В моей жизни периодически — раз в год примерно — появляются такие книжки, которые производят впечатление "протащило по камням, перевернуло и шмякнуло" "Дом" как раз из таких. Тащило так, что неделю я ни о чем другом не то что говорить — думать не могла, настолько "занырнула" в эту описанную реальность, что собственная реальность стала казаться мне какими-то декорациями, раздражающе несоответствующими тому, что происходит внутри.

Роман потрясающе затягивающий, в него погружаешься, как в подземную пещеру, сначала очень неудобно, потом — страшно, а потом глаза привыкают к темноте, голова — к чувству толщи земли, и в итоге вживаешься в эту реальность, а то, что было раньше, всякое небо над головой и просторы, как-то забываешь. Петросян написала именно такой роман, очень *другой*, гораздо более фантастический в своем роде, чем большинство фантастики. Потому что в нем действительно создается совершенно иная реальность, очень отличная от нашей, и в то же время очень обширная и гармоничная. По мере чтения происходит кардинальная смена угла зрения, общего взгляда на мир. Во всяком случае, происходит с теми, кто вчитывается, а не абстрагируется, потому что абстрагироваться от таких вещей нет смысла — в этом вся их суть и прелесть, что ты сам немного меняешься под них в процессе чтения. Чем дальше читаешь, тем глубже погружаешься, роман под 1000 страниц, так что успеваешь занырнуть настолько глубоко, что еще долго будешь всплывать, иначе рискуешь кессонной болезнью — слишком резким окажется расхождением между миром тем и миром твоим реальным.

Где-то на сотой странице я думала, что по итогам буду громко возмущаться, почему меня не предупредили. Да, я не читаю аннотации и чужие отзывы. Поэтому не знала заранее, а когда узнала, было поздно, что тот самый Дом — это детский дом для детей-инвалидов. Другое дело, что учитывая общую волшебность и мистичность романа, со временем это перестает пугать и вообще иметь значение. Это ни разу не Гальего. Скорее — "Республика ШКИД" с сюрреалистическим отливом. Впрочем, если бы я знала заранее, я бы не стала читать и очень много бы потеряла. Даже страшно подумать, что это была бы целая потерянная иная реальность.

Кажется, я не в состоянии ничего внятно объяснить про эту книжку. Попробуем с начала. Есть некий Дом-интернат, где живут дети школьного возраста. Читают и цитируют античных классиков, говорят удивительно едкие и мудрые вещи, разрисовывают стены, дают друг другу клички и не называют имен, образуют "стаи" и назначают вожаков. А еще — ходят на "обратную сторону" Дома, где поля и маленький пыльный городок, из которого при удаче можно попасть в совершенно уже сказочный Лес. Кто-то ходит сознательно, кто-то проникает случайно, кому-то вообще нет туда доступа. Но веянья с "изнанки" незаметно пронизывают весь Дом и всех его обитателей, не важно, осознают они это или нет. Их замкнутый мирок и так совершенно другой, но в отличие от нашего, у них итих миров целых два.

Мне кажется, все-таки центральная или одна из центральных — тема или проблема свободы. Той, которая от слова "все относительно". Относительно ценностей и мира физически полноценных людей, воспитанных в нормальных семьях, дети-инвалиды в детском доме — это несвобода в квадрате. Во-1, ограниченные собствеными физическими невозможностями. Во-2, ограниченные социально, материально и психологически (не буду углубляться, тут и так можно вывести всякие проблемы и отсутствие возможностей для самореализации, образования, работы, создания ячейки общества и тд).

А Петросян делает совершенно уникальную вещь. Она *практически*, на опыте доказывает, что несвобода — понятие относительное. Потому что несвобода есть ограничение нашего развития. Но стоит только определить, что развитие у нас должно идти по другому пути, что нужно не то, а это — и несвободы уже нет. Потому что нет предела тому варианту и способу развития, который мы выбрали и обозначили главным и важным. Который только и представляет ценность в нашем обществе, нашем кругу, нашем *мире*.

Петросян создала полностью свой мир. Закрытый от влияния извне и от проникновения в него ценностей их "наружности", "наружных" представлений о свободе. А поскольку в этом внунтреннем мире ничто не нарушает гармонию, там прекрасно формируется своя система ценностей и своя этика. Границы мира искусственны, но это единственное искусственное, что в нем есть, все остальное — очень логично и естественно. И дети в свое мире на самом деле свободны, точно так же как здоровые люди из "наружности" свободны в своем. Вот это просто дивно.

