Калейдоскоп фантастики

«ВЗГЛЯД В БУДУЩЕЕ»

ИГРА ПИОНЕРОВ КРЫМА

Крымский радиокомитет и областная станция юных техников и натуралистов организовали научно-фантастическую игру крымских пионеров и школьников «Взгляд в будущее».

Пионеры и школьники, участвующие в игре, должны послать в штаб научно-фантастический рассказ, очерк, модель, чертеж или рисунок на темы: «Как долететь до Марса», «Транспорт В 2000 году», «Авиация будущего», «Энергетика будущего» и «Арктика через 100 лет».

Лучшие рассказы и очерки будут переданы по радио, а модели и рисунки — показаны на всекрымской выставке детского творчества. Лучшие работы будут премированы.

В помощь участникам игры Крымский радиокомитет организовал радио-лекторий.

Севастопольская городская и детская библиотеки, пишет газета «Маяк коммуны», подбирают книги и журналы, в которых участники игры найдут много интересного для выполнения своих работ.

(Вечерняя Москва, 1941, № 47, 25 февраля)

Напомню, что дискуссия о фантастике 1954 года началась в «Литературной газете» 7 августа статьей С. ПОЛТАВСКОГО «У порога фантастики», продолжилась 28 октября статьей «Традиции и новаторство» Вл. НЕМЦОВА (между ними было короткое выступление академика В.А. ОБРУЧЕВА) и завершилась 11 декабря И. ЕФРЕМОВЫМ, А. СТУДИТСКИМ и Л. ЖИГАРЕВЫМ.

Но были еще и письма.

В советской печати было сакральное отношение к письмам читателей. Отдел писем существовал в каждой редакции. 9 октября 1954 года в «Литературной газете» опубликовали письмо Н. Внукова, которое, казалось бы, по его словам, было откликом на другую дискуссию – о приключенческой литературе, завершившуюся 10 месяцев назад — в декабре 1953-го. Но напечатали письмо в разгар дискуссии о фантастике, причем немалая часть его посвящена именно фантастике. Как человек, ровно 40 лет проработавший в газетах и большую часть этого времени – главным редактором, смею утверждать, что это не случайное совпадение.

Более того, на мой взгляд, в завершающей статье Ивана ЕФРЕМОВА со товарищи, есть отклики на это письмо.

Во-первых, любопытно, что ни ПОЛТАВСКИЙ, ни – позже – НЕМЦОВ не упоминают самого яркого и известного довоенного советского писателя-фантаста Александра БЕЛЯЕВА. Не буду спорить по поводу распространенности его книжных изданий, но романы БЕЛЯЕВА печатались в самой популярной газете 20-х годов «Гудок», в «Вокруг света», «Всемирном следопыте», ленинградской газете «Смена» и т.д. А Внуков о БЕЛЯЕВЕ напоминает. И вот роман «Человек-амфибия» с указанием автора уже фигурирует в статье ЕФРЕМОВА, СТУДИТСКОГО и ЖИГАРЕВА.

Во-вторых, Внуков пишет о необходимости мечты и фантазии: «Так почему же эту прекрасную птицу иные маститые

критики и рецензенты ловят за крылья и упорно опускают на землю?». И по странному совпадению завершающая дискуссию статья называется «О литературе крылатой мечты».

И третье. Статья трех авторов завершается фразой «на первых порах собирателем новых творческих сил в научно-фантастической и приключенческой литературе должен стать специальный журнал по типу ранее издававшегося журнала «Мир приключений». А это именно то, за что ратовал Внуков.

Забавно еще, что студент Внуков через несколько сам лет стал писателем, так, во всяком случае, утверждают и Фантлаб, и «Архив фантастики». А среди написанных им произведений есть фантастика.

В защиту любимого жанра

Письмо в редакцию

Я, постоянный читатель «Литературной газеты», с интересом слежу за ее материалами.

