Коллега AndrewBV сообщает:
Тут вот какой есть еще нюанс, касательно иллюстраций.
Во всех вариантах, что я видел, иллюстраций к «Голове», присутствует, что ли, дефект изображения: собственно Голова, отделенная от тела, имеет длинный, неправдоподобно длинный отрезок шеи, на котором и «стоит». Так рисовали все художники, за одним исключением (о нем — ниже).
В первом газетном издании К. Елисеев делает (а точнее — задает стандарт) именно так.
А ведь это неправильно, с т.зр. человеческой анатомии. Ни у одного человека (племена Тайланда в расчет не берем) нет столь длинной шеи, которая позволяла бы после ампутации головы удерживать эту самую голову не на плоскости, образуемой нижней челюстью, а гораздо выше, на «срезе» шеи у основания, почти на уровне ключиц.
На самом деле из-за рассечения мышц шеи (описать конкретно могу, но это долго и многословно) при отделении головы происходит сильное сокращение тканей разъятых частей тела, и поэтому голову можно «поставить» только таким способом, как я выше указал — на плоскость, образуемую нижней поверхностью mandibula и срезом шеи.
А теперь — главное. Единственный художник, выдержавший анатомическую точность при иллюстрировании этого произведения Беляева (здесь я имею в виду роман, но это не так важно, ведь сюжет везде — и в рассказе, и в романе — один и тот же) — Георгий Фитингоф.
А что это значит? А то, что в свое время, овладевая навыками художественной анатомии, Г. Фитингоф посещал анатомические театры или морги, где «вживую» видел процесс хирургической ампутации головы у трупа и его «последствия». Что и наложило отпечаток на его художественную манеру.
За что честь ему и хвала.
А остальные художники рисовали эту сцену «из собственной головы» (вот такой вот каламбур), и поэтому на фоне Фитингофа выглядят «ремесленниками».
К. Елисеев:
]
Г. Фитингоф:
***
А. Беляев. Голова профессора Доуэля (рассказ) /Рабочая газета (Москва), 1925/
Профессора Доуэля изобразили похожим на Ленина, однако ...
«Рассказ «Голова профессора Доуэля» был напечатан в марте-апреле 1925 года. А на рукописи «Собачьего сердца» стоит дата: «Январь — март 1925 г.». Правда, 15 февраля Булгаков уже выступал с этой повестью на литературных чтениях…
Но, чтобы успеть вдохновиться булгаковским сочинением и написать собственный 70-страничный рассказ, — и этот срок совершенно недостаточный! Так что придется признать: Беляев прочел (или прослушал) «Собачье сердце» после завершения «Головы профессора Доуэля». А в 1930 году дал свою версию жизнеописания животного, которому пересадили человеческий мозг — «Хойти-Тойти».
Так что же, сходство беляевского рассказа с булгаковской повестью — чистая случайность?
Ни в коем случае! И доказательство тому: дата начала работы Булгакова над «Собачьим сердцем» — январь 1925 года, первая годовщина смерти В. И. Ульянова (Ленина).
Впервые на это обратила внимание Майя Каганская в послесловии к переводу «Собачьего сердца» на иврит. А еще она установила, что болезнь и смерть вождя мирового пролетариата интриговали Булгакова в крайней степени, даже тогда, когда о Ленине и речь как будто не заходила… Например, в «Роковых яйцах» ужасный «красный луч» изобрел профессор Персиков. При чем здесь Ильич? — спросите вы. А притом что Ленина лечил профессор Абрикосов.
И когда Ленин все-таки умер, изобретатель Лев Термен поспешил предложить свои услуги: похоронить ленинское тело в вечной мерзлоте, чтобы спокойно дожидаться того момента, когда наука позволит Ленина воскресить.
(Именно этой теме — замораживание и воскрешение — посвящен рассказ Беляева «Ни жизнь, ни смерть», напечатанный в 1926 году.)
Однако посланный Терменом курьер опоздал: от тела Ленина осталась одна пустая оболочка, а все внутренние органы уже были разложены по стеклянным банкам.
Но орган органу рознь: печень и желудок с селезенкой, конечно, важны, но не им обязан человек неповторимостью своей личности. И поэтому один ленинский орган удостоился не просто особого внимания, но целого института — Института мозга. Все были убеждены, что у такого гениального человека, как Ленин, и мозг должен быть не простой. Он, и вправду, — удивительный. Левое полушарие ссохлось до размеров грецкого ореха, правое, напротив, заполнено жидкостью — это пустоты, где раньше было мозговое вещество. Оставалась последняя надежда — выявить что-то необычайное в мозговых клетках… Ну, скажем, по величине, по распределению, по отросткам каким-нибудь… Или их отсутствию.
Забегая вперед скажем: кроме заявлений о неповторимости ленинского мозга, ничего внятного и убедительного мозговеды не сообщили. А могли бы, хвати у них мужества и научной честности, повторить слова профессора Преображенского: «Разруха не в клозетах, а в головах». В нашем случае, в одной — главной — голове.
И как только создали Институт мозга, по Москве поползли слухи, что наняли большевики немцев и дали им задание: воскресить ленинский мозг. Немцы действительно приехали — профессор Фохт со свитой ассистентов. Предложили отвезти мозг Ленина в Берлин, но ЦК не согласился — воскрешайте на месте! Но все-таки деньги на обустройство берлинской лаборатории Фохт из большевиков выбил. И, пока лаборатория строилась, был в Москве частым гостем. Потом наезжал все реже… Наконец умер. А мозг Ленина — то, что от него осталось: нарезка в две тысячи ломтей, — ждет своей очереди на воскрешение.»
Зеев Бар-Селла «Александр Беляев» 2013