В социальной сатире («Лучи FF/Promenie FF», 1921; «Доктор Пшибрам/Doktor Przybram», 1924) дает о себе знать Бруно Винавер/Bruno Winawer (1881 – 1935).
Книги Эдмунда Крюгера/Edmund Krüger, (писавшего также под псевдонимом Э. Езерский/E. Jezerski) (1881 – 1935) пропагандируют научную фантастику среди молодежи («Властелин просторов/Władca przestworzy», 1911; «Покорители полюса/Zwycięzcy bieguna», 1911; «Чудеса таинственного острова/Cuda wispy tajemniczej», 1912). Подобную цель преследует творчество Казимежа Анджея Чижовского/Kazimierz Andrzej Czyżowski (1894 – 1977) «Сумасбродный летчик (Летчик-сумасброд)/Szalony lotnik», 1915; «Люди воздуха/Napowietrzni ludzi», 1929).
Существенную роль играет в научной фантастике тематика ближайшего будущего, зачастую неясного, угрожающего, зияющего незалеченными язвами Первой мировой войны: романы Михала Русинека/Michał Rusinek, Стефана Барщевского/Stefan Barszczewski;
Юзефа Богдана Рыхлиньского/Józef Bohdan Rychliński, Вацлава Незабитовского/Wacław Nezabitowski,
Антония Оссендовского/Antoni Ossendowski и др.
Близки к политическому гротеску книги Яна Карчевского/Jan Karczewski (1909? – 1947; “Бацилла/Bakcyl”, 1929; “Високосный год/Rok przestępny”, 1931).
Юмористическая нотка сквозит в романах Адольфа Новачиньского/Adolf Nowaczyński (1876 – 1944; “Система доктора Царо/System doktora Caro”, 1927); Рафала Мальчевского/Rafal Malczewski (1892 – 1960) и Фердинанда Гоетля/Ferdynang Goetl (1890 – 1960).
И все же это не более чем отдельные книги, тонущие в быстром потоке польской прозы, зачастую и не претендующие даже на хоть сколько-нибудь высокую художественную ценность. Только в междувоенном двадцатилетии (1918 – 1939) научная фантастика становится более заметной, привлекает к себе литераторов, обладающих острым пером и богатым воображением. Приключенческую фантастику («Новая Атлантида/Nowa Atlantyda», 1931; «Завтра/Jutro», 1934; «Бесшумная молния/Bezglosny piorun», 1937) пишет Антоний Марчиньский/Antoni Marczyński (1889 – 1968), автор популярных детективных романов.
(Ох уж мне этот Марчиньский. Он был неутомимым и неисчерпаемым бульварным писателем (написал и издал 41 роман в 1927 –1939 годах). Мог писать по несколько романов в месяц и никогда не скрывал того, что занимается этим исключительно ради денег. Как правило, прежде печатал написанное в газетах и журналах, затем выходили в свет книжки – чтобы их издавать, в 1931 году основал собственное издательство. А еще надо учесть разбросанные там и сям несколько сотен рассказов, очерков, заметок, рецензий и пр. и пр. Просто бездонный кладезь для того смельчака, который решится составить его биобиблиографию для ФАНТЛАБа. Вот тут кроме одной из названных книг НФ еще парочка из не названных: «Газ 303/Gaz 303» (1931) и «Мир в огне/Świat w plomieniach» (1928). В первой -- гады-большевики изобрели жутко ядовитый газ, которым чуть было не потравили всех поляков. Во второй Польша воюет с коммунистической Россией, Румыния – с Финляндией, Германия – с Бельгией и Францией, Югославия – с Венгрией, и вообще все воюют со всеми.
И еще парочка: «Призраки Атлантического океана/Upiory Atlantyku» (1929) и продолжение «Полет над океаном/Lot nad oceanem» (1930).
И целый трехтомник фэнтези «Неизвестный остров/Wyspa nieznana» («Великаны/Olbrzymy», 1928; «Мстительница/Mscicielka», 1928; «Королева Отхе/Królowa Othe», 1929).
И триллеры с элементами мистики-фантастики: «Чертов яр/Czarci jar» (1932) и «Когда просыпается чудовище/Gdy bestia budzi sie».
И еще приключения с налетом экзотики: «Миссисипи/Missisipi» (1929), продолжение «Долорес де Монастерио/Dolores de Monasterio (1929); «Алоха/Aloha» (1929).
А также приключения с налетом восточной экзотики: «Жемчужина Шанхая/Perla Szanghaju» (1928). Эту книгу читали с румянцем на щеках в самые разные времена (и читают ныне – ну, может быть, уже без румянца).
Как, впрочем, и другие книги, написанные в том же духе, например вот эту вот трилогию: («Рабыни с Лонг Айленда/Newolnice z Long Island», 1930; ««Проклятый корабль/Przeklęty statek, 1930; «Черная Земля/Czarny Ląd», 1930).
И, надеюсь, мне не надо повторять, что названными книгами список творческого наследия А. Марчиньского не исчерпывается: там отыщутся и «Одна безумная ночь/Jedna szalona noc» (1938); и «Любовь шейха/Milość szejka» (1932); и «Последняя торпеда/Ostatnia torpeda» (1929); и «Любимец сеньорит/Ulubieniec seniorit» (1934); и «В подземельях Карфагена/W podziemiach Kartaginy» (1928); и … словом, много чего еще. W. )
Их фантастику не назовешь «научной», но сегодня, когда НФ склоняется в сторону аллегории, поспешно избавляясь от технических реквизитов, эти полувековой давности тексты становятся нам особенно близкими. Именно тогда дебютировал Антоний Ланге/Antoni Lange (1861 – 1929), автор «Миранды/Miranda» (1924), сборника рассказов «В четвертом измерении/W czwartym wymiarze» (1922), переводчик Эдгара Аллана По, Уэллса, Мейринка.
Мотивы «научного романа» можно проследить в пародиях Кароля Ижиковского/Karol Irzykowski (1873 – 1944). Научная фантастика появляется в дидактических романах для молодежи Марии Юлии Залеской/Maria Julia Zaleska (1831 – 1889), Софьи Урбановской/Zofia Urbanowska (1849 – 1939), Эразма Маевского/Erazm Majewski (1858 – 1922).
А ведь бок о бок с Уминьским писали фантастику и другие авторы: Влодзимеж Загурский/Włodzimierz Zagurski (1834 – 1902) – известный сатирик и фельетонист («В XX веке. Юмористическая фантазия/W XX wieku. Fantazja humorystyczna», 1896);
Сигурд Висьнëвский/Sygurd Wiśniowski (1841 – 1892) – журналист и путешественник, который за 16 лет до публикации «Человека-невидимки» Герберта Уэллса написал на подобную тему рассказ «Невидимый/Niewidzialny» (1881). Нельзя не заметить также интереса к науке у Болеслава Пруса/Bolesław Prus (1845 – 1912), который в «Кукле/Lalka» писал об изобретенном профессором Гейстом «металле легче воздуха».
В том, что этот мотив был важным для писателя, убеждает тот факт, что Прус собирался продолжить «Куклу» описанием дальнейшей жизни Вокульского (незавершенный роман «Слава/Sława», 1885). А ведь есть еще и рассказы Пруса, которые можно отнести к философским притчам («Сон/Sen», «Война и работа/Wojna i praca», «Странная история/Dziwna historia», «Месть/Zemsta»). Интересные выводы насчет взаимосвязи политики, науки и идеологии содержатся в «Фараоне/Faraon», «Эмансипантках/Emancypantki», даже кое-где в «Еженедельных хрониках/Kroniki Tygodniowe».
Грань между XIX и XX столетиями открывает новую страницу в истории жанра – «лунную трилогию» («На серебряном шаре (На серебряной планете)/Na srebrnym globie», 1903; «Победитель/Zwyciężca», 1910; «Старая Земля/Stara Ziemia», 1911 – указаны даты первых книжных изданий) поэта, драматурга, философа Ежи Жулавского/Jerzy Żuławski (1874 – 1915).
Для многих критиков именно эта трилогия – переиздаваемая и поныне – является краеугольным камнем здания польской фантастики. И не без причины. Ежи Жулавский с особенным вниманием приглядывается к связи этики и науки, доказывает, что техническое развитие несет в себе угрозу униформизму, порождает специализацию, творит новые классовые различия, обостряет чувство социальной несправедливости. В свою очередь, сама наука также зачастую не может дать ответы на основополагающие экзистенциальные вопросы, являя свое бессилие перед теми силами Природы, которые она исследует.
Хотя произведения Красицкого, Трипплина, Пруса переводили на другие языки, лишь «лунная трилогия» заняла достойное место в европейской сокровищнице жанра. Ее переводили на немецкий, русский, чешский языки, хотя она и не пользовалась такой же популярностью, как современные ей книги Курда Ласвица.
1. На внутренней странице передней обложки напечатано эссе Анджея Невядовского, посвященное истории польской фантастики.
ПОЖЕЛТЕВШИЕ СТРАНИЦЫ ПОЛЬСКОЙ ФАНТАСТИКИ
(Pożółkłe kartki polskiej fantastyki)
Как писать об истории польской фантастике, если у нас нет единого мнения относительно ее происхождения и сущности? Мы знаем лишь то, что она есть, функционирует как жанр, изменяется на наших глазах. Что в ней все больше становится чистой фантазии, аллегории, а понятие «наука» все чаще означает понятие «социология» или «история», открывает новые, не изведанные до сих пор миры. Каковы истоки польской научной фантастики? С чего она начиналась?
Если согласиться с тем, что первые «научные романы» имеют много общего с прогнозами утопистов, то нужно вспомнить об описывавшихся в XVIII – XIX веках полетах на Луну, совершаемых с помощью технических изобретений: летающих машин, воздушных шаров «нового типа», аппаратов тяжелее воздуха, трактовавшихся с известной долей осторожности и недоверия.
Уже в 1785 году Михал Димитр Краевский/Michał Dymitr Krajewski (1746 – 1817) – автор «Подолянки/Podolanka» и эпоса «Лешек Белый/Leszek Biały – напечатал историю «Войцех Здажиньский, жизнь свою и случаи из нее описывающий/Woiciech Zdarzyński zycie i przypadki swoje opisujący» о приключениях поляка на Луне. Спустя несколько десятков лет романист и путешественник Теодор Трипплин/Teodor Tripplin (1813 – 1881), полемизируя с концепциями Сирано де Бержерака, опубликовал «Путешествие по Луне, совершенное Серафином Болиньским/Podróż po Księżicu, odbytą przez Serafina Bolińskiego» (1858).
Много интересных технических концепций можно найти в «Путешествии в страну калëпув/Podróż do kraju Kalopów» (1817) Войцеха Гутковского/Wojciech Gutkowski, весьма специфичном для тех времен трактате, в котором автор усматривает возможность спасения Речи Посполитой в развитии военного искусства, архитектонической и медицинской наук. Именно Гутковский – офицер, масон, изобретатель – весьма убедительно писал о прототипах самолетов, танков, скорострельного оружия, о неприступных крепостях и обнесенных мощными укреплениями городах, шествуя по следам своих предшественников (особенно Ф. Бэкона с его «Новой Атлантидой», 1626), но адаптируя давние мечтания к политическим реалиям XIX века.
В некотором смысле предтечей нашей «научной фантазии» был Игнаций Красицкий/Ignacy Krasicki (1735 – 1801), автор «Истории/Historia» (1779), описывающей путешествие в будущее героя, хлебнувшего некоего чудесного зелья растительного происхождения (это видно также в некоторых фрагментах книги «Николая Досьвядчиньского случаи из жизни/Mikołaja Doświadczyńskiego przypadki» (1776), где речь идет о потерпевших фиаско реформаторских концепциях Жан-Жака Руссо.
А позже, спустя долгий период отсутствия в польской литературе технической утопии, появилось произведение, представляющее собой обширную картину общественной жизни, описание грядущей цивилизации – «История будущего/Historia przyszłości» (1829 – 1835 – 1842) Адама Мицкевича/Adam Mickiewicz (1748 – 1885). Уцелели лишь фрагменты этого произведения, но если верить друзьям Мицкевича, в этой его «Истории» нашлось место и для техники XXX столетия, и для революционных освободительных движений в Европе, и для преобразований этики и общественного мышления. Следует вспомнить, что будущее прогнозировали и другие романтики: Кароль Либельт/Karol Liebelt, Юзеф Богдан Дзеконьский/Józef Bohdan Dziekoński, Людвик Штырмер/Ludwik Sztyrmer.
Откровенно говоря, история польской научной фантастики начинается, однако, лишь у порога XX столетия. К преуспевшим ученикам Жюля Верна относится Владислав Уминьский/Władysław Umiński (1865 – 1954) – автор романов «Покорители океана/Zwycięzcy oceanu» (1891);
«На воздушном шаре к полюсу/Balonem do bieguna» (1894); «В неведомые миры/W nieznane światy» (1894; позднее издавалась как «На другую планету/Na drugą planetę»); «На самолете вокруг света/Samolotem dookoła świata» (1911);
«На другую планету/Na drugą planetę» (1913);
«Неземные миры/Zaziemskie światy» (1956).
Творчество Уминьского – это целый большой раздел в истории жанра. Автор «Покорителей океана», известный любителям приключенческой литературы еще по школьной программе, был не только популяризатором точных наук, но и осторожным прогнозистом, чье видение будущего оказало существенное влияние на восприятие и оценку такой прозы.
(Действительно, об Уминьском можно долго еще говорить. Вот, например, еще пара близких к НФ книг, не упомянутых в очерке: «В океанских глубинах/W glębinach oceanu» (1920) и «Волшебный корабль/Czarodziejski okręt» (1916).
И еще одна: «В подоблачных краях/W podoblocznych krainach» (1899).
И конечно, верно то, что он был хорошим фантастом, популяризатором науки, но надо также вспомнить, что писал он не только фантастику и научпоп. Вот еще три книги из его творческого наследия: «Флибустьеры/Flibustierowie» (1901), «Путешествие без денег/Podróż bez pieniędzy» (1894), «Тяжкий хлеб/Znojny chleb». О чем они – объяснять, надеюсь, не надо. W.)
облако тэгов