В прошлом году я с удовлетворением отметил появление двух статей под общим заголовком: «Что мешает развитию приключенческой литературы» (одна – В. Коротеева в № 135 газеты от 14.XI.53 г. и вторая – обзорная в № 147 от 12.XII.53 г.). Я хочу поделиться своими мыслями о вопросах, поднятых в этих статьях.

Сначала о журналах. Одно время у нас издавались три интересных журнала – «Всемирный следопыт», «Вокруг света» и «Мир приключений». Несмотря на известные недостатки, эти журналы приобрели всесоюзную известность. Подшивки «Мира приключений», «Вокруг света» и «Следопыта» старыми подписчиками бережно сохраняются до сих пор.

На вопрос: «Как вам удалось сохранить эти журналы?» обычно отвечают: «Ребятам берег. Сейчас таких занимательных журналов нет!»

«Позвольте, но «Вокруг света»...

— Э-э-э, — машет рукой собеседник, — разве теперешний «Вокруг света» удовлетворяет читателей?»

И действительно, перелистав «теперешний» журнал, убеждаешься в правоте этих слов. Журнал не оправдывает своего названия. Это просто географический путеводитель. Отсутствуют на его страницах приключения, путешествия, фантастика и охота. Изредка появится какой-нибудь очерк о плавании советского корабля в зарубежных водах или о путешествии по отдаленным уголкам страны, какие-нибудь куцые «Путевые записки» и – все.

Но ведь такой отчет о пребывании в чужой стране или об освоении новых земель можно прочитать в «Известиях» или «Огоньке».

Бытуют в журнале очерки типа: «По дорогам Афганистана», «Ирак» и т.д. Увы, их мало кто читает! В любой брошюре по названной стране, изданной Географгизом, материал изложен полнее и интереснее.

О фантастике, приключениях и охоте говорить нечего. Они в загоне. А почему нет приложений к журналу? Опыт их выпуска вполне себя оправдывал.

Теперь о книгах. В магазинах о произведениях приключенческого жанра лучше и не спрашивайте. Везде получите одинаковый ответ: «Что вы, что вы! У нас подобных книг давно не было!» И опять встает вопрос.:

Почему?

Почему нет на полках книжных магазинов с детства любимых романов и повестей Жюль Верна? Чем провинился перед редакциями солидных издательств Александр Беляев, писатель-фантаст, человек огромной эрудиции? Почему так трудно приобрести произведения современного мастера научной фантастики И. ЕФРЕМОВА, книги которого раскупаются буквально «залпом»?

Мечта о подвигах, о приключениях с тысячами опасностей, о далеких странах, о смелых путешествиях и исследованиях зарождается у человека в золотую пору юности и владеет им иногда всю жизнь.

Мечта и фантазия в тесном единении идут рядом. Фантазия дает толчок многим смелым начинаниям. Без нее нельзя обойтись даже, казалось бы, в такой «сухой» науке, как математика.

Так почему же эту прекрасную птицу иные маститые критики и рецензенты ловят за крылья и упорно опускают на землю? Почему познавательно-приключенческую литературу наряду с научно-фантастической они рассматривают подчас как ненужный хлам и не удостаивают ее своим вниманием.

А ведь я, например, впервые в жизни узнал, не проходя еще этого в школе, что свет имеет скорость 300 000 км/сек., что орбита Земли – эллипс, что при определенных условиях воздух может обращаться в жидкость и что родина «лихорадочных деревьев» — эвкалиптов – Австралия, из книг Жюль Верна и А. Беляева. Они задолго до моих учителей научили меня ориентироваться в незнакомой местности, разжигать костер во время проливного дождя и многому другому. А совсем недавно, прочитав чудесную повесть И. ЕФРЕМОВА «На краю Ойкумены», я познакомился с флорой Африки и историей древнего Египта.

Эти книги – те же учебники, только преподносят они знания в увлекательной и живой форме. Они, бесспорно, имеют огромное воспитательное значение и должны быть поставлены на полку между учебной и художественной литературой.

