Как сообщают из полей, книга Кирилла Кобрина попала в шорт-лист премии НОС ("Новая словесность"). Душевно рад и искренне желаю успеха. А вот почему, собственно, этот сборник эссе о Великом Сыщике заслуживает пристального внимания — см. ниже.
Шерлок Холмс: комментарии на полях
Кирилл Кобрин. Шерлок Холмс и рождение современности: Эссе. — СПб.: Издательство Ивана Лимбаха, 2015. — 184 с. — 2000 экз. — ISBN 978-5-89059-240-8.
Кирилл Кобрин — журналист и историк, редактор журнала «Неприкосновенный Запас», автор без малого полутора десятка книг. Разумеется, англоман: кандидатскую диссертацию защитил по истории Уэльса, ныне живет в Лондоне. Заметная часть его работ посвящена сюжетам времен модернизации Британской империи, иными словами — Викторианской эпохе во всем ее убожестве и великолепии. Понятно, что автор с такой биографией (и такой библиографией) не мог рано или поздно не обратиться к шерлокиане, одному из самых удивительных литературных феноменов конца девятнадцатого-начала двадцатого века. Удивительных не потому, что рассказы и повести о Шерлоке Холмсе пользовались бешеным успехом у современников. Куда примечательнее то, что популярность этих бесхитростных на первый взгляд историй пережила и сэра Артура Конан Дойла, и Британскую империю в целом, и распространилась по всему свету, не исключая Россию, как лесной пожар. Хотя, казалось бы, какое дело школьникам из Кирова, Сингапура или Мехико до злоключений викторианских джентльменов?..
Само собой, Кирилл Кобрин, очарованный Холмсом еще в светлом пионерском детстве, предлагает свою версию ответа на этот вопрос. «Перед нами идеальное усиление подлинного интереса, — пишет он в одном из эссе, вошедших в сборник «Шерлок Холмс и рождение современности», — когда объект совершенно чужой, но в нем угадываются структуры своего. Не детали, нет — они чаще всего вводят в заблуждение, — а именно структуры, скелет, каркас». Иными словами, не важно, где живут Холмс и Ватсон, чем завтракают («овсянкой, сэр!»), как одеваются и обращаются друг к другу. Но в том, как они выстраивают отношения, в конфликтах, с которыми они имеют дело, в характерах центральных и эпизодических персонажей шерлокианы очень много узнаваемого — это-то и подкупает читателя.
Впрочем, цель автора этой книги не сводится к поиску параллелей и аналогий. Фраза насчет структур — скорее реплика в сторону, комментарий на бегу. Цикл о Шерлоке Холмсе интересует Кобрина прежде всего как зеркало, в котором отразились главные противоречия и основные тенденции одной из интереснейших и сложнейших эпох в новейшей истории. Причем отразились не по воле автора, а просто в силу включенности Конан Дойла в общий поздневикторианский контекст. Рассказы о Шерлоке Холмсе не очерк нравов, не послание потомкам — тем интереснее следить, как исследователь вычленяет важные, значимые элементы, подчеркивает нюансы, на которые при беглом чтении просто не обращаешь внимания. «Проанализировать этот мир с точки зрения историка, обозначить «модерновость» как состояние общественного сознания, как тип исторического мышления (в том числе и самого автора, Артура Конан Дойла) — такова моя задача, — признается Кобрин. — Я пытаюсь проанализировать разные стороны Викторианской эпохи — отношение к деньгам и богатству, социальную роль женщин и даже рождение современного гуманитарного знания».
Анализ удался. Неожиданных, парадоксальных выводов тут хватает. Как дважды два исследователь доказывает, например, что викторианский мир по Конан Дойлу держится вовсе не на носителях «протестантской этики», придуманной Максом Вебером, а на честных неудачниках вроде Ватсона и людях богемы, маргиналах, к числу которых несомненно принадлежит Шерлок Холмс. Деньги, в том числе заработанные упорным честным трудом, не приносят счастья никому из героев, богатство не спасает от беды — а вот наоборот сплошь и рядом. Буржуазность буржуазностью, но Фортуна слишком часто отворачивается от успешных представителей среднего класса, чтобы это можно было счесть случайным совпадением.
В то же время не стоит забывать, что «Шерлок Холмс и рождение современности» — не научная монография, а сборник эссе, автор которых не лишен чувства юмора. В статье, посвященной рассказу «Скандал в Богемии», он с серьезной миной доказывает, что события, описанные на страницах этой новеллы — ни что иное как мистификация, затеянная заскучавшим Холмсом и принятая простодушным Ватсоном за чистую монету. Можно, конечно, и так объяснить несообразности и натяжки, допущенные Конан Дойлом, но испытания бритвой Оккама версия, конечно, не выдержит.
