Данная рубрика посвящена всем наиболее важным и интересным отечественным и зарубежным новостям, касающимся любых аспектов (в т.ч. в культуре, науке и социуме) фантастики и фантастической литературы, а также ее авторов и читателей.
Здесь ежедневно вы сможете находить свежую и актуальную информацию о встречах, конвентах, номинациях, премиях и наградах, фэндоме; о новых книгах и проектах; о каких-либо подробностях жизни и творчества писателей, издателей, художников, критиков, переводчиков — которые так или иначе связаны с научной фантастикой, фэнтези, хоррором и магическим реализмом; о юбилейных датах, радостных и печальных событиях.
На статью Всеволода РЕВИЧА «Приключений ради...» в «Литературной газете» откликнулся писатель Иван ЕФРЕМОВ. В основном эта его статья была не в защиту Александра и Сергея АБРАМОВЫХ, о которых писал РЕВИЧ, а в защиту жанра приключений вообще.
Иван ЕФРЕМОВ. ДА, РАДИ ПРИКЛЮЧЕНИЙ!
В № 8 «ЛГ» была опубликована статья В. Ревича, затрагивающая некоторые проблемы научной фантастики.
Эта статья дала повод для размышлений и полемики известному писателю-фантасту.
Статья Всеволода Ревича «Приключений ради...», опубликованная в «Литературной газете», привлекла мое внимание не только критикой творчества А. и С. Абрамовых. Возможно, Абрамовы и заслуживают критики, но я не собираюсь, обсуждать их в общем-то неплохие книги. Правда, от способного журналиста и знатока научной фантастики В. Ревича следовало бы ожидать более серьезного разбора книг А. и С. Абрамовых. Автор лишь в конце статьи вскользь отмечает хорошие литературные качества этих книг (в чем я с ним вполне согласен). Однако статья несет, как говорят об опасных лекарствах медики, и побочный эффект: удар, направленный против... приключений ради приключений, как то и возвещает заглавие. По Ревичу, издательство «Детская литература», очевидно, делает ошибку, публикуя чисто приключенческие произведения, и вообще: ради приключений не стоит писать, а тем более печатать книги.
С этой «установкой» В. Ревича никак нельзя
согласиться.
В недавнем интервью с корреспондентом «Литературной газеты» я попытался рассказать о влиянии приключенческих книг на воспитание молодежи. Влиянии, куда более значительном, чем это кажется иным литературоведам, упорно считающим приключенческие вещи (впрочем, и научную фантастику) литературой второго сорта. Смотря для кого второй сорт! — следует прямо, без обиняков ответить поборникам бытовой литературы и отказаться от испытанного приема: сравнения с великими образцами. Все дело в том, что до понимания «большой» литературы мы, вполне естественно, дорастаем не вдруг. В начале нашей жизни и образования весьма заметную роль играют книги приключенческого характера. Причем, для ребят активных, энергичных, мечтательных и любознательных этот вид литературы на какой-то период жизни главный. Ничего в этом вредного или отупляющего нет, наоборот, есть определенная польза. Так было со мной, с целым рядом моих сверстников, с несколькими поколениями тех, кто был старше. Не говоря уже о Жюле Верне, Джеке Лондоне, Киплинге и Майн Риде, мы зачитывались Хаггардом, Луи Жаколио, Буссенаром, Сальгари, Эберсом, Марриэттом, Пембертоном, позднее Пьером Бенуа,— это были многотомные собрания сочинений, в сумме познакомившие нас с природой разных стран мира и с разными историческими эпохами.
Герои приключенческих книг (разумеется, я имею в виду такие книги, которые не отягощены грузом влияний колониалистской, захватнической идеологии) — всегда смелые, сильные, положительные (конечно, с поправкой на время), неутомимые, стремящиеся открыть новое, изменить в какой-то степени окружающую жизнь. Они увлекали нас своим примером. Им хотелось подражать, самим сделать что-то в жизни, искать и найти. По сравнению с ними герой или героиня дореволюционной или современной, зарубежной «большой» литературы почти неизменно — существо страдающее, пассивно зажатое в тиски судьбы, затертое неблагоприятным стечением обстоятельств. Не удивительно, что для прямого, не знающего компромиссов ребяческого восприятия герой приключенческого романа всегда будет привлекательнее.
Я могу перечислить десятки, скорее сотни имен видных революционеров, ученых, инженеров, путешественников, строителей и моряков, с детства увлекавшихся приключенческой литературой, которая настроила их на борьбу, активное вмешательство в жизнь, покорение природы и созидание. Ограничусь лишь напоминанием, что даже на столь мощном интеллекте и характере, как В. И. Ленин, сказалось обаяние Джека Лондона, причем именно в трудную минуту жизни.
