12. В рубрике «Иностранный рассказ» напечатаны два текста.
12.1. Новеллу американской писательницы Элизабет Хэнд/Elizabeth Hend, которая в оригинале называется “Winter’s Wife” (2007, ант. “Wizard: Magical Tales from the Masters of Modern Fantasy”; 2007, ант. “Dark Alchemy: Magical Tale from the Masters of Modern Fantasy”; 2012, авт. сб. “Errantry: Strange Stories”), перевел на польский язык под названием “Żona Zimy/Жена Зимы” КОНРАД ВАЛЕВСКИЙ/Konrad Walewski (стр. 17—33). Иллюстрации НИКОДЕМА ЦАБАЛЫ/Nikodem Cabała.
«Небольшая повесть о том, что в мире есть силы, которые намного старше человечества и которым тому не стоит противопоставлять свою неуемную жажду истребления (изменения) окружающего мира. Повесть о том, что природа может ответить тем, кто считает себя венцом творения и имеющим право делать все, что ему заблагорассудиться. Или сама, или через тех, кто помнит, что это не так...
В общем-то — несложный сюжет. Но колоритные место действия и основные персонажи. Плотник — сам по себе воспринимается как некий хранитель окружающей эти места природы. А его привезенная из Исландии жена и вовсе как некое древнее и неподвластное времени существо, призванное оберегать эту природу от уничтожения ее жадными до прибыли людьми. И делает она это весьма эффективно...» (ash945, FANTLAB).
Новелла номинировалась на получение премии “Locus”. На русский язык ее перевела под названием «Жена Зимы» О. СТЕПАШКИНА в 2010 году (ант. «Черная магия»).
И это второе появление художественного произведения писательницы на страницах нашего журнала (первое см. “Nowa Fantastyka” 8/2007).
Заглянуть в карточку новеллы можно ЗДЕСЬ А почитать о писательнице можно ТУТ
12. 2. Рассказ, который в оригинале называется “Article of Faith” (2008, “Postscripts”, Summer; 2012, авт. сб. “Win Some, Lose Some”; 2014, “Nova, № 22), написал американский писатель Майк Резник/Mike Resnick. Его перевела на польский язык под названием “Artykuł wiary/Предмет веры” ЭЛЬЖБЕТА ГЕПФЕРТ/Elżbieta Gepfert (стр. 34—40). Иллюстрации ЯРОСЛАВА МУСЯЛА/Jarosław Musiał. И это восемнадцатое появление писателя в нашем журнале (см. тэг «Резник М.»).
«В церкви преподобного Морриса появился новый робот-уборщик. Чтобы скоротать время, Моррис иногда беседует с ним о Боге» (mist, FANTLAB).
Рассказ номинировался на получение премии “Hugo”. Он переводился помимо польского на венгерский и немецкий языки.
На русский язык его перевела под названием «Предмет веры» Т. МУРИНА в 2009 году (журнал «Если», № 3/2009)
В карточку рассказа можно заглянуть ЗДЕСЬ А почитать об авторе можно ТУТ
11. В рубрике “Publicystyka” напечатано интервью, которое польский журналист Конрад Валевский/Konrad Walewski взял у американской писательницы НФ, фэнтези и horror-а Элизабет Хэнд/Elizabeth Hand. Интервью носит название:
В ПОИСКАХ ТРАНСЦЕНДЕНЦИИ
W poszukiwaniu transcendencji
КОНРАД ВАЛЕВСКИЙ: Действие вашего первого романа «Всю зиму напролет» (“Winterlong”, 1990) на первый взгляд разворачивается в постапокалиптическом мире, но если присмотреться к нему поближе, то можно увидеть, что это произведение сочетает в себе элементы научной фантастики и фэнтези. В этом отношении вы были одной из первых писательниц, заинтересовавшихся подобным сочетанием. Это была ваша оригинальная идея?
ЭЛИЗАБЕТ ХЭНД: Когда я была ребенком, мне нравилась фэнтези. Я мало читала научной фантастики, моими любимыми книгами в то время были книги Дж. Р.Р. Толкина, Э.Р. Эддисона и Лорда Дансени. Фэнтези в том виде, в каком мы ее знаем сегодня, содержащей различные современные элементы, то есть городской фэнтези, не было — она появилось только в 1960-х и 1970-х годах. В распоряжении читателя была фэнтези рубежа XIX – XX веков. Тогда мне очень нравились фантастические фильмы, но я не читала научную фантастику. Когда мне было около десяти лет, и мои родители вместе со мной проводили свой отпуск в штате Мэн, я прочитала книгу, к которой была оторвана обложка. Это была странная, невероятно увлекательная история, которая произвела на меня огромное впечатление, но я не знала ее название. Лишь много лет спустя я наткнулась на некую книгу в букинистическом магазине, купила ее, прочитала и оказалось, что это тот самый роман «Умирающая Земля»Джека Вэнса, написанный в традициях научной фэнтези. Думаю, это была одна из первых, если не первая книга, написанная в таком ключе.
Это оказало на меня значительное влияние, поэтому, взявшись за написание романа «Всю зиму напролет», расширение моего рассказа «Мальчик на дереве» (“The Boy in the Tree”, 1989), я решила сочинить роман с элементами сверхъестественного, действие которого происходит в будущем, что по определению классифицировало его как НФ, но мне хотелось, чтобы книга имела некоторые элементы, более характерные для фэнтези. Кроме того, я пребывала под большим влиянием Джина Вулфа, действие «Книги Нового Солнца» которого разворачивается в столь далеком будущем, что все события больше напоминают фэнтези, чем научную фантастику, как и творчество Вэнса. В то время я любила читать такие романы, и так как их было не слишком много на рынке, то решила написать что-нибудь в этом стиле.
КОНРАД ВАЛЕВСКИЙ: «Пробудить Луну» (“Waking the Moon”, 1994) — первый роман, раскрывающий в широком масштабе ваш интерес к мифам и мифологии, которые играют очень важную роль в вашем творчестве. Что дала вам мифология, какого рода вдохновение?