Отдельная тема — комментирование переводов. Одно слово, показывает Кобрин, может полностью изменить трактовку образа героя, а современный русскоязычный читатель этого даже не заметит. «Собиратель древностей» или «антикварий» — какая нам разница? А вот для автора и его современников между двумя этими понятиями лежала целая пропасть: уважаемый ученый и смешной полуграмотный краевед — абсолютно непохожие персонажи, требующие к себе разного отношения. И это только один пример — из «Собаки Баскервилей», как вы, наверное, уже догадались. Думаю, если бы Кирилл Кобрин прошелся красной ручкой по всему корпусу рассказов о Шерлоке Холмсе, получился бы литературоведческий труд энциклопедического объема. К счастью или к сожалению, но эссе из сборника «Шерлок Холмс и рождение современности» больше напоминают маргиналии, записки на полях, «комментарии, толкования, мнения», чем энциклопедию. Кирилл Кобрин выхватывает самое вкусное, самое интересное, снимает сливки, но вовсе не претендует на всеохватность. Что ж, не страшно: для тех, кто ищет что-нибудь более основательное об эпохе Шерлока Холмса, есть и другие книги — например, «Бейкер-стрит и окрестности» Светозара Чернова объемом в 480 страниц.
С убедительными, рациональными сценариями будущего в отечественной фантастике дела сегодня обстоят не очень. Да что там не очень – таких сценариев просто нет. А то, что есть, не выдерживает испытания на прочность даже в первом приближении. В дебютном романе «Роза и Червь» историк Роберт Ибатуллин попытался описать принципиально иную картину будущего – масштабную, неоднозначную, сложную, производящую впечатление достоверности… А главное, имеющую мало общего с теми убогими схемами, которые процветают в русскоязычном «фантастическом мэйнстриме». Не все получилось идеально, кое над чем еще стоит поработать, но на этом поле у Ибатуллина практически нет конкурентов. Решпект и уважуха, как говорят «в этих ваших энтернетах»!
ОТЗЫВЫ ЖЮРИ
Андрей Василевский:
Да, вполне себе добротный фантастический роман, в котором я не вижу , к сожалению, никакой творческой задачи кроме желания написать фантастический роман. Я прочитал потому, что член жюри, а иначе не… Но автор старался, вложено много труда, поэтому в номинационном списке ставлю «Розу и червя» не на последнее место.
Валерий Иванченко:
Лапидарный научно-фантастический эпос с высоким бюджетом.
Сперва нам лаконичными мазками набрасывают историю человечества на ближайшие триста лет. Начиная с поворотного эпизода – бомбёжки Земли из глубокого космоса. Планета после этого делается малопригодной для жизни, центры цивилизации остаются лишь на внеземных базах. Век с лишним спустя жизнь людей кое-как налаживается, хотя и в странных формах, а угроза вторжения извне забывается, оставаясь заботой некоторых алармистов. Конечно, столкновение с галактическим разумом (даже с двумя его разными формами) всё-таки происходит, о том и роман. После исторической панорамы начинается энергичное действие в двух локациях: на астероиде, куда прибывает с миссией дочка венерианского правителя, и на Земле, в татарском Поволжье, где космической заразе вынужденно противостоит супермен из спецслужб.
Что хорошо в этой книге? Прежде всего её ясность. Почтенный жанр, серьёзное исполнение, классика. Видно, как много сюда автор вложил: все реалии не нафантазированы, а продуманы в соответствии с нынешними научными представлениями. Литературное исполнение достойное (для «фантастики и приключений») — в рамках необходимого и достаточного. Автор владеет словом, умеет наглядно изображать и доходчиво объяснять. Держит интригу и темп. Характеры персонажей схематичные, ну так Иван Ефремов тоже не мучил читателей психологизмом. К тому же сам автор подстилает соломки, давая понять, что все его персонажи не очень умны. Это связано с теорией эволюции, которой отведено немалое место и в которой он вольно или невольно оппонирует братьям Стругацким. У тех субъектами вертикальной эволюции были индивидуумы, Ибатуллин же полагает, что будущее за сетевым интеллектом, а включённые в сеть отдельные особи будут со временем только глупеть. Так что, когда его персонажи совершают дурацкие поступки, ведут дубоватые диалоги и выдают выспренные монологи, виновен не дурной вкус автора, а неумолимая эволюционная закономерность, черты которой он точно подметил. Сам же автор может быть тонким и не лишённым юмора. В романе много кусков, которые хочется цитировать, а это уже кое о чём говорит.
«Стадо грязных овец, принадлежащее кадию Ахмадабадскому, щипало жухлую траву на склоне пригорка. Пожилой чабан Рашид, тоже собственность кадия, сидел на вершине пригорка, глядел на Волгу и слушал радио – здесь, на вершине, приём был лучше, чем внизу.
