Я не шучу. Утрирую немного. Но факт остаётся фактом: большая часть 12-го номера "Мурзилки" за 1990 год рассказывает о чертях и прочей нечистой силе.
В разгар перестройки прессе требовались новые формы общения с читателями, уставшими от постоянных разоблачений, читателями разочарованными в старых методах. Перемены добрались и до детских периодических изданий. Одним из главных нововведений стало появление религиозной тематики. Вот и редакция "Мурзилки" в 1990 последний номер года, традиционно посвящавшийся новогодним праздникам, в этот раз посвятила (уж извините за каламбур) Святкам. А Святки в народной традиции неразрывно связаны с гаданием, а где гадание, там и черти.
Уже на второй странице мы читаем стихотворение "Гадание" гениального Фёдора Сологуба (1863-1927), символиста и декадента "Серебряного века". Обычно мрачный Сологуб в этот раз предельно оптимистичен:
цитата
Лишь только сердце бьётся верно,
А все земные бури — дым;
Всё будет так, как мы хотим,
Лишь стоит захотеть безмерно
Надо отдать должное редакторам журнала — к работе над святочным номером они подошли с выдумкой и отличным чувством юмора. Журнал в журнале — "13-й номер за 1990 год" отделил "страшную" святочную часть от страниц, где печаталась сказка Энде "Театр теней Офелии".
"обложка" тринадцатого номера
Логично, что открывается "тринадцатый номер" прекрасным фрагментом "Ночи перед Рождеством" Гоголя — это самое начало повести, здесь появляется ведьма на метле, а чёрт крадёт месяц.
цитата
Между тем чёрт крался потихоньку к месяцу, и уже протянул было руку, схватить его; но вдруг отдёрнул её назад, как бы обжёгшись, пососал пальцы, заболтал ногою и забежал с другой стороны, и снова отскочил и отдёрнул руку. Однако ж, несмотря на все неудачи, хитрый чёрт не оставил своих проказ. Подбежавши, вдруг схватил он обеими руками месяц, кривляясь и дуя перекидывал его из одной руки в другую, как мужик, доставший голыми руками огонь для своей люльки; наконец, поспешно спрятал в карман и, как будто ни в чём ни бывал, побежал далее.
Затем юные читателям предлагалось познакомиться с болезненным стихотворением "Чёртовы качели" Фёдора Сологуба, ошибочно приписанным в журнале Константину Бальмонту (1867-1942),
цитата
В тени косматой ели,
Над шумною рекой
Качает черт качели
Мохнатою рукой...
и двумя настоящими стихотворениями Бальмонта — "Камыши" (1895) и "Чары феи" (1905). Бальмонт тоже "наш человек" — поэт-символист, переводчик прозы и поэзии Эдгара По. Но если мрачность "Камышей" не вызывает сомнения, то позитивные и даже "мимимишные" "Чары феи" смотрятся тут чужеродно. Но, редакторы, видно, решили не вгонять детей в депрессию и разбавлять тревожные вещи юмористическими. Так чуть позже мы натыкаемся на поэтическое произведение Елены Липатовой "О чём поёт Баба Яга, когда у неё плохое настроение". Баба Яга тоже ведь имеет прямое отношение к тёмным силам!
А сразу за поэзией Бальмонта следует большое эссе "Чёртово племя" о нечистой силе, в основном — о домовых, самых добрых её представителях, оформленное в виде остроумной беседы Мурзилки и русского фольклориста начала 20 века Сергея Васильевича Максимова.
цитата
Впервые увидав Мурзилку, господин Максимов насторожился:
— Позвольте, сударь, кого-то вы мне напоминаете! Уж не приходится ли вам роднёй чёртова бабушка?!
Никогда ещё Мурзилка не был так близок к провалу.
Оформлявший статью художник Олег Эстис хорошо оттянулся в монстрографии, то есть нарисовал множество разных монстров. Люди хоть немного знакомые с русским лубком сразу поймут, что послужило вдохновением для художника.
Знаменитое стихотворение "Бесы" (1831) Пушкина. То самое: "Домового ли хоронят, ведьму ль замуж выдают?". Пушкин наше всё, конечно, но мне не очень нравится, когда его называют " отцом русского хоррора", был хоррор на Руси и до Пушкина, но в то же время, не могу не признать, что для русской " тёмной литературы" он сделал колоссально много. Вся эта мрачная атмосфера петербургских повестей была подхвачена писателями "Серебряного века" и породила множество "сумеречных шедевров" — от "Стереоскопа" Иванова до гриновского "Крысолова" и "Старухи" Хармса. И "тёмная" поэзия Пушкина прекрасна, хотя и не всегда серьёзна. Но финал "Бесов" страшен и тревожен:
"Бесы" и "Чёртовы качели" вошли в антологию страшной поэзии "Стихи о вампирах" (2011).