ЭЛИЗАБЕТ ХЭНД: Прежде всего, это был дионисийский миф, который пронизывает уже и «Всю зиму напролет». При написании своих ранних рассказов я во многом вдохновлялась греческой мифологией. Если проанализировать мою работу в целом, то, вероятно, можно увидеть, что в ней больше всего отсылок именно к греческой мифологии. Всю свою жизнь я чрезвычайно увлекалась мифом о Дионисе, и в то же время это было чем-то тем, что побуждало меня исследовать другие мифологии, возвращаться в прошлое, предшествовавшее дионисийским ритуалам, чтобы исследовать их источники. Это было нечто вроде путешествия, которое и привело меня к «Пробудить Луну». Некоторые элементы романа я придумала, другие почерпнула из чтения, но должна признаться, что к мифу о Дионисе я то и дело возвращаюсь в той или иной форме.
КОНРАД ВАЛЕВСКИЙ: Как бы ритуально...
ЭЛИЗАБЕТ ХЭНД: Да, как бы ритуально. Дело в том, что Дионис был одним из самых ранних известных нам богов в греческой культуре. Если пройтись по его следам, то окажется, что его культ стал распространяться на все новые и новые регионы, становясь при этом все темнее и страннее. Одно из важных свойств мифа — то, что он может подвергаться беспрерывным трансформациям, и именно это меня в нем и привлекает. Дионис — бог театра, экстаза и опьянения. Это своего рода трансцендентное видение, которое может стать как ужасающим и смертоносным, так и эпифаническим. Это были элементы, которые я хотела включить в свое творчество. То есть Дионис -- своего рода универсальный, многофункциональный бог на разные случаи жизни.
КОНРАД ВАЛЕВСКИЙ: Но в «Пробудить Луну» и последующих книгах вы также создали исключительно увлекательную и притягательную атмосферу и в то же время ввели своего рода бинарную оппозицию между двумя орденами: Бенанданти и Маланданти. Откуда взялась такая идея?
ЭЛИЗАБЕТ ХЭНД: Бенанданти действительно существовали, хоть и не в той форме, в которой я их представила. Честно говоря, идея пришла мне в голову во время чтения одной из книг Энн Райс, в которой она описывает тайное общество, организацию, управляющую миром, под названием Таламаска. Тогда я подумала, что смогу сделать что-то подобное. В тот период я наткнулась на книги итальянского историка Карло Гинзбурга, который писал о Средневековье и Ренессансе, а также о группе под названием Бенанданти, или Добрые странники. Это была секта, задачей которой было собираться в полнолунные ночи на пустынных полях и сражаться с ведьмами. Они были христианами, католиками, борющимися с ведьмами, но ритуалы, которые они совершали, хотя и не подозревая об этом, были остатками ранних языческих обычаев, поэтому хотя они и считали, что борются с ведьмами, действовали по сути аналогично им. Я прочитала об этом и подумала, что это ведь нечто фантастическое, потому что их считали не только защитниками людей от ведьм, но и зачастую -- оборотнями. В этом есть что-то невероятно странное. Джон Кроули также использовал эту идею. Когда я прочитала его «Любовь и сон», второй роман из серии «Эгипет», то поняла, что Бенанданти также фигурируют там, хотя он не использует для них этого названия и не делает их центральным мотивом книги. Я спросила его об этом, и он признался, что тоже читал Гинзбурга. Я подумала, что это отличный материал для использования. Я сделала Бенанданти организацией, которая существовала многие века, но со временем оказалась одержимой идеей поддержания некоторого порядка в мире. В то же время я не стала развивать Маланданти настолько, насколько следовало бы, поэтому мне придется в какой-то момент вернуться к ним и прояснить любые несоответствия, но я не хотела, чтобы бенандантинцы рассматривались как фундаментальное зло, особенно Бальтазар Варник, хороший человек, попавший в сети злой бюрократии. Он один из персонажей, к которым мне нравилось возвращаться, потому что он представляет собой своего рода моральную силу, ставящую под сомнение причину своего существования и своих действий, которые имели целью поддержание этого самого порядка в мире.
КОНРАД ВАЛЕВСКИЙ: Кстати, о ваших персонажах: я заметил, что большинство из них отмечены болью или какими-то болезненными переживаниями. Считаете ли вы, что это важный элемент создания персонажа?
ЭЛИЗАБЕТ ХЭНД: Не знаю; это хороший вопрос. Меня очень привлекают герои с недостатками, и мне гораздо интереснее, когда я начинаю работать над персонажем, который отмечен какими-то изъянами или в чем-то несовершенен, посмотреть, как он будет справляться как в положительном, так и в отрицательном контексте. Я просто считаю, что персонаж со сложной психикой гораздо интереснее. Я когда-то читала «Тритона»Сэмюэля Р. Дилэни, герой которого попросту говоря придурок — человек, который неизменно неправильно интерпретирует все сигналы, которые получает от других людей, и понятия не имеет, как формировать межличностные контакты. Он становится одержимым некой женщиной, которая поначалу интересуется им, а потом понимает, что имеет дело с крайне неинтересным типом. Я прочитала эту книгу, и мне пришло в голову, что можно написать научно-фантастический роман, в котором фэнтезийные компоненты фактически отсутствуют на переднем плане, потому что роман фокусируется на том, как сильно человек может ошибаться в своем понимании действительности, насколько далек он может быть от понимания ее. И при этом такой человек может быть крайне антипатичным литературным персонажем. Это запомнилось мне: можно создать крайне неприятного или чрезвычайно странного героя, который тем не менее сможет вытащить на себе весь роман. Подобного результата я пыталась добиться в романе «Потерянное поколение» (“Generation Loss”, 2007). Писать о таких персонажах мне интереснее всего. Во всём есть какие-то изъяны, какие-то трещины, через которые пробивается свет. Это то, что я хочу, это то, что меня привлекает. У меня дома лежат кучи всяких сломанных вещей. На полках стоит целый набор керамики, которая имеет некоторые недостатки, но если вы посмотрите на них как на нечто целое, то увидите, что они выглядят великолепно, вы не заметите в них никаких недостатков.
КОНРАД ВАЛЕВСКИЙ: В этом есть нечто удивительное. Когда я был ребенком, для меня это было большой проблемой, потому что я хотел, чтобы все было идеально и безупречно. И только потом понял, что это естественный порядок вещей, что во всем есть какой-то изъян, некий шрам. И когда я прочитал книгу Роберта Блая о посвящении...
ЭЛИЗАБЕТ ХЭНД: «Железный Джон» (Robert Bly “Iron John: A Book About Man”, 1990).
КОНРАД ВАЛЕВСКИЙ: Да. Оказалось, что в одной из глав обсуждается важность шрамов в процессе инициации.