– … Концерт по вашим письмам. Следующая песня звучит для коллектива работниц 15-й помидорной плантации Самарского агрохолдинга имени принца Ибрагима. Дважды лауреат премии «Золотой голос Иделистана», почётная наложница его величества Шахзада Бикбаева исполняет песню «Твои глаза как месяц ясный»…
Рашид удовлетворённо кивнул. Под сладкозвучное пение он неспешно раскурил косяк и растянулся на старой кошме, созерцая безоблачное полуденное небо над степью…»
Или:
«- Мы живём в средневековье, – сделала она неожиданное заключение. – Ненавижу эту страну!
– Неудача в личной жизни? – поинтересовался Николай, приглаживая усики.
– Вы пошляк, юнкер. Двадцать пятый век на дворе. Люди живут на Марсе и Венере, а у нас что? Феодализм! Каменный век!
Николай пожал плечами.
– Что плохого в феодализме, когда ты феодал?»
По большому счёту, «Роза и червь» — обычный научно-фантастический роман, каких при нормальном положении вещей должно появляться за год с десяток. Однако на тусклом фоне нынешней жанровой литературы он блистает так, что трудно его не заметить. Да, он во многом уступает лучшим образцам, даже отечественным. Вероятно, у Олди богаче фантазия, Дивов живее, а Злотников круче. Но Ибатуллин побивает их всех своей основательностью (тем, что я называю «высоким бюджетом»). Совершённый им выход за существующий горизонт (пусть даже тот горизонт низок и близок) следует всячески приветствовать и вознаграждать. Особо приятно, что в романе почти нет постмодернизма, так только, редкие масскультурные шалости, вроде лавкрафтианских имён космических кораблей и предотвращённого зомби-апокалипсиса.
Константин Мильчин:
Большая космопера, Гарри Гаррисон был бы доволен. С перестрелками в Поясе Койпера, галактическими бомбардировками, межзвездными перелетами и еще там всех голые ходят, особенно женщины. Кажется, что сейчас из-за угла выбежит наказавший сам себя Дар Ветер и кого-нибудь съест. «Ты хочешь сдать нас Луне!» Но где же ящерки? На фоне зашкаливающей наивности изложения и обилия жанровых штампов не спасает даже старательность автора, создавшего свою собственную огромную вселенную. Иногда текст кажется пародией на боевую фантастику, но автор чертовски серьезен. Меж тем без улыбки читать эту книгу не получается.
Валерия Пустовая:
Одно из трех произведений в списке, не оставляющих, на мой взгляд, возможности говорить о них как о литературе. Литература может быть массовая и серьезная, удачная и неудачная, живая и надуманная – и все же само наличие литературной задачи, умение и стремление владеть словом как материей бытия, через которую станет существовать, дышать, пугать и путать читателя писательский замысел, делает честь и автору, и произведению.
В данном случае слово используется не как материя – а как стройматериал. Автор слагает мир из кирпичей, он трудится усердно, мир разрастается и выходит даже прочным.
Но остается – конструкцией.
«Роза и червь» видится мне вполне удачным конспектом сценария – заготовкой заготовки. Яркие и притом предсказуемые герои, зримый источник зла, вынесенный в заглавие, много хорошо подстроенного экшна.
Воля автора чувствуется на каждой странице – роман не живет как самостоятельное, оторвавшееся от автора бытие, не дышит.
Дышать и жить его мог бы заставить, вероятно, режиссер или рисовальщик комиксов. Поскольку литературный язык в романе не осуществился, возможно переложить его на язык другого, более визуального искусства.
Галина Юзефович:
Поскольку фантастику я читаю редко, то «Розу и червя» прочла не без удовольствия, как своего рода «выставку достижений фантастического хозяйства». Крепкий, бодрый фантастический роман – эдакий блокбастер, только на бумаге. Коварные пришельцы, супермены, дальние форпосты человеческой цивилизации, космолеты и бластеры, но вместе с тем и дольней розы прозябанье (человеческие характеры и немного социальной сатиры) не забыты, и язык человеческий – без изысков, но и без фирменной цеховой корявости. Словом, очень добротная, качественная вещь — может быть, не самая затейливая и неординарная, но если вы планируете прочесть один фантастический роман за год, то пусть это будет роман Ибатуллина.
Небольшой рассказ Михаила Савеличева — густое и плотное варево из идей и образов, научных гипотез и библейских аллюзий. На первый взгляд сюрреалистическое и даже абсурдистское повествование постепенно приоткрывает перед читателем завесу, за которой находится вполне рациональное и, конечно, фантастическое объяснение происходящего.
В пышно цветущей образности, оригинальной и запоминающейся, смешиваются сциентизм и гностицизм, старые – и вечные! – мифы (см. «Всемирный потоп») и современные научные теории (см. «море Дирака», также см. «резонанс Шумана»).