И еще — вечный постулат: чудо возможно ровно постольку, поскольку ты в него веришь. И остальные. Для неверующего оно обернется только непонятным казусом, для верующего это — такая же сторона реальности, как и все остальное, подчиняющаяся своим законам, которые можно знать или хотя бы угадывать. Что такое "другая сторона" Дома — вопрос в такой же степени неразрешимый, как и тот, что такое "Блистающий мир" Грина. Даже странно, что их никто не сравнивают. Блистающий мир мелькает и исчезает, изнанка Дома не проявляется в нашей реальности, а что там чувствуют и вспоминают больные дети — кто их разберет. Может, Друд просто эксцентричный чудак, а Слепой — ребенок, за отсутствием основного чувства слишком сильно утративший соприкосновение с реальностью и ушедший в мир своих фантазий. А может, это действительно другие реальности, просто нам недоступные.

С другой стороны, сама *реальная* реальность Дома, в котором — уже обладает достаточной степенью инаковости, чтобы ее можно было считать иной и волшебной. Мысль чудовищная, но в этой реальности хочется оказаться хотя бы ненадолго. В некоторой степени это обусловлено волшебностью замкнутого на первый взгляд пространства Дома, которое на второй взгляд оказывается безграничным. Но еще и потрясающе живыми и интересными героями, очень разными и очень яркими. Невероятно привлекательными. Я по доброй традиции, впрочем, все время болела за Слепого. Остальные не хуже, но это исключительно вопрос персональных предпочтений))

От концовки просто пробирает ужасом. Вообще мне кажется нет ничего страшнее подобной безысходности одновременно физического и морального плана — вот почему за все времена люди не изобрели лучшего наказания, чем тюрьмы.

Интерсная и страшная тема — где же проходят границы цивилизованности и нормальности? И почему человек такая тварь, что может привыкнуть ко всему, даже к тому, что первоначально казалось ему чудовищным и совершенно нестерпимым. Абэ прекрасно удалась реконструкция того, как происходит это изменение — его даже сломом не назовешь, потому что дело не в какой-то травме или одном событии, а просто в проходящем времени. Прошло всего лишь немного времени — и человек уже перестает дергаться, выискивает в существующем положении какие-то подозрительные положительные стороны и вообще rolling stone has no moth. Так можно привыкнуть и к жизни в песчаной яме, большая часть которой происходит в отгребании песка от своего жилища, постели с песком, еде с песком, отсутствии всего привычного и необходимого — на практике оказывается, что для физического выживания все это не нужно.

Психологическое выживание — другой вопрос. Яма с песком, это, конечно, крайний и очень жесткий образ, но легко экстраполировать его и на все остальное. Провинциальный город, из которого мечтали уехать и не уехали. Работу, которую мечтали найти и не стали искать. Пару музыкальных инструментов, которые мечтали освоить, но в конце концов прекрасно обошлись и без них. Действительно, без всего этого вполне можно жить. "Зеленые замыслы, встаньте как пламень, вечная память, мечта и надежда, ты вышла на паперть? вечная память!"

Разумеется, это было предопределено и понятно, что все завершится именно так. Попав в круговорот рутины, привычки, усталости, психологической и какой угодно зависимости от других, из него уже сложно вырваться. Но тем лучше, что есть этот роман, потому что без метафор иногда трудно оценить, насколько глубока яма с песком, в которой ты сидишь.

Подводя итог: оттого, что Иванов не стал писателем-фантастом, мы не только ничего не потеряли, а даже кое-что приобрели. Потому что его фантастика по сравнению с реалистичным "Географом" — "жалкое, душераздирающее зрелище".

В целом остается впечатление какой-то сумбурности текстов. Будто автор хотел засунуть сразу очень много, не оглядываясь при этом на такие мелочи как связность сюжета, психология, обоснуй, детали и тд. И хорошо в фантастических текстах как раз то, что потом еще лучше стало в реалистичных — едкий злобный юмор, прекрасный отточенный слог, очень живые и натуральные диалоги (со стороны это кажется даже странноватым, а задумываешься — ведь люди и правда именно так и разговаривают). Все остальное, что, собственно, должно быть в фантастике — мягко скажем, так себе.

