Калейдоскоп фантастики

Между тем как раз исследователи весьма неохотно обращаются к этому лейтмотиву «Хроник», сосредотачивая внимание на более узких и специальных темах. Так, существуют статьи, посвящённые экологии Дюны, арабским и исламским мотивам, исторической и социальной организации Империи, целая книга о науке (с такими главами, как «Биология песчаного червя», «Предвидение и пророчество», «Навигаторы Гильдии», «Меланжа»). Особенно красноречиво в этом плане «молчание» о Лето Втором — безусловно центральном персонаже всех «Хроник». Всякий, читающий гексалогию, замечает, как легко она делится на три дилогии: первая («Дюна» и «Мессия Дюны») посвящена Полу Муад’Дибу, вторая («Дети Дюны» и «Бог-Император Дюны») — Лето Второму, третья («Еретики Дюны» и «Капитул Дюны») — Дарви Одраде и женскому ордену Бене Гессерит. При этом именно в срединной дилогии максимально сконцентрированы идеи и размышления Герберта (в этом она следует традиции новоевропейского философского романа), а начальная и завершающая дилогии, в которых куда больше событий и политической борьбы, составляют для неё как бы сюжетное обрамление.

Так что как бы ни оценивать фигуру трёхтысячелетнего человека-червя Лето Второго и его таинственный план относительно всего человечества под названием Золотой Путь, ясно, что без их тщательного рассмотрения подлинное понимание «Хроник Дюны» невозможно. И однако ж даже объёмная (526 страниц) «Энциклопедия Дюны» не имеет статьи о Золотом Пути (хотя есть «Тележка Лето»!), а скромный «портрет» Бога-Императора представляет собой образец чрезвычайно наивного психоанализа, который «объясняет» мысли и поступки Лето исключительно его застыванием в фазе подросткового развития. Настоящая статья стремится исправить столь досадное недоразумение и дать пусть не исчерпывающее, но достаточно продуктивное истолкование феномена Лето Второго.

Наиболее эффективным в этом направлении я считаю компаративистский подход, который позволяет встроить исследуемый феномен в тот общекультурный контекст, где он проявится лучше всего. На вопрос, что же выбрать в качестве эталона, сам Герберт не оставляет выбора. Разбросанные по всему корпусу «Хроник» характерные метки (жизнь, творчество, изменчивость, непредсказуемость, новизна) однозначно указывают на модернистскую философию жизни (Бергсон, Ортега-и-Гассет, Шпенглер) и в первую очередь — Ницше (один из трёх «земных мудрецов», упомянутых в «Хрониках»; заметим, что другие два — Сантаяна и Лев Толстой — также принадлежат модерну). Сообразно ключевой ницшеанской триаде — сверхчеловек, amor fati (любовь к року), Wille zur Macht (воля к власти) — и будет выстроено дальнейшее изложение.

Сверхчеловек

Лето Второй происходил из Атрейдесов — одного из Великих Домов Империи. Свой род они вели от Атридов — греческих героев Троянской войны. Отец Лето, Пол, был звеном многовековой селекционной программы Бене Гессерит, направленной на выведение Квизац Хадераха — мужчины с уникальными способностями предвидения и ментального анализа. Юношей он получил блестящее воспитание, включавшее в себя овладение боевыми искусствами, гессеритскими психотехниками, логикой ментатов и навыками управления людьми. Можно сказать, что он стал совершенным аристократом, лучшим из лучших, что в полной мере продемонстрировал уже во время трагических событий битвы за Арракис. Движимый чувством мести и не чуждый риска, Пол поставил на кон свою жизнь, испробовав наркотическую Воду Жизни, что до него не удавалось ни одному мужчине, кроме как с летальным исходом. В результате он обрёл память предков, за несколько дней комы прожив «миллиарды миллиардов жизней». Ему открылось будущее — причём настолько полно, что впоследствии, потеряв во время теракта оба глаза, он продолжал видеть всё в мельчайших подробностях. Таким образом он стал Квизац Хадерахом, «меньше, чем богом, но больше, чем человеком», мессией Дюны, её святым и пророком.

