Ну вот теперь, когда мы познакомились с польской цензурой, мне легче объяснить следующее. Польская цензура – российской не ровня, она была гораздо мягче. Если российская (советская) цензура что-то запрещала, пробить ее было почти невозможно. Скажем, единственное стихотворение Николая Гумилева я прочитал в 80-х годах в одной крутой хрестоматии поэзии для литфаков. Имя Гумилева редко, но проскакивало в тех мемуарах, которые мне удавалось прочесть, но ни одной строчки стихов (атрибутированной имею в виду — не надо мне напоминать про "Оптимистическую трагедию") нигде найти невозможно было. Да, верно, стихи Гумилева можно было почитать в спецхране нашей академической или нашей государственной Ленинской библиотеки, но кто бы выдал мне, профессиональному химику по образованию и роду деятельности, разрешение? К тому же у меня был уже нехороший опыт – пытался в академической библиотеке почитать подшивки газет “Правда” и “Известия” 1937 года и вынужден был объяснять истоки своего любопытства директору библиотеки, а затем и своему научному руководителю. Мой хороший знакомый, тоже химик, живший и работавший в Бресте, заказал в тамошней центральной библиотеке несколько книг Зигмунда Фрейда на польском языке и через несколько дней был вызван повесткой в одно весьма любознательное заведение. (И там, по его словам, его вообще не спрашивали, зачем это ему Фрейд понадобился. У него допытывались: 1) откуда он знает польский язык — ага, это в Бресте, где труднее найти тех, кто этого языка не знает, чем обратное и 2) кто его "навел" на Фрейда — ага, это допытывались у человека не просто с высшим, но с университетским образованием). Еще один мой приятель выписывал (уж не помню, как это ему удалось) американский журнал "Nature" — номера приходили с вырезанными страницами. Однажды вырезали статью, в которой речь шла о сделанном им открытии (одна очень интересная химическая реакция, открывавшая новые пути синтеза весьма важных производных, была названа его именем). И таких историй я мог бы припомнить изрядное множество. Ну или хотя бы рассказать о том, какими ко мне приходили посылки с книгами из Польши и Чехии. Или о том, как я получил письмо из Австралии, в котором парень предлагал мне встретиться в нашей минской гостинице, поскольку собирался остановиться в ней на пару дней... через четыре года после даты отправления. Или... ну да ладно.
Марчиньский же в Польше смотрите сами – числился с 1951 года в этом самом «Индексе», но, тем не менее, в 1958 году его повесть “Pieczeń z antylopy/Жаркое из антилопы” печатает в ПНР издательство “Sląsk” в серии «Библиотека Золотой Подковы» (замечательная, кстати сказать, серия, может быть мне удастся в дальнейшем кое-что о ней рассказать) и рассказ “Jego trzynasta ofiara/Его тринадцатая жертва” в антологии “Vanina Vanini/Ванина Ванини”.
В этом же 1958 году роман “Klopoty ze spadkiem/Хлопоты с наследством” печатает издательство “Iskry” в культовой серии «Клуб Серебряного Ключа».
В 1959 году “Sląsk” во все той же серии «Библиотека Золотой Подковы» печатает еще одну повесть Марчиньского – “Dwunasty telewizor/Двенадцатый телевизор” (и это первое книжное издание),
а также рассказы “Bialy jacht/Белая яхта” – в антологии “Bialy jacht I inne opowiadania/«Белая яхта» и другие рассказы” и рассказ “James Smith zabił człowieka/Джеймс Смит убил человека” – в антологии “James Smith zabił człowieka I inne opowiadania/«Джеймс Смит убил человека» и другие рассказы”, причем в обеих этих книжках имя Марчиньского вынесено на обложку.
Другие рассказы плюс статьи Марчиньского печатает в 60-х годах журнал “Przekrój”,
в нем же в 1978 году появляется статья Лешека Мазана«О писателе, которого звали Антоний Марчиньский», которой, кстати, воспользовались А. Хаска и Е. Стахович при подготовке своей публикации.
И в заключение немного о переводах книг Марчиньского на другие языки. Весьма рьяно переводили Марчиньского чехи. Вот всего лишь несколько из гораздо большего количества книг.
Переводили книги Марчиньского и литовцы:
Были, возможно, и переводы на другие языки — специально я их не искал. А вот переводов на русский язык я, хоть и искал, не нашел.
В сети можно найти интересную статью о цензуре в ПНР, изрядный фрагмент которой приводится ниже. Это статья Януша Дунина/Janusz Dunin “Smak ksążki zakazanej/Вкус запрещенной книги”, опубликованная 17 марта 2007 года в газете “Polityka”:
«1945–1948 годы — период террора и начальных действий цензуры — запомнились как время относительной свободы чтения. В польских домах и появлявшихся платных библиотеках все еще были довоенные книги, волна реэмигрантов принесла много эмиграционных печатных изданий, было создано много частных издательств, возобновивших выпуск бестселлеров и печатание текстов, написанных во время войны, например в Англии. Ситуация изменилась с провозглашением программы обязательного творческого метода, получившего название соцреализм. Перед цензурой, национализированным издательским и книготорговым аппаратом стояла задача навязывания единственного вида литературы и трудная проблема устранения чтений, несовместимых с продвигаемой программой.
Социалистический реализм не был новой литературной идеей, он дублировал сюжетные схемы патриотической, церковной и политической литературы, которая изначально была зарезервирована для народа и молодежи. В эти литературные схемы вставлялось текущее партийное и политическое содержание, например о передовой Стране Советов. В идеале было бы запретить все остальное чтение, но на это власти не смогли решиться.
В 1951 году Центральное управление библиотек Министерства культуры и искусства выпустило «Список книг, подлежащих немедленному изъятию No 1». Этот список («Только для служебного пользования») был передан доверенным сотрудникам, информируя о 1682 наименованиях книг, которые должны были быть изъяты из фондов публичных библиотек.
Вскоре появились новые списки, в которые вошли многие тысячи самых популярных книжных названий и их авторов. При этом иногда рекомендовалось уничтожать тиражи только этих произведений, иногда — всех произведений конкретных авторов. Запрещались тексты как тех авторов, которые, подобно Чеславу Милошу, не оправдали ожиданий,
так и тех, кто мог составить слишком жесткую конкуренцию авторам продвигаемой литературы.
Нужно было прощаться не только с произведениями Хелены Мнишек,
но и со всеми произведениями Агаты Кристи и авторов вестернов, действие которых разворачивается на Диком Западе.