В этом смешении – нерв века, в котором фантастика сама становится новой мифологией, порождая легенды и героев, чьи деяния отличны от подвигов древних предшественников разве что технотронным антуражем. И герой «Мабуля», которому выпало спасти (и создать) мир и обрести любовь, служит этому отличным примером.
Впрочем, если следовать ёмкой лаконичности самого рассказа, то охарактеризовать его нужно двумя словами. Итак, перед нами — ветхозаветный киберпанк.
ОТЗЫВЫ ЖЮРИ
Андрей Василевский:
Короткий — очень фантастический — рассказ. Сначала интересно, потом не очень, в конце совсем не интересно. И главное — весь пазл так и не сложился в моей читательской голове, и мне кажется, что не я в этом виноват.
Валерий Иванченко:
Рассказ Михаила Савеличева представляет собой богато детализированное сновидение, наполненное массой сновидчески переплавленных впечатлений: от классической мифологии до культмассовых мемов (в одном эпизоде Персей спасает Андромеду от майкл-беевского трансформера, который выходит из «океана Дирака», чтобы цитировать книжку Бертрана Рассела). Написанный этаким манером роман мог бы стать заметным культурным артефактом и сводить слабых духом с ума. Но рассказ всего лишь свидетельствует о незаурядности автора. Имеет ли текст какую-либо потребительскую или иную ценность? Исключительно эстетическую. Или этическую — как памятник человеческим возможностям.
Константин Мильчин:
Псевдобиблейский текст с прозрачными намеками на то, что автор знает физику. Повесть, которую нужно читать в обнимку с википедией, а не то рискуешь не поймешь все тонкие шутки автора. Немного напоминает прозу Дорис Лессинг. Впрочем, никакого феминизма, сплошная борьба физики с лирикой. Очень скучно.
Валерия Пустовая:
Во-первых, ценен сам жанр – непопулярный сейчас и, вследствие хищнических издательских стратегий, мало развиваемый жанр фантастического рассказа.
Во-вторых, ценно исполнение: перед нами густо и причудливо населенная метафора бытия, рассказ-образ, сложенный из многих образов, как из многих жителей соткан «великий город гебарим», то и дело являющийся герою.
Наслаждаться переливчатой плотью бытия в этом рассказе хочется куда больше, чем вникать в его философские построения. Суждения в нем площе воображения. Автор мастерски вышивает по готовому библейскому узору, но рассказ не складывается в новое существенное высказывание, остается развернутой и углубленной метафорой грехопадения.
Впрочем, для фантастики этот сюжет – жанрообразующий. Фантастика рождается из драйва и горечи грехопадения: пересечения границы знания, забегания вперед, перепроверки вышней воли; она выискивает дерево, которое первым предскажет осень в райском саду. В этом смысле сюжет «Мабуля» Михаила Савеличева дважды вечный: и для истории человечества, и для истории фантастики.
Галина Юзефович:
Ну, тут, конечно, главный вопрос, какие вещества употребляет автор (похоже, какие-то не вполне легальные). Безумный, вдохновенный галлюциноз – местами поэтично и даже мурашки, но в целом ощущение некоторой неловкости – некоторые психоделические опыты лучше переживать в одиночестве и не выносить их плоды на суд общественности.
Здесь уже пробегали некоторые отзывы жюри на книги, претендовавшие на премию "Новые горизонты" в 2016 году. Но раз уж премия вручена, мы решили собрать все материалы о каждой номинировавшейся книге в одном посте — чтобы облегчить читателям навигацию и помочь определиться, стоит ли браться за книгу. Чтоб добро не пропадало.
«Колокол» — история о попытке вывести человечество на новую ступень эволюции, попытке сколь блистательной, столь и страшной, практически губящей нашу цивилизацию. По сути это технотриллер с мощной философской подложкой, ставящий перед читателем немало вопросов, ответы на которые по определению не могут быть приятными и комфортными. «Колокол» отменно написан, но главное — оригинально и прекрасно структурирован. Лежащие в основе романа четыре истории разнесены во времени от 2015 до 2045 года, при этом в первой части мы попеременно читаем главы, относящиеся к 2015 и 2035 годам, во второй — к 2025 и 2045 годам; эти истории продолжают друг друга, переплетаются, отражают одна другую. Герои, действующие в различных именных пластах, хотя и носят разные имена и клички, на деле — одна и та же компания людей, которых запутанное дело об укравшей гениального химика секте свело воедино в 2015 году. Вдобавок роман зарифмован и гиперссылками другого рода — скажем, заглавный колокол появляется тут в нескольких ипостасях, от физического до метафорического (т.н. «колокольная» экспонента, график нормального распределения). Распознавать в новых персонажах старых знакомых — отдельное, сравнимое с разгадкой детективной загадки удовольствие. Именно структура, форма, отражающая должным образом содержание, и делает «Колокол» ярким явлением в мире русской НФ, достойным, на мой взгляд, звания Новых Горизонтов.