"Земля-сортировочная" — пожалуй, самое лучшее из сборника. Потому что это злобный трешевый стеб, а ехидные злобствования Иванову удаются лучше всего. Знаете такой довольно распространенный в космической фантастике сюжет, когда какое-нибудь отдаленное захолустье неожиданно становится ареной Последней Великой Космической Битвы. И вот некий местный юноша с горящим взором своими решительным патриотическими/ героическими/ коммунистическими действиями решает исход битвы в пользу "наших" А теперь представьте глубоко совковую реальность дальнего села Сортировка, пьющих мужиков, местных свиней, станционную столовку, проходящие без остановки поезда. Из этой реальности можно сделать всегда две вещи: либо очень трагично (гибель села, безысходность и тд), либо очень смешно (что Иванов и делает). Пришельцы вселяются в людей и ведут таким образом между собой войну. До последнего не очень понятно, то ли это правда пришельцы, то ли у героев просто белая горячка от плохо очищенного самогона. Особую прелесть прибавляют местные имена и названия, я лично больше всего каталась от сельских улиц имени Мартина Лютера Кинга и Ингмара Бергмана В целом это дурашливо и забавно.

"Победитель Хвостика" странная история. Я в процессе долго пыталась понять, что же о ней думать, и сейчас, дочитав, вспоминаю именно эту историю. Но при этом не могу искренне сказать, что она чем-то конкретным очень хороша. В ней сочетается некий мистический сюр (ведьмовские ритуалы, духи леса, одичавший троллейбус) и суровый быт затерянной в лесах биостанции. Быт скучноват, хоть и описан весьма забавно, со "злобными недоумками" (читай — все остальные ученые кроме героя), мелочными спорами за "кто взял мою кружку" и сочинением друг про друга обличительных стихов. И эти два мира или аспекта — бытовой и сюрно-магический — как-то не очень стыкуются, слишком они разные по стилистике, по эмоциональной окраске. В итоге то волшебное, что есть в "магическом" и то забавное, что есть в "бытовом", дают на стыке чистый сюр. И этот сюр качеством вышел, имхо, хуже, чем были магический или бытовой мир в отдельности, так что не стоило, пожалуй, сочетать несочетаемое.

"Охота на "Большую Медведицу" — трагифарс про злобных жестоких детишек и несчастных безобидных космических пиратов, этими детишками угнетаемых. Детям нельзя давать оружие, не для их безопасности, а для безопасности всех окружающих, это еще режим Пола Пота подтвердил. Ибо энтузиазма хватает, а мозг еще не вырос, и не выходит из таких юных ленинцев ничего хорошего. Забавно и печально, но все равно не то чтобы посредственно, а как-то... совсем не ново и не интересно.

"Корабли и галактика" действительно наводят на мысль, что автор писал их в третьем классе на уроках. И в очередной раз подтверждают, что для фантастического романа *недостаточно* придумать много новых слов, новых животных, рас и эпох и костяк десятка космических легенд, а также написать Много Слов С Большой Буквы, Как Будто Это Прибавляет Им Смысла.

Нет, в воображении Иванову, конечно, не откажешь. Более того, лучше бы оно у него работало послабее, ей-богу. А то на выходе получили чистый дистиллят от фантастики, состоящий почти исключительно из фантастических идей, легенд, тварей, и начисто лишенный всего остального, чему полагается быть в литературном произведении (логичного сюжета, прописанных деталей, психологии персонажей, лирических отступлений и тд.) Сюжет развивается по принципу "герой внезапно осознал Великую Тайну Вселенной, открытую в Какую-То Эпоху Очередной Древней Цивилизацией и полетел к Очередной Планете чтобы изменить Судьбы Галактики" Не знаю как вам, а мне смешно. По формальным признакам вроде фантастика-фантастика, но на самом деле фантастическая составляющая настолько доведена до абсурда, что я до сих пор сомневаюсь, не тонкий ли это стеб. Потому что в отсутствие обычных, скажем так, литературных составляющих, все эти фантастические детали начисто лишены смысла, и на 50 странице уже все равно, та Великая Тайна или какая-то другая, тем более что отличаются они только названиями.