Можно ли назвать эту судьбу ницшеанской? Практически каждый её пункт. Известно, какой пиетет питал Ницше по отношению к грекам, называя их «самым высшим, из до сих пор сложившихся, и единственно полноценным типом человека». Точной характеристикой Атрейдеса служат слова из «Воли к власти»: «в нём многими поколениями взращено и сохранено великое множество необычайно весомых и редкостных качеств». Что же это за качества? «Гордость, пафос дистанции, большая ответственность, отвага, великолепная витальность, инстинкты покорителя и воина, обожествление страсти, мести, приключения, тяги к познанию». А ещё «всё, что связано с риском для жизни, при котором можно ощутить чувство абсолютного могущества». Таково «аристократическое обаяние высшей натуры». Ту Ницшеву интуицию, согласно которой высший субъект представляет собой «множественность субъектов, солидарные деятельность и борьба которых лежат в основе его мышления и вообще сознания», Герберт превратил в конкретную множественность предковых личностей в памяти Пола. Наконец, для высшего человека высший смысл имеет «уверенность и забота о будущем» — последнее выступает «мерилом всех ценностей»; поэтому такой человек, по мнению Ницше, — «герой, пророк, кесарь, мессия, пастырь».

Все эти слова ещё в большей степени характеризуют Лето Второго. Он родился уже предрождённым, в утробе своей матери-фрименки испытав пробуждение множественного сознания. В возрасте девяти лет после меланжевого транса в нём произошла новая перемена: он достиг дхьяны (яп. дзэн) — переживания «интуитивно-творческого характера своей натуры», в результате чего обрёл холистическое видение мира, состоящего не из вещей, а из структур и процессов. С того момента Лето не ставил себе иных целей, кроме тех, что относились ко всему человечеству и его многомерному будущему. Управляя метаболизмом тела, он вступил в симбиоз с песчаной форелью, простейшим существом, которое участвует в жизненном цикле червей Дюны. Приобретя поистине сверхчеловеческие силу, скорость и неуязвимость, Лето встал во главе Империи, в течение трёх тысяч лет осуществляя одному ему ведомые планы: эволюционные, селекционные, социальные. Сам приложив руку к усилению своих врагов и не стремясь избежать несправедливой судьбы, он пал, как и все Атрейдесы, насильственной смертью. Его титаническая фигура была многократно проклята и многократно же обожествлена; через полторы тысячи лет его наследие всё ещё занимает умы героев третьей дилогии, и всё чаще они убеждаются в его правоте.

В чём же именно Лето пошёл дальше своего отца? Почему если Пола можно назвать, по терминологии Ницше, ещё только высшим человеком, то Лето уже сверхчеловек? По отношению к двум вещам: прошлому и будущему. «Сверхчеловек — тот, чья воля к могуществу полностью очистилась от ресентимента и духа мщения». Пол, став лидером фрименов, не отказался от мести за прошлое — он продолжал мстить Харконненам за своего отца. Лето даже не поинтересовался, кто заколол Пола — над сосудом с его водой он пообещал лишь, что «семя Муад’Диба взойдёт». Уже будучи полновластным императором известной Вселенной, он никогда не мстил тем, кто покушался на его жизнь, но… набирал из них преданнейших слуг. Делёз отмечает «недостатки высшего человека»: «он несёт на себе ярмо, берёт всё на себя, не умеет себя разнуздать, не знает легкости» . Прошлое обременяло Пола, но ещё больше его обременяло будущее. Убеждённый в линейности времени, считая, что сегодняшние причины ведут к завтрашним следствиям, Пол оказался пленником своих пророчеств и видений, в первую очередь джихада. Почему, что бы он ни делал сегодня, наступало предсказанное завтра? Слишком поздно Муад’Диб это понял: его видения были тем настоящим, что создавали будущее и… самого Пола. Вернувшись из пустыни безымянным Проповедником, Пол обличил своё прежнее желание быть господином будущего и назвал абсолютное предсказание «смертью». В свою очередь Лето Второй поставил себе целью вывести Вселенную из кризиса определённости. «Пусть будущее приходит само собой, — говорил он. — Единственным правилом, руководящим созиданием, является само созидание».