ОТЗЫВЫ ЖЮРИ
Андрей Василевский:
То же что с «Драйвером Заката» Евгения Прошкина. Прочел залпом — до последних страниц находился в нетерпении: что же дальше, чем и как всё закончится. Главное: как именно автор организует финал (это самое трудное). Но дочитав, понимаешь, что мог бы и не читать (если б не «Новые горизонты») и ничего бы не потерял.
Валерий Иванченко:
Эклектично исполненная история антропологического апокалипсиса (книжка-раскраска для среднего школьного возраста).
Потомственный (в третьем поколении) сумасшедший учёный создаёт секту, чтобы вывести некоторую часть людей на новый эволюционный виток (негодные утилизируются). Его открытия присваивает олигарх, он строит город будущего, в котором разрабатывают способы управления мозгом. После некой катастрофы происходит эпидемия, превратившая большую часть людей в идиотов. Десять лет спустя остатки цивилизации прячутся в крепостях, а по дикой степи гоняют на квадрациклах банды казаков и дагестанцев. Ещё через десять лет воплощается реальность франшизы «Безумный Макс», но возрождение грядёт.
Такова фабула. Сюжетно она изложена в четырёх повестях, скреплённых сквозными персонажами (впрочем, опознать их можно только по именам, которые они рано или поздно открывают, приглашая читателя удивиться). Действие каждой повести разворачивается десятью годами позже действия предыдущей.
В 2015 году олигарх нанимает частного сыщика (промышленного шпиона), чтобы тот вытащил из секты сбежавшего учёного-химика. Сыщик с верными людьми попадает за забор сектантского анклава и обнаруживает, что там проводятся бесчеловечные опыты над мозгами. Спецназ ФСКН громит посёлок и, по своему обыкновению, всех убивает.
В 2025-м дочь сбежавшего учёного устраивается в Корпорацию, градообразущее предприятие футуристического Технополиса (города вокруг лежат в грязи и деградации). Она узнаёт, что Корпорация не только производит бесчеловечные опыты над мозгами, но и распространяет новый наркотик. В конце концов, озверелая толпа наркозависимых граждан громит здание Корпорации, запуская тем самым (по-видимому) глобальную антропологическую катастрофу.
В 2035-м власти укреплённого Комбината, охраняемого Карантинной Службой, снаряжают бронепоезд для экспедиции через населённые деградантами степи. Цель – найти в руинах Технополиса некий Прибор, Который Может Всё Изменить. По ходу дела остаткам экспедиции приходится сражаться с огромными разумными шимпанзе, но их удаётся победить с помощью разумных собак (всё это побочные продукты экспериментов над мозгом).
В 2045-м… Что там происходит, приблизительно знают все, кто смотрел «Под куполом грома» и «Дорогу ярости».
Для пущего эффекта главы повестей перетасованы. Хронологически третья перемежается хронологически первой, затем главы четвёртой чередуются с главами второй.
Вы, может быть, подумали, что роман плохой. Это не так. Хотя на автора есть за что обижаться. Единственная, по сути, интрига здесь – загадочный механизм эпидемии, охватившей… Что она, кстати, охватила? Географически действие романа разворачивается на территории от южно-уральских степей до Арала. Что там с остальным миром – об этом ни слова. Одичал ли он тоже? Или заражённые территории обнесены карантинной стеной? Почему заражены не все, как зараза распространялась? Ответы на эти вопросы автор, вроде бы, оттягивает до конца. Оттягивает, оттягивает, пока не обрывает на фиг. Не будет вам объяснений. Прионный вирус, понятно? Корпорация его модифицировала.
Так вот, роман не сказать что плохой. Его композиция неплохо придумана, он написан неплохим языком. У него есть некая научно-фантастическая концепция, которая вкратце состоит в том, что ежели размягчить процесс образования синаптических связей, то умные (те, кто тренируется) станут гораздо умнее, а глупые (нетренированные) – глупее.
Просто есть кое-какие «но».
Главное «но» — неистребимая инфантильность этого текста. Все сюжетные повороты рассчитаны исключительно на восприятие школьника. Ведь он не знает, что никакая секта не может в России 2015 года создать закрытое, неподконтрольное властям поселение. Что ни одному олигарху (будь он даже хозяином регионального химкомбината) не по карману построить город. Что уже с конца девяностых годов у горожан не осталось деревянных входных дверей с замком, который можно выбить ногой.
Наукообразные и философические тирады, время от времени выдаваемые персонажами, уместно смотрелись бы только в устах восьмиклассника-нерда.