Первые три секретных списка опубликовало после 2000 года вроцлавское издательство “Nortom”. Особенно яростному гонению подвергались религиозная литература и популярные исторические труды, связанные с восточными окраинами (“кресами”), Армией Крайовой, харцерством и польскими силами на Западе. К уничтожению были приговорены произведения Александра Каминьского/Aleksander Kamiński, автора «Камней для окопа/Kamieni na szaniec»,
и Аркадия Фидлера/Arkady Fiedler, автора «303-й эскадрильи/Dywizjon 303».
Рядом с работами создателя польской военно-морской мощи Эугенюша Квятковского/Eugeniusz Kwiatkowski
фигурировал Ван де Вельде/Van de Velde, автор «Идеального супружества/Małżeństwo doskonale».
Политика по отношению к польской книге в Польской Народной Республике может показаться непоследовательной. Книги изымались из публичных библиотек и книжных магазинов, а через несколько лет, в слегка изменившейся внутренней или частной ситуации, переиздавались, как, например, романы вышеупомянутой Агаты Кристи
или произведения Мельхиора Ваньковича, вернувшегося на родину.
Однако можно предположить, что за почти полвека существования цензуры Польской Народной Республики таковой цензуре так или иначе подвергалось большинство книжных изданий в читательском обороте, а с изменениями моды и литературно-идеологических тенденций постоянными были только важнейшие идеологические основы системы, такие как существующие творческие и прочие союзы или принцип партийного руководства.
Чистки в книжных магазинах и публичных библиотеках в меньшей степени коснулись научных библиотек, которым было рекомендовано прятать стигматизированные произведения в так называемых отделах специального хранения с ограниченным доступом по специальному разрешению, выдававшемуся индивидуально деятелям и ученым. Служба Безопасности (SB) крайне трепетно относилась к попыткам ввоза в страну эмигрантской литературы и остро реагировала на попытки размножения текстов без цензуры и одно время даже контролировала использовавшиеся в учреждениях и на промышленных предприятиях пишущие машинки, которые в принципе могли быть использованы для изготовления опасных копий. Однако не слышно было, чтобы производились обыски домашних библиотек в поисках запрещенных книжных изданий. По сути дела, также оставались в покое и букинистические магазины, которые продавали книги, изъятые из публичных библиотек, резервируя некоторые из них для избранных покупателей.
Осознание существования проскрипционных списков и цензуры, изменившийся и в то же время довольно односторонний книжный рынок породили в ПНР новое движение читателей запрещенных книг, направленное на неприятие официально продвигаемой литературы. Образовывались круги нетерпеливых, зрелых читателей, искавших книгу, которая воспринималась ими как запретная. Они не только приобретали давно не переиздававшиеся книги, такие как стихи Чеслава Милоша,
но и выстраивались в очереди в книжных магазинах, чтобы купить книги, которые, по слухам, были плохо приняты властями. Студенты, которых спросили в Польской Народной Республике о том, что такое бестселлер, ответили, что это книга, изданная слишком маленьким тиражом! Иногда возникала угроза, что уже выпущенный тираж книги будет изъят с рынка, как это случилось с первым изданием «Сатиры в подполье. 1939 — 1944/Satyra w konspiracji»Гжегожа Залеского/Grzegorz Zaleski.
Эмигрантские книги, проникшие через границу, переходили из рук в руки. В этих изданиях жадно читались и те тексты, которые иначе никого бы не заинтересовали и которые сегодня доступны в букинистических магазинах буквально за гроши. Позже аналогичным образом трактовались и перепечатки таких текстов. Такие книги зачастую читали тайком, в условиях цейтнота, с осознанием того, что кто-то ждет очереди на их прочтение и что пойманному за таким чтением может не поздоровиться.
В Польской Народной Республике существовало и менее изощренное читательское подполье. В стране хватало как старых, так и новых читателей приключенческих романов, эротической литературы, криминальных и ковбойских романов, детективов и даже бульварных брошюр. Они чувствовали себя брошенными издательским рынком и библиотеками. Правда, после 1956 года стали появляться более остросюжетные книги, но, например, только в 1972 году “Wydawnictwo Literackie” добилось разрешения на массовое переиздание романа “Прокаженная/Trędowata”Хелены Мнишек/Helena Mniszek.
Еще раньше зародилось неформальное движение, собирающее преданных читателей и собирателей этого типа литературы. Изучая этот рынок, я встретил богатого частного сапожника, который утверждал, что никогда не брал в руки ни одной книги, опубликованной после 1939 года. Также родилась отдельная торговля, сосредоточенная в основном вокруг рыночных букинистов, выкладывавших свои товары на коврик. Рядом с продавцом обычно лежал чемодан или стоял портфель, где прятались различные раритеты. Это могли быть романтические произведения Ирены Зажицкой/Irena Zarzycka,
детективы Эдгара Уоллеса/Edgar Wallace,
Антония Марчиньского/Antoni Marczyński
или бульварные брошюры, такие как: «Материнское сердце», «Тернистый путь благородной женщины», «Барбара Убрик, или Тайны монастыря», «40 раз женатый», «Долорес, проданная невеста», «Эльвира, или Кровавые тайны Пекина», «Лидья, дочь графини-нищенки», «Проклятая дочь, эпопея любви и ненависти» ("Serce matki", "Ciernista droga szlachetnej kobiety", "Barbara Ubryk, czyli tajemnice klasztoru", "40 razy żonaty", "Dolores, sprzedana narzeczona", "Elwira, czyli krwawe tajemnice Pekinu", "Lidja, córka hrabini żebraczki", "Wyklęta córka, epopeja miłości i nienawiści") и др. (…)
К счастью, борьба цензоров и различных служб против производства и ввоза не прошедших цензуру печатных изделий не превратилась в преследование читателей, занимавшихся неподобающим чтением. Чтение запрещенных произведений оставалась одной из важных областей свободы в Польской Народной Республике.
История добавила еще одну главу. В 1989 году Ассоциация польских библиотекарей и Институт книги и чтения Национальной библиотеки опубликовали еще один, 14-й, «Список устаревших книг в публичных библиотеках». Автор «Введения» Ядвига Колодзейская писала, что список «окончательно закрывает нынешнюю практику централизованного контроля отбора в публичных библиотеках». Он не содержал художественной литературы, а был ориентирован на общественно-политическую литературу. Среди 5617 послевоенных текстов, рекомендованных к удалению, имеются произведения Пшимановского/Przymanowski, Путрамента/Putrament, Раковского/Rakowski, Шаффа/Schaff и Жукровского/Żukrowski. В список также вошли старые работы Лешека Мочульского/Leszek Moczulski и Рышарда Капуcьциньского/Ryszard Kapuściński.