Труд из серии классических по этой тематике. Когда составляют всякие списки того, "что нужно прочитать, чтобы более ли менее разбираться в истории 2 мировой" — Типпельскирх там будет наверняка, а если не будет, то это плохой список. Вообще бытует мнение, что работа Типпельскирха отражает "немецкий взгляд" на историю 2 мировой, точно так же как работа Лиддел Гарта — английский. На русском, кстати, таких общих качественных работ, без советского привирания и приукрашивания, и нету. Работа достаточно монументальная, в стандартном издании около 800 страниц, но при этом — что выгодно отличает ее от советских "историй" — ее можно взять и прочитать разом за пару недель, не умерев от скуки и не захлебнувшись в ненужной воде.

Сам Типпельскирх — немецкий пехотный генерал, как военнокомандующий, правда, никакими особыми заслугами не отмечен. Воевал на Восточном фронте, довоевал почти до самого конца войны, а как только ему весной 45 доверили 21-ую армию, через пять дней радостно сдал ее в американский плен. "Вследствие этого удара по незащищенному тылу группы армий "Висла" последняя оказалась всего лишь на расстоянии 20-30 км. от фронта русских войск, грозивших ей пленом или уничтожением; от этого группу армий могло спасти лишь благоразумие западного противника. В тот же день командующие обеими армиями — 21 и 3 танковой, не дожидаясь начала переговоров о повсеместном прекращении огня, установили личный контакт с американцами и добились того, что их повернутые фронтом против русских войска получили право, сложив оружие в ходе дальнейшего отступления, перейти через линию фронта американцев. Обе армии были спасены от безоговорочной капитуляции на поле боя, которая неизбежно привела бы их в русский плен" (и, замечу от себя, на лесозаготовительные работы в солнечной Якутии). В целом можно сделать вывод, что автор — человек благоразумный и воевал без фанатизма. У того же Гудериана тон совсем другой и *горел* он куда ярче, кстати.

Типпельскирх действительно описывает полностью *историю* Второй мировой в понимании военного, то есть, по сути, ход боевых действий, лишь издердка отвлекаясь на политические, экономические и психологические аспекты, и то ровно постольку, поскольку они связаны с войной. Так что если вы ищете признаний, сколько невинных детей замучали на самом деле злые фашисты — это не сюда совершенно. Но *сюда*, если вы хотите внятно и четко представлять, какими войсками располагали воюющие стороны и как передвигались эти войска по карте — буквально по датам и по дивизиям.

Чем еще очень хороша работа Типпельскирха — в ней описываются боевые действия *на всех* фронтах Второй мировой. Со стыдом признаюсь, что мне как советскому ребенку было странно узнать, что до официального "дня Д" и открытия второго фронта в Нормандии кто-то где-то воевал с немцами кроме СССР. Ан нет, был еще обширный африканский фронт с душкой Роммелем, были многочисленные морские сражения в Атлантике — между немцами и англичанами (потом и американцами), в Тихом океане — с Японией. Была война Италии и Греции. Были военные действия на Балканах. Военные действия в Мьянме и Бирме (Япония против Англии). Было начатое уже в 43 году наступление союзнических войск в Италии. Были страны-перебежчики и еще много всего интересного. Вся эта информация в целом как раз и объясняет, почему Вторая мировая была именно *мировой*, и даже не евразийским конфликтом с некоторым участием США.

При этом автор не уделяет большего или меньшего внимания какому-то одному фронту, а исчерпывающе и последовательно описывает развитие ситуации на разных участках.

Что касается описаний отдельных сражений, детально Типпельскирх описывает только наиболее крупные и значимые операции. Просто великолепно написана глава про Сталинград, очень подробно и логично. Вообще имхо достоинство Типпельскирха — в умеренном сочетании деталей и "общей картины", его перечисления дивизий и топонимов не просто ради перечисления, оно очень помогает логически осмыслить, почему в конкретном случае все произошло именно так. Наименее значимые сражения и события описываются скупо, наиболее значимые — детально. По поводу 6 июня, например, можно узнать не только общую картину, но и такие забавные детали, как то, что "о предстоящих налетах союзники предварительно сообщали по рано чтобы французское население могло укрыться в безопасные места" или что "дезинформации противника содействовало также изготовление большого числа чучел парашютистов, которые были сброшены в ночь накануне вторжения над неатакуемыми районами"