Далее следует страшная сказка Алексея Ремизова (1877-1957) "Чёрт".
Произведение входит в цикл переработанных народных сказок о нечистой силе "Хозяева". Это, конечно, не самая страшная сказка Ремизова, который был мастером на такие штуки — тут обходится без оживших мертвецов. Вообще, Ремизов одна из важнейших фигур в русском хорроре "серебряного века", со своим самобытным языком и редким умением напугать до ужаса, рассказывая о каких-то обыденных вещах, чего стоит только его жуткий шедевр "Жертва", безусловно, выдающее произведение "тёмной стороны" русской литературы.
цитата
И когда в третий раз застучало под окном, Никанор открыл окно и выстрелил. Выстрелил и похолодел весь: там, под окном, лохматая рука с птичьими когтями сжала ставень.
Никанор за нож, отрезать хотел руку чёртову, а нож выпал из рук – прямо из ночи глядели на него огромные оловянные глаза и щерилось изрытое темное лицо.
Даже традиционный семёновский комикс о приключениях Мурзилки и птички Чирик в этот раз связан с мистикой, с модным "полтергейстом", о котором в то время постоянно распевала резко пожелтевшая пресса. Сёмёнов высмеивает охватившее страну увлечение барабашками и мракобесием. Мурзилка подвергается нападению летающей табуретки, но потом сам пытается эту табуретку изловить, понимая, что такой силе вполне можно найти применение в народном хозяйстве. В конце концов выясняется, что над Мурзилкой просто подшутила птичка Чирик.
Антология зарубежной фантастики "Обнажённое солнце", издательство "Университетское", Минск, 1990 (подготовлено ещё в 1989).
Одна из первых советских антологий зарубежной фантастики (речь идёт о послевоенном СССР), где хоррор-рассказы играют ключевую роль и фактически отдельно выделены составителями. Официально книга посвящена фантастическому детективу: за пару лет до появления антологии, в 1988 году вышел успешный "мировский" сборник "Ночь, которая умирает", объединивший два самых популярных в Союзе жанра — детектив и фантастику — и в белорусском издательстве "Университетское" загорелись идеей повторить успех московских коллег. Книга стала третьей в серии "Галактика", ранее порадовавшей ценителей зарубежной фантастики двумя отличными антологиями "Продаётся планета" и "Крылья ночи". Составители первой книги серии — Геннадий Ануфриев и Владимир Цветков, последующие тома, в том числе и "Обнажённое солнце" Ануфриев готовил вместе со Станиславом Солодовниковым. Заявленная тема позволила составителям включить в книгу несколько "тёмных" историй с детективной интригой. Сборник открывается сразу тремя суперклассическими хоррор-произведениями, задающими настроение, — "Проклятая тварь" (The Damned Thing) Амброза Бирса (1842-1913), "Муха" (The Fly) Джорджа Ланжелена (1908-1972) и "Кто ты?" (Who Goes There?) Джона Кэмпбелла (1910-1971). Возможно, выбор рассказов не случаен, хоррор в конце 80-х существовал в СССР преимущественно в виде видеосалонных фильмов, а эти рассказы связаны со знаменитыми хоррор-фильмами десятилетия. Самый солидный по возрасту рассказ издания, опубликованный ещё в конце 19 века, точнее — в 1893 году, слегка ироничный ужастик Бирса о преследуемом невидимым монстром охотнике скорее всего косвенно повлиял на знаменитую франшизу "Хищник".
обложки некоторых зарубежных антологий с участием рассказа Бирса
сюжет крайне популярного в СССР конца 80-х фильма "Хищник" имеет небольшое сходство с сюжетом рассказа Бирса
фрагмент комикса "Проклятая тварь" по рассказу Бирса, 1965, Грей Морроу и Арчи Гудвин (сценарий)
.
