Грань 1960-х и 1970-х годов принесла также новые достижения польской критики жанра. В 1969 году издается докторская диссертация Ришарда Хандке/Ryszard Handke «Польская научная фантастика. Проблемы поэтики/ Polska proza fantastyczno-naukowa. Problemy poetyki», а годом позже – двухтомная «Фантастика и футурология/Fantastyka i futurologia»Станислава Лема (и, кстати, вон та вон ленточка посередке -- вроде бы отгибалась...).
Почти одновременно с этим публикуются статьи Яна Тшинадлëвского/Jan Trzynadlowski и Витольда Островского/Witold Ostrowski. О Жулавском пишут Хелена Карвацкая/Helena Karwacka и Анна Горенëва/Anna Goreniowa, об Адаме Мицкевиче – Стефания Скварчиньская/Stefania Skwarzyńska, о Стефане Грабиньском – Артур Хутникевич/Artur Hutikiewicz. Судьбы послевоенной фантастики обсуждают Юлиуш Гажтецкий/Juliusz Garztecki и Тадеуш Госк/Tadeusz Gosk. Научной фантастикой интересуются критики высокого ранга (Я. З. Уханьский/J.Z. Uchański, П. Кунцевич/P. Kuncewicz, В. Садковский/W. Sadkowski) и даже автор «Zmiana warty» Ян Блоньский/Jan Błoński и варшавский историк литературы, преподаватель университета Анджей Лам/Andrzej Lam. Следует, однако, помнить, что суждения этих критиков были чрезвычайно суровыми: доброй памяти заслуживают лишь тексты А. Лама, а о рецензиях популярных антологий в таких газетах и журналах как «Nurt», «Kultura», «Życie Literackie», тогда не стоило даже и мечтать. Успешная индустриализация, преобразования в общественном сознании стимулировали конфронтацию грëз и мечтаний со status quo, потребовали новых литературных дебютов. Научная фантастика стала обретать институционные формы: основывались первые клубы, объединяющие писателей и любителей фантастики (однако лишь в 1981 году возникло PSMF). Проза молодых писателей не избегала описания действительности, но была очень далека от интеллектуального и языкового углубления проблем, которое в основном русле современной польской литературы вскоре привело к «художественной революции» (Я. Андерман/J. Anderman, Я. Лозиньский/J.Łozinski, Р.Шуберт/R. Schubert). На страницах познаньского журнала «Nurt» дебютировал Мечислав Курпиш/Mieczysław Kurpisz, сооснователь группы «Fikcje»(1975), а в варшавском журнале «Nowy wyraz» (1977) начали печататься сооснователи OKMFiSF: Марек Орамус/Marek Oramus, Яцек Родек/Jacek Rodek, Дарослав Торунь/Darosław Toruń, Анджей Вуйцик/Anrzej Wójcik, Анджей Кжепковский/Andrzej Krzepkowski и Ян Мащишин/Jan Maszczyszyn.
Наиболее известными представителями этого «поколения –75» станут Марек Орамус/Marek Oramus, автор «Сонных победителей/Senni zwyciężcy» (1982) и Анджей Кшепковский/Andrzej Krzepkowski, имеющий на своем счету несколько изданных книг («Равнодушные планеты/Obojętne planety», 1978; «Песня кристалла/Spiew kryształu», 1978; «Крекс/Kreks», 1982). Тем временем варшавский ученый-социолог Эдмунд Bнук-Липиньский/Edmund Wnuk-Lipiński публикует свой первый роман «Круговорот памяти/Wir pamięci» (1979), ставший одним из краеугольных камней здания социолого-политической фантастики. Главным же архитектором этого здания становится Януш Зайдель/Janusz A. Zajdel («Цилиндр ван Троффа/Cylinder van Troffa», 1980; «Limes inferior», 1982; «Wyjście z cienia/Выход из тени», 1983; «Cala prawda o planiecie Ksi/Вся правда о планете Кси», 1983). В это же время научная фантастика внедряется на страницы научно-популярных и общественно-культурных периодических изданий («Problemy», «Perspektywy», «Nowy Wyraz», «Przegląd Techniczny», «Tygodnik Demokratyczny», «Argumenty»). Увеличивается количество антологий и издательских серий (к важнейшим относятся антология «Шаги в неизвестное/Kroki w nieznane», редактировавшаяся Лехом Енчмыком/Lech Jęczmyk).