Сегодня мы все больше и больше осознаем, что цензура была деструктивным мероприятием, и ее конституционный запрет не вызывает возражений. Однако 17 лет без него породили к жизни тысячи издательств и сотни тысяч польских книг, и все согласятся, что среди них есть хорошие и глупые, красивые и китчевые, порочащие святыни, возбуждающие ксенофобию или убивающие патриотизм, клеветнические или идолопоклоннические. Следовательно, возвращаются идеи, чтобы что-то запретить, что-то осудить. Однако установить критерии – кто станет это делать, что и кому запрещать — будет очень трудно».
(Английский писатель в стране большевиков – окончание)
* * *
Второй известный нам эпизод «знакомства» с Оруэллом произошел спустя почти десять лет — в 1946 г. В архивном фонде Иностранной комиссии ССП сохранилось четырехстраничное дело под названием «Справка о книге Джорджа Оруэлла “Ферма зверей”» с грифом «Хранить постоянно» и без подписи автора [5]. Собственно говоря, это подробный пересказ появившейся тогда в английской печати рецензии на книгу, снабженный таким предисловием:
«Английский журнал «Горизонт», известный своей своеобразной репутацией (журнал является выразителем точки зрения группы английских литераторов, призывающих к «надпартийности» и аполитичности литературы, и в то же время предоставляющий свои страницы всякого рода антисоветским высказываниям), опубликовал в сентябрьском номере за 1945 г. анонимную рецензию на книгу Джорджа Оруэлла“Animal Farm (A Fairi Story)”».
Далее следуют обширные цитаты из рецензии, которые мы приводим в сокращении:
«Это поистине волшебная сказка, рассказанная ярым поклонником животных. <…> В то же самое время эта книга является яростным выступлением против Сталина и его «измены» русской революции — с точки зрения другого революционера. В книге содержится удачная аллюзия о судьбе животных и революции (животные изгоняют людей и создают свою утопию, доверившись руководству свиней, Наполеона–Сталина, Троцкого, причем собаки выполняют функции полиции, овцы изображают поддакивающую толпу, а две лошади — благородный, измученный тяжелой работой пролетариат), и о русском эксперименте; наиболее удачный эпизод в книге, быть может, тот, когда животные —«вредители» приговариваются к казни за те же преступления, какие фигурировали на русских процессах: так, например, овцы сознаются в том, что они «осквернили мочой колодцы с питьевой водой, а гуси в том, что они припрятали шесть мер зерна и поели под покровом ночи». Сказка оканчивается полной победой Наполеона и свиней, которые управляют фермой зверей с большей тиранией, но вместе с тем и более умело, чем прежний владелец, — человек, мистер Джонс. «Ферма зверей» заслуживает широкого распространения и обсуждения…»
Ниже помещена «Справка об Оруэлле»:
«О Джордже Оруэлле известно следующее:
В справочнике «Авторы ХХ века» (Нью–Йорк, 1942) напечатана автобиография Оруэлла, сообщающего, что он с 1922 по 1927 г. служил в английской полиции в Индии, в 1936 г. был в Испании в рядах ПОУМовской милиции. “То, что я видел в Испании, — пишет Оруэлл в автобиографии, — а затем — мое знакомство с внутренним механизмом левых политических партий, внушило мне отвращение к политике. Я был некоторое время членом Независимой рабочей партии, но вышел из нее в начале нынешней войны, поскольку я считал, что эта партия предлагает такую политическую линию, которая может только облегчить дело Гитлера; по своим чувствам я определенно “левый”, но я полагаю, что писатель может быть честным, лишь оставаясь свободным от партийных ярлыков"».
Русский перевод «Автобиографических заметок»Оруэлла более полон; в частности, «Независимая рабочая партия» переведена как «лейбористская» (хотя неточно; это самостоятельная партия, стоявшая в то время левее лейбористов)[6], помещена пропущенная фраза, в которой писатель сообщает о своем тяжелом ранении на фронте в Испании, и т.д., но суть дела от этого не меняется: в 1946 г. шлейф 1937 г. продолжает тянуться за Оруэллом как писателем «вредным» и явно «не нашим».
* * *
Через год табу на имя Оруэлла, казалось бы, было нарушено: о нем в первый раз (и последний перед многолетним перерывом) заговорили в открытой подсоветской печати. Реакция на этот факт, надо сказать, была весьма характерной, вокруг публикации разразился скандал в официальных литературных кругах, хотя он и не вышел наружу. Сведения об этом можно найти в особом деле под названием «Переписка с членами ССП по творческим вопросам по алфавиту авторов на буквы Р–Ф. 1947 г.». Любопытно, что это пухлое дело «по творческим вопросам» почти полностью состоит из писем писателей, посланных на имя тогдашнего генерального секретаря ССП А. А. Фадеева и содержащих просьбы «улучшить жилищные условия», помочь издать книгу и даже «установить телефон», «увеличить литературный паек» и т. п. Вот среди этой чистой «оруэлловщины» содержатся и документы о самом авторе:
«Союз Советских Писателей. Тов. Субоцкому.
Дорогой Лев Матвеевич!
Посылаю Вам копию справки, которую мне прислал Аплетин в связи с опубликованием статьи Норы Галь в «Литературной газете» 24 мая. Как Вы считаете, нет ли смысла поставить этот вопрос на Секретариате?
Константин Симонов (подпись–автограф)».
К этой записке приложена «Справка»:
«ДЖОРДЖ ОРУЭЛЛ — английский писатель, троцкист. В 1936 г. был в Испании в рядах ПОУМовской милиции… (далее следуют выдержки из автобиографии Оруэлла, приведенные выше. — А. Б.). ОРУЭЛЛ имеет тесную связь с американским троцкистским журналом «Партизан ревью». ДЖОРДЖ ОРУЭЛЛ — автор гнуснейшей книги о Советском Союзе за время с 1917 по 1944 г. — «Ферма зверей». Публикация в «Литературной газете» (24. V. 1947) статьи Н. Галь является серьезной политической ошибкой.
26. V.1947 г. Мих. Аплетин» [7].
Записка, подписанная К. М. Симоновым, одним из секретарей правления ССП,
адресована другому секретарю — Л. М. Субоцкому (1900–1959), литературному критику и функционеру;
Михаил Яковлевич Аплетин занимал с 1930–х годов должность председателя Иностранной комиссии ССП.
Речь идет о большой, «подвальной» статье Норы Галь
«Растленная литература», точнее — развернутой рецензии на книгу Оруэлла«Диккенс, Дали и другие» (George Orwell. Dickens, Dali and ofters. New York, Reynal and Hitchkok, 1946).
