Хоррор, мистика и саспенс

Согласно древнему бородатому анекдоту, есть два приличествующих повода для распития известного сорокаградусного напитка: под гуся и без гуся. Как всем, конечно же, ясно, число вариаций второго повода на деле стремится к бесконечности. Что же до такого условно жанрового «продукта», как литература, то в этом случае поводов к употреблению уже значительно меньше, но не так чтобы очень. Было бы желание. Что касается литературы внежанровой или околожанровой, или еще какой подобной диковины, то здесь вариантов совсем кот наплакал. В некоторых случаях вообще один-единственный. Иные могут возразить, что так, дескать, не бывает, однако и на старуху случается проруха и перед нами та самая проруха, хотя и не совсем в прямом значении «оплошности» или «неудачи». Опять же, вопрос, что считать оплошностью.

Вопросов вообще будет много, больше чем ответов. Катастрофический дефицит последних восполняется житейской мудростью, которой у Тома Пиккирилли много, но она того сорта, что скорее делает глубокомысленным философом, чем понятно объясняет насущное. Иными путями герои «Хора больных детей» не ходят.

«Хор больных детей» это летопись маленького южного городка Кингдом Кам, где живут суровые, пропитанные самогоном и духом болот южане. Жителям Кингдом Кам не до моральных дилемм, это для чистоплюев с севера и из больших городов. Местные же предпочитают сидеть в барах, заниматься колдовством, браконьерством, и так сказать, морально разлагаться.

Томас самый богатый житель городка. У его семьи уйма страшных тайн, которые не дают ему покоя, напоминая о себе в кошмарах и наяву. У самого Томаса таких тайн не меньше. Еще у него есть три жутких брата – сиамских близнеца, сросшиеся головами. Братья все время что-то невнятно вещают и пророчат. Так же, как и местные ведьмы, с которыми Томас близко знаком и которым не очень верит. Еще у Томаса есть друг, городской юродивый, у которого часто случаются припадки. Все они хором предупреждают Томаса о близкой опасности, грозящей то ли ему, то ли всему городу, то ли еще непонятно кому. А тут вдобавок на древнем жертвенном камне посреди болот находят немую девушку, неведомо откуда пришедшую. В общем, знамений много и все — недобрые. Несомненно одно – с самого основания города зло пустило в это месте слишком глубокие корни. Настолько глубокие, что это даже неприлично.

Том Пиккирилли, похоже, стремился закормить читателя болезненным гротеском уродств и психоделического сюрреализма и у него получилось. «Хор больных детей» в этом отношении плюет подальше многих – он легко мог бы потягаться, скажем, с «Вурдалаком» Майкла Слэйда, и, пожалуй, сместить его на ступеньку ниже на тесном пьедестале.

Не менее преуспел Пиккирилли и в описаниях сельского упадка, замершей в тревожном предвкушении природы, южных ливней, илисто-мглистой атмосферы болот и многого, многого другого. Он хорош также в создании фантомов и призраков, истинных и мнимых и мастерском стирании границ между этими двумя состояниями. Мир духов и страхов у Тома Пиккирилли одновременно материален и эфемерен. И разобрать, где одно переходит в другое, невозможно. Это главное достоинство «Хора больных детей». Он неуловимо и кошмарно текуч и образен. И еще более кошмарно безобразен.

Сюжетно же роман не представляет собой почти ничего – это набор ярких зарисовок, объединенных ожиданием внятного финала, где из намеков и недомолвок должен сложиться, наконец, странный паззл. Надо только немного потерпеть. Что ж, надежда умирает последней.

Роман поневоле держит марку изгоя, которому нет места ни среди лебедей, ни среди гадких утят. Это что-то для никого, буквально. Относительно искушенный читатель все это видел. Его болотной грязью и перверсивно-готическими экивоками не проймешь. А молодой неоперившийся книгочей рискует намертво застрять в чрезмерно густой грязи душ людских, каковой у Пиккирилли даже больше, чем болотной. Грязь эта роскошная, черная и лоснящаяся, и сколько в нее не окунайся, как ни ныряй, дна не достигнешь. Как не достигнешь и подлинного катарсиса, хотя он вроде есть, но это только формально катарсис, а по существу — издевка (пусть и не злая).

Иное дело «Скорбь ноября», который гораздо ближе к традиционному мистическому триллеру, хотя и не лишен некоторых гротескных излишеств, к каковым Том Пиккирилли, похоже, питает особую склонность. Однако, в этом романе они не заслоняют и не подменяют сюжет, а играют скромную, но важную вторую скрипку, без которой оркестр не зазвучал бы в полную силу.

В противовес «Хору больных детей» вездесущий ночной кошмар уравновешен в «Скорби ноября» таинственной и непредсказуемой детективной интригой, которая оборачивается столкновением с людским безумием с одной стороны и могущественной сверхъестественной силой с другой.