Фантастику с большим успехом издают Wydawnictwo Poznańskie, Wydawnictwo Literackie, Czytelnik, Nasza Księgarnia, Śląsk, MON, а также KAW (в этом последнем с 1982 года издается антология молодых писателей «Встреча на просторах/Spotkanie w przesworzach»). За рубежом издали свои книги Кшиштоф Борунь/Krzysztof Boruń, Адам Холлянек/Adam Hollanek, Конрад Фиалковский/Konrad Fiałkowski, Януш Зайдель/Janusz Zajdel и Адам Висьневский-Снерг/Adam Wiśniewski-Snerg.
Критическими исследованиями занимаются литературоведы университетской школы: Анджей Згожельский/Andrzej Zgorzelski, автор фундаментального труда «Фантастика – утопия – сайенс фикшен/Fantastyka – utopia – science fiction» (1980); Антоний Смушкевич/Antoni Smuszkiewicz, автор популярного очерка истории польской НФ «Волшебная игра/Zaczarowana gra» (1982);Ева Бальцежак/Ewa Balcerzak – биограф С. Лема, Пëтр Крывак/Piotr Krywak, Анджей Стофф/Andrzej Stoff, а также автор этих строк, занимающийся теорией и историей жанра с середины 1970-х годов.
Статьи и очерки по тематике НФ появляются на страницах журналов «Przegląd Humanistyczny», «Ruch Literacki», «Nurt», «Odra», «Miesięcznik Literacki», а некоторые понятия НФ отражаются в словарях, энциклопедиях и университетских учебниках. Растет число профессиональных критиков НФ, среди которых следует особо отметить Лешека Бугайского/Leszek Bugajski («Встречи второго уровня/Spotkania drugego stopnia» (1983), Марека Энглендера/Marek Englender, Анджея Зембицкого/Andrzej Zembicki, Збигнева Лекевича/Zbigniew Lekiewicz, Анну Пурскую/Anna Purska, Ежи Северского/Jerzy Siewierski, Барбару Окульскую/Barbara Okólska, Дороту Валасек/Dorota Walasek.
Качественно новая ситуация возникла с основанием «Фантастыки/Fantastyka» (1982) -- первого специализированного ежемесячника, целиком посвященного научно-фантастической беллетристике. Оценка его деятельности, разумеется, не входит в мою задачу, хотя не подлежит сомнению то, что с помощью этого общепольского литературного форума уже было выявлено немало талантов, популяризирована история польской НФ, наведены мосты между прошлым и настоящим. Если я в этом кратком очерке, подводящем итог сорокалетию, пропустил имена некоторых писателей и критиков – пусть они меня за это простят. Профессиональных писателей у нас сегодня уже около пятидесяти человек, а количество ежегодно издаваемых книг (оригинальных и переводов) трудно даже сосчитать (что-то около 70 титульных наименований). Эта статистика выразительно свидетельствует о небывалом росте интереса к фантастике польского читателя и позволяет с оправданным оптимизмом вглядываться в будущее.
Конец 60-х годов вместе с новой ситуацией в польской литературе (дебюты Я. Корнхаузера/J. Kornhausera, В. Яворского/W. Jaworski и др.), кризисом прежних ценностей и углублением взгляда на мир приносит литературные выступления авторов «Новой волны/Nowa Fala»: Анджея Чеховского/Andrzej Czechowski, Мацея Паровского/Maciej Parowski, Анджея Стоффа/Andrzej Stoff и Збигнева Дворака/Zbigniew Dworak. Чуть позже к ним присоединятся Виктор Жвикевич/Wiktor Żwikiewicz, Чеслав Бялчиньский/Czesław Białczyński и Яцек Савашкевич/Jacek Sawaszkiewicz.
Физик-теоретик Анджей Чеховский/Andrzej Czechowski доведет до совершенства гротескное направление НФ («Пришельцы/Przybysze», 1967); торуньский преподаватель высшей школы Анджей Стофф/Andrzej Stoff весьма осторожно рассмотрит этические последствия форсированного технического развития; журналист и кинокритик Мацей Паровский/Maciej Parowski, дебютировавший на страницах общественно-культурных еженедельников, вскоре окажется одним из интереснейших прозаиков своего поколения, а его книга («Лицом к земле/Twarza ku ziemi», 1981) станет явным подведением итогов характерных для его поколения переживаний, мифов и разочарований.
Виктор Жвикевич/Wiktor Żwikiewicz – быдгощский техник-геодезист, очень зрелый и в то же время трудный для критического оценивания автор, резко выделяется из круга популярной литературы присущими ему свежестью видения, гибкой пластикой образов, барокковым нагромождением форм и, что самое важное, самобытными размышлениями («Другая осень/Druga jesień», 1982).