Автор не упускает случая показать культурную эрудицию: тут и Дали, и Куинджи, и режиссёр Линч. Есть список прочитанных книг. Есть цитаты с обязательным указанием источника.
Сюжетные ходы, образы и язык заштампованы напрочь. Всё уже было, всё это мы уже где-то видели. Первую часть могли написать Латынина с Бушковым в поисках левого заработка. Вторую – впавший в деменцию Булычев. Третью – бригада издательства «Крылов», пашущая ниву Беркема. Четвёртую – сценаристы Джорджа Миллера. Нет, сам автор тоже неплох. Может подпустить свежую метафору: «рассвет подкрался как профессиональный убийца».
Нормальная вещь, хорошая. В рамках масскульта – самое то.
Константин Мильчин:
Предсказуемый, наивный, немного ученический роман с примитивными сюжетными ходами, плоскими героями, старыми шутками и проржавевшей проблематикой. Но очень сильно затягивает. Вот ведь знаешь, что будет дальше, а почему то хочется прочесть.
Валерия Пустовая:
Бодро написанный боевик о возможностях программирования человека. На мой взгляд, самое условное из представленных произведений. Недоверие к тексту началось для меня со сцены бравого убийства супердедушкой конкурента на глазах членов его семьи, в том числе ребенка. Автор, смакующий тему новаторского НЛП, совершенно обходит рефлексией старомодную тему кровопролития. Он продемонстрировал суперспособности дедушки, доказал таинственность и крутость своего героя – как будто с самого начала романа, на протяжении многих страниц не выделял его из толпы. Еще одно разочарование – образ невыразимо тупой матери семейства, которой жертвуют для блага проекта. Ее тупость – такая же показательная суперспособность, как киллерская ловкость дедушки.
Отталкивает и деловитый язык романа – все тут проектируют, конкурируют, вымогают… Всё это, как и сам сюжет романа, отдает манией преследования, подверженностью слухам о мировой закулисе.
И, да, для меня это одно из трех произведений в списке, не оставляющих, на мой взгляд, возможности говорить о них как о литературе. Написано грамотно – но уж так безразлично к способам выражения. Это функциональный, стертый язык бульварной литературы – который существует как внятный код передачи информации: «У старика же с харизмой было все в порядке», – но невозможен как строй художественной речи. Автор не строит речь, не создает образов – а программирует баттлы на языке человеческой речи, сообщая читателю только то, что важно для поддержания саспенса.
Галина Юзефович:
Мой вестибулярный аппарат отказал в процессе переключения от второй части к третьей (роман состоит из четырех частей, сочлененных друг с другом смутно и по касательной). В «Колоколе» много драйва и энергии (а также куда менее обязательных, на мой вкус, кровищи, беготни, путаницы и схематизма), но без крайней необходимости так злоупотреблять читательскими когнитивными способностями в любом случае не стоит. Удержать в голове всю эту переусложненную постапокалиптическую психоконструкцию сможет, возможно, профессиональный геймер, привыкший стрелять в монстров из шести орудий с двух рук одновременно. Остальным лучше воздержаться.
С почты сообщают: дошла посылочка с первым томом автобиографии Айзека Азимова. Сразу вспомнил о малотиражной биографии другого великого англоязычного писателя-фантаста, которую довелось недавно читать — Джеймса Грэма Балларда. Ну а заодно и о его "крайнем" романе, вышедшем на русском более-менее приличным тиражом...
Дом в сорок этажей
Джеймс Баллард. Высотка: Роман. / James Graham Ballard. High-Rise, 1975. Пер. с англ. Алексея Андреева. — М.: АСТ, 2016. — 224 с. — (Сны разума). Тир. 2000. — ISBN 978-5-17-090979-7.
Тяжело жить в бараке: краны текут, в щели задувает, соседи за занавеской врубают блатняк на всю катушку... Но и в элитном сорокаэтажном доме, где все продумано, выверено и подчинено правилам хорошего вкуса, не больно-то комфортно. Высотка давит, создает среду для развития неврозов и психозов, и вот в престижной новостройке, населенной представителями «среднего класса», вспыхивает жестокий бунт сродни тюремному — только спецотряды полиции на подавление этих беспорядков не спешат.