Приключенческие книги, привлекавшие молодежь моего поколения (то есть тех, чье детство прошло при царизме, а отрочество и юность — при Советской власти), так же как и более старших, отвечают ребяческой романтической мечте тем, что действие их происходит в самых различных странах, знакомя читателей со всей необъятной широтой мира. Поэтому для романтика, например, роман Дюма «Три мушкетера» покажется менее привлекательным, чем «Граф Монте-Кристо».
Приключенческая литература героических свершений и дальних странствий не случайно имела такой большой успех именно в нашей стране с ее неизведанными в те времена просторами и непочатым краем открытий, борьбы с природой. В дореволюционное время у нас почти отсутствовала собственная приключенческая литература, и горсточка отечественных беллетристов, писавших в этом жанре, была незаметна в массе переводных изданий. Кроме того, в сравнении с народностью и идейностью «большой литературы» эти произведения по большей части были подражательными, невысокого уровня.
После революции новая советская литература оказалась слишком занятой проблемами перестройки общественного сознания, классовой борьбой в городах и деревнях, чтобы обратиться к темам приключений, и это вполне понятно. Опять-таки недоставало писателей этого жанра, и неизбывная потребность молодежи в приключенческих книгах вынудила вновь переиздавать переводных авторов. Между тем романтика освоения огромных неисследованных пространств Советской страны должна была найти выход и в создании новой приключенческой литературы. Этого не происходило. Критика же, ощущая образовавшийся разрыв, вместо того чтобы ратовать за создание такой литературы, учиняла гонения на переводные приключенческие книги. Долгое время ни одно издательство не выпускало переводных приключений, и до сей поры живы, а временами и дают ростки корни недоброжелательства к приключенческой классике.
Большое и важное дело делают издательства, которые, подобно «Детской литературе», «Молодой гвардии», «Мысли», «Миру», знакомят нас, и особенно наших ребят, с великим многообразием мира и романтикой свершений, активной борьбы через приключенческую и фантастическую литературу в своих специальных сериях. Что же касается нашей Родины, то, пожалуй, излишне повторять не раз сказанное о тех неисчерпаемых возможностях, которые таит в себе революционное преобразование мира и человека, бесконечное разнообразие встреч, ситуаций, природных ландшафтов, открытий научных, этнографических и психологических, какие могут послужить темами приключенческих книг. Не меньше интереснейших тем в историческом прошлом нашей Родины, как давнем, так и в революционной борьбе за построение нового общества.
И если наши писатели еще мало черпают из этого неистощимого, как море, источника, то здесь опять и опять мы натыкаемся на искусственно возведенную стену, отделяющую приключения от «бытовой» литературы. Мы обязаны не «цукать», а поддерживать авторов приключенческих книг, всячески помогать развитию этого жанра, занимающего в планах наших издательств поразительно малое место. Знают ли критики, что процентное соотношение выпуска молодежной приключенческой литературы и книг всех других жанров в нашей стране исчезающе мало и в десятки раз меньше, чем в других странах (подчеркиваю, что я имею в виду лишь детскую и юношескую литературу приключений, а не детективы, издание которых очень развито за рубежом).
Вот почему мне кажется, что пренебрежительный рефрен «приключения ради приключений» в статье Всеволода Ревича исходит из ошибочной позиции или же возник от поспешности. Хотелось бы, чтобы в серьезных выступлениях авторы их перестали ради красного словца бросать непродуманные заявления.
Надо и пора, чтобы литературоведы поняли психологическое воздействие приключений и борющихся в них героев на воспитание характеров. Это куда более важно, чем определение переходной грани между фантастикой приключенческой, исторической или научной. Очень часто в хороших произведениях эти границы нечетки, сложно переплетены. Пора поставить критику, занимающуюся так называемыми «второсортными» жанрами, на строгую научную марксистско-диалектическую основу, что позволит глубоко анализировать эту литературу с учетом сильного воздействия ее на молодое поколение.
Я бы провозгласил здравицу за приключения для приключений, ради воспитания сильных, отважных людей, умеющих и романтически мечтать и добиваться своего во имя мечты, соответствующей коммунистическим идеалам. Не приключения, а плохая литература вообще — вот зло, с которым следует бороться. Мне думается, не случайно появление у нас немалого количества произведений «большой», «бытовой» литературы с негероическими героями, растерянными хлюпиками, пакостными осмеятелями, злобными эгоистами совпало с уменьшением изданий приключенческого и путешественнического жанров. Совсем плохо дело с произведениями этих жанров, посвященными морю,— и это в такой великой морской державе, как наша страна! Нет отечественных произведений, не издается и переводных, вроде великолепных «Вокруг света на «Кашалоте» Буллена, «Птица рассвета» Мейсфильда. На положении с морской литературой наглядно отражается вся запущенность жанра вообще. Тут надо не клеймить приключениями, как знаком плохого качества, а бороться за широкое развитие издания приключенческих произведений. Потребность в них огромна. Жалею, что не могу в краткой статье передать, как помогла мне литература приключений в годы моего детства и юности, настроив меня на упорство в достижении романтических мечтаний.