ЭЛИЗАБЕТ ХЭНД: Да, это правда, так оно и есть. Это одна из причин, по которым у меня так много татуировок. Шрам – это один из аспектов человечности, который нам следует научиться понимать. Речь идет не о том, что если человека охватывает некая жуткая ярость, он должен выйти на улицу и устроить там кровавую баню, а о том, чтобы найти ей выход, как сказано в "Железном Джоне" — для этого и нужен ритуал. Такой ритуал -- это то, что призвано объединить нас, заставив нас осознать наши раны, неудовлетворенные потребности или этапы развития, которые нам нужно пройти. Мы создаем ритуалы, чтобы достичь своего рода объединения самих себя. Это одна из проблем, которые я старалась показать в своих книгах. Не столько предложить это объединение, сколько показать, что даже сегодня существует своего рода ритуальный аспект нашей жизни. Мы что-то теряем, когда избавляемся от него, мы теряем что-то, когда отвергаем потребность в трансцендентности, когда не осознаем этого, когда забываем об этом, когда пытаемся притвориться, что это не имеет смысла. Это заставляет нас в некоторой степени терять нашу человечность. Это то, что я пыталась передать в своих книгах. Однако сам трансцендентный опыт и его трансформационная энергия также могут нанести раны...
КОНРАД ВАЛЕВСКИЙ: Как пишет Блай, это и есть инициация (посвящение)...
ЭЛИЗАБЕТ ХЭНД/: Именно. Вы можете пережить прозрение, но оно может и уничтожить вас. Я всегда считала, что когда читаешь роман о сверхъестественных явлениях, фэнтези в стиле романа «Лев, колдунья и платяной шкаф», такая проблема вообще не принимается во внимание, а ведь если бы мы сейчас открыли дверь такого шкафа, нашли проход в другой мир и вошли в него, это могло бы иметь самые разные непредвиденные последствия, например нас стошнило бы, потому что это было бы прямо-таки невероятным происшествием. Мне всегда казалось, что во многих книгах, написанных в условностях традиционной фэнтези, в которых люди плавно переходят из нашего мира в другой или сверхъестественный мир вторгается в наш, это всегда происходит предельно гладко и не оказывает на людей особого влияния. А я считаю, что нечто подобное может разрушить жизнь человека. М. Джон Харрисон блестяще иллюстрирует эту проблему, показывая, что когда человек сталкивается с чем-то новым, это может оказаться самым необыкновенным событием за всю его предыдущую жизнь, но когда это столкновение закончится, окажется, что он будет носить шрамы от этого опыта всю оставшуюся жизнь. Это одна из тем, которой я уделяю больше внимания, чем другим -- при соприкосновении с каким-либо произведением искусства, с фильмом, книгой, картиной или музыкальным произведением можно получить раны, иногда настолько глубокие, что человек осознает, что они полностью изменили его жизнь. Обычно это означает, что он стал лучше.
КОНРАД ВАЛЕВСКИЙ: То, что вы только что сказали, чрезвычайно важно. Когда я работал со студентами, на первых занятиях я обычно просил их назвать мне книгу, которая, по выражению Борхеса, «дала им пинка», то есть растревожила их или даже изменила жизнь. И, к сожалению, многие из них не могли припомнить, чтобы читали такую книгу. Поэтому не все воспринимают литературу и искусство таким образом.
ЭЛИЗАБЕТ ХЭНД: Это плохо. Я думаю, что это очень плохо для человека, как на индивидуальном, так и на культурном уровне. Тем не менее, люди нуждаются в таком опыте и желают его. Это одна из причин возрождения религиозных обрядов в нашей стране: люди утратили ощущение более глубокого смысла жизни, который не может быть получен из потребительства или политической активности. Они ищут его и в браке, и в дружеских отношениях, и в семье, но и там не находят, хотя должны были бы, хотя бы в незначительной степени. Люди пытаются свалить все в одну сумку и из любви, секса или пластической хирургии сделать вывод, что жизнь имеет какое-то более широкое измерение, но тем самым они закрываются от возможности ощутить его, это самое измерение, в повседневном жизненном опыте. В том, что они выходят из домов и оказываются в городе, в деревне, в каком-то пространстве. Опыт пребывания в мире и осознание того, что вокруг существует множество вещей, которые невозможно предсказать или контролировать, смотрение в небо и видение его света все больше маргинализируются. Мы теряем что-то чрезвычайно важное. Сегодня люди уделяют больше времени второстепенным медиа, таким как фильмы или видеоигры, и упускают то, что можно было бы назвать неожиданным просветлением, которое можно испытать, просто находясь в этом мире. Мы теряем ощущение тайны, потому что все, что у нас есть, искусственное -- вы достигаете новых уровней в «World of Warcraft», но последний рубеж в этой игре запрограммирован, а в окружающем вас мире никто такого последнего рубежа не запрограммировал.
КОНРАД ВАЛЕВСКИЙ: : «Черный свет» (“Black Light”, 1999) — это роман, в котором много музыки. Насколько музыка важна для вашей работы и что она дает вам как писателю?
ЭЛИЗАБЕТ ХЭНД: Я очень люблю музыку, хотя у меня нет музыкальных талантов. Я не умею играть, но я росла в 1960-х и входила во взрослый возраст в 1970-х, так что мне повезло -- на моих глазах в Вашингтоне и Нью-Йорке начиналась эра панка, что, конечно же, оказало на меня огромное влияние. Это был настоящий музыкальный взрыв, который в каком-то смысле имел свои корни в движении битников и символизме, что казалось мне интересным и что я хорошо понимала, потому что хотела стать писателем. Я почти беспрестанно что-то слушаю. Сейчас это немного сложно, потому что очень много действительно интересной музыки. Существует множество увлекательных звуков, которые можно скачать из Интернета, невероятно много разновидностей и жанров. Музыка – еще один вид экстатического опыта. Мне кажется, людям легче пережить что-то трансформационное и трансцендентное во время концертов, которые в нашей культуре являются своего рода отправной точкой для более глубокого ощущения мира. Мы больше не отправляемся в пустыню, чтобы танцевать там несколько дней или поститься, надеясь испытать религиозное видение, а принимаем участие в художественных мероприятиях, таких как «The Burning Man». Вы можете пойти на фестиваль в Гластонбери и поваляться в грязи, или пойти в клуб, или вы можете запереться в своей комнате и слушать одну и ту же песню снова и снова в наушниках. Все это представляет собой чрезвычайно доступный экстатический опыт.
