение на социально-профессиональные группы, которые образуют внутриклассовую структуру. Но с другой стороны, по мере уменьшения различий между классами, эти группы тоже сближаются, и в итоге они могут восприниматься уже как внутриобщественные, межклассовые группы или слои (примером такого процесса может служить как раз интеллигенция). При таком рассмотрении общество становится многослоевой структурой.
Еще одним минусом такого официального взгляда на разделение общества («2+1») является то, что в этой теории абсолютно отсутствуют властные структуры. Именно поэтому эта система нуждается в пересмотре. Впрочем, власть нельзя считать классом, поскольку она не обладает собственностью. И хотя управляющие использовали собственность в своих интересах, они никогда не могли ею распоряжаться полностью. С другой точки зрения, они обладали «собственностью на государство» (Радаев и Шкаратан, 1996, 193), поскольку власть была довольно закрытой системой, таким образом, они все же имели свои собственные отличительные признаки, и полное их исключение из стратификационного разделения советского общества представляется ошибочным.
1.2.2. Привилегии в советском обществе.
Согласно точке зрения Ш. Фитцпатрик, в советском обществе классы играли наиболее значительную роль для государственной системы классификации, которая определяла права и обязанности различных групп граждан (Фитцпатрик, 2008, 20). То есть в этой системе классовая принадлежность отражала отношение человека к государству, исходя из которого государство распределяло блага и привилегии.
Радаев и Шкаратан определяют привилегию, как «исключительное право социального субъекта, узаконенное правовой нормой или обычаем, получать вознаграждения, обладающие ограниченной доступностью» (Радаев и Шкаратан, 1996, 203). Данная трактовка как нельзя лучше показывает роль привилегии в советском обществе, где дефицит существовал перманентно.
У государства существовала монополия на привилегии, и так как оно их распределяло, привилегии становились стимулом, мотивацией. Система привилегий является мощнейшим стимулом. Их нельзя было получить за деньги, более того, сами по себе привилегии давали гораздо больше, нежели деньги, которые в такой системе становились вторичными.
Впрочем, стоит отметить, что в сталинской России привилегии понимались отлично от того, что вкладывается в это понятие в современном обществе. Зачастую они представляли собой не «готовый продукт», а лишь доступ к дефицитным товарам и услугам. Так, привилегией считалась, например, возможность встать в очередь на квартиру или дополнительные талоны на продукты. Получалось, что очереди за дефицитным товаром были разной степени привилегированности, и образовывалась очередь из тех, «кто без очереди».
1.2.2.1. Стахановское движение, его роль и функции.
Примером функционирования привилегий, как идеологического инструмента, может служить движение стахановцев и успехи ударников труда. Они становились живым примером работы привилегий, мотивируя и направляя человеческие массы, чем пользовалось советское правительство для распределения акцентов в производстве. Движение стахановцев началось с трудового подвига Алексея Стаханова, в честь которого оно и получило название. В 1935 году забойщик на угольной шахте перевыполнил норму выработки угля за смену в 14 раз (102 тонны угля вместо 7 тонн). Существует множество дополнительных факторов, которые повлияли на этот рекорд, например, изменение принципа работы на добыче угля, кроме того, рекорд был приписан только Стаханову, хотя он работал в составе бригады, но эти факты не представляют ценности с точки зрения данного исследования. Советское руководство тут же подхватило идею внедрения нового оборудования, доверяя его лучшим из лучших, а также ударного труда и, с целью приобщить к этой идее массы, наградило Стаханова множеством привилегий. Так, сразу же после своего рекорда, он был награжден квартирой, построенной для инженерно-технического персонала, которая была обставлена мягкой мебелью за счет шахты (Роговин, 1995). Кроме того, ему выделили семейную путевку на курорт и два именных места в клубе на все фильмы, спектакли и вечера. Примеру Стаханова последовали многие (но всё равно их было меньшинство).
Стахановское движение было построено на эффективном внедрении новой технологии. Оно должно было показать массовым рабочим, как осваивать новую технику. Но дело в том, что новой техники не хватало. На стахановцев нужно было равняться, потому что они давали определенную модель трудового поведения, на которую можно было потом ориентировать других рабочих (сюда относится и потребительское поведение).
1.2.2.2. Культ труда и новая «знатность».
Повышение производительности означало глобальное изменение соотношения оплаты и норм труда. Однако государство было заинтересовано в увеличении темпов индустриализации, и повышение производительности труда было одним из самых быстрых решений. Введение сдельной платы (по количеству выполненной работы), а также активное поощрение ударного труда со стороны государства (и системы наказаний с другой стороны) привело к оформлению целого движения, которое и получило название стахановского. Рабочие пытаются перевыполнить план, зачастую оставаясь на рабочем месте уже после окончания рабочей смены. Советской пропагандой утверждается культ труда. И если при старом режиме труд лишал сил и изматывал, то при социализме он наполнял жизнь смыслом и вдохновлялся осознанием общей цели (Фитцпатрик, 2008, 94). Заработная плата стахановцев увеличивается в несколько раз, по сравнению с простыми рабочими (средний оклад составлял около 100-200 рублей, месячная зарплата среднего стахановца была примерно от 1000 рублей и выше) (Роговин, 1995). Таким образом, усиливается расслоение общества, а, по утверждению Троцкого, по неравенству оплаты труда СССР перегнал даже капиталистические страны (Троцкий, 1991, 106). Новый слой привилегированных рабочих нередко называют «знатными» людьми. Этот новый вид знатности поддерживался и идеологией: зачастую, после достижения определенных рекордов в работе, рабочие продвигались по партийной линии, они писали книги и ездили в зарубежные командировки, про них писали в газетах, о них знала вся страна и многие дети хотели стать «стахановыми», «бусыгиными», «ангелиными». Для них предназначались магазины «люкс» и личные автомобили, их отправляют вне очереди в дома отдыха и санатории, им дарят или ремонтируют квартиры, посылают на дом бесплатных учителей и врачей (Троцкий, 1991, 106). У стахановцев изобилие было в настоящем, тогда как у «простого люда» оно могло быть только в будущем.
1.2.2.3. Иерархия общества. Позиция власти в советском обществе.
Радаевым и Шкаратаном особо отмечается статус государственного учреждения в данной системе. Размер привилегий, а также личное влияние и престиж человека зачастую определяется властью его «корпорации» (Радаев, Шкаратан, 1996, 204). Так, например, все «великие стройки коммунизма» 1950-х годов были приоритетными, а, значит, и власти у этих корпораций было больше. Это, например, многие гидроэлектростанции, а также к этому понятию можно причислить более ранние масштабные стройки, такие как «Магнитка», Днепрогэс. Но стахановское движение появилось не на пустом месте, идея социалистического соревнования была частично реализована еще в начале 1930-х годов, однако в то время она не получила такой поддержки власти и пропаганды, которая досталась стахановцам. Советская власть подняла их так высоко, что стало очевидным расслоение общества. Так, Троцкий делит советское общество по условиям повседневной жизни на обеспеченное и привилегированное меньшинство и прозябающее в нужде большинство (Троцкий, 1991, 98-99), что создает поразительный контраст на крайних полюсах этих групп. Кроме того, Троцкий открыто критикует стахановское движение, говоря о том, что СССР пошел по пути наименьшего сопротивления, когда оказалось, что подстегнуть тысячи передовиков гораздо проще, нежели поднять миллионы на несколько ступеней технической квалификации (Троцкий, 1991, 73). Впрочем, мемуары самих стахановцев пропитаны признательностью и преданностью советской власти. Они становились трансляторами социалистической идеологии. Так, например, в мемуарах О.К.Диптан (новатор колхозного производства, дважды Герой Социалистического труда) отражена позиция СССР относительно капиталистических стран, в частности США. Она была отправлена советским правительством в командировку и в своей поездке по США приблизительно в 1960 году встретилась с рабочими завода Форда. Вот как она описывает свои впечатления от общения с ними: «У меня, признаюсь, до этого было иное преставление о них: американец горд, доволен своей квартиркой, многоканальным телевизором, пылесосом-комбайном, что ему удалось сколотить несколько долларов, чтобы внести очередной взнос за приобретенный в рассрочку автомобиль». Но кроме этой позиции существовал еще лозунг «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!», поэтому Диптан поправляется: «Мы убедились, какие хорошие, симпатичные люди американские труженики. Жизнерадостные, добрые, прямые и очень откровенные собеседники» (Диптан, 1970, 286). А Б.А.Борисов (партийный работник, секретарь горкома партии в Иванове, Владивостоке, Владимире) так рассказывает о достижениях стахановцев в ноябре 1935 года: «Двести лучших из лучших рабочих в праздничных костюмах торжественно и смущенно сидели, как и два года назад, за накрытыми столами. Только теперь перед ними стояли уже не жестяные чайники и кружки, а вино и рюмки. Да и закуска была побогаче» (Борисов, 1971, 77). Это очень тонкое замечание, сделанное Борисовым относительно накрытого стола, показывает мелочи, которые действительно были ценны для той эпохи; они служили отражением статуса. Об этом же явлении говорит Фитцпатрик. По ее мнению, социальные иерархии 1930-х годов основывались не на производстве, а на потреблении (Фитцпатрик, 2008, 21). Таким образом, особенности потребления в эту эпоху определяют статус человека – по уровню его доступа к жизненным благам, который зависел от степени привилегированности, которая контролировалась государством. Впрочем, и внутри самих властных структур существовала иерархия, даже на бытовом уровне. Так, по воспоминаниям Г.Л. Смирнова (сотрудник аппарата ЦК КПСС с 1957 по 1962 года), в сталинское правление ответственным работникам подавали полдник, но организован он был по-разному, в соответствии с должностью: кому чай с крендельками, кому с булочкой, кому с бутербродами и так далее (Смирнов, 1993, 372-373). Точно также каждому уровню соответствовала определенная мебель в служебных кабинетах. Кроме того, Смирнов подтверждает, что отрыв от уровня жизни народа был велик (необходимо также учитывать, что на момент его появления в аппарате ЦК КПСС в 1957 году условия работы и жизни в аппарате были «ускромнены»). С другой стороны, Радаев и Шкаратан считают, что власть никогда не выступала как отношение между правителями и подданными (Радаев и Шкаратан, 1996). Получается, что власть считала себя вне классовой системы, но при этом допускала вхождение в нее «простых рабочих людей», хоть и добиться этого было не так-то просто, и, зачастую, это зависело от личных преференций вышестоящего начальства.
Глава 2. Сравнение первой и второй редакции повести-сказки Л. Лагина «Старик Хоттабыч» 1938 и 1956 годов.
В первую очередь стоит сказать о том, что первая редакция повести-сказки Лазаря Лагина «Старик Хоттабыч» была опубликована в 1938 в журнале «Пионер», и повесть публиковалась из номера в номер по частям и в сокращённом виде, то есть изначально это не было отдельным изданием. В 1940 году вышла отдельная книга. Позднее, в 1955 году, было принято решение опубликовать второе издание и, прежде чем это сделать, было необходимо несколько отредактировать ее, чтобы она больше соответствовала современным реалиям, поскольку с 1938 по 1956 год произошли значительные изменения в советском обществе, в том числе и в понимании понятий денег и статуса, которые будут особо рассмотрены в дальнейшем исследовании.
История начинается с того, что юный пионер Волька Костыльков переезжает на новую квартиру и тут же идет купаться на речку. Там он находит загадочный кувшин, в котором томится древний джинн, который пообещал себе прислуживать своему освободителю, коим и стал Волька. Джинн родом из древней Аравии, ему 3 с лишним тысячи лет и зовут его Гассан Абдурахман ибн Хоттаб, или просто Хоттабыч. Он оказывается добродушным старичком, который всячески пытается отблагодарить своего повелителя, но из-за разницы в мировоззрениях подарки Хоттабыча зачастую только доставляют хлопот Вольке. Ему предстоит познакомить джинна с «новой советской реальностью», объяснить ценности, которые приветствуются в этом обществе. На протяжении всей книги Хоттабыч, Волька и его лучший друг, Женя, попадают во всевозможные переделки, которые происходят из-за джинна, – это и поход в цирк и на футбольный матч, и поиски пропавшего брата Хоттабыча, Омара Юсуфа, и полет на ковре-самолете, и путешествие на ледоколе «Ладога».
Необходимо отметить, что глобальные правки, которым подверглась книга, носят во многом стилистический характер. Например, в 1 редакции присутствует дополнительный главный персонаж, Сережа Кружкин, который на протяжении всей книги участвует вместе с Женей и Волькой во всех приключениях. Отец Сережи является сотрудником научно-исследовательского института овцеводства, а сам Сережа в свое время «пострадал» от колдовства Хоттабыча и был по ошибке превращен в одного из баранов. Этому герою в 1 редакции не уделяется достаточно много внимания, поэтому он не выразителен, он является скорее дополнительным, нежели одним из главных персонажей. Во 2 редакции остались только Хоттабыч, Волька и Женя, которые прописаны тщательнее; таким образом, за счет сокращения персонажей, достигается их выразительность. И если в 1 редакции Женя и Сережа сливаются воедино и иногда сложно различить, что сказал один, а что – другой, то во 2 редакции Волька и Женя обладают очень самобытными характерами и весьма отличаются друг от друга.