Вопрос о тематике журнала «Вокруг света» или об издании нового журнала, который развил бы и продолжил традиции жанра приключений и фантастики, заслуживает внимание писателей. Молодежь ждет подобного журнала, и его появление будет настоящим праздником для юного поколения.

Необходимо по-настоящему заботиться о переиздании многих отечественных и зарубежных произведений фантастической литературы, поднять вопрос о привлечении широкого круга писателей к научно-фантастическому и приключенческому жанру.

Студент Н. Внуков.

Ленинград.

«Литературная газета» № 121 от 9 октября 1954 года. Стр.2.

ТЕМА ИЛИ ОРНАМЕНТ?

В. КАТАНЯН

НАУЧНО-ФАНТАСТИЧЕСКИМ примято называть у нас всякий фантастический роман, героем которого является ученый или изобретатель.

Неважно, что ученый изобрел немыслимую «машину смерти», убивающую на расстоянии при помощи каких-то ультра-нашатырных лучей. Неважно, что изобретатель сварил какой то сверхъестественный «эликсир мысли», состав и назначение которого одинаково загадочны и для изобретателя и для автора. Неважно, что профессору пришла в голову идиотская фантазия вырастить у человека третью руку, пропуская через «венец создания» некие фиолетово-магнетические токи кругло-низкой частоты. Неважно, что все это очевидно ненаучно, наглядно безграмотно и беспросветно глупо.

Раз трехрукий не уродился случайно где-нибудь в глухой деревушке, а появился в лаборатории профессора, раз во всех таких романах живут и творят профессора, ученые и изобретатели, то и все это широко и либерально зовется «научно-фантастической литературой».

С наукой и научной фантазией такие произведения не имеют обычно ничего общего. Это — обывательское заблуждение. Ученые герои и их наукообразные открытия служат в данном случае только сюжетным веретеном, на которое наматывается ручная пряжа всевозможных интрижек и авантюр.

Случается и философия размахом в мизинец.

Условившись, что называть фантастикой (это не трудно сделать), нужно конечно в каждом отдельном случае особо устанавливать ее научную весомость. Следует кроме того различать социальную фантастику от научной (естественно-научной) и последнюю — от наукообразного авантюрного чтива.

Правильно склассифицировать—очень часто значит правильно понять. Гораздо проще и понятнее делается, например, Уэльс, если его по принадлежности перенести из области научной в категорию сугубо-социальной фантастики. Ненаучность его «кеворита», к примеру сказать, или «невидимки» ясна, думается, не одним специалистам.

Любопытно сравнить с Уэльсом хотя бы Жюль Верна, который осуществляет в фантазии подводную лодку, т.-е. то, что уже было изобретено, но не реализовано только из-за недостаточного уровня современной ему техники. Поэтому ошибки Жюль Верна (напр., с полетом на луну) — это неизбежные ошибки современной ему науки, а не сознательное передергивание научных посылок, без которого не обходится Г. Уэльс.

В восьмой книжке «Звезды» начался печатанием фантастический роман Мих. Козакова «Время плюс время».

Судя по предисловию, это должна быть широкая картина социального предвидения лет на 20—25 вперед. Но помимо этой общей задачи автор ставит перед собой еще и частную — «сообщить читателю известный минимум полезных сведений» в частности из области науки, замечательные дела которой очень часто, к сожалению, неизвестны широким кругам нашего читателя».

Очень интересные задачи.

Сюжет романа сконцентрируется, судя по первым пятидесяти страницам, вокруг ученого Всеволода Далмата, который открыл химический состав, навсегда уничтожающий усталость и сон. Говорить об этом центральном изобретении романа, пожалуй, преждевременно: слишком общо и беллетристнчно оно пока описано. Рано также судить и о картине социально-политического быта через 25 лет.

Но так же, как по частям печатается роман в журнале, так же по частям он воспринимается читателем, и так же частями складывается и мнение о романе. И вот о кое-каких слагаемых общего впечатления можно говорить и сегодня.

Прежде всего обращает внимание манера автора вульгарно-приблизительно и. как теперь выражаются, «грубо-ориентировочно » говорить о вполне точных научных понятиях и фактах.