КОНРАД ВАЛЕВСКИЙ: В этом есть что-то вроде ритуала.
ЭЛИЗАБЕТ ХЭНД: Да, это ритуал. Когда люди идут в клуб, они надевают особую одежду, одеваются определенным образом, как в рейв-культуре, которая переживает своего рода возрождение; они находятся среди других людей и переживают вместе с ними что-то, так что в этом есть нечто вроде ритуала.
КОНРАД ВАЛЕВСКИЙ: Но помимо музыки, в «Черном свете» хватает также критики всевозможных сообществ и обществ взаимного восхищения.
ЭЛИЗАБЕТ ХЭНД: Потому что такие сообщества-общества очень легко развратить, если они становятся слишком изолированными и эмоционально и физически замыкаются в себе. Чем-то вроде змеи, пожирающей собственный хвост, как в названии группы —«Pop Will Eat Itself». Любая такая закрытая система, которая не открывается для других, через некоторое время становится упадочной и коррумпированной, и в конечном счете падает. В «Черном свете» я хотела проиллюстрировать этот процесс на основе опыта, который получила в городке, в котором выросла. Поэтому в конце романа Лит выламывается из этого сообщества и попросту покидает его, отказываясь принимать участие в ритуале приема предложения. Это то, что сделал бы настоящий художник, который не позволил бы замуровать себя в узком кругу писателей.
КОНРАД ВАЛЕВСКИЙ: «Смертельная любовь» (“Mortal Love”, 2004), среди многих других элементов, раскрывает ваш интерес к искусству прерафаэлитов. В какой степени изобразительное искусство влияет на ваше творчество?
ЭЛИЗАБЕТ ХЭНД: Я люблю писать о художниках. В детстве я очень хотела стать художницей, но мне хватило таланта только на то, чтобы научиться рисовать. Моя бабушка училась искусству иллюстрации в Париже в 1920-х годах, некоторые члены моей семьи — очень талантливые художники. Меня увлекает искусство в целом, сам творческий процесс, потому что это еще один портал, ведущий к опыту трансцендентности, именно об этом идет речь в романе. Я недостаточно разбираюсь в музыке, чтобы о ней писать, а писать о писательстве невероятно скучно, меня как-то не привлекают книги о писателях, но живопись чрезвычайно выразительна. Будучи писателем, я должна уметь писать о пейзажах, цветах и подобных явлениях. Меня также восхищает сама телесность живописи – не только то, что вы берете в руку кисть и водите ею по холсту, но и то, что вы черпаете какие-то элементы из окружающего вас мира и, используя их, создаете на холсте другой мир. А еще есть целое явление, связанное с художниками с сильным видением, безумными мечтателями, которые очаровывают меня с детства. В «Смертельной любви» персонаж Якобуса Канделла был вдохновлен психически больным художником РИЧАРДОМ ДАДДОМ, создававшим невероятные картины с феями. Когда я впервые увидела их в галерее Тейт, они оказались очень крошечными, и в то же время чрезвычайно выразительными. Вы видите их и спрашиваете себя: кто мог себе представить нечто подобное? Потому что это уникальное, экстравагантное видение мира, и при этом художник обладал способностью выразить его с почти фотографической точностью. Все это меня чрезвычайно увлекает, вот почему мой последний роман «Потерянное поколение» (“Generation Loss”, 2007) рассказывает о фотографе.
КОНРАД ВАЛЕВСКИЙ: В вашем творчестве большое место занимает также литературная критика. Каковой представляется вам современная литература с вашей точки зрения, что в ней кажется вам наиболее привлекательным?
ЭЛИЗАБЕТ ХЭНД: Джордж Сондерс — превосходный писатель, один из новых и замечательных творцов. Великолепно писательское мастерство Келли Линк. Недавно я прочитала и отрецензировала сборник из трех новелл Рика Муди, одна из которых была написана в стиле научной фантастики, и мне она показалась великолепной. Мне кажется интересным, что многие писатели мейнстрима начинают перенимать ряд образов и тем, которые писатели научной фантастики используют начиная с прошлого столетия. «Дорога»Кормака Маккарти, “The Pesthouse”Джима Крейса – это романы, которые движутся по весьма укатанным путям, но я думаю, что это прямое следствие событий 11 сентября и угроз, исходящих от глобального потепления. Внезапно все писатели и ученые начали понимать, что мы на самом деле столкнулись с миром, который отнюдь не тот, в котором мы выросли, он совершенно другой, а мы к этому не готовы. То есть для нас, фантастов, это не столь удивительно, потому что мы-то читаем о таких вещах, но уже и большинство читателей, привыкших относить фантастику к детской литературе и полной ерунде, начинает обнаруживать, что вокруг них происходит нечто такое, чего никто не ожидал. Я полагаю, для них это потрясающее событие, а для нас в этом нет ничего нового, потому что нас больше не волнуют предположения типа: «А что произойдет, если что-то уничтожит нашу цивилизацию этим летом, и уцелеют всего несколько людей, которым придется бороться за выживание? Как это будет?» Мы знаем, как это будет, потому что мы прочитали «Далгрен» и сотню других книг, в которых задаются подобные вопросы. Думаю, что если мейнстримные писатели почаще будут забредать на наши территории, это может оказаться очень интересным.
КОНРАД ВАЛЕВСКИЙ: Когда-то вы были соавтором комикса. Хотели бы вы попробовать написать сценарий компьютерной игры?
ЭЛИЗАБЕТ ХЭНД: Нет, не думаю, что смогу. Я люблю письменное слово и слишком сильно привязана к нему.
1. Открывает журнал рубрика «Галактический гонец» — короткие сообщения на разные темы, так или иначе касающиеся фантастики (стр. 2–-3). 25 февраля 2009 года умер американский писатель НФ и фэнтези Филип Жозе Фармер. Оглашены номинации на получение премии “Nebula” за 2008 год. Состоится международный фестиваль “Kino na Granicy” – основная площадка в г. Цишине. Джосс Уэдон получил премию имени Рэя Брэдбери за свои достижения в написании сценариев для кино и телевидения…
2. В рубрике “Publicystyka” под названием “W poszukiwaniu transcendencji/В поисках трансценденции” напечатано интервью, которое польский журналист Конрад Валевский взял у американской писательницы НФ, фэнтези и «ужасов» Элизабет Хэнд (стр. 4—7). К нему мы вернемся.