Вместе с Сережей Кружкиным исчезли и дополнительные ответвления в истории. Так, если в 1938 году присутствует сцена в парикмахерской, где Хоттабыч за грубость превращает посетителей парикмахерской в баранов, то во второй редакции она полностью отсутствует, остается лишь упоминание о том, что Волька воспользовался услугами парикмахерской, чтобы сбрить наколдованную Хоттабычем бороду. В то же время, во 2 редакции появляются сцены, которых не было в 1 редакции. Например, вместо визита в парикмахерскую описывается поход наших героев в павильон фруктовых и минеральных вод. В целом, сюжетная линия остается прежней, но за счет более подробных описаний, а также замены некоторых сцен из первой редакции новыми, вторая редакция оказывается «дополненной» и «расширенной», она больше и по объему.
Кроме стилистических, во второй редакции присутствуют также и идеологические правки. В 1 редакции, например, есть упоминания бога, Библии, а также еврейской культуры. Например, выступая в цирке, в 1 редакции Хоттабыч в качестве заклинания произносит «Лехододиликраскало», что является ашкеназийским произношением стиха «Леха доди ликрат кала», означающего в переводе «Иди, мой друг, навстречу невесте». Есть и продолжение – «пней шабес некабело», или «встретим лик Субботы» (эти стихи поются перед Шабатом). Во второй редакции от этого заклинания остается лишь «очень длинное слово». Кроме того, в 1 редакции в словах Вольки встречается отсылка к «иудейскому царю Соломону», который во второй редакции предстает просто как «царь Соломон», а также употребляется оборот «недостойные сыны Адама», который начисто отсутствует во 2 редакции. Борода Вольки описывается в первом случае как «борода апостола»2, а во втором варианте как «роскошная русая борода»3.
В целом, первая редакция представляется более грубой, чем вторая, особенно в мелочах. Присутствует множество резких сравнений, оборотов, колких прилагательных. Например, когда у Вольки неожиданно появилась борода, и он наблюдает себя в зеркале, увиденное описывается автором как уродливое существо, чего нет во второй редакции, и, если в первом случае Волька позволяет себе выругаться, пусть даже про себя, то во втором случае он, в худшем случае, раздраженно думает. При столкновении с милиционером из-за нарушения правил дорожного движения, Волька, управляемый Хоттабычем, угрожает представителю власти порвать его на куски, что представляется достаточно жестоким для детской книги, поэтому во второй редакции Волька собирается учинить абстрактное «нечто страшное». Мастер в парикмахерской позволяет себе отпускать грубые шутки в адрес Вольки, причем не просто по поводу необычного внешнего вида бородатого мальчика, а именно из-за его «необычайного уродства». Именно за такие грубые выражения Хоттабыч превращает всех, кто присутствует в парикмахерской, в баранов. В принципе, культуре, но не в высоком ее понимании, а в повседневном, как этикету, во второй редакции посвящено гораздо больше внимания, чем в первой, где не встречаются такие обороты, как «культурный советский человек». В первой редакции Хоттабыч даже не знает, что такое вилка, и мальчикам приходится очень долго объяснять, что это и для чего она нужна. Во второй редакции отмечается, что Хоттабыч имеет привычку «тыкать» незнакомым людям, хотя в Советском Союзе это не принято. Пример такой ситуации можно увидеть в павильоне фруктовых и минеральных вод, где Хоттабыч обращается на «ты» к официантке, из-за чего она делает ему замечание. Второе замечание официантки, «ведите себя, как полагается в общественном месте», показывает, что в советском обществе присутствуют негласные правила поведения, которые, между тем, знакомы любому «культурному советскому гражданину».
Что касается противопоставления советского мира капиталистическому, а заодно и дореволюционной России, то оно выражается в столкновении двух миров – Вольки и Хоттабыча. Каждый из них принадлежит своей системе ценностей и на проблемах, возникающих при взаимодействии этих двух миров, и построен сюжет повести. Противопоставление советского мира капиталистическому выражается на идеологическом уровне. В какой-то мере, целью второй редакции, как более насыщенной пропагандой социализма, является небольшой урок политграмоты для детей. На простых примерах и выдуманных героях, с шуточными преувеличениями для наглядности, в легкой форме, излагаются все основные постулаты советской идеологии, поясняются те самые нормы поведения. Примерами таких «живых иллюстраций» могут быть два параллельных героя, каждый из которых существует в своем варианте книги, Хапугин и мистер Вандендаллес. Сам Хоттабыч не раз показывает свою приверженность к мировоззрению, основанному на материальных благах, которое очень близко к капиталистическому мышлению. Так, в ситуации на корабле «Любезный Омар», когда ребята обнаружили неуважительное отношение Хоттабыча к своим слугам, они отказались продолжать на нем путешествие, объяснив это тем, что они, «слава богу, не какие-нибудь банкиры или бароны, чтобы соглашаться жить в такой безобразной обстановке». Кроме того, Волька отмечает, что на «Любезном Омаре» царят «не человеческие, не советские порядки», из чего видно, что слова «человеческий» и «советский» являются для него синонимами. Ребята очень часто упрекают Хоттабыча в его рабовладельческих замашках, выступают за социальное равенство, за отсутствие угнетения и эксплуатации человека человеком, у Хоттабыча же иной взгляд на такие вопросы. Для него является унижением сесть за один стол со слугами, для ребят – наоборот, ведь они «свои люди, трудящиеся», а не какие-нибудь спекулянты или капиталисты. Этот мотив присутствует в обеих редакциях, но во второй он в большей мере окрашен идеологически.
Наиболее ярко противопоставление двух главных героев проявляется в желаниях Вольки и представлениях о счастье Хоттабыча. В этом вопросе джинн является абсолютным олицетворением капиталистической модели мира. В его понимании счастье может обеспечить власть или деньги (впрочем, нередко одно зависит от другого). Так, он дарит Вольке дворцы и золото, драгоценные камни и слуг, караваны верблюдов и слонов, он даже готов его обеспечить любыми титулами, от принца до шейха и султана. Но для Вольки, воспитанного в другой системе ценностей, это не представляет интереса. Его личные желания не столь глобальны, строго говоря, они даже мелочны, но в советском обществе эти мелочи приобретают большее значение, нежели все золото мира. Имея возможность попросить у Хоттабыча все, что угодно, он просит наручные часы, собаку, бинокль, велосипед и билет на ледокол «Ладога». Для него эти вещи обозначают статус человека, поскольку именно они являются отражением его собственных качеств – пунктуальности, сознательности, ответственности, интереса к науке и «знатности». Впрочем, от некоторых из этих даров он все равно отказывается, как, например, от часов, до которых, он, по его мнению, не дорос («Мне еще рановато иметь такие часики, годами не вышел», — печалится он). В то же время, он принципиально отказывается от даров Хоттабыча, поскольку не понимает, какую пользу они могут принести лично ему. Он отговаривает джинна, объясняя ему, что в Советском Союзе не принято, чтобы дворцы принадлежали частным лицам, они принадлежат клубам, санаториям или РОНО – районному отделению народного образования (или МКХ – московскому коммунальному хозяйству в редакции 1938 года). «Что я – клуб, учреждение или детский сад?» — сетует Волька, увидев опрометчивый сюрприз Хоттабыча. Впрочем, Волька не всегда с такой легкостью отказывался от материальных даров Хоттабыча. Когда тот грозится больше никогда не давать мальчику на руки ни одного золотого, Волька отвечает: «Ну и чудесно!», но с некоторым сожалением, как отмечает автор. Однако эта ремарка встречается только в первой редакции, во второй об этой ситуации не упоминается.
Интересно сравнить Хоттабыча с другим «магом», посетившим Москву всего на 10 лет раньше первого издания Хоттабыча, — Воландом из «Мастера и Маргариты» Булгакова. Несмотря на разницу во времени прибытия и длительности пребывания, а также на разное настроение этих двух персонажей, между ними все же обнаруживаются общие черты. Оба они обрушивают на советских людей горы золота и денег, уличая тем самым их в алчности, оба имеют отношение к пресловутому «квартирному вопросу». Кроме того, они оба выступают на сцене с невиданными чудесами (Воланд – в театре Варьете, а Хоттабыч – в цирке).
Впрочем, Воланд, в отличие от Хоттабыча, не оказывается ни в чьем подчинении. А Хоттабыч исполняет любые прихоти маленького советского мальчика Вольки. Что парадоксально, в Древней Аравии Волька, скорее всего, оказался бы слугой (маленький мальчик, без знатных, в представлении джинна, родителей), а Хоттабыч – его господином. Но в Советском Союзе все происходит абсолютно наоборот, что, само по себе, тоже показательно.
2.1. Статус в повести, его отображение.
2.1.1. Образ «советского человека».
В советской идеологии присутствует образ «идеального советского человека». В этот образ входят в основном личные качества человека, например, ответственность, трудолюбие, сознательность, благонадежность, воспитанность. Соответствие этому образу зачастую и определяет его социальное положение, репутация напрямую влияет на статус человека. Этой идее посвящены многие моменты в книге. Например, Волька не единожды мечтает о том, как о нем напишут заметку в газете, где обязательно упомянут, какой он прекрасный ныряльщик и какой прекрасный поступок он совершил, помогая советской науке, когда принес в музей кувшин со дна реки. В другой своей фантазии он представляет, как мужественно будет противостоять судьбе и стихии, если ледокол застрянет среди льдов суровой Арктики. Эти примеры встречаются как в первой, так и во второй редакции. Впрочем, одна такая фантазия значительно видоизменяется во второй редакции. Если сначала, когда Волька, переезжая на новую квартиру, ехал в грузовике вместе с вещами, мечтал об американских прериях и воображал себя ковбоем, то, после внесенных изменений, Волька стал грезить о том, как он едет по бескрайним сибирским просторам, где в боях с суровой природой ему предстоит возводить новый гигант советской индустрии. Кроме того, если в редакции 1938 года Волька мог позволить себе плюнуть или заплакать, то в более поздней редакции это для него недопустимо.
2.1.2. Детское общество и иерархия в нем. Идеология в детском обществе.
Примечательно, что, в связи со сказанным выше об «образе советского человека», среди детей тоже возникает свой вид социальной иерархии. Так, среди них есть уважаемые люди, есть и те, кто находятся в самом низу социальной лестницы (обычно, это двоечники и хулиганы, ябеды и сплетники). Маркером этого статуса, как и у взрослых, является степень приобщенности к государству, то есть к партии (в Советском Союзе эти понятия очень близки, и их часто сложно отличить друг от друга). Таким маркером становится пионерское звание, тем более, что само понятие «пионер» старается соответствовать образу советского человека, о котором говорилось выше. Примерами персонажей, занимающих противоположные позиции в этой иерархии, могут служить Женя Богорад и Гога Пилюкин, Волька Костыльков и Вакса Кочерыжкин (или Сережка Хряк в первой редакции). И если Женя и Волька хорошо учатся, Волька является старостой академического кружка (во второй редакции), а Женя мечтает стать врачом, то Гога Пилюкин (или Пилюля, как его прозвали мальчишки) хоть и пионер, но ябедничает и сплетничает, за что его и наказывает Хоттабыч (когда ему хочется сказать про кого-нибудь плохое, он тут же начинает лаять, как собака). Вакса-Сережка – гроза детворы, его боятся все малыши, потому что он их обижает, так как они не могут дать сдачи, тоже был наказан Хоттабычем – ему и его «банде» пришлось прийти в милицию, чтобы там на них за хулиганство написали протокол, иначе их руки навсегда останутся склеены между собой. Примечательно, что Волька, всегда старающийся быть справедливым, не препятствует этим наказаниям, поскольку считает их заслуженными.
В связи с самодеятельностью Хоттабыча, Вольке тоже есть из-за чего переживать. Меньше, чем за неделю, он успел побывать и «домовладельцем, и несметным богачом, скотовладельцем, и даже рабовладельцем!» Поэтому Волька с опаской фантазирует о возможных заголовках в «Пионерской правде»: «Вырвать с корнем пионеров-рабовладельцев!» или «Богачам-рабовладельцам, слоновладельцам и верблюдовладельцам не место в рядах пионеров!» Как бы комично это ни звучало, но, все же, здесь напрашивается параллель с миром взрослых. Тем более что подобные мысли и опасения обычно несвойственны двенадцатилетним мальчикам. Впрочем, этот эпизод встречается только в первой редакции, что также показательно, — молодому неокрепшему государству было чего бояться, в то время как страна, приближающаяся к эпохе развитого социализма, чувствовала себя гораздо увереннее.
Ярким примером пионерского кодекса может служить также борьба пионеров с подсказками. И если в первой редакции Волька довольно легко соглашается на подсказку Хоттабыча, то во второй редакции он сопротивляется, приводя в качестве аргумента тот факт, что пионеры принципиально против подсказок и что они против них организованно борются, что в свою очередь показывает их уровень сознательности и ответственности. Правда, как известно из дальнейшего развития сюжета, вред подсказок был продемонстрирован на самом Вольке – из-за подсказок Хоттабыча ему пришлось пересдавать географию.
Классная руководительница Вольки, Варвара Степановна, является как раз учительницей географии. Она в повести появляется нечасто, особенно в первой редакции, где Хоттабыч еще ни в чем ее не обвиняет. Во второй редакции, по словам Хоттабыча и по тому, как волнуются мальчики за свою учительницу, можно сделать вывод о том, что ее роль в идеологическом воспитании мальчиков далеко не последняя. Она является их наставником, направляет их деятельность в обществе, она, как классный руководитель, дает им ориентиры в жизни. Именно поэтому Хоттабыч злится на нее, обвиняя ее в том, что она научила Вольку «плохому» — пренебрегать богатыми дарами старого джинна. Надо отметить, что, скорее всего, это обвинение было небеспочвенным.