По нынешним временам сорокаэтажный жилой дом — не бог весть какое чудо: в мегаполисах строят человеческие муравейники и покрупнее. Но в середине семидесятых, когда был издан этот роман, высотка на тысячу квартир со своим универсамом, начальной школой, банком, салоном красоты, тренажерным залом, садом и двумя бассейнами, воплощенная урбанистическая утопия, служила символом нового жизненного уклада. Целый город, вытянутый по вертикали, обособленный от всего остального мира, заселенный представителями одного класса — торжество рациональности, шедевр продуманности. И речь не только о хитрых машинах и механизмах, которые обеспечивают функционирование здания. «По обычным финансовым и образовательным меркам они, вероятно, были ближе друг другу, чем члены любого мыслимого сообщества — по единству вкусов и взглядов, прихотей и стилей, — пишет Баллард о героях своего романа. — Это единство отражалось в автомобилях на стоянках, окружающих высотку, по элегантному, но достаточно единообразному выбору мебели для квартир и деликатесов в секциях супермаркета, по тембру уверенных голосов. Коротко говоря, жители комплекса представляли собой идеальное общество, в которое мог бы незаметно влиться Лэйнг». Но на самом деле это сходство чисто внешнее. Продюсер-документалист Уайлдер, врач-психиатр Лэйнг и архитектор Ройал, символизирующие нижние, средние и верхние этажи, одержимы совершенно разными комплексами и маниями. Когда обитатели новостройки начинают стремительно деградировать и менеджеры среднего звена без всякой магии обращаются в косматых дикарей, под тонким слоем глянца у разных персонажей обнаруживаются разные демоны...
В баллардовской высотке легко увидеть модель «среднего класса»: разобщенного, неоднородного, тщательно скрывающего многочисленные психические оклонения. Только человеку с крайне ограниченным воображением это сообщество может казаться единым и монолитным. Однако роман не о политике и не об экономике: вероятно, в этой области у Балларда были свои симпатии и антипатии, но ему хватило такта не делать из них фетиш. Взрыв происходит не потому, что жителям высотки чего-то не хватает, не из-за имущественного неравенства, не как реакция на угнетение. Все герои книги вполне обеспечены, хорошо образованы, недурно воспитаны. Сбои в обслуживании дома случаются — но форс-мажоры так легко устраняются в рабочем порядке, что при другом раскладе не привлекли бы внимания. Катастрофа, о которой пишет автор — чистый бунт дионисийского начала, восстание коллективного бессознательного против упорядоченности, продуманности и рациональности, против хорошего вкуса, интеллектуальных бесед, изысканной музыки и утонченной кухни. Задавленные комплексы, фобии и мании, вырвавшись наружу, превращают шедевр индустриального дизайна в свалку, населенную дикарями-каннибалами, серийными маньяками и безумными вакханками. Коллективное бессознательное выворачивается на изнанку, раскрепощенное подсознание пожирает высотку от цокольного этажа до пентхауса.
В автобиографии «Чудеса жизни», изданной незадолго до смерти писателя, Джеймс Грэм Баллард признается, что всю жизнь сохранял интерес к двум явлениям: психоанализу и сюрреализму. И это не только определяет круг тем, которые волновали автора, но в определенной степени характеризует его манеру письма. Баллард не столько показывает, сколько рассказывает, называет эмоции («он испытал страх-ненависть-похоть»), каталогизирует факты и ставит диагнозы. Большая часть эпизодов «Высотки» слабо окрашена эмоционально — как во сне, где ты можешь только отстраненно наблюдать за развитием событий, но изменить что-то не в силах. Почти беспристрастный репортаж из ада — или из глубин того самого «внутреннего космоса», о так любили котором порассуждать авторы англо-американской «новой волны». Хотя велика ли на самом деле разница?..
Как и другие крупные вещи британского классика, «Высотка» написана четко, прозрачно — и с высочайшей концентрацией смыслов на единицу текста. По объему это скорее крупная повесть, чем полноценный роман, но каждый абзац можно разбирать и интерпретировать с чисто литературоведческой позиции, с точки зрения теории психоанализа, через призму самых разных социальных, политологических, экономических, философских учений. В общем, маст рид, читать обязательно.
Человек из города контрастов
Джеймс Баллард. Чудеса жизни. От Шанхая до Шеппертона: Автобиография. / James Graham Ballard. Miracles of Life. Shanghai to Shepperton, an Autobiography, 2008. Пер. с англ. Галины Соловьевой. — Лемберг.: Жемчужина, 2015. — 272 с. — (Зарубежная фантастика «Мир». Продолжатели). Тир. не указан.
От автобиографии человека искусства, вовлеченного некогда в бурные исторические процессы, невольно ждешь репортаж из гущи событий, отчет от первого лица. Увы, такие книги редко оправдывают ожидания: то, что считают важным исследователи, обычно не слишком интересует самих писателей, художников, композиторов и режиссеров. Джеймс Грэм Баллард, один из топовых авторов британской «новой волны» 1960-х, изменившей облик научной фантастики, нонконформист и революционер, создатель «Затонувшего мира», «Автокатастрофы», «Высотки», «Империи солнца» и десятка других романов, ни разу не упоминает о «New Wave» на страницах своей автобиографии. Его интересуют явления другого масштаба: более частные, локальные, и наоборот — глобальные, всеобъемлющие. То есть прежде всего дела семейные — и природа человеческая вообще, во всем ее многообразии.