Еще очень интересный аспект — все, что касается высшего немецкого командования, его поведения и перемещений во время войны. Тут, если верить Типпельскирху (а повода ему не верить нет, тем более, что все данные достоверны), во главу угла ставился принцип "О, переправа, пора менять лошадей!" То есть стоило ухудшиться обстановке на каком-то фронте — соответствующего командира тут же смещали и заменяли новым, будто новый спасет от Т-34. Причем это применимо не только к офицерам, скажем так, средней руки, но и самому высшему командованию (Гудериан — показательный случай. Блестящий танковый генерал 41 года, автор "Киевского котла", отстранен в том же году от командования и отправлен в резерв. После покушения на Гитлера в 44 вынут из запасника и назначен сразу начальником штаба сухопутных войск и ответственным за весь Восточный фронт. Весной 45 года, в напрасных попытках нормально организовать оборону Германии, опять попал Гитлеру под горячую руку и снят с должности). Куда ни посмотришь, более ли менее нормальных и опытных боевых генералов ближе к концу войны заменяли личными ставленниками Гитлера из СС, которые умели предположительно только сжигать еврейских детишек в доменных печах, но не водить войска.

Кстати, забавный момент. Про конец войны, 45 год, Типпельскирх постоянно пишет, что офицер такой-то героически договорился с американцами и сдался вместе со своей армией им в плен, лишь бы не попасть в плен к русским. Видимо, страх перед русским пленом был огромный и правда — осмелюсь предположить, что русские не мудрствуя лукаво делали с пленными немецкими солдатами как раз то, что свободные немецкие солдаты несколькими годами ранее делали с нашим и не только гражданским населением

Еще забавный момент — если слушать Типпельскирха, то генералы у них все (кроме ССовских), умницы, солдаты герои, население самоотверженное. А всеми ошибками и просчетами и в итоге проигранной войной они виноваты персонально Гитлеру, который, будучи в военном деле ни уха ни рыла, отдавал безумные приказы. А они, бедняжки, не осмелись ослушаться. Что вы, они же дали присягу! Нет, я не утверждаю, что "ни шагу назад" — это самая умная тактическая позиция, но как-то у Типпельскирха все слишком. Впрочем, валить все на Гитлера, Йодля, Кейтеля и тд. среди оправданных Нюрнбергом немецких офицеров — почти бонтон.

Про остальные нации в войне Типпельскирх высказывается очень мало и осторожно. В целом встречаются только редкие замечания из серии "не дай бог попасть в русский плен" и что японцы воюют с немыслимой для западного человека ожесточенностью. Довольно много говорится о союзниках Германии, прежде всего Италии, Финляндии, Румынии и Болгарии, но это опять же замечания более военного, чем политического характера. Следует ли говорит, что "организованное" и "сдержанное" поведение немецких войск на любых оккупированных территориях — это чушь. Но с другой стороны, что еще делать немецкому автору, который желает с одной стороны написать подробную и достоверную историю, а с другой — не извалять в грязи собственные бывшие войска. Кстати, это черта как Типпельскирха, так и Гудериана — упирать на высокие качества профессиональной немецкой армии, но их сложно за это осуждать, всяк кулик, понятно дело... Напротив, если бы они говорили что-то иное — вот тут они бы в меньшей степени заслуживали уважение. А так позиция Типпельскирха, сколь бы мало она ни была выражена, не кажется внутренне противоречивой и не вызывает лично у меня чувства фальши.

В целом — очень рекомендую эту работу всем, кто интересуется историей Второй мировой и хочет увидеть более ли менее четкое и внятное изложение *чисто событийной* части. Детально и качественно. Пожалуй, единственный минус — карт могло бы быть побольше

Начнем с традиционной пятиминутки ненависти про перевод: надо, действительно, быть Ильиным, чтобы вставить в название пресловутых незаконнорожденных, несмотря на пояснения самого Набокова на этот счет. В примечании Набоков пишет: "Термин "bend sinister" обозначает в геральдике полосу или черту, прочерченную слева (и по широко распространенному, но неверному убеждению обозначающую незаконность рождения). Выбор этого названия был попыткой создать представление о силуэте, изломанном отражением, об искажении в зеркале бытия, о сбившейся с пути жизни, о зловеще левеющем мире. Изъян же названия в том, что оно побуждает важного читателя, ищущего в книге "общие идеи" или "человеческое содержание" (что по преимуществу одно и то же), отыскивать их и в этом романе". Очень мило со стороны переводчика было не просто полениться покопаться в геральдике (незаконнорожденность обозначает схожий знак, называющийся baton sinister), но даже не послушать самого автора. Впрочем, как обычно