В старые времена в южном городке Лунная Лощина умерших от заразных болезней сбрасывали в горное ущелье, а на ведущей к нему тропе оставляли еще живых, но безнадежно больных людей. Ущелье и тропа считаются проклятым местом и любой, кто туда отправится, рискует не вернуться.

Когда Шэд Дженкинс, отбывающий тюремный срок узнает, что на проклятой тропе нашли тело его сестры, то решает, во что бы то ни стало, найти ее убийцу. Шэд необычный человек – он может общаться с потусторонним миром, у него бывают видения и необычные сны. Попутно ему является призрак сестры, который помогает не сбиться с пути. Выйдя из заключения, Шэд начинает собственное расследование, но поначалу не находит никаких следов. Он многое упустил в тюрьме и скудные сведения о жизни сестры только запутывают дело. Однако Шэд не сдается и готов идти до конца.

Сходство с «Хором больных детей» хоть и напрашивается, но совсем не так велико, как можно подумать. «Скорбь ноября» не теряет твердой почвы под ногами даже тогда, когда пребывает в мире зыбких кошмаров и вещих сновидений, которых в романе хватает. Напротив, он стремится из них выбраться и докопаться до истины, что в условиях маленького южного городка нелегко.

Несмотря на многочисленные предостережения, Шэд упорствует в поисках, но помощи ждать неоткуда. Никто ничего не знает, а если знает, то не скажет. Люди города безразличны к чужой скорби, им хватает своей. Жизнь в Лунной Лощине, как водится у Пиккирилли, тяжелая и безотрадная. Атмосфера насыщена самогоном, безнадегой и инцестом. Надо ли говорить, что для злых духов такое место все одно, что курорт? Кто именно убил сестру Шэда Дженкинса – духи или люди – вопрос, который останется слегка приоткрытым в лучших традициях «Твин Пикс», от которого эта история кое-что взяла. Не так уж много, но и не так уж мало. Ровно столько, чтобы тайна осталась тайной даже после раскрытия и не давала покоя еще долго.

Кроме интриги, роман может похвастаться и афористичностью своей прозы. Витиеватость и образность настоящего художника слова соседствует у Тома Пиккирилли с обжигающе жестокой житейской прямотой, бьющей не в бровь, а в глаз, что придает роману черты и «южной готики» и прозы битников — любители красного словца останутся довольны. Как и любители хоррора и мистических триллеров, которых ждет много приятных сюрпризов.

Итого, имеем два очень разных романа. Первый — в своем роде артефакт, слишком рискованный, чтобы понравиться всем и каждому. Он с полным правом займет видное место на полке коллекционера, но рекомендовать его кому-то дело бессмысленное. Он сам найдет своего поклонника. Второй же — безусловная творческая удача автора и ценная находка для любителя жанра.

Кроме «Ведьмы» и нескольких десятков мистических рассказов Фриц Лейбер написал еще один роман в жанре хоррор – «Матерь Тьмы». Это история о писателе, столкнувшемся с потусторонним существом, вызванным к жизни скрытой магией большого города.

Четыре года назад у писателя Франца Вестена умерла жена. Франц тяжело пережил ее смерть и лишь спустя три года начал приходить в себя. Все это время он топил горе в выпивке и сам не помнит многого из того, что делал. Например, когда и где купил рукописный трактат «Мегаполисомантия». Автор книги, Тибо де Кастри рассказывает о магической стороне роста и жизни больших городов, которые в будущем станут местами скопления невиданных человечеству сил и обретут собственный разум. Вместе с книгой к Францу попал и дневник самого Кларка Эштона Смита, легендарного современника и друга Лавкрафта. Смит лично знал де Кастри и был адептом его учения. Заметки Смита полны страха и восхищения перед оккультным знанием мага. Кроме Смита последователями де Кастри были и другие писатели – от Джека Лондона до Амброза Бирса.

Поначалу Вестен не принимает написанное всерьез, но вскоре ему является таинственная фигура, которая подает знаки, связанные с тайнами работы и жизни Тибо де Кастри. Франц Вестен понимает, что призрак, не отступится, пока тайны де Кастри не будут раскрыты. И более того, ему грозит опасность.

Явления призрака в книге можно перечесть по пальцам одной руки и большого впечатления они, прямо скажем, не производят. Хотя и окутаны романтичным флером таинственности, в целом убедительным, но все же слегка напускным.

Да и собственно ужаса в книге не так много, преобладает чувство гнетущей тревожности, беспокойного присутствия кого-то или чего-то. В этом по большей части и заключается обманчиво-бесхитростное обаяние «Матери Тьмы». Напряжение в романе не то чтобы растет по мере приближения к финалу, оно скорее равномерно и постоянно и сопровождает каждый шаг Франца Вестена вкрадчивым, сладко сосущим под ложечкой саспенсом. Реши какой-нибудь смелый режиссер воплотить «Матерь Тьмы» в кино (Не Ардженто, это другое. Совсем!), вышел бы неплохой слоубернер с таинственной атмосферой, поиском ответов на каверзные загадки и множеством мистификаций, которые ведут к другим мистификациям. И вот здесь-то начинаются перегибы, которые сильно портят все дело.