Так поможем и мы теперь нашим ребятам, дав им интересную, приподнятую, советскую приключенческую литературу с ее мощным зарядом положительного отношения к жизни.
«Литературная газета» от 12 марта 1969 года (№11). Стр. 5
Небольшая дискуссия 1969 года о приключенческой фантастике в «Литературной газете» началась с полемичной статьи Всеволода РЕВИЧА:
Всеволод РЕВИЧ. Приключений ради...
Читавшие фантастическую повесть С. Лема «Солярис», может быть, помнят, как его герой, пытаясь разгадать происхождение невесть откуда взявшихся людей-призраков, разглядывает их кровь под сверхмикроскопом. Все больше увеличение. Все дальше вглубь матери проникает взгляд Криса: сначала эритроциты, потом белковые структуры, потом отдельные молекулы... Еще немного и покажутся атомы, основа всего сущего. Но напрасно нажимает на рукояти Крис – в окуляре нет ничего. Совсем ничего. Пустота.
Образ этот нетрудно применить к множеству произведений, созданных по сходному принципу: некая литературная оболочка имеется, а как заглянешь поглубже, то ничего, по существу, не найдешь. С некоторыми научно-фантастическими книгами подобная аналогия прямо-таки
напрашивается. Например, с книгами Александра и Сергея Абрамовых*.
Публикации их первых опытов в жанре фантастики датированы концом 1966 года. И вот уже третий год романы, повести, рассказы А. и С. Абрамовых не сходят со страниц журнала «Смена» и альманаха «Мир приключений», а издательство «Детская литература» выпускает их сборники в «Золотой библиотеке». Можно было бы порадоваться такому успеху, если бы...
Ревнители суровой научности, вероятно, могли бы обвинить Абрамовых в том, что их фантастические пассажи зачастую вступают в противоречие с законами мироздания (скажем, с законом причинности). И действительно, невидимые браслеты, которые мгновенно переносят своих владельцев в любое место земного шара, или метеориты с разноцветным сиянием, тоже занимающиеся перекидкой людей, но уже в воображаемые миры, — это все псевдонимы волшебной палочки, несмотря на весьма наукообразное обличие, что-нибудь вроде «концентрации субквантового биополя». Однако, с моей точки зрения, в этом нет беды. Волшебные сказки издавна пользовались не меньшей популярностью, чем нынешняя научная фантастика. Правда, сказку не стоит выдавать за что-либо иное, но в любом случае остается главное: для чего, с какой целью придумываются различные чудеса, или, говоря проще, какова идея данной вещи. Пусть сказка – «ложь», но должны быть в ней и «намек» и «урок»! Тут-то и обнаруживаются зияющие пустоты на месте атомов. В большинстве произведений Абрамовых есть, как положено, тема, сюжет, фабула, композиция, экспозиция, а вот идеи, цели нет.
Первая крупная повесть Абрамовых — «Хождение за три мира». Здесь выясняется, что существует, помимо окружающей нас действительности, еще множество параллельных миров, одинаковых с нашими, за исключением незначительных деталей. В соседнем мире, к примеру, вместо кинотеатра «Россия» на площади Пушкина стоит высотная гостиница. Во всех этих мирах у каждого человека есть двойник с тем же именем-фамилией: жены и профессии, правда, отличаются. Миры могут общаться с помощью передачи сознания в мозг «параллельного» субъекта. Этакий вариант джеклондоновского «Межзвездного скитальца». На первый взгляд, выдумка кажется довольно любопытной, но с каждой страницей все настойчивее оформляется мысль: а все-таки зачем это, зачем понадобились авторам две-три Москвы, две-три Отечественных войны и т. д. В том же «Межзвездном скитальце» путешествующее сознание героя служит, в частности, для объединения цепи новелл, каждая из которых имеет собственное наполнение. Но прогулки Сергея Громова за один ли, за три ли мира сами по себе неинтересны. Ничего серьезного с героем в этих прогулках не происходит, о посещаемых мирах мы мало что узнаем, да и что о них узнавать, ведь везде одно и то же. Стоило ли затевать столь грандиозный научный (и литературный) эксперимент, чтобы в одном из миров задержать поддонка, который намеревался остаться за границей во время туристической поездки. Это, кажется, наиболее значительный поступок героя.
Потом Абрамовы перебрасывают своего героя в мир, который обогнал нас на столетие. Ну, наконец-то авторы получили прекрасную возможность – сейчас они опишут коммунистическое завтра. Одна эта глава во многом оправдала бы накладные расходы, которые потребовались, чтобы до нее добраться. Но – поразительное дело! – авторы не хотят воспользоваться этой возможностью, откровенно уходят от нее, поместив своего героя в больничную палату, откуда многого не увидишь. Итак, истрачено четыре печатных листа, а результат? Что получил читатель?
