Какая мрачная комната. Но заниматься здесь хорошо: ничто не отвлекает внимания. Лампа с глухим абажуром освещает только письменный стол, заваленный книгами, рукописями, корректурными оттисками. Глаз едва различает старинную, солидную мебель. Темные обои, темные драпри. В полумраке поблескивает только золото тисненных переплетов в тяжелых шкафах. Старинные стенные часы медлительно и важно качают длинным маятником.

Переведя взгляд на Керна, Лоран улыбнулась: профессор целиком соответствовал стилю кабинета. Будто вырубленная из дуба, тяжеловесная, суровая фигура. Керна казалась частью меблировки. Большие очки в черепаховой оправе напоминали два циферблата часов. Как маятники, двигались его глаза серо-пепельного цвета, переходя со строки на строку письма. Прямоугольный нос, прямой разрез рта и квадратный, выдающийся вперед подбородок придавали лицу вид стилизованной декоративной маски, вылепленной скульптором-кубистом.

«Камни украшатьтакой маской», — подумала Лоран.

— Коллега Сабатье говорил уже о вас. Да, мне нужна помощница. Вы медичка? Отлично. Сорок франков в день. Расчет еженедельный. Завтрак, обед. Но я ставлю одно условие...

Побарабанив сухим пальцем по столу, профессор Керн задал неожиданный вопрос:

— Вы умеете молчать? Все женщиныболтливы. Вы — женщина, — это плохо. Вы красивы — это еще хуже.

— Но какое отношение...

— Самое близкое. Красивая женщина — женщина вдвойне. Значит, вдвойне обладает и женскими недостатками. У вас может быть муж, друг, жених. И тогда все тайны к чорту.

— Но...

— Никаких но! — Керн снял очки. — Вы должны быть немы, как рыба. Вы должны молчать обо всем, что увидите и услышите здесь. Принимаете это условие? Должен предупредить: неисполнение повлечет за собой крайне неприятные для вас последствия. Крайне неприятные.

Лоран была смущена и заинтересована.

— Я согласна, если во всем этом нет...

— Преступления, хотите вы сказать? Можете быть совершенно спокойны. И вам не грозит никакая ответственность... Ваши нервы в порядке?

— Я здорова...

Профессор Керн кивнул головой.

— Алкоголиков, неврастеников, эпилептиков, сума-сшедших не было в роду?

— Нет.

Керн еще раз кивнул головой.

Его сухой, острый палец впился в кнопку электрического звонка.

Дверь бесшумно открылась.

В полумраке комнаты, как на проявляемой фотографической пластинке, Лоран увидала только белки глаз, затем постепенно появились блики лоснящегосялица негра. Черные волосы и костюм сливались с темными драпри двери.

— Покажите м-ль Лоран лабораторию, Джон.

Негр кивнул головой, предлагая следовать за собой, и открыл вторую дверь.

Лоран вошла в совершенно темную комнату.

Щелкнул выключатель, и яркий свет четырех матовых полушарий залил комнату. Лоран невольно прикрыла глаза.

После полумрака мрачного кабинета белизна стен ослепляла... Сверкали стекла шкапов с блестящими хирургическими инструментами. Холодным светом горели сталь и алюминий незнакомых Лоран аппаратов. Теплыми желтыми бликами ложился свет на медные полированные части. Трубы, змеевики, колбы, стеклянные цилиндры... Стекло, каучук, металл.

Посреди комнаты — большой прозекторский стол. На столе — труп человека без головы. Грудная клетка вскрыта. Рядом со столом — стеклянный ящик; в нем пульсировало человеческое — сердце. От сердца шли трубки к баллонам.

Лоран повернула голову в сторону и вдруг увидала нечто,заставившееее вздрогнуть, как от электрического удара.

На нее смотрела человеческая голова — одна голова без туловища.

Она была прикреплена к квадратной стеклянной доске. Доску поддерживали четыре высокие, блестящие металлические ножки. От перерезанных артерий и вен, через отверстия в стекле, шли, соединившись попарно, трубки к баллонам. Более толстая трубка выходила из горла и сообщалась с большим цилиндром. Цилиндр и баллоны были снабжены кранами, манометрами, термометрами и неизвестными Лоран приборами.

Голова внимательно и скорбно смотрела на Лоран, мигая веками. Не могло быть сомнения: голова жила, отделенная от тела, самостоятельной и сознательной жизнью.

Несмотря на потрясающее впечатление, Лоран не могла не заметить, что эта голова удивительно похожа на голову недавно умершего известного ученого, хирурга, профессора Доуэля,прославившегосясвоимиопытамиоживленияорга-

нов,вырезанныхизсвежеготрупа.Лораннеразбывалана

блестящих публичных лекциях Доуэля, и ей хорошо запомнился этот высокий лоб, характерный профиль, волнистые, посеребренные сединой, густые, русые волосы, голубые глаза... Да, это была голова профессора Доуэля. Только губы и нос его стали тоньше, виски и щеки втянулись, глаза глубже запали в орбиты и белая кожа приобрела темно-желтый оттенок мумии. Но в глазах была жизнь, была мысль.

Лоран, как зачарованная, не могла оторвать взгляда от этих голубых глаз.

Голова беззвучно шевельнула губами.

Это было слишком для нервов Лоран.

Она была близка к обмороку. Негр поддержал ее и вывел из лаборатории.

— Это ужасно. Это ужасно... — повторяла Лоран, опустившись в кресло. Профессор Керн молча барабанил пальцами по столу.

— Скажите, неужели это голова...

— Профессора Доуэля? Да, это его голова. Голова Доуэля, моего умершего уважаемого коллеги, возвращенная мною к жизни. К сожалению, я мог воскресить одну голову. Не все дается сразу... Бедный Доуэль страдал неизлечимым, пока, недугом. Умирая, он завещал свое тело для научных опытов, которые мы вели с ним вместе. «Вся моя жизнь была посвящена науке. Пусть же науке послужит и моя смерть. Я предпочитаю, чтобы в моем трупе копался друг-ученый, а не, могильный червь», — вот какое завещание — оставил профессор Доуэль. И я получил его тело. Мне удалось не только оживить его сердце, но и воскресить сознание, воскресить «душу», говоря языком толпы. Что же тут ужасного? Люди считали до сих пор ужасной смерть. Разве воскресение из мертвых не было тысячелетней мечтой человечества?

— Я бы предпочласмерть такому воскресению.

Профессор Керн сделалнеопределенный жест рукой.

— Да, оно имеет свои неудобства длявоскресшего. Бедному Доуэлю было бы неудобно показаться публике в таком... неполном виде.Вот почему мы обставляем тайной

этот опыт. Я говорю «мы» потому, что таково желание самого Доуэля. Притом опыт еще не доведен до конца.

— А как профессор Доуэль, то есть его голова выразила это желание? Голова может говорить?

Профессор Керн намгновение смутился.

— Нет... голова профессора Доуэля не говорит. Но она слышит, понимает и может отвечать мимикой лица...

И чтобы перевести разговор на другую тему, профессор Керн спросил:

— Итак, вы принимаете мое предложение? Отлично. Я жду вас завтра к девяти утра. Но помните: молчание, молчание и молчание...

ТАЙНА ЗАПРЕТНОГО КРАНА

Мари Лоран нелегко давалась жизнь. Ей было семна-дцать лет, когда умер ее отец. На плечи Мари легла забота о больной матери. Небольших средств, оставшихся после отца, хватило ненадолго, приходилось учиться и поддерживать семью. Несколько лет Мари работала ночным корректором в газете. Получив звание врача, тщетно пыталась найти место. Было предложение ехать в гиблые места Новой Гвинеи, где свирепствовала желтая лихорадка. Ни ехать туда с больной матерью, ни разлучаться с нею Мари не хотела. Предложение профессора Керна явилось для нее выходом из положения.

Лоран не знала, что профессор Керн, прежде чем. принять ее, наводил о ней тщательные справки.

Уже две недели она работала у Керна. Обязанности ее были не сложны. Она должна была в продолжение дня следить за аппаратами, поддерживавшими жизнь головы. Ночью ее сменял Джон.

Профессор Керн объяснил ей, как нужно обращаться с кранами у баллонов. Указав на большой цилиндр, от которого шла толстая трубка к горлу головы, Керн строжайше запретил Мари открывать кран цилиндра.

— Если повернуть кран, голова будет немедленно убита. Как-нибудь я объясню вам мою систему питания головы и назначение этого цилиндра. Пока вам довольно знать, как обращаться с аппаратами.

С обещанными объяснениями Керн, однако, не спешил.

В одну из ноздрей головы был глубоко вставлен маленький термометр. В определенные часы нужно было вынимать его и записывать температуру. Термометрами и манометрами были снабжены и баллоны. Лоран следила за температурой жидкостей и давлением в баллонах. Хорошо отрегулированные аппараты не доставляли хлопот, действуя с точностью часового механизма. Особой чувствительности прибор, приставленный к виску головы, отмечал пульсацию, механически вычерчивая кривую. Через сутки лента сменялась. Содержимое баллонов пополнялось в отсутствие Лоран, до ее прихода.

Постепенно Мари привыкла к голове и даже сдружилась с нею.

Когда Лоран входила в лабораторию с порозовевшими от ходьбы и свежего воздуха щеками, голова слабо улыбалась ей, и веки головы дрожали в знак приветствия.

Голова не могла говорить. Но между ней и Лоран скоро установился условный мимический язык, хотя и очень ограниченный. Опускание головою век означало «да». Поднятие вверх — «нет». Несколько помогали и беззвучно шевелящиеся губы.

— Как вы сегодня чувствуете себя? — спрашивала Лоран.

Голова улыбалась «тенью улыбки» и опускала веки: — «хорошо, благодарю».

— Как провели ночь?

Та же мимика.

Забрасывая голову вопросами, Лоран проворно исполняла утренние обязанности. Проверила аппараты, температуру, пульс. Сделала записи в журнале. Затем с величайшей осторожностью, при помощи мягкой губки, обмыла водой соспиртомлицоголовы,вытерлагигроскопическойватой

ушные раковины. Сняла клочок ваты, повисший на ресницах. Промыла глаза, уши, нос, рот— в рот и нос для этого вводились особые трубки. Привела в порядок волосы.

Руки ее проворно и ловко касались головы. На лице головы было выражение довольства.

— Сегодня чудесный день, — говорила Лоран. — Си-нее, синее небо. Чистый морозный воздух. Так и хочется дышать всей грудью. Смотрите, как ярко светит солнце, совсем по-весеннему.

Углы губ профессора Доуэля печально опустились. Глаза с тоской глянули в окно и остановились на Лоран.

Она покраснела от легкой досады на себя. С инстинктом чуткой женщины Лоран избегала говорить обо всем, что было недостижимо для головы и могло лишний раз напомнить об убожестве ее физического существования.

Мари испытывала какую-то материнскую жалость к голове, как к беспомощному, обиженному природой ребенку.

— Ну, давайте заниматься! — поспешно сказала Лоран, чтобы поправить ошибку.

По утрам, до прихода профессора Керна, голова занималась чтением. Лоран приносила ворох последних медицинских журналов и книг и показывала их голове. Голова просматривала. На нужной статье шевелила бровями. Лоран клала журнал на пюпитр, и голова погружалась в чтение. Лоран привыкла, следя за глазами головы, угадывать, какую строчку голова читает, и вовремя переворачивать страницы.Когда нужно было на полях сделать отметку, голова делала знак, и Лоран проводила пальцем по строчкам, следя за глазами головы и отмечая карандашом черту на полях.

Для чего голова заставляла делать отметки на полях, Лоран не понимала, при помощи же их бедного мимического языка не надеялась получить разъяснение, и потому не спрашивала.

Но однажды, проходя через кабинет профессора Керна в его отсутствие, она увидела на письменном столе журналы со сделанными ею, по указанию головы, отметками. А на листе бумаги рукой профессора Керна были переписаны отмеченные места. Это заставило Лоран задуматься.

Вспомнив сейчас об этом, Мари не удержалась от во-проса. Может быть, голове удастся как-нибудь ответить.

— Скажите, зачем мы отмечаем некоторые места в научных статьях?

На лице профессора Доуэля появилось выражение не-удовольствия и нетерпения. Голова выразительно посмотрела на Лоран, потом на кран, от которого шла трубка к горлу головы, и два раза подняла брови. Это означало просьбу. Лоран поняла, что голова хочет, чтобы открыли этот запретный кран. Уже не в первый раз голова обращалась к ней с такой просьбой. Но Лоран объясняла желание головы по-своему: голова, очевидно, хочет покончить со своим безотрадным существованием. И Лоран не решалась открыть запретный кран. Она не хотела быть повинной в смерти головы, боялась и ответственности, боялась потерять место.

— Нет, нет, — со страхом ответила Лоран на просьбу головы. — Если я открою этот кран, вы умрете. Я не хочу, не могу, не смею убивать вас.

От нетерпения и сознания бессилия по лицу головы прошла судорога. Голова заскрипела зубами.

Три раза она энергично поднимала вверх веки и глаза…

«Нет, нет, нет. Я не умру!» — так поняла Лоран. Она колебалась.

Голова стала беззвучно шевелить губами, и Лоран показалось, что губы пытаются сказать:

«Откройте. Откройте. Умоляю!..»

Любопытство Лоран было возбуждено до крайней степени. Она чувствовала, что здесь скрывается какая-то тайна.

А глаза головы просили, умоляли, требовали. Казалось, вся сила человеческой мысли, все напряжение воли сосредоточились в этом взгляде.

Лоран решилась.

Ее сердце сильно билось, рука дрожала, когда она осторожно приоткрывала кран.

Тотчас из горла головы послышалось шипение. Лоран услышала слабый, глухой, надтреснутый голос, дребезжащий и шипящий, как испорченный граммофон:

— Бла-го-да-рю… вас…

Запретный кран пропускал сжатый в цилиндре воздух. Проходя через горло головы, воздух приводил в движение горловые связки, и голова получала возможность говорить. Но это не был нормальный голос: воздух с шипением проходил через горло и тогда, когда голова не говорила, а рассечение нервных стволов в области шеи нарушило нормальную работу мышц голосовых связок, что придавало голосу глухой, дребезжащий тембр.

Лицо головы выражало удовлетворение.

Но в этот момент послышались шаги из кабинета и звук открываемого замка (дверь лаборатории всегда закрывалась ключом со стороны кабинета). Лоран едва успела закрыть кран. Шипение в горле головы прекратилось.

Вошел профессор Керн.

ГОЛОВА ЗАГОВОРИЛА

С тех пор как Лоран открыла тайну запретного крана, прошло около недели.

За это время между Лоран и головой установились еще более дружеские отношения. В те часы, когда профессор Керн уходил в университет или клинику, Лоран открывала кран, направляя в горло головы небольшую струю воздуха, чтобы голова могла говорить внятным шепотом. Тихо говорила и Лоран. Они опасались, чтобы негр не услыхал их разговора.

Голова говорила много и охотно, как бы вознаграждая себя за время вынужденного молчания.

Прошлую ночь Лоран видела во сне голову профессора Доуэля и, проснувшись, подумала: «видит ли сны голова Доуэля?» Утром она спросила голову об этом.

— Сны… — тихо прошептала голова. — Да, я вижу сны. И я не знаю, чего больше они доставляют мне: горя или радости. Я вижу себя во сне здоровым, полным сил, и просыпаюсь вдвойне обездоленным. Обездоленным и физически, и морально. Ведь я лишен всего, что доступно живым людям. И только способность мыслить оставлена мне. «Я мыслю. Следовательно, я существую», — с горькой улыбкой процитировала голова слова философа Декарта. — Существую!..

— Что же вы видите во сне?

— Я никогда еще не видал себя в моем теперешнем виде. Я вижу себя таким, каким был когда-то… вижу родных, друзей… Недавно видел покойную жену и переживал с нею весну нашей любви. Бетти когда-то обратилась ко мне как пациентка, повредив ногу при выходе из автомобиля. Мы как-то сразу сблизились с нею. Вскоре она стала моей женой.

Бетти умерла здесь, в Париже. Вы знаете, я приехал сюда из Америки, как хирург, во время европейской войны. Мне предложили здесь кафедру, и я остался, чтобы жить возле дорогой могилы. Моя жена была удивительная женщина…

Лицо головы просветлело от воспоминаний, но тотчас омрачилось.

— Как бесконечно далеко это время…

Голова задумалась. Воздух тихо шипел в горле.

— Прошлой ночью я видел во сне моего сына. Я очень хотел бы посмотреть на него еще раз. Но не смею подвергнуть его этому испытанию… Для него я умер…

— Он взрослый? Где он находится сейчас?

— Да, взрослый. Он почти одних лет с вами или немного старше. Кончил университет. В настоящее время должен находиться в Англии, у своей тетки по матери. Нет, лучше бы не видеть снов. Но меня, — продолжала голова, помолчав, — мучают не только сны. Наяву меня мучат ложные чувства. Как ни странно, иногда мне кажется, что я чувствую свое тело. Мне вдруг захочется вздохнуть полной грудью, потянуться, расправить руки, как это делает засидевшийся человек. А иногда я ощущаю подагрическую боль в левой ноге. Не правда ли, смешно? Хотя, как врачу, это должно быть вам понятно. Боль так реальна, что я невольно опускаю глаза вниз и, конечно, сквозь стекло вижу под собою пустое пространство, каменные плиты пола… По вре-менам мне кажется, что сейчас начнется припадок удушья, и тогда я почти доволен своим «посмертным существованием», избавляющим меня по крайней мере от астмы… Все это чисто рефлекторная деятельность мозговых клеток, связанных когда-то с жизнью тела…

— Ужасно!.. — не удержалась Лоран.

— Да, ужасно… Странно, при жизни мне казалось, что я жил одной работой мысли. Я, право, как-то не замечал своего тела, весь погруженный в научные занятия. И, только потеряв тело, я почувствовал, чего я лишился…

Утратив тело, я утратил мир — весь необъятный, прекрасный мир вещей, которых я не замечал, вещей, которые можно взять, потрогать, и в то же время почувствовать свое тело, себя. О, я бы охотно отдал мое химерическое существование за одну радость почувствовать в своей руке тяжесть простого булыжника…

Если бы вы знали, какое удовольствие доставляет мне прикосновение губки, когда вы по утрам умываете мне лицо! Ведь осязание — это единственная для меня возможность почувствовать себя в мире реальных вещей… Все, что я могу сделать сам, это прикоснуться кончиком языка к краю моих пересохших губ…

В тот вечер Лоран явилась домой рассеянной и взволнованной. Старушка мать, по обыкновению, приготовила ей чай с холодной закуской, но Мари не притронулась к бутербродам, наскоро выпила стакан чаю с лимоном и ушла в свою комнату.

Погасив свет, чтобы мать ее думала, что она уже спит, Мари сидела на кровати с широко раскрытыми глазами. Она вспоминала каждое слово головы и старалась вообразить себя на ее месте; тихонько касалась языком своих губ, нёба, зубов, закрывала и открывала глаза и делала гримасы. Если бы мать в этот момент посмотрела на нее, то решила бы, что ее дочь сошла с ума.

Потом вдруг Мари начала хватать себя за плечи, колени, щупала руки, запустила пальцы в густые волосы.

— Как я счастлива, — шептала она. — Как много я имею. Какая я богатая! И я не знала, не чувствовала этого!

Усталость тела взяла свое. Глаза Мари закрылись. И тогда она увидела голову Доуэля. Голова смотрела на нее внимательно и скорбно. Голова срывалась со своего столика и летала по воздуху. Мари бежала впереди головы. Керн, как коршун, бросался на голову. Извилистые коридоры... Тугие двери... Мари спешила открыть их, но двери не поддавались, и Керн нагонял голову, голова свистела, шипела уже возле уха... Мари чувствовала, что она задыхается. Сердце колотится в груди, его учащенные удары болезненно отзываются во всем теле. Холодная дрожь пробегает по спине... Мари открывает все новые и новые двери... О, какой ужас...

— Мари! Мари! Что с тобой? Да проснись же, Мари! Ты стонешь...

Это уже не сон. Мать стоит у изголовья и с тревогой гладит ее волосы.

— Ничего, мама. Я просто видела скверный сон.

— Ты слишком часто стала видеть скверные сны, дитя мое...

Старушка уходит, вздыхая, а Мари еще несколько времени лежит с открытыми глазами и сильно бьющимся сердцем.

— Однако, нервы мои становятся никуда не годными, — тихо шепчет она и на этот раз засыпает крепким сном.

СМЕРТЬ ИЛИ УБИЙСТВО?

Однажды, просматривая перед сном медицинские журналы, Лоран прочла статью профессора Керна о новых научных исследованиях. В этой статье Керн ссылался на работы других ученых в той же области. Все эти выдержки были взяты из научных журналов и книг и в точности совпадали с теми отметками на полях, которые делала Лоран по указанию головы во время их утренних занятий.

На другой день, как только представилась возможность поговорить с головой, Лоран спросила:

— Чем занимается профессор Керн в лаборатории в мое отсутствие?

После некоторого колебания голова ответила:

— Мы с ним продолжаем научные работы.

— Значит, и все эти отметки вы делаете для него? А вам известно, что вашу работу он выдает за свою?

— Я догадывался…

— Это же возмутительно. Как вы допускаете это?

— Но что же я могу поделать?

— Если не можете вы, то смогу сделать я! — гневно воскликнула Лоран.

— Тише… Напрасно… Было бы смешно в моем положении иметь претензии на авторские права. И потом… если все это откроется, работа не будет доведена до конца. А мне, признаться, хочется видеть результаты моих трудов.

Лоран задумалась.

— Да, такой человек, как Керн, способен на все, — тихо проговорила она. — Профессор Керн говорил мне, когда я поступила к нему на службу, что вы умерли от неизлечимой болезни и сами завещали свое тело для научных работ. Это правда?

— Мне трудно говорить об этом. Я могу ошибиться. Это правда, но, может быть… не вся правда. Мы работали вместе с ним над оживлением человеческих органов, взятых от свежего трупа. Керн был моим ассистентом. Конечной целью моих трудов в то время я ставил оживление отсеченной от тела головы человека. Мною была закончена вся подготовительная работа. Мы уже оживляли головы животных, но решили не оглашать наших успехов до тех пор, пока нам не удастся оживить и продемонстрировать человеческую голову. Перед этим последним опытом, в успехе которого я не сомневался, я передал Керну рукопись со всей проделанной мной научной работой для подготовки к печати. Одно-временно мы работали над другой научной проблемой, которая также была близка к разрешению. В это время со мной случился ужасный припадок астмы — одной из болезней, которую я, как ученый, пытался победить. Между нами шла упорная давняя борьба. Весь вопрос был во времени: кто из нас первый выйдет победителем. Я знал, что победа может остаться на ее стороне. И я, действительно, завещал свое тело для анатомических работ, хотя и не ожидал, что именно моя голова будет оживлена. Так вот… во время этого последнего припадка Керн был около меня и оказывал мне медицинскую помощь. Он вспрыснул мне адреналин. Может быть… доза была слишком велика, а может быть, и астма сделала свое дело…

— Ну, а потом?

— Асфиксия (удушье), короткая агония и смерть, которая для меня была только потерей сознания… Затем сознание мое было пробуждено острым чувством боли в области шеи. Боль постепенно затихала. В то время я не понял, что это значит. Когда мы с Керном делали опыты оживления собачьих голов, отсеченных от тела, мы обратили внимание на то, что собаки испытывают чрезвычайно острую боль после пробуждения. Голова собаки билась на блюде с такой силой, что иногда из кровеносных сосудов выпадали трубки, по которым подавалась питательная жидкость. Тогда я предложил анестезировать место среза. Чтобы оно не подсыхало и не подвергалось воздействию бактерий, шея собаки погружалась в особый раствор Ринген-Локк-Доуэль. Этот раствор содержит и питательные, и антисептические, и анестезирующие вещества. В такую жидкость и был погружен срез моей шеи. Без этой предохранительной меры я мог бы умереть вторично очень быстро после пробуждения, как умирали головы собак в наших первых опытах. Но, повторяю, в тот момент обо всем этом я не знал.

Все было смутно, как будто кто-нибудь разбудил меня после сильного опьянения, когда действие алкоголя еще не прошло. Но в моем мозгу все же затеплилась радостная мысль, что если сознание, хоть и смутное, вернулось ко мне, то, значит, я не умер. Еще не открывая глаз, я раздумывал над странностью последнего припадка. Обыкновенно припадки астмы обрывались у меня внезапно. Иногда интенсивность одышки ослабевала постепенно. Но я еще никогда не терял сознания после припадка. Это было что-то новое. Новым было также ощущение сильной боли в области шеи. И еще одна странность: мне казалось, что я совсем не ды-шал, а вместе с тем и не испытывал удушья. Я попробовал вздохнуть, но не мог. Больше того: я потерял ощущение своей груди. Я не мог расширить грудную клетку, хотя усиленно, как мне казалось, напрягал свои грудные мышцы. «Что-то странное, — думал я, — или я сплю, или грежу…»

С трудом мне удалось открыть глаза. Темнота. В ушах смутный шум. Я опять закрыл глаза… Вы знаете, что когда человек умирает, то органы его чувств угасают не одновременно. Сначала человек теряет чувство вкуса, потом гаснет его зрение, потом слух. По-видимому, в обратном порядке шло и их восстановление. Через некоторое время я снова поднял свои веки и увидел мутный свет. Как будто я опустился в воду на очень большую глубину. Потом зеленоватая мгла начала расходиться, и я смутно различил перед собою лицо Керна и в то же время услыхал уже довольно отчетливо его голос:

— Пришли в себя? Очень рад вас видеть вновь живым.

Усилием воли я заставил мое сознание проясниться скорее. Я посмотрел вниз и увидел прямо под подбородком стол, — в то время этого столика еще не было, а был простой стол, вроде кухонного, наскоро приспособленный Керном для опыта. Хотел оглянуться назад, но не мог повернуть голову. Рядом с этим столом, повыше его, помещался второй стол — прозекторский. На этом столе лежал чей-то обезглавленный труп. Я посмотрел на него, и труп показался мне странно знакомым, несмотря на то, что он не имел головы, и его грудная клетка была вскрыта. Тут же рядом в стеклянном ящике билось чье-то человеческое сердце… Я с недоумением посмотрел на Керна. Я еще никак не мог понять, почему моя голова возвышается над столом и почему я не вижу своего тела. Хотел протянуть руку, но не ощутил ее.

— В чем дело?.. — хотел я спросить у Керна и только беззвучно шевельнул губами. А он смотрел на меня и улыбался.

— Не узнаете? — спросил он меня, кивнув по направлению к прозекторскому столу. — Это ваше тело. Теперь вы навсегда избавились от астмы.

Он еще мог шутить!.. И я понял все. Сознаюсь, в первую минуту я хотел кричать, сорваться со столика, убить себя и Керна… Нет, совсем не так. Я знал умом, что должен был сердиться, кричать, возмущаться, и в то же время был поражен ледяным спокойствием, которое владело мной. Я как бы глядел на себя и на мир со стороны. В моей психике произошли сдвиги. Я только нахмурился и… молчал. Мог ли я волноваться так, как волновался раньше, если теперь мое сердце билось в стеклянном сосуде, а новым сердцем был мотор?

Лоран с ужасом смотрела на голову.

— И после этого… после этого вы продолжаете с ним работать! Если бы не он, вы победили бы астму и были теперь здоровым человеком… Он — вор и убийца, и вы помогаете ему вознестись на вершину славы. Вы работаете на него. Он, как паразит, питается вашей мозговой деятельностью, он сделал из вашей головы какой-то аккумулятор творческой мысли и зарабатывает на этом деньги и славу. А вы!.. Что дает он вам? Какова ваша жизнь?.. Вы лишены всего. Вы — несчастный обрубок, в котором, на ваше горе, еще живут желания. Весь мир украл у вас Керн. Простите меня, но я не понимаю вас. И неужели вы покорно, безропотно работаете на него?

Голова улыбнулась печальной улыбкой.

— Бунт головы? Это эффектно. Что же я мог сделать? Ведь я лишен даже последней человеческой возможности: покончить с собой.

— Но вы могли отказаться работать с ним!

— Если хотите, я прошел через это. Но мой бунт не был вызван тем, что Керн пользуется моим мыслительным аппаратом. В конце концов, какое значение имеет имя автора? Важно, чтобы идея вошла в мир и сделала свое дело. Я бунтовал только потому, что мне тяжко было привыкнуть к моему новому существованию. Я предпочитал смерть жизни…

Я расскажу вам один случай, происшедший со мной в то время. Как-то я был в лаборатории один. Вдруг в окно влетел большой черный жук. Откуда он мог появиться в центре громадного города? Не знаю. Может быть, его завез авто, возвращавшийся из загородной поездки. Жук покружился надо мной и сел на стеклянную доску моего столика. Я скосил глаза и следил за этим отвратительным насекомым, не имея возможности сбросить его. Лапки жука скользили по стеклу, и он, шурша суставами, медленно приближался к моей голове. Не знаю, поймете ли вы меня… Я чувствовал всегда какую-то особую брезгливость к таким насекомым. Я никогда не мог заставить себя дотронуться до них пальцем.

И вот, я был бессилен даже перед этим ничтожным врагом. А для него моя голова была только удобным трамплином для взлета. И он продолжал медленно приближаться, шурша ножками. После некоторых усилий ему удалось зацепиться за волосы бороды. Он долго барахтался, запутавшись в волосах, но упорно поднимался все выше. Так он прополз по сжатым губам, по левой стороне носа, через прикрытый левый глаз, пока, наконец, добравшись до лба, не упал на стекло, а оттуда на пол.

Пустой случай. Но он произвел на меня потрясающее впечатление… И когда пришел профессор Керн, я категорически отказался продолжать с Керном научные работы. Я знал, что он не решится публично демонстрировать мою голову. Без пользы же не станет держать у ее себя. Ведь она может явиться уликой против него. И он убьет меня. Таков был мой расчет. Между нами завязалась борьба.

Однажды, поздно вечером, он вошел ко мне с электрическим аппаратом, приставил к моим вискам электроды и, еще не пуская тока, заговорил очень ласково, мягким тоном, как настоящий инквизитор.

— Дорогой коллега, — начал он. — Мы здесь одни, с глазу на глаз, за толстыми каменными стенами. Впрочем, если бы они были и тоньше, это не меняет дела, так как вы не можете кричать. Вы вполне в моей власти. Я могу подвергнуть вас самым ужасным пыткам и останусь безнаказанным. Но зачем пытки? Мы с вами оба ученые и можем понять друг друга. Я знаю, вам не легко живется, но в этом не моя вина. Вы мне нужны, и я не могу освободить вас от тягостной жизни, а сами вы не в состоянии сбежать от меня даже в небытие. Так не лучше ли нам покончить дело миром? Вы будете продолжать наши научные занятия…

Я отрицательно повел бровями, и губы мои бесшумно прошептали: «Нет!»

Тогда он пустил электрический ток. Как будто раска-ленный бурав пронизал мой мозг…

— Как вы себя чувствуете? — заботливо спросил он меня, точно врач пациента. — Голова болит? Может быть, вы хотите излечить ее? Для этого вам стоит только…

«Нет!» — отвечали мои губы.

— Очень, очень жаль. Придется немного усилить ток. Вы очень огорчаете меня, — и он пустил такой сильный ток, что мне казалось — голова моя воспламенится. Боль была невыносимая. Я скрипел зубами. Сознание мое мутилось. Как я хотел потерять его! Но, к сожалению, не терял. Я только закрыл глаза и сжал губы. Керн курил, пуская мне дым в лицо, и продолжал поджаривать мою голову на медленном огне. Он уже не убеждал меня. И когда я приоткрыл глаза, то увидел, что он взбешен моим упорством.

— Чорт побери! Если бы ваши мозги мне не были нужны, я зажарил бы их и сегодня же накормил бы ими своего пинчера. Фу, упрямец! — и, бесцеремонно сорвав с моей головы провода, он удалился.

Однако мне еще рано было радоваться. Скоро он вер-нулся и начал впускать в растворы, питающие мою голову, раздражающие вещества, которые вызывали у меня сильнейшие мучительные боли. И когда я невольно морщился, он спрашивал меня:

—Так как, коллега, вы решаете? Все еще нет?

Я был непоколебим.

Он ушел еще более взбешенный, осыпая меня тысячью проклятий. Я торжествовал победу.

Несколько дней Керн не появлялся в лаборатории, и со дня на день я ожидал избавительницы-смерти.

На пятый день он пришел, как ни в чем не бывало, весело насвистывая песенку.

Не глядя на меня, он стал продолжать работу. Дня два или три я наблюдал за ним, не принимая в ней участия. Но работа не могла не заинтересовать меня. И когда он, производя опыты, сделал несколько ошибок, которые могли погубить результаты всех наших усилий, я не утерпел и сделал ему знак.

— Давно бы так! — проговорил он с довольной улыбкой и пустил воздух через мое горло. Я объяснил ему ошибки, и с тех пор продолжаю руководить работой…

Он перехитрил меня.

ЖЕРТВЫ БОЛЬШОГО ГОРОДА

С тех пор как Лоран узнала тайну головы, она возненавидела Керна. И это чувство росло с каждым днем. Она засыпала с этим чувством и просыпалась с ним. Она в страшных кошмарах видала Керна во сне. Она была прямо больна ненавистью. В последнее время при встречах с Керном она едва удерживалась, чтобы не бросить ему в лицо:

— Убийца!

Она держалась с ним натянуто и холодно.

— Керн — чудовищный преступник! — восклицала Мари, оставшись наедине с головой. — Я донесу на него… Я буду кричать о его преступлении, не успокоюсь, пока не развенчаю эту краденую славу, не раскрою всех его злодеяний. Я себя не пощажу…

— Тише!.. Успокойтесь, — уговаривала голова. — Я уже говорил вам, что во мне нет чувства мести. Но если ваше нравственное чувство возмущено и жаждет возмездия, я не буду отговаривать вас… только не спешите. Я прошу вас подождать до конца наших опытов. Ведь и я нуждаюсь сейчас в Керне, как и он во мне. Он без меня не может окончить труд, но так же и я без него. А ведь это — все, что мне осталось… Большего мне не создать, но начатые работы должны быть окончены.

В кабинете послышались шаги.

Лоран быстро закрыла кран и уселась с книжкой в руке, все еще возмущенная. Голова Доуэля опустила веки, как человек, погруженный в дремоту.

Вошел профессор Керн.

Он подозрительно посмотрел на Лоран.

— В чем дело? Вы чем-то расстроены? Все в порядке?

— Нет… ничего… все в порядке… семейные неприятности…

— Дайте ваш пульс…

Лоран неохотно протянула руку.

— Бьется учащенно… Нервы пошаливают… Для нервных, пожалуй, это тяжелая работа. Но я вами доволен. Я удваиваю вам вознаграждение.

— Мне не нужно, благодарю вас.

— «Мне не нужно». Кому же не нужны деньги? Ведь у вас семья.

Лоран ничего не ответила.

— Вот что. Надо сделать кое-какие приготовления. Голову профессора Доуэля мы поместим в комнату за лабораторией… Временно, коллега, временно. Вы не спите? — обратился он к голове. — А сюда завтра привезут два свеженьких трупа, и мы изготовим из них пару хороших говорящих голов и продемонстрируем их в научном обществе. Пора обнародовать наше открытие.

И Керн снова испытующе посмотрел на Лоран.

Чтобы раньше времени не обнаружить всей силы своей неприязни, Лоран заставила себя принять равнодушный вид и поспешила задать вопрос, первый из пришедших ей в голову:

— Чьи трупы будут привезены?

— Я не знаю, и никто этого не знает. Потому что сейчас это еще не трупы,а живые и здоровые люди.Здоровее нас с

вами. Это я могу сказать с уверенностью. Мне нужны головы абсолютно здоровых людей. Но завтра их ожидает смерть. А через час, не позже, после этого они будут здесь, на прозекторском столе. Я уж позабочусь об этом.

Лоран, которая ожидала от профессора Керна всего, посмотрела на него таким испуганным взглядом, что он на мгновение смешался, а потом громко рассмеялся.

— Нет ничего проще. Я заказал пару свеженьких трупов в морге. Дело, видите ли, в том, что город —этот современный Молох —требует ежедневных человеческих жертв. Каждый день, с непреложностью законов природы, в городе гибнет от уличного движения несколько человек, не считая несчастных случаев на заводах, фабриках, постройках. Ну, и вот эти обреченные, жизнерадостные, полные сил и здоровья люди сегодня спокойно уснут, не зная, что их ожидает завтра. Завтра утром они встанут и, весело напевая, будут одеваться, чтобы идти, как они будут думать, на работу, а на самом деле — навстречу своей неизбежной смерти. В то же самое время в другом конце города, так же беззаботно напевая, будет одеваться их невольный палач: шофер или вагоновожатый. Потом жертва выйдет из своей квартиры, палач выедет из противоположного конца города из своего гаража или трамвайного парка. Преодолевая поток уличного движения, они упорно будут приближаться друг к другу, не зная друг друга до самой роковой точки пересечения их путей. Потом на одно короткое мгновение кто-то из них зазевается, и — готово. На статистических счетах, отмечающих число жертв уличного движения, прибавится одна косточка. Тысячу случайностей должны привести их к этой фатальной точке пересечения. И, тем не менее, все это неуклонно совершится с точностью часового механизма, сдвигающего на мгновение в одну плоскость две стрелки, идущие с различной скоростью.

Никогда еще профессор Керн не был так разговорчив с Лоран. И эта неожиданная щедрость…

«Он хочет задобрить, купить меня», — подумала Ло-ран. — «Он, кажется, подозревает, что я догадываюсь или даже знаю о многом. Но ему не удастся купить меня».

НОВЫЕ ОБИТАТЕЛИ ЛАБОРАТОРИИ

Наутро на прозекторском столе лаборатории профессора Керна действительно лежали два свежих трупа.

Две новые головы, предназначенные для публичной демонстрации, не должны были знать о существовании головы профессора Доуэля. И потому она была предупредительно перемещена профессором Керном в смежную комнату.

Мужской труп принадлежал рабочему лет тридцати, погибшему в потоке уличного движения. Могучее тело было раздавлено пополам. В полуоткрытых, остановившихся глазах замер испуг.

Профессор Керн, Лоран и Джон в белых халатах работали над трупами.

— Было еще несколько трупов, — говорил профессор Керн. — Один рабочий упал с лесов. Забраковал. У него могло быть повреждение мозга от сотрясения. Забраковал я и нескольких самоубийц, отравившихся ядами. Вот этот парень оказался подходящим. Да вот эта еще… ночная красавица.

Он кивком головы указал на труп женщины с красивым, но увядшим лицом. На лице сохранились еще следы румян и гримировального карандаша. Лицо было спокойно. Только приподнятые брови и полуоткрытый рот выражали какое-то детское удивление.

— Певичка из бара. Была убита наповал шальной пулей во время ссоры пьяных апашей. Прямо в сердце, — видите? Нарочно так не попадешь.

Профессор Керн работал быстро и уверенно. Головы были отделены от тела, трупы унесены.

Еще несколько минут, и головы были помещены на высокие столики. В горло, в вены и сонные артерии введены трубки.

Профессор Керн находился в приятно-возбужденном состоянии. Приближался момент его торжества. В успехе он не сомневался.

На предстоящую демонстрацию и доклад профессора Керна в научном обществе были приглашены светила науки. Пресса, руководимая умелой рукой, помещала предварительные статьи, в которых провозгласила научный гений профессора Керна. Журналы помещали его портреты. Выступлению Керна с его изумительным опытом оживления мертвых человеческих голов придавали значение торжества национальной науки.

Весело посвистывая, профессор Керн вымыл руки, закурил сигару и самодовольно посмотрел на стоящие перед ним головы.

— Хе-хе! На блюдо попала голова не только Иоанна, но и самой Саломеи. Недурная будет встреча. Остается только открыть кран, и… мертвые оживут.

—Ну что же, мисс? Оживляйте. Откройте все три крана. В этом большом цилиндре содержится сжатый воздух, а не яд, хе-хе…

Для Лоран это давно не было новостью. Но онане подала виду.

Керн сделался вдруг серьезным. Подойдя вплотную к Лоран, он, отчеканивая каждое слово, сказал:

— Но у профессора Доуэля прошу воздушного крана не открывать. У него… повреждены голосовые связки, и…

Поймав недоверчивый взгляд Лоран, он раздраженно добавил:

— Как бы то ни было… я запрещаю вам;будьте послушны, если вы не хотите навлечь на себя крупные неприятности.

И, повеселев опять, он протяжно пропел на мотив оперы «Паяцы»:

— Итак, мы начинаем!

Лоран открыла краны…

Первой стала подавать признаки жизни голова рабочего.

Едва заметно дрогнули веки. Зрачки стали прозрачными.

«Циркуляция есть. Все идет хорошо…»

Вдруг глаза головы изменили свое направление, повернулись к свету окна. Медленно возвращалось сознание.

— Живет! — весело крикнул Керн. — Дайте сильнее воздушную струю.

Лоран открыла кран больше.

Воздух засвистал в горле.

— Что это?.. Где я?.. — еле внятно произнесла голова.

— В больнице, друг мой, — сказал Керн.

— В больнице?.. — голова повела глазами, опустила их вниз и увидала под собой пустое пространство.

— А где же мои ноги? Где мои руки? Где мое тело?

— Его нет, голубчик. Оно разбито вдребезги. Только одна голова и уцелела, а туловище пришлось отрезать.

— Как это отрезать? Ну нет, я не согласен. Какая же это операция? Куда я годен такой? Одной головой куска хлеба не заработаешь. Мне руки надо. Без рук, без ног на работу никто не возьмет… Выйдешь из больницы… Тьфу! И выйти-то не на чем. Как же теперь? Пить, кушать надо. Больницы-то наши знаю я. Подержите маленько, да и выгоните: вылечили. Нет, я не согласен, — твердилаголова.

Неправильность произношения, широкое загорелое, веснушчатое лицо, прическа, наивный взгляд голубых глаз — все обличало в ней деревенского жителя.Нужда оторвала его от родимых полей, город растерзал молодое, здоровое тело.

— Может, хоть пособие какое выйдет?.. А где он?.. — вдруг вспомнилаголова, и глаза ее расширились.

— Кто он?

— Да тот… что наехал на меня… Тут трамвай, тут другой, тут автомобиль, а он прямо на меня…

— Не беспокойтесь. Он получит свое. Номер грузовика записан: 4711, если вас это интересует. Как вас зовут? — спросил профессор Керн.

— Меня? Тома звали. Тома Буш.

— Так вот что, Тома… Вы не будете ни в чем нуждаться и не будете страдать ни от голода, ни от холода, ни от жажды. Вас не выкинут на улицу, не беспокойтесь.

— Что ж, даром кормить будете или на ярмарках за деньги показывать?

— Показывать —покажем, только не на ярмарках. Ученым покажем. Ну а теперь отдохните, — и, обернувшиськ голове женщины, Керн озабоченно заметил:

— Что-то Саломея заставляет себя долго ждать.

— Это что ж, тоже голова без тела? — спросила голова Тома.

— Как видите. Чтоб вам не было скучно, мы позаботились пригласить вам в компанию барышню… Закройте, Лоран, его воздушный кран, чтобы не мешал своей болтовней.

Керн вынул из ноздрей головы женщины термометр.

— Температура выше трупной, но еще низка. Оживление идет медленно.

Время шло. Голова женщины не оживала. Профессор Керн начал волноваться. Он ходил по лаборатории, посматривал на часы, и каждый его шаг по каменному полу звонко отдавался в большой комнате.

Голова Тома с недоумением смотрела на него и беззвучно шевелила губами.

Наконец Керн подошел к голове женщины и внимательно осмотрел стеклянные трубочки, которыми оканчивались каучуковые трубки, введенные в сонные артерии.

— Вот где причина. Эта трубка входит слишком сво-бодно, и поэтому циркуляция идет медленно. Дайте трубку шире.

Керн заменил трубку, и через несколько минут голова ожила.

Голова Брике — так звали женщину — реагировала более бурно на свое оживление. Когда она окончательно пришла в себя и заговорила, то стала хрипло кричать, умоляла лучше убить ее, но не оставлять таким уродом.

— Ах, ах, ах... мое тело… мое бедное тело!.. Что вы сделали со мной! Спасите меня или убейте. Я не могу жить без тела!.. Дайте мне хоть посмотреть на него… нет, нет, не надо. Оно без головы… какой ужас!.. Какой ужас!..

Когда она немного успокоилась, то сказала:

— Вы говорите, что оживили меня. Я мало образована, но я знаю, что голова не может жить без тела. Что это, чудо или колдовство?

— Ни то, ни другое. Это — достижение науки.

— Если ваша наука способна творить такие чудеса, то она должна уметь делать и другие. Приставьте мне другое тело. Осел Жорж продырявил меня пулей… Но ведь немало девушек пускают себе пулю в лоб. Отрежьте их тело и приставьте к моей голове. Только раньше покажите мне. Надо выбрать красивое тело. А так я не могу… Женщина без тела! Это хуже, чем мужчина без головы.

И, обратившись к Лоран, она попросила:

— Будьте добры дать мне зеркало.

Взглянув в зеркало, Брике долго и серьезно изучала себя.

— Ужасно!.. Можно вас попросить поправить мои волосы? Я даже не могу сама сделать себе прическу…

— У вас, Лоран, работы прибавилось, — усмехнулся Керн. — Соответственно будет увеличено и ваше вознаграждение. Мне пора.

Он посмотрел на часы и, нагнувшись к уху Лоран, шепнул:

— В их присутствии, — он показал глазами на голо-вы, — ни слова о голове профессора Доуэля!..

Когда Керн вышел из лаборатории, Лоран отправилась навестить голову профессора Доуэля.

Глаза Доуэля смотрели на нее грустно. Печальная улыбка кривила губы.

— Бедный мой, бедный… — прошептала Лоран. — Но скоро вы будете отомщены!

Голова сделала знак. Лоран открыла воздушный кран.

— Вы лучше расскажите, как прошел опыт, — прошипела голова, слабо улыбаясь.

ГОЛОВЫ РАЗВЛЕКАЮТСЯ

Головам Тома и Брике еще труднее было привыкнуть к своему новому существованию, чем голове профессора Доуэля. Его мозг занимался сейчас теми же научными работами, которые интересовали его раньше. Тома и Брике были люди простые, и без тела жить им не было смысла. Немудрено, что они очень скоро затосковали.

— Разве это жизнь? — жаловался Тома. — Торчишь, как пень. Все стены до дыр проглядел…

Угнетенное настроение «научных пленников», как шутя называл их Керн, очень озабочивало его. Головы могли захиреть от тоски прежде, чем настанет день их демонстрации.

И профессор Керн всячески старался развлекать их.

Он достал кинематограф, и Лоран с Джоном вечерами устраивали кинематографические сеансы. Экраном служила белая стена лаборатории.

Но вскоре вид движущихся людей стал нагонять на Тома и Брике еще большую тоску.

— Ишь, носятся, как угорелые, — ворчала голова Тома. — Посадить бы их так, не попрыгали бы.

А показ на экране великосветского бала совершенно расстроил Брике.

— Не надо… Я не хочу смотреть, как живут другие! — заявила она.

Кинематограф убрали.

Радиоприемник развлекал их несколько дольше.Их обоих волновала музыка, в особенности плясовые мотивы, танцы.

— Боже, как я плясала этот танец! — вскричала однажды Брике, заливаясь слезами.

Пришлось перейти к иным развлечениям.

Брике капризничала, требовала ежеминутно зеркало, изобретала новые прически, просила подводить ей глаза карандашом, белить и румянить лицо. Раздражалась бестолковостью Лоран, которая никак не могла постигнуть тайн косметики.

— Неужели вы не видите, —говорила голова Брике, — что правый глаз подведен темно? Поднимите зеркало выше.

Она заставляла драпировать тканями столик, на котором была укреплена ее голова.

— Чтобы не видеть свое убожество…

Она доходила до чудачества, заявив вдруг с запоздалой стыдливостью, что не может спать в одной комнате с мужчиной.

— Отгородите меня на ночь ширмой или, по крайней мере, хоть книгой.

И Лоран сделала «ширму» из большой раскрытой книги, установив ее на стеклянной доске у головы Брике.

Не меньше хлопот доставлял и Тома.

Однажды он потребовал вина. И профессор Керн принужден был доставить ему удовольствие опьянения, вводя в питающие растворы небольшие дозы опьяняющих веществ.

Иногда Тома и Брике пели дуэтом. Ослабленные голосовые связки не повиновались. Это был ужасный дуэт.

— Мой бедный голос… Если бы вы могли слышать, как я пела раньше! — говорила Брике, и брови ее страдальчески поднимались вверх.

Вечерами на них нападало раздумье. Необычайность их существования заставляла даже эти простые натуры задумываться над вопросами жизни и смерти.

Брике верила в бессмертие. Тома был материалистом.

— Конечно, мы бессмертны, — начала как-то разговор голова Брике. — Если бы душа умирала с телом, она не вернулась бы в голову.

— А где у вас душа сидела: в голове или в теле? — ехидно спросил Тома.

— Конечно, и в теле была… везде была… — неуверенно отвечала голова Брике, подозревая в вопросе какой-то подвох.

— Так что же, душа вашего тела безголовая теперь ходит на том свете?

— Сами вы безголовый! — обиделась Брике.

— Я-то с головой. Только она одна у меня и есть, — не унимался Тома. — А почему вот душа вашей головы не осталась в том свете? По этой резиновой кишке назад на землю вернулась? Нет, — сказал он уже серьезно, — мы как машина. Пустил пар — опять заработала. А разбилась вдребезги — никакой пар не поможет…

И каждый погрузился в свои думы…

НЕБО И ЗЕМЛЯ

Доводы Тома не убеждали Брике. Несмотря на свой безалаберный образ жизни, она была истой католичкой. Ведя довольно бурную жизнь, она не имела времени не только думать о загробном существовании, но даже ходить в церковь. Однако, привитая в детстве религиозность крепко держалась в ней. И теперь, казалось, наступил самый подходящий момент для того, чтобы эти семена религиозности дали всходы. Настоящая жизнь ее была ужасна, но смерть — возможность второй смерти — пугала ее еще больше. По ночам ее мучили кошмарные видения загробной жизни.

Плохо спал и Тома. Но его не преследовали кошмары ада. Его снедала тоска о земном. Всего несколько месяцев тому назад он ушел из родной деревни, оставив там все, что было дорого его сердцу, захватив с собою в дорогу только небольшой мешок с лепешками и свои мечты — собрать в городе деньги на покупку клочка земли. И тогда он женится на краснощекой, здоровой Мари… О, тогда отец ее не будет противиться их браку.

И вот все рухнуло… Он, Тома, убит, уничтожен, и голова его вздернута на кол, как воронье пугало. Где его сильные руки, здоровое тело? В отчаянии Тома скрипел зубами. А однажды он тихо заплакал, и слезы капали на стеклянную подставку его головы.

— Что это? — удивленно спросила Лоран во время утренней уборки. — Откуда эта вода?

Хотя воздушный кран был включен, Тома не отвечал. Угрюмо и недружелюбно посмотрел он на Лоран, а когда она отошла к голове Брике, тихо прохрипел ей вслед:

— Убийца!

Он уже забыл о шофере, раздавившем его, и перенес весь свой гнев на окружавших его людей.

Лоран не услышала его: Брике уже завладела ее вниманием.

— Будьте добры почесать мне нос с правой стороны. Эта беспомощность ужасна… Прыщика там нет? Но отчего же тогда так чешется? Дайте мне, пожалуйста, зеркало.

Лоран поднесла зеркало к голове Брике.

— Поверните вправо, я не вижу. Еще… Вот так. Краснота есть. Быть может, помазать кольдкремом?

Лоран терпеливо мазала кремом.

— Вот так. Теперь прошу припудрить. Благодарю вас… Лоран, я хотела у вас спросить об одной вещи…

— Пожалуйста.

— Скажите мне, если… очень грешный человек исповедуется у священника и покается в своих грехах, может ли такой человек получить отпущение грехов и попасть в рай?

— Конечно, может, — серьезно ответила Лоран.

— Я так боюсь адских мучений! — призналась Брике. — Прошу вас, пригласите ко мне кюре… я хочу умереть христианкой…

И голова Брике с видом умирающей мученицы закатила глаза вверх. Потом она опустила их и воскликнула:

— Какой интересный фасон вашего платья! Это последняя мода? Вы давно не приносили мне модных журналов.

Мысли Брике вернулись к земным интересам.

— Короткий подол… Красивые ноги очень выигрывают при коротких юбках. Мои ноги! Мои несчастные ноги! Вы видели их? О, когда я танцевала, эти ноги сводили мужчин с ума!

В комнату вошел профессор Керн.

— Как дела? — весело спросил он.

— Послушайте, господин профессор, — обратилась к нему Брике, — я не могу так… вы должны приделать мне чье-нибудь тело… Я уже просила вас об этом однажды и теперь прошу еще. Я очень прошу вас. Я уверена, что если только вы захотите, то сможете сделать это…

«Черт возьми, а почему бы и нет?» — подумал Керн. Хотя он присвоил себе всю честь оживления человеческой головы, отделенной от тела, но в душе сознавал, что этот удачный опыт является всецело заслугой профессора Доуэля. Но почему не пойти дальше Доуэля? Из двух погибших людей составить одного живого — это было бы грандиозно! И вся честь, при удаче опыта, по праву принадлежала бы одному Керну. Впрочем, кое-какими советами головы Доуэля все же можно было бы воспользоваться. Да, над этим решительно следует подумать.

— А вам очень хочется еще поплясать? — улыбнулся Керн и пустил в голову Брике струю сигарного дыма.

— Хочу ли я? Я буду танцевать день и ночь. Я буду махать руками, как ветряная мельница, буду порхать, как бабочка… Дайте мне тело—молодое, красивое, женское тело!

— А почему непременно женское? — игриво спросил Керн. — Если вы только захотите, я могу дать вам и мужское тело.

Брике посмотрела на него с удивлением и ужасом.

— Мужское тело? Женская голова на мужском теле! Нет, нет, это будет ужасное безобразие! Трудно даже придумать костюм…

— Но ведь вы тогда уже не будете женщиной. Вы превратитесь в мужчину. У вас отрастут усы и борода, изменится голос. Разве вы не хотите превратиться в мужчину? Многие женщины сожалеют о том, что они не родились мужчиной.

— Это, наверное, такие женщины, на которых мужчины не обращали никакого внимания. Но я… я не нуждаюсь в этом. — И Брике гордо вздернула свои красивые брови.

— Ну, пусть будет по-вашему. Вы останетесь женщи-ной. Я постараюсь подыскать вам подходящее тело.

— О, профессор, я буду бесконечно благодарна вам. Можно это сделать сегодня? Представляю, какой я произведу эффект, когда вновь явлюсь в «Ша-Нуар»…

Брике продолжала болтать, но Керн уже отошел от нее. Мысль о производстве смелой операции захватила его.

Керн усиленно работал, подготовляясь к этой сложной операции. Он надолго запирался с головой профессора Доуэля и беседовал с ней. Без совета Доуэля Керн при всем желании обойтись не мог. Доуэль указывал ему на целый ряд затруднений, о которых Керн не подумал и которые могли повлиять на исход опыта, советовал проделать несколько предварительных опытов на животных и руководил этими опытами. И такова была сила интеллекта Доуэля — он сам чрезвычайно заинтересовался предстоящим опытом. Голова Доуэля как будто даже посвежела. Мозг работал с необычайной ясностью.

Керн был доволен и недоволен столь широкой помощью Доуэля. Чем дальше подвигалась работа, тем больше убеждался Керн, что без Доуэля он с нею не справился бы. И ему оставалось тешить свое самолюбие только тем, что осуществление этого нового опыта будет произведено им.

— Вы —достойный преемник покойного профессора Доуэля, — как-то сказала ему голова Доуэля с едва заметной иронической улыбкой. — Ах, если бы я мог принять более активное участие в этой работе!

Это не было ни просьбой, ни намеком. Голова Доуэля слишком хорошо знала, что Керн не захочет и не решится дать ей новое тело.

Керн нахмурился, сделав вид, что не слыхал этого восклицания.

— Итак, опыты с животными увенчались успехом, — сказал он. — Я оперировал двух собак. Обезглавив их, пришил голову одной к туловищу другой. Обе здравствуют, швы на шее срастаются.

— Питание? — спросила голова.

— Пока еще искусственное. Через рот даю только де-зинфицирующий раствор с йодом. Но скоро перейду на нормальное питание.

Через несколько дней Керн объявил:

— Собаки питаются нормально. Перевязки сняты, и, я думаю, через день животные смогут бегать.

— Подождите с недельку, — посоветовала голова. — Молодые собаки делают резкие движения головой, и швы могут разойтись. Не форсируйте. — «Успеете пожать лавры», — хотела добавить голова, но удержалась. — И еще одно: держите собак в разных помещениях. Вдвоем они будут поднимать возню и могут повредить себя.

Наконец настал день, когда профессор Керн с торжественным видом ввел в комнату головы Доуэля собаку с черной головой и белым туловищем. Собака, видимо, чувствовала себя хорошо. Глаза ее были живы, она весело помахивала хвостом. Увидев голову профессора Доуэля, собака вдруг взъерошила шерсть и заворчала. Необычайное зрелищепоразило и испугало ее.

— Проведите собаку по комнате, — сказала голова.

Керн прошелся по комнате, ведя за собой собаку. От наметанного, зоркого глаза Доуэля ничего не ускользало.

— А это что? — спросил Доуэль. — Собака немного припадает на заднюю левую ногу.

Керн смутился.

— Собака хромала и до операции, — сказал он, — нога перешиблена.

— На глаз деформации не видно, а прощупать, увы, я не в состоянии. Вы не могли найти пару здоровых собак? — с сомнением в голосе спросила голова. — Я думаю, со мной можно быть вполне откровенным, уважаемый коллега. Наверно, с операцией оживления долго возились и слишком задержали «смертную паузу» —остановку сердечной деятельности и дыхания, а это, как вам должно быть известно из моих опытов, ведет к расстройству функций нервной системы. Но успокойтесь, такие явления могут исчезнуть. Постарайтесь только, чтобы ваша Брике не захромала на обе ноги.

Керн был взбешен. Он узнал прежнего профессора Доуэля — прямого, требовательного и самоуверенно-го.«Возмутительно! — думал Керн. — Эта шипящая, как проколотая шина, голова продолжает учить меня и изде-ваться над моими ошибками, и я принужден, точно школьник, выслушивать ее поучения… Поворот крана, и дух вылетит из этой гнилой тыквы…» Однако вместо этого Керн, ничем не выдавая своего настроения, со вниманием выслушал еще несколько советов.

— Благодарю за ваши указания, — сказал Керн и, кивнув головой, вышел из комнаты.

За дверями он опять повеселел. «Нет, — утешал он себя, — работа проведена отлично. Угодить Доуэлю не так-то легко. Припадающая нога и дикий голос собаки — пустяки в сравнении с тем, что сделано».

Отведя собаку, Керн взял сантиметр, прошел к голове Брике и тщательно измерил ее шею.

— Тридцать пять сантиметров, — сказал он.

— Боже, неужели я так похудела? — воскликнула голова Брике. — У меня было тридцать девять и даже сорок. А размер туфель я ношу…

Но Керн, не слушая ее, быстро ушел к себе. Не успел он усесться за свой стол в кабинете, как в дверь постучались.

— Войдите.

Дверь открылась. Вошла Лоран. Она старалась держаться спокойно, но лицо ее было взволнованно.

— В чем дело? С головами что-нибудь случилось? — спросил Керн, поднимая голову от бумаг.

— Нет… но я хотела поговорить с вами, господин профессор.

Керн откинулся на спинку кресла.

— Я вас слушаю, м-ль Лоран.

— Скажите, вы серьезно предполагаете дать голове Брике тело или только утешаете ее?

— Совершенно серьезно.

— И вы надеетесь на успех этой операции?

— Вполне. Вы же видели собаку?

— А Тома вы не предполагаете… поставить на ноги? — издалека начала Лоран.

— Почему бы нет? Он уже просил меня об этом. Но не всех сразу.

Лоран вдруг заговорила быстро и взволнованно:

— Конечно, каждый имеет право на жизнь, —на нор-мальную человеческую жизнь…И Тома, и Брике. Но вы же понимаете, что ценность головы профессора Доуэля гораздо выше, чем остальных ваших голов… И если вы хотите вернуть к нормальному существованию Тома и Брике, то вы сознаете, насколько важнее вернуть к той же нормальной жизни голову профессора Доуэля!

Брови Керна нахмурились. Все выражение его лица сделалось настороженным и жестким.

— Профессор Доуэль, вернее, его профессорская голова, нашла прекрасного защитника в вашем лице, — сказал он, иронически улыбаясь. — Но в таком защитнике, пожалуй, нет и необходимости, и вы напрасно горячитесь и волнуетесь. Разумеется, я думал об оживлении головы Доуэля.

— Но почему вы не начнете опыта с него?

— Да именно потому, что голова Доуэля дороже тысячи других человеческих голов. Я начал с собаки прежде, чем наделить телом голову Брике. Голова Брике настолько дороже головы собаки, насколько голова Доуэля дороже головы Брике.

— Жизнь человека и собаки несравнима, профессор…

— Так же, как и головы Доуэля и Брике. Вы ничего больше не имеете сказать?

— Ничего, господин профессор, — ответила Лоран, направляясь к двери.

— В таком случае, м-ль, я имею к вам кое-какие вопросы. Подождите, м-ль.

Лоран остановилась у двери, вопросительно глядя на Керна.

— Прошу вас, подойдите к столу, присядьте.

Лоран со смутной тревогой опустилась в глубокое кресло. Лицо Керна не обещало ничего хорошего. Керн долго, испытующе смотрел в глаза Лоран, пока она не опустила их. Потом он быстро поднялся во весь свой высокий рост, крепко уперся кулаками в стол, наклонил голову к Лоран и спросил тихо и внушительно:

— Скажите, вы не пускали в действие воздушного крана головы Доуэля? Вы не разговаривали с ним?

Лоран почувствовала, что кончики пальцев ее похолодели. Мысли вихрем закружились в ее голове. Гнев, который возбуждал в ней Керн, клокотал и готов был прорваться наружу.

«Сказать или не сказать ему правду? — колебалась Лоран. —О, какое наслаждение бросить в лицо этому человеку слово «убийца»…Но такой открытый выпад мог бы испортить все».

Лоран не верила в то, что Керн даст голове Доуэля новое тело. Она уже слишком много знала, чтобы верить такой возможности. И она мечтала только об одном: развенчать Керна, присвоившего себе плоды трудов Доуэля, в глазах общества и раскрыть его преступление. Она знала, что Керн не остановится ни перед чем, и, объявляя себя открытым его врагом, она подвергала свою жизнь опасности. Но не чувство самосохранения останавливало ее. Она не хотела погибнуть прежде, чем преступление Керна будет раскрыто. И для этого надо было лгать. Но лгать не позволяла ей совесть, все ее воспитание. Еще никогда в жизни она не лгала…

Керн не спускал глаз с ее лица.

— Не лгите, — сказал он насмешливо, — не отягощайте свою совесть грехом лжи. Вы разговаривали с головой, не отпирайтесь, я знаю это. Джон подслушал все…

Лоран, склонив голову, молчала.

— Мне интересно только знать, о чем вы разговаривали с головой?

Лоран почувствовала, как отхлынувшая кровь прилила к ее щекам. Она подняла голову и посмотрела прямо в глаза Керна.

— Обо всем.

— Так, — сказал Керн, не снимая рук со стола. — Так я и думал. Обо всем.

Наступила пауза. Лоран вновь опустила глаза и сидела теперь с видом человека, ждущего приговора.

Керн вдруг быстро направился к двери и запер ее на ключ. Прошелся несколько раз по мягкому ковру кабинета, заложив руки за спину. Потом бесшумно подошел к Лоран и спросил:

— И что же вы думаете предпринять, милая девочка? Предать суду кровожадное чудовище Керна? Втоптать его имя в грязь? Разоблачить его преступление? Доуэль наверно просил вас об этом.

— Нет, нет, — забыв весь свой страх, горячо заговорила Лоран, — уверяю вас, что голова профессора Доуэля совершенно лишена чувства мести. О, это благородная душа! Он даже… отговаривал меня. Он не то, что вы, нельзя судить по себе! — уже с вызовом закончила она, сверкнув глазами.

Керн усмехнулся и вновь зашагал по кабинету.

— Так, так, отлично. Значит, у вас все-таки были разоблачительные намерения, и если бы не голова Доуэля, то профессор Керн уже сидел бы в тюрьме. Если добродетель не может торжествовать, то, по крайней мере, порок должен быть наказан. Так оканчивались все добродетельные романы, которые вы читали, не правда ли, милая девочка?

— И порок будет наказан! — воскликнула она, почти теряя волю над своими чувствами.

— О да, конечно… там, на небесах, — Керн посмотрел на потолок, облицованный крупными шашками из черного дуба. — Но здесь, на земле, да будет вам известно, наивное создание, торжествует порок, и только порок! А добродетель… Добродетель стоит с протянутой рукой, вымаливая у порока гроши, или торчит вот там, — Керн указал в сторону комнаты, где находилась голова Доуэля, — как воронье пугало, размышляя о бренности всего земного.

И, подойдя к Лоран вплотную, он, понизив голос, ска-зал:

— Вы знаете, что и вас, и голову Доуэля я могу в бук-вальном смысле слова превратить в пепел, и ни одна душа не узнает об этом.

— Я знаю, что вы готовы на всякое…

— Преступление? И очень хорошо, что вы знаете это.

Керн вновь зашагал по комнате и уже обычным голосом продолжал говорить, как бы рассуждая вслух:

— Однако, что вы прикажете с вами делать, прекрасная мстительница? Вы, к сожалению, из той породы людей, которые не останавливаются ни перед чем, и ради правды готовы принять мученический венец. Вы хрупкая, нервная, впечатлительная, но вас не запугаешь. Убить вас? Сегодня же, сейчас же! Мне удастся замести следы убийства, но все же с этим придется повозиться. А мое время дорого. Подкупить вас? Это труднее, чем запугать вас… Ну, говорите же, что мне делать с вами?

— Оставьте все так, как было… ведь я же не донесла на вас до сих пор.

— И не донесете?

Лоран замедлила с ответом, потом ответила тихо, но твердо:

— Донесу.

Керн топнул ногой.

— У-у…святоша! Так вот что я скажу вам. Садитесь сейчас же за мой письменный стол… Не бойтесь, я еще не собираюсь ни душить, ни убивать вас. Ну, садитесь же.

Лоран с недоумением посмотрела на него, подумала и пересела в кресло у письменного стола.

— В конце концов, вы нужны мне. Если я сейчас убью вас, мне придется нанимать заместительницу или заместителя. И я не гарантирован, что на вашем месте не окажется какой-нибудь шантажист, который, открыв тайну головы Доуэля, не станет высасывать из меня деньги, чтобы в итоге все же донести на меня. Вас я, по крайней мере, знаю… Итак, пишите:

— «Дорогая мамочка», или как вы там называете свою мать. «Состояние больных, за которыми я ухаживаю, требует моего неотлучного присутствия в доме профессора Керна…»

— Вы хотите лишить меня свободы? Задержать в вашем доме? — с негодованием спросила Лоран, не начиная писать.

— Вот именно, моя добродетельная помощница.

— Я не стану писать такого письма, — решительно заявила Лоран.

— Довольно! — вдруг крикнул Керн. — Поймите же, что у меня нет другого выхода. Не будьте, наконец, глупой.

— Я не останусь у вас и не буду писать этого письма!

— Ах, так? Хорошо же. Можете идти на все четыре стороны. Но, прежде чем вы уйдете отсюда, вы будете свидетельницей того, как я отниму жизнь у головы Доуэля и растворю эту голову в химическом растворе. Идите и кричите тогда по всему миру о том, что вы видели у меня голову Доуэля. Вам никто не поверит. Над вами будут смеяться. Но берегитесь! Я не оставлю ваш донос без возмездия. Идемте же!

Керн схватил Лоран за руку и повлек к двери. Она была слишком слаба физически, чтобы оказать сопротивление этому грубому натиску.

Керн отпер дверь, быстро прошел через комнату Тома и Брике и вошел в комнату, где находилась голова профессора Доуэля.

Голова Доуэля с недоумением смотрела на этот неожиданный визит. А Керн, не обращая внимания на голову, быстро подошел к аппаратам и резко повернул кран от баллона, подающего кровь.

Глаза головы непонимающе, но спокойно повернулись в сторону крана, затем голова посмотрела на Керна и растерянную Лоран. Воздушный кран не был открыт, и голова не могла говорить. Она только шевелила губами, и Лоран, привыкшая к мимике головы, понялаее немой вопрос:

— «Конец?»

Затем глаза головы, устремленные на Лоран, начали как будто тускнеть, и в то же время веки широко раскрылись, глазные яблоки выпучились, а лицо начало судорожно подергиваться. Голова переживала муки удушья.

Лоран истерически крикнула, потом, шатаясь, подошла к Керну, уцепилась за его руку и, почти теряя сознание, заговорила прерывающимся, сдавленным спазмой голосом:

— Откройте, скорее откройте кран… Я согласна… согласна на все!

С едва заметной усмешкой Керн открыл кран. Живи-тельная струя потекла по трубке в голову Доуэля. Судорожные подергивания лица прекратились, глаза приняли нормальное выражение, взгляд просветлел.

Когда Лоран, возвратившись в кабинет, вновь уселась у стола, Керн как ни в чем не бывало, сказал:

— Так на чем мы остановились? Да… «Состояние больных требует моего постоянного», — или нет, напишите: «неотлучного пребывания в доме профессора Керна. Профессор Керн был так добр, что предоставил в мое распоряжение прекрасную комнату с окном в сад. Кроме того, так как мой рабочий день увеличился, то профессор Керн удвоил мое жалованье…»

Лоран с упреком взглянула на Керна.

— Это не ложь, — сказал он. — Необходимость заставляет меня лишить вас свободы, но я должен чем-нибудь вознаградить вас. Я действительно удваиваю вам жалованье. Пишите дальше.

«Уход здесь прекрасный, и хотя работы много, но я чувствую себя великолепно. Ко мне не приходи,— профессор никого не принимает у себя. Но не скучай, я тебе буду писать…» Так. Ну и от себя прибавьте еще каких-нибудь нежностей, которые вы обычно пишете. Нужно, чтобы письмо не возбудило никаких подозрений.

И, уже как будто позабыв о Лоран, Керн начал размышлять вслух:

— Долго так, конечно, продолжаться не может. Но, надеюсь, я долго и не задержу вас. Наша работа приходит к концу, и тогда… То есть я хотел сказать, что голова недолговечна. И когда она прикончит свое существование… ну, да что там, вы знаете все. Проще сказать, когда мы кончим с Доуэлем работу, окончится и существование головы. От нее не останется даже пепла…И тогда вы сможете вернуться к своей уважаемой матушке. Вы больше не будете опасны для меня. И еще раз— имейте в виду, если вы вздумаете бол-тать, у меня есть свидетели, которые, в случае надобности, покажут под присягой, что бренные останки профессора Доуэля, вместе с головой, ногами и прочими профессорскими атрибутами, сожжены мною после анатомического вскрытия в крематории. Для этих случаев крематорий — очень удобная вещь.

Керн позвонил. Вошел Джон.

— Джон, ты отведешь м-ль Лоран в комнату, выходя-щую окном в сад. М-ль Лоран переселяется в мой дом, так как сейчас предстоит большая работа. Спроси у м-ль, что ей необходимо, чтобы устроиться поудобнее, и достань все необходимое.

И, откланявшись, Керн ушел.

Джон отвел Лоран в предоставленную ей комнату.

На следующий день Лоран рассказала голове Доуэля о разговоре с Керном и о своем заключении.

— Это возмутительно! — сказала голова. — Если бы я только мог помочь вам… И я, пожалуй, смогу, если только вы сами поможете мне…

В глазах головы был гнев и решимость.

— Все очень просто:закройте кран от питательных трубок, и я умру. Поверьте, что я был даже разочарован, когда Керн вновь открыл кран и оживил меня. Я умру, и Керн отпустит вас домой.

— Я никогда не вернусь домой такой ценою! — вос-кликнула Лоран.

— Я бы хотел иметь все красноречие Цицерона, чтобы убедить вас сделать это.

Лоран отрицательно покачала головой.

— Даже Цицерон не убедил бы меня. Я никогда не решусь прекратить жизнь человека…

— Но разве я человек? — с грустной улыбкой спросила голова.

— Помните, вы сами повторили слова Декарта: «Я мыслю. Следовательно, я существую», — ответила Лоран.

— Положим, это так, но тогда вот что. Я перестану инструктировать Керна. Никакими пытками он не заставит меня помогать ему. И он сам прикончит меня.

— Нет, нет, умоляю вас. — Лоран подошла к голове. — Послушайте меня. Я думала раньше о мести, теперь думаю об ином. Если Керну удастся приставить тело трупа к голове Брике и операция пройдет удачно, то есть надежда и вас вернуть к жизни… Не Керн, так другой.

— К сожалению, надежда эта очень слабая, — ответил Доуэль. — Едва ли опыт удастся даже у Керна. Он злой и преступный человек, тщеславный, как тысяча Геростратов. Но он талантливый хирург и, пожалуй, самый способный из всех ассистентов, которые были у меня. Если не сделает этого он, который пользовался моими советами до настоящего дня, то не сделает никто. Однако я сомневаюсь, чтобы и он сделал эту невиданную операцию.

— Но собаки…

— Собаки — дело иное. Обе собаки, живые и здоровые, лежали на одном столе, перед тем как совершить операцию пересадки голов. Все это произошло очень быстро. Да и то Керну, по-видимому, удалось вернуть к жизни только одну собаку, иначе он привел бы их обеих ко мне похвалиться. А тело трупа может быть привезено только через несколько часов, когда, быть может, начались уже процессы гниения. О сложности самой операции вы сами можете судить, как медик. Это не то, что пришить полуотрезанный палец. Надо связать, тщательно сшить все артерии, вены и, главное, нервы, иначе получится калека; затем возобновить кровообращение… Нет, это бесконечно трудная задача, непосильная для современных хирургов.