В эпоху модерна Ницше был первым, кто заявил со всей безапелляционностью «Всё есть становление». Что делает мир реальным? «Изменчивость, становление, множественность, противоположность, противоречие, война». На непрерывной изменчивости и постоянном изобретении нового, на принципиальной непредсказуемости будущего, на нерасчленяемом жизненном порыве, постигаемом сверхинтеллектуальной интуицией, основал Бергсон своё учение о творческой эволюции. «Вселенная не создана, но создаётся беспрерывно», «не существует вещей, есть только действия», «сознание есть синоним изобретения и свободы», «мы не мыслим времени, но проживаем его» — таковы генеральные мотивы его философии, оказавшей огромное влияние на литературу XX века. Через воображаемые тысячелетия им вторит Лето Атрейдес: «Жизнь — это маска, посредством которой вселенная выражает самоё себя»… «Будущее остаётся неопределённым и так должно быть, ибо это холст, на котором каждый из нас пишет свои желания»… «Если вам нужно обозначить абсолют, воспользуйтесь его истинным именем: преходящее»… «Нет атомов, только волны и движение»… «Творение и есть открытие»… «Всегда что-то новое»…

Для подобного мироощущения необходим головокружительный риск, железобетонный дух, непоколебимая уверенность в собственной силе и правоте. Всего этого у Лето с избытком. Он считает, что право на власть получил «вместе с уникальностью», сам же он — «хищник, улучшающий породу». Его слова «Я — мост в будущее» звучат парафразой ницшевского предположения, что «наступит время, когда в центре внимания вновь будут отдельные личности, образующие своего рода мост через необозримый поток становления».

Настала пора прямо сравнить сверхчеловека Ницше с нашим героем. Молнией называет сверхчеловека автор «Заратустры». «Величайшим джаггернаутом человеческой истории» характеризуют Лето его потомки. Сверхчеловек у Ницше «устанавливает ценности и направляет волю тысячелетий», он — «человек-рубеж», свидетельствующий, как «далеко продвинулось человечество». «Я здесь для того, чтобы придать цель эволюции… Я создам для людей новое сознание», — заявляет Лето. Сверхчеловек Ницше — тиран, хищник, бог; последний при этом не есть «высшая доброта», не есть «высшая мудрость», но исключительно «высшая власть». Точно так же именует себя и Лето; Тираном и Богом с заглавных букв продолжают заклинать его «еретики Дюны». «То, что делает человека сверхчеловеком, — ужасно» — эта мысль возникает ещё в первом романе «Хроник». Ницше поясняет: «Величие неотделимо от страшного. Господствующая раса способна произрасти только из ужасающих и насильственных начал».

Непредсказуем и неисчислим, неисчерпаемо богат и несоизмеримо индивидуален сверхчеловек «Воли к власти». В свою очередь, Герберт пишет, что «Лето, несомненно, был самым непредсказуемым созданием за всю историю вселенной», а также что он «был единственным зрячим в мире слепых». При всей своей индивидуальности сверхчеловек «сознаёт себя не как индивид, а как человечество»; «Я один как целый народ… Моё дитя — всё человечество», — убеждён Лето. Разумеется, с такими «моральными качествами» сверхчеловек не может быть паинькой — наоборот, по словам Ницше, «он должен быть самым злым, поскольку осуществляет, насаждает свой идеал среди остальных людей наперекор всем их идеалам и переделывает их по своему образу и подобию» . «Таков удел многих великих зол», — отвечает Лето поражённому Проповеднику, не способному «увидеть зло в добре и добро в зле». Сверхчеловек Лето — «целитель», в арсенале которого «самые горькие лекарства». И, к чести его будет сказано, первым пробует их он сам.

Дионис

Ушлые идеологи национал-социализма рисовали сверхчеловека как розовощёкую бестию с нахальными голубыми глазами. Нельзя придумать более превратную интерпретацию. Сверхчеловек Ницше — глубокая и трагическая личность. «Расточителем с тысячью рук» называл себя Заратустра, считая, что в том великая жертва сверхчеловека: «творить, страдать и погибнуть». Ведь «жизнь и режет по живому» — так становление преодолевает ставшее, так сверхчеловек ставит на кон самое великое, что у него есть, — самого себя. Истинное созидание неотделимо от разрушения и воли к гибели.