Самый известный рассказ Джорджа Ланжелена "Муха" (1957), английского писателя франко-голландского происхождения, проживавшего в основном в Париже, экранизирован дважды, но если первый фильм, вышедший через год после публикации рассказа, в Союзе мало кто видел, то экранизация уже признанного мастера кинофантастики и ужасов Дэвида Кроненберга 1986 года с Джеффом Голдблюмом и Джиной Дэвис в главных ролях считалась одним из лучших образцов "крутых ужасов". Надо сказать, что фильм и в самом деле стал классикой жанра. Рассказ-оригинал в большей степени философская научно-фантастическая драма с детективным вопросом: почему это преуспевающего учёного жестоко убила любящая жена? Фильм серьёзно отошёл от рассказа в сторону ужасного, сделав из мухи в слона взяв лишь основную идею Ланжелена о безобидной мухе попадающей при эксперименте в камеру для телепортации, что приводит к ужасающим последствиям. Акцент был сделан именно на трансформацию — физическую и духовную. Тем не менее произведение регулярно появляется в сборниках хоррора и считается одним из лучших в истории литературных первоисточников для фильмов ужасов. Процесс смешивания генов человека с животным при неудачной телепортации миллион раз спародирован в кино, мультиках, литературе, стал важной вехой боди-хоррора и таким же нф-мемом, как меняющая будущее раздавленная в далёком прошлом бабочка. Бабочка Брэдбери и Муха Лангелана, на мой взгляд, судьбоносные двойники научно-фантастической вселенной — смерть светлого двойника — Бабочки — приводит к таким же разрушительным последствиям, как и появление тёмного вестника рока — Мухи.
обложки некоторых зарубежных антологий с участием рассказа Ланжелена
Повесть "Кто ты?" (1938) Джона Кэмпбелла на многие десятилетия проложила магистральные направления для хоррора и научной фантастики. В 2014 году повесть получила ретроспективную (по итогам 1938 года) премию "Хьюго". Так же, как и "Муха", произведение было сначала экранизировано в 50-х — по названием "Нечто из Другого мира" (The Thing from Another World), а 1982 году вышел знаменитый ремейк Джона Карпентера — "Нечто" (The Thing). Шествие этого фильма по советским видеосалонам тоже было весьма успешным. Курт Рассел лихо расправлялся с чудовищами из космоса, способными принимать любой облик, но фильм не был бездумным боевиком и главный вопрос, на который искали ответ герои — как отличить человека от его точной копии, насколько можно доверять своему другу? "Ищу человека" — диогеновский по сути вопрос, но в условиях антарктического холода и космических чудовищ он не терпел отлагательства. Поэтому герои искали человека не с диогеновым фонарём, а с огнемётом.
обложки зарубежных изданий
Разумеется, все три рассказа советскому читателю были уже знакомы. С "Проклятой тварью" читатели познакомились благодаря авторскому сборнику Бирса от "Художественной литературы" (1966). Произведение Кэмпбелла выходило в дополнительном томе молодогвардейской "Библиотеки современной зарубежной фантастики" — антологии американского фантастического рассказа "И грянул гром…" (1967), а в 1989 году — в антологиях "Пасынки вселенной" (молдавской серии "Икар") и "Американская фантастика". "Муху" под названием "Муха с белой головой" через десять лет после английской публикации напечатал еженедельник «Неделя» № 36 (1967). В "Обнажённом солнце" "Муха" вышла в новом переводе Т. Теховой. Впервые эти вещи были собраны в одной книге на русском.
Я сразу же узнал "Нечто" и "Муху", хотя фильмы на момент прочтения сборника (1990) ещё не смотрел, но школьный приятель подробно пересказал мне сюжеты. Почти как в анекдоте: "мне "Битлз" товарищ напел". "Нечто" вообще у него входил в тройку любимых вместе с "Терминатором" и "Извне", опережая "Зомби, повешенного на колокольной верёвке". "Ух ты, у нас уже ужасы издают", — подумал я, не догадываясь, что произведения давно изданы на русском.
Большинство произведений сборника к хоррору не имеют никакого отношения, в предисловии термины "хоррор", "ужасы" даже не упоминаются. Лишь в биографической справке о Бирсе отмечено, что он "развивал вслед за Эдгаром По жанр "страшного рассказа". Но последние произведения сборника вновь "темнеют" и, думаю, что не просто так.
Третий с конца рассказ "Общественное порицание" (The Public Hating, 1955) шоумена, актёра и писателя Стиви Аллена (1921-2000) — очень жестокая сатира, показывающая Америку будущего, где казни преступников совершаются на стадионах, причём в роли палачей выступают разогретые дикторами-обвинителями многочисленные зрители, в буквальном смысле сжигающие несчастного силой своей ненависти. "Общественное порицание" для книги перевёл Евгений Дрозд, который примерно в это же время написал собственный рассказ "Стоять, бараны!" — социальную сатиру на похожую тему — о приборе, позволяющем воздействовать на толпу и о коллективных эмоциях толпы.