2.1.3. Культ труда и образ рабочего в повести.
В советской идеологии одним из основных является культ труда, который формирует образ рабочего. Именно для рабочего строится новая страна, именно на него нацелены большинство привилегий, и именно рабочий класс является приоритетным для советской пропаганды. Образ рабочего облагораживается (по сравнению с дореволюционными понятиями), и если до революции труд был изматывающим и непосильным, то в Советском Союзе он приобретает важное социальное значение. Так, например, когда ребята покидают рыбаков на побережье Италии, автор описывает их как честных и великодушных людей труда. Волька в споре с Хоттабычем замечает, что в Советском Союзе «даже самый обыкновенный трудящийся пользуется большим почетом, чем самый заядлый царь». Заметны изменения, произошедшие в сфере труда в период между 1938 и 1956 – появляется лишний выходной день (в 1938 году действовала шестидневная рабочая неделя, в 1956 году – уже пятидневная), усиливается охрана труда (в 1938 году в душной парикмахерской уставший брадобрей вздыхает «Эх, охрана труда, охрана труда, где ты?»), а ночные смены сменяются утренними (герой повести Пивораки, выбривший Вольку во второй раз, собирается уже не на ночную смену, как в первой редакции, а на утреннюю). Труд воспринимается также как преобразующая сила, причем изменяет он не только людей, но и окружающий мир, он способен подчинить себе природу. Советские рабочие (и дядя Вольки в их числе) успешно создают одно новое море за другим, тогда как для Хоттабыча это является прерогативой аллаха. Про них пишут в газетах, а заголовки гласят: «Славные творцы морей». Именно они являются элитой советского общества, новыми «знатными» людьми. В споре о знатности, который, кстати, не встречается в редакции 1938 года, между Волькой и Хоттабычем возникают существенные разногласия. Оказывается, что для старого джинна знатность – это, прежде всего, титул, который обозначает, что человек владеет властью и богатством, например, принцы, шейхи, султаны. В то же время для Вольки это «простые советские рабочие», например, Чутких, один из лучших в стране мастеров суконной промышленности, Лунин, лучший паровозный машинист, Паша Ангелина, знаменитая трактористка. Для Хоттабыча немыслимо, чтобы женщина была знатной наравне с мужчинами, поэтому он тут же спрашивает у Вольки, а чьей женой является Ангелина, что она «знатнее шейхов и королей»? Но для Вольки это странный вопрос, ведь в Советском Союзе царит равенство, а знаменитым рабочим, стахановцем, может стать любой. И это престижно, потому что стахановцам и передовикам производства достается масса привилегий. Так, например, когда наши герои случайно попадают в санаторий в Сочи, Хоттабыч расценивает его как дворец, а обычного отдыхающего, бурового мастера Джафара Али Мухаммедова, принимает за султана. На что рабочий возмущается: «Ну, какой же я султан? Я нормальный советский человек». Великолепие санатория справедливо получило высокую оценку Хоттабыча – там есть и фуникулеры, и бассейн, и теннисный корт, и белоснежные в колоннадах здания, и большой круглый фонтан. Подобная роскошь встречается и на «Ладоге» — ледоколе, отправляющемся в рейс в Арктику, и имеющем на борту 68 лучших стахановцев (или «лучших производственников» во второй редакции) Москвы и Ленинграда. Попасть на этот корабль – заветная мечта Вольки и его друзей, однако, рассчитывать на это могут только знатные люди. В итоге туда смогли попасть знатный хлопковод, молодой заготовщик с московской фабрики «Парижская коммуна», а также учительница Вольки, Варвара Степановна, которая оказалась заслуженной учительницей республики.
Впрочем, не только знатных рабочих уважают в СССР. Волька и Женя (а в первой редакции еще и мальчик Сережа) до глубины души были возмущены порядками, царившими на созданном Хоттабычем судне под названием «Любезный Омар» (на нем герои собирались разыскивать брата джинна, Омара Юсуфа). Им стало «просто противно смотреть на человеческое неравенство и бесстыдную эксплуатацию человека человеком», когда оказалось, что обнаруженная ранее «конура» с нарами является каютой для матросов. Когда мальчики отказываются от обеда, хотя на самом деле проголодались, Хоттабыч поражается их стойкости и принципиальности. «Сколь удивительны эти отроки, отказывающиеся, несмотря на голод, от пиршества, только потому, что его слугам не позволено отобедать с ними, как равным с равными!» — искренне удивляется Хоттабыч.
2.1.4. Статус в советском обществе и его маркеры на примере быта главных героев повести.
Оценивая благосостояние семьи Вольки, можно с уверенностью сказать, что его отец, рабочий на заводе, явно был не последним человеком. Это видно, в первую очередь, по новой квартире семьи Костыльковых, в которую герои переезжают в самом начале повести. Эту квартиру они получили видимо, от отцовского завода, так как Волька, огорчаясь, что его соседом будет Гога, характеризует это совпадение как «судьба определила». Нельзя сказать наверняка, что это не комнаты в коммуналке, однако, нигде не встречается упоминание соседей, к тому же у Костыльковых и в первой, и во второй редакции, действительно большая жилплощадь. В тексте повести встречается упоминание столовой, отцовского кабинета, где изначально стоял телефон, позднее перенесенный в коридор, Волькиной отдельной комнаты, а в первой редакции упоминается еще и спальня. При этом с Костыльковыми живет еще бабушка, и, вероятно, у нее тоже отдельная комната. Таким образом, логичным было бы предположить, что это, скорее всего, отдельная квартира, причем, невиданной роскоши (в противовес остальному населению, которое ютилось в коммуналках). Тема квартирного вопроса обсуждается и Женей Богорадом. Он рассказывает Хоттабычу, что скоро 14 домов в их переулке будут снесены для того, чтобы на их месте построить новые дома-дворцы. Хоттабыч, как водится, воспринимает это буквально, и в ту же ночь, перенеся все 14 домов в поле за городом, строит на их месте настоящие древние дворцы. Примечательно, что этот эпизод встречается только в первой редакции. Впрочем, и те, «старые» дома вполне соответствуют понятиям комфорта, царившим в Советском Союзе той эпохи. В них есть электричество, водопровод, телефон, и даже управдом. Так как жилье в СССР нельзя было купить, его можно было получить за особые заслуги, оно тоже становится статусным маркером.
2.1.5. Косвенные подтверждения статуса.
Кроме явных маркеров, вроде квартиры или машины, существуют также косвенные подтверждения статуса в советском обществе. Так, например, собака является заветной и недоступной мечтой для многих советских мальчишек, в том числе и для Вольки. Он даже позволяет себе немного позавидовать Гоге Пилюкину, которому мама обещала купить собаку. Но собаку нельзя купить в магазине, ее еще поискать надо. Более того, она, видимо, недешево стоит, потому что Волька, рассуждая про себя, как Гогина мама, старшая чертежница на заводе, сможет достать собаку для любимого сына, предполагает, что ей для этого, вероятно, придется брать деньги в кассе взаимопомощи. Дополнительными примерами подобных косвенных подтверждений статуса являются наручные часы, о которых говорилось ранее, отдельный телефон в квартире (о личном телефоне в комнате остается только мечтать), и, как ни странно, яблоки в июне. Проводник, с которым наши герои встретились по дороге к морю, завидев на столе яблоки, спрашивает с ноткой зависти: «В Москве, наверное, покупали, в гастрономе? Редкая в это время года вещь – яблоки». А подаренное Хоттабычем яблоко проводник спрятал в карман, чтобы угостить сынишку.
Итак, становится очевидным, что в Советском Союзе, где деньги не играли большой роли, поскольку на них нельзя было купить нечто крупное, маркерами статуса становятся небольшие вещи, которые как раз теоретически можно было купить в магазине и за деньги. Однако вспоминая статистику производства вещей вроде часов, велосипедов, патефонов, приведенную в первой части данной работы, становится ясно, что их объективно не могло хватить на всех. Поэтому такие вещи приобретают статус ценных, зачастую они выдаются за особые заслуги. Кроме того, если отвлечься от темы потребления, то наблюдается еще один способ построения иерархии в советском обществе – приобщенность к государству, преданность идеалам партии. Нередко эта преданность и вознаграждается материально, но это служит лишь закреплением статуса, его подтверждением.
2.2. Деньги и их образ в повести.
2.2.1. Идеологическая роль денег. Противопоставление капиталистического мира социалистическому.
В детской повести-сказке деньги носят скорее метафорическое значение, нежели реальное и практическое. Напрямую они упоминаются вскользь и достаточно редко, в то время как герои, олицетворяющие разные модели поведения по отношению к деньгам, встречаются часто и несут определенное идеологическое значение. В каждом из вариантов повести такой герой (основной) – один, в первом варианте его зовут Феоктист Кузьмич Хапугин, во втором это американец мистер Гарри Вандендаллес. Оба они являются олицетворением капиталистической модели мира. Впрочем, между ними есть существенная разница. Феоктист Кузьмич Хапугин – пожилой человек, бывший частник, а нынче помощник заведующего хозяйством кустарной артели «Красный пух». Любитель посетить магазин случайных вещей, с целью «урвать» ценные вещи по дешевке. Незадолго до встречи с Хоттабычем приобрел особенную фарфоровую чашечку за 10 рублей. Второй месяц является членом профсоюза и уже 2 года, как не пользуется наемным трудом. Кроме того, мы знаем, что когда-то, видимо, до революции, у него было «4 чудных магазина» и что в прошлом он потерял большую сумму денег. Также мы знаем, что у него есть жена, которую Лагин описывает просто как толстую женщину. Про мистера Вандендаллеса известно меньше, впрочем, этот персонаж достаточно стереотипен. Турист-делец из Нью-Йорка, седой, хорошо одетый иностранец с багровым лицом посещает при случае комиссионные магазины с той же целью, что и Хапугин, чтобы после выгодно перепродать это в Америке и получить прибыль. У него тоже есть жена, но она описана красочнее – худая и высокая женщина в зеленом шелковом платье, которая смеется злым и презрительным смехом. Незадолго до встречи с Хоттабычем, Вандендаллес, как и Хапугин, приобрел по «весьма сходной цене»» полдюжины чашек фарфорового завода имени Ломоносова. Герои приходят в один и тот же магазин (только с разницей в 17 лет) и выбирают одно и то же кольцо. Только Хапугину оно стоило 3 рубля 41 копейку, а Вандендаллесу почти в 3 раза больше – 10 рублей 71 копейку (необходимо отметить, что средняя зарплата также возросла примерно в 3 раза). «Волшебное» кольцо оценивается героями по-разному: если в первой редакции жена Хапугина видит в нем возможность «не выходя из дома, бесплатно и без всякой очереди получать что угодно и когда угодно», то жена мистера Вандендаллеса намерена воспользоваться кольцом, чтобы сделать своего мужа «самым богатым и самым могущественным человеком на земле». Получив кольцо и думая, что тем самым они властвуют над Хоттабычем, герои, в отличие от Вольки и его друзей, начинают просить исключительно материальные вещи. Их жадность не знает границ – попросив сначала 100 тысяч наличными (червонцев в первой редакции и долларов во второй), они затем просят 100 миллионов. Впрочем, дальше их желания расходятся. Феоктист Кузьмич требует золотых часов, бриллиантов, золотых портсигаров, брошек, а затем, несколько неожиданно, отрезов на костюмы, на пальто, сто пар ботинок, сто пар полуботинок, сто кроватей, тысячу буфетов и пятьсот комодов красного дерева. Впрочем, такая «практичность» легко объяснима – в этот период в СССР действительно было нелегко с тканями, одеждой и обувью. Однако у Хапугина есть еще одно очень важное желание: он требует себе 10 больших дач под Москвой, которые нужны ему для того, чтобы сдавать комнаты дачникам на лето с целью наживы. Но мечты Хапугина гораздо скромнее, чем у алчного американца. Тот, помимо денег, желает также пятьдесят тысяч ожерелий из жемчуга, пятнадцать тысяч старинных фарфоровых сервизов, а также чтобы Волька и Женя стали его рабами и чистили ботинки его сыновьям, хочет, чтобы все фабрики, все заводы, все банки, все железные дороги, автомобили и самолеты, вся земля и все леса Советского Союза принадлежали ему, чтобы весь мир принадлежал его фирме «Гарри Вандендаллес и сыновья». Лагин так описывает этого героя: «…олицетворение торгашеской алчности, готовой на любую подлость, на самое бесчеловечное преступление ради лишней пачки денег, дающих у него на родине и во всем капиталистическом мире власть над людьми». Так как Гарри Вандендаллес является отражением этого мира, немаловажен и его внешний вид. Лагин описывает его очень противным – багровое лицо, наливающееся кровью, когда что-то противоречит его желаниям, мясистые пальцы, похожие на недоваренную сосиску, жир, щедро облекший его мясистое и упитанное тело. Если с Хапугиным мы встречаемся единожды, то Гарри Вандендаллес вновь присутствует в сюжете, когда наши герои путешествуют по Италии. В этом их путешествии дополнительно раскрывается «подлость капитализма», поскольку ребята встречаются и общаются сначала с обычными рабочими, которые находятся под гнетом капиталистов. У итальянских рабочих 1950-х годов, как и у рабочих 1930-х, нет выходных, только если раньше это было связано с безработицей, то теперь это связано с нечеловеческим эксплуататорским режимом. Примечательно, как распоряжаются деньгами чиновники и рабочие. Если чиновники обдирают бедное население всевозможными налогами для того, чтобы «у синьора военного министра было на что покупать американское оружие», то сами рыбаки, получив в свое распоряжение волшебный чемодан, бесконечно наполняющийся рыбой, в первую очередь думают о том, каким своим друзьям они помогут. В первую очередь, это семьи тех, кто, так или иначе, пострадал от страшного капиталистического режима. Показательно также, что у них и в мыслях не было использовать подарки Хоттабыча для того, чтобы разбогатеть, стать крупными торговцами рыбой, капиталистами. Но, несмотря ни на что – ни на окружающую их грязь, ни на бедность, ни на усталость, во «второй» визит наших героев в Италию, люди веселы. Рабочие бастуют против правительства и «американских крыс», набирает обороты красное движение, хотя оно еще подпольно. Когда итальянского друга наших героев Джованни арестовывают по подозрению в краже чемодана у мистера Вандендаллеса, хотя на самом деле его подарил ему Хоттабыч, мы сталкиваемся с капиталистом и представителем власти в одном лице. Следователь неприкрыто вымогает у Хоттабыча взятку за освобождение Джованни, но старый джинн, начинающий постигать ценности социализма, противостоит ему и заколдовывает его, посадив его в маленькую баночку. С тех пор «каждый честный итальянец с удовольствием заплатит лиру, чтобы насладиться лицезрением прожженного взяточника и верного капиталистического холуя, заточенного в графин». С Гарри Вандендаллесом Хоттабыч поступил иначе, он превратил его в «облезлую рыжую шавку». Он так ей по сей день и остался, в таком виде проживает в своей нью-йоркской квартире, и даже раз в неделю выступает в радиопередаче с двадцатиминутным лаем. Здесь напрашивается сравнение с другим произведением примерно того же периода, стихотворением С.Михалкова «Миллионер», написанным в 1963 году, в котором тоже идет речь о богатом псе-капиталисте. Бульдог из стихотворения Михалкова неожиданно получает наследство от своей хозяйки, а также слуг, которые составляют ему персональное меню, стригут его по последней моде. У Бульдога есть вилла, кадиллак и «сшитый у портного собачий черный фрак». Кроме того, он записан в клуб миллионеров как банкир. Сама комичность ситуации показывает, каких бед и несуразиц могут натворить деньги и капитализм. Вспоминая другие произведения на близкую тематику, приходит на ум другое произведение С.Михалкова — «Рубль и доллар», опубликованное за несколько лет до появления второй редакции «Старика Хоттабыча». В этом произведении явно противопоставляется социалистическая и капиталистическая модели мира, противопоставляются валюты, символизирующие СССР и США, как двух главных оппонентов. Рубль позиционируется как честная, добрая валюта, в то время как Доллар – злой, алчный, жестокий. Рубль призывает к миру, позиционирует себя как народную валюту и утверждает, что он крепнет день ото дня, тогда как о Долларе Рубль отзывается крайне негативно – его вечные спутники это нужда и смерть, Долларом оплачиваются все самые черные дела, например, убийства, продажа родины. Похожий мотив встречается еще в одном произведении Михалкова, но написанном более чем через 10 лет после второго издания «Старика Хоттабыча», — «Похождении рубля». «Я настоящий трудовой Рубль!» — радуется рубль и огорчается, когда его называют «рублишко». Он гордится тем, его дарят на счастье, что он никогда никому не доставался в награду за убийство. Доллар предстает развязным, несколько наглым и самоуверенным. Он хвастается Рублю тем, что они вдребезги разбомбили школу, мост и несколько домов. Но Рубль не понимает этих ценностей, они далеки от него, они ему искренне не нравятся и вызывают возмущение. Эта ситуация между Рублем и Долларом очень похожа на ситуацию, сложившуюся между Волькой и Женей и мистером Гарри Вандендаллесом.