Возьмем, к примеру, следующее место:

На первой же странице Козаков пишет, что будет изобретен (на странице 37 он уже числится изобретенным) «аппарат особой конструкции, с помощью которого можно будет видеть ясно в самую глухую ночь. Физик пошлет в определенном направлении электрические волны, обладающие свойством возвращаться в другой форме, и они отразят в этом специальном аппарате находящиеся вдали предметы».

Первая мысль, которая появится у широкого читателя, которому Козаков и хочет сообщить «полезные сведения»,— это та, что такой аппарат в сущности давно изобретен: это самый обыкновенный фонарь, польза от которого в глухую ночь несомненна. Ну, скажем, прожектор электрический посылает лучи в определенном направлении, они возвращаются и отражают в специальном аппарате (хрусталик человеческого глаза) всякие предметы. Если требуются «находящиеся вдали предметы», можно запастись биноклем или подзорной трубой.

«Надо полагать, — пишет дальше Козаков. — что такое ценное изобретение не сразу вооружит представление человека абсолютной точностью: аппарат надо будет, вероятно, усовершенствовать. чтобы добиться максимальных результатов».

Вот и все, что сказано об этом аппарате Что значит «вооружить представление человека» (представление о чем?) Что значит «вооружить точностью»?

Конечно по размышлении становится ясно, что Козаков и его физик имеют в виду не прожектор с биноклем, а что-то другое. Но сущность этого другого нельзя объяснить так неточно, так «грубо-ориентировочно». Намек на электрические волны, возвращающиеся в другой форме, — только туманный намек. Я не знаю, о каком аппарате так туманно говорит Козаков, но описание даже самого примитивного изобретения должно заключать в себе прежде всею указание: чего можно достигнуть этим аппаратом и чем он отличается от уже существующих.

Иначе получается не «полезное сведение», а бесполезная орнаментальная завитушка на сюжете.

Такими орнаментальными завитушками неизбежно будут выглядеть и все «приблизительные» научные факты и никак не расшифровываемые специфические формулировки вроде «секреты гемато-энцефалогического барьера, стоящего между кровью и нервной системой». (Каюсь, искал такой барьер в энциклопедии и... не нашел.)

Или, например, такое определение: «Сон есть болезнь, при которой отравленные ядами органы теряют способность к работе». Определение—более чем «ориентировочное». Как известно, во время сна прекрасно работают и сердце, и желудок, и легкие, и железы внутренней секреции. И кроме того утверждение «сон есть болезнь» противоречит дальнейшему ходу мыслей автора, по которому но время сна организм борется с особым ядом нервной системы — гипнотоксином — и побеждает его, тратя на эту борьбу последовательно 20, 12, 8 и 6 часов в сутки. Но если это так. тогда сон — это выздоровление, а не болезнь.

«Ни одна пылинка яда (?).—говорится дальше, — теперь (после изобретения Далмата) не коснется подсознательных и сознательных центров головного мозга и нервной системы». Упомянутые «центры» — типичная наукообразная завитушка, т. к. никаких подсознательных центров головного мозга, равно как и сознательных центров нервной системы, не существует. Странно также представлять себе гипнотоксин в виде порошка.

Такой наукообразной орнаментации не мало в трех первых главах романа Козакова.

Здание науки складывается постепенно. кирпич за кирпичом, но каждый кирпич — это точное понятие, добытое рабочими науки в результате кропотливою труда. И нельзя эти формулы-кирпичи объяснять непосвященным, неряшливо водя пальцем в воздухе.

Если наука и ее замечательные дела — это действительно тема и задача романа, а не сюжетное веретено и орнаментальные завитушки, если фраза о «минимуме полезных сведений» — не только красивая фраза (будем надеяться. что это так), тогда приблизительное вождение пальцем в воздухе нужно оставить, тогда нужно терпеливо и любовно объяснять читателю что такое «гемато-энцефалогический барьер».