Заключительная история — "Акулы" немца Вальтера Шерфа (Walter Scherf, 1920-2010) — закольцовывает подборку тьмой. Это даже не научная фантастика, а мистический сюрреалистичный хоррор, к детективу его трудно отнести. Молодой художник приезжает в гости к тётушке с юга Франции, здесь он рисует портрет её мужа. Старик держит в домашних аквариумах крохотных акул, скоро выясняется, что акул он кормит живыми людьми, которых уменьшает взглядом до трёхсантиметрового состояния и складывает в серебряную коробку. Русский перевод сначала появился в альманахе «На суше и на море, 1979».
форзацы книгитьма и свет
Оформление книги выполнено художником В. Мищенко, позже, в начале 90-х оформлявшим белорусскую серии "Магия ужасы" и "Гангстерский детектив". Мне запомнилась обложка сборника Хэммета, на которой в качестве гангстера "не мудрствуя лукаво" изобразили Арнольда с плаката первого "Терминатора".
Тиража в 160000 экземпляров оказалось недостаточно, несмотря на цену — 4,50, в 1991 году вышло 2-е издание тиражом 50000 экз.и доптираж 1991 года — 120000 экз.
Высокую цену издательство объяснило тем, что разница будет перечислена в фонд "Дети Чернобыля".
Хотя сборник лишь частично относится к тёмной литературе, но занимает в моей коллекции хоррора заметное место — детские впечатления всё же.
Перевёл ещё одну историю-загадку Светослава Славчева о Стрезове.
Обманщик и контрабандист
У Герасимовых были гости, и когда Стрезов позвонил в дверь, то понял, что пришёл в неподходящее время. Из гостиной, слышался весёлый разговор, звон посуды и квакающая магнитофонная мелодия, которая явно должна была придать торжеству современный антураж.
Отворил сам хозяин — доктор Видин Герасимов, на его широком лице расцвела искренняя улыбка.
Со Стрезовым он был не только соседом по кооперативу, но и одноклассником — они учились в одном классе гимназии.
— Я позже зайду, Видине... — начал было Стрезов, — я просто по поводу рецепта. Позже!
И попытался уйти. Но не смог, потому что обиженный Видин Герасимов схватил его за руку.
— Значит так? Только по работе? Даже не зайдёшь?
— Но у тебя гости — начал оправдываться Стрезов, — а мне просто нужен был рецепт. На седальгин, сейчас его не дают без рецепта.
Пути к отступлению больше не было. Герасимов почти насильно завёл его в квартиру и громко представил гостям как "одноклассника", "соседа" и "начинающего игрока в нарды, моего ученика". Последнее определение вызвало взрыв смеха и шумные комментарии, пока Стрезов усаживался за стол.
Гостей в сущности было всего трое — семейная пара, кум и кума Герасимова и мужчина лет пятидесяти, сдержанный, изысканно одетый.
— Товарищ Дончев часто бывает за границей, такая у него работа! — объяснил Герасимов. — Он сейчас рассказывал нам о Бельгии и Голландии! Продолжайте, товарищ Дончев!
— Ну, ничего такого особенного — сказал с немного притворной скромностью Дончев. — Надо было принести слайды и показать вам Амстердам, столицу Голландии. Таким, каким я его видел, с этими удивительными каналами, с этими зданиями, которые смотрятся в воду ...
Стрезов взял шопский салат, а Дончев продолжал рассказывать.
Амстердам явно ему очень понравился, и там он встречался со многими интересными людьми в связи с работой. С тонким остроумием описал он свою встречу с министром, спешащим на заседание правительства, плавно перешедшую в рассказ о другой любопытной встрече — с писателем, даже рассказал анекдот о жизни известной актрисы, которая впервые посетила Амстердам. Стрезов слушал краем уха: возможность потерять столько времени ради рецепта на седальгин не казалась ему приятной.
Когда Дончев, полностью завладевший интересом слушателей, перешёл к Бельгии и рассказал об уличном движении и катастрофах в Брюсселе, Стрезов извинился и встал. Герасимов был недоволен, но понимал, что Стрезов — человек занятой. Он проводил Стрезова к двери и сказал, пока писал рецепт:
— Вот человек, ездил по работе, но и себя не забыл.
— Как "не забыл"? — заинтересовался Стрезов.