Я подробно остановился на этой повести потому, что чуть ли не все произведения Абрамовых в различных вариантах повторяют «Хождение за три мира». В них вновь и вновь возникают те или иные параллельные миры. Что ж, фантастика в конце концов для того и изобреталась для того, чтобы создавать параллельные миры. Как в них проникнуть – на звездолете, на диких гусях или с помощью чародейства, — дело, повторяю, третьестепенное: важно, чтобы было, к чему стремиться, а то, может, и нет смысла удаляться от здания издательства «Детская литература» в Малом Черкасском.
И вот еще о чем надо сказать. Читаешь рассказ за рассказом, повесть за повестью, и тебя охватывает ощущение, что все это уже где-то было. Нет, речь идет не о плагиате. Но стоит напрячь память — и вспоминаешь нечто подобное у С. Лема, И. Ефремова, Ф. Хойла и других советских и зарубежных писателей. За таинственной лабораторией фашиствующего профессора Лефевра («Фирма «Прощай оружие!») встают точно такие же лаборатории из рассказов А. Днепрова, за путешествием советского девятиклассника в дореволюционную Москву («Глаза века») – «Голубой человек» Л. Лагина, рассказ «Спокойной ночи!» — это фантазия на темы рассказа Л. Альдани «Онирофильм», за двойниками неясного назначения во «Всадниках ниоткуда» прячутся уже упоминавшиеся лемовские фантомы и т. д. Бывает фантастика пусть плохая, но все-таки первичная. А это фантастика вторичная, производная.
Нельзя, правда, не отметить, что в книгах Абрамовых наличествуют и занимательность, и непринужденность изложения. Можно найти также и меткие наблюдения, живые диалоги – такие страницы показывают, что мы имеем дело с людьми способными. И если бы они работали с большей ответственностью, в советской фантастике мог бы появиться новый писательский дуэт, который спел бы что-либо свое, пусть даже не очень громко.
Строго говоря, произведения Абрамовых относятся к фантастике лишь внешне, потому что фантастика сегодняшнего дня – это литература больших нравственных, социальных, философских проблем. У Абрамовых же приключения описываются ради приключений.
*Александр Абрамов, Сергей Абрамов. «Тень императора». Издательство «Детская литература». М. 1967.
Александр Абрамов, Сергей Абрамов. «Всадники ниоткуда». Издательство «Детская литература». М. 1968.
«Литературная газета» от 19 февраля 1969 года (№ 8). Стр. 5
В диалог-дискуссию (в заголовке я сознательно разбил слово, чтобы выделить часть «ди») о фантастике 1967 года со статьей профессора и доктора физико-математических наук Александра КИТАЙГОРОДСКИЙ «Злоключения здравого смысла» в этом же номере «Литературной газеты» вступил искусствовед Юлий КАГАРЛИЦКИЙ:
Ю.КАГАРЛИЦКИЙ, доцент, кандидат искусствоведения: «Здравомыслие фантастики»
В тяжелое положение ставит профессор А.КИТАЙГОРОДСКИЙ человека, решившего с ним поспорить! В обычном споре у каждого своя позиция, он ее и отстаивает. Но что поделаешь, если я не согласен с А.КИТАЙГОРОДСКИМ не только со своей, но и с его собственной позиции!
Я не возьму в толк, например, почему человек, который верит в погибшую цивилизацию Атлантиды, сигналы с далеких звезд, снежного человека и искусственные спутники Марса, тем самым не признает законов природы. Все эти допущения вроде бы никаким законам природы не противоречат, наука этим занималась, а кое-чем и сейчас продолжает заниматься совершенно всерьез, причем опять же споры идут не между литераторами и учеными, а между самими учеными, которые, как я слышал, даже приводят в этих спорах аргументы, а не просто обвиняют друг друга в мистике и поповщине.
Скажем, искусственные спутники Марса и сигналы с далеких звезд отнюдь не придуманы какими-либо безответственными литераторами. Обе эти гипотезы обоснованы в книге известного астронома, члена-корреспондента Академии наук И.С.ШКЛОВСКОГО «Вселенная, жизнь, разум».
Точно так же дело обстоит с Атлантидой. И, к сожалению, очень похоже дело обстоит со снежным человеком. Его не нашли, но не потому что он чему-то противоречит, а просто потому, что его нет в природе. Впрочем, это только мое скромное мнение литератора. Такой серьезный ученый как Б.Ф.ПОРШНЕВ, считает, напротив, что он существует.
Согласно профессору КИТАЙГОРОДСКОМУ легковерен тот, кто верит в гипотезу. Даже тогда, когда он неплохо уже обоснована. И нелегковерен тот, кто истово верует во все, что дает ему сегодняшний уровень знания. Заметьте: «То, что противоречит науке, называется чудом или чепухой». Так и сказано: не «природе», а «науке». Это не оговорка.