Создание советской научно-художественной литературы — это интереснейшая задача, выдвинутая перед советскими писателями эпохой индустриализации и расцвета науки в СССР.

Будет очень досадно, если М. Козакову не удастся сделать по этому пути правильного шага, и тем более досадно. что намеченные им и предисловии задачи романа ясно и точно отвечают требованиям широкой читательской массы.

О картине социально-политического быта СССР через 25 лет, рисуемой Козаковым, говорить преждевременно. Но одну странность следует отметить: упоминая о книге, которая выйдет в свет в описываемое им время, М. Козаков говорит, что к ней будет приложено «шесть звукозаписей национальных песен вымерших племен шапсуги и абадзехи» (стр 32).

Это очень странно: эти племена—не выдумка М. Козакова, а действительно существующие и благополучно проживающие на Северном Кавказе два маленьких народа. Между прочим на днях абадзехи отпраздновали вместе с пятнадцатилетнем Октября и десятую годовщину автономной Адыгейской области, в которой они проживают. Почему их не допустил Козаков до социализма ? Почему, если они не вымерли при царизме, когда их всячески притесняли и даже выселяли в Турцию, почему они должны вымереть при советской власти в ближайшие 25 лет? Непонятно!..

И к чему вообще эта бессмысленная подробность? Тут орнаментальная завитушка спровоцировала автора на грубую политическую ошибку.

Завитушку нужно просто убрать, а ошибку конечно исправить.

(Вечерняя Москва, 1932, № 266, 17 ноября)

Дискуссию о фантастике 1954 года в «Литературной газете» завершает статья Ивана ЕФРЕМОВА, Александра СТУДИТСКОГО и Льва ЖИГАРЕВА. Она широко известна и не раз цитировалась. Так что я далеко не первый, кто представляет ее. Но она важна, как точка в этой дискуссии накануне жанрового «взрыва» в советской фантастике.

И. ЕФРЕМОВ, А. СТУДИТСКИЙ, Л. ЖИГАРЕВ. О литературе крылатой мечты

Отрадно сознавать, что на предсъездовской трибуне «Литературной газеты» нашлось место для серьезного разговора о литературе научной фантастики и приключений.

С. ПОЛТАВСКИЙ выступил за фантастику широкую, за то, чтобы смотреть «далеко в будущее». В. НЕМЦОВ ответил ему путано и противоречиво. В начале статьи он как будто бы поддержал ПОЛТАВСКОГО, а в конце, противореча сам себе, начал убеждать читателей, что основную задачу фантастики можно выполнить только, урезывая себя, не заглядывая слишком далеко, придерживаясь сегодняшнего дня.

Мы боимся, что эта позиция вытекает из глубокого непонимания подлинных задач и возможностей фантастики.

Когда в научно-фантастических произведениях герои покоряют вулканы, уничтожают льды Арктики, улетают на Марс и т. д., то эта фантазия демонстрирует грандиозность творческих замыслов и могущество человеческой мысли. Большая научная идея покоряет воображение читателя и властно ведет его дальше по страницам книги.

Но не надо забывать, что главное в этих книгах — познание мира, поэзия творчества, а фантастика — только средство в руках писателя. Поэтому мы не можем полностью удовлетвориться статьей С. ПОЛТАВСКОГО, хотя автор начал нужный и, несомненно, важный разговор о дальнейших путях в развитии нашей научной фантастики. Под лозунгом «Как можно дальше в будущее» можно сбиться с дороги, заняться фантастикой ради фантастики, утратить связь с жизнью.

Мы не можем безоговорочно осуждать В. НЕМЦОВА. Если НЕМЦОВ хочет писать фантастический роман без фантастики, — его право… Но нелепо доказывать, что этот путь — главный для научно-фантастического жанра.

Откровенно говоря, НЕМЦОВ выступил как защитник тех «предельщиков», которые подвизались в этой области в течение последних лет и лишили нас очень многих интересных произведений. Кое-кто из этих пределыциков, подобно НЕМЦОВУ, уговаривал нас, что фантазировать