— Ну как, накупил там разных вещей, электродетали, я его еле упросил продать мне кое-что.
— Ты хорошо знаешь этого человека, Видине? — спросил Стрезов обеспокоенно. — Я думал, это твой приятель... Добрый приятель.
— Ну, — Герасимов пожал плечами, — мне его посоветовали, я его пригласил...
— Вот как? — уточнил Стрезов. — Я не хотел портить тебе настроение, Видин, но этот Дончев лжёт самым бессовестным образом! И ничего удивительного, он просто обманщик! Будь осторожен!
— Хорошо! — сказал удивлённый Герасимов. — Но как ты догадался?
Чешский комикс, имеющий, кстати, почти столетнюю историю, в эпоху ЧССР нередко обращался к советской фантастике.
В подростковом научно-популярном журнале АВС, который был одним из главных центров комикс-культуры социалистической Чехословакии, в 1959 году появился комикс Pevnost pod ledem («Крепость подо льдом, сценарист К. Фриэдрих, художник — один из ведущих чешских иллюстраторов фантастики Теодор Ротрекл/Teodor Rotrekl).
Т. Ротрекл,1923-2004
Литературной основой для произведения послужил почти забытый сейчас довоенный фантастико-приключенческий роман Григория Гребнева «Арктания» (1937). Удивительно, но роман Гребнева под тем же названием Pevnost pod ledem впервые издавался в Чехии ещё в 1940 году, вскоре после оккупации страны нацистской Германией. Видимо, бдительные органы не заметили антифашистской направленности книги и того, что прототипом антагонистов романа — организации крестовиков — послужили фашисты. Сразу после войны роман Гребнева в Чехословакии переиздали. Комикс издавался в ABC до конца 1960 года. Родрекл специализировался на масштабных космических пейзажах, фантастической технике, чудовищах и станцию "Арктания" в разрезе нарисовал с большей любовью, чем людей, — вот люди и как раз и вышли несколько схематичными.
-
В середине 80-х, точнее — в 1986-1987 гг., на страницах ABC в виде комикса дебютировал ещё один советский роман сталинского времени, хорошо знакомый чехословацким читателям, — "Тайна двух океанов" Григория Адамова. Сценарий написал сам главный редактор журнала Владислав Томан (Vlastislav Toman), иллюстративный ряд — заслуга знаменитого художника-комиксиста Франтишека Кобика (František Kobík). Комикс назвали Dobyvatelé hlubin, хотя роман на чешском издавался как Tajemství dvou oceánů. Когда в детстве я читал "Тайну двух океанов, то мне очень нравились описания скафандров со всевозможными "джеймсбондовскими" приспособлениями, я даже пытался что-то зарисовать. Франтишек Кобик тоже не отказал себе в удовольствии нарисовать схему устройства скафандра.
Затем (1987-1988 гг.) последовала "Плутония" по роману В. Обручева. "Плутония" была хорошо знакома чешскому читателю по книге, проиллюстрированной гениальным Зденеком Бурианом, и Гавличек немного отошёл от классического прочтения — осовременил персонажей, сделал одним из главных героев девушку Сабину, крупная ездовая собака Генерал превратилась в небольшого терьера или спаниэля. Но на изображение доисторических животных в комиксе всё же повлиял Буриан. В прошлом выпуске я приводил иллюстрации из венгерской Плутонии Эрнё Зорада, теперь можно сравнить венгерскую версию с чешской.
Гавличек опубликовал в "Огоньке" ещё три графических произведения на русском — комикс по роману А. Мирера "Дом скитальцев" (1988-1989 гг.), "Конец Атлантиды" (1989—1990 гг.) по Булычёву и "Приключения Лана и Поуна" (1990-1991 гг.) по повести Владимира Санина. Причём последний комикс вышел уже во время перемен, когда журнал сменил название на R+R (Rainbow + Ráduga). Особенно радует появление в этом списке повести Санина о приключениях мальчишек из 70-х в каменном веке. Всё же по сравнению с произведениями Обручева и Беляева она была не так хорошо известна даже в СССР. А повесть достойная.
Текстовая часть на русском выглядит слишком простой — но комиксы и создавались для изучающих русский чешских детей. Недавно комиксы Гавличека из советской эпохи были переизданы в Чехии одной книгой на чешском, комиксы из "Огонька" тоже вошли в сборник. "Плутония" получила название Podruhé do Plutónie, другие произведения вышли как Prodavač vzduchu, Konec Atlantidy, Dobrodružství Lana A Pouna.
облако тэгов