«Перед нами, — начинает она свою рецензию, — книга статей об английской литературе, изданная в США. Ее автор — английский романист и критик Джордж Оруэлл. Рядом с Диккенсом — имя Сальвадора Дэли (авторская транслитерация фамилии Dali. — А. Б.), художника– сюрреалиста, автора скабрезных мемуаров. Сам Оруэлл — «теоретик» очень путаный и скользкий, любитель всяческих софизмов и парадоксов. Его политические и философские взгляды, его литературоведческая концепция — весьма сомнительны…» Затем советский критик берет под защиту Диккенса: «Его досужие рассуждения над могилой Диккенса (можно подумать, что Оруэлл присутствовал на похоронах писателя и произнес надгробную речь! — А. Б.) сводятся, по сути дела, к тому, чтобы представить писателя только мелкобуржуазным морализатором и заставить забыть о Диккенсе–реалисте…» Основное место в статье отведено изложению взглядов (надо сказать — резко отрицательных) Оруэлла на современную английскую и американскую массовую детективную литературу. Н. Галь, казалось бы, соглашается с оценкой Оруэлла, но делает неожиданный выпад: «Читая детальный оруэлловский анализ, испытываешь чувство безмерного омерзения, и, наконец, приходишь в отчаяние. Хорошо, пусть всё это так. Но это же не литература, зачем заниматься этим?! Однако вся эта отрава издается громадными тиражами, читается, обсуждается оруэллами, действуя на сознание тысяч и тысяч английских читателей, это — воспитание умов!.. Оруэллу некого похвалить и некому порадоваться. Однако о том, чтобы литературой для детей занялись «левые» или, упаси бог, коммунисты, он помыслить не может без ужаса. Чего же он хочет?»
Как можно убедиться, статья написана в правоверном, безупречно– ортодоксальном духе, в той воинственно–демагогической стилистике, которая торжествовала в литературной критике, особенно после выхода незадолго до этой публикации, в августе 1946 г., погромного постановления ЦК о журналах «Звезда» и «Ленинград» и доклада Жданова о Зощенко и Ахматовой. «Серьезной политической ошибкой» было, очевидно, признано не содержание статьи Норы Галь, а сам факт упоминания имени Оруэлла в открытой печати: советские люди не должны были знать о его существовании. К сожалению, в бумагах Секретариата ССП, хранящихся в том же архиве, не удалось обнаружить следов этого дела. Вероятно, «вопрос на Секретариате», на чем настаивал Симонов, так и не был «поставлен». Возможно, Нора Галь (псевдоним Элеоноры Яковлевны Гальпериной, 1912–1991) была на некоторое время отлучена от печатного станка, но в дальнейшем она стала известна как видный переводчик произведений английской и американской литературы и автор весьма интересной книги «Слово живое и мертвое (Из опыта переводчика и редактора)», выдержавшей пять изданий с 1972 по 2001 г.
* * *
Выход в июне 1949 г. «главного» романа Оруэлла («1984») сразу же вызвал обостренную и вполне «адекватную» реакцию в официальных литературных и пропагандистских кругах.
С поразительной оперативностью уже 16 июня в адрес упоминавшейся выше Иностранной комиссии ССП СССР послана была такая «Памятная записка»: «СССР. Всесоюзное общество культурной связи с заграницей (ВОКС). Заведующему Иностранной комиссией Союза Советских Писателей тов. Владыкину Т. И. «Секретно». Хранить постоянно.
Направляем Вам вышедшую в июне с. г. книгу английского писателя Джорджа Оруэлла«Тысяча девятьсот восемьдесят четвертый». Оруэлл — литературный псевдоним писателя Эрика Блайера (так. — А. Б.), являющегося троцкистом.
Роман Оруэлла написан в форме популярного в английской литературе сатирического романа и представляет собой разнузданную клевету на социализм и социалистическое общество: книга широко рекомендуется английской и американской прессой и книжными ассоциациями для чтения. Правление ВОКСа считает необходимым организовать через советскую печать резкое выступление кого–либо из советских писателей, разоблачающее клеветнические измышления Оруэлла.
Член Правления ВОКС Е. Мицкевич» [8].
Понятно, что, учитывая предшествующий опыт критики Оруэлла в открытой печати, чуть не закончившийся «персональным делом», Союз писателей от этой идеи отказался: о «1984» не появилось ни строчки. Зато в засекреченных материалах 1949–1950 гг. имя Оруэлла и название его романа встречаются довольно часто. Документы на этот счет «отложились», по терминологии архивистов, в солидном деле Иностранной комиссии под названием «Материалы по Великобритании. Январь–декабрь 1950 г. Рефераты по статьям из периодической печати» с грифами: «Хранить постоянно» и «Для служебного пользования». В нем помещены, почерпнутые из британской прессы, высказывания английских писателей о СССР и Сталине (в частности, Бернарда Шоу и других «сочувствующих»), выдержки из рецензий на книги советских писателей, появившиеся в Англии, информация о переводах произведений русских классиков и т. п. В обзоре «Общие тенденции в буржуазной литературе Англии», подготовленном в июле 1950 г., составители его сообщают:
«С распростертыми объятиями была принята в реакционных кругах США и Англии клеветническая книга Джорджа Оруэлла«1984», провозглашенная в США лучшей книгой месяца. Редактор прогрессивного журнала США «Мессес энд Мейнстрим» пишет об этом пасквиле (номер за август 1949 г.): “Новая книга Оруэлла встречена овациями капиталистической прессы. Мораль книги — если капитализм исчезнет, мир развалится. Кошмарный мир Оруэлла населен “пролами”, составляющими 85% жителей Океании. Автор со страхом и отвращением изображает “пролов” как невежественное, грубое и рабское племя… Так реакция старается поддерживать систему классового угнетения, а всякую веру в изменения и прогресс искореняет в народе страхом. Роман Оруэлла точно совпадает с пропагандой Ассоциации промышленников. В своем упадке, окруженная расцветающими социалистическими странами, буржуазия способна лишь на полные ненависти противочеловеческие утопии. Сейчас, когда книга Джорджа Оруэлла стала бестселлером, мы, кажется, окончательно достигли дна”»[9].
С еще большим, видимо, удовлетворением составители рефератов привели высказывания об Оруэлле обласканного и прикормленного в СССР писателя–коммуниста Джека Линдсея (его книги выходили по–русски огромными тиражами).