— Неужели вы сами не сделали бы такой операции?

— Я обдумал все, уже делал опыты с собаками и полагаю, что мне это удалось бы…

Дверь неожиданно открылась. На пороге стоял Керн.

— Совещание заговорщиков? Не буду вам мешать. — И он хлопнул дверью.

МЕРТВАЯ ДИАНА

Голове Брике казалось, что подобрать и пришить к голове человека новое тело так же легко, как примерить и сшить новое платье. Объем шеи снят, остается только подобрать такой же объем шеи у трупа.

Однако она скоро убедилась, что дело не так просто.

Утром в белых халатах к ней явились профессор Керн, Лоран и Джон. Керн распорядился, чтобы голова Брике была осторожно снята со стеклянной подставки и положена лицом вверх так, чтобы можно было видеть весь срез шеи. Питание головы кровью, насыщенной кислородом, не прекращалось. Керн углубился в изучение и промеры.

— При всем однообразии человеческой анатомии, — говорил Керн, — каждое тело человека имеет свои индивидуальные особенности. Иногда трудно бывает различить, предлежит ли, например, наружная или внутренняя сонная артерия. Неодинаковой бывает и толщина артерии, ширина дыхательного горла даже у людей с одинаковым объемом шеи. Немало придется повозиться и с нервами.

— Но как же вы будете оперировать? — спросила Ло-ран. — Приставив срез шеи к срезу туловища, вы тем самым закроете сразу всю поверхность среза.

— В том-то и дело. Мы с Доуэлем проработали этот вопрос. Придется делать целый ряд продольных сечений — идти от центра к периферии. Это очень сложная работа. Придется сделать свежие сечения на шее головы и трупа, чтобы добраться до еще не отмерших, жизнедеятельных клеток. Но главное затруднение все же не в этом. Главное — как уничтожить в теле трупа продукты начавшегося гниения или места инфекционного заражения, как очистить кровеносные сосуды от свернувшейся крови, наполнить их свежей кровью и заставить заработать «мотор» организма — сердце… А спинной мозг? Малейшее прикосновение к нему вызывает сильнейшую реакцию, зачастую с самыми тяжелыми последствиями.

— И как же вы предполагаете преодолеть все эти трудности?

— О, пока это мой секрет. Когда опыт удастся, я опубликую всю историю воскрешения из мертвых. Ну, на сегодня довольно. Поставьте голову на место. Пустите воздушную струю. Как вы себя чувствуете, м-ль? — спросил Керн, обращаясь к голове Брике.

— Благодарю вас, хорошо. Но послушайте, господин профессор, я очень обеспокоена… Вы тут говорили о разных непонятных вещах, но одно я поняла, что вы собираетесь кромсать мою шею вдоль и поперек. Ведь это же будет сплошное безобразие. Куда я покажусь с такой шеей, которая будет похожа на изрубленную котлету?

— Я приложу все меры к тому, чтобы рубцы были менее заметны. Но, разумеется, скрыть совершенно следы операции не удастся. Не делайте отчаянных глаз, м-ль, вы можете носить на шее бархатку или даже колье. Так и быть, я подарю его вам в день вашего «рождения». Да, вот еще что. Сейчас ваша голова несколько усохла. Когда же вы заживете нормальной жизнью, голова должна пополнеть. Чтобы узнать ваш нормальный объем шеи, придется вас «раскормить» теперь же, иначе могут произойти неприятности.

— Но ведь я же не могу есть, — жалобно ответила голова.

— Мы вас раскормим по трубочке. Я приготовил осо-бый состав, — обратился он к Лоран. — Кроме того, придется усилить и подачу крови.

— Вы включаете в питательную жидкость жировые вещества?

Керн сделал неопределенный жест рукой.

— Если голова и не разжиреет, то «набухнет», а это нам и надо… Итак, — закончил он, — остается самое главное: пожелайте, м-ль Брике, чтобы скорее погибла какая-нибудь красавица, которая одолжит вам после смерти свое прекрасное тело.

— Не говорите так, это ужасно! Человек должен уме-реть, чтобы я получила тело… Доктор, я боюсь. Ведь это тело мертвеца. А вдруг она придет и потребует отдать ей свое тело?

— Кто —она?

— Мертвая.

— Но ведь у нее не будет ног, чтобы прийти, — смеясь, отвечал Керн. — А если и придет, то вы скажете ей, что это вы дали ее телу голову, а не она вам тело, и она, конечно, будет благодарна за этот подарок. Иду дежурить в морг. Пожелайте мне удачи!

Успех опыта во многом зависел от того, чтобы найти возможно свежий труп, и поэтому Керн бросил все дела и почти переселился в морг, поджидая счастливого случая.

С сигарой во рту он ходил по длинному зданию так спокойно, как будто гулял по бульварам. Матовый свет падал с потолка на длинные ряды мраморных столов. На каждом столе лежал труп, уже обмытый струей воды и раздетый.

Заложив руки в карманы пальто и попыхивая сигарой, Керн обходил длинные ряды столов, заглядывал в лица и от времени до времени поднимал кожаные покрывала, чтобы осмотреть тело.

Вместе с ним ходили и родственники или друзья погибших людей. Керн относился к ним недоброжелательно, опасаясь, как бы они не вырвали у него подходящий труп из-под рук. Получить труп для Керна было не так-то просто. До истечения трехдневного срока на каждый труп могли предъявить права родственники, по истечении же трех дней полуразложившийся труп не представлял для Керна никакого интереса. Ему был нужен совершенно свежий, по возможности даже неостывший труп.

Керн не поскупился на взятки, чтобы иметь возмож-ность получить свежий труп немедленно. Номер трупа мог быть заменен, и какая-то из погибших была бы зарегистрирована как «пропавшая без вести».

«Однако нелегко найти Диану по вкусу Брике», — ду-мал Керн, разглядывая широкие ступни и мозолистые руки трупов. Большинство лежащих здесь принадлежало не к тем, кто ездит на автомобилях. Керн прошел из конца в конец. За это время несколько трупов было опознано и унесено, а на их места уже тащили новые. Но и среди новичков Керн не мог найти подходящего для операции материала. Находились трупы без головы, но или неподходящей комплекции, или имеющие раны на теле, или же, наконец, начинавшие уже разлагаться. День был на исходе. Керн чувствовал приступы голода и с удовольствием представил себе куриные котлеты в дымящемся горошке.

«Неудачный день», — подумал Керн, вынимая часы. И он направился к выходу среди двигающейся у трупов толпы, полной отчаянья, тоски и ужаса.

У выходаон отвел в сторону привратника и тихо сказал ему:

— Так смотрите же, если будет что-нибудь подходящее, немедленно звоните мне по телефону.

— О, сударь, непременно, — закивал головой привратник, получивший от Керна хороший куш.

Керн плотно пообедал в ресторане и вернулся к себе. Он решил лечь спать раньше обыкновенного, чтобы пораньше встать и вновь отправиться в морг. Но не успел он заснуть, как затрещал телефон у кровати. Керн выбранился и взял трубку.

— Алло! Я слушаю. Да, профессор Керн. Что такое? Крушение поезда у самого вокзала? Масса трупов? Ну да, конечно, немедленно. Благодарю вас.

Керн начал быстро одеваться, вызвал Джона и крикнул:

— Машину!

Через пятнадцать минут он уже мчался по ночным улицам, как на пожар.

Привратник не обманул. В эту ночь смерть собрала большой урожай. Трупы таскали беспрерывно. Все столы были завалены. Скоро пришлось класть их на пол. Керн был в восторге. Он благословлял судьбу за то, что эта катастрофа не случилась днем. Весть о ней, вероятно, еще не распространилась в городе. Посторонних в морге пока не было. Керн рассматривал еще не раздетые и не обмытые трупы. Все они были совершенно свежие. Исключительно удачный случай. Одно плохо, что и этот благодетельный случай не очень считался со специальными требованиями Керна. Большинство тел было раздавлено или повреждено во многих местах. Но Керн не терял надежды, так как трупы все прибывали.

— Покажите-ка мне вот эту, — обратился он к служа-щему, несшему труп девушки в сером костюме. Череп был разбит со стороны затылка. Волосы окровавлены, платье тоже. Но платье не измято. Видимо, повреждения тела не велики… «Идет. Телосложение довольно плебейское, — вероятно, какая-нибудь камеристка, но лучше такое тело, чем ничего», — думал Керн.

— А это? — Керн указал на другие носилки. — Да это целая находка! Сокровище! Черт возьми, досадно все-таки, что погибла такая женщина!

На пол опустили труп молодой женщины с необычайно красивым аристократическим лицом, на котором застыло только одно глубокое удивление. У нее был пробит череп выше правого уха. Очевидно, смерть наступила мгновенно. На белой шее виднелось жемчужное ожерелье. Изящное черное шелковое платье было лишь немного изорвано внизу и от ворота до плеча. На обнажившемся плече виднелась родинка.

«Приметная, — подумал Керн. — Но зато… какая красота!»

Он наскоро измерил шею.

«Как по заказу».

Керн сорвал дорогое ожерелье из настоящих крупных жемчужин, бросил его служащим и сказал:

— Я беру вот этот труп. Но так как у меня нет времени произвести здесь тщательный осмотр его, то на всякий случай я беру и вот этот, — он указал на первый труп девушки. — Скорее оберните эти трупы холстом и выносите. Вы слышите? Толпа собирается. Вам придется открыть морг, и через несколько минут здесь будет настоящее столпотворение.

Трупы были унесены, уложены на автомобиль и быстро доставлены в дом Керна.

Все необходимое для операции было уже заранее приготовлено. День, вернее — ночь воскрешения Брике наступила. Керн не хотел терять ни одной минуты.

Оба трупа были обмыты и принесены в комнату Брике завернутыми в простыни и уложены на операционный стол.

Голова Брике горела нетерпением посмотреть на свое новое тело, но Керн умышленно поставил стол так, чтобы голова не видела трупов, пока не будут закончены все приготовления.

Керн быстро произвел сечение голов трупов. Эти головы были завернуты в холст и вынесены Джоном, края среза и стол вымыты, тела приведены в порядок.

Еще раз критически осмотрев тела, Керн озабоченно покачалголовой.Тело сродинкой наплече было безукориз-

ненной красоты форм, и особенно выигрывало по сравнению с телом «камеристки» — ширококостным, угловатым, неладно скроенным, но крепко сшитым. Брике, конечно, выберет тело этой аристократической «Дианы». Однако при тщательном осмотре этого тела, Керн заметил некоторый дефект: на ступне правой ноги была небольшая рана, причиненная каким-нибудь обрезком железа. Большой опасности это не представляло. Керн прижег рану, заражения крови опасаться еще не было оснований. Но все же за успех операции с телом камеристки он был более спокоен.

— Поверните голову Брике, — сказал Керн, обращаясь к Лоран. Чтобы Брике не мешала своей болтливостью во время подготовительных работ, у нее был заткнут рот, т.е. выключен баллон со сжатым воздухом. — Теперь можно пустить воздушную струю.

Когда голова Брике увидала трупы, она вскрикнула так, как будто неожиданно обожглась. Глаза ее расширились от ужаса. Один из этих трупов должен стать ее собственным телом. Впервые, остро до боли, почувствовала она всю необычайность этой операции и начала колебаться.

— Ну, что же вы? Как вам нравятся тру… эти тела?

— Я… боюсь… — прохрипела голова. — Нет, нет, я не думала, что это так страшно… я не хочу…

— Не хотите? В таком случае я пришью к трупу голову Тома. Тома сделается женщиной. Вы хотите, Тома, сейчас же получить тело?

— Нет, подождите, — испугалась голова Брике. — Я согласна. Я хочу иметь вот то тело… с родинкой на плече.

— А я вам советую выбрать вот это. Оно не так красиво, но зато без единой царапины.

— Я не прачка, а артистка, — гордо заметила голова Брике. — Я хочу иметь красивое тело. И родинка на пле-че…

— Пусть будет по-вашему, — ответил Керн. — Мадемуазель Лоран, перенесите голову мадемуазель Брике на операционный стол. Сделайте это осторожно, искусственное кровообращение головы должно продолжаться до последнего мгновения.

Лоран возилась с последними приготовлениями головы Брике. На лице Брике были написаны крайнее напряжение и волнение. Когда голова была перенесена на стол, Брике не выдержала и вдруг закричала так, как она еще никогда не кричала:

— Не хочу! Не хочу! Не надо! Лучше убейте меня! Боюсь! А-ааа!..

Керн, не прерывая своей работы, резко крикнул Лоран:

— Закройте скорее воздушный кран! Введите в пита-тельный раствор гедонал, и она уснет.

— Нет, нет, нет!— кран закрылся, голова замолчала, но продолжала шевелить губами и смотреть с выражением ужаса и мольбы.

— Господин профессор, можем ли мы производить операцию против ее воли? — спросила Лоран.

— Сейчас не время заниматься этическими проблема-ми, — сухо ответил Керн. — Она потом сама нас благодарить будет. Делайте свое дело, или уходите и не мешайте мне.

Но Лоран знала, что уйти она не может — без ее помощи исход операции оказался бы еще более сомнительным.

И она, пересилив себя, приготовила маску. Голова Брике так билась, что трубки едва не вышли из кровеносных сосудов. Джон пришел на помощь и придержал голову руками. Постепенно подергивания головы прекратились, глаза закрылись: гедонал производил свое действие.

Профессор Керн приступил к операции.

Тишина прерывалась только короткими приказаниями Керна, требовавшего тот или иной хирургический инструмент. От напряжения у Керна даже вздулись жилы на лбу. Он пустил в ход всю свою блестящую хирургическую технику, соединяя быстроту с необычайной тщательностью и осторожностью. При всей своей ненависти к Керну Лоран не могла в эту минуту не восхищаться им. Он работал, как вдохновенный артист. Его ловкие чувствительные пальцы совершали чудеса.

Операция продолжалась час пятьдесят пять минут.

— Кончено, — наконец сказал Керн, выпрямляясь, — отныне Брике перестала быть головой от тела. Остается только вдунуть ей жизнь: заставить забиться сердце, возбудить кровообращение. Но с этим я справлюсь один. Вы можете отдохнуть, м-ль Лоран.

— Я еще могу работать, — ответила она.Несмотря на усталость, ей очень хотелось посмотреть на последний акт оживления. Он еще раз настойчиво предложил ей отдохнуть, и Лоран повиновалась.

Керн вновь вызвал ее через час. Он выглядел еще более уставшим, но лицо его выражало глубокое самоудовлетворение.

— Попробуйте пульс, — предложил он Лоран.

Девушка не без внутреннего содрогания взяла за руку Брике; за ту руку, которая всего три часа тому назад принадлежала холодному трупу. Рука была уже теплая, и прощупывалось биение пульса. Керн приложил к лицу Брике зеркало. Поверхность зеркала запотела.

— Дышит. Теперь нужно хорошо спеленать нашу новорожденную. Несколько дней ей придется пролежать совершенно неподвижно.

Сверх бинтов Керн наложил на шею Брике гипсовый лубок. Все тело было спеленато, а рот крепко завязан.

— Чтобы она не вздумала говорить, — пояснил Керн. — Первые сутки мы продержим ее в сонном состоянии, если сердце позволит.

Брике перенесли в комнату, смежную с комнатой Лоран, бережно уложили в кровать и впрыснули наркотик.

— Питать мы ее будем искусственно, пока не произойдет сращения швов. Вам уж придется поухаживать за ней.

Только на третий день Керн позволил Брике «прийти в себя».

Было четыре часа дня. Косой луч солнца прорезал комнату и осветил лицо Брике. Она легко повела бровями и открыла глаза. Еще смутно соображая, посмотрела на освещенное окно, потом перевела взгляд на Лоран и, наконец, опустила глаза вниз. Там уже не было пустоты. Она увидела чуть колыхавшуюся грудь и тело— ее тело, —прикрытое простыней. Слабая улыбка показалась на ее лице.

— Не пытайтесь говорить и лежите смирно, — сказала Лоран. — Операция прошла очень хорошо, и теперь все зависит от того, как вы будете вести себя. Чем спокойнее вы будете лежать, тем скорее подниметесь на ноги. Пока мы будем с вами объясняться мимикой. Если вы опустите веки, это будет означать «да», поднимете — «нет». Чувствуете вы где-нибудь боль? Здесь… Здесь… Шея и нога. Это пройдет. Хотите пить? Есть?

Брике не ощущала голода, но хотела пить.

Лоран позвонила Керну. Он тотчас пришел из своего кабинета.

— Ну, как себя чувствует новорожденная? — Он осмотрел ее и остался доволен.

— Все благополучно. Терпение, м-ль, и вы скоро будете танцевать. — Он сделал несколько распоряжений и ушел.

Дни «выздоровления» тянулись для Брике очень мед-ленно. Она была примерной больной: сдерживала свое нетерпение, лежала спокойно и выполняла все приказания. Настал день, когда ее, наконец, распеленали, но говорить еще не разрешали.

— Чувствуете вы свое тело? — с некоторым волнением спросил Керн.Брике опустила веки.

— Попробуйте очень осторожно пошевелить пальцами на ногах.

Брике, очевидно, попробовала, так как на лице ее выразилось напряжение, но пальцы не двигались.

— Очевидно, функции центральной нервной системы еще не вполне восстановились, — авторитетно сказал Керн. — Но я надеюсь, что они скоро восстановятся, а вместе с ними восстановится и движение. — Про себя же подумал: «Как бы Брике не захромала, в самом деле, на обе ноги».

«Восстановится… — как странно звучит это слово», — подумала Лоран, вспомнив о холодном трупе на операционном столе.

У Брике появилась новая забота. Теперь она часами занималась тем, что пыталась шевелить пальцами на ногах. Лоран едва ли не с меньшим интересом следила за этим.

И однажды Лоран радостно вскрикнула:

— Шевелится! Большой палец на левой ноге шевелится.

Дальше дело пошло быстрее. Зашевелились и другие пальцы на руках и ногах. Скоро Брике уже могла немного поднимать руки.

Лоран была поражена. На глазах ее совершилось чу-до.«Как бы ни был преступен Керн, — думала она, — он необыкновенный человек. Правда, без головы Доуэля ему не удалось бы это двойное воскрешение мертвого. Но все же и сам Керн талантливый человек, ведь это утверждала и голова Доуэля. О, если бы Керн воскресил и его! Но нет, этого он не сделает».

Еще через несколько дней Брике разрешили говорить. У нее оказался довольно приятный голос, но странно ломающегося тембра.

— Выправится, — уверял Керн. — Еще петь будете.

И Брике скоро попробовала петь. Лоран была очень поражена этим пением. Верхние ноты Брике брала довольно пискливым и не очень приятным голосом, в среднем регистре голос звучал очень тускло и даже хрипло. Но зато нижние ноты были очаровательны. Это было превосходное грудное контральто.

«Ведь горловые связки лежат выше места среза шеи и целиком принадлежат Брике, — думала Лоран. — Откуда же этот двойной голос, разные тембры верхнего и нижнего регистра? Физиологическая загадка. Не зависит ли это от процесса омоложения головы Брике, которая старше ее нового тела? Или, быть может, это как-то связано с нарушением функций центральной нервной системы? Совершенно непонятно… Интересно знать, чье это молодое, изящное тело, какой несчастной голове оно принадлежало?..»

И Лоран, ничего не говоря Брике, начала просматривать номера газет, в которых печатались списки погибших при крушении поезда. Скоро ей попалась заметка о том, что известная итальянская артистка Анжелика Гай, следовавшая в поезде, потерпевшем крушение, исчезла бесследно. Труп ее обнаружен не был, и над разрешением этой загадки изощрялись газетные корреспонденты. Лоран была почти уверена, что голова Брике получила тело погибшей артистки.

СБЕЖАВШИЙ ЭКСПОНАТ

Наконец в жизни Брике настал великий день. С нее были сняты последние бинты, и профессор Керн разрешил ей встать.

Она поднялась и, опираясь на руку Лоран, прошлась по комнате. Движения ее были неуверены и несколько порывисты. Иногда она делала странные жесты рукой: до известного предела ее рука двигалась плавно, затем следовала задержка и как бы принужденное движение, переходившее опять в плавное.

— Все это пройдет, — убежденно говорил Керн.

Немного беспокоила его только небольшая ранка на ступне Брике. Ранка заживала медленно. Но со временем и она зажила настолько, что Брике не испытывала боли, даже наступая на больную ногу. А через несколько дней Брике уже пыталась танцевать.

— Не пойму, в чем дело, — говорила она, — некоторые движения мне даются свободно, а другие затруднены. Вероятно, я еще не привыкла управлять своим новым телом… А оно великолепно! Посмотрите на ноги, м-ль Лоран. И рост отличный. Вот только эти рубцы на шее… Придется их закрывать. Но зато родинка на плече очаровательна, не правда ли? Я сошью платье такого фасона, чтобы она была видна… Нет, я решительно довольна своим телом!

«Своим телом! — думала Лоран. — Бедная Анжелика Гай!»

Все, что так долго сдерживала в себе Брике, разом прорвалось наружу. Она забросала Лоран требованиями, заказами, просьбами о костюмах, белье, туфлях, шляпах, модных журналах, принадлежностях косметики...

В новом сером шелковом платье она была представлена Керном голове профессора Доуэля. И так как это была мужская голова, Брике не могла не пококетничать. И была очень польщена, когда голова Доуэля прохрипела:

— Отлично! Вы отлично справились со своей задачей, коллега, поздравляю вас!

И Керн, под руку с Брике, сияя, как новобрачный, вы-шел из комнаты.

— Садитесь, м-ль, — галантно сказал Керн, когда они пришли в его кабинет.

— Не знаю, как мне благодарить вас, господин профессор, — сказала она, томно опуская глаза и затем кокетливо взглянув на Керна. — Вы так много сделали для меня… а я ничем не могу вознаградить вас.

— Это и не нужно. Я вознагражден больше, чем вы думаете.

— Я очень рада. — И Брике окинула Керна еще более лучистым взглядом. — А теперь разрешите мне уйти… выписаться из больницы.

— Как уйти? Из какой больницы? — сразу даже не понял Керн.

— Уйти домой. Представляю, какой фурор произведет мое появление среди моих подруг!

Она собирается уйти! Керн не допускал мысли об этом. Он проделал огромный труд, разрешил сложнейшую задачу, совершил невозможное вовсе не для того, чтобы Брике производила фурор среди своих легкомысленных подруг. Он сам хотел произвести фурор демонстрацией Брике перед ученым обществом. Впоследствии он, может быть, и даст ей некоторую свободу, но теперь об этом нечего и думать.

— К сожалению, я не могу отпустить вас, м-ль Брике. Вы должны еще некоторое время остаться в моем доме, под моим наблюдением.

— Но зачем? Я чувствую себя великолепно, — возразила она, играя рукой.

— Да, но вам может стать хуже.

— Тогда я приду к вам.

— Позвольте мне лучше знать, когда вам можно будет уйти отсюда, — уже резко сказал Керн. — Не забывайте, чем бы вы были без меня.

— Я уже благодарила вас за это. Но я не девочка и не невольница, и могу распоряжаться собой!

«Ого, да она с характером!» — с удивлением подумал Керн.

— Ну, мы еще поговорим об этом, — сказал он. — А пока извольте идти в свою комнату. Джон, вероятно, уже принес вам бульон.

Брике надула губы, поднялась и, не глядя на Керна, вышла.

Брике обедала вместе с Лоран в ее комнате. Когда Брике вошла, Лоран уже сидела за столом. Брике опустилась на стул и сделала небрежный, изящный жест кистью правой руки. Лоран не раз замечала этот жест и размышляла над тем, кому он, собственно, принадлежит: телу Анжелики Гай или Брике? Координация мышечных движений зависит от деятельности мозжечка, а мозжечок принадлежит голове Брике.Но разве не мог остаться в теле Анжелики Гай автоматизм движений, как-то закрепившийся в двигательных нервах?..

Для Лоран все эти вопросы были слишком сложными.

«Ими, вероятно, заинтересуются физиологи», — подумала она.

— Опять бульон! Надоели мне эти больничные блю-да, — капризно сказала Брике. — Я с удовольствием съела бы сейчас дюжину устриц и запила стаканом Шабли… — Она отпила несколько глотков бульона из чашки и продолжала: — Профессор Керн заявил мне сейчас, что он не отпустит меня из дома еще несколько дней. Как бы не так! Я не из породы домашних птиц. Здесь можно умереть с тоски. Нет, я люблю так жить, чтобы все вертелось колесом. Огни, музыка, цветы, шампанское…

Непрерывно тараторя, Брике наскоро пообедала, поднялась со стула и, подойдя к окну, внимательно взглянула вниз.

— Спокойной ночи, м-ль Лоран, — сказала она, обер-нувшись. — Я сегодня рано лягу спать. Но рано меня, пожалуйста, не будите. В этом доме сон — лучшее препровождение времени.

И, кивнув головой, она ушла в свою комнату…

Лоран проснулась, как всегда, в семь часов утра. Решив не беспокоить Брике, она прошла в комнату головы Тома. Голова Тома по-прежнему была мрачна. После того как Керн «пришил тело» голове Брике, тоска Тома усилилась. Он просил, умолял, требовал, чтобы ему также скорее дали новое тело, наконец, грубо бранился. Лоран стоило больших трудов успокоить его. Она с облегчением вздохнула, окончив утренний туалет головы Тома, и направилась в комнату головы Доуэля, который встретил Лоран приветливой улыбкой.

— Странная это вещь — жизнь! — сказала голова Доуэля. — Еще недавно я хотел умереть. Но мой мозг продолжает работать, и не далее как третьего дня мне пришла в голову необычайно смелая и оригинальная идея. Если бы мне удалось осуществить мою мысль, это произвело бы целый переворот в медицине. Я сообщил свою идею Керну, и надо было видеть, как загорелись его глаза. Ему, вероятно, мерещился прижизненный памятник, поставленный благодарными современниками… И вот я должен жить… для него, для идеи, а значит, и для себя. Право, это какая-то ловушка.

— И в чем же эта идея?

— Я как-нибудь расскажу вам, когда все это более оформится в моем мозгу…

В девять часов Лоран решила постучать Брике, но ответа не получила. Обеспокоенная Лоран попыталась открыть дверь, но она оказалась запертой изнутри. Лоран ничего больше не оставалось, как сообщить обо всем этом профессору Керну.

Керн, как всегда, действовал быстро и решительно.

— Ломайте дверь! — приказал он Джону.

Негр ударил плечом. Тяжелая дверь треснула и сорвалась с петель. Керн, Лоран и Джон вошли в комнату.

Измятая постель Брике была пуста. Керн подбежал к раскрытому окну. От ручки рамы вниз спускалась связка из разорванной простыни и двух полотенец. Клумба под окном была измята.

— Это ваша проделка! — крикнул Керн, поворачивая грозное лицо к Лоран.

— Уверяю вас, что я не принимала никакого участия в побеге м-ль Брике, — твердо сказала Лоран.

Решительный ответ Лоран сразу убедил Керна в том, что Брике действовала без сообщников. Не говоря ни слова, он ушел в свой кабинет и в волнении зашагал от камина к столу. Первой его мыслью было вызвать полицию. Но он тотчас оставил эту мысль. Полицию менее всего следовало вмешивать в это дело.

«Придется обратиться к частным сыскным агентст-вам…Чорт возьми, я сам виноват:надо было принять меры охраны. Но кто бы мог подумать? Вчерашний труп — сбежал! — Керн злобно рассмеялся. — И теперь, чего доброго, она разболтает обо всем, что произошло с нею… Эта история дойдет до газетных корреспондентов, и тогда… Не следовало показывать ее голове Доуэля… Наделала хлопот! Отблагодарила!»

Керн вызвал по телефону агента частной сыскной конторы, вручил ему крупную сумму на расходы, обещал еще бо́льшую, в случае успешных розысков, и дал подробное описание пропавшей.

Агент осмотрел место побега и следы, ведшие к железной ограде сада. Ограда была высокая и оканчивалась острыми прутьями. Агент покачал головой: «Молодец девчонка!» На одном пруте он заметил кусок серого шелка, снял его и бережно уложил в бумажник.

— В этом платье она была одета в день побега. Будем искать женщину в сером.

И, уверив Керна, что «женщина в сером» будет им разыскана не позже, чем через сутки, агент удалился.

Сыщик был опытным в своем деле человеком. Он разузнал адрес последней квартиры Брике и адреса нескольких прежних ее подруг, завел с ними знакомство, у одной из подруг нашел фотографическую карточку Брике, узнал, в каких кабарэ Брике выступала. Несколько агентов было разослано по этим кабаре на поиски беглянки.

— Птичка далеко не улетит, — уверенно говорил сы-щик.

Однако на этот раз он ошибся. Прошло два дня, а на след Брике не удавалось напасть. Лишь на третий день поисков завсегдатай одного кабачка на Монмартре сообщил агенту, что в ночь побега там была «воскресшая» Брике. Но куда она затем исчезла, никто не знал.

Керн удваивал, утраивал премиальную сумму за розыск «сбежавшего экспоната».

Дни проходили за днями, но Брике как сквозь землю провалилась…

ДОПЕТАЯ ПЕСНЯ

После того как Брике, при помощи своего нового ловкого, гибкого и сильного тела перебралась через ограду и вышла на улицу, она подозвала такси и дала странный адрес:

— Кладбище Пер-Лашез.

Но, не доезжая до площади Вольтера, она сменила такси и направилась к Монмартру. На первые расходы она захватила с собой сумочку Лоран, где лежало несколько десятков франков. «Одним грехом больше не составляет расчета, и притом это необходимо», успокаивала она себя. Покаяние в содеянных прегрешениях было отложено на долгий срок. Она опять ощущала себя цельным, живым, здоровым человеком, притом даже моложе, чем была. До операции, по ее женскому счету, ей было близко к тридцати. Новое же тело имело едва ли больше двадцати лет. Железы этого тела омолодили и голову Брике: морщинки на лице исчезли, цвет его улучшился. «Теперь только и пожить», — думала Брике, мечтательно глядя в маленькое зеркальце, оказавшееся в сумочке.

— Остановитесь здесь, — приказала она шоферу и, расплатившись с ним, отправилась дальше пешком.

Было около четырех часов утра. Она подошла к знакомому кабарэ Ша-Нуар, где выступала в ту роковую ночь, когда шальная пуля прекратила на полуслове веселенькую шансонетку, которую она пела. Окна кабарэ еще горели яркими огнями.

Не без волнения вошла Брике в знакомый вестибюль. Утомленный швейцар, очевидно, не узнал ее. Она быстро шмыгнула в боковую дверь и через коридор прошла в помещение для артистов, примыкавшее к сцене. Первой встретила ее Рыжая Марта. Испуганно вскрикнув, Марта скрылась в своей уборной. Брике рассмеялась и постучала в дверь, но Рыжая Марта не открывала.

— О, Ласточка! — услышала Брике мужской голос. Под этим именем она была известна в кабарэ за свое пристрастие к коньяку с ласточкой на этикетке. — Так ты жива? А мы тебя давно считали мертвой!

Брике обернулась и увидела красивого, элегантно одетого мужчину с очень бледным, бритым лицом. Такие бледные лица бывают у людей, которые редко видят солнце. Это был Жан, муж Рыжей Марты. Он не любил говорить о своей профессии. Его же друзья и собутыльники не считали тактичным спрашивать об источнике его существования. Достаточно было того, что у Жана частенько водились деньги, и иногда очень крупные, и что он был «душа парень». В те ночи, когда у Жана оттопыривался карман, вино лилось рекой, и Жан платил за всех.

— Откуда прилетела, Ласточка?

— Из больницы, — ответила Брике.

Боясь, чтобы у нее не отняли новое тело родственники или друзья той, которой оно принадлежало, Брике решила никому не говорить о необычайной операции.

— Мое положение было очень серьезно, — продолжала она сочинять. — Меня сочли умершей и даже отправили в морг. Но там один студент, осматривавший труп, взял меня за руку и прощупал слабый пульс. Я была еще жива. Пуля прошла возле самого сердца, не задев его. Меня тотчас отправили в больницу, и все обошлось благополучно.

— Великолепно! — воскликнул Жан. — Наши все будут ужасно удивлены. Надо будет спрыснуть твое воскресенье.

Дверной замок щелкнул. Рыжая Марта, подслушивав-шая из-за дверей этот разговор, убедилась в том, что Брике не привидение, и открыла дверь. Подруги обнялись и крепко поцеловались.

— Ты как будто стала тоньше, выше и изящнее, Ласточка, — сказала Рыжая Марта, с любопытством и некоторым удивлением рассматривая фигуру так неожиданно явившейся подруги.

Брике слегка смутилась под этим пытливым женским взглядом.

— Разумеется, я похудела, — отвечала она. — Меня кормили только бульоном… А кроме того, я купила себе туфли с очень высокими каблуками. Ну и фасон платья…

— Но отчего так поздно ты явилась сюда?

— О, это целая история… Ты уже выступала? Можешь посидеть со мной минутку?

Марта утвердительно кивнула головой. Подруги уселись околостоликасбольшимзеркалом,уставленного коробка-

ми с гримировальными карандашами и красками, флаконами духов, пудреницами, всевозможными коробочками со шпильками и булавками.

Жан примостился рядом, куря египетскую папиросу.

— Я сбежала из больницы. Форменным образом, — сообщила Брике.

— Но почему?

— Надоели бульоны. Понимаешь, бульон, бульон и бульон… Я прямо боялась захлебнуться в бульоне. А доктор не хотел меня отпускать. Он должен был еще показать меня студентам. Боюсь, что меня будет разыскивать полиция… Я не могу вернуться к себе и хотела бы остаться у тебя. А еще лучше — совсем уехать из Парижа на несколько дней… Но у меня так мало денег.

Рыжая Марта даже всплеснула руками — так это было интересно.

— Ну, конечно, ты у меня остановишься, — сказала она.

— Боюсь, что меня тоже будет искать полиция, — за-думчиво произнес Жан, пуская колечко дыма. — Мне тоже на несколько дней следовало бы скрыться с горизонта.

Ласточка была своя, и Жан не скрывал от нее своей профессии. Ласточка знала, что Жан — птица «большого полета». Его специальностью был взлом сейфов.

— Летим, Ласточка, с нами на юг. Ты, я и Марта. На Ривьеру, подышать морским воздухом. Засиделся, надо проветриться. Веришь ли, я больше двух месяцев не видал солнца и уж начинаю забывать, как оно выглядит.

— Вотипрекрасно, — захлопала в ладоши Рыжая Марта.

Жан посмотрел на золотые часы-браслет.

— Но у нас есть еще час времени. Черт возьми, ты должна нам допеть свою песенку… А потом —летим, и пускай тебя ищут.

Брике с удовольствием приняла это предложение.

Еевыступлениепроизвелофурор,как она того и ожидала.

Брике раскраснелась, глаза блестели. Успех и вино вскружили ей голову. Она, забыв об опасности преследования, готова была просидеть здесь всю ночь. Но Жан, пивший не меньше других, не терял контроля над собою.

От времени до времени он поглядывал на часы и, наконец, подошел к Брике и тронул ее за руку.

— Пора!

— Но я не хочу. Вы можете уезжать одни. Я не поеду, — ответила Брике, томно закатывая глаза.

Тогда Жан молча поднял ее и понес к выходу. Публика подняла ропот.

— Сеанс окончен! — крикнул Жан уже у двери. — До следующего воскресенья!

Он вынес отбивавшуюся от него Брике на улицу и усадил в автомобиль. Вскоре пришла и Марта с небольшими чемоданчиками.

— На площадь Республики, — сказал Жан шоферу, не желая указывать конечного пункта. Он привык ездить с пересадками.

Над городом всходила заря.

<ЖЕНЩИНА-ЗАГАДКА>*)

Волны Средиземного моря ритмично набегали на песчаный пляж. Легкий ветер едва надувал паруса яхт и рыбачьих судов. Над головой, в синей воздушной глубине, ласково ворчали серые гидропланы, совершавшие короткие увеселительные рейсы между Ниццей и Ментоной.

Молодой человек в белом теннисном костюме сидел в плетеном кресле и читал газету. Возле кресла лежала в чехле теннисная ракетка.

Рядом с ним, под огромным белым зонтом, у мольберта возился его пылкий друг, художник Арман Ларе.

Артур Доуэль, сын покойного профессора Доуэля, и Арман Ларе были неразлучными друзьями, и эта дружба лучше всего доказывала правдивость пословицы о том, что крайности сходятся.

Артур Доуэль был несколько молчалив и холоден. Он любил порядок, умел усидчиво и систематически заниматься. Ему оставался всего один год до окончания университета, и его уже оставляли в университете по кафедре биологии.

*) Глава в журнале не поименована.

Ларе был художник, чрезвычайно увлекавшийся, сум-бурный, взбалмошный. Бывало, он забрасывал кисти и краски на целые недели, чтобы потом вновь приняться за работу запоем, и тогда никакие силы не могли оторвать его от мольберта.

Только в одном друзья были похожи друг на друга: оба они были талантливы и умели добиваться раз поставленной цели, хотя и шли к этой цели разными путями: один — порывами, скачками, другой — размеренным шагом.

Оба они были людьми состоятельными.

Артур Доуэль бросил на песок газету, прислонился головой к спинке кресла, прикрыл глаза и сказал:

— Тело Анжелики Гай так и не найдено.

Ларе безутешно тряхнул головой и тяжко вздохнул.

— Ты до сих пор не можешь забыть о ней? — спросил Доуэль.

Ларе повернулся с такой быстротой,как будто он вне-запно увидел нападающего врага.Доуэль посмотрел на него и улыбнулся. Перед ним был уже не художник, а словно рыцарь, вооруженный щитом — палитрой, с копьем — муштабелем в левой руке, и мечом — кистью в правой.

— Забыть Анжелику!.. — закричал Ларе, потрясая своим оружием. — Забыть ту, которая!..

Внезапно огромная волна, шипя, окатила его ноги почти до колен, и он меланхолически закончил:

— Разве можно забыть Анжелику? Мир стал скучнее с тех пор, как замолкли ее песни…

Впервые Ларе узнал о гибели, вернее — о бесследном исчезновении Анжелики Гай, в Лондоне, куда он приехал, чтобы писать «симфонию лондонского тумана». Ларе был не только поклонником таланта певицы, но и ее другом, ее рыцарем.

Узнав о случившемся с Гай несчастии, он был так по-трясен, что единственный раз в жизни прервал свой «живописный запой» в самом разгаре творчества.

В это время Артур, приехавший в Лондон из Кембриджа, серьезно беспокоясь о своем друге и желая отвлечь его от мрачных мыслей, придумал это путешествие на побережье Средиземного моря…

Вернувшись с пляжа в отель, Ларе переоделся и, сев на поезд, отправился в игорный дом Монте-Карло.

Несмотря на сравнительно ранний час, возле приземистого здания уже толпилась публика.

Ларе прошел в зал к игорному столу, поставил сто франков и выиграл.

«Мне сегодня везет», — подумал он, поставилдесять тысяч и проиграл. Но его не покидала уверенность, что, в конце концов, он выиграет. Его уже охватил азарт.

К столу рулетки подошли трое: высокий мужчина и две женщины, одна из них была в сером костюме… Мельком взглянув на нее, Ларе, чем-то пораженный,стал, не отрываясь, следить за движением ее правой руки. А когда трое неизвестных, смеясь, отошли наконец от стола, Ларе, забыв взять выигранные деньги, пошел следом за ними...

В четыре часа утра кто-то сильно постучал в двери Артура Доуэля. Сердито накинув на себя халат, Доуэль открыл дверь.В комнату шатающейся походкой вошел Ларе и, устало опустившись в кресло, сказал:

— Я, кажется, схожу с ума…

— В чем дело, старина? — воскликнул Доуэль.

— Дело в том, что… я не знаю, как вам и сказать… Я играл со вчерашнего дня до двух часов ночи. Выигрыш сменялся проигрышем. Вдруг я увидел женщину, и один ее жест поразил меня до того, что я бросил игру и последовал за ней в ресторан. Я сел за столик и спросил чашку крепкого черного кофе. Кофе мне всегда помогает, когда нервы слишком расшалятся… Незнакомка сидела за соседним столиком. С нею были молодой человек, хорошо одетый, но не внушающий особого доверия, и довольно вульгарная рыжеволосая женщина. Мои соседи пили вино и весело болтали. Незнакомка в сером начала напевать шансонетку. У нее оказался небольшой голос довольно приятного тембра. Но неожиданно она взяла несколько низких грудных нот… — Ларе сжал свою голову. — Доуэль! Это был голос Анжелики Гай!

«Несчастный,до чего он дошел», — подумал Доуэль, ласково положил руку на плечо Ларе и сказал:

— Вам померещилось, Ларе. Возьмите себя в руки. Случайное сходство…

— Нет, нет! Уверяю вас, — горячо возразил Ларе. — Я начал внимательно присматриваться к певице. Она довольно красива, четкий профиль и милые лукавые глаза. Но ее фигура, ее тело! Доуэль, пусть черти растерзают меня зубами, если фигура певицы не похожа как две капли воды на фигуру Анжелики Гай…

— Вот что, Ларе, выпейте брому, примите холодный душ и ложитесь спать.

Ларе укоризненно посмотрел на Доуэля.

— Вы думаете, что я с ума сошел?.. Подождите делать заключение ивыслушайте меня до конца. Это еще не все. Когда певица закончила песенку, она сделала кистью руки вот такой жест. — Ларе показал этот любимый жест Анжелики, жест индивидуальный, неповторяемый.

— Но что же вы хотите сказать? Не думаете же вы, что неизвестная певица обладает телом Анжелики.

— Не знаю… от этого действительно с ума сойти можно… Но похоже, что это так и есть. На шее певица носит замысловатое колье, вернее, даже не колье, а целый приставной воротничок, украшенный мелким жемчугом, шириной, по крайней мере, в четыре сантиметра. А на ее груди довольно широкий вырез. Вырез открывает на плече родинку — родинку Анжелики Гай. Колье выглядит, как бинт. Выше колье — неизвестная мне голова женщины, ниже —тело Анжелики Гай. Не забывайте, ведь я художник, Доуэль. Я делал столько раз наброски и эскизы с Анжелики и столько написал ее портретов, что не могу ошибиться.

— Нет, это невозможно! — воскликнул Доуэль. — Ведь Анжелика по…

— Погибла. В том-то и дело, что неизвестно. Во всяком случае, она сама или ее труп бесследно исчез. И вот теперь…

— Вы встречаете оживший труп Анжелики.

— О-о!.. —простоналЛаре. — Я думал именно об этом.

Доуэль поднялся и заходил по комнате. Очевидно, сегодня уже не удастся лечь спать.

«Если бы мой отец был жив, я, пожалуй, поверил бы, что догадка Ларе о чужой голове на теле Анжелики Гай правдоподобна. Только мой отец мог осмелиться совершить такую сложную и необычайную операцию. Может быть, эти опыты продолжали его ассистенты, — подумал Доуэль. — Но одно дело оживить голову или даже целый труп, а другое — пришить голову одного человека к трупу другого. Такая операция невозможна. И все же, все это очень странно».

— Что же вы хотите делать дальше? — спросил он Ларе.

— Я хочу разыскать эту женщину в сером, познакомиться с ней и раскрыть тайну. Вы поможете мне в этом?

— Разумеется, — ответил Доуэль.

Ларе крепко пожал ему руку, и они начали обсуждать план действий.

ВЕСЕЛАЯ ПРОГУЛКА

Через несколько дней Ларе был уже знаком с Брике, ее подругой и Жаном. Он предложил им всем совершить прогулку на яхте, и предложение было принято.

В то время как Жан и Рыжая Марта беседовали на палубе с Доуэлем, Ларе предложил Брике пройти вниз осмотреть каюты.

— О, здесь даже есть инструмент! — воскликнула Брике.

Она уселась у пианино и заиграла фокстрот. Яхта мерно покачивалась на волнах. Ларе стоял возле пианино, внимательно смотрел на Брике и обдумывал, с чего же начать свое следствие.

— Спойте что-нибудь, — сказал он.

Брике не заставила себя упрашивать. Она запела, кокетливо поглядывая на Ларе. Он ей нравился.

— Какой у вас… странный голос, — сказал Ларе, испытующе глядя в ее лицо. — Как будто поют две разных женщины.

Брике смутилась, но, быстро овладев собой, принужденно засмеялась…

— О да... Это у меня с детства… Один профессор пения нашел у меня контральто, а другой — меццо-сопрано. Каждый ставил голос по-своему, и вышло… притом я недавно простудилась…

«Не слишком ли много объяснений для одного факта, — подумал Ларе. — И почему она так смутилась? Мои предположения оправдываются. Тут что-то есть».

— Когда вы поете на низких нотах, — вкрадчиво заговорил он, — я будто слышу голос одной моей хорошей знакомой… Она была известная певица. Бедняжка погибла при железнодорожном крушении. К всеобщему удивлению, ее тело не было найдено… Ее фигура чрезвычайно напоминает вашу, как две капли воды… Можно подумать, что это ее тело…

Брике посмотрела на Ларе уже с нескрываемым страхом. Она поняла, что Ларе ведет этот разговор неспроста.

— Бывают люди, очень похожие друг на друга… — сказала она дрогнувшим голосом.

— Да, но такого сходства я не встречал. И потом… ваши жесты… вот этот жест кистью руки… И еще… Вы сейчас взялись руками за голову, как бы поправляя пышные пряди волос. Такие волосы были у Анжелики Гай,а ведь у вас они коротко острижены.

— У меня раньше были тоже длинные волосы, — сказала Брике, поднимаясь. Ее лицо побледнело, кончики пальцев заметно дрожали. — Здесь душно… Пойдемте наверх…

— Погодите, — остановил ее Ларе, также волнуясь. — Мне необходимо переговорить с вами.

Он насильно усадил ее в кресло.

— Мне дурно… Я не привыкла к качке! — воскликнула Брике, порываясь уйти. Но Ларе как бы нечаянно коснулся руками ее шеи, отвернув при этом край колье. Он увидел розовевшие рубцы.

Брике пошатнулась. Ларе едва успел подхватить ее: она была в обмороке.

Придя в себя, Брике с ужасом взглянула на Ларе. Не-сколько долгих мгновений они молча смотрели друг на друга. Брике казалось, что наступил страшный час расплаты за то, что она присвоила себе чужое тело. Затем губы ее дрогнули, и она чуть слышно прошептала:

— Не губите меня!.. Пожалейте…

— Успокойтесь. Я должен узнать эту тайну. — Ларе поднял висевшую, как плеть, руку Брике и сильно сдавил ее. — Признайтесь, это не ваше тело? Откуда оно у вас? Скажите мне всю правду!

— Жан! — попыталась крикнуть Брике, но Ларе зажал ей рот ладонью, прошипев в самое ухо:

— Если вы еще раз крикнете, вы не выйдете из этой комнаты.

Потом, оставив Брике, он быстро запер дверь каюты на ключ и плотно прикрыл раму иллюминатора.

Тогда Брике заплакала, как ребенок. Но Ларе был не-умолим.

— Слезы вам не помогут! Говорите скорее, пока я не потерял терпения!

— Я не виновата ни в чем, — заговорила Брике, всхлипывая. — Меня убили… Но потом я ожила… Одна моя голова… на стеклянной подставке… Это было так ужасно!.. И Тома голова стояла там же… Я не знаю, как это случилось… Профессор Керн, — это он оживил меня… Я просила его, чтобы он вернул мне тело…он обещал… и привез откуда-то вот это тело… — она почти с ужасом посмотрела на свои плечи и руки. — Но когда я увидела мертвое тело, то отказалась… мне было так страшно… Но Керн не послушал. Он усыпил меня, и я проснулась вот с этим телом. Я не хотела оставаться у Керна… Там так страшно… кроме головы Тома там есть еще одна живая голова, и Керн показал ей меня…Я не хотела оставаться у Кернаи убежала в Париж, а потом сюда… я знала, что Керн будет преследовать меня… Умоляю вас, не губите меня, не говорите никому… Теперь я не хочу лишиться тела, оно стало моим… Я никогда не чувствовала такой легкости движений… Только очень сильно болит нога… Но это пройдет… Я не хочу возвращаться к Керну!

Слушая эту бессвязную речь, Ларе думал: «Брике, ка-жется, действительно не виновата. Но этот Керн… Как мог он достать тело Гай и использовать его для такого ужасного эксперимента? Керн! Я слышал об этом имени от Артура. Керн, кажется, был ассистентом его отца. Эта тайна должна быть раскрыта».

— Перестаньте плакать и внимательно выслушайте меня, — строго сказал Ларе. — Я помогу вам, но при одном условии, если и вы никому не скажете о том, что произошло с вами вплоть до настоящего момента. Никому, кроме одного человека, который сейчас придет сюда. Это Артур Доуэль — вы его уже знаете. Вы должны повиноваться мне во всем. Если только вы ослушаетесь, вас постигнет страшная кара. Вы совершили преступление, которое карается смертной казнью. И вам нигде не удастся спрятать вашей головы и присвоенного вами чужого тело. Вас найдут и гильотинируют. Слушайте же меня. Во-первых, успокойтесь. Во-вторых, садитесь за пианино и пойте. Пойте, как можно громче, чтобы было слышно там, наверху. Вам очень весело, и вы не собираетесь подниматься на палубу.

Это было очень странное пение — крик отчаяния, переложенный на мажорный лад.

— Громче, барабаньте по клавишам! Так! Играйте и ждите.

С веселым лицом Ларе поднялся на палубу.

Яхта, наклонившись на правый борт, быстро скользила по легкой волне. Влажный морской ветер освежил Ларе. Он подошел к Артуру Доуэлю и, незаметно отведя его в сторону, сказал:

— Пойдите вниз в каюту и заставьте м-ль Брике повторить вам все, что она сказала мне. А я займу гостей.

— Ну, как вам нравится яхта, мадам? — обратился он к Рыжей Марте и начал вести с нею непринужденный разговор.Жан, развалясь в плетеном кресле, блаженствовал вдали от полиции и сыщиков. Он не хотел больше ни думать, ни наблюдать, он хотел забыть о вечной настороженности. Медленно потягивал он из маленькой рюмки превосходный коньяк, который еще больше усыплял его бдительность. Это было как нельзя более на руку Ларе.

Рыжая Марта также чувствовала себя великолепно. Слыша из каюты пение подруги, она сама в перерывах между фразами присоединяла свой голос к доносившемуся игривому напеву.

Успокоила ли Брике игра, или Артур показался ей менее опасным собеседником, но на этот раз она более связно и толково рассказала ему историю своей смерти и воскресения.

— Вот и все. Ну, разве я виновата? — уже с улыбкой спросила она и спела коротенькую шансонетку «Виновата ли я», повторенную на палубе Мартой.

— Опишите мне третью голову, которая была у профессора Керна, — сказал Доуэль.

— Тома?

— Нет, ту, которой вас показал профессор Керн! Впрочем…

Артур Доуэль торопливо вынул из бокового кармана бумажник, порылся в нем, достал оттуда фотографическую карточку и показал ее Брике.

— Скажите, похож изображенный здесь мужчина на голову моего… знакомого, которую вы видели у Керна.

— Да это совершенно он! — воскликнула Брике. Она даже бросила играть. — Удивительно! И с плечами! Голова с телом… Неужели и ему уже успели пришить тело? Что с вами, мой дорогой? — участливо и испуганно спросила она.

Доуэль пошатнулся. Лицо его побледнело. Но он быстро овладел собой.

— Простите, я, кажется, напугал вас, — сказал он. — У меня иногда бывают такие легкие припадки на сердечной почве. Вот все уже и прошло.

— Но кто этот человек? Он так похож на вас. Ваш брат? — заинтересовалась Брике.

— Кто бы он ни был, вы должны помочь нам разыскать эту голову. Вы поедете с нами. Мы устроим вас в таком укромном уголке, где вас никто не найдет. Когда вы можете ехать?

— Хоть сегодня, — ответила Брике. — А вы… не отнимете у меня мое тело?

Доуэль сразу не понял, потом улыбнулся и ответил:

— Конечно, нет… если только вы будете слушать нас и помогать нам. Идемте на палубу.

— Ну, как наше плавание? — весело спросил он, под-нявшись на палубу. Затем посмотрел на горизонт с видом опытного моряка и, озабоченно покачав головой, сказал:

— Море мне не нравится… Видите эту темноватую полосу у горизонта... Если мы вовремя не вернемся, то…

— О, скорее назад! Я не хочу утонуть! — полушутя-полусерьезно воскликнула Брике.

Никакой бури не предвиделось. Просто Доуэль решил напугать своих сухопутных гостей для того, чтобы скорее вернуться на берег.

Ларе условился с Брике встретиться на теннисной площадке после обеда, «если не будет бури». Они расставались всего на несколько часов.

— Послушайте, Ларе, мы неожиданно напали на след больших тайн, — сказал Доуэль, когда они вернулись в отель. — Знаете ли вы, чья третья голова находится у Керна? Голова моего отца, профессора Доуэля!

Ларе, уже усевшийся на стуле, подскочил, как мяч.

— Голова? Живая голова вашего отца! Но возможно ли это? И это все Керн! О, я растерзаю его! Мы найдем голову вашего отца.

— Боюсь, что мы не застанем ее в живых, — печально ответил Артур. — Отец сам доказал возможность оживления голов, отсеченных от тела, но головы эти жили не более полутора часов, —затем они умирали, потому что кровь свертывалась, искусственные же питательные растворы могли поддержать жизнь еще меньшее время.

Артур Доуэль не знал, что его отец незадолго до смерти изобрел препарат, названный им «Доуэль-217» и переименованный Керном в «Керн 217». Введенный в кровь, этот препарат совершенно устраняет свертывание крови и потому делает возможным более длительное существование головы.

— Но живою или мертвою мы должны разыскать голову отца. Скорее в Париж!

Ларе бросился в свой номер собирать вещи.

В ПАРИЖ!

Наскоропообедав,Ларепобежалнатеннисную площадку.

Несколько запоздавшая Брике была очень обрадована, увидев, что он уже ждет ее.

— А где же ваша ракетка, — разочарованно спросила она его. — Разве вы сегодня не будете учить меня?

Ларе уже в продолжение нескольких дней учил Брике играть в теннис. Она оказалась очень способной ученицей. Но Ларе знал тайну этой способности больше, чем сама Брике: она обладала тренированным телом Анжелики, которая была прекрасной теннисисткой. Когда-то она сама учила Ларе некоторым ударам. И теперь Ларе оставалось только привести в соответствие уже тренированное тело Гай с еще не тренированным мозгом Брике — закрепить в ее мозгу привычные движения тела. Иногда движения Брике были неуверенные, угловатые. Но часто, неожиданно для себя, она делала необычайно ловкие движения. Она, например, чрезвычайно удивила Ларе, когда стала подавать «резаные мячи» — ее никто не учил этому. А этот ловкий и трудный прием был своего рода гордостью Анжелики. И, глядя на движения Брике, Ларе иногда забывал, что играет не с Анжеликой. И именно во время игры в теннис у Ларе возникло нежное чувство к «возрожденной Анжелике», как иногда называл он Брике. Правда, это чувство было далеко от того обожания и преклонения, которым он был преисполнен к Анжелике.

Брике стояла возле Ларе, заслонившись ракеткой от заходящего солнца — один из жестов Анжелики.

— Сегодня мы не будем играть…

— Как жалко! А я бы не прочь поиграть, хотя у меня сильно болит нога, — сказала Брике.

— Идемте со мной. Мы едем в Париж.

— Сейчас?

— Немедленно.

— Но мне же необходимо хоть переодеться и захватить кое-какие вещи…

— Хорошо. Даю вам на сборы сорок минут, и ни минуты больше. Мы заедем за вами в автомобиле. Идите же скорее укладываться.

«Она действительно прихрамывает», — подумал Ларе вслед удаляющейся Брике.

По пути в Париж нога у Брике разболелась не на шутку. Брике лежала в своем купэ и тихо стонала. Ларе успокаивал ее, как умел. Это путешествие еще больше сблизило их. Правда, он ухаживал с такой заботливостью, как ему казалось, не за Брике, а за Анжеликой Гай. Но Брике относила заботы Ларе целиком к себе. Это внимание очень трогало ее.

— Вы такой добрый, — сказала она сентиментально. — Там, на яхте, вы напугали меня. Но теперь я не боюсь вас.

Ларе слегка смутился.

— Чем вы объяснили свой внезапный отъезд вашей подруге? — спросил Ларе, чтобы скорее покончить с неловкостью.

— Ничем! Она привыкла к моим неожиданным поступкам. Впрочем, она с мужем тоже скоро приезжает в Париж. Я хочу ее видеть. Вы, пожалуйста, пригласите ее ко мне. — И Брике дала адрес Рыжей Марты.

Ларе и Артур Доуэль решили поселить Брике в небольшом пустующем доме, принадлежащем отцу Ларе, в конце улицы Гамбетта.Больную уложили в довольно уютной комнате на огромной старинной кровати под балдахином.

Брике вздохнула, откидываясь на горку подушек.

— Вам необходимо пригласить врача и сиделку, — сказал Ларе. Но Брике решительно возражала. Она боялась, что новые люди донесут на нее.С большим трудом Ларе уговорил ее показать ногу своему другу, молодому врачу, и пригласить в сиделки дочь консьержа.

— Этот консьерж служит у нас двадцать лет. На него и на его дочь вполне можно положиться.

Приглашенный врач осмотрел распухшую и сильно покрасневшую ногу, предписал делать компрессы, успокоил Брике и вышел с Ларе в другую комнату.

— Ну, как? — спросил не без волнения Ларе.

— Пока серьезного ничего нет, но следить надо. Я буду навещать ее через день. Больная должна соблюдать абсолютный покой.

Ларе каждое утро навещал Брике. Однажды он тихо вошел в комнату. Сиделки не было. Брике дремала или лежала с закрытыми глазами. Странное дело, ее лицо, казалось, все более молодело. Теперь Брике можно было дать не более двадцати лет. Черты лица как-то смягчились, стали нежнее.

Ларе на цыпочках подошел к кровати, нагнулся, долго смотрел на это лицо и… вдруг нежно поцеловал в лоб. Ларе даже не анализировал, целует ли он «останки» Анжелики, или голову Брике.

Брике медленно подняла веки и посмотрела на Ларе. Бледная улыбка мелькнула на ее губах.

— Как вы себя чувствуете? — спросил Ларе. — Я не разбудил вас?

— Нет, я не спала. Благодарю вас, я чувствую себя хорошо. Если бы не эта боль…

— Доктор говорит, что ничего серьезного. Лежите спокойно, и скоро вы поправитесь…

Вошла сиделка. Ларе кивнул головой и вышел. Брике проводила его нежным взглядом. О, как хотела она скорее поправиться! Кабарэ, танцы, шансонетки, веселые пьяные посетители Ша-Нуара — все это ушло куда-то далеко, потеряло смысл и цену. В сердце ее рождались прекрасные надежды, смутные грезы, мечты…

ЖЕРТВА КЕРНА

В то время как Ларе был всецело поглощен заботами о Брике, Артур Доуэль собирал сведения о доме Керна. От времени до времени друзья совещались с Брике, которая сообщила им все, что знала о доме и людях, населявших его.

Артур Доуэль решил действовать очень осторожно. Прежде всего нужно узнать, где живет м-ль Лоран. Если она не заодно с Керном, то во многом могла помочь.

Разузнать адрес Лоран не представляло большого труда. Но когда Доуэль посетил квартиру, его ждало разочарование. Вместо Лоран он застал только ее мать, заплаканную, недоверчивую, убитую горем.

— Могу я увидеть м-ль Лоран? — спросил он.

Старуха с недоумением посмотрела на него.

— Мою дочь… Разве вы не знаете?.. А с кем я имею честь говорить и зачем вам нужна моя дочь?

— Моя фамилия Радье, — сказал Артур Доуэль. — Я —медик из провинции, вчера только приехал из Тулона. Когда-то я был знаком с одной из подруг м-ль Лоран по университету. Уже здесь, в Париже, я случайно встретил эту подругу и узнал от нее, что м-ль Лоран работает у профессора Керна.

— А как фамилия университетской подруги моей дочери?

— Фамилия? Риш!

— Риш! Риш!.. Не слыхала такой, — заметила Лоран и уже с явным недоверием спросила: — А вы не от Керна?

— Нет, я не от Керна, — с улыбкой ответил Артур. — Но очень хотел бы познакомиться с ним. Дело в том, что он работает в той области, которой я очень интересуюсь. Мне известно, что ряд опытов, и самых интересных, он производит на дому. Но он очень замкнутый человек и никого не желает пускать в свое святая святых.

Старушка Лоран решила, что это похоже на правду: поступив на работу к профессору Керну, дочь говорила, что он живет очень замкнуто и никого не принимает.

— «Чем же он занимается?» — спросила она у дочери, и получила неопределенный ответ: «Всякими научными опытами».

— И вот, — продолжал Доуэль, — я решил познако-миться сначала с м-ль Лоран и посоветоваться с ней, как мне вернее достигнуть цели. Она могла бы подготовить почву, предварительно поговорить с профессором Керном, познакомить меня с ним и ввести в дом.

Вид молодого человека располагал к доверию. М-м Лоран слишком долго оставалась одна со своим горем и теперь, забыв о всякой осторожности, рассказывала своему гостю все—как ее дочь неожиданно прислала письмо о том, что работа заставляет ее остаться некоторое время в доме Керна для ухода за тяжелобольными; как она, мать, делала бесплодные попытки повидаться с дочерью в доме Керна; как волновалась; как, наконец, Керн сообщил ей, что ее дочь заболела нервным расстройством и отвезена в больницу для душевнобольных.

— Я ненавижу этого Керна, — говорила старушка, вытирая платком слезы. — Это он довел мою дочь до сумасшествия. «Нет, в этом доме не может быть сообщников Керна», — подумал Артур Доуэль. Он решил больше не скрывать истинной цели своего прихода.

— Сударыня, — сказал он, — я теперь откровенно признаюсь, что имею не меньше оснований ненавидеть Керна. Мне нужна была ваша дочь, чтобы свести с Керном кое-какие счеты и… обнаружить его преступления…

Мадам Лоран вскрикнула.

— О, не беспокойтесь, ваша дочь не замешана в этих преступлениях.

— Моя дочь скорее умрет, чем совершит преступле-ние, — гордо ответила Лоран.

— Я хотел воспользоваться услугами м-ль Лоран, но теперь вижу, что ей самой необходимо оказать услугу. Я имею основания предполагать, что ваша дочь не сошла с ума, а заключена в сумасшедший дом профессором Кер-ном…

— Но почему? За что?

— Именно потому, что ваша дочь скорее умрет, чем совершит преступление, как изволили вы сказать. Очевидно, она была опасна для Керна.

— Но о каких преступлениях вы говорите?

АртурДоуэльещенедостаточнозналЛораниопасался

ее старушечьей болтливости, а потому решил не раскрывать всего.

— Керн делал незаконные операции. Будьте добры сказать, в какую больницу отправлена Керном ваша дочь?

Взволнованная Лоран едва собралась с силами, чтобы продолжать связно говорить. Прерывая свои слова рыданиями, она ответила:

— Керн долго не хотел мне этого сообщать. К себе в дом он не пускал меня. Когда мое терпение истощилось, я написала ему, что подам на него жалобу, если он сейчас же не ответит, где моя дочь. И тогда он сообщил адрес больницы. Она находится в окрестностях Парижа, в Ско. Больница принадлежит частному врачу Равино. Ох, я ездила туда! Но меня даже не пустили во двор. Это настоящая тюрьма, обнесенная каменной стеной… «У нас такие порядки, — ответил мне привратник, — что родных мы никого не пускаем, хотя бы и родную мать».

— Я все же постараюсь повидаться с вашей дочерью. Может быть, мне удастся и освободить ее.

Артур тщательно записал адрес и откланялся.

— Я сделаю все, что только будет возможно. Поверьте мне, что я заинтересован в этом так же, как если бы м-ль Лоран была моей сестрой.

И, напутствуемый всяческими советами и добрыми пожеланиями, Доуэль вышел из комнаты.

Артур решил немедленно повидаться с Ларе. Его друг целые дни проводил с Брике, и Доуэль направился на улицу Гамбетты. Возле домика стоял автомобиль Ларе.

Доуэль быстро поднялся на второй этаж и вошел в гостиную.

— Артур, какое несчастье! — встретил его Ларе. Он был чрезвычайно расстроен.

— В чем дело, Ларе?

— Она бежала!..

— Кто?

— М-ль Брике, конечно!

— Бежала? Но почему? Говорите же, наконец, толком!

Но нелегко было заставить Ларе говорить. Он продолжал метаться, вздыхать, охать. Прошло не менее десяти минут, пока Ларе заговорил:

— Вчера м-ль Брике жаловалась на усиливающиеся боли в ноге. Я вызвал врача. Он осмотрел ногу и сказал, что положение резко ухудшилось. Началась гангрена. Необходима операция. Врач не брался оперировать на дому и настаивал на том, чтобы больную немедленно перевезли в больницу. Но м-ль Брике ни за что не соглашалась. Она боялась, что в больнице обратят внимание на шрамы на ее шее. Она плакала и говорила, что должна вернуться к Керну. Керн предупреждал ее, что ей необходимо остаться у него до полного «выздоровления». Она не послушалась его, и теперь жестоко наказана. И она верит Керну как хирургу. «Если он сумел воскресить меня из мертвых и дать новое тело, то может вылечить и мою ногу. Для него это пустяк. В крайнем случае, он может приделать мне новую ногу…». Все мои уговоры не приводили ни к чему. Я не хотел отпускать ее к Керну. И я решил применить хитрость. Я сказал, что сам отправлю ее к Керну, предполагая перевезти в больницу. Но мне необходимо было принять меры к тому, чтобы тайна «воскресения» Брике в самом деле не вскрылась ранее времени, — я не забывал о вас, Артур. И я уехал на час, не более, чтобы сговориться со знакомыми врачами. И, вот, возвратившись, я Брике уже не застал. Она бежала к Керну.

Ларе подал Артуру листок бумаги, на котором карандашом, наспех было написано несколько слов:

«Ларе, простите меня, я не могла поступить иначе. Я возвращаюсь к Керну. Не навещайте меня. Керн поставит меня на ноги, как уже сделал это раз. До скорого свиданья, — эта мысль утешает меня».

— Даже подписи нет!

— Обратите внимание, — сказал Ларе, — на почерк. Это почерк Анжелики, хотя несколько измененный. Так могла бы написать Анжелика, если бы она писала в сумерки или у нее болела рука: более крупно, более размашисто.

— Но все-таки, как это произошло? Как она могла бе-жать?

— Увы, она бежала от Керна, чтобы теперь бежать от меня к Керну. Когда я приехал сюда и увидел, что клетка опустела, я едва не убил сиделку. Но она объяснила, что сама была введена в заблуждение. Брике, с трудом поднявшись, подошла к телефону и вызвала меня. Это была хитрость. Меня она не вызывала. Поговорив по телефону, Брике заявила сиделке, что я, как будто, все устроил, и прошу ее немедленно ехать в больницу. И Брике попросила сиделку вызвать автомобиль, затем с ее помощью добралась до автомобиля и укатила, отказавшись от услуг сиделки. И сиделка была в полной уверенности, что все делается по моему распоряжению и с моего ведома.

—Артур! — вдруг крикнул Ларе, вновь приходя в волнение. — Я еду к Керну немедленно. Я не могу ее оставить там. Я уже вызвал по телефону мой автомобиль. Едем со мною, Артур!

Артур прошелся по комнате. Какое неожиданное осложнение!

— Послушайте, мой друг, — сказал Артур, опустив руки на плечи художника. — Теперь нам необходимо крепко взять себя в руки и воздержаться от опрометчивых поступков. Следует ли нам тревожить прежде времени зверя в его берлоге? Как вы полагаете, расскажет ли Брике Керну о том, как она бежала от него, о нашем знакомстве с нею и о том, что мы многое узнали о Керне?

— Могу поручиться, что она ничего не скажет, — убежденно ответил Ларе. — Она дала мне слово там, на яхте, и неоднократно повторяла, что сохранит тайну. Теперь она выполнит это не только под влиянием страха, но… и по другим мотивам.

Артуру были понятны эти мотивы.

«Несчастный романтик, — везет ему на трагическую любовь. На этот раз он теряет не только Анжелику, но и вновь зарождающуюся любовь. Однако, не все потеряно».

— Будьте терпеливы, Ларе, — сказал Доуэль. — Наши цели сходятся. Соединим наши усилия и будем вести осторожную игру. У нас два пути: или нанести Керну немедленный удар, или же постараться сначала окольными путями узнать о судьбе головы моего отца и о Брике. После того, как Брике убежала от Керна, он должен держаться настороже. Если он еще не уничтожил головы моего отца, то, вероятно, хорошо скрыл ее. Уничтожить же голову можно в несколько минут. Если только полиция начнет стучаться в его дверь, он уничтожит все следы преступления прежде, чем откроет дверь. И мы ничего не найдем. Не забудьте, Ларе, что Брике —тоже «следы преступления». Керн совершал незаконные операции. Мало этого: он незаконно похитил тело Анжелики. А Керн — человек, который не остановится ни перед чем. Ведь осмелился же он, тайно от всех, оживить голову моего отца. Я знаю, что отец разрешил в завещании анатомировать его тело, но я никогда не слыхал, чтобы он соглашался на опыт с оживлением своей головы. Почему Керн скрывает от всех — даже от меня — о существовании головы? Для чего она нужна ему? И для чего нужна ему Брике? Быть может, он занимается вивисекцией над людьми, и Брике для него сыграет роль кролика?

— Тем более ее надо скорее спасти, — горячо возразил Ларе.

— Да, спасти, но не ускорить ее смерть. А наш визит к Керну может ускорить этот роковой конец.

— Но что же делать?

— Идти вторым, более медленным путем. Постараемся, чтобы и этот путь был возможно короче. Мари Лоран нам может дать гораздо более полезные сведения, чем Брике. Лоран знает расположение дома, она ухаживала за головами. Быть может, она говорила с моим отцом… то есть с его головой.

— Так давайте скорее к Лоран!

— Увы, ее тоже необходимо сначала освободить.

— Она у Керна?

— В больнице. Очевидно, в одной из тех больниц, где захорошиеденьгидержатвзаперти таких же больных людей,

как мы с вами. Нам придется немало поработать, Ларе. — И Доуэль рассказал своему другу о своем свидании с матерью Лоран.

— Проклятый Керн! Он сеет вокруг себя несчастье и ужасы. Попадись он мне…— погрозил кулаком Ларе.

— Постараемся, чтобы он попался. И первый шаг к этому — нам надо повидаться с Лоран.

— Я немедленно еду туда.

— Это было бы неосторожно. Нам лично нужно показываться только в тех случаях, когда ничего другого не остается. Пока будем использовать других людей. Надо найти верного человека, который отправился бы в Ско, завел знакомство с санитарами, сиделками, поварами, привратниками, — с кем окажется возможным. Если удастся подкупить хоть одного, дело будет наполовину сделано.

Ларе не терпелось. Ему самому хотелось немедленно приступить к действиям, но он подчинялся более рассудительному Артуру и, в конце концов, примирился с политикой осторожных действий.

— Но кого же мы пригласим? О, Шауб! Молодой ху-дожник, недавно приехавший из Австралии. Мой приятель, прекрасный человек, отличный спортсмен. Для него поручение будет тоже своего рода спортом. Чорт возьми, — выбранился Ларе, — почему я сам не могу взяться за это?

— Это так романтично, — с улыбкой заметил Доуэль.

ЛЕЧЕБНИЦА РАВИНО

Шауб, молодой человек двадцати двух лет, розоволицый блондин атлетического сложения, принял предложение «заговорщиков» с восторгом. Его не посвящали пока во все подробности, но сообщили, что он может оказать друзьям огромную услугу. И он весело кивнул головой, не спросив даже Ларе, нет ли во всей этой истории чего-нибудь предосудительного: он верил в честность Ларе и его друга.

— Великолепно! — воскликнул Шауб. — Я еду в Ско немедленно. Этюдный ящик послужит прекрасным оправданием появления нового человека в маленьком городишке. Я буду писать портреты санитаров и сиделок. Если они будут не очень безобразны, я даже немножко поухаживаю за ними.

— Вы должны даже предложить руку и сердце, если это потребуется, — сказал Ларе с воодушевлением.

— Для этого я недостаточно красив, — скромно заметил молодой человек. — Но свои бицепсы я охотно пущу в дело, если будет необходимо.

Новый союзник отправился в путь.

— Помните же, действуйте с возможной скоростью и предельной осторожностью, — дал ему Доуэль последний совет.

Шауб обещал приехать через три дня. Но уже на другой день вечером он, очень расстроенный, явился к Ларе.

— Невозможно, — сказал он, беспомощно разведя руками. — Это не больница, а тюрьма, обнесенная каменной стеной. И за эту стену не выходит никто из служащих. Все продукты доставляются подрядчиками, которых не пускают даже во двор.

Заведующий хозяйством у ворот принимает продукты… Я кружил около этой тюрьмы, как волк вокруг овчарни. Но мне не удалось даже одним глазом заглянуть за каменную ограду.

Ларе был разочарован и раздосадован.

— Я надеялся, — сказал он с плохо скрытым раздражением, — что вы проявите большую изобретательность и находчивость, Шауб.

— Не угодно ли вам самим проявить эту изобретательность! — ответил не менее раздраженно Шауб. — Я не оставил бы своих попыток так скоро. Но мне случайно удалось познакомиться с одним местным художником, который хорошо знает город и обычаи лечебницы. Он сказал мне, что это совершенно особоезаведение. Много преступлений и тайн хранит оно за своими стенами. Наследники помещают туда богатых родственников, которые слишком долго зажились и не желают умирать, объявляют их душевнобольными и устанавливают над ними опеку. Опекуны несо-вершеннолетних отправляют туда же своих опекаемых перед наступлением их совершеннолетия, чтобы продолжать «опекать», свободно распоряжаясь их капиталами. Это тюрьма для богатых людей, пожизненное заключение для несчастных жен, мужей, престарелых родителей и опекаемых. Владелец лечебницы — он же главный врач —получает колоссальные доходы от заинтересованных лиц. Весь штат хорошо оплачивается. Здесь бессилен даже закон, от вторжения которого охраняет уже не каменная стена, а золото. Здесь все держится на подкупе. Согласитесь, что при таких условиях я мог просидеть в Ско целый год и ни на один сантиметр не продвинуться в больницу.