В 1968 году, опять же с опозданием, дебютировал Адам Висьневский-Снерг/Adam Wiśniewski-Snerg, который через пять лет вошел в польскую фантастику как автор «Робота/Robot» (1973), романа «о проклятых философских проблемах», принятого с восхищением и критиками, и читателями. О степени этой эйфории может свидетельствовать тот факт, что в одном из отечественных плебисцитов НФ книгу Висьневского-Снерга назвали самой ценной за 30-летнюю историю, а о «наследнике Лема» восторженно отзывались Л. Мазярский/L. Maziarski, Л. Бугайский/L. Bugajski и Л. Баерович/L. Bajerowicz. Следующие романы («От разбойника/Wedlug łotra», 1978; «Голая цель /Nagi cel», 1980) критики приняли несколько холоднее, но они были написаны на не менее высоком литературном уровне и ничего не утратили из своей актуальности.
В 1971 году вышла в свет первая книга катовицкого востоковеда Богдана Петецкого/Bogdan Petecki («На половине пути/W połowie drogi») – одного из самых популярных авторов сорокалетия (в сумме 16 романов, в том числе «Нулевые зоны/ Strefy zerowe», 1972; «Только тишина/Tylko cisza», 1974; «Операция “Вечность”/Operacja Wieczność», 1975).
В «Юном технике/Mlody Technik» радушно привечали также Януша Зайделя/Janusz Zajdel, демонстрировавшего значительные писательские способности. Зайдель начинал с легких, юмористических текстов на социологические темы, с тем чтобы через несколько лет разбудить читательские страсти отважной аллегорией из-под знака «Limes inferior» (1982).
На грани 50-х и 60-х годов дебютировали также – с изрядным опозданием – Стефан Вейнфельд/Stefan Wejnfeld, Анджей Остоя/Andrzej Ostoja и Хенрик Гаевский/Henryk Gajewski. В 1960 году появляются также первые произведения Чеслава Хрущевского/Czesław Chruszczewski – познаньского деятеля культуры и популяризатора НФ, автора нескольких сотен рассказов, повестей, романов, кино- и телесценариев («Очень странный мир/Bardzo dziwny swiat», 1960; «Год 10000/Rok 10000», 1973; «Феномен Космоса/Fenomen Kosmosu», 1975).
Некоторые критики утверждают, что автор «Магической лестницы/Magiczne schody» (1965) создал поэтическое ответвление НФ, другие заметно холоднее воспринимают его литературные эксперименты, но следует помнить о том, что некоторое время назад Хрущевского считали одним из ведущих прозаиков НФ.
В это же самое время стартовали писатели объединения «Orientacja Hybrydy» (К. Гонсëровский/K. Gąsiorowski, Э. Стахура/E. Stachura, З. Ежина/Z. Jerzyna, З. Бордович/Z. Bordowicz), а во флирт с фантастикой втянулись авторы старшего поколения: Я. Добрачиньский/J. Dobraczyński, С. Мрожек/S. Mrożek, Е. Есëновский/J. Jesionowski, Х. Малевская/H. Malewska, К. Гжибовская/K. Grzybowska, К. Трухановский/K. Truchanowski и Т. Парницкий/T. Parnicki (этот последний как создатель интеллектуального историко-фантастического романа).
Рядом с автором «Соляриса» работали и другие несторы польской научной фантастики: Адам Холлянек/Adam Hollanek, Кшиштоф Борунь/Krzysztof Boruń, Анджей Трепка/Andrzej Trepka. Двoe последних, сооснователи «Польского кибернетического общества», дебютировали написанной в соавторстве трилогией: «Утраченное будущее/Zagubiona przyszłość» (1954), «Проксима/Proxima» (1956), «Космические братья/Kosmiczni bracia» (1959), а затем продолжили писать НФ уже по одиночке, получая все большее и большее признание у читателей.
Здесь надо сказать, что литературно-критические размышления Боруня являли собой даже некий противовес чрезмерно завышенным футурологическим требованиям Лема.
Адам Холлянек/Adam Hollanek – филолог, журналист, популяризатор науки, дебютировал одной из интереснейших антиутопий 40-летия («Катастрофа на “Солнце Антарктиды”/Katastrofa na “Słońcu Antarktydy”», 1958), он также попытался найти нечто среднее между детективным и НФ-романом («Преступление великого человека/Zbrodnia wielkiego człowieka», 1960), чтобы затем, с ходом времени, доработать литературную формулу, выходящую за жесткие рамки научных мотиваций («Оlśnienie», «Kochać bez skóry»).