2.2.2. Упоминание денег в повести, их использование. Дефицит и очереди.
Деньги в повести используются в основном на повседневные траты, помимо продовольствия, это проезд в метро, поход в кино, в цирк или на стадион. Так, например, проезд на метро в первой редакции стоит 30 копеек, то есть 2 пятиалтынника (монета достоинством 15 копеек, ее название происходит от слова «алтын» — эквивалента трех копеек). Во второй редакции проезд стоит уже по 50 копеек на человека, то есть один двугривенный и 2 пятиалтынных. Примечательно, что, несмотря на рост зарплаты примерно в 3 раза, проезд на метро дорожает меньше, чем в 2 раза. Нам также примерно известна стоимость ошейника собаки, которую Хоттабыч пытался подарить Вольке. «Он стоит многие тысячи», — отмечает Лагин, однако Волькина мама, приняв драгоценные камни за цветные стекляшки, все равно предполагает, что он дорого стоит – «десятки рублей». Для сравнения, в конце 1947 года килограмм ржаного хлеба стоил 3 рубля. К сожалению, стоимость чемодана известна нам только в долларах – около тысячи.
Не стоит также забывать о дефиците, который имел место в СССР, а также об очередях. Что в первой, что во второй редакции, окружающие наших героев люди поражаются тому, откуда они «достают» верблюдов и пергамент. Точно так же, как об этих экзотических предметах, Волька говорит, что билеты в цирк им с Женей ни за что не достать. Но для Хоттабыча это не проблема. Несмотря на длинную очередь, которая гудела около кассы, джинн, благодаря своему волшебству, прописывает себя и своих друзей в списке на контрамарку, благодаря чему получает возможность попасть на представление. Впрочем, так происходит в первой редакции. Во второй редакции процесс «добычи» билетов выглядит несколько иначе. Хоттабыч интересуется, как выглядят билеты, и создает их точную копию. Очереди также встречаются в парикмахерской, у нарзанного киоска. Причем в редакции 1938 года последняя проходит за 10 минут, а во второй редакции – за 3. Очереди в кинотеатре во второй редакции нет вовсе, в то время как она присутствует в первой. Причем ни в одном из случаев автор не показывает момент, когда герои платят за билеты (кроме метро), хотя в первой редакции особо указано, что мама дала Вольке деньги на кино после экзамена по географии.
2.2.3. Отношение к деньгам у Вольки и Хоттабыча: государственная собственность или «кто самый богатый?»
Отношение к деньгам у Вольки и Хоттабыча тоже разное. Для Вольки они не являются средством для достижения чего бы то ни было, тогда как для Хоттабыча они имеют огромную силу. С помощью денег можно получить самую верную и самую прочную власть над людьми, можно получить славу или сколько угодно друзей. Хоттабыч искренне удивлен, что Волька не хочет стать богатейшим человеком Советского Союза. Впрочем, Волька не отрицает того, что люди в его стране стремятся зарабатывать больше, но только честным трудом. Но для него неприемлемо предложение Хоттабыча давать деньги в долг под проценты нуждающимся. «Советский человек – и вдруг ростовщик!» — возмущается Волька. Когда же Хоттабыч предлагает Вольке купить для своего отца завод, на котором тот работает, то Волька отвечает, что этот завод и так принадлежит ему. А также все другие заводы и фабрики, и все шахты, рудники, железные дороги, земли, воды, горы, лавки, школы, университеты, клубы, дворцы, театры, парки, кино… Все это принадлежит и Вольке, и Жене Богораду и всем остальным гражданам СССР. Поэтому, Волька и без драгоценностей Хоттабыча чувствует себя очень богатым. Примечательно, что в первой редакции, в разговоре о богатстве Волька говорит, что насчет его богатства Хоттабыч жестоко ошибается, тогда как во второй редакции, для устранения неудачной трактовки этой фразы, Волька говорит, что «все мы совершенно одинаково богаты». По той же причине фраза «не могу принять твой подарок» была заменена на «мне твои подарки ни к чему», когда речь зашла о подаренных Хоттабычем караванах и золоте.
Так как все одинаково богаты, нет и нищих. Поэтому когда Хоттабыч, думая, что скоро умрет, собирается раздавать милостыню прохожим, Женя в недоумении спрашивает его: «Кому же ты собираешься раздавать милостыню? Где ты у нас видел нищих?» Хоттабычу пришлось согласиться с Женей и пойти домой. Этот эпизод присутствует в двух вариантах повести.
В связи с всеобщим владением примечательно, что в книге встречается упоминание государственной собственности. Все общественные места принадлежат государству, будь то павильон фруктовых и минеральных вод, парикмахерская, кинотеатр или цирк. Так, в первой редакции Волька волнуется, что оставленную открытой парикмахерскую обворуют, ведь она государственная. Так же он переживает во второй редакции за павильон фруктовых и минеральных вод. Когда Хоттабыч грозится превратить в пыль все товары, столы и оборудование, Волька поправляет его, объясняя, что все это принадлежит не гражданкам, на которых он разозлился, а государству. Особенно показателен в этом контексте пример с дворцами, которые Хоттабыч дарил Вольке, РОНО и МКХ, описанный выше.
Заключение.
Как говорится в работе Л.Д.Троцкого «Преданная революция», при коммунизме деньги должны окончательно исчезнуть, но начало этого процесса происходит уже при социализме. Именно это и наблюдается в ходе проведенного исследования. В Советском Союзе деньги второстепенны, что становится важным аспектом идеологии, которая в этом контексте противопоставляет социалистический строй капиталистическому. Отражения этого находятся и в официальных документах того времени (например, отчетах о бюджетах А.Г.Зверева), и в рассматриваемой повести «Старик Хоттабыч». Так, вся повесть построена на противопоставлении мировоззрения Вольки, советского мальчика, и Хоттабыча, старого джинна, перенесшегося прямиком из Древней Аравии в СССР. И если для Хоттабыча деньги являются обозначением статуса человека, его власти, то для Вольки они не представляют ценности, поскольку в Советском Союзе деньги не являются средством достижения особого социального положения, они служат лишь для удовлетворения повседневных потребностей. «Знатным», в понимании Вольки, можно стать совершенно другим путем. Если для Хоттабыча знатность – это в первую очередь аристократический титул, который демонстрирует власть и богатство человека, то для Вольки это определенные заслуги в труде, это, например, такие люди, как паровозные машинисты, знаменитые трактористки, мастера суконной промышленности. Это мнение мальчика основано на позиции официальной советской идеологии. Так, в рассматриваемый период большое развитие получает движение стахановцев. Стахановцы и ударники производства получают всевозможные привилегии, от продуктовых пайков до квартир и машин. Такого рода привилегии играют гораздо большую роль, нежели деньги, к тому же за деньги, зачастую, нельзя было купить то, что можно было получить от государства в качестве вознаграждения. Именно этот факт и становится во многом основным при расслоении общества и формирования иерархии в нем, несмотря на официальные утверждения в «бесклассовости» общества. Волька понимает: сила, власть и богатство – в труде, а не в эксплуатации, как это происходит в капиталистических странах.
Для достижения красочности, в повести, помимо Хоттабыча, встречаются и другие герои, олицетворяющие капиталистический мир. Это, например, гражданин Хапугин или мистер Вандендаллес. Волька и его друзья испытывают к ним отвращение, но оно происходит не только от противного внешнего вида героев, которым их наделил Лагин, но и от их наглого поведения, неуемной жажды денег, алчности и отсутствия человеческих ценностей. Впрочем, Хоттабыч по мере развития сюжета, за счет своей восприимчивости и любознательности, начинает проникаться идеями и ценностями своего спасителя, Вольки. Именно поэтому, когда герои сталкиваются с капиталистическим «злом», Хоттабыч, чувствуя глубокую привязанность к Вольке, принимает сторону его сторону и проучивает злобных меркантильных капиталистов и спекулянтов. Складывается достаточно ироничная ситуация – если переводить эти события на более высокий, метафорический уровень, то получается, что капитализм в лице Хоттабыча вынужден оберегать и охранять социализм, воплощением которого является Волька. Именно в этом парадоксе и заложен успех «перевоспитания» Хоттабыча. Он признает техническое превосходство Советского Союза (ведь даже он, великий джинн Сулеймана ибн Дауда, не может одновременно сидеть в зрительном зале и скакать на лошади на экране кинотеатра, или же разговаривать с человеком на расстоянии, всего лишь прикладывая к уху «магическую черную трубку»), и решает остаться в нем, чтобы лучше постичь эту загадочную, но привлекательную страну.
Список использованной литературы.
Художественная литература
1. Лагин Л. «Старик Хоттабыч». М.: Детиздат ЦК ВЛКСМ, 1940 г.
2. Лагин Л.«Старик Хоттабыч». Повесть-сказка. – М.: «Дет. лит.», 1973.
3. Михалков С. Похождение рубля. — Собрание сочинений в трех томах. М.: Детская литература, 1970.
4. Михалков С. Рубль и доллар. – Собрание сочинений в трех томах. М.: Детская литература, 1970.
5. Михалков С. Миллионер. — Собрание сочинений в трех томах. М.: Детская литература, 1970.
Мемуарная литература
6. Борисов Б.А. Школа жизни. Из «О жизни и о себе», — М.: Политиздат. — 1971.
7. Диптан О.К. Ответственное поручение: Встречи, раздумья, надежды знатной колхозницы. Из «О жизни и о себе», — М.: Политиздат. – 1970.
8. Смирнов Г.Л. Маленькие секреты большого дома: Воспоминания о работе в аппарате ЦК КПСС (1957-1962 гг.). // Неизвестная Россия, ХХ век. — Кн. III. — М.: Историческое наследие, 1993. — С.361-382..