— Надо было не сидеть, а действовать, — сухо заметил Ларе.

Шауб демонстративно поднял свою ногу и указал на порванные внизу брюки.

— Действовал, как видите, — с горькой иронией сказал он. — Прошлую ночь попытался перелезть через стену. Для меня это нетрудное дело. Но не успел я спрыгнуть по ту сторону стены, как на меня набросились огромные доги, — и вот результат… Не обладай я обезьяньим проворством и ловкостью, меня разорвали бы на куски… Тотчас по всему огромному саду послышалась перекличка сторожей, замелькали зажженные электрические фонари… Но этого мало.

Когда я уже перебрался обратно, тюремщики выпустили своих собак за ворота. Животные выдрессированы точно так же, как дрессировали в свое время собак на южно-американских плантациях для поимки беглых негров… Ларе, вы знаете, сколько призов я взял в состязаниях на быстроту бега. Если бы я всегда бегал так, как улепетывал минувшей ночью, спасаясь от проклятущих псов, я был бы чемпионом мира. Довольно вам сказать, что я без особого труда вскочил на подножку попутного автомобиля, мчавшегося по дороге со скоростью по крайней мере двадцати пяти километров в час, и только это спасло меня!

— Но что же теперь делать? — воскликнул Ларе, ероша волосы. — Придется вызвать Артура. —И он устремился к телефону.

Через несколько минут Артур уже пожимал руки своих друзей.

— Этого надо было ожидать, — сказал он, узнав о не-удаче. — Керн умеет хоронить свои жертвы в надежных местах. Что же нам теперь остается делать? — повторил он вопрос Ларе. — Идти напролом, действовать тем же оружием, что и Керн, — подкупить главного врача и…

— Я не пожалею отдать все мое состояние! — воскликнул Ларе.

— Боюсь, что его будет недостаточно.

— Но мое состояние…

— Очень крупное, я знаю. Нодело в том, что коммерческое предприятие почтенного доктора Равино зиждется на огромных кушах, которые он получает от своих клиентов, с одной стороны, и на том доверии, которое питают к нему его клиенты, вполне уверенные, что уж если Равино получил хорошую взятку, то ни при каких условиях он не продаст их интересов. Равино не захочет подорвать свое реноме и тем самым пошатнуть все основы своего предприятия. Вернее, он сделал бы это, если бы мог сразу получить такую сумму, которая равнялась бы всем его будущим доходам лет на двадцать вперед. А на это, боюсь, не хватит средств, да-же если бы мы все сложили наши капиталы. Равино имеет дело с миллионерами, не забывайте этого. Гораздо проще и дешевле было бы подкупить кого-нибудь из его служащих помельче. Но все несчастье в том, что Равино следит за своими служащими не меньше, чем за заключенными. Шауб прав. Я сам наводил кое-какие справки о лечебнице Равино. Легче постороннему человеку проникнуть в каторжную тюрьму и устроить побег, чем проделать то же в тюрьме Равино.

Он принимает к себе на службу с большим разбором, в большинстве случаев людей, не имеющих родных. Иногда не брезгует он и теми, кто не поладил с законом и желает скрыться от бдительного ока полиции. Он платит хорошо, но берет обязательство, что никто из служащих не будет выходить за пределы лечебницы во время службы, а время это определяется в десять и двадцать лет, не меньше.

— Но где же он найдет таких людей, которые добро-вольно решились бы на такое почти пожизненное лишение свободы? — спросил Ларе.

— Находит. Многих соблазняет мысль обеспечить себя на старость. Большинство загоняет нужда. Но, конечно, выдерживают не все. У Равино случаются, —хотя и очень редко, раз в несколько лет, — побеги служащих. Не так давно один из них, истосковавшись по свободной жизни, бежал. В тот же день его труп нашли в окрестностях Ско. Полиция Ско на откупу у Равино. Был составлен протокол о том, что служащий покончил жизнь самоубийством. Равино взял труп и перенес к себе в лечебницу. Об остальном можно догадаться. Равино, вероятно, показал труп своим служащим и произнес соответствующую речь, намекая на то, что такая же судьба ждет всякого нарушителя договора. Вот и все.

Ларе был ошеломлен.

— Откуда у вас такая информация?

Артур Доуэль самодовольно улыбнулся.

— Ну вот, видите, — сказал повеселевший Шауб. — Я же говорил вам, что я не виноват.

— Представляю, как весело живется в этом проклятом месте Лоран. Но что же нам предпринять, Артур? Взорвать стены динамитом? Сделать подкоп?

Артур уселся в кресло и задумался. Друзья молчали, поглядывая на него.

— Эврика! — вдруг вскрикнул Доуэль.

СУМАСШЕДШИЕ

Небольшая комната с окном в сад. Серые стены. Серая кровать, застланная светло-серым пушистым одеялом. Белый столик и два белых стула.

Лоран сидит у окна. Луч солнца золотит ее русые волосы. Она очень похудела и побледнела.

Из окна видна аллея, по которой прогуливаются группы больных. Между ними мелькают белые с черной каймой халаты сестер.

— Сумасшедшие… — тихо говорит Лоран, глядя на гуляющих больных. — И я сумасшедшая… Какая нелепость! Вот все, чего я достигла…

Она сжала руки, хрустнув пальцами.

Как это произошло? Керн вызвал ее в кабинет и сказал:

— Мне нужно поговорить с вами, м-ль Лоран. Вы помните наш первый разговор, когда вы пришли сюда, желая получить работу?

Она кивнула головой.

— Вы обещали молчать обо всем, что увидите и услышите в этом доме, не так ли?

— Да.

— Повторите же сейчас это обещание и можете идти навестить свою мамашу. Видите, как я доверяю вашему слову.

Керн удачно нашел струну, на которой играл. Лоран была чрезвычайно смущена. Несколько минут она молчала. Лоран привыкла исполнять данное слово, но после того, что она узнала здесь… Керн видел ее колебания, и с тревогой следил за исходом ее внутренней борьбы.

— Да, я дала вам обещание молчать, — сказала она, наконец, тихо, но твердо. — Но вы обманули меня. Вы многое скрыли от меня. Если бы вы сразу сказали всю правду, я не дала бы вам такого обещания.

— Значит, вы считаете себя свободной от этого обещания?

— Да.

— Благодарю за откровенность. С вами хорошо иметь дело уже потому, что вы, по крайней мере, не лукавите. Итак, мадемуазель Лоран, при первой же возможности вы пойдете и донесете на меня. Вам должно быть известно, какие это будет иметь для меня последствия. Меня казнят. Больше того, мое имя будет опозорено.

— Об этом вам нужно было подумать раньше, — ответила Лоран.

— Послушайте, м-ль, — продолжал Керн, как бы не расслышав ее слов. — Отрешитесь вы от своей узкоморальной точки зрения. Поймите, если бы не я, профессор Доуэль давно сгнил бы в земле или сгорел в крематории. Стала бы его работа. То, что сейчас делает голова, ведь это, в сущности, посмертное творчество. И это создал я. Согласитесь, что при таком положении я имею некоторые права на «продукцию» головы Доуэля. Больше того, без меня Доуэль — его голова — не смогла бы осуществить свои открытия. Вы знаете, что мозг не поддается оперированию и сращиванию. И, тем не менее, операция «сращения» головы Брике с телом удалась прекрасно. Спинной мозг, проходящий через шейные позвонки, сросся. Над разрешением этой задачи работали голова Доуэля и руки Керна. А эти руки, — Керн протянул руки, глядя на них, — тоже чего-нибудь стоят. Они спасли не одну сотню человеческих жизней и спасут еще много сотен, если только вы не занесете над моей головой меч возмездия. Но и это еще не все. Последние наши работы должны произвести переворот не только в медицине, но и в жизни всего человечества. Отныне медицина может восстановить угасшую жизнь человека. Сколько великих людей можно будет воскресить после их смерти, продлить им жизнь на благо человечества! Я удлиню жизнь гения, верну детям отца, жене — мужа. Впоследствии такие операции будет совершать рядовой хирург. Сумма человеческого горя уменьшится…

— За счет других несчастных.

— Пусть так, но там, где плакали двое, будет плакать один. Там, где было два мертвеца, будет один. Разве это не великие перспективы? И что в сравнении с этим представляют мои личные дела, пусть даже преступления? Какое дело больному до того, что на душе хирурга, спасающего его жизнь, лежит преступление? Вы убьете не только меня, вы убьете тысячи жизней, которые в будущем я мог бы спасти. Подумали ли вы об этом? Вы совершите преступление, в тысячу раз большее, чем совершил я, если только я со-вершил его. Подумайте же еще раз и скажите мне ваш ответ. Теперь идите. Я не буду торопить вас.

— Я уже дала вам ответ! Жребий брошен! — сказала Лоран и вышла из кабинета.

То, чего Лоран ждала, случилось скорее, чем она предполагала.

Погасив на ночь свет, она улеглась в кровать. Нервы ее были напряжены, и она долго не могла уснутьВдруг послышался какой-то шорох за шкапом. Этот шорох больше удивил, чем испугал ее. Дверь в ее комнату была заперта на замок.

Дальнейшее произошло с необычайной быстротой. Чьи-то шаги быстро приблизились к кровати. Лоран испуганно приподнялась на локтях, но в то же мгновение чьи-то сильные руки придавили ее к подушке и прижали к лицу маску с хлороформом.

«Смерть!..» — мелькнуло в ее мозгу, и, затрепетав всем телом, она инстинктивно рванулась.

— Спокойнее, — услышала она голос Керна, совсем такой же, как во время обычных операций, а затем потеряла сознание.

Пришла в себя она уже в лечебнице…

Первые две недели Лоран не разрешали даже выходить в большой тенистый сад, где гуляли «тихие» больные. Тихими здесь называли тех, ктоне протестовал против заключения, не доказывал врачам, что он совершенно здоров, не грозил разоблачениями и не делал попыток к бегству. Во всей лечебнице было не больше десятка процентов действительно душевнобольных, да и тех свели с ума уже в больнице. Для этой цели у Равино была выработана сложная сис-тема «психического отравления».

«ТРУДНЫЙ СЛУЧАЙ В ПРАКТИКЕ»

Для доктора Равино Мари Лоран была «трудным случаем в практике». Правда, за время ее работы у Керна нервная система Лоран была сильно истощена, но воля не поколеблена. За это дело и взялся Равино.

Сначала он не принимался за «обработку психики» Лоран вплотную, а только издали внимательно изучал ее. Профессор Керн еще не дал доктору Равино определенных директив относительно Лоран: свести ее преждевременно в могилу или свести с ума. Последнего, во всяком случае, в большей или меньшей степени, требовала сама система психиатрической «лечебницы» Равино, обладавшего большим опытом и недюжинными способностями психиатра.

Эта система доктора Равино чувствовалась даже во внешнем оформлении больницы. На всем лежал мрачный оттенок. В саду деревья только хвойные, с темной зеленью. Деревянные скамьи без спинок окрашены в темно-серый цвет. Но особенно поразили Лоран цветники. Клумбы были сделаны наподобие могил, а среди цветов преобладали темно-синие, почти черные анютины глазки, окаймленные по краям, как белой траурной лентой, ромашками. Темные туи дополняли картину.

«Настоящее кладбище. Здесь невольно должны рож-даться мысли о смерти. Но меня не проведете, господин Равино, я отгадала ваши секреты, и ваши „эффекты“ не застанут меня врасплох», — подбадривала себя Лоран.

Однажды в дверь ее комнаты постучали. Лоран решила не отвечать. Тогда дверь, не имевшая внутренних запоров, открылась, и на пороге показался доктор Равино.

Его голова по обыкновению была откинута назад, глаза, круглые и внимательные, смотрели сквозь толстые стекла пенснэ, черные усы и эспаньолка шевелились вместе с губами, как усики таракана.

— Простите, что вошел без разрешения. Мои врачебные обязанности дают некоторые права… Однако, почему же вы не говорите: «Войдите, пожалуйста, простите, что я не пригласила вас. Я задумалась и не слыхала вашего стука…», или что-нибудь в этом роде?

— Нет, я слышала ваш стук, но не отвечала потому, что мне хотелось остаться одной.

— Правдиво, как всегда! — иронически сказал Равино.

— Правдивость — плохой объект для иронии, — с некоторым раздражением заметила Лоран.

«Клюет», — весело подумал Равино. Он бесцеремонно уселся против Лоран и уставил на нее свои рачьи глаза. Лоран старалась выдержать этот взгляд, в конце концов ей стало неприятно, и она опустила веки, слегка покраснев от досады на себя.

— Вы полагаете, — произнес Равино тем же ирониче-ским тоном, — что правдивость — плохой объект для иронии… А я думаю, что самый подходящий. Если бы вы были такой правдивой, какой себя считаете, вы бы выгнали меня вон, потому что вы ненавидите меня, а между тем стараетесь сохранить любезную улыбку гостеприимной хозяйки.

— Это… только вежливость, привитая воспитанием, — сухо ответила Лоран.

— А если бы не вежливость, то выгнали бы? — И Равино вдруг засмеялся неожиданно высоким, лающим смехом. — Отлично. Очень хорошо. Из вежливости, стало быть, мы можем поступаться правдивостью… Это раз, — и он загнул один палец. — Сегодня я спросил вас, как вы себя чувствуете, и получил ответ: «Прекрасно», хотя по вашим глазам видел, что вам впору удавиться. Следовательно, вы и тогда солгали. Из вежливости?

Лоран не знала, что сказать. Она должна была или еще раз солгать, или же сознаться в том, что решила скрывать свои чувства. И она молчала.

— Я помогу вам, м-ль Лоран, — продолжал Равино. — Это была, если так можно выразиться, маскировка самосохранения. Да или нет?

— Да, — вызывающе ответила Лоран.

— Итак, вы лжете во имя приличия — раз, вы лжете во имя самосохранения — два. Если продолжить этот разговор, боюсь, что у меня не хватит пальцев. Например, вы лжете еще из жалости. Разве вы не писали успокоительные письма матери?

Лоран была поражена. Неужели Равино известно все? Да, ему действительно было все известно. Это также входило в его систему. Он требовал от своих клиентов, поставляющих ему мнимых больных, полные сведения как о причинах их помещения в его больницу, так и обо всем, что касалось самих пациентов. Клиенты знали, что это необходимо в их же интересах, и не скрывали от Равино самых ужасных тайн.

— Вы лгали профессору Керну во имя поруганной справедливости и желая наказать порок. Вы лгали во имя правды. Горький парадокс! И если подсчитать, то окажется, что ваша правда все время питалась ложью.

Равино метко бил в цель. Лоран была подавлена. Ей самой как-то не приходило в голову, что ложь играла такую огромную роль в ее жизни.

— Вот и подумайте, моя праведница, на досуге о том, сколько вы нагрешили. И чего вы добились своей правдой? Я скажу вам: вы добились вот этого самого пожизненного заключения. И никакие силы не выведут вас отсюда — ни земные, ни небесные. А ложь? Если уважаемого профессора Керна считать исчадием ада и отцом лжи, то он ведь продолжает прекрасно существовать.

Равино, не спускавший глаз с Лоран, внезапно замолчал. «На первый раз довольно. Заряд дан хороший», — с удовлетворением подумал он. И, не прощаясь, вышел.

Лоран даже не заметила его ухода. Она сидела, закрыв лицо руками.

С этого вечера Равино каждый вечер являлся к ней, чтобы продолжать свои иезуитские беседы. Лоран страдала искренне и глубоко. На четвертый день она не выдержала и, поднявшись, с пылающимищеками, крикнула:

— Уходите отсюда!

Эта сцена доставила Равино истинное удовольствие.

— Вы делаете успехи, — ухмыльнулся он, не двигаясь с места. — Вы становитесь правдивее, чем раньше.

— Уйдите! — задыхаясь, повторила Лоран.

«Великолепно, скоро драться будет», — подумал доктор и удалился, весело насвистывая.

Лоран, правда, еще не дралась и, вероятно, способна была бы драться только при полном помрачении сознания. Но ее психическое здоровье подвергалось огромной опасности. Оставаясь наедине с собой, она с ужасом сознавала, что надолго ее не хватит.

А Равино не упускал ничего, что могло бы ускорить развязку. По вечерам Лоран начали преследовать звуки жалобной песни, исполняемой на неизвестном ей инструменте. Как будто где-то рыдала виолончель, иногда звуки поднимались до верхних регистров скрипки, потом вдруг, без перерыва, изменялась не только высота, но и тембр, и звучал уже как бы человеческий голос, чистый, прекрасный, но бесконечно печальный. Ноющая мелодия, совершая своеобразный круг, повторялась без конца.

— От этого с ума сойти можно, — шептала Лоран. Она начала напевать сама, старалась говорить с собой вслух, чтобы заглушить музыку, но ничего не помогало. Даже во сне эта музыка преследовала ее.

Она не могла дождаться утра и спешила убежать в парк, но мелодия уже превратилась в навязчивую идею. Лоран действительно начинала слышать незвучавшую музыку. И только крики, стоны и смех гуляющих в парке умалишенных несколько заглушали ее.

НОВЕНЬКИЙ

Постепенно Мари Лоран дошла до такого расстройства нервов, что впервые в своей жизни стала помышлять о самоубийстве. На одной из прогулок она начала обдумывать способ покончить с собой и так углубилась в эти мысли, что не заметила сумасшедшего, который подошел близко к ней и, преграждая дорогу, сказал:

— Те хороши, которые не знают о неведомом. Все это, конечно, сантиментальность…

Лоран вздрогнула от неожиданности и посмотрела на больного. Он был одет, как все, в серый халат. Шатен, высокого роста, с красивым, породистым лицом, он сразу привлек ее внимание.

«По-видимому, новенький, — подумала она. — Брился в последний раз не более пяти дней тому назад. Но почему его лицо напоминает мне кого-то?..»

И вдруг молодой человек быстро прошептал:

— Я знаю вас, вы —м-ль Лоран. Я видел ваш портрет у вашей матери.

— Откуда вы знаете меня? Кто вы? — спросила удив-ленно Лоран.

— В мире — очень мало. Я брат моего брата. А брат мой — я! — громко крикнул молодой человек.

Мимо прошел санитар, искоса внимательно поглядывая на него.

Когда санитар удалился, молодой человек пробормотал скороговоркой:

— Я —Артур Доуэль, сын профессора Доуэля. Я не безумный, и представился безумным только для того, чтобы…

Санитар опять приблизился к ним.

Артур вдруг отбежал от Лоран с криком:

— Вот мой покойный брат! Ты — я, я — ты. Ты вошел в меня после смерти. Мы были двойниками, но умер ты, а не я.

И Доуэль погнался за каким-то меланхоликом, испуганным этим неожиданным нападением. Санитар кинулся вслед за ними, желая защитить маленького хилого меланхолика от буйного больного. Когда они добежали почти до конца парка, Доуэль, оставив свою жертву, повернул обратно к Лоран. Он бежал быстрее санитара. Минуя Лоран, замедлил бег и докончил фразу:

— Я явился сюда, чтобы спасти вас. Будьте готовы сегодня ночью к побегу. — И, отскочив в сторону, заплясал вокруг какой-то ненормальной старушки, которая не обращала на него ни малейшего внимания. Потом он сел на скамью, опустил голову и задумался.

Он так хорошо разыграл свою роль, что Лоран недоумевала, действительно ли Доуэль только симулирует сумасшествие. Но надежда уже закралась в ее душу. Что молодой человек был сыном профессора Доуэля, она не сомневалась. Сходство его с отцом бросалось теперь в глаза, хотя серый больничный халат и небритое лицо значительно «обезличивали» Доуэля. И потом, он узнал ее по портрету. Очевидно, он был у ее матери. Все это было похоже на правду. Так или иначе, Лоран решила в эту ночь не раздеваться и ожидать своего неожиданного спасителя.

Надежда на спасение окрылила ее, придала ей новые силы. Она вдруг как будто проснулась после страшного кошмара. Даже назойливая песня стала звучать тише, уходить вдаль, растворяться в воздухе. Лоран глубоко вздохнула, как человек, выпущенный на свежий воздух из мрачного подземелья. Жажда жизни вдруг вспыхнула в ней с необычайной силой. Она хотела смеяться от радости. Но теперь более, чем когда-либо, ей необходимо было соблюдать осторожность.

Когда гонг прозвонил к завтраку, она постаралась сделать унылое лицо — обычное выражение в последнее время — и направилась к дому.

ПОБЕГ

Это была самая томительная ночь из всех, проведенных Лоран в больнице доктора Равино. Минуты тянулись бесконечно и нудно, как доносившаяся в комнату знакомая музыка.

Лоран нервно прохаживалась от окна к двери. Из коридора послышались крадущиеся шаги. У нее забилось сердце. Забилось и замерло: она узнала шаги дежурной сиделки, которая подходила к двери, чтобы заглянуть в волчок. Двухсотсвечовая лампа не гасла в комнате всю ночь. «Это помогает бессоннице», — решил доктор Равино. Лоран поспешнолегла в кровать, не раздеваясь, прикрылась одеялом и притворилась спящей. И с ней случилось необычайное: она, не спавшая в продолжение многих ночей, сразу уснула, утомленная до последней степени всем пережитым. Она спала всего одну минуту, но ей показалось, что прошла целая ночь. Испуганно вскочив, она подбежала к двери и вдруг столкнулась с входящим Артуром Доуэлем. Он не обманул. Она едва удержалась, чтобы не вскрикнуть.

— Скорей, — шептал он. — Сиделка спит. Идем.

Они выскользнули в коридор, шмыгнули мимо уснув-шей сиделки и вышли из дома.

— В парке дежурят сторожа, но мы прокрадемся мимо них… — быстро шептал Доуэль, увлекая Лоран в глубину парка.

— Но собаки…

— Я все время кормил их остатками от обеда, и они знают меня. Я здесь уже несколько дней, но избегал вас, чтобы не навлечь подозрения.

Парк тонул во мраке. Но у каменной стены на некотором расстоянии друг от друга, как вокруг тюрьмы, были расставлены горящие фонари.

— Вот там есть заросли… туда…

Внезапно Доуэль лег на траву,увлекая за собой Лоран. Один из сторожей близко прошел мимо беглецов. Когда сторож удалился, они начали пробираться к стене.

Где-то заворчала собака, подбежала к ним и завиляла хвостом, узнав Доуэля. Он бросил ей какой-то кусок.

— Теперь нам осталось перебраться через стену. Я помогу вам.

— А вы? — спросила с тревогой Лоран.

— Не беспокойтесь, я за вами, — ответил Доуэль.

— Но что же я буду делать за стеной?

— Там нас ждут мои друзья. Все приготовлено. Ну, прошу вас, немного гимнастики.

Доуэль прислонился к стене и одной рукой помог Лоран взобраться на гребень.

Но в этот момент один из сторожей увидел ее и поднял тревогу. Внезапно весь сад осветился фонарями. Сторожа, сзывая друг друга и собак, приближались к беглецам.

— Прыгайте! — приказал Доуэль.

— А вы? — испуганно воскликнула Лоран.

— Да прыгайте же! — уже закричал он, и Лоран прыгнула. Чьи-то руки подхватили ее.

Артур Доуэль подпрыгнул, уцепился руками за верх стены и начал подтягиваться на мускулах. Но два санитара схватили его за ноги. Доуэль был так силен, что почти приподнял их обоих, но затем руки соскользнули, и он упал вниз, подмяв под себя санитаров.

За стеной послышался шум заведенного автомобильного мотора. Друзья, очевидно, ожидали Доуэля.

— Уезжайте скорее! Полный ход! — крикнул он, борясь с санитарами.Автомобиль ответно прогудел и умчался.

— Пустите меня, я сам пойду, — сказал Доуэль, перестав сопротивляться.

Однако санитары не отпустили его. Крепко сжав ему руки, они вели его к дому. У дверей стоял доктор Равино в халате, попыхивая папироской.

— В изоляционную камеру. Смирительную рубашку! — сказал он санитарам.

Доуэля привели в небольшую комнату без окон, все стены и пол которой были обиты матрацами. Сюда помещали на время припадков буйных больных. Санитары бросили Доуэля на пол. Вслед за ними в камеру вошел Равино. Он уже не курил. С руками, заложенными в карманы халата, он наклонился над Доуэлем и начал рассматривать его в упор своими круглыми глазами. Доуэль выдержал этот взгляд. Потом Равино кивнул головой санитарам, и они вышли.

— Вы неплохой симулянт, — обратился Равино к Доуэлю, — но меня трудно обмануть. Я разгадал вас в первый же день вашего появления здесь и следил за вами, но, признаюсь, не угадал ваших намерений. Вы и Лоран дорого поплатитесь за эту проделку.

— Не дороже, чем вы, — ответил Доуэль.

Равино зашевелил своими тараканьими усами.

— Угроза?

— На угрозу, — лаконически бросил Доуэль.

— Со мною трудно бороться, — сказал Равино. — Я ломал не таких молокососов, как вы. Жаловаться властям? Не поможет, мой друг. Притом вы можете исчезнуть прежде, чем нагрянут власти. От вас не останется следа. Кстати, как ваша настоящая фамилия? Дюбарри — ведь это выдумка.

— Артур Доуэль, сын профессора Доуэля.

Равино был явно удивлен.

— Очень приятно познакомиться, — сказал он, желая скрыть за насмешкой свое смущение. — Я имел честь быть знакомым с вашим почтенным папашей.

— Благодарите бога, что у меня связаны руки, — отвечал Доуэль, — иначе вам плохо пришлось бы. И не смейте упоминать о моем отце… негодяй!

— Очень благодарю бога за то, что вы крепко связаны, и надолго, мой дорогой гость!

Равино круто повернулся и вышел. Звонко щелкнул замок. Доуэль остался один.

Он не очень беспокоился о себе. Друзья не оставят его и вырвут из этой темницы. Но все же он сознавал опасность своего положения. Равино должен был прекрасно понимать, что от исхода борьбы между ним и Доуэлем может зависеть судьба всего его предприятия. Недаром Равино оборвал разговор и неожиданно ушел из камеры. Хороший психолог, он сразу разгадал, с кем имеет дело, и даже не пытался применять свои инквизиторские таланты.

С Артуром Доуэлем приходилось бороться не психологией, не словами, а только решительными действиями.

<МЕЖДУ ЖИЗНЬЮ И СМЕРТЬЮ>*)

Артур ослабил узлы, связывавшие его. Это ему удалосьтем легче, что в то время, как его связывали смирительной рубашкой, он умышленно напружинил свои мышцы. Медленно начал он освобождаться из своих пеленок. Но за ним следили. И едва он сделал попытку вынуть руку, замок щелкнул, дверь открылась, вошли два санитара и перевязали его заново, на этот раз наложив поверх смирительной рубашки еще несколько ремней.

Так как в камере окон не было и освещалась она элек-трической лампочкой на потолке, Доуэль не знал, наступило ли утро. Часы тянулись медленно. Равино пока ничего не предпринимал и не являлся. Доуэлю хотелось пить. Скоро он почувствовал приступы голода. Но никто не входил в его камеру и ему не приносили еды и питья.

*) Глава в журнальной публикации не поименована.

«Неужели он хочет уморить меня голодом?» — подумал Доуэль. Голод мучил его все больше, но он не просил есть. Если Равино решил уморить его, то незачем унижать себя просьбой.Доуэль не знал, что Равино испытывает силу его характера. И, к неудовольствию Равино, Доуэль выдержал этот экзамен.

Несмотря на голод и жажду, Доуэль, долгое время проведший без сна, незаметно для себя уснул. Он спал безмятежно и крепко, не подозревая, что этим самым доставит Равино новую неприятность. Ни яркий свет лампы, ни музыкальные эксперименты Равино не производили на Доуэля никакого впечатления. Тогда Равино прибегнул к более сильным средствам воздействия, которые он применял к крепким натурам. В соседней комнате санитары начинали бить деревянными молотами по железным листам и трещать на особых трещотках. При этом адском грохоте обычно просыпались самые крепкие люди и в ужасе озирались по сторонам. Но Доуэль, очевидно, был крепче крепких. Он спал, как младенец. Этот необычайный случай поразил даже Равино.

— Довольно! — с яростью крикнул он санитарам.

А Доуэль проснулся только вечером. Взглянул на волчок двери. Там виднелся чей-то круглый глаз, внимательно наблюдавший за ним.

Артур, чтобы подразнить своего врага, начал напевать веселую песенку. Это было слишком даже для Равино. Первый раз в жизни он почувствовал, что не в состоянии овладеть чужой волей. Связанный, беспомощно лежащий на полу человек издевался над ним. За дверью раздалось какое-то шипение. Глаз исчез.

Доуэль продолжал петь все громче, но вдруг поперхнулся. Что-то раздражило его горло. Он потянул носом и почувствовал острый запах. Вскорепоявилась режущая боль в глазах. Запах усилился.

Доуэль похолодел. Он понял, что настал его смертный час. Равино отравил его хлором. Извиваясь, как червяк, катаясь от стены к стене, Доуэль стал делать отчаянные попытки освободиться. Омраченное сознание уже не управляло телом, и оно защищалось инстинктивно…

Затем свет погас, и Доуэль словно куда-то провалился…

Очнулся он от свежего ветра, который трепал его волосы. Необычайным усилием воли он постарался раскрыть глаза: на мгновение перед ним мелькнуло чье-то знакомое лицо,— как будто Ларе, —но в полицейском костюме. До слуха дошел шум автомобильного мотора. Голова трещала от боли. «Бред, но я, значит, еще жив», — подумал Доуэль. Веки его опять сомкнулись, но тотчас открылись вновь. В глаза больно ударил дневной свет. Артур прищурился и вдруг услышал женский голос:

— Как вы себя чувствуете?

По воспаленным векам Доуэля провели влажным куском ваты, иокончательно открыв глаза, Артур увидел Ларе, стоящего рядом с Лоран. Крепко пожав руку Доуэля, он тоже спросил:

—Как вы себя чувствуете, дружище?

— Благодарю вас, — ответил Доуэль. — Голова болит… и грудь…

— Много не говорите, — предупредил его Ларе, — вам вредно. Этот висельник Равино едва не отравил вас газом, как крысу в трюме корабля. Но, Доуэль, как мы великолепно провели его!—И Ларе начал смеяться так, что Лоран посмотрела на него с укоризной, опасаясь, как бы его слишком шумная радость не потревожила больного.

— Не буду, не буду, — ответил он, поймав ее взгляд. — Я сейчас расскажу вам все по порядку. Похитив м-ль Лоран и немного подождав, мы поняли, что вам не удалось последовать за нею…

— Вы… слышали мой крик? — спросил Артур.

— Слышали, молчите. И поспешили укатить, прежде чем Равино вышлет погоню. Возня с вами задержала его свору, и этим вы очень помогли нам скрыться незамечен-ными. Мы прекрасно знали, что вам там не поздоровится. Игра в открытую. Мы— то есть я и Шауб— хотели возможно скорее прийти к вам на помощь. Однако необходимо было сначала устроить м-ль Лоран, а уж затем придумать и привести в исполнение план вашего спасения. Ведь ваше пленение было непредвиденным… Теперь и нам надо было, во что бы то ни стало, проникнуть за каменную ограду, а это, вы сами знаете, нелегкое дело. Тогда мы решили поступить так: я и Шауб достали себе полицейские костюмы, подъехали на автомобиле и заявили, что мы явились для санитарного осмотра. Шауб изобразил даже мандат со всеми печатями. На наше счастье, у ворот стоял не постоянный привратник, а простой санитар, который, очевидно, не был знаком с инструкцией Равино, требовавшей при впуске кого бы то ни было предварительно созваниваться с ним по телефону. Мы держали себя на высоте положения, и…

— Значит, это был не бред… — перебил Артур. — Я вспоминаю, что видел вас в форме полицейского и слышал шум автомобиля.

— Да, да, на автомобиле вас обдул свежий ветер, и вы пришли в себя, но потом впали в беспамятство. Так слушайте дальше. Санитар открыл нам ворота, мы вошли. Остальное сделать было нетрудно, хотя и не так легко, как мы предполагали. Я потребовал, чтобы нас провели в кабинет Равино. Но второй санитар, к которому мы обратились, был, очевидно, опытный человек. Он подозрительно оглядел нас, сказал, что доложит, и вошел в дом. Через несколько минут к нам вышел какой-то горбоносый человек в белом халате, с черепаховыми очками на носу…

— Ассистент Равино, доктор Буш…

Ларе кивнул головою и продолжал:

— Он объявил нам, что доктор Равино занят и что мы можем переговорить с ним, Бушем. Я настаивал, что нам необходимо видеть самого Равино. Буш повторял, что сейчас это невозможно, так как Равино находится у тяжелобольного. Тогда Шауб, недолго думая, взял Буша за руку вот так, — Ларе правой рукой взял за запястье своей левой руки, — и повернул вот так. Буш вскрикнул от боли, а мы пошли мимо него прямо в дом. Чорт возьми, мы не знали, где находится Равино, и были в большом затруднении. По счастью, он сам в это время шел по коридору. Я узнал его, так как виделся с ним, когда привозил вас в качестве моего душевнобольного друга.

— Что вам угодно? — резко спросил Равино.

Мы сочли, что нам нечего больше разыгрывать коме-дию, и, приблизившись к Равино, быстро вынули револьверы и направили их ему в лоб. Но в это время носатый Буш — кто бы мог ожидать от этой развалины такой прыти! — ударил по руке Шауба, причем так сильно и неожиданно, что выбил револьвер, а Равино схватил меня за руку. Тут началась потеха, о которой, пожалуй, трудно и рассказать связно. На помощь к Равино и Бушу уже бежали со всех сторон их клевреты. Они навалились на Шауба, но он оказался большим мастером по части всяческих приемов борьбы. Стряхнув с себя врагов и нанося им ловкие удары, он быстро вывел их из строя. В то же время — это уже он сам рассказывал мне позже —ногою отбросил револьвер, который не успел поднять, и за которым уже протянулось несколько рука. Надо отдать ему справедливость, он боролся с чрезвычайным хладнокровием и самообладанием. На моих плечах ведь тоже виселонесколько санитаров. И неизвестно, чем окончилось бы это сражение, если б не Шауб. Он ока-зался молодцом. Ему такиудалось поднять револьвер, и, недолго думая, он пустил его в ход. Несколько выстрелов сразу охладили пыл санитаров. После того, как один из них заорал, хватаясь за свое окровавленное плечо, остальные мигом ретировались. Но Равино не сдавался. Несмотря на то, что мы приставили к обоим его вискам револьверы, он крикнул:

—Я прикажу своим стрелять в вас, если вы не сложите сейчас же оружие!

Тогда Шауб, не говоря лишнего слова, стал выворачивать Равино руку. Этот прием вызывает такую чертовскую боль, что даже здоровенные бандиты ревут, как бегемоты, и становятся ручными. Тем временем я сделал пару выстрелов, чтобы успокоить служителей, которые опять было зашевелились…

Ларе передохнул и продолжал:

— Да, горячее было дело! Нестерпимая боль все более обессиливала Равино. Наконец он, корчась, прохрипел:

—Чего вы хотите?

— Немедленной выдачи Артура Доуэля, — сказал я.

—Разумеется, — скрипнув зубами, ответил Равино. — Я узнал ваше лицо… Да отпустите же мою руку, чорт возьми! Я проведу вас к нему…

Шауб отпустил руку ровно настолько, чтобы привести его в себя: он уже терял сознание. Равино провел нас к камере, в которой вы были заключены, и указал глазами на ключ. Я отпер двери и вошел в камеру в сопровождении Равино и Шауба. Спеленутый, как младенец, вы корчились в последних судорогах. Удушливый запах хлора объяснил нам сразу все. Шауб, чтобы не возиться больше с Равино, нанес ему легонький удар снизу в челюсть, от которого тот покатился на пол, как куль. Мы, задыхаясьсами, вытащили вас из камеры и захлопнули дверь.

— А Равино? Он…

— Если бы и задохся, беда была бы невелика, —решили мы. Но его, вероятно, освободили и привели в чувство после нашего ухода… Выбрались мы из этого осиного гнезда довольно благополучно, если не считать, что нам пришлось расстрелять оставшиеся патроны в собак… И вот вы здесь.

— Долго я пролежал без сознания?

— Десять часов. Врач ушел только недавно, когда ваш пульс и дыхание восстановились, и он убедился, что вы вне опасности.

—Да, дорогой мой, — потирая руки, продолжал Ларе, — предстоят громкие процессы. Равино сядет на скамью подсудимых вместе с профессором Керном. Я этого дела так не оставлю.

— Но прежде надо найти живую или мертвую голову моего отца, — тихо произнес Артур.

ОПЯТЬ БЕЗ ТЕЛА

Профессор Керн был так обрадован неожиданным возвращением Брике, что даже забыл побранить ее. Впрочем, было и не до того. Джону пришлось внести Брике на руках, причем она стонала от боли.

— Доктор, простите меня, — сказала она, увидав Керна. — Я не послушалась вас…

— И сами себя наказали, — ответил Керн, помогая Джону укладывать беглянку на кровать.

— Боже, я не сняла пальто…

— Позвольте, я помогу вам сделать это.

Керн начал осторожно снимать с Брике пальто, в то же время наблюдая за ней опытным глазом. Лицо ее необычайно помолодело и посвежело. От морщинок не осталось следа. «Работа желез внутренней секреции, — подумал он. — Молодое тело Анжелики Гай омолодило голову Брике».

Профессор Керн уже давно знал, чье тело похитил он в морге. Он внимательно следил за газетами и иронически посмеивался, читая о поисках «безвестно пропавшей» Анжелики Гай.

— Осторожнее… Нога болит, — поморщилась Брике, когда Керн повернул ее на другой бок.

— Допрыгались! Ведь я предупреждал вас.

Вошла сиделка, пожилая женщина с туповатым выражением лица.

— Разденьте ее, — кивнул Керн на Брике.

— А где же м-ль Лоран? — удивилась Брике.

— Ее здесь нет. Она больна.

Керн отвернулся, побарабанил пальцами по спинке кровати и вышел из комнаты.

— Вы давно служите у профессора Керна? — спросила Брике новую сиделку.

Та что-то невнятно промычала, показывая на свой рот.

«Немая! — догадалась Брике. — И поговорить не с кем будет…»

Сиделка молча убрала пальто и ушла. Вновь появился Керн.

— Покажите вашу ногу.

Нога распухла до колена и почернела. Осматривая ее, Керн все более хмурился. Он нажал в нескольких местах.

— О, больно!.. — вскрикнула Брике.

— Лихорадит?

— Да, со вчерашнего вечера.

— Так… — Керн вынул сигару и закурил. — Положение очень серьезное…Теперь я попрошу вас рассказать мне, что произошло с вами с тех пор, как вы убежали от меня.

— Я… была у своей подруги, — смутилась Брике. — Она очень удивилась, увидев меня живою. Я сказала ей, что рана моя оказалась не смертельной, и что меня вылечили в больнице.

— Про меня и… головы вы ничего не говорили?

— Разумеется, нет, — убежденно ответила Брике. — Странно было бы говорить. Меня сочли бы сумасшедшей.

Керн вздохнул с облегчением.

— Но что же с моей ногой, профессор?

— Боюсь, что ее придется отрезать!

Глаза Брике засветились ужасом.

— Отрезать ногу! Мою ногу? Сделать меня калекой?

— Впрочем, подождем до завтра. Я еще навещу вас, — сказал Керн и вышел.

— Надо было измерить сначала температуру, — услышала Брике голос Керна, доносившийся из другой комнаты. — Неужели вы не знаете таких простых вещей? Я же говорил вам.

Вновь вошла сиделка и протянула Брике термометр. Он показал тридцать девять градусов...

В девять часов вечера лихорадка усилилась, начался бред. Брике казалось, что она находится в каюте яхты. Волнение усиливается, яхту качает, и от этого в груди поднимается тошнотворный клубок и подступает к горлу… Ларе бросается на нее и душит…

Брике металась по кровати, тяжело дыша.

Будто сквозь туман она увидела лицо Керна. Наклоняясь над ней, он держал ее за руку и считал пульс.

— Который час? — спрашивает Брике, с трудом ворочая языком.

— Второй час ночи. Вот что, милая попрыгунья, вам придется сейчас же ампутировать ногу. Иначе начнется общее заражение.

Мысли Брике путались. Она слышала голос Керна как во сне, с трудом понимала его слова.

— А как же Ларе? — пролепетала она. —Ведь он меня любит… А вы хотите у меня его отнять? Спасите! Спасите меня!..

Она уже вновь бредила, кричала и порывалась встать. Сиделка с трудом удерживала ее. Скоро на помощь был вызван Джон.

Тем временем Керн быстро работал в соседней комнате, приготовляясь к операции…

Ровно в два часа ночи Брике положили на операционный стол. Она пришла в себя и молча смотрела на Керна так, как смотрят на своего палача приговоренные к смерти.

— Пощадите, — наконец прошептала она. — Спасите…

Маска опустилась на ее лицо. Сиделка взялась за пульс. Джон все плотнее прижимал маску. Брике потеряла сознание.

Она пришла в себя в кровати. Голова кружилась. Ее тошнило. Смутно вспомнила об операции и, несмотря на страшную слабость, приподняв голову, взглянула на ногу и тихо простонала. Нога была отрезана выше колена и туго забинтована. Стремясь возможно меньше изуродовать тело Брике, Керн пошел на риск и произвел ампутацию с таким расчетом, чтобы можно было сделать протез. Но расчеты его не оправдались.

Весь день после операции Брике была в полузабытье. Нога покраснела выше ампутированного места и опухла.В одиннадцать часов вечера температура поднялась до сорока и шесть десятых.

Керн сердито выбранился: ему стало ясно, что началось общее заражение крови. Тогда, не думая уже о спасении тела Брике, Керн решил отвоевать у смерти хотя бы часть экспоната. «Если промыть ее кровеносные сосуды антисептическим, а затем физиологическим раствором и пустить свежую, здоровую кровь, голова будет жить».

И он приказал вновь перенести Брике на операционный стол…

Брике лежала без сознания и не почувствовала, как острый скальпель быстро сделал надрез на ее шее, выше красных швов, оставшихся от первой операции. Этот надрез отделял не только голову Брике от ее прекрасного молодого тела. Он отсекал от Брике весь мир, все радости и надежды, которыми она жила…

ТОМА УМИРАЕТ ВО ВТОРОЙ РАЗ

Голова Тома хирела с каждым днем. Тома не был приспособлен для жизни одного сознания. Чтобы чувствовать себя хорошо, ему необходимо было работать, двигаться, поднимать тяжести, утомлять свое могучее тело, потом много есть и крепко спать.Не раз он просил Керна поскорее дать ему новое тело.

— Все еще не находится подходящего, — усмехался Керн.

— Уж хоть какое-нибудь завалящее тельце, — клянчил Тома, так велико было его желание вернуться к жизни.

— С завалящим телом ты пропадешь. Тебе надо здоровое тело…

Тома ждал, дни проходили за днями, а его голова все еще торчала на высоком столике.

Особенно были мучительны ночи без сна. Он начал галлюцинировать. Комната вертелась, расстилался туман, и из тумана показывалась голова лошади. Всходило солнце. На дворе бегала собака, куры поднимали возню… И вдруг откуда-то вылетал ревущий грузовой автомобиль и устремлялся на Тома. Эта картина повторялась без конца, и Тома умирал бесконечное количество раз.

Чтобы избавиться от кошмаров, Тома начинал шептать песни, — ему казалось, что он пел, — или считать.

Как-то его увлекла одна забава. Тома попробовал ртом задержать воздушную струю. Когда он затем внезапно открыл рот, воздух вырвался оттуда с забавным шумом.

Тома это понравилось, и он начал свою игру снова. Он задерживал воздух до тех пор, пока тот сам не прорывался через стиснутые губы. Тома стал поворачивать при этом язык: получались очень смешные звуки. А сколько секунд он может держать струю воздуха? Тома начал считать. Пять, шесть, семь, восемь… Ш-ш-ш — воздух прорвался. Еще… Надо довести до дюжины… Раз, два, три… шесть, семь… девять, одиннадцать… двенад…

Сжатый воздух вдруг ударил в небо с такой силой, что Тома почувствовал, как голова его приподнялась на своей подставке.

«Этак, пожалуй, слетишь со своего шестка», — подумал Тома.

Он скосил глаза и увидел, что кровь разлилась по стеклянной поверхности подставки и капала на пол. Очевидно, воздушная струя, подняв его голову, ослабила трубки, вставленные в кровеносные сосуды шеи. Голова Тома пришла в ужас: неужели конец? И действительно, сознание начало мутиться. У Тома появилось такое чувство, будто ему не хватает воздуха: это кровь, питавшая его голову, уже не могла проникнуть в его мозг в достаточном количестве, принося живительный кислород. Он видел свою кровь, чувствовал свое медленное угасание. О, он не хотел умирать! Сознание цеплялось за жизнь. Жить во что бы то ни стало! Дождаться нового тела, обещанного Керном…

Тома старался осадить свою голову вниз, сокращая мышцы шеи, пытался раскачиваться, но только ухудшал свое положение: стеклянные наконечники трубок еще больше выходили из отрезов вен... С последними проблесками сознания, Тома начал кричать, кричать так, как он не кричал никогда в жизни.Но это уже не был крик. Это было предсмертное хрипение…

Когда чутко спавший Джон проснулся от этих незнакомых звуков и вбежал в комнату, голова Тома была уже мертва. Джон, как умел, установил голову на место, всадил трубки поглубже и тщательно вытер кровь, чтобы профессор Керн не увидел следов ночного происшествия.

В это время Керн дежурил у постели Брике. Вскоре он позвал Джона помогать ему при операции отделения ее головы от тела…

Лишь приведя голову Брике в сознание. Керн обнаружил смерть Тома и напустился с бранью на Джона.

— Я думал, Тома спит, — оправдывался Джон.

— Сам ты проспал, осел!

Керн посмотрел на термометр:

— Температура трупа. Кончено!

И, забыв о присутствии Брике, он со злобой дернул голову за густые волосы, сорвал со столика и бросил в большой металлический таз.

— Вынести на ледник… Надо будет произвести вскрытие и узнать причину.

Негр быстро схватил таз и вышел. Голова Брике смотрела на него расширенными от ужаса глазами.

В кабинете Керна зазвонил телефон. Керн со злобой швырнул на пол сигару, которую собирался зажечь, и ушел к себе, сильно хлопнув дверью.

Звонил Равино. Он сообщал о том, что отправил Керну с нарочным письмо, которое им должно быть уже получено.

Керн сошел вниз и сам вынул письмо из дверного почтового ящика. Поднимаясь по лестнице, Керн нервно разорвал конверт и начал читать. Равино сообщал, что Артур Доуэль, проникнув в его лечебницу под видом больного, похитил м-ль Лоран и бежал сам.

Керн оступился и едва не упал на лестнице.

— Артур Доуэль!.. Сын профессора… здесь! И он, конечно, знает все…

Объявился новый враг, который не даст ему пощады… В кабинете Керн сжег письмо и зашагал по ковру, обдумывая план действий. Уничтожить голову профессора Доуэля?

Это он может всегда сделать в одну минуту. Но голова еще нужна ему. Необходимо только будет принять меры к тому, чтобы эта улика не попалась на глаза посторонним. Возможен обыск, вторжение врагов в его дом. Потом… потом необходимо ускорить демонстрацию головы Брике. Победителей не судят. Что бы ни говорили Лоран и Артур Доуэль, Керну легче будет бороться с ними, когда его имя будет окружено ореолом всеобщего признания и уважения.

Керн снял телефонную трубку, вызвал секретаря научного общества и просил заехать к нему для переговоров об устройстве заседания, на котором он, Керн, будет демонстрировать результаты своих новейших работ. Затем Керн позвонил в редакции крупнейших газет, прося прислать интервьюеров.

«Надо устроить газетную шумиху вокруг величайшего открытия профессора Керна…Ну-с, а теперь…»

Керн прошел в лабораторию, порылся в шкапчиках, вынул шприц, бунзеновскую горелку, взял вату, коробку с надписью «Парафин» и отправился к голове профессора Доуэля.

ЗАГОВОРЩИКИ

Домик Ларе служил штаб-квартирой «заговорщиков»: Артура Доуэля, Ларе, Шауба и Лоран. На общем совете было решено, что Лоран рискованно возвращаться в свою квартиру. Но так как Лоран хотела скорее повидаться с матерью, то Ларе отправился к м-м Лоран и привез ее в свой домик у кладбища Пер-Лашез.

Увидев дочь живую и невредимую, старушка едва не лишилась чувств от радости: Ларе пришлось подхватить ее под руки и усадить в кресло.

Мать и дочь поместились в двух комнатах третьего этажа. Радость м-м Лоран омрачалась только тем, что Артур Доуэль, «спаситель» ее дочери, все еще лежал больной. К счастью, он не слишком долго подвергался действию удушливого газа. Брал свое и его исключительно здоровый организм.

М-м Лоран и ее дочь по очереди дежурили у постели больного. За это время он очень подружился с Лоранами, а Мари Лоран ухаживала за ним более чем внимательно; не будучи в силах помочь голове отца, Лоран переносила свои заботы на сына. Так ей казалось. Но была еще причина, которая заставляла ее неохотно уступать своей матери место сиделки. Лоран не могла себе отдать ясного отчета, почему ее влечет к Артуру, который всегда встречал ее ласковым взглядом. Но Артур лучше разбирался в своих чувствах и не скрывал от себя, что полюбил свою внимательную сиделку.

Он не мог дождаться того времени, когда доктор разрешит ему ходить. Однако ему пока было разрешено только говорить, не поднимаясь с кровати.

Поэтому Артуру пришлось волей-неволей взять на себя роль председателя и терпеливо выслушивать «прения» у своей постели. В десятый раз обсуждался вопрос, что делать с Равино и Керном?

Шауб почему-то облюбовал себе в жертву Равино и развивал планы «разбойных нападений» на него.

— Мы не успели добить эту собаку. А ее необходимо уничтожить. Каждое дыхание этого пса оскверняет землю. Я успокоюсь только тогда, когда удушу его собственными руками.

— Подождите, Шауб, — перебил его Ларе. — Вы не о том толкуете, о чем нужно. С Равино мы всегда сумеем посчитаться. Ближайшей нашей целью должно быть раскрытие преступления Керна и обнаружение головы профессора Доуэля. Нам надо каким бы то ни было способом проникнуть к Керну.

— Но каким же, все-таки? — спросил Артур.

— Ну, как проникают взломщики и воры…

— Но мы не взломщики. а это тоже искусство, и немалое. Я думаю, что вся эта романтика в данном случае не нужна. — Артур говорил медленно и тихо. —Керн, наверное, уже знает от Равино о моем прибытии в Париж и участии в похищении м-ль Лоран. Значит, мне больше нет оснований хранить инкогнито. Это первое. Затем, я сын… покойного профессора Доуэля, и потому имею законное право, как говорят юристы, вступить в дело, потребовать судебного расследования, обыска…

— Опять судебного, — безнадежно махнул рукой Ла-ре. — Запутают вас судебные крючки, и Керн вывернется.

Артур закашлял и невольно поморщился от боли в груди.

— Вы слишком много говорите, — заботливо сказала м-м Лоран, сидевшая подле Артура.

— Ничего… — ответил он, растирая грудь. — Это сейчас пройдет…

В этот момент в комнату вошла Мари Лоран, чем-то сильно взволнованная.

— Вот, читайте, — сказала она, протягивая Доуэлю газету.

Напервойстранице крупным шрифтом было напечатано:

СЕНСАЦИОННОЕ ОТКРЫТИЕ ПРОФЕССОРА КЕРНА

В заметке сообщалось о том, что завтра вечером в научном обществе выступает с большим докладом профессор Керн. Доклад его будет сопровождаться демонстрацией оживленной человеческой головы. Затем в хвалебном тоне описывалась история работ Керна, перечислялись его научные труды и произведенные им блестящие операции.

Под первой заметкой была помещена статья за подписью самого Керна. В ней в общих чертах излагалась история его опытов оживления голов сначала собак, а затем людей.

— Не возмутительно ли? — воскликнула Лоран, когда Артур молча вернул газету. — Этот негодяй ни одним словом не упоминает о роли вашего отца в своем «сенсационном открытии»!.. Нет, этого я так не могу оставить! — щеки Лоран пылали. — За все, что сделал Керн со мной, с вашим отцом, с вами, с теми несчастными головами, которые он воскресил для ада бестелесного существования, он должен дать ответ не только перед судом, но и перед обществом.

— Что же вы хотите? — тихо спросил Доуэль.

— Испортить ему триумф! — горячо ответила Лоран. — Явиться на заседание научного общества и всенародно бросить в лицо Керну обвинение в том, что он убийца, преступник, вор…

М-м Лоран не на шутку была встревожена. Только те-перь она поняла, как сильно расшатаны нервы ее дочери. Впервые мать видела свою кроткую, сдержанную дочь в таком возбужденном состоянии. М-м Лоран пыталась ее успокоить, но девушка как будто ничего не замечала вокруг. Она вся горела негодованием и жаждой мести. Ларе и Шауб с удивлением глядели на нее. Своей горячностью и неукротимым гневом она превзошла их. Мать Лоран умоляюще посмотрела на Артура Доуэля. Он поймал этот взгляд и сказал:

— Я против этого поступка, м-ль Лоран, потому что…

— Очень жаль, — перебила она. — Но я не откажусь от него, если бы даже против меня был целый мир. Вы еще не знаете меня!

Артур Доуэль улыбнулся. Сейчас Мари еще больше нравилась ему.

— Но ведь это же будет необдуманным шагом, — начал он снова. — Вы подвергаете себя большому риску…

— Мы будем защищать ее! — воскликнул Ларе, поднимая руку с таким видом, как будто он держал шпагу, готовую для удара.

— Да, мы будем защищать вас, — громогласно поддержал друга Шауб, потрясая в воздухе кулаком.

Мари Лоран, видя эту поддержку, с упреком посмотрела на Артура.

— В таком случае, я тоже буду сопровождать вас, — сказал он.

В глазах Лоран мелькнула радость, но тотчас же она нахмурилась.

— Вам нельзя… Вы еще нездоровы.

— А я все-таки пойду.И не откажусь от своей мысли, если бы целый мир был против меня! Вы еще не знаете меня, — улыбаясь, повторил он ее слова.

ИСПОРЧЕННЫЙ ТРИУМФ

В день научной демонстрации Керн особенно тщательно осмотрел голову Брике.

— Вот что, — сказал он ей, закончив осмотр. — Сегодня в восемь вечера вас повезут в многолюдное собрание. Там вам придется говорить. Отвечайте кратко на вопросы, которые вам будут задавать. Не болтайте лишнего. Поняли?

Керн открыл воздушный кран, и Брике прошипела:

— Поняла, но я просила бы… позвольте…

Керн вышел, не дослушав ее.

Волнение его все увеличивалось. Предстояла нелегкая задача — доставить голову в зал заседания научного общества. Малейший толчок мог оказаться роковым для жизни головы.

Был приготовлен специально приспособленный автомобиль. Столик, на котором помещалась голова со всеми аппаратами, поставили на особую площадку, снабженную колесами для передвижения по ровному полу и ручками для переноса по лестницам. Наконец все было готово. В семь часов вечера отправились в путь.

…Громадный белый зал был залит ярким светом. В партере преобладали седины и блестящие лысины мужей науки, облеченных в черные фраки и сюртуки. Поблескивали стекла очков. Ложи и амфитеатр предоставлены были избранной публике, имеющей то или иное отношение к ученому миру.

Роскошные наряды дам, сверкающие бриллианты напоминали обстановку концертного зала при выступлении мировых знаменитостей.Сдержанный шум ожидающих начала зрителей наполнял зал.

Возле эстрады за своими столиками оживленным муравейником хлопотали корреспонденты газет, очиняя карандаши для стенографической записи.

Справа был установлен ряд киноаппаратов, чтобы запечатлеть на ленте все моменты выступления Керна и оживленной головы. На эстраде разместился почетный президиум из наиболее крупных представителей ученого мира. Посреди эстрады возвышалась кафедра. На ней —микрофон для передачиречей по радио. Второй микрофон стоял перед головой Брике. Она возвышалась на правой стороне эстрады. Умело и умеренно наложенный грим придавал голове Брике свежий и привлекательный вид, сглаживая тяжелое впечатление, которое должна была производить голова на неподготовленных зрителей. Сиделка и Джон стояли возле ее столика.

Мари Лоран, Артур Доуэль, Ларе и Шауб сидели в первом ряду, в двух шагах от помоста, на котором стояла кафедра. Один только Шауб, как никем не «расшифрованный», был в своем обычном виде. Лоран, в вечернем туалете, низко держала голову, прикрываясь полями шляпы, чтобы Керн при случайном взгляде не узнал ее. Артур Доуэль и Ларе явились загримированными. Их черные бороды и усы были сделаны артистически. Для большей конспиративности было решено, что они друг с другом «не знакомы». Ка-ждый сидел молча, рассеянным взглядом окидывал соседей. Ларе был в подавленном состоянии: он едва не потерял сознания, увидев голову Брике.

Ровно в восемь часов на кафедру взошел профессор Керн. Он был бледнее обычного, но полон достоинства.

Собрание приветствовало его долго не смолкавшими аплодисментами.

Киноаппарат затрещал. Газетный муравейник затих. Профессор Керн начал доклад о мнимых своих открытиях.

Его речь несколько раз прерывалась аплодисментами. Сотни дам направляли на него бинокли и лорнеты. Бинокли и монокли мужчин с не меньшим интересом устремлялись на голову Брике, которая принужденно улыбалась.

По знаку профессора Керна сиделка открыла кран и пустила воздушную струю. ГоловаБрике получила возможность говорить.

— Как вы себя чувствуете? — спросил ее старичок-ученый.

— Благодарю вас, хорошо.

Голос Брике был глухой и хриплый, сильно пущенная струя воздуха издавала свист, звук был почти лишен модуляций, но, тем не менее, выступление головы произвело необычайное впечатление. Такую бурю аплодисментов не всегда приходилось слышать и мировым артистам. Но Брике, которая когда-то упивалась лаврами от своих выступлений в маленьких кабачках, на этот раз только устало опустила веки.

Старичок-ученыйвзошел на кафедру и слабым, надтреснутым голосом заговорил о гениальном открытии профессора Керна, о всемогуществе науки, о победе над смертью, о счастье общаться с такими умами, которые дарят миру величайшие научные достижения.

И в тот момент, когда Лоран меньше всего этого ожидала, какой-то вихрь долго сдерживаемого гнева и ненависти подхватил и унес ее. Она уже не владела собой.

Она кинулась на кафедру, едва не сбив с ног ошелом-ленного старичка, почти сбросила его, заняла его место и со смертельно бледным лицом и лихорадочно горящими глазами фурии, преследующей убийцу, задыхающимся голосом начала свою пламенную сумбурную речь.

Весь зал всколыхнулся при ее появлении.

В первое мгновение профессор Керн смутился и сделал невольное движение в сторону Лоран, как бы желая удержать ее. Потом он быстро обернулся к Джону и шепнул ему на ухо несколько слов. Джон выскользнул в дверь.

В общем замешательстве никто на это не обратил внимания.

— Не верьте ему! — кричала Лоран, указывая на Кер-на. — Он вор и убийца! Он украл труды профессора Доуэля! Он убил Доуэля! Он и сейчас работает с его головой. Он мучит ее и пыткой заставляет продолжать научные опыты, а потом выдает их за свои открытия… Мне сам Доуэль говорил, что Керн отравил его…

В публике смятение переходило в панику. Многие повскакали с мест. Даже некоторые корреспонденты уронили карандаши и застыли в ошеломленных позах. Только кинооператор усиленно крутил ручку аппарата, радуясь неожиданному трюку, который обеспечивал ленте успех сенсации.

Профессор Керн вполне овладел собой. Он стоял спокойно, с улыбкой сожаления на лице. Дождавшись момента, когда нервная спазма сдавила горло Лоран, он воспользовался наступившей паузой, повернулся к стоявшим у дверей контролерам аудитории и сказал им властно:

— Уведите ее. Неужели вы не видите, что она в припадке безумия?

Контролеры бросились к Лоран. Но прежде чем они успели пробраться к ней через толпу, Ларе, Шауб и Доуэль подбежали к ней и вывели в коридор. Керн проводил всю группу подозрительным взглядом.

В коридоре Лоран пытались задержать полицейские, но молодым людям удалось вывести ее на улицу и усадить в автомобиль. Они уехали.

Когда волнение в зале несколько улеглось, профессор Керн взошел на кафедру и извинился перед собранием «за печальный инцидент».

— Лоран — девушка нервная и истерическая. Она не вынесла тех сильных переживаний, которые ей приходилось испытывать, проводя день за днем в обществе искусственно оживленной мною головы трупа Брике, которую я только что демонстрировал. Психика Лоран надломилась. Она сошла с ума…

Эта речь была прослушана при жуткой тишине за-ла.Раздалось несколько хлопков, но они были заглушены шиканьем. Будто веяние смерти пронеслось над присутствующими. И сотни глаз теперь уже смотрели на голову Брике с ужасом и жалостью, как на выходца из могилы… Настроение собравшихся было испорчено безнадежно. Многие из публики ушли, не ожидая окончания. Наскоро прочитали заранее заготовленные речи, приветственные телеграммы, акты об избрании профессора Керна почетным членом и доктором различных институтов и академий наук, —и собрание было закрыто.

За спиною профессора Керна появился негр и, незаметно кивнув ему, стал готовить к обратной отправке голову Брике, сразу поблекшую, усталую и испуганную.

Оставшись один в закрытом автомобиле, профессор Керн дал волю своей злобе. Он сжимал кулаки, скрипел зубами и так бранился, что шофер несколько раз тормозил ход автомобиля и спрашивал по слуховой трубке:

— Алло?

ПОСЛЕДНЕЕ СВИДАНИЕ

Утром, на другой день после злополучного выступления Керна в научном обществе, Артур Доуэль явился к начальнику полиции, назвал себя и заявил, что он просит произвести обыск на квартире Керна.

— Обыск в квартире профессора Керна уже был произведен минувшей ночью, — сухо ответил начальник полиции. — Никаких результатов этот обыск не дал. Заявление м-ль Лоран, как и следовало ожидать, оказалось плодом ее расстроенного воображения:профессор Керн не скрывал у себя головы вашего покойного отца. Разве вы не читали об этом в утренних газетах?

— А вы допрашивали голову м-ль Брике?

— Мы не обязаны допрашивать отрезанные головы.

— Напрасно! Она также могла бы подтвердить, что видала голову моего отца. Она лично сообщила мне об этом. Я настаиваю, что Керн совершил несколько преступлений и требую вторичного обыска.

— Не имею к этому никаких оснований, — резко ответил начальник полиции.

— Если вы категорически отказываетесь, я принужден буду обратиться к прокурору, — сказал Артур решительно, и поднялся.

Упоминание о прокурорепроизвело свое действие. Немного подумав, начальник полиции сказал:

— Я, пожалуй, мог бы сделать распоряжение о произ-водстве вторичного обыска, но, так сказать, неофициальным порядком. Если обыск даст новые данные, тогда я донесу об этом прокурору.

— Обыск должен быть произведен в присутствии моем, м-Лоран и моего друга Ларе…

— Не слишком ли много?

— Нет, все эти лица могут оказать существенную пользу.

Начальник полиции вздохнул.

— Хорошо. Я командирую нескольколиц из чинов полиции в ваше распоряжение. Приглашу и следователя.

В одиннадцать часов утра Артур звонил у двери Керна.

Негр Джон приоткрыл тяжелую дубовую дверь, не снимая цепочки.

— Профессор Керн не принимает.

Выступивший полицейский заставил Джона пропустить неожиданных гостей в квартиру.

Профессор Керн встретил их в своем кабинете, приняв вид оскорбленного достоинства.

— Прошу вас, — сказал он ледяным тоном, широко распахнув двери лаборатории и бросив мельком уничтожающий взгляд на Лоран.

Следователь, Лоран, Артур Доуэль, Керн, Ларе и два полицейских вошли.

Знакомая обстановка, с которой было связано столько тягостных воспоминаний, взволновала Лоран. Сердце ее сильно забилось.

В лаборатории находилась только голова Брике. Ее щеки, лишенные румян, были темно-желтого цвета мумии. Увидя Лоран и Ларе, она жалко улыбнулась и заморгала глазами. Ларе с ужасом и содроганием отвернулся.

Прошли в смежную с лабораторией комнату.

Там на специальных столиках стояли еще две головы. Очевидно, Керн продолжал свои научные опыты.

Первая — голова мальчика, кудрявого, как рафаэлев-ский ангелочек. От затылка этой головки спускался в виде хвоста в сосуд с жидкостью спинной мозг, что придавало ей сходство с чудовищным головастиком. Голубые глаза мальчика с детским любопытством устремились на вошедших.

Вторая —наголо бритая голова пожилого человека с громадным мясистым носом. Глаза этой головы были скрыты за совершенно черными очками. Губы слегка подергивались.

— Глаза болят… — пояснил Керн. — Вот и все, что я могу вам предложить, — добавил он с иронической улыбкой.

И действительно, при дальнейшем осмотре дома, от подвала до чердака, других голов не обнаружили.

На обратном пути вновь пришлось проходить через комнату, где помещалась толстоносая голова. Разочарованный Артур Доуэль направился уже было к следующей двери, а за ним двинулись к выходу следователь и Керн.

— Подождите! — остановила их Лоран.

Подойдя к голове с толстым носом, она открыла воз-душный кран и спросила:

— Кто вы?

Голова шевелила губами, но голос не звучал. Тогда Лоран пустила более сильную струю воздуха.

Послышался шипящий шепот:

— Кто это? Вы, Керн? Откройте же мне уши! Я не слышу вас…

Лоран заглянула в уши головы и вытащила оттуда плотные куски ваты.

— Кто вы? — повторила она вопрос.

— Я был профессором Доуэлем.

— Но ваше лицо? — задохнулась Лоран от волнения.

— Лицо?.. — голова говорила с трудом. — Да… меня лишили даже моего лица… Маленькая операция… парафин введен под кожу носа… Увы… моим остался только мой мозг в этой изуродованной черепной коробке… но и он отказывается служить… Я умираю…

— Зачем у вас очки? — спросил, приблизившись, следователь.

— Последнее время коллега не доверяет мне, — и голова попыталась улыбнуться, — он лишает меня возможности слышать и видеть… Очки непрозрачные… чтобы я не выдал себя перед нежелательными для него посетителями… Снимите же мне очки.

Лоран дрожащими руками сняла очки.

— М-ль Лоран… вы…здравствуйте, друг мой!.. А ведь Керн сказал, что вы уехали… Мне плохо… работать больше не могу… вот, последние опыты… мальчика… со спинным мозгом… но я их не докончу… Коллега Керн только вчера милостиво объявил мне амнистию… Если я сам не умру сегодня, он обещал завтра освободить меня…

И вдруг, увидав Артура, который стоял в стороне, словно оцепенев, без кровинки в лице, голова радостно произнесла:

— Артур... сын...

На мгновение тусклые глаза ее прояснились.

— Отец, дорогой мой! — Артур шагнул к голове. — Что с тобой сделали...

Он пошатнулся. Ларе поддержал его.

— Вот… хорошо… Еще раз мы свиделись с тобой… после моей смерти… — просипела голова Доуэля.

Горловые связки почти не работали, язык плохо двигался. В паузах воздух со свистом вылетал из горла.

— Артур, поцелуй меня в лоб… если тебе… не… не-приятно…

Артур наклонился и поцеловал.

— Вот так… теперь хорошо…

— Профессор Доуэль, — сказал следователь, — можете ли вы сообщить нам об обстоятельствах вашей смерти? Я — представитель закона…

Голова перевела на следователя потухающий взгляд, видимо плохо понимая, в чем дело. Потом, поняв, медленно скосила глаза на Лоран и прошептала:

— Я ей… говорил… она знает все.

Губы головы перестали шевелиться, а глаза заволоклись дымкой.

— Конец... — сказала Лоран.

Некоторое время все стояли молча, подавленные происшедшим.

— Ну что ж, дело ясно, — прервал тягостное молчание следователь и, обернувшись к Керну, произнес повелительно: — Прошу следовать за мной в кабинет! Мне надо снять с вас допрос.

Когда дверь за ними захлопнулась, Артур тяжело опустился на стул возле головы отца и закрыл лицо ладонями.

Лоран мягко положила ему руку на плечо. Артур порывисто поднялся и крепко пожал ей руку.

Из кабинета Керна раздался выстрел.

Журнал «Вокруг света» (Ленинград), 1937, №6 – с.1-6; №8 – с.24-30; №9 – с.22-26; №10 – с.16-20; №12 – с.25-30

Спасибо коллегам Karavaev и mikaei!

Очень нужен №7, с. 17-21

Во всех вариантах, что я видел, иллюстраций к «Голове», присутствует, что ли, дефект изображения: собственно Голова, отделенная от тела, имеет длинный, неправдоподобно длинный отрезок шеи, на котором и «стоит». Так рисовали все художники, за одним исключением (о нем — ниже).

В первом газетном издании К. Елисеев делает (а точнее — задает стандарт) именно так.

А ведь это неправильно, с т.зр. человеческой анатомии. Ни у одного человека (племена Тайланда в расчет не берем) нет столь длинной шеи, которая позволяла бы после ампутации головы удерживать эту самую голову не на плоскости, образуемой нижней челюстью, а гораздо выше, на «срезе» шеи у основания, почти на уровне ключиц.

На самом деле из-за рассечения мышц шеи (описать конкретно могу, но это долго и многословно) при отделении головы происходит сильное сокращение тканей разъятых частей тела, и поэтому голову можно «поставить» только таким способом, как я выше указал — на плоскость, образуемую нижней поверхностью mandibula и срезом шеи.

А теперь — главное. Единственный художник, выдержавший анатомическую точность при иллюстрировании этого произведения Беляева (здесь я имею в виду роман, но это не так важно, ведь сюжет везде — и в рассказе, и в романе — один и тот же) — Георгий Фитингоф.

А что это значит? А то, что в свое время, овладевая навыками художественной анатомии, Г. Фитингоф посещал анатомические театры или морги, где «вживую» видел процесс хирургической ампутации головы у трупа и его «последствия». Что и наложило отпечаток на его художественную манеру.

За что честь ему и хвала.

А остальные художники рисовали эту сцену «из собственной головы» (вот такой вот каламбур), и поэтому на фоне Фитингофа выглядят «ремесленниками».

К. Елисеев:

]

Г. Фитингоф:

***

А. Беляев. Голова профессора Доуэля (рассказ) /Рабочая газета (Москва), 1925/

Профессора Доуэля изобразили похожим на Ленина, однако ...

"Рассказ «Голова профессора Доуэля» был напечатан в марте-апреле 1925 года. А на рукописи «Собачьего сердца» стоит дата: «Январь — март 1925 г.». Правда, 15 февраля Булгаков уже выступал с этой повестью на литературных чтениях…

Но, чтобы успеть вдохновиться булгаковским сочинением и написать собственный 70-страничный рассказ, — и этот срок совершенно недостаточный! Так что придется признать: Беляев прочел (или прослушал) «Собачье сердце» после завершения «Головы профессора Доуэля». А в 1930 году дал свою версию жизнеописания животного, которому пересадили человеческий мозг — «Хойти-Тойти».

Так что же, сходство беляевского рассказа с булгаковской повестью — чистая случайность?

Ни в коем случае! И доказательство тому: дата начала работы Булгакова над «Собачьим сердцем» — январь 1925 года, первая годовщина смерти В. И. Ульянова (Ленина).

Впервые на это обратила внимание Майя Каганская в послесловии к переводу «Собачьего сердца» на иврит. А еще она установила, что болезнь и смерть вождя мирового пролетариата интриговали Булгакова в крайней степени, даже тогда, когда о Ленине и речь как будто не заходила… Например, в «Роковых яйцах» ужасный «красный луч» изобрел профессор Персиков. При чем здесь Ильич? — спросите вы. А притом что Ленина лечил профессор Абрикосов.

И когда Ленин все-таки умер, изобретатель Лев Термен поспешил предложить свои услуги: похоронить ленинское тело в вечной мерзлоте, чтобы спокойно дожидаться того момента, когда наука позволит Ленина воскресить.

(Именно этой теме — замораживание и воскрешение — посвящен рассказ Беляева «Ни жизнь, ни смерть», напечатанный в 1926 году.)

Однако посланный Терменом курьер опоздал: от тела Ленина осталась одна пустая оболочка, а все внутренние органы уже были разложены по стеклянным банкам.

Но орган органу рознь: печень и желудок с селезенкой, конечно, важны, но не им обязан человек неповторимостью своей личности. И поэтому один ленинский орган удостоился не просто особого внимания, но целого института — Института мозга. Все были убеждены, что у такого гениального человека, как Ленин, и мозг должен быть не простой. Он, и вправду, — удивительный. Левое полушарие ссохлось до размеров грецкого ореха, правое, напротив, заполнено жидкостью — это пустоты, где раньше было мозговое вещество. Оставалась последняя надежда — выявить что-то необычайное в мозговых клетках… Ну, скажем, по величине, по распределению, по отросткам каким-нибудь… Или их отсутствию.

Забегая вперед скажем: кроме заявлений о неповторимости ленинского мозга, ничего внятного и убедительного мозговеды не сообщили. А могли бы, хвати у них мужества и научной честности, повторить слова профессора Преображенского: «Разруха не в клозетах, а в головах». В нашем случае, в одной — главной — голове.