Высказывания Станислава Лема, его суровые критические приговоры обескураживали других прозаиков, приводя их к малозначительному эпигонству. В эту схему не укладываются лишь некоторые произведения познаньского поэта Эдварда Морского/Edward Morski (Видимо, пан Анджей имел в виду все же не Эдварда Морского, а Еугениуша Морского/Eugeniusz Morski -- и правда познаньского поэта и прозаика. Почитать о нем можно тут Его ранняя, и самая известная книга в любимом нашем жанре идеально укладывается в русло «Астронавтов» -- в то самое «эпигонство». А вот на рассказы, печатавшиеся в периодике -- на них да, по разному можно глянуть. К сожалению, они вышли отдельной книгой очень поздно ("Plama za krata", 1972), незадолго до смерти писателя (1975). W.) и Витольда Зегальского/Witold Zegalski, связанного с литераторской группой «Swantewit» (рассказы Зегальского, правда, вышли отдельной книгой «Krater czarnego snu/Кратер черного сна» лишь в 1969 году).
И лишь на исходе 50-х годов дебютировали представители следующего поколения, ровесники Новака/Nowak, Брылля/Bryll, Гроховяка/Grochowiak. Посредничал в этом Збигнев Пшировский/Zbigniew Przyrowski, «Гернсбек польской фантастики», который в это трудное, но полное надежд время предоставил фантастике место на страницах журнала «Mlody Technik/Юный техник». Там-то и появились первые рассказы варшавского кибернетика Конрада Фиалковского/Konrad Fiałkowski, позже сооснователя «The World SF Association of Professionals», которые вместе с последовавшими публикациями составили сборники «Воробьи галактики/Wroblie galaktyki» (1963), «Через пятое измерение/Poprzez piąty wymiar» (1967), «Волокно Клапериуса/Włókno Claperiusa» (1969), наконец двухтомник «Космодром/Kosmodrom» (1975).
Пятидесятые годы в польской НФ прошли под знаком непрерывного доминирования прозы Станислава Лема/Stanisław Lem. Книжный дебют этого автора («Астронавты/Astronauci», 1951) поставил всех перед свершившимся фактом, но сегодня, с перспективы нескольких десятилетий, даже не верится в то, с каким трудом утверждалась новая литературная формула в сознании критиков и читателей.
Редко когда роман подвергали столь острому и всестороннему рецензированию. В защиту Лема выступили А. Трылевич/A. Trylewicz, А. Холлянек/A. Hollanek, А. Трепка/A. Trepka, А. Киëвский/A. Kijowski, Л. Гженлевский/L. Grzenlewski. Вскоре и сам автор «Астронавтов», раздосадованный мнениями «знатоков», принялся за выяснение целей НФ, неустанно совершенствуя свое писательское мастерство.
Так, он поочередно отказался от следования принципам утопически-приключенческого романа («Магелланово облако/Obłok Magellana», 1955), социологической и психологической прозы («Дневник, найденный в ванне/Pamiętnik, znaleziony w wannie», 1961; «Солярис/Solaris», 1961), использовал достижения современного гротеска, сказочные мотивы («Звездные дневники/Dzienniki gwiazdowe», 1957; «Книга роботов/Księga robotów», 1961; «Кибериада/Cyberiada», 1965), конструкции философского эссе («Глас Господа/Głós Pana», 1968), детективного направления НФ («Расследование/Śledztwo», 1959; «Насморк/Katar», 1976).
Его произведения обеспечили ему место в группе лидеров мировой НФ, рядом с Д. Баллардом, У. Ле Гуин, А. Кларком, А. Азимовым, а высокие тиражи переводов уже через несколько лет сотворили из него «посла» польской литературы, уступавшего в соперничестве за это звание разве что только Генрику Сенкевичу. Этот факт нельзя промолчать, нельзя стереть его из совокупной памяти культуры.
Лем принадлежит к поколению «колумбов», которое выдвинуло из своих рядов Кшиштофа Бачиньского/Krzysztof Baczyński, Романа Братного/Roman Bratny, Тадеуша Боровского/Tadeusz Borowski, Мирона Бялошевского/Miron Białoszewski, Тадеуша Ружевича/Tadeusz Różewicz. Если вспомнить биографию польского фантаста, то перестанет удивлять то, что в его прозе то и дело появляются свидетельства оккупационных переживаний, мотивы сведения счетов, а его знаменитый «побег из литературы» покажется не столько результатом разочарования во всемогуществе НФ, сколько попыткой расширения ее познавательных амбиций.
облако тэгов