Обозревая 5–й номер журнала «Арена» за сентябрь–октябрь 1950 г., они подробно остановились на его статье «Что происходит в области культурной жизни в Англии», приведя, в частности, такие фрагменты: «…Искусство экзистенциализма и пессимизма — это искусство самоубийства… Художник, неспособный разрешить свой внутренний конфликт, жаждет в отместку всеобщей катастрофы». В качестве образчика такого «искусства самоубийства» Линдсей называет книги Олдоса Хаксли«Обезьяна и сущность» и «1984»Джорджа Оруэлла:
«…Оруэлл — идеолог последней стадии фашизма, сверхфашизма, стремящегося к уничтожению человечества! Подобно тому, как империалист готов скорее разрушить весь мир, нежели отказаться от власти, хаксли и оруэллы, чтобы компенсировать невыносимое чувство собственного творческого провала, создают свои мрачные фантазии… Оруэллы и хаксли в конечном счете борются за сохранение класса, который они некогда беззубо, по–анархистски “отвергали”» [10].
Отклики на смерть Оруэлла в январе 1950 г., появившиеся в зарубежной, преимущественно британской прессе, также привлекли внимание Иностранной комиссии. В разделе «Хроника» помещена информация под названием «Смерть Джорджа Оруэлла»: «Как сообщает французская газета «Комба» от 26. I. 1950 г., умер Джордж Оруэлл. Этого писателя, известного своими антисоветскими пасквилями «Ферма зверей» и «1984», газета «Комба» изображает чуть ли не марксистом… «Нью стейтсмен энд нейшен» от 28. I. 1950 г. помещает статью В. С. Притчета (английского писателя и литературоведа) об Оруэлле. Притчет называет Оруэлла «святым», кем–то вроде Дон–Кихота, и пытается представить его в виде «мученика». Однако даже Притчет вынужден признать, что последний роман Оруэлла является “кошмарной проекцией будущего“» [11].
Но самую полезную и «нужную» информацию составители черпают, конечно, из сообщений коммунистической прессы. В частности, в реферате «Посмертный сборник эссе Джорджа Оруэлла» говорится:
« “Дейли Уокер” (коммунистическая газета Великобритании. — А. Б.) от 19. Х.1950 г. помещает рецензию на вышедший в издательстве «Секер и Уорбург» сборник эссе реакционного писателя Джорджа Оруэлла, умершего в этом году. Сборник носит название «Слона застрелили» (Shooting the Elephant) и содержит грязные, клеветнические измышления автора о советской литературе.
Так, он заявляет, что за последние 15 лет он не видит в советской литературе ничего, достойного чтения. <…> Оруэлл был в ярости, когда, ввиду обстоятельств военного времени, ему не удавалось публиковать в прессе свои выпады против Советского Союза столь широко, сколь ему этого хотелось. Однако, как мы знаем, сейчас у британской прессы нет никаких сдерживающих соображений на этот счет. Поток лжи ежедневно обрушивается на нас, является яркой иллюстрацией уродливой действительности, скрывающейся за всеми доводами Оруэлла об “интеллектуальной свободе и исторических фактах”» [12].
* * *
Мнение об Оруэлле как писателе «реакционном» сложилось, таким образом, уже в 1930–1940–е годы, предопределив отношение к нему и его книгам на многие десятилетия. Лишь крайне редко книги Оруэлла (пока исключительно «1984» на языке оригинала) в конце 1950–х—начале 1960–х годов с огромными затруднениями проникают в СССР, несмотря на препоны, поставленные цензорами на их пути. Но вот что интересно: в 1959 г. сам агитпроп (тогда он назывался Идеологическим отделом ЦК КПСС) повелел перевести на русский язык и издать роман «1984». Однако все экземпляры предназначались исключительно для высшего слоя партийной номенклатуры, «не утомленного» знанием иностранных языков.
Такой прием не нов: еще в 1920–е годы выходили некоторые книги с грифом «Только для членов ВКП(б)», но теперь партия разрослась, а поэтому, если говорить словами Оруэлла, его книга предназначалась только для «внутренней партии». Кстати, в 1962 г. таким же образом был издан на русском языке роман Хемингуэя«По ком звонит колокол», поскольку в нем, как говорилось в предисловии, «…встречается ряд моментов, с которыми трудно согласиться. Так, например, обращает на себя внимание не совсем правильная трактовка образов коммунистов, бесстрашных и мужественных борцов с фашизмом в трудное для испанского народа время» (роман был издан «открыто» в 1968 г.: он вошел в 3–й том 4–томного Собрания сочинений писателя, но с купюрами). «1984» выпустило Издательство иностранной литературы с грифом «Рассылается по специальному списку. № …», причем без указания тиража и даже имени переводчика. Книга не поступила ни в одну из библиотек; даже в бывших спецхранах крупнейших книгохранилищ (петербургских, во всяком случае), обладавших правом получения «обязательного экземпляра», она отсутствует.
В 1962 г. таким же закрытым «специзданием» была выпущена на русском языке тем же издательством и с тем же грифом книга Ричарда Риса«Джордж Оруэлл. Беглец из лагеря победителей».
К счастью, один экземпляр ее попал в спецхран Научной библиотеки С.-Петербургского государственного университета; там же хранится и упомянутый выше роман Хемингуэя. В небольшом предисловии «От издательства», в частности, говорится: «…Славу создали Оруэллу повесть «Ферма животных» и роман «1984», которые по существу представляют собой сатиру на советское общество. Поэтому не случайно книга «1984» взята на вооружение буржуазными авторами — видными политическими и государственными деятелями, экономистами, философами, журналистами и превратилась в настольную книгу проповедников антисоветской пропаганды. Ввиду того, что на Западе книга была шумно разрекламирована и редко кто из буржуазных реакционных авторов не ссылается на роман Дж. Оруэлла«1984» (особенно когда речь заходит о Советском Союзе и других социалистических странах), Издательство иностранной литературы направило читателям (?! — курсив мой. — А. Б.) в 1959 г. полный его перевод в целях информации». Далее сообщается о том, что Ричард Рис«…бывший английский атташе в Берлине, оказавший немалое влияние на идейную направленность произведений Оруэлла, ставит своей целью сделать более понятными взгляды и суждения автора памфлета «1984». Характерно, что в последнее время зарубежные реакционные писатели все чаще стали освещать в своих произведениях политические вопросы, прибегая при этом к своеобразному методу лжи и грубой фальсификации истории. В дополнение к специзданию № 21/5058 (то есть к самому роману «1984». — А. Б.) Издательство иностранной литературы в информационных целях направляет книгу Ричарда Риса». Судя по всему, руководство агитпропа решило, что текст самого оруэлловского романа слишком сложен для советских «контрпропагандистов», а потому и решило «сделать более понятными взгляды и суждения автора» с помощью популярной книги Ричарда Риса, в основу которой положен цикл лекций об Оруэлле, прочитанных автором в одном из английских университетов.