И как только создали Институт мозга, по Москве поползли слухи, что наняли большевики немцев и дали им задание: воскресить ленинский мозг. Немцы действительно приехали — профессор Фохт со свитой ассистентов. Предложили отвезти мозг Ленина в Берлин, но ЦК не согласился — воскрешайте на месте! Но все-таки деньги на обустройство берлинской лаборатории Фохт из большевиков выбил. И, пока лаборатория строилась, был в Москве частым гостем. Потом наезжал все реже… Наконец умер. А мозг Ленина — то, что от него осталось: нарезка в две тысячи ломтей, — ждет своей очереди на воскрешение."

Зеев Бар-Селла "Александр Беляев" 2013

*

Не было публикаций по понедельникам: 22 и 29 июня, 6 июля.

Газета ЦК РКП, ежедневная. Но могла не выходить по понедельникам.

(Издатель: Центральный Комитет Российской Коммунистической Партии)

Должно быть 19 номеров. 16-21 — 6 номеров, 23-29 — 6 номеров, 30-7 — (7 номеров(?) — всего 19 (?).

16 июня -№134, 17-135, 18-136, 19-137, 20 — 138, 21-139, 23-140, 24-141, 25-142, 26-143, 27-144, 28-145, 30 июня — 146, 1 июля -147, 2-148, 3-149, 4-150, 5-151, 7-152.

16-21; 23-28, 30 июня, 1-5, 7 июля

*

необходим ещё номер 142 от 25 июня (вспоминается фильм про дополнительный день в июне "31 июня" и телеспектакль "Лишний день в июне")

*

Надо полагать, что в итоге должны появиться главы, такие, как и во "Всемирном сдедопыте":

I. Первая встреча.

— Прошу садиться...

II. Тайна запретного крана.

Мисс Адамс не легко давалась жизнь

III. Голова заговорила.

С тех пор, как мисс Адамс открыла тайну запретного крана, прошло около недели.

IV. Жертва большого города.

С тех пор, как мисс Адамс узнала тайну головы, она возненавидела Керна всеми силами души.

V. Новые обитатели лаборатории.

Тот сложный механизм, который называют теорией вероятности, свел тысячи случайностей в одной точке времени и пространства, и на утро на прозекторском столе лаборатории профессора Керна действительно лежали два свежих трупа.

Глава VI отсутствует. В книге это глава 7. Головы разговаривают

VII. Том умирает во второй раз.

Приближался день демонстрации голов.

VIII. Испорченный триумф.

Громадный белый зал был залит ярким светом.

IX. "Сумасшедшая".

Небольшая комната с окном в сад.

X. На свободе.

— Уверены-ли вы, что автомобиль направился на вас не случайно?

XI. Последнее свидание.

Негр Джон открыл тяжелую дубовую дверь.

*

Как заметил коллега mikaei: текст, за мельчайшими изменениями, до главы 4 идентичен тексту из Всемирного следопыта (щека — века, несколько окончаний — и-я, граммофон — шипящий и т.п.)

***

В результате, из газеты:

1-й фрагмент рассказа-16 июня-№134-с. 5 -вт- Прошу садиться.

2-17-135-5 -ср Несмотря на потрясаюшее

3-18-136-5 -чт Мисс Адамс несколько

4-19-137-5-пт Лицо профессора Доуэля

5-20-138-5-сб Прошлой ночью я видел

6-21-139-5-вс Тише! Напрасно

7-23 -140-вт-5 Я расскажу вам

8-24-141-ср-5 Тише, успокойтесь

9-25-142-чт-5 Тысячи случайностей

10-26-143-пт-5 Хе-хе! На блюдо попала

11- 27-144-сб-5 Керн заменил трубку

12-28-145-вс-6 И забыв о присутствии мисс

13-30-146-вт-5 Справа от эстрады был

14-1-147-ср Когда мисс Адамс меньше всего

15-2-148-чт Она сжала свои

16-3-149-пт Это было так неожиданно

17-4-150-сб Но Доуэль-Бин был

18-5-151-вс Если Джон верен Керну

19-7-152-вт Голова говорила с трудом

https://cloud.mail.ru/stock/c6YBoXr2njUUc...

анонс от 14 июня — №133, с. 2

16 июня — №134

17 июня — №135

18 июня — №136

19 июня — №137

20 июня — №138

21 июня — №139

23 июня — №140

24 июня — №141

/Утрачен один номер/.

25 июня — №142

(Далее текст восстановлен по «Всемирному следопыту» №3/1925 [1-5 гk.]) РГ — 25 июня — №142 (?)

Тысячи случайностей должны привести их к этой фатальной точке пересечения. И, тем не менее, все это неуклонно совершится с точностью часового механизма, сдвигающего на одно мгновение в одной точке две часовых стрелки, идущие с различной скоростью.

Никогда еще профессор Керн не был так разговорчив с мисс Адамс. И эта неожиданная щедрость!..

— Он хочет задобрить, купить меня, — подумала мисс Адамс, — он, кажется, подозревает, что я догадываюсь или даже знаю о многом. Но ему не удастся купить меня!

V. НОВЫЕ ОБИТАТЕЛИ ЛАБОРАТОРИИ

Тот сложный механизм, который называют теорией вероятности, свел тысячи случайностей в одной точке времени и пространства, и на утро на прозекторском столе лаборатории профессора Керна действительно лежали два свежих трупа.

Две новые головы, предназначенные для публичной демонстрации, не должны были знать о существовании головы профессора Доуэля. И потому она была предусмотрительно перемещена профессором Керном в смежную комнату.

Первый труп принадлежал рабочему лет тридцати, погибшему в потоке уличного движения. Его могучее тело было разрезано пополам. В полуоткрытых остекленевших глазах замер испуг.

Профессор Керн, мисс Адамс и Джон, — в белых халатах, — работали над трупами.

— Было еще несколько трупов, — говорил профессор Керн. — Один рабочий упал с лесов. Но у него могло быть повреждение мозга от сотрясения. Забраковал я и нескольких самоубийц, отравившихся ядами. Вот этот парень оказался подходящим. Да вот эта еще… ночная красавица. За доброкачественность ее крови не ручаюсь, но другого выбора не было.

Он кивком головы указал на труп женщины с красивым, но увядшим лицом. На лице сохранились еще следы румян и гримировального карандаша. Лицо было спокойно. Только приподнятые брови и полуоткрытый рот выражали какое-то детское удивление.

— Певичка из бара в порту. Была убита наповал шальной пулей во время ссоры пьяных матросов. Прямо в сердце, — видите? Нарочно так не попадешь!

Профессор Керн работал быстро и уверенно. Головы были отделены от тела, трупы унесены.

Еще несколько минут, — и головы были помещены на высокие столики. В горло, в венозную и артериальную аорты были введены трубки.

Профессор Керн был в приятно возбужденном состоянии. Приближался момент его торжества. В успехе он не сомневался.

На предстоящую демонстрацию и доклад профессора Керна в научном обществе были приглашены научные светила. Пресса, руководимая умелой рукой, помещала предварительные статьи, в которых восхвалялся научный гений профессора Керна. Журналы помещали его портреты. Выступлению Керна, с его изумительным опытом оживления мертвых человеческих голов, придавали характер национального торжества. Вся честь открытия приписывалась Керну. Только в одном медицинском журнале, вскользь упоминалось имя покойного профессора Доуэля, «производившего некоторые опыты в этом направлении».

Мисс Адамс жадно читала эти статьи. Они давали ей какое-то острое наслаждение, питая ее ненависть к профессору Керну.

Весело насвистывая, профессор Керн умыл руки, закурил сигару и самодовольно посмотрел на стоящие перед ним головы.

(Далее — снова текст газетной публикации)

26 июня — №143

27 июня — №144

28 июня — №145

30 июня — №146

Утерян номер газеты (?). Пропуск текста восстановлен по «Всемирному Следопыту» №4/1925 [7-11 гл., факт. 6-10 гл.] (?)

— Как вы себя чувствуете? — спросил ее какой-то старичок-ученый.

— О, благодарю вас, прелестно!

Этот ответ вызвал улыбки на лицах собравшихся. Еще

несколько наивных ответов развеселило весь зал. Зрелище

оказалось интереснее, чем ожидала публика лож и амфитеатра.

Несмотря на то, что голос Уотсон был глухой и хриплый, сильно пущенная струя воздуха издавала свист, и звук

был почти лишен модуляций, ее выступление произвело

36

необычайное впечатление. Такую бурю аплодисментов не

всегда приходилось слышать и мировым артистам.

Простодушная мисс Уотсон, привыкшая к лаврам маленьких кабачков, приняла этот энтузиазм зала на свой счет.

Не будучи в состоянии раскланяться, — о чем она ужасно

сожалела, — она томно опустила веки и осчастливила зал

обворожительной улыбкой.

Волнение мисс Адамс все увеличивалось. Ее начала трясти нервная лихорадка, и она крепко сжала зубы, чтобы они

не стали отбивать дробь. «Пора!», несколько раз говорила

она себе, но каждый раз не хватало решимости. Обстановка

подавляла ее. После каждого пропущенного момента она

старалась успокоить себя мыслью, что чем выше будет вознесен профессор Керн, тем ниже будет его падение.

Начались речи.

На кафедру взошел седенький старичок, — один из

крупнейших американских ученых.

Слабым, надтреснутым голосом он говорил о гениальном открытии профессора Керна, о всемогуществе науки, о

победе над смертью, об Америке, рождающей такие умы и

дарящей миру величайшие научные достижения...

……………………………………………………………………

(Продолжение текста газетной публикации)

1 июля №147

2 июля — №148

3 июля — №149

  4 июля — №150

5 июля — №151

7 июля — №152

***

I. ПЕРВАЯ ВСТРЕЧА

  — Прошу садиться…

  Мисс Адамс опустилась в глубокое кожаное кресло. Пока профессор Керн вскрывал и читал письмо, она бегло осмотрела кабинет.

  Какая мрачная комната! Но заниматься здесь хорошо: ничто не отвлекает внимания. Лампа с глухим абажуром освещает только письменный стол, заваленный книгами, рукописями, корректурными оттисками. Глаз едва различает солидную мебель черного дуба. Темные обои, темные драпри. В полумраке поблескивает только золото тисненых переплетов в тяжелых шкапах. Старинные стенные часы медлительно и важно режут ленту времени длинным маятником.

  Переведя взгляд на Керна, мисс Адамс улыбнулась мысли: кто-то очень удачно подобрал его под стиль кабинета.

  Будто вырубленная из черного дуба, его тяжеловесная, суровая солидная фигура казалась часть меблировки. Большие очки в черепаховой оправе напоминали два циферблата часов. Как маятники, двигались его зрачки серо-стального цвета, переходя со стороны на сторону письма. Прямоугольный нос, прямой разрез рта и квадратный, выдающийся вперед, подбородок придавали лицу вид стилизованной декоративной маски, вылепленной скульптором-кубистом.

  «Камин украшать такой маской, а не письменный стол», — подумала мисс Адамс.

  — Коллега Смитт говорил уже о вас. Да, мне нужна помощница. Вы медичка? Отлично. Семь долларов в день. Расчет еженедельный. Работа несложная. Но я ставлю одно непременное условие…

  Побарабанив сухими пальцами по столу, профессор Керн задал неожиданный вопрос.

  — Вы умеете молчать?.. Все женщины болтливы! Вы женщина — это плохо. Вы красивы — это еще хуже.

  — Но какое отношение?..

  — Самое близкое! Самое близкое. Красивая женщина — женщина вдвойне. Значит, вдвойне обладает и женскими недостатками. Если их еще нет у вас, может быть муж, друг, жених. И тогда — все тайны к чорту!

  — Но…

  — Никаких «но»! Вы должны быть немы, как рыба. Вы должны молчать обо всем, что услышите здесь. Принимаете это условие?.. Должен предупредить: неисполнение этого условия повлечет за собой крайне неприятные для вас последствия. Крайне неприятные!

  Мисс Адамс была смущена и заинтересована.

  — Я согласна, если во всем этом нет…

  — Преступления, хотите вы сказать? Можете быть совершенно спокойны. И вам не грозит никакая ответственность… Ваши нервы в порядке?

  — Я здорова…

  Профессор Керн кивнул головой. Его сухой, острый палец впился в кнопку электрического звонка.

  Дверь бесшумно открылась.

  В полумраке комнаты, как на проявляемой фотографической пластинке мисс Адамс увидала только белки глаз, затем постепенно проявились блики лоснящегося лица негра. Черные волосы и костюм сливались с темными драпри двери.

  — Джон, покажите мисс лабораторию.

  Негр кивнул головой, предлагая следовать за собой, и открыл вторую дверь.

  Мисс Адамс вошла в совершенно темную комнату.

  Щелкнул выключатель, и яркий свет от матовых полушарий на потолке залил комнату. Мисс Адамс невольно прикрыла глаза… После полумрака кабинета, белизна стен слепила глаза. Сверкали стекла шкапов с блестящими хирургическими инструментами. Холодным светом горели сталь и алюминий различных аппаратов. Темными, желтыми бликами ложился свет на медных полированных частях. Трубы, колбы, машины. Стекло и металл.

  Посреди комнаты стоял большой прозекторский стол. На столе лежал труп человека без головы. Грудная клетка была вскрыта. Рядом со столом стоял стеклянный ящик, и в нем пульсировало человеческое сердце. От сердца шли трубки к баллонам.

  Мисс Адамс повернула голову в сторону и вдруг увидела нечто, заставившее ее вздрогнуть, как от электрического удара.

  На нее смотрела человеческая голова, — одна голова, без туловища.

  Она была прикреплена к квадратной стеклянной доске. Доску поддерживали четыре высокие, блестящие, металлические ножки. Из отреза шеи, от аорт, через отверстия в стекле, шли две трубки к баллонам. Третья, более толстая трубка выходила из горла и сообщалась с большим цилиндром. Цилиндр и баллоны были снабжены кранами, манометрами, термометрами и какими-то неизвестными приборами.

  Голова внимательно и скорбно смотрела на мисс Адамс, мигая веками. Не могло быть сомнения: голова жила, отделенная от тела, жила самостоятельной и сознательной жизнью.

  Несмотря на потрясающее впечатление, мисс Адамс не могла не заметить, что эта голова была удивительно похожа на недавно умершего известного ученого, хирурга, профессора Доуэля, прославившегося своими опытами оживления органов, вырезанных из свежего трупа. Мисс Адамс не раз была на его блестящих публичных лекциях, и ей хорошо запомнился этот высокий лоб, характерный профиль, волнистые, посеребренные сединой русые волосы головы и бороды, голубые глаза… Да, это была голова профессора Доуэля! Только губы и нос его стали тоньше, суше, виски и щеки втянулись, глаза глубже запали в орбиты и белая кожа приобрела желто-темный оттенок мумий… Но в глазах светилась живая человеческая мысль…

  Мисс Адамс почувствовала, как шевелятся у ней корни волос… но она, как зачарованная, не могла оторвать своего взгляда от этих голубых глаз…

  Голова беззвучно шевельнула губами…

  Это было слишком для нервов мисс Адамс. Она почувствовала, что близка к обмороку. Негр поддержал ее и вывел из лаборатории.

  — Это ужасно… это ужасно… — повторяла мисс Адамс, опустившись в кресло.

  Профессор Керн молча барабанил пальцами по столу.

  — Скажите, неужели это голова…

  — Профессора Доуэля? Да, это его голова. Голова Доуэля, моего умершего уважаемого коллеги, возвращенная мною к жизни. К сожалению, я мог воскресить одну голову. Не все сразу! Мы, ученые, и так вторгаемся в «незыблемые законы» природы, бросаем вызов самой смерти и отбиваем хлеб у чудотворцев и самого божества. Но не все сразу, говорю я. Бедный Доуэль страдал неизлечимым, пока, недугом. Умирая, он завещал свое тело для научных опытов, которые мы вели с ним вместе. «Вся моя жизнь была посвящена науке. Пусть же науке послужит и моя смерть. Я предпочитаю, чтобы в моем трупе копался мой друг-ученый, а не могильный червь». Вот какое завещание оставил профессор Доуэль.

  И чтобы перевести разговор на другую тему, профессор Керн спросил:

  — Итак, вы принимаете мое предложение? Отлично! Я жду вас завтра к девяти утра. Но помните: молчание, молчание и молчание!..

II. ТАЙНА ЗАПРЕТНОГО КРАНА

  Мисс Адамс нелегко давалась жизнь. Ей было семнадцать лет, когда умер ее отец. На плечи мисс Адамс легла забота о больной матери и младшей сестре. Небольших средств, оставшихся после отца, не хватило даже на окончание ею высшего образования. Приходилось учиться и поддерживать семью. Несколько лет она работала корректором в газете. Получив звание врача, тщетно пыталась она найти место. Были предложения ехать в южную Америку, — в гиблые места, где свирепствовала желтая лихорадка. Мисс Адамс не решалась ехать туда с семьей, не хотелось и бросать семью. Предложение профессора Керна явилось для нее выходом из положения. Несмотря на всю странность работы, она согласилась без колебаний.

  Мисс Адамс не знала, что профессор Керн прежде, чем предложить ей место у себя, наводил о ней тщательные справки.

  Уже две недели она работала у Керна. Обязанности ее были несложны. Она должна была в продолжении дня следить за аппаратами, поддерживающими жизнь головы. Ночью ее сменял Джон.

  Профессор Керн об'яснил ей, как нужно обращаться с кранами у баллонов. Указав на большой цилиндр, от которого шла толстая трубка к горлу головы, Керн строжайше запретил ей открывать кран этого цилиндра.

  — Довольно повернуть этот кран, как голова будет немедленно убита! Как-нибудь я об'ясню вам мою систему питания головы и назначение этого цилиндра. Пока вам довольно знать, как обращаться с аппаратами.

  С обещанными об'яснениями профессор Керн, однако, не спешил.

  В одну из ноздрей головы был глубоко вставлен маленький термометр. В определенные часы нужно было вынимать его и записывать температуру. Термометрами же и манометрами были снабжены и баллоны. Нужно было следить за температурой жидкостей и давлением. Но хорошо отрегулированные аппараты не доставляли хлопот, действуя с точностью часового механизма. Наконец, особой чувствительности прибор, приставленный к виску головы, отмечал пульсацию, механически вычерчивая кривую. Нужно было через известные промежутки заменять ленту. Содержимое баллонов пополнялось в отсутствие мисс Адамс, — до ее прихода.

  Мисс Адамс несколько привыкла к голове и даже сдружилась с нею.

  Когда она утром входила в лабораторию, с порозовевшими от ходьбы и свежего воздуха щеками, голова слабо улыбалась ей, и веки головы дрожали в знак приветствия.

  Голова не могла говорить. Но между ними скоро установился условный язык, хотя и очень ограниченный в мимической части лексикона. Опускание головою век означало «да». Поднятие их вверх — «нет». — Несколько помогали и беззвучно шевелящиеся губы.

  При помощи этого мимического языка головы и обычной речи мисс Адамс, им удавалось даже вести разговор «по вопросно-ответному методу»: мисс Адамс задавала вопросы, голова сигнализировала «да» или «нет».

  — Ну, как вы себя сегодня чувствуете? — спросила мисс Адамс.

  Голова улыбнулась и опустила веки «хорошо, благодарю».

  — Как провели ночь?

  Та же мимика.

  Мисс Адамс забрасывала голову вопросами и проворно исполняла утренние обязанности. Проверила аппараты, температуру, пульс. Сделала записи в журнале. Затем, с величайшей осторожностью, омыла водой со спиртом лицо головы при помощи мягкой губки, вытерла гигроскопической ватой. Сняла кусочек ваты, повисший на веке. Промыла глаза, уши, нос и рот. В рот и нос для этого вводились особые трубки. Привела в порядок волосы.

  Руки ее проворно и ловко касались головы. На лице головы было довольное выражение.

  — Сегодня чудесный день, — оживленно говорила мисс Адамс. — Легкий, морозный воздух. Так и хочется дышать всей грудью. Смотрите, как ярко светит солнце. Совсем по-весеннему!

  Углы губ профессора Доуэля печально опустились. Глаза с тоской глянули на окно и остановились на мисс Адамс.

  Она покраснела от легкой досады на себя. Она, с инстинктивной чуткостью женщины, избегала говорить обо всем, что было недостижимо для головы и могло лишний раз напомнить об убожестве ее физического существования.

  Она испытывала какую-то материнскую жалость к голове, как к беспомощному, обиженному природой ребенку.

  — Ну-с, давайте заниматься! — поспешно сказала мисс Адамс, — чтобы поправить свою ошибку.

  По утрам, до прихода профессора Керн, голова занималась чтением. Мисс Адамс приносила ворох последних медицинских журналов и книг и показывала их голове. Голова просматривала; на нужной статье шевелила бровями. Мисс Адамс клала журнал на пюпитр, и голова погружалась в чтение. Мисс Адамс привыкла, следя за глазами головы, угадывать, какую строчку голова читает, и вовремя переворачивала страницы.

  Когда нужно было на полях сделать отметку, голова делала знак, и мисс Адамс проводила пальцем по строчкам, следя за глазами головы, и отмечала карандашом черту на полях.

  Для чего голова заставляла делать на полях отметки, мисс Адамс не понимала; но при помощи их бедного мимического языка она не надеялась получить раз'яснения и потому не спрашивала.

  Но, однажды, проходя через кабинет профессора Керн в его отсутствие, она увидела на письменном столе журналы со сделанными ею, по указанию головы, отметками. А на листе бумаги, рукою профессора Керна, несколько таких заметок было переписано. Это заставило ее задуматься.

  Вспомнив сейчас об этом, мисс Адамс не удержалась от вопроса.

  — Скажите, зачем мы отмечаем некоторые места в научных статьях?

  Лицо профессора Доуэля выразило неудовольствие и нетерпение. Голова выразительно посмотрела на мисс Адамс, потом на кран, от которого шла трубка к горлу голова, и два раза подняла брови. Это означало просьбу. Мисс Адамс поняла, что голова хочет, чтобы мисс Адамс открыла этот запретный кран. Уже не в первый раз голова обращалась к ней с такой просьбой. Но мисс Адамс об'ясняла желание головы по-своему: голова, очевидно, хочет покончить со своим безотрадным существованием. Мисс Адамс не решалась открыть запретный кран. Она боялась ответственности, боялась потерять место.

  — Нет, нет! — со страхом ответила мисс Адамс на просьбу головы, — если я открою этот кран, вы умрете! Я не хочу, не могу, не смею убивать вас! — От нетерпения и сознания бессилия по лицу головы прошла судорога. Голова заскрипела зубами.

  Три раза голова энергично поднимала вверх веки и глаза…

  — Нет, нет, нет… я не умру, — так поняла мисс Адамс. Она колебалась.

  Голова стала беззвучно шевелить губами, и мисс Адамс показалось, что эти губы пытаются сказать:

  — Откройте, откройте, умоляю…

  Любопытство мисс Адамс было возбуждено до крайней степени.

  Она почувствовала, что здесь скрывается какая-то тайна… Она и раньше не совсем доверяла словам профессора Керна о смертности запретного крана.

  Между тем, в глазах головы светилась безграничная тоска… Глаза просили, умоляли, требовали… Казалось вся сила человеческой мысли, все напряжение воли сосредоточились в этом взгляде.

  И мисс Адамс решилась.

  С сильно бьющимся сердцем, дрожащею рукою она осторожно приоткрыла кран.

  Тотчас из горла головы послышалось шипенье. Мисс Адамс услышала слабый, глухой, надтреснутый, дребезжащий и шипящий, как испорченный граммофон, голос головы.

  — Бла-го-да-рю…вас!..

  Запретный кран пропускал сжатый в цилиндре воздух. Проходя через горло головы, воздух приводил в движение голосовые связки, и голова получала возможность говорить. Мышцы горла и связки не могли уже действовать нормально, и потому воздух с шипеньем проходил через горло и тогда, когда голова не говорила. А ослабленные голосовые связки придавали голосу этот глухой, дребезжащий тембр.

  Лицо головы выражало удовлетворение.

  Но в этот момент послышались шаги в кабинете и звук открываемого замка, дверь лаборатории всегда закрывалась ключом со стороны кабинета.

  Мисс Адамс едва успела повернуть кран на место. Шипенье в горле головы прекратилось.

  Вошел профессор Керн.

III. ГОЛОВА ЗАГОВОРИЛА

  С тех пор, как мисс Адамс открыла тайну запретного крана, прошло около недели.

  За это время между мисс Адамс и головой установились еще более дружеские отношения. В те часы, когда профессор Керн уходил в университет, мисс Адамс открывала кран, направляя в горло головы небольшую струю воздуха, чтобы голова могла говорить внятным шепотом. Тихо говорила и мисс Адамс. Они опасались, чтобы негр не услышал их разговора.

  На голову профессора Доуэля их разговоры, видимо, производили благотворное действие. Глаза стали живее, и даже скорбная морщина меж бровей разгладилась.

  Голова говорила много и охотно, как бы вознаграждая себя за время вынужденного молчания.

  Прошлую ночь мисс Адамс видала во сне голову профессора Доуэля, и, проснувшись, подумала: видит ли сны голова Доуэля?

  — Сны… — тихо прошипела голова. — Да, я вижу сны.

  Лицо головы просветлело от воспоминаний, но тотчас омрачилось. Будто луч осеннего солнца пробрался на мгновенье сквозь серую пелену осенних туч и погас…

  — Прошлой ночью я видел во сне моего сына… Как бы я хотел посмотреть на него ещё раз!.. Но я не смею подвергать его этому испытанию… Для него я умер…

  — Он взрослый?.. Где он находится сейчас?

  — Да он взрослый… он почти одних лет с вами или немного старше. Кончил университет… В настоящее время должен находиться в Англии, у своей тетки по матери… Нет, лучше бы не видеть снов!

  Сейчас я веду существование почти бесплотного духа. И какой смешной, нелепой кажется мне мечта об этом бесплотном существовании! Мы — сыны земли, из плоти и крови. И мы можем быть счастливы только с нашей милой землей и на земле. Знаете ли вы, что значит жить без тела, одним сознанием?

  Меня не только мучат сны своей обманчивой реальностью. Наяву меня мучат обманы чувств. Как это ни странно, иногда мне кажется, что я чувствую свое тело. Мне вдруг захочется вздохнуть полной грудью, протянуться, расправить широко руки, как это делает засидевшийся человек. А иногда я ощущаю подагрическую боль в левой ноге. Не правда ли, смешно? Хотя, как врачу, это должно быть вам понятно. Боль так реальна, что я невольно опускаю глаза вниз, и, конечно, сквозь стекло вижу под собой пустое пространство и каменные плиты пола… По временам мне кажется, что сейчас начнется припадок удушья, тогда я почти доволен своим «посмертным» существованием, избавляющим меня хоть от астмы… Все это — чисто рефлективная деятельность мозговых клеток, связанных когда-то с жизнью тела…

  — Все это ужасно!.. — не удержалась мисс Адамс.

  — Да, ужасно…

  — Странно, при жизни мне казалось, что я жил одной работой мысли. Я, право, как-то не замечал своего тела, весь погруженный в научные занятия. И только потеряв тело, я почувствовал, чего я лишился… Мир ощущений тела! Сколько здесь наслаждений! Теперь, как никогда за всю мою жизнь, я думаю о запахах цветов, душистого сена где-нибудь на опушке леса, о дальних прогулках пешком, о шуме морского прибоя… Утратив тело, я утратил мир, — весь необ'ятный прекрасный мир вещей, которых я не замечал, вещей, которые можно взять, потрогать, и в то же время почувствовать свое тело, — себя! О, я бы охотно отдал все это химерическое существование за одну радость почувствовать в своей руке тяжесть простого булыжника! Я завидую грузчику, который изнемогает под тяжестью груза на своей спине… Я только теперь понял, что даже в физической боли есть доля наслаждения. Боль — это крик живого тела!.. Да… от недостатка осязательных ощущений я страдаю больше всего.

  В тот вечер, разбираясь в своих впечатлениях, мисс Адамс долго не могла уснуть. А во сне ей опять приснилась голова… печальные глаза профессора Доуэля… Мисс Адамс убегала по каким-то коридорам, голова преследовала ее. Двери задерживали ее бег, открывались с трудом, голова настигала… Вот она уже слышит за собой шипящий свист воздуха…

  Мисс Адамс проснулась с сильно бьющимся сердцем…

  — Однако, нервы мои становятся никуда не годными…

  Однажды, просматривая перед сном медицинские журналы, мисс Адамс прочла статью профессора Керна о его новой научной работе. В этой статье ее внимание обратили на себя ссылки Керна на некоторые работы других ученых. Все это были выдержки из научных журналов и книг, которые отмечались мисс Адамс по указанию головы во время их утренних занятий.

  На другой день, как только представилась возможность поговорить с головой, мисс Адамс спросила:

  — Чем занимается профессор Керн в лаборатории в мое отсутствие?

  После некоторого колебания голова ответила:

  — Мы с ним продолжаем научные работы.

  — Значит, и все эти отметки вы делаете для него? Но вам известно, что вашу работу он опубликовывает от своего имени?

  — Я догадывался…

  — Но это возмутительно!

  — Возможно… Но что же я могу поделать?

  — Если не можете вы, то это смогу сделать я! — гневно воскликнула мисс Адамс.

  — Тише!.. Напрасно… Было бы смешно в моем положении иметь претензию на авторские права! Деньги? На что они мне? Слава? Что может дать мне слава? И потом… если все это откроется, работа не будет доведена до конца. А в этом я сам заинтересован. Признаться, мне хочется видеть результаты моих трудов.

  Мисс Адамс задумалась.

  — Да, такой человек, как Керн, способен на все, — тихо проговорила она. — Профессор Керн говорил мне, когда я поступила к нему на службу, что вы умерли от неизлечимой болезни и сами завещали свое тело для научных работ. Это правда?

  — Мне трудно говорить об этом… Я могу ошибиться… Это правда, но может быть… не вся правда. Мы работали с ним вместе над оживлением человеческих органов, взятых из свежего трупа. Керн был мой ассистент. Венцом моих трудов должно было явиться разрешение вопроса об оживлении головы. Мною была закончена вся подготовительная работа. Мы уже оживляли головы животных, но не опубликовали наших успехов, пока нам не удастся продемонстрировать оживленную человеческую голову. Перед этим последним опытом, в успехе которого я не сомневался, я передал Керну рукопись о моей научной работе для подготовки к печати. Одновременно мы работали над другой научной работой, которая также была близка к разрешению. В это время со мной случился один из ужасных припадков астмы, — той самой болезни, которую я пытался победить. Между мною и нею шла давняя борьба: кто кого? И я, действительно, завещал свое тело для анатомических работ, — хотя и не ожидал, что именно моя голова будет оживлена. Так вот… во время этого последнего припадка Керн был около меня и оказал мне медицинскую помощь. Он вспрыснул мне морфий. Может быть… доза была слишком велика, а может, и астма сделала свое дело…

  — Ну, а потом?..

  — Потом я проснулся как после глубокого сна вот здесь, на этой стеклянной доске… Тело мое лежало на прозекторском столе, и Керн вскрывал грудную клетку… Вот, видите, в этом стеклянном сосуде бьется мое сердце…

  Мисс Адамс с ужасом смотрела на голову.

  — И после этого… после этого вы продолжаете с ним работать? Если бы не он, вы победили бы астму и были теперь здоровым человеком… Он вор и убийца, и вы возносите его на вершину славы! Вы работаете на него! Он, как паразит, питается вашей мозговой деятельностью, он сделал из вашей головы какой-то аккумулятор творческой мысли и зарабатывает на этом деньги и славу. А вы?.. Что дает он вам? Какова ваша жизнь?.. Вы лишены всего! Вы — несчастный обрубок, в котором еще живут желания! Весь мир украл у вас Керн! Простите меня, но я не понимаю вас! И неужели вы покорно, безропотно работаете на него?..

  Голова улыбнулась печальной улыбкой.

  — Бунт головы? Это эффектно? Что же мог я сделать? Ведь я лишен даже последней человеческой возможности покончить с собой.

  — Но вы могли отказаться работать с ним.

  — И я отказывался. Если хотите, я прошел через это восстание ангелов. Но мой бунт не был вызван тем, что Керн пользуется моим мыслительным аппаратом. В конце концов, какое значение имеет имя автора? Важно, чтобы идея вошла в мир и сделала свое дело. Я бунтовал только потому, что мне тяжело было привыкнуть к моему новому существованию. Я предпочитал смерть жизни.

  — Я расскажу вам один случай, произошедший в то время. Как-то я был в лаборатории один. Вдруг в окно влетел большой черный жук с клешнями у головы. Откуда он мог появиться в центре громадного города? Не знаю. Может быть, его завез авто, возвращавшийся из загородной поездки. Жук покружился подо мной и сел на стеклянную доску моего столика, рядом со мной. Я, скосив глаза, следил за этим отвратительным насекомым, не имея возможности сбросить его. Лапки жука скользили по стеклу, и он, шурша, медленно приближался к моей голове. Не знаю, поймете ли вы меня… я чувствовал всегда какую-то необычайную брезгливость, чувство отвращения к таким насекомым. Я никогда не мог заставить себя дотронуться до них пальцем. И вот, я был бессилен перед этим ничтожным врагом. А для него моя голова была только удобным местом для взлета. И он продолжал медленно приближаться, шурша ножками по стеклу. После некоторых усилий, ему удалось зацепиться за волосы бороды. Он долго барахтался, запутавшись в волосах, но упорно поднимался все выше. Так он прополз по сжатым губам, по левой стороне носа, через прикрытый левый глаз, пока, наконец, добравшись до лба, не упал на стекло, а оттуда на пол.

  Пустой случай! Но в том настроении, в котором я находился, он произвел на меня потрясающее впечатление.

  И, когда пришел профессор Керн, я категорически отказался продолжать с ним научные работы. Я знал, что для публичной демонстрации он не выставит мою голову. Без пользы же для своих работ он не станет держать у себя голову, которая может явиться уликой против него. И он убьет меня. Таков был мой расчет. Между нами завязалась борьба. Он прибег к довольно жестоким мерам. Прижимая к моим вискам концы электрических проводов, он пускал ток, все усиливая его. Казалось, мой мозг просверливают раскаленным буравом.

  Он смотрел на меня, но мои губы шептали:

  — Нет!

  Тогда он начал пускать в питающие меня баллоны вещества, которые вызывали в моей голове новые мучительные боли.

  Я был непоколебим.

  Он ушел взбешенный, осыпая меня тысячью проклятий. Я торжествовал победу.

  Несколько дней Керн не появлялся в лабораторию, и со дня на день я ожидал избавительницы-смерти.

  На четвертый или пятый день он пришел, как ни в чем не бывало, весело насвистывая песенку.

  Не глядя на меня, он стал продолжать работу. Дня два или три я наблюдал за ним, не принимая в ней участия. Но работа не могла не интересовать меня. И когда он сделал, производя опыты, ряд ошибок, которые могли погубить результаты всех наших усилий, я не утерпел и сделал ему знак.

  — Давно бы так! — проговорил он с довольной улыбкой и пустил воздух через мое горло. Я об'яснил ему ошибки с тех пор продолжаю руководить работой… Он перехитрил меня!..

IV. ЖЕРТВА БОЛЬШОГО ГОРОДА

  С тех пор, как мисс Адамс узнала тайну головы, она возненавидела Керна всеми силами души. И это чувство росло с каждым днем. Она засыпала с этим чувством и просыпалась с ним. Она в страшных кошмарах видела его во сне. Она была прямо больна ненавистью. В последнее время, при встречах с Керном, она едва удерживалась, чтобы не бросить ему в лицо:

  — Убийца!

  Она держалась с ним натянуто и холодно.

  Возможно, что это настроение поддерживалось ее все более расшатывающимися нервами. Дни, проведенные ею в обществе оживленной головы трупа, — все, что она узнала здесь, все потрясения не могли пройти бесследно. Не мудрено, что во всем этом она считала виновным Керна.

  — Я донесу на него! Я буду кричать о его преступлении! Я не успокоюсь, пока не развенчаю эту краденую славу, не раскрою всех его преступлений! Я себя не пощажу…

  — Тише… успокойтесь… Я уже говорил вам, что во мне нет чувства мести. Но если ваше нравственное чувство возмущено и жаждет возмездия, я не буду отговаривать вас… только не спешите… я прошу вас подождать до конца наших опытов… Ведь я нуждаюсь сейчас в Керне, как и он во мне. Он без меня не может окончить труд, но также и я без него. А ведь это все, что мне осталось… Больше мне не создать. Но начатые работы должны быть окончены…

  В кабинете послышались шаги.

  Мисс Адамс быстро закрыла кран и уселась с книжкой в руке, все еще возбужденная. Голова Доуэля опустила веки, как у человека, погруженного в дремоту.

  Вошел профессор Керн.

  Он подозрительно посмотрел на мисс Адамс.

  — В чем дело? Вы чем-то расстроены? Все в порядке?

  — Нет… Ничего… Все в порядке… семейные неприятности…

  — Дайте ваш пульс.

  Мисс Адамс неохотно протянула руку.

  — Бьется учащенно… Нервы пошаливают? Для нервных, пожалуй, это тяжелая работа. Но я вами доволен. Я удваиваю вам вознаграждение.

  — Мне не нужно. Благодарю вас.

  — «Мне не нужно»! Кому же не нужны деньги? Ведь у вас семья!

  Мисс Адамс ничего не ответила.

  — Вот что. Надо сделать кое-какие приготовления. Голову профессора Доуэля мы поместим в комнату за лабораторией. — Временно, коллега, временно! Вы не спите? — обратился он к голове. — А сюда завтра привезут два свеженьких трупа, и мы приготовим из них пару хороших говорящих голов и продемонстрируем их в научном обществе. Пора обнародовать наше открытие.

  И Керн опять с некоторым недоверием посмотрел на мисс Адамс.

  Чтобы раньше времени не обнаружить слишком ярко своей неприязни, мисс Адамс заставила себя задать вопрос, первый из пришедших ей в голову.

  — Чьи трупы будут привезены?

  — Я не знаю, и никто не знает. Потому, что сейчас это еще не трупы, а живые и здоровые люди. Здоровее нас с вами. Это я могу сказать с уверенностью. Мне нужны головы абсолютно здоровых людей. Но завтра их ожидает неизбежная смерть. А через час, не позже, после этого они будут здесь, — на прозекторском столе. Я уж позаботился об этом.

  Мисс Адамс, которая ожидала от профессора Керна всего, посмотрела на него таким недоуменным и испытующим взглядом, что он на мгновение смешался, а потом громко рассмеялся.

  — Нет ничего проще! Я заказал пару свеженьких трупов в морге. Дело, видите ли, в том, что город, — этот современный Молох, — требует ежедневных человеческих жертв. Каждый день, с непреложностью законов природы, в городе гибнут от уличного движения несколько человек, — не считая несчастных случаев на заводах, фабриках, постройках. Ну, и вот, эти обреченные, жизнерадостные, полные сил и здоровья люди, сегодня спокойно уснут, не зная, что их ожидает завтра. Завтра утром они встанут, весело напевая песню, будут одеваться, чтобы идти, — как они будут думать, — на работу, а на самом деле — навстречу своей неизбежной смерти. В то же время, в другом конце города, также беззаботно напевая, будет одеваться их невольный палач: шофер или вагоновожатый. Потом жертва выйдет из своей квартиры, палач выедет с противоположного конца города из своего гаража или трамвайного парка. Преодолевая поток уличного движения, они упорно будут приближаться друг к другу, — не зная друг друга, — до самой роковой точки пересечения их путей. Потом, на одно короткое мгновение, кто-то из них зазевается, и — готов! На статистических счетах, отмечающих число жертв уличного движения, прибавится одна косточка. Именно та, которой не хватало для статистика, чтобы оправдать его предвидение.

(Утрачен один номер. Далее текст восстановлен по «Всемирному следопыту»)

  Тысячи случайностей должны привести их к этой фатальной точке пересечения. И, тем не менее, все это неуклонно совершится с точностью часового механизма, сдвигающего на одно мгновение в одной точке две часовых стрелки, идущие с различной скоростью.

  Никогда еще профессор Керн не был так разговорчив с мисс Адамс. И эта неожиданная щедрость!..

  — Он хочет задобрить, купить меня, — подумала мисс Адамс, — он, кажется, подозревает, что я догадываюсь или даже знаю о многом. Но ему не удастся купить меня!

V. НОВЫЕ ОБИТАТЕЛИ ЛАБОРАТОРИИ

  Тот сложный механизм, который называют теорией вероятности, свел тысячи случайностей в одной точке времени и пространства, и на утро на прозекторском столе лаборатории профессора Керна действительно лежали два свежих трупа.

  Две новые головы, предназначенные для публичной демонстрации, не должны были знать о существовании головы профессора Доуэля. И потому она была предусмотрительно перемещена профессором Керном в смежную комнату.

  Первый труп принадлежал рабочему лет тридцати, погибшему в потоке уличного движения. Его могучее тело было разрезано пополам. В полуоткрытых остекленевших глазах замер испуг.

  Профессор Керн, мисс Адамс и Джон, — в белых халатах, — работали над трупами.

  — Было еще несколько трупов, — говорил профессор Керн. — Один рабочий упал с лесов. Но у него могло быть повреждение мозга от сотрясения. Забраковал я и нескольких самоубийц, отравившихся ядами. Вот этот парень оказался подходящим. Да вот эта еще… ночная красавица. За доброкачественность ее крови не ручаюсь, но другого выбора не было.

  Он кивком головы указал на труп женщины с красивым, но увядшим лицом. На лице сохранились еще следы румян и гримировального карандаша. Лицо было спокойно. Только приподнятые брови и полуоткрытый рот выражали какое-то детское удивление.

  — Певичка из бара в порту. Была убита наповал шальной пулей во время ссоры пьяных матросов. Прямо в сердце, — видите? Нарочно так не попадешь!

  Профессор Керн работал быстро и уверенно. Головы были отделены от тела, трупы унесены.

  Еще несколько минут, — и головы были помещены на высокие столики. В горло, в венозную и артериальную аорты были введены трубки.

  Профессор Керн был в приятно возбужденном состоянии. Приближался момент его торжества. В успехе он не сомневался.

  На предстоящую демонстрацию и доклад профессора Керна в научном обществе были приглашены научные светила. Пресса, руководимая умелой рукой, помещала предварительные статьи, в которых восхвалялся научный гений профессора Керна. Журналы помещали его портреты. Выступлению Керна, с его изумительным опытом оживления мертвых человеческих голов, придавали характер национального торжества. Вся честь открытия приписывалась Керну. Только в одном медицинском журнале, вскользь упоминалось имя покойного профессора Доуэля, «производившего некоторые опыты в этом направлении».

  Мисс Адамс жадно читала эти статьи. Они давали ей какое-то острое наслаждение, питая ее ненависть к профессору Керну.

  Весело насвистывая, профессор Керн умыл руки, закурил сигару и самодовольно посмотрел на стоящие перед ним головы.

(Далее — снова текст газетной публикации)

  — Хе-хе! На блюдо попала голова не только Иоанна, но и самой Саломеи! Недурная будет встреча! Остается только открыть краны — и… мертвые оживут! А ведь мы не в шутку начинаем конкурировать с господом богом! — Ну, что же, мисс? Оживляйте! Откройте все три крана! В этом большом цилиндре содержится сжатый воздух, а не яд, хе-хе…

  Для мисс Адамс это давно было не новость. Но она, по бессознательной почти хитрости, не подала виду.

  Мисс Адамс открыла краны.

  Первой стала подавать признаки жизни голова рабочего.

  Едва заметно дрогнули веки. Зрачки стали прозрачнее. Почти неуловимо изменился цвет кожи.

  — Циркуляция есть. Все идет хорошо…

  Вдруг глаза изменили свое направление, повернувшись к свету окна. Медленно возвращалось сознание.

  — Живет! — весело крикнул Керн. — Дайте сильнее воздушную струю!

  Мисс Адамс открыла кран больше.

  Воздух засвистел в горле.

  — Что это?.. Где я?.. — были первые, еще не внятные слова головы.

  — В больнице, друг мой!

  — В боль-ни-це?.. — Голова повела глазами, опустила их вниз и увидала под собой пустое пространство.

  — А где ж мои ноги? Где мои руки? Где мое тело?..

  — Нет его, голубчик! Оно разбито вдребезги. Только одна голова и уцелела, а туловище пришлось отрезать!

  — Как это так, отрезать? Ну, нет, я не согласен! Какая же это операция! Куда я годен такой? Одной головой куска хлеба не заработаешь! Мне руки надо! Без рук, без ног меня никто на работу не возьмет!.. Выйдешь из больницы… тьфу! и выйти-то не на чем! Как же теперь? Жить, кушать надо! Больницы-то ваши знаю я! Подержите маленько, да и выпишете: вылечили! Вот так вылечили! Нет, я не согласен! — твердил он.

  Неправильность его произношения, его широкое, загорелое веснушчатое лицо, наивный взгляд голубых глаз — все обличало в нем деревенского жителя, быть может, далекой страны. Нужда оторвала его от родимых полей, город растерзал его молодое, здоровое тело…

  — Как вас зовут? — спросил профессор Керн.

  — Меня-то? Томом звали. Том Бэггинс, вот оно как.

  — Так вот что, Том… Вы не будете ни в чем нуждаться и не будете страдать ни от голода, ни от холода, ни от жажды. Вас не выкинут на улицу, не беспокойтесь!

  — Что ж, задаром кормить будете, аль на ярмарках за деньги показывать?

  — Показать покажем, только не на ярмарках. Ученым покажем! Ну, а теперь отдохните! — и, посмотрев на голову женщины, Керн сказал:

  — Что-то Саломея заставляет себя долго ждать!

  — А это что ж? Тоже голова без тела? — обратилась голова Тома с вопросом, показывая на голову женщины.

  — Как видите! Что б вам скучно не было, мы вам позаботились доставить эту мисс в компанию!.. Закройте-ка, мисс Адамс, его воздушный кран, чтоб не мешал пока болтовней!

  Керн вынул из ноздри головы женщины термометр.

  — Температура выше трупной, но еще низка. Что-то оживление идет медленно…

  Время шло. Голова женщины не оживала. Профессор Керн начал волноваться. Он нервно ходил по лаборатории, посматривал на часы, и каждый его шаг по каменному полу звонко отдавался по всей комнате.

  Голова Тома с недоумением смотрела на них и беззвучно шевелила губами.

  Наконец, Керн подошел к голове женщины и внимательно осмотрел стеклянную трубочку, которой оканчивалась каучуковая, введенная в шейную аорту.

  — Вот где причина! Трубка входит слишком свободно, и циркуляция идет медленно. Дайте трубку шире!

  Керн заменил трубку, и через несколько минут голова ожила.

  Голова Уотсон, — так звали женщину, — реагировала более сильно на свое оживление. Когда она окончательно пришла в себя и заговорила, то стала хрипло кричать, умоляла лучше убить ее, но не оставлять таким уродом.

  — Ах, ах, ах… мое тело… мое бедное тело… Что вы сделали со мной? Спасите меня или убейте! Я не хочу жить без тела!.. Дайте мне хоть посмотреть на него!.. Нет, нет, не надо! Оно без головы… какой ужас… какой ужас!..

  Когда она немного успокоилась, то сказала:

  — Вы говорите, что оживили меня. Я мало образована, но я знаю, что голова не может жить без тела. Что это: чудо или колдовство?

  — Ни то, ни другое. Это — достижение науки.

  — Если ваша наука способна творить такие чудеса, то она должна уметь делать и другие. Приставьте мне другое тело! Осел Тедди продырявил мое тело пулей… Но ведь немало девушек пускают себе пулю в лоб. Отрежьте их тело и приставьте к моей голове. Только раньше покажите мне. Надо выбрать красивое тело. А так я не могу… Женщина без тела! Это хуже, чем мужчина без головы!

  И, обратившись к мисс Адамс, она попросила:

  — Будьте добры дать мне зеркало!

  Взглянув в зеркало, мисс Уотсон долго и серьезно изучала себя.

  — Ужасно!.. Можно вас попросить поправить мне волосы? Я даже не могу сама сделать себе прическу!..

  — Ну-с, все благополучно, — сказал профессор Керн, обращаясь к мисс Адамс. — У вас работы прибавилось. Соответственно будет увеличено и ваше вознаграждение. Мне пора.

  Керн посмотрел на часы и, подойдя близко к мисс Адамс, шепнул ей:

  — В их присутствии, — и он показал глазами на головы, — ни слова о голове профессора Доуэля!

  И, звучно отбивая шаги высокими каблуками, он вышел из лаборатории.

  А мисс Адамс пошла навестить голову профессора Доуэля.

  Глаза Доуэля смотрели на нее грустно. Печальная улыбка шевельнула ус.

  — Бедный мой, бедный!.. — прошептала мисс Адамс. — Но вы скоро будете отомщены!

VII.[1] ТОМ УМИРАЕТ ВО ВТОРОЙ РАЗ

  Приближался день демонстрации голов.

  Профессор Керн нервничал и все чаще поглядывал недоверчивым, испытующим взглядом на мисс Адамс. Но внешне он был с нею удвоенно любезен.

  В ночь накануне торжественного выступления Керна в научном обществе голова Тома неожиданно занемогла.

  Утром, когда мисс Адамс пришла сменить негра, голова Тома была уже без сознания.

  Профессор Керн бранил Джона за то, что он не разбудил его ночью, как только голове Тома стало плохо.

  Керн стал возиться около головы.

  — Ах, какой ужас… — шипела голова мисс Уотсон, — он умер!.. Я так боюсь покойников!.. И я тоже боюсь умереть… отчего он умер?..

  — Закройте у нее кран с воздушной струей! — сердито приказал Керн.

  Мисс Уотсон умолкла на полуслове, но продолжала испуганно и умоляюще смотреть в глаза мисс Адамс, беспомощно шевеля губами.

  — Если через двадцать минут я не верну голову к жизни, ее останется только выбросить! — сказал Керн.

  Через пятнадцать минут голова подала некоторые признаки жизни. Веки и губы ее дрогнули, но глаза смотрели тупо, бессмысленно. Еще через две минуты голова произнесла несколько бессвязных слов. Керн уже торжествовал победу. Но голова вдруг опять замолкла. Ни один нерв не дрожал на лице.

  Керн посмотрел термометр.

  — Температура трупа. Кончено!

  И забыв о присутствии мисс Уотсон, он со злобой дернул голову за густые волосы, сорвал со столика и бросил в большой металлический таз.

  — Вынеси на ледник!.. Надо будет произвести вскрытие и узнать причину.

  Негр быстро подхватил таз и вышел.

  Голова мисс Уотсон смотрела на него расширенными от ужаса глазами.

  Керн зашагал по лаборатории крупными шагами и нервно крутил пальцами сигару, которую забыл зажечь.

  Смерть головы Тома наполовину уменьшала эффект демонстрации.

  Наконец он обратился к голове мисс Уотсон, которая продолжала следить за ним широко раскрытыми глазами.

  — Вот что. Сегодня в восемь вечера вас повезут в многолюдное собрание. Там вам придется говорить. Отвечайте кратко на вопросы, которые вам будут задавать. Не болтайте лишнего. Поняли?

  Керн открыл воздушный кран, и мисс Уотсон прошипела:

  — Поняла… но я просила бы… позвольте…

  Керн вышел, не дослушав ее.

  Мисс Уотсон стала готовиться к выезду в свет.

  Забыв о смерти головы Тома, она была поглощена заботами о своей внешности. Она измучила мисс Адамс прической и «татуировкой», как мысленно называла Адамс косметическое украшение головы.

  Неожиданно голова Уотсон заявила, что она не выйдет «в таком виде», и требовала, чтобы из каркаса ей было сделано туловище и обтянуто модной материей. Понадобилось вмешательство Керна.

  — Голов с туловищем, — сказал он ей, — будет полный зал. Вы же, обладая одной головой, будете в этом собрании самой оригинальной женщиной.

  Довод показался мисс Уотсон убедительным, и она отказалась от своей затеи.

  Волнение Керна все увеличивалось. Предстояла нелегкая задача — доставить голову в зал заседания научного общества. Малейший толчок мог оказаться роковым для жизни головы.

  Будь жива голова Тома, шансы на успех удваивались бы.

  Был приготовлен специально приспособленный автомобиль. Столик, на котором помещалась голова, со всеми аппаратами был поставлен на особую площадку, снабженную колесами для передвижения по полу и ручками для переноса по лестницам.

  Наконец все было готово. В семь часов вечера отправились в путь.

  Голова мисс Уотсон, завитая, причесанная, накрашенная и закутанная вуалями, сияла от предстоящего удовольствия выезда в свет.

VIII. ИСПОРЧЕННЫЙ ТРИУМФ

  Громадный белый зал был залит ярким светом. В партере преобладали седины и блестящие лысины мужей науки, облаченных в черные фраки и сюртуки. Поблескивали стекла тысячи очков. Ложи и амфитеатр предоставлены были избранной публике, имеющей то или иное отношение к ученому миру.

  Сдержанный шум наполнял переполненный зал.

  Внизу эстрады, за своими столиками, оживленным муравейником хлопотали корреспонденты газет, очиняя карандаши для стенографической записи.

  Справа от эстрады был установлен ряд киноаппаратов, чтобы запечатлеть на ленте все моменты интересного выступления Керна и оживленной головы.

  На эстраде разместился почетный президиум из наиболее крупных представителей ученого мира. Посреди эстрады возвышалась кафедра. На ней — микрофон для передачи по радиотелефону речей по всему миру. Второй микрофон стоял перед головой мисс Уотсон. Она возвышалась с правой стороны эстрады, вся сияющая от удовольствия. Уроки «татуировки» не пропали даром для мисс Адамс: умело и умеренно наложенный грим придавал голове мисс Уотсон свежий и привлекательный вид, сглаживая тяжелое впечатление, которое должна была производить голова на неподготовленного зрителя. Мисс Адамс и Джон стояли около ее столика.

  Ровно в восемь часов на кафедру взошел профессор Керн.

  Собрание приветствовало его долго не смолкавшими аплодисментами.

  Он был бледнее обычного, но полон достоинства.

  Киноаппарат затрещал. Газетный муравейник затих и весь обратился во внимание. Профессор Керн начал речь.

  Это была блестящая по выполнению и ловко построенная речь. Керн не забыл упомянуть о «предварительных, но очень ценных работах безвременно скончавшегося профессора Доуэля». Но, воздавая дань работам покойного, он не забывал и своих «скромных заслуг». Для слушателей не должно было остаться никакого сомнения в том, что вся честь открытия целиком принадлежит ему, профессору Керну.

  Его речь несколько раз прерывалась аплодисментами. Сотни биноклей дам были направлены на него. Бинокли мужчин, с не меньшим интересом, были устремлены на голову мисс Уотсон, расточавшую очаровательные улыбки. Она чувствовала себя героиней в этом блестящем собрании и упивалась успехом.

  Зато лицо мисс Адамс было зловеще и мертвенно бледно.

  По знаку профессора Керна, она открыла воздушный кран, и голова Уотсон имела удовольствие сказать несколько фраз.

(Утерян номер газеты. Пропуск текста восстановлен по «Всемирному следопыту».)

  — Как вы себя чувствуете? — спросил ее какой-то старичок-ученый.

  — О, благодарю вас, прелестно!

  Этот ответ вызвал улыбки на лицах собравшихся. Еще несколько наивных ответов развеселило весь зал. Зрелище оказалось интереснее, чем ожидала публика лож и амфитеатра.

  Несмотря на то, что голос Уотсон был глухой и хриплый, сильно пущенная струя воздуха издавала свист, и звук был почти лишен модуляций, ее выступление произвело необычайное впечатление. Такую бурю аплодисментов не всегда приходилось слышать и мировым артистам.

  Простодушная мисс Уотсон, привыкшая к лаврам маленьких кабачков, приняла этот энтузиазм зала на свой счет. Не будучи в состоянии раскланяться, — о чем она ужасно сожалела, — она томно опустила веки и осчастливила зал обворожительной улыбкой.

  Волнение мисс Адамс все увеличивалось. Ее начала трясти нервная лихорадка, и она крепко сжала зубы, чтобы они не стали отбивать дробь. «Пора!» — несколько раз говорила она себе, но каждый раз не хватало решимости. Обстановка подавляла ее. После каждого пропущенного момента она старалась успокоить себя мыслью, что чем выше будет вознесен профессор Керн, тем ниже будет его падение.

  Начались речи.

  На кафедру взошел седенький старичок — один из крупнейших американских ученых.

  Слабым, надтреснутым голосом он говорил о гениальном открытии профессора Керна, о всемогуществе науки, о победе над смертью, об Америке, рождающей такие умы и дарящей миру величайшие научные достижения…

(Продолжение текста газетной публикации)

  Когда мисс Адамс меньше всего ожидала, какой-то вихрь долго сдерживаемого гнева и ненависти подхватил и унес ее. Она уже не владела собой.

  Она бросилась на кафедру, едва не сбив с ног ошеломленного старичка, почти сбросила его, заняла его место и с смертельно бледным лицом и лихорадочно горящими глазами фурии, преследующей убийцу, задыхающимся голосом начала свою пламенную, сумбурную речь.

  Весь зал всколыхнулся при ее появлении.

  В первое мгновение профессор Керн смутился и сделал невольное движение в сторону мисс Адамс, как бы желая удержать ее. Потом он быстро обернулся к Джону и шепнул ему на ухо несколько слов. Джон выскользнул за дверь.

  В общем замешательстве никто на это не обратил внимания.

  — Не верьте ему! — кричала мисс Адамс, указывая на Керна. — Он вор и убийца!.. Он украл труды профессора Доуэля! Он убил Доуэля! Он и сейчас работает с ним… Он мучит Доуэля… Он пыткой заставлял Доуэля продолжать научные работы и выдавал их за свои… Мне сам Доуэль говорил, что его отравил Керн…

  В публике смятение переходило в панику. Многие повставали со своих мест. Даже некоторые корреспонденты выронили свои карандаши и застыли в ошеломленных позах. Только кинооператор, видавший всякие виды, усиленно крутил ручку аппарата, радуясь этому неожиданному трюку, который обеспечивал ленте успех сенсации.

  Профессор Керн вполне овладел собой. Он стоял спокойно, с улыбкой сожаления.

  Дождавшись момента, когда нервная судорога сдавила горло мисс Адамс, он воспользовался наступившей паузой и, обратившись к стоявшим у дверей сторожам аудитории, сказал им спокойно и властно:

  — Уведите ее! Неужели вы не видите, что она в припадке безумия?

  Сторожа некоторое время стояли неподвижно, быть может, будучи слишком взволнованы. Но мисс Адамс облегчила их задачу.

  Истерический припадок потряс ее тело, и с безумным смехом она упала около кафедры.

  Ее унесли…

  Когда волнение несколько улеглось, профессор Керн взошел на кафедру и извинился перед собранием за печальный инцидент.

  — Мисс Адамс, — девушка нервная и истерическая, — не вынесла тех сильных переживаний, которые ей приходилось испытывать, проводя день за днем в обществе головы трупа (подчеркнул Керн) мисс Уотсон, оживленной искусственно мною. Психика мисс Адамс надломилась. Она сошла с ума… Мы, конечно, позаботимся об этой жертве научного долга!..

  Эта речь была прослушана при жуткой тишине зала. Раздалось несколько аплодисментов, но они были заглушены шиканьем.

  Будто веяние смерти пронеслось над залом. И тысячи глаз, уже с ужасом и жалостью смотрели на голову мисс Уотсон, как на выходца из могилы.

  Наскоро прочитали ораторы заготовленные речи, приветственные телеграммы, акты об избрании профессора Керна почетным членом и доктором различных институтов и академий наук, — и собрание было закрыто.

  Перед самым концом за спиною профессора Керна появился негр и, незаметно кивнув Керну, стал возиться над обратной отправкой головы мисс Уотсон — сразу поблекшей, усталой и испуганной.

  Только оставшись один в закрытом автомобиле, профессор Керн дал волю кипевшему в нем гневу.

  Он сжимал кулаки, скрипел зубами и так бранился, что шофер несколько раз сдерживал ход автомобиля и спрашивал по слуховой трубке:

  — Алло?

IX. «СУМАСШЕДШАЯ»

  Небольшая комната с окном в сад. Белые стены. Белая кровать, застеленная светло-серым пушистым одеялом. Белый столик и два таких же белых стула.

  Мисс Адамс сидит у окна и рассеянно смотрит в сад. Луч солнца золотит ее русые волосы. Она очень побледнела и похудела.

  Из окна видна аллея, по которой гуляют группы больных. Между ними мелькают белые халаты сестер.

  — Сумасшедшие!.. — тихо говорит она, глядя на гуляющих больных. — И я сумасшедшая! Какая нелепость!.. И это все, чего я достигла!..

  Она сжала свои тонкие руки и хрустнула пальцами.

  Вот уже месяц, как стараниями профессора Керна, позаботившегося о «жертве научного долга», она находится в загородной больнице для душевнобольных.

  Профессору Керну тем легче было засадить ее в психиатрическую лечебницу, что нервы ее после описанного вечера находились действительно в ужасном состоянии. Она лишилась места, и заботы о семье томили ее. Главное же — она понимала всю безвыходность своего положения. Она была слишком опасна для Керна. И ее пребывание в доме для умалишенных могло продолжаться неопределенно долгое время… Возможно, что и власти не особенно заботились о защите ее интересов. Выступлению Керна придали характер общегосударственного торжества. Им гордилась Америка перед всем миром. И теперь было невыгодно показать миру обратную сторону медали: соперничество, алчность и вероломство в среде тех, кого считают солью науки…

  Профессор Керн привел в исполнение свою угрозу о «чрезвычайно тяжелых для нее последствиях», если она не сохранит тайну. Могло быть и хуже. От Керна она ожидала всего. Он отомстил, а сам остался не отомщенным за голову профессора Доуэля. Мисс Адамс принесла в жертву себя, но ее жертва осталась напрасною. Сознание этого еще больше нарушало ее душевное равновесие.

  Она была близка к отчаянью и готова была покончить с собой.

  Даже здесь она чувствовала влияние Керна. Другим больным разрешались свидания с друзьями и родными. Ее держали в строжайшей изоляции.

  Несмотря на это, ей удалось войти в дружбу с одной сиделкой. И та, под величайшим секретом, приносила ей иногда газеты. В одной из газет она прочла и о себе:

  «Мисс Адамс, служившая у профессора Керна, после случившегося с ней припадка безумия во время доклада профессора Керна в научном обществе, помещена в психиатрическую лечебницу. Врачи находят ее положение тяжелым и подающим мало надежд на выздоровление…»

  — Вот мой приговор! — прошептала мисс Адамс, роняя газету на колени.

  В другом номере газеты ей удалось узнать, что у профессора Керна, тотчас после его доклада, был произведен обыск.

  «Как и следовало ожидать, — говорилось в заметке, — никакой головы профессора Доуэля обнаружено не было. В свое время было установлено, что смерть его последовала от припадка астмы, которой покойный страдал давно. Таким образом, рассеиваются последние сомнения, — если они у кого были, — о виновности профессора Керна. Все это не более как бред больного воображения мисс Адамс».

  «Неужели голова погибла?.. Бедный профессор Доуэль!..» — подумала девушка.

  Больше мисс Адамс не находила заметок об этом деле. Его заслонили другие сенсации.

  По утрам мисс Адамс посещали врачи.

  — Ну, как мы живем? — задавали они неизменный вопрос.

  Она ненавидела их: или они все невежды, которые не умеют отличить здорового от больного, или подкуплены Керном.

  Она им не отвечала или отвечала с несвойственной ей грубостью.

  И они уходили, неодобрительно покачивая головами, быть может, искренне убежденные, что имеют дело с душевнобольной…

  В комнату постучали.

  Мисс Адамс, думая, что это сиделка принесла вечерний чай, сказала безучастным голосом, не поворачивая головы от окна:

  — Войдите!

  Кто-то вошел. И молодой мужской незнакомый голос прозвучал за ее спиной:

  — Могу я видеть мисс Адамс?

  Это было так неожиданно, что девушка круто повернулась. Перед ней стоял молодой человек, одетый с изящной простотой. В лице его было что-то знакомое. Но мисс Адамс никак не могла вспомнить, где она могла его видеть.

  — Это я…

  — Позвольте представиться: Артур Доуэль. Сын профессора Доуэля.

  «Так вот откуда это сходство! Те же глаза, тот же открытый лоб и овал лица», — подумала мисс Адамс.

  — Как же вы… пришли ко мне? — с изумлением спросила она.

  Артур Доуэль улыбнулся.

  — Да, это было нелегко! Вас хорошо стерегут. Признаться, мне пришлось употребить маленькую хитрость. И сейчас у меня всего несколько минут. Позвольте приступить прямо к делу.

  Я жил в Англии у тетки, когда узнал по газетам о событиях во время доклада профессора Керна и о вашем… благородном выступлении на защиту моего отца. Я не мог оставаться безучастным к этому делу. В нем замешано имя моего… отца…

  Он хотел сказать «покойного отца», но удержался.

  — …Судьба его научных трудов и тайна смерти. При том в этом деле оказались пострадавшей и вы. Я вижу вас в этом заключении. Сейчас не время говорить о моей благодарности за ваш самоотверженный поступок. Я знаю несколько Керна и, признаюсь, считал его способным на все то, о чем вы говорили тогда. Я не поверил вашему безумию. И теперь, видя вас, убеждаюсь, что я был прав. Сумасшедшие так не выглядят. Но мне хочется убедиться от вас самих в верности всего, о чем вы говорили. Все это правда?

  — Да, правда!

  — Я верю вам!.. Какой бесчестный поступок!.. Еще я хотел бы узнать ваше мнение: сохранил ли Керн голову моего отца? Как жаль, что болезнь задержала меня! Боюсь, что я приехал слишком поздно!

  — О судьбе головы профессора Доуэля я, к сожалению, знаю не больше вашего. Могу только сообщить, что голова ему была еще нужна для окончания одной крупной работы.

  — Так… Ее надо найти! Но прежде всего нужно освободить вас! Об этом позабочусь я! И помните: я не Доуэль, а Бин, — ваш кузен. Вы меня понимаете? Так мы скорей достигнем цели!

  В дверь постучались.

  — К сожалению, наше свидание окончилось. Но я надеюсь, что мы с вами скоро встретимся в другой обстановке! Всего лучшего!

  И он ушел также неожиданно, как и явился.

  Мисс Адамс продолжала стоять, неподвижно устремив глаза на дверь.

  Потом она глубоко вздохнула и с волнением прошептала:

  — Неужели освобождение?..

X. НА СВОБОДЕ

  — Уверены ли вы, что автомобиль направился на вас не случайно? — спросил Артур Доуэль мисс Адамс.

  — Совершенно уверена, — ответила она. — Я шла по одной из боковых улиц, где уличное движение невелико. Я уже раньше обратила внимание на черный «Форд», который, казалось, медленно следовал за мной. Когда я переходила улицу, шофер вдруг перешел на большую скорость, направляя машину прямо на меня. Я метнулась в сторону. Шофер сделал вираж вслед за мной. Меня спас только экипаж, случайно преградивший путь автомобилю.

  — Да… вам нужно быть осторожной! Керн не может быть спокоен, пока вы находитесь на свободе!

  Этот разговор происходил в маленькой гостиной мисс Адамс, на четвертый день после того, как новоявленному кузену Бину удалось освободить ее из психиатрической лечебницы. Это была нелегкая задача. Администрация лечебницы вначале категорически отказала, ссылаясь на то, что форма заболевания мисс Адамс представляет большую опасность для окружающих, и больную нельзя держать вне стен лечебницы.

  Но Доуэль-Бин был настойчив. Он брал мисс Адамс под свою ответственность, убеждал, настаивал, наконец, заявил, что он потребует особой экспертизы, в присутствии представителей суда. Дальнейшее упорство могло иметь плохие последствия для лечебницы, и администрация принуждена была уступить.

  Дома мисс Адамс встретили, как воскресшую из мертвых.

  Старушка-мать мисс Адамс смотрела на Артура восторженно, как на спасителя ее дочери, которую уж не надеялась увидеть.

  Артур проводил все время в этой семье, обсуждая планы розыска головы.

  На четвертый день радость матери была омрачена упомянутым случаем с автомобилем, который едва не раздавил мисс Адамс.

  — Тот же автомобиль еще раз пытался перерезать мне путь на перекрестке, — продолжала мисс Адамс. — Я хорошо заметила шофера.

  — Тебе лучше посидеть несколько дней дома! — с тревогой произнесла мать.

  — Да, вам надо быть крайне осторожной, — сказал Артур. — Борьба разгорается не на шутку. Возможно, что Керн догадывается о моем приезде. Ваш выход заставил его насторожиться. Надо принимать быстрые и решительные меры. Когда я ехал сюда, я думал проникнуть к Керну под чужим именем, как врач, желающий работать с ним, заслужить его доверие, получить доступ в таинственную лабораторию…

  — Но ваше сходство?.. — сказала мисс Адамс.

  — Да, сходство… хотя я порядочно изменился с тех пор, как меня видел Керн. Ведь я последние годы пробыл в Англии. Но сейчас этот план не годится уже потому, что требует времени. Притом Керн сейчас будет подозрителен, как никогда.

  — Что, если попробовать действовать через Джона — негра, который служит у Керна? Керн бывал груб с ним, и я не думаю, чтобы Джон был ему слишком предан, — предложила мисс Адамс.

  — Прекрасно! Надо попытаться.

  И тут же был разработан план действий.

  Нашли надежного человека, которому предложили взять на себя эту задачу.

  Билль — так звали этого человека — быстро свел знакомство с Джоном в одном из дешевых ресторанов, где Джон имел обыкновение проводить свои свободные часы.

  Джон охотно поглощал предлагаемую ему новым приятелем соду с виски, но язык у него не развязывался.

  На все наводящие, будто случайно предложенные вопросы Джон или отмалчивался, или уверял, что он ничего не знает.

  После двух или трех безуспешно проведенных вечеров, Билл принужден был действовать открыто. Он предложил Джону двести долларов, — если только он скажет, жива ли голова профессора Доуэля и где она находится.

  Но Джон, с невинным видом, продолжал уверять, что ему ничего не известно.

  Билль удваивал, утраивал вознаграждение, но безуспешно. Наконец, ставка дошла до двух тысяч долларов.

  Глаза Джона загорелись жадностью. Минуту он колебался. Но затем заявил с простодушным видом:

  — Да если ж бы я знал!..

  Видимо, Керн хорошо оплатил молчание Джона, если даже такая сумма для него оказалась несоблазнительной.

  Единственным результатом торга явилось убеждение Билля в том, что Джону известна судьба головы, но он, по тем или иным причинам, остается верен Керну.

  Когда Билль сообщил об этом Артуру Доуэлю, Доуэль решил, что дальнейший торг бесполезен.

  — Если Джон верен Керну, то Керн уже осведомлен обо всем. Ваше освобождение, мисс Адамс, и попытка подкупить Джона, — все это достаточно предупредило Керна о надвигающейся на него опасности. Для Керна продолжать хранить голову моего отца при таких обстоятельствах, — как бы она ему ни была нужна, — крайняя смелость, или безрассудная неосторожность. Если уже не поздно, нам медлить больше нельзя ни одного дня. Остается об'явить открытую войну. Я — сын профессора Доуэля и имею все права на то, чтобы потребовать возобновления судебного следствия и производства вторичного обыска. Или моя карта, или карта Керна будет бита. Ваше присутствие, мисс Адамс, при этом обыске я считал бы крайне полезным.

  — А вдруг ее убьет этот разбойник! — с испугом произнесла старушка Адамс.

  — Я пойду во что бы то ни стало! — решительно заявила мисс Адамс.

  — Я надеюсь, что вашей дочери ничего не угрожает. Мы явимся туда с судебным следователем и достаточным количеством полисменов!

  В тот же день Артуру удалось уладить дело со следственными властями. Обыск был назначен на другой день, в восемь часов утра, — прежде чем профессор Керн уедет из дому.

XI. ПОСЛЕДНЕЕ СВИДАНИЕ

  Негр Джон открыл тяжелую дубовую дверь.

  — Профессор Керн не принимает.

  Вступивший на сцену полисмен заставил Джона пропустить нежданных гостей.

  Профессор Керн, увидя мисс Адамс входящей в кабинет, бросил на нее уничтожающий взгляд, но сейчас же принял вид оскорбленного достоинства.

  — Прошу вас, — сказал он ледяным тоном, широко открывая двери лаборатории.

  Следователь, мисс Адамс, Артур и Керн вошли.

  Сердце мисс Адамс сильно забилось, когда она увидала знакомую обстановку, среди которой перенесла столько тягостных впечатлений.

  В лаборатории нашли голову мисс Уотсон. Она была еще жива, хотя значительно иссохла. Щеки, лишенные румян, были темно-желтого цвета мумии. Увидя мисс Адамс, она улыбнулась и заморгала глазами.

  В надежде получить какие-либо сведения мисс Адамс открыла воздушный кран.

  Но голова мисс Уотсон ничего не знала о голове Доуэля. Она, по обыкновению, лепетала всякий вздор. Жаловалась на то, что ей обрезали волосы, жаловалась на скуку и на то, что ее больше не вывозят в собрания, вспоминала Тома…

  — Как вы находите меня? Скажите, меня не портят обрезанные волосы? О, я плакала, когда меня стригли… Мои волосы… ведь это все, что еще оставалось у меня от женщины!..

  Вошли в смежную с лабораторией комнату.

  Там находились две головы.

  Первая — голова мальчика, кудрявого, как рафаэлевский ангелочек. Голубые глаза мальчика с детским любопытством устремились на вошедших.

  Вторая голова была пожилого человека со сбритыми волосами и громадным мясистым носом. На глазах этой головы были одеты совершенно черные очки.

  — Глаза болят, — пояснил Керн.

  — Вот и все, что я могу вам предложить, — добавил он с иронической улыбкой.

  — Подождите! — воскликнула мисс Адамс. И подойдя к голове с толстым носом, открыла воздушный кран.

  — Кто вы? — спросила мисс Адамс.

  Голова шевельнула губами, но голос не звучал. Мисс Адамс пустила сильную струю воздуха.

  Тогда послышался свистящий шепот.