3. В той же рубрике “Publicystyka” напечатано еще интервью, которое некто (в публикации не указан) взял у польского знатока клингонского языка (см. сериал “Star Trek”) Павла Домбровского/Paweł Dąbrowski (стр. 8—9).
4. И еще статья в этой же рубрике “Publicystyka” -- Аркадиуша Гжегожака/Arkadiusz Grzegorzak “Nakręć sobie STAR TREKA/Сними себе «Звездный путь»” – о фанфиках знаменитого сериала, снимаемых его любителями (стр. 10—12).
5. И этой же рубрике «Publicystyka» публикуется статья Михала Висьневского/Michał R. Wiśniewski “Świnie w kosmosie/Свиньи в космосе» – о пародиях на «Звездный путь» и другие фильмы (стр. 13--14).
6. Плебисцит читателей нашего журнала за 2008 год принес следующие результаты:
-- в рубрике «Польские рассказы» победила Анна Бжезиньская с рассказом “Król na tronie, smok nad światem” (11/2008). На втором месте Адам Пшехшта с рассказом “Wilczy legion” (8/2008). Третье место разделили Конрад Левандовский с рассказом “Breslau, Mittelwalde 2” (5/2008) и Вит Шостак с рассказом “Podworzec” (2/2008);
-- в рубрике «Из зарубежной фантастики» лауреатом стал Тэд Чан с рассказом “Kupiec i wrota alchemika” (3/2008). Второе место занял Станислав Логинов с рассказом “Upadek zamka Rendol” (8/2008), третье – Питер Бигл с рассказом “Dwa serca” (7/2008);
-- в рубрике «Журналистика» на первом месте оказался Лукаш Малиновский со статьей “Heros I potwór” (9/2008). На втором месте интервью, которое Конрад Валевский взял у Томаша Диша (10/2008), на третьем – Михал Цетнаровский со статьей “Droga Smoka. Życie I twórczośc Roberta E. Howarda” (11/2008);
-- лучший художник МАРЦИН КУЛАКОВСКИЙ. На втором месте НИКОДЕМ ЦАБАЛА, на третьем – ДАРИА МАЙ.
7. И еще одна статья в рубрике “Publicystyka” – Агнешки Хаски/Agnieszka Haska и Ежи Стаховича/Jerzy Stachowicz “Zapomniana powieść z lamusa czyli szalony wynalazca I tańczący robot/Забытый роман из чулана, или Безумный изобретатель и робот-танцор” (70—71). Ею мы займемся особо.
8. В рубрике «Рецензии кинофильмов» Павел Матушек представляет фильм “Watchmen” (реж. Зак Снайдер, США, 2009);
Ежи Жимовский хвалит фильм “Coraline” (реж. Генри Селик, США, 2009);
9. Роберт Зембиньский представляет читателям журнала коробку (бокс) дисков с фильмами цикла “Niesamowite Historie/Amazing Stories” (1 сезон, реж. Стивен Спилберг и др., США, 1985) и диск с фильмами «Кино» и «Страна мертвых» из сериала “Twilight Zone” (реж. Роберт Маркович, США, 1994) (стр. 74).
10. И, в отличие от предыдущих номеров, одна рецензия на комикс (стр. 76). К ней мы вернемся позже.
Апрельский номер 2009 года — 226-й «Новой Фантастыки» и 319-й ab ovo редактируют: Павел Матушек/Paweł Matuszek (главный редактор), Мацей Паровский/Maciej Parowski (отдел польской литературы, заместитель главного редактора), Ежи Жимовский/Jerzy Rzymowski (отдел критики и публицистики), Павел Земкевич/Paweł Ziemkiewicz (отдел иностранной литературы), Ирина Позняк/Irina Pozniak и Алицья Рудник/Alicja Rudnik (графико-оформительский отдел), Катажина Казмерская/Katarzyna Kaźmierska (секретарь редакции).
Изменений в составе редакционного коллектива нет.
В списке постоянных сотрудников числятся все те же: Михал Цетнаровский/Michał Cetnarowski, Войцех Хмеляж, Павел Дептух/Paweł Deptuch, Люция Грудзиньская/Łucja Grudzińska, Аркадиуш Гжегожак/Arkadiusz Grzegorzak, Ярослав Гжендович/Jarosław Grzędowicz, Агнешка Хаска/Agnieszka Haska, Иоанна Кулаковская/Joanna Kułakowska, Вальдемар Мяськевич/Waldemar Miaśkiewicz, Лукаш Орбитовский/Łukasz Orbitowski, Бартломей Пашильк/Bartłomiej Paszylk, Ежи Стахович/Jerzy Stachowicz, Конрад Валевский/Konrad Walewski, Рафал Сливяк/Rafał Śliwiak и Якуб Винярский/Jakub Winarski.
Тема номера не обозначена.
«Галереи» в этом номере нет, вместо нее печатается реклама.
В оформлении лицевой стороны передней обложки использована работа английского мастера компьютерной графики ЭЙДРИАНА БАЛУТЫ/Adrian Baluta.
Тираж номера – 25 тыс. экземпляров. Цена экземпляра – 9 злотых 90 грошей
PUBLICYSTYKA
W POSZUKIWANIU TRANSCENDENCJI
Wywiad z Elizabeth Hand 4
Arkadiusz Grzegorzak NAKRĘĆ SOBIE „STAR TREKA” 10
Michał R. Wiśniewski ŚWINIE W KOSMOSIE 13
Plebiscyt czytelników „NF” 16
Agnieszka Haska, Jerzy Stachowicz
ZAPOMNIANA POWIEŚĆ z LAMUSA czyli szalony wynalazca i tańczący robot 70
Иоанна Кулаковская внимательно разглядывает сборник из двух романов американского писателя Роберта Силверберга «Человек в лабиринте. Станция Хауксбилль» (Robert Silverberg “Czlowiek w labiryncie. Stacja Hawksbilla”. Tłum. Zofia Kierszys, Magda Gębicka-Frąc. “Solaris”, 2008); «С точки зрения “духовной пищи”, в этой книге предлагаются два разных блюда, хотя обе истории содержат размышления и наблюдения относительно нравственности и сущности человеческой природы. Что интересно, они были написаны с разницей всего в год, но видна огромная качественная разница <…> "Человек в лабиринте" (1969) — один из самых известных романов Силверберга. Первое польское издание (1973) приобрело в глазах многих читателей статус культового произведения. Воспроизводимое сегодня в практически неизменном виде, она убеждает нас в том, что некоторые произведения классики болезненно стареют. Философский пласт оказывается не подверженным влиянию времени, но способ его передачи удручает поразительной претенциозностью, а построение персонажей и сюжета заставляют удивляться, что он вышел из-под пера столь выдающегося творца НФ.
