Пятидесятые годы в польской НФ прошли под знаком непрерывного доминирования прозы Станислава Лема/Stanisław Lem. Книжный дебют этого автора («Астронавты/Astronauci», 1951) поставил всех перед свершившимся фактом, но сегодня, с перспективы нескольких десятилетий, даже не верится в то, с каким трудом утверждалась новая литературная формула в сознании критиков и читателей.
Редко когда роман подвергали столь острому и всестороннему рецензированию. В защиту Лема выступили А. Трылевич/A. Trylewicz, А. Холлянек/A. Hollanek, А. Трепка/A. Trepka, А. Киëвский/A. Kijowski, Л. Гженлевский/L. Grzenlewski. Вскоре и сам автор «Астронавтов», раздосадованный мнениями «знатоков», принялся за выяснение целей НФ, неустанно совершенствуя свое писательское мастерство.
Так, он поочередно отказался от следования принципам утопически-приключенческого романа («Магелланово облако/Obłok Magellana», 1955), социологической и психологической прозы («Дневник, найденный в ванне/Pamiętnik, znaleziony w wannie», 1961; «Солярис/Solaris», 1961), использовал достижения современного гротеска, сказочные мотивы («Звездные дневники/Dzienniki gwiazdowe», 1957; «Книга роботов/Księga robotów», 1961; «Кибериада/Cyberiada», 1965), конструкции философского эссе («Глас Господа/Głós Pana», 1968), детективного направления НФ («Расследование/Śledztwo», 1959; «Насморк/Katar», 1976).
Его произведения обеспечили ему место в группе лидеров мировой НФ, рядом с Д. Баллардом, У. Ле Гуин, А. Кларком, А. Азимовым, а высокие тиражи переводов уже через несколько лет сотворили из него «посла» польской литературы, уступавшего в соперничестве за это звание разве что только Генрику Сенкевичу. Этот факт нельзя промолчать, нельзя стереть его из совокупной памяти культуры.
Лем принадлежит к поколению «колумбов», которое выдвинуло из своих рядов Кшиштофа Бачиньского/Krzysztof Baczyński, Романа Братного/Roman Bratny, Тадеуша Боровского/Tadeusz Borowski, Мирона Бялошевского/Miron Białoszewski, Тадеуша Ружевича/Tadeusz Różewicz. Если вспомнить биографию польского фантаста, то перестанет удивлять то, что в его прозе то и дело появляются свидетельства оккупационных переживаний, мотивы сведения счетов, а его знаменитый «побег из литературы» покажется не столько результатом разочарования во всемогуществе НФ, сколько попыткой расширения ее познавательных амбиций.
(Продолжение следует)
цитировать