В любимой Греции нашёл Ницше имя для своего трагического сверхчеловека — Дионис. Он был богом производительных сил природы, экстатического единства всего живого, «демиургом становления». Он славил и говорил «да» всем проявлениям жизни, вплоть до самых тёмных и жутких её сторон. Он знал безумие, звериный облик, экзальтированные оргии. Сатиры и вакханки сопровождали его. Его жена — Ариадна. Будучи сыном Зевса, он наследует его трон и становится последним верховным богом и царём людей. Завистники-титаны разрывают Диониса на куски — поэтому он Растерзанный и Возрождённый бог.

Немало общего с ним у Лето Второго. «Служением жизни» называл Бог-Император своё правление, принципом спасения — «дикость», а итогом — «мощное духовное напряжение» человечества. Для этого он использовал женскую армию — Говорящих Рыб, с которыми проводил экстатический ритуал единения Сиайнок, «не дававший вселенной застаиваться». Почти всю свою долгую жизнь Лето провёл в виде тератоморфа, получеловека-полузверя (Ницше: «неотделим бог от сатира»), что не помешало ему обрести возлюбленную — Хви Нори, разглядевшую в нём «мистика в центре вселенной». Он был последним повелителем единого человечества, ни разу не заговорив о преемнике. Его потомки клянутся, что «миром больше никогда не будет править одна сила». Свою смерть он нашёл в воде — амбивалентном символе жизни и смерти на Арракисе. Песчаная форель покинула его тело и превратилась в червей, каждый из которых нёс частичку его спящего сознания. Поэтому на Дюне его почитали как Разделённого бога.

Так же как и для Герберта Лето, Дионис для Ницше был важен в двояком смысле: как личность и как принцип. Известно, что поздний Ницше, уже на пороге своего безумия, подписывался «Дионис». А на раннем этапе своего творчества, в знаменитой книге «Рождение трагедии из духа музыки», он обосновал фундаментальное противопоставление дионисийского начала и аполлонического — как становления и ставшего, изобилия и меры, спонтанности и правила. Этот дуализм является ключевым для «Хроник Дюны». Пожалуй, только в первой «Дюне» мы имеем дело с конфликтом сказочных «добра» и «зла» — Атрейдесов и Харконеннов; в следующих романах эпопеи уже нет абсолютных антагонистов, но есть «центры сил», между которыми идёт непрестанная «борьба за перевес, за рост и распределение, за власть», так что вопрос всегда стоит так: или погибнуть, или стать ещё сильнее . «Жизнь есть результат войны. Мир не организм, а хаос» — учит Ницше. «Мирное поведение — это поведение побеждённых. Война — самый доступный вид хаоса» — добавляет Лето.

Дионисийская мощь Бога-Императора затмила собой аполлоническое визионерство Пола Муад’Диба. Под влиянием этой победы коренным образом изменилась тактика Бене Гессерит. Раньше они «думали, что смогут предсказать ход эволюции». При этом «забыли, что сами меняются в течение эволюции и вместе с нею». После урока, который преподал им Лето, они стали учить «творческой анархии» и «магической вселенной». Благодаря этой дионисийской закваске они сумели выстоять перед диким натиском Досточтимых Матрон, которые, в свою очередь, изнутри были поражены аполлонической заносчивостью, для которой «нет ничего нового». В долгом (на два романа) противостоянии победил… Золотой Путь — ибо эти две могучие силы не истощили друг друга до дна, не перегрызли глотки на радость воронам, но послужили к взаимному усилению, слившись в конце концов в единый поток, «не знающий границ возможного».