Главный герой – Мюллер, астронавт, исследователь и дипломат, первый человек, вступивший в контакт с инопланетной разумной расой. К сожалению, он не только не смог найти у нее понимания, но и вернулся на Землю с дефектом, не позволявшим ему жить среди людей. Мюллер начал излучать суть своей психики, что оказалось слишком болезненным для других людей. Ожесточенный и циничный, он скрывается на Лемносе (в смертоносном Лабиринте, построенном вымершей цивилизацией). К сожалению, человечество вспоминает о своем герое, хотя тот уже успел его возненавидеть. Недобросовестный политик Бордмен и полный юношеских идеалов Роулинс прилетают на планету, чтобы всеми возможными способами попытаться убедить его взять на себя новую миссию. Эта троица будет вести своеобразную битву эмоций и аргументов, иллюстрируя тем самым рассуждения автора о человеческих отношениях и функционировании человека и человечества как такового. Символика этого моралитета отсылает к индийской легенде о человеке, который построил обманчивый лабиринт, чтобы укрыться в нем от врагов. Сам лабиринт — символ жизненного пути, наполненного ловушками и неправильными выборами. Никто не может ранить человека так, как его “враг” – другой человек. Так есть ли у нас шанс найти понимание у других видов разумных существ? Интересный тезис Силверберга заключается в том, что истинное познание другого человека было бы невыносимым опытом. Мы наполнены такой болью существования, таким количеством фобий, травм и противоречивых эмоций, что едва терпим самих себя. Все это портят слабенькая психология героев (их диалоги и изложенные мотивы демонстрируют уровень задиристых старшеклассников) и литературный стиль. Странный порядок слов, маньеризм, ассоциирующийся с напыщенной старомодностью. Что ж, видно, что переводчик может как спасти, так и потопить книгу.
Совершенно иной литературный уровень (работа другого переводчика) представляет «Станция Хоуксбилль» (1968). Написанная во время войны во Вьетнаме, она представляет собой своеобразную фиксацию беспокойства многих американцев того времени относительно судьбы демократии в их стране. Опасения того, что США станут тоталитарным государством, а демократия в условиях отсутствия осведомленности граждан, позволят диктатуре проникнуть через черный ход. Титульная станция (расположенная… в кембрии, миллиард лет назад) представляет собой место ссылки диссидентов --людей разных политических взглядов, объединённых своей оппозицией к власти. Отличный психологический слой, интересные сюжет и персонажи, много горько-забавных наблюдений. И вдобавок ко всему очень легко читается. Попросту жемчужина»;
Якуб Винярский не слишком лестно отзывается о сборнике интервью, взятых у американского писателя Филипа Дика в последние годы его жизни «А что, если наш мир – их рай? Последние беседы с Филипом Диком» (“A jeśli nasz świat jest ich rajem? Ostatnie rozmowy z Philipem K. Dickiem”. Red. Gween Lee i Doris Elaine Sauter. Tłum. Michał Lipa. „Helion”, 2008); «Если кто-то будет искать в этой книге жизненные истории и откровения, подобные тем, что были обнародованы Бересем после его бесед с Лемом, он будет разочарован. <…> Последние интервью с Филипом К. Диком, к сожалению, не имеют такой динамики. <…> Дик умер менее чем через два месяца после записи последнего из этих интервью. Поэтому это его последние слова, своего рода завещание и в то же время своего рода вглядывание в работу разума гения, который, как пишет в предисловии Тим Пауэрс, мог менять свои представления о реальности почти каждый день, как змея кожу. Все интервью провела и записала Гвен Ли, особа, близкая Дику, и отредактировала, если можно здесь говорить о редактировании, преподобная Дорис Элейн Сотер, еще одна давняя подруга писателя. Вероятно эта недостаточная отдаленность от собеседника и была причиной отсутствия упорядоченности повествовательного потока. Трудно найти другую причину, по которой Филип К. Дик позволяет себе такую свободу самовыражения, что временами кажется, что он бессвязно болтает. Эта свобода наверняка понравится его некритичным поклонникам и тем, кто интересуется странностями, связанными с этим эксцентричным мыслителем, одевавшим свои далеко идущие видения, страхи и предположения в костюм научно-фантастической прозы.