  — Кто это? Вы Керн? Откройте же мне уши! Я не слышу вас.

  Мисс Адамс заглянула в уши и вытащила оттуда плотные куски ваты.

  — Кто вы? — повторила она вопрос.

  — Я был профессор Доуэль…

  — Но ваше лицо?..

  Голова говорила с трудом.

  — Лицо?.. Да… меня лишили даже моего лица… Маленькая операция… парафин введен под кожу… Увы… моим остался только мой мозг в этой чужой коробочке… Но и он отказывается служить… Я умираю… Наши опыты… Мои опыты несовершенны. Хотя моя голова прожила больше, чем я рассчитывал теоретически…

  — Зачем у вас очки?

  — Последнее время коллега не доверяет мне, — и голова попыталась улыбнуться, — он лишает меня возможности слышать и видеть… очки непрозрачные, чтобы я не выдал себя перед нежелательными для него посетителями… но я, кажется, узнаю ваш голос… снимите с меня очки.

  Мисс Адамс сняла очки.

  И вдруг, увидав Артура, который, пораженный видом головы отца, стоял неподвижно, — голова радостно произнесла:

  — Артур!.. сын мой!..

  На мгновение будто жизнь вернулась к голове. Тусклые глаза прояснились.

  Артур подошел к голове отца.

  — Отец, дорогой мой! Что с тобой сделали?..

  — Вот… хорошо… Еще раз мы свиделись с тобой… после мой смерти…

  Горловые связки почти не работали, голова Доуэля говорила урывками. В паузах воздух со свистом вылетал из горла.

  К голове подошел следователь.

  — Профессор Доуэль, можете ли вы сообщить нам об обстоятельствах вашей смерти? Я — следователь…

  Голова посмотрела на следователя потухающим взглядом, не понимая. Потом, очевидно, поняла, в чем дело, и, переведя взгляд на мисс Адамс, прошептала:

  — Я… ей… говорил… она знает все…

  — Конец!.. — сказала мисс Адамс.

  Некоторое время все стояли молча, подавленные и взволнованные.

  — Ну, что ж, дело ясно! — прервал тягостное молчание следователь. И, обратившись к Керну, произнес повелительным тоном:

  — Прошу следовать за мной в кабинет. Мне надо снять с вас допрос.

  Керн молча повиновался. Они вышли.

  Артур тяжело опустился на стул возле головы отца и низко склонил на руки свою голову.

  — Бедный, бедный отец…

  Потом встал. Молча и крепко пожал руку мисс Адамс.

Конец

ПОСЛЕСЛОВИЕ

  Рассказ А. Беляева «Голова профессора Доуэля» — конечно, фантазия и выдумка; конечно, никому не удавалось оживить человеческую голову. Однако рассказ имеет под собой твердую научную почву. Он основан на целом ряде опытов русских и иностранных ученых — физиологов и хирургов.

  Эти опыты доказали, что некоторые органы могут самостоятельно (хотя и кратковременно) жить независимо от организма.

  Такие опыты около двух десятков лет тому назад начал производить американский ученый Каррель. Он доказал, что животные клеточки (ткани) могут жить вне организма, если им будет обеспечено необходимое питание.

  Продолжая эти опыты, ученые перешли к целым органам, например — сердцу, матке и др., и установили, что вынутое сердце лягушки, кролика и др. может жить часами. А профессору Н. П. Кравкову удалось изолировать матку кролика настолько успешно, что он имел возможность наблюдать весь ход родов. Тот же учёный в 1920 году опубликовал свои опыты с человеческими пальцами и ухом кролика; и эти органы жили в лаборатории более месяца. На пальцах, например, росли ногти, можно было вызвать нарыв и т. п.

  Эти наблюдения показывают, что ткани человеческого организма не умирают сразу после прекращения кровообращения.

  Хирурги использовали этот вывод. Пересадка с одного места на другое, с одного организма на другой кожи, костей, желез — становится обычным делом. На опытах с насекомыми удается, например, переносить голову от одного насекомого к другому, и не только одного и того же рода, но и разных, например, жуку-плавунцу пересаживают голову водолюба и т. д. И они продолжают жить. На животных делаются опыты с пересадкой глаз, которые приживаются, причем зрение, по-видимому, сохраняется лишь отчасти.

  Приведем еще одно разительное наблюдение, опубликованное русским хирургом, профессором Оппелем. К нему в клинику был доставлен самоубийца, пустивший себе пулю в сердце. Молодой человек потерял очень много крови, но был еще жив. Приступлено было к операции зашивания сердца. Во время операции больной сильно слабеет, и ему грозит смерть.

  «Я решился, — пишет профессор, — на отчаянный шаг: чтобы остановить кровотечение из сердца, я зажал левой ладонью рану и прижал сердце. Кровотечение остановилось, но в ту же секунду остановилось само сердце. Больной перестал дышать, зрачки расширились. По всем признакам, наступила смерть».

  Оператор зашил рану и приступил к оживлению больного. И вот, на глазах оператора сердце начало сокращаться, появилось дыхание, сузились зрачки — больной ожил.

  «Пред нами было истинное оживление, — продолжает дальше автор. — Человек умер — остановилось сердце, прекратилось дыхание, расширились зрачки, а через полчаса человек дышал, через час уже разговаривал».

  Подобные опыты показывают, что, если возможна жизнь отдельных тканей вне организма, если некоторые органы переживают своего носителя, теоретически возможно и возвращение к жизни умершего человека.

  «Не хочу мечтать, не хочу пророчествовать, не хочу фантазировать, — восклицает профессор, — могу одно сказать: поле деятельности для будущей хирургии громадно. Мощь хирургии еще впереди».

  (Проф. Оппель. «Успехи современной хирургии»)

ОГЛАВЛЕНИЕ

Первая встреча 3

Тайиа запретного крана Й

Голова заговорила 10

Смерть или убийство? 15

Жертвы большого города 21

Новые обитатели лаборатории 23

Головы развлекаются 28

Небо и земля 30

Порок и добродетель 38

Мертвая Диана 47

Сбежавший экспонат 59

Допетая песня • 04

Женщииа-загадка 38

Веселая прогулка 75

В Париж! • ■ • • 80

Жертва Керна 84

Лечебница Равино

«Сумасшедшие» • • 35

«Трудный случай в практике» 39

Новенький . . 105

Побег 109

Между жизнью и смертью 112

Опять без тела 118

Тома умирает во второй раз 123

Заговорщики 127

Испорченный триумф 132

Последнее свидание   137

ПЕРВАЯ ВСТРЕЧА

— Прошу садиться.

Мари Лоран опустилась в глубокое кожаное кресло.

Пока профессор Керн вскрывал конверт и читал пись¬мо, она бегло осмотрела кабинет.

Какая мрачная комната! Но заниматься здесь хорошо: ничто не отвлекает внимания. Лампа с глухим абажуром освещает только письменный стол, заваленный книгами, рукописями, корректурными оттисками. Глаз едва разли¬чает солидную мебель черного дуба. Темные обои, тем¬ные драпри. В полумраке поблескивает только золото тисненых переплетов в тяжелых шкапах. Длинный маят¬ник старинных стенных часов -движется размеренно и плавно.

Переводя взгляд на Керна, Лоран невольно улыбнулась: сам профессор целиком соответствовал стилю кабинета. Будто вырубленная из дуба, тяжеловесная, суровая фи¬гура Керна казалась частью меблировки. Большие очки в черепаховой оправе напоминали два циферблата часов. Как маятники двигались его глаза серо-пепельного цвета, переходя со строки на строку письма. Прямоугольный нос, прямой разрез глаз, рта и квадратный, выдающийся вперед подбородок придавали лицу вид стнлизовапной декоративной маски, вылепленной скульптором-кубистсм.

«Камин украшать такой маской»—г подумала Лоран.

— Коллега Сабатье говорил уже о вас. Да, мне нужна помощница. Вы медичка? Отлично. Сорок франков в день. Расчет еженедельный. Завтрак, обед. Но я ставлю одно условие». .

Побарабанив сухим пальцем по столу, профессор Керн задал неожиданный — Вы умеете молчать? Все женщины болтливы. Вы — женщина, — это плохо. Вы красивы, — это еще хуже.

— Но какое отношение...

— Самое близкое. Красивая женщина — женщина вдвой¬не. Значит, вдвойне обладает п женскпми недостатками. У вас может быть муж, друг, жених. И тогда все тайны кчорту.

!— Но...

— Никаких «но»! Вы должны быть немы, как рыба. Вы должны молчать обо всем, что увидите и услышите здесь. Принимаете это условие? Должен предупредить: неисполнение повлечет за собой крайне неприятные для вас последствия. Крайне неприятные.

Лоран была смущена и заинтересована.

— Я согласна, если во всем этом нет. . .

— Преступления, хотите вы сказать? Можете быть со¬вершенно спокойны. И вам нс грозит никакая ответствен¬ность. .. Ваши нервы в порядке?

— Я здорова. .. • •

Профессор Керн кивнул головой.

— Алкоголиков, неврастеников, эпилептиков, сума¬сшедших не было в роду?

— Нет.

Керн еще раз кивнул головой.

Его сухой, острый палец впился в кнопку электриче¬ского звонка.

Дверь бесшулшо открылась.

В полумраке комнаты, как на проявляемой фотографи¬ческой пластинке, Лоран увидала только белки глаз, за¬тем постепенно проявились блики лоснящегося лица негра. Черные волосы и костюм сливались с темными драпрп двери.

— Джои! Покажите мадемуазель Лоран лабораторию.

Негр кивнул головой, предлагая следовать за собой, и

открыл вторую дверь.

Лоран вошла в совершенно темную комнату.

Щелкнул выключатель, и яркий свет четырех матовых полушарий залил комнату. Лоран невольно прикрыла гла¬за. После полумрака мрачного кабинета белизна стен ослепляла.. . Сверкали стекла шкапов с блестящими хирур-гическими инструментами. Холодным светом горели сталь и алюминий незнакомых Лоран аппаратов. Теплыми жел¬тыми бликами ложился свет на медные полированные ча-

стп. Трубы, змеевики, колбы, стеклянные цилиндры... Стекло, каучук, металл.

Посреди комнаты большой прозекторский стол. Рядом со столом — стеклянный ящик; в нем пульсировало чело¬веческое сердце. От сердца шли трубки к баллонам.

Лоран повернула голову в сторону и вдруг увидала не¬что, заставившее ее вздрогнуть, как от электрического удара.

На нее смотрела человеческая голова, — одна голова без туловища.

Она была прикреплена к квадратной стеклянной доске. Доску поддерживали четыре высокие блестящие металли¬ческие ножки. Ог перерезанных артерий и вен, через от¬верстия в стекле, шли, соединившись уже попарно, труб¬ки к баллонам. Более толстая трубка выходила из горла и сообщалась с большим цилиндром. Цилиндр и баллоны были снабжены крапами, манометрами, термометрами и неизвестными Лоран приборами.

Голова внимательно и скорбно смотрела на Лоран, ми¬гая веками. Не могло быть сомнения: голова жила, отде¬ленная от тела, самостоятельной и сознательной жизнью.

Несмотря на потрясающее впечатление, Лоран не могла не заметить, что эта голова удивительно похожа на го¬лову недавно умершего известного учепого, хирурга, про¬фессора Доуэля, прославившегося своими опытами ожи¬вления органов, вырезанных из свежего трупа. Лоран не раз была на его блестящих публичных лекциях, и ей хо¬рошо запомнился этот высокий лоб, характерный про¬филь, волнистые, посеребренные сединой, густые русые волосы, голубые глаза. .. Да, это была голова профес¬сора Доуэля. Только губы и нос его стали тоньше, виски и щеки втянулись, глаза глубже запалы в орбиты и белая кожа приобрела желтотемнын оттенок мумии. Но в гла¬зах была жизнь, была мысль.

Лоран, как зачарованная, нс могла оторвать взгляд от этих голубых глаз.

Голова беззвучно шевельнула губами.

Это было слишком для нервов Лоран. Опа была близка к обмороку. Негр поддержал ее и вывел из лаборатории.

— Это ужасно, это ужасно. . . — повторяла Лоран, опу¬стившись в кресло.

Профессор Керн молча барабанил пальцами по столу.

— Скажите, неужели это голова.. .

— Профессора Доуэля? Да, это его голова. Голова Доуэля, моего умершего уважаемого коллеги, возвращен¬ная мною к жизни. К сожалению, я мог воскресить одну голову. Не все дастся сразу. Бедный Доуэль страдал не-излечимым, пока, недугом. Умирая, он завещал свое тело для научных опытов, которые мы вели с ним вместе. «Вся моя жизнь была посвящена науке. Пусть же науке послу¬жит и моя смерть. Я предпочитаю, чтобы в моем трупе копался друг-ученый, а не могильный червь» — вот какое завещание оставил профессор Доуэль. И я получил его тело. Мне удалось не только оживить его сердце, но и воскресить сознание, воскресить «душу», говоря языком толпы. Что же тут ужасного? Люди считали до сих пор ужасной смерть. Разве воскресение из мертвых нс было тысячелетней мечтой человечества?

— Я бы предпочла смерть такому воскресению.

Профессор Керн сделал неопределенный жест рукой.

— Да, оно имеет свои неудобства для воскресшего. Бедному Доуэлю было бы неудобно показаться публике в таком. . . неполном виде. Вот почему мы обставляем тайной этот опыт. Я говорю мы, потому что таково же¬лание самого Доуэля. Притом опыт еще нс доведен до конца.

— А как профессор Доуэль, то есть его голова, выра¬зил это желание? Голова может говорить?

Профессор Керн на мгновение смутился.

— Нет. .. голова профессора Доуэля не говорит. Но она слышит, понимает и может отвечать мимикой лица.. .

И чтобы перевести разговор на другую тему, профес¬сор Керн спросил:

— Итак, вы принимаете мое предложение? Отлично. Я жду вас завтра к девяти утра. Но помните: молчание, молчание и молчание.

ТАЙНА ЗАПРЕТНОГО КРАНА

Мари Лоран нелегко давалась жизнь. Ей было семна¬дцать лет, когда умер ее отец. На плечи Мари легла за¬бота о больной матери. Небольших средств, оставшихся после отца, хватило не надолго, приходилось учиться и

(>

поддерживать семью. Несколько лет она работала ноч¬ным корректором в газете- Получив звание врача, тщет¬но пыталась найти место. Было предложение ехать в гиб¬лые места Новой Гвинеи, где свирепствовала желтая ли¬хорадка. Ни ехать туда с больной матерью, ни разлу-чаться с нею Мари не хотела. Предложение профессора Керна явилось для нее выходом из положения.

Несмотря на всю странность работы, она согласилась почти без колебания.

Лоран не знала, что профессор Керн, прежде чем при¬мять ее, наводил о ней тщательные справки.

Уже две недели она работала у Керна. Обязанности ее были несложны. Она должна была в продолжение дня следить за аппаратами, поддерживавшими жизнь головы. Ночыо се сменял Джон.

Профессор Керн объяснил ей, как нужно обращаться с кранами у баллонов. Указав на большой цилиндр, от которого шла толстая трубка к горлу головы, Керн стро¬жайше запретил ей открывать кран цилиндра.

— Если повернуть кран, голова будет немедленно убита. Как-нибудь я объясню вам всю систему питания головы и назначение этого цилиндра. Пока вам довольно знать, как обращаться с аппаратами.

С обещанными объяснениями Керн, однако, не спешил.

В одну из поэдрей головы был глубоко вставлен ма¬ленький термометр. В определенные часы нужно было вынимать его и записывать температуру. Термометрами же и манометрами были снабжены и баллоны. Лоран сле¬дила за температурой жидкостей и давлением в баллонах. Хорошо отрегулированные аппараты не доставляли хло¬пот, действуя с точностью часового механизма. Осо¬бой чувствительности прибор, приставленный к диску головы, отмечал пульсацию, механически вычерчивая кри¬вую. Через сутки лента сменялась. Содержимое баллонов пополнялось в отсутствие Лоран, до ее прихода.

Мари постепенно привыкла к голове и даже сдружи¬лась с нею.

Когда Лоран утром входила в лабораторию с порозовев¬шими от' ходьбы и свежего воздуха щеками, голова слабо улыбалась ей, и веки ее дрожали в знак приветствия.

Голова не могла говорить. Но между пей и Лоран скоро установился условный язык, хотя и очень ограниченный.

Опускание головою век означало «да». Поднятие наверх — ' «нет». Несколько помогали и беззвучно шевелящиеся губы.

— Как вы сегодня чувствуете себя? — спрашивала Ло¬ран.

Голова улыбалась «тенью улыбки» и опускала веки: — «хорошо, благодарю».

— Как провели ночь?

Та же мимика.

Задавая вопросы, Лоран проворно исполняла утренние обязанности. Проверила аппараты, температуру, пульс. Сделала записи в журнале. Затем с величайшей осторож¬ностью обмыла водой со спиртом лицо головы при по¬мощи мягкой губки, вытерла гигроскопической ватой уш¬ные раковины. Сняла * клочок ваты, повисший на ресни¬цах. Промыла глаза, уши, нос, рот, — в рот и нос для этого вводились особые трубки. Привела в порядок волосы.

Руки ее проворно и ловко касались головы. На лице головы было выражение довольства.

— Сегодня чудесный день, — говорила Лоран. — Си- нее-синее небо. Чистый морозный воздух. Так и хочется дышать всей грудью. Смотрите, как ярко светит солнце, совсем по-весеннему.

Углы губ профессора Доуэля печально опустились. Глаза с тоской глянули в окно и остановились на Лорап.

Она покраснела от легкой досады на себя. С инстинк¬том чуткой женщины Лорап избегала говорить обо всем, что было недостижимо для головы и могло лишний раз напомнить об убожестве ее физического существования.

Мари испытывала кайую-то материнскую жалость к голове, как к беспомощному, обиженному природой ре¬бенку.

— Ну-с, давайте заниматься! — поспешно сказала Ло¬ран, чтобы поправить ошибку.

По утрам, до прихода профессора Керна, голова зани¬малась чтением. Лоран приносила ворох последних меди¬цинских журналов и книг и показывала их голове. Голова просматривала. На нужной статье шевелила бровями. Лоран клала журнал на пюпитр, и голова погружалась в чтепие. Лоран привыкла, следя за глазами головы, угады¬вать, какую строчку голова читает, и во-время перевора¬чивать страницы.

Когда нужно было на полях сделать отметку, голова делала знак, и Лоран проводила пальцем по строчкам, следя да гладами головы и отмечая карандашом черту иа полях.

Для чего голова заставляла делать отметки иа полях, Лоран не понимала, при помощи же их бедного мимиче¬ского ядыка не надеялась получпть разъяснение и потому не спрашивала.

Но однажды, проходя через кабинет профессора Кер¬на в его отсутствие, она увидала иа письменном столе журналы со сделанными ею, по указанию головы, отмет¬ками. А иа листе бумаги рукой профессора Керна были переписаны отмеченные места. Это заставило Лорап за¬думаться.

Вспомнив сейчас об этом, Мари не удержалась от во¬проса. Может быть, голове удастся как-нибудь ответить.

— Скажите, зачем мы отмечаем некоторые места в на¬учных статьях?

На лице профессора Доуэля появилось выражение не¬удовольствия и нетерпения. Голова выразительно посмо¬трела на Лоран, потом на край, от которого шла трубка к горлу головы, и два рада подняла брови. Это означало просьбу. Лоран помяла, что голова хочет, чтобы откры¬ли этот запретный кран. Уже не в первый раз голова обращалась к ней с такой просьбой. Но Лоран объясняла желание головы по-своему: голова, очевидно, хочет по¬кончить со своим безотрадным существованием. И Лоран не решалась открыть запретный кран. Ома не хотела быть повинной в смерти головы, боялась и ответствен¬ности, боялась потерять место.

— Нет, нет, — со страхом ответила Лоран иа просьбу головы. — Если я открою этот кран, вы умрете. Я не хочу, не могу', не смею убивать вас.

От нетерпения и сознания бессилия по лицу головы прошла судорога.

Три раза она энергично поднимала вверх веки и глада...

«Нет, нет, нет. Я не умру!» — так поняла Лоран. Она колебалась.

Голова стала беззвучно шевелить губами, и Лоран по- кадалос*., что губы пытаются сказать:

' «Откройте. Откройте. Умоляю!..» . ,

Любопытство Лоран было возбуждено до крайней сте¬пени. Она чувствовала, что здесь скрывается какая-то тайна.

В глазах головы светилась безграничная тоска. Глаза просили, умоляли, требовали. Казалось, вся сила челове¬ческой мысли, все напряжение воли сосредоточились в этом взгляде.

Лоран решилась.

Ее сердце сильно билось, рука дрожала, когда она осторожно приоткрывала кран.

Тотчас из горла головы послышалось шипенье. Лоран услышала слабый, глухой, надтреснутый голос, дребезжа¬щий и шипящий, как испорченный граммофон.

— Бла-го-да-рю. . . вас. . .

Запретный кран пропускал сжатый в цилиндре воздух- Проходя через горло головы, воздух приводил в движе¬ние горловые связки, и голова получала возможность го¬ворить. Мышцы горла и связки не могли уже работать нормально: воздух с шипеньем проходил через горло н тогда, когда голова не говорила. А рассечение нервных стволов в области шеи нарушало нормальную работу мышц голосовых связок и придавало голосу глухой, дре¬безжащий тембр.

Лицо головы выражало удовлетворение. •

Но в этот момент послышались шаги из кабинета и звук открываемого замка (дверь лаборатории всегда за¬крывалась ключом со стороны кабинета). Лоран едва успела закрыть кран. Шипение в горле головы прекра¬тилось.

Вошел профессор Керн.

ГОЛОВА ЗАГОВОРИЛА

С тех пор как Лоран открыла тайну запретного крана, прошло около недели.

За это время между Лоран и головой установились еще более дружеские отношения. В те часы, когда профессор Керн уходил в университет или в клинику, Лоран откры¬вала кран, направляя в горло головы небольшую струю воздуха, чтобы голова могла говорить внятным шопотом. Тихо говорила и Лоран. Они опасали<у/у~ч2обы -негр не услыхал их разговора. *

На голову профессора Доуэля их разговоры, видимо, хорошо действовали. Глаза стали живее, и даже скорб¬ные морщины меж бровей разгладились.

Голова говорила много и охотно, как бы вознаграждая себя за время вынужденного молчания.

Прошлую ночь Лоран видела во сне голову профессора Доуэля и, проснувшись, подумала: «видит ли сны голова Доуэля?»

— Сны. . . — тихо прошептала голова. — Да, я вижу сны. И я не знаю, чего больше они доставляют мне: горя или радости. Я вижу себя во сне здоровым, полным сил, п просыпаюсь вдвойне обездоленным. Обездоленным н физически и морально. Ведь я лишен всего, что доступ¬но живым людям. И только способность мыслить оста¬влена мне. «Я мыслю. Следовательно, я существую»,— с горькой улыбкой процитировала голова слова философа Декарта. — Существую. . .

— Что же вьг видите во сне?

— Я никогда еще нс видал себя в моем теперешнем виде. Я вижу себя таким, каким был когда-то. . . вижу родных, друзей. .. Недавно видал покойную жену и пе¬реживал с нею весну нашей любви. Бетти когда-то обра¬тилась ко мне как пациентка, повредив ногу при-выходе 113 автомобиля. Первое паше знакомство было в моем приемном кабинете. Мы как-то сразу сблизились с нею. После четвертого визита я предложил ей посмотреть лежащий па письменном столе портрет моей невесты. «Я женюсь на ней, если получу ее согласие» — сказал я. Опа подошла к столу и увидала лежащее на нем небольшое зеркало; взглянув на него, она рассмеялась и сказала: «Я думаю. .. она не откажется». Через неделю она была моей женой. Эта сцена недавно пронеслась передо мной во сне. . . Бетти умерла здесь, в Париже. Вы знаете, я приехал сюда из Америки как хирург во время европей¬ской войны. Мне предложили здесь кафедру, и я остался, чтобы жить возле дорогой могилы. Моя жена была уди¬вительная женщина.. .

Лицо головы просветлело от воспоминаний, но тотчас омрачилось.

— Как бесконечно далеко это время!

Голова задумалась. Воздух тихо шипел в горле.

— Прошлой почыо я видел во сне моего сына. Я очень

хотел бы посмотреть на него еще раз. Но не смею под¬вергнуть его этому испытанию... Для него я умер...

— Он взрослый? Где он находится сейчас?

— Да, взрослый. Он почти одних лет с вами или не¬много старше. Кончил университет. В настоящее время должен находиться в Англин, у своей тетки по матери. Нет, лучше бы не видеть снов. Но меня, — продолжала голова помолчав, — мучают нс только сны. Наяву меня мучают ложные чувства. Как это ни странно, иногда мне кажется, что я чувствую свое тело. Мне вдруг захочется вздохнуть полной грудью, потянуться, расправить широ¬ко руки, как это делает засидевшийся человек. А иногда я ощущаю подагрическую боль з левой ноге. Не правда ли, смешно? Хотя, как врачу, это должно быть вам понят¬но. Боль так реальна, что я невольно опускаю глаза вниз и, конечно, сквозь стекло вижу под собой пустое пространство, каменные плиты пола.. . По временам мне кажется, что сейчас начнется припадок удушья, и тогда я почти доволен своим «посмертным существованием», избавляющим меня по крайней мере от астмы... Все это — чисто рефлекторная деятельность мозговых клеток, связанных когда-то с жизнью тела. ..

— Ужасно!.. — пе удержалась Лоран.

— Да, ужасно. .. Странно, при жизни мне казалось, что я жил одной работой мысли. Я, право, как-то не за¬мечал своего тела, весь погруженный в научные занятия. И только потеряв тело, я почувствовал, чего я лишил¬ся. .. Теперь, как никогда за всю мою жизнь, я думаю о запахах цветов, душистого сена где-нибудь на опушке леса, о дальних прогулках пешком, шуме морского при-боя. : . Мною не утеряны обоняние, осязание и прочие чувства, но я отрезан от всего многообразия мира ощу¬щений. Запах сена хорош на поле, когда он связан с тысячей других ощущений — и с запахом леса, п с кра¬сотой догорающей зари, и с песнями лесных птиц. Искус-ственные запахи не могли бы мне заменить натуральных. Запах духов «Роза» вместо цветка? Зто так же мало удо¬влетворило бы меня, как голодного запах паштета без паштета. Утратив тело, я утратил мир, — весь необъ¬ятный, прекрасный мир вещей, которых я не замечал, ве-щей, которые можно взять, потрогать, и в то же время почувствовать свое тело, себя. О, я бы охотпо отдал мое

химерическое существование зй одну радость иочувстьо- вать в своей руке тяжесть простого булыжника. Если бы вы знали, какое удовольствие доставляет мне прикоснове¬ние губки, когда вы по утрам умываете мне лицо. Ведь осязание — это единственная для меня возможность по¬чувствовать себя в мире реальных вещей. .. Все, что я могу сделать сам, это прикоснуться кончиком моего языка к краю моих пересохших губ.

В тот вечер Лоран явилась домой рассеянной и взвол¬нованной. Старушка-мать по обыкновению приготовила ей чай с холодной закуской, но Мари не притронулась к бутербродам, наскоро выпила стакан чаю с лимоном и поднялась, чтобы нтти в свою комнату. Внимательные глаза матери остановились на ней.

— Ты чем-то расстроена, Мари? — спросила старуш¬ка. — Быть может, неприятности на службе?

— Нет, ничего, мама, просто устала и голова болит. . . Я лягу пораньше, и все пройдет.

Мать не задержала се, вздохнула и, оставшись одна, задумалась.

С тех пор как Мари поступила на службу, она очень изменилась. Стала нервная, замкнутая. Мать и дочь все¬гда были большими друзьями. Между ними не было тайн. И вот теперь появилась тайна. Старушка Лоран чувство¬вала, что ее дочь что-то скрывает. На вопросы мате¬ри о службе Мари отвечала очень кратко и неопреде¬ленно.

— У профессора Керна имеется лечебница на дому для особенно интересных в медицинском отношении больных. И я ухаживаю за ними.

— Какие же это больные?

— Разные. Есть очень тяжелые случаи... — Мари хму¬рилась и переводила разговор па другие темы.

Старушку не удовлетворяли эти ответы. И она начала даже наводить справки стороной, но ей ничего не уда¬лось узнать, кроме того, что уже было известно от дочерп.

«Уж нс влюблепа ли она в Керна и, быть может, без¬надежно, — бед ответа с его стороны? ..» — думала ста¬рушка. Но тут же опровергала себя: се дочь не скрыла бы от нее своего увлечения. И потом, разве Мари не хо¬рошенькая? А Керн холостяк. И если бы только Мари

любила его, то, конечно, и Керн нс устоял бы. Другой такой Мари не найти во всем свете. Нет, тут что-то дру¬гое. .. И старушка долго нс могла заснуть, ворочаясь на высоко взбитых перинах.

Не спала и Мари. Погасив свет, чтобы мать ее думала, что она уже спит, Мари сидела на кровати с широко рас¬крытыми гладами. Опа вспоминала каждое слово головы и старалась вообразить себя на ее месте; тихонько каса¬лась языком своих губ, нёба, зубов и думала:

«Это все, что может делать голова. Можно прикусить губы, кончик языка. Можно шевелить бровями. Ворочать глаза. Закрывать, открывать их. Рот и глаза. Больше ни одного движения. Нет, еще можно немного шевелить ко¬жею на лбу. И больше ничего. ..»

Мари закрывала и открывала глаза и делала гримасы. О, если бы в этот момент мать посмотрела на нее! Ста¬рушка решила бы, что ее дочь сошла с ума.

Потом вдруг Мари начала хватать свои плечи, колени, руки, гладила себя по груди, запускала пальцы в густые волосы и шептала:

. — Боже мой! Как я счастлива! Как много я имею! Ка¬кая я богатая! И я не знала, не чувствовала этого!

Усталость молодого тела брала свое. Глаза Мари не¬вольно закрылись. И тогда она увидела голову Доуэля. Голова смотрела на нее внимательно и скорбно. Голова срывалась со своего столика и летала по воздуху. Мари бежала впереди головы. Керн, как коршун, бросался на голову. Извилистые коридоры.. . Тугие двери... Мари спешила открыть их, но двери не поддавались, н Керн на¬гонял голову, голова свистела, шипела уже возле уха... Мари чувствовала, что она задыхается. Сердце колотится в груди, его учащенные удары болезненно отзываются во всем теле. Холодная дрожь пробегает по спине... Она открывает все новые и новые двери. . . О, какой ужас. ..

— Мари! Мари! Что с тобой? Да проснись же, Мари. Ты стонешь. ..

Это уже не сон. Мать стоит у изголовья и с тревогой гладит ее волосы.

— Ничего, мама. Я просто видела скверный сон.

— Ты слишком часто стала видеть скверные сны, дитя мое...

Г<

Старушка уходит, вздыхая, а Мари еще несколько вре¬мени лежит с открытыми глазами и сильно бьющимся сердцем.

;— Однако нервы мои становятся никуда нс годными, — тихо шепчет она и на этот раз засыпает крепким сном.

СМЕРТЬ ИЛИ УШШСТНО?

Однажды, просматривая перед сном медицинские жур¬налы, Лоран прочла статью профессора Керна о новых научных исследованиях. В этой статье Керн ссылался на работы других ученых в той же области. Все эти выдерж¬ки были взяты из научных журналов и книг и в точности совпадали с теми, которые Лоран по указанию головы подчеркивала во время их утренних занятий.

На другой день, как только представилась возмож¬ность поговорить с головой, Лоран спросила:

— Чем занимается профессор Керн в лаборатории в мое отсутствие?

После некоторого колебания голова ответила:

— Мы с ним продолжаем научные работы.

— Значит, и все эти отметки вы делаете для него? Но вам известно, что вашу работу он публикует от своего имени?

— Я догадывался. . .

— Но это возмутительно. Как вы допускаете это?

— Что же я могу поделать?

— Если нс можете вы, то смогу сделать я! — гневно воскликнула Лоран.

— Тнше. . . Напрасно. . . Было бы смешно в моем по¬ложении иметь претензии на авторские права. Деньги? На что они мпе? Слава? Что может дать мне слава? . . И потом. . . если все это откроется, работа нс будет до¬ведена до конца. А в том, чтобы она была доведена до конца, я сам заинтересован. Признаться, мне хочется ви¬деть результаты моих трудов.

Лоран задумалась.

— Да, такой человек, как Керн, способен на все,— тихо проговорила она. — Профессор Керн говорил мне, когда я поступила к нему на службу, что вы умерли от неизлечимой болезни и сами завещали свое тело для на¬учных работ. Это правда?

— Мне трудно говорить об этом. Я могу ошибиться. Это правда, но, может быть... не все правда. Мы рабо¬тала вместе с ним над оживлением человеческих органов, взятых от свежего трупа. Керн был моим ассистентом. Конечной целью моих трудов в то время я ставил ожи¬вление отсечепной от тела головы человека. Мною была закончена вся подготовительная работа. Мы уже оживля¬ли головы животных, но решили не оглашать наших ус¬пехов до тех пор, пока нам не удастся оживить и проде-монстрировать человеческую голову. Перед этим послед¬ним опытом, в успехе которого я не сомневался, я пере¬дал Керну рукопись со всей проделанной мной научной работой для подготовки к печати. Одновременно мы ра¬ботали над другой научной проблемой, которая также была близка к разрешению. В это время со мной слу¬чился ужасный припадок астмы — одной из болезней, ко¬торую я, как ученый, пытался победить. Между мной и сю шла давняя борьба. Весь вопрос был во времени: кто из пас первый выйдет победителем. Я знал, что победа может остаться на ее стороне. И я, действительно, заве-щал свое тело для анатомических работ, хотя и ие ожи¬дал, что именно моя голова будет оживлена. Так вот.. . во время этого последнего припадка Керн был около меня и оказывал мне медицинскую помощь. Он впрыснул мне адреналин. Может быть. .. доза была слишком вели¬ка, а может быть и астма сделала свое дело...

-— Ну, а потом?

— Асфиксия (удушье), короткая агония — и смерть, которая для меня была только потерей сознания... А по¬том я пережил довольно странные переходные состояния. Сознание очень медленно начало возвращаться ко мне. Мие кажется, мое сознание было пробуждено острым чув¬ством боли в области шеи. Боль постепенно затихала. В то время я не попял, что это значит. Когда мы с Керном делали опыты оживления собачьих голов, отсеченных от тела, мы обратили внимание на то, что собаки испыты¬вают чрезвычайно острую боль после пробуждения. Го¬лова собаки билась на блюде с такой силой, что иногда из кровеносных сосудов выпадали трубки, по которым подавалась питательная жидкость. Тогда я предложил анестезировать место среза. Чтобы опо не подсыхало и не подвергалось воздействию бактерий, шея собаки п*-

1'ружалась в особый раствор Ринген-Локк-Доуэль. ^тот раствор содержит и питательные, и антисептические, и анестезирующие вещества. В такую жидкость и был по¬гружен срез моей шеи. Без этой предохранительной меры я мог бы умереть вторично очень быстро после пробу-ждения, как умирали головы собак в наших первых опы¬тах. Но, повторяю, в тот момент обо всем этом я не ду¬мал. Все было смутно, как будто кто-нибудь разбудил меня после сильного опьянения, когда действие алкоголя еще ие прошло. Но в моем мозгу все же затеплилась ра-достная мысль, что если сознание, хоть и смутное, верну¬лось ко мне, то, значит, я нс умер. Еще не открывая глаз, я раздумывал над странностью последнего припадка. Обык¬новенно припадки астмы обрывались у меня внезапно. Иногда интенсивность одышки ослабевала постепенно. Но я еще никогда не терял сознания после припадка. Это было что-то новое. Новым ^ыло также ощущение сильной боли в области шеи. И еще одна странность: мне каза¬лось, что я совсем не дышал, а вместе с тем и не испы¬тывал удушья. Я попробовал вздохнуть, но ие мог. Боль¬ше того: я потерял ощущение свогё.й груди. Я не мог рас-ширить грудную клетку, хотя усиленно, как мне каза¬лось, напрягал свои грудные мышцы. Что-то странное, — думал я, — или я сплю, или грежу... С трудом мне уда¬лось открыть глаза. Темнота. В ушах смутный шум. Я опять закрыл глаза. .. Вы знаете, что когда человек уми¬рает, то органы его чувств угасают не одновременно. Сна¬чала человек теряет чувство вкуса, потом гаснет его зре¬ние, потом слух. Повиднмому, в обратном порядке шло и их восстановление. Через некоторое время я снова под¬нял свои веки и увидел мутный свет. Как будто я опу¬стился в воду на очень большую глубину. Потом зелено¬ватая мгла начала расходиться, и я смутно различил пе-ред собою лицо Керна и в то же время услыхал уже до¬вольно отчетливо его голос: «Пришли в себя? Очень рад вас видеть вновь живым». Усилием воли я заставил мое сознание проясниться скорее. Я посмотрел вниз и увидал прямо под подбородком стол, — в то время этого столика еще не было, а был простой стол, вроде кухон¬ного, наскоро приспособленный Керном для опыта. Хо- /*ел оглянуться назад, но не мог повернуть голову. Рядом с этим столом, повыше его, помещался второй стол—■

прозекторский. На этом столе лежал чей-то обезглавлен¬ный труп. Я посмотрел на него, и труп показался мне странно знакомым, несдютря на то, что он не имел головы н его грудная клетка была вскрыта. Тут же рядом в сте¬клянном ящике билось чье-то человеческое сердце... Я с недоуменпем посмотрел на Керна. Я еще никак не мог понять, почему моя голова возвышается над столом п почему я ие вижу своего тела. Хотел протянуть руку, ко не ощутил ее. «В чем дело?..»—хотел я спросить Кер¬на н только беззвучно шевельнул губами. А он смотрел на меня и улыбался. «Не узнаете? — спросил он меня, кивнув по направлению к прозекторскому столу. — Это ваше тело. Теперь вы навсегда избавились от астмы». Он еще мог шутить! . . Ия понял все. Сознаюсь, в первую минуту я хотел кричать, сорваться со столика, убить себя и Керна.. . Нет, совсем не так. Я знал умом', что дол¬жен был сердиться, кричать, возмущаться, и в то же вре¬мя был поражен ледяным спокойствием, которое владело мною. Быть может, я и возмущался, но как-то глядя на себя и на мир со стороны. В моей психике произошли СДВИГИ. Я только нахмурился и. . . молчал. Мог ли я волно¬ваться так, как волновался раньше, если теперь мое сердце бплось в стеклянном сосуде, а новым сердцем был мотор?

Лоран с ужасом смотрела на голову.

— И после этого. .. после этого вы продолжаете с ним работать. Если б не он, вы победили бы астму и были теперь здоровым человеком... Он — вор и убийца, и вы помогаете ему вознестись на вершину славы. Вы рабо¬таете на него. Он, как паразит, питается вашей мозговой деятельностью, он сделал из вашей головы какой-то ак¬кумулятор творческой мысли II зарабатывает на этом деньги и славу. А вы! . . Что дает он вам? Какова ваша жизпь? . . Вы лишены всего. Вы — несчастный обрубок, в котором, па ваше горе, еще живут желания. Весь мир украл у вас Керн. Простите меня, но я не понимаю вас. И неужели вы покорно, безропотно работаете па него? ..

Голова улыбнулась печальной улыбкой.

— Буиг головы? . Это эффектно. Что же я мог сде-лать? Ведь я лишен даже последней человеческой воз¬можности: покончить с собой.

— Но вы могли отказаться работать с ним!

' Если • хотите, я прошел черед это. Но мой бунт не

был вызван тем, что Кери пользуется моим мыслитель¬ным аппаратом. В конце концов какое значение имеет имя автора? Важно, чтобы идея вошла в мир и сделала свое дело. Я бунтовал только потому, что мне тяжко было привыкнуть к моему новому существованию. Я предпочи¬тал смерть жизпп. . . Я расскажу вам один случай, проис¬шедший со мной в то время. Как-то я был в лаборатории один. Вдруг в окно влетел большой черный жук. Откуда ом мог появиться в центре громадного города? Не знаю. Может быть, его завез авто, возвращающийся из загород¬ной поездки. Жук покружился надо мной и сел на сте-клянную доску моего столика, рядом со мной. Я скосил глаза и следил за этим отвратительным насекомым, не имея возможности сбросить его. Лапки жука скользили по стеклу, и он, шурша суставами, медленно прибли¬жался к моей голове. Не знаю, поймете ли вы меня. . . я чувствовал всегда какую-то особую брезгливость, чувство отвращения к таким насекомым. Я никогда не мог заста¬вить себя дотронуться до них пальце.м. И вот, я был бес¬силен даже перед этим ничтожным врагом. А для него моя голова была только удобным трамплином для взлета. И он продолжал медленно приближаться, шурша ножками. После некоторых усилий ему удалось зацепиться за во-лосы бороды. Он долго барахтался, запутавшись в воло¬сах, но упорно поднимался все выше. Так ои прополз по сжатым губам, по левой стороне носа, через прикрытый левый глаз, пока, наконец, добравшись до лба, не упал на стекло, а оттуда на пол. Пустой случай. Но он про¬извел на меня потрясающее впечатление... И когда при¬шел профессор Керн, я категорически отказался продол¬жать с ним научные работы. Я знал, что он не решится публично демонстрировать мою голову. Без пользы же пе станет держать у себя голову, которая может явиться уликой против него. И он убьет меня. Таков был мой рас¬чет. Между нами завязалась борьба. Он прибег к доволь¬но жестоким мерам. Однажды поздио вечером ои вошел ко мне е электрическим аппаратом, приставил к моим вискам электроды и, еще не пуская тока, обратился с речью. Он стоял, скрестив руки на груди, и говорил очень ласковым, мягким топом, как настоящий инквизитор. «Дорогой коллега,— начал ои. — Мы здесь одни, с глазу на глаз, за толстыми каменными стенами. Впрочем, если

бы они были и тоньше, это не меняет дела, так как вы не можете кричать. Вы вполне в моей власти. Я могу причинить вам самые ужасные' пытки и останусь безна-казанным. Но зачем пытки? Мы с вами оба ученые и ; можем понять друг друга. Я знаю, вам нелегко живется, I но в этом не моя вина. Вы мне нужны, и я не могу осво- I бодить вас от тягостной жизни, а сами вы не в состоя- I нии сбежать от меня даже в небытие. Так не лучше ли нам покончить дело миром? Вы будете продолжать ваши ; научные занятия. . .» Я отрицательно, повел бровями, н | губы мои бесшумно прошептали:' «Нет!». — «Вы очень , огорчаете меня. Не хотите ли папироску? Я знаю, что ; вы не можете испытывать полного удовольствия, так как : у вас нет легких, через которые никотин мог бы всо- ; саться в кровь, но все же знакомые ощущения. . .»—Ион, | вынув из портсигара две папиросы, одну закурил сам, а | другую вставил мне в рот. С каким удовольствием я вы- 1 плюнул эту папироску! «Ну хорошо, коллега, — сказал он тем же вежливым, невозмутимым голосом, — вы при- ; нуждаете меня прибегнуть к мерам воздействия. . .» — И он пустил электрический ток. Как будто раскаленный бурав пронизал мой мозг... «Как вы себя чувствуете? — забот- \ ливо спросил он меня, точно врач пациента. — Голова болит? Может быть, вы хотите излечить ее? Для этого вам стоит только...» — «Нет!»—отвечали мои губы. «Очень, очень жаль. Придется немного усилить ток. Вы очень огорчаете меня». — И он пустил такой сильный ток, что мне казалось — голова моя воспламеняется. Боль была невыносимая. Я скрипел зубалгп. Сознание мое му¬тилось. Как я хотел потерять его! Но, к сожалению, не терял. Я только закрыл глаза п сжал губы. Керн курил, пуская мне дым в лицо, и продолжал поджаривать мою голову иа медленпом огне. Он уже не убеждал меня. И когда я приоткрыл глаза, то увидел, что он взбешен моим упорством. «Чорт побери! Если бы ваши мозги мне но были так нужны, я зажарил бы их и сегодня же накор- р мил бы ими своего пинчера. Фу, упрямец!» — И он бес- церемонно сорвал с моей головы все провода и уда-лился. Однако мне еще рано было радоваться. Скоро ок — вернулся и начал впускать в растворы, питающие мою голову, раздражающие вещества, которые вызывали у меня сильнейшие мучительные боли. И когда я невольно

морщился, он спрашивал меня: «Так как, коллега, вы решаете? Все еще нет?» Я был непоколебим. Он ушел еще более взбешенный, осыпая меня тысячей проклятий.

Я торжествовал победу. Несколько дней Керн не появлял- ся в лаборатории, и со дня па депь я ожидал избавитель¬ницы-смерти. На пятый день он пришел как ни в чем нс бывало, весело насвистывая песенку. Не глядя на меня, он стал продолжать работу. Дня два или три я наблю¬дал за ним, не принимая в ней участия. Но работа не могла не интересовать меня. И когда он, производя опы¬ты, сделал несколько ошибок, которые могли погубить результаты всех наших усилий, я не утерпел и сделал ему знак. «Давно бы так!» — проговорил он с довольной улыбкой и пустил воздух через мое горло. Я объяснил ему ошибки и с тех пор продолжаю руководить рабо¬той. .. Он перехитрил меня.

ЖЕРТВЫ БОЛЬШОГО ГОРОДА

С тех пор как Лоран узнала тайну головы, она возне¬навидела Керна. И это чувство росло с каждым днем. Она засыпала с этим чувством и просыпалась с ним. Она в страшных кошмарах видала Керна во сне. Она -была прямо больна ненавистью. В последнее время при встре¬чах с Керном она едва удерживалась, чтобы нс бросить ему в лицо: «Убийца!»

Она держалась с ним натянуто и холодно.

— Керн — чудовищный преступник! — восклицала Ма¬ри, оставшись наедине с головой. — Я донесу на* него... Я буду кричать о его преступлении, не успокоюсь, пока не развенчаю этой краденой славы, не раскрою всех его Злодеяний. Я себя не пощажу.

— Тише!.. Успокойтесь, — уговаривал Доуэль.—Я уже говорил вам, что во мне нет чувства мести. Но, если

^ ваше нравственное чувство возмущено и жаждет возмез¬дия', я не буду отговаривать вас... только не спешите. Я прошу вас подождать до конца наших опытов. Ведь и я нуждаюсь сейчас в Керне, как и он во мне. Он без меня не может окончить труд, но так же; и я без него. А ведь это — все, что мне осталось. Большего мпе не со¬здать, но начатые работы должны быть окончены.

В кабинете послышались шаги, 

Лоран быстро закрыла кран н уселась с книжкой в руке, все еще возмущенная. Голова Доуэля опустила веки, как человек, погруженный в дремоту.

Вошел профессор Керн.

Он подозрительно посмотрел на Лоран.

— В чем дело? Вы чем-то расстроены? Все в порядке?

— Нет... ничего.. . все в порядке... семейные непри-ятности. ..

— Дайте ваш пульс...

Лоран неохотно протянула руку.

— Бьется учащенно... Нервы пошаливают... Для

нервных, пожалуй, это тяжелая работа. Но я вами дово-лен. Я удваиваю вам вознаграждение. " '|

— Мне не нужно, благодарю вас.

— «Мне не нужно». Кому же не нужны деньги? Ведь у вас семья.

Лоран ничего не ответила.

— Вот что. Надо сделать кое-какие приготовления.

Голову профессора Доуэля мы поместим в комнату да V

лабораторией.. . Временно, коллега, временно. Вы нс ;

спите? — обратился он к голове. — А сюда завтра при- |

везут два свеженьких трупа, и мы изготовим из них |

пару хорошо говорящих голов и продемонстрируем их в I

научном обществе. Пора обнародовать наше открытие. ]

И Керн снова испытующе посмотрел на Лоран. ]

Чтобы раньше времени не обнаружить всей силы своей '! неприязни, Лоран заставила себя принять равнодушный : вид и поспешила задать вопрос, первый из пришедших | ей в голову: |

— Чьи трупы будут привезены? 3

— Я не знаю, и никто этого нс знает. Потому что сей- ^ час это еще не трупы, а живые и здоровые люди. Здоровее , р нас с вами. Это я могу сказать с уверенностью. Мне нуж- • й ны головы абсолютно здоровых людей. Но завтра их ожи- 1 дает смерть. А через час, не позже, после этого они будут здесь, на прозекторском столе. Я уж позабочусь об этом.

Лоран, которая ожидала от профессора Керна всего, посмотрела на него таким испуганным взглядом, что он ,,, ■ на мгновение смешался, а потом громко рассмеялся.

— Нет ничего проще. Я заказал пару свеженьких тру* ~ пов в морге. Дело, видите ли, в том, что город, этот со- временный молох, требует ежедневных человеческих

жертв. Каждый день, с непреложностью законов при-роды, в городе гибнет от уличного движении несколько человек, не считая несчастных случаев на заводах, фаб¬риках, постройках. Ну, к вот эти обреченные, жизнера¬достные, полные сил и здоровья люди сегодня спокойно уснут, не зная, что их ожидает завтра. Завтра утром они встанут и, весело напевая, будут одеваться, чтобы итти,— как они будут думать, — на работу, а на самом деле — навстречу своей неизбежной смерти. В то же время в другом конце города, так же беззаботно напевая, будет одеваться их невольный палач: шофер или вагоновожа¬тый. Потом жертва выйдет из своей квартиры, палач вы¬едет из противоположного конца города из своего гаража или трамвайного парка. Преодолевая поток уличного движения, они упорно будут приближаться друг к другу, не зная друг друга, до самой роковой точки пересечения их путей. Потом на одно короткое мгновение кто-то из них зазевается, и — готово. На статистических счетах, от¬мечающих число жертв уличного двюкения, прибавится одна косточка. Тысячи случайностей должны привести их к этой фатальной точке пересечения. И, тем не менее, все это неуклонно совершится с точностью часового ме¬ханизма, сдвигающего на мгновение в одну плоскость две часовых стрелки, идущих с различной скоростью.

Никогда еще профессор Керн не был так разговор¬чив с Лоран. И откуда у него эта неожиданная щед¬рость? «Я удваиваю вам вознаграждение...»

«Он хочет задобрить, купить меня, — подумала Ло¬ран. — Он, кажется, подозревает, что я догадываюсь или даже знаю о многом. Но ему не удастся купить меня».

НОВЫЕ ОБИТАТЕЛИ ЛАБОРАТОРИИ

Наутро на прозекторском столе лаборатории профессо¬ра Керна действительно лежали два свежих трупа.

Две новые головы, предназначенные для публичной ..демонстрации, нс должны были знать о существовании головы профессора Доуэля. И потому она была преду¬смотрительно перемещена профессором Керном в смеж¬ную комнату.

Мужской труп принадлежал рабочему лет тридцати, погибшему в потоке уличного движения. Его могучее

тело было раздавлено. В полуоткрытых, остеклянсвшнх глазах замер испуг.

Про фессор Керн, Лоран и Джон в белых халатах рабо- тали над трупами.

— Было еще несколько трупов, — говорил профессор Керн. — Один рабочий упал с лесов. Забраковал. У него могло быть повреждение мозга от сотрясения. Забраковал я и несколько самоубийц, отравившихся ядами. Вот этот парень оказался подходящим. Да вот эта еще. .. ночная красавица.

Он кивком головы указал на труп женщины с краси-вым, но увядшим лицом. На лице сохранились еще следы румян и гримировального карандаша. Лицо было спо¬койно. Только приподнятые брови и полуоткрытый рот выражали какое-то детское удивление.

— Певичка из бара. Была убита наповал шальной пу¬лей во время ссоры пьяных апашей. Прямо в сердце, — видите? Нарочно так нс попадешь.

Профессор Керн работал быстро и уверенно. Головы были отделены от тела, трупы унесены.

Еще несколько минут — и головы были помещены на высокие столики. В горло, в вены и сонные артерии вве-дены трубки.

Профессор Кери находился в приятно-возбужденном состоянии. Приближался момент его торжества. В успехе он не сомневался.

На предстоящую демонстрацию и доклад профессора Керпа в научпом обществе были приглашены светила науки. Пресса, руководимая умелой рукой, помещала пред¬варительные статьи, в которых превозносила научный ге¬ний профессора Керна. Журналы помещали его порт¬реты. Выступлению Керна с его изумительным опытом оживления мертвых человеческих голов придавали значе¬ние торжества национальной науки.

Весело посвистывая, профессор Керн вымыл руки, за¬курил сигару и самодовольно посмотрел па стоящие пе¬ред ним головы.

— Хе-хе! На блюдо попала голова не только Иоанна, но и самой Саломеи. Недурная будет встреча. Остается только открыть кран — и. . . мертвые оживут. Ну что же, мадемуа¬зель? Оживляйте. Откройте все три крана. В этом большом цилиндре содержится сжатый воздух, а не яд, де-хе,,,

Для Лоран это давно не было новостью. Но она, по бессознательной почти хитрости, ис подала и виду.

Кери нахмурился, сделался вдруг серьезным. Подойдя вплотную к Лоран, он, отчеканивая каждое слово, сказал:

— Но у профессора Доуэля прошу воздушного крана нс открывать. У него. . . повреждены голосовые связки и. ..

Поймав недоверчивый взгляд Лоран, он раздраженно добавил:

— Как бы то ни было. .. я запрещаю вам; будьте по> слушны, если не хотите навлечь на себя крупные неприят- ности.

И, повеселев опять, он протяжно пропел на мотив опе¬ры «Паяцы»:

— Итак, мы начинаем!

Лоран открыла краны.

Первой стала подавать признаки жизни голова рабоче¬го. Едва' заметно дрогнули веки. Зрачки стали прозрачны.

— Циркуляция есть. Все идет хорошо. ..

Вдруг глада головы изменили свое направление, повер¬нулись к свету окна. Медленно возвращалось сознание.

— Живет! — весело крикнул Керн. — Дайте сильнее воздушную струю.

Лоран открыла крап больше. ;

Воздух засвистал в горле.

— Что это?.. Где я?.. — невнятно произнесла голова.

— В больнице, друг мой, — сказал Керн.

— В больнице?.. — Голова повела глазами, опустила их вниз и увидала под собой пустое пространство.

— А где же мои ноги? Где мои руки? Где мое тело? ..

— Его нет, голубчик. Оно разбито вдребезги. Только голова и уцелела, а туловище пришлось отрезать.

— Как это отрезать? Ну нет, я не согласен. Какая же это операция? Куда я годен такой? Одной головой куска хлеба не заработаешь. Мне руки надо. Без рук, без ног на работу никто не возьмет. . . Выйдешь из больницы... Тьфу! и выйти-то не на чем. Как же теперь? Ппть-есть надо. Больницы-то наши знаю я. Подержите маленько, да и выгоните: вылечили. Нет, я не согласен, — твер¬дил он.

Его выговор, широкое, загорелое, веснущатое лицо, прическа, наивный взгляд голубых глаз — все обличало в нем деревенского жителя.

Нужда оторвала его от родимых полей, город растерзал молодое здоровое тело.. .

— Может, хоть пособие какое выйдет? .. А где тот? ..—■ вдруг вспомнил он, и глаза его расширились.

— Кто?

— Да тот. . . что наехал на меня. Тут трамвай, тут дру¬гой, тут автомобиль, а он прямо на меня. . .

— Не беспокойтесь. Он получит свое. Номер грузовика записан: четыре тысячи семьсот одиннадцатый, если вас это интересует. Как вас зовут? — спросил профессор Керн.

— Меня? Тома звали. Тома Буш, вот оно как.

— Так вот что, Тома... Вы не будете ни в чем ну-ждаться п не будете страдать ни от голода, ни от холода, ни от жажды. Вас не выкинут на улицу, не беспокойтесь.

— Что ж, даром кормить будете, или на ярмарках за деньги показывать?

— Показывать покажем, только не на ярмарках. Уче-ным покажем. Ну, а теперь отдохните. — И, посмотрев на голову женщины, Керн озабоченно заметил:—Что-то Са¬ломея заставляет себя долго ждать.

— Это что ж, тоже голова без тела? — спросила голова Тома.

— Как видите, чтоб вам скучно не было, мы позаботи-лись пригласить в компанию барышню.. . Закройте, Лоран, его воздушный кран, чтобы не мешал своей бол-товней.

Керн вынул из ноздрей головы женщины термометр.

— Температура выше трупной, но еще низка. Оживле¬ние идет медленно...

Время шло. Голова женщины нс оживала. Профессор Керн начал волноваться. Он ходил по лаборатории, по¬сматривал на часы, и каждый его шаг по каменному полу звонко отдавался в большой комнате.

Голова Тома с недоумением смотрела на него и без¬звучно шевелила губами.

Наконец Керн подошел к голове женщины и вниматель¬но осмотрел стеклянные трубочки, которыми оканчива¬лись каучуковые трубки, введенные в сонные артерии.

— Вот где причина. Эта трубка входит слишком свобод¬но,и! потому циркуляция идет медленно. Дайте трубку шире.

Керн заменил трубку, и через несколько минут голова ожила. |

Голова Брике — так звали женщину — реагировала бо¬лее бурно на свое оживление. Когда она окончательно пришла в себя и заговорила, то стала хрипло кричать, умоляла лучше убить ее, но не оставлять таким уродом.

— Ах, ах, ах... мое тело... мое бедное тело... Что вы сделали со мной? Спасите меня или убейте. Я не могу жить без тела. .. Дайте мне хоть посмотреть на него... нет, нет, не надо. Оно без головы... какой ужас!.. какой ужас!..

Когда она немного успокоилась, то сказала:

— Вы говорите, что оживили меня. Я мало образована, ио я знаю, что голова не может жить без тела. Что это, чудо или колдовство?

— Ни то, ни другое. Это — достижение науки.

— Если ваша наука способна творить такие чудеса, то она должна уметь делать и другие. Приставьте мне дру¬гое тело. Осел Жорж продырявил меня пулей. . . Но ведь немало девушек пускают себе пулю в лоб. Отрежьте их тело и приставьте к моей голове. Только раньше пока¬жите мне. Надо выбрать красивое тело. А так я не могу. . . Женщина без тела. Это хуже, чем мужчина без головы.

И, обратившись к Лоран, она попросила:

— Будьте добры дать мне зеркало.

Глядя в зеркало, Брике долго и серьезно изучала себя.

— Ужасно. . . Можно вас попросить поправить мне во¬лосы? Я даже не могу сама сделать себе прическу...

— У вас, Лоран, работы прибавилось, — усмехнулся Керн. — Соответственно будет увеличено и ваше возна¬граждение. Мне пора.

Он посмотрел па часы и, подойдя близко к Лоран, шепнул:

— В их присутствии, — он показал глазами на голо-вы,— ни слова о голове профессора Доузля!..

Когда Керн вышел из лаборатории, Лоран пошла на¬вестить голову профессора Доуэля.

Глаза Доуэля смотрели на нее грустно. Печальная улыбка кривила губы.

— Бедный мой, бедный... — прошептала Лоран. — Но скоро вы будете отомщены!

Голова сделала знак. Лоран открыла воздушный кран.

— Вы лучше расскажите, как прошел опыт, — проши: пела голова, слабо улыбаясь.

/

ГОЛОВЫ РАЗВЛЕКАЮТСЯ

Головам Тома и Брике еще труднее было привыкнуть к своему новому существованию, чем голове профессора Доуэля. Его мозг занимался сейчас теми же научными ра¬ботами, которые интересовали его и раньше. Тома и Брике были люди простые, и без тела жить им не было смысла. Немудрено, что они очень скоро затосковали.

— Разве это жизнь? — жаловался Тома. — Торчишь как пень. Все стены до дыр проглядел...

Угнетенное настроение «пленников пауки», как шутя называл их Керн, очень озабочивало его. Головы могли захиреть от тоски прежде, чем настанет день их демон-страции.

И профессор Керн всячески старался развлекать их.

Он достал киноаппарат, и Лоран с Джоном вечерами устраивали кинематографические сеансы. Экраном слу-жила белая стена лаборатории.

Голове Тома особенно нравились комические картины с участием Чарли Чаплина и Монти Бэнкса. Глядя на их проделки, Тома забывал на время о своем убогом суще¬ствовании. Из его горла даже вырывалось нечто похожее на смех, а на глаза навертывались слезы.

Но вот отпрыгал Бэнкс, и на белой стене комнаты по-явилось изображение фермы. Маленькая девочка кормит цыплят. Хохлатая курица хлопотливо угощает своих птен¬цов. На фоне коровника молодая здоровая женщнна~доит корову, отгоняя локтем теленка, который тычет мордой в вымя. Пробежала лохматая собака, весело махая хвостом, и вслед за нею показался фермер. Он вел на поводу ло¬шадь. ..

Тома как-то прохрипел необычайно высоким, фальши¬вым голосом и вдруг крикнул:

— Не надо! Не надо!..

Джон, хлопотавший около аппарата, не сразу понял, в чем дело.

— Прекратите демонстрацию! — крикнула Лоран и по¬спешила включить свет. Побледневшее изображение еще мелькало некоторое время и, наконец, исчезло. Джон остановил работу проекционного аппарата.

Лоран посмотрела на Тома. На глазах его виднелись слезы, но это уже не были слезы сыеха. Вре его пухлое лицо собралось в гримасу, как у обиженного ребенка, ро'г скривился:

— Как у нас... в деревне... — хныча, произнес он. — Корова... курочка... пропало... все теперь пропало...

У аппарата уже хлопотала Лоран. Скоро свет был по¬гашен, и на белой стене замелькали тени. Гарольд Ллойд улепетывал от преследовавших его полисмспов. Но на¬строение у Тома было уже испорчено. Теперь вид дви¬жущихся людей стал нагонять на него еще большую тоску.

— Ишь, носится, как угорелый, — ворчала голова То-ма, — посадить бы его так, — не попрыгал ра.

Лоран еще раз попыталась переменить программу.

Вид великосветского бала совершенно расстроил Брике. Красивые женщины и их роскошные туалеты раздра¬жали ее.

— Не надо... я не хочу смотреть, как живут другие,— говорила она.

Кинематограф убрали.

Радиоприемник развлекал их несколько дольше.

Их обоих волновала музыка, в особенности плясовые мотивы, танцы.

— Боже, как я плясала этот танец! — вскричала одна-жды Брике, заливаясь слезами.

Пришлось перейти к иным развлечениям.

Брнке капризничала, требовала ежеминутно зеркало, изобретала новые прически, просила- подводить ей глаза карандашом, белить и румянить лицо. Раздражалась бес¬толковостью Лоран, которая никак нс могла постигнуть тайн косметики.

— Неужели вы не видите, — раздраженно говорила го¬лова Брике, — что правый глаз подведен темнее левого. Поднимите зеркало выше.

Она просила, чтобы ей принесли модные журналы и ткани, и заставляла драпировать столик, на котором была укреплепа ее голова.

Она доходила до чудачества, заявив вдруг с запозда-лой стыдливостью, что не может спать в одной комнате с мужчиной.

— Отгородите меня на ночь ширмой или, по крайней мерс, хоть книгой.

И Лоран делала «ширму» из большой раскрытой книги, установив ее на стеклянной доске у головы Брике.

Нс меньше хлопот доставлял и Тома.

Однажды он потребовал вина. И профессор Бери при¬нужден был доставить ему удовольствие опьянения, вводя в питающие растворы небольшие дозы опьяняющих ве¬ществ.

Иногда Тома и Брике пели дуэтом. Ослабленные голо¬совые связки не повиновались. Это был ужасный дуэт.

— Мой бедный голос... Если бы вы могли слышать,'

как я пела раньше! — говорила Брике, и брови се стра¬дальчески поднимались вверх. I

Вечерами на шгх нападало раздумье. Необычайность | существования заставляла даже эти простые натуры за- ' думываться над вопросами жизни и смерти.

Брике верила в бессмертие. Тома был материалистом.

— Конечно, мы бессмертны, — говорила голова Бри¬ке. — Если бы душа умирала с телом, она не вернулась бы в голову.

— А где у вас душа сидела: в голове или в теле?— 1

ехидно спросил Тома. |

;— Конечно, и в теле была... везде была... — нсуве- ; ренно отвечала голова Брике, подозревая в вопросе ка- \

кой-то подвох. I

— Так что же, душа вашего тела безголовая теперь •

ходит на том свете? •

— Сами вы безголовый, — обиделась Брике.

— Я-то с головой. Только она одна у меня и есть,—

не унимался Тома. — А вот душа вашей головы нс оста- ч лась на том свете? По этой резиновой кишке назад на : землю вернулась? Нет,.— говорил он уже серьезно,—мы \ как машина. Пустил пар, — опять заработала. А раэб’ | лась вдребезги, — никакой пар не поможет... 1

И каждый погружался в своп думы... !

V

НЕБО И ЗЕМЛЯ |

Доводы Тома не убеждали Брике. Несмотря на свой бс- 1 эалаберный образ жизни, она была истой католичкой. Ведя довольно бурную жизнь, она не имела времени не только думать о загробном существовании, но даже и хо¬дить в церковь. Однако привитая в детстве религиозность крепко держалась в ней. Й теперь, казалось, пастушья са¬мый подходящий момент для того, чтобы эти семена ре-

лигнозностн дали всходы. Настоящая нОнзнь ее была ужасна, но смерть — возможность второй смерти—пугала ее еще больше. По ночам ее мучили кошмары загробной жизни.

Ей мерещились языки адского пламени. Она видела, как ее грешное тело уже поджаривалось на огромной сково¬роде. ..

— Брике в ужасе просыпалась, стуча зубами и задыхаясь. Да, она определенно ощущала удушье. Ее возбужденный мозг требовал усиленного притока кислорода, но она была лишена сердца, — того живого двигателя, который так идеально регулирует поставку нужного количества кро¬ви всем органам тела. Она пыталась кричать, чтобы раз¬будить Джона, дежурившего в их комнате. Но Джону на¬доели частые вызовы, и он, чтобы спокойно поспать хоть несколько часов, вопреки требованиям профессора Керна, выключал иногда у голов воздушные краны. Брике от¬крывала рот, как рыба, извлеченная из воды, и пыталась кричать, но ее крик был не громче предсмертного зеванья рыбы... А по комнате продолжали бродить черные тени химер, адское пламя освещало их лица. Они приближа¬лись к ней, протягивали страшные когтистые лапы. Брике закрывала глаза, но это нс помогало: она продолжала ви¬деть их. И странно: ей казалось, что сердце ее замирает н холодеет от ужаса.

— Господи, господи, неужели ты не простишь рабу твою, ты всемогущ, — беззвучно шевелились ее губы, — твоя доброта безмерна. Я много грешила, но разве я ви¬новата? Ведь ты знаешь, как все это вышло. Я нс помню ■доей матери, меня некому было научить добру... Я го- одала. Сколько раз я просила тебя притти мне на по¬мощь. Не сердись, господи, я не упрекаю тебя, — бояз¬ливо продолжала она свою немую молитву, — я хочу ска¬зать, что не так уж виновата. И по милосердию своему ты, быть может, отправишь меня в чистилище... Только не в ад! Я умру от ужаса... Какая я глупая, ведь там не умирают! — II она вновь начинала свои наивные молитвы.

Плохо спал и Тома. Но его не преследовали кошмары ада. Его снедала тоска о земном. Всего несколько месяцев тому назад он ушел из родной деревни, оставив там все, что было дорого его сердцу, захватив с собою в дорогу только небольшой мешок с лепешками -и свои мечты —

собрать в городе деньга на покупку клочка зеМли. Й тогдё он женится на краснощекой, здоровой Мари. .. О, тогда отец ее не будет противиться их браку.

И вот все рухнуло. .. На белой стене своей неожидан¬ной тюрьмы он увидел ферму и увидел веселую, здоро¬вую женщину, так похожую на Мари, доившую корову. Но ! вместо него, Тома, какой-то другой мужчина провел че- 1 рез двор, мимо хлопотливой курицы с цыплятами, ло- | шадь, мерно отмахивавшуюся хвостом от мух. А он, Тома, убит, уничтожен; и голова его вздернута на кол, как во- * ронье пугало. Где его сильные руки, здоровое тело? 1 Б отчаяныт Тома заскрипел зубами. Потом он тихо за* плакал, и слезы капали на стеклянную подставку. !

— Что это? — удивленно спросила Лоран во время \

утренней уборки. — Откуда эта вода? 1

Хотя воздушный кран предусмотрительно уже был ; включен Джоном, но Тома не отвечал. Угрюмо и недру¬желюбно посмотрел он на Лоран, а когда она отошла к голове Брике, он тихо прохрипел ей вслед:

— Убийца! — Он уже забыл о шофере, раздавившем его, и перенес весь свой гнев на окружавших его людей.

— Что вы сказали, Тома? — обернулась Лоран, пово¬рачивая к нему голову. Но губы Тома были уже вновь крепко сжаты, а глаза смотрели на нее с нескрываемым > гневом.

Лоран была удивлепа и хотела расспросить Джона о причине плохого настроения, но Брике уже завладела ее вниманием.

— Будьте добры почесать мне нос с правой стороны. Эта беспомощность ужасна.. . Прыщика там нет? Но отче¬го же тогда так чешется? Дайте мне, пожалуйста, зеркало. ;1

Лоран поднесла зеркало к голове Брике.

— Поверните вправо, я не вижу. Еще... Вот так. Крас¬нота есть. Быть может, помазать жольд-кремом? 1

Лоран терпеливо мазала кремом. ;

— Вот так. Теперь прошу припудрить. Благодарю вас... Лоран, я хотела у вас спросить об одной вещи...

— Пожалуйста. ^

— Скажите мне, если... очень грешный человек испо- \ ведуется у священника и покается в своих грехах, может ли такой человек получить отпущение грехов и попасть

в рай? •

— конечно может, — серьезно ответила Лоран.

— Я так боюсь адских мучений... — призналась Бри¬ке. — Прошу вас, пригласите ко мне кюре. . . я хочу уме¬реть христианкой. . .

И голова Брике с видом умирающей мученицы закатила глаза вверх. Потом она опустила их и воскликнула:

— Какой интересный фасон вашего платья! Это по¬следняя мода? Вы давно нс приносили мне модных жур¬налов.

Мысли Брике вернулись к земным интересам.

— Короткий подол... Красивые ноги очень выигры-вают при коротких юбках. Мои ноги! Мои несчастные ноги! Вы видели их? О, когда я танцовала, эти ноги сво¬дили мужчин с ума!

В комнату вошел профессор Кери.

— Как дела? — весело спросил он.

— Послушайте, господин профессор, — обратилась к нему Брике, — я не могу так... вы должны приделать мне чье-нибудь тело. . . я уже просила вас об этом однажды и теперь прошу еще. Я очень прошу вас. Я уверена, что если только вы захотите, то сможете сделать это.. .

«Чорт возьми, а почему бы и нет?» — подумал профес¬сор Керн. Хотя он присвоил себе всю честь оживления человеческой головы, отделенной от тела, но в душе со¬знавал, что этот удачный опыт является всецело эаслу-. гой профессора Доуэля. Но почему не пойти дальше Доуэля? Из двух погибших людей составить одного жи¬вого,— это было бы грандиозно! И вся честь, при удаче опыта, по праву принадлежала бы одному Керну. Впро¬чем, кое-какими советами головы Доуэля все же можно было бы воспользоваться. Да, над этим решительно сле¬дует подумать.

— А вам очень хочется еще поплясать? — улыбнулся Керн и пустил в голову Брике струю сигарного дыма.

— Хочу ли я? Я буду танцовать день и ночь. Я буду махать руками как ветряная мельница, буду порхать как бабочка. . . Дайте мне тело, молодое, красивое жен¬ское тело!

— Ио почему непременно женское? — игриво спросил

Кери. — Если вы только захотите, я могу дать вам и муж¬ское тело. ' >

1 Брике посмотрела на него с удивлением н ужасом.

— Мужское тело? Женская голова па мужском теле! Нет, нет, это будет ужасное безобразие! Трудно даже при¬думать костюм. . .

— Но водь вы тогда уже не будете женщиной. Вы пре¬вратитесь в мужчину. У вас отрастут усы н борода, изме¬нится и голос. Разве вы не хотите превратиться в мужчи¬ну? Многие женщины сожалеют о том, что они не роди¬лись мужчиной.

— Это наверное такие женщины, на которых мужчины не обращали никакого внимания. Такие, конечно, выигра¬ли бы от превращения в мужчину. Но я. . . я нс нужда¬юсь в этом. — И Брике гордо вздернула свои красивые, брови.

— Ну, пусть будет по-вашему. Вы останетесь женщи¬ной. Я постараюсь подыскать вам подходящее тело.

— О, профессор, я буду бесконечно благодарна вам- Можно это сделать сегодня? Представляю, какой я произ¬веду эффект, когда вновь вернусь в «Ша-нуар». . .

— Это так скоро не делается.

Брике продолжала болтать, но Керн уже отошел от нее и обратился к Тома:

— Как дела, приятель?

Тома не слыхал разговора профессора с Брике. Заня¬тый своими мыслями, он угрюмо посмотрел на Керна и ничего не ответил.

С тех пор как профессор Керн обещал Брике дать но¬вое тело, ее настроение круто изменилось. Адсйис кош¬мары уже не преследовали ее. Она больше не думала о загробном существовании. Все ее мысли были поглощены заботами о предстоящей новой земной жизни. Глядя в зеркало, она беспокоилась о том, что ее лицо стало ху¬дым, а кожа приобрела желтоватый оттенок. Она изму-чила Лоран, заставляя завивать себе волосы, делать при¬ческу и наводить грим на лицо.

— Профессор, неужели я останусь такая худая и жел¬тая? — с беспокойством спрашивала она Керна.

— Вы станете красивей, чем были, — успокаивал он ее.

— Нет, красками здесь не поможешь, это самообман, — говорила она по уходе профессора. —- Мадемуазель Ло¬ран, мы будем делать холодные обмывания и массаж. У глаз и от носа к губам у меня появились новые мор-щинки. Я, думаю, если хорошо массировать, они уничто-

йгатся. Одна моя подруга. . . ах, Да, я и забыла вас спро¬сить, нашли ли вы серого шелку на платье? Серый цвет очень идет ко мне. А модные журналы принесли? От¬лично! Как жалко, что еще нельзя делать примерки. Я не знаю, какое у меня будет тело. Хорошо, чтобы он достал повыше ростом, с узкими бедрами. . . Разверните журнал.