Научная и публицистическая литература
9. Зверев А.Г. О государственном бюджете СССР на 1939 год и об исполнении государственного бюджета СССР за 1937 год — М.: Политиздат. – 1939.
10. Зверев А.Г. О государственном бюджете СССР на 1956 год и об исполнении государственного бюджета СССР за 1954 год — М.: Госполитиздат. – 1956.
11. Назаров О. Год 1947-й. Денежная реформа. //"Родная Газета", № 43(227), 2007.
12. Осокина Е.А. За фасадом "сталинского изобилия". (История сталинизма). — М.: РОССПЭН, 2008. – 351 стр.
13. Радаев В.В., Шкаратан О.И. Социальная стратификация: Учеб. пособие. — М.: Аспект Пресс, 1996. — 318 с Роговин В. З. Сталинский неонэп. – М.: Москва, 1995.
14. Троцкий Л.Д. «Преданная революция: что такое СССР и куда он идет». – М.: НИИ культуры Министерства культуры РСФСР, 1991. – 256 стр.
15. Фицпатрик Ш. Повседневный сталинизм. Социальная история Советской России в 30-е годы.—2-е изд.— М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН); Фонд Первого Президента России Б.Н.Ельцина, 2008. — 336 с.
16. Юровский Л.Н. Денежная политика Советской власти 1917-1927. М. 1928.
17. Ticktin Hillel. The contradictions of Soviet Society and professor Bettelheim. Critique, v. 6 Issue 1, pp. 17-44.
18. Ticktin Hillel. No more historical abortions. For “Weekly Worker”, 14.12.2006.
19. Ticktin Hillel — What was the USSR? Part II: Russia as a non-mode of production. For “Libcom”. 09.04.2005.
20. Bettelheim Charles. La transition vers l'économie socialiste. Maspero, 1968.
21. Bettelheim Charles. Les luttes de classes en URSS – Troisième période, 1930-1941. Tome I: Les dominés, tome II: Les dominants. Seuil/Maspero, 1982.
Старик Хоттабыч — Высшая школа экономики (диплом)
http://bibliofond.ru/view.aspx?id=792987
4. ПОЛУБЕЗУМНЫЙ ДЕДУШКА — КАББАЛИСТ.
Два иностранца
Повесть Лазаря Лагина была впервые опубликована в 1938 году, стало быть, Гассан Абдуррахман ибн Хоттаб, которого мы в дальнейшем, вослед за мудрейшим из отроков, будем по-простецки именовать Хоттабычем, посетил столицу страны победившего социализма в знаменательном 1937-м. Естественно, он был здесь не единственным иностранцем. Вот, скажем, Лион Фейхтвангер — тоже посетил и даже книжку написал: воспел еврейские колхозы, большие процессы и вообще мир социализма в его московской редакции, в которой он искал альтернативу редакции берлинской.
Однажды они столкнулись на улице Горького. Хоттабыч, понятное дело, не обратил на Фейхтвангера ни малейшего внимания — Фейхтвангер задержал на мгновенье взгляд на диковинных ориентальных туфлях, на дикой бороде и тут же забыл.
Обо всем этом я написал лет десять назад. И среди прочего сравнил Фейхтвангера с автором детской повести в одном отношении, которое представлялось мне важным:
Фейхтвангер был западный еврейский интеллигент, эмигрант, бежавший от нацистских преследований. Все это отразилось и в его московских заметках. Книга Фейхтвангера представляет собой попытку понимания со стороны: социальный и культурный опыт автора внеположен советской действительности. В каком-то смысле он тоже был Хоттабычем. Хотя, в отличие от него, не захотел в Москве задержаться.
Из соображений симметрии Лазаря Иосифовича Лагина (Гинзбурга) следовало бы назвать советским еврейским интеллигентом, однако национальная характеристика, столь важная в отношении Фейхтвангера, в отношении Лагина (во всяком случае здесь) представляется совершенно бессмысленной. Лагин родился в 1903 году в Витебске, и у него, разумеется, был еврейский опыт, но этот опыт никак не сказался в его книге. Не был востребован. То есть, возможно, если специалист станет смотреть в микроскоп, он что-то и заметит, но я как читатель без сверхзадачи не вижу здесь ни следа, ни тени какой-то национальной подоплеки[1].
Трах-тибидох
Это я так тогда написал. Я ошибся: еврейский опыт сказался, подоплека обнаружилась, специалисты с микроскопом явились. Сошлюсь прежде всего на статью «Старик Хоттабыч нас заметил», опубликованную в «Окнах» (литературное приложение к тель-авивским «Вестям») в 1997 году и републикованную десять лет спустя «Букником» «в авторской редакции, с дополнениями». Редакция представляет автора эссе — «иерусалимского поэта и исследователя Михаила Короля, он же Михкель Кунингас». Текст Короля «давно путешествует по сети, успев утратить автора и обрасти искажениями и сокращениями». И дополнениями — надо сказать. «Букник» уверенно утверждает текст Короля в качестве первоисточника. У меня такой уверенности нет: допускаю, что существуют и другие тексты, претендующие на то же самое.
Аргументов еврейской подоплеки повести очень немного, они разного качества, перекочевывают с некоторыми вариациями из одного сочинения в другое без ссылок на источник. Среди этих аргументов есть один бесспорный, высокого достоинства козырь, прочие — второстепенны.
По-видимому, все помнят, как, вырвав волосок, нет, тринадцать волосков из бороды, Хоттабыч произносит свой знаменитый сакраментальный текст: трах-тибидох — или что-то в этом роде. Ничего подобного нет в первой редакции книги. И в кино нет. Тибидох является только на пластинке. В книге же набор магических фонем звучит так: лехододиликраскало.
Хоттабыч использует в заклинательных целях слова из гимна встречи субботы: лехо доди ликрас кало — ашкеназийский иврит, иди, друг мой, встречать невесту: невеста — суббота. Если быть уж совсем крохобором, то не доди, а дойди. Слова на кончике языка у каждого практикующего еврея: раз в неделю непременно споет. Четыре слипшихся воедино слова. И то сказать: ухо советского пионера Вольки не приспособлено для разлепления слов марсианской речи. Однако же, что интересно, услышал с большой точностью.
Вообще говоря, можно принять Хоттабычево заклинание за локальную шутку, не имеющую для понимания повести особого значения, да что там особого — совсем никакого. В википедийной статье «Старик Хоттабыч» оно описывается как «интересный факт», не более. В любом случае эта история свидетельствует о том, что советская, московская жизнь не вполне вытеснила из сознания автора мир его еврейского детства, о том, что у него сохранялся еврейский сантимент. Двухуровневая шутка: для всех — забавная тарабарщина, для своих — цитатный пароль, маркирующий принадлежность к общему кругу.
Можно понять и так, а можно — как ключ к новому прочтению повести, которая предстает теперь в совершенно ином свете. Маскарад из «Тысячи и одной ночи» скрывает дикого местечкового дедушку, свалившегося на голову цивилизованным, то есть совершенно ассимилированным, совершенно советским московским родственникам, картина художника Репина «Не ждали», откуда только взялся, сидел бы в своем кувшине и дальше, здрасьте, я приехал к вам из Касриловки, ни на что не похож, ни с чем не рифмуется, не совместим ни с чем абсолютно, чучело гороховое, стыдно показаться вместе, кто это? а, так, пришлый джинн, из бутылки, давеча из реки выловили, немедленно сменить лапсердак и хасидскую шляпу на пиджачную, белого полотна, пару, украинскую вышитую рубашку и шляпу-канотье, все равно вид дикий, канотье не спасает, отказывается брить нечесаную, до колен, бороду, несет какую-то несусветную чушь, у нас время сталинской конституции, у него мир стоит как стоял на слонах и черепахе, приходится прятать от людей под кроватью.
Хоттабыч, полубезумный дедушка, — пародия на местечкового каббалиста. Текст субботнего гимна, живой и радостный, превращается в обессмысленный набор фонем, в таталату-маталату, в трах-тибидох, в «странное» для советских пионеров слово — орнамент, оставшийся от переставшего существовать мира. Хоттабыч — своего рода реликт.
Нерв повести — столкновение человека из Средневековья, «несколько тысяч лет, проведенных в сырости, без благодатного солнечного света, в глубинах вод», Тойнби, кажется, назвал еврейство исторической окаменелостью — с прекрасной советской жизнью, вся как есть в благодатном солнечном свете победительного социализма, да здравствует солнце, да скроется мгла средневековых суеверий, два мира — два Шапиро. Еще Тертуллиан, помнится, риторически, воздев руки, восклицал: что общего между Москвой и Касриловкой?
Советская власть руками юного пионера освобождает евреев из политического и духовного заточения, в котором они пребывали тысячи лет, приобщает к новой прекрасной жизни. Добрый сердцем Хоттабыч, хотя и не сразу, пережитки еще слишком сильны в нем, но в конце концов отряхивает прах Средневековья, от всей души принимает новую жизнь, убедившись с помощью юных пионеров в ее истине, добре и красоте, и совершенно ассимилируется, оставляя от прошлого только этнографический пустячок: милые его ногам и сердцу расшитые золотом, с загнутыми носами туфли.
Что важно, он добровольно отказывается от мнимого всемогущества и каббалистического чудотворства. И то дело: чудеса совершенно нерелевантны советской жизни, не решают никаких проблем, только создают новые, совершенно нелепы, бессмысленные, как говорил реб Волошин, чуда. А в нашей юной советской стране этого не надо, в нашей юной советской стране, как говорил реб Некрасов, воля и труд советского человека дивные дива творят. А трах-тибидох не нужно, уж как-нибудь обойдемся. Не говоря уже про ликраткала. Магическое знание, которое некогда было силой, превратилось в фокусы, годящиеся в лучшем случае для цирка.
Отказавшись от чудес, вообще от своей картины мира, от слонов с черепахой, от прошлого социального и морального опыта, бывший джинн под водительством своих друзей-шестиклассников успешно проходит процесс адаптации. Лагин точно подметил инвертированную картину социальной адаптации при эмиграции: не взрослые руководят детьми, а дети взрослыми.
Добрый сердцем Хоттабыч — один тип еврейского отношения к советской власти и построению социализма. Но есть, увы, не будем скрывать, Лагин и не скрывает, другой. Среди евреев не все такие хорошие. Злобный Хоттабычев брат Юсуф Омар ненавидит пионеров-освободителей, советская мораль ему не по вкусу, пытается эмигрировать из СССР на Луну, но, не набрав достаточной стартовой скорости, становится спутником Земли, вечно длит свое бессмысленное агасферическое кружение в безвоздушном пространстве.
Два пути русского еврейства, как их понимал Лазарь Лагин.
Еврейский балда
Вот еще одна хорошая шутка, воспроизводимая едва ли не в каждом тексте, посвященном еврейскому «Старику Хоттабычу».
— Фу-ты, чепуха какая! — вконец возмутился Волька. — <…> старая ты балда!
— Да позволено будет мне узнать, что ты, о бриллиант моей души, подразумеваешь под этим неизвестным мне словом «балда»? — осведомился с любопытством старик Хоттабыч.
Волька от смущения покраснел, как помидор.
— Понимаешь ли… как тебе сказать… э-э-э... ну, в общем, слово «балда» означает «мудрец».
Комментарий Михаила Короля:
И Хоттабыча удовлетворяет это объяснение. Оно ему понятно, ведь мудрец, он кто? Правильно, «муж знания, веры», или «баал дат», или «балдос», в хоттабычево-ашкеназском произношении. Он не спорит со своим юным другом, а принимает словечко (несколько искаженное в его понимании) на вооружение, чтобы при случае воспользоваться им. Нас тоже удовлетворяет подобная этимология слова «балда», ибо она лишний раз доказывает, что история происхождения старика Хоттабыча и его места в детской литературе, а также всеобщей к нему любви может послужить назиданием для поучающихся, будь она даже написана иглами в уголках глаз.
Замечательный образец народной этимологии, не имеющей ничего общего с научной, но «нас» такая этимология тоже удовлетворяет и, таки да, «может послужить назиданием для поучающихся».
В отличие от заклинания, характеризующего Хоттабыча — ведь он его произносит, — шутка с «балдой» в чистом виде авторская. Как и в случае с заклинанием, двухуровневая: один уровень для всех, другой — только для своих. Точно так же это больше, чем локальная шутка ради шутки. Смысл ее при полном понимании вот каков: то, что было в традиционном еврейском мире мудростью, стало милой чепухой, заслуживающей снисходительной улыбки мальчика-шестиклассника.
Отважный Лагин
В одном из сетевых текстов, посвященных «Хоттабычу»[2], высказывается мысль, что «лехододиликраскало» и шутка с «балдой» — это такая своеобразная фронда, фига в кармане. Изобретательный и чрезвычайно отважный Лагин с риском для жизни, времена-то какие, мог бы головой поплатиться, надул невежественных дураков-цензоров.
Идея, не имеющая опоры ни в общественном сознании второй половины тридцатых, ни в сознании успешного советского журналиста -и писателя, каким был Лагин. Фронда и карманные фиги относятся совсем к иному времени и предполагают совсем иной тип отношений интеллигенции с властью. Для Лагина советская власть была его власть, он себя с ней безоговорочно идентифицировал, у него не было нужды морочить цензуре голову. Заклинание Хоттабыча не попытка контрабандно протащить в роман нечто запретное и потенциально для Лагина опасное — забавные шутки, не более того, совершенно безобидные, ничего такого, что имело бы смысл скрывать от цензуры, никакого скрытого подтекста. То есть скрытый подтекст был, конечно, я его, собственно, и обсуждаю, но он не носил характера вызова и вполне вписывался в социальный заказ, счастливо совпадавший с внутренним пафосом самого автора. Лагин ощущал себя, во всяком случае во время написания «Старика Хоттабыча», гражданином страны, где евреи еще были, а еврейского вопроса уже не было.