Словом, не доверяйте тому, что будет. Оно еще то ли будет, то ли
не будет. Другое дело, молекулы, диффузия, «радости простого земного бытия» и «счастье будней».
Мне кажется, что если слово «легковерный» произвести от слов «легко верить», то легковерными окажутся как раз последователи моего уважаемого противника. Всегда легче верить в то, во что верят все. А гипотеза (притом, как все знают, порою довольно безумная) и есть форма критического мышления в науке. И если профессору самому захотелось сослаться на ЭЙНШТЕЙНА, давайте задумаемся, на чьей стороне были бы сторонники профессора КИТАЙГОРОДСКОГО в знаменитых спорах, происходивших в двадцатые годы вокруг теории относительности. Ведь ЭЙНШТЕЙН, ко всему прочему, не «строил кирпич за кирпичом». Он произвел революции в науке.
И еще. Профессор КИТАЙГОРОДСКИЙ, возмутившись против тех, кто «пользу противопоставляет развлечению и удовольствию», тут же предлагает чуть ли не в законодательном порядке отделить вещи серьезные от тех, занимательных, но несерьезных вещей, которые, по его мнению, пишет Станислав ЛЕМ (специально, как я мог понять, для развлечения ученых). Я не говорю уже о том, что Станислава ЛЕМА принято считать не развлекателем, а одним из крупнейших современных фантастов. Не говорю и о том, что у ЛЕМА (кстати, врача по образованию) описан классический случай раздвоения личности. Повторяю, дело даже не в этом – просто, где тут логика?
В статье профессора КИТАЙГОРОДСКОГО есть даже определение научной фантастики («книга, в которой автор, возводя в энную степень достижения науки, фантазирует о будущем»). Это полезно. С определениями научной фантастики дело сейчас обстоит из рук вон плохо. Специалисты в последнее время воздерживаются от подобных определений – слишком разрослась и слишком многофункциональна стала фантастика. Поэтому в формуле профессора КИТАЙГОРОДСКОГО огорчает, что она не нова. Приблизительно так определил шестьдесят четыре года назад одну из сторон своей фантастики Жюль ВЕРН. А мне бы не хотелось, чтобы наша советская фантастика почти семьдесят лет спустя свелась к ограниченно понятому Жюлю ВЕРНУ.
Давно известно, что «здравый смысл» — это устоявшийся опыт. Он историчен. Тот самый здравый смысл, который сегодня нам подсказывает, что земля круглая, какое-то время тому назад подсказывал, что земля – плоская. Ни одно действительно крупное революционное открытие в науке никогда не отвечало «здравому смыслу». Оно прямо ему противоречило. И если профессор КИТАЙГОРОДСКИЙ выступает в защиту устоявшегося мышления, он, естественно, выступает в защиту здравого смысла. Здесь, во всяком случае, он совершенно логичен.
Прав профессор КИТАЙГОРОДСКИЙ и тогда, когда говорит, что фантастика противоречит здравому смыслу. Противоречит. На то она и фантастика. Но это не значит, что она противоречит науке. Наука не исчерпывается здравым смыслом.
В науке есть два метода, друг друга дополняющие. В одном случае ученый идет от фактов к обобщениям, в другом от гипотезы к фактам. Научная фантастика тяготеет ко второму методу. По крайней мере – современная фантастика, в чем она и близка современной науке.
Мы часто говорим о научной революции XX века. Может быть, иногда ее лучше называть «концептуальной революцией». Человек, который следит за развитием современного знания, может не сразу понять сокровенную суть тех или иных новых концепций, но его, безусловно, не оставит ощущение грандиозного сдвига, который произошел в нашем мышлении. Фантастика и передает ощущение этого сдвига, и сама ему способствует. Она избавляет людей от стереотипов мышления.
Что касается положительного знания, то его лучше передает не научная фантастика, а научно-популярная литература. Боюсь, ее и спутал с фантастикой мой уважаемый противник.
Дело в том, что фантастика – литература. А литература обычно не черпает свой авторитет в достоверности приведенных фактов. Она сообщает не подлинное, а «похожее» — такое похожее, что оно кажется подлиннее действительных событий. Про литературу принято говорить, что она обобщает. Вот так же и фантастика обобщает. То, что она говорит о науке, может совпадать с самой наукой, а может и не совпадать – быть только на нее «похожей». Но она имеет право называться научной как в первом, так и во втором случае. Условие здесь только одно – соответствие типу научного мышления своего времени.
Многие науки сомкнулись сегодня в одну большую науку, объясняющую мир, и ни одна частная наука не может развиваться без того, чтобы все время не соотноситься с этой большой наукой.
Научная фантастика больше не дает советов по частным отраслям знания. Она истолковывает мироздание.
Вот почему я уверен, что профессор КИТАЙГОРОДСКИЙ заинтересуется научной фантастикой. И тогда нам не о чем будет спорить. Ведь фантастика говорит сама за себя.
«Литературная газета» №25 от 21 июня 1967 года, стр. 8.