Писатель появился на свет в 1930 году, в Китае, в семье британского инженера-химика, управляющего одной из крупнейших азиатских ткацких фабрик. Шанхай, где Джеймс Грэм Баллард провел первые пятнадцать лет жизни, в его описании выглядит настолько типичным «городом контрастов», что хоть сейчас на передовицу советской «Правды». Город, где европейские и американские джентльмены делают карьеры и сколачивают состояния, за десятилетия не выучив ни одного китайского слова. Атмосфера непрекращающегося праздника, гольф, коктейльные вечеринки, роскошные кинотеатры и казино, отели и бассейны, просторные дома, мощные американские машины — и китайцы, в буквальном смысле умирающие на улице от голода и холода. Жестокий и чарующий Восток первой половины двадцатого века. «Шанхай представлялся мне волшебным местом, самородной фантазией, оставившей далеко позади фантазии моего маленького ума, — признается Баллард. — Здесь повсюду открывались странные и несовместимые зрелища... Все было возможно, все покупалось и продавалось. Это во многом напоминало театральные декорации, но в то же время это было реальностью, и, думается, большая часть написанного мной — это попытка воскресить тот город не только в воспоминаниях».
Судя по автобиографии, судьба Балларда вообще соткана из противоречий, построена на контрастах. Его отец, зажиточный англичанин, во время японской оккупации оказался вместе с семьей в лагере для перемещенных лиц и стал истопником — при этом именно годы войны, а не время, проведенное в большом доме со множеством безымянных слуг, писатель вспоминает как самый счастливый отрезок детства. Послевоенная Англия, страна-победительница с ее нищетой, талонами и очередями приводит его в депрессию и не лучшим образом сказывается на характере. «Я был склонен подкреплять кулаками аргументы в спорах о сюрреализме» — ай-яй-яй, а казалось бы, такой достойный юноша из приличной семьи, не какой-нибудь уличный хулиган вроде Харлана Эллисона. Баллард то изучает анатомию, то учится на искусствоведа, то вербуется в армию и отправляется в Канаду, чтобы стать военным пилотом. Он увлекается то психоанализом, то сюрреализмом, пишет первые рассказы, которые честно признает неудачными, и наконец — в уже вполне зрелом возрасте за двадцать — открывает для себя научную фантастику.
Разумеется, речь здесь не идет о восторге неофита и однозначном приятии нового опыта. Вот что говорит автор об американских журналах фантастики начала 1950-х: «Одни — такие как «Astounding Science Fiction», лидер продаж и читаемости, были посвящены в основном космическим полетам и историям из высокотехнологичного будущего. Действие рассказов почти всегда разворачивалось на космических кораблях или на чужих планетах в очень далеком будущем. Я скоро заскучал над байками о далеких планетах, где почти все персонажи носили военную форму. Эти предтечи «Звездного пути» описывали Американскую империю, колонизировавшую целую вселенную, и превратившую ее в веселый, оптимистичный ад — американскую окраину времен пятидесятых, вымощенную благими намерениями и населенную новыми амазонками в скафандрах. Увы, это пророчество вполне может сбыться». Тем не менее именно в научной фантастике Баллард увидел альтернативу литературе «старой доброй Англии» с ее чудовищным консерватизмом. После Второй мировой традиционная европейская проза, по его наблюдениям, окончательно утратила способность отвечать на вызовы времени — в то время как НФ стала инструментом для изучения психических патологий современного общества, способом освоения внутреннего космоса, чего не позволяла архаичная романная форма. «Роман растет в статичном обществе, которое романист волен исследовать как энтомолог, прикрепляющий ярлычки к коллекции бабочек. Но за годы войны со мной и с мальчиками с соседних парт случилось слишком многое... Случилось так много всего, что этого было не переварить целой нации романистов».
Впрочем, размышления о литературе занимают в этой автобиографии далеко не главное место. Жизнь сводила Балларда со множеством выдающихся личностей — художниками, писателями, режиссерами, политическими деятелями, критиками, модными галеристами, музыкантами, от Майкла Муркока и Кингсли Эмиса до Стивена Спилберга, Квентина Тарантино и Ее Величества королевы Елизаветы II. Каждому из них тут посвящено несколько фраз, а то и пара страниц. Можно было, наверное, и больше: книга, мягко говоря, не поражает эпическим объемом, всего 272 страницы вместе с комментариями переводчика Галины Соловьевой. Но чаще писатель возвращается мыслями в детство и отрочество, в солнечный Шанхай тридцатых-сороковых, в лагерь Лунхуа. Именно там, в далеком прошлом, остались главные чудеса жизни, их исток и фундамент — вот к какой мысли подводит читателя последняя книга Джеймса Грэма Балларда, завершенная писателем незадолго до его кончины в 2009 году.
облако тэгов