В послевоенном издании слова субботнего гимна аннигилируются. Фраза «Хоттабыч <…> выкрикнул какое-то странное слово “лехододиликраскало”» приобрела такую редакцию: «Хоттабыч <…> выкрикнул какое-то странное и очень длинное слово». Ну так в начале пятидесятых времена изменились, исчезнувший еврейский вопрос вновь явился и стал одним из главных в советском обществе. Настолько волнующим, что уже и невинное «Лазарь Лагин» написать на обложке стало немыслимо: редуцировали до «Л. Лагин».
Во времена фильма (1956) заклинание можно было бы, наверное, восстановить: «оттепель», и сценарий писал Лагин. Да только еврейский уровень сюжета уже никак не соотносился с реальностью. Массовая миграция касриловцев и их столичная социализация были в прошлом, да и самой Касриловки уже не существовало. Что касается заинтересованности самого Лагина — кто ж его знает. На пластинке (1958) появляется знаменитый тибидох — манифестация обессмысленности, — но это уже не имеет никакого значения.http://www.lechaim.ru/ARHIV/250/gorelik.htm
5. ВОЗВРАЩЕНИЕ ХОТТАБЫЧА,
Два любопытствующих иностранца в Москве 37-го года. Первый написал об этом книгу, второй стал героем повести
В 1937 году Лион Фейхтвангер посетил Москву и написал об этой поездке книгу. Само собой, Фейхтвангер не был тогда единственным иностранцем в Москве: и другие тоже навещали наш стольный град. Вот я и хочу рассказать о пребывании здесь одного заморского чудака. Он оказался в СССР в тот же год, что и Фейхтвангер, и ему в Москве до того понравилось, что он решил натурализоваться. Случай, как известно, далеко не единственный, но стоящий того, чтобы о нем рассказать. Звали иностранца Гассан Абдуррахман ибн Хоттаб. Нечего и говорить, что у имени этого не было тогда никаких иных коннотаций, кроме сказочных.
В отличие от Фейхтвангера Гассан Абдуррахман ибн Хоттаб, которого мы в дальнейшем вослед за мудрейшим из отроков будем по-простецки именовать Хоттабычем, не оставил письменных свидетельств о пребывании в столице страны победившего социализма. За Хоттабыча это сделал его жизнеописатель — автор одноименного бестселлера Лазарь Лагин. «Старик Хоттабыч» был опубликован в тридцать восьмом — естественно считать, что Гассан Абдуррахман прибыл в Москву годом раньше и, может быть, даже (почему бы и нет?) столкнулся как-то на улице Горького с Фейхтвангером, но они не обратили друг на друга ни малейшего внимания.
Фейхтвангер был западным еврейским интеллигентом, эмигрантом, бежавшим от нацистских преследований. Все это отразилось и в его московских заметках. Книга Фейхтвангера представляет собой попытку понимания со стороны: социальный и культурный опыт автора внеположен советской действительности. В каком-то смысле он тоже был Хоттабычем. Хотя в отличие от него не захотел в Москве задержаться.
Из соображений симметрии Лазаря Иосифовича Лагина (Гинзбурга) следовало бы назвать советским еврейским интеллигентом (ничего, что я раскрываю псевдоним? в этом нет ничего безнравственного?), однако национальная характеристика, столь важная в отношении Фейхтвангера, в отношении Лагина (во всяком случае, здесь) совершенно бессмысленна. Лагин родился в 1903 году в Витебске, и у него, разумеется, был еврейский опыт, но этот опыт никак не сказался в его книге. Не был востребован. То есть, возможно, если специалист станет смотреть в микроскоп, он что-то и заметит, но я как читатель без сверхзадачи не вижу здесь ни следа, ни тени какой-то национальной подоплеки. Лагин типичный советский столичный интеллигент тридцатых, человек, смотрящий изнутри советского социума, Лагин воспевает прекрасную советскую жизнь, показывает ее огромные достижения и преимущества, он талантливо делает это в своей приключенческой фантастической повести для подростков — случай, когда социальный заказ счастливо совпадает с пафосом самого автора.
Фантазии невинные и винные
Тем не менее некоторые образы Лагина представляются достаточно амбивалентными. Вот, например, знаменитая сцена экзамена. Парализованный чужой волей Волька вынужден повторять кажущиеся ему чудовищными слова только потому, что этого хочет дядя за дверью: «Волька вдруг почувствовал, что какая-то неведомая сила против его желания раскрыла ему рот». Дальше еще сильнее: «. . .отвечал убитым голосом Волька, и слезы потекли по его щекам», «. . .продолжал против своей воли отвечать наш герой, чувствуя, что ноги у него буквально подкашиваются от ужаса». Сцена из кошмарного сна. В одноименном фильме, снятом, кажется, в пятидесятых, уже после смерти Сталина, гротескность ситуации усилена: Хоттабыч диктует несчастному Вольке ответы не из-за закрытой двери, а с портрета! С портрета-то как раз все и диктовалось!
Экзамен смотрится внятным эвфемизмом больших процессов. Такого рода черный юмор был уж совсем несвойствен Лагину. Надо полагать, он бы вознегодовал (и вострепетал! о как бы вострепетал!), услышав подобную интерпретацию своей невинной фантазии. Однако же написал текст, из которого естественным образом извлекается содержание, которого он как бы и не вкладывал. Сознательно не вкладывал. Причем эпизод этот не единственный. Чего стоит превращение москвичей («меньше чем в полминуты») в стадо «печально блеющих баранов», которых направляют в исследовательский институт — для опытов. «Стадо дружно заблеяло. Бараны хотели сказать, что ничего подобного, что они вовсе не подопытные бараны, что они вообще не бараны и что несколько минут назад как они перестали быть людьми, но вместо слов из их широко раскрытых ртов вылетало только печальное «мэ-э-э». Само собой, интересному эксперименту будет посвящена статья в журнале с не случайным названием «Прогрессивное овцеводство».
Хоттабыч:
«Не могу без смеха вспомнить, о мудрейший из отроков, как эти люди превращались в баранов! Сколь забавно это было, не правда ли?»
Кому забавно, кому нет, кошке игрушки — мышке слезки: «Волька не находил в происшедшем ничего забавного. Его страшила судьба новоявленных баранов. Их свободно могли зарезать на мясо».
Вот Пушкин, например, Александр Сергеевич, нисколько не разделял опасений воспитанного в демократической традиции советского мальчика:
К чему стадам дары свободы?
Их должно резать или стричь.
Наследство их из рода в роды
Ярмо с гремушками да бич!
То есть считал, что бараны ровно для того и созданы. И Иосиф Виссарионович Сталин придерживался того же мнения.
Я набираю этот текст на компьютере. В текстовый редактор встроен лексический контроль: слова, не известные редактору, подчеркиваются волнистой красной линией. Это позволяет избежать множества ошибок, которые я по незнанию или невнимательности допускаю. Каких слов не знает редактор? «Жизнеописатель» ему неизвестен, писателя Лагина не знает, «Хоттабыч» для него просто набор литер. Но что куда интереснее, ему неведом и «Виссарионович»! Иосифа знает, Виссарионовича — нет! Господи, да можно ли было вообразить такое полвека назад! Изощренная (хотя и неумышленная) месть объявившему кибернетику лженаукой.
Но вернемся к нашим баранам. В отличие от книги Лагина, где для них все кончается хорошо, в реальной жизни не сыскать было доброго сердцем Вольки, обладающего неограниченным влиянием на мага; кроме того, кремлевский маг в отличие от сравнительно добродушного Хоттабыча любил резать и получал от этого удовольствие.
Предшественник Абдуррахмана
Незадолго до появления Хоттабыча в Москве столицу посетил другой иностранный специалист, причем тоже явился при водах: правда, возник не из пучины реки, а на берегу прудов. Эти явления сопровождались подчеркиваемым обоими авторами безлюдьем места действия — совпадение, как бы диктуемое ситуацией. Однако у «Мастера и Маргариты» и «Старика Хоттабыча» вообще полно совпадений. Воланд выступает в варьете, Хоттабыч — в цирке. Воланд сбрасывает с небес деньги, Хоттабыч — тоже. У Булгакова есть сюжет изъятия золота — и у Лагина есть! И Булгаков, и Лагин тяготеют к фельетону. Оно и понятно: рука сама писала фельетон — школа «Гудка» и «Крокодила» (у Лагина).
Лагин переносит сюжет изъятия золота в Италию. Там происходит много интересного, чего ни при каких обстоятельствах не могло бы произойти в СССР: ведь в стране победившего социализма зло уже уничтожено, а отдельные фельетонные недостатки («пережитки прошлого») по природе своей неспособны породить драматического конфликта — вот и приходится искать его за морем. Кроме того, это небольшое путешествие очень в духе социального заказа. В Италии Хоттабыч стремительно проходит путь русской социал-демократии — от благородного сочувствия униженным и оскорбленным до изготовления фальшивых банкнот. Большой проект купца русской революции Парвуса: всеобщая стачка, фальшивые рубли — и Россия повержена. Мудрецы из германского генштаба качают многодумными головами: стачка — ладно, но фальшивые деньги?! Невозможно! Протестантская этика не велит.
Я уже говорил, что первое издание «Старика Хоттабыча» увидело свет в тридцать восьмом, затем Лагин неоднократно вносил в текст изменения: актуализировал сюжет, усиливал линии политического памфлета. В послевоенные годы в книге появляется новый персонаж — мистер Гарри Вандендаллес, капиталист, прохвост, шпион, враг всех простых людей и всего прогрессивного человечества; собирательный образ братьев Даллесов -директора ЦРУ Аллена Уэлша и госсекретаря Джона Фостера. Политически грамотный советский пионер моментально узнавал их в омерзительном герое. Превращенный Хоттабычем в собаку, Вандендаллес и сегодня «раз в неделю. . . выступает. . . с двадцатиминутным лаем в радиопередаче «Голос Америки», а «богатейшие владыки Уолл-стрита постоянно шлют ему отборные кости с собственного стола». Кукрыниксы, «Пионерская правда» и просто «Правда» стилистически неразличимы.
По духу эти позднейшие аппликации отличаются от первоначального текста. Повесть начинается в мае, начинается с переезда на новую квартиру. Чем жила страна в 37-м?! Кто жил в отдельных квартирах?! Тем не менее Лагина невозможно упрекнуть в лицемерии: он относился к тому социальному слою, у которого действительно было ощущение весеннего воздуха и прекрасных перемен. Над страной весенний ветер веет, с каждым днем все радостнее жить (перифраз знаменитого сталинского лозунга). После войны ничего уже подобного не было. Весна кончилась. Улыбку сменил сарказм.
Лондон превратился в Ташкент
Интересно, однако, не только то, что Лагин вставил в последующих изданиях, но и что изъял. Пропала сцена превращения советских людей в баранов (и как только в голову могла прийти эта дикая политическая бестактность!), исчезли некоторые обстоятельства итальянских приключений, слишком очевидно апеллирующие к советскому опыту, само собой, фальшивые купюры были вырезаны — ну, это как бы и просилось.
В главе «Роковая страсть Хоттабыча» повествуется об увлечении натурализовавшегося в Советской стране джинна радио. «В этот день приемник не отдыхал ни минуты. Около двух ча-
сов ночи он, правда, замолк. Но оказалось, что старик просто забыл, как принимать Лондон. Он разбудил Вольку, расспросил его и снова приблизился к приемнику». Готовая преступная группа. И малолетство бы Вольку не спасло. Какие, однако, шалости дозволялись в тридцать седьмом! Впоследствии Лагин сохранил весь пассаж, заменив в нем только одно слово: Лондон превратился в Ташкент. Что, интересно, ожидал услышать Хоттабыч из Ташкента? Должно быть, ориентальную музыку.
Но вернемся в фашистскую Италию. Ужасная страна! В застенках заключенных избивают и пытают: капиталисты, фашисты — другого от них невозможно было бы и ожидать.
В наспех сооруженной итальянской декорации Лагин реализует великую мечту каждого сидельца ГУЛАГа:
«- А ну-ка заставьте старика заговорить! — приказал следователь и в предвкушении приятного зрелища уселся поудобнее в кресле.
Жандармы молча козырнули и неожиданно для следователя и самих себя вдруг с силой вышибли из-под него кресло и принялись нещадно избивать.
— Что вы делаете, негодяи?! — вопил следователь, воя от нестерпимой боли. — Ведь я вам приказал обработать арестованного, а не меня!
— Так точно, синьор следователь! — молодцевато отвечали жандармы и продолжали наносить ему удары до тех пор, пока он наконец не затих.
Убедившись, что следователь потерял сознание, жандармы, как по команде, тяжело вздохнули и принялись тузить друг друга до тех пор, пока один за другим не попадали на паркет в полнейшем изнеможении».
Посмертное времяпрепровождение всех заплечных дел мастеров. Они приходят в себя, и все повторяется сначала. Это уходящее в дурную бесконечность кошмарное deja vu прекратить проще простого: следователь может не отдавать свой приказ, жандармы могут отказаться выполнять его. Не могут! Тяжело выбраться из земного сценария!