Диалог-дискуссию (в заголовке я сознательно разбил слово, чтобы выделить часть «ди») о фантастике 1967 года в «Литературной газете» начал доктор физико-математических наук Александр КИТАЙГОРОДСКИЙ. Его статья «Злоключения здравого смысла» была размещена под рубрикой «Полемика» с кратким введением от редакции:
— В бурно развивающемся жанре научной фантастики возникают новые и новые подводные рифы: научная теория научной фантастики становится все более необходимой... Публикуемые стаьи, по нашему мнению, дают представление о некоторых важных проблемах жанра, которые сейчас активно обсуждаются критикой.
А. КИТАЙГОРОДСКИЙ, профессор, доктор физико-математических наук: «Злоключения здравого смысла»
Я возвращался из Фрунзе домой. До Москвы шесть часов лету. Без интересной книги скучно, и перед посадкой в самолет я направился к книжному киоску. Здесь я обнаружил альманах научной фантастики, а в нем — целых три вещи Станислава ЛЕМА. Какая удача!
Рассказы оказались великолепными. Я с сожалением прочитал последнюю строчку. Хорошо, но мало.
Мне оставалось откинуть спинку кресла и предаться размышлениям. Мысли зацепились за название на обложке. А в самом деле, зачем называют эти сочинения научной фантастикой? Не лучше ли назвать их – юмористическая фантастика. Да и в других случаях стоит ли злоупотреблять прилагательным «научная»? Фантастические ситуации иногда используются авторами для того, чтобы острее ставить философские и политические проблемы. Часто «научно»-фантастический роман – это просто современная сказка для больших детей. И совсем редко появляется книга, в которой автор, возводя в энную степень достижения науки, фантазирует о будущем. Пожалуй, только такие произведения и заслуживают названия научно-фантастических.
Все жанры хороши, кроме скучного. И я вовсе не собираюсь ратовать за ограничение жанров. Речь идет лишь о линии (или, вернее, полосе и притом довольно размытой), отделяющей научную фантазию от ненаучной. Но можно ли и нужно ли проводить такую границу? Нужно! По той причине, что, преподнося любой вздор под лозунгом «А почему бы и нет?», убеждая читателя, что все на свете возможно, мы отучаем его критически мыслить. А легковерие до хорошего не доводит. Наука строится кирпич за кирпичом, и ее предыдущие завоевания не отменяются последующими. А то, что противоречит науке, называется чудом или чепухой.
Эта простая мысль кажется тривиальной деятелю науки, но того, кто не вжился
в естествознание, кому не дороги его успехи, того эта мысль раздражает.
Когда ученые срамили здравый смысл за то, что он не приемлет отсутствие траектории у электрона или относительность времени, они имели в виду ограниченность мышления. А многие авторы научно-фантастических романов и множество их верных почитателей и читателей пригвоздили здравый смысл к позорному столбу за то, что он-де доверяет законам природы...
Необходимость отмежеваться от нападок на здравый смысл стала для меня ясной после того, как я прочитал две странички комментариев А. ГРОМОВОЙ к тем самым сочинениям ЛЕМА, особенно к его телевизионной пьесе. Мы должны увидеть в ней, по словам комментатора, «сочетание смелой и удивительно щедрой фантазии с подлинно современным по типу научным мышлением, сверкающего, будто беззаботного юмора с глубокой философской мыслью».
Все верно, как насчет фантазии, так и насчет юмора. Глубокой философской мысли я, честно говоря, не разглядел, но об этом не станем спорить: десяток ассоциативных ступеней приводит, как известно, к глубоким философским заключениям и из созерцания яичной скорлупы. А вот слова «современное по типу научное мышление» следует заменить словами «современная научная терминология». И тогда всё станет на свое место.
В пьесе ЛЕМА фигурирует здравомыслящий молодой магистр, который не желает принять на веру сдвоенного пришельца из будущего с застрявшим в нем дьяволом. По поводу мнений этого трезвого героя комментатор говорит: «Но поверхностный, обывательский здравый смысл никогда не помогал постичь истинную сущность явлений. В конце концов, если верить этому самому «здравому смыслу», то ясно будет, что Солнце вращается вокруг Земли, а не наоборот: ведь люди твердо стоят на Земле и никакого вращения не чувствуют, а Солнце на наших глазах каждый день восходит и заходит. Вот и верь после этого астрономам».
Да... Так что осторожнее, читатель! Вас грозят зачислить в сторонники Птолемея, если вы безоговорочно назовете сказкой (какой бы вы эпитет ни прибавили – вздорной, забавной, философской) машину времени.
Зачем вообще понадобился редакции сборника комментарий к этим рассказам ЛЕМА? Причину я вижу в том, что эпитет «развлекательный» произносится у нас часто с ругательным оттенком. Польза противопоставляется развлечению и удовольствию. Вот редакции и захотелось защитить ЛЕМА...