II она углубилась в тайны красоты женских нарядов.

Лоран не забывала о голове профессора Доуэля. Она попрежпему ухаживала за головой и по утра.м занималась чтением, по па разговоры не оставалось времени, а Лоран еще о многом хотела переговорить с Доуэлсм. Она все более переутомлялась гг нервничала. Голова Брике нс да-вала ей ни минуты покоя. Иногда Лоран прерывала чте¬ние и принуждена была бежать на крик Брике только для того, чтобы поправить спустившийся локон или от¬ветить, была ли Лоран в бельевом магазине.

— Но ведь вы же не знаете размеров вашего тела,— сдерживая раздражение, говорила Лоран, наскоро попра¬вляла локон на голове Брике и спешила к голове Доуэля.

Мысль о производстве смелой операции захватила Керна.

Керн усиленно работал, подготовляясь к этой сложной операции. Он надолго запирался с головой профессора Доуэля и беседовал с ней. Без совета Доуэля Керн, при всем желании, обойтись нс мог. Доуэль указывал ему на целый ряд затруднений, о которых Керн не подумал и которые могли повлиять на исход опыта, советовал про¬делать несколько предварительных опытов на животных и руководил этими опытами. И — такова была сила интел¬лекта Доуэля — он сам чрезвычайно, заинтересовался предстоящим опытом. Голова Доуэля как будто даже по¬свежела. Мысль его работала с необычайной ясностью.

Кери был доволен п недоволен столь широкой по-мощью Доуэля. Чем дальше подвигалась работа, тем больше убеждался Кери, что без Доуэля ои с нею не справился бы. И ему оставалось тешить свое самолюбие только тем, что осуществление этого нового опыта будет произведено им.

— Вы — достойный преемник покойного профессора Доуэля, — как-то сказала ему голова Доуэля с едва замет-

ной иронической улыбкой. — Ах, если бы я мог принять более активное участие в этой работе!

Это не было ни просьбой, ии намеком. Голова Доуэля слишком хорошо знала, что Керн не захочет, нс решится дать ей новое тело.

Керн нахмурился, но сделал вид, что не слыхал этого восклицания.

— Итак, опыты с животными увенчались успехом,— сказал он. •— Я оперировал двух собак. Обезглавив их, пришил голову одной к туловищу другой. Обе здрав¬ствуют, швы на шее срастаются.

— Питание? — спросила голова.

— Пока еще искусственное. Через- рот даю только де¬зинфицирующий раствор с иодом. Но скоро перейду на нормальное питание.

Через несколько дней Керн объявил:

— Собаки питаются нормально. Перевязки сняты, и, я думаю, через день-два они смогут бегать.

-— Подождите с недельку, — посоветовала голова. — Молодые собаки делают резкие движения головой, и швы могут разойтись. Не форсируйте. — «Успеете пожать лав¬ры» — хотела добавить голова, но удержалась. —- И еще одно: держите собак в разных помещениях. Вдвоем они будут поднимать возню и могут повредить себе.

Наконец настал день, когда профессор Керн с торже¬ственным видом ввел в комнату головы Доуэля собаку с черной головой и белым туловищем. Собака, видимо, чув¬ствовала себя хорошо. Глаза ее были живы, она весело помахивала хвостом. Увидав голову профессора Доуэля, собака вдруг взъерошила шерсть, заворчала и залаяла диким голосом. Необычайное зрелище, видимо, поразило и испугало ее.

— Проведите собаку по комнате, — сказала голова. Керн прошелся по комнате, ведя за собой собаку. От-

наметанного, зоркого глаза Доуэля ничего не ускользало.

— Л это что? — спросил Доуэль. — Собака немного припадает на заднюю левую ногу. И голосок не в по¬рядке.

Керн смутился.

— Собака хромала и до операции, — сказал он, — нога перешиблена.

— На-глад деформации не видно, а прощупать, увы, я 36

не могу. Вы нс могли найти пару здоровых собак? — с сомнением в голосе спросила голова. — Я думаю, со мной можно быть вполне откровенным, уважаемый коллега. На¬верно, с операцией оживления долго возились и слишком задержали «смертную паузу» остановки __ сердечной дея-тельности и дыхания, а это, как вам должно быть известно из моих опытов, нередко ведет к расстройству функции нервной системы. Но успокойтесь, такие явления могут исчезнуть. Постарайтесь только, чтобы ваша Брике не Захромала на обе ноги.

Керн был взбешен, но старался не. подавать вида. Он узнал в голове прежнего профессора Доуэля, *— прямого, требовательного и самоуверенного.

«Возмутительно, — думал Кери. — Эта шипящая, как проколотая шина, голова продолжает учить меня и изде¬ваться над моими ошибками, и я принужден, точно школь¬ник, выслушивать ее поучения. . . Поворот крана, и дух вылетит из этой гнилой тыквы.. .» Однако вместо этого Керн, ничем не выдавая своего настроения, со вниманием выслушал еще несколько советов.

— Благодарю за ваши указания, — сказал Керн и, кив¬нув головой, вышел из комнаты.

За дверьми он опять повеселел.

«Нет,—утешал себя Керн, — работа проведена отлич¬но. Угодить Доуэлю не так-то легко. Припадающая нога и дикий голос собаки — пустяки в сравнении с тем, что сделано».

Проходя через комнату, где помещалась голова Брике, он остановился и. показывая на собаку, сказал:

— Мадемуазель Брике, ваше желание скоро испол¬нится. Видите эту собачку? Она так же, как и вы, была головой без тела, и, посмотрите, она живет и бегает, как ни в чем нс бывало.

— Я не собачка, — обиженно ответила голова Брике.

— Но ведь это же необходимый опыт. Если ожила со¬бачка в новом теле, то оживете и вы.

— Нс понимаю, при чем тут собачка, — упрямо твер¬дила Брике. — Мне нет никакого дела до собачки. Вы лучше скажите, когда я буду оживлена. Вместо того чтобы скорее оживить меня, вы возитесь с какими-то собаками.

Керн безнадежно махнул рукой и, продолжая весело улыбаться, сказал:

— Теперь скоро. Надо только найти подходящий труп. . . то есть тело, п вы будете в полной форме, как говорится.

Отведя собаку, Керн вернулся с сантиметром в руках п тщательно измерил окружность шен головы Брике.

— Тридцать шесть сантиметров, — сказал он.

— Боже, неужели я так похудела? — воскликнула го¬лова Брике. — У меня было тридцать восемь. А размер туфель я ношу. . .

Но Кери, не слушая сс, быстро ушел к себе. Не успел он усесться за свой стол в кабинете, как в дверь посту- ; чалнсь. '

— Войдите. I

Дверь открылась. Вошла Лоран. Она старалась дер¬жаться спокойно, но лицо сс было взволновано.

НОРОК II ДОБРОДЕТЕЛЬ

— В чем дело? С головами что-нибудь случилось?— ]

спросил Керн, поднимая голову от бумаг. I

— Нет.. . но я хотела поговорить с вамп, господни про- \

фессор. !

Керн откинулся на спинку кресла.

— Я вас слушаю, мадемуазель Лоран. '

— Скажите, вы серьезно предполагаете дать голове ;

Брике тело или только утешаете ее? ’

— Совершенно серьезно.

— И вы надеетесь на успех этой операции? |

— Вполне. Вы же видали собаку?

— А Тома вы нс предполагаете. . . поставить на но¬ги? — издалека начала Лоран.

— Поче.чу бы нет? Он уже просил меня об этом. Не всех сразу.

— А Доуэля. . . — Лоран вдруг заговорила быстро и взволнованно. — Конечно, каждый имеет право на жизнь, — на нормальную человеческую жизнь, и Тома, и Брике. Но вы, разумеется, понимаете, что • ценность го¬ловы профессора Доуэля гораздо выше, чем остальных ваших голов. . . И если вы хотите вернуть к нормальному существованию Тома и Брике, то насколько' важнее вер¬нуть к тон же нормальной жи'зии голову профессора Доуэля.

Кери нахмурился. Вес выражение его лица сделалось настороженным и жестким.

— Профессор Доуэль, вернее его профессорская го¬лова, нашел прекрасного защитника в вашем лице, — ска¬зал он, иронически улыбаясь. — Но в таком защитнике, пожалуй, нет и необходимости, и вы напрасно горячитесь н волнуетесь. Разумеется, я думал и об оживлении го¬ловы Доузля.-

-— Но почему вы нс начнете опыта с него?

— Да именно потому, что голова Доузля дороже ты¬сячи других человеческих голов. Я начал с собаки пре¬жде, чем наделить телом голову Брике. Голова Брике на¬столько дороже головы собаки, насколько голова Доузля дороже головы Брике.

— Жизнь человека и собаки несравнима, профессор...

— Так же, как и головы Доузля и Брике. Вы ничего больше не имеете сказать?

— Ничего, господин профессор, — ответила Лоран, на¬правляясь к двери.

— В таком случае, мадемуазель, я имею к вам кое-ка¬кие вопросы. Подождите, мадемуазель.

Лоран остановилась у двери, вопросительно глядя на Керна.

— Прошу вас, подойдите к столу, присядьте.

Лоран со смутной тревогой опустилась в глубокое кре¬сло. Лицо Керна не обещало ничего хорошего. Керн от¬кинулся на спинку кресла и долго испытующе смотрел в глаза Лоран, пока она не опустила их. Потом он быстро поднялся во весь свой высокий рост, крепко оперся кула-ками в стол, наклонил голову к Лоран и спросил тихо и внушительно:

— Скажите, вы нс пускали в действие воздушный кран головы Доузля? Вьг не разговаривали с ним?

Лоран почувствовала, что кончики пальцев ее похоло¬дели. Мысли вихрем закружились в ее голове. Гнев, ко¬торый возбуждал в ней Керн, клокотал и готов был про¬рваться наружу.

«Сказать или не сказать ему правду?» — колебалась Ло¬ран. О, какое наслаждение бросить в лицо этому человеку слово «убийца», но такой открытый выпад мог бы испор¬тить все.

Лоран не верила в то, что Керн даст голове Доузля

т.

новое тело. Она уже слишком много знала, чтобы верить такой возможности. И она мечтала только об одном, что-.^ бы развенчать Керна, присвоившего себе плоды трудов ■ Доуэля, в глазах общества и раскрыть его преступление. Она знала, что Керн не остановится ни перед чем, и, ■; объявляя себя открытым его врагом, ома подвергала свою ' жизнь опасности. Но не чувство самосохранения остана- вливало сс. Она не хотела погибнуть прежде, чем престу¬пление Керна не будет раскрыто. И для этого надо было лгать. Но лгать не позволяла ей совесть, все ее воспи¬тание. Еще никогда в жизни она не лгала н теперь пере¬жила ужасное волнение.

Керн не спускал глаз с ее лица.

— Не лгите, — сказал он насмешливо, — не отягощайте свою совесть грехом лжи. Вы разговаривали с головой, не отпирайтесь, я знаю это. Джои подслушал все.. .

Лоран, склонив голову, молчала.

— Мне интересно только знать, о чем вы разговари¬вали с головой?

Лоран почувствовала, как отхлынувшая кровь прилила к щекам. Она подняла голову и посмотрела прямо в глаза Керна.

— Обо всем.

— Так, — сказал Керн, не снимая рук со стола. — Так я и думал. Обо всем.

Наступила пауза. Лоран вновь опустила глаза вниз и сидела теперь с видом человека, ждущего приговора.

Керн вдруг быстро направился к двери и запер ее па ключ. Прошелся несколько раз по мягкому ковру каби¬нета, заложив руки за спину. Потом бесшумно подошел, к Лоран и спросил:

— И что же вы думаете предпринять, милая девочка? Предать суду кровожадпое чудовище Керна? Втоптать его имя в грязь? Разоблачить его преступление? Доуэль, на¬верное, просил вас об этом?

— Нет, нет, — забыв весь свой страх, горячо загово¬рила Лораи,— уверяю вас, что голова профессора Доуэля совершенно лишена чувства мести. О, это благородная душа! Он даже. .. отговаривал меня. Он не то, что вы, нельзя судить по себе! — уже с вызовом закончила она, сверкнув глазами.

Керн усмехнулся и вновь зашагал по кабинету.

— Так, так, отлично. Значит, у вас все-таки были разо¬блачительные намерения, и если бы не голова Доуэля, то профессор Керн уже сидел бы в тюрьме. Если доброде¬тель не может торжествовать, то, по крайней мерс, по¬рок должен быть наказам. Так оканчивались все доброде¬тельные романы, которые вы читали, не правда лн, ми¬лая девочка?

г — И порок будет наказан! — воскликнула она, уже по¬чти теряя волю над своими чувствами.

— О, да, конечно, там, на небесах. — Керн посмотрел на потолок, облицованный крупными шашками из черного

( дуба. — Но здесь, на земле, да будет вам известно, наив¬ное создание, торжествует порок, н только порок! А доб¬родетель. .. Добродетель стоит с протянутой рукой, вы¬маливая у порока гроши, или торчит вот там, — Керн ука¬зал в сторону комнаты, где находилась голова — Доуэля, — как воронье пугало, размышляя о бренности всего зем¬ного.

И, подойдя к Лоран вплотную, он, понизив голос, сказал:

— Вы знаете, что и вас, и голову Доуэля я могу, в буквальном смысле слова, превратить в пепел, и ни одна

1 душа не узнает об этом.

— Я знаю, что вы готовы на всякое. . .

— Преступление? И очень хорошо, что вы знаете это.

Керн вновь зашагал по комнате и уже обычным голо¬сом продолжал говорить, как бы рассуждая вслух:

— Однако, что вы прикажете с вами делать, прекрас¬ная мстительница? Вы, к сожалению, из той породы лю¬дей, которые не останавливаются ни перед чем и ради правды готовы принять мученический венец. Вы хрупкая, нервная, впечатлительная, но вас не запугаешь. Убить вас? Сегодня же, сейчас же? Мне удастся замести следы

/ убийства, но все же с этим придется повозиться. А мое время дорого. Подкупить вас? Этр труднее, чем запугать вас. . . Ну, говорите, что мне делать с вами?

— Оставьте все так, как было. . . ведь я же не доно¬сила на вас до сих пор.

— II не донесете?

Лоран замедлила с ответом, потом ответила тихо, но твердо:

— Донесу.

Керн гоинул ногой.

— У-у. Упрямая девчонка! Так вот что я скажу вам. Садитесь сейчас же за мой письменный стол. . . Нс бой¬тесь, я еще не собираюсь пн душить, ни отравлять вас. Ну, садитесь же.

Лоран с недоумением посмотрела на него, подумала н пересела в кресло у письменного стола.

— В конце концов вы нужны мне. Если я сейчас убью вас, мне придется нанимать заместительницу или замести¬теля. Я не гарантирован, что на вашем месте не окажется какой-нибудь шантажист, который, открыв тайну головы. Доуэля, не станет высасывать из меня деньги, чтобы в итоге все же донести на меня. Вас я, по крайней мерс, знаю. Итак, пишите. «Дорогая мамочка, — или как вы там называете свою мать? — Состояние больных, за ко¬торыми я ухаживаю, требует моего неотлучного присут¬ствия в доме профессора Керна.. .»

— Вы хотите лишить меня свободы? Задержать в ва¬шем доме? — с негодованием спросила Лоран, нс начи¬ная писать.

— Вот именно, моя добродетельная помощница.

— Я не стану писать такое письмо, — решительно за¬явила Лоран.

— Довольно! — вдруг крикнул Керн так, что в часах загудела пружина. — Поймите же, что у меня нет другого выхода. Нс будьте, наконец, глупой.

—■ Я не останусь у вас и не буду писать это письмо!

— Ах, так? Хорошо же. Можете нтти на все четыре стороны. Но, прежде чем вьг уйдете отсюда, вы будете свидетельницей того, как я отниму жизнь у головы Доуэля и растворю эту голову в химическом растворе. Идите и кричите тогда по всему миру о том, что вы видели у меня голову Доуэля. Вам никто не поверит. Над вами бу¬дут смеяться. Но берегитесь! Я не оставлю ваш донос без возмездия. Идемте же!

Керн схватил Лоран за руку и повлек к двери. Она была слишком слаба физически, чтобы оказать сопроти¬вление этому грубому натиску'.

Керн отпер дверь, быстро прошел через комнату Тома и Брике и вошел в комнату, где находилась голова про¬фессора Доуэля.

Голова Доуэля с недоумением смотрела на этот неожн-

данный визит. А Керн, нс обращая внимания на голову, быстро подошел к аппаратам и редко повернул кран от баллона,, подающего кровь.

Глаза головы непонимающе, но спокойно повернулись в сторону крана, затем голова посмотрела па Керна и рас* терянную Лоран. Воздушный кран не был открыт, и го¬лова нс могла говорить. Она только шевелила губами, и Лоран, привыкшая к мимике головы, поняла: это был не-мой вопрос: «Конец?»

Затем глаза головы, устремленные на Лоран, начали как будто тускнеть, и в то же время веки шпроко рас¬крылись, глазные яблоки выпучились, а лицо начало су¬дорожно подергиваться. Голова переживала 'муки удушья.

Лоран истерически крикнула. Потом, шатаясь, подошла к Керну, уцепилась за его руку и, почти теряя сознание, заговорила прерывающимся, сдавленным спазмой голосом:

— Откройте, скорее откройте кран. . . Я согласна на вес!

С едва заметной усмешкой Керн открыл кран. Живи¬тельная струя потекла по трубке в голову Доудля. Судо¬рожные подергнванья лица прекратились, глаза приняли нормальное выражение, взгляд просветлел. Угасавшая жизнь вернулась в голову Доуэля. Вернулось и сознание, потому что Доуэль вновь посмотрел на Лоран с выраже¬нием недоумения и как будто даже разочарования.

Лоран шаталась от волнения.

— Позвольте вам предложить руку, — галантно сказал Керн, и странная пара удалилась.

Когда Лоран вновь уселась у стола, Керн, как ни в чем не бывало, сказал:

— Так, на чем мы остановились? Да.. . «Состояние больных требует моего постоянного, — или нет, напи¬шите: — неотлучного пребывания в доме профессора Керна. Профессор Керн был так добр, что предоставил в мое распоряжение прекрасную комнату с окном в сад. Кроме того, так как мой рабочий день увеличился, то профессор Керн утроил мое жалованье...»

Лоран с упреком посмотрела на Керна.

— Это но ложь, — сказал он. — Необходимость заста¬вляет меня лишить вас свободы, но я должен чем-нибудь вознаградить вас. Я действительно увеличиваю вам жало¬ванье. Пишите дальше: «Уход здесь прекрасный, и хотя

работы много, но я чувствую себя великолепно. Ко мне не приходи, •—■ профессор никого не принимает у себя. Но не скучай, я тебе буду писать. . .» Так. Ну, и от себя прибавьте еще каких-нибудь нежностей, которые вы обыч¬но пишете, чтобы письмо не возбудило никаких подо¬зрений.

И уже как будто позабыв о Лоран, Керн начал раз-мышлять вслух:

— Долго так, конечно, продолжаться не может. Но, на¬деюсь, я долго и не задержу вас. Наша работа приходит к копцу, н тогда. .. То есть, я хотел сказать, что голова не долговечна. И когда она прикончит свое существова¬ние. . . Ну, что там, вы знаете все. -Проще сказать, когда мы кончим с Доуэлем работу, окончится п существова¬ние головы Доуэля. От головы не останется даже пепла, и тогда вы сможете вернуться к своей уважаемой ма¬тушке. Вы больше не будете опасны для меня. И еще раз — имейте в виду, если вы вздумаете болтать, у меня есть свидетели, которые, в случае надобности, покажут под присягой, что бренные останки профессора Доуэля, вместе с головой, ногами и прочими профессорскими атрибутами, сожжены мною после анатомического вскры¬тия в крематории. Для этих случаев крематорий — очень удобная вещь.

Керн позвонил..Вошел Джон.

— Джон, ты отведешь мадемуазель Лоран в белую ком¬нату, выходящую окном в сад. Мадемуазель Лоран пере¬селяется в мой дом, так как сейчас предстоит большая ра¬бота. Спроси у мадемуазель, что ей необходимо, чтобы устроиться поудобнее, и достань все необходимое. Мо¬жешь заказать от моего имени по телефону в магазинах. Счета я оплачу. Нс забудь заказать для мадемуазель обед.

И, откланявшись, Кери ушел.

Джон проводил Лоран в отведенную ей комнату.

Керн не солгал: комната действительно была очень хо¬роша: светлая, просторная и уютно обставленная. Огром¬ное окно выходило в сад. Но самая мрачная тюрьма нс могла навести на Лоран большей тоски, чем рта веселая, нарядная комната. Как тяжело-больная, добралась Лоран до окна и посмотрела в сад.

«Второй этаж... высоко... отсюда не убежишь...» —=•

Г

подумала она. Да если бы и могла убежать, не убежала бы, так как ее бегство было бы равносильно приговору

ДЛЯ ГОЛОВЫ ДоуЭЛЯ. V.

Лоран в изнеможении опустилась на кушетку и погру¬зилась в тяжелое раздумье. Она не могла определить, сколько времени находилась в этом состоянии.

— Кушать подало, — услышала она, как сквозь соп, го¬лос Джона и подняла усталые веки.

— Благодарю вас, я не голодна, — уберите со стола.

Вышколенный слуга беспрекословно исполнил приказа¬ние и удалился.

И она вновь погрузилась в свои думы. Когда в окне противоположного дома вспыхнули огни, она почувство¬вала такое одиночество, что решила немедля навестить головы. Особенно ей хотелось повидать голову Доуэля.

Неожиданный визит Лоран чрезвычайно обрадовал го¬лову Брике.

— Наконец-то, — воскликнула она.'—Уже? Принесли?

— Что?

— Мое тело, — сказала Брике таким тоном, как будто вопрос шел о новом платье.

— Нет, еще не принесли, — невольно улыбаясь, отве¬тила Лоран. — Но скоро принесут, теперь уж вам недолго ожидать.

— Ах, скорей бы...

— А мне также пришьют другое тело?— спросил Тома.

— Да, разумеется, — успокоила его Лоран. — И вы бу¬дете такой же здоровый, сильный, как были. Вы соберете денег, поедете к себе в деревню и женитесь на вашей Мари.

Лоран уже знала все затаенные желания головы.

Тома чмокнул губами.

— Скорее бы.

Лоран поспешила пройти в комнату головы Доуэля.

Как только воздушный кран был открыт, голова спро¬сила Лоран:

— Что все это значит?

Лоран рассказала голове о разговоре с Керном и своем заключении.

— Это возмутительно! — сказала голова. — Еслн бы я только мог помочь вам. ..Ия, пожалуй, смогу, если толь¬ко вы сами поможете мне. .

У

В глазах головы были гнев и решимость.

— Все очень~просто. Закройте кран от питательных трубок, и я умру. Поверьте, что я был даже разочарован, когда Керн вновь открыл край и оживил меня. Я умру, и Керн отпустит вас домой.

— Я никогда не вернусь домой такой ценой! — вос¬кликнула Лоран.

— Я бы хотел иметь все красноречие Цицерона, что¬бы убедить вас сделать это...

Лоран отрицательно покачала головой.

— Даже Цицерон не убедил бы меня. Я никогда не ре¬шусь прекратить жизнь человека. . .

— Ну, разве я человек? — с грустной улыбкой спро¬сила голова.

— Помните, вы сами повторили слова Декарта: «Я мыслю. Следовательно, я существую», — ответила Лоран.

■—- Положим, это так, но тогда вот что. Я перестану инструктировать Керна. И уже никакими пытками он не заставит меня помогать ему. И тогда он са.м прикончит меня.

— Нет, нет, умоляю вас. — Лоран подошла к голове. — Послушайте меня. Я думала раньше о мести, теперь ду¬маю об ипом. Если Керну удастся приставить тело трупа к голове Ерике и операция пройдет удачно, то есть на¬дежда и вас вернуть к жизни.. . Не Керн, так другой.

—— К сожалению, надежда эта очень слабая, — ответил Доуэль. — Едва ли опыт удастся даже у Керна. Он злой н преступный человек, тщеславный, как тысяча Геростра¬тов. Но он талантливый хирург и, пожалуй, самый спо¬собный из всех ассистентов, которые были у меня. Если не сделает этого он, который пользовался моют сове¬тами до настоящего дня, то ые сделает никто. Однако я сомневаюсь, чтобы и он сделал эту невиданную операцию.

— Но собаки.. .

— Собаки — дело иное. Обе собаки, живые и здоровые, лежали на одном столе, перед тем как совершить опера¬цию пересадки голов. Все это произошло очень быстро. Да и то Керну, повиданному, удалось вериуть к жизни только одну собаку, иначе он привел бы их обеих ко мне похвастать. А тело трупа может быть привезено для опе¬рации только через несколько часов, когда, быть может, начались уже процессы гниения. О сложности самой опе¬рации вы сами можете судить как медик. Это не то, что пришить полуотрезанный палец. Надо связать, тщательно сшить все артерии, вены и главное — нервы и спинной мозг, иначе получится калека; затем возобновить крово-обращение. .. Нет, это бесконечно трудная задача, непо¬сильная для современных хирургов.

— Неужели вы сами не сделали бы такой операции?

— Я обдумал все, уже делал опыты с собаками и по¬лагаю, что мне это удалось бы. ..

Дверь неожиданно открылась. На пороге стоял Кери.

— Совещание заговорщиков? Не буду вам мешать. — И он хлопнул дверью.

МЕРТВАЯ ДИАНА

Голове Брике казалось, что подобрать и пришить к го¬лове человека новое тело так же легко, как примерить и сшить новое платье. Объем шеи снят, остается только по¬добрать такой же объем шеи у трупа.

Однако она скоро убедилась, что дело не так просто.

Утром, н белых халатах,, к ней явились профессор Керн, Лорам и Джон. Керн распорядился, чтобы голова Брике была осторожно снята со стеклянной подставки и положена лицом вверх так, чтобы можно было видеть весь срез шеи. Питание головы кровыо, насыщенной кис¬лородом, не прекращалось. Кери углубился в изучение и промеры.

— При всем однообразии человеческой анатомии, — говорил Керн, — каждое тело человека имеет свои инди¬видуальные особенности. Иногда трудно бывает разли¬чить, предлежит ли, например, наружная или внутренняя сонная артерия. Не одинаковой бывает и толщина арте¬рий, ширина дыхательного горла даже у людей с одина¬ковым объемом шеи. Немало придется повозиться и с нервами.

— Но как же вы будете оперировать? — спросила Ло¬ран.1— Приставив срез шеи к срезу туловища, вы. тем самым закроете сразу всю поверхность среза.

— В том-то и дело. Мы с Доуэлем проработали этот вопрос. Придется делать целый ряд продольных сече¬ний — итти от центра к периферии. Это очень сложная работа. Придется сделать свежие сечения на шее головы

II трупа, чтобы добраться до еще не отмерших, жизнедея¬тельных клеток. Но главное затруднение все же не в этом. Главное—как уничтожить в теле трупа продукты начавшегося гниения или места инфекционного зараже¬ния, как очистить кровеносные сосуды от свернувшейся крови, наполнить их свежей кровью и заставить зарабо¬тать «мотор» организма — сердце. . . А спинной мозг? Малейшее прикосновение к нему вызывает сильнейшую реакцию, зачастую с самыми тяжелыми последствиями».

— И как же вы предполагаете преодолеть все эти трудности?

— О, пока это мой секрет. Когда опыт удастся, я опу¬бликую всю историю воскрешения из мертвых. Ну, на се¬годня довольно. Поставьте голову на место. Пустите воз¬душную струю. Как вы себя чувствуете, .мадемуазель? — спросил Керн, обращаясь к голове Брике.

— Благодарю вас, хорошо. Но послушайте, господин профессор, я очень обеспокоена. . . Вы тут говорили о разных непонятных вещах, но одно я поняла, что вы со¬бираетесь кромсать мою шею вдоль и поперек. Ведь это же будет сплошное безобразие. Куда я покажусь с та¬кой шеей, которая будет похожа на котлету?

— Я постараюсь, чтобы рубцы были менее заметны. Но, разумеется, скрыть совершенно следы операции нс удастся. Не делайте отчаяиных глаз, мадемуазель, вы мо¬жете носить на шее бархатку ИЛИ даже колье. Так и быть, я подарю его вам в день .вашего «рождения». Да, вот еще что. Сейчас ваша голова несколько усохла. Когда же вы заживете нормальной жизнью, голова должна пополнеть. Чтобы узнать ваш нормальный объем шеи, придется вас «раскормить» теперь же, иначе могут произойти неприят¬ности.

— Но ведь я же не могу есть, — жалобно ответила голова.

— Мы вас раскормим по трубочке. Я приготовил осо¬бый состав, — обратился он к Лоран. — Кроме того, при¬дется усилить и подачу крови.

— Вы включаете в питательную жидкость жировые ве¬щества?

Керн сделал неопределенный жест рукой.

— Если голова и не разжиреет, то «набухнет», а это нам и надо. Итак, — закончил он, — остается самое глав*

нос: молите бога, Мадемуазель Брике, чтобы скорее Й0- гибла какая-нибудь красавица, которая одолжит вам после смерти свое прекрасное тело.

— Не говорите так, это ужасно! Человек должен уме¬реть, чтобы я получила тело... И, доктор, я боюсь. Ведь это тело мертвеца, А вдруг она придет и потребует отдать мне свое тело.

— Кто оиа?

— Мертвая.

— Но ведь у нее не будет ног, чтобы притти, — смеясь отвечал Керн. — А если и придет, то вы скажете ей, что это вы дали ее телу голову, а не она вам тело, и она, конечно, будет благодарна за этот подарок. Иду дежурить в морг. Пожелайте мне удачи!

Успех опыта во многом зависел от того, чтобы найти возможно свежий труп, и поэтому Керн бросил все де¬ла и почти переселился в морг, поджидая счастливого случая.

С сигарой во рту он ходил по длинному зданию так спокойно, как будто гулял по бульварам. Матовый свет падал с потолка на длинные ряды мраморных столов. На каждом столе лежал труп, уже обмытый струей воды и раздетый.

Заложив руки в карманы пальто и попыхивая сигарой, Керн обходил длинные ряды столов, заглядывал в лица и от времени до времени поднимал кожаные покрывала, чтобы осмотреть тело.

Вместе с ним ходили и родственники или друзья по¬гибших людей. Керн относился к ним недоброжелательно, опасаясь, как бы они не вырвали у него подходящий труп из-под рук. Получить труп для Керна было не так- то просто. До истечения трехдневного срока на каждый труп могли предъявить права родственники, по истече-нии же трех дпей полуразложившийся труп не предста¬влял для Керна никакого интереса. Ему был нужен со¬вершенно свежий, по возможности даже неостывший труп.

Кери нс поскупился на взятки, чтобы иметь возмож¬ность получить свежий труп немедленно. Номер трупа мог быть заменен, и какая-то неудачница, в конце концов, была бы зарегистрирована как «пропавшая без вести».

«Однако нелегко' найти Диану по вкусу Брике» — ду-

4 А. Беляев — 302 

мал Керн, разглядывая широкие ступни и мозолистее руки трупов. Большинство лежащих здесь принадлежало | не к тем, кто ездит на автомобилях. Керн прошел 113" | конца в конец. За это время несколько трупов было опо-Д знано и унесено, а на их места уже тащили новые. Но и®?| среди новичков Керн нс мог найти подходящего для опс- * рации материала. Находились трупы без головы, но или неподходящей комплекции, или имеющие раны на теле, ■ или же, наконец, начинавшие уже разлагаться. День был- ' на исходе. Керн чувствовал приступы голода и с удоволь¬ствием представил себе куриные котлеты в дымящемся горошке.

«Неудачный день» — подумал Керн, вынимая часы. И он направился к выходу среди двигающейся у трупов толпы, полной отчаянья, тоски и ужаса. Навстречу ему служащие несли труп женщины без головы. Обмытое мо¬лодое тело блестело, как белый мрамор.

«О, это что-то подходящее» — подумал он и пошел вслед за сторожами. Когда труп был положен, Керн бегло ' осмотрел его и еще больше убедился в том, что он нашел то, что нужно. Керн уже хотел шепнуть служащим, что- ; бы они унесли труп, как вдруг к трупу подошел плохо одетый старик с давно небритыми усами и бородой.

— Вот она, Марта, — вскрикнул он и вытер рукой со лба пот.

«Чорт его принес» — выбранился Керн и, подойдя к старику, сказал:

— Вы опознали труп? Ведь он без головы.

Старик показал на большую родинку на левом плече.

— Приметная, — ответил он.

Керн удивился, что старик говорит так спокойно.

— Кто же она была? Ваша жена или дочь?

— Бог милостив, — ответил словоохотливый старик. — Племянницей она мне была, да и не родной. От моей- ку¬зины их трое осталось, — кузина умерла, а мне их на шею. У меня же своих четверо. Нужда. Но что сделаете, ч сударь? Ведь не котята, под забор не подкинешь. Так и . жили. А тут случилось несчастье. Живем мы в старом доме, нас давно выселяли из него, но куда денешься. И вот дожили. Крыша обвалилась. Остальные дети ушибами отделались, а этой голову начисто срезало. Меня со ста¬рухой дома не было, мы с ней жареными каштанами тор¬

гуем. Я прпшсл домой, а Марту в морг уже отвезли.

И зачем в морг? Говорят, за компанию, в других квар¬тирах тоже люден подавило, и некоторые из них одино¬кие были, вот всех их сюда. Я домой пришел, фгоить, и войти нельзя, словно землетрясение.

«Дело подходящее» — подумал Керн и, отведя старика в сторону, сказал ему:

— Что случилось, того нс поправишь. Видите ли, я врач, и мне нужен труп. Буду говорить прямо. Хотите по¬лучить сто франков — и можете отправляться домой.

— Потрошить будете? — Старик неодобрительно пока¬чал головой и задумался.—Ей, конечно, все равно пропа¬дать. . . Мы люди бедные. . . А все ж таки не чужая кровь. . .

— Двести. . .

— А нужда велика, детишки голодные.. . но все-таки жалко. . . Хорошая девушка была, очень хорошая, очень добрая, и лицо как розан, не то, что этот хлам.-.. — Ста¬рик пренебрежительно махнул на столы с трупами.

«Ну и старик, он, кажется, начинает расхваливать свой товар» — подумал Керн и решил изменить тактику.

— Впрочем, как хотите, — небрежно сказал он.—Тру¬пов здесь не мало, и есть нисколько не хуже вашей пле¬мянницы. — И Керн отошел от старика.

— Да нет, как же так, дайте подумать... — семенил за — ним старик, явно склоняясь к сделке.

Керн уже торжествовал, но положение неожиданно из¬менилось еще раз.

— Ты уже здесь? — послышался взволнованный старче¬ский голос.

Керн обернулся и увидал быстро приближающуюся тол¬стенькую старушку в чистеньком белом чепце. Старик, при виде ее, невольно крякнул.

-— Нашел? — спросила старушка, дико озираясь по сторонам и шепча молитвы.

Старик молча показал рукой на труп.

— Голубка ты наша, мученица несчастная, — заголоси¬ла старуха, приближаясь к обезглавленному трупу.

Керн видел, что со старухой будет трудно сладить.

— Послушайте, мадам, — сказал он приветливо, обра¬щаясь к старухе. — Я тут беседовал с вашим мужем и узнал, что вы очень нуждаетесь...

— Нуждаемся или нет, у других пе просим, — отрезала не без гордости старушка.

— Да, но. . . видите ли, я член благотворительного по¬хоронного общества. Я могу принять похороны вашей племянницы иа счет общества и возьму все хлопоты на себя. 'Если хотите, можете поручить это мне, а сами идите к своим делам, вас ждут ваши дети и сироты.

— Ты что тут наболтал? — набросилась старушка на мужа. И, обернувшись к Керну, она сказала: — Благодарю вас, господин, но я должна все выполнить, как полагается. Как-нибудь справимся и без вашего благотворительного общества. Что глазами ворочаешь? — перешла опа на обычный -тон в разговоре с мужем. — Забирай покойницу. Поедем. Я п тачку привезла.

Все это было сказано таким решительным тоном, что Керн сухо поклонился п отошел.

«Досадно! Нет, решительно сегодня неудачный день».

Он отправился к выходу и, отведя привратника в сто¬рону, тихо сказал ему:

— Так смотрите же, если .будет что-нибудь подходя¬щее, немедленно звоните мне по телефону.

— О, сударь, непременно, — закивал, головой приврат¬ник, получивший от Кериа хороший куш.

Керн плотно пообедал в ресторане и вернулся к себе.

Когда он зашел в комнату Брике, она встретила его обычным в последнее время вопросом:

— Нашли?

— Нашел, да неудачно, черт побери! — ответил он. — Потерпите.

— Но неужели так-таки ничего подходящего и не бы¬ло?— не унималась Брике.

— Были этакие кривоногие каракатицы. Если хотите, то я.. .

— Ах, нет, уж лучше я потерплю. Я не хочу быть ка¬ракатицей.

Керн решил лечь спать раньше обыкновенного, чтобы пораньше встать и вновь отправиться в морг. Но не успел он заснуть, как затрещал телефон у кровати. Кери выбра¬нился и взял трубку.

— Алло. Я слушаю. Да, профессор Керн. Что такое? Крушение поезда у самого вокзала? Масса трупов? Ну да, конечно, немедленно. Благодарю вас.

Ксрп начал быстро одеваться, вызвал Джона и крикнул:

— Машину!

Через пятнадцать минут он уже мчался по ночным ули¬цам как на пожар.

Привратник не обманул. В эту ночь смерть собрала большой урожай. Трупы таскали беспрерывно. Все столы были завалены. Скоро пришлось класть их на пол. Керн был в восторге. Он благословлял судьбу за то, что эта катастрофа не случилась днем. Весть о ней, вероятно, еще не распространилась в городе. Посторонних в морге пока нс было. Керн рассматривал еще не раздетые и не обмы¬тые трупы. Все они были совершенно свежие. Исключи¬тельно удачный случай. Одно плохо, что и этот благоде¬тельный случай не очень считался с специальными тре¬бованиями Керна. Большинство тел было раздавлено ИЛИ повреждено во многих местах. Но Керн не терял наде¬жды, так как трупы все прибывали.

— Покажите-ка мне вот эту, — обратился он к служа¬щему, несшему труп девушки в сером костюме. Череп был разбит со стороны затылка. Волосы окровавлены, платье тоже. Но платье не измято. «Видимо, повреждения тела не велики... Идет. Телосложение довольно плебей¬ское, — вероятно какая-нибудь камеристка, но лучше та-кое тело, чем ничего»,—: думал Керн. — А это? — Керн указал на другие носилки. — Да это целая находка. Со¬кровище! Чорт возьми, досадно все-такн, что погибла та¬кая женщина!

На пол опустили труп молодой женщины с необычай¬но красивым аристократическим лицом, на котором за¬стыло только одно глубокое удивление. У нее был про¬бит череп выше правого уха. Очевидно, смерть наступила мгновенно. На белой шее виднелось жемчужное ожерелье. Изящное черное шелковое платье было лишь немного изорвано внизу и от ворота до плеча. На обнажившемся плече видпелась родинка.

«Как у той,— подумал Кери.— Но это... какая кра¬сота! — Керн наскоро измерил шею. — Как по заказу».

Керн сорвал дорогое ожерелье из настоящих крупных жемчужин, бросил его служащим и сказал:

— Я беру вот этот труп. Но так как у меня нет вре¬мени произвести здесь тщательный осмотр трупов, то на

всякий случай я беру и вот этот, — он указал на первый труп девушки.

— Скорее, скорее. Оберните их холстом и выносите. Вьг слышите? Толпа собирается. Вам придется открыть морг и через несколько минут здесь будет настоящее стол¬потворение.

Трупы были унесены, уложены на автомобиль и быстро доставлены в дом Керна.

Все необходимое для операции было уже заранее при¬готовлено. День, — вернее, ночь воскресения Брике на¬ступила. Кери не хотел терять ни одной .минуты.

Оба трупа были обмыты и принесены в комнату Брике завернутыми в простыни и уложены на операционный стол.

Голова Брике горела нетерпением посмотреть на свое новое тело, но Керн умышленно поставил стол так, что¬бы голова не видела трупов, пока не будут закончены все приготовления.

Керн быстро произвел сечение голов трупов. Эти го¬ловы были завернуты в холст и вынесены Джоном, края среза и стол вымыты, тела приведены в порядок.

‘ Еще раз критически осмотрев тела, Кери озабоченно покачал головой. Тело с родинкой на плече было безуко¬ризненной красоты форм и особенно выигрывало по срав¬нению с телом «камеристки» — ширококостным, углова¬тым, неладно скроенным, но крепко сшитым. Брике, ко-нечно, выберет тело этой аристократической Дианы. Однако при тщательном осмотре тела Керн заметил у Дианы, как называл он ее, некоторый дефект: на ступне правой ноги была небольшая рана, причиненная каким-ни¬будь обрезком железа. Большой опасности это не предста¬вляло. Керн прижег рану, заражения крови опасаться еще не было оснований. Но все же за успех операции с телом камеристки он был более спокоен.

— Поверните голову Брике, — сказал Керн, обращаясь к Лоран. Чтобы Брике не мешала своей болтливостью во время подготовительных работ, у нее был заткнут рот, то есть выключен баллон с сжатым воздухом.—Теперь мож¬но пустить воздушную струю.

Когда голова Брике увидала трупы, она вскрикнула так, как будто неожиданно обожглась. Глаза ее расширились от ужаса. Один из этих трупов должен стать ее собствен*

ным телом. Впервые, остро до боли, почувствовала она всю необычайность этой операции и начала колебаться.

— Ну, что же вы? Как вам нравятся тру... эти тела?

— Я. .. боюсь... — прохрипела голова. — Нет, нет, я не думала, что это так страшно... я не хочу...

— Не хотите? В таком случае, я прпшыо к трупу го¬лову Тома. Тома сделается женщиной. Вы хотите, Тома, сейчас же получить тело?

— Нет, подождите, — испугалась голова Брике. — Я со¬гласна. Я хочу иметь вот то тело... с родинкой на плече.

— А я вам советую выбрать вот это. Оно не так кра¬сиво, но зато без единой царапины.

— Я не прачка, а артпетка, — гордо заметила голова Брике. — Я хочу иметь красивое тело. И родинка на пле¬че. .. Это так нравится .мужчинам.

— Пусть будет по-вашему, — ответил Берн. — Ма¬демуазель Лоран, перенесите голову мадемуазель Брике на операционный стол. Сделайте это осторожнее, искус¬ственное кровообращение головы должно продолжаться до последнего мгновения.

Лоран возилась с последними приготовлениями головы Брике. На лице Брике были написаны крайнее напряже¬ние и волнение. Когда голова была перенесена на стол, Брике нс выдержала и вдруг закричала так, как она еще никогда не кричала:

— Не хочу! Не хочу! Не надо! Лучше убейте меня! Боюсь! А-ааа. . .

Керн, не прерывая своей работы, резко крикнул Лоран:

— Закройте скорее воздушный кран! Введите в пита¬тельный раствор гедонал, и она уснет.

— Нет, нет, нет!

Кран закрылся, голова замолчала, но продолжала ше¬велить губами и смотреть с выражением ужаса и мольбы.

— Господин профессор, можем ли мы производить опе¬рацию против ее воли? — спросила Лоран.

— Сейчас не время заниматься этическими проблема¬ми, — сухо ответил Керн. — Она потом сама нас блахрда- рить будет. Делайте-свое дело, или уходите и не мешайте мне.

Но Лоран знала, что уйти она не может, — без ее по¬мощи исход операции оказался бы еще более сомнитель¬ным. И она, пересилив себя, продолжала помогать Керну,

Голова Брике гак билась, что трубки едва не вышли из кровеносных сосудов. Джон пришел на помощь и придер¬жал голову руками. Постепенно подергивания головы пре¬кратились, глаза закрылись, гедонал производил свое дей¬ствие.

Профессор Керн приступил к операции.

Тишина прерывалась только короткими приказаниями Керна, требовавшего тот или иной хирургический инстру¬мент. От напряжения у Керна даже вздулись жилы на лбу. Он пустил в ход всю свою блестящую хирургтгческую тех¬нику, соединяя быстроту с необычайной тщательностью и осторожностью. При всей своей ненависти к Керну, Ло¬ран не могла в эту минуту не восхищаться им. Он рабо¬тал как вдохновенный артист. Его ловкие чувствительные пальцы совершали чудеса.

Операция продолжалась час пятьдесят пять минут.

— Кончено, — наконец сказал Керн, выпрямляясь, — отныне Брике перестала быть головой от тела. Остается только вдунуть ей жизнь, — заставить забиться сердце, возбудить кровообращение. Но с этим я справлюсь один. Вы можете отдохнуть, мадемуазель Лоран.

— Я еще могу работать, — ответила она.

Несмотря на усталость, ей очень хотелось посмотреть на последний акт этой необычайной операции. Но Керн, очевидно, не хотел посвящать ее в тайну оживления. Он еще раз настойчиво предложил ей отдохнуть, и Лоран по¬виновалась.

Керн вновь вызвал ее через час. Он выглядел еще бо¬лее уставшим, но лицо его выражало глубокое самоудо¬влетворение.

— Попробуйте пульс, — предложил он Лоран.

Девушка не без внутреннего содрогания взяла за руку

Брике; за ту руку, которая всего три часа тому назад принадлежала холодному трупу. Рука была уже теплая и прощупывалось биение пульса. Керн приложил к лицу Брике зеркало. Поверхность зеркала запотела.

— Дышит. Теперь нужно хорошо спеленать нашу но¬ворожденную. Несколько дней ей придется пролежать со¬вершенно неподвижно.

Сверх бинтов Керн наложил на шею Брике гипсовый лубок. Все тело было спеленато, а рот крепко завязан.

— Чтобы она не вздумала говорить, — пояснил Керн. —

Первые сутки мы продержим ее в сонном состоянии, если сердце позволит.

Брике перенесли в комнату, смежную с комнатой Ло¬ран, бережно уложили в кровать и подвергли электро¬наркозу.

— Питать мы ее будем искусственно, пока не произой¬дет сращения швов.' Вам уж придется поухаживать за ней.

Только на третий день Керн позволил Брике «притти в себя».

Было четыре часа дня. Босой луч солнца прорезал ко.чнату и осветил лицо Брике. Она легко повела бровями и открыла глаза. Еще смутно соображая, посмотрела на освещенное окно, потом перевела взгляд на Лоран и, на¬конец, опустила глаза вниз. Там уже нс было пустоты. Она увидела слабо колыхавшуюся грудь и тело,—ее тело, прикрытое простыней. Слабая улыбка осветила се лицо.

— Не пытайтесь говорить и лежите тихо, — сказала Лоран. — Операция прошла очень хорошо, и теперь все зависит от того, как вы будете вести себя. Чем спокойнее вы будете лежать, тем скорее подниметесь на ноги. Пока мы будем с вами объясняться мимикой. Если вы опустите веки вниз, это будет означать «да», вверх — «нет». Чув¬ствуете вы где-нибудь боль? Здесь. Здесь. Шея и нога, фто пройдет. Хотите вы пить? Есть?

Брике ие ощущала голода, но хотела пить.

Лоран позвонила Керну. Он тотчас пришел из своего кабинета.

— Ну, как себя чувствует новорожденная? — Он осмо¬трел ее и остался доволен.—Все благополучно. Терпе¬ние, мадемуазель, и вы скоро будете танцовать. — Он сделал несколько распоряжений и ушел.

Дни «выздоровления» тянулись для Брике очень мед- ч лепно. Она была примерной больной: сдерживала свое нетерпение, лежала спокойно и выполняла все приказа¬ния. Настал день, когда ее, наконец, распеленали, но го¬ворить еще не разрешали.

— Чувствуете ли вы свое тело? — с некоторым волне¬нием спросил Керн.

Брике опустила веки.

— Попробуйте очень осторожно пошевелить пальцами на ногах. 

Брике, очевидно, попробовала, так как на лице ее вы* разилось напряжение, но пальцы не двигались.

— Очевидно, функции центральной нервной системы, еще не вполне восстановились, — авторитетно сказал Керн. — Но я надеюсь, что они скоро восстановятся, а вместе с ними восстановится и движение. — Про себя же подумал: «Как бы Брике не захромала, в самом деле, на обе ноги».

«Восстановится, — как странно звучит это слово»—по¬думала Лоран, вспомнив о холодном трупе на операци¬онном столе.

У Брнке появилась новая забота. Теперь она часами за¬нималась тем, что пыталась шевелить пальцами на ногах. Лоран едва ли не с меньшим интересом следила за этим.

И однажды Лоран радостно вскрикнула:

— Шевелится! Большой палец на левой ноге шевелится.

Дальше дело пошло быстрее. Зашевелились и другие

пальцы на руках и ногах. Скоро Брнке уже могла не-много поднимать руки и ноги.

Лоран была поражена. На глазах ее совершилось чудо. «Как бы ни был преступен Керн, — думала она, — он не¬обыкновенный человек. Правда, без головы Доуэля ему не удалось бы это двойное воскрешение мертвого. Но все же и сам Кери талантливый человек, — ведь это утвер-ч ждала н голова Доуэля. О, если бы Керн воскресил и. его! Но нет, этого он не сделает».

Еще через несколько дней Брике разрешили говорить. У нее оказался довольно приятный голос, но несколько 

рушением функций центральной нервной системы? Со¬вершенно непонятно. . . Интересно знать, чье это моло¬дое, изящное тело, какой несчастной голове оно принад¬лежало. . .»

Лоран, ничего не говоря Брике, начала просматривать номера газет, в которых печатались списки погибших при крушении поезда. Скоро ей попалась заметка о том, что известная итальянская артистка Анжелика Гай, следовав¬шая в поезде, потерпевшем крушение, исчезла бесследпо. Труп ее обнаружен не был, и над разрешением этой за¬гадки изощрялись газетные корреспонденты. Лоран была почти уверена, что голова Брике получила тело погиб¬шей артистки.

СБЕЖАВПШП ЭКСПОНАТ

Наконец, в жизни Брике настал великий день. С нее были сняты последние бинты, и профессор Керн разре¬шил ей встать.

Она поднялась и, опираясь на руку Лоран, прошлась по комнате. Движения ее были неуверенны и несколько- порывисты. Иногда она делала странные жесты рукой: до известного предела ее рука двигалась плавно, затем сле¬довала задержка и как бы принужденное движение, пе-реходившее опять в плавное.

— Все это пройдет, — убежденно говорил Керн.

Немного беспокоила его только небольшая ранка на

ступне Брике. Ранка заживала медленно. Но со временем и она зажила настолько, что Брике не испытывала боли, даже наступая на больную ногу. А еще через несколько дней Брике уже пыталась танцовать.

— Не пойму, в чем дело, — говорила она, — некоторые движения мне даются свободно, а другие затруднены. Ве¬роятно, я еще не привыкла управлять своим новым те-1 лом... А оно великолепно! Посмотрите на ноги, маде¬муазель Лоран. И рост отличный. Вот только эти рубцы на шее. . . Придется их закрывать. Но зато эта родинка на плече очаровательна, не правда ли? Я сошью платье такого фасона, чтобы была видна... Нет, я решительно довольна своим телом.

«Своим телом, — думала Лоран. — Бедная Анжелика Гай».

Все, что так долго сдерживала в себе Брике, радом прорвалось наружу. Она забросала Лоран требованиями, заказами, просьбами о костюмах, белье, туфлях, шляпах, модных журналах, принадлежностях косметики. . .

В новом сером шелковом платье она была представле¬на Керном голове профессора Доуэля. И так как это была мужская голова, Брике не могла не пококетничать. И была очень польщена, когда голова Доуэля про¬хрипела:

— Отлично! Вы отлично справились со своей задачей, коллега, поздравляю вас!

И Керн, под-руку с Брнке, сияя как новобрачный, вы¬шел из комнаты.

— Садитесь, мадемуазель, — галантно сказал Керн, ко¬гда они пришли в его кабинет.

— Не знаю, как мне благодарить вас, господин про¬фессор, — сказала она, томно опуская глаза и затем ко¬кетливо взглянув на Керна. — Вы так много сделали для меня... А я пичем не могу вознаградить вас.

— Этого и не нужно. Я вознагражден больше, чем вы думаете.

— Я очень рада. — И Брике окинула Керна еще более лучистым взглядом. — А теперь разрешите мне уйти... выписаться из больницы.

— Как уйти? Из какой больницы? — сразу даже не понял Керн.

— Уйти домой. Представляю, какой фурор произведет мое появление среди подруг.

Она собирается уйти! Керн не допускал мысли об этом. Он проделал огромный труд, разрешил сложнейшую за¬дачу, совершил невозможное вовсе не для того, чтобы Брике производила фурор' среди своих легкомысленных подруг. Он сам хотел произвести фурор демонстрацией Брике перед ученым обществом. Впоследствии он, может быть, и даст ей некоторую свободу, но теперь об этом нечего и думать.

— К сожаленшо, я не могу отпустить вас, мадемуазель Брике. Вы должны еще некоторое время остаться в моем доме, под моим наблюдением.

— Но зачем? Я чувствую себя великолепно, — возра¬зила она, играя рукой.

— Да, но вам может стать хуже.

— Тогда я приду к вам.

— Позвольте мне лучше знать, когда вам можно бу* дет уйти отсюда, — уже резко сказал Керн, — Не забы-вайте, чем бы вы были без меня.

— Я уже благодарила вас за это. Но я не девочка и не невольница и могу распоряжаться собой!

«Ого, да она с характером» — с удивлением подумал Кери.

— Ну, мы еще поговорим об этом, — сказал он. — А пока извольте итти в свою комнату. Джон, вероятно, уже принес вам бульон.

Брике надула губы, поднялась и, не глядя па Керна, вышла.

Брике обедала вместе с Лоран в се комнате. Когда Брике вошла, Лоран уже сидела за столом. Брике опусти¬лась на стул и сделала небрежный, изящный жест кистью правой руки. Лоран не раз замечала этот жест и размы¬шляла над тем, кому он, собственно, принадлежит: телу Анжелики Гай или Брике? Но разве не мог остаться в теле Анжелики Гай автоматизм движений, как-то закре¬пившийся в двигательных нервах? . .

Для Лоран все эти вопросы были слишком сложными.

«Ими, вероятно, заинтересуются физиологи» — поду¬мала она.

— Опять бульон! Надоели мне эти больничные блю-да, — капризно сказала Брике. — Я с удовольствием съела бы сейчас дюжину устриц н запила стаканом шаб¬ли. — Она отпила несколько глотков бульона из чашки и продолжала: — Профессор Керн заявил мне сейчас, что он не отпустит меня из дому еще несколько дней. Как бы не так! Я не из породы домашних птиц. Здесь можно умереть с тоски. Нет, я люблю так жить, чтобы все вер¬телось колесом. Огни, музыка, цветы, шампанское.. .

Непрерывно тараторя, Брике паскоро пообедала, под¬нялась со стула п, подойдя к окну, внимательно взгляну¬ла вниз.

— Спокойной ночи, мадемуазель Лоран, — сказала она, обернувшись. — Я сегодня рано лягу спать. Пожа¬луйста, не будите меня завтра утром. В этом доме сон — лучшее препровождение времени.

И, кивнув головой, она ушла в свою комнату.

А Лоран уселась писать письмо своей матери.

Все письма контролировались Керном. Лоран знала, как строго он следит за ней, и потому даже не пыталась переслать какое-нибудь письмо без его цензуры.

Впрочем, чтобы не волновать свою мать, она решила, —- если бы и могла переслать письмо без цензуры Керна, — не писать ей правды о своем невольном заточении.

В эту ночь Лоран спала особенно плохо. Она долго ворочалась в кровати, думая о будущем. Жизнь ее нахо¬дилась в опасности. Что предпримет Керн, чтобы «обез¬вредить» ее?

Не спалось, видно, и Брике. Из се комнаты доносился какой-то шорох.

«Примеряет новые платья» — подумала Лоран. Потом все стихло. Смутно, сквозь сон, Лоран услышала как будто заглушенный крик и проснулась. «Однако мои не])вы никуда не годятся» — подумала она и вновь уснула крепким предутренним сном.

Проснулась она, как всегда, в семь часов утра. В комнате Брике все еще было тихо. Лоран решила *не бес¬покоить ее и прошла в комнату головы Тома. Голова Тома попрежнему была мрачна: После того как Керн «пришил тело» голове Брике, тоска Тома усилилась. Он просил, умолял, требовал, чтобы ему также скорее дали новое тело, наконец грубо бранился. Лоран стоило боль¬ших трудов успокоить его. Она с облегчением вздохнула, окончив утренний туалет головы Тома, и направилась в комнату головы Доуэля, который встретил Лоран привет-ливой улыбкой.

— Странная это вещь — жизнь! — сказала го лова Доу¬эля. — Еще недавно я хотел умереть. Но мои мозг про¬должает работать, и не далее как третьего дня мне при¬шла в голову необычайно смелая и оригинальная идея. Если бы 'мне удалось осуществить мою мысль, это произ¬вело бы целый переворот в медицине. Я сообщил свою идею Керну, и надо было видеть, как загорелись его глаза. Ему, вероятно, мерещился прижизненный памятник, поставленный благодарными современниками... И вот, я должен жить для него, для идеи, а значит и для себя. Право, это какая-то ловушка.

— Ив чем же эта идея?

— Я как-нибудь расскажу вам, когда все это более оформится в моем мозгу...

'В девять часов Лоран решила постучать Брике, Но от¬вета не получила. Обеспокоенная Лорап попыталась от¬крыть дверь, но она оказалась запер_той изнутри. Лоран ничего больше пс оставалось, как сообщить обо всем этом профессору Керну.

Керн, как всегда, действовал быстро и решительно.

— Ломайте дверь! — приказал он Джону.

Негр ударил плечом. Тяжелая дверь треснула и со-рвалась с петель. Керн, Лоран и Джон вошли в ком-нату.

Измятая постель Брике была пуста. Керн подбежал к окну. От ручки рамы вниз спускалась вязка из разо-рванной простыни и двух полотенец. Клумба под окном была измята.

— Это ваша проделка! — крикнул Керн, поворачивая грозное лицо к Лоран.

— Уверяю вас, что я не принимала никакого участия в побеге мадемуазель Брике, — твердо сказала Лоран.

— Ну, с вами мы еще поговорим, — ответил Керн, хотя решительный ответ Лоран сразу убедил его в том, что Бриде действовала без сообщников. — Теперь надо позаботиться о том, чтобы поймать беглянку.

Керн прошел в свой кабинет и в волнении зашагал от камина к столу. Первою его мыслью было вызвать по¬лицию. Но он тотчас оставил эту мысль. Полицию менее' всего следовало вмешивать в это дело. Придется обра¬титься к частным сыскным агентствам.

«Чорт возьми, я сам виноват. . . Надо было принять меры охраны. Но кто бы мог подумать. Вчерашний труп — сбежал! — Керн злобно рассмеялся. — И теперь, чего доброго, она разболтает обо всем, что произошло с нею. Ведь она говорила о фуроре, который произведет ее появление.. . Эта история дойдет до газетных корре¬спондентов, и тогда. . . Не следовало показывать се го¬лове Доуэля. . . Наделала хлопот. Отблагодарила!»

Керн вызвал по телефопу агента частной сыскной кон¬торы, вручил ему крупную сумму на расходы, обещая еще большую, в случае успешных розысков, и дал под¬робное описание пропавшей.

Агент осмотрел место побега и следы, ведшие к желез¬ной ограде сада. Ограда была высокая и оканчивалась острыми прутьями. Агент покачал головой. «Молодец дев-

, ез

чонка!»— На одном пруте он заметил кусок серого шел¬ка, снял его и бережно уложил в бумажник.

— В этом платье она была одета в день побега. Будем искать женщину в сером.

И, уверив Керна, что «женщина в сером» будет им разыскана не позже, чем через сутки, агент удалился.

Сыщик был опытным в своем деле человеком. Он ра¬зузнал адрес последней квартиры Брике и адреса несколь¬ких прежних ее подруг, завел с ними знакомство, у од¬ной из подруг нашел фотографическую карточку Брике, узнал, в каких кабаре Брике выступала. Несколько аген¬тов было разослано по этим кабаре на поиски беглянки.

— Птичка далеко не улетит, — уверенно говорил сыщик.

Однако на этот раз он ошибся. Прошло два дня, а на след Брнке не удавалось напасть. Лишь на третий день поисков завсегдатай одного кабачка на Монмартре сооб¬щил агенту, что в ночь побега там была «воскресшая» Брнке. Но куда она затем исчезла, никто не знал.

Керн волновался все более. Теперь он опасался не только того, что Брике разболтает о его тайнах. Он бо¬ялся навсегда потерять ценный «экспонат». Правда, он мог сделать второй — из головы Тома, но на это требо¬валось время, колоссальная затрата сил. Да и новый опыт мог закончиться не столь блестяще. Демонстриро-вание же оживленной собаки, разумеется, не произвело бы такого эффекта. Пет, Брике должна быть найдена во что бы то ни стало. И он удваивал, утраивал премиаль¬ную сумму за розыск «сбежавшего экспоната».

Каждый день агенты доносили ему о результатах поис¬ков, но эти результаты были неутешительны. Брике точ¬но провалилась сквозь землю.

ДОПЕТАЯ ПЕСНЯ

После того как Брике, при помощи своего нового лов¬кого, гибкого и сильного тела, перебралась через ограду и вышла на улицу, она подозвала такси и дала странный адрес: ,

— Кладбище Пэр-Лашез-

Но не доезжая до площади Бастилии, она сменила такси и направилась к Монмартру. На первые расходы она да-

Хватила с собой сумочку Лоран, где лежало несколько десятков франков. «Одним грехом больше не составляет расчета, и притом это было необходимо» — успокаивала она себя. Покаяние в содеянных прегрешениях было от¬ложено на долгий срок. Она опять ощущала себя цель¬ным, живым, здоровым человеком, притом даже моложе, чем была. До операции, по ее женскому счету, ей было близко к тридцати. Новое же тело имело едва ли больше двадцати лет. Железы этого тела омолодили голову Бри¬ке: морщинки на лице исчезли, цвет его улучшился. «Те¬перь только и пожить» — думала Брике, мечтательно глядя в маленькое зеркальце, оказавшееся в сумочке.

— Остановитесь здесь, — приказала ома шоферу и, расплатившись с ним, отправилась дальше пешком.

Было около четырех часов утра. Она подошла к знако¬мому кабаре «Ша-нуар», где выступала в ту роковую ночь, когда шальная пуля прекратила на полуслове весе¬ленькую шансонетку, которую она пела. Окна кабаре еще горели яркими огнями.

Не без волнения вошла Брике в знакомый вестибюль. Утомленный швейцар, очевидно, не узнал ее. Опа быстро прошла в боковую дверь и через коридор вошла в по¬мещение для артистов, примыкавшее к сцене. Первой встретила ее Рыжая Марта. Испуганно вскрикнув, Марта скрылась в своей уборной. Брике рассмеялась и посту¬чала в дверь, но Рыжая Марта нс открывала.

— О, Ласточка! — услышала Брике мужской голос. Под этим именем она была известна в кабаре за свое при¬страстие к коньяку с ласточкой на этикетке. — Так ты жива? Л мы тебя давпо считали мертвой!

Брике обернулась и увидала красивого, элегантно оде¬того мужчину с очень бледпым, бритым лицом. Такие бледные лица бывают у людей, которые редко видят солнце. Это был Жан, муж Рыжей Марты. Он нс любил говорить о своей профессии. Его же друзья и собутыль¬ники ие считали тактичным спрашивать об источнике его существования. Достаточно было того, что у Жапа ча¬стенько водились деньги и что он был «душа-парень». В те ночи, когда у Жана оттопыривался карман, вило лплось рекой, и Жап платил за всех.

— Откуда прилетела, Ласточка?

— Из больницы, — ответила Брике.

5 А. БРЛЛСП — 302 

Боясь, чтобы у нес не отняли новое тело родственники или друзья той, которой оно принадлежало, Брике ре¬шила никому не говорить о необычайной операции,

— Мое положение было очень серьезно, — продолжала она сочинять. — Меня сочли умершей и даже отправили в морг. Но там один студент, осматривавший труп, взял меня за руку и прощупал слабый пульс. Я была еще жива. Пуля прошла возле самого сердца, не задев его. Мепя тотчас отправили в больницу, и вес обошлось бла¬гополучно.

— Великолепно! — воскликнул Жан. — Наши все будут ужасно удивлены. Надо спрыснуть твое воскресение.

Дверной замок щелкнул. Рыжая Марта, подслушива¬вшая из-за дверей этот разговор, убедилась в том, что Брике не привидение, и открыла дверь. Подруги обня¬лись и крепко поцеловались.

— Ты как будто стала тоньше, выше и изящнее, Ла-сточка, — сказала Рыжая Марта, с любопытством и неко¬торым удивлением рассматривая фигуру так неожиданно явившейся подруги.

Брике слегка смутилась под этим пытливым женским взглядом.

— Разумеется, я похудела, — отвечала она. — Меня кормили только бульоном. А рост? Я купила себе туфли с очень высокими каблуками. Ну, и фасон платья. ..

— Но отчего так поздно ты явилась сюда?

— О, это целая история... Ты уже выступала? Можешь посидеть со мной минутку?

Марта утвердительно кивнула головой. Подруги усе¬лись около столика с большим зеркалом, уставленного ко¬робками с гримировальными карандашами и красками, флаконами духов, пудреницами, всевозможными коробоч¬ками со шпильками и булавками.

Жан примостился рядом, куря египетскую папиросу.

— Я сбежала из больницы. Форменным образом, — со¬общила Брике.

— Но почему?

— Надоели бульоны. Понимаешь, бульон, бульон и бульон... Я прямо боялась захлебнуться в бульоне. А доктор не хотел меня отпускать. Он должен был еще по¬казать меня студентам. Боюсь, что меня будет разыски¬вать полиция. .. Я не могу вернуться к себе и хотела бы остаться у тебя. А еще лучше — сйвссм уехать из Парижа- на несколько дней.... Но у меня так мало денег.

Рыжая Марта даже всплеснула руками, — так это было интересно.

— Ну, конечно, ты у меня остановишься, — сказала она.

— Боюсь, что меня тоже будет искать полиция, — за¬думчиво произнес Жан, пуская колечко дыма. — Мне тоже па несколько дней следовало бы скрыться с горизонта.

Ласточка была своя, и Жан не скрывал "от нее своей профессии. Ласточка знала, что Жан — птица «большого полета». Его специальностью был взлом сейфов.

— Летим, Ласточка, с нами на юг. Ты, я и Марта. На Ривьеру, подышать морским воздухом. Засиделся, надо проветриться. Веришь ли, я больше двух месяцев не ви¬дал солнца и уж начинаю забывать, как оно выглядит.

— Вот и прекрасно, — захлопала в ладоши Рыжая Марта.

Жаи посмотрел на дорогие золотые часы-браслет.

— Но у пас есть еще час времени. Чорт возьми, ты должна пам допеть свою песенку. .. А потом — летим, и пускай тебя ищут.

Брике с удовольствием приняла это предложение.

Ее выступление произвело фурор, как она того и ожи¬дала.

Жан вышел на эстраду в роли конферансье, вспомнил трагическую историю, происшедшую здесь с Брике' не¬сколько месяцев тому назад, и затем заявил, что мадемуа¬зель Брике, по* желанию публики, ожила после того, как он, Жан, влил ей в горло рюмочку коньяка «Ласточка».

■— Ласточка! Ласточка! — заревела публика.

Жаи сделал знак рукой и, когда крики смолкли, про-должал:

— Ласточка споет *шансопетку с того самого места, на котором ее так неожиданно прервали. Оркестр, — «Ко¬шечку»!

Оркестр заиграл, и в половине куплета, под бурные аплодисменты, Брике допела свою песенку. Правда, шум стоял такой, что она сама не слыхала своего голоса, но этого и не нужно было. Она чувствовала себя счастливой, как никогда, и упивалась тем, что ее не забыли и встре¬тили так тепло. Что эта теплота была сильно подогрета винными парами, ее не смущало.

Окончив пение, она сделала неожиданно изящный жест кнстью правой руки. Это было ново. Публика зааплоди¬ровала еще громче.

«Откуда у нее это? Какие красивые манеры. Надо пе¬ренять этот жест...» — подумала Рыжая Марта.

Брике сошла с эстрады в зал. Подруги целовали ее, знакомые протягивали бокалы и чокались. Брике раскрас¬нелась, глаза блестели. Успех и вино вскружили ей го¬лову. Она, забыв об опасности преследования, готова была просидеть здесь всю ночь. Но Жан, пивший не меньше других, нс терял контроля над собой.

От времени до времени он поглядывал на часы . и, на¬конец, подошел к Брике и тронул ее за руку.

— Пора!

— Но я не хочу. Вы можете уезжать один. Я не по-еду, — ответила Брике, томно закатывая глаза.

Тогда Жан, молча поднял ее и понес к выходу.

Публика подняла ропот.

— Сеанс окончен!-—крикнул Жан уже у двери.—До следующего воскресенья!

Он вынес отбивавшуюся от него Брике на улицу и уса* дил в автомобиль. Вскоре пришла и Марта с небольшими чемоданчиками.

— На площадь Республики, — сказал Жан шоферу, не желая указывать конечного пункта. Он привык ездить с пересадками.

ЖЕНЩИНА-ЗАГАДКА

Волны Средиземного моря ритмично набегали на песча¬ный пляж. Легкий ветер едва надувал паруса белых яхт и рыбачьих судов. Над головой, в синей воздушной глу¬бине, ласково ворчали серые гидропланы, совершавшие короткие увеселительные рейсы между Ниццей и Мен¬тоной.

Молодой человек в белом теннисном костюме сидел в плетеном кресле и читал газету. Возле кресла лежали в чехле теннисная ракета и несколько свежих английских научных журналов.

Рядом с пим, под огромным белым зонтом, у мольберта возился его друг, художник Арман Ларе.

Артур Доуэль, сын покойного профессора Доуэля, и-

Арма» Ларе были неразлучными друзьями, н эта дружба лучше всего доказывала правдивость пословицы о том, что крайности сходятся.

Артур Доуэль был песколько молчалив и холоден. Он любил порядок, умел усидчиво и систематически зани¬маться. Ему оставался всего один год до окончания уни¬верситета, и его уже оставляли в университете при ка¬федре биологии.

Ларе, как истый француз-южанин, был чрезвычайно увлекающейся натурой, сумбурный, взбалмошный. Он за¬брасывал кисти и краски на целые недели, чтобы потом вновь приняться за работу запоем, и тогда никакие силы не могли оторвать его от мольберта.

Только в одном друзья были похожи друг на друга: оба они были талантливы и умели добиваться раз поста¬вленной цели, хотя и шли к этой цели разными пу¬тями: один — порывами, скачками, другой — размерен¬

ным шагом.

Биологические работы Артура Доуэля привлекали вни¬мание крупнейших специалистов, и е.му сулили' блестя¬щую научную карьеру. А картины Ларе вызывали много толков на выставках и некоторые из них уже были при¬обретены известнейшими музеями разных стран.

Артур Доуэль ■ бросил па песок газету, прислонился го¬ловой к спинке кресла, прикрыл глаза и сказал:

— Тело Анжелики Гай так и не найдено.

Ларе безутешно тряхнул головой и тяжко вздохнул.

— Ты до сих пор не можешь забыть о ней? — спросил Доуэль.

Ларе повернулся с такой быстротой к Артуру, что тог невольно улыбнулся. Перед ним был уже не пылкий ху¬дожник, а рыцарь, вооруженный щитом — палитрой, с копьем — муштабелем в левой руке и мечом — кистью в правой, — оскорбленный рыцарь, готовый уничтожить того, кто нанес ему смертельное оскорбление.

— Забыть Анжелику!.. — закричал Ларе, потрясая своим оружием. — Забыть ту, которая...

Внезапно подкравшаяся волна, шипя, окатила его ноги почти до колен, и он меланхолически закончил:

— Разве можно забыть Анжелику? Мир стал скучнее с тех пбр, как замолкли ее песни...

Впервые Ларе узнал о гибели, вернее о бесследном исчезновении Анжелики Ган в Лондоне, куда он приехал, чтобы писать «симфонию лондонского тумана». Ларе был не только поклонником таланта певицы, но и се другом, ее рыцарем. Недаром он родился в Южном Провансе, среди развалин средневековых замков.

Узнав о случившемся с Гай нссчастьн, он был так по¬трясен, что единственный раз в жизни прервал свой «жи¬вописный запой» в самом разгаре творчества.

Артур, приехавший в Лондон из Кембриджа, желая от¬влечь своего друга от мрачных мыслей, придумал* это пу¬тешествие на побережье Средиземного моря. . .

Но и здесь Ларе не находил себе места. Вернувшись с пляжа в отель, он переоделся и, сев на поезд, отпра¬вился в самое людное место — игорный дом Монте-Карло. Ему хотелось забыться.

Несмотря на сравнительно ранний час, возле приземи¬стого здания уже толпилась публика. Ларе вошел в пер¬вый зал. Публики было мало.

— Делайте вашу игру, — приглашал крупье, вооружен¬ный лопаточкой для загребания денег.

Ларе, не останавливаясь, прошел в следующий зал, стены которого были расписаны картинами, изображаю¬щими полуобнаженных женщин, занимающихся охотой, скачками, фехтованием, — словом, всем тем, что возбу¬ждает азарт. От картин веяло напряжением страстной борьбы, азарта, алчности, но еще больше и резче эти чувства были написаны на лицах живых людей, собрав¬шихся вокруг игорного стола.