А я ведь хотел воздержаться от метафизики. И уж точно ни при каких обстоятельствах не упоминать об аде. Ладно, духовные реалии зыбки и предположительны — социальные обстоя
тельства всем хорошо известны и дают безусловные основания обвинить Лагина в злостной клевете на советскую милицию и органы, совершенно (якобы) не заинтересовавшиеся невесть откуда объявившимся в Москве удивительным иностранцем, к тому же беспаспортным. Заметно в этом полное незнание своей страны, обычаев и лиц, простительное только у девиц. Булгаков был реалистичней.
«Новое время», №31 за 2004 год. http://www.jewniverse.ru/modules.php?name...
6. ЕЩЁ РАЗ О ХОТТАБЫЧЕ.
Во всяком случае, у нас дома живут три "Хоттабыча" с тремя разными текстами. Один — от издательства "Нюанс" 1993г. с чудесными иллюстрациями А.Петрова и текстом 1938 года, второй — "бюджетное" издание "Дрофы 2006г. с рисунками Г.Мазурина и текстом 1955 года, и третий — от Детгиза 1955г. с рисунками Г.Валька и текстом 1952 года ("Хоттабыч" моего детства).
I. Экзамен по географии.
В 1-ой редакции это очень короткая глава: Волька рассказывает экзаменаторам про хрустальный купол небес и Землю, стоящую на шести слонах, и директор отправляет его домой.
Во 2-ой редакции появляется колоритная сцена со школьным швейцаром, а Волька долго и подробно рассказывает об Индии учителю географии Сергею Семеновичу.
В 3-ей редакции учителя заменяет учительница — Варвара Степановна, с которой будет связана отдельная сюжетная линия. Появляется здесь и Гога Пилюкин по прозвищу Пилюля, и новый эпизод с подарком (Хоттабыч пытается подарить Вольке часы)
II.Эпизод в кино.
1-я редакция: не дойдя до зрительного зала, Хоттабыч и Волька отправляются в парикмахерскую.
2-я и 3-я редакции: развернутая сцена в зрительном зале и бегство Хоттабыча из кино.
III. Эпизод в парикмахерской — есть только в 1-ой редакции.
Бородатого Вольку высмеивают посетители вместе с парикмахером, и разгневанный Хоттабыч превращает их в баранов. Случайно среди превращенных оказывается друг Вольки Сережа Кружкин. Вся сюжетная линия с баранами, Сережей Кружкиным и его папой отсутствует во 2-й и 3-й редакциях, где вместо этого дан эпизод в павильоне фруктовых вод (Хоттабыч набрасывается на официанток, но Волька его урезонивает).
IV. Эпизоды с лающим Гогой — есть только в 3-ей редакции.
V. Эпизод в тбилисских банях — есть только в 3-ей редакции.
VII. Женя Богорад в Индии.
1-я редакция: пребывание Жени в Индии обходится молчанием — чтобы не обострять "отношения с вице-королем Индии".
2-я редакция: описывается, как Женю продают в рабство (вариант 2-а). В 1955 году, в период начинающейся дружбы СССР с Индией, автор переписывает эпизод, и Хоттабыч забрасывает Женю не в Индию, а в Йемен, где его опять-таки продают в рабство (вариант 2-б)
3-я редакция: "хинди, руси — пхай-пхай!" — никакого рабства, Женю с восторгом чествуют в индийских деревнях, носят на руках, вместе поют "Катюшу"
VIII. Эпизод в шахтерском санатории — есть только в 3-ей редакции.
IX. Эпизод с "Хоттабстроем" — только в 1-й редакции: Хоттабыч переносит целый переулок за город, а затем возвращает обратно.
X. Эпизод в цирке.
1-я редакция: выступление китайского фокусника Мей Ланьчжи
2-я и 3-я редакции: выступление советского фокусника Афанасия Сидорелли. В 3-ей редакции в цирке появляется учительница Варвара Степановна; опасаясь ее встречи с джинном, ребята отвлекают внимание Хоттабыча и начинают учить его азбуке.
XI. Излечение лающего Гоги — только в 3-й редакции.
XII. Волшебное кольцо Сулеймана
1-я редакция: встреча с гражданином Хапугиным, бывшим частником, а теперь помощником завхоза кустарной артели "Красный петух"
2-я и 3-я редакции: встреча с мистером Гарри Вандендаллесом, американским дельцом
XIII. Наказание хулигана.
1-я редакция: Вакса Кочерыжкин
2-я и з-я редакции: Сережка Хряк
XIV. В Италии.
1-я редакция: Италия Муссолини — Хоттабыч находит английскую мину и попадает в охранку.
2-я и 3-я редакции: Хоттабыч находит американскую мину, новая встреча с Гарри Вандендаллесом (в 3-ей редакции — некий город Герона, в остальных — Генуя)
XV. Эпизод с телефоном — только во 2-ой и 3-ей редакциях.
XVI. На "Ладоге"
1-я редакция: Хоттабыч неудачно выступает с сольным пением
2-я редакция: Хоттабыч снимает пароход с банки
3-я редакция: Хоттабыч встречается с Варварой Степановной, успешно выступает с фокусами и снимает пароход с банки
XVII. Новогодний визит Хоттабыча — только 2-ой и 3-ей редакциях — Хоттабыч навещает брата на орбите
То, что для нового издания некоторые иллюстрации художнику пришлось отрисовывать заново, вполне понятно — ведь в первой редакции действуют не два мальчика (Волька и Женя), а три (Волька, Женя и Сережа). Жаль, что Волька в новом варианте лишился пионерского галстука — неужели кого-то сегодня может напугать пионерская символика?
UPD: с другой стороны, Волька в галстуке — скорее, привычка. На самом деле, логично, что мальчик надевает пионерский галстук в день экзамена, а потом появляется без галстука — ведь наступили каникулы.
А вот перенос иллюстраций из прежних изданий в новое показался не всегда убедительным.
Ну ладно — иллюстрация с Женей в Индии. В первой редакции о пребывании Жени в Индии почти ничего не говорится, так что можно додумать все, что угодно.
Но вот,например, эта иллюстрация — в поздней редакции она изображает мистера Вандендаллеса, американского дельца (что заметно по его заграничному костюму и темным очкам).
DSC03578
В новой книге она же изображает Феоктиста Кузьмича Хапугина, бывшего частника, а теперь помощника завхоза кустарной артели "Красный петух". Тогда непонятно, зачем было помещать в новое издание вот эту иллюстрацию:
DSC03580
Действие происходит в Италии, где гражданину Хапугину делать абсолютно нечего, как нечего делать и Чезаре Санторетти с чемоданом Хоттабыча в тексте первой редакции.
Кстати о тексте.
Признаться, мне жаль, что выбор Нигмы пал именно на первый вариант текста — он самый короткий, и там отсутствует столько интересных моментов. С другой стороны, если дома есть одна из поздних редакций, можно развлечься сопоставлением текстов:)
Например, в 1938 году директор цирка предлагает Хоттабычу: "Турне по Западной Европе! Турне по Северной Америке!" , а в 1950-х годах: "ряд выступлений в Москве и периферийных цирках!" :))
Или — в 1938 году Хоттабыч, увлекшийся радио, ловит Владивосток, Лондон, Париж, Анкару, а в 50-е гг. — Владивосток, Тбилиси, Киев, Ленинград, Минск, Ташкент))
А поразительная сцена с превращением советских граждан в подопытных баранов! Читая, удивляешься: и как автору сошло это с рук, в 38-ом-то году...
Правда, потом авторский текст тоже был отредактирован и приглажен. Сделано это не Нигмой, а еще раньше, но в новое издание попал именно отредактированный вариант. Например, "наши бараны" там деликатно заменены на "эти бараны", а "чистый, высокий и светлый хлев научно-исследовательского института" на "чистое, высокое и светлое помещение для животных".
У берегов Италии Хоттабыч с ребятами находят мину с надписью "Made in England" (в поздних редакциях — "Made in USA") — в отредактированном варианте на мине нет никаких надписей.
Убраны из текста уточнения "на двадцать втором году революции" и упоминания Муссолини.
"Причесаны" также и некоторые "вкусные" диалоги из первой редакции, звучавшие прямо по-зощенковски:
" — Ездиют тут на верблюдах...
— Тут, я так полагаю, главный не мальчишка. Тут, я так полагаю, главный — старичок, который за мальчишкой сидит...
— Да, сидит, собака, и шляпой обмахивается. Прямо как довоенный граф."
В отредактированном варианте: "- Да, сидит и шляпой обмахивается. Прямо как граф какой-нибудь."
В любом случае, выход нового издания "Хоттабыча" — интересное событие и свидетельство того, что даже спустя 75 лет повесть-сказка продолжает жить активной жизнью :))
UPD: я перечислила только основные сюжетные изменения, но отличий в текстах, разумеется, гораздо больше.
И начинаются они уже в первых главах. В 1-й редакции, например, Волька, уезжающий в фургоне из родного Настасьинского переулка, представляет, что он "где-то в Америке, в суровых пустынных прериях, где каждую минуту могут напасть индейцы и с воинственным кличем снять с тебя скальп." Старая бочка, в которой бабушка квасила на зиму капусту, напоминает Вольке "бочки, в которых пираты старого Флинта хранили ром."
В поздних же редакциях Вольку, переезжающего уже из Трехпрудного переулка, посещают совсем иные видения: "...будто едешь...где-то в далеких сибирских просторах, где тебе предстоит в суровых боях с природой возводить новый гигант советской индустрии. И, конечно, в первых рядах отличников этой стройки будет Волька Костыльков. Он первый соскочит с машины, когда караван грузовиков прибудет к месту назначения. Он первый раскинет свою палатку и предоставит ее заболевшим в пути, а сам, перекидываясь шуточками с товарищами по стройке, останется греться у костра, который он же быстро и умело разведет. А когда в трескучие морозы или свирепые бураны кое-кто вздумает сдавать темпы, ему будут говорить: "Стыдитесь, товарищ! Берите пример с показательной бригады Владимира Костылькова..."
Та же бочка для капусты на этот раз вызывает в памяти Вольки философа Диогена, "того самого, который из древней греческой истории".
По-разному реагирует Волька из разных редакций и на появление Хоттабыча.
В 1-й редакции он принимает незнакомца за иллюзиониста из цирка; во 2-й — за работника домоуправления, в 3-ей — за участника самодеятельности. В первом варианте Волька сразу переходит с Хоттабычем на "ты", в поздних редакциях — сохраняет вежливое "вы" вплоть до окончания злополучного экзамена по географии...
Не встретить в поздних редакциях ни заклинания "лехододиликраскало", использованного Хоттабычем во время циркового представления, ни "бороды апостола" на розовом Волькином лице... — и так далее.
Почитать текст второй редакции можно, например, здесь — http://mp3-kniga.ru/bibliofil/valk-hottab...
Это книга 1953 года и она немного отличается от живущей у меня дома книги 1955года — я не стала их разделять и несколько вольно назвала вариантом 2-а и 2-б. В варианте 2-а Женя Богорад попадает в Индию, в варианте 2-б — в Йемен. Кроме того, в варианте 2-а нет глав про Степана Степановича Пивораки и про хулигана Сережку Хряка. В остальном, если не ошибаюсь, варианты идентичны. Но уже в том же 1955 году автор совершенно переделывает книгу, — именно об этом, окончательном переиздании с "изъятыми выпадами в адрес постколониальных властей" насколько я понимаю, говорится в Википедии.
http://kid-book-museum.livejournal.com/71...
7. ИЗ РЕДАКЦИИ 1953 Г.
...Пять пароходов, шедших из Америки в Европу с оружием и яичным порошком, и три парохода, возвращавшихся из Европы в Америку с награбленным по «плану Маршалла» ценным сырьем, отметили в своих судовых журналах встреченное в открытом океане странное существо, напоминавшее большого дельфина, но плевавшееся, как верблюд, и время от времени завывавшее, словно издыхающая гиена. Как известно, дельфины не плюются и не воют и, главное, не катятся по волнам, а плывут большей частью под водой, рылом вперед и спиной кверху или кувыркаются. Поэтому все восемь вахтенных офицеров сочли необходимым отметить, что, скорее всего, это все-таки был не дельфин, а какое-то другое, до сего времени неизвестное науке животное. Один из вахтенных офицеров, обладавший склонностью к научной работе, сам того не подозревая, очень метко назвал это необычное существо «атлантическим шакалом»...
...Не менее достойна внимания и судьба мистера Гарри Вандендаллеса. Мы забыли сказать, что одновременно с инспектором был наказан и он. Хоттабыч превратил его в собаку. Чезаре Санторетти в одну минуту поседел, следя за тем, как этот алчный американец быстро превращался в облезлую рыжую шавку. Так он по сей день и проживает в своей нью-йоркской квартире в собачьем виде. Богатейшие владыки Уолл-стрита постоянно шлют ему отборные кости с собственного стола. Раз в неделю он выступает за это с двадцатиминутным лаем в радиопередаче «Голос Америки»...
...— Никогда не поверил бы твоим словам, — произнес тогда со вздохом Хоттабыч, — никогда не поверил бы, если бы не нашел подтверждения им на страницах столь уважаемой мною газеты. Умоляю тебя, о Волька, объясни мне: почему здесь, в твоей прекрасной стране, все не так, как в других государствах?