При этом роман действительно очень сложный, сложный по языку, потому что в нем игр со словами — как нигде. А еще и транслит с русского (нарочито не совсем точно переведенный), от вида которого у меня аж зубы сводит. Набоков в чем-то схож с Умберто Эко. У меня такое чувство, что Эко пишет свои романы, только чтобы создать себе своего рода "пространство для игры" со своими собственными знаниями об истории, скрытыми и явными цитатами и аллюзиями на исторические и культурные факты. Да, я знаю про "мне захотелось убить монаха", но ни на грош в это не верю Эти тексты — вовсе не для того, чтобы просто рассказать читателю историю, и не для того, чтобы заставить читателя внутренне переживать, духовно совершенствоваться и тд. Если угодно, романная форма — это только предлог, формат, позволяющий выложить все, что автору есть сказать про историю и культуру в игривой и загадочной манере.

Набоков во многих своих вещах, и в "Bend sinister" прежде всего идет по тому же пути. Использует текст как пространство для своей "игры в бисер", только если у Эко основной игры является история и культура, то у Набокова — язык и литература. Он играет в слова и играет в художественные приемы. Явственно наслаждаясь этой игрой (которую оценит далеко не каждый читатель) и не скрывая этого. Отсюда многочисленные игры со словами, смешения языков, повторяющиеся и зеркалящиеся тропы, отсюда сложная система взаимоотношения автора и персонажа и появление автора-Набокова в самом тексте, отсюда бесконечные цитаты и отсылки к другим литературным произведениям, легкое заигрывание с читателем и критиком. Помните "Адам Н. Eпилинтер, Есноп, Иллиной" или что-то подобное, все дивные комментарии к "Pale fire", ржаки над Джойсом в "Приглашении на казнь"?

Имхо-имхо, "Bend sinister" следует оценивать прежде всего как такую литературную игру, и уже потом как роман с сюжетом и психологией.

Но роман сложен и с точки зрения непосредственно содержания, сюжета и психологии. Казалось бы, имеем небольшое воображаемое государство, в котором недавно случилось революция и установился полицейский режим. Граждане государства, в том числе и наш герой, до сих пор не могут поверить, что вот эти жалкие придурки, которые еще вчера подавали им пальто, теперь ими правят и могут решать вопросы жизни и смерти. "Вот эти придурки" тоже, кажется, не до конца в это верят, учитывая, что периодически они возвращаются к своему раболепному тону и вообще выходят из роли. Но Набоков не был бы Набоковым, если бы история состояла именно в этом. Суть романа — вовсе не в соотношении государства и личности, не в "разоблачении тиранов", и новое государство вовсе не символизирует советскую Россию. Собственно, как и чудесная страна Зембла не символизирует никакую Россию. Все это — только декорации для внутренней очень личной и простой драмы героя и для игры автора на струнах языка. "Как и в случае моего "Приглашения на казнь", с которым эта книга имеет очевидное сходство — автоматическое сравнение Bend sinister с творениями Кафки или штамповками Оруэлла докажут лишь, что автомат не годится для чтения ни великого немецкого, ни посредственного английского авторов". Вот вам и приговор Набокова всем классическим трактовкам.

Но если брать за основу "Приглашение на казнь", то очевидно, что тема та же: независимость личности от всех этих довольно пошлых обстоятельств внешнего мира, таких как государство, власть, опасность и тд. Стоит только немного приподнять завесу текста и взглянуть на все с высоты автора — и сразу понятно, насколько это мелко. Это одна из тем, но не единственная. Вторая, как говорит сам Набоков — любовь к ребенку, простая, совершенно обыденная и естественная *всепоглощающая* любовь, про которую больше и сказать нечего. А еще — особый авторский взгляд, ощутимое присутствие автора в тексте как "бога из машины", в конце выступающего все громче. Я очень люблю грешным делом, когда Набоков-автор появляется в тексте: сразу становится не страшно. Здесь это тоже работает