Слишком много Фриц Лейбер сгреб в одну кучу, слишком много псевдомистического тумана напустил, пересолив книгу околофилософскими и околосущностными размышлениями и размышлизмами, неизбежно вызывающими к жизни коварную греческую приставку пара-, обозначающую как нам известно, два замечательных наречия – вокруг да около. Вот она, истинная беда этой книги. Сплошные блуждания вокруг да около. Пара-, пара-, пара-, от которых нет спасения. Параментальные сущности в параоккультном тумане парафеноменальной природы. И этого там с большим запасом. Чтоб уж наверняка. Лучше перегнуть, чем недогнуть.

С одной стороны с писателем сыграла злую шутку чрезмерная приверженность готической традиции, в кильватере которой стойко идет сюжет, а с другой последствия психоделической революции 60-х годов, которая катком прошлась по мировоззрению всех без исключения американских интеллектуалов. Нью-эйджевое сознание получившее второе дыхание в эпоху хиппи, любит химерический синтез теорий, идей и концепций, что, кстати, не всегда плохо. По крайней мере, если речь о фантастике. Но и хорошо тоже, увы, не всегда. В случае с «Матерью Тьмы» скорее можно говорить о втором варианте.

Подобный взгляд на вещи можно, как ни странно, обнаружить у Филипа Дика во многих его романах. А дружеские посиделки Франца Вестена с бывшими хиппи, вспоминающими 60-е вообще можно ничтоже сумняшеся вставить хоть в «Помутнение», а хоть и в сам «ВАЛИС». Да и почти в любой роман Дика. Это настолько похоже, что даже подозрительно. Во всяком случае, атмосфера пост-хипповского интеллектуального похмелья узнается в такие моменты безошибочно.

Добавляют перца довольно смелые в общем контексте, хоть и несколько неуклюжие, эротоманские подробности, кое-где даже на грани приличий. Не то чтоб они были к месту, но Фриц Лейбер посчитал нужным их включить. И тут уже влияние не сексуальной революции 60-х, а больше эзотерического либертинизма, которому Лейбер не преминул отдать дань, упомянув среди прочих авторов своей эклектичной концепции Маркиза де Сада и Барона Захер-Мазоха.

Считается, что лучшие книги написаны на собственном, выстраданном опыте и вдохновлены жизнью. Именно так обстоит дело с «Тремя Матерями скорби» Томаса де Квинса, с чьих страниц сошел жуткий мистический образ Матери Тьмы, навеянный не только античными Гекатой и Кибелой, но и диккенсовскими реалиями современной ему Англии.

Для Лейбера же вдохновением служила не столько жизнь, сколько другие писатели, которых он беспрестанно поминает на страницах своей книги. Не будь Лавкрафта и К. Э. Смита, Бирса и Дэшила Хэммета и многих, многих других американских авторов первой половины 20-го века, его «Матерь Тьмы» не появилась бы на свет. Вот они-то и есть литературные отцы собирательного образа, вышедшего из-под пера писателя. Поэтому родства между Матерями де Квинси и Лейбера не больше, чем между двумя совершенно чужими друг другу однофамильцами.

Эту книгу можно оценить двояко – и хорошо, и не очень. Но в обоих случаях оценка будет сдержанной. Если «хорошо», то без лишних восторгов, «плохо» — без особого разочарования. А в целом — не хорошо и не плохо, а примечательно. Это интересная попытка реанимировать кондовый лавкрафтианский хоррор старой школы спустя сорок лет после смерти демиурга с учетом переменчивых веяний иной эпохи. Ну что ж… Любопытно-любопытно.

В него вошли рассказы и повести, написанные 2011-2021 годах.

К хоррору можно отнести рассказы "Человек-дерево" (печатался раньше в антологии "ССК. 13 монстров"), "Рыбный день" (в соавторстве с Александром Резовым), "Deus ex Civic", к детскому хоррору "Чудовища из сна".

Пересмотрел содержание — вообще какой-то очень мрачный сборник получился. Кажется, "Сержант" и "Танго железного сердца" были все же светлее и оптимистичнее.

Купить эл.версию можно на Автор.Тудей:

https://author.today/work/23095

Главная тема месяца — уродство. Такое отвратительное и… такое притягательное.

Читайте в номере:

1. обзоры темы уродства в кино, видеоиграх и живописи;
2. рецензии на фильмы «Хэллоуин заканчивается» и «Восставший из ада», антологию «Твари» и роман «Руководство по истреблению вампиров от книжного клуба Южного округа», игры Unusual Findings и Scorn;
3. статью об эрогуро-спектакле «Меркуро» Токийского Гран-Гиньоля;
4. эксклюзивные интервью с музыкантами групп «Сруб» и NorthZyklon;
5. галерею работ художников с психопатологиями;
6. лонгрид о хоррор-дискурсах в современной философии;
7. ретроспективу спортивного кинохоррора и многое другое!