— Вот это пожалуйста, хоть сейчас! — с готовностью ответил ему Волька и, удобно усевшись на берегу реки, долго и с гордостью объяснял Хоттабычу сущность советского строя.
Излагать содержание этой надолго затянувшейся беседы, пожалуй, не стоит, ибо нет сомнения, что любой из читателей нашей повести рассказал бы Хоттабычу на месте Вольки то же, что и он.
— Все сказанное тобою столь же мудро, сколь и благородно. И всякому, кто честен и имеет справедливое сердце, после твоих слов есть над чем подумать, — чистосердечно промолвил Хоттабыч, когда закончился первый в его жизни урок политграмоты...http://2084.ru/articles.php?article_id=326
8. СОСТОЯЛОСЬ ЛИ РЕАЛЬНОЕ ЗНАКОМСТВО ДВУХ ПИСАТЕЛЕЙ — ФРОНТОВИКОВ?
В 1955 г., видимо после знакомства с В. Некрасовым или его произведениями, Л. Лагин вывел последнего как двоюродного дядю Вольки, знатного экскаваторщика, в 3й редакции СХ. По иронии судьбы, друг Вольки изначально был поименован Женей Богорадом. Т.е. произошла встреча двух друзей по реальной жизни в одном произведении. А близкий друг В. Некрасова, Ян Богорад, был выведен как Сенька Богорад в рассказе "Вторая ночь". В 1940 г. и 1953 гг. главы "Волька Костыльков — племянник аллаха" нет в принципе, а в 1973 г.-опального уже В. Некрасова ( в 1972 г. исключённого из КПСС ) опять заменяет некто нейтральный — Василий Петрович Протасов.
"Внизу под самолётом широко раскинулось Московское море.
Волька, сидевший рядом с ним, горделиво шепнул Хоттабычу:
— Это море сделал мой дядя.
— Море?! — неприятно поразился Хоттабыч.
— Море.
— Дядя?
— Дядя.
— Ты хочешь сказать, что ты племянник аллаха?
Старик был очень огорчён.
— Мой дядя — экскаваторщик. Он командир шагающего экскаватора. Некрасов Виктор Платонович. Он сейчас, если хочешь знать, Куйбышевское море копает.
— У‑ух ты, благословеннейший! — вспыхнул Хоттабыч. — Я тебе так верил, о Волька! Я тебя так уважал!.. И вдруг ты мне так бессовестно… говоришь неправду!..
— Витя Некрасов твой дядя? — обрадовался сидевший позади них приземистый человек с обветренным широким лицом. — Нет, верно?
— Он мамин двоюродный брат.
— Чего же ты молчишь, парень! — восхитился спрашивавший. — У человека такой дядя, а он молчит! Ведь это же золотой человек!.. Я как раз сейчас с Куйбышевского моря… Мы с ним на одном участке… Да мы с ним, если хочешь знать…
Волька мотнул головой на сумрачного Хоттабыча:
— А вот он не верит, что Московское море делал мой дядя.
— Ай‑ай‑ай, гражданин, нехорошо как! — стал тогда стыдить Хоттабыча знакомый Волькиного дяди. — Как же это вы сомневаетесь в таком чудном человеке! Виктор Некрасов это море выкопал, другое копает. Третье потребуется — он и третье выкопает!.. Вы что же, газет не читаете, что ли? Да вот, посмотрите, вот как раз тут, кстати, наша газета. — Он извлёк из видавшего виды портфеля газету и ткнул пальцем на фотографию. — Видите?
— Ой, дядя Витя! — обрадовался Волька. — Вы мне дадите эту газету? Я её маме подарю.
— Бери. Твоя, — великодушно сказал строитель. — Вы всё ещё сомневаетесь? — обратился он к присмиревшему Хоттабычу. — Да вы прочитайте заголовок: «Славные творцы морей». Это как раз про его дядю, про Витю Некрасова.
— И про вас тоже? — спросил Женя.
— Главное тут про Некрасова. Я что… Да вы читайте, гражданин!
Хоттабыч сделал вид, что читает. Ну в самом деле, не признаваться же ему было, что он неграмотен…
Вот почему, когда они следовали с аэродрома домой, Хоттабыч осведомился у своих юных друзей, не могут ли они научить его грамоте, ибо он чуть не сгорел от стыда, когда ему предложили прочитать слова «Славные творцы морей».
Договорились, что при первой представившейся возможности ребята научат Хоттабыча читать газеты. Старик хотел в первую очередь научиться читать именно газеты.
— Чтобы знать, где какое море строится, — пояснил он, застенчиво отводя в сторону свои диковатые добрые глаза."
9. СОСТОЯЛОСЬ!
"Их семья — это их друзья. В этом доме бывали физик Ландау и математик Гельфанд, скрипач Спиваков. А уж писателей не перечесть: Виктор Некрасов, Михаил Зощенко, Александр Бек, Ильф с Петровым…"
http://www.mk.ru/editions/daily/article/2...
10. ЧТО В ИМЕНИ ТЕБЕ МОЁМ?
Фамилия Старик означает "старик, старый человек". Чаще всего эта фамилия встречается у выходцев из Киева, Херсона, Кременца и Острога.
Eвреям Российской империи начали давать фамилии в конце 18-го века, после присоединения к Российской империи западных oбластей Белоруссии, Украины и Прибалтики – после раздела Польши. Тогда Екатерина II "приобрела" вместе с западными областями огромное количество евреев, у которых исторически не было фамилий, а только имя и отчество, например "Мойше, сын Аврома".
Чтобы узнать численность своих подданных, а также организовать их призыв в армию, она ввела переписи населения – примерно раз в десять лет. Это и были "ревизские сказки", во время которых всем евреям были даны фамилии, как правило, либо по месту проживания (например, Вилейкин), либо по имени одного из родителей (например, Йосефсон), а также по другим признакам, например, по профессиональному (Шойхет, Резник).
Фамилия Богорад произошла от аббревиатуры Багарад — "бен раби Давид", что означает "сын раввина Давида". Очевидно, отец предка носителя этой фамилии был раввином по имени Давид.
Настоящая фамилия автора — Гинзбург.
Фамилия Гинзбург (также Гинсбург, Ганцбург, Гиншпарг, Хинцберг, Гинзбарг, Кинзберг, Инзбург, Низберг, Гинберг, Гимберг, Пинзберг, и другие похожие фамилии) происходит от названия немецкого города Гюнцбург в Баварии. Фамилия Гюнцбург впервые появляется в начале 16-го века.
Первые еврейские фамилии в Германии появились в больших еврейских общинах в конце средних веков. В те времена фамилии давали очень немногим евреям, в основном, мудрецам, знатокам Торы или очень богатым и известным людям. Большинство таких «ранних» фамилий были даны по названию места проживания.
http://toldot.ru/urava/lnames/lnames_3596...
11. ВОЛЬКА ибн-АЛЁША
Вы читали книжку писателя Лагина «Старик Хоттабыч»?
Случилось чудо: школьник Костыльков открыл старую бутылку, и оттуда выскочил длиннобородый старец в пестром халате, — настоящий восточный джинн. Возникло некоторое замешательство; затем спасенный и спаситель приступили ко взаимному ознакомлению.
Освобожденный дух отрекомендовался длинно и сложно. «Гассан-Абдуррахман-ибн-Хоттаб», — произнес он, стоя на коленях. Пионер Костыльков буркнул, наоборот, с излишней краткостью: «Волька!»
Удивленному старцу этого показалось мало. «А имя счастливого отца твоего?» — спросил он. И, узнав, что отец у Вольки — Алеша, начал именовать своего новообретенного друга так: «Волька-ибн-Алеша».
Даже глупец (а Волька-ибн-Алеша отнюдь не был глуп) сообразил бы после этого, что «ибн» по-арабски—«сын». И вполне естественно, если он стал звать своего собственного джинна «Хоттабычем»: «ибн-Хоттаб» — это «сын Хоттаба», а «сын Хоттаба» и есть «Хоттабыч». Логика безупречная! Так русский мальчишка и арабский джинн обменялись свойственными их языкам «патронимическими» обозначениями, — отчествами.
Оба они были людьми сообразительными, но не вполне осведомленными, не лингвистами во всяком случае. Гассан Абдуррахман, например, не знал, что «Алеша» обозначает «Алексей» и что, кроме имени, у человека может быть еще и фамилия. А Волька Костыльков даже не подозревал высокого смысла тех арабских имен, которые он столь небрежно отбросил. Ведь «Гассан» — это нечто вроде «Красавчик», слово «Абдуррахман» пишется в три приема: «Абд-ур-рахман» и означает «раб Аллаха всемилостивого», а «Хоттаб» следует переводить как «ученый мудрец, способный читать священное писание».
Однако дело не в этом; главное они поняли. И арабское «ибн» и русское «вич» имеют один и тот же смысл — значит «сын такого-то». Очевидно, отчества разного типа существуют не только в России; пользуются ими и другие народы. А зачем?
Вообще говоря, это просто. Разве не почетнее иметь отца-летчика, чем сына-первоклассника, даже если этот первоклассник — семи пядей во лбу? Люди в простоте своей склонны думать, что у желудя больше оснований гордиться отцом-дубом, чем у дуба — чваниться сыном-желудем. Жильцы того московского дома, где жила семья Костыльковых, тоже, наверное, полагали, что скорее мальчишка Волька принадлежит своему почтенному отцу Алексею Ивановичу (или Владимировичу; неизвестно ведь, как его звали), чем наоборот. А так как подобные мысли приходили людям в голову везде и всюду, то и возник давным-давно обычай, обращаясь к сыну, дополнять его имя именем его отца, уважения ради: тебя-то, мол, мы еще не знаем, но авансом уважаем в тебе заслуги отца твоего.
Вот почему «отчество» — очень распространенное явление. А если нам кажется порою, что это не так, то лишь потому, что не всегда и не везде его легко обнаружить: наряду с отчествами явными бывают другие, тайные; их не каждый умеет замечать.
Лев Успенский http://www.e-reading.club/chapter.php/588...
Все мы помним замечательную детскую сказку Лазаря Лагина "Старик Хоттабыч". Полностью Хоттабыча звали так: Гассан Абдурахман ибн Хоттаб. Имя Абдурахман нам уже знакомо, переводится как "раб Милостивого". (Теперь читатели смогут без труда определить значение достаточно распространённой русской фамилии Рахманов.) Теперь надо обратить внимание на слово ибн ("сын"), которое выполняет в арабском языке ту же функцию, что и наше отчество. Смотрите: ибн Хоттаб — это и есть Хоттабыч.
Кстати, Хоттаб означает по-арабски "дровосек", так что сказочный Хоттабыч мог быть сыном дровосека...
http://familii.com.ua/new15.htm
ГаССан АбдуРРахман ибн ХоТТаб
Omraan Alasal
Замечание :
— Правописание слова (Абдуррахман) по арабски пишется ( Абд Альрахман) но из-за фонетической суспензии автор написал имя как слышится !
— Хаттаб не дровосек ! И здесь у нас тоже фонетическая проблема )) потому что по арабский есть буква (ح) и буква (خ) и оба произносится по русски (х) , но необходим различать между ними поскольку если напишем имя Хаттаб первой арабской буквой выше указано то обозначает ( дровосек) а если напишем его втрой буквой над которой есть точка то обозначает самый лучший оратор , кроме того при произношении имя в двух случаях нужно усиливать вторую букву в имени !
12. ЛАЗАРЬ ИБН ИОСИФ.
...Тем временем набирала обороты машина репрессий. После расправы над главным редактором «Крокодила» Михаилом Кольцовым, сотрудник этой же редакции Лагин мог стать следующей жертвой. Отвел беду Александр Фадеев, отправив Лазаря вместе с братом Кольцова карикатуристом Борисом Ефимовым в длительную командировку на архипелаг Шпицберген. Именно там, в Арктике, у писателя родилась идея прославившей его сказки «Старик Хоттабыч». Уже после войны в конце 1940-х годов идеологический отдел ЦК решил, что в «Старике Хоттабыче» не совсем правильно расставлены акценты и рекомендовал внести соответствующие коррективы.
Источник: http://www.calend.ru/person/2191/
© Calend.ru
А ведь и сам Старик Хоттабыч со своими юными друзьями отпраляется на экскурсионном ледокольном пароходе к архипелагу Земли Франца-Иосифа.
13. Мистер ВАНДЕНДАЛЛЕС.
Но почему же автор дал этому сатирическому американскому персонажу фамилию Вандендаллес?
Все очень просто! Лагин слил в одной фамилии двух политических деятелей тех времен -Артура Ванденберга и Аллена Даллеса.
И получился Ванден даллес :)
14. У Булгакова в пьесе "Иван Васильевич" (1936) "попаданец" царь Иоанн Грозный хочет выйти из квартиры в царском одеянии, но изобретатель, человек современный, его останавливает: нельзя Вам так выходить, переоденьтесь!
У Лагина в "Старике Хоттабыче" (1938) джинн, родившийся в 1776 до н. э., пытается выйти с Волькой из квартиры, но современный Волька его также останавливает и заставляет переодеться.
Спасибо уважаемым Михаилу Королю, Мариэтте Чудаковой, Ксении Литвинской, Михаилу Горелику, Елене violla_la, Георгию Майоренко и Игорю Герасимову!
Составление — Настецкий Вячеслав, 2014 ©
облако тэгов
М. Шагал. Над городом. 1918
Старик Хоттабыч доставляет парикмахера Пивораки к Вольке.