Радикальным образом различие между аполлоническим и дионисийским проявляется по отношению к вселенной in toto. Если мы считаем, что имеем дело с конечной вселенной, то можем быть уверены, что наше знание рано или поздно опишет её всю, так что любые непредсказуемости будут исключены. Напротив, бесконечная вселенная требует к себе совершенно иного подхода, основанного на отказе от всякого частичного знания, от претензии на истину, контроль и предвидение. «Самым вредным заблуждением» называет Ницше истину. «Будь начеку. Ничего не понимай. Отбрось истину и потряси основы!» — гласят наставления ментатов «Дюны». В этом случае интуиция, инстинкты и спонтанность становятся руководящими правилами поведения. «Действуешь только тогда совершенно, когда действуешь инстинктивно» — под этим изречением Ницше подписались бы не только ментаты, но и Бене Гессерит, Досточтимые Матроны, фримены. А в первую очередь, конечно, Лето, желавший «научить людей жить согласно инстинктам».

Но каких сил требует жизнь в такой непредсказуемой, непостижимой, грозной вселенной? Какого поистине сверхчеловеческого напряжения, риска, самодисциплины? Чтобы стоять перед бесконечной вселенной, нужно самому быть бесконечностью. Обратная же сторона бесконечности — совершенное одиночество. О «муках семи одиночеств» говорил Заратустра. «Одинокой бесконечностью» называет себя Лето. Ницше вспоминал изречение Аристотеля, что «тот, кто любит одиночество, либо бог, либо зверь». Его божественный «зверь» сверхчеловек не просто тот, кто бросает вызов штормам и гибели, кто принимает всё, что ему ниспосылает судьба, но тот, кто ещё и любит всё это. Amor fati — такова ницшеанская формула радостного «да» бытию. «Я несу человечеству amor fati» , — восклицает Лето. «Надо искать людей, способных сказать “да”», — убеждена Дарви Одраде, духовная наследница Бога-Императора. Через полторы тысячи лет она продолжает его Золотой Путь.

Золотой Путь

Несколько раз спускался с гор к людям Заратустра с вестью о Великом Полдне. В течение всей своей долгой жизни Лето не прекращал говорить о Золотом Пути. Он засверкал, как полярная звезда, в «Детях Дюны», а герои «Капитула» всё ещё спорят относительно его направлений. Но даже внимательно прочитав две третьих «Хроник», мы не получим однозначного ответа, что он такое. Лето, подобно персонажам Ницше, в полном соответствии со своим дионисийским духом предпочитал «бессловесный опыт, без которого нельзя постичь никакого смысла вообще». Если же он что-то и выражал в словах, то это был палец, указывающий на луну, но никак не сама луна.

В каком-то смысле Золотым Путём движется читатель «Хроник», вызвав из-под песка популярной фантастики философского Шаи-Хулуда. Несомненно, Золотым Путём был сам сверхчеловек Лето Второй — этот, словами Ницше, «философ насилия и тиран-художник», «один-единственный, приходящийся на целые тысячелетия». Придав коллективному бессознательному своих предков статус сверхсознания, выстроив уникальное тело-симбионт, умело управляя «групповым духом» миллиардов подданных, прожив невероятную судьбу, оставив после себя десятки томов «Похищенных рукописей» — своего рода Библию Лето, он создал такую икону, которая ещё очень долго будет «притягивать к себе нескончаемые вереницы поколений».

В самом элементарном толковании Золотым Путём был грандиозный социальный эксперимент Лето по поддержанию принудительного мира и процветания во всей Империи на протяжении трёх тысяч лет. В отличие от традиционных утопистов Лето считал, что невозможно наделить людей готовым счастьем, можно лишь показать «ложное счастье». Используя своё феноменальное знание бесчисленных исторических эпох, он предупреждал об опасности жизни «без волнений и забот», «без амбиций и цели». Так порой вели себя «целые цивилизации» — их застой неминуемо приводил к вырождению. Подобно Ницше, крайне негативно относившемуся к стаду и «стадным ценностям», Лето клеймит покорное большинство: «Вы стоите в стойле и, опустив голову к корыту, довольно чавкаете до самой смерти». Не стесняясь в выражениях, можно сказать, что сутью эксперимента Лето было «накормить» человечество до отвала, до тошноты, чтобы полезло обратно. «После меня люди будут искать мира и спокойствия с величайшей осмотрительностью». Бог-Император преподал «урок тирании, память о котором не сотрётся во веки веков».