Но возвратимся к столь безжалостно уничижаемому здравому смыслу. То, что с ним не считаются авторы романов, нас может не беспокоить. Для восстановления справедливости достаточно переименовать научно-фантастический роман просто в фантастический. Хуже то, что на свете существует превеликое множество всяких вра... простите, выдумщиков, обожающих любой ценой поразить общественное мнение и таким образом стать в центр внимания, а иногда и заработать на этом немалую мзду. Впрочем, и это было бы не так опасно, если бы газеты и журналы не предоставляли свои страницы такого рода «сенсационным» открытиям.
Скажем, появляется статья о чудесном озере. Если взять из него воду и поместить в герметически закупоренный сосуд, то она через несколько часов бесследно исчезает...
Редактора мало заботит то, что это противоречит здравому смыслу. Его не беспокоит то, что вещество состоит из молекул, что диффузия молекул через стенки сосуда в обычных условиях невозможна. Его нисколько не волнует то, что такое явления несовместимо с законами естествознания. Он не понимает, что наличие «законов», которые могут беспричинно нарушаться, означает невозможность существования науки, а значит, и всей жизни.
Беспредельность науки состоит вовсе не в том, что она способна переварить любую комбинацию событий. Беспредельность ее означает завоевание новых областей, нахождение новых явлений в таких условиях, которые еще никогда не осуществлялись, реализацию таких процессов, которые сегодня технически невыполнимы, выяснение механизма событий, для изучения которых еще не созданы ни приемы, ни приборы.
Мне остается остановиться на психологическом аспекте нашей проблемы и ответить на вопрос, почему так много читателей (да и писателей) веруют в чепуху. Причина, несомненно, в стремительном развитии науки. У людей создалось (и вполне справедливо) представление о неограниченных возможностях науки и техники. Но в современной технике, строго говоря, нет чудес. Ни искусственный луч, посланный за миллионы километров, ни энергия водородной бомбы, ни полеты в космос не потребовали отказа от известных законов природы, а, напротив, были разработаны на их основе.
Я не перестаю удивляться количеству интеллигентных людей, которые охотно верят в видение через стену, предсказанию будущего, телепатию, снежного человека, искусственных спутников Марса, погибшую цивилизацию Атлантиды, сигналы с далеких звезд, воду, испаряющуюся из закрытых бутылок, беспроигрышную игру в рулетку. События, либо абсолютно невозможные, либо крайне невероятные. Впрочем, ведь есть же образованные люди, которые верят в бога и загробную жизнь.
Для автора этих строк нет сомнения, что, борясь против легковерия, он совершает альтруистический поступок. Легковерие ведет к разочарованиям. Вера в несуществующее мешает находить радости в простом земном бытии, приводит к тому, что человек не обращает внимания на счастье будней.
А потому – да здравствует здравый смысл!
«Литературная газета» №25 от 21 июня 1967 года, стр. 8.
P.S. Изначально статья Александра КИТАЙГОРОДСКОГО была куда больше по объему и в результате сокращений некоторые смыслы были утеряны. Более полный, но несколько измененный вариант был обнародован в первой главе его книги «Реникса» в том же 1967 году.
Из книги становится, в частности, понятно откуда появился Птолемей в следующем утверждении:
— Так что осторожнее, читатель! Вас грозят зачислить в сторонники Птолемея, если вы безоговорочно назовете сказкой (какой бы вы эпитет ни прибавили – вздорной, забавной, философской) машину времени.
Очень похоже, что в версии "Литературной газеты" были сокращены несколько абзацев:
— В том же сборнике научной фантастики в рассказе Лукодьяконова устами героя говорится: «Но когда некоторые деятели с апломбом заявляют, что пришельцев (с других планет или звезд) не только не было, но и быть не может, я злюсь. Мне кажется, что такие деятели втайне придерживаются взглядов Птолемея на строение вселенной. Хотя вслух хвалят Коперника».
Очень характерная фраза! Вот интересно, станет ли злиться такой герой, если «некоторые деятели» скажут, что никогда собака не рожала котенка, что никогда реки не текли в гору, что никогда человек не передвигал предметы силой своей воли и что так действительно никогда не было и не будет?
Скорее всего станет. Поскольку еще встречаются люди, исповедующие принцип, что легче верить сказкам, чем учиться научному мышлению. А скептика обругают, заявив, что он руководствуется здравым смыслом. А наука-де неоднократно доказывала, что здравый смысл приводит к заблуждениям, неприятию нового и прочим грехам.
Досадным является то, что, ругая здравый смысл (а этим действительно занимались многие естествоиспытатели и я в том числе), люди, причастные к науке, и герой Лукодьяконова иже с ними, понимают под здравым смыслом совсем иные вещи.
Лукодьяконовым Александр КИТАЙГОРОДСКИЙ называет дуэт Евгения ВОЙСКУНСКОГО и Исая ЛУКОДЬЯНОВА, чей рассказ «Трое в горах» был опубликован в «Альманахе научной фантастики. Выпуск 2».