Вот толстый коммерсант с бледным лицом протягивает деньги трясущимися пухлыми, веснущатыми руками, по¬крытыми рыжеватым пушком. Он дышит тяжело, как аст¬матик. Глаза его напряженно следят за вертящимся шари¬ком. Ларе безошибочно определяет, что толстяк уже круп¬но проигрался и теперь ставит последние деньги в наде-жде отыграться. А если нет — этот рыхлый человек, быть может, отправится в аллею самоубийц, и там произойдет последний расчет с жизнью.. .

За толстяком стоит плохо одетый бритый старик с всклокоченными седыми волосами и маниакальными гла¬зами. В руках его записная книжка и карандаш. Он за¬писывает выигрыш и выходящие номера, делает какие-то подсчеты... Он давно уже проиграл все свое состояние

н сделался рабом рулетки. Администрация игорного дома выдает ему небольшое ежемесячное пособие — на жизнь н игру: -своеобразная реклама. Теперь он строит свою «теорию вероятности», изучает капризный характер фор¬туны. Когда он ошибается в своих предположениях, то сердито бьет карандашом по записной книжке, подскаки¬вает на одной ноге, что-то бормочет и вновь углубляется в подсчеты. Если же его предположения оправдываются, лицо его сияет, и он поворачивает голову к соседям, как бы желая сказать: вот видите, наконец-то мне удалось от¬крыть законы случая.

Два лакея вводят под-руку и усаживают в кресло у стола старуху в черном шелковом платье, с брильянтовым ожерельем на морщинистой шее. Лицо ее набелено так, что уже не может побледнеть. При виде таинственного шарика, распределяющего горе и радость, ее ввалившиеся глаза загораются огнем алчности, и тонкие пальцы, уни¬занные кольцами, начинают дрожать.

Молодая, красивая, стройная женщина, одетая в изящ¬ный темнозеленый костюм, проходя мимо стола, бросает небрежным жестом тысячефранковый билет,, проигрывает, беспечно усмехается и проходит в следующую комнату.

Ларе поставил на красное сто франков и выиграл.

«Я сегодня должен выиграть» — подумал он, ставя тысячу — и проиграл. Но его не покидала уверенность, что в конце концов он выиграет. Его уже охватил азарт.

К столу рулетки подошли трос: мужчина, высокий и статный, с очень бледным лицом, и две женщины, одна- рыжеволосая, а другая в сером костюме... Мельком взгля¬нув на нес, Ларе почувствовал какую-то тревогу. Еще не понимая, что его волнует, художник начал следить за женщиной в сером и был поражен одним жестом правой руки, который сделала она. «Что-то знакомое! О, такой жест делала Анжелика Гай». Эта мысль так поразила его, что он уже не мог играть. А когда трое неизвестных, смеясь, отошли, наконец, от стола, Ларе, забыв взять со стола выигранные деньги, пошел следом за ними.. .

В четыре часа утра кто-то сильно постучал в дверь Артура Доуэля. Сердито нащшув на себя халат, Доуэль открыл. • .

В комнату шатающейся походкой вошел Ларе и, устало опустившись в кресло, сказал:

— Я, кажется, схожу с ума. . .

— В чем дело, старина? — воскликнул Доуэль.

— Дело в том, что.. . я нс знаю, как вам и сказать... Я играл со вчерашнего дня до двух часов ночи. Выиг-рыш сменяется проигрышем. И вдруг я увидел женщину, и один ее жест поразил меня до того, что я бросил иг¬ру и последовал за ней в рссторап. Я сел за столик и спросил чашку крепкого черного кофе. Кофе мне всегда помогает, когда нервы слишком расшалятся... Незна¬комка сидела за соседним столиком. С нею были моло-- дон человек, прилично одетый, но не внушающий особо¬го доверия, и довольно вульгарная рыжеволосая женщи¬на. Мои соседи пили вино и весело болтали. Незнакомка в сером начала напевать шансонетку. У нее оказался писклявый голосок довольно неприятного тембра. Но не¬ожиданно она взяла несколько низких грудных нот... — Ларе сжал свою голову. — Доуэль! Это был голос Анже¬лики Гай. Я из тысячи голосов узнал бы его.

«Несчастный! до чего' он дошел» — подумал Доуэль, и, ласково положив руку на плечо Ларе, сказал:

— Вам померещилось, Ларе. Возьмите себя в руки. Случайное сходство’. . .

— Нет, нет! Уверяю вас, — горячо возразил Ларе.— Я начал внимательно присматриваться к певице. Она до¬вольно красива, четкий профиль и милые лукавые глаза. Но ее фигура, ее тело! Доуэль, пусть черти растерзают меня зубами, если фигура певицы нс похожа, как две капли воды, на фигуру Анжелики Г ай. . .

— Вот что,-- Ларе, выпейте брому, примите холодный душ и ложитесь спать. Завтра, вернее сегодня, когда вы проснетесь...

Ларе укоризненно посмотрел на Доуэля.

— Вы думаете, что я с ума сошел. Не торопитесь де¬лать окончательное заключение. Выслушайте меня до конца. Это еще не все. Когда певичка спела свою песен¬ку, она сделала кистью руки вот такой жест. Это люби¬мый жест Анжелики, жест совершенно индивидуальный, неповторяемый.

— Но что же вы хотитй» сказать? Не думаете! же вы, что неизвестная певица''обладает телом Анжелики?

Ларе потер лоб.

— Нс знаю. .. от этого действительно с ума сойти можно... Но слушайте дальше. На шее певица носит за¬мысловатое колье, вернее даже не колье, а целый при¬ставной воротничок, украшенный мелким жемчугом, ши¬риной, по крайней мере в четыре сантиметра. А на ее груди довольно широкий вырез. Вырез открывает на плече ро¬динку — родинку Анжелики Г ай. Колье выглядит как бинт. Выше колье — неизвестная мне голова женщины, ниже — знакомое, изученное мною до мельчайших деталей, линий и форм тело Анжелики Гай. Нс забывайте, ведь я худож¬ник, Доуэль. Я умею запоминать неповторяемые линии и индивидуальные особенности человеческого тела... Я де¬лал столько набросков и эскизов с Аняселики, столько на¬писал ее портретов, что не могу ошибиться.

— Нет, это невозможно! — воскликнул Доуэль.— Ведь Анжелика по...

— Погибла? В том-то и дело, что это никому не из¬вестно. Она сама, или се труп бесследно исчез. И вот те¬перь. ..

— Вы встречаете оживший труп Анжелики?

— О-о... — Ларе простонал. — Я думал именно об

ЭТОМ.

Доуэль поднялся и заходил по комнате, Очевидно, се¬годня уже не удастся лечь спать.

— Будем рассуждать хладнокровно, —■ сказал он. — Вы говорите, что ваша неизвестная певичка имеет как бы два голоса: один свой, более чем посредствеппый, и другой — Анжелики Гай?

— Низкий регистр — ее неповторимое контральто, — ответил Ларе, утвердительно кивнув головой.

— Но ведь это же физиологически невозможно. Не предполагаете же вы, что человек высокие' ноты извле¬кает из своего горла верхними концами связок, а ниж¬ние— нижними? Высота звука зависит от большего или меньшего напрянюния голосовых связок на всем протя¬жении. Ведь это как на струне: при большем' натяжении вибрирующая струна дает больше колебаний и более вы¬сокий звук, и обратпо. Притом, если бы проделать та¬кую операцию, то голосовые связки были бы укорочены, значит голос стал бы очень высоким.,Да и едва ли чело¬век мог бы петь после такой операции: рубцы должны

были бы мешать правильной вибрации связок, и голос, в лучшем случае, был бьг очень хриплым. . . Нет, это ре¬шительно невозможно. Наконец, чтобы «оживить» те¬ло Анжелики, надо бы иметь голову, чыо-то голову без тела.

Доуэль неожиданно замолк, так как вспомнил о том, что в известной степени подкрепляло предположение Ларе.

Артур сам присутствовал при некоторых опытах сво¬его отца. Профессор Доуэль вливал в сосуды погибшей собаки нагретую до тридцати семи градусов Цельсия пи¬тательную жидкость с адреналином — веществом, раз¬дражающим сосуды и заставляющим их сокращаться. Когда эта жидкость под некоторым давлением попадала в сердце, она восстанавливала его деятельность, и сердце начинало прогонять кровь по сосудам. Мало-помалу вос¬станавливалось кровообращение, и животное оживало.

— Самою важною причиною гибели организма, — ска¬зал тогда отец Артура, — является прекращение снабже¬ния органов кровью и содержащимся в ней кислородом.

— Значит, так можно оживить и человека? — спросил Артур.

’— Да, — весело ответил его отец, — я берусь совер¬шить воскресение и когда-нибудь произведу это «чудо». К этому я и веду свои опыты.

Оживление трупа, следовательно, возможно. Но воз¬можно ли оживить труп, в котором тело принадлежало одному человеку, а голова другому? Возможна ли'такая операция? В этом Артур сомневался. Правда, он видел, как отец его делал необычайно смелые и удачные опера¬ции пересадки тканей и костей. Но все это было нс так сложно, и это делал его отец.

«Если бы мой отец был жив, я, пожалуй, поверил бы, что догадка Ларе о чужой голове на теле Анжелики Гай правдоподобна. Только отец мог осмелиться совершить такую сложную и необычайную операцию. Может быть, эти опыты продолжали его ассистенты, — подумал До¬уэль. — Но одно дело оживить голову, или. даже целый . труп, а другое — пришить голову одного человека к тру¬пу другого». I

— Что же вы хотите делать дальше? — спросил Доуэль.

— Я хочу разыскать эту женщину в сером, познако-миться с ней и раскрыть тайну. Вы поможете мне в этом?

— Разумеется, — ответил Доуэль.

Ларе крепко пожал ему руку, и они начали обсуждать план действий.

ВЕСЕЛАЯ ПРОГУЛКА

Через несколько дней Ларе был уже знаком с Брике, ее подругой и Жаном. Он предложил им совершить про¬гулку на яхте, и предложение было принято.

В то время как Жан и Рыжая Марта беседовали на па¬лубе с Доуэлем, Ларе предложил Брике пройти вниз осмотреть каюты. Их было всего две, очень небольших, н в одной из них стояло пианино.

— О, здесь даже есть инструмент, — воскликнула Брике.

Она уселась) у пианино и заиграла фокстрот. Яхта

мерно покачивалась на волнах. Ларе стоял возле пиани¬но, внимательно смотрел на Брике и обдумывал, с чего начать свое следствие.

— Спойте что-нибудь, — сказал он.

Брике не заставила себя упрашивать. Она запела, ко¬кетливо поглядывая на Ларе.', Он ей правился.

— Какой у вас. . . странный голос, — сказал Ларе, ис¬пытующе глядя в ее лицо. — В вашем горле как будто заключено два голоса: голоса двух женщин...

Брике смутилась, но, быстро овладев собой, принуж¬денно рассмеялась.

— О, да... Это^ у меня-с детства... Один- профессор пения нашел у меня контральто, а другой — меццо-со-прано. Каждый ставил голос по-своему, и-вышло... при¬том я недавно простудилась.. .

<<Нс слишком ли много объяснений для одного фак¬та? — подумал Ларе. — И почему она так смутилась? Мон предположения оправдываются. Тут что-то есть».

— Когда вы поете на низких нотах, — с грустью заго¬ворил он, — я будто слышу голос одной моей хорошей. знакомой.. . Она была известная певица. Бедняжка по¬гибла при железнодорожном крушении. Ко всеобщему удивлению, се тело не было найдено... Ее-фигура чрез¬вычайно напоминает вашу. . . как две капли воды. . . можно подумать, что, это ее тело.:.

Брике посмотрела на Ларе с уже нескрываемым стра¬хом. Она поняла, что этот разговор ведется Ларе не¬спроста.

— Бывают люди, очень похожие друг на друга... — сказала она дрогнувшим голосом.

— Да, но такого сходства я не встречал. И потом... ваши жесты. .. вот этот жест кистью руки.. . И еще... Вы сейчас взялись руками за голову, как бы поправляя пышные пряди волос. Такие волосы были у Анжелики Гай. И так она поправляла капризный локон у виска. . . Но у вас нет длинных локонов. У вас короткие, остри-женные по последней моде волосы.

— У меня раньше были тоже длинные волосы, — ска¬зала Брике, поднимаясь. Ее лицо побледнело, кончики пальцев заметно дрожали. — Здесь душно. . Пойдемте наверх...

— Погодите, — остановил ее Ларе, также волнуясь. — Мне необходимо поговорить с вами.

Он. насильно усадил ее в кресло у иллюминатора.

— Мне дурно. . . Я не привыкла к качке, — восклик-нула Брике, порываясь уйти. Но Ларе как бы нечаянно коснулся руками ее шеи, отвернув при этом край колье. Он увидел розовевшие рубцы.

Брике пошатнулась. Ларе едва успел подхватить ее: она была в обмороке.

Художник, не зная, что делать, брызнул ей в лицо пря¬мо из стоявшего графина. Она скоро пришла в себя. Не¬передаваемый ужас засветился в ее глазах. Несколько долгих мгновений они молча смотрели друг на друга. Брике казалось, что наступил час возмездия. Страшный час расплаты за то, что она присвоила чужое тело. Гу¬бы Брике дрогнули, и она чуть слышно прошептала:

— Не губите меня... Пожалейте...

— Успокойтесь* я не собираюсь губить вас... но я должен узнать эту тайну. — Ларе поднял висевшую, как плеть, руку Брике й сильно сдавил ее. — Признайтесь, это не ваше тело? Откуда оно у вас? Скажите мне всю правду!

— Жан! — попыталась крикнуть Брике, но Ларе за-жал ей рот ладонью, прошипев в самое ухо:

— Если вы еще раз крикнете, вы не выйдете из этой каюты.

Потом, оставив Ёрикс, ои быстро запер дверь каюты на ключ и плотно прикрыл раму иллюминатора.

Брике заплакала, как ребенок. Но Ларе был неумолим.

— Слезы вам не помогут! Говорите скорее, пока я не потерял терпения.

— Я не виновата ни в чем, — заговорила Брике, всхлипывая. — Меня; убили... Но потом я ожила... Од¬на моя голова... на стеклянной подставке... это было так ужасно... И Тома голова стояла там же... Я не знаю, как это случилось... Профессор Керн, — это он оживил меня... Я просила его, чтобы он вернул мне тело... Он обещал.. . И привез откуда-то вот это тело... — Она почти с ужасом посмотрела на свои плечи и руки. — Но когда я увидела мертвое тело, то отказалась... мне было так страшно. .. Я не хотела, умоляла не приставлять моей головы к трупу... Это может подтвердить Лоран, — она ухаживала за нами, но Керн не послушал. Он усы¬пил меня, и я проснулась вот такой. Я не хотела оставать¬ся у Керна и убежала в Париж, а потом сюда.. . я знала, что Керн будет преследовать меня... Умоляю вас, не убивайте меня и не говорите никому... Теперь я не хочу остаться без тела, оно стало моим... Я никогда не чув¬ствовала такой легкости движений. Только болит нога... Но это пройдет. .. я не хочу возвращаться к Керну!

Слушая эту бессвязную речь, Ларе думал: «Брике, ка¬жется, действительно не виновата. Но этот Керн... Как мог он достать тело Гай и использовать его для такого ужасного эксперимента? Керн! Я слышал об этом имени от Артура. Керн, кажется, был ассистентом его отца. Эта тайна должна быть раскрыта».

— Перестаньте плакать и внимательно выслушайте ме¬ня, —■ строго сказал Ларе. — Я помогу вам, но при од¬ном условии, если п вы никому не скажете о том, что произошло с вами вплоть до настоящего момента. Ни¬кому, кроме одного человека, который сейчас придет сю¬да. Это Артур Доуэль, — вы уже знаете его. Вы должпы повиноваться мне во всем. Если только вы ослушаетесь, вас постигнет страшная кара. Вы совершили преступле¬ние, которое карается смертной казнью. И вам нигде не удастся спрятать вашу голову и присвоенное вами чу¬жое тело. Вас найдут и гильотинируют. Слушайте же меня. Во-первых, успокойтесь. Во-вторых, садитесь за

пианино и пойте. Пойте как можно громче, чтобы было слышно там, наверху. Вам очень весело, ш вы не собпг раетесь подниматься на палубу.

Брике подошла к пианино, уселась и запела, аккомпа¬нируя себе едва повинующимися пальцами.

— Громче, веселее, — командовал Ларе, открывая ил¬люминатор и дверь.

Эю было очень странное пение, — крик отчаяния и ужаса, переложенный на мажорный лад.

— Громче, барабаньте >по клавишам! Так! Играйте и ждите. Вы поедете в Париж вместе с нами. Не взду-майте бежать. В Париже вы будете вне опасности, мы сумеем скрыть! вас.

С веселым лицом Ларе поднялся на палубу.

Яхта, наклонившись на правый борт, быстро скользи¬ла по легкой волне. Влажный морской ветер освежил Ларе. Он подошел к Артуру Доуэлю н, незаметно отведя его в сторону, сказал:

— Пойдите вниз в каюту и заставьте мадемуазель Брике повторить вам все, что она сказала мне. А я зай¬му гостей.

— Ну, как вам нравится яхта, мадам? — обратился он к Рыжей Марте и начал вести с нею непринужденный разговор.

Жан, развалясь на плетеном кресле, блаженствовал вдали от полиции и сыщиков. Он не хотел больше ни ду¬мать, ни наблюдать, он хотел забыть о вечной насторо¬женности. Медленно потягивая из маленькой рюмки пре¬восходный коньяк, он еще больше погружался в созер¬цательное, полусонное состояние. Это было как нельзя более на-руку Ларе.

Рыжая Марта также чувствовала себя великолепно. Слыша из каюты пение подруги, она сама, в перерывах между фразами, присоединяла свой голос к доносивше¬муся игривому напеву.

Успокоила ли Брике игра, или Артур показался ей ме¬нее опасным собеседником, но на этот раз она более связно и толково рассказала ему историю своей смерти и воскресения.

— Вот и все. Иу, разве я виновата? — уже с улыбкой спросила она и спела коротенькую шансонетку «Винова¬та ли я», повторенную на палубе Мартой.

— Опишите мне третью голову, которая жила у про¬фессора Керна, — сказал Доуэль.

—■ Тома?

— Нет, ту, которой вас показал профессор Керн! Впрочем.. .

Артур Доуэль торопливо вынул из бокового кармана бумажник, порылся в нем, достал оттуда фотографиче¬скую карточку и показал ее Брике.

— Скажите, похож изображенный здесь мужчина на голову моего. . . знакомого, которую вы видели у Керна?

— Да это совершенно он! — воскликнула Брике. Она даже бросила играть. — Удивительно! И с плечами! Голова с телом. Неужели и ему уже успели пришить тело? Что с вами, мой дорогой? — участливо н испуган¬но спросила она.

Доуэль пошатнулся. Лицо его побледнело. Он, с тру¬дом владея собой, сделал несколько шагов, тяжело опу¬стился в кресло и закрыл лицо руками.

— Что с вами? — еще раз спросила его Брике. Но он ничего не отвечал. Потом губы его-прошептали:—Бед¬ный отец, — но Брике не расслышала этих слов.

Артур Доуэль очень быстро овладел собой. Когда он поднял голову, его лицо было почти спокойно.

— Простите, В, кажется, напугал вас,— сказал он.— У меня иногда бывают такие легкие припадки на сер¬дечной почве. Вот все уже и прошло.

— Но кто этот человек? Он так похож на. . . Ваш брат? — заинтересовалась Брике.

— Кто бы он ни был, вы должны помочь нам разыс¬кать эту голову. Вы поедете с нами. Мы устроим пас в таком укромном уголке, где вас никто не найдет. Когда вы можете ехать?

_ — Хот^—сегодня, — ответила Брике. — А вы. .. не от¬нимете ”у меня мое тело?

Доуэль сразу не понял, потом улыбнулся к ответил:

—— Конечно, нет... если только вы будете слушать нас и помогать нам. Идемте на палубу.

— Ну, как ваше плавание? — весело спросил он, под¬нявшись на палубу. Затем посмотрел на горизонт с ви¬дом опытного моряка и, озабоченно покачав головой, ска¬зал: — Море мне не нравится.. . Видите эту темноватую по¬лосу у горизонта?.. Если мьг^ во-время нс вернемся, то. ..

— О, скорее назад! Я не хочу утонуть, — полушутя, полусерьезно воскликнула Брике.

Никакой бури не предвиделось. Просто Доуэль решил напугать своих сухопутных гостей, для того чтобы ско¬рее вернуться на берег.

Ларе условился с Брике встретиться на теннисной площадке после обеда, «если не будет бури». Они рас¬ставались всего на несколько часов.

— Послушайте, Ларе, мы неожиданно напали на след больших тайн, — сказал Доуэль, когда они вернулись в отель. — Знаете ли вы, чья голова находилась у Керпа? Голова моего отца, профессора Доуэля!

Ларе, уже усевшийся на стуле, подскочил как мяч.

— Голова? Живая голова вашего отца! Но возможно ли это? И это все Керн! О, я растерзаю его! Мы найдем голову вашего отца.

— Боюсь, что мы не застанем ее в живых,—печаль¬но ответил Артур. — Отец сам доказал возможность ожи¬вления голов, отсеченных от тела, но головы эти жили не более полутора часа, затем они умирали,.потому что кровь свертывалась, искусствениые же питательные рас¬творы могли поддержать жизнь еще меньшее время.

Артур Доуэль не знал, что его отец незадолго до смерти изобрел препарат, пазванный нм «Доуэль 217» и переименованный Керном в «Керн 217». Введенпый в кровь, ЭТОТ препарат совершенно устраняет свертывание крови и потому делает возможным более длительное су¬ществование головы.

— Но, живою или мертвою, мы; должны разыскать го¬лову отца. Скорее в Париж!

Ларе бросился в свой номер собирать вещи.

В ПАРИЖ! ~г_ч

Наскоро пообедав, Ларе побежал на теннисную пло¬щадку.

Несколько запоздавшая Брике была очень обрадована, увидав, что он уже ждет ее. Несмотря па весь страх, ко¬торый внушил ей этот человек, Брике продолжала на¬ходить его очень интересным мужчиной.

— А где же ваша ракетка?.. — разочарованно спро¬сила она его.—Разве вы сегодня не будете учить меня?

Ларе уже в продолжение нескольких дней учил Брике играть в теннис. Она оказалась очень способной учени¬цей. Но Ларе знал тайну этой способности больше, чем сама Брике: она обладала тренированным телом Анжели¬ки, которая была прекрасной теннисисткой. Когда-то она сама учила Ларе некоторым ударам. И теперь Ларе оста¬валось только привести в соответствие уже тренирован¬ное тело Гай с еще не тренированным мозгом Брике,— закрепить >в ее мозгу привычные движения тела. Иногда движения Брике были неуверенные, угловатые. Но часто, неожиданно для себя, она делала необычайно ловкие движения. Она, например, чрезвычайно удивила Ларе, когда стала подавать «резаные мячи», — ее никто не учил этому. А этот ловкий и трудный прием был своего рода гордостью Анжелики. И, глядя на движения Брике, Ларе иногда забывал, что играет не с Анжеликой. Имен¬но во время игры в теннис у Ларе возникло нежное чув¬ство к «возрожденной Анжелике», как иногда называл он Брике. Правда, это чувство было далеко от того обожания и преклонения, которым он был преисполнен к Анжелике.

Брике стояла возле Ларе, заслонившись ракеткой от заходящего солнца, — один из жестов Анжелики.

— Сегодня мы не будем играть. . .

— Как жалко. А я бы нспрочь поиграть, хотя у меня сильней, чем обычно, болит нога, — сказала Брике.

— Идемте со мной. Мьг едем в Париж.

— Сейчас?

— Немедленно.

— Но мне же необходимо хоть переодеться и захва¬тить кое-какие вещи. . . '

— Хорошо. Даю вам на сборы сорок минут, и ни ми¬нуты больше. Мы заедем за вами в автомобиле. Идите же скорее укладываться.

«Она действительно прихрамывает» — подумал Ларе, глядя вслед удаляющейся Брике.

По пути в Париж нога у Брике разболелась не на шут¬ку. Брике лежала в своем купе и тихо стонала. Ларе успокаивал ее, как умел. Это путешествие еще больше сблизило их. Правда, он ухаживал с такой заботливостью, как ему казалось, нс за Брике, а за Анжеликой Гай. Но Брике относила заботы Ларе целиком к себе. Это внимание очень трогало ее.

а Л. Беляев—302

— Вы такой добрый, — сказала она сентиментально. —■ Там, на яхте, вы напугали меня. Но теперь я не боюсь вас. — И она улыбнулась так очаровательно, что Ларе не мог не улыбнуться в ответ. Эта ответная улыбка уже всецело принадлежала голове, — ведь улыбалась голова Брике. Она делала успехи, сама нс замечая того.

А недалеко от Парижа случилось маленькое событие, еще больше обрадовавшее Брике и удивившее самого виновника этого события. Во время особенно сильного приступа боли Брике протянула руку и сказала:

— Если бы вы знали, как я страдаю. . .

Ларе невольно взял протянутую руку и поцеловал ее.

Брике покраснела, а Ларе смутился.

«Чорт возьми, — думал он, — я, кажется, поцеловал ее. Но ведь это была только рука, — рука Анжелики. Одна¬ко ведь боль чувствует голова, значит, поцеловав руку, я пожалел голову. Но голова чувствует боль потому, что бо-лит нога Анжелики, но боль Анжелики чувствует голова Брике. . .» Он совсем запутался и смутился еще больше.

— Чем вы объяснили ваш внезапный отъезд вашей подруге? — спросил Ларе, чтобы скорее покончить с не¬ловкостью.

— Ничем. Она привыкла к моим неожиданным поступ¬кам. Впрочем, она с мужем тоже скоро приедет в Париж. Я хочу ее видеть. Вы, пожалуйста, пригласите ее ко мне. — И Брике дала адрес Рыжей Марты.

Ларе и Артур Доуэль решили поместить Брике в не¬большом пустующем доме, принадлежащем отцу Ларе, в конце авеню дю Мэн.

— Рядом с кладбищем! — суеверно воскликнула Брике, когда автомобиль провозил ее мимо кладбища Монпарнас.

— Значит, долго жить будете, — успокоил ее Ларе.

— Разве есть такая примета? — спросила суеверная Брике.

— Вернейшая.

И Брике успокоилась.

Больную уложили в довольно уютной комиате на ог¬ромной старинной кровати под балдахином.

Брике вздохнула, откидываясь на горку подушек.

— Вам необходимо пригласить врача н сиделку, — сказал Ларе. Но Брике решительно возражала. Она боя¬лась, что новые люди донесут на нее.

С большим трудом Ларе уговорил ее показать ногу своему другу, молодому врачу, и пригласить в сиделки дочь/ консьержа,

—■ Этот консьерж служит у нас двадцать лег. На него и на его дочь вполне можно положиться.

Приглашенный врач осмотрел распухшую и сильно по¬красневшую ногу, предписал делать компрессы, успокоил Брике и вышел с Ларе в другую комнату.

— Ну, как? — Опросил не без волнения Ларе.

—■ Пока серьезного ничего нет, но следить надо. Я бу¬ду навещать се через день. Больная должна соблюдать абсолютный покой.

Ларе каждое утро навещал Брике. Однажды он тихо вошел в комнату. Сиделки не было. Брике дремала или лежала с закрытыми глазами. Странное дело, ее лицо, казалось, все более молодело. Теперь Брике можно было дать не более двадцати лет. Черты лица как-то смягчи¬лись, стали нежнее.

Ларе на цыпочках подошел к кровати, нагнулся, дол¬го смотрел на это лицо, и. . . вдруг нежно поцеловал в лоб. На этот раз Ларе даже не анализировал, целует ли он «останки» Анжелики, голову Брике или всю Брике.

Брике медленно подняла веки и посмотрела на Ларе, бледная улыбка мелькнула на ее губах.

— Как вы себя чувствуете? — спросил Ларе. — Я не разбудил вас?

— Нет, -я не спала. Благодарю вас, я чувствую себя хорошо. Если бы не эта боль. . .

— Доктор говорит, что ничего серьезного. Лежите спо¬койно, и скоро вы поправитесь. . .

‘ Вошла сиделка. Ларе кивнул головой и вышел. Брике проводила его нежным взглядом. В жизнь ее вошло что- то новое. Она хотела скорее поправиться. Кабаре, танцы, шансонетки, веселые, пьяные посетители «Ша-нуар» — все это ушло куда-то далеко, потеряло смысл и цену. В сердце ее рождались новые мечты о счастьи. Быть может, это было самое большое чудо «перевоплощения», о ко-тором не подозревала она сама, не подозревал и Ларе! Чистое, девственное тело Анжелики Гай не только омо¬лодило голову Брике, но и изменило ход ее мыслей. Развязная певица из кабаре превращалась в скромную девушку.

ЖЕРТВА КЕРНА

В то время как Ларе был всецело поглощен заботами о Брике, Артур Доуэль собирал сведения о доме Керна. От времени до времени друзья совещались с Брике, ко¬торая сообщила им все, что знала о доме и людях, на¬селявших его.

Артур Доуэль решил действовать очень осторожно. С момента исчезновения Брике Керн должен быть насто¬роже. Застать его врасплох едва ли удастся. Необходимо вести дело так, чтобы до последнего момента Керн не подозревал, что на него уже ведется атака.

— Мы будем действовать как можно хитрей, — сказал он Ларе. — Прежде всего нужно узнать, где живет ма¬демуазель Лоран. Если она не заодно с Керном, то во многом нам поможет, — гораздо больше, чем Брике.

Разузнать адрес Лоран не представляло большого труда. Но когда Доуэль посетил квартиру, его ждало ра¬зочарование. Вместо Лоран он застал только ее мать, чистенько одетую благообразную старушку, заплакан¬ную, недоверчивую, убитую горем.

— Могу я видеть мадемуазель Лоран? — спросил он.

Старуха с недоумением посмотрела на него.

— Мою дочь? .. Разве вы ее знаете? ..Ас кем я имею честь говорить и зачем вам нужна моя дочь?

— Если разрешите...

— Прошу вас. — И мать Лоран впустила посетителя в маленькую гостиную, уставленную мягкой старинной ме¬белью в белых чехлах с кружевными накидками на спин¬ках. На стене большой портрет. «Интересная девушка» — подумал Артур.

— Моя фамилия Радье, — сказал он. — Я — медик из провинции, вчера только приехал из Тулона. Когда-то я был знаком с одной из подруг мадемуазель Лоран по университету. Уже здесь, в Париже, я случайно встретил эту подругу и узнал от нее, что мадемуазель Лоран ра¬ботает у профессора Керна.

— А как фамилия университетской подруги моей до¬чери?

— Фамилия? Риш!..

— Риш! Риш!.. Не слыхала такой, — заметила Лоран и уже с явным недоверием спросила:—А вы не от Керна?

— Нет, я не от Керна, — с улыбкой ответил Артур. — Но очень хотел бы познакомиться с ним. Дело в том, что он работает в той области, которой я очень интере¬суюсь. Мне известно, что ряд опытов, и самых интерес¬ных, он производит на дому. Но он очень замкнутый че¬ловек и никого не желает пускать в свое святая святых.

Старушка Лоран решила, что это похоже на правду: поступив на работу к профессору Керну, дочь говорила, что он живет очень замкнуто и никого не принимает. «Чем же он занимается?» — спросила она у дочери и получила неопределенный ответ: «Всякими научными

опытами».

— И вот, — продолжал Доуэль, — я решил познако¬миться сначала с мадемуазель Лоран и посоветоваться с нею, как мне вернее достигнуть цели. Она могла бы под¬готовить почву, предварительно поговорить с профессо¬ром Керном, познакомить меня с ним и ввести в дом.

Вид молодого человека располагал к доверию, но все, что было связано с именем Керна, возбуждало в душе мадам Лоран такое беспокойство и тревогу, что она не знала, как вести дальше разговор. Она тяжело вздохну¬ла и, сдерживая себя, чтобы нс заплакать, сказала:

— Моей дочери нет дома. Она в больнице. ..

— В больнице? В какой больнице?

Мадам Лоран нс стерпела. Она слишком долго остава¬лась одна со своим горем и теперь, забыв о всякой осто¬рожности, рассказала своему гостю все, — как ее дочь неожиданно прислала письмо о том, что работа заставля¬ет ее остаться некоторое время в доме Керна для ухода за тяжело-больными, как она, мать, делала бесплодные попытки повидаться с дочерью в доме Керна, как вол¬новалась, как, наконец, Керн сообщил ей, что ее дочь заболела нервным расстройством и отвезена в больницу для душевнобольных.

— Я ненавижу этого Керна, — говорила старушка, вы¬тирая платком слезы. — Это он довел мою дочь до су¬масшествия. Я не знаю, что она видела в доме Керна и чем занималась, — об этом она даже мне не говорила, — но я знаю одно, что как только Мари поступила на эту работу, так и начала нервничать. Я не узнавала ее. Она приходила бледная, взволнованная, она лишилась аппети¬та и сна. По ночам ее душили кошмары. Она вскрики- пала и говорила сквозь сон, что голова какого-то про¬фессора Доуэля и: Керн преследуют ее... Керн присы¬лает мне по почте заработную плату дочери, довольно значительную сумму, присылает до сих пор. Но я не при¬касаюсь к деньгам. Здоровья не приобретешь ни за какие деньги... Я потеряла дочь. .. — И старушка залилась слезами.

«Нет, в этом доме не может быть сообщников Кер¬на»— подумал Артур Доуэль. Он решил больше нс скрывать истинной цели своего прихода.

— Сударыня, — сказал он, — я теперь' откровенно признаюсь, что имею не меньше основания ненавидеть Керна. Мне нужна была ваша дочь, чтобы свести с Кер¬ном кое-какие счеты и.. . обнаружить его преступле¬ния. ..

Мадам Лоран вскрикнула.

— О, не беспокойтесь, ваша дочь не замешана в этих преступлениях.

— Моя дочь скорее умрет, чем совершит преступле¬ние, — гордо ответила Лоран.

— Я хотел воспользоваться услугами мадемуазель Ло¬ран, но теперь вижу, что ей самой необходимо оказать услугу. Я имею основания предполагать, что ваша дочь не сошла с ума, а заключена в сумасшедший дом про¬фессором Керном...

— Но почему? За что?

— Именно потому, что ваша дочь скорее умрет, чем совершит преступление, как изволили вы сказать. Оче¬видно, она была опаспа для Керна.

— Но о каких преступлениях вы говорите?

Артур Доуэль еще недостаточно знал Лоран и опа¬сался ее старушечьей болтливости, а потому решил не раскрывать всего.

— Керн делал незаконные операции. Будьте добры сказать, в' какую больницу отправлена Керном ваша дочь?

Взволнованная Лоран едва собралась с силами, чтобы продолжать связно говорить. Прерывая свои слова ры¬даниями, она ответила:

— Керн долго не хотел мне этого сообщать. К себе в дом он не пускал меня. Приходилось писать ему пись¬ма. Он отвечал уклончиво, старался успокоить меня и

уверить, что моя дочь поправляется и скоро вернется ко мне. Когда мое терпение истощилось, я написала ему, что напишу на него жалобу, если он сейчас же не отве¬тит, где моя дочь. И тогда он сообщил адрес больницы. Она находится в окрестностях Парижа, в Ско. Больни¬ца принадлежит частному врачу Равино. Ох, я ездила туда! Но меня даже нс пустили во двор. Это настоящая тюрьма, обнесенная каменной стеной... «У нас такие по¬рядки, — ответил мне привратник, — что родных мы ни¬кого не пускаем, хотя бы и родную мать». Я вызвала де¬журного врача, но он ответил мне то же. «Сударыня, — сказал он, — поссщепие родственниками больных всегда волнует и ухудшает их душевное состояние. Могу вам только сообщить, что вашей дочери лучше». И он за¬хлопнул передо мной ворота.

— Я все же постараюсь повидаться с вашей дочерью. Может быть, мне удастся и освободить се.

Артур тщательно записал адрес и откланялся.

— Я сделаю вес, что только будет возможно. Поверь¬те мне, что я заинтересован в этом так же, как если бы мадемуазель Лоран была моей сестрой.

И, напутствуемый всяческими советами и добрыми по¬желаниями, Доуэль вышел из комнаты.

Артур решил немедленно повидаться с Ларе. Его друг целые дни проводил с Брике, и Доуэль направился на авеню дю Мэн. Возле домика стоял автомобиль Ларе.

Доуэль быстро поднялся на второй этаж и вошел в гостиную.

— Артур, какое несчастье! — встретил его Ларе. Он был чрезвычайно расстроен, метался по комнате и еро¬шил свои; черпые курчавые волосы.

— В чем дело, Ларе?

— О.. . — простонал его друг. — Она бежала. . .

— Кто?

— Мадемуазель Брике, конечно!

— Бежала?. Но почему? Говорите же, наконец, толком!

Но нелегко было заставить Ларе говорить. Он продол¬жал метаться, вздыхать, стонать и охать. Прошло ие ме¬нее десяти минут, пока Ларе заговорил:

— Вчера мадемуазель Брике с утра жаловалась ца усиливающиеся боли в ноге. Нога очень опухла и пост нела. Я вызвал врача. Он осмотрел ногу и оказал, ч.то

положение резко ухудшилось. Началась гангрена. Необ¬ходима операция. Врач нс брался оперировать на дому и настаивал на том, чтобы больную немедленно пере¬везли в больницу. Но мадемуазель Брике ни за что не соглашалась. Она боялась, что в больнице обратят вни¬мание на шрамы на ее шее. Она плакала и говорила, что должпа вернуться к Керну. Керн предупреждал ее, что ей необходимо остаться у него до полного «выздоровле¬ния». Она не послушалась его, и теперь жестоко наказа¬на. И она верит Керну как хирургу. «Если он сумел вос¬кресить меня из мертвых и дать повое тело, то может вылечить и мою ногу. Для него это пустяк». Все мои уговоры не приводили ни к чему. Я нс хотел отпускать ее к Керну. И я решил прнмепнть хитрость. Я сказал, что сам Отправлю ее к Керну, предполагая перевезти в больницу. Но мне необходимо было принять меры к тому, чтобы тайна «воскресения» Брике в самом деле не рас¬крылась ранее времени, — я не забывал о вас, Артур. И я уехал на час, не более, чтобы сговориться с знако¬мыми врачами. Я хотел перехитрить Брике, но она пере-хитрила меня и сиделку. Когда я приехал, ее уже не бы¬ло. Все, что от нее осталось, — вот эта записка, лежав¬шая на столике возле ее кровати. Вот, посмотрите. — И. Ларе подал Артуру листок бумаги, на котором каранда¬шом наспех было написано несколько слов:

«Ларе, простите меня, я не могу поступить иначе. Я возвращусь к Керну. Не навещайте меня. Керн поста¬вит меня на ноги, как уже сделал это раз- До скоро-с свиданья, — эта мысль утешает меня».

— Даже подписи нет.

— Обратите внимание, — сказал Ларе, — на почерк. Это почерк Анжелики, хотя несколько измепспньгй. Так могла бы написать Анжелика, если бы она писала в су¬мерки, или у нее болела рука: более крупно, более раз¬машисто.

— Но, все-таки, как это произошло? Как она могла бежать?

— Увы, она бежала от Керна, чтобы теперь беждть от меня к Керну. Когда я приехал сюда и увидел, что клет* на опустела, я едва не убил сиделку. Но она объяснила, что сама была введена в заблуждение. Брике, с трудом дрдвявщись, подошла к телефону и вызвала меня. Это

была хитрость. Меня она нс вызывала. Поговорив по телефону, Брике заявила сиделке, что я, как будто, все устроил и прошу ее немедленно ехать в больницу. И Брике попросила сиделку вызвать автомобиль, затем с се помощью добралась до автомобиля и укатила, отказав¬шись от услуг сиделки. «Это недалеко, а там меня сни¬мут санитары» — сказала она. И сиделка была в полпой уверенности, что все делается по моему распоряжению и с моего ведома. Артур, — вдруг крикнул Ларе, вновь приходя в волнение. — Я еду к Керну немедленно. Я не могу ее оставить там. Я уже вызвал по телефону мой ав¬томобиль. Едем со много, Артур!

Артур прошелся по комнате. Какое неожиданное осложнепнс! Положим,' Брике уже сообщила все, что знала о доме Керна. Но все же ее советы были бы не¬обходимы в дальнейшем, нс говоря о том, что она сама являлась уликой против Керна. И этот обезумевший Ларе. Теперь он — плохой помощник.

— Послушайте, мой друг, — сказал Артур, опустив руки на плечи худржника. — Сейчас, больше чем когда- либо, нам необходимо крепко взять себя в руки и воз¬держаться от опрометчивых поступков. Дело сделано. Брике у Ксриа. Следует ли нам тревожить прежде време¬ни зверя в его берлоге? Как вы полагаете, расскажет ли Брике Керну обо всем, что произошло с нею с тех пор, как она бежала от него, о нашем знакомстве с нею и о том, что мы многое узиалп о Керне?

♦ — Могу поручиться, что она ничего не скажет, — убежденно ответил Ларе. — Она дала мне слово там, на яхте, и неоднократно повторяла, что сохранит тайну. Те¬перь она выполнит это, не только под влиянием страха, но и. . . и по другим мотивам.

Артуру были понятны эти мотивы. Он уже давно за¬метил, что Ларе проявлял все большее внимание к Брике.

«Несчастный романтик, — подумал Доуэль, — везет ему на трагическую любовь. На этот раз он теряет не только Анжелику, но и вновь зарождающуюся любовь. Однако еще не все потеряно».

— Будьте терпеливы, Ларе, — сказал он. — Наши цели сходятся. Соединим наши усилия и будем вести осторож¬ную игру. У нас два пути: или нанести Керну немедлен¬ный удар, или ШР постараться сначала окольными путя-

ми узнать о судьбе головы моего отца и о Брике. После того как Брике убежала от него, Керн должен держать¬ся настороже. Если он еще не уничтожил головы моего отца, то, вероятно, хорошо скрыл се. Уничтожить же го¬лову можно в несколько минут. Если только полиция начнет стучаться в его дверь, он уничтожит все следы преступления прежде, чем откроет дверь. И мы ничего не найдем. Не забудьте, Ларе, что Брике тоже «следы преступления». Керн совершал незаконные операции. Мало этого: он незаконно похитил тело Анжелики. А Керн — человек, который не остановится ни перед чем. Ведь осмелился же он, тайно от всех, оживить голову моего отца. Я знаю, что отец разрешил в завещании ана¬томировать его тело, но я никогда не слыхал, чтобы он соглашался на опыт с оживлением своей головы. Почему Керн скрывает от всех, даже от меня, о существовании го¬ловы? Для чего она нужна ему? И для чего нужна ему Брике? Быть может, он занимается вивисекцией над людьми, и Брике для него сыграет роль кролика?

— Тем более ее надо скорее спасти, — горячо возра¬зил Ларе.

— Да, спасти, но не ускорить сс смерть. А наш ви¬зит к Керну может ускорить этот роковой конец.

— Но что же делать?

— Итти вторым, более медленным путем. Постараем¬ся, чтобы и этот путь был возможно короче. Мари Ло¬ран нам может дать гораздо более полезные сведения, чем Брике. Лоран знает расположение дома, она ухажи¬вала за головами. Быть может, она говорила с моим от-цом. .. то есть с его головой.

— Так давайте скорее Лоран.

— Увы, ее тоже необходимо сначала освободить.

— Она у Керна?

— В больнице. Очевидно, в одной из тех больниц, где За хорошие деньги держат взаперти таких же больных людей, как мы с вами. Нам придется немало поработать, Ларе. — И Доуэль рассказал своему другу о своем сви¬дании с матерью Лоран.

— Проклятый Керн! Он сеет вокруг себя несчастье и ужасы. Попадись он мне.. .

— Постараемся, чтобы он попался. И первый ша? к этому — нам надо повидаться с Лоран.

!

— Я немедленно еду туда.

— Это было бы неосторожно. Нам лично нужно пока¬зываться только в тех случаях, когда ничего другого не остается. Пока будем пользоваться услугами других лю¬дей. Мы с вами должны представлять своего рода тай¬ный комитет, который руководит действиями надежных людей, но остается неизвестным врагу. Надо найти вер-ного человека, который отправился бы в Ско, завел зна¬комство с санитарами, сиделками, поварами, приврат¬никами, — с кем1 окажется возможным. Если удастся подкупить хоть одного, дело будет наполовину сде¬лано..

Ларе не терпелось. Ему самому хотелось немедленно приступить к действиям, но он подчинялся более рассу¬дительному Артуру и в конце концов примирился с по¬литикой осторожных действий.

—■ Но кого же мы пригласил!? О, Шауб. Молодой ху¬дожник, недавно приехавший нз Австралии. Мой прия¬тель, прекрасный человек, отличный спортсмен. Для пего поручение будет тоже своего рода спортом. Чорт возь¬ми,— выбранился Ларе,—'Почему я сам не могу взяться за это?

— Это так романтично?—с улыбкой спросил Доуэль.

ЛЕЧЕБНИЦА РАВИНО

Шауб, молодой человек двадцати трех лет, розоволи¬цый блондин атлетического сложения, принял предложе¬ние «заговорщиков» с восторгом. Его не посвящали пока во все подробности, но сообщили, что он может оказать друзьям огромную услугу. И он весело кивнул голо¬вой, не спроспв даже Ларе, нет ли во всей этой истории чего-нибудь предосудительного: он верил в честность

Ларе и его друга.

— Великолепно!—воскликнул Шауб.—Я еду в Ско немедленно. Этюдный ящик послужит прекрасным оправ¬данием появления нового человека в маленьком горо¬дишке. Я буду писать портреты санитаров и сиделок. Если они будут не очень безобразны, я даже немножко поухаживаю за ними.

— Если потребуется, предлагайте руку и сердце, — сказал Ларе с воодушевлением.

— Для этого я недостаточно красно, — скромно заме- '-.-Э?. тнл молодой человек. — Но свои бицепсы я охотно пущу

в дело, если будет необходимо.

Новый союзник отправился в путь.

— Помните же, действуйте с возможной скоростью и предельной осторожностью, — дал ему Доуэль послед¬ний совет.

Шауб обещал приехать через три дня. Но уже на дру¬гой день вечером он, очень расстроенный, явился к Ларе.

— Невозможно, — сказал он. — Не больница, а тюрь¬ма, обнесенная каменной стеной. И за эту стену не вы¬ходит никто из служащих. Все продукты доставляются подрядчиками, которых нс пускают даже во двор. К во¬ротам выходит заведующий хозяйством и принимает все, что ему нужно. . . Я ходил вокруг этой тюрьмы,- как волк вокруг овчарни. Но мне не удалось даже одним глазом заглянуть за каменную ограду.

Ларе был разочарован и раздосадован.

— Я надеялся, — сказал, он с плохо скрытым раздра¬жением,— что вы проявите большую изобретательность и находчивость, Шауб.

— Не угодно ли вам самим проявить эту изобретатель¬ность,— ответил нс менее раздраженно Шауб. — Я не оставил бы своих попыток так скоро. Но мне случайно удалось познакомиться с одним местным художником, ко-торый хорошо знает город и обычаи лечебницы. Он ска¬зал мне, что это совершенно особая лечебница. Много преступлений и тайн хранит она за своими стенами. Наследники помещают туда своих богатых родственни¬ков, которые слишком долго зажились и не думают уми¬рать, объявляют их душевнобольными и устанавливают над ними опеку. Опекуны несовершеннолетних отправля¬ют туда же своих опекаемых перед наступлением их со-вершеннолетия, чтобы продолжать «опекать», свободно распоряжаясь их капиталами. Это тюрьма для богатых лю¬дей, пожизненное заключение для несчастных жен, му¬жей, престарелых родителей и опекаемых. Владелец ле¬чебницы, он же главный врач, получает колоссальные доходы от заинтересованных лиц. Весь штат хорошо оплачивается. Здесь бессилен даже закон, от вторжения которого охраняет уже не каменная стена, а золото. Здесь рее держится на подкупе. Согласитесь, что при та-

ких условиях я Мог просидеть в Ско целый год и ни на один сантиметр не продвинуться в больницу.

— Надо было не сидеть, а действовать, — сухо заме¬тил Ларе.

Шауб демонстративно поднял свою ногу и указал на порванные внизу брюки.

— Действовал, как видите, — с горькой иронией ска¬зал он. — Прошлую ночь попытался перелезть через стену. Для меня это не трудное дело. Но не успел я спрыгнуть по ту сторону стены, как на меня набросились огромные дога, — и вот результат... Не обладай я обезь¬яньим проворством и ловкостью, меня разорвали бы на куски. Тотчас по всему огромному саду послышалась перекличка сторожей, замелькали зажженные электриче¬ские фонари. Но этого мало. Когда я уже перебрался обратно, тюремщики выпустили своих собак за ворота. Животпыс выдрессированы точно так же, как дрессиро¬вали в свое время собак на южноамериканских планта¬циях для поимки беглых негров. . . Ларе, вы знаете, сколько призов я взял в состязаниях на быстроту бега. Если бы я всегда бегал так, как улепетывал минувшей ночью, спасаясь от проклятущих псов, я был бы чемпи¬оном мира. Довольно вам сказать, что я без особого труда вскочил на подножку попутного автомобиля, мчав¬шегося по дороге с'о скоростью по крайней мере тридца¬ти километров в час, и только это спасло меня!

— Проклятие! Что же теперь делать? — воскликнул Ларе, ероша волосы. — Придется вызвать Артура. — И он устремился к телефону.

Через несколько минут Артур уже пожимал рукп сво¬их друзей.

— Этого надо было ожидать, — сказал он, узнав о не¬удаче. — Керн умеет хоронить свои жертвы в надежных местах. Что же нам теперь остается делать? — повторил он вопрос Ларе. — Итти напролом, действовать тем же оружием, что и Керп, — подкупить главного врача и...

— Я не пожалею отдать все мое состояние! — восклик¬нул Ларе.

— Боюсь, что его будет недостаточно. Дело в том, что коммерческое предприятие почтенного доктора Равино зиждется на огромных кушах, которые он получает от своих клиентов, с одной стороны, и на том доверии, ко¬

торое питают к нему его клиенты, вполне уверенные, что уж если Равино получил хорошую взятку, то ни при ка¬ких условиях он не продаст их интересов. Равпно нс захочет подорвать свое реноме и тем самым пошатнуть все основы своего предприятия. Вернее, он сделал бы это, если бы мог сразу получить такую сумму, которая равнялась бы всем его будущим доходам лет на двадцать вперед. А на это, боюсь, исхватнт средств, если бы мы сло¬жили наши капиталы. Равино имеет дело с миллионерами,» нс забывайте этого. Гораздо проще и дешевле было бы- подкупить кого-нибудь из его служащих помельче. Но все несчастье в том, что Равино следит за своими служа¬щими не меньше, чем за заключенными. Шауб прав. Я сам наводил кое-какие справки о лечебнице Равино. Легче постороннему человеку проникнуть в каторжную тюрьму и устроить побег, чем проделать то же в тюрьме Равино. Он принимает к себе на службу с большим разбором, — в большинстве случаев людей, нс имеющих родных. Не брезгает он и теми, кто не поладил с законом и желает скрыться от бдительного ока полнцш. Он платит хорошо, но берет обязательство, что никто из служащих не будет выходить за пределы лечебницы во все время службы, а время это определяется в десять и двадцать лет, не меньше.

— Но где же он найдет таких людей, которые реши¬лись бы на такое почти пожизненное лишение свободы? — спросил Ларе.

— Находит. Многих соблазняет мысль обеспечить себя на старости. Большинство загоняет нужда. Но, конечно, выдерживают не все. У Равино случаются, — хотя и очень редко, раз в несколько лет, — побеги служащих. Не так давно один служащий, истосковавшийся по сво¬бодной жизни, бежал. В тот же день его труп нашли в окрестностях Ско. Полиция Ско — на откупе у Равино. Был составлен протокол о том, что служащий покончил жизнь самоубийством. Равино взял труп и перенес к себе в лечебницу. Об остальном можно догадаться. Равино, вероятно, показал труп своим служащим и произнес соответствующую речь, намекая на то, что такая же судьба ждет всякого нарушителя договора. Вот и все.

Ларе был ошеломлен.

— Откуда у вас такая информация?

Артур Доуэль самодовольно улыбнулся.

— Ну, вот видите, сказал повеселевший Шауб. — Я же говорил вам, что я не виноват.

— Представляю, как весело живется в этом проклятом месте Лоран. Но что же нам предпринять, Артур? Взо¬рвать стены динамитом? Сделать подкоп?

Артур уселся в кресло и задумался. Друзья молчали, поглядывая на пего.

— Эврика! — вдруг вскрикнул Доуэль.

«СУМАСШЕДШИЕ»

Небольшая комната с окном в сад. Серые стены. Серая кровать, застланная светлосерым пушистым одеялом. Бе¬лый столик и два белых стула.

Лоран сидит у окна и рассеянно смотрит в сад. Луч солнца золотит ее. русые волосы. Она очень похудела и побледнела.

Из окна видна аллея, по которой гуляют группы боль¬ных. Между ними мелькают белые с черной каймой ха¬латы сестер.

— Сумасшедшие.. . — тихо говорит Лоран, глядя на гуляющих больных. — Ия сумасшедшая.. . Какая неле¬пость! Вот все, чего я достигла. . .

Она сжала руки, хрустнув пальцами.

Как это произошло? . .

Кери вызвал ее в кабинет и сказал:

— Мне нужно поговорить с вами, мадемуазель Лоран. Вы помните наш первый разговор, когда вы пришли сюда, желая получить работу?

Она кивнула головой.

— Вы обещали молчать обо всем, что увидите и услы¬шите в этом доме, не так ли?

— Да.

— Повторите же сейчас это обещание и можете нттн навестить свою мамашу. Видите, как я доверяю вашему слову.

Кери удачно нашел струну, на которой играл. Лоран была чрезвычайно смущена. Несколько минут она мол¬чала. Лоран привыкла исполнять данное слово, но после того, что она узнала здесь. .. Керн видел ее колебания н с тревогой следил за исходом ее внутренней борьбы.

— Да, я дала вам обещание молчать, — сказала онй, наконец, тихо. — Но вы обманули меня. Вы многое скрыли от меня. Если бы вы сразу сказали всю правду, я не дала бы вам такого обещания.

— Значит, вы считаете себя свободной от этого обе¬щания?

— Да.

— Благодарю за откровенность. С вами хорошо иметь дело уже потому, что вы, по крайней мере, не лукавите. Вы имеете гражданское мужество говорить правду.

Керн говорил это не только для того, чтобы польстить Лоран. Несмотря на то, что честность Керн считал глу¬постью, в эту минуту он действительно уважал ее за мужественность характера и моральную стойкость. «Чорт возьми, будет досадно, если придется убрать с дороги эту девочку. Но что же поделать с нею?»

— Итак, мадемуазель Лоран, при первой же возмож¬ности вы пойдете и донесете на меня? Вам должно быть известно, какие это будет иметь для меня последствия. Меня казнят. Больше того, мое имя будет опозорено.

— Об этом вам нужно было подумать раньше, — отве¬тила Лоран.

— Послушайте, мадемуазель, — продолжал Кери, как бы не расслышав ее слов. — Отрешитесь вы от своей узкой моральной точки зрения. Поймите, если бы не я, профессор Доуэль давно сгнил бы в земле или сгорел в крематории. Стала бы его работа. То, что сейчас делает голова, — ведь это, в сущности, посмертное творчество. И это создал я. Согласитесь, что при таком положении я имею некоторые' права на «продукцию» головы Доуэля. Больше того, без меня Доуэль — его голова — не смог бы осуществить свои открытия. Вы знаете, чго мозг не поддается оперированию и сращиванию. И, тем не менее, операция «сращения» головы Брнке с телом удалась прекрасно. Спинной мозг, проходящий через шейное позвонки, сросся. Над разрешением этой задачи рабо¬тали голова Доуэля и руки Керна. А эти руки, — Керн протянул руки, глядя на них, — тоже чего-нибудь стоят. Они спасли не одну сотню человеческих жизней и спасут еще много сотен, если только вы не занесете над моей головой меч возмездия. Но и это еще не все. Последние наши работы должны произвести переворот не только

п медицине, но и в жизни всего человечества. Отныне медицина может восстановить угасшую жизнь человека. Сколько великих людей можно будет воскресить после их смерти, продлить им жизнь на благо человечества! Я удлиню жизнь гения, верну детям отца, жене — мужа. Впоследствии такие операции будет совершать рядовой хирург. Сумма человеческого горя уменьшится. . .

— За счет других несчастных. ..

— Пусть так, но там, где плакали двое, будет плакать один. Там, где было два мертвеца, будет один. Разве это нс великие перспективы? И что в сравнении с этим пред¬ставляют мои личные дела, пусть даже преступления?" Какое дело больному до того, что на душе хирурга, спа¬сающего его жизнь, лежит преступление? Вы убьете не только меня, вы убьете тысячи жизней, которые в буду¬щем я мог бы спасти. Подумали ли вы об этом? Вы со¬вершите преступление в тысячу раз большее, чем совер¬шил я, если только я совершил его. Подумайте же еще раз и скажите мне ваш ответ. Теперь идите. Я не буду торопить вас.

—■ Я уже дала вам ответ. — И Лоран вышла из каби¬нета.

Она пришла в комнату головы профессора Доуэля и передала ему содержание разговора с Керном. Голова Доуэля задумалась.

— Нс лучше ли было скрыть ваши намерения или, по крайней мере, дать неопределенный ответ? — наконец прошептала голова.

— Я не умею лгать, — ответила Лоран.

— Это делает вам честь, но... ведь вы обрекли себя. Вы можете погибнуть, и ваша жертва не принесет никому пользы.

— Я. . . иначе я не могу, — сказала Лоран н, грустно кивнув голове, удалилась.

— Жребий брошен, — повторяла она одну и ту же фразу, сидя у окна своей комнаты. «Бедная мама, — Не¬ожиданно мелькнуло у нее в голове. — Но она поступила бы так же» — сама себе ответила Лоран. Ей хотелось на-писать матери письмо, в котором изложить все, что про¬изошло с нею. «Последнее письмо». Но нс было ника¬кой возможности переслать его. Лоран не сомневалась, что должна погибнуть. Она была готова спокойно ветре-

7 А. Беляев — 302

«г.

ж-:,.' ■ 

'гнть смерть. Ее огорчали только заботы о матери и мыслй о том, что преступление Керна останется неотомщенным. Однако она верила, что рано или поздно все же возмез¬дие не минует его.

То, чего она ждала, случилось скорее, чем она пред¬полагала.

Лоран погасила свет и улеглась в кровать. Нервы ее были напряжены. Она’ услышала какой-то шорох за шка¬пом, стоящим у стены. Этот шорох больше удивил, чем испугал ее. Дверь в ее комнату была заперта на замок. К ней не могли войти так, чтобы она не услышала. «Что же это за шорох? Быть может, мыши? ..»

Дальнейшее произошло с необычайной быстротой. Вслед за шорохом послышался скрип. Чьи-то шаги быстро приблизились к кровати. Лоран испуганно при¬поднялась на локтях, но в то же мгновение чьи-то силь¬ные руки придавили ее к подушке и прижали к лицу маску с хлороформом.

«Смерть!..» — мелькнуло в ее мозгу, и, затрепетав — всем телом, она инстинктивно рванулась.

— Спокойнее, — услышала она голос Керна, совсем такой же, как во время обычных операций, а затем поте¬ряла сознание.

Пришла в себя она уже в лечебнице. . .

Профессор Керн привел в исполнение угрозу о «чрез¬вычайно тяжелых для нее последствиях», если она не сохранит тайны. От Керна она ожидала всего. Он ото¬мстил, а сам не получил возмездия. Мари Лоран принесла в жертву себя, но ес жертва была бесплодной. Сознание этого еще больше нарушало ее душевное равновесие.

Она была близка к отчаянию. Даже здесь она чув¬ствовала влияние Керна.

Первые две недели Лоран не разрешали даже выхо¬дить в большой тенистый сад, где гуляли «тихие» боль¬ные. Тихие — это были те, которые не протестовали про¬тив заключения, не доказывали врачам, что они совер¬шенно здоровы, не грозили разоблачениями и нс делали попыток к бегству. Во всей лечебнице было не больше десятка процентов действительно душевнобольных, да и тех свели с ума уже в больнице. Для этой цели у Равино была выработана сложная система «психического отрав¬ления».

«ТРУДНЫЙ СЛУЧАЙ В ПРАКТИКЕ»

Для доктора Равино Мари Лоран была «трудным слу¬чаем в практике». Правда, за время ее работы у Керна нервная система Лоран была сильно истощена, но воля не поколеблена. -За это дело и взялся Равпно.

Пока он не принимался за «обработку психики» Ло¬ран вплотную, а только издали внимательно изучал ее. Профессор Ксрп еще не дал доктору Равино определен¬ных директив относительно Лоран: отправить ее прежде-временно в могилу или свести с ума. Последнего во вся¬ком случае в большей или меньшей степени требовала сама система психиатрической «лечебницы» Равино.

Лоран в волнении ожидала того момента, когда ее судьба окончательно будет решена. Смерть или сумасше¬ствие — другого пути здесь для нее, как и для других, не было. И она собирала все душевные силы,-чтобы про-тивоборствовать, по крайней мере, сумасшествию. Она была очень кротка, послушпа и даже внешне спокойна. Но этим трудно было обмануть доктора Равино, обладавшего большим опытом и недюжинными способностями пси¬хиатра. Эта покорность Лоран возбуждала в нем лишь еще большее беспокойство и подозрительность.

«Трудный случай» — думал он, разговаривая с Лоран во время обычного утреннего обхода.

— Как вы себя чувствуете? — спрашивал он.

.— Благодарю вас, хорошо, — отвечала Лоран.

— Мы делаем все возможное для наших пациентов, но все же непривычная обстановка и относительное лише¬ние свободы действуют на некоторых больных угнетающе. Чувство одиночества, тоска.

— Я привыкла к одиночеству.

«Ее не так-то ■ легко вызвать на откровенность» —• поду¬мал Равино и продолжал:

— У вас, в сущности говоря, все в полном порядке. Нервы немного расшатаны, и только. Профессор Керн говорил мне, что вам приходилось принимать участие а научных опытах, которые должны производить доволь¬но тяжелое впечатление на свежего человека. Вы так юны. Переутомление и небольшая неврастения... И про¬фессор Керв, который очень ценит вас, решил предо¬ставить вам отдых...

— Я очень благодарна профессору Керну,

> «Скрытная натура, — злился Равнно. — Надо свести ее с другими больными. Тогда она, может быть, больше рас* кроет себя, и таким образом можно будет скорее изучить ее характер».

— Вы засиделись, — сказал он. — Почему бы вам не пройти в сад? У нас чудесный сад, даже не сад, а настоя¬щий парк в десяток гектаров.

— Мне не разрешили гулять.

— Неужели? — удивленно воскликнул Равино. — Это недосмотр моего ассистента. Вы не из тех больных, кото¬рым прогулки могут принести вред. Пожалуйста, гуляйте. Познакомьтесь с нашими больными, среди них есть инте¬ресные люди.

— Благодарю вас, я воспользуюсь вашим разреше¬нием. . .

И когда Равнно ушел, Лоран вышла из своей комнаты и направилась по длинному коридору, окрашенному в мрачный серый тон с черной каймой, к выходу. Из-за запертых дверей комнат доносились безумные завывания, крики, истерический смех, бормотание. . .

— О. . . о. . . о. . . — слышалось слева.

— У-у-у- Ха-ха-ха-ха,:— откликались справа.

«Будто в зверинце» — думала Лоран, стараясь не под- . даваться этой гнетущей обстановке. Но она несколько ускорила шаги и поспешила выйти из дома. Перед нею расстилалась ровная дорожка, ведущая в глубь сада, и Лоран пошла по ней.

«Система» доктора Равино чувствовалась даже здесь. На всем лежал мрачный оттенок. Деревья только хвой¬ные, с темной зеленью. Деревянные скамьи без спинок окрашены в темносерый цвет. Но особенно поразили Лоран цветники. Клумбы были сделаны наподобие могил, а среди цветов преобладали темносиние, почти черные, анютины глазки, окаймленные по краям, как белой траур¬ной лентой, ромашками. Темные туи дополняли картину.

«Настоящее кладбище. Здесь невольно должны ро¬ждаться мысли о смерти. Но меня не проведете, господин Равино, я отгадала ваши секреты, и ваши «эффекты» не застанут меня врасплох» — подбадривала себя Лоран и, быстро миновав «кладбищенский цветник», вошла в сос¬новую аллею. Высокие стволы, как колонны храма, тяну-

лись вверх, прикрытые темиоэелеными куполами. Вершины сосен шумели ровным, однообразным сухим шумом.

В разных местах парка виднелись серые халаты больных.

«Кто из них сумасшедший и кто нормальный?» — Это довольно безошибочно можно было определить, даже недолго наблюдая за ними. Те, кто еще не был безнаде¬жен, с интересом смотрели на «новенькую»—Лоран. Больные же с померкнувшим сознанием были углублены в себя, отрезаны от внешнего мира, на который смотрели невидящими глазами.

К Лоран приближался высокий, сухой старик с длин¬ной седой бородой. Старик высоко поднял свои пушистые брови, увидал Лоран и сказал, как бы продолжая гово¬рить вслух, сам с собой:

— Одиннадцать лет я считал, потом счет потерял. ' Здесь нет календарей, и время стало. И я не знаю, сколько пробродил я по этой аллее. Может быть два¬дцать, а может быть тысячу лет. Перед лицом бога депь один — как тысяча лет. Трудно определить время. И вы, вы тоже будете ходить здесь тысячу лет туда, до камен¬ной стены, и тысячу лет обратно. Отсюда нет выхода. Оставь всякую надежду, входящий сюда, как сказал гос¬подин Данте. Ха-ха-ха! Не ожидали? Вы думаете, я су¬масшедший? Я хитер. Здесь только сумасшедшие имеют право жить. Но в'ы не выйдете отсюда, как и я. Мы с вами. .. — И, увидав приближающегося санитара, па обязанности которого было подслушивать разговоры больных, старик, не изменяя тона, продолжал, хитро под¬мигнув глазом:—Я Наполеон Бонапарт, и мои сто дней еще нс наступили. Вы меня поняли? — спросил он, когда санитар прошел дальше.

«Несчастный, — подумала Лоран, — неужели он при¬творяется сумасшедшим, чтобы избегнуть смертного при¬говора? Не я одна, оказывается, принуждена прибегать к спасительной маскировке».

Еще один больной подошел к Лоран, — молодой чело¬век с черной козлиной бородкой, — п_ начал лепетать какую-то несуразицу об извлечении квадратного корня из квадратуры круга. Но па этот раз санитар не прибли¬жался к Лоран. — очевидно, молодой человек был вне

подозрения у администрации. Он подходил к Лоран и говорил все быстрее и настойчивее, брызгая слюной:

— Круг — это бесконечность. Квадратура круга — квадратура бесконечности. Слушайте внимательно. Из¬влечь квадратный корень пз квадратуры круга — значит извлечь квадратный корень из бесконечности. Это будет часть бесконечности, возведенная в энную степень, таким образом можно будет определить и квадратуру. . . но вы не слушаете меня, — вдруг разозлился молодой человек и схватил Лоран за руку. Она вырвалась и почти побе¬жала по направлению к корпусу, в котором жила. Не-далеко от двери она встретила доктора Равино. Он сдер¬живал довольную улыбку.

Едва Лоран вбежала к себе в комнату, как в дверь постучали. Она охотно закрылась бы на ключ, но вну¬тренних запоров у двери нс было. Она решила пе отве¬чать. Однако дверь открылась, и на пороге показался доктор Равино.

Его голова, по обыкновению, была откинута назад, вы¬пуклые глаза, несколько расширенные, круглые и внима¬тельные, смотрели сквозь стекла пенсне, черные усы и эспаньолка шевелились вместе с губами.

— Простите, что вошел без разрешения. Мои врачеб¬ные обязанности дают некоторые права.. .

Доктор Равино нашел, что наступил удобный момент начать «разрушение моральных ценностей» Лоран. В его арсенале имелись самые разнообразные средства воздей¬ствия — от подкупающей искренности, вежливости и обая¬тельной внимательности до грубости и циничной откро¬венности. Он решил во что бы то1’ ни стало вывести Ло¬ран из равновесия и потому взял вдруг тон бесцеремон¬ный и насмешливый.

— Почему же вы не говорите: «войдите, пожалуйста, простите, что я не пригласила вас. Я задумалась и не слыхала вашего стука...», или что-нибудь в этом роде?

— Нет, я слыхала ваш стук, но не отвечала потому, что мне хотелось остаться одной.

,— Правдиво, как всегда! — иронически сказал он.

— Правдивость — плохой объект для иронии, — с не¬которым раздражением заметила Лоран.

«Клюет» — весело подумал Равино. Он бесцеремонно уселся против Лоран и уставил на нее свои рачьи неми-

№

гающие глаза. Лоран старалась выдержать этот взгляд, в конце концов ей стало неприятно, она опустила веки, слегка покраснев от досады на себя.

— Вы полагаете, — произнес Равино тем же ирониче¬ским тоном, — что правдивость — плохой объект для иронии. .. А я думаю, что самый подходящий. Если бы вы были такой правдивой, вы бы выгнали меня вон, по¬тому что вы ненавидите меня, а между тем стараетесь сохранить любезную улыбку гостеприимной хозяйки.

— Это.. . только вежливость, привитая воспитанием, — сухо ответила Лоран.

— А если бы не вежливость, то выгнали бы? — И Ра¬вино вдруг засмеялся неожиданно высоким, лающим сме¬хом.— Отлично! Очень хорошо! Вежливость не в ладу с правдивостью. Из вежливости, стало быть, можно поступаться правдивостью. Это раз. — И он загнул один палец. — Сегодня я спросил вас, как вы себя чувствуете, и получил ответ — «прекрасно», хотя по вашим глазам видел, что вам впору удавиться. Следовательно, вы и тогда солгали. Из вежливости?

Лоран не знала, что сказать. Она должна была или еще раз солгать, или же сознаться в том, что решила скрывать свои чувства. И она 'молчала.

—■ Я помогу вам, мадемуазель Лоран, — продолжал Равино. — Это была, если так можно выразиться, маски¬ровка самосохранения. Да или нет?

— Да, — вызывающе ответила Лоран.

— Итак, вы лжете во имя приличия — раз, вы лжете во имя самосохранения — два. Если продолжать этот разговор, боюсь, что у меня нехватит пальцев. Вы лжете еще из жалости. Разве вы не писали успокоительные письма матери?

Лоран была поражена. Неужели Равино известно все? Да, ему действительно было все известно. Эго также вхо¬дило в его систему. Он требовал от своих клиентов, по¬ставляющих ему мнимых больных, полных сведений как о причинах их помещения в его больницу, так и обо всем, что касалось самих пациентов. Клиенты знали, что это необходимо в их же интересах, и не скрывали от Равино самых ужасных тайн.

— Вы лгали профессору Керну во имя поруганной справедливости и желая наказать порок. Вы лгали во имя

правды. Горький парадокс! И если подсчитать, то ока¬жется, что ваша правда все время питалась ложью.

Равино метко бил в цель. Лоран была подавлена. Ей самой как-то не приходило в голову, что ложь играла такую огромную роль в ее жизни.

— Вот н подумайте, моя праведница, на досуге о том, сколько вы нагрешили. А чего вы добились своей прав¬дой? Я скажу вам: вы добились вот этого самого пожиз¬ненного заключения. И никакие силы не выведут вас от-сюда — ни земные, ни небесные. А ложь? Если уважае¬мого профессора Керна считать исчадием ада и отцом лжи, то он ведь продолжает прекрасно существовать.

Равино, не спускавший глаз с Лоран, внезапно замол¬чал. «На первый раз довольно, заряд дан хороший» — с удовлетворением подумал он и, не прощаясь, вышел.

Лоран даже не заметила его ухода. Она сидела, закрыв лицо руками.

С этого вечера Равино каждый вечер являлся к ней. чтобы продолжать свои иезуитские беседы. Расшатать моральные устои, а вместе с тем и психику Лоран сдела¬лось для Равино вопросом профессионального самолюбия.

Лоран страдала искренно и глубоко. На четвертый день она не выдержала и, поднявшись, с пылающим лицом, крикнула:

— Уходите отсюда! Вы не человек, вы демон!

Эта сцена доставила Равино истинное удовольствие.

— Вы делаете успехи, — ухмыльнулся он, не двигаясь с места. — Вы становитесь правдивее, чем раньше.

—- Уйдите!—задыхаясь, проговорила Лоран.

«Великолепно, скоро драться будет»—подумал доктор и вышел, весело насвистывая.

Лоран, правда, еще не дралась и, вероятно, способна была бы драться только при полном омрачении сознания, но ее психическое здоровье подвергалось огромной опас¬ности. Оставаясь наедине с собой, она с ужасом созна-вала. что надолго ее нехватит.

А Равино не упускал ничего,' что могло бы ускорить развязку. По вечерам Лоран начали преследовать звуки, жалобной песни, исполняемой на неизвестном ей инстру¬менте. Как будто где-то рыдала виолончель, иногда звуки поднимались до верхних регистров скрипки, потом вдруг, без перерыва, изменились не только высота, но и тембр.

ц звучал уже как бы человеческий голос, чистый, пре¬красный, но бесконечно печальный. Ноющая мелодия совершала своеобразный круг, повторялась без конца.

Когда Лоран услыхала эту музыку впервые, мелодия даже понравилась ей. Причем музыка была так нежна и тиха, что Лоран начала сомневаться, действительно ли где-то играет музыка или же у нес развивается слуховая галлюцинация. Минуты шли за минутами, а музыка про¬должала вращаться в своем заколдованном круге. Вио¬лончель сменялась скрипкой, скрипка — рыдающим чело¬веческим голосом... тоскливо звучала одна нота в акком¬панементе. Лерез час Лоран была убеждена, что этой музыки не существует в действительности, что она зву¬чит только в ее голове.' От унылой мелодии некуда было деваться. Лордн закрыла уши, но ей казалось, что опа продолжает слушать музыку — виолончель, скрипка, го¬лос. . . виолончель, скрипка, голос. ..