* * *
Очередь для издания самих сочинений Оруэлла наступила только на третьем году перестройки — в 1988–м, причем любопытно, что первым рискнул напечатать перевод на русский романа «1984» молдавский журнал «Кодры»: в центре, видимо, цензура еще до этого не дозрела. В том же году — и опять–таки «далеко от Москвы» — опубликована в рижском журнале «Родник» ( № 3–7) и «Ферма животных».
С тех пор появилось довольно много изданий произведений Оруэлла (до сколько–нибудь полного собрания сочинений еще далеко), опубликованы в научных и популярных журналах десятки статей, посвященных его наследию, и даже защищены диссертации…
Такова в общих чертах судьба английского писателя на русской почве [13]. Предсказания Оруэлла в «1984» сбылись, во всяком случае, в одном: он абсолютно точно предвидел участь собственной книги в условиях тоталитарного режима. В Советском Союзе Джордж Оруэлл был объявлен «нелицом», если вспомнить термин, употреблявшийся чиновниками «Министерства правды», в котором служит главный герой романа «1984» Уинстон Смит, а самое имя писателя на протяжении десятилетий подлежало «распылению». Вообще, надо сказать, поразительны, вплоть до мелочей, совпадения в самом механизме действий оруэлловского министерства и реальной практики советской цензуры: при чтении романа временами возникает ощущение, что писатель видел документы Главлита, рассекреченные, да и то не до конца, лишь в последнее десятилетие. Как и «Министерство правды», занимался советский Главлит переписыванием и переделкой всех письменных и печатных документов в соответствии с последними указаниями Старшего Брата (после 1953 года — «коллективного руководства»). Удивительно похожи и манипуляции идеологического аппарата с именем Оруэлла и текстами его произведений. В рецензии на «Мы»Евг. Замятина сам Оруэлл назвал роман «любопытным литературным феноменом нашего книгосжигательского века».[14] Эти слова полностью приложимы и к российской судьбе самих оруэлловских текстов. «Вся история, — пишет по аналогичному поводу Оруэлл в «1984», — стала лишь пергаментом, с которого соскабливали первоначальный текст, по мере надобности писали новый. И никогда нельзя было потом доказать подделку». Как и в романе, политика и практика тотального «библиоцида», проводившаяся в СССР на протяжении десятков лет, вполне укладываются в чеканные формулы партийных лозунгов, провозглашенных Старшим Братом: «ПРАВДА — ЭТО ЛОЖЬ», «НЕЗНАНИЕ — СИЛА» и «Кто управляет прошлым, тот управляет будущим; кто управляет настоящим, управляет прошлым». Благодаря такой информационной селекции и насаждаемому «новоязу» создается практически неограниченная возможность властвования над сознанием людей и их поступками: «мыслепреступление» должно стать, таким образом, «попросту невозможным — для него не останется слов»[/i]. «Если партия, — спрашивает сам себя главный герой романа, — может запустить руку в прошлое и утверждать, что то или иное событие никогда не происходило, то это, наверное, страшнее пытки или смерти?» Точно так же на протяжении десятилетий реальная, а не вымышленная, партия «запускала руку» в наследие великого англичанина, пытаясь сделать его «несуществующим»…
Примечания
1. РГАЛИ. Ф. 1397. Оп. 1. Д. 867. Л. 29.
2. Там же. Оп. 5. Д. 46. Далее публикуются лл.1–5.
3. К сожалению, нам сейчас недоступен архив Оруэлла, хранящийся в Лондонском университетском колледже. Как сообщил мне мой друг, оксфордский славист Пол Фут, письмо было все-таки послано Оруэллу, как он пишет, “в более или менее той же форме”. Возможно, в этом архиве сохранились и другие следы переписки Оруэлла с Динамовым.
4. Цит. по послесловию В. Недошивина в кн.: Оруэлл Д. Эссе. Статьи. Рецензии. Т. 2. Пермь, 1992. С. 303.
5. РГАЛИ. Ф. 631. Оп. 14. Д. 255. ЛЛ. 1–4.
6. См.: Оруэлл Д. «1984» и эссе разных лет. М.: Прогресс, 1989. С.
221–222.
7. РГАЛИ. Ф. 631. Оп. 15. Д. 861. ЛЛ. 39–40.
8. Там же. Ф. 631. Оп.14.Д. 302. ЛЛ. 1–2.
9. Там же. Ф. 631. Оп. 14. Д. 322. Л. 154.
10. Там же. Л. 23.
11. Там же. Л. 23.
12. Там же. Л. 51.
13. Мне уже приходилось писать об «играх с Оруэллом» в 1970–1980–е годы. См.: Играем Оруэлла // Всемирное слово. 2001. № 14. С. 63–66.
А теперь давайте вернемся к фрагменту блога, который озаглавлен «КРУГЛАЯ ОТТОМАНКА (Nowa Fantastyka 9/159 2003). Часть 6». Это вот здесь https://fantlab.ru/blogarticle77213
Помимо прочего в нем идет речь о знаменитом романе Джорджа Оруэлла, который (хоть об этом и не говорится в тексте статьи) добирался до Польши весьма непростым путем. Ну а как он попал в Россию? На этот вопрос ответил замечательный российский историк литературы Арлен Викторович Блюм (1933--2011), который за три месяца до публикации статьи Доминики Матерской напечатал в журнале «Звезда» (№ 6/2003) весьма интересную статью «Английский писатель в стране большевиков».
Позже она была перепечатана в авторском сборнике статей «От неолита до Главлита» (2009), отражена в соответствующей витрине «Журнального зала» и… ну и много где еще. Здесь я приведу весь этот небольшой текст, сопроводив его некоторыми иллюстрациями. (И да: я отнюдь не первый, кому такая мысль — насчет иллюстраций — пришла в голову. В Сети можно найти и другие варианты).
АНГЛИЙСКИЙ ПИСАТЕЛЬ в СТРАНЕ БОЛЬШЕВИКОВ. К 100–летию ДЖОРДЖА ОРУЭЛЛА
«Незнание — сила» (партийный лозунг).