Но не желание остаться в анналах истории новым Аттилой двигало Лето. Его золотые планы простирались много дальше. «Фараоново царство» было тем рычагом, что взводил пружину человеческой эволюции. «Каждый цикл жизни — это реакция на предыдущий цикл», — учил Лето. Реакцией человечества на его Мир стало Рассеяние — пассионарный супервзрыв, раскидавший человечество по миллионам галактик на такие необозримые расстояния, что никакие технологии не позволяли поддерживать даже элементарную связь. В каждом случае колонисты были предоставлены сами себе — лицом к лицу с тем новым и опасным, что, несомненно, открывалось перед ними. Герберт не описывает Рассеяние подробно, однако достаточно и намеков: например Досточтимых Матрон, обладавших невероятными мышечными реакциями «как у насекомых» и подавляющей чужую волю сексуальной энергией, тем не менее бежавших из Рассеяния от какой-то ещё более грозной силы. Это «дикие вещи, которые не поддаются нашему воображению!» — восклицает Одраде. Под их влиянием «человечество теряло старые очертания и принимало новые формы», одной из которых стал сверхчеловек Майлз Тег.

Когда Лето сообщает, что «Золотой Путь — это выживание», важно понять его правильно. «Червь Атрейдесов планировал нечто большее, чем простое выживание вида, — удивляется Верховная Мать Тараза в «Еретиках Дюны». — Он сделал для нас что-то такое, что мы до сих пор не открыли». Открытие этого по праву принадлежит Ницше. Он учил, что жизни присуще «не самосохранение, а желание присвоить, стать господином, стать больше, сделаться сильнее». «Жизнь — это воля к могуществу» — воспитание, взращивание этой воли в человечестве и было сокровенной целью Золотого Пути. «Выживут самые крепкие и самые жестокие», — предупреждал Лето. Для чего? Чтобы самим «творить свою судьбу каждый миг». Это становится главной целью и поздних Бене Гессерит. От ненависти к Тирану к продолжению его Золотого Пути — такова была их эволюция в завершающей дилогии «Хроник». Вместо манипулирования людьми — роль «повивальных бабок истории», вместо нового Квизац Хадераха — «Грааль зрелости человечества».

Зрелое, сильное, бесконечное человечество, не нуждающееся в пророках, богах и императорах, состоящее из свободных, целостных, творческих «сверхиндивидов» — «людей нового типа», борющихся за право быть ещё сильнее и свободнее, — вот «великая цель» что Ницше, что Лето Второго. Утопия? Ни в коем случае! Ведь речь идёт не о достижении некоего застывшего состояния, но о динамическом процессе, вечном жизненном порыве, непрестанно обновляющемся, преодолевающем самоё себя. Пишут, что «задача Ницше в том, чтобы человек вырос до масштабов Космоса». Что ж, задача Лето в том, чтобы человек вырос до масштабов бесконечного Космоса, и тогда ни Крализек — Тайфунная битва, ни арафель — «тёмная туча на краю вселенной», ни что-либо другое не станут тем последним рубежом, о который разобьются человеческая воля, человеческий дух и человеческое могущество…

Однажды Лето сказал: «Какое-то время меня будут называть посланцем сатаны. Потом люди начнут поражаться мне и наконец поймут». Одним из его посмертных имён на Дюне действительно было Шайтан. Заратустра потешался: «Вы бы назвали моего сверхчеловека — дьяволом!» Ведь от того, считал Ницше, кто стоит «во главе всего рода человеческого, будут исходить как раз самые вредоносные воздействия». Так думает и маленький мальчик, отец которого заставляет учить уроки и не позволяет питаться одними конфетами. Но «в сладости нет исцеляющего действия». Проснуться, повзрослеть, исцелиться — таковы слово и дело «великого воспитателя» Лето Второго своим потомкам. Хви Нори поняла это. Дарви Одраде поняла это. Понял это иксианский посол Малки, смертельный враг Лето, назвавший его «художником в исследовании души», «приходившим в восторг от гениев и многообразия человечества». Поймём и мы.