— От этого с ума сойти можно, — шептала Лоран. Она начала напевать сама, старалась говорить с собой вслух, чтобы заглушить музыку, но ничего не помогало. Даже во сне эта музыка преследовала ее.

«Люди не могут играть и петь беспрерывно. Это ве¬роятно механическая музыка. .. Навождснис какое-то» — думала она, лежа без сна с открытыми глазами п слушая бесконечный круг,—виолончель, скрипка, голос... виолон¬чель, скрипка, голос.. .

Она не могла дождаться утра и спешила убежать в парк, но мелодия уже превратилась в навязчивую идею. Лоран действительно начинала слышать незвучавшую музыку. И только крики, стоны и смех гуляющих в парке умали¬шенных несколько заглушали ее.

ИОВЕПЫШП

Постепенно Мари Лоран дошла до такого расстройства нервов, что впервые в своей жизни стала помышлять о самоубийстве. На одной из прогулок она начала обду¬мывать способ покончить с собой и так углубилась в эти мысли, что- нс заметила сумасшедшего, который подошел близко к ней и, преграждая дорогу, сказал:

— Те хороши, которые не знают о неведомом. Все это. конечно, сентиментальности..

Лоран вздрогнула от неожиданности и посмотрела на больного. Он был одет, как все, в серый халат. Шатен, высокого роста, с красивым, породистым лицом, он сразу привлек ее внимание.

«Повидимому, новенький, — подумала она. — Брился в последний раз не более пяти дней тому назад. Но по¬чему его лицо напоминает мне кого-то? . .»

И вдруг молодой человек быстро прошептал:

— Я знаю вас, вы мадемуазель Лоран. Я видел ваш портрет у вашей матери.

— Откуда вы знаете меня? Кто вы? — спросила удив¬ленно Лоран.

— В мире — очень мало. Я — брат моего брата. А брат мой — я, — громко крикнул молодой человек.

Мимо прошел санитар, незаметно, но внимательно по¬глядывая на него.

Когда санитар прошел, молодой человек быстро про¬шептал:

— Я — Артур Доуэль, сын профессора Доуэля. Я не безумный и представился безумным только для того, чтобы.. .

Санитар опять приблизился к ним.

Артур вдруг отбежал от Лоран с криком:

— Вот мой покойный брат! Ты — я, я — ты. Ты вошел в меня после смерти. Мы были двойниками, но умер ты, а не я.

И Доуэль погнался за каким-то меланхоликом, испуган¬ным этим неожиданным нападением. Санитар кинулся вслед за ними, желая защитить маленького, хилого ме¬ланхолика от буйного больного. Когда они добежали до конца парка, Доуэль, оставив свою жертву, повернул обратно к Лоран. Он бежал быстрее санитара. Минуя Лоран, Доуэль замедлил бег и докончил фразу:

— Я явился сюда, чтобы спасти вас. Будьте готовы сегодня ночью к побегу. — И, отскочив в сторону, запля¬сал вокруг какой-то ненормальной старушки, которая не обращала на него ни малейшего внимания. Потом он сел на скамью, опустил голову и задумался.

Он так хорошо разыграл свою роль, что Лоран недо¬умевала, действительно ли Доуэль только симулирует сумасшествие. Но! надежда уже закралась в ее душу. Что молодой человек был сыном профессора Доуэля, она

не сомневалась. Сходство с его отцом бросалось теперь в глаза, хотя серый больничный халат и небритое лицо значительно «обезличивали» Доуэля. И потом он узнал ее по портрету. Очевидно, он был у ее матери. Все это было похоже на правду. Так или иначе, Лоран решила в эту ночь не раздеваться и ожидать своего неожидан¬ного спасителя.

Надежда на спасение окрылила ее, придала ей новые силы. Она вдруг как будто проснулась после страшного кошмара. Даже назойливая песня стала звучать тише, уходить вдаль, растворяться в воздухе. Лоран глубоко вздохнула, как человек, выпущенный на свежий воздух из мрачного подземелья. Жажда жизни вдруг вспыхнула в ней с небывалой силой. Она хотела смеяться от ра¬дости. Но теперь, более чем когда-либо, ей необходимо было соблюдать осторожность.

Когда гонг прозвонил к завтраку, она постаралась сде¬лать унылое лицо, — обычное выражение в последнее время, — и направилась к дому.

Возле входной двери, как всегда, стоял доктор Равино.- Он следил за больными, как тюремщик за арестантами, возвращающимися с прогулки в свои камеры. От его взгляда не ускользала ни одна мелочь: ни камень, при¬прятанный под халатом, ни разорванный халат, ни цара¬пины на руках и лице больных. Но с особой вниматель-ностью он следил за выражением их лиц.

Лоран, проходя мимо него, старалась не смотреть на него и опустила глаза. Она хотела скорее проскользнуть, но он на минуту задержал ее и еще внимательнее по¬смотрел в лицо.

— Как вы себя чувствуете? — спросил он.

— Как всегда, — отвечала она.

— Это какая по счету ложь и во имя чего? —ирони¬чески спросил он и, пропустив ее, прибавил вслед: — Мы еще поговорим с вами вечерком.

«Я ждал меланхолии, неужели она впадет в состояние экстаза? Очевидно, я что-то просмотрел в ходе ее мыс¬лей и настроений. Надо будет доискаться...»—поду¬мал он.

И вечером он пришел доискиваться. Лоран очень боялась этого свидания. Если она выдержит,'— оно может быть последним- Если це выдержит, — она погибла.

№

Теперь она в душе называла доктора Равнно «великий инквизитор». И действительно, живи он несколько сто¬летий тому назад, он мог бы с честыо нести это звание. Она боялась его софизмов, его допроса с пристрастием, неожиданных вопросов-ловушек, поразительного знания психологии, его дьявольского анализа. Он быт поистине «великий логик», современный Мефистофель, который может разрушить все моральные ценности и убить со¬мнениями самые непреложные истины.

И, чтобы не выдать себя, чтобы не погибнуть, она ре¬шила, собрав всю силу воли, молчать, молчать, что бы он ни говорил. Это был тоже опасный шаг. Это было объявление открытой войны, последний бунт самосохра¬нения, который должен был вызвать усиление атаки. Но выбора нс было.

И когда Равнно пришел, уставился, по обыкновению, своими круглыми глазами на нее и спросил:

— Итак, во имя чего вы солгали? — Лоран не произ¬несла ни звука. Губы ее были плотно сжаты, а глаза опу¬щены.

Равино начал свой инквизиторский допрос. Лоран то бледнела, то краснела, но продолжала молчать. Равино — что с ним случалось очень редко — начал терять терпе¬ние и злиться.

— Молчание — золото, — сказал он насмешливо. — Растеряв все свои ценности, вы хотите сохранить хоть эту добродетель безгласных животных и круглых идио¬тов, но вам это нс удастся. За молчанием последует взрыв. Вы лопнете от злости, если не откроете предо-хранительного клапана обличительного красноречия. И какой смысл молчать? Как будто я не могу читать ваши мысли? «Ты хочешь свести меня с ума, — думаете вы сейчас, — но это тебе не удастся». Будем говорить откровенно. Нет, удастся, милая барышня. Испортить человеческую душонку для меня не труднее, чем повре¬дить механизм карманных часов. Все винтики этой не-сложной машины я знаю наперечет. Чем больше вы бу¬дете сопротивляться, тем безнадежнее и глубже будет ваше падение во мрак безумия.

«Две тысячи четыреста шестьдесят один, две тысячи четыреста шестьдесят два...» — продолжала Лоран счи¬тать, чтобы не слышать того, что говорит ей Равино.

Неизвестно, как долго продолжалась бы эта Пытка, # если бы в дверь тихо не постучалась сиделка.

— Войдите, — недовольно сказал Равиио.

— В седьмой палате больная, кажется, кончается, — сказала епделка.

Равиио неохотно поднялся.

— Кончается, тем лучше, — тихо проворчал он.

— Завтра мы докончим наш интересный разговор, — сказал он и, приподняв голову Лоран за подбородок, насмешливо фыркнул и ушел.

Лоран тяжело вздохнула -и почти без сил склонилась над столом.

А за стеной уже играла рыдающая музыка безнадеж¬ной тоски. И власть этой колдовской музыки была так велика, что Лоран невольно поддалась этому настроению. Ей уже казалось, что встреча с Артуром Доуэлем — толь¬ко бред ее больного воображения, что всякая борьба бес¬полезна. Смерть, только смерть избавит се от мук... Она огляделась вокруг. .▲ но самоубийства больных не вхо¬дили в систему докфра Равиио. Здесь не на чем было даже повеситься. Л<?раи вздрогнула. Неожиданно ей пред¬ставилось лицо матери.

«Нет, нет, я не сделаю этого, ради нес не сделаю... хотя бы эту последнюю ночь. .. Я буду ждать Доуэля. Если он не придет. . .» — Она не додумала мысли, но чув¬ствовала всем существом то, что случится с нею, если он не выполнит данного ей обещания.

ПОБЕГ

Это была самая томительная ночь из всех, проведен¬ных Лоран в больнице доктора Равино. Минуты тянулись бесконечно и пудно, как доносившаяся в комнату знако¬мая музыка.

Лоран нервно прохаживалась от окна к двери. Из ко¬ридора послышались крадущиеся шаги. У нее забилось сердце. Забилось и замерло, — она узнала шаги дежур¬ной сиделки, которая подходила к двери, чтобы загля¬нуть в волчок. Двухсотсвечовая лампа не гасла в ком¬нате всю ночь. «Это помогает бессоннице» — решил док- — тор Равиио. Лоран поспешно, не раздеваясь,, легла в кро¬вать, прикрылась одеялом и притворилась спящей.

И с ней случилось необычное: она, не спавшая в продол¬жение многих ночей, сразу уснула, утомленная до послед¬ней степени всем пережитым. Она спала всего несколько минут, но ей показалось, что прошла целая ночь. Испу-ганно вскочив, она подбежала к двери и вдруг столкну¬лась с входящим Артуром Доуэлем. Он не обманул-. Она едва удержалась, чтобы ие вскрикнуть.

— Скорей, — шептал он. — Сиделка в западном кори¬доре. Идем.

Он схватил ее за руку и осторожно повел за собой.

Их шаги заглушались стонами и криками больных, стра¬дающих бессонницей. Бесконечный коридор кончился. Вот наконец и выход из дома.

— В парке дежурят сторожа, но мы прокрадемся мимо них. . . — быстро шептал Доуэль, увлекая Лоран в глу¬бину парка.

-— Но собаки. . .

— Я все время кормил их остатками от обеда, и они знают меня. Я здесь уже несколько дней, но избегал вас, чтобы не навлечь подозрения.

Парк тонул во мраке. Но у каменной стены, на неко¬тором расстоянии друг от друга, как вокруг тюрьмы, были расставлены горящие фонари.

— Вот там есть заросли... туда.. .

Внезапно Доуэль лег на- траву и дернул за руку Лоран. Она последовала его примеру. Один из сторожей близко прошел мимо беглецов. Когда сторож удалился, они на¬чали пробираться к стене.

Где-то заворчала собака, подбежала к ним и завиляла хвостом, увидев Доуэля. Он бросил ей кусок хлеба.

— Вот видите, — прошептал Артур. — Самое главное.^-., сделано. Теперь нам осталось перебраться через стену.

Я помогу вам.

— А вы? — спросила с тревогой Лоран.

— Не беспокойтесь, я — за вами, — ответил Доуэль.

— Но что же я буду делать за стеной?

— Там нас ждут мои друзья. Все приготовлено. Ну, прошу вас, немного гимнастики.

Доуэль прислонился к стене и одной рукой помог Лоран взобраться на гребей»* '

Но в этот момент один из сторожей увидел ее и под¬нял тревогу. Внезапно весь сад осветился фонарями.

НО

Сторожа, сзывая друг друга й собак, приближались к бег¬лецам.

— Прыгайте! — приказал Доузль.

— А вы? — испуганно воскликнула Лоран.

— Да прыгайте же!—уже закричал он, и Лоран прыг¬нула. Чьи-то руки подхватили ее.

Артур Доузль подпрыгнул, уцепился руками за верх стены и начал подтягиваться. Но два санитара схватили его за ноги. Доузль был так силен, что почти приподнял их на мускулах рук. Однако руки соскользнули, и он упал вниз, подмяв под себя санитаров.

За стеной послышался шум заведенного автомобиль¬ного мотора. Друзья, очевидно, ожидали Доузля.

— Уезжайте скорее! Полный ход! — крикнул он, бо¬рясь с санитарами.

Автомобиль ответно прогудел, и слышно было, как он умчался. I

— Пустите меня, я сам пойду, — сказал Доузль, пере¬став сопротивляться.

Однако санитары не отпустили его. Крепко сжав ему руки, они вели его к дому.

У дверей стоял доктор Равино в халате, попыхивая папироской.

— В изоляционную камеру. Смирительную рубашку! — сказал он санитарам.

Доузля привели в небольшую комнату без окон, все стены и пол которой были обиты матрацами. Сюда поме¬щали во время припадков буйных больных. Санитары бросили Доузля на пол. Вслед за ними в камеру вошел Равино. Он уже не курил. С руками, заложенными в кар¬маны халата, он наклонился над Доузлем и начал рас¬сматривать его в упор своими круглыми глазами. Доузль выдержал зтот взгляд. Потом Равино кивнул головой санитарам, и они вышли.

— Вы — неплохой симулянт, — обратился Равино к Доуэлю, — но меня трудно обмануть. Я разгадал вас в первый же день вашего появления здесь и следил за вами, но, признаюсь, не угадал ваших намерений. Вы и Лоран дорого поплатитесь за зту проделку.

— Нс дороже, чем вы, —^ответил Доузль.

Равино зашевелил своими тараканьими усами.

— Угроза?

111

— На угрозу, — лаконически бросил Доуэль.

— Со мною трудно бороться, — сказал Равино. — Я ломал пе таких молокососов, как вы. Жаловаться влас¬тям? Не поможет, мой’ друг. Притом вы можете исчезнуть прежде, чем нагрянут власти. От вас не останется и следа. Кстати, как ваша настоящая фамилия? Дюбарри — ведь это выдумка.

— Артур Доуэль, сын профессора Доуэлл.

Равино был явно удивлен.

— Очень приятно познакомиться, — сказал он, желая скрыть за насмешкой свое смущение. — Я имел честь быть знакомым с вашим почтенным папашей.

— Благодарите бога, что у меня связаны руки, — отве¬чал Доуэль, — иначе вам плохо пришлось бы. И не смейте упоминать о моем отце. . . негодяй!

— Очень благодарю бога за то, что вы крепко свя¬заны, п надолго, мой дорогой гость!

Равино круто повернулся и вышел. Звонко щелкнул замок. Доуэль остался один.

Он не очень беспокоился о себе. Друзья не оставят его и вырвут из этой темницы. Но все же он сознавал опас¬ность своего положения. Равино должен был прекрасно понимать, что от исхода борьбы между ним и Доуэлем может зависеть судьба всего его предприятия. Недаром Равино оборвал разговор и неожиданно ушел из камеры. Хороший психолог, он сразу разгадал, с кем имеет дело, н даже не пытался применять свои инквизиторские та¬ланты.

С Артуром Доуэлем приходилось бороться не психо¬логией. не словами, а только решительными действиями.

МЕЖДУ жизнью И СМЕРТЬЮ

Артур ослабил узлы, связывавшие его. Это ему уда¬лось, потому что, когда его связывали смирительной ру¬башкой, он умышленно напружил свои мышцы. Медленно начал он освобождаться из своих пеленок. Но за ним сле¬дили. И, едва он сделал попытку вынуть руку, замок щелкнул, дверь открылась, вошли два санитара и пере¬вязали его заново, на этот раз наложив поверх сми¬рительной рубашки еще несколько ремней. Санитары грубо обращались с ним и угрожали побить, если он

возобновит попытки освободиться. Доуэль не отвечал. Туго перевязав его, санитары ушли.

Так как в камере окон не было и освещалась она элек¬трической лампочкой на потолке, Доуэль нс знал, насту¬пило ли утро. Часы тянулись медленно. Равнно пока ни¬чего не предпринимал и нс являлся. Доуэлю хотелось пить. Скоро он почувствовал приступы голода. Но никто не входил в его камеру и не приносил еды и питья.

«Неужели он хочет уморить меня голодом?»—поду¬мал Доуэль. Голод мучил его все больше, но он нс про¬сил есть. Если Равнно решил уморить его голодом, то незачем унижать себя просьбой. Доуэль ие знал, что Равияо испытывает силу его характера. И, к неудо¬вольствию Равино, Доуэль выдержал этот экзамен.

Несмотря на голод и жажду, Доуэль, долгое время проведший без сна, незаметно для себя уснул. Он спал безмятежно н крепко, нс подозревая, что этим самым доставит Равино новую неприятность. Ни яркий свет лампы, ни музыкальные эксперименты Равино не произ-водили на Доуэля никакого впечатления. Тогда Равино прибегнул к более сильным средствам воздействия, кото¬рые он применял к крепким натурам. В соседней ком¬нате санитары начинали бить деревянными молотами по железным листам и трещать на особых трещотках. При этом адском грохоте обычно просыпались самые крепкие люди и в ужасе осматривались по сторонам. Но Доуэль, очевидно, был крепче крепких. Он спал как младенец. Этот необычайный случай поразил даже Равино.

«Поразительно, — удивлялся Равино, — и ведь этот че¬ловек знает, что жизнь его висит на волоске. Его не разбудят и трубы архангелов».

-— Довольно, — крикнул он санитарам, и адская му¬зыка прекратилась.

Равино не знал, что невероятный грохот пробудил Доуэля. Но, как человек большой воли, он овладел собой при первых проблесках сознания и пи одним вздо¬хом, ни одним движением не обнаружил, что он уже не спит.

.«Доуэля можно уничтожить только физически»—таков был приговор Равино.

‘А Доуэль, когда грохот прекратился, вновь уснул по- настоящему и проспал до вечера. Проснулся он свежим и бодрым. Голод уже меньше мучил его. Он лежал с от-

113

крытыми глазами и,. улыбаясь, смотрел на волчок двери. Там виднелся чей-то круглый глаз» внимательно наблю¬давший за ним.

Артур, чтобы подразнить своего врага, начал напевать веселую песенку. Это было слишком даже для Равнно. Первый раз в жизни он почувствовал, что не в состоянии овладеть чужой волей. Связанный, беспомощно лежащий на полу человек издевался над ним. За дверью разда¬лось какое-то шипение. Глаз исчез.

Доуэль продолжал петь все громче, но вдруг поперх¬нулся. Что-то раздражило его горло. Доуэль потянул носом и почувствовал запах. В горле и носоглотке щеко¬тало, скоро присоединилась к этому режущая боль в гла¬зах. Запах усиливался.

Доуэль похолодел. Он понял, что настал его смертный час. Равино отравил его хлором. Доуэль знал, что он не в силах вырваться из туго связывавших его ремней и смирительной рубашки. Но в этот раз инстинкт самосо¬хранения был сильнее доводов разума. Доуэль начал делать невероятные попытки освободиться. Он извивался всем телом как червяк, выгибался, скручивался, катался от стены к стене. Но он не кричал, не молил о помощи, он молчал, крепко стиснув зубы. Омраченное сознание уже] не управляло телом, и оно защищалось инстинк-тивно. ..

Затем свет погас, и Доуэль словно куда-то прова¬лился. . .

Очнулся он от свежего ветра, который трепал его во¬лосы. С необычайным усилием воли он постарался рас¬крыть глаза: на мгновение перед ним мелькнуло чье-то знакомое лицо, — как будто Ларе, но в полицейском ко¬стюме. До слуха дошел шум автомобильного мотора. Го¬лова трещала от боли. «Бред, но я, значит, еще жив» — подумал Доуэль. Веки его опять сомкнулись, но тотчас открылись вновь. В глаза больно ударил дневной свет. Артур прищурился и вдруг услышал женский голос:

— Как вы себя чувствуете?

По воспаленным векам Доуэля провели влажным ку¬ском ваты. Окончательно открыв глаза, Артур увидел склонившуюся над ним Лоран. Он улыбнулся ей и, осмотревшись, увидел, что лежит в той самой спальне, в которой некогда лежала Брике.

— Значит, я не умер? — тихо спросил Доуэль.

— К счастью, не умерли, но вы были на волоске от смерти, — сказала Лоран.

В соседней комнате послышались быстрые шаги, и Ар¬тур увидел Ларе. Он размахивал руками и кричал:

— Слышу разговор. Значит, ожил. Здравствуйте, мой друг! Как себя чувствуете?

— Благодарю вас, — ответил Доуэль и, почувствовав боль в груди, сказал:—Голова болит... и грудь...

— Много не говорите, — предупредил его Ларе, — вам вредно. Этот висельник Равино едва не отравил вас газом, как крысу в трюме корабля. Но, Доуэль, как мы великолепно провели его!

И Ларе начал смеяться так, что Лоран посмотрела на него с укоризной, опасаясь, как бы его слишком шумная радость пс потревожила больного.

— Не буду, не буду, — ответил он, поймав ее взгляд. — Я сейчас расскажу вам все по порядку. Похитив маде¬муазель Лоран и немного подождав, мы поняли, что вам не удалось последовать за нею...

— Вы... слышали мой крик? — спросил Артур.

— Слышали, — молчите. И поспешили укатить, прежде чем Равино вышлет погоню. Возня с вами задержала его свору, и этим вы очень помогли нам скрыться незамечен¬ными. Мы прекрасно знали, что вам там не поздоровится. Игра в открытую. Мы, то есть я и Шауб, хотели воз¬можно скорее притти к вам на помощь. Однако необхо¬димо было сначала устроить мадемуазель Лоран, а уж затем придумать и привести в исполнение план вашего спасения. Ведь ваше пленение было непредвиденным.. . Теперь и нам надо было во что бы то ни стало про¬никнуть за каменную ограду, а это, вы сами знаете, — не легкое дело. Тогда мы решили поступить так: я и Шауб достали себе полицейские костюмы, подъехали на авто¬мобиле и заявили, что мы явились для санитарного осмо¬тра. Шауб изобразил даже мандат со всеми печатями. На наше счастье, у ворот стоял не постоянный приврат¬ник, а простой санитар, который, очевидно, не был зна¬ком'с инструкцией Равино, требовавшей при впуске кого бы то ни было предварительно созвониться с ним по телефону. Мы держали себя на высоте положения и...

— Значит, это был не бред. . . — перебил Артур. —

Я вспоминаю, что видел вас в форме полицейского и слышал шум автомобиля.

— Да, да, на автомобиле вас обдул свежий ветер, и вы . пришли в себя, но потом впали в беспамятство. Так слу¬шайте дальше. Санитар открыл нам ворота, мы вошли. Остальное сделать было нетрудно, хотя и не так легко, как мы предполагали. Я потребовал, чтобы нас провели

в кабинет Равино. Но второй санитар, к которому мы обратились, был, очевидно, опытный человек. Он подо¬зрительно оглядел нас, сказал, что доложит, и вошел в дом. Через несколько минут к нам вышел какой-то горбоносый человек в белом халате, с черепаховыми очками на носу...

— Ассистент Равино, доктор Буш. . .

Ларе кивнул головою и продолжал:

— Он объявил нам, что доктор Равино занят и что мы можем переговорить с ним, Бушем. Я настаивал на том, что нам необходимо видеть самого Равино. Буш по¬вторял, что сейчас это невозможно, так как Равино на¬ходится у тяжело-больного. Тогда Шауб, недолго думая, взял Буша за руку вот так, — Ларе правой рукой взял за запястье своей левой руки, — и повернул вот этак. Буш вскрикнул от боли, а мы прошли мимо него и вошли •- в дом. Чорт возьми, мы не знали, где находится Равино, и были в большом затруднении. По счастью, он сам в это время шел по коридору. Я узнал его, так как виделся с ним, когда привозил вас в качестве моего душевно¬больного друга. «Что вам угодно?» — резко спросил Ра¬вино. Мы поняли, что нам нечего больше разыгрывать комедию, и, приблизившись к Равино, быстро вынули револьверы и направили их ему в лоб. Но в это время носатый Буш — кто бы мог ожидать от этой развалины такой прыти — ударил по руке Шауба, причем так сильно и неожиданно, что выбил револьвер, а Равино схватил меня за руку. Тут началась потеха, о которой, пожалуй, трудно и рассказать связно. На помощь к Ра¬вино и Бушу уже бежали со всех сторон санитары. Их было много, и они, конечно,- быстро справились бы с нами. Но, на наше счастье, многих смутила полицейская форма. Они знали , о тяжелом наказании за сопротивление поли¬ции, а тем более, если оно сопряжено с насильственными действиями над представителями власти. Как Равйпо ни

кричал, что наши полицейские костюмы — маскарад, большинство санитаров предпочитали роль наблюдателей, и только немногие осмелились положить руки на священ¬ный и неприкосновенный полицейский мундир. Вторым нашим козырем было огнестрельное оружие, которого не было у санитаров. Ну, и, пожалуй, не меньшим козырем были наша сила, ловкость и отчаянность. Это и уравняло силы. Один санитар насел на Шауба, наклонившегося, чтобы поднять упавший револьвер. Шауб оказался боль¬шим мастером по части всяческих приемов борьбы. Он стряхнул с себя врага и, нанося ловкие удары,’ отбросил ногою револьвер, за’ которым уже протянулась чья-то рука. Надо отдать ему справедливость, он боролся с чрез¬вычайным хладнокровием и самообладанием. На моих плечах тоже повисли два — санитара. И неизвестно, чем окончилось бы это сражение, если б не Шауб. Он оказался молодцом. Ему удалось-таки поднять револьвер, и, недолго думая, он пустил его в ход. Несколько вы¬стрелов сразу охладпли пыл санитаров. После того как один из них заорал, хватаясь за свое окровавленное пле¬чо, остальные мигом ретировались. Но Равиио не сда¬вался. Несмотря на то, что мы приставили к обоим его вискам револьверы, он крикнул: «У меня тоже найдется оружие. Я прикажу своим людям стрелять в вас, если вы сейчас не уйдете отсюда!» Тогда Шауб, не говоря лишнего слова, стал выворачивать Равиио руку. Этот прием вы¬зывает 'такую чертовскую боль, что даже здоровенные бандиты ревут, как бегемоты, н становятся кроткими и послушными. У Равино кости хрустели, на глазах появи¬лись слезы, но он все еще не сдавался. «Что же вы смо-трите?— кричал он стоявшим в отдалении санитарам.— К оружию!» Несколько санитаров побежали, вероятно, за оружием, другие снова подступили к нам. Я отвел на мгновение револьвер от головы Равино и сделал пару выстрелов. Слуги опять окаменели, кроме одного, кото¬рый упал на пол с глухим стоном. . .

Ларе передохнул и продолжал:

— Да, горячее было дело. Нестерпимая боль все более обессиливала Равино, а Шауб продолжал выкручивать его руку. Наконец, Равино, корчась от боли, прохрипел: «Чего вы хотите?» — «Немедленной выдачи Артура Доуэля» — сказал я. «Разумеется,— скрипнув зубами, от-

ветил Равпно, — я узнал ваше лицо. Да отпустите же руку, чорт возьми! Я проведу вас к нему. . .» Шауб отпу¬стил руку ровно настолько, чтобы привести его в себя: он уже терял сознание. Равипо провел нас к камере, в ко-торой вы были заключены, и указал глазами на ключ. Я отпер двери и вошел: в камеру в сопровождении Ра- внно и Шауба. Глазам нашим представилось невеселое зрелище: спеленатый, как младенец, вы корчились в по-следних судорогах, подобно полураздавленному червю. В камере стоял удушливый запах хлора. Шауб, чтобы не возиться больше с Равипо, нанес ему легонький удар снизу в челюсть, от которого доктор покатился на пол как куль. Мы сами, задыхаясь, вытащили вас из камеры и захлопнули дверь...

— А Равино? Он...

— Если задохнется, то беда не великая, — решили мы. Но его, вероятно, освободили и привели в чувство после нашего ухода... Выбрались мы из этого осиного гнезда довольно благополучно, если не считать, что нам при-шлось расстрелять оставшиеся патроны в собак. .. И вот вы здесь.

— Долго я пролежал без сознания?

— Десять часов. Врач только недавно ушел, когда ваш пульс и дыхание восстановились и он убедился, что вы вне опасности. Да, дорогой мой, — потирая руки, про¬должал Ларе, — предстоят громкие процессы. Равино ся¬дет на скамью подсудимых вместе с профессором Кер-ном. Я этого дела не оставлю.

— Но прежде надо найти — живую или мертвую — го-' лову моего отца, — тихо произнес Артур.

ОПЯТЬ БЕЗ ТЕЛА

Профессор Керн был так обрадован неожиданным возвращением Брике, что даже забыл побранить ее. Впрочем, было и пе до того. Джону пришлось внести Брике на руках, причем она стонала от боли.

— Доктор, простите меня, — сказала она, увидав Кер¬на. — Я не послушалась вас...

— И сами себя наказали, — ответил Керн, помогая Джону укладывать беглянку на кровать.

— Боже, я не сняла даже пальто...

— Позвольте, я помогу вам сделать это.

Керн начал осторожно снимать с Брике пальто, в то же время наблюдая за ней опытным глазом. Лицо ее не¬обычайно помолодело и посвежело. От морщинок не оста¬лось следа. «Работа желез внутренней секреции, — поду¬мал он. — Молодое тело Анжелики Гай омолодило го¬лову Брике».

Профессор Керн уже давно знал, чье тело похитил он в морге. Он внимательно следил за газетами и ирониче¬ски посмеивался, читая о поисках «безвестно пропавшей» Анжелики Гай.

— Осторожнее... Нога болит, — поморщилась Брике, когда Керн повернул ее на другой бок.

— Допрыгались! Ведь я предупреждал вас.

Вошла сиделка — пожилая женщина с туповатым вы¬ражением лица.

— Разденьте ее, — кивнул Керн! на Брике.

— А где же мадемуазель Лоран? — удивилась Брике.

— Ее здесь нет. Она больна.

Керн отвернулся, побарабанил пальцами по спинке кровати и вышел из комнаты.

— Вы давно служите у профессора Керна? — спро¬сила Брике новую сиделку.

Та промычала что-то непонятное, показывая на свой рот.

«Немая, — догадалась Брике. — И поговорить не с кем будет...»

Сиделка молча убрала пальто и ушла. Вновь появился Керн.

— Покажите вашу ногу.

— Я много танцевала, — начала Брике свою покаян¬ную исповедь. — Скоро открылась ранка на подошве ноги. Я не обратила внимания...

— И продолжали танцовать?

— Нет, танцовать было больно. Но несколько дней я еще играла в теннис. Это такая очаровательная игра.

Керн, слушая болтовню Брике, внимательно осматри¬вал ногу и все более хмурился. Нога распухла до колена и почернела. Он нажал в нескольких местах.

— О, больно!.. — вскрикнула Брике.

— Лихорадит? ,

— Да, со вчерашнего, вечера.

— Так. . . — Керн вынул сигару и закурил. — Положе¬ние очень серьезное. . . Вот до чего доводит непослуша¬ние. С кем это вы изволили играть в теннис?

Брике смутилась.

— С одним. . . знакомым молодым человеком.

— Не расскажете ли вы мне, что вообще произошло с вами с тех пор, как вы убежали от меня?

— Я... была у своей подруги. Она очень удивилась, увидав меня живою. Я сказала ей, что рана моя оказа¬лась не смертельной и что меня вылечили в больнице.

— Про меля и. .. головы вы ничего не говорили?

— Разумеется, нет, — убежденно ответила Брике. — Странно было бы говорить. Меня сочли бы сумасшедшей.

Керн вздохнул с облегчением. «Все обошлось лучше, чем я мог предполагать» — подумал он.

— Но что же с моей ногой, профессор?

—“Боюсь, что ее придется отрезать!

Глаза Брике засветились ужасом.

— Отрезать ногу! Мою ногу? Сделать меня калекой?

Керну самому не хотелось уродовать тело, добытое и

оживленное с таким трудом. Да и эффект демонстрации много потеряет, если придется показывать калеку. Хо¬рошо было бы обойтись без ампутации ноги. Но едва ли это возможно.

— Может быть мне можно будет приделать новую ногу?

— Не волнуйтесь, подождем до завтра. Я еще навещу вас, — сказал Керн и вышел.

На смену ему вновь пришла безмолвная сиделка. Она принесла чашку с бульоном и гренки. У Брике не было аппетита. Ее лихорадило, и она, несмотря на настойчи¬вые мимические уговаривания сиделки, не смогла съесть' больше двух ложек.

— Унесите, я не могу.

Сиделка вышла.

— Надо было измерить сначала температуру, — услы¬шала Брике голос Керна, доносившийся из другой ком¬наты. — Неужели вы не знаете таких простых вещей? Я же говорил вам.

Вновь вошла сиделка и протянула Брике термометр.

Больная безропотно поставила термометр. И когда вынула его и взглянула, он показывал тридцать девять,

Сиделка записала температуру и уселась возле боль¬ной.

Брике, чтобы не видеть тупого и безучастного лица сиделки, повернула голову к стене. Даже этот незначи¬тельный поворот вызвал боль в ноге и внизу живота. Брике глухо застонала и закрыла глаза. Она подумала о Ларе: «Милый, когда я увижу его?..» *

В девять часов вечера лихорадка усилилась^ начался бред. Брике казалось, что она находится в каюте яхты. Волнение усиливается, яхту качает, и от этого в груди поднимается тошнотворный клубок и подступает к гор¬лу. .. Ларе бросается на нее и душит. Она вскрикивает, мечется по кровати... Что-то влажное и холодное прика¬сается к ее лбу и сердцу. Кошмары исчезают.

Она видит себя на теннисной площадке вместе с Ларе. Сквозь легкую заградительную сетку синеет морс. Солнце палит немилосердно, голова болит и кружится. «Если бы не так болела голова. . . это ужасное солнце... я не могу пропустить мяч.. .»— И она с напряжением следит за движениями Ларе, поднимающего ракетку для удара. «Плей» — кричит Ларе, сверкая зубами на ярком солнце, и, прежде чем она успела ответить, бро¬сает мяч. «Аут» — громко отвечает Брике, радуясь ошибке Ларе...

— Продолжаете играть в теннис? — слышит она чей- то неприятный голос и открывает глаза. Перед нею, на¬клонившись, стоит Керн и держит ее за руку. Он считает пульс. Потом осматривает се ногу и неодобрительно ка¬чает головой.

— Который час? -г- спрашивает Брике, с трудом воро¬чая языком.

— Второй час ночи. Вот что, милая попрыгунья, вам придется ампутировать ногу.

— Что это значит?

— Отрезать.

— Когда?

— Сейчас. Медлить больше нельзя ни одного часа, иначе начнется общее заражение.

Мысли Брике путаются. ■ Она слышит голос Керна,-как во сие, и с трудом понимает его слова.

— И высоко отрезать? — говорит она почти безуча¬стно.

— Вот так, — Керн быстро проводит ребром ладони внизу живота. От этого жеста у Брике холодеет живот. Сознание ее все больше проясняется.

— Нет, нет, нет, — с ужасом говорит она. — Я не позволю! Я не хочу!

— Вы хотите умереть? — спокойно спрашивает Керн.

— Нет.

— Тогда выбирайте одно из двух.

— А как же Ларе? Ведь он меня любит...—лепе¬чет Брике. — Я хочу жить и быть здоровой. А вы хо¬тите отнять все.. . Вы страшный, я боюсь вас! Спасите! Спасите меня!..

Она уже вновь бредила, кричала и порывалась встать. Сиделка с трудом удерживала ее. Скоро на помощь был вызван Джон.

Тем временем Керн быстро работал в соседней ком¬нате, приготовляясь к операции.

Ровно в два часа ночи Брике положили на операцион¬ный стол. Она пришла в себя и молча смотрела на Керна так, как смотрят на своего палача приговоренные к смерти.

— Пощадите, — наконец прошептала она. — Спасите...

Маска опустилась на ее лицо. Сиделка взялась за

пульс. Джон все плотнее прижимал маску. Брике поте¬ряла сознание.

Она пришла в себя в кровати. Голова кружилась. Ее тошнило. Смутно вспомнила об операции и, несмотря на страшную слабость, приподняв голову, взглянула на ногу и тихо простонала. Нога была отрезана выше колена и туго забинтована. Керн сдержал слово: он сделал все, чтобы возможно меньше изуродовать тело Брике. Он по¬шел на риск и произвел ампутацию с таким расчетом, чтобы можно было сделать протез.

Весь день после операции Брике чувствовала себя удо¬влетворительно, хотя лихорадка не прекращалась, что очень озабочивало Керна. Он заходил к ней каждый час и осматривал ногу.

— Что же я теперь буду делать без ноги?—'Спраши¬вала его Брике.

— Не беспокойтесь, я вам сделаю новую ногу, лучше прежней, — успокаивал ее Керн. — Танцовать будете. — Но лицо его хмурилось. Нога покраснела выше ампути- т

рованного места и опухла.

К вечеру жар усилился. Брике начала метаться, стонать и бредить.

В одиннадцать часов вечера температура поднялась до сорока и шести десятых.

Керн сердито выбранился: ему стало ясно, что нача¬лось общее заражение крови. Тогда, не думая о спасе¬нии тела Брике, Керн решил отвоевать у смерти хотя бы часть экспоната. «Если промыть ее кровеносные сосуды антисептическим, а затем физиологическим рас¬твором и пустить свежую, здоровую кровь, — голова бу¬дет жить».

И он приказал вновь перенести Брике на операцион¬ный стол.. .

Брике лежала без сознания и не почувствовала, как острый скальпель быстро сделал надрез на ее шее, выше красных швов, оставшихся от первой операции. Этот надрез отделял не только голову Брике от ее. прекрас¬ного молодого тела. Он отсекал от Брике весь мир, все радости и надежды, которыми она жила.

ТОМА УМИРАЕТ ВО ВТОРОЙ РАЗ

Голова Тома хирела с каждым днем. Тома не был при¬способлен для жизни одного сознания. Чтобы чувство¬вать себя хорошо, ему необходимо было работать, дви¬гаться, поднимать тяжести, утомлять свое могучее тело, потом много есть » крепко спать.

Он часто закрывал глаза и представлял, что, напрягая свою спину, поднимает и носит тяжелые мешки. Ему казалось, что он ощущает каждый напряженный мускул. Ощущение было так реально, что он открывал глаза в надежде увидеть свое сильное тело. Но под ним по- прежнему виднелись только ножки стола.

Тома скрипел зубами и вновь закрывал глаза.

Чтобы развлечь себя, он начинал думать о деревне. Но тут же он вспоминал и о своей невесте, которая навсегда была потеряна для него. Нс раз он просил Керна по¬скорее дать ему новое тело, а тот с усмешкой отгова¬ривался:

— Все еще нс находится подходящего, потерпи не¬много.

— Уж хоть какое-нибудь завалящее тельце, — про¬сил Тома: так велико было его желание вернуться к жизни.

— С завалящим телом ты пропадешь. Тебе надо здо¬ровое тело... — отвечал Керн.

Тома ждал, дни проходили за дпями, а его голова все еще торчала на высоком столике.

Особенно были мучительны ночи без сна. Он начал галлюцинировать. Комната вертелась, расстилался туман, и из тумана показывалась голова лошади. Всходило солнце. На дворе бегала собака, куры поднимали возню. . . И вдруг откуда-то вылетал ревущий грузовой автомобиль и устремлялся на Тома. Эта картина повто¬рялась без конца, и Тома умирал бесконечное количе-ство раз-

Чтобы избавиться от кошмаров, Тома начинал шептать песни, — ему казалось, что он пел,—или считать.

Как-то его увлекла одна забава. Тома попробовал ртом задержать воздушную струю. Когда он затем внезапно открыл рот, воздух вырвался оттуда с забавным шумом.

Тома это понравилось, и он начал свою игру снова. Он задерживал воздух до тех пор, пока тот сам нс про¬рывался через стиснутые губы. Тома стал поворачивать при этом язык: получались очень смешные звуки.

А сколько секунд он может держать струю воздуха? Тома начал считать. Пять, шесть, семь, восемь. .. Ш-ш-ш — воздух прорвался. Еще. .. Надо довести до дюжины... Раз, два, три. . . шесть, семь. . . . девять, одиннадцать... двенад...

Сжатый воздух вдруг ударил в нёбо с такой силой, что Тома почувствовал, как голова его приподнялась на .своей подставке.

«Этак, пожалуй, слетишь со своего шестка» — по¬думал Тома.

Он скосил глаза и увидел, что кровь разлилась по стеклянной поверхности подставки и капала на пол. Оче¬видно, воздушная струя, подняв его голову, ослабила труб¬ки, вставленные в кровеносные сосуды шеи. Голова Тома пришла в ужас: неужели конец? И действительно, сознание начало мутиться. У Тома появилось такое чувство, будто ему иехватает воздуха: это кровь, питавшая его голову, уже не могла проникнуть в его мозг в достаточном коли-

честве, принося живительный кислород. Он видел свой кровь, чувствовал свое медленное угасание. Он не хотел умирать! Сознание цеплялось за жизнь. Жить во что бы то ни стало! Дождаться нового тела, обещанного Кер¬ном. . .

Тома старался осадить свою голову вниз, сокращая мьпицы шеи,, пытался раскачиваться, но только ухудшал свое положение, — стеклянные наконечники трубок еще больше выходили из вен. . . С последними проблесками сознания Тома начал кричать, кричать так, как он не кри¬чал никогда в ЖИЗНИ.

Но это уже не был крик. Это было предсмертное хри¬пение. . .

Когда чутко спавший Джон проснулся от этих незна¬комых звуков и вбежал в комнату, голова Тома едва шевелила губами. Джои, как умел, установил голову на место, всадил трубки поглубже и тщательно вытер кровь, чтобы профессор Керн не увидел следов ночного проис¬шествия.

Утром голова Брике, отделенная от тела, уже стояла на своем старом месте, на металлическом столике с стек¬лянной доской, и Кери приводил ее в сознание.

Когда ом «промыл» голову от., остатков испорченной крови и пустил струю нагретой до тридцати семи граду¬сов свежей, здоровой крови, лицо Брике порозовело. Через песколько минут она открыла глаза и, еще не по¬нимая, уставилась на Керна. Потом с видимым усилием посмотрела вниз, и глаза се расширились.

— Опять без тела. .. — прошептала голова Брике, и глаза ее наполнилась слезами. Теперь она могла только шипеть: горловые связки были перерезаны выше ста¬рого сечения.

«Отлично, — подумал Керн, — сосуды быстро напол¬няются влагой, если только это не остаточная влага в слезных каналах. Однако на слезы не следует терять драгоценную жидкость».

— Не плачьте и ие печальтесь, мадемуазель Брике. Вы жестоко наказали сами себя за ваше непослушание. Но я вам сделаю новое тело, лучше прежнего, потерпите еще несколько дней.

И, отойдя от головы Брике, Керн подошел к голове Тома.

№

/

— Ну, а как поживает наш фермер?

Керн вдруг нахмурился и внимательно посмотрел на голову Тома. Она имела очень плохой вид. Кожа потем¬нела, рот был полуоткрыт. Керн осмотрел трубки и на¬пустился с браныо на Джона.

— Я думал, Тома спит, — оправдывался Джон.

— Сам ты проспал, осел!

Керн стал возиться около головы.

— Ах, какой ужас!.. — шипела голова Брике. — Он умер. . . Я так боюсь покойников. . . Я тоже боюсь уми-рать. . . Отчего он умер? . .

— Закрой у нее кран с воздушной струей! — сердито приказал Кери.

Брике умолкла на полуслове, но продолжала испу-ганно и умоляюще смотреть в глаза сиделки, беспомощно шевеля губами.

— Если через двадцать минут я не верну голову к жизни, ее останется только выбросить, — сказал Керн.

Через пятнадцать минут голова подала некоторые признаки жизни. Веки и губы ее дрогнули, но глаза смотрели тупо, бессмысленно. Еще через две минуты голова произнесла несколько бессвязных слов. Керн уже торжествовал победу. Но голова вдруг опять замолкла. Ни один нерв не дрожал на лице.

Керн посмотрел на термометр:

— Температура трупа. Кончено!

И, забыв о присутствии Брике, он со злобой дернул голову за густые волосы, сорвал со столика и бросил в большой металлический таз-

— Вынести ее на ледник. . . Надо будет произвести вскрытие.

Негр быстро схватил таз и вышел. Голова Брике смо¬трела на него расширенными от ужаса глазами.

В кабинете Керна зазвонил телефон. Керн со злобой швырнул на пол сигару, которую собирался закурить, и ушел к себе, сильно хлопнув дверью.

Звонил Равино. Оп сообщал о том, что отправил Керну с нарочным письмо, которое им должно быть уже получено.

Керн сошел вниз и сам вынул письмо из дверного почтового ящика. Поднимаясь по лестнице, Керн нервно разорвал конверт и начал читать. Равино сообщал, что

Артур Доуэль, проникнув в его лечебницу под видом больного, похитил мадемуазель Лоран и бежал сам.

Керн оступился и едва не упал на лестнице.

— Артур Доуэль!.. Сын профессора... Он здесь? И он, конечно, знает все...

Объявился новый враг, который не даст ему пощады.. . В кабинете Керн сжег письмо и зашагал по ковру, обду¬мывая план действий. Уничтожить голову профессора Доуэля? Это он может всегда сделать в одну минуту. Но голова еще нужна ему. Необходимо только будет при¬нять меры к тому, чтобы эта улика нс попалась на глаза посторонним. Возможен обыск, вторжение врагов в его дом. . . Потом. . . потом необходимо ускорить демонстра-цию головы Брике. Победителей не судят. Что бы ни говорили Лоран и Артур Доуэль, Керну легче будет бороться с ними, когда его имя будет окружено ореолом всеобщего призпания и уважения.

Керн снял телефонную трубку, вызвал секретаря науч¬ного общества и просил заехать к нему для переговоров об устройстве заседания, па котором он, Керн, будет демонстрировать результаты своих новейших работ. Затем Кери позвонил в редакции крупнейших газет и просил прислать интервьюеров.

«Надо устроить газетную шумиху вокруг величайшего открытия профессора Керна... Демонстрацию можно будет произвести дня через три, когда голова Брике не¬сколько придет в себя после потрясения и привыкнет к мысли о потере тела... Ну-с, а теперь...»

Керн прошел в лабораторию, порылся в шкапчиках, вынул шприц, бунзеновскую горелку, взял вату, коробку с надписью «парафин» и отправился к голове профессора Доуэля.

ЗАГОВОРЩИКИ

Домик Ларе служил штаб-квартирой «заговорщиков»: Артура Доуэля, Ларе, Шауба и Лоран. На общем совете было решено, что Лоран рискованно возвращаться в свою квартиру. Но так как Лоран хотела скорее повидаться с матерью, то Ларе отправился к мадам Лоран и привез ее в свой домик.

Увидев дочь живой и невредимой, старушка едва

не лишилась чувств от радости; Ларё пришлось Под-хватить ее под-руку и усадить в кресло.

Мать и дочь поместились в двух комнатах третьего этажа. Радость мадам Лоран омрачалась только тем, что Артур Доуэль, «спаситель» ее дочери, все еще лежал больной. К счастью, он не слишком долго подвергался действию удушливого гада. Брал свое и его исключи¬тельно здоровый организм.

Мадам Лоран и ее дочь по очереди дежурили у по-стели больного. За это время Артур Доуэль очень по-дружился с Лоранами, а Мари Лоран ухаживала да ним более чем внимательно; не будучи в силах помочь голове отца, Лоран переносила свои заботы на сына. Так ей казалось. Но была еще причина, которая заставляла ее неохотно уступать своей матери место сиделки. Артур Доуэль был первый мужчина, поразивший ее девичье воображение. Знакомство с ним произошло в романти¬ческой обстановке, — он, как рыцарь, похитил ее, осво¬бодив ид страшного дома Равино. Трагическая судьба его отца налагала и на него печать трагичности. А его личные качества — мужественность, сила и молодость — завершали очарование, которому трудно было не под¬даться.

Артур Доуэль встречал Мари Лоран не менее ласко-вым взглядом. Он лучше разбирался в своих чувствах и не скрывал от себя, что его ласковость — не только долг больного по отношению к своей внимательной сиделке.

Нежные взгляды молодых людей не ускользали от окружающих. Мать Лоран делала вид, что ничего' не замечает, хотя, повидимому, она вполне одобряла выбор своей дочери. Шауб, в своем увлечении спортом пре¬зрительно относившийся к женщинам, улыбался насмеш¬ливо и в душе жалел Артура, а Ларе тяжело вздыхал, видя зарю чужого счастья, и невольно вспоминал пре¬красное тело Анжелики,. причем теперь на этом теле он чаще представлял голову Брике, а не Гай. Он даже сам досадовал на себя за эту «измену», но оправдывал .себя тем, что здесь играет роль только закон ассоциации: голова Брике всюду следовала за телом Гай.

Артур Доуэль не мог дождаться того времени, когда доктор разрешит ему ходить. Но Артуру было разре-

шено только говорить, не поднимаясь с кровати, при¬чем окружающим был дан приказ беречь легкие Доу- эля.

Ему волей-неволей пришлось взять на себя роль пред¬седателя, выслушивающего мнение других и только кратко возражающего или резюмирующего «прения».

А премия бывали бурные. Особенную горячность вно¬сили Ларе и Шауб.

Что делать с Равино и Керном? Шауб почему-то облю¬бовал себе в жертву Равино и развивал планы «разбой¬ных нападений»! на него.

— Мы не успели добить эту собаку. А ее необходимо уничтожить. Каждое дыхание этого пса оскверняет землю! Я успокоюсь только тогда, когда удушу его соб¬ственными руками. Вот вы говорите, —. горячился он, обращаясь к Доуэлю, — что лучше предоставить все это дело суду и палачу. Но ведь Равино сам нам говорил, что у него власти на откупе.

— Местные, — вставлял слово Доуэль.

— Подождите, Доуэль, — вмешался в разговор Ларе. — Вам вредно говорить. И вы, Шауб, не о том толкуете, о чем нужно. С Равино мы всегда сумеем по-' считаться. Ближайшей нашей целью должно быть раскры¬тие преступления Керна и обнаружение головы. профес¬сора Доуэля. Нам надо каким бы то ни было способом проникнуть к Керну.

— Но как вы проникнете? — спросил Артур.

— Как? Ну, как проникают взломщики и воры.

— Вы — не взломщик. Это тоже искусство не малое. '

Ларе задумался, потом хлопнул себя по лбу.

— Мы пригласим на гастроли Жана. Ведь Брике от¬крыла мне, как другу, тайну его профессии. Он будет польщен! Единственный раз в жизни совершит взлом дверных замков не из корыстных побуждений.

— А если он не столь бескорыстен?

— Мы уплатим ему. Он может только проложить нам дорогу и скрыться с театральных подмостков прежде, чем мы вызовем полицию, — а это мы, конечно, сделаем.

Но здесь его пыл охладил Артур Доуэль. Тихо и мед¬ленно он начал говорить:

— Я думаю, что вся эта романтика в данном случае не нужна. Керн, вероятно, уже знает от Равино о моем

О А. Беляев — 302

прибытии в Париж и участии в похищении мадемуазель Лоран. Значит, мне больше нет оснований хранить инкогнито. Это первое. Затем, я сын. . . покойного про¬фессора Доуэля и потому имею законное право, как го¬ворят юристы, вступить в дело, потребовать судебного расследования, обыска...

— Опять судебного, — безпадежно махнул рукой Ларе. — Запутают вас судебные крючки, и Кери вывер¬нется.

Артур закашлял и невольно поморщился от боли в груди.

— Вы слишком много говорите, — заботливо сказала мадам Лоран, сидевшая подле Артура.

— Ничего. . . — ответил он, растирая грудь. — Это сейчас пройдет;. ..

В этот момент в комнату вошла Мари Лоран, чем-то сильно взволнованная.

— Вот, читайте, — сказала она, протягивая Доуэлю газету.

На первой странице крупным шрифтом было напеча¬тано:

С Е II С А Ц И О И И О К О Т К Р Ь1 Т И К ПРОФЕССОРА К Е Р II А

Второй подзаголовок — более мелким шрифтом:

ДЕМОНСТРАЦИЯ

о ж и ПЛЕННОЙ чЕ л о иЕ Ч Е С К ОИ ГОЛО» м

В заметке сообщалось о том, что завтра вечером в на¬учном обществе выступает с докладом- профессор Керн. Доклад будет сопровождаться демонстрацией оживлен¬ной человеческой головы.

Далее сообщалась история работ Керна, перечислялись его научные труды и произведенные им блестящие опе¬рации. ч

Под первой заметкой была помещена статья за под¬писью самого Керна. В ней в общих чертах излагалась история его опытов оживления голов — сначала собак, а затем людей.

*

Лоран с напряженным вниманием следила То за выра¬жением лица Артура Доуэля, то за взглядом его глаз, переходивших со строчки на строчку. Доуэль сохранял внешнее спокойствие. Только в конце чтения на лице его появилась и исчезла скорбная улыбка.

— Не возмутительно ли? — воскликнула Мари Лоран, когда Артур молча вернул газету. — Этот негодяй ни одним словом нс упоминает о роли вашего отца во всем этом «сенсационном открытии». Нет, этого я так не могу оставить!—Щеки Лоран пылали. — За все, что сделал Керн со мной, с вашим отцом, с вами, с теми несча-стными головами, которые он воскресил для ада бесте¬лесного существования, он должен понести наказание. Он должен дать ответ не только перед судом, но и перед обществом. Было бы величайшей несправедливостью допустить его торжествовать хотя бы один час. ...

— Что же вы хотите? — тихо спросил Доуэль.

— Испортить ему триумф! — горячо ответила Ло¬ран. — Явиться на заседание научного общества и все¬народно бросить в лицо Керну обвинение в том, что он убийца, преступник, вор. . .

Мадам Лоран нс на шутку была встревожена. Только теперь она поняла, как сильно расшатаны нервы ее дочери. Впервые мать видела свою кроткую, сдержан¬ную дочь в таком возбужденном состоянии. Мадам Лоран пыталась ее успокоить, но девушка как будто ничего не замечала вокруг. Она вся горела негодованием и жаждой мести. Ларе и Шауб с удивлением глядели на нее. Своей горячностью и неукротимым гневом она превзошла их. Мать Лоран умоляюще посмотрела на Артура Доуэля. Он поймал этот взгляд и сказал:

— Ваш поступок, мадемуазель Лоран, какими бы бла¬городными чувствами он ни диктовался, беэрассу...

Но Лоран прервала его:

— Есть безрассудство, которое стоит мудрости... Не подумайте, что я хочу выступить в роли героини-обличи¬тельницы. Я просто не могу поступить иначе. Этого тре¬бует мое нравственное чувство. -

— Но чего вы достигнете? Ведь вы не можете сказать обо всем этом судебному следователю?

— Нет, я хочу, чтобы Керн был посрамлен публично!

* Ш

«

Керн воздвигает себе славу на несчастьи других, на пре¬ступлениях и убийствах! Завтра оп хочет пожать лавры славы. И он должен пожать славу, заслуженную им.

— Я против этого поступка, мадемуазель Лоран, — сказал Артур Доуэль, опасаясь, что выступление Лоран может слишком потрясти ее нервную систему.

— Очень жаль, — ответила она. — Но я не откажусь от него, если бы даже против меня был целый мир. Вы еще не знаете меня!

Артур Доуэль улыбнулся. Эта юная горячность нрави¬лась ему, а сама Мари, с раскрасневшимися щеками, еще больше.

— Но ведь это же будет необдуманным шагом, — на¬чал он снова. — Вы подвергаете себя большому риску. ..

— Мы будем защищать ее, — воскликнул Ларе, под¬нимая руку с таким видом, как будто он держал шпагу, готовую для удара.

— Да, мы будем защищать вас, — громогласно под¬держал друга Шауб, потрясая в воздухе кулаком.

Мари Лоран,- видя эту поддержку, с упреком посмо¬трела на Артура.

— В таком случае я также буду сопровождать вас, — сказал он.

В глазах Лоран мелькнула радость, но тотчас же она нахмурилась.

— Вам нельзя... Вы еще нездоровы.

— А я все-таки пойду. ..

— Но...

— И не откажусь от этой мысли, если бы целый мир был против меня! Вы еще не знаете меня, — улыбаясь, повторил он ее слова.

ИСПОРЧЕННЫЙ ТРИУМФ

В день научной демонстрации Керн особенно тща¬тельно осмотрел голову Брике.

— Вот что, — сказал он ей, закончив осмотр. — Се¬годня в восемь вечера вас повезут в многолюдное со¬брание. Там вам придется говорить. Отвечайте кратко на вопросы, которые вам будут задавать. Не болтайте лишнего. Поняли?

Керн открыл воздушный кран, и Брике прошипела:

— Поняла, но п просила бы. . . позвольте. . .

Кери вышел, не дослушав ее.

Волнение его все увеличивалось. Предстояла нелегкая задача — доставить голову в зал заседания научного общества. Малейший толчок мог оказаться роковым для жизни головы.

Был приготовлен специально приспособленный авто¬мобиль. Столик, на котором помещалась голова со всеми аппаратами, поставили на особую площадку, снабжен¬ную колесами для передвижения по ровному полу и ручками для переноса по лестницам. Наконец все было готово. В семь часов вечера отправились в путь.

. . . Громадный белый зал был залит ярким светом. В партере преобладали седины и блестящие лысины мужей науки, облеченных в черные фраки и сюртуки. Поблескивали стекла очков. Ложи и амфитеатр предо¬ставлены были избранной публике, имеющей) то или иное отношение к ученому миру.

Роскошные наряды дам, сверкающие бриллианты на¬поминали обстановку концертного зала при выступле¬нии мировых знаменитостей.

Сдержанный шум ожидающих начала зрителей напол¬нял зал.

Возле эстрады за своими столиками оживленным мура¬вейником хлопотали корреспонденты газет, очиняя карандаши для стенографической записи.

Справа был установлен ряд киноаппаратов, чтобы за¬печатлеть на ленте все моменты выступления Керна и оживленной головы. На эстраде разместился почетный президиум из наиболее крупных представителей уче¬ного мира. Посреди эстрады возвышалась1 кафедра. На ней микрофон для передачи по радио речей по всему миру. Второй микрофон стоял перед головой Брнкс. Она возвышалась на правой стороне эстрады. Умело и умеренно наложенный 1рим придавал голове Брпке свежий и привлекательный вид, сглаживая тяжелое впе¬чатление, которое должна была производить голова на неподготовленных зрителей. Сиделка и Джон стояли возле ее столика.

Мари Лоран, Артур Доуэль, Ларе и Шауб сидели в пер¬вом ряду, в двух шагах от помоста, на котором стояла кафедра. Один только Шауб, как никем нс «расшифро-

1

ванный», был в своем обычном виде. Лоран явилась в вечернем туалете и в шляпе. Она низко держала голову, прикрываясь полями шляпы, чтобы Керн, при случай¬ном взгляде, не узнал ее. Артур Доуэль н Ларе явились загримированными. Их черные бороды и усы были сде¬ланы артистически. Для большей конспиративности было решено, что они друг с другом «не знакомы». Каждый сидел молча, рассеянным взглядом окидывая соседей. Ларе был в подавленном состоянии: он едва не потерял сознания, увидев голову Брике.

Ровно в восемь часов на кафедру взошел профессор Керн. Он был бледнее обычного, но полон достоинства.

Собрание приветствовало его долго не смолкавшими аплодисментами.

Киноаппарат затрещал. Газетный муравейник затих. Профессор Керн начал доклад о мнимых своих откры¬тиях.

Это была блестящая по форме и ловко построенная речь. Керн не забыл упомянуть о предварительных, очень ценных работах безвременно скончавшегося профессора Доуэля. Но, воздавая дань работам покойного, он не забывал и о своих «скромных заслугах». Для слушате¬лей не должно было оставаться никакого сомнения в том, что вся честь открытия принадлежит ему, профессору Керну.

Его речь несколько раз прерывалась аплодисментами. Сотни дам направляли па него бинокли и лорнеты. Бинокли и монокли мужчин с не меньшим интересом устремлялись на голову Брике, которая принужденно улыбалась.

По знаку профессора Керна сиделка открыла кран,, пустила воздушную струю, и голова Брике получила воз¬можность говорить.

— Как вы себя чувствуете? — спросил ее старичок- ученый.

— Благодарю вас, хорошо.

Голос Брике был глухой и хриплый, сильно пущенная струя воздуха издавала свист, звук был почти лишен модуляций, тем не менее выступление головы произвело необычайное впечатление. Такую бурю аплодисментов не всегда приходилось слышать и мировым артистам. Но Брике, которая когда-то упивалась лаврами от своих вы-

стуилений в маленьких кабачках, на этот раз только устало опустила веки.

Волнение Лоран все увеличивалось. Ее начинала трясти нервная лихорадка, и она крепко сжала зубы, чтобы они нс стали отбивать дробь. «Пора» — несколько раз гово¬рила она себе, но каждый раз ей нехватало решимости. Обстановка подавляла ее. После каждого пропущенного момента она старалась успокоить себя мыслью, что чем выше будет вознесен профессор Керн, тем ниже будет его падение.

Начались речи.

На кафедру взошел седенький старичок, один из круп¬нейших ученых.

Слабым, надтреснутым голосом он говорил о гениаль¬ном открытии профессора Керна, о всемогуществе науки, о победе над смертью, о счастьи общаться с такими умами, которые дарят миру величайшие научные дости¬жения.

И в тот момент, когда Лоран меньше всего этого ожи¬дала, какой-то вихрь долго сдерживаемого гнева и нена¬висти подхватил и унсс ее. Она уже нс владела собой.

Она бросилась на кафедру, едва нс сбив с ирг оше¬ломленного старичка, почти сбросила его, заняла его место и со смертельно бледным лицом и лихорадочно горящими глазами фурии, преследующей убийцу, зады¬хающимся голосом начала свою пламенную, сумбурную речь.

Весь зал всколыхнулся при ее появлении.

В первое мгновепис профессор Керн смутился и сде¬лал невольное движение в сторону Лоран, как бы желая удержать ее. Потом он быстро обернулся к * Джону и шепнул ему на ухо несколько слов. Джои выскользнул » дверь.

В общем замешательстве никто на это не обратил вни¬мания.

— Не верьте ему, — кричала Лоран, указывая на Керна. — Он вор и убийца! Он украл труды профессора Доуэлл! Он убил До'уэля! Он п сейчас работает с его головой. Он мучает се* и пыткой заставляет продолжать научные опыты, гг потом выдает их за Свои открытия. . . Мне сам Доуэль говорил, что Кери отравил его. . .

В публике смятение переходило в панику. Многие повскакали с мест. Даже некоторые корреспонденты уронплн карандаши и застыли в ошеломленных позах. Только кинооператор усиленно крутил ручку аппарата, радуясь неожиданному трюку, который обеспечивал ленте успех сенсации.

Профессор Керн вполне овладел собой. Он стоял спокойно, с улыбкой сожаления на лице. Дождавшись момента, когда нервная спазма сдавила горло Лоран, он воспользовался наступившей паузой, повернулся к стояв¬шим у дверей контролерам аудитории и сказал им властно:

— Уведите ее! Неужели вы нс видите, что она в при¬падке безумия?

Контролеры бросились к Лоран. Но, прежде чем они успели пробраться к ней через толпу, Ларе, Шауб и Доуэль подбежали к ней и вывели в коридор. Керн про¬водил всю группу подозрительным взглядом.

В коридоре Лоран пытались задержать полицейские, но молодым людям удалось вывести се на улицу и уса¬дить в автомобиль. Огги уехали.

Когда волнение несколько улеглось, профессор Керн взошел на кафедру и извинился перед собранием «за печальный инцидент».

— Лоран — девушка нервная и истерическая. Она нс вынесла тех сильных переживаний, которые ей прихо¬дилось испытывать, проводя день за днем в обществе искусственно оживленной мною головы трупа Брике. Психика Лоран надломилась. Она сошла с ума.. .

Эта речь была прослушана при жуткой тишине зала.

Раздалось несколько хлопков, но они были заглушены шиканьем. Будто веяние смерти пронеслось над залом. И сотни глаз теперь уже смотрели на голову Брике с ужасом и жалостью, как на выходца из могилы. .. На¬строение собравшихся было испорчено безнадежно. Многие из публики ушли, не ожидая окончания. Наскоро прочитали заранее заготовленные речи, приветственные телеграммы, акты об избрании профессора Керна почет¬ным членом и доктором различных институтов и акаде¬мий наук — и собрание было закрыто.

За спиною профессора Керна появился негр и, неза¬метно кивнув ему, стал готовить к обратной отправке голову Брике, сразу поблекшую, усталую и испуганную.

Оставшись один в закрытом автомобиле, профессор Керн дал волю своей злобе. Он сжимал кулаки, скрипел зубами и так бранился, что шофер несколько раз сдер¬живал ход автомобиля и спрашивал по слуховой трубке: — Алло?

ПОСЛЕДНЕЕ СВИДАНИЕ

Утром, на другой день после злополучного выступле¬ния Керна в научном обществе, Артур Доуэль явился к начальнику полиции, паэвал себя и заявил, что он про¬сит произвести обыск в квартире Керна.

— Обыск в квартире профессора Керна уже был про¬изведен минувшей ночью, — сухо ответил начальник полиции. — Никаких результатов этот обыск не дал. Заявление мадемуазель Лоран, как и следовало ожидать, оказалось плодом ее расстроенного воображения. Разве вы не читали об этом в утренних газетах?

— Почему вы так легко предположили, что заявление мадемуазель Лоран является плодом расстроенного вооб¬ражения?

— Потому что, сами посудите, — отвечал начальник полиции, — это совершенно немыслимая вещь, и потом обыск подтвердил.. .

— Вы допрашивали голову мадся1уазель Брике?

— Нет, мы не допрашивали никаких голов, — ответил начальник полиции.*

— Напрасно! Она также могла бы подтвердить, что видела голову моего отца. Она лично сообщила мне об ртом. Я настаиваю на производстве вторичного обыска.

— Не имею к этому никаких оснований, — резко отве¬тил начальник полиции.^

«Неужели подкуплен Керном?» — подумал Артур.

— И потом, — продолжал начальник полиции, — вто¬ричный обыск может только возбудить общественное не¬годование. Общество достаточно уже возмущено выступ¬лением этой сумасшедшей Лоран. Имя профессора Керна у всех на устах. Он получает сотни писем и теле¬грамм с выражением соболезнования ему и негодования- на поступок Лоран.

— И тем нс менее я настаиваю, что Керн совершил несколько преступлений.

— Нельзя: необоснованно бросать такпе обвинения,— нравоучительно сказал начальник полиции.

— Так дайте же мне возможность обосновать их, -гг- возразил Доуэль.

— Эта возможность уже была предоставлена вам. Властями был произведен обыск. . .

' — Если вы категорически отказываетесь, я принужден буду обратиться к прокурору, — сказал Артур реши¬тельно и поднялся.

— Ничего не могу для вас сделать, — ответил началь¬ник полиции, тоже поднимаясь.

Упоминание о прокуроре, однако, произвело свое действие. Немного подумав, он сказал:

— Я, пожалуй, мог бы сделать распоряжение о произ¬водстве вторичного обыска, но, так сказать, неофициаль¬ным порядком. Если обыск даст новые данные, тогда я донесу об ртом прокурору.

— Обыск должен быть произведен в присутствии моем, мадемуазель Лоран и моего друга Ларе. ..

— Не слишком ли много?

— Нет, все эти лица могут оказать существенную ■пользу.

Начальник полиции развел руками и, вздохнув, сказал:

— Хорошо! Я командирую несколько агентов полиции в ваше распоряжение. Приглашу и следователя.

В одиннадцать часов утра Артур уже звонил у двери Керна.

Негр Джон приоткрыл тяжелую дубовую дверь, не ■снимая цепочки.

— Профессор Керн не принимает.

Выступивший полицейский заставил Джона пропу¬стить неожиданных гостей в квартиру.

Про фессор Керн встретил их в своем кабинете, при¬няв вид оскорбленной добродетели.

— Прошу вас, — сказал он ледяным тоном, широко распахнув двери лаборатории и бросив мельком уничто¬жающий взгляд на Лоран.

Следователь, Лоран, Артур Доуэль, Керн, Ларе и двое полицейских вошли.

Знакомая обстановка, с которой было связано столько тягостных переживаний, взволновала Лоран. Сердце ее сильно забилось.

В лаборатории находилась только голова Брике. Ее щеки, лишенные румян, были темножелтого цвета мумии. Увидя Лоран и Ларе, она улыбнулась и заморгала гла- I зами. Ларе с ужасом и содроганием отвернулся.

I Вошли в смежную с лабораторией комнату.

Там находилась наголо обритая голова пожилого чело- ; века с громадным мясистым носом. Глаза этой головы были скрыты за совершенно черными очками. Губы слегка подергивались.

— Глаза болят... — пояснил Керн. — Вот и все, что я могу вам предложить, — добавил он с иронической улыбкой.

И действительно, при дальнейшем осмотре дома, от подвала до чердака, других голов не обнаружили.

На обратном пути вновь пришлось проходить через комнату, где помещалась толстоносая голова. Разочаро¬ванный Доуэль направился уже было к следующей двери, а за ним двинулись к выходу следователь и Керн.

— Подождите! — остановила их Лоран.

Подойдя к ■ голове с толстым носом, она открыла воз¬душный кран и спросила:

— Кто вы?

Голова шевелила губами, но голос! не звучал. Лоран пустила более сильную струю воздуха.)

Послышался шипящий шопот:

— Кто это? Вы, Керн? Откройте же мне уши! Я не слышу вас. . .

Лоран заглянула в уши головы и вытащила) оттуда плотные куски ваты.

' — Кто вы? — повторила она вопрос.

— Я был профессором Доуэлем. .'.

— Но ваше лицо?.. — задохнулась Лоран от волнения.

-— Лицо?.. — голова говорила с трудом. — Да...

меня лишили даже моего лица... Маленькая операция... Чгчу)афин введен под кожу носа... Увы. .. моим остался тейъ^ко мой мозг в этой изуродованной черепной ко- роботь-^. но и он отказывается служить... Я умираю.... наши ОПь^ы несовершенны... хотя моя голова прожила больше, ч«, я рассчитывал теоретически.

— Зачем У улс очки? — спросил следователь, прибли¬зившись.

— Последнее КОЛЛега не доверяет мне, — и

V. *

голова попыталась улыбнуться. — Он лишает меня воз¬можности слышать и видеть. Очки не прозрачные... чтобы я не выдал себя перед нежелательными для него посетителями... Снимите же мне очки...

Лоран дрожащими руками сняла очки.

— Мадемуазель Лоран. . . вы? Здравствуйте, друг мой!.. А ведь Керн сказал, что вы уехали... Мне плохо. .. работать больше не могу.. . Коллега Керн только вчера милостиво объявил мне амнистию... Если я сам не умру сегодня, он обещал завтра освободить меня. . .

У

с тооои сделали:

Оп пошатнулся. Ларе поддержал его.

— Вот. . . хорошо. .. Еще раз мы свиделись с тобой... после моей смерти. .. — просипела голова профессора Доуэля.

Горловые связки почти не работали, язык плохо дви¬гался. В паузах воздух со свистом вылетал из горла.

— Артур, поцелуй меня в лоб... если тебе. .. не... неприятно...

Артур наклонился и поцеловал.

— Вот так... теперь хорошо. . .

— Профессор Доуэль, — сказал следователь, — мо¬жете ли вы сообщить пам об обстоятельствах вашей смерти?

Голова перевела на следователя потухающий взгляд, гидимо плохо понимая, в чем дело. Потом, поняв, мед¬ленно скосила глаза на Лоран и прошептала:

— Я ей... говорил... она знает все. ,

Губы головы перестали шевелиться, а глаза заволок¬лись' дымкой.

— Конец!. . — сказала Лоран.

Некоторое время все стояли молча, подав~нные про¬исшедшим.

— Ну, что ж, — прервал тягостное »'-'чаиие следова¬тель и, обернувшись- к Керну, про* иес: Прошу сле- "Ль

довать за мною в кабинет! Мне надо снять с вас допрос.

Когда дверь за ними захлопнулась, Артур тяжело опустился на стул возле головы отца и закрыл лицо ла¬донями.

— Бедный, бедный отец!

Лоран мягко положила ему руку на плечо. Артур поры¬висто поднялся и крепко пожал ей руку.

Из кабинета Керна раздался выстрел.

Конец.

Ответств. редактор П.'Капица. Техн. редактор А. Кггрнарская. Корректор Р. Бекетова. Художник М. Кирнарский. г Леноб.порлнт Ле 2962. С.Н.—446/Л. Тираж 10 ООО.

Сдано в набор //VI •1938 г. Под-, писано к печати 7/IX 1938 г. Форм, бумаги 82x4401,«. Бум. л. 21/,. Колич. знаков в 4 б. л. 432600. Печ. л. 9. У. а. .г. Я1/,. А. л. 7,7. Заказ № 302. Отпеча¬тано во 2-й типографии ОГПЗа РСФСР треста аИолиграфкнигап- а Печатный /Iвор» н.и. А. А/. Горь-кого. Ленинград, Гатчинская, 26.

2 р. 30 к. Переплет 4 р. 30 к.

ИЗДАТЕЛЬСТВО ПРОСИТ ЧИ-ТАТЕЛЕЙ П БИБЛИОТЕКИ ОТЗЫВЫ ОБ ЭТОЙ КНИГЕ ■ ПРИСЫЛАТЬ по АДРЕСУ: ЛЕНИНГРАД, ВНУТРИ Го-СТИНОГО ДВОРА, ПОМЕЩЕНИЕ Л1? 122, ИЗДАТЕЛЬСТВУ «СОВЕТСКИЙ ПИСАТЕЛЬ».

https://fantlab.ru/edition137290

https://disk.yandex.ru/i/Zicc8iyEYVFazw