Дж. Оруэлл.«1984»
Эрик Артур Блэр (1903–1950), вошедший в 1933 г. в литературу под именем Джорджа Оруэлла, в России, разумеется, никогда не был…
Мало того: книги его — прежде всего сказка–притча «Animal Farm» и принесший ему мировую славу роман–антиутопия «1984», вышедший впервые в июне 1949 г., за полгода до смерти писателя,
— в легальном, «гутенберговском» исполнении пришли к российскому читателю спустя 40 лет после кончины автора, в самом конце 1980–х годов. Этот срок «невстречи» с Оруэллом следует все же уменьшить примерно вдвое: в конце 1960–х в российском «самиздате» появился и стал ходить по рукам — не без риска для читателя — перевод «1984», который множество раз перепечатывался на машинке или изготавливался фотоспособом (у автора этих строк с тех пор сохранилась машинописная, наверное, 4–я или 5–я копия «закладки»).
Весьма занимательна история проникновения к советскому читателю сатиры «Animal Farm», написанной в 1943 г. и изданной в 1945–м, название которой по–русски переводится сейчас как «Скотский Хутор» или «Скотный Двор». В переводе на русский она вышла впервые в 1949 г. во Франкфурте–на–Майне. Однако в аннотированной библиографии статей об Оруэлле (Jeffry and Walerie Meyers. George Orwell. An Annotated Bibliograpy of Criticis. N. Y. — London, 1977) указано, что за два года до этого она вышла на украинском языке. В английской библиографии воспроизведена обложка такой книги: «George Orwell. Колгосп тварин. З англiйскої мови переклав IВАН ЧЕРНЯТИНЬСКИЙ (Мюнхен. Видавництво «Прометей». 1947)». По–русски это название звучит как «Колхоз животных» или «Скотский колхоз».
Один мой знакомый в 1960–е годы познакомился с книгой также по зарубежному изданию на украинском языке, название которого звучит еще лучше: «Свинячий колгосп»… Отметим также, что сама упомянутая библиография также оказалась в спецхране нашей Публички: на титульном листе отпечатан чернильный шестигранник («шайба» на цензорском жаргоне, который ставился на запрещенных иностранных книгах) с вписанным в него № 444; возвращена книга из спецхрана только в годы перестройки, в 1988 г.
Публикуемые далее документы, хранящиеся, главным образом, в Российском государственном архиве литературы и искусства, позволяют сейчас еще далее отодвинуть этот срок: во всяком случае, «ограниченному», как принято говорить, «контингенту» лиц имя писателя кое–что говорило в СССР уже в 1930–е годы и вызывало интерес, хотя и весьма специфического свойства. С одной стороны, оно уже тогда было знакомо некоторым критикам и литературоведам, специализировавшимся в английской литературе, с другой, если употребить щедринское выражение, — «лицам, на заставах команду имеющим»: цензорам, не пропускавшим книги Оруэлла на таможнях и почтамтах; сотрудникам получекистской Иностранной комиссии Союза советских писателей, внимательно наблюдавшим за настроениями и политическими пристрастиями зарубежных писателей; собственно «чекистам» (тогда — сотрудникам опять–таки Иностранного отдела НКВД), составлявшим особые, основанные на агентурных данных, досье на видных деятелей зарубежной культуры. Именно последние категории «компетентных и доверенных лиц» и должны были обеспечить вот эту самую «невстречу» российского читателя с Оруэллом, и не только с ним одним.
Впервые, как можно полагать, имя Оруэлла встречается в советских документах уже в 1937 г. — в делах архивного фонда журнала «Интернациональная литература». Кстати сказать, этот журнал, выходивший десять лет (с 1933–го по 1943 г.), несмотря на зловещее время, сумел впервые познакомить читателя со многими выдающимися произведениями современной западной литературы. Достаточно назвать имена Стейнбека, Хемингуэя, Томаса Манна, Дос–Пассоса; в нем даже печатались фрагменты романа Джойса«Улисс».
Ему позволялось гораздо больше, чем другим советским журналам: в глазах западных розоватых интеллектуалов выход «Интернациональной литературы» должен был создать привлекательный образ Страны Советов. В деле под названием
«Письма редакции американским (на самом деле, и английским. — А. Б.) писателям и деятелям культуры о получении рукописей, высылке журнала и др.» имеется на английском языке следующее письмо. Приводим его в переводе:
«Май 31, 1937.
Дорогой мистер Оруэлл!
Я прочитал рецензию на Вашу новую книгу «Дорога на Уиган– Пир» и чрезвычайно ею заинтересовался.
Не могли бы мы попросить Вас переслать нам экземпляр этой книги, что позволило бы нам представить ее нашим читателям, по крайней мере, отозвавшись о ней в нашем журнале, русском издании
«Интернациональной литературы».
С благодарностью
искренне Ваш С. Динамов, главный редактор». [1]
На полях — рукописная пометка: «Ответ Оруэлла в секр<етной> переписке» (подпись неразборчива), которая и позволила продолжить поиски. Обнаружено письмо Оруэлла (кажется, единственное, посланное в Советский Союз) в том же фонде «Интернациональной литературы», но в другом архивном деле, рассекреченном только в 1990–е годы и называвшемся весьма пространно и примечательно:
«Письмо Оруэлла (Orwell) Джорджа Динамову Сергею на англ. яз. с приложением копии письма редакции журнала «Интернациональная литература» в Иностранный отдел НКВД о принадлежности Джорджа Оруэлла к троцкистской организации и прекращении с ним отношений. 2–28 июля 1937 г. 5 лл.». [2]
Публикуем письмо Оруэлла в переводе:
«The Stores. Wallington. Near Baldock. Herts.
England 2.7.37
Дорогой товарищ, простите, что не ответил ранее на Ваше письмо от 31 мая. Я только что вернулся из Испании, а мою корреспонденцию сохраняли для меня здесь, что оказалось весьма удачным, так как в противном случае она могла бы потеряться. Отдельно посылаю Вам экземпляр «Дороги на Уиган–Пир». Надеюсь, что Вас могут заинтересовать некоторые части книги. Я должен признаться Вам, что в некоторых местах второй половины романа речь идет о вещах, которые за пределами Англии могут показаться несущественными. Они занимали меня, когда я писал эту книгу, но опыт, который я получил в Испании, заставил меня пересмотреть многие мои взгляды.
Я до сих пор еще не вполне оправился от ранения, полученного в Испании, но когда я смогу взяться за работу, я попытаюсь написать что–нибудь для Вас, как Вы предлагали в предыдущем письме. Однако я хотел бы быть с Вами откровенным, потому я должен сообщить Вам, что в Испании я служил в П.О.У.М., которая, как Вы несомненно знаете, подверглась яростным нападкам со стороны Коммунистической партии и была недавно запрещена правительством; помимо того, скажу, что после того, что я видел, я более согласен с политикой П.О.У.М., нежели с политикой Коммунистической партии. Я говорю Вам об этом, поскольку может оказаться так, что Ваша газета (так у Оруэлла: «paper». — А. Б.) не захочет помещать публикации члена П.О.У.М., а я не хочу представлять себя в ложном свете.