Но что же вынесет из книги «А что, если наш мир...» читатель, менее преданный Дику? Тим Пауэрс писал: «Если эти интервью на самом деле не запись слов сумасшедшего, то, по крайней мере, они – свидетельство, юмористическое и остроумное, но все же весьма выразительное личности художника, который сжег себя ради своего искусство». Это правда. Что бы там ни говорили, этот сборник бесед показывает художника за работой, художника, который никогда не перестает думать о книгах, которые он хотел бы написать и который ни на минуту не покидает свой по существу герметичный мир. Что видно в этих разговорах <…> так это неустанную работу ума Дика, способного даже из банальностей делать головокружительные выводы, даже не задумываясь. Также видна склонность Дика воспринимать свою работу в целом как стройный и сплоченный философский и антропологический проект, для которого такие книги, как «Убик», «Валис» или «Трансмиграция Тимоти Арчера», являются лишь очередными кирпичиками в собор мысли, строившийся годами. И только жаль, что для того, чтобы почерпнуть эти несколько действительно вкусных наблюдений и распробовать действительно гениальные замечания, приходится брести через монологи, разбавленные отступлениями, хаотичными возвращениями в прошлое и ненужными замечаниями о тривиальных обстоятельствах, в которых шли разговоры. Возможно, это ценно с точки зрения биографов, но скучно для обычного человека»;
Рафал Сливяк знакомит читателей со вторым томом фэнтезийного цикла «Господство Сумерек» британского писателя Тома Ллойда «Герольд сумерек» (Tom Llojd “Herold zmierszu”. Tłum. Agnieszka Jacewicz. “Rebis”, 2008); роман «отличается эпическим размахом, богатой баталистикой и галереей колоритных персонажей со сложными связями. Поэтому он придется по вкусу любителям традиционной фэнтези, представленной многотомными сагами, в которых нарастает напряжение и психологические дилеммы герои заменены эффектным фехтованием холодным оружием и магическими чарами»;
Михал Цетнаровский рассказывает об очередном «реалистическом» романе американского писателя Филипа Дика «Голоса с улицы» (Philip K. Dick “Głosy z ulicy”. Tłum. J. Rybski. “Rebis”, 2008); роман «был написан на рубеже 1952-53 годов, когда Филип, женатый уже во второй раз, был накануне перехода в профессионалы: после увольнения с работы он начал писать научно-фантастические рассказы, на которые был наибольший спрос. Герою романа «Голоса с улицы» повезло меньше. В книге рассказывается история нескольких месяцев из жизни альтер-эго Дика, Стюарта Хэдли, 25-летнего парня с писательскими амбициями, женатого на не понимающей его жене (и наоборот), работающего в месте, где он чувствует удушье и потерянность в жизни. Необыкновенно интересно читать ее через призму биографии Дика: взгляд через литературную замочную скважину в другое время и пространство, интимное проникновение в личные переживания и эмоции, подтвержденные в биографическом материале (пропущенном через художественную литературу, но это тонкий фильтр). Трудно найти лучшее доказательство фантастической природы литературы. Ситуация немного хуже, если кто-то сядет читать ее не как энтузиаст фэнтези, потому что книга — психологический роман, написанный в то время, когда Хемингуэй получил Нобелевскую премию и торжествовал грубый бихевиоризм, — многословна, а местами даже чересчур скучна. Время величия писателя Дика еще впереди: в книгах, в которых он будет искать человечество под небом чужих планет»;
Ежи Жимовский представляет читателям журнала сборник сказок английской писательницы Джоан Роулинг «Сказки барда Бидля» (J.K. Rowling “Baśnie barda Beedle’a”. Tłum. A. Polkowski. “Media Rodzinna”, 2008); «В 2007 году Дж.К. Роулинг написала и проиллюстрировала сборник из пяти сказок, на которых, согласно описанию, веками воспитывались сменяющие друг друга поколения волшебников. Из семи рукотворных копий «Сказок барда Бидля» она подарила шесть своим близким, обладавшим наибольшее влияние на создание серии о Гарри Поттере, а последняя была выставлена на благотворительный аукцион и куплена интернет-магазином Amazon.com почти за два миллиона фунтов. Позже книга была издана — все доходы от ее продажи идут на благотворительность (в Великобритании — Children's High Level Group, в Польше — Обществу «Наш Дом», которое занимается детьми, растущими вне семьи). Хотя сказки, собранные в этой небольшой книжке, относятся к семикнижию о Гарри Поттера (одна из них, «Сказка о трех братьях», даже была элементом одного из основных сюжетов «Гарри Поттера и Даров смерти»), было бы неправильно рассматривать их только как способ вырезать купоны из серии бестселлеров. Роулинг предлагает вернуться к сказочной традиции в ее классической форме, связанной с братьями Гримм или Андерсеном – к историям в традиционных, старомодных декорациях. <…> Добро побеждает, зло наказывается, все на своем месте, в универсальном варианте. При чтении книги британской писательницы трудно устоять перед впечатлением, что своими сказками она попала в самую точку. Сила творчества Роулинг в его укорененности в традициях, которые современность пытается устранить из нашей жизни и которые более-менее осознанно нужны нам. Сборник можно с чистой совестью поставить на полку рядом с вышеупомянутой классикой детства»;
Ежи Стахович со вздохом обреченности рецензирует одиннадцатый том эпопеи американского писателя Дэвида Вебера о Хонор Харрингтон – «Любой ценой» (Dawid Weber “Za wszelką cenę” t. 1-2 “Rebis”, 2008); «Можно ли без истерик и нервных срывов написать очередную рецензию на книгу о приключениях Хонор Харрингтон? Трудно, но осуществимо. <…> Похоже, в одиннадцатой части удивить читателя сложно. <…> Действительно, особых сюрпризов нет. Если только не вспомнить новые версии супердредноутов Королевского флота и их боевые возможности. Но через несколько первых страниц взрывается бомба в стиле лучших бразильских теленовелл: Хонор Харрингтон беременеет! Такого еще никогда не случалось. Очевидно, Вебер понятия не имел, как подстегнуть действие. Те, кто знаком с предыдущими томами, знают, что ситуация непростая: у избранника космической воительницы уже есть жена. Кроме того, их связывают и профессиональные связи. Типичная сериальная история. Враги хотят воспользоваться этим фактом и очернить Хонор, но нетрудно предположить, что они за это здорово поплатятся. <…> Вебер изо всех сил старается не дать читателю заснуть во время чтения книги. И именно это достойно похвалы»;
Иоанна Коньчак советует читателям журнала обратить внимание на сборник рассказов индийской писательницы Аниты Нэйр «История жены, попытавшейся колдовать» (Anita Nair “Opowieść żony, która spróbowała czarów”. “Świat Literacki”, 2008); «Санскритский термин “майя” описывает иллюзию, которая всего лишь отражает природу мира. Люди запутываются в ней своими желаниями, стремлениями и отчаяниями, которые отрывают их от истинной сути вещей и причиняют страдания, от которых они должны освободиться. Но оставаться в заблуждении – это искушение, перед которым трудно устоять. Анита Наир, индийская писательница, известная, среди прочего, по хорошо принятому читателями роману «Купе для дам», в сборнике рассказов «История жены, которая попыталась колдовать» показывает персонажей, оказавшихся в ловушке этого мира иллюзий. <…> Нэйр показывает, что под кожей реальности скрывается что-то неизведанное и тревожное. Просто надо уметь это заметить»;
