В «Юном технике/Mlody Technik» радушно привечали также Януша Зайделя/Janusz Zajdel, демонстрировавшего значительные писательские способности. Зайдель начинал с легких, юмористических текстов на социологические темы, с тем чтобы через несколько лет разбудить читательские страсти отважной аллегорией из-под знака «Limes inferior» (1982).
На грани 50-х и 60-х годов дебютировали также – с изрядным опозданием – Стефан Вейнфельд/Stefan Wejnfeld, Анджей Остоя/Andrzej Ostoja и Хенрик Гаевский/Henryk Gajewski. В 1960 году появляются также первые произведения Чеслава Хрущевского/Czesław Chruszczewski – познаньского деятеля культуры и популяризатора НФ, автора нескольких сотен рассказов, повестей, романов, кино- и телесценариев («Очень странный мир/Bardzo dziwny swiat», 1960; «Год 10000/Rok 10000», 1973; «Феномен Космоса/Fenomen Kosmosu», 1975).
Некоторые критики утверждают, что автор «Магической лестницы/Magiczne schody» (1965) создал поэтическое ответвление НФ, другие заметно холоднее воспринимают его литературные эксперименты, но следует помнить о том, что некоторое время назад Хрущевского считали одним из ведущих прозаиков НФ.
В это же самое время стартовали писатели объединения «Orientacja Hybrydy» (К. Гонсëровский/K. Gąsiorowski, Э. Стахура/E. Stachura, З. Ежина/Z. Jerzyna, З. Бордович/Z. Bordowicz), а во флирт с фантастикой втянулись авторы старшего поколения: Я. Добрачиньский/J. Dobraczyński, С. Мрожек/S. Mrożek, Е. Есëновский/J. Jesionowski, Х. Малевская/H. Malewska, К. Гжибовская/K. Grzybowska, К. Трухановский/K. Truchanowski и Т. Парницкий/T. Parnicki (этот последний как создатель интеллектуального историко-фантастического романа).
Рядом с автором «Соляриса» работали и другие несторы польской научной фантастики: Адам Холлянек/Adam Hollanek, Кшиштоф Борунь/Krzysztof Boruń, Анджей Трепка/Andrzej Trepka. Двoe последних, сооснователи «Польского кибернетического общества», дебютировали написанной в соавторстве трилогией: «Утраченное будущее/Zagubiona przyszłość» (1954), «Проксима/Proxima» (1956), «Космические братья/Kosmiczni bracia» (1959), а затем продолжили писать НФ уже по одиночке, получая все большее и большее признание у читателей.
Здесь надо сказать, что литературно-критические размышления Боруня являли собой даже некий противовес чрезмерно завышенным футурологическим требованиям Лема.
Адам Холлянек/Adam Hollanek – филолог, журналист, популяризатор науки, дебютировал одной из интереснейших антиутопий 40-летия («Катастрофа на “Солнце Антарктиды”/Katastrofa na “Słońcu Antarktydy”», 1958), он также попытался найти нечто среднее между детективным и НФ-романом («Преступление великого человека/Zbrodnia wielkiego człowieka», 1960), чтобы затем, с ходом времени, доработать литературную формулу, выходящую за жесткие рамки научных мотиваций («Оlśnienie», «Kochać bez skóry»).
Высказывания Станислава Лема, его суровые критические приговоры обескураживали других прозаиков, приводя их к малозначительному эпигонству. В эту схему не укладываются лишь некоторые произведения познаньского поэта Эдварда Морского/Edward Morski (Видимо, пан Анджей имел в виду все же не Эдварда Морского, а Еугениуша Морского/Eugeniusz Morski -- и правда познаньского поэта и прозаика. Почитать о нем можно тут Его ранняя, и самая известная книга в любимом нашем жанре идеально укладывается в русло «Астронавтов» -- в то самое «эпигонство». А вот на рассказы, печатавшиеся в периодике -- на них да, по разному можно глянуть. К сожалению, они вышли отдельной книгой очень поздно ("Plama za krata", 1972), незадолго до смерти писателя (1975). W.) и Витольда Зегальского/Witold Zegalski, связанного с литераторской группой «Swantewit» (рассказы Зегальского, правда, вышли отдельной книгой «Krater czarnego snu/Кратер черного сна» лишь в 1969 году).
И лишь на исходе 50-х годов дебютировали представители следующего поколения, ровесники Новака/Nowak, Брылля/Bryll, Гроховяка/Grochowiak. Посредничал в этом Збигнев Пшировский/Zbigniew Przyrowski, «Гернсбек польской фантастики», который в это трудное, но полное надежд время предоставил фантастике место на страницах журнала «Mlody Technik/Юный техник». Там-то и появились первые рассказы варшавского кибернетика Конрада Фиалковского/Konrad Fiałkowski, позже сооснователя «The World SF Association of Professionals», которые вместе с последовавшими публикациями составили сборники «Воробьи галактики/Wroblie galaktyki» (1963), «Через пятое измерение/Poprzez piąty wymiar» (1967), «Волокно Клапериуса/Włókno Claperiusa» (1969), наконец двухтомник «Космодром/Kosmodrom» (1975).
Пятидесятые годы в польской НФ прошли под знаком непрерывного доминирования прозы Станислава Лема/Stanisław Lem. Книжный дебют этого автора («Астронавты/Astronauci», 1951) поставил всех перед свершившимся фактом, но сегодня, с перспективы нескольких десятилетий, даже не верится в то, с каким трудом утверждалась новая литературная формула в сознании критиков и читателей.