Наверху найдете мой постоянный адрес. Братски Ваш
Джордж Оруэлл (подпись–автограф)».
Такая неожиданная концовка письма заставила редакцию тотчас же обратиться в соответствующие инстанции, аналогичные
«Министерству Любви», если снова вспомнить «1984»:
«28 июля 1937 г. В Иностранный отдел НКВД
Редакция журнала «Интернациональная литература» получила письмо из Англии от писателя Джорджа Оруэлла, которое в переводе направляю к сведению, в связи с тем, что из ответа этого писателя выявилась его принадлежность к троцкистской организации «ПОУМ».
Прошу Вашего указания о том, нужно ли вообще что–либо отвечать ему и, если да, то в каком духе? P. S. Напоминаю, что я до сих пор не получил ответа на пересланное Вам письмо Р. Роллана.
Редактор журнала «Интернациональная литература» (Т. Рокотов)».
Перевод в указанном деле отсутствует, ответа на этот запрос также обнаружить не удалось, но, видимо, «товарищи из органов» посоветовали редакции все–таки ответить Оруэллу. Во всяком случае, в том же деле хранится вырванный из настольного календаря с датой 6 июля 1937 г. листок с таким рукописным и неподписанным текстом на русском языке:
«Мистер Джордж Оруэлл.
Редакция журнала «Интернациональная литература» получила Ваше письмо, в котором Вы отвечаете на п/письмо (очевидно, прошлое или предыдущее. — А. Б.) от 31 мая. Характерно, что Вы откровенно поставили нас в известность о своих связях с ПОУМ. Вы этим правильно предполагали, <что> наш журнал не может иметь никаких отношений с членами ПОУМ, этой организацией, как это подтверждено всем опытом борьбы испанского народа против интервентов, <являющейся> одним из отрядов «Пятой колонны» Франко, действующей в тылу Республиканской Испании». Судя по всему, перед нами явная «заготовка» письма Оруэллу, своего рода черновик, сопровождаемый правкой, зачеркиваньями и т.д. [3]
Автор его, как мы видим, даже благодарит Оруэлла за «искренность», но одновременно сообщает о «разрыве отношений». Дальнейшие контакты с ним «Интернациональной литературы» (как и все другие) на этом обрываются, тем более что и самому главному редактору журнала, инициатору переписки с Оруэллом, виднейшему знатоку западноевропейской литературы и одному из крупнейших шекспироведов Сергею Сергеевичу Динамову (1901–1939) оставалось занимать этот пост (да и вообще жить) недолго: в 1938 г. он подвергся аресту, а еще через год погиб в ГУЛАГе (скорее всего, расстрелян).
Вторая половина письма Оруэлла Динамову производит, на первый взгляд, странное впечатление. И в самом деле, в 1937 г. (год–то каков!) английский писатель пишет в редакцию московского, следовательно «коммунистического», журнала, посылает только что вышедший свой роман «The Road to Wigan Pier» («Дорога на Уиган–Пир»), в котором изображена тяжелая жизнь шахтеров Ланкшира и Йоркшира в период депрессии (видимо, именно поэтому он и заинтересовал редакцию), и, вместе с тем, сообщает о себе такие вещи, которые исключают публикацию этого романа в журнале.
Очевидно, Оруэлл, справедливо опасаясь, что такая публикация может иметь нежелательные последствия для главного редактора, решил предупредить его, выражаясь на современном жаргоне, не захотел его «подставить»; во–вторых, писатель, отличительными характеристическими чертами которого всегда были беспредельная честность и прямота — как в сложных жизненных обстоятельствах, так и в творчестве, — не хотел, как он сам пишет, «представлять себя в ложном свете». В этом, видимо, проявилось и английское джентльменство.
Об участии Оруэлла в испанских событиях в конце 1936 — начале 1937 гг. написано уже немало, да и сам он рассказал об этом в книге «Памяти Каталонии», очерке «Вспоминая войну в Испании» и других произведениях.
Суть дела сводится к тому, что, занимая антифашистские позиции, исповедуя придуманный им «демократический социализм», Оруэлл вместе с женой отправился в Испанию. Прибыл он в Барселону, причем формально не будучи связан ни с одним органом печати, как «свободный журналист», и записался, надо сказать, более или менее случайно, в ряды милиции «ПОУМ» (POUM — Partido Obrera de Unificacion Marxista — Объединенная рабочая марксистская партия).
Он принимал участие в боевых действиях, был ранен, но вскоре, по указке Коминтерна, получившего на сей счет инструкции из Москвы, барселонские рабочие полки ПОУМ (так же, как и некоторые части анархистов и других «инакомыслящих») были объявлены «троцкистскими», поставлены вне закона республиканским правительством.
(Оруэлл с щенком в руке на первом снимке и тот, который выше всех, -- на втором. W.)
Членов ПОУМ стали называть «пятой колонной», «изменниками», даже «фашистами». Начались массовые аресты, бессудные зверские казни, что, в частности, нашло отражение в романе Хемингуэя«По ком звонит колокол».
Оказалось, что для промосковски настроенных коммунистов эти антифашистские массовые движения были страшнее и ненавистнее, чем фалангисты Франко вместе с итальянскими и германскими летчиками. Руководители развязанной кампании действовали по модели тех политических процессов, которые как раз в это время проходили в Москве. Ничего нового, впрочем, в этом не было. В свое время католическая церковь придерживалась похожего правила, по которому «для Ватикана страшнее не атеист, а усомнившийся католик».
Только что оправившемуся от тяжелого ранения Оруэллу каким–то чудом удалось избежать участи многих иностранных волонтеров, сражавшихся в рядах республиканской армии (в том числе и англичан), и с огромным трудом перебраться во Францию. Впечатления, полученные им в Испании, а несколько позже — знакомство с материалами политических процессов в СССР и другими документами заставили его резко изменить свою позицию, в определенной степени расстаться с прежними иллюзиями, столь распространенными в среде западной интеллигенции… В статье «Почему я пишу» (1946) он так сформулировал свою позицию: «Испанская война и другие события 1936–1937 годов нарушили во мне равновесие; с тех пор я уже знал, где мое место. Каждая всерьез написанная мной с 1936 года строка прямо или косвенно была против тоталитаризма…» [4]. Можно сказать, что результатом и последствием идейного кризиса, который испытал Оруэлл в эти годы, и стало создание «Фермы зверей» и романа «1984», принесших ему всемирную славу.
облако тэгов