Павел Матушек хвалит роман знаменитого классика фэнтези Лорда Дансени «Дочь короля эльфов» (Lord Dunsany “Córka króla Elfów”. Tłum. Ewa Witecka. “C&T”, 2009); «Возможно, это связано с умелым переводом, но кажется, что "Дочь короля эльфов" совсем не постарела и совсем не похожа на литературную архаику. Книга Дансени соблазняет красивой, поэтической фразой и неторопливым сказочным сюжетом. По сути эта замечательная история о тяге к волшебству и страхе перед ним не имеет ничего общего с произведениями других классиков фэнтези. Она выделяется среди них тем, что не занимается зрелищным спасением мира, а склоняется к ностальгической поэзии, волшебным туманным утрам, лесные заросли и ошеломляющие закаты, когда тяжелый золотой свет гаснет в глазах любимых игрушек, которые мы помним с детства. Шедевр!»;
Агнешка Хаска в общем хвалит роман английских писателей Брайана Уильямса и Родерика Гордона «Туннели: Глубже», т. 2 (Brian Williams, Roderick Gordon “Tunele: Glębiej”, t. 2. Tłum. Janusz Ochab. “Wilga”, 2008); «Космические путешествия — дело дорогое и сложное, то ли дело экспедиция в глубь земли. Уже с середины XIX века благодаря различным книгам известно, что если упадешь в пещеру, найдешь яму или покопаешься в саду лопатой, то, кроме того, что найдешь челюсти своих прадедов, велика вероятность наткнуться на динозавров, пауков, доброго короля или оппозицию, сосланную буквально под землю. И секретные тоннели, конечно. Два тома приключений четырнадцатилетнего Уилла «Тоннели» и «Туннели: Глубже» начинаются необычно, ведь мальчик копает вместе со своим отцом, слегка сумасшедшим археологом-музейщиком. Кстати, вся семья Берроузов — с бзиком, вот, например, мамочка, которые дни напролет проводит перед телевизором. Поэтому домом управляет двенадцатилетняя Ребекка, которая заботится о припасах, счетах и чистоте. Кроме того, Уилл страдает альбинизмом и из-за этого над ним издеваются друзья из школы – но он дружит с Честером, по кличке Комод, у которого, для разнообразия, экзема (копать это ему не мешает). И как будто этого было мало, однажды папа исчезнет с лица земли. Оказывается, дело… глубже: доктор Берроуз незаметно выкопал туннель под домом, поэтому Уилл и Честер нахлобучивают на головы шлемы и отправились в экспедицию. К их удивлению, под землей оказывается город, но на этом приятная часть путешествия заканчивается: мальчиков арестовывает подпольная полиция и спецслужбы, называемые Стиксами. А где есть спецслужбы, там есть и государство, улицы, дома, фабрики и рабы; кроме того, колонисты внизу не любят землян с поверхности. Дальше сюрпризов становится больше — Уилл узнает, что он колонист, и его настоящая мать была единственной, кому удалось сбежать из подземелья. Мальчик, вышедший из тюрьмы, знакомится с остальными членами семьи своего отца, брата и бабушки дяди. Однако остается проблема приемного отца и Честера, изгнанных Стиксами в глубину туннелей. Заручившись помощью дяди и брата, Уилл решает спасти друга и вот тут начинаются побеги, новые открытия и семейные сюрпризы. А чтобы было не столь весело, труп падает за трупом.
Авторы Родерик Гордон и Брайан Уильямс — определенно заслуживают похвалы за изобретательность, особенно если речь идет о Колонии, религиозном государстве, основанном в XIX веке фабрикантом-изобретателем, который в поисках земли обетованной спустился под землю. И, как и положено подземелью, роман мрачный и клаустрофобный, хотя и не лишен доли юмора; здесь выделяется доктор Берроуз, который в трепете бродит по подвалу, мечтая о почестях и научных званиях. Также замечательными персонажами являются сумасшедшая мачеха Уилла и удивительная Ребекка, которая оказывается не такой уж и милой девушкой. Поначалу роль главного героя слабая, но, к счастью, во втором томе Уиллу, его брату и Честеру есть где развернуться – тем более, что действие порой накаляется до предела. Также можно воротить нос от некоторых сюжетных решений, типа идеи археолога-псевдошахтера, но читатель-подросток это проглотит. Хуже дела с объемом, оба тома насчитывают в общей сложности более тысячи ста страниц и прямо-таки напрашиваются на вмешательство редакторских ножниц. К счастью, эта вещь вызывает привыкание. Остается только надеяться, что последний, третий том будет не хуже двух предыдущих»;
Павел Матушек высоко оценивает роман английского писателя Чарльза Стросса «Аччелерандо» (Charles Stross “Accelerando”. Tłum. Wojciech M. Próchniewicz. “MAG”, 2009); этот роман «прежде всего, впечатляющее видение развития человечества на ближайшие несколько столетий, потрясающее по своим масштабам и изобретательности, но также и довольно необычная, серьезная семейная сага. <…> Здесь много чего происходит, но не эти сюжетные моменты делают книгу Стросса успешной. Дело в том, что персонажи и события здесь играют второстепенную роль, они лишь создают повествовательную рамку, внутри которой этот британский творец мог дать полную волю своему воображению. Потому что на самом деле важнейшими персонажами «Аччелерандо» являются впечатляющая изобретательность Стросса и существенное обобщение и развитие всего, что до сих пор было написано о возможных путях социального, экономического и цифрового развития человечества такими писателями-фантастами, как Иган, Виндж и Стивенсон. Можно здесь, конечно, искать литературные образы и жонглировать жанровой терминологией (посткиберпанк, жёсткая научная фантастика, футурологическая экономика и т.д.), но это не изменит того факта, что речь идет о идейной литературе, гораздо больше сосредоточенной на использовании научных концепций, чем на рассказывании истории. И в своей области «Аччелерандо» граничит с гениальностью» (стр. 65—68).
17. В рубрике «Felieton» напечатана статья Ярослава Гжендовича/Jarosław Grzędowicz “Jak więtrzyć” (стр. 77).
18. В этой же рубрике размещена статья “Krótki film o kastrowaniu/Короткий фильм о кастрации”Лукаша Орбитовского/Łukasz Orbitowski (стр. 78). (Прости меня, Господи, но я даже заглядывать в нее не стал. W.)
19. В списках бестселлеров за январь 2009 года из книг польских авторов находятся книги “Chorągiew Michała Archanioła” Адама Пшехшты, “Charakternik” Яцека Пекары, “Szablierz” и “Bliznobrody” Томаша Лысяка, “Nikt” Магдалены Козак, “Lód” Яцека Дукая (стр. 78).
20. В рубрике «Присланное» названы 26 книг. Интересна их разбивка по издательствам: “C&T” – 1, “Rebis” – 3; “Egmont” – 6; “Fabryka Słów” – 6, “MAG” – 3; “Nasza Rodzina” – 1; “Prószyński I S-ka” – 1, “W.A.B.” – 3; “Zysk I S-ka” — 2 (стр. 78).
облако тэгов