23 января 1966 года в Комитете по печати при Совете Министров СССР состоялось совещание, посвященное проблемам научной фантастики. На этом совещании критик Владимир ДМИТРЕВСКИЙ зачитал письмо-выступление Ивана ЕФРЕМОВА, который не мог присутствовать на совещании из-за болезни. Выступление это под названием "Сражение за будущее" было опубликовано в газете «Литературная Россия» за 4 февраля 1966 года.
По поводу выступления Владимира НЕМЦОВА Иван Антонович другими словами повторил, то что говорил в статье «Миллиарды граней будущего»:
— Только недосмотром со стороны руководящих органов Союза писателей и нашего литературоведения можно объяснить тот факт, что архаические, окаменелые воззрения продолжают до сих пор существовать и влиять на развитие научно-фантастической литературы...
Говоря о необходимости следить за высоким качеством
научной фантастики, не следует перегибать палку. Недавнее появление в "Известиях" статьи В. Немцова породило в некоторых кругах разговоры о неблагополучии в советской научной фантастике, об ошибочной идейной позиции произведений уже известных писателей. Все эти разговоры не имеют под собой серьезных оснований.
25 мая 1966 года в газете «Известия» появилась статья академика Юрия ФРАНЦЕВА (на тот момент — шеф-редактор журнала «Проблемы мира и социализма» в Праге) «Компас фантастики». Она стала продолжением позиции Владимира НЕМЦОВА. Академик негативно оценил «Трудно быть богом»:
— Повесть опровергает, а не подтверждает возможность вмешательства в ход истории, ускорения исторического процесса и изменения его характера. Это было бы верно, если бы речь шла о человеческом произволе, о насилии над историей, о волюнтаризме. Но ведь научная социология утверждает возможность человека, вернее, социальных классов, влиять на ход истории, если они действуют в том направлении, в каком объективно развивается данное общество. Научная социология утверждает, что именно так народные массы творят историю, что от их деятельности зависят темп и в значительной мере характер развития общества, определяемый объективными закономерностями исторического процесса. От деятельности народных масс зависит, чтобы возобладала прогрессивная тенденция развития. Именно такая социологическая концепция дает широкую возможность художнику поставить ряд больших вопросов и по-своему, в художественной форме, наметить их решение. Но в повести этого, к сожалению, не случилось. Научная социология выступает и против волюнтаризма и против исторического фатализма. Ее положения досказаны жизнью, например, тем, что целые народности на данном этапе перешли от родового строя, лука и стрел, шаманства к социалистическим формам общежития.
Точно также он отнесся и к «Хищным вещам века»:
— ЗА последнее время появились романы советских писателей, посвященные будущему, лишенному четких социальных очертаний, например, капиталистическому обществу, в котором совсем нет классовой борьбы, не видно его социальной основы. В повести братьев СТРУГАЦКИХ "Хищные вещи века" подчеркивается изощренно высокий материально-технический уровень жизни будущего общества, изобилие, в которое по горло погружены люди. В ней ставится ряд проблем — о судьбе сознания и характера человека, об изменений этических взглядов и психологических установок человека в этих новых условиях. Но что можно сказать об этих изменениях, если в повести отсутствует первооснова всех социальных изменений? Как может художник писать о жизни общества и ни одним штрихом не выдать ее социальной сущности?
На Западе появились сейчас мастера художественной фантастики которые довольно откровенно заявляют, что им нет никакого дела до данных науки (и естествознания, и научной социологии), что их творчество — вольная игра воображения. Но в таком случае надо ли придумывать этому творчеству новое название — "социальная фантастика"? Не вернее ли сохранить за ним старое и более откровенное название — сюрреализм. Наличие в подобных химерических повествованиях каких-то мимоходом оброненных слов о "гравитационном поле" или о "фотонах" едва ли меняет дело по существу. Такие произведения имеют весьма отдаленное отношение к социальному фантастическому роману о силе человеческой мысли и дела...
Интересно, что в качестве положительного примера Юрий ФРАНЦЕВ приводит «Туманность Андромеды» Ивана ЕФРЕМОВА — при том, что ни словом не упоминает отповедь Ивана Антоновича НЕМЦОВУ.
ЕФРЕМОВ, сам крупный ученый, в письме Владимиру ДМИТРЕВСКОМУ от 3 июля 1966 года так охарактеризовал статью ФРАНЦЕВА:
— Статью ФРАНЦЕВА я добыл насовсем – она написана дураком, а ФРАНЦЕВ ведь умный человек. Из этого заключаю, что он подписал то, что ему подсунули. Надо бы всыпать как следует и за прогрессивный феодализм, и за новую формулировку фашизма – он дополнил Ленина тем, что определил фашизм как заключительный этап империализма – да за это одно – публичная порка.