Редко когда роман подвергали столь острому и всестороннему рецензированию. В защиту Лема выступили А. Трылевич/A. Trylewicz, А. Холлянек/A. Hollanek, А. Трепка/A. Trepka, А. Киëвский/A. Kijowski, Л. Гженлевский/L. Grzenlewski. Вскоре и сам автор «Астронавтов», раздосадованный мнениями «знатоков», принялся за выяснение целей НФ, неустанно совершенствуя свое писательское мастерство.
Так, он поочередно отказался от следования принципам утопически-приключенческого романа («Магелланово облако/Obłok Magellana», 1955), социологической и психологической прозы («Дневник, найденный в ванне/Pamiętnik, znaleziony w wannie», 1961; «Солярис/Solaris», 1961), использовал достижения современного гротеска, сказочные мотивы («Звездные дневники/Dzienniki gwiazdowe», 1957; «Книга роботов/Księga robotów», 1961; «Кибериада/Cyberiada», 1965), конструкции философского эссе («Глас Господа/Głós Pana», 1968), детективного направления НФ («Расследование/Śledztwo», 1959; «Насморк/Katar», 1976).
Его произведения обеспечили ему место в группе лидеров мировой НФ, рядом с Д. Баллардом, У. Ле Гуин, А. Кларком, А. Азимовым, а высокие тиражи переводов уже через несколько лет сотворили из него «посла» польской литературы, уступавшего в соперничестве за это звание разве что только Генрику Сенкевичу. Этот факт нельзя промолчать, нельзя стереть его из совокупной памяти культуры.
Лем принадлежит к поколению «колумбов», которое выдвинуло из своих рядов Кшиштофа Бачиньского/Krzysztof Baczyński, Романа Братного/Roman Bratny, Тадеуша Боровского/Tadeusz Borowski, Мирона Бялошевского/Miron Białoszewski, Тадеуша Ружевича/Tadeusz Różewicz. Если вспомнить биографию польского фантаста, то перестанет удивлять то, что в его прозе то и дело появляются свидетельства оккупационных переживаний, мотивы сведения счетов, а его знаменитый «побег из литературы» покажется не столько результатом разочарования во всемогуществе НФ, сколько попыткой расширения ее познавательных амбиций.
1. На внутренней странице передней обложки опубликована превосходная статья Анджея Невядовского/Andrzej Niewidowski, кратко описывающая достижения польской фантастики за послевоенное сорокалетие: «Polska fantastyka w czterdziestolecju. 1944 – 1984».
Сорок лет польской фантастики. 1944 – 1984
Послевоенная научная фантастика преобразила облик польской фантастики. Вопреки устоявшимся представлениям, первыми книгами послевоенной НФ были не романы Станислава Лема/Stanisław Lem. Правда, «Человек с Марса/Człowiek z Marsu» был опубликован уже в 1946 году, но не книгой, а в катовицком журнале «Nowy Swiat Przygod/Новый Мир Приключений» и через несколько лет оказался совершенно забытым.
Первое книжное издание послевоенной польской НФ датируется 1947 годом. Это «Убежище на Замковой площади»/Schron na placu Zamkowym, роман о Варшаве 1980 года, написанный столичным журналистом Анджеем Земенцким/Andrzej Ziemięcki. Роман этот печатался поначалу на страницах газеты «Kurier Codzienny/Ежедневный Курьер», но его замысел родился еще раньше, под конец второй мировой войны. С «романом об атоме» «Смирно! AR7(м.б. Внимание!AR7)/Baczność! AR7» (1947) драматурга Казимира Врочиньского/Kazimierz Wroczyński поначалу знакомились читатели газеты «Express Wieczorny/Вечерний экспресс». Так это начиналось.
Ренессанс польской фантастики проходил под знаком сохранения инструментальных, дидактических, научно-популярных ценностей. Но такими были также и ожидания: прогноз, предостережение, популяризация. Не забывали и о прошлом, о книгах Болеслава Пруса/Bolesław Prus, Ежи Жулавского/Jerzy Żuławski, Антония Слонимского/Antoni Słonimski.
Правда, уровень критического осознания был еще весьма низким, но о предвоенных заслугах НФ напоминали переиздания произведений Владислава Уминьского/Władysław Umiński.
Силуэты предтеч: Антония Ланге/Antoni Lange, Сигурда Висьнëвского/Sigurd Wiśniowski, Влодзимежа Загурского/Włodzimierz Zagórski рисовала антология «Польская фантастическая новелла/Polska nowela fantastyczna» (1949) редактировавшаяся автором «Бала в опере» -- Юлианом Тувимом/Julian Tuwim. О популярности нашей белетристики свидетельствовало знаменитое обвинение в плагиате, выдвинутое Мечиславом Смолярским/Mieczysław Smolarski, автором «Города света/Miasto światłości» (1924) против Олдоса Хаксли и его «Прекрасного нового мира/Brawe New World» (1932).
Июльский номер второго подписного года «Фантастыки» делает та же команда, которая делала предыдущий номер. Объем журнала, бумага, типография – все те же. Тираж – 140 тысяч экземпляров. На первой странице передней обложки использована репродукция работы БЕРДАКА/Berdak, задняя обложка представляет собой обложку романа К. Саймака, публикация которого завершается в этом номере. Автор обложки – АНДЖЕЙ БЖЕЗИЦКИЙ. Художественное оформление журнала МАРЕКА ЗАЛЕЙСКОГО и АНДЖЕЯ БЖЕЗИЦКОГО.
Содержание номера следующее.
Czytelnicy i “Fantastyka”
Lądowanie XVII 3
Opowiadania i nowele
Connie Willis List od Clearysów 4
Henry Kuttner Idealna skrytka 10
Arthur C. Clark Wartownik 14
Powieść
Clifford D. Simak Czas jest najprostsza rzeczą (3)
